«В Перово поселковым обществом благоустройства решено организовать доступную медицинскую помощь населению. С этой целью в поселке будет устроена врачебная амбулатория, где местный железнодорожный врач станет ежедневно принимать желающих. Плата за прием, равная полтине, будет взиматься только с тех, кто в состоянии заплатить, неимущие будут получать советы бесплатно. При амбулатории предложено установить отпуск лекарств с 15 %-й скидкой для членов общества».

– Вера, ты только послушай! – Владимир тряхнул газетой. – В «Ведомостях» пишут, что одна из известных граммофонных фирм обратилась ко всем своим клиентам с предложением приобрести особо чувствительные мембраны собственного изготовления, на которых можно записывать голоса. По мнению представителей фирмы, это изобретение может оказаться полезным при составлении духовных завещаний, нотариальных актов, заключении договоров… Представляешь, насколько это важно? Записанные на пластинках голоса всех присутствующих при составлении актов в случае возникновения тяжбы могут быть воспроизведены в суде и способствовать скорейшему установлению истины. Здорово, правда?

– Здорово, – согласилась Вера, не совсем понимая, чему так радуется муж, того и гляди с этими пластинками нужда в адвокатах совсем иссякнет.

– Какие перспективы, а? – Владимир отложил газету и встал из-за стола. – Прошу прощения, но мне пора. Сегодня в клубе обсуждают новый пробег. Я еду на Тверскую и могу завезти тебя куда-нибудь по пути…

На Тверской, в доме Гиршмана, находились автомобильный клуб и правление Автомобильного общества. Владимир иногда шутил, называя клуб своим вторым домом. А может, и не шутил, а просто облекал истину в шутливую форму. На Тверской он пропадал часто и подолгу. Hobby, как говорят англичане, досужее развлечение, душевная страсть. Недешевая страсть. Такое досужее развлечение, как автомобильный спорт, могли позволить себе немногие, потому что обходилось оно дорого. Самый дешевый автомобиль стоил не меньше двух тысяч рублей, а хороший, такой, например, как «Лорин и Клемент» Владимира, стоил три с половиной тысячи. Умопомрачительные деньги. И все, что касается автомобилей, стоит дорого. Например, новый комплект шин тянет на сто, без малого, рублей. «Пятьсот фунтов говядины!» – сказала бы Верина бабушка Екатерина Владимировна, переводившая все цены на мясо, причем исключительно на говядину. Откуда взялась такая привычка, бабушка не рассказывала.

Членство в клубе тоже обходилось недешево. Участие в автомобильных пробегах тоже было платным, но здесь хотя бы можно было с лихвой окупить расходы, взяв приз. В прошлом году приз тысячеверстового пробега Москва – Рига на кубок газеты «Новое время» составил три тысячи рублей. Солидная сумма. Правда, Владимир в этом пробеге не участвовал, потому что к моменту его начала только-только купил свою «Лорелею» (так он ее называл) и никак не успевал подготовить ее к пробегу. Зато он возлагал много надежд на предстоящее в будущем году автомобильное состязание Петербург – Севастополь. Владимир уже не только записался в участники и уплатил взнос, но и разузнал, что в состязании кроме него еще собирается участвовать три «Лорин и Клемента». С одной стороны, приятно, потому что автомобилисту положено гордиться маркой своего автомобиля и всячески ее нахваливать, а с другой – волнительно, а ну как чужой автомобиль окажется лучше? Ни «Бенц», ни «Хорхь», ни «Форд», ни «Испана Суиза», ни «Лорен – Дитрих», ни «Адлер», ни «Бразье» (уже за первый месяц знакомства с Владимиром Вера успела выучить названия всех существующих марок автомобилей, так часто ей приходилось о них слышать), а именно «Лорин и Клемент». Такое не то чтобы пережить, такое даже вообразить невозможно!

– Ой, как удачно! – обрадовалась Вера. – Отвезешь меня на Петровку?

Для радости было сразу три повода. Во-первых, Вера очень любила ездить на автомобиле, особенно когда Владимир разгонялся верст до тридцати в час. Это у него называлось «прокатить с ветерком», совсем как у заправского лихача. Ветерок при этом и впрямь ощущался нешуточный, шляпку, несмотря на заколки, приходилось для надежности придерживать рукой. Правда, так Владимир разгонялся только за городом или на окраинах, где на дорогах повольготнее. По той же Петровке приходится ехать с обычной скоростью, задаваемой пролетками и телегами. «Гужевой транспорт, – говорил Владимир, презрительно кривя красивые губы, – пережиток старины». Но и медленная езда доставляла Вере удовольствие. Славно – едешь рядом с любимым мужем в современном сверкающем автомобиле (некоторые части своей «Лорелеи» Владимир даже воском натирал, чтобы лучше блестели), все обращают на тебя внимание, однажды на Маросейке двое студентов даже аплодировали и кричали «Ура прогрессу!», а Владимир в ответ дважды нажал на клаксон. Хоть и не Вере аплодировали, а «Лорелее», а все равно приятно. И пусть мотор сильно шумит и сзади время от времени что-то оглушительно хлопает, пусть запах бензина совсем не напоминает аромат любимого «Л’Оригана», пусть в этих своих ужасных очках Владимир похож черт-те на кого, но не на себя самого. Ничего страшного, все равно достоинств у автомобиля гораздо больше, чем недостатков.

Во-вторых, Вере было приятно, что муж о ней всегда помнит, что он неизменно заботлив и предупредителен. Очень часто чувства начинают охладевать уже в самом начале супружества. Об этом и в романах пишут, и люди рассказывают, а бабушка так и вовсе откровенно намекает на то, что по окончании медового месяца вся сладость супружества исчезает, остается только горечь. Ну бабушка вообще мастерица говорить гадости и пророчить плохое. Хуже Кассандры.

В-третьих, прошла уже неделя с той поры, как Вера заподозрила, что за ней следят, и каждый новый день приносил новые доказательства. Владимир бы, наверное, назвал эти доказательства несостоятельными, не заслуживающими доверия и внимания. В самом деле – всякий раз подозрения Веры обращались на кого-то другого. То на парня в синей рубахе, то на мужика в красной, то на немолодого уже, лет тридцати, студента в фуражке с надломленным козырьком… «Ну разве будет соглядатай носить на голове такую броскую примету, как надломленный козырек? – убеждала себя Вера и тут же задавала следующий вопрос: – А разве возможно такое совпадение, чтобы один и тот же человек в один и тот же день встретился и на Пятницкой, возле магазина Гальпериных, и в Среднем Кисловском, около родного (ну, не совсем родного, но ставшего таковым) дома, и у Исторического музея? Вера даже вечером спросила у знавшего все на свете Владимира, не появилась ли у московских студентов мода ломать козырьки на фуражках? Оказалось, что нет. Во всяком случае, Владимир про такое не знал. А ведь был еще господин в паре песочного цвета и соломенной шляпе-канотье, которого Вера так же за день встретила четырежды, и все в разное время и в разных местах. Даже одну даму Вера заподозрила в слежке, но относительно дамы она сомневалась больше всего, потому что лица ее толком не разглядела, а одинаковых платьев и одинаковых шляпок в Москве нынче развелось пруд пруди. Конфекционная торговля благоприятствует тому, что люди становятся похожими друг на друга, словно близнецы. Достаточно пройтись по Кузнецкому Мосту или по Тверской и сравнить наряды, выставленные в витринах, с теми, что надеты на прохожих. Неспокойно и как-то смутно чувствовала себя Вера, несмотря на все заверения Алексея в том, что никакой слежки за ней быть не может, потому что это никому не надо.

– Слежка – дело хлопотное и дорогостоящее, – убеждал он. – По меньшей мере нужно два опытных специалиста, им надо платить, а стало быть, этот расход надо чем-то оправдать. А что такого ты делаешь, чтобы следить за тобой? Кому это нужно? Нам – не нужно, Спаннокки – тем более, он уверен, что крепко держит тебя в руках. Этому твоему «Ивану Ивановичу»? А ему-то зачем? Ладно бы ты ходила на конспиративные встречи или же, скажем, тайные письма развозила по адресатам. Да еще – каждый день новые люди! Такое только Охранному отделению под силу, с его штатом филеров. Ты, Вера, часом, вредные прокламации не печатаешь?

Прокламации! Только прокламаций не хватало бедной Вере! Нечего сказать – хорошенькое начало супружества! Не успела замуж выйти, как появилось столько тайн от мужа, который Веру любит и безраздельно ей доверяет. А у нее – тайные дела, тайные знакомые, тайные подозрения. Хоть и ради Отечества и по просьбе Алексея, а все равно неприятно…

– Конечно, отвезу, – ответил Владимир и уточнил понимающе: – К магазину братьев Альшванг?

– Как ты догадался?

Вера испугалась, и оттого дрогнул ее голос и на мгновение округлились глаза. Ей действительно надо было к магазину братьев Альшванг, чтобы встретиться там с Алексеем, но откуда узнал об этом Владимир? «Неужели это он следил за мной?!» – мелькнула ужасающая мысль. Нет, невероятно!

– Логика! – рассмеялся Владимир, приняв Верин испуг за притворный. – Ну, куда же еще может собраться моя милая женушка?

– Уж не упрекаешь ли ты меня в транжирстве? – мгновенно перехватила инициативу Вера. – Ах!

– Ну что ты! Скорее – в чрезмерной экономии.

Так оно на самом деле и было. Привычка к экономной жизни не оставляла Веру и после выхода замуж. К расходам любого характера она относилась вдумчиво, всегда прикидывала – стоит ли тратиться или нет. Владимир, все прекрасно замечающий и понимающий, еще до свадьбы объяснил Вере, что невеста – это все равно что жена (во всяком случае, для него) и что супруге преуспевающего адвоката положено выглядеть должным образом. «О состоятельности мужа судят по нарядам жены, – сказал он. – Чем лучше ты одеваешься, тем лучше моя репутация и тем большие гонорары я могу получать. Так что не стесняйся в расходах». Но Вера все равно не транжирила. Огромные витрины магазинов, забитые модными нарядами, не вызывали у нее желания скупать все подряд. Но при всей своей разумной бережливости Вера, как и любая другая женщина, любила красиво нарядиться, она вообще любила все красивое.

Так, шутя и пикируясь, спустились вниз вместе. Владимир немного удивился тому, что Вера не стала ждать у подъезда, пока он выедет на своей «Лорелее», а пошла следом за ним в дворовый сарай, который Владимир называл звучным именем «гараж», прелестно при этом грассируя (его французский был безупречен). Не хотелось стоять одной на тротуаре, пусть даже и недолго. Когда выходила из квартиры, об этом не подумала, а уже на улице сообразила. И неприятно одной, и глаза непременно за кого-нибудь «зацепятся», высмотрят среди прохожих человека, который станет мерещиться Вере весь день. Сейчас, когда Владимир рядом, когда в небе ярко светит солнце, а с колокольни доносится мелодичный звон, Вера ничего не опасалась и была почти убеждена в том, что следить за ней некому. Но это сейчас, а стоит только ей остаться одной, да еще в толпе… Вера уже начала бояться не только уединенных, но и людных мест. А тут еще внезапный отъезд Алексея, которого по его секретным делам вызвали в Петербург. Сегодня вечером Алексей должен отбыть на поезде, но до того в магазине братьев Альшванг на Петровке он познакомит Веру со своим помощником. На всякий случай, вдруг у Веры возникнет какая-то срочная необходимость. Встреча уже через полчаса, а Владимир что-то замешкался – откинул железную крышку и сосредоточенно осматривает мотор. Захлопнул крышку – присел на корточки возле колеса. Колеса Владимир на Вериной памяти никогда не рассматривал, только пинал, проверяя, достаточно ли воздуха в шинах.

– Что там? – нетерпеливо спросила Вера.

В технические детали она не вникала, потому из ответа мужа поняла только последнюю фразу.

– …Такое впечатление, что в автомобиле кто-то копался.

– Как такое могло быть? – удивилась Вера. – Здесь же замок.

Замок у Владимира был солидный, из тех, про которые говорят «плевком не собьешь». И петли к дверям приделаны на совесть, да и сами ворота крепкие. Шутка ли – если посчитать со всем инструментом да прочими автомобильными принадлежностями, то содержимое сарая тянуло на все четыре тысячи рублей. То-то пожива лихому человеку. Но, с другой стороны, воры автомобили в Москве красть еще не начинали, довольствовались лошадями. Только раз, в прошлом году, был случай, Владимир рассказывал, когда у барона фон Мекка-младшего увели от «Славянского базара» новенький, только что купленный автомобиль марки «Мерседес». (Вера все не могла решить – поэтично ли это, когда автомобилю официально дают женское имя, или глупо?) Но то были не воры, а свои же друзья-автомобилисты, Пашкевич и Винклер, кажется. Прижимистый барон не пожелал «обмыть» свое приобретение, вот ему и намекнули, что жадничать нехорошо. Шутники не мудрствовали лукаво, проехали чуть вперед по Никольской да оставили авто у здания Ремесленной управы.

Владимир поднялся и, словно только что вспомнил о замке, начал его внимательно осматривать. Даже вышел из сарая, несмотря на то что и здесь, благодаря настежь распахнутым створкам ворот, было светло. Осмотрел, покачал головой, вернулся в сарай, прошелся вдоль стен, осматривая свое имущество – какие-то молотки, клещи, отвертки, металлические емкости для топлива, запасные колеса и еще много чего, неизвестного Вере по названиям. Затем он сказал:

– Едем.

Вера поспешила выйти во двор, чтобы не дышать выхлопами, которых при запуске двигателя образовывалось много. На лице выехавшего из гаража Владимира выражение озабоченности читалось без труда, несмотря на автомобильные очки и низко надвинутый на глаза козырек щегольского кожаного кепи.

– Что случилось? – спросила Вера, когда они свернули налево и поехали по оживленной Пятницкой.

– Кто-то проник в гараж и ознакомился с машиной, – ответил Владимир. – Открывал капот, сидел внутри, поворачивал руль. Инструменты тоже трогал. Старался не оставлять следов, но я все равно заметил…

Вера улыбнулась. Педантизм Владимира проявлялся во всем, в том числе и в привычке класть всякую вещь на свое место.

– Замок открывали отмычкой, на нем свежие царапины. Ума не приложу, кому это понадобилось? Если кто захотел бы осмотреть «Лорелею», так я с удовольствием показал бы сам…

– Может, хотели осмотреть, да побоялись, что осмотр затянется до утра? Тебе же только дай волю…

Вера шутила, а на душе у нее скребли кошки. Владимир поискал дворника, чтобы спросить, не видел ли тот кого, но дворника нигде не было, не иначе как с утра пораньше отправился в кабак. Летом у дворников меньше работы, ни снега чистить не надо, ни листву опавшую сгребать, вот люди и расслабляются против обычного. Вера с Владимиром уехали, так ничего и не узнав.

Верино сообщение Алексей воспринял без особого интереса, несмотря на все ее волнение. Сказал, что все автомобилисты – одержимые люди, сродни коллекционерам. Вон, недавно аптекарь Венярский, страстный филателист и человек с незапятнанной репутацией, нанял воров для того, чтобы они украли альбом с марками, а точнее – одну-единственную редкостную марку у профессора Лядочкина, тоже филателиста. Кто бы мог подумать? Владимир считал, что положение у Венярского аховое. Роковые любовные страсти присяжные всегда понимают и им сочувствуют. Можно убить из ревности и легко отделаться. Но устроить кражу, да еще чужими руками. Ладно бы письма у шантажиста украсть, а то – марку.

Алексей познакомил Веру со своим помощником Николаем Михайловичем Сильванским, которого в глаза назвал не помощником, а партнером. То ли у них так было принято, то ли польстить человеку хотел. Сильванский Вере не понравился. Странный он был какой-то, этот Сильванский. Одет в скромный, видавший виды и уже заметно лоснящийся от старости костюм, а выправка гордая, военная и голову держит высоко. Глаза смотрят в разные стороны – левый косит вбок и оттого взгляд у Сильванского слегка пугающий. Вроде на тебя смотрит, и в то же время куда-то в сторону. В левом глазу Сильванский носил монокль, не иначе как хотел сгладить впечатление, но монокль его лишь усиливал. Нижнюю губу Сильванский выпячивал настолько, что она едва ли не касалась его пушистых старомодных усов. Довершала нехорошее впечатление привычка улыбаться. В самой этой привычке ничего плохого нет, напротив, даже улыбка располагает, но вся соль в том, как улыбаться. Улыбка Сильванского производила впечатление хищного звериного оскала.

– К вашим услугам в любое время дня или ночи, Вера Васильевна, – сказал Сильванский, вручая Вере визитную карточку с адресом и номером телефона. – Если не застанете меня дома, то можете телефонировать по уже известному вам номеру.

Фраза прозвучала не любезно, а как-то фатовато. Жил Сильванский в Глинищевском переулке в доме Муравьевой. Рода занятий на карточке указано не было – конспирация или просто человек без особых занятий, живущий на доход с имения или на проценты?

– О встречах со Спаннокки извещай загодя, – напомнил Алексей. – И вот еще что. Согласно инструкции, надо обсудить условные знаки…

Инструкции, инструкции… При каждой встрече Алексей вспоминал про эти противные инструкции. У Веры от них голова шла кругом. Какие еще знаки? Зачем?

– Нужно знать сигнал опасности, который ты можешь подать, не привлекая ничьего внимания, и сигнал того, что к тебе ни в коем случае нельзя подходить при встрече. Я совсем про них забыл. – Алексей легонько хлопнул себя ладонью по лбу. – Хорошо, что Николай Михайлович напомнил…

Они стояли около манекенов, наряженных в женские платья, и делали вид, что выбирают наряд для Веры. Время от времени перемещались от одного манекена к другому. Когда к ним устремлялся кто-то из приказчиков, Сильванский нервно дергал усом, давая понять, что ни в чьих услугах они не нуждаются. У него это выходило так властно, что прилипчивые альшванговские приказчики мгновенно испарялись куда-то, словно джинны из арабских сказок «Тысячи и одной ночи», которые Вера тайком от матери читала в шестом классе гимназии. На французском, разумеется, читала, а не на арабском. Сказки поразили пряным ароматом Востока и неслыханной, даже с учетом ожидаемого, скабрезностью.

– Зачем сигнал? – Вера, войдя в роль, наклонилась и деловито завернула полу тяжелого парчового вечернего платья, словно желая оценить качество обработки швов. – Если опасность – я буду телефонировать, если ко мне нельзя подходить… Что за глупость? Если я пришла на встречу, то почему ко мне нельзя подходить?

– Потому что ты вдруг увидела, что за тобой следят, – объяснил Алексей, а Сильванский согласно кивнул. – Положим, ты пришла на встречу и увидела, что за тобой следят. Наш обычный сигнал в таких случаях – платок в правой руке. Платок – это очень удобно. Есть у всех и не вызывает подозрений.

– Это умно. – Вера выпустила из рук материю, выпрямилась и громко сказала: – Нет, не нравится!

– Посмотрим другое, сестрица! – так же громко подхватил Сильванский. – Как тебе это розовое?

– Столько оборок! – скривилась Вера. – Да еще на рукавах! Фи! К нему бы еще чепец – и купчих представлять! А вот это беленькое мне нравится.

Встали около манекена, одетого в простенькое, совершенно обычное на вид белое платье, стоившее целых восемьдесят рублей. Золотыми нитками, что ли, его шили? Нет, обычными.

– А вот сигнал опасности ты должна придумать сама, – продолжил Алексей. – Это должно быть что-то, что ты можешь выставить на подоконник. Причем так, чтобы это не вызвало подозрений. Ведь может случиться так, что тебе надо будет незаметно для всех сообщить об угрожающей тебе опасности. Цветочный горшок, ваза, статуэтка…

– Или штору задернуть особым образом, – добавил Сильванский. – На оговоренном окне, скажем, правую на треть, а левую – до конца. Но вещь на подоконнике, конечно, удобнее.

– А что – за моими окнами наблюдают? – сразу же спросила Вера. – Или за мной теперь вовсе следят?

– Нет, не наблюдают, – тоном родителя, разговаривающего с маленьким ребенком, сказал Алексей. – Это на всякий случай.

– Ничего не понимаю! – Вера недоуменно посмотрела на Алексея. – Если за моими окнами никто не наблюдает, то зачем нужны эти условные знаки? Их же все равно никто не увидит! Что за чушь!

– Если ситуация обострится, то будут наблюдать, – тем же тоном сказал Алексей. – На всякий случай нужен условный сигнал. В оговоренном заранее окне.

– Ну хорошо. – У Веры время от времени возникало впечатление, что она играет в какую-то игру, впрочем, мужчины умеют все на свете превращать в игру. – Пусть будет первое окно от угла. Это наша спальня. Если мне будет угрожать опасность, то я поставлю на подоконник фарфоровый подсвечник на три свечи. Такой, знаете, помпезный – с цветочками, виноградной лозой и танцующей пейзаночкой.

– Свечи в нем будут? – осведомился Сильванский.

«Какой нудный!» – подумала Вера и ответила:

– Будут. Три. Незажженные.

Зажженные свечи на подоконник не поставишь – загорятся занавески.

Алексей и Сильванский кивнули, одобряя Верин знак.

– Нам пора, – сказал Алексей.

Перед тем как уйти, Вера высмотрела поблизости румяного, совсем еще юного приказчика, улыбнулась ему и спросила, указав взглядом на белое платье:

– Скажите, пожалуйста, а почему это платье так дорого стоит?

– О, у вас, сударыня, безупречный вкус! – закатил глаза юнец, уже успевший выучиться всем приказчицким уловкам. – Это платье поистине бесценно, потому что его создал сам Поль Пуаре!

– Самолично кроил и шил? – съехидничал Сильванский.

– Лично придумал фасон! – парировал бойкий молодой человек.

По возвращении домой Вера решила немного отдохнуть с книжкой. До обеда было еще много времени, Владимир пока не приехал, заняться было нечем. К рукоделию не тянуло. Захотелось перечитать Шекспира, причем именно «Ромео и Джульетту». Реплики Джульетты Вера читала не про себя, а негромко, но с выражением, проговаривала вслух, как будто роль репетировала.

Отчего-то Веру потянуло прилечь не в гостиной, на удобном диване, а пойти в спальню. Скорее всего, то бродили в ней остатки детского упрямства. В родительском доме категорически запрещалось валяться на убранных кроватях. Ни-ни, даже и подумать не смей, несмотря на то что в мягкой постели так сладко лежится, а покрывало после оправить совсем нетрудно. Но – нарушается порядок. Кто их только выдумывает, эти дурацкие порядки! Вот Вере иногда и хотелось лишний раз подтвердить, что она уже взрослая и живет по тем порядкам, которые устанавливает сама. Захочет – может днем поваляться в постели, не разбирая ее.

Войдя в спальню, служившую ей заодно и будуаром (Владимир приходил сюда только спать), Вера увидела на туалетном столике небольшой белый конверт, которого она там не оставляла. Решив, что Клаша сдуру положила письмо сюда вместо того, чтобы оставить его в прихожей, где для корреспонденции имелась особая полочка, Вера взяла конверт и увидела, что он не только не надписан, но и не запечатан. Странная оказия.

В конверте не было ничего, кроме странной карточки из плотной бумаги, по размерам – совсем как визитная. На карточке красивым готическим шрифтом было написано всего одно слово: «Rumpelstilzchen».

Румпельштильцхен! Злой карлик из сказки, который в обмен на помощь забирает самое ценное! Вера ахнула, выронила конверт и поспешила на кухню, где Ульяна хлопотала возле печи, готовя обед, а Клаша, шумно отдуваясь, пила с блюдца чай, ожидая, пока придет время накрывать на стол.

Оказалось, что никто не приходил и никакого конверта для Веры не оставлял. Ульяна утром долго ходила за провизией (суббота же, самый торговый день, когда и выбор хорош, и скидывают больше), а Клаша, вскоре после отъезда хозяев, спустилась вниз, в магазин Крестовникова, якобы для того, чтобы купить лент и ниток. Скорее всего, ей захотелось поглазеть на товары – перчатки, сумочки, зеркальца в красивых оправах. Магазин у Крестовникова был богатый, любуйся не хочу. Но за это Вера цепляться не стала, потому что выходить ненадолго, когда все дела были переделаны, Клаше не запрещалось. Главное, чтобы дверь не забывала запереть на оба замка. Клаша стояла на том, что, уходя, она закрыла дверь, как положено.

– Закрыла, Вера Васильевна, и открыла тоже. Никого здесь не было, ни следа, ни духу! Вот вам крест! Я же не шалава какая-нибудь, чтобы уйти и дверь нараспашку оставить! Я в своем уме и при вашем полном доверии!

Плохо выходило. Кто-то наведался ночью в гараж, а утром – в квартиру.

Этот кто-то явно следил за домом, потому что Клаша выходила ненадолго, примерно на четверть часа. У Крестовникова ей дольше нечего было делать, за это время всласть можно налюбоваться. Дерзкий человек этот кто-то. И скорый. Раз-два, открыл, оставил конверт и ушел. Подражая Владимиру, Вера осмотрела замки возле скважин, но царапин там не увидела. Во дворе Вера увидела дворника, от которого на версту разило спиртным, но тем не менее он был в уме и в памяти. Дворник сказал, что никого чужих он ни вчера, ни сегодня во дворе и возле дома не видел и даже побожился в том, перекрестившись на колокольню церкви Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Спьяну трижды сделал это слева направо, на католический манер, но Вера ему на это указывать не стала.

Проникновением в гараж хотели озадачить Владимира, а конвертом с карточкой – Веру. Иначе бы не положили его на туалетный столик. Кому понадобилось так шутить? И зачем? Кому они вместе так досадили? Или же неизвестный «шутник» метил в одного из супругов, а над вторым «подшутил» за компанию?

Вера подумала, что таким образом может развлекаться кто-то из клиентов Владимира, недовольный его услугами. Разные же попадаются люди, бывают и вовсе чудаки. Однако Владимир этого предположения не поддержал. Сказал, что его клиенты им всегда остаются довольны, вне зависимости от исхода дела, потому что он ведет себя честно, лишнего не обещает и за спиной у клиента с противоположной стороной не сговаривается. Но карточку забрал, пообещав завтра же или на крайний случай в понедельник наведаться к приставу Слемзину в Пятницкую часть и рассказать тому о случившемся. Все замки (и тот, что на гараже, и домашние) Владимир захотел заменить как можно скорее, для чего прямо с утра собрался ехать в магазин скобяных товаров Кенца на углу Мясницкой и Милютинского переулка, который работал по воскресеньям. Сказал, что и в контору к себе ненадолго заглянет, раз уж будет совсем рядом с ней. Вера поняла, что завтра до обеда она мужа не увидит. Если Спаннокки объявится, то в первой половине дня можно будет с ним встретиться и постараться тонко выведать у него, не знает ли он чего-нибудь о человеке по прозвищу Rumpelstilzchen. Вдруг это какой-нибудь известный злодей или злой шутник из числа скучающих богачей. Бывают же и такие.