С тех пор как он овладел ею, прошло тридцать шесть часов.

Алекс поднял взгляд и поразился, увидев, что Долли взяла двумя палочками комочек жареного риса и стала дразнить языком кончики деревянных стержней так же, как в свое время дразнила головку его члена.

Потом она дочиста обгрызла свиное ребрышко, облизала губы и пальцы, впилась зубами в хвостик жареной креветки и высосала из нее сок.

Тем временем ее пятка поглаживала желвак, оттопыривший ширинку Алекса. Долли подняла подбородок и проглотила слюну; ее веки затрепетали и опустились.

Алекс едва не кончил под столом. К счастью, никто не обращал на них внимания. Он протянул руку, схватил Долли за запястье и заставил встать.

Она не возражала и не сопротивлялась. Только потянулась за своим стаканом, запила еду и послушно пошла в дальний конец импровизированной танцплощадки. Более укромного уголка в гостиной не было.

За столом остались лишь увлеченные беседой Пит и Сесили; все остальные либо танцевали, либо стояли, болтая друг с другом. Время было выбрано удачно. Никто не замечал ни его смятения, ни оттопыренных брюк.

Он повернулся спиной к окружающим и прижал к себе Долли. Она чувствовала себя в его объятиях так же уютно, как жемчужина в раковине. Казалось, эта женщина была создана для него самой природой. Эта жестокая правда потрясла Алекса до глубины души.

Какого черта он ввязался в эту историю?

Долли посмотрела на него снизу вверх и поняла, что он обдумывает варианты. Невинное выражение ее лица было ложью от начала до конца. В Долли Грэхем не было ничего невинного. Она раскидывала свою смертельную сеть, как «черная вдова», самка паука-каракурта.

— Ты хотел потанцевать? Или только прикоснуться ко мне? — Долли обвила руками его талию, с трудом сохраняя равнодушное выражение лица.

Она не смогла бы дотянуться до его шеи даже в том случае, если бы на ней были босоножки. Но Долли осталась босиком. Удобства важнее этикета. Она вела себя как девочка, а не как женщина. Женщина, только что пытавшаяся заставить Алекса понять, что именно ему нужно от представителя противоположного пола.

Впрочем, он знал это сам. Больше всего ему было нужно сохранять ясную голову.

Руки Алекса лежали на ее лопатках.

— О том, чего я хочу в данную минуту, лучше не говорить, — пробормотал он, прижимая ее к себе.

— Почему? По-твоему, я недостаточно взрослая для таких разговоров? — Она снова посмотрела на него, широко раскрыв глаза. Воплощение невинности.

Но он не собирался попадаться на ее удочку. Как-нибудь в другой раз.

— Ты хочешь, чтобы я так думал?

Она слегка пожала плечами.

— Честно говоря, мне все равно, что ты думаешь.

Алекс отвел ее от толпы к вестибюлю, облицованному итальянским мрамором цвета кофе-эспрессо.

— Ты никогда не сможешь стать надежной свидетельницей в суде. От тебя за милю разит плохим швейцарским сыром, — поддразнил он.

Долли вздохнула, признавая свою капитуляцию, и положила щеку на его грудь. Вот и хорошо. Кажется, он все-таки сумел привлечь ее внимание. Но она тут же подняла голову и спросила:

— Какая разница между адвокатом и вампиром?

Алекс поднял глаза к потолку.

— Вампир сосет кровь только по ночам.

— Угу. А тогда какая разница между адвокатом и гнусной пиявкой?

— Гнусная пиявка перестает сосать кровь после смерти жертвы.

Она издала звук досады.

— Я вижу, в сосании ты разбираешься.

Они прошли в дальний конец вестибюля и остановились у стены. Алекс не мог стоять спокойно. Он переминался с ноги на ногу и раскачивался из стороны в сторону.

— Ты совершенно безнадежна. В тебе есть хоть капля серьезности?

— Нет. Особенно по сравнению с тобой. — Долли смотрела на него снизу вверх. Их ноги оставались на месте, но бедра прижимались друг к другу куда крепче, чем позволяет танец. — У тебя есть очень серьезная вещь, подходящая для игр.

У Алекса кружилась голова. Нужно было как-то снять напряжение. Он обхватил ягодицы Долли и крепко прижал ее живот к своему члену.

— Но далеко не для каждой игры.

Ее ресницы опустились, а затем поднялись вновь, на розовых губах появилась улыбка.

— Похоже, это ты безнадежен. Знаешь, иногда можно позволить себе повеселиться. — Видя, что он замешкался с ответной репликой, Долли слегка нахмурилась. — Или ты придерживаешься другого мнения?

Алекс догадался, что она имеет в виду время, проведенное ими в постели. Казалось, случившееся в кабинке душа было со стороны Долли верхом дерзости. Но сейчас она превзошла саму себя, бесстыдно лаская его под столом.

Впрочем, она права. Он может позволить себе насладиться ее телом и душой, не слишком задумываясь о будущем. Эта история не имеет никакого отношения к его карьере. Это обычная игра, забава без всяких последствий.

Зачем ему это?

Он всю жизнь стремился к успеху. Окружил себя нужными для этого людьми. И никогда не забывал о поставленной перед собой цели.

Так зачем ему это?

Вероятность того, что на свете есть нечто большее, приводила Алекса в ужас. Он забывал правила игры, сформулированные им самим.

Какого черта он ввязался в эту историю?

— Ты никогда не говорил мне, чего хочешь, — нежно сказала она. Это прозвучало слишком по-женски, что совсем не похоже на Долли. Во всяком случае, на ту Долли, которая ему нравится.

— Неважно, — проворчал он, поскольку больше не был уверен, что знает это, а задумываться боялся.

— Неважно так неважно, — согласилась она, пожала плечами и прильнула к Алексу. — Если ты думаешь, что из-за этого я лишусь сна, то ошибаешься.

Алекс заскрежетал зубами и тяжело вздохнул. Он злился на самого себя. Да, Долли выбивает его из колеи, но в этом ему следует винить только самого себя. Он потерял контроль над собой. И должен извиниться перед ней за то, что вел себя как последний сукин сын.

Алекс понял это, когда кончиком пальца ласкал ее подбородок. Ее глаза опустились, а губы слегка приоткрылись. Он взял ее за подбородок и спросил:

— А ты вообще когда-нибудь лишалась сна?

— Да. Но лишь тогда, когда у меня была для этого серьезная причина. — Она подняла взгляд и посмотрела ему в лицо.

Алекс увидел: то, что раньше говорило о безоговорочной капитуляции, бесследно исчезло. Теперь в ее глазах было что-то кошачье.

— Ты можешь стать такой причиной? — спросила вдруг она.

Он покачал головой.

— Нет? — Ее глаза сначала расширились, а затем мрачно прищурились.

Алекс еще раз покачал головой. Этого жеста хватило, чтобы ее настроение коренным образом изменилось. Как в кабинке душа, где ничего не стоит сделать горячую воду холодной и наоборот.

— Я не сказал «нет».

— А что ты хотел сказать? — Долли попыталась освободиться.

Алекс схватил ее за прохладные маленькие кисти и удержал их на талии. Ему хотелось развеять ее печаль. Даже если это будет стоить дороже, чем он рассчитывал.

— Что ты даришь мне наслаждение.

Долли расцвела так, словно получила благословение свыше, и тихонько вздохнула.

— Вот видишь? — Она прижалась щекой к его груди и уткнулась носом в складки черного льна. — Я знала, что ты способен радоваться жизни.

Они стояли в полутемном вестибюле и обнимались, прислушиваясь к доносившейся издалека музыке. Громкой, страстной и необузданной. Влажные губы Долли прижимались к его обнаженной коже.

Из груди Алекса вырвался глухой стон. Он увлек ее в тень.

— Ты мучаешь меня. По-твоему, это называется радостями жизни?

— По-моему, это только начало. — Она подняла взгляд, выгнула брови и облизала нижнюю губу. — Зря, что ли, я так работала ногами?

Алекс, у которого перехватило дыхание, ответил не сразу, и она слегка ткнула его кулаком в плечо.

— Брось, Алекс. Вчера утром мы с тобой вместе принимали душ. Можешь не делать вида, что я упала на тебя как снег на голову.

Алекс спорить не собирался. Однако вторжение Долли в ванную потрясло его до глубины души. Он все еще не мог прийти в себя. Не от секса, но оттого, что Долли смогла отважиться на такое.

Время и место были неподходящими, и все же ему хотелось знать почему. Почему сейчас? И почему тогда? Неужели секс был для нее всего лишь тактическим ходом, предусмотренным планом игры? Или она расставалась с одеждой и амбициями, потому что секс был для нее важнее всего на свете?

— Почему?

— Что почему? — спросила она, когда Алекс вновь обнял ее за талию и их тела снова медленно задвигались. — Почему я набросилась на тебя?

— Да. И…

— И зачем вообще это сделала?

Алекс слегка улыбнулся, покоренный ее прямотой. Другая женщина на месте Долли смутилась бы. Ни одно обольщение, ни одна обольстительница до сих пор не доставляли ему такого удовольствия.

— Это просто. И понятно, — сказала она, отвечая на собственный вопрос и не давая ему труда задуматься. — Потому что я сама простая и понятная.

На самом деле она умна, сообразительна и полностью уверена в том, что Алекс не считает ее ни простой, ни понятной.

— Я бы так не сказал…

— А что бы ты сказал?

— Для начала я сказал бы: «раздевайся!». — Одна рука Алекса лежала у нее на спине, вторая залезла под юбку и подбиралась к животу.

— Алекс…

— Что? — Ее кожа была теплой и нежной, а тело казалось созданным для мужской ласки.

— Что ты делаешь? — затрепетав, спросила она.

Он изучал изгибы ее тела. Изучал именно так, как ей хотелось. Так, чтобы доставить ей наслаждение.

— Пытаюсь отблагодарить тебя за работу ногами.

— Но наша кожа соприкоснулась только один раз. Когда я кончиками пальцев ласкала твою лодыжку. — Свет, доносившийся из гостиной, придавал ее радужкам оттенок старого бренди.

Радужки и старое бренди… Должно быть, он пьян. Вдребезги.

— Раз так, можешь хватать меня за задницу когда и где угодно.

В ту же секунду Долли протянула руку ему за спину… и повернула блестящую медную ручку двери, которой Алекс не заметил.

Ванная. Крошечная ванная для гостей. С туалетом, душем и замком на дверях.

Щелк!

Он взял Долли за талию и посадил ее на край коричнево-синей фаянсовой ванны. Ее руки крепко обхватили спину Алекса.

— Алчная ведьма, — пробормотал он, приникая к ее губам. Одна рука Алекса обхватила спину Долли, вторая забралась под юбку и скользнула между ног. Простая полоска ткани, больше ничего. Его пальцы отодвинули полоску в сторону и нащупали горячую и влажную промежность.

Долли слегка отстранилась и показала глазами на пухлый кожаный бумажник, который она успела выудить из кармана его брюк.

— Не алчная. И не глупая.

Она помахала в воздухе найденным презервативом, а потом спустила с Алекса спортивные трусы. Он разорвал пакетик на глазах у Долли. Она сидела, приоткрыв губы и прижав язык к передним зубам.

Долли приняла протянутый Алексом презерватив и проверила, в какую сторону его раскатывать. При первом прикосновении ее рук он с трудом проглотил слюну, подался вперед, и все прошло удачно.

Алексу хотелось подождать, хотелось, чтобы она не торопилась, но это было уже не в его власти. Долли обхватила пятками его ягодицы и уперлась ладонями в ванну.

Ее глаза были закрыты, голова откинута. Алекс мог делать с ней что угодно. Одной рукой он отодвинул в сторону влажную полоску, другой взял член и направил его в узкое влагалище. Судя по выражению ее лица, все прошло наилучшим образом.

Но его лицо, отражение которого он заметил в зеркале, говорило совсем о другом.

Спустя три дня Лиззи наконец закончила работу над новым логотипом для Долли. От долгих часов, проведенных за монитором, у нее болели глаза и ныла спина. Сейчас Лиззи стояла у ограждения бассейна, разбитого во внутреннем дворе. Она перегнулась через кованую решетку, отделявшую патио от бассейна, и следила за Майклом, отмерявшим нужное количество кругов.

Лиззи слегка дрожала. Вечер был прохладный, в небе стояла полная луна. В бассейне с подогревом наверняка было теплее. Поверх купальника она накинула купальный халат, но не стала застегивать его. Как ни странно, купальник и халат оставались сухими. Десять минут назад она была готова прыгнуть к Майклу прямо в одежде.

Но тогда она не смогла бы наблюдать за ним.

Подводные светильники превращали его стройную фигуру в тень. В воде скользил призрак, равномерно размахивавший длинными руками. Майкл никогда не сбивался с ритма, не уставал и не брызгался. Этот человек идеально владеет своим телом.

У него было выверено все. Не только количество кругов, но и количество гребков. Лиззи восхищало отношение Майкла к спорту, здоровью и распорядку дня. Помешать его ежедневным физическим упражнениям могло бы только землетрясение. Да и то вряд ли.

Лиззи вздохнула. Она никогда не сможет стать такой, как хочется Майклу. Хуже того, она не уверена, что эти ожидания соответствуют ее собственным планам на будущее.

И все это так и осталось бы тайной, если бы она не приняла участие в Игре и не переехала к своему бойфренду.

Она уныло улыбнулась. В полном соответствии с настроением, которое владело ею последнее время. Убить Долли или расцеловать ее? Вот в чем вопрос. Ясно только одно. Необходимо принять решение. Нет ничего хуже неопределенности.

Как бы реагировал Майкл, если бы Лиззи призналась, что они поторопились съехаться? До того им нужно было многое выяснить. Как они относятся к их связи? Что именно они хотят давать и брать друг от друга? Каковы их чувства?

Она хотела быть откровенной и честной, хотела прямо рассказать о своих нуждах и желаниях. Хотела, чтобы было досказано все. И не ожидала, что Майкл поведет себя так, будто имеет полное право переделывать ее так, как ему хочется. По своему образу и подобию.

Можно подумать, что он знает, кого переделывает. Лиззи уже двадцать пять лет, а она не знает саму себя. Знает только то, что неизбежные перемены, случившиеся в ее жизни, произошли благодаря ей самой. Не благодаря Майклу. Или какому-нибудь другому мужчине.

Он сделал еще один поворот. Лиззи следила за тем, как он двигается. Недюжинная физическая сила позволяет ему без устали сновать по бассейну взад и вперед. Та же самая сила, которая позволяет Майклу оставаться в форме и после того, как он ублажит ее.

«Дух выше материи», — говорит он. Битва внешних и внутренних воль.

Зачем он умничает?

Может быть, Долли права. Может быть, Питер Пэн не самая худшая модель поведения. Вечный ребенок… Сейчас Лиззи уже не уверена, что взросление всегда на благо. Ее стремление к углублению отношений с Майклом вызывает противодействие.

Она сомневалась, что Майкл согласится. По его мнению, их разногласия не имеют никакого значения. Отношения каждой пары постоянно колеблются, переживая периоды взлета и падения. Со временем все улаживается. Так что поводов для серьезного беспокойства нет.

— Тебе легко говорить, — пробормотала она туманной фигуре. Это не его жизнь. Меняться предстоит не ему.

Лиззи думала, что их медовый месяц продлится не три недели, а намного больше. За это время они должны были привыкнуть друг к другу, но Майкл по всегдашней мужской привычке начал что-то планировать, анализировать, прикидывать… и сводить Лиззи с ума.

Наконец он одним мощным прыжком выскочил из воды на цементный бортик, стряхнул с себя капли, провел ладонями по голове и заправил за уши длинные пряди светлых волос. Лиззи уже знала: когда эти локоны высохнут, они завьются мелким бесом.

— Я думал, мы поплаваем вместе. — Значит, Майкл видел, как она выходила во внутренний двор?

Лиззи сняла с перил полотенце и протянула ему.

— Мне нравится наблюдать за тобой издали.

Сейчас они рядом, и Лиззи гадала, хватит ли ей силы воли рассказать о своих чувствах. Сомнениях и комплексах. Обидах и разочарованиях.

Он чрезвычайно мужественный. Физически, эмоционально и интеллектуально. Прямой, очень уверенный в себе, со стройным мускулистым телом, способным возбуждать в ней жаркую страсть и веру в свои силы…

Лиззи порывисто вздохнула.

Майкл вытер лицо полотенцем, набросил его на шею, сжал руками перила, наклонился и улыбнулся.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь про наблюдение.

Он обвел алчным взглядом тело Лиззи, намеренно облаченное в самый тонкий из ее купальников. Она хотела, чтобы Майкл желал ее. Казалось, их связывает главным образом секс. И Лиззи держалась за этот секс как утопающий за соломинку.

Халат не мешал ей дрожать.

— Ты уже закончил свои круги?

— Будь у меня соответствующее настроение… — судя по тону, такое настроение у него и так присутствует, — я мог бы поплавать еще немного.

— Тогда дай мне десять секунд форы.

— Отсчет начат.

Увидев коварную улыбку Майкла, Лиззи сбросила с себя халат и швырнула его в голову своего бойфренда, надеясь увеличить фору. Но она жестоко ошиблась. Майкл громко заулюлюкал и догнал Лиззи прежде, чем она успела добежать до бортика.

— Десять секунд! — крикнула она и прыгнула в воду.

Майкл перехватил ее, когда она сделала поворот. Точнее, когда Лиззи достигла середины бассейна, там ее уже поджидали.

Не доплыв до Майкла, она с шумом вынырнула на поверхность и пригладила волосы.

— Ты в порядке?

Она дрожала.

— Ты сжульничал, а я замерзла.

— Сжульничал? Как это? Я дал тебе твои десять секунд. — Майкл принципиально не обращал внимания на то, что она стучит зубами.

Сам он зубами не стучал, поэтому Лиззи решила улыбнуться и стерпеть.

— Десять секунд по чьим часам? Кроме того, предполагалось, что ты поплывешь со мной. А не погонишься следом.

— Я и плыву с тобой. — Он подплыл ближе, сделав мощный толчок ногами. — Но ты попросила фору. А фора предполагает преследование. Потом ты сама будешь преследовать меня…

Лиззи покачала головой, медленно подплыла к краю бассейна и встала на дно.

— Сыта по горло. В последние три недели я только этим и занималась.

Майкл остановился рядом. Вода журчала вокруг его груди. Он посмотрел Лиззи в глаза, но не сделал попытки прикоснуться к ней. Или согреть ее.

— Ты говоришь о «Мусорщике»?

— А о чем же еще? — Лиззи увиливала от ответа, хотя на самом деле ей хотелось признать правду и сказать, что самый важный шаг в своей жизни она сделала из-за какой-то глупой игры.

Лиззи не заслуживает приза. Она рискует потерять уважение Майкла (если уже не потеряла его) своим нытьем и нежеланием понимать, что он вмешивается в ее жизнь ради ее же пользы, считая, что она обязана реализовать свой творческий потенциал.

Она обвиняет Майкла в том, в чем он не виноват ни сном ни духом. Пытается похоронить очень актуальную проблему взаимного непонимания под покровом ночи, среди простыней его постели. Но секс перестал быть панацеей, которой являлся прежде.

Майкл играл завитком ее мокрых волос.

— Несколько дней назад ты сгорала от желания сжульничать и завоевать приз Сесили. Что изменилось за это время?

Дрожавшая Лиззи присела, спрятав плечи в теплую воду, и подняла лицо к небу.

— Да кому он нужен, этот дурацкий приз? Нам и здесь хорошо.

Но ее легкомысленный ответ не убедил подозрительного Майкла.

— Хорошо-то хорошо, но провести отпуск в море куда приятнее.

— Тогда поступим вот как. Отправимся в путешествие сами по себе. Без всякого приза. Мы можем взять яхту напрокат. — Чем больше она думала, тем больше ей нравилась эта идея. И тем быстрее она говорила. — А можно вообще не связываться с яхтой. Хотя я знаю, как ты любишь воду. Мы можем отправиться в Нью-Йорк. В Сан-Франциско. В Лос-Анджелес. А чем плоха Канада? Покатались бы на лыжах…

— Лиззи, подожди минутку. — Майкл шагнул к ней, и их ноги коснулись друг друга. Чтобы сохранить равновесие, Майкл оперся рукой о бортик. Его вторая рука легла на живот Лиззи, скрытый водой и темнотой. — В чем дело?

— Ни в чем. — Дыши глубже, Лиззи, приказала она себе. Не распускайся… — Просто мне пришло в голову, что нужно уехать в настоящий отпуск. Где будем только мы с тобой. Сам знаешь, такого у нас еще не было.

— У нас многого еще не было. Но будет все. Только дай срок.

— Я знаю. Просто… — Лиззи закинула голову, оттолкнулась ногами, сбросила властную руку Майкла и поплыла. Она не знала, как признаться в том, что у нее на уме. Или лучше промолчать и решить свои проблемы самостоятельно?

Похоже, что Майклу подобные терзания не свойственны. Он ни о чем не задумывается, живет в ладу с собственной совестью и высоко держит голову.

— Что «просто»? Лиззи, что происходит? От чего ты бежишь?

Она перестала работать ногами и закрыла глаза.

— С чего ты взял, что я от чего-то бегу?

— С того, что ты проплыла под водой сто метров.

— Чушь. Я просто пытаюсь согреться. — Однако с каждой минутой ей становилось холоднее.

— Лиззи… — Майкл остановился перед ней и прижал к своему теплому телу. — Я мужчина. Понимаешь? Ты должна это учитывать.

Лиззи очень хотелось, чтобы тепло, по которому она тоскует, было простой физической категорией. Но она обязана сказать правду. Какой бы соблазнительной ни казалась мысль притвориться дурочкой. Быть вечным ребенком — это по части Долли.

Одна рука Лиззи решительно легла на бортик. Вторая погладила щетинистую щеку Майкла и остановилась на его груди. Затем Лиззи встретила его взгляд.

— Тебе никогда не приходило в голову, что мы поторопились?

Бровь Майкла поползла вверх.

— Ты хочешь спросить, верю ли я в любовь с первого взгляда?

Она покачала головой и грустно улыбнулась.

— Нет. Это моя фантазия. Ты для этого чересчур… практичен.

— Практичен? — Казалось, он понял, о чем идет речь, потому что покачал головой. — Не всегда. Но я действительно высоко ценю реализм.

— Что непрактичного ты сделал в последнее время? — Только, пожалуйста, не говори о том, что позволил мне переехать сюда…

— Согласился принять участие в этой кошмарной игре, придуманной Долли.

Она ожидала другого. Майкл не показывает виду, что угнетен или раздосадован. С другой стороны, он мужчина, а потому менее эмоционален. Или она не права? Лиззи надолго задумалась. Майкл не скрывает, что ум и логика для него важнее чувств.

Конечно, она начала спорить, но в качестве компенсