На стену в холле между окон Эдерс пытался прикрепить кнопками большой глянцевитый лист бумаги. Кнопки не входили в штукатурку, ломались и отскакивали. Доктор пыхтел, чертыхался и начинал сначала. Наконец ему удалось повесить рисунок — на нем был изображен человек, скорее скелет, перевитый мышцами. Красно-коричневые, они покрывали тугими перевитыми жгутами фигуру с головы до кончиков пальцев. Вероятно, Эдерс вырвал этот красочный лист из анатомического альбома.
Доктор сосредоточенно наморщил лоб, стал рядом. В руке синий карандаш. Напротив, чинно, как школьники за партой, расселись обитатели дома.
— В чем состоит идея Смайлсов? — начал Эдерс. Карандаш шмыгнул, как челнок, из кулака в кулак.
После его слов слушатели с любопытством завертели головами, ожидая, кто же на этот раз повторит, как случалось прежде, вопрос. Никто не повторил. Все засмеялись. Доктор строгим взглядом призвал к тишине. Откашлялся и стал объяснять.
— Она своего рода продолжение и развитие их исследований по регенерации. Правда, здесь ничего не восстанавливается заново, а лишь обновляется, претерпевает качественные и количественные изменения под воздействием Т-поля и инъекции тканевой вытяжки. Какой? Любой: костной, соединительной, жировой, мышечной и тому подобное. Практически они разработали методику пока для мышечной, о ней и поведем разговор. Ткань при этом может или увеличиваться в объеме, или уменьшаться. Улучшать свои качества или ухудшать.
— От чего зависит направление изменений? — Грег вытянул шею и приоткрыл рот, ожидая ответа.
— От частоты облучения Т-полем. А вот в какой ткани они наступят, какой коснутся — от инъекции вытяжки, от приготовленного нами препарата. Понятно? Таким образом, если мы хотим воздействовать на мышечную, то и препарат должен быть из нее, а если на жировую, то вытяжка соответственная. Образно говоря, облучением вы даете команду на рост, или сокращение, а инъекцией на то, какой ткани это касается. Ясно?
Все одновременно, как по команде, кивнули.
— Я расскажу лишь о мышечной ткани. — Доктор постучал карандашом по бицепсу на плакате, облизнулся и продолжил: — Что придает человеку силу? Делает его мощным? Нет слов — объем мышц. Однако не последнюю роль играет их качество: эластичность, строение, прочность, насыщенность сосудами, способность усваивать питательные вещества и некоторые другие. Все должно быть в комплексе. В естественных условиях люди достигают такого положения, занимаясь физическим трудом, гимнастикой, спортом, рационально питаясь, соблюдая режим дня, искореняя вредные привычки, такие, как курение, — он показал карандашом на Грега, — употребление спиртного. Да-да, не кривитесь, Фрэнк.
— Я воздерживаюсь.
— И правильно поступаете. Но часто в сутолоке будней на благое не хватает времени, а порой, чего греха таить, терпения, воли и желания. Да и где подчас думать о специальном питании или еще о чем-либо, когда мысли многих направлены на то, как бы раздобыть кусок хлеба насущного и работу. Способствует она физическому развитию или изматывает — не выбирают, есть, и слава богу. Кроме того, даже при всех благоприятных условиях, для того, чтобы стать сильным, требуются годы и годы. Мне кажется, у Смайлсов время — не последний фактор, часто в изысканиях они пытаются сократить естественные сроки.
Они и открыли метод, как человеку стать сильным буквально в недели и не набором иногда трудноосуществимых мероприятий, а лишь облучением и инъекцией препарата.
— За несколько недель люди могут обрести силу атлета? — усомнился Грег.
— Да. И не просто сделаться сильнее, чем были, а в три-четыре, не исключено, в пять раз. Это зависит от, так сказать, исходного материала — природной мускулатуры подопытного. Как ведется процесс? Мы берем вытяжку ткани и готовим препарат. Затем делаем облучение частотой, допустим на увеличение.
— Извините, доктор, — перебил Уваров, — а когда может потребоваться уменьшение?
— Ну, во-первых, есть заболевания типа акромегалии или элефантизма — слоновой болезни, — в этих случаях происходит непомерное разрастание отдельных органов, и надо остановить рост, а впоследствии и рассосать ткань. Да и разговор идет не об одних мышцах, но и других тканях. Тысячи людей, особенно женщины, с превеликим удовольствием избавились бы от излишней полноты. Причем без всякого голодания и изнурительных процедур. Наконец, не забывайте: любая опухоль, злокачественная или просто липома — жировик, тоже ткань, и растить ее нет смысла. Как раз наоборот. Но продолжим о мышцах. После облучения вводим препарат, далее процесс идет своим чередом.
— А куда вводим? Во все мышцы или в какую-то определенную? — поинтересовался Грег.
— В любую, но они рекомендуют в те, что побольше. Реактив сам находит дорогу, не минет ни одной, будь то мышца сердца или уха. Мышцы начинают менять структуру и качество. Более того, если препарат наталкивается на дефект, скажем, рубец на сердце после перенесенного инфаркта, он восстановит мышцу, приведет ее в первозданное состояние и придаст новые положительные качества.
— Так это? — привстал русский.
— Совершенно верно, — продолжил доктор. — Инфаркт миокарда — зловещий недуг века — не только перестанет быть причиной смерти, но и вообще серьезной болезнью. Как заявляют Смайлсы, человек, прошедший облучение, становится невосприимчивым к мышечным изменениям. Разумеется, он может получить ту или иную травму, но и тогда происходит не рубцевание, как в настоящее время, а заживление и рассасывание, то есть мышца восстанавливается в нормальном виде.
— И на какой срок?
— На это, к сожалению, ответа я не обнаружил. Думаю, еще многое откроют те, кто будет разрабатывать их исследования и постулаты. Требуется масса опытов, экспериментальных подтверждений.
— А зависит ли операция от возраста пациента? — спросил Мартин.
— Несомненно. — Доктор почесал карандашом макушку. — Ее целесообразно проводить, как считают авторы, в 21–23 года, ведь именно до этого предела организм растет, он еще не окреп. Это, конечно, не значит, что при опасности для ребенка нельзя применять лечение — можно и нужно. Просто не следует без особой необходимости вмешиваться в естественное развитие.
— Как вы считаете, доктор, насколько увеличится сила пациента после операции? — Грег озабоченно посмотрел на Эдерса.
— Вопрос непростой. В нашем обывательском понятии сила — это сколько человек поднимает груза. На самом же деле все гораздо сложнее. В каждом внутреннем органе есть мышцы, и как это отразится на силе вообще, сказать затруднительно. Несомненно одно, человек станет мощнее, здоровее. Вы представляете, на пороге чего мы стоим? — Он окинул всех восхищенным взглядом. — Ничего вы не представляете, — с сомнением покачал головой.
— Отчего же? — встрепенулся Уваров. — Можно открыть клиники по производству сильных и красивых людей — мировых и олимпийских чемпионов. По восстановлению утраченных органов, обезжириванию пузатых. Наконец, лечению рака, сердечно-сосудистых болезней и прочая, и прочая. Люди станут прекрасны как боги, как Венеры и Аполлоны…
— И безмозглы, — в тон добавил Грег.
— Почему же? — возразил Эдерс. — Работы Смайлсов в генной инженерии сулят и на этот счет много заманчивого. Так что перспективы создания гармонически развитого во всех отношениях человека весьма радужны.
— Для кого? — прищурился Грег.
— Для людей, разумеется. — Доктор вскинул брови, удивляясь наивности вопроса.
— Для каких? Есть такие, что только и грезят, как бы сделать человека сильным и здоровым, подобно быку, и таким же глупым, тупым и неприхотливым. Которому для полного счастья достаточно клочка сена и теплого хлева.
— Но это же сумасшедшие! Маньяки! — воскликнул с жаром Эдерс, но вдруг осекся.
— Вот почему Смайлс и намеревался уничтожить открытия, — продолжал Грег. Щеки его пылали, глубже обозначились носогубные складки. — И я его прекрасно понимаю. Наше общество еще не доросло нравственно до этого. И пока в нем властвуют те, кому выгодно, чтобы люди трудились, как лошади, как автоматы, о которых говорил Уваров, такому обществу опасно вручать подобные открытия. Дельцы и монополисты заинтересованы в создании стада бездумных исполнителей, им легко управлять, оно не объединится для борьбы, не выйдет на демонстрацию, не потребует отмены милитаризации и запрещения атомного оружия, справедливого распределения доходов и смены кабинета министров. Вот чего опасался Смайлс, решая оставить в тайне свои изобретения.
— Но ведь теперь тайны нет? — возразил Эдерс. — Мы же в силах помочь человечеству.
— Опять возвращаемся к старому, начинаем жевать собственный хвост. Мы уже говорили: нас раздавят и растопчут промышленники и гангстеры. — Грег махнул рукой. — Ладно, шут с ними. Над кем станем экспериментировать, ваше веское слово, доктор?
— Над вами. Вы подходите по всем статьям. Причины я объяснял. Вы-то не против, Фрэнк?
— А что остается? — Он выпятил губы, как ребенок. — Буду до конца царапать чело венцом мученика.
— Тогда, друзья, — Эдерс встал, — прошу наверх, там все смонтировано и готово к действию…
Грег разделся и улегся на кушетку под рефлектор.
— Включайте облучение, Миша. — Эдерс повернулся к Уварову. — Засеките время. Полчаса спустя — вырубите. Ведите историю болезни, как и раньше. Я приготовлю препарат. — Он стал возиться с никелированным боксом, в котором кипятились шприц и иголки.
Загудела установка. Под рефлектором засветился неосязаемый светло-фиолетовый ореол. Постепенно он приобрел странный лиловатый оттенок.
— Что чувствуете?
— Ничего, — усмехнулся Грег. — Как и в прошлый раз.
— Время вышло! — Физик щелкнул тумблером.
Наступила тишина, свечение снова каким-то совершенно непонятным образом втянулось в рефлектор и исчезло.
— Сделаем две инъекции. Одну в ягодицу — переворачивайтесь. Другую — в двуглавую мышцу. — Доктор ввел иглу. — Не дергайтесь — это не больно.
— Ничего себе, будто раскаленным штыком. Вот в вашей клинике медсестра-брюнетка, с ней вы резались в картишки…
— Замолчите! — прикрикнул Эдерс. — Как теперь?
— У-у-у, — прогудел Грег.
— Что у-у?
— По всему телу словно разбегаются букашки с раскаленными лапками, даже по ушам ползают. О-о!
— Это вам кажется. Слабости не ощущаете? Нет? Вставайте.
— О-ох. — Грег поднялся и набросил халат.
— Через каждый час будете под моим руководством пять минут делать гимнастические упражнения.
— Весь день? — ужаснулся Грег. — Надеюсь, питаться-то мне не возбраняется?
— Чувствуете аппетит? — встрепенулся врач. — Ешьте сколько влезет, чем больше, тем лучше, и что угодно, желательно сладкое, острого поменьше. Мартин, возьмите это на себя, пожалуйста.
— Буду откармливать, доктор, как рождественскую индюшку…
На следующий день, спустя полчаса после второй инъекции, Грегу стало плохо. Он лежал, тяжело дыша, укрытый по горло простыней. Хрипло постанывал сквозь сжатые зубы. Лицо пылало, губы пересохли и потрескались. Несмотря на включенный для обогрева кондиционер и жару, его бил озноб. Температура подскочила до сорока по Цельсию. Резко поднялось кровяное давление.
Эдерс, ссутулясь на краю кушетки, не выпускал из рук запястье. Его обычно круглые щеки ввалились, усы обвисли, черная грива взлохматилась, волосы прилипли ко лбу.
Уваров и Мартин с осунувшимися лицами стояли рядом, нервно переминаясь с ноги на ногу.
— Что делать, доктор? — спросил Мартин.
— Мне все-таки думается, так и должно быть, — словно убеждая себя, произнес Эдерс. — В организме совершается невиданный доныне процесс, он не может проходить гладко. Если хотите, организм как бы растерялся и ищет выход из столь необычной и, главное, непривычной для него ситуации. Будем помогать ему симптоматически.
— Как это?
— Вводить жаропонижающее средство, антибиотики, попытаемся снизить кровяное давление, то есть давать лекарства в зависимости от симптомов, поставим на голову холодный компресс…
Вечером Грег впал в беспамятство. Термометр показывал сорок один с лишним. Он задыхался. Начался бред. Кровяное давление подскочило сверх всякой нормы. Пульс не прощупывался. Казалось, Грег умирает.
Мартин сидел у окна в кресле, не спуская потемневших и запавших глаз с разметавшегося на кушетке Грега. Губы негра шевелились, точно он шептал молитву. Уваров сцепил пальцы и, прижав их к груди, нервно ходил взад и вперед по комнате.
Доктор откинул простыню. Тело Грега распухло, натянувшаяся кожа стеклянно блестела.
— Боже мой! — вдруг закричал доктор и всплеснул ладонями.
Русский и негр вздрогнули и уставились на Эдерса.
— Господи! Как же я не сообразил! Идиот! Мартин! Быстро! У нас есть оливковое масло?
— Есть, — встрепенулся негр и вскочил.
— Живо! Сюда, все, какое имеется. Скорее, черт побери!
Мартин бросился вниз. Было слышно, как он с грохотом скатился с лестницы.
— Что случилось, доктор? — Уваров кинулся к Эдерсу.
— Как я не сообразил. — Врач схватился за голову. — Ведь именно это и происходит. Вот одна из причин. Боже ты мой.
— Да в чем дело, доктор? — Русский схватил его за плечи и принялся трясти. — В чем дело?
— У него растут мышцы! Понимаете, рас-ту-ут!
— Понимаем. — Физик выпустил плечи Эдерса. — Ну и что?
— А куда им расти? Кожный покров не успевает растягиваться. Мартин! Где вы там?
— Бегу! Бегу!
В комнату влетел негр с бутылкой в руках. Он тяжело дышал.
— Вот… Все… Что есть.
— Лейте ему на грудь и начинайте растирать. Мишель! Кислородную подушку. Да шевелитесь, дорога каждая минута. Это надо было предвидеть. Подготовить до первой инъекции.
Час спустя Грегу немного полегчало, но в сознание он не приходил.
— Несите его в ванну. Теплую воду разбавьте бадусаном. Смоем масло, дадим возможность коже немного вздохнуть. Затем применим легкий массаж. Мартин, у нас найдется крем?
— Кре-ем? Не-ет. — Он отрицательно покачал головой. — Разве в комнате Юты? Хотя что я — она не пользуется косметикой. Бедная девочка, что с ней будет, если Фрэнк умрет.
Ночь обитатели коттеджа провели без сна.
Утром Грег пришел в себя и слабым голосом попросил пить. Его напоили соком, и он уснул.
— Кризис миновал. Конечно, это не главная причина — растяжение, но все же. — Эдерс смахнул ладонью пот с лица.
— А почему вы не применили обратный ход? — спросил физик.
— Какой обратный ход? — Врач непонимающе посмотрел на Уварова, но, что-то сообразив, стукнул себя кулаком по лбу. — Ведь можно бы было сделать облучение, способствующее уменьшению мышц, и все стало бы на свои прежние места. Что же вы молчали раньше? — набросился он на русского. — То фонтанируете вопросами, а то как в рот воды набрали!
— Не хотел вам мешать, — начал оправдываться Уваров.
Скрипнула дверь. Показалось лицо Мартина.
— Идите поешьте, пока не простыло, все на столе. Я подежурю. — Он вошел и присел на кушетку в ногах.
— Чуть чего, сразу позовите. — Доктор взглянул на Уварова. — Пойдемте перекусим, вы же не спали ночь Пойдемте.
Они спустились вниз.
— Никогда себе не прощу, — ворчал, жуя, доктор. — Если бы с Фрэнком что-нибудь случилось, я бы не знаю, что натворил. Вы тоже хитренькие, — он выпятил губы и заговорил, подражая голосам друзей: — Доктор, вы все можете. Доктор, вы все умеете. Идете на риск во имя человечества. Как я дал себя уговорить? Это от моего безволия.
— Доктор! Милый наш главный врач! — начал проникновенно Уваров и протянул ему чашечку кофе. — Не казнитесь и пощадите ваших никчемных рабов. Я любовался вами, когда вы гоняли нас с Мартином. Куда девался ваш флегматизм? Вы, как полководец, маневрировали армиями. Не хватало разве коня и развернутого знамени.
— Да будет вам. — Эдерс махнул рукой и чуть не выронил чашку. — Хватит петь дифирамбы, я оплошал. Скажу откровенно, просто растерялся, видно, поэтому мы, врачи, избегаем лечить своих близких — приглашаем коллег.
— Доктор! — донеслось сверху. — Он проснулся и просит есть!
Эдерс и Уваров побросали бутерброды на стол и помчались наверх.
— Есть просит? Проголодался? — Доктор взглянул на лежащего с открытыми глазами Грега и взял его вялую руку.
— О-о. Уже лучше. Как самочувствие?
— Слабость страшная, — прошептал Фрэнк. — И словно на меня напялили гидрокостюм не по размеру или в гипс взяли, жмет.
— Что я говорил! — Врач поднял палец. — Помассажируем еще, а вы, Мартин, приготовьте куриный бульон и какао. Но кормите понемножку, пусть потерпит, с голоду не умрет…
Неделю спустя доктор разрешил Грегу вставать.
Утром друзья собрались в комнате Фрэнка. Он стоял в купальных трусах на ковре в центре. Эдерс, суетясь, бегал вокруг, мял его мышцы, щупал живот, заставлял приседать и поднимать руки, выслушивал сердце и легкие.
— Прямо Геракл, — удивился Уваров. — Мне кажется, вы стали выше, подросли, что ли. — Он положил Грегу ладонь на макушку, провел к себе. Ребро ее уперлось ему в переносицу. — Нет. Показалось. А я уж подумал — обогнали меня.
— Заметьте, — Эдерс отстранился, — он не сделался неуклюжим или, как иногда говорят, мускулы его не развиты до безобразия. Нет. Все гармонично, изящно и пропорционально. Как вам это нравится — ни одной морщинки. А?
— Ах вот в чем дело! — воскликнул Уваров. — Я никак не мог понять, что еще изменилось? Он же помолодел. Ни морщин, ни седых волос. У него же была спереди прядка. Помните, Мартин?
Негр кивнул.
— Вы помолодели лет на пятнадцать. Выглядите значительно моложе меня, а ведь на самом деле старше.
— Ничего, Миша, не расстраивайтесь, мы и вас переделаем и омолодим. — Доктор потрепал его по щеке. — Будете как юноша.
— Мне это уже ни к чему, да и не для кого. Я человек конченный.
— Не говорите так, — Грег обнял русского. — Если бы вы знали, как стали мне дороги. Теперь я понял, что, кроме Кребсов и Мартина, нужен еще кому-то. Спасибо, друзья.
— А мисс Юта? — Мартин улыбнулся.
— Ну, — Грег засмущался, — и ей, конечно.
— Вы, Фрэнк, счастливчик. И не спорьте со мной, — доктор с восхищением осматривал Грега. — Сначала Юта вам симпатизировала, хотя вы были инвалидом. Когда обрели нормальный облик, она в вас влюбилась. Да-да. — Он сделал жест, заметив, что Грег намеревается перебить. — А теперь я даже не представляю, что с ней будет…
— Все они… — начал Уваров и запнулся. — Я хочу сказать, кто их там разберет. Вот я, например, в детстве мечтал стать моряком, как отец. Читал запоем о морях, океанах, дальних странствиях. Помню, подвернулась мне книжонка, в которой описывался любовный роман адмирала Горацио Нельсона и леди Эммы Гамильтон. Впервые они встретились, когда Нельсон был капитаном, молодым и здоровым. Представьте, Эмма не обратила на него никакого внимания. При штурме крепости Кальви на Корсике он теряет глаз. Через три года, при атаке Санта-Круса на Тенерифе в Атлантике — остается без руки. Ее ему отхватили по плечо. Полная аналогия с Грегом. Но вот тогда-то, попробуй пойми женщин, леди Гамильтон влюбляется в адмирала без ума и остается верной ему до конца дней.
— Так что же мне, для усиления любви Юты снова выбить глаз и оторвать кисть?
— Зачем же, — запротестовал физик, — я сказал к тому, что не знаю, как это объяснить.
— Проще простого, — вмешался Мартин. — В эту войну я плавал вместе с моим хозяином Эдуардом Бартлетом, бывшим шефом Фрэнка, на торпедном катере. Был матросом. Тоже интересовался жизнеописанием многих флотоводцев, в том числе и Нельсона. Могу ответить вам, Миша, почему Эмма отвергла молодого и здорового и снизошла до постаревшего и увечного.
— Почему же?
— Она была очень расчетливой женщиной. Это отмечали даже ее доброжелатели. Вспомните ее замужество. Сэр Гамильтон был старше своей юной супруги почти на сорок лет, но богат и знатен. При первой встрече с Эммой Горацио — всего лишь малоизвестный капитан, а спустя пять лет калека, но прославленный адмирал. Вот и ответ.
— Умница, Мартин, логично, — с одобрением произнес Эдерс и обратился к Уварову: — А почему вы, Миша, не стали моряком?
— Плохое зрение. Это наследственное, очевидно, мама тоже еще девочкой носила очки. Тогда не только во флот, но и вообще в армию при таком зрении дорога была закрыта. Пришлось менять мечту, наступить на горло собственной песне.
— И не жалеете?
— Сначала очень переживал. Потом успокоился, а теперь, после того, что совершилось на моих глазах, понял: наука — мое истинное призвание, и я бы мог стать неплохим ученым.
— Вы уже ученый, и, по-моему, хороший, — сказал Грег. — Не скромничайте, Миша. Да и все у вас впереди, вы еще так молоды.
— У меня все позади, — упрямо возразил Уваров. — Я сам перечеркнул судьбу и справедливо наказан. Люди чаще всего пытаются переложить причину своих бедствий на кого-то другого, видно, так удобнее. Я же признаю: виноват во всем сам.
— Полно, полно. — Грег улыбнулся. — Один мой знакомый говорил: необратима лишь смерть — остальное поправимо. Не забывайте, у вас есть друзья. Не отчаивайтесь, все образуется, я уверен.
— Спасибо, Фрэнк, на добром слове, но смерть нравственная во сто крат страшнее смерти физической.
— Доктор, — Мартин решил увести разговор в иное русло, — как проверить, кроме любования на его мускулы культуриста, стал ли Фрэнк действительно сильнее или это внешний эффект?
— Вопрос, прямо скажем, отнюдь. — Эдерс задумался. — Одевайтесь, Грег, довольно хвастаться бицепсами и прочими атрибутами, пойдемте и что-нибудь попытаемся поднять. Собирайтесь. Сейчас проверим, вдруг это не так и не то, шут его знает.
Когда Грег оделся, они спустились вниз и вышли во двор.
— Вот, например, это, — доктор взял металлический стержень для запора дверей толщиной в два пальца. — Я уверен, никто из нас, даже самый молодой, Уваров, его не согнет. Попытайтесь вы, — он протянул стержень Грегу.
Фрэнк ухватился за концы и, напружинившись, согнул в дугу.
— Вот это да-а-а! — удивился Уваров. — Прямо как наши русские богатыри Поддубный или Заикин.
Грег отбросил стальной прут, отряхнул ладони и направился к стоящему у павильона «лендроверу». Ухватился за задний бампер и без особых усилий, как могло показаться со стороны, приподнял машину. Колеса повисли в воздухе.
— Прекратите! — закричал Эдерс.
Грег осторожно опустил автомобиль и сказал:
— Итак, последний эксперимент из задуманных нами завершен. Теперь пусть каждый готовит свои дела к ликвидации. Оставляем прибор РУ, два комплекта пленки и аккумулятор. Остальное: записи, чертежи, расчеты, аппаратуру для наведения Т-поля — уничтожаем. Нет других мнений или предложений?
Все отрицательно покачали головами.
— Не теряйте времени. Завтра соберемся и окончательно решим, как поступать в дальнейшем. Пойдемте.
В высоком небе, словно в морской шири, отражались желтые пески пустыни. Белесым шаром нестерпимо сияло солнце. Над колеблющимся горизонтом плавал перевернутый вверх ногами далекий мираж. Теперь это были не желтоватые минареты и пальмы, а какой-то огромный и современный город. Отделенные колеблющимся стекловидным маревом, чуть колыхались небоскребы, телевизионные башни, виадуки и мосты.