Лето приближалось к своему концу быстро и неотвратимо. Ещё несколько дней, и начнутся занятия в ВУЗе. И диссертационные дела придавят всерьёз. Матрёну Евграфовну забирать из больницы придётся, скорее всего, где-то в начале сентября, не раньше. И придётся помотаться в лесничество не один раз, ведь сама она нескоро полностью вернёт силы и трудоспособность. Нужно будет помогать, это понятно. Ну, конечно, Маша придёт на помощь, это тоже ясно. Но и ей, Агате, достанется, что несомненно. И хорошо бы до начала осенней загрузки закрыть все вопросы с Вадимом Алексеевичем.

Этот мужчина ужасно смущал Агату самим фактом своего существования в непосредственной близости от неё. Как появился там, в лесу, так и не исчез никуда, как она ни мечтала об этом. А когда случилось несчастье, пришлось самой к нему за помощью обращаться. Другого выхода она не видела. Ведь Матрёна Евграфовна была на грани между жизнью и смертью, и если бы не его быстрая и весьма действенная помощь, не выжила бы. И как было бы жить дальше с такой виной на душе? Пришлось пожертвовать своим спокойствием.

Он был, несомненно, мужчиной интересным. Высокий, мужественный, с ухоженным сильным телом и красивыми глазами, заглядевшись в которые, можно обо всём забыть. Он был умён, красиво говорил. А как пел! И романтикой от него явно тянуло. Опасный мужчина, одним словом. Он волновал её, он совершенно определённо нарушил её покой. Но дать ему было ей нечего. И чем меньше его видеть, тем лучше. Но меньше не получилось. И теперь приходится за это расплачиваться.

Она, конечно, видела его интерес к себе, не могла не заметить. Но никогда не думала, что дело зайдёт так далеко. Неужели он действительно настолько возжелал её тела, что не может обойтись без обладания? Что ему, других женщин недостаточно, что ли? Странно, ничего такого особенного в ней никогда не было, чтобы сводить мужчин с ума. Да и не стремилась она к этому. Наоборот, пряталась от них, как могла. Агата была уверена, что мужчины могут женщин только желать. Любить они не умеют. Все эти разговоры о глубоких чувствах, о мужчинах, которые ради любимой женщины готовы на всё, которые в постели стремятся удовлетворить её, и уж только потом вспоминают о себе, казались ей досужей выдумкой. Надо же чем-то жизнь украсить, вот эти писатели, а вернее писательницы (ведь в основном женщины об этом рассказывают взахлёб в своих многочисленных романах, которые на каждом книжном прилавке в глаза бросаются) изощряются, как могут. Реальная жизнь показывает, что мужчины в целом – глубоко эгоистичная порода людей, думающих только о своих удовольствиях. А когда у них, грубо говоря, засвербит в штанах, что случается с ними регулярно, их уже ничем не остановить. Но, добравшись до тела, так сказать, они совершенно спокойно удовлетворяют себя и, не высказав даже особой благодарности, исчезают в туманной дали. Об этом ей много раз рассказывали знакомые женщины. Даже красавица Маша имела такой печальный опыт. И женщины шли на это просто потому, что тоже хотели того же самого, у них тоже, оказывается, свербело в трусиках, и им нужно было удовлетворение, пусть даже такое примитивное. У самой же Агаты всё было намного хуже, гораздо, несоизмеримо хуже. Она вообще не хотела мужчин и даже боялась близости с ними. И это с ней уже давно.

Своё детство Агата помнила не слишком хорошо. Начала чётко осознавать себя лет с пяти, наверное. Но хорошо помнила своё ощущение, что раньше, до того как она себя осознала, с ней произошло что-то страшное, ужасное, что тёмным пятном легло на её жизнь. И мама почему-то довольно часто водила её в детстве к женщине в белом халате, которая внимательно осматривала её тело, уделяя особое внимание месту между ножками. Что-то делала, чем-то смазывала, что-то назначала. Всё это было так смутно в сознании, что Агата нередко думала, будто всё это просто нехороший, злой сон. Когда она подросла и стала оформляться, мысли о прошлом совсем ушли из её головы. Появились новые увлечения – музыка, танцы и, конечно, мальчики. Один из них, Олег, нравился ей больше других. Они даже встречались с ним. Гуляли за ручку, целовались несколько раз. И однажды Олег пригласил её на родительскую дачу. Дело было в начале осени, погода стояла шикарная, и Агата согласилась провести день в хорошей компании. Но когда она приехала в домик над рекой, оказалось, что никого, кроме неё, там нет. Она поначалу испугалась и хотела даже сбежать. Но Олег успокоил её, сказав, что остальные гости в пути и будут с минуты на минуту. Он рассказывал ей что-то весёлое, включил музыку и дал попробовать вино, которое приготовил для девочек, как он сказал. Он хотел, чтобы она оценила его выбор. Агата, на своё счастье, поступила как истинный дегустатор, – попробовала вино самую капельку. Но и этой малости оказалось достаточно, чтобы снять напряжение. Она расслабилась, а Олег стал её потихоньку ласкать, целовать, и незаметно они оказались совершенно раздетыми и в постели. Ей были очень приятны его ласки, поцелуи и нежные слова, которые он шептал непрерывно. Она почти забылась и готова была следовать за ним, куда он её поведёт. Однако когда его отвердевший мужской орган вдруг попытался ворваться в её тело, Агата испытала жуткий страх. Паника овладела ею, она рванулась с неожиданной силой и вывернулась из-под него. Схватила свою одежду, на ходу натягивая её на себя, и устремилась прочь. Злые слова распалённого и не удовлетворённого Олега долго неслись ей вслед.

– Дура, – кричал он, – идиотка. А мне теперь что делать? К козе соседской идти, что ли?

С тех пор отношения их испортились резко и навсегда. Но среди её сверстников поползли слухи, что Агата – девочка доступная и способна доставить своему партнёру массу наслаждения. Заигрывания и открытые предложения посыпались на неё, как из рога изобилия. Девчонки стали воротить от неё носы, конкурентка была им ни к чему. Да и просто завидовали многие из них вниманию, которое оказывали мальчики Агате, а не им. Отбиваться от нахальных предложений было непросто. Иногда дело доходило до ссоры.

– И чего ты корчишь из себя целку, Агатка, не пойму, – как-то заявил ей одноклассник Лёва. – Всем известно, что ты раздаёшь свои милости направо и налево. Почему со мной не хочешь сходить под кустик? Или ты только за деньги даёшь? Так я заплачу.

В ответ она, ошарашенная, просто залепила ему пощёчину и ушла, вся в слезах, домой. Мать её выслушала, поохала, но ничего лучшего не придумала, чем отправить её к тётке в другой город. Пусть, мол, здесь дурные разговоры улягутся, тогда и вернуться можно будет.

Материна сестра, тётя Нюша, оказалась женщиной доброй и заботливой, и Агата всё ей рассказала, как на духу. Она внимательно выслушала племянницу и погладила по склонённой голове.

– И не надо из-за этого огорчаться, малышка, – сказала ласково, – на чужой роток, как говорится, не накинешь платок. Люди любят позлословить. Здесь же никто тебя не знает, и всё будет по-другому. Ты только не давай себя в обиду. И я ведь рядом. Если что, никому не дам спуску.

Так и зажили они вдвоём с тёткой, и это оказалось куда лучше, чем с матерью. Та иногда на дочь злилась, только за что, Агата никак понять не могла. А когда мать подчас возвращалась домой поздно и, мягко говоря, не совсем трезвая, старалась просто не попадаться ей под руку. Потому что однажды, как раз в такой случай, она со злостью высказала дочери, что та ей всю жизнь испортила, из-за неё, мол, приходится по чужим углам шляться.

Здесь, у тётки, Агата окончила школу, весьма успешно, кстати. И отсюда же поступила в столичный университет на химический факультет. Химия всегда привлекала её. Училась и здесь хорошо. Жила в общежитии, но к тётке ездила регулярно. Тут, в этой весёлой и беспечной студенческой жизни и настигла Агату первая настоящая любовь.

Предмет её увлечения был вполне достойным внимания парнем. Интересный, спортивный, он хорошо успевал в занятиях и много внимания уделял своим увлечениям, среди которых на первом месте были лыжи зимой и байдарка летом. Он уходил в походы по быстрым горным рекам и возвращался всегда загорелым и весёлым. Зимой старался хоть ненадолго вырваться в горы. Агате уделял внимания не слишком много, но всегда был с ней приветлив и даже ласков. Потом заговорил о любви. Агата была счастлива. А уж когда он предложил семейную жизнь, она вообще взлетела на вершину блаженства. Повезла его к тётке – познакомить. Тётя Нюша приняла их честь по чести, всё сделала как надо и предложила свадьбу отыграть тут, у неё. Так, мол, свободнее будет, и затрат гораздо меньше. Так и сделали. Агата была в красивом белом платье, счастливая, сияющая. Свадьба скромная, но хорошая. А когда пришёл час ложиться молодым в постель, Агате почему-то стало страшно. Она сама себя понять не могла. Ведь она любила Геннадия, ставшего её мужем, так отчего же боялась? Он никаких страхов не испытывал, раздел её, уложил в постель и стал любоваться.

– Красивая ты, Агатка, ладненькая такая, – шептал, всё больше возбуждаясь, – так и хочется тебя, как конфетку, съесть. Дай мне скорей то, что у тебя между ножками. Невмоготу уже ждать.

Жадные руки потянулись к самым интимным местам её тела, потом он и сам навалился на неё всей своей тяжестью и, особо не интересуясь вопросом её готовности, ворвался в напряжённое окаменевшее тело. Агата к тому времени была вообще чуть ли не в шоке от страха. Ей было ужасно больно, а он, не обращая ни на что внимания, всё больше входил в раж, удовлетворяя себя любимого по полной программе. Когда он, наконец, получил то, что хотел, и слез с неё, Агата почти потеряла сознание от боли и отвращения. Но хорошо помнила как он, включив свет, стал рассматривать простыню и её бёдра, бесцеремонно раздвинув их во всю ширь. Даже внутрь заглянул. А потом изо всей силы ударил её по лицу.

– А крови-то нет! Ты, шлюха, обдурила меня, всё же, прикинувшись нетронутой, – зло пробормотал он сквозь стиснутые зубы. – Правильно говорила Люська с филфака, что ты в своём городе с кем только не спала. Это лишь вид у тебя, мол, такой скромный, а на самом деле печать поставить негде. Но так просто это тебе не обойдётся. Я тебя, шлёндру, хорошо проучу.

И он принялся бить жену, бить холодно и расчётливо, чтобы оставлять как можно меньше следов, но доставить как можно больше мучений. Она не кричала, боясь напугать тётку, спавшую за стеной, только тихонько стонала и закрывала лицо. Всё её тело превратилось в одну сплошную боль, а он всё бил и бил, с каким-то садистским остервенением. А потом снова возбудился и, ругая её на все лады самыми грязными словами, стал буквально насиловать, потому что она уже не лежала бесчувственным бревном, а пыталась сопротивляться.

– Ничего у тебя не выйдет, тварь, – пыхтел он у неё над ухом, – я тебя, гадину, так отделаю, что ты десять лет мужика к себе не подпустишь.

Когда он, исчерпав все силы, встал с неё, Агата уже практически не могла шевелиться, а простыня была в крови. Он же оделся, собрал свои вещи и прямо среди ночи ушёл, сказав на прощание, что на развод подаст сам, и причину укажет настоящую, и ославит её так, что уже никто на неё не польстится больше. Никто и никогда.

Перепуганная насмерть тётя Нюша, услышав последние слова несостоявшегося спутника жизни Агаты и громкий стук захлопнувшейся двери, робко вошла в комнату и окаменела от ужаса. Всё в спаленке было разбросано, а Агата, избитая и окровавленная, лежала на самом краю кровати, не в силах шевельнутся. В глазах её стояла такая боль, что сердце женщины сжалось.

– За что, тётя, – прошептали избитые губы, – за что?

– Не надо, детка, не разговаривай, – решительно заявила тётя Нюша, взяв себя в руки. – Сейчас я немного приведу тебя в порядок, поговорим потом. И надо этого гада ползучего прищучить, как следует. Завтра же в милицию схожу, заявление подам.

Агата только покачала головой и потеряла сознание. Когда она очнулась, всё было прибрано, никаких следов недавнего побоища не было видно, только сама она представляла из себя одну большую рану, как ей казалось. Едва обретя голос, она потребовала от тётки никуда не ходить и никаких заявлений не подавать. А когда немного оклемалась, попросила у неё объяснений, может, хоть она сможет понять, что собственно произошло. Тётка объяснила. И лучше бы ей этого не делать, потому что стало совсем скверно. Правда оказалась куда страшней, чем Агата могла себе представить.

Случилось так, что её мать, женщина, чрезвычайно любящая телесные удовольствия, нагуляла дочь вне брака. И, родив её, ничуть не изменила своего образа жизни. Только-только оклемавшись от родов и восстановив женскую силу, она вновь принялась искать новых любовников. Находила их везде и справлялась с этим всегда легко. Были среди её поклонников, так сказать, мужчины, встречающиеся с ней время от времени в разных местах, а были и такие, что приходили к ней жить. Один из таких, здоровенный лоб, лишённый начисто всяких моральных принципов, надрался как-то вместе с ней до чёртиков, как говорится, и на глазах у матери грубо изнасиловал трёхлетнего ребёнка. Мать пришла в себя только утром, протрезвев. Сразу же кинулась с дочерью в больницу, наплела там Бог весть что, отчего вся милиция сбилась с ног в поисках описанного ею преступника, но любовника не прогнала. Он, понимаете ли, умел удовлетворить её, как никто другой, поскольку размеры имел весьма внушительные, и сил ему было не занимать. То, что потом, выписанная из больницы Агата впадала в истерику от одного его вида, мать не волновало. Покричит и перестанет, а такого жеребца днём с огнём больше не найдёшь. Дело кончилось тем, что он сам покинул надоевший ему дом. Видно даже у этого, глубоко порочного человека проклюнулись в душе какие-то росточки совести, и ему не хотелось постоянно видеть перед глазами искалеченного им ребёнка. Мать же об этой утрате горько сожалела.

Потом страшные воспоминания постепенно стёрлись из памяти девочки, да и у матери был к тому же неудачный, с её точки зрения, период в жизни. Не находились мужчины, которые хотели бы поддерживать с ней длительные отношения, и всё тут. А когда ситуация немного изменилась к лучшему, Агата уже подросла, и родительница решила, что слишком опасно иметь в доме и любовника, и подрастающую дочь, потенциальную конкурентку собственной матери. И она перенесла свои любовные подвиги на чужую территорию.

Агата никогда не догадывалась даже о том, что произошло с ней в раннем детстве. Врачи тогда хорошо поработали с ней, и добросовестно потрудилась женщина-психолог, сумевшая затушевать в памяти ребёнка страшные события. Только когда Олег попытался овладеть ею, Агата инстинктивно оказала сопротивление и сбежала, оставив парня в самом плачевном виде. И так же подсознательно боялась интимных отношений с мужчиной, которого полюбила, и который стал её мужем.

– Конечно, мать должна была тебе всё рассказать, девочка, – закончила свой рассказ тётя Нюша, – но она всегда думала только о себе, от неё и ждать ничего другого не приходится. Однако я, старая дура, допустила огромную ошибку, положившись в этом вопросе на влюблённого парня, показавшегося мне добрым и хорошим. Если бы он оказался таким, как мне думалось, ты была бы сейчас счастливой и всем довольной. И никогда не узнала бы о том, что случилось когда-то. И пусть бы оно быльём поросло, леший его возьми. А теперь я чувствую себя страшно виноватой перед тобой. Хотя, узнай ты всё это раньше, вообще о замужестве не помышляла бы, верно?

Агата покивала головой, соглашаясь. Конечно, не помышляла бы. Но зато избежала бы этого жуткого унижения, и боли, и неизбежного скандала. Хорошо, что всё это случилось летом, на каникулах. Потому что в свой университет Агата больше не вернулась, всеми правдами и неправдами добившись перевода в другой город. Там ВУЗ и закончила. И получила распределение в аспирантуру, потому что успевала лучше всех на курсе. С матерью Агата больше не виделась никогда. Она просто вычеркнула её из списка своих знакомых, не желая иметь с этой женщиной ничего общего. Мать, к слову, не особо и рвалась к дочери. Она ведь ещё не совсем старая женщина, хочет всё, что возможно, от жизни взять, не до дочери ей. Тётя Нюша заменила девушке мать, отдав ей всю свою душу. Она и отвезла как-то племянницу к своему двоюродному брату, работавшему лесником как раз возле города, где обосновалась Агата. Егор Степанович и Матрёна Евграфовна, которым Бог не дал своих детей, полюбили девушку как родную. И она к ним привязалась. Так и жила, считая своей роднёй только этих троих близких ей людей. Да ещё подругу Машу, которая появилась у неё уже здесь, на новом месте – они жили по соседству, на одной лестничной площадке.

На работе у Агаты всё ладилось. Она успешно закончила аспирантуру и шагнула куда как высоко, став доцентом кафедры и деканом факультета. Только личной жизни не было никакой. И даже Маша не знала толком, что такое произошло в её прошлом, отвратившее её от мужского пола. Одна только тётя Нюша была в курсе дела, но расколоть её не удавалось никому, даже в самом крепком подпитии по праздникам.

И вот теперь ей снова предстояло испытание. Очень тяжёлое испытание. Предсказанные Генкой десять лет как раз истекли. Она криво улыбнулась, подумав об этом. Надо же, вспомнила чёрта не ко времени. А надо было брать себя в руки, чтобы как-то выдержать эту одну-единственную ночь с Вадимом Алексеевичем. Всего одну-одинёшеньку! А потом всё – свободна и навсегда. Агата от души надеялась, что он отстанет от неё после этого (сам же говорил, что это ему только как лекарство нужно) и вообще никогда не появится больше на её горизонте.

И никогда больше не позволит она закрутиться обстоятельствам так, чтобы пришлось заставлять себя идти поперёк собственной воле. И даже близко не подпустит к себе никакого другого Вадима Алексеевича, будь он хоть семи пядей во лбу. И будет она жить спокойно, без всяких волнений, с удовольствием работать и иногда даже ездить отдыхать в чужие края – ей тут Маша днями все уши прожужжала поездкой в Венгрию на термальные воды. Говорит, красота несказанная у женщины появляется после того как поплещется она от души в водах этих. Только надо правильно источник выбрать, а в этом её, Машу, как раз и просветила одна знающая женщина.

Так уговаривала себя Агата в те редкие часы, когда оставалась одна, не занятая уходом за Матрёной Евграфовной. Тётушка уже заметно шла на поправку, и это радовало. Но и заставляло лишний раз вспомнить, как и чем обязана она Вадиму Алексеевичу. Как ни крути, а мысли всё к нему возвращаются. Но ничего, недолго уже осталось терпеть. Вот отдаст она ему свой долг и выбросит его из головы навсегда. И никогда не вспомнит даже. Вот!

Как ни готовила себя Агата к этим событиям, всё равно телефонный звонок Вадима Алексеевича застал её врасплох. Ноги задрожали, язык прилип к нёбу – еле-еле ответила вразумительно, он даже голос её не сразу узнал. Пришлось сказать, что она стылого молока из холодильника хватанула. Он назначил встречу на субботний вечер, сказал, заедет за ней на такси, и они поедут в загородную гостиницу. Так спокойнее, можно быть уверенными, что никто не помешает. Значит, остаётся всего денёк, и его надо как-то пережить.

Агата договорилась с Машей, что та поедет к Матрёне Евграфовне в воскресенье, а сама пошла к тётушке в субботу. Матрёна Евграфовна уже почти пришла в норму, и былая наблюдательность вернулась к ней.

– Что-то ты как будто сама не своя, Агаточка? – тревожно спросила она. – Или случилось что?

– Да нет, Матрёна Евграфовна, всё вроде нормально, – отчаянно соврала Агата, – просто за диссертацию свою я сильно переживаю. Я и с кандидатской так маялась.

Матрёна Евграфовна была женщина умная, стреляный воробей к тому же, и Агате не поверила. Но раз не хочет девочка говорить, то из неё не вытянешь ничего всё равно. Только смутно виделся ей за всем этим Вадим Алексеевич. Он, кстати, несколько раз проведывал её за последнее время и обещал домой отвезти, в лесничество, то есть, когда она совсем поправится.

– Да не думай ты о ней, о диссертации этой, – прикинулась тётушка валенком, – ещё будет, когда ею заняться. А сейчас лето, законное время для отдыха. Вот только я тебе весь отпуск испортила нынче.

– Вот об этом говорить не будем, милая тётушка, – Агата нежно погладила её по руке, – вы идёте на поправку, и это главное. Остальное – мелочи, не заслуживающие ни внимания, ни обсуждения.

Агата на минуту отвернулась от тётки, чтобы ком в горле проглотить, потому что опять страх накатил. Но взять себя в руки удалось.

– Вот вы, небось, за Егором Степановичем своим соскучились? – направила она разговор в другое русло.

– Соскучилась, ох, страсть, как соскучилась, – призналась пожилая женщина, – за ним, и за домом нашим, и за Тимофеичем, и даже за Муськой. Ведь я никогда так надолго дом свой не оставляла. И не хочу больше. Нет лучшего места на свете, чем наше лесничество.

Тут Агата согласилась с тётушкой от души. Место это было действительно самым дорогим, самым прекрасным. И она надеялась ещё не раз побывать там, и по лесу вдоволь погулять, и в озере всласть наплаваться. И никакие чужие мужчины не помешают ей больше. Вот отделается она сегодня от Вадима Алексеевича, и всё, и не будет больше помех к спокойному отдыху вдали от городской суеты.

Субботний вечер накатил неотвратимо, и Вадим Алексеевич, как и обещал, возник на пороге её квартиры. Был он слегка взъерошен, что смотрелось странновато, и бледен. Но держался спокойно. Агата тоже постаралась вести себя достойно. Что из этого получилось, она не знала, потому что от страха еле держалась на ногах.

– Вам что-то надо взять с собой, Агата Витальевна? – вежливо поинтересовался он. – Так я вынесу.

Агата молча указала ему на небольшую сумку со всем необходимым и принялась запирать двери. К такси они шли молча. Так же молча проделали весь путь до загородной гостиницы, а он был неблизким. Номер был заказан, и им сразу выдали ключи. В двухкомнатный люкс Агата вошла на подгибающихся ногах и сразу же рухнула в кресло у журнального столика. Сил больше не было ни на что. Вадим Алексеевич вошёл следом, поставил на низкий шкафчик у двери её сумку и свой небольшой саквояж и огляделся.

– А здесь довольно уютно, – проговорил каким-то чужим, не своим голосом, – вы согласны, Агата Витальевна? И спальня нормальная, кажется.

Он открыл дверь в смежную комнату и окинул взглядом огромную кровать. «Прямо сексодром какой-то, как мне Юрка однажды рассказывал, когда с артисточкой той налево сбегал, – подумал с насмешкой, – хорошо хоть потолок зеркальный не додумались соорудить. Самое то было бы для нас с Агатой».

Он вернулся в гостиную и предложил Агате спуститься в ресторан поужинать. Она отказалась – кусок всё равно не полез бы ей в горло, настолько сильным было волнение.

– Вот и ладно, – согласился он, – сейчас по рюмочке выпьем для храбрости и отправимся в спальню.

Он покопался в своём модном саквояже, вытащил на свет божий фигурную бутылку с янтарным содержимым, выставил две пузатых ёмкости и коробку конфет. Деловито разлил коньяк и поднёс Агате её бокал, внимательно наблюдая за ней. Женщина была явно не в себе, на грани шока, он бы сказал. Почему? Сильно волнуется? Боится? Похоже, действительно боится. Только чего? Не девчонка ведь школьница, от мамы сбежавшая с чужим дядей. Он подошёл ближе, соприкоснулся бокалами.

– За нас с вами, Агата Витальевна! За наш успех в постели!

За это стоило выпить, потому что он и сам не был уверен в себе на все сто процентов. Уж очень волновался почему-то. Агата с отчаянной решимостью глотнула янтарной жидкости и стала хватать ртом воздух, на глазах выступили слёзы. Она тряхнула головой и как-то натужно, даже жалко улыбнулась.

– Я готова, Вадим Алексеевич, – голос её предательски дрогнул.

– Вот и славно, Агата Витальевна, – откликнулся он. – Вы идите, устраивайтесь. Я присоединюсь к вам через пару минут.

Он тщательно запер двери, разделся и, не торопясь (давал ей время адаптироваться в новом пространстве), вошёл в спальню. Агата лежала под простынёй, натянутой чуть ли не до глаз, и смотрела на него взглядом загнанного в западню измученного животного. Да что же это с ней, право слово? В комнате горел один только ночник, и Вадим Алексеевич не стал его гасить. Он, совершенно нагой, подошёл к постели и скользнул под простыню. И сразу ощутил её напряжённое, твёрдое как камень тело. Попытался её обнять, но было такое ощущение, что в руках у него мраморная статуя, красивая, но холодная.

Её реакция на него была такой странной, что впору было встать и уйти.

– Вы что, девственница, Агата Витальевна? – решился он спросить, наконец.

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда в чём дело? – голос его стал холодным. – Неужели я настолько неприятен вам, что вы не можете преодолеть это?

– Нет-нет, Вадим Алексеевич, – обрела она голос, – дело вовсе не в вас. Вы замечательный мужчина, и спорить с этим глупо. Дело во мне. Я не такая, как другие женщины, и не могу дать вам того удовольствия, на которое вы вправе рассчитывать.

– Что значит, не такая? – поинтересовался он, и тут же скользнул рукой под простыню, попав сразу туда, куда следует.

Там всё было в порядке. Да и он ведь видел её тогда, на озере. Всю видел, во всех подробностях. Всё было на месте, как и положено.

Агата вздрогнула от его прикосновения, но отодвигаться не стала.

– Вы делайте всё, что нужно, Вадим Алексеевич, я мешать вам не стану, – прошептала она, почти стуча зубами. – Вам ведь хочется поставить на мне свой штамп. А он ставится только там, в глубине. Так ставьте.

Вадим Алексеевич почувствовал, что дело совсем плохо. У неё видно, большие проблемы с этим были. И, возможно, сейчас возникнут и у него. Во всяком случае, поднявшееся, было, возбуждение пропало сразу, как под холодным душем. По-видимому, нужно было встать, извиниться за беспокойство и уйти восвояси. Этого, во всяком случае, требовала мужская гордость. Но в этот момент он повернул голову и встретился с ней взглядом. То, что увидел он в этих голубых глазах, огромных сейчас от переживаемого страха, даже ужаса, повергло его чуть ли не в шок. Сразу ушли куда-то, растворились и закипавшая злость, и мужская гордость. Осталась одна только щемящая жалость. Жалость к тяжело раненному, почти умирающему прекрасному животному, жестоко растерзанному безжалостной рукой.

– Агата, девочка моя, кто же это тебя так, а? – спросил он, мягко, но настойчиво привлекая её к себе.

Она, на удивление, не сопротивлялась и даже, кажется, стала немного податливее.

– Ты успокойся, не переживай, – тихонько уговаривал он, – я ничего не стану делать, пока ты сама не захочешь.

И он, притянув её к себе близко-близко, стал потихоньку гладить напряжённую спину. Голова её оказалась у него на плече. Она уткнулась в него лицом, и он почувствовал горячие слёзы на своей коже.

– Ты поплачь, поплачь, девочка, иногда это хорошо помогает.

Его руки гладили её плечи и спину, а губы тихонько целовали прижавшуюся к нему голову, попадая, в основном, в макушку. Слёзы перешли в рыдания, потом потихоньку затихли.

– Простите меня, Вадим Алексеевич, – прошептала она охрипшим от горьких слёз голосом.

– Вадим, – поправил он. – И прощать тут нечего.

Она шмыгнула носом и взглянула ему в глаза. Что она увидела, он не знал, но губы её чуть растянулись в дрожащую робкую улыбку.

– Я вела себя безобразно, Вадим, прости, – прошептала снова.

Ну, конечно, кто бы сомневался, что она станет упрямиться даже здесь, в постели. Он улыбнулся и поцеловал её в распухший от слёз нос. Потом прижал к себе ещё теснее, почувствовав, что каменная напряжённость ушла, наконец, из её тела.

– А теперь ты расскажешь мне всё, Агата, всё абсолютно, – потребовал он, но руки продолжали обнимать её нежно и заботливо.

– Я не могу, Вадим, это слишком ужасно, – она попыталась отстраниться, но он не позволил.

– Это нужно, девочка, – настаивал он, – нужно для того, чтобы избавиться от этого навсегда.

Агата с минуту подумала и кивнула головой.

– Хорошо, – согласилась она, – только не смотри на меня, иначе я не смогу.

Он не стал возражать и, легко развернув её в постели, прижал к себе спиной, обхватив руками. Так ей было тепло и почему-то очень уютно, непривычно уютно.

– Я слушаю тебя, девочка – напомнил он.

И она стала рассказывать. Всё, без купюр и без утайки. Без жалости к себе. Просто как фактаж. И чем дальше она говорила, тем больше сводило челюсти у Вадима Алексеевича. Господи, неужели люди могут быть такими жестокими? Их даже зверями не назовёшь, те куда гуманнее. Он, представитель медиа-индустрии, отказывался поверить, что такое возможно в наши дни, в цивилизованном обществе. Но это было. Агата рассказывала так убедительно. Хотя убедительнее всего была реакция её тела. Такую реакцию сыграть невозможно.

– И он сказал, что я десять лет не смогу подпустить к себе ни одного мужчину, – закончила она свой рассказ. – Я и не подпускала, боялась очень. И тебе не далась тоже, прости.

– О нас говорить рано, у нас всё впереди, – уверенно заявил он, – а про этого гада ты мне расскажи поподробнее. Ты свидетельство о разводе получила?

– Нет, – тихонько ответила Агата, – я боялась очень. Он сам больше не появлялся, и никаких известий от него не было. А я искать его не стала. Да и всё равно мне было. Какая разница, если все дороги для меня закрыты.

– Ну, положим, насчёт дорог ты это слишком хватанула, девочка моя, – осмелевший Вадим Алексеевич уже решал вопросы серьёзно, по-мужски, – а свидетельство о расторжении брака я из него вытрясу, не сомневайся даже. Хорошо, если он при этом целым останется.

Агата, повернув голову, взглянула на него с надеждой. Неужели теперь есть, кому за неё заступиться? Он встретил её поцелуем.

– А теперь давай уже займёмся делом, дорогая, – прошептал он прямо ей в губы и принялся целовать, не давая ей времени на размышления.

Агата не возражала. Его поцелуи были очень приятны. Лицо, шея, грудь, живот – всё было обцеловано и обласкано им. Её тело расслаблялось на глазах, его становилось твёрже, особенно внизу.

– Позволь мне потрогать тебя там, Агата, – попросил он, – пока только потрогать.

Она кивнула головой, и мужская рука скользнула в самое сокровенное место, нежно гладя, лаская и… возбуждая. А губы продолжали своё дело, размягчая её волю и вызывая смутные желания чего-то большего. Её тело начало томиться и изнывать, что было для неё новым и непонятным. Но понимание пришло быстро – природа знает своё дело хорошо.

– Я хочу, Вадим, – он поднял голову и заглянул ей в глаза, но она не отвела взгляда, – я хочу тебя всего, сейчас, пожалуйста.

– С огромным удовольствием, радость моя, – согласился он и, глядя ей в глаза, медленно и осторожно сделал то, чего она хотела.

В её глазах он читал смену чувств и ощущений – скрытое опасение, недоверие, удивление, а потом счастливый всплеск удовлетворения, когда первая волна экстаза накрыла её с головой. Тут уж он перестал сдерживать себя и отдался страсти, которая так давно манила его, но не давалась в руки. Сейчас Агата была вся в его власти – открытая для него, нежная, жаждущая и, наконец, удовлетворённая. Он дошёл до своего пика быстро – трудно было ожидать иного после такого геройства, через какое он прошёл. И всё же он смутился.

– Прости меня, девочка, что я такой несдержанный сегодня, – прошептал он, заглядывая ей в глаза, – я исправлюсь, обещаю.

– Ты хочешь сказать, что может быть ещё лучше? – удивилась она.

– О! Гораздо лучше, уверяю тебя, – откликнулся польщённый её высокой оценкой мужчина, – я покажу тебе, милая, вот только чуточку отдохну и покажу.

И он показал. Сказать, что Агата была потрясена, будет недостаточно точно. Она не верила сама себе.

– И так может быть часто? – поинтересовалась она, краснея.

– Хоть каждый день, моя девочка, если ты пожелаешь, – ответил на это мужчина-рыцарь, готовый на всё ради дамы своего сердца. – Я люблю тебя, Агата. Я для тебя звезду с неба достану. Что уж говорить о подвигах в постели.

Растроганная его словами, Агата уткнулась лицом ему в грудь.

– Дай мне немного времени, Вадим, – попросила она, – и думаю, я тоже смогу сказать, что люблю тебя.

– Я ждал тебя слишком долго, чтобы отступить сейчас, радость моя, – прошептал он ей в волосы, – а теперь давай немного поспим. Меня как через мясорубку пропустили, кажется.

Они проспали, обнявшись, до рассвета. А, проснувшись, снова занялись исследованием и изучением друг друга. Агата осмелела и даже потрогала рукой орган, доставивший ей вчера столько удовольствия. Под её руками он ожил, затвердел и гордо поднял голову.

– О! – восхитилась она. – Это я так на него действую?

– А кто же ещё? – рассмеялся Вадим. – Ложись скорее, сил нет ждать.

И он продемонстрировал ей, на что способен хорошо отдохнувший мужчина, оставивший в прошлом все тревоги и сомнения. Она была в полном восторге и заявила, что это занятие не надоест ей никогда.

– Тогда я научу тебя ещё многому такому, о чём ты даже не догадываешься, – обрадовался он. – И мы будем получать удовольствие так часто, как только захотим.

Потом они с большим аппетитом позавтракали у себя в номере – сил-то было потрачено немерено, и даже на выход в ресторан не хватило того, что осталось. Выпили кофе, посидели на балконе, любуясь слегка увядающей августовской зеленью, и снова ушли в постель. Причём инициатором была на этот раз Агата. Ей не терпелось удостовериться, что всё это не сон, что это самая-самая настоящая правда. То, что уже произошло между ними, оставило некоторые неприятные ощущения, как будто саднило немного, но на эту мелочь она не собиралась обращать никакого внимания. Ей сейчас нужен был Вадим – весь, целиком, с его крепким телом и жгучей страстью. Она столько лет была лишена всего этого! Он просить себя дважды, разумеется, не заставил. Её искреннее восхищение его мужской доблестью делало его во сто крат сильнее и разжигало желание до уровня пожара. Он охотно продемонстрировал ей всё, что уже проделывал раньше, и добавил кое-что новенькое, вызвав восхитившее его «О!» на её распухших от поцелуев губах. Всё было не просто хорошо. Всё было замечательно.

Домой они возвращались совершенно другими людьми. В такси сидели, тесно прижавшись друг к другу, крепко держась за руки, и улыбались. А, разъехавшись по домам, несчётное число раз звонили друг другу, что-то говорили, и слова о поцелуях – в самые разные места – и ласках, тоже, разумеется, разнообразных, звучали очень часто.

Утром в понедельник Вадим Алексеевич проснулся с ощущением, что выполнял вчера непосильную физическую работу – всё тело ныло, как после спортивного зала, когда там давно не был. Но на душе было хорошо, а когда он вспомнил всё, что случилось в прошедший воскресный день, стало ещё лучше. Но на всякий случай он решил всё же проверить – а вдруг это ему сон такой приснился чудесный. Не вставая с постели, он потянулся к телефону и набрал ставший сразу знакомым номер. Ответили быстро.

– Ты уже проснулась, Агата? – поинтересовался он. – Скажи, тебе тоже приснился сказочно прекрасный эротический сон, или это только мне одному такое видение досталось?

Ему ответил тихий, счастливый, мурлыкающий женский смех, отчего состояние тела сразу изменилось. «Ох! – подумал он, – что же это она со мной делает?». Но губы при этом сложились в довольную гордую улыбку.

– Я тоже сон видала, Вадим, – промурлыкала она, – не сон, а сказка. И ты в этом сне был главным героем. Прекрасный принц поцеловал спящую красавицу, и она пробудилась от сна.

Агата помолчала немного и добавила совсем тихо, как-то даже жалобно:

– Я хочу тебя, Вадим. Прямо сейчас хочу. Не могу, как хочу.

– Жди, – с готовностью отозвался он, – буду через пятнадцать минут. Дотерпишь?

– Постараюсь, – она, кажется, улыбнулась.

Он сорвался с места, кое-как натянул одежду и понёсся ловить такси. Через пятнадцать минут, как и обещал, он звонил в её дверь. Агата вышла к нему в одной тоненькой, почти прозрачной ночной сорочке, которая мало что скрывала, и у Вадима кровь закипела в жилах. Он обнял её и прямо тут, в коридоре, начал ласкать везде. До кровати они не дошли, свалились на маленький коврик возле старенького дивана. И обоим было всё равно. Сколько прошло времени, пока они пришли в себя, не понял ни один из них. Было так хорошо, что трудно передать словами. Повторить такой подвиг второй раз Вадим уже не мог – не мальчик всё же, сорок на носу. Но руки-то у него были в полном порядке. И он работал ими очень ловко и умело. Агата вначале стонала, а потом просто кричала под его нескромными ласками, бурно откликаясь на каждое движение. Потом вывернулась из его рук и принялась сама целовать его – везде. Он замер, поражённый глубиной своих ощущений, и вдруг почувствовал мощный прилив желания и сил, чтобы его осуществить, – Агата творила с ним что-то невероятное. Он резко подмял её под себя и с рычанием – ну прямо вошедший в экстаз дикий тигр – принялся за дело. На этот раз он был неутомим, и Агата потеряла счёт своим взлётам под небеса. А потом они с полчаса просто лежали – как попали в постель, не поняли. Лежали, оба полностью, до самых краёв наполненные счастьем безраздельного владения. Какая разница, кто кем владел? Они оба владели друг другом, и это было огромное, небывалое счастье. Вадим Алексеевич не мог себе раньше даже представить, что возможно такое полное, такое всеобъемлющее слияние с женщиной, когда её и своё тело ощущаешь, как одно. Агата и вовсе была в этом деле новичком, однако училась быстро.

– Ты делаешь огромные успехи, радость моя, – пробормотал Вадим Алексеевич, когда способность двигаться и говорить вернулась к нему.

– Я только пытаюсь быть достойной своего учителя, – скромно ответила она, лукаво сверкнув глазами.

Он засмеялся глубоким, чуть хрипловатым, удовлетворённым смехом, какого раньше не замечал за собой. Наверное, так смеялся первобытный человек, изловив и отделав в своё удовольствие симпатичную неандерталочку. Агата же изловчилась и поцеловала его в улыбающиеся губы, а потом встала с постели и отправилась в кухню.

– Ты знаешь, Вадим, а поесть-то у нас и нечего, как оказалось, – донёсся до него её голос, – только кофе могу сварить и крекеров есть немного. И всё.

– Обойдёмся, – отозвался он, тоже поднявшись и направляясь в ванную, – заедем в кафе и поедим, как следует. Надо же силы восстанавливать.

Он ухмыльнулся и почувствовал себя просто до безобразия счастливым.