На краешке каменистой земли

Благородна и красива работа у Ж. Е. Мовсисяна. Он садовод. Сорок лет назад вместе с юношами и девушками из своей комсомольско-молодежной бригады разбил он в каменистой долине реки Дебед небольшой абрикосовый сад. И тем самым положил начало садоводству в горном Ноемберянском районе Армении.

Ж. Е. Мовсисян относится к людям того поколения, на глазах и при участии которого происходили великие свершения и перемены в жизни страны и народа. Обо всем этом и рассказывает он сегодня.

Я записал этот рассказ.

И вновь в Арчисе цветут сады. Цветут осенним цветом урожая. Давно собраны миндаль и инжир, абрикосы и персики, но еще наливаются солнцем апельсины и гранаты, лимоны и мандарины. И хотя по горам в долины опавшими листьями в тугих струях родников спускается поздняя осень, в сердце у меня будто весна.

Сады. Сады… Они всюду. И на склоне горы, приютившей наше селение, и в долине реки Дебед, к которой протянулись трубы насосных станций, и, конечно, на самой нашей извилистой сельской улице. Я любуюсь хороводом деревьев, вдыхаю аромат плодов, и выражение, что своими делами мы превратили страну в весенний цветущий сад, приобретает для меня далеко не символическое, а самое что ни на есть прямое значение.

В мае прошлого года в совхозе отмечали 40-летие нашей садоводческой бригады, единственной в хозяйстве, которая, как заметил приехавший на торжество из Еревана доктор биологических наук Сурен Минасян, работает в неизменном составе со дня образования ее. Мы, было, возражать: минутку, товарищ ученый, ведь когда-то и вы начинали в этой бригаде свою трудовую деятельность? Но Сурен отверг нарекания: «А не я ли друзья мои, пропадаю в вашей бригаде с весны и до осени? Не на ваших ли участках веду я свои опыты? И вообще, уж не хотите ли вы оторвать науку от производства?» Все засмеялись и вышли из дома полюбоваться белым снегом цветов, осевших на тысячах деревьев, которые опоясали и Арчис, и горы. И вспомнили мы далекое, далекое время, когда с ломами и кирками в руках пришли впервые в долину Дебеда, чтобы подготовить участок для абрикосового сада. Мы работали от зари до зари. К вечеру острые концы ломов сбивались так, что мало отличались от незаостренных. Но мы были молоды, и наша воля к труду оказывалась крепче камня.

…Краешком каменистой земли называют нередко мою родину. Огромные груды камней можно увидеть повсюду – среди полей и садов, вдоль дорог и по берегам извилистых рек. Но камень не единственный и не самый страшный враг земледельца. Безводье – вот что долгие годы было для него непоборимым злом. Великий Ленин писал на заре Советской власти коммунистам Кавказа: «Орошение больше нужно и больше всего пересоздаст край, возродит его, похоронит прошлое, укрепит переход к социализму».

Проезжая сейчас по дорогам Армении, любуясь ее садами, великолепными водоемами, на берегах которых выросли новые города и селения, совхозы и колхозы, вы оцените и поймете, какие огромные изменения произошли в республике. Сеть каналов ажурным рисунком перекрыла почти всю Араратскую равнину, перешагнула акведуками и дюкерами через огромный каньон Раздана, прорезала тоннелями скалистые толщи, многоступенчатыми насосными станциями вскарабкалась на безводные возвышенности. Сейчас в республике большая часть всех посевов возделывается на поливе.

Я вспоминаю время, в сущности не столь уж давнее, и сердце мое наполняется полынной горечью. Выжженные солнцем отроги гор – жесткие, словно проволока, колючки, которые, говоря словами армянского писателя Нор-Айра, поливали своими слезами лишь змеи. На крутом косогоре, лавируя между валунами, обливающийся потом крестьянин пашет сохой иссохшую землю. Жалкие жилища, крытые лежалой, пожухлой соломой, глиняный пол, открытый очаг. В широкой дыре примитивного дымохода – клочок неба. Черны от сажи стены и заплаты на одежде людей, черны лица полуголодных ребят. Тяжело и горько ты, прошлое.

Но однажды в горах мы повстречали конников. Первый держал в руках длинную палку, на ней развевался красный флаг. Это шли из Азербайджана в Ереван бойцы Красной Армии. Конечно же, я не знал тогда, что это за люди. Как не знали и того, что вместе с ними в наше селение, на нашу землю шла ленинская правда, шло доброе время и оно дарило нам счастливую судьбу.

С приходом этих конников замерло эхо последнего выстрела в горах, и на земле воцарился мир. Зацвели на могилах героев революции тюльпаны и маки. Мы сами сажали их вместе с первым школьным учителем Минасом Минасяном. Мы сажали их у стен Айрумского железнодорожного вокзала, где в 1918 году дашнаки расстреляли секретаря станционной партийной ячейки нашего земляка Артуша Кумашьяна, сажали на кладбище города Алаверди, на котором захоронены рабочие-интернационалисты: грузины, армяне, азербайджанцы и русские, поднявшие знамя борьбы против царского самодержавия, поработителей и угнетателей. И узнавали постепенно, как зарождалась в борьбе с капиталом, несправедливостью великая интернациональная дружба народов нашей страны.

«Птица сильна крыльями, а человек – дружбой», – так говорил наш учитель Минас Минасян. Коммунист с семнадцатого года, основатель первой коммуны в Арчисе, уж он-то знал цену того, о чем говорил. Помню, стоим мы у дверей новой школы, куда должны перебраться из полуразрушенной церкви, и он говорит нам торжественно и строго: «Дети! Вы сейчас переступите порог здания, построенного на средства, поступившие к нам из России. Из той России, которая сама разорена гражданской войной. Запомните этот величайший акт великодушия и дружбы».

Я помню сидящих за партами седых горцев и укутанных в черные платки старух. Великий Ленин сказал – учиться, и они изучали грамоту, от буквы к букве, от ступеньки к ступеньке торили дорогу к новой жизни. Помню первый трактор «Фордзон». Три километра от станции Айрум до Арчиса тракторист вел его вдоль двойной шеренги людей, живущих в нашем и соседних селениях. Помню паровую молотилку, которую получил за успехи в соревновании на первом году своего существования наш колхоз, и премию председателю Шакару Мусаэльяну – граммофон. На скольких довоенных свадьбах, на скольких колхозных праздниках гремел он своей веселой трубой!

Да, тогда мы делали первые шаги к новой жизни. И пусть по меркам нынешнего времени эти шаги были не очень уж широки – больница, школа для крестьянских детей, изба-читальня, но какими знаменательными, значительными казались нам тогда эти приметы нового! И если сейчас в нашем селении работают сотни людей с высшим и средним образованием, подчиняя своей воле энергию десятков мощных машин, а дети мои и моих товарищей учатся не только азам письма и счета, но и тайнам избранной ими сложной профессии, то, я твердо уверен, это стало возможным лишь потому, что тогда мои полуграмотные земляки вместе со всей Страной Советов сумели сделать эти первые небольшие шаги, что ни разу они не свернули с пути, начертанного великим Лениным, Коммунистической партией.

Наш сад зацвел в 1941 году. Но урожая его мы не увидели. Словно огромный молот, обрушилась на налаженную жизнь советских людей война. Вместе со ста сорока моими односельчанами ушел на битву с врагом и я. Я сражался в осажденном Ленинграде, освобождал Белоруссию, Польшу, брал Кенигсберг. В сорок втором году перед боем был принят в ряды ленинской партии. Я видел страдания и мужество советских людей, познал горечь утрат и радость победы. Несколько раз был ранен, смотрел смерти в глаза. Мое сердце сгорало от ненависти к врагу и было полно веры в победу. Мы шли по дорогам войны и думали о мире, о том, когда сможем вернуться к своему очагу, к своему полю, к саду.

Я вернулся домой в сорок пятом. Со станции Айрум шел пешком. Не доходя до Арчиса, свернул в долину – взглянуть на сад: не погиб ли? И порадовался: растет!

– Кто следил за ним эти годы? – спросил я родных, когда вечером этого дня мы сели за стол.

– Твоя невеста! – ответили мне.

Мать поставила на стол глиняный кувшин с вином. Я спросил ее: «А где же медный – подарок отца?» И услышал в ответ: «Мы сдали его на гильзы, сынок. В сорок первом году». О женщины, матери, вдовы, солдатки! Кто измерит ваш труд в годы войны? Кто поймет до конца ваши страдания? С какой надеждой, тревогой ждали вы почтальонов! И как часто из тонких конвертов, которые они приносили, выпадало бездонное горе. Но даже на слезы не было вам отпущено времени. Онемевшими от беды вас увидели только после войны. Я помню, как стояли вы, потерявшие мужей, сыновей, женихов, в скорбной печали у откосов железнодорожных насыпей, робко провожая взглядом чужое счастье.

В центре нашего селения, на месте, где бьет чистый, как девичья слеза, горный родник, склонилась в великой печали над плитами, на которых высечены имена не вернувшихся с фронта, молодая горянка. Кому этот памятник? Тем ста четырем односельчанам моим, сложившим головы в минувшей войне, или тем женщинам, что верно ждали их и отдавали все свои силы, только б вернулись они живыми?

Послевоенные годы. Страна нуждается в хлебе. И моя садоводческая бригада выращивает пока пшеницу. И вновь не считали часов, проведенных в поле, радовались каждой сверхплановой арбе зерна, свезенной на хлебоприемный пункт, самоотверженным трудом помогали подняться из руин измученной войной стране. И снова пришла радость новоселий, осенних свадеб, щедрого урожая. В хозяйства все больше стало поступать автомашин и тракторов, бульдозеров и комбайнов, камнеуборочных агрегатов и даже пушек, градобойных, конечно.

Особенно много было сделано после майского (1966 года) Пленума ЦК КПСС, выработавшего широкую программу мелиорации земель, которая для нас, горцев, стала как бы продолжением и развитием ленинского завета.

Около 15 миллионов рублей выделило государство на проведение водохозяйственных работ Ноемберянскому району в девятой пятилетке. Армады машин двинулись по узким дорогам в горы. Началось строительство мощных насосных станций на Дебеде, потянулись к полям и садам каналы; отряды «Сельхозтехники» вели планировку земель, плантаж, террасирование. Закладывались новые сады, сады нашей дружбы, потому что, как и в бою, мы снова были все вместе – русские, украинцы, армяне, грузины, вся великая наша страна.

Не потому ли, когда я слышу слова, что вся героическая история советского народа, его боевые и трудовые победы неразрывно связаны с деятельностью Коммунистической партии, как руководящей и направляющей силы нашего общества, в памяти моей встают не только примеры, так сказать, глобального масштаба, но и штрихи из жизни и деятельности коммунистов нашего района, совхоза, бригады. Что ж, как говорит мой школьный товарищ доктор философии Артем Чилингарян, истина всегда конкретна.

Десятилетие срок небольшой. Но своими делами мы уплотняли время. И наверняка по своей насыщенности событиями, крупномасштабности и комплексности социально-экономического развития, присущего зрелому социалистическому обществу, эти десять лет займут выдающееся место в летописи коммунистического строительства.

На 240 гектарах раскинулся сейчас плодовый сад в нашем хозяйстве. Немногим меньшую площадь заняли виноградники. И все – на поливе. Это только в нашем хозяйстве. Всего ж по району орошается ныне 9 тысяч гектаров угодий.

Втрое увеличился машинный парк нашего хозяйства за последние десять лет. Высокая оснащенность техникой придала труду земледельца качественно новый характер, сблизила его с трудом индустриального рабочего.

Насколько сильнее мы стали теперь, еще раз показал прошлый год. Засуха, градобой, нашествие «восточной плодожорки» грозили на нет свести наши усилия. Когда природные ритмы сбиваются – это все равно, что понесший конь: не за этим, так за другим поворотом жди беды. Однако каждый горец знает народную мудрость: «Если всадник не теряет отваги, конь под ним не оступится». Много пришлось потрудиться, зато приняли наши сады сладкий груз ароматных плодов. По 220 центнеров фруктов получила моя бригада в среднем с гектара. Это был рекордный результат, за который я стал лауреатом Государственной премии СССР.

В тот год у меня вообще было много радостей. В бригаду пришла молодежь, в том числе и мой младший сын Гамлет. Я переехал в новый дом. Сын Энрик поступил в пищевой техникум.

В огромных успехах, достигнутых за последние годы, отразилась, конечно, не только энергия людей, но и мощь всего нашего сельского хозяйства, быстрая интенсификация производства.

Совхоз много строит. Новая школа, комбинат бытового обслуживания. Дворец культуры, асфальтированные дороги до чабанских стоянок – это далеко не полный перечень того, что сделано лишь в минувшем пятилетии. Пятьдесят человек за прошедшие десять лет справили новоселье. Входит в строй совхозная АТС.

Но, наверное, не только внешними, видимыми моментами можно измерить уровень благополучия нашего труженика. Думаю, что и расцвет духовной, культурной жизни будет служить подтверждением этому. У нас свой оркестр, сильный коллектив художественной самодеятельности, в котором, кстати, участвую и я; совхозная библиотека насчитывает не одну тысячу книг, ее читателями, можно сказать, является все взрослое население Арчиса. Нередко мы собираемся на читательские конференции, встречаемся с поэтами, писателями, посещаем театры, ездим со своими постановками пьес и концертами к соседям, на смотры, принимаем гостей у себя.

Наши люди стали добрее, отзывчивее. За последние пять лет в нашем селении, например, не зафиксировано ни одной ссоры, ни одного скандала в семье. А побывайте на заседании постоянно действующего производственного совещания в совхозе, примите участие в рейде народного контроля, поприсутствуйте на сессии Арчисского сельсовета, депутатом которого я являюсь, и вы поймете, что именно народ у нас полновластный хозяин.

Я вспомнил все это, читая недавно опубликованную в печати Конституцию СССР. Какое, право, созвучие было в положениях этого документа с моими собственными мыслями. Я читал о том, что советский народ построил общество развитого социализма, и видел путь, пройденный людьми родного Арчиса, расцвет его, благосостояние земляков. Я всматривался в строки, где речь шла о стирании классовых различий, и вспоминал совместную работу ученых и членов своей бригады. Так во всем – говорилось ли о равноправии женщин, развитии демократии или росте экономической мощи страны – я постоянно находил подтверждение сказанному в конкретных делах Арчиса, его людей. Словно в капле воды отражались великие свершения Родины в истории моего селения. Да иначе и быть не должно. Ведь любое селение – частица страны, каждый человек – частица народа.

Эта неразрывная связь сделала нас сильными и мужественными. Нас хотели лишить Родины. Но мы обрели ее, обновленную и могущественную. Нас пытались бросить на колени, а мы встали под шелк знамен. Когда-то в Армению ехали, чтобы высказать сочувствие нашему народу, теперь заграничные гости, посещая республику, восхищаются богатством ее, культурой, расцветом науки. Только Советская власть, шестидесятилетие которой празднует весь наш народ, дала нам возможность встать на ноги. И значит, вечно цвести саду нашей дружбы!

 

Звезда Зияфат

Запах свежеиспеченного хлеба плыл по вечерней сельской улице. Смешанный с горьковатым дымком, исходящим от пышущих жаром глиняных печей, называемых здесь тендирами, на стенках которых и выпекается аппетитно запашистый лаваш, он вселял в сердца людей какую-то праздничную приподнятость и одновременно покой.

Негромко звякнула щеколда калитки. Зияфат, быстрая в движениях женщина, разрумянившаяся от огня тендира, обернулась на стук. По дорожке сада, улыбаясь, шагал ее муж Сохбат, а за ним – гроза местных и приезжих водителей начальник автоинспекции Гадыр Бабиров.

– Проходите, проходите, Гадыр-ага, – радушно захлопотала хозяйка. – Эй, Сахаргюль, дочка! Поухаживай за отцом и гостем.

Остроглазая, стройная девушка лет восемнадцати проворно сбежала по лестнице с кувшином воды и полотенцем. Увидев Бабирова, вдруг покраснела, потупилась.

– Уж извините, что беспокою, – говорил меж тем Гадыр. – В прошлый раз фуражку у вас забыл.

Незаметно бегут минуты, никнет от росы трава на лужайке, темнеет, а разговор за столом никак не кончается.

– Вот вы, Гадыр-ага, – бросила взгляд на гостя Зияфат, – по нашим дорогам ездите, за порядком на них следите, а какие это дороги – вроде вас и не касается. Но возьмите хотя бы сообщение между нашим селом и центральной усадьбой. Яма на яме, колдобина на колдобине. Я уже не раз говорила об этом. Но и вам бы не грех в иные двери постучаться. Да и сами кое-что могли бы сделать. Устроить воскресник, например.

– Охо-хо, Зияфат, не зря зовут тебя тут председателем! – покачал головой Бабиров и стал собираться.

Когда гость ушел, Зияфат, убирая посуду, покаялась:

– Ой, наговорила всякого. Не обиделся бы.

– Ты не знаешь Гадыра, – рассмеялся муж. – Не позже, чем завтра, придет. Вон, смотри, галстук оставил.

– Удивительно рассеянный!..

– Не рассеянный… Неужели не догадываешься, почему он к нам зачастил? У него же сын, Надир. С нашей дочерью дружит. Сватать ходит. И не решается. Как же? Такая семья. Мать – Герой Труда. На совещания в столицу ездит.

Зияфат всплеснула руками:

– О чем говоришь, отец! Герой… Совещания. Дочке-то девятнадцать лишь. В институт поступила… А потом жених-то в городе, преподает в музыкальной школе… Значит, уедет от нас Сахар-гюль. Для кого же мы дом отстроили?

– Погоди, погоди! Раньше времени нечего переживать. В девятнадцать лет и ты выходила замуж. И институт не помеха. Ты вон учишься. Так тебе-то, наверное, труднее совмещать и работу, и дом, и учебу, чем ей, молодой. Надир, верно, музыкант. Ну а селу музыканты не нужны, что ли?

Как будто успокоили эти слова Зияфат, однако заснуть в ту ночь не могла долго. Перебирала в памяти годы, сравнивала время молодости своей с нынешним, думала о детях и внуках будущих, о себе и земле родной и многом другом, что со всем этим связано.

Вспомнилось, как десятилетней девочкой бежит она ранним росным утром на участок, где работает с подругами мать, Мансура Халиловна. Табаководы встают в селе первыми. Раньше доярок, раньше пастухов. Пока не пригрело солнце, им нужно обломать табачные листья. В это время они хрупкие, ломкие. Работа спорится. Но поднимается из-за гор жаркое солнце, сгонит росу, и лист сделается волглым – не отделить от стебля!

Часам к десяти возвращаются они, бывало, с мамкой домой. Гордые идут: мамка опять впереди. «Если так дело пойдет, – говорит председатель колхоза Идрис Вахабов, – быть тебе в этом году, Мансура Халиловна, на выставке в Москве».

Москва… Она кажется девочке почему-то сказочным городом с золоченым куполом неба и с рубиновыми звездами на нем. Как хочется побывать там! Конечно же, мамка возьмет с собой ее, когда поедет туда. Надо только добиться этого. И она, Зияфат, будет все лето убирать табак, нанизывать его на шнур и сушить. Это ведь еще и интересно. Правда, сказывают, есть люди, которые курят табак. Но в селе их нет таких чудаков. Да и табак того сорта, который выращивает мать, идет, говорят, на лекарства, ароматические добавки. Наверное, это и в самом деле так. Не зря же, бывает, заболит голова, а пройдешь по табачному полю, и боль утихает.

И помнится осень. Праздник урожая. Стол, обтянутый красным полотном, в сельском клубе. И плакат во всю стену: «Равняйтесь на участницу ВДНХ Мансуру Гамидову, собравшую за сезон тонну табачного листа!»

В Москву, правда, съездить не удалось: тяжело заболела. Но оттуда пришел подарок – кожаный чемодан, в котором лежал шелковый отрез на платье.

«Береги его, дочка, мне-то он уж, видно, не пригодится, – говорила, утирая слезы, мать. – Сшей себе обнову и надень ее в самый торжественный день своей жизни».

Она выполнила материнскую просьбу. В платье из шелка, присланного из Москвы, без малого через тридцать лет придет она, знатный табаковод республики, на прием, который будет дан Центральным Комитетом Коммунистической партии Азербайджана в честь тружеников сельского хозяйства, только что получивших Золотые звезды Героев Социалистического Труда. В этом платье с орденом Ленина на груди и золотой медалью «Серп и Молот» и заснял ее, по-девичьи стройную, с обворожительной улыбкой, фотокорреспондент одного из столичных журналов.

После публикации снимка посыпались Зияфат письма. Поздравления, приглашения в гости и… объяснения в любви. Она смеялась по этому поводу от души, подтрунивала над хмурившимся мужем:

– Вот и верь пословице: бабий век – сорок лет, а?

И вспоминали, как слал со службы письма ей он, как, приехав на побывку, женился, как, демобилизовавшись, стал бригадиром полеводов и утянул за собою с фермы молодую жену.

«Зияфат, – говорил он, – твое призвание в поле. Я же помню: ты еще девочкой рекорды ставила».

И спустя годы, когда Зияфат Мустафа кызы поступит на заочное отделение Азербайджанского сельскохозяйственного института, один из ведущих преподавателей, читая ее курсовую, где она обобщила работу своей бригады по получению второго урожая табака, воскликнет:

«Да это же самородок! На такую тему кандидатские диссертации пишутся».

Талант… Это слово все чаще и чаще применяется к людям рабочих профессий. И это правомерно. Талант – что художника, что земледельца – имеет одну основу: упорный, кропотливый труд.

До 240 килограммов листьев табака подвозит она ежедневно в разгар уборки к сушилке. Было время, не справлялись с переработкой ее продукции. Но теперь сушилки в совхозе механизированы. Добилась этого Зияфат. Кстати, она же настояла, чтобы не по две, как ранее, а по три машины были закреплены за каждой бригадой. Директору совхоза Надиру Таирову пришлось немало «покрутиться», пока решил этот вопрос. Как и с новой школой. Теперь вот фермой племенной занялась. Одно слово «председатель».

Потом-то, когда из новой школы села Гарабалдыр на новую ферму придет почти весь выпуск девчат, директор совхоза отзовется о Зияфат, в общем-то, так же, но совсем другим тоном. А при встречах с ней не преминет сказать с улыбкой: «О чем бы нам еще поспорить с тобой, Зияфат?» «Да уж найдется!» – ответит она. Умнейшая женщина! Нет, не зря ее выбрали коммунисты хозяйства в партком, а жители села – своим депутатом в местный Совет.

А как молодежь вокруг нее вьется! Особенно школьники. Только и слышишь: «Зияфат-баджи, Зияфат-баджи». Сестра, значит.

Как-то он, директор совхоза, пришел вместе с ней на школьный праздник. Было это после того, как группа лучших тружеников хозяйства и республики, в том числе и Зияфат, вернулась из туристической поездки по приморским городам Греции, Турции, Испании и Италии, которую совершили они на теплоходе «Азербайджан». До чего же интересно рассказывала Зияфат о поездке, сколько всего увидела она за границей! И что работают там, не щадя себя, рассказала, и что вещи красивые делают, не утаила, но, как очевидец, заметила авторитетно: работают-то здорово там, да хлеба кушают мало. И вещи наши добротнее. И как-то незаметно с разговора о загранице перешла на рассказ… о родном селе. О том, какое древнее оно и славное. И что, хоть живут ребята в нем, а, наверное, не все знают: в археологическом фонде Эрмитажа экспонируются топоры, серпы и кувшины, найденные в окрестностях здешних и изготовленные в девятом веке до нашей эры.

– Вот, оказывается, с каких пор проживают тут люди, сколько народу вспоила и вскормила благодатная земля наша.

Затихли школьники, задумались. А за окнами школы – синие горы, окрыленные белыми снегами, бьют зеленой волной рощи фундука, полные гомона птиц и пения быстрых, веселых речушек, мычат лениво на улице буйволы, сизый хлебно-душистый дым струится над тендирами. Вечен хлеб, вечен труд, вечна жизнь на земле.

– Человек глазами должен обозревать весь мир, но сердцем прочно врасти в землю своей Родины.

О-о-о! Умеет Зияфат тронуть струны души горячим словом.

Молодые девушки, что работают с Зияфат (а их вон сколько: Зульфия Казиева, Сима Султанова, Агейгат Алиева, Дильболи Султанова – всех и не перечислишь!) – самые завидные невесты в селе. И когда играются многолюдные свадьбы, бригадир – самый почетный гость на них. Как аксакал, держит первое слово, напутствует жениха и невесту:

– Дом содержите в порядке, чтите давших вам жизнь и опыт свой передавших. И пусть всегда будет свежий хлеб у вас на столе.

Она и своей дочери желает того же.

В труде воспитали они ее: умеет и хлеб замесить, и в поле работать, засучив рукава. А коль так, не погаснет огонь в очаге, долго и прочно стоять на земле их дому.

…Утренний солнечный луч скользнул по листве огромного дерева грецкого ореха, ударил в стекла веранды, заиграл на белой стене спальни. Выходной, можно немного и понежиться. Хотя нет. Сегодня же должна делегация из совхоза «Азербайджан» приехать – позаимствовать опыт. Секретарь парткома Тельман Мустафаев и главный агроном Наджаз Саркаров вчера при встрече сообщили Зияфат об этом, добавили, между прочим:

– Кажется, они сомневаются, что один человек может собрать за сезон 4.808 килограммов табака. Они же знают, план-то тебе определен был всего 1.700 килограммов.

Она пожала плечами. Как доказать им, что это так? Нынче-то к сбору не приступили еще. Придется верить прошлогодним бумагам. Конечно, она покажет плантацию, где на каждом стебле по 70–90 листьев растет, покажет сушилки, подготовленные к приему продукции, познакомит с людьми, расскажет, как работали они с новейшими препаратами, боролись с грибковой болезнью – не утаит секретов.

А сейчас надо поторопиться – встретить в поле гостей. Но что это за шум во дворе? Ба! Никак делегация из «Азербайджана». Обошли огород, оглядели сад, отворили ворота хлева, столпились около тендира, заговорили вдруг: «Хлебом пахнет, а порядок везде. Значит, не зря про нее говорят люди. У такой хозяйки любое дело в руках горит».

 

Гордость Терновки

Это была довольно необычная командировка. Письмо приглашало: «Приезжайте и посмотрите, как мы живем. Удивитесь!»

Когда я приехал в село и приступил к делу, автор письма каждый вечер обстоятельно расспрашивал меня, где успел побывать за день.

– На ферму заходили? – спрашивал он строговато.

И я рассказывал, что видел, – добротные коровники, отличный кормоцех, прекрасный Дом животноводов с комнатой отдыха, красным уголком, столовой, где, кстати, очень вкусно и недорого пообедал. Рассказывал я и о людях, с которыми познакомился, – о Марии Петривой, Екатерине Осипенко, Анатолии Казаке…

– А с Галиной Васильевной Чептыковой встречались?

– С зоотехником? Конечно. Очень интересно поговорили.

– Это хорошо. Значит, сами можете судить, какими стали наши люди.

Потом мы шли по вечерним сельским улицам вдоль огороженных разноцветным штакетником уютных коттеджей. Около клуба, откуда доносились звуки электрогитары и других музыкальных инструментов, спутник мой пояснил:

– Репетиция… Виктор Жуев, тракторист наш, со своими парнями новую программу готовит. Познакомьтесь, интересный парень. А еще зайдите в Дом быта. Представляете, недавно там новую должность учредили: модельера – конструктора. И человек уже есть такой, со специальным образованием. Бывшая выпускница нашей школы Таня Бурдюжа. Модельер-конструктор! Не каждое городское ателье имеет такого.

Вот так с помощью Ивана Михайловича Федорова я и знакомился с колхозом имени Котовского.

О нем самом, авторе письма в газету, земляки говорили:

– Портреты рисует, скульптуры делает. Видели мемориал погибшим в Отечественную войну? Иван Михайлович – соавтор проекта.

…В ту пору он работал председателем сельсовета и учился в заочном народном университете искусств. «Тайком учился, – признался мне. – Посудите сами: на шестой десяток перевалило, а я учиться подался. Страна готовилась отметить двадцатилетие Дня Победы над фашизмом Я сам воевал. Воевали и мои односельчане. Более трехсот человек сложили головы. Светлую память о них мне очень хотелось увековечить».

В центре Терновки стоит этот памятник. Вечный огонь у подножия. Мраморные серые ступени и белые плиты с высеченными именами погибших. Летними тихими вечерами идут сюда выпускники местной школы, чтобы дать молчаливую клятву перед большой жизненной дорогой. Здесь принимают в пионеры. Молодожены по велению сердца кладут на серые камни алые розы…

Приходит и он сам. Постоит, вспомнит свои солдатские дороги. Куда только не заносила судьба Ивана Михайловича! Чуть ли не весь Советский Союз объездил, служа по дальним гарнизонам в мирное время. И за далью дорог и лет уже реже виделись ему родные края – далекое молдавское село Терновка, откуда уходил он в армию в тридцатые годы. Особенно после того, как порвалась последняя ниточка связи с деревней – умерли родители.

Но однажды получил он письмо от отцова товарища – Даниила Алексеевича Арнаута. «Приезжай, Ваня, – писал престарелый колхозник, – посмотри хоть ты за отца своего, какой славной стала наша Терновка».

Разволновало письмо. В памяти вставали картины, виденные в далеком детстве. Покосившиеся домики, пыльные узкие улочки. За околицей в поле – курган. Говорили, что там захоронены суворовские солдаты.

Вспомнилось и другое. За Терновкой, в плавнях, в ту пору стояли еще те самые погреба, в которых несколько десятков жителей села в конце прошлого столетия самозахоронили себя. Это ужасное событие тогда потрясло всех. На всю Россию прозвучали слова В. Г. Короленко: «…Нужно поднять цену человеческой жизни, человеческой личности, сделать жизнь более светлой и открытой, чтобы в ней не могли ютиться гнезда мрачного фанатизма, как скиты терновских плавней».

Получив приглашение, Федоров поехал в село своего детства. И вот уже почти двадцать лет снова живет в Терновке. И не перестает удивляться, как хорошеет год от года родное село.

А память вновь и вновь возвращает его к горькому прошлому.

Сколько он видел всего! Сколько событий прошло через его жизнь!..

Только что отгремела гражданская. Свеж ее след. У суворовского кургана – полузасыпанные окопы. Около одного из них – старенькая повозка. На отцовской солдатской шинели лежат он, Ванюшка, и его сестренка. Рядом кувшин с квасом. Отец косит. Мать вяжет снопы. Жаркий трудный день.

Мальчишке хочется поесть. Но мамалыгу, которую мать захватила в поле, они разделят только в обед…

Скудна, скупа была здешняя земля. В засушливые годы крестьянам не удавалось вернуть даже семян. Голод, болезни, мор. В их семье из 18 детей выжило только пятеро.

Вечером у костра собирались соседи. Николай Бурдюжа, Гешка Бендерский, Григорий Балан говорили о новой жизни, хоть и не очень верили в нее. Тогда Ванюшка впервые услышал незнакомое слово «колхоз». Пройдет совсем немного времени, и это слово станет главным в жизни крестьянина, в жизни его отца.

– Есть у меня документ тех лет, – говорит Иван Михайлович, – протокол собрания, что шло в сельсовете. Люди мечтали, каким будет здешний колхоз. Мечтали, что у каждого будет дом деревянный, что пшеницы будут собирать по сто пудов с гектара, а фруктов по пятьсот. Смотрю я на эту бумагу и не верю себе: как же далеко остались эти казавшиеся несбыточными думы! Посмотрите, какие у нас сады, какие поля! – Он помолчал немного и снова, как будто опасаясь, что его не поймут, взволнованно продолжал: – А люди? Написать надо обо всем этом. Нельзя не написать!

Гордость за свое село, за односельчан звучала в его словах. Как и в присланном им в редакцию письме, показавшемся издалека тревожным: «Приезжайте и посмотрите, как мы живем. Удивитесь!»

 

Свет доброты

Когда человек начинает стареть, он все чаще вспоминает прошлое, дни своей молодости. Безусловную справедливость этого житейского наблюдения совхозный сторож Николай Байнов ощутил в преддверии собственного шестидесятилетия. Обходя теперь ночами свои объекты: свиноферму, гараж, уснувший родной поселок Палочка, – он нет-нет да и задумывался о прожитой жизни. Какой она была у него?

Ответ получался расплывчатым. Насколько помнил себя Николай, он все время работал. А когда началась война, ушел воевать. В бою под Москвой потерял левый глаз. После госпиталя – снова на фронт. И воевал до победного.

Демобилизовался в сорок шестом, сразу женился. Дети, у них с Валентиной пошли один за другим – пятеро. Три дочери и два сына. Отличные ребята выросли! Сыновья «повыколосились», в армию служить отправились, дочери около дома остались. В общем, жизнь как жизнь.

Не знал тогда Николай Филиппович, не знала его Валентина Ивановна, что самые большие испытания им еще предстоят. И случится это тогда, когда вернется из армии младший их сын Иван.

Погибнет Иван. Спасая товарища. Как тогда они выстояли – трудно сказать. Померк белый свет в глазах. Померк в полном смысле слова. Единственный глаз Николая перестал вдруг видеть. Почти ослепла и Валентина Ивановна. Только в правом глазу немного «теплилось» зрение. Врачи сказали: вернуть его может лишь сложная операция. Еще говорили: это в Москве есть такой институт, где слепых делают зрячими. Поначалу, правда, те разговоры до сознания родителей, потерявших сына, доходили с трудом. Они как бы махнули рукой на себя. Но время шло, и жизнь брала свое. Однажды, листая старую подшивку журнала «Здоровье», Валентина Ивановна наткнулась на небольшую статью «Слепота отступает». Помаленьку-полегоньку осилила ее. Не все поняла, но…

– Слышь-ка, отец! – подсела она к Николаю Филипповичу. – Болезнь-то нашу вроде бы вылечить можно. Каким-то ультразвуком. И впрямь в Москве это делают.

– А кто?

– Вот пишут: есть ученый такой. Михаил Михайлович Краснов – лауреат, академик медицинский…

– Ты, я вижу, на прием к нему собралась, – усмехнулся Николай.

– А что?

– Уймись, старая. Небось, к нему не такие, как мы, попасть бы хотели.

Возразил старик. Но тут же подумал: а что? Он солдат, ветеран. Медали вон за победу и над Германией, и над Японией имеет. Да и жена жила – не небо коптила. Из почетных грамот хоть платье шей. Депутатом сельсовета была. Лучшей свинаркой в округе считалась. Медаль заслужила. И дети за работу ордена получают. Такими людьми, надежными и негромкими, можно сказать, и крепка Советская власть. Вспомнился вдруг Николаю сорок первый год. Идет их сибирский полк по столице. С тревогой и прямо-таки физически ощутимой надеждой смотрит на них, безусых парнишек в полушубках и валенках, древняя наша Москва. И этот бой под Волоколамском, когда он уж с выбитым глазом стянул белоснежным бинтом перебитую руку своему капитану и вынес его из огня. И с фронта вернулся – теплых мест не искал, о пенсиях-льготах не хлопотал. Работал, детей воспитывал.

– А что, мать, давай, пиши своему академику!

Письмо получилось каким-то казенным, однако самим старикам в итоге понравилось: выразились по-деловому.

Ответ из Москвы пришел неожиданно быстро. Лежал там и вызов – приглашение супругам Байновым прибыть для обследования в Москву, во Всесоюзный научно-исследовательский институт глазных болезней. Подписал это приглашение заведующий отделом микрохирургии и реконструктивной хирургии глаза В. Е. Бочаров. Видать, в надежные руки передал академик послание стариков!

Это было в конце апреля. Время для отлучки из дому самое неподходящее – близились полевые работы, надо было и свой участок вскопать, засадить картофелем.

– Да езжайте вы, ради бога! – сердились дочери. – Вскопаем ваш огород. Кого в провожатые-то возьмете?

– Никаких провожатых! – зашумела мать. – Я еще вижу немного, доберемся. А ехать, верно, надо. А то подведем ученых. Будут нас ждать, а мы и не явимся.

…Рабочий одного из московских заводов железобетонных изделий Юрий Дементьев и жена его Валентина, работница завода «Серп и молот», провожали с Казанского вокзала Москвы гостей, приезжавших к ним на первомайские праздники. На перроне в толпе супруги обратили внимание на старика со старухой, идущих под руку осторожно и робко, словно по льду.

Сейчас Валентина Алексеевна и муж ее Юрий Николаевич толком и не скажут, что заставило их тогда подойти к Байновым (то были они). Непросто и восстановить, что да как они говорили друг другу. Помнится им только: неловкости не было.

– Сразу приглянулись нам старички, – рассказывали мне Дементьевы. – А как узнали, что беда у них, что гостиницу ищут, аж руками всплеснули. Поди устройся в гостиницу! А у нас квартира четырехкомнатная. Вот и пригласили к себе. Что тут такого?

За вечерним чаем знакомство углубилось, расширилось. Хозяева подробнее рассказали о себе, представили гостям детишек – Лену, Мишутку, Сережу, Вову. Байновы о своих рассказали, о несчастье поведали, показали вызов из института. А наутро все туда и отправились. Затем – в пятьдесят вторую больницу, где отделение глазных болезней. Там их встретили заведующая отделением Нила Ивановна Романова, хирург Станислав Иванович Варнаков. Встретил их и кандидат медицинских наук Вячеслав Ефимович Бочаров – тот самый, что направил вызов.

Их, этих знакомств, потом будет много. Врачи, хирурги, медицинские сестры – энергичные, в обращении простые. И такие еще молодые, что Байновым даже не верилось: о них ли в журнале писалось? Эти ли люди – кудесники-мастера?

Эти! Байновы в том убедятся через неделю. Когда после операции снимут повязки им с глаз.

Уже в Сибири при встрече Валентина Ивановна скажет мне:

– Не верю я в бога. А на глазников-чудотворцев молюсь. Я и старушкам нашим, что веруют, когда в поселок зрячей вернулась, сказала: бабки, вот кого вместо икон-то в красном углу ставить надо.

Николай Филиппович сидел рядом, поглаживал черную бороду, буравил жену и приезжего всевидящим оком:

– Ты бы, мать, чем говорить, гостинец бы лучше организовала ребятам.

– Ой, батька, стесняюсь. Я ведь, не утаишь греха, заикнулась было тогда, после операции, Варнакову Станиславу Ивановичу на этот счет. Он на меня как глянул!.. А Дементьевым послала, послала посылочку. Что за люди! Они ведь и в больнице нас навещали, и проводили. Понятливые. Хоть и молодые они, а повидали всего. Юрик в детстве блокаду перенес. Валя в войну девчонкой малой на завод работать пошла.

– А что за посылку вы им послали?

– С картошкой. Хо-о-ро-шая она у нас уродилась нынче. И врачам бы выслала. Обидеть боюсь.

Вернувшись в Москву, встретился я и с Дементьевыми, и с сотрудниками Всесоюзного научно-исследовательского института глазных болезней, которым поведал о несостоявшемся для них презенте – сибирской картошке.

– Милые старики! – сказал хирург С. И. Варнаков, делавший операции, и добавил: – Я всё по утрам любовался, как Валентина Ивановна ухаживала за Николаем Филипповичем…

Затем меня знакомили с работой отдела, показывали оборудование, поясняли, что в институте применяются самые что ни на есть новейшие методы лечения – и, в частности, ультразвуковая микрохирургия, операции при показаниях с помощью лазера, вживление искусственного хрусталика глаза. Таких операций сделано много тысяч. Присутствовал я на одной из них. Видел неимоверное напряжение хирурга, его нечеловеческую усталость после работы и нечеловеческую, отчаянную радость исцеленного.

И вдруг у меня неожиданно для самого себя возник вопрос: а сколько же стоит такая вот операция на глазе, какую сделали, допустим, одной Валентине Ивановне Байковой?

– Это смотря где, – услышал в ответ. – В Соединенных Штатах, например, свыше тысячи долларов.

Да, есть над чем поразмыслить!

Пенсионерам Байновым на пути к исцелению встретилось много добрых людей, отзывчивых, щедрых. И все-таки чудо прозрения жителей дальней сибирской деревни стало возможным прежде всего благодаря незримому присутствию в этой истории главного лица – нашего государства. Государства, на знамени которого начертаны такие привычные для нас слова: все во имя человека, на благо человека.

Еще хочу заметить: когда я по отдельности толковал с героями этой истории, каждый задавал один и тот же вопрос: «Хотите обо мне написать?» И тут же следовала просьба: «Не надо…» Врачи говорили, что уж если рассказывать о ком, так это о москвичах Дементьевых. Дементьевы, в свою очередь, призывали «воспеть медицину»…

Все это, безусловно, можно отнести к скромности наших людей, умению уважать заслуги других. Но кажется мне, что кроется здесь и нечто большее – обостренное чувство коллективизма.

«Чувство коллективизма в крови у нас, в нашем дыхании, нашей памяти, обогащенной памятью отцов. И в том наша сила» – это слова московского учителя Б. Г. Рубашевского, соседа Байновых по больничной палате. Кстати, благодаря ему и стали известны нам эпизоды из их жизни. Человек наблюдательный, Борис Григорьевич увидел в этой, в общем-то, житейской истории много характерного и примечательного. «Николай Байнов был солдатом, когда родился хирург Варнаков. Конечно, Байнов, проливая кровь на войне, не думал, что этим самым дает возможность спокойно расти и учиться будущему своему спасителю, – философски размышляет учитель, – он просто сражался за Родину. А она не забыла его заслуг».

Сказано мудро. Этими словами можно бы и закончить рассказ о поездке сибирских стариков «за глазами» в столицу. Но, думается, надо поведать еще кое о чем. Прозрев, Николай Филиппович и Валентина Ивановна первым делом отправились на Выставку достижений народного хозяйства СССР, в павильон животноводства.

– А как же? – хлопотала Валентина Ивановна. – Приеду домой, опять на ферму работать пойду – пригодится!..

К сожалению, прийти ей туда не довелось. Ферму перевели в другое село. А вот Николай Филиппович осуществил задумку – сходил на охоту. На медведя. И повалил «чертяку».

– Овсы в совхозе топтал зверина. Зажирел до невозможности. Утихомирил. И другая польза. Ныне зима ох какая лютая у нас. Так я сало медвежье людям роздал, лесорубам, школьникам – от обмораживания первое средство.

Щеки сибиряка рдели румянцем. Крепок мужик!

 

Дружба закаляется в труде

Уже замелькали на страницах газет сообщения об удачно проведенной косовице. Уже примерились к рекордным цифрам комбайнеры. Казалось, все складывается хорошо, как вдруг полил дождь.

Он лил неделю беспрестанно, удивляя синоптиков и старожилов, не знавших такого разгула стихии в эту пору. Земля «разбрюзгла», хлебные валки поплыли. Обвисли на полевых станах и токах транспаранты: «Труженики района! Вот наши темпы. Четыре дня – свал. Восемь дней – обмолот. Ни шагу назад!» Этот лозунг-плакат смотрел на хлеборобов призывно и требовательно и оттого, что люди не могли отозваться на его горячие слова, жег душу еще сильнее.

Петр Дмитриевич Педашенко, звеньевой комбайнеров и парторганизатор госплемовцезавода «Ипатовский», с которым провел я на жатве несколько дней, рассказывал:

– Дороги, поля стали, как кисель, но нам раскисать было нельзя. Помню 16 июля. У Володи Муравицкого день рождения. Дождь, как из ведра. Кто-то в шутку предлагает: «Дмитрий, все равно никакой работы, может, поздравим Вовку? По сто граммов с горя примем». Поздравить, говорю, ребята, можно и нужно. Но никаких ста граммов!

Они отметили день рождения товарища. Отметили, как потом говорили сами, отлично. К обеду на стан с центральной усадьбы пробралась с группой агитбригадовцев политинформатор их второго отделения Раиса Ивановка Полянская. И были имениннику цветы и частушки, стихотворное поздравление и душевное пожелание: «На ниве золотой успехов новых, солнышка большого».

Солнышка! О, как они ждали его все! И оно выглянуло, но только тогда, когда семидневный ливень уже сорвал со стерневой подушки валки.

И тогда началась эта борьба за хлеб, небывалая в этих краях по напряженности и проявлениям массового героизма. Героев жатвы тепло приветствовал Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев. И его слова вызвали новый прилив творческой энергии и инициативы. Эталоном мужества хлеборобов, образцом организованности и слаженности в действиях стал для страны пример ипатовцев.

Семнадцатого июля первой секретарь райкома партии В. Н. Калягин обратился по радио к населению района со словами: «Товарищи! Спасайте хлеб!», Пенсионеры и школьники, домохозяйки и учителя, врачи и работники управления – все вышли на переворачивание валков. Вот как вспоминает об этом дне ветеран госплемовцезавода «Ипатовский» Яков Васильевич Миленин:

– На площади у административного здания нашего хозяйства за короткое время собралось 250 человек. Энтузиазм, с которым работали люди в поле, я бы сравнил, пожалуй, с энтузиазмом, царившим на стройках первых пятилеток. Сил не жалели.

Вася Сурмило, молодой водитель, работающий в уборочно-транспортном звене Петра Педашенко, говорит:

– Я в тот день свою Валентину увидел. Впервые за всю уборку. Она у меня бухгалтер. Сейчас днем на валках работает, а ночью – на току.

И сам Василий непонятно когда отдыхает. До 36 рейсов (от комбайна к току и обратно) делает он в сутки.

– Днем ничего, терпимо, а вот ночью тяжеловато, – рассказывает он. – Одно спасение, – организовать работу так, чтобы быть всё время в движении, подъезжать к комбайну не позже, но и не раньше, чем наберется полный бункер зерна, – и поясняет: – Приедешь поздно – комбайнер тебя должен ждать. Приедешь рано – ты простаивать вынужден. А только заглушишь мотор, сон-то и навалится.

С Василием едем в поле, где в одной загонке работают четыре комбайна звена П. Д. Педашенко.

– Видите их? За той вон лесополоской.

Всматриваюсь, но комбайнов не вижу. Только вижу, как навстречу нам медленно двигаются, постепенно вырастая в объеме, серые клубы пыли. Вот они ближе, ближе, и все больше в размерах серые облака. Комбайны то и дело останавливаются: нужно прочистить шнеки – от непросохшей хлебной массы часто выходят из строя транспортеры наклонных камер, «летят» ходовые ремни.

Но люди работают. И добиваются небывалых результатов. «Комбайнер, помни! Каждый комбайн должен скосить в сутки 70, а обмолотить 17 гектаров» – эта памятка – в трудовых книжках механизаторов. И в их сердцах.

5,968 центнеров зерна выдал из бункера «Нивы» за шесть суток работы Петр Педашенко. Ненамного отстали от «флагмана» его товарищи по звену – Владимир Муравицкий, Василий и Петр Горчаковы.

Секрет успеха? Ответ на вопрос у каждого свой. Но все одинаково выделяют главное: не будь по-новому организована работа, не будь созданы «бочкаревские» звенья и уборочно-транспортные комплексы – результаты труда оказались бы хуже.

– Поломка у кого-то – все в звене на помощь идут, – рассказывает Петр Педашенко. – Авария – из резерва поступает новая машина, работает, пока в мастерской старую не отремонтируют. Когда это так бывало?

Да, раньше такого тут не было. Не хватало уборочной техники, рабочих рук. А нынче? В «Ипатовском» на уборке действовали около ста комбайнов, девяносто четыре трактора, более сотни автомашин. На помощь прибыли комбайнеры из соседних районов, где хлеба еще не поспели. Большой отряд механизаторов, подготовленных в зимние месяцы, пришел с промышленных предприятий, из учреждений райцентра. На своих машинах у ипатовцев работали комбайнеры Карачаево-Черкесии. Когда же накал страды стал затухать и карачаевцы поехали к себе, ипатовские комбайнеры нашли «минутку», чтобы проводить их, сказать искреннее «спасибо», вручить сувениры, а женщинам – механизаторам – цветы и духи.

– Дружба закаляется в коллективном труде, – сказал на прощание карачаевец Заур Хатуов. Подумал и добавил: – То единство целей советских людей, о котором говорится в проекте нашей новой Конституции, мы, как видите, подтверждаем на практике, совместной работой.

Эти слова наутро были опубликованы в районной газете.

Секрет успеха… Да, он во многом зависел и от технической оснащенности, и от четкой организации, но в не меньшей мере зависел от неуемного желания каждого сберечь выращенный хлеб, внести как можно больший вклад в общее дело. Социалистическое соревнование между звеньями, уборочно-транспортными комплексами приобретало необыкновенную остроту. Бюллетени, сводки о ходе уборки у себя и у соседей комбайнеры буквально рвали из рук агитаторов и политинформаторов.

Стоит перед глазами эпизод. Петр Педашенко уговаривает водителя Василия Сурмило выведать у своего брата Виктора: сколько вчера «на самом деле» намолотило звено Н. В. Калиниченко? Дело в том, что Петр Дмитриевич соревнуется с Николаем Васильевичем, а Виктор Сурмило возит на ток от его комбайна зерно.

– Ты что же, Дмитрич, не веришь агитатору? – удивляется водитель.

– Верю, верю. Только знаешь, какой психолог наша Полянская? Она понимает, что нам легче и веселее работается, когда мы идем впереди, и могла на хитрость пойти, занизить для нас чуть-чуть показатели Николая.

Где же истоки огромной самоотверженности и необыкновенной активности этих ребят? Мне довелось встретиться с первым учителем, первым трудовым наставником Петра Педашенко – кузнецом Григорием Николаевичем Папкиным. Интересные суждения услышал я от него:

– Вот ты говоришь, сынок, что Петро день и ночь работает и не жалуется. Так ведь жалуется-то лишь тот, кто работать не любит. А я Петра хорошо помню, в кузницу ко мне он пришел в войну тринадцатилетним. Тогда он, небось, думал, что я его учил лишь молоток в руках держать. А я-то учил его крестьянское дело наше любить.

Видимо, хорошо учил старый кузнец. Идет по жизни Петр Педашенко открыто, честно, работает с душой, чувство долга и любовь к труду хлеборобскому слились у него воедино. За это – почет и уважение ему. Недаром три ордена – орден Ленина, «Знак Почета» и орден Октябрьской Революции – украшают его праздничный костюм.

…Шел восьмой день обмолота валков. Надрывался телефон в кабинете секретаря партийной организации хозяйства П. В. Кулинченко.

– Выполним, выполним! Сегодня! – кричал секретарь в трубку. – Последняя машина пошла на элеватор с сильной пшеницей.

А за окном по шоссе двигались вереницей комбайны. Ипатовцы спешили на помощь соседям.

 

Поцелуй бабушки Тамары

– Да-да! Это я был учителем Мзии, – горделиво говорит Макар Дзадзамия. И товарищи его при этом насмешливо улыбаются. «Эк, ты, братец, куда метнул!» – так и читается в их глазах недвусмысленно.

А ведь десять лет назад известнейшая теперь в Грузии женщина-механизатор Мзия Кардава действительно начинала у него помощницей. Правда, мало кто сейчас помнит об этом. Как не помнят и того шума в семье Варлама Кардавы, человека в общем-то выдержанного, интеллигентного. Ну так и повод какой был: дочь Варлама, Мзия, перешла с дневного отделения сельскохозяйственного института на заочное и решила стать механизатором! Отец знал дочкин характер: настойчива, задумает что – не переборешь. Откровенно-то сказать, до этого дня нравилась такая черта ему. Тем более, что дела и цели ее в разрез с отцовскими представлениями о будущем не шли. Черные, жгучие глаза, осанка, как у царицы Тамары, умна и горда – она была первой ученицей в школе, старостой класса, секретарем комсомольской организации. Поступила в институт. И нате вам – на комбайн… «Да я машину твою заправлять не буду!» – бушевал отец (он был начальником склада ГСМ), а дочь отвечала спокойно: «Конечно, не будешь, потому что никто и не даст ее мне. Чтобы стать комбайнером, надо в помощниках походить».

Но в помощники-то к себе мужчины как раз и не хотели брать ее, а женщин-механизаторов в колхозе тогда еще не было. Только Макар Дзадзамия согласился.

Не ожидал от него такого «подвоха» Варлам. Не ожидал. Одно утешало: Макар этот – моложе своей помощницы и опыта механизаторского, понятное дело, почти не имел. А коль так, то как он будет учить другого? Плохо будет учить. Помыкается с ним Мзия и поймет: не ее это дело – с машиной возиться.

Был Макар и впрямь комбайнером незадачливым. Что ни день, то поломка. И в первый год работы своей пришлось Мзие чуть ли не по винтику перебрать всю машину собственными руками. Но именно это, как потом призналась девчонка, и сделало из нее механизатора.

…Приведенная в порядок заботливыми руками машина работала в следующий сезон безукоризненно. И осень принесла сенсацию: девчонка-комбайнер собрала за лето 35.7 тонны чайного листа, основная масса которого была оценена на перерабатывающих фабриках первым сортом. В газетах напечатают Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении ее орденом Трудового Красного Знамени. И на торжестве по этому поводу отец сядет рядом с дочерью и на груди его будут сверкать медали солдата второй мировой.

Из соседнего Зугдидского района познакомиться с Мзией приехал прославленный чаевод Валико Меунаргия, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР. Они потом станут друзьями, Мзия назовет его своим учителем и наставником. Но в тот раз разговор между ними получился довольно сухим. Быть может, оттого, что по молодости она не сумела четко рассказать Валико о «своей методе» и, боясь, что гость усомнится в ее достижении, она заявила не очень почтительно: «Придет время, Валерьян Германович, и вам придется посторониться».

И время это действительно придет, Мзия «перекроет» показатель знатного чаевода, но уже попросит Валико простить ее за давние дерзкие слова. Он улыбнется обаятельной улыбкой человека, умудренного жизнью, и скажет: «Дерзких слов я бы не простил никому, но ты же не дерзила, дорогая моя, а дерзала, а это разные вещи».

Через год она собрала на комбайне уже сорок четыре тонны чайного листа. Ее избирают депутатом в районный Совет. Она получает премию – «Жигули».

И тут нежданно грянула беда.

«Жигули»… Нет теперь их. Разбросаны по уступам Ингурского ущелья. Может, мне обойти стороной этот случай, не касаться его? Но как обойти, если был он? Нелепый по своей сути, но высветивший со всей силой характер этой женщины, ее волю.

Врачи не утешали родных и близких: у них не было надежды, что удастся поднять на ноги Мзиури. Ведь когда машина летела под откос, она сидела за рулем.

Она встала на ноги. Снова пришла на машинный двор. И весной ее оранжевый «Сакартвело» уже обнимал своими дугообразными гребенками бархатисто-зеленые шпалеры чайных кустов, убегающих от сельской околицы к синей гряде гор.

В то лето ее показатель рекордным не был. Но зато в последующие годы она будто наверстывала за него. Ее достижения праздничным и ошеломляющим фейерверком вспыхивают в конце каждого сезона. 1976 год. Собрано 64 тонны листа; 1977-й – 74,5; 1978-й – 78, 1979-й – 85 тонн, 1980-й – 116. И – трудно представить! – в 1981 году она собрала с 14 гектаров 202 тонны зеленого золота.

Мзия становится обладателем приза имени Паши Ангелиной, удостаивается ордена Ленина, потом награждается им во второй раз и золотой медалью «Серп и Молот», избирается депутатом Верховного Совета Грузинской ССР, едет делегатом на съезд комсомола, ей присваивается звание лауреата Государственной премии Грузинской ССР.

Слава… Можно ли ею измерять расцвет, глубину личности труженика? Думаю, можно, поскольку она эквивалентна трудовому вкладу человека, щедрости его души, мужеству сердца и глубине познаний. И это – не исключительность одиночек, а возможность каждого. Можно было бы написать не одну страницу и о людях колхоза имени Орджоникидзе, товарищах Мзии: животноводе Мелентии Кардаве, бригадире строителей Ермолае Циментии, первых механизаторах-чаеводах Лео Окуджаве и Валериане Дзадзамии, руководителе хозяйства Гугуни Чантурии. Да нельзя, как говорят, объять необъятное. Приведу лишь слова, сказанные моей героиней:

– Я жила в окружении добрых людей. И душевные россыпи, теплый их свет грели мне сердце, а их трудолюбие наполняло его отвагой и решимостью.

Эти слова сказала она не на высоком совещании, а на кромке своего поля, где я увидел ее за работой. Но они прозвучали естественно и искренне. И вполне к месту.

– Посмотрите, – указала она на небольшую гряду огромных деревьев. – Это память о тех, кто создавал здесь поле. Ведь наша местность горная, легких участков для земледелия и чаеводства не было. В те годы наши отцы и деды все делали вручную. Так как же не поклониться труду их?

Поклониться труду. Не дать погаснуть памяти… Мы шли с Мзиури поздним вечером к дому ее мимо колхозного парка, где голубым огнем горели серебристые ели. Их – 46. Ровно столько, сколько не вернулось с войны жителей села – исконных тружеников земли, первых чаеводов. Сорок шесть из ста двадцати, проживавших здесь до опаленных войной лет. Среди них герои Севастополя и Сталинграда, Малой земли и Курска. Одни из них сложили головы в первые дни войны в заснеженных полях под Москвой, другие – на подступах к рейхстагу. Как хотели они вернуться к родному саду и полю, продолжить начатое и прерванное суровым лихолетьем дело! Кто продолжит его?

Я смотрел на Мзиури и думал, не героические ли деяния односельчан и руководят ее поступками? Не в них ли кроются истоки несокрушимого желания работать лучше и лучше? Раньше, когда она только еще начинала свою трудовую жизнь, эти силы действовали, вероятно, подспудно. Она не могла тогда объяснить решений своих толком даже отцу. Но теперь трудовое подвижничество осознанно и оттого заслуживает еще большего поклонения.

Она скромна в своих потребностях. Вспоминаю, как каждое утро перед работой бабушка Минуца хлопотала, стараясь накормить «работницу» получше, а она съедала кусочек сыра с лавашем, запивала стаканом горячего чая и бежала на плантацию.

Вспоминаю поездку в гости к родителям мужа – Индико Бебутоевичу и Лене Кочеевне – строителям легендарной Ингурской ГЭС. Какой был стол накрыт к приезду невестки, какая радость светилась на лицах свекрови и свекра, сколько радушия было и желания сделать самое приятное близкому человеку! А она, отдав должное мастерству домашних кулинаров, остановилась на мамалыге и салате, изготовленном из овощей, которые растут в огороде в количествах не убывающих.

Она нежна, гостеприимна. Но когда посягают на ее достоинство – достоинство труженицы, может быть гневной и непримиримой. Как-то, находясь в большом городе, зашла в магазин купить в подарок мужу сорочку. Скромно встала в конец очереди. Шло время, а очередь и с места не двигалась. К продавцу с боков подходили какие-то люди и брали рубашки чуть ли не десятками. И тут она возмутилась. Продавец – нахальный молодой парень – кинул презрительно: «А сама-то кто? Тоже, наверное, спекулянтка».

– Что? – вспыхнула Мзиури. – А ну-ка, позовите вашего руководителя. – Плащ ее распахнулся, с лацкана пиджака сверкнула Звезда Героя и рубиновый депутатский знак…

Сама беззаветная труженица, она естественно хочет, чтобы так же работали и другие. Будучи членом правления, группы народного контроля хозяйства, не потерпит она, если увидит безответственность или разгильдяйство, недисциплинированность или желание «ловко устроиться». Даже если это ей родной человек.

Как патриота своего села и района очень огорчает ее, что в районном центре – Цаленджихе все же нет СПТУ, которое бы готовило кадры массовых профессий для полей и ферм. И приходится молодежи место для получения специальности искать нередко далеко от отчего дома. Дело ли? Как депутат она ставит вопрос об открытии такого училища. И, надо думать, будет своя кузница кадров в районе. Будет. А вот асфальтированная дорога от райцентра к поселку, где живут односельчане Мзии, и автобус, связывающий село с городом, уже есть. Водопровод, телефоны, новая школа, ночное освещение улиц – тоже есть. Сделано это в немалой степени благодаря хлопотам депутата Кардавы. Да мало ли что тут есть, за что благодарят ее и рядовые труженики, и руководители. Но главная людская благодарность ей – благодарность за труд.

И вспомнилась со всей ясностью картина, увиденная на деревенской улице: старейшая жительница Тамара Хвичава просит Мзиури показать ей «геройскую звездочку». И когда та, смущенная, приносит коробочку с высочайшей наградой, повидавшая всего на своем веку и уж познавшая цену нелегкому труду стошестилетняя бабушка вдруг наклоняется к ней и целует ей руки.

Заслужите такое признание!

 

Его память, надежда и вера

Собираются они ранним утром у вагончика начальника участка. Поеживаясь от заревой свежести, подшучивая друг над другом, лезут в крытые кузова машин и по тряской грунтовой дороге едут на далекие степные объекты к своим тракторам, экскаваторам, бульдозерам. От прикосновения ладоней тает прохладная роса на рычагах, решительно набирают обороты моторы мощных машин. И вот уже дыбится под ножами бульдозеров земля; опускаются в траншеи, упорно пробиваясь к Волге, трубы насосных станций, все дальше в степь уходит канал. Скоро, очень скоро и этот участок степи оживет, зацветет садами, заколышет зеленым разливом хлебов.

Иван Кудряшов, бульдозерист бригады отделочников, осмотрев сооружения, около которых предстояло ему навести окончательный «марафет», присел перекурить. То ли от теплого весеннего солнца и терпкого запаха земли, то ли от сознания того, что основная работа здесь уже сделана, на душе у него было хорошо и даже захотелось с кем-либо поделиться своей радостью. «Пожалуй, надо будет вечерком к Кирееву сходить, – подумал Иван Наумович. – То-то обрадуется, когда скажем, что еще один объект заканчиваем».

Николая Васильевича Киреева Кудряшов знает давно. Еще двадцать пять лет назад под его началом работал Иван на строительстве Генераловской оросительной системы. Сейчас – на пенсии, тяжело болен. Но по-прежнему живет ветеран думами и делами своих товарищей, которые тоже не забывают, навещают его. Это он передал Ивану – да и только ли ему! – любовь к профессии мелиоратора, научил дорожить честью рабочей, быть искренним и отзывчивым. Немного неуклюжий, порой резковатый в разговоре, этот человек становился прямо-таки поэтом, когда речь заходила о его деле. «Вода – это жизнь!» – любил повторять он эти нехитрые, но емкие слова. И по его рассказу выходило, что она и в самом деле существу живому подобна. Есть у воды свой норов, характер. Самостоятельно выбирает она путь себе по широкой груди земли, одаривая ее жизненной силой. Подарив людям жизнь, вода постоянно испытывает их разум и трудолюбие.

– Она не прощает небрежности, спешки, халатности. Запомните это, – говорил Николай Васильевич молодым мелиораторам.

Такого же мнения придерживалась и первая наставница Ивана – бульдозеристка Александра Чигасова. Человек большого житейского опыта, она толковала о сложных вещах просто и убедительно. Воспитывая у своих учеников ответственность за качество работы, она так рассуждала:

– Дашь поблажку себе в малом – потом и в большом уступишь. И маленькие трещины стены рушат…

Запомнился случай Ивану. Приехали они с Чигасовой в одно местечко планировку делать. Пора стояла летняя, трава – по пояс. Огляделась Александра и говорит: «Придется нам сначала траву здесь выкосить, а потом и к работе приступать». – «Зачем это?» – удивился напарник. «Иначе трудно будет хорошо выровнять поле. А на другой год, когда распашут землю да воду пустят, она собираться в ямках начнет. Погибнут посевы».

Повозились они с тем полем. Вместо двух дней четыре копались. В заработке потеряли. Помнится, один даже посмеялся над ними: дескать, расстарались, а напрасно, никто и не оценил. На всю жизнь запомнился Ивану ответ Чигасовой:

– Хорошая работа должна быть привычкой уважающего себя человека.

Вообще Ивану везло на хороших людей. Как губка впитывал, перенимал он от них все лучшее. Добрый пример старших товарищей стал для него эталоном.

С улыбкой вспоминает Иван Наумович не столь давнюю историю. На собрании рабочих колонны обсуждали, кого послать на областные соревнования мелиораторов. Когда назвали Ивана, поднялся начальник участка В. И. Зиновьев и, как полагается, стал его представлять. На доброе слово Владимир Иванович не скупился. Собрание с ним соглашалось. Однако, когда руководитель подчеркнул такую черту Ивана, как исполнительность, один из монтажников выкрикнул:

– А случай на Ергенинском пруду?

Начальник участка обернулся на голос, ответил:

– Было. Не послушался приказа. Но, скажу, всем бы такую «неисполнительность»!

А случилось тогда вот что. Зиновьев ушам своим не поверил, когда к его вагончику примчались монтажники и заявили, что Кудряшов категорически отказывается засыпать смонтированные ими трубы на подпорном сооружении в рыбхозе «Ергенинский». Сроки уходят, а с ними «горят» и премиальные.

Начальник решительно направился к машине.

– Да погоди ты горячиться, Владимир Иванович, – остудил его Кудряшов. – Я подобных сооружений на Генераловской системе благоустроил более семисот. И не помню случая, чтобы трубы засыпали без замочки. Ну, уложимся мы сейчас в сроки, а дело-то будет сделано не так.

С тех пор и трудится Иван Наумович на самых ответственных участках. А Владимир Иванович Зиновьев, по его собственному признанию, по многим вопросам стал с ним советоваться. «За этим человеком дополнительного глаза не надо, – говорит, – он сам себе контролер. И не только себе». Несловоохотливый и застенчивый Иван обладает особым даром уже одним своим присутствием создать вокруг атмосферу требовательности. Рядом с ним просто неудобно работать недобросовестно. Наверное, потому, что Кудряшов не только строг к себе и другим, но и отзывчив, добр в своих намерениях. Умеет он разглядеть в людях хорошее, заставить их поверить в себя. Не потому ли столь охотно идут к нему на стажировку выпускники профтехучилищ?!

Сколько их было у Ивана! Скольким передал он свое отношение к делу, мастерство! Не просто порой с ними. Но ведь нелегко, наверное, было когда-то и с ним его наставникам? К тому же работа с молодыми и самого «подстегивает» учиться. То в журнале что-нибудь новое откопает, то из командировки привезет.

За последнее время зачастили в ПМК-5, где работает Кудряшов, делегации. Едут за опытом. Оно и понятно. Ведь именно здесь зародилось среди волгоградских мелиораторов соревнование, «Пятилетке – ударный труд». Именно этот коллектив первым принял обязательство к годовщине новой Конституции СССР полностью справиться с заданием трех лет пятилетки. И, верные слову своему, люди работают тут в полную силу, сдают объекты с хорошей оценкой. На недавнем совещании в Светлоярском райкоме партии первый секретарь его В. П. Носов очень тепло отзывался о работе мелиораторов, приводил убедительные тому свидетельства. Урожайность овощей на мелиорированных участках в ряде хозяйств поднялась до 360 центнеров на гектаре, пшеницы – до 40, зеленой массы люцерны – до 400.

Заглядывают гости и к Ивану Наумовичу. Интересуются, как это удается ему ежедневно нормы в полтора раза перевыполнять, горючее экономить и работать качественно. Он не таит «секретов». Но при этом всегда просит присмотреться и к работе своих товарищей – Ивану Третьякову, Михаилу Чернову, Василию Тимченко, Сергею Попову, Владимиру Карлебе. Да мало ли их! В коллективе они, как крепкие звенья в цепи, – не дают разорваться ей.

О товарищах своих многое может порассказать Кудряшов. Кто, какие и за что награды имеет, например. А вот о себе, о том, что долголетний самоотверженный труд его увенчан орденами Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени, обычно умалчивает. Не спешит рассказать и о том, как во время войны после третьего ранения, полученного уже на польской земле, написал он, минометчик Иван Кудряшов, из госпиталя письмо в родную белорусскую деревеньку Гани, где остались его братья и мать. Не сразу пришел ответ тогда. И пришел не от близких, не от родных. Чужие люди сообщали горькую, холодящую сердце весть: селение Гани сожгли в 1943 голу фашисты со всеми жителями.

И молодая земля, степь, цветущая садами и спелой нивой, которым он и его товарищи дарят вторую жизнь, – его память о них, его вера и надежда.

 

Распри позабыв

Удивительно – второй раз за месяц лечу на Ставрополье! И снова на праздник – праздник края. Но на сей раз к радостному чувству льнет и льнет горестное ощущение, рожденное недавним стихийным бедствием, обрушившимся на эту благодатную землю. С болью вглядываюсь при подлете в обрамленные зеленым багетом лесополос и перебитые градом коричневые поля. Какие всходы на них зеленели три недели назад! Как ликовали жители села Прасковеи, показывая тогда плантации виноградников, овощей, зерновых, сулящих богатый урожай и дающих надежду на новую жизнь перерабатывающим предприятиям.

Раны, шрамы, увечья. Много их за последнее время. И особенно здесь, на земле, которую давно уже называют вратами России на горный Кавказ.

– Однако последствия природной напасти мы одолеем, если преодолеем сами себя, преодолеем уныние, эгоцентризм, отчужденность и замкнутость. – Губернатор края Александр Черногоров стоит в ладно сшитом бежевом костюме в банкетном зале Ставропольской гостиницы «Интурист», приветствует гостей. Среди них – президент Московского индустриального банка Абубакар Арсамаков, руководитель газетно-журнального объединения «Воскресение» Георгий Пряхин, солидные бизнесмены. Все они прилетели сюда не с пустыми руками. И видя их добрые намерения, мой старый друг Саид Лорсанукаев, советник председателя Российской Госдумы и председатель Конгресса вынужденных переселенцев России (или как говорит он сам: «я – президент обездоленных»), сказал прелюбопытнейшие слова:

– Знаменитого Вальтера Скотта богатые современники упрекнули как-то, что вот, мол, он пишет больше о древней старине, временах рыцарства, а почему бы не посвятить свой талант показу характеров современных героев: фабрикантов, банкиров. Знаете, что ответил великий романист? – Люди, посвятившие свою жизнь наживе, не имеют биографии.

Саид обвел взором собравшихся и многозначительно заключил:

– Надеюсь, чувствую, у вас биография есть.

От белоснежных дорических колонн зала, увитых цветущими розами, пахнуло теплом. Надежность, уверенность и могучесть отразилась в облике Черногорова.

О, какой разговор завязался! О людях, России, Кавказе – «колыбели русской поэзии». Да только ль поэзии? Ведь здесь проходил Великий шелковый путь. В шумном человеческом потоке – котле (кстати, на Ставрополье и сейчас проживает более 120 национальностей) варилось и продолжает вариться великое единение людей, стремящихся к Миру, Труду, Свободе, Братству и Счастью, тому будущему, которое составляет нашу неугасимую мечту, тому грядущему,

Безусловно, гений России – Пушкин, чьи стихи приведены выше и произведения которого вместе с трудами Толстого, Лермонтова, Гумилева привезли в дар ставропольцам москвичи, прекрасно понимал, сколь трудно сближение людей разных вер, понимал величайшую роль конфессиональной доминанты, составляющей основу национального бытия, без которого сама нация теряет исторические ориентиры. Ведь общество без духовности перестает быть действенным.

Известно пушкинское «Подражание Корану». По сути, это русское понимание теологии, нравственности, идеалов, воинского духа и жизнеустроения арабов-мусульман. С той степенью уважения и восхищения, которые возможны и естественны для православного христианина. Пушкин предвидяще охарактеризовал исламский мир как естественного союзника России и подтвердил отсутствие противоречивости православно-мусульманского взаимодействия. О, как важно осуществить сейчас полноту связей православной России и мусульманского мира – без посредников и ростовщиков.

Кажется, это происходит на Ставрополье. Это мы увидели на следующий день, на городском стадионе, где рядом с руководством края находились руководители и представители администраций всех северокавказских регионов. В том числе и Кадыров – в своей неизменной папахе. Всех охватило чувство торжества от вида воистину феерического зрелища – танцев, плясок, показательной гимнастики…, того богатства красок, костюмов, музыки, всего того, что лилось здесь непрерывным потоком, выплескивалось в город, разливалось по улицам. Этим потоком были вынесены в город и мы. Плясали лезгинку, пили «добре чарку» (признаюсь, что самогон) с казаками, запивали ядреной ногайской шурпой (только из черного барана) украинскую горилку… И вообще, чего мы ни ели, чего мы ни пили. Каких рукомесел ни насмотрелись. Каких добрых слов ни услышали. Вон прохладенцы (они из Кабардино-Балкарии) обнимают прасковейцев: «Не тужите, хлопцы, что виноград побило. У нас – обошлось. Загрузим и ваш винзавод».

Благоухает от весеннего цветенья город. И будто молодеет на глазах, несмотря на только что стукнувшие 225 лет.

День рожденья города! И какое совпадение – день рожденья пионерской организации. Здесь пионерию и детство чтят не на словах. Пионерские лагеря сохранены, школьные производственные бригады действуют. И это им, ребятам, школьникам, пионерам подарок от губернатора – 20 автобусов. Вот они стоят на главной площади – у памятника Ленину. И сам губернатор вручает ключи от машин.

– Не от последних, – улыбается Александр Леонидович. Улыбаются ребятишки. Улыбается будущее.

…Быстро и незаметно наступает вечер. С трудом вырываемся из дружеских объятий хозяев. Нужно в Москву – домой. И успеть заскочить в булочную. Как же вернуться со Ставрополья, да не привезти хлебную ковригу, испеченную из славной здешней пшеницы.

РS: Город после праздника блистал поразительной чистотой.

 

Втрое скрученная нить

В Московском доме национальностей состоялась презентация новой книги «Горское слово» председателя Совета межведомственного центра исследований проблем национальной политики Российской Академии наук, доктора философии, Заслуженного деятеля наук РФ, члена Союза писателей России, главного редактора журнала «Жизнь национальностей» Хажбикара Хакяшевича Бокова.

В презентации приняли участие видные ученые, деятели культуры, члены Общественной палаты, представители Администрации Президента России, правительства Москвы, писатели, поэты и журналисты.

Открывая обсуждение, директор Дома национальностей профессор П. И. Лемперт дал краткую характеристику творчеству X. X. Бокова, отметив громадную проделанную «посланцем мудрых гор Кавказских» работу (из-под пера Хажбикара Хакяшевича в общей сложности вышло более 50 книг и научных монографий, не считая несметного числа журнальных и газетных публикаций). Выступающий подчеркнул отличительную черту его творчества – коренную связь ученого и общественного деятеля с родной землей, с ее народом, жизнь которого он, оставаясь его представителем, не мыслит без единения с Россией.

– Эта высокая позиция, не позволяющая автору опуститься до обывательской обыденности, до тоскливой сферы индивидуальной рефлексии, позволила гражданину и патриоту Бокову осмыслить и подвергнуть художественному анализу большие проблемы жизни человека, народа, страны, – сказал руководитель МДН – «национального приюта», как метко окрестили это заведение москвичи, и не только они.

Ведущий презентации, направляя мысли выступающих в нужное русло, говоря об ученом Бокове как собирателе и хранителе семян народной мудрости, знаний, божественной святой морали и веры, что предки защищали, не щадя жизни, сравнил его с «Ноевым ковчегом», принимающим и спасающим для будущих поколений жизнетворные семена света, добра, любви.

Эту мысль своеобразно продолжил доктор наук, профессор Российского государственного социального университета В. И. Новиков:

– Творчество Хажбикара Хакяшевича кричит о боли и несправедливости, доводящих до шокового состояния граждан страны. Всеми доступными средствами ученый и публицист Боков борется за восстановление национального дома своего народа, как и других народов, объединенных, обогреваемых нутряным теплом нашей общей Родины – России.

– Посвятив свою жизнь сложнейшей сфере человеческих взаимоотношений – национальной, – сказал член Общественной палаты, академик В. А. Тишков, – Хажбикар Хакяшевич внёс весомую лепту в благородное дело единения народов нашей страны, их взаимного уважения друг к другу и понимания. Результат, отдача от содеянного им на этом поприще сравнимы разве что с эффектом известного легендарного фильма «Свинарка и пастух», который один сблизил и подружил народы России, в частности Северного Кавказа, с русскими, советскими гражданами лучше и прочнее, чем все меры, предпринимаемые официальной пропагандой.

Вдохновенно, с нотками добродушного юмора было выступление доктора филологических наук, члена Всероссийской аттестационной комиссии М. И. Исаева.

– Хажбикар, – обратился он к герою события, – я сегодня совершил поступок, – отказался от осетинского приглашения отметить их праздник (а ты знаешь, какими там угощают пирогами, какой у них там дух), а пришел на презентацию твоей книги, где витает не пирожный дух, а духовность, которая, как известно, есть провозвестник глубинных, чистейших нравственных помыслов людей, заставляющая нас обращаться в своих трудах к совести человека – основе понимания и благополучного разрешения современных проблем как государственного строительства в России, так и всех нынешних кризисных противоречий в международной и национальной политике.

О своеобразии художественного творчества Хажбикара, об умении его в обыденном вроде факте увидеть значительное общественное явление, говорил председатель ингушского общественного совета «Ингушский координационный центр» С. X. Наурбиев.

Шла речь о даре писателя говорить о людских изъянах не обидно для конкретного человека, говорить предельно кратко, но емко. И в самом деле, достаточно прочесть один заголовок небольшого рассказика, скажем, «Язык-коновязь», чтобы понять сразу смысл поведанного. О хвастуне и болтуне, наприглашавшего к себе гостей и горько пожалевшего о том, что это сделал, когда те явились к нему.

«Куда хоть коней-то привязать?» – спросил незадачливого отца сын. «Привяжи к моему языку», – сокрушенно ответил тот. Право, трудно удержаться от смеха, читая подобное. Многие притчи, эссе, рассказы-миниатюры вызывают искренний смех у читателей. По первости. Но через некоторое время, как признали выступившие на презентации писатель И. И. Семиреченский, поэт М. Б. Гешаев, начальник редакционно-издательского отдела МДН О. В. Емцов, федеральный судья И. А. Албастов и другие, смех сменялся печалью, той самой печалью, которая овладела некогда Александром Пушкиным во время слушанья им гоголевских творений. Хохотавший в начале до слёз поэт в конце чтения вытирал уже другие слезы и воскликнул: – «Боже, как грустна наша Россия!»

Между прочим, Александр Сергеевич, первый среди русских мыслителей, подчеркнул в свое время отсутствие противоречия между исламским и христианским мирами, увидел в людях магометанской веры союзников России. И, кажется, что даже в вере своей святой утвердился он после чтения Корана.

«Мы близкие – эта мысль проходила красной нитью через все выступления на презентации книги Хажбикара. Она превалирует и в творчестве Бокова, видящего в России надежду и совесть, верящего в единство с нею своего народа («втрое скрученная нить, – гласит святое писание, – не скоро порвётся»). Он не сомневается: тяжёлые времена, наложившие горький, суровый отпечаток на самосознание людей, будут «переварены» великой страной. Злоба, отчаянье должны быть развеяны. Право же, лучше пострадать в сражении со стихией или даже в результате каких-то экономических неурядиц, по крайней мере это не так обидно, чем гибнуть от собственной корысти и ненависти друг к другу.

«Вы никогда не войдете в рай, пока не уверуете в Бога, но вы не уверуете в Бога, пока не полюбите друг друга», – это сказал Пророк Мухаммед. А пророк не революционер, он не подымается на баррикады – он обращается к человеческому сердцу, прежде всего, к любви, добру и согласию.

Об этом с особым чувством напомнил в заключительном слове и автор обсуждаемого произведения. И еще он сказал:

– Мы обсуждали книгу, название которой «Горское слово». В ней действительно отобрано это слово. А стало быть, прозвучавшая здесь похвала мне – есть похвала нашему мудрому, беззаветному, великодушному народу, слугой которого я был и остался. И в данном случае можно сказать, что я лишь собрал чужие цветы, а моя здесь только нитка, которая связывает их.

Сказано сильно и откровенно. Но хочется сделать тут все же одну небольшую ремарку. Народное горское слово отобрано, просеяно через сито и связано золотой нитью все-таки академиком, человеком государственного умостроя, отчего и прозвучало оно весомо и зримо, обретя, в конечном итоге, вечность.

 

Я буду долго гнать велосипед

Давно мне хочется рассказать об одном из ветеранов велосипедного спорта, удивительном, примечательном человеке и велогонщике, Мастере спорта СССР и заслуженном тренере Альберте Федоровиче Колыбине.

Рассказ этот хочется начать с последних международных велоспортивных событий – с чемпионата мира среди ветеранов, проходившего в минувшем сентябре в австралийском городе Сиднее, куда и прибыл наш… 70-летний герой, объехавший на велосипеде, по собственным подсчетам, Землю-матушку 10 раз по экватору. Совершив, так сказать, 10 «геракловых подвигов», вознамерился Колыбин совершить и одиннадцатый. И совершил! Став «серебряным призером» на уникальном чемпионате, он напомнил спортивному миру планеты, что велоспорт в России не только жив, но и развивается далее. И над лучшим в мире сиднеевским велостадионом реял, благодаря успеху ветерана, флаг Российской Федерации, флаг его любимой Родины. Жаль только, Родина осталась глуха и слепа: расходы на дорогу в Австралию и обратно, проживание в гостинице и прочее, прочее гонщику, прославившему страну, пришлось оплачивать из собственного кармана. Вот уж поистине: нет чести в своем Отечестве.

С Альбертом Федоровичем познакомился я заочно, через книгу «Возвращение к жизни», написанную 33-летним американским велогонщиком Лэнсом Армстронгом, победившим в себе страшнейший недуг современности – рак, вернувшимся в большой спорт после этого и выигравшим семь раз подряд победу в тяжелейших, сложнейших и престижнейших велогонках – «Тур де Франс». Одержимый человек, фанатично преданный своему велоспортивному призванию, Армстронг не мог не оказать поразительного влияния на такого же по свойствам души и характера русского велосипедиста Колыбина, который по выходу книги Лэнса в России напишет к ней восторженно-проникновенное предисловие.

Потом, когда состоялась-таки наша встреча с Альбертом Федоровичем (бывают же чудеса: ветеран оказался мне «земляком» по московскому микрорайону), он, перелистывая книгу своего кумира, все хотел обратить внимание мое на следующие строки: «Я хотел бы погибнуть в столетнем возрасте, разбившись во время головокружительного спуска на скорости 75 миль в час где-нибудь в Альпах и покоиться в могиле, покрытой американским флагом с возложенной на нем велосипедной каской с техасской звездой».

Какое неуемное сердце! Сердце спортсмена и патриота своего отечества. Чувствовалось, как близко это Колыбину, и как, наверное, больно ему кое за что. Он взглянул на меня и, будто разгадав мысли, полуигриво, полупафосно произнес: «Была бы наша Родина богатой и счастливою, а три тысячи долларов, что потратил я на поездку в Сидней – ничего».

Я осмотрел его однокомнатную квартиру, более чем скромно обставленную, но сплошь забитую призами, вымпелами, увешанную грамотами и лентами с велоспортивными наградами, и призадумался. Из оцепенения вывел голос Альберта Федоровича:

«Нас издали пленяет слава, роскошь и женская лукавая любовь.

Я долго жил и многим насладился…»

Господи, да ведь это же Пимен из Пушкинской трагедии «Борис Годунов».

– Да, да, – это Пушкин, мой любимый поэт, – улыбнулся Колыбин. – Он для каждого русского – любимый с детства, со школы. Но вот то, что он наша суть, судьба, наверное, не каждый понимает и ощущает. Да и сам я понял это знаете, когда? Когда приехал в Эфиопию, тренировать велосипедную команду. Там Пушкин – на каждом шагу, портреты и памятники – всюду, начиная с улицы и кончая правительственным дворцом. Меня потрясло. Для них он национальный поэт! Так кем же он должен для нас быть? Действительно – всем. И пытаться «сбросить его с корабля современности» могут лишь бесы, чего позволить никак нельзя. Сбросят его – сбросят нас.

Нет, таких суждений от велогонщика, пусть и именитого, право, я не ожидал никак. А он продолжал меня удивлять и просвещать:

– Чего ходить далеко за примерами. Возьмем хотя бы историю велосипеда. Что и говорить, изобретение его, происшедшее спустя 18 веков от Рождества Христова, позволило людям, можно сказать, обрести не сказочные, а реальные «сапоги-скороходы». У нас сотворил их уральский умелец, крепостной Ефим Михеевич Артамонов. В день Ильи-пророка 1800 года ездил он на диковинном велосипеде по улицам Екатеринбурга, а в 1801 году добрался на нем до Москвы, преодолев по бездорожью более 5 тысяч километров. Показал свое детище во время коронации царя на Сокольническом поле, за что был освобожден от крепостной зависимости. И все бы хорошо, да патента на изобретение ему не выдали. А вот немецкий лесничий Карл фон Драйс, создавший подобную машину в 1814 году, патент в Германии получил и считается теперь изобретателем «первого в мире велосипеда».

Н-да. Библейский персонаж хоть за «чечевичную похлебку» первородство продал. А тут-то за что?

Эх, Россия, моя Россия… Как не воскликнуть здесь вслед за великим поэтом Николаем Рубцовым: «Россия, Русь! Храни себя, храни!», кстати, создавшим и лиричнейшее стихотворение, ставшее поистине народной песней:

Чудо, не правда ли?

Между прочим, дружба с велосипедом была благотворна не только для лириков, поэтов, но и великих мыслителей, общественных деятелей. К примеру, находясь в эмиграции в Женеве, в Париже, по воспоминаниям Н. К. Крупской, создатель Компартии Советского Союза и первого социалистического государства В. И. Ленин очень любил велосипедные прогулки, но часто использовал своего «двухколесного друга» и как транспортное средство. В дневнике графини С. А. Толстой находим записи о том, что уже в преклонном возрасте Лев Николаевич увлекся новинкой своего времени – велосипедом, стал «рыцарем пятки» – так звали тогда велогонщиков. В семидесятилетнем возрасте его видели среди велосипедистов москвичи. Известен факт: поклонники Толстого подарили ему в ту пору велосипед с серебряными спицами.

Осмысливая действия всемирно известного автора «Войны и мира», основой оптимистической философии которого был принцип: «любить жизнь в бесчисленных, никогда неистощимых ее проявлениях», мой визави дает понять, что вот и он тоже уже не молод, как Лев Толстой, но, посмотри-ка, здоров, бодр, оптимистичен.

– Болезни обходят меня стороной, сердца не чувствую, хотя нагружаю его до предела, – и тут Альберт Федорович склоняется ко мне, доверительно говорит негромко, как будто опасаясь, что нас подслушают, – знаете, давно я вынашиваю крамольную идею – написать статью с вызывающим заголовком: «Не берегите сердце».

И начинает вдохновенно рассказывать, поражая познаниями в анатомии человека и функций сердечной мышцы, какой это удивительный орган – человеческое сердце – наш великий труженик, которому легкая жизнь – погибель. Я поддаюсь чарам рассказчика и вот уже, как и он, склонен считать: для здоровья сердцу нашему нужна только работа – постоянная, напряженная, какую может ему обеспечить физический труд и спорт – велоспорт, в первую очередь. Иначе? Иначе смерть в молодые годы, как у Туркмен-баши, который, что констатировали лечашие его медицинские светила, довел до дистрофии свой «кровяной насос», оставив его без нагрузки, делая за день лишь 120 шагов по кабинету и квартире.

Рассказывая о своем спортивном становлении, которое, как и у многих ребят с нелегким послевоенным детством, начиналось с «русского хоккея», т. е. с банок-склянок вместо мяча и шайбы, Колыбин не преминет поведать о том, как он, не будучи богатырем-здоровяком, заставлял себя ежедневно делать шестикилометровые прогулки при любой погоде с прикрученными бечевками к подошвам рваных ботинок шестикилограммовыми чугунными пластинами; о том, как был зачислен в Московский спортивный клуб «Фили» «забойщиком» в хоккейную команду и получил вместе с товарищами первое денежное вознаграждение за победу в городских соревнованиях. Деньги эти частично, из ухарства, были пущены на гуляночку-пьяночку, а он, Алик Колыбин, задумался, как быть дальше? Попивать и погуливать с дружками по команде? Негоже. Бросить спорт? Тем более худо. Быть может, избрать другой вид спортивного действа? Точно! Велосипед!

Дело это, как казалось ему, главным образом, индивидуальное. Победу в нем приносит личная огромная самоотдача, невозможная, конечно, без предельного напряжения собственных как духовных, так и физических сил. В велоспорте, как нигде, нужны самодисциплина, самоорганизованность, воля. А, воспитав в себе эти качества, сможешь работать и в команде. Словом, спасись сам, как гласит библейская мудрость, и вокруг тебя спасутся тысячи. Правда, к такому убеждению Алик Колыбин пришел лишь тогда, когда из Алика превратился в Альберта Федоровича.

А по ту пору, на купленном мамой дешевеньком дорожном велосипеде он гонял по переулкам Москвы весной, летом, осенью и… зимой по снегу, чем повергал в недоуменье москвичей, впервые увидевших «снежного человека», то бишь велосипедиста, пробивающегося через снежные завалы. Он тренировался. И вскоре был зачислен в соответствующую секцию стадиона «Юных пионеров» к тренеру Якову Мельникову. И надо же было случиться: в тот же год проводились соревнования среди юношей на первенство СССР. Соревнования проводились в Туле, куда Мельников и повез некоторых своих питомцев. Более опытных. Колыбин таким пока не являлся и в нужный список не попал. Переживал горько. А в день соревнований взял да и приехал своим ходом – на велосипеде, в славный город оружейников. Понаблюдав за гонками, намотав многое на не появившийся еще ус, вечером тем же способом возвратился в Москву, отмахав таким образом на задрипанном велике за сутки 400 километров.

А победителем в индивидуальной гонке и в командной гонке на треке он станет на следующий год. Затем победа на первых шоссейных гонках на приз «Московского комсомольца». Он обретет лавры призера матчевых встреч олимпийских игр команд Англии, Италии, «Динамо» и «Буревестник» и т. д. и т. п.

Его назначают старшим тренером стадиона «Юных пионеров» (СЮП), ДСО «Зенит», Государственным тренером по треку города Москвы, Старшим тренером сборной команды Туркменской ССР. Хотя на «Туркмению» он напросился сам, точнее поспорил в запальчивости на ящик шампанского с коллегами, что «выведет в люди» град Ашхабад, который в Федерации спорта Союза если и отличался тогда, то только стабильностью в… провалах.

Шампанское Альберту, конечно, без надобности: он к спиртному был и остается равнодушен. Но пари выиграл, подготовив за 4 года из членов Туркменской велоспортивной братии 15 Мастеров спорта СССР, 5 мастеров спорта международного класса и чемпиона мира среди молодежи – Вячеслава Кухтина.

Он работал тренером по приглашению со сборными командами по шоссе и треку в Перу, Гватемале, Чили и, как говорилось выше, в Эфиопии. Его там помнят, чтут и поныне. Тем более, что и сам он до сего дня не оставляет велосипеда, добиваясь результатов мирового уровня, о чем свидетельствуют его участие и победы на Олимпийских играх среди ветеранов в 2002 году и состязания на чемпионате мира, с которого начали мы рассказ свой о нашем герое. И главное: фамилия «Колыбин» звучит уже через сына его – Александра, мастера спорта по треку и шоссе. И верится, она будет звучать долго и громко.

– Особенно, – подшучиваю я над ветераном, – когда вы обратитесь к людям с призывом не беречь свое сердце.

– Ну, с таким заявлением я не рискну выступить, – смущается Альберт Федорович, – пожалуй, разве что когда мне 90 лет исполнится.

– Что ж, подождем.

 

О времени и о себе

Имя механизатора Владимира Максимовича Воронина из совхоза «Запорожский» Запорожской области известно сейчас всей стране. Славу ему принесли хлебная нива, высокое мастерство в использовании сельскохозяйственной техники. В 1971 году на комбайне СК-4 он намолотил за сезон 10740 центнеров хлеба, а в 1974 году добился рекордной выработки на «Колосе» – за 22 часа непрерывной работы выдал из бункера 2893 центнера зерна.

За доблестный труд на полях Владимир Максимович удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден орденами и медалями. Сегодня он рассказывает о своей работе, делится мыслями о высоком призвании земледельца, перспективах технического перевооружения села и подготовке кадров сельских механизаторов.

– У людей на земле разные привязанности. Одни любят море, другие – горы, третьи – шум больших городов. Моя любовь – полевые просторы. Хороши и привольны они в любую пору: и ранней весной, когда в природе все пробуждается, и летом, когда наливаются хлеба, и золотой осенью, и снежной зимой.

«Поле для крестьянина – это жизнь» – так говаривал, бывало, в дни совхозных праздников старейший механизатор Герой Социалистического Труда Николай Иванович Скворок. Кажется, в самое сердце запали мне эти глубокие по своему смыслу слова. Поле – жизнь! Мы, механизаторы, где-то подсознательно чувствуем это, когда пашем, сеем или ведем по безбрежным полям комбайны. Волнующей радостью отзывалась во мне эта мысль, когда получал высокие правительственные награды и, конечно же, когда минувшим летом в числе передовых механизаторов страны – делегатов XXV съезда партии – подписывал письмо Леониду Ильичу Брежневу.

Мы встретились в Москве и вели разговор о хлебе, об урожае первого года десятой пятилетки. Делились опытом организации полевых работ, вспоминали нелегкую весну, неблагоприятные погодные условия, в которых проходил сев. Прежде, чем принять обязательства, надо было все взвесить. Трудности года, конечно, настораживали, но чувство ответственности за урожай рождало высокую энергию, прибавляло сил. Все хорошо понимали, что дать в первом году пятилетки государству сельскохозяйственной продукции больше и лучшего качества – значит положить доброе начало всему пятилетию.

Год был нелегкий. В нашем совхозе «Запорожский», например, расположенном в степи, открытой всем суховеям, хлеба сначала пострадали от жары. Затем не ко времени пошли дожди, что осложнило уборку. Трудная жатва заставила нас творчески подойти к делу, широко маневрировать техникой. Мы не «выжимали» гектары, а старались работать так, чтобы собрать урожай до единого колоса. Звеньевая организация труда, тесное содружество комбайнеров, трактористов и шоферов принесли успех: в трудных условиях я и мои товарищи – комбайнер Игорь Стовба, помощники Николай Марчук и Павел Лагода, шоферы Федор Стольников и Анатолий Баран – убрали колосовые с 680 гектаров, намолотили 1826 тонн хлеба и обязательства перевыполнили.

Я внимательно следил по газетам за работой других участников соревнования за быстрейшее проведение косовицы и обмолота хлебов. Ударная вахта в поле была для них делом государственной важности. И так смотрели на свою работу все земледельцы страны.

Дружный и работящий наш народ. Без громких слов о подвиге вершит он великие дела. Мне не раз в прошлые годы приходилось выезжать вместе со своим экипажем на уборку хлеба в другие районы и области. И всюду я видел поистине самоотверженность в труде. Живейший отклик в народе находят все добрые начинания. Возьмите пример минувшего года. Ведь наш почин поддержали все сельские механизаторы. А сами инициаторы соревнования, кажется, превзошли себя. Героический труд донских звеньев Николая Бочкарева, Нины Переверзевой, намолотивших многие сотни тысяч центнеров зерна, вызывает чувство гордости.

Мы уже как-то привыкли к словам «почин обретает крылья». А ведь за этой фразой просматривается главное качество наших людей – их отзывчивость на все новое и передовое, их всеобъемлющий коллективизм, их стремление приумножить успехи Родины. Подхваченный земледельцами всей страны почин кубанцев – засыпать в закрома государства хлеба больше, чем предусмотрено планом, – дал замечательные результаты. Страна собрала в первом году пятилетки рекордное количество хлеба – 224 миллиона тонн. Все республики перевыполнили государственный план закупок зерна.

И эту победу ковал весь советский народ. Вся страна пришла на помощь труженикам деревни. Промышленность раньше срока выполнила заказы на поставку уборочной техники, рука об руку с хлеборобами трудились посланцы городов.

Таковы уж наши люди! Советский строй воспитал нового человека – человека с развитым самосознанием, высоким чувством ответственности, обостренной гражданской совести, широким кругозором, государственным подходом к делу.

Нам, людям младшего поколения, выпало огромное счастье воспитываться в условиях советского строя, созданного нашей партией, нашим великим народом. Конечно, было и в нашей жизни, в том числе и в моей, немало трудностей. Но все же сейчас, мысленно окидывая прошлое, я знаю главное: что вырос рядом с добрыми, целеустремленными людьми и горжусь тем, что мы – советские люди, люди нового мира.

Рос я в деревне и, насколько помню, меня всегда окружало поле. Оно начиналось за домом, раздольное, бушующее морем хлебов. Совсем-совсем маленьким брала меня в поле мать. Там восьмилетним мальчишкой во время летних каникул начал я работать на лошади. Отец погиб на фронте, мать часто болела, и мне рано пришлось серьезно думать о жизни. На полевом стане, около дымящегося костра, слушал я рассказы фронтовиков о войне, мужестве и геройстве. И сейчас помнятся слова старого механизатора, участника Сталинградской битвы Павла Дейнеги: «Семь дней и ночей стояли мы на пятачке. Самолеты засыпали нас бомбами, а мы стояли. Выстояли, а потом дали им прикурить».

Богатырями виделись мне земляки. Я был горд, когда сидел с этими людьми рядом, ел из одного котла борщ или кашу. И уже совсем на седьмое небо взлетал, если случалось помочь в чем-либо бывшим фронтовикам. Как-то подозвал меня к себе Петр Видлога – комбайнер.

– Помоги-ка, хлопец, болты подтянуть.

Как я старался! И комбайнер оценил меня, предложил:

– Приходи ко мне завтра на копнителе работать.

До чего же интересным было то лето! Комбайнеры вставали рано, работали допоздна. За первенство боролись, соревновались друг с другом. Один встанет с восходом солнца, а другой, услышав рокот его комбайна, тоже вскакивает. Не отстать бы! Бывало и так, что это соперничество принимало совсем неожиданный оборот. Николай Маляренко норовил тайком от Никиты Зубко подняться пораньше. Тогда Никита решил проучить его. Встал однажды чуть свет: роса не спала еще. Завел машину, газу прибавил, а на поле не поехал. Зачем? Сырая солома все равно забьет барабан. Николай же, проснувшись, подумал, что Никита молотит, и сразу направил комбайн в пшеницу. Чуть машину не вывел из строя. Потом Никита, помогая ему в ремонте, выговаривал:

– Не будешь только о себе думать. Встал сам рано – другого разбуди.

Счастливой была моя судьба, сводившая на жизненном пути с людьми, у которых золотые сердца. Мария Терентьевна Джос, первая школьная учительница. Федор Кузьмич Нагорный, мастер производственного обучения из Молочанского сельского профессионального училища. Николай Иванович Скворок и Мария Ивановна Сардак, наши запорожские Герои Социалистического труда, – все они учили личным примером трудолюбию, советскому образу жизни. Станислав Юрченко, Михаил Славгородский – мои первые трудовые наставники – развивали любовь к технике и своей профессии, воспитывали гордость за механизаторское звание.

Душевные россыпи людей старшего поколения, теплый их свет грели сердце и мне. Неназойливо учили они нас, молодых парней, любви к земле и всему живому. И хоть пора была далеко не легкая, они находили время поговорить с нами, найти доброе, умное слово, которое помогало нам в выборе пути.

Часто я вспоминаю встречу с Марией Ивановной Сардак. Думаю, что именно с этой встречи многие ребята из нашего класса определили свое место в жизни. Мария Ивановна была первым Героем Социалистического труда, которого я увидел воочию. О ней в то время очень много писали в газетах, говорили по радио. А она была всего-навсего дояркой на колхозной ферме. Нам, мальчишкам, родившимся в военные годы, мечтавшим о подвигах, которые свершили наши отцы и старшие братья, становилось ясным, что и в родном колхозе, в родном селе можно свершить подвиг, добиться уважения и признания людей.

В народе говорят: не место красит человека, а человек место. Не столь важно, кем быть, куда важнее, как относиться к делу. Истина эта проста, и ее подросткам внушают, в общем-то, с ранних лет. Но, думаю, не всегда удачно. Мария Ивановна Сардак сумела затронуть наши сердца.

Взрослыми в ту пору мы становились рано. В шестнадцать лет я трудился в поле наравне со всеми. И мне кажется, что чем раньше познает человек радость труда, тем лучше для него. В связи с этим хочу припомнить мнения, высказанные на той памятной встрече, когда подписывали мы письмо Леониду Ильичу Брежневу. Были тут в основном, люди, чья биография начиналась в годы войны, кто взял штурвал комбайна и трактора из рук ушедших на фронт отцов и старших братьев. Размышляя над этим, А. В. Гиталов заметил: «За трактор я сел мальчишкой, а поработал и сразу окреп». М. И. Клепиков согласно кивнул головой: «Ясное дело, труд никогда никого не портил».

Иногда приходится слышать, что нынешняя молодежь, мол, растет избалованной, сторонится труда. Мнение это, полагаю, ошибочное. Молодежь трудится на самых ответственных стройках страны, на знамени комсомола – высшие награды Родины. А если где-то молодые сторонятся труда, то дело тут в недостатках воспитания.

Мне нравится, как работает с молодежью директор нашего совхоза В. В. Тиминюк. Рассказывая о перспективах хозяйства, он всегда откровенно и честно говорит ребятам и о трудностях, и о том, что могут сделать они в экономике и культуре села. У нас умеют и потребовать от молодежи. Но, требуя, проявляют и заботу. Возводятся новый Дом культуры, стадион, купили музыкальные инструменты для духового оркестра, вокально-инструментального ансамбля. Молодым семьям предоставляются квартиры. Очень много средств тратит совхоз на улучшение условий труда в хозяйстве, на подготовку кадров. Большую повседневную воспитательную работу ведет среди молодежи партийная организация. И все больше и больше юношей и девушек остается в селе. Об этом говорит хотя бы рост комсомольской организации в нашем хозяйстве. За три года ее численность увеличилась в четыре раза.

Облик нашего села за последнее время изменился неузнаваемо. Оно и понятно: ведь столько понастроено у нас хотя бы за прошлое пятилетие! Новая школа, куда ходят и мои дети, детский комбинат. Справили новоселье многие односельчане. Реконструированы старые, построены новые производственные помещения. Благоустраивается территория.

Вроде бы совсем недавно работа на фермах для нас механизаторов, была сущим наказанием. Машины, когда возили корма или отвозили продукцию, прямо-таки тонули в грязи. Теперь этого нет и в помине. Подъездные пути заасфальтированы, площадки перед животноводческими помещениями тоже.

Успешно развивается наше хозяйство. Растут урожаи, увеличивается поголовье скота, ведется строительство комплекса для откорма бычков, растет доход совхоза. Если в 1971 году, например, он составлял 888 тысяч рублей, то спустя 5 лет – 1,5 миллиона.

Изменился облик села, изменились и люди. Полнее удовлетворяются их культурные и бытовые запросы. Как-то разговорился я с ветераном совхоза Яковом Лымарем, вспомнил он прошлое. Его отец прожил жизнь неграмотным Да только ли он? Всех «грамотеев» в селе в те далекие годы можно было по пальцам пересчитать. А сейчас? На земле работают люди с высшим да средним образованием. По пальцам перечтешь тех, у кого только семь классов за плечами. «Даже трудно поверить, – говорил Яков, – что такой скачок в культуре совершился».

Подивиться, конечно, есть чему. Советская власть, наш социалистический строй открыли широкую дорогу для образования молодежи. В последнюю пятилетку за счет совхоза высшее образование у нас получили, например, 22 человека. И сейчас 10 человек учатся в институтах и техникумах, а 25 в сельских профессионально-технических училищах. В десятой пятилетке хозяйство израсходует на содержание учащихся в различных учебных заведениях 55 тысяч рублей. Большие возможности имеет каждый сельский житель и для самообразования.

Наше время – время больших свершений. Десятая пятилетка, спланированная XXV съездом партии, продолжает могучую поступь советского народа по пути к коммунизму. Слушаешь иногда рассказы ветеранов о своей молодости, о первых советских пятилетках и диву даешься. В нелегких условиях начинали они социалистическую стройку, возводили гиганты индустрии, закладывали основы колхозного строя в деревне. А разве сейчас не столь же напряжены наши трудовые будни. Страна далеко шагнула по пути научно-технического прогресса, но, думаю, никакие машины не смогут заменить жара молодых сердец, неистребимого желания работать лучше, быстрее, продуктивнее. Пройдут годы, и о нашем трудовом подвиге будут вспоминать с такой же гордостью, как и подвигах героев первых пятилеток.

Мне приходилось бывать в хозяйствах Нечерноземной зоны Российской Федерации. Какие изменения проходят здесь за последние годы! Речь идет не просто о коренной перестройке производства, – об изменении географии, об изменении облика земли. На месте былых болот и кустарников в некоторых местах встречаю я теперь такое хлебное раздолье! А ведь это сделано молодыми руками. Так разве не грандиозны наши дела, разве мало романтики в них и настоящего героизма?!

Помню свое первое выступление перед молодежью, когда мне присвоили звание Героя Социалистического Труда за «Жатву-74». Я поднялся на трибуну Молочанского СПТУ и услышал вдруг удивленный, разочарованный голос:

– Какой же он молодой! А я-то думал…

И мне пришлось начать разговор почти так же, как в свое время начала его с нами Мария Ивановна Сардак. Я говорил о любви к земле, говорил о нелегком труде хлебороба и о романтике поля. И видел по глазам парней, что выступление взволновало их, что они не боятся трудностей и в борьбе с ними готовы испытать себя.

Человек труда в нашей стране в большом почете. Помню, как после сообщения в газетах о нашем успехе в совхоз отовсюду полетели телеграммы. Писали родственники, проживающие в других селах и дальних городах, писали земляки – товарищи, уехавшие когда-то из родных мест, писали совсем незнакомые люди. «Большое вам спасибо за то, что на своем богатыре вы и сами стали богатырями», – телеграфировал М. Д. Невинный из Ленинграда. «Гордимся деяниями рук рабочего человека», – поздравляли молодожены Владислав и Валентина Алешины из Норильска. А вот эта телеграмма взволновала особенно. Секретарь парткома совхоза А. И. Радомский попросил ее у меня, художник переписал на огромном листе ватмана и вывесил на току: «Дорогие товарищи! С большой радостью узнал о вашем поистине космическом рекорде. Ваши достижения – замечательный пример трудовой доблести, яркое проявление лучших человеческих качеств, присущих коммунистам и комсомольцам. Петр Климук. Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза».

Мы немедленно ответили космонавту: «Гордимся, что ваши подвиги в космосе, а наши ударные хлеборобские дела на земле служат единой цели – укреплению могущества нашей великой Родины».

Всякий раз, рассказывая об этом, я вспоминаю свою встречу с Петром Ильичем. Она состоялась в Кремле во время работы XXV съезда КПСС, делегатами которого мы были оба. Климук тогда поделился со мной: «Вы знаете, что в первую очередь замечает космонавт, глядя на нашу планету из вселенского далека? Возделанные поля! – и добавил задумчиво. – Какие же усилия затрачивают земледельцы, чтобы оставить след, который по сути дела определяет земную цивилизацию». Я ответил герою космических трасс: «Немалые, Петр Ильич. Иначе, наверное, партия и правительство не отмечали бы наш труд так же, как и ваш. Ведь звезда на моем пиджаке вылита из того же золота, что и ваша». Он понимающе улыбнулся. А у меня вновь пронесся перед глазами день той жатвы…

Раскаленный добела диск солнца в зените, дышащее жаром поле пшеницы. Набегает ветер, поднимая бронзовую волну, и кажется, что навстречу течет лава расплавленного металла. Слепит глаза. Но знаю – идем с большим опережением графика. Чуть ли не вдвое больше, чем предусмотрено нормой, намолачивает комбайн. С двойным, а может быть, и большим напряжением, приходится работать комбайнеру. Увеличивают темп шоферы, отвозящие зерно от комбайна. Их машины снуют от «Колоса» до тока на предельной скорости. Усталость берет свое, особенно в поздние часы. Ночная тишина и дремота давят свинцовым грузом. Но каждая минута дорога, надо взять хлеб. Никак нельзя его потерять!

И вспомнилось утро. Митинг на току, поздравления. Что я говорил тогда землякам? «Нелегко дается хлеб, но ведь хлеб – это жизнь!»

Когда я прощался с выпускниками Молочанскогго СПТУ, у меня стали просить автографы. Я расписывался на конспектах, на открытках, в записных книжках. И мне было приятно видеть такое волнение ребят. Ведь это происходило в том самом училище, порог которого переступил я восемнадцать лет назад. Тогда мне было всего семнадцать.

Конечно, училище в ту пору выглядело не таким, как сейчас. Не та была учебная и материальная база, да и учились в нем всего лишь год. Но моих однокашников отличали та же любовь к избранной профессии, неуемное желание овладеть техникой.

Полученные в училище знания давали нам полное право работать на всех машинах, имеющихся в сельском хозяйстве. И мы неплохо работали на них. Но время шло, и на смену старой технике приходила новая, более сложная. И вот уже стало недостаточно года для подготовки квалифицированных кадров механизаторов. Мне пришлось немало поучиться самостоятельно, что бы, как говорится, шагать в ногу со временем. И очень хорошо, что СПТУ переходят теперь на трехгодичную систему обучения. Современный механизатор должен быть человеком творческого склада, ему необходимы всесторонние глубокие знания.

Десятилетку я окончил в вечерней школе. И поверьте – вовсе не для того, что бы отдать дань общеобразовательному цензу. Это было настоятельным требованием профессии. Сейчас думаю поступить в институт механизации сельского хозяйства. Узнав о моем намерении, некоторые товарищи спрашивали: «Ты что же, Володя, хочешь покинуть комбайн и трактор?» Нет, не хочу я этого. Но придет время, когда за штурвал сельскохозяйственной машины обязательно сядет человек с дипломом инженера. Работают же на заводских станках с программным управлением люди с высшим образованием?

Когда-то многие первые трактористы, окончив курсы при МТС, были, по сути дела, лишь водителями, штурвальными. А сейчас? Каждый механизатор – поистине механик. После окончания училища я работал на комбайне СК-3, потом на СК-4. Но вот в хозяйстве поступили «Нива» и «Колос». Освоили и их.

Время требует более высокопроизводительной техники и более высокого мастерства сельских механизаторов. От этого зависят и рост урожая, и своевременная его уборка. Где-то лет десять назад урожай зерна в 35 центнеров с гектара считался чудом, а теперь отдельные участки дают хлеба в два раза больше. А ведь урожай и в дальнейшем будет расти. Значит, потребуются еще более производительные машины. Кстати, они уже создаются конструкторами.

На «Ростсельмаше», где мне пришлось быть на совещании по высокопроизводительному использованию «Нивы» и «Колоса», нас знакомили с комбайном новой модификации. Сложнейшая эта машина. Чтобы управлять ею, действительно необходимы знания инженера.

Недавно меня снова приглашали в Молочанское училище прочитать курс лекций об эффективном использовании сельхозмашин. Конечно, преподавателем я себя не смею считать, однако скажу: при передаче опыта также необходимы и определенная подготовка, и широкий кругозор.

В минувшем году мы на полях совхоза совместно с Мелитопольским институтом механизации сельского хозяйства внедряли широкозахватные агрегаты на севе и обработке зерновых культур. Немало пришлось повозиться и нам, механизаторам, и работникам института над усовершенствованием сцепки СН-75. Агрегат вышел в поле и зарекомендовал себя с лучшей стороны. До 135 гектаров в день засевал я осенью на своем Т-150, к которому были присоединены три сеялки сразу. В считанные дни сделал работу, которую раньше за этот срок выполняла целая бригада механизаторов. А ведь все новое требует новых знаний.

Взять нашу работу на «Колосе». Мы получили новую, высокопроизводительную машину, и она нас ни разу не подвела. Потому не подвела, что прежде чем вывести в поле, мы хорошо ее изучили и отрегулировали. Щупами, шаблонами выверили каждую деталь и узел. Во время жатвы каждый дефект, который на первых порах и не оказывал влияния на ход работы, устраняли немедленно. В первые дни мы значительно отставали от своих товарищей, в том числе от Н. И. Цюцюры. Тот работал тоже на новом комбайне – «Ниве». Работал горячо, машина не отказывала. И Николай забылся. Стал меньше уделять внимания техосмотрам, смазке, регулировке. Я не раз говорил ему: «На износ идешь, Иваныч». А он в ответ лишь рукой махал, дескать, комбайн железный, выдержит. И вот в один из дней машина Николая вышла из строя – полетело сразу несколько узлов.

Сельскому механизатору нужны знания не только машины, но и агротехники, чтобы хорошо подготовить поле к весеннему севу, отлично посеять, провести уход за посевами и, наконец, собрать урожай.

Мастерство, доскональное знание дела, любовное отношение к работе – это большие ценности. Они приносят человеку уважение и почет. Без умения хорошо работать не может быть уважения человека к самому себе.

Покрыты снегом поля, но под белым покровом, мы знаем, продолжается жизнь зерна. Стоят на машинных дворах комбайны, но готовятся к битве за хлеб механизаторы.

Подготовка семян для ярового сева, своевременный ремонт машин, вывозка удобрений, изучение агротехники, передовых приемов труда – это ли не работа на будущий урожай?

Хлеб. Когда говорим мы о его производстве, то, конечно же, видим работу и агронома, и ученого, и рабочего промышленного предприятия, поставляющего селу так называемые материально-технические средства. И все же в первую очередь видим мы в этом случае земледельца, механизатора. Да, усилия многих работников венчает труд хлебороба. От его умения и мастерства, организованности и творческого отношения к делу зависит конечный результат. Не зря, должно быть, поэтому и подчеркнуто в письме ЦК КПСС, что механизатор – центральная фигура современного сельского хозяйства. Когда читаешь эти слова, сердце наполняется гордостью за свою профессию.

На нашей сельской улице есть аллея славы. Смотрят на меня с портретов строгие и добрые глаза ветеранов революции и становления Советской власти. Я выхожу за околицу, и глазам открывается строгий и скорбный монумент – памятник погибшим в годы войны. Эти люди родились хлеборобами, а умерли солдатами. Мои земляки строили новую жизнь, а когда потребовалось, надели шинели, чтобы ее отстоять.

Я всматриваюсь в лица ветеранов войны и труда и чувствую свою сопричастность к судьбам этих людей.

* * *

Я долго думал перед тем, как решиться поставить исповедь молодого коммуниста Брежневского периода в данную книгу: уж не слишком ли она ортодоксальна. Но то, о чем поведал коммунист-механизатор В. Воронин, действительно отражает мироощущение людей времен Л. И. Брежнева. Брежнева, а не Горбачева, предавшего и партию и народ.

Стоит перед глазами картина: у подъезда главной газеты коммунистов «Правды» – западно-украинская делегация, это посланцы из Львовской области. Они хотят донести правду о бесчинствах, творимых на Львовщине подымающими голову недобитыми бендеровцами, их последователями. Помню жесткое заявление одного из львовчан. «А гадость эта ползет из Москвы, из центра». И впрямь…

Спустя годы в оболганной, разрушенной России выйдет книга специального советника Госсекретаря США Строуба Телботта и американского политолога Майкла Бешлосса «Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева с американцами». Приведу лишь одну небольшую выдержку из нее о том, как провожали заокеанские друзья дорогого Горби с его разлюбезной Раисой из Сан-Франциско в Россию. «Раиса Горбачева поистине наслаждалась этим последним знаком восхищения ее мужем на Западе: она знала, что дома его ждут только неприятности…» И еще какие! Добавлю от себя. На первой же показушной встрече с рабочими один из работяг влепил самодовольному главе государства от имени народа звонкую пощечину. Об этом наши официальные, «сошедшие с катушек» от горбачевской гласности средства массовой информации предпочитают молчать. Зато не жалеют глоток, когда орут о якобы естественном историческом процессе распада великой страны.

 

Горы с горами не воюют

Удивительно, но бывают же такие совпадения: когда эти громадной философской многомерности стихи, заставляющие волей-неволей еще раз задуматься о жертвенной христианской любви к человеку и человечеству, попались мне на глаза, именно на стол мой легло красочно оформленное приглашение следующего содержания:

«Уважаемый Геннадий Аександрович!

Председатель Правления

Приглашаю Вас на товарищеский ужин по случаю моего рождения, который состоится в ресторане «Савой».

КБ «Стайл-Банк»

Абубакар Алазович Арсамаков, или просто Бакар, мой старый знакомый, бывший служащий Центробанка России, у которого когда-то лет семь-восемь назад мы часто собирались в тесной комнатушке коммунальной квартиры на Шаболовке, где он жил с женой Майей и двумя ребятишками, немножко кутили, много хохмили и без зазрения совести наслаждались кавказским гостеприимством и хлебосольством. Нас ничуть не смущало, что гостим мы в мусульманской семье, да и сами хозяева вроде бы не обременены тем, что принимают в своем доме православных русских. Хотя кто из нас думал тогда об этом, кто делил соотечественников на «неверных» и «верных»? Искренними, чистыми, бесхитростными были наши связи, отношения.

Кстати, здесь услыхал я впервые трепетную декламацию пушкинской поэмы «Тазит». Помню в красном сафьяне с золотым тиснением книгу (так обычно народы издают и оформляют свой эпос) и читаемые с особым чувством стихи. Творение Пушкина – песнь о гордых обычаях вайнахов, порожденных суровой аскетической жизнью, выпестованных длительной борьбой за свободу и волю, когда за жизнь ближнего, враг платит своей жизнью. Но платит не смертью из-за угла, а на поле брани, в честной открытой схватке. Не мог Тазит, не мог молодой чеченец, несмотря на гнев старика-отца, поднять руку даже на убийцу брата своего, супостата тогда, когда тот «один, изранен, безоружен». И я чувствовал восхищение декламатора, уважение к гению русского поэта, сумевшего столь верно угадать и показать истинное и сокровенное в характере гордого народа. Это чувство распространялось как бы и на меня и вызывало добрую обратную реакцию. «Ты посмотри, Геннадий, как глубоко заглянул Александр Сергеевич в наши души, – говорил убежденно Абубакар, – заглянул и увидел не только, скажем, известные всем прямоту, преданность, воинственность, но и одухотворенность, природную поэтичность чеченцев:

Каково, а?»

Забегая вперед, скажу, а «Савое», куда мы пришли поздравить с днем рождения делового человека, банкира, финансиста Абубакара Арсамакова, среди приглашенных, что меня поначалу удивило, я увидел немало людей искусства. А за столом, рядом со мной, оказался солист Большого Академического театра Мовсар Минцаев, он исполнил божественный старинный русский романс. Кстати, и сам пятизвездочный «Савой» отреставрированный, сверкающей позолотой, обрамляющей розово-голубую нежность росписей стен и потолков, встречающий гостей тихоструйным плеском фонтана, морем цветов и задушевной музыкой оркестра, располагал к лирическому настрою, единению, и, вероятно, был выбран хозяином торжества не случайно.

Новорожденный – непосредственный и обаятельный – в элегантном, с иголочки костюме полуфрачного покроя, сшитом по заказу на нашей отечественной фабрике «Большевичка», директриса которой Людмила Федоровна Бухарина тоже была среди приглашенных, как опытный дирижер оркестром, руководил потоком гостей, уделяя каждому максимум внимания, находя для каждого свое, только ему предназначенное слово и вызывая в ответ необходимое. Эта виртуозность и артистичность, свойственная его натуре, по всей видимости, неплохо помогала и помогает Абубакару в банковском деле, что, между прочим, подтвердил и тамада вечера Михаил Александрович Пальцев, ректор 1-ой Медицинской академии, профессор, член-корреспондент и лауреат Государственной премии, а также председатель совета банка, занесенного в анналы элиты российского бизнеса и возглавляемого именинником.

Понятно, деловые люди, директора крупных предприятий, финансисты, представители глав администраций регионов, где влияние Арсамаковского банка весьма и весьма ощутимо, провозглашая тосты и отмечая способность банкира, давали ему более существенные характеристики, как то: Это человек аналитического ума и таланта, большой собранности, способный к разумной рисковости, обладающий деловой хваткой, сметкой и рачительностью.

Вечер шел своим чередом: расторопные официанты сменяли одну изысканную закуску другой, наполняли бокалы шипучим шампанским, перемежались серьезные тосты с шутливыми, а я все вглядывался в именинника – этого, в общем-то, «нового русского», а совсем недавно – рядового служащего. И думалось мне, что вот – вот замечу этакое кичливое торжество в его взоре, превосходство и надменность в в осанке. Но нет, ускользало почему-то все это, а бросалась в глаза какая-то грусть, овевающая преуспевающего юбиляра.

А между тем, респектабельный, «ума палата», генерал-лейтенант, юрист Иса Костоев говорил о бизнесе и законе, приветствуя уважение к оному финансиста. Директор завода «Фрезер» Владимир Львович Пащенко, подчеркивая созидательные устремления Арсамакова, увязывал их с истоками его трудовой деятельности.

Рассыпался в благодарностях за поддержку оказавшихся в свое время на краю гибели предприятий приехавший специально на торжество председатель Правительства Ярославской области Владимир Александрович Ковалев. Он сказал любопытную вещь: во времена первой смуты Ярославль был дважды столицей России, да и сейчас начинает чеканить свою монету. И в доказательство подарил первый золотой имениннику.

Овацией встречен был жест директора Мценского завода алюминиевого литья Николая Александровича Хавлица, который, закончив свой пылкий тост, вдруг вынул из кармана большую серебряную медаль на шелковой ленте и ловко надел ее на юбиляра. Сверкнула чеканка: на одной стороне – «В честь сорокалетия», на другой «Будущему министру финансов России!». И уж совсем поражен был я, когда тамада, многозначительно подняв вверх руку, прочел юбиляру-мусульманину проникновенное послание отцов православной церкви. Был, оказывается такой эпизод: при строительстве гаража для банковских машин рабочие обнаружили засыпанный землей, разрушенный фундамент церковного строения. Доложили председателю. Тот за голову, – как быть? Обратился за советом к святым отцам, по просьбе коих, взамен разрушенной обители и заложил вскоре православную церковь. Сейчас она уже красуется на Девичьем поле.

Тронуло меня до глубины души известие, что немалые деньги переведены были «Стайл-Банком» и на возведение храма Покрова, что стоит на Белгородской земле, на Прохоровском поле – Бородинском поле ХХ века.

Есть тут над чем призадуматься. И, быть может, над величайшей мудростью нашего, русского народа, выразившего свое отношение к религиозным воззрениям тех или иных людей словами: «Все под единым Богом ходим, хотя и не в одного веруем». Эта пронзительная правда, принятая, по всей видимости другом моим мусульманином в отличие от самозванных вождей, циничных политиков и националистов, и возвеличивает Бакара, подвигает финансиста на созидание, богоугодное творчество. И нет тут ни грана какого-либо попрания его святых убеждений или подчинения одной веры другой, а уж тем более прсловутого экуменизма – смешения религий, к которому и я, и мой товарищ-чеченец относимся с отвращением.

И опять грусть, показалось мне, закралась в душу Абубакара. Да и то сказать: не в легкий час пришлось праздновать ему свое восхождение. В не лучший час пишу и я эти строки. Все мы стали свидетелями того, как злая политика правящей верхушки несет горькие плоды народам нашей многострадальной Родины-России, которая, как говорил Иван Сергеевич Тургенев, «без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись. Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится!» И потому перед каждым деятелем с двойным или тройным гражданством, перед каждым национально-бесполым существом, кто злорадствует над бедой русской простоты и доверчивости, перед каждым черным словом о России сердце мое, говоря словами калужского писателя Валентина Волкова, жертвенно падает на родную землю, верещит и ерошится в любовном порыве.

В тот вечер в «Савое» собрались на счастье, те, кто верит в людскую дружбу и мир, кто предан не подлежащим пересмотру, отобранным за свою историю всеми народами, независимо от национальности, и возведенным в высокую степень уважения таким качествам, как честность, трудолюбие, доброта. Кто сберег величайшее почтение к отцам и дедам – своей совести и духовной опоре. Так неужели такие люди способны растоптать свое прошлое или святыню другого?

«Да пусть нас лучше снова выселят, чем случится такое», – сказал как-то Махмуд Эсамбаев. Он был почетным гостем и душой общества на бакаровском дне рождения. В неизменной папахе, с вызывающе сверкающей Золотой звездой Героя Социалистического труда на лацкане пиджака, этот семидесятидвухлетний человек-жгут, говорил о кровоточащем: о багряном пожарище, объявшем горы Кавказа, за пределы которого немилосердно ввытесняются люди различных национальностей, многие поколения предков которых жили в полном согласии.

Я слушал Махмуда, и вспоминал свои совсем еще недавние встречи с чеченцами на их земле. Вот встал перед глазами образ Шахида Бакашева, директора Ассиновского консервного завода. Он отреставрировал православную церковь в казацкой столице и возвел мечеть для рабочих-чеченцев. «А что есть Бог? – размышлял он. – Бог – это совесть».

Воскресли в памяти скальные выступы гор Кавказа. И жители гор, спаянные одной любовью, одним страстным порывом свободолюбия. Не околпаченные дудаизмом и ельцинизмом, а разделяющие идеалы добра и света – сами, что горы. Таких людей любили и воспели Пушкин, Лермонтов, Толстой, Бестужев – наши российские человеки-горы. А горы с горами не воюют.

Кому же выгодно было столкнуть их в кровавой схватке. Для меня ответ ясен. Ненавистникам всего святого очень важно, чтобы мы убивали друг друга, убивали цвет наций – молодость, дабы могли они безраздельно творить свое темное дело, устанавливать мировое владычество.

Им страшно от мысли, что вдруг мы объединимся. Какая же это будет неодолимая сила! Им страшно от мысли, что наши народы в корне своем с девственно чистой, зовущей к братству и любви моралью стряхнут, как пыль, со своих душ неизменные свойства, неистово прививаемые дьявольской пропагандой нынешних властителей. Стряхнут вместе с ними – сеятелями разврата и пьянства, наркомании и воровства – апатию духа и пренебрежение к чужой боли. Им страшно, что мы можем опять обрести то достойное, естественное состояние, когда, как говорил Николай Васильевич Гоголь, не было у нас «непримиримой ненависти сословия к сословию и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие, непреоборимое к соединению людей».

…А вечер, а вечер идет. Бывший министр здравоохранения России Денисов вручает Бакару кавказский дар – клинок. Нет, он не призывает поднять этот меч на кого-то, а придает своему подарку смысл медицинский: сабля, как скальпель, удаляет больные части тела.

Что ж, символ хороший. Несу символический дар юбиляру и я: «Золотое оружие русских мастеров» – альбом, созданный по материалам Кремлевской Оружейной палаты. С дарственной надписью.

И с радостью вдруг замечаю: гаснет в глазах юбиляра затаенная боль…

* * *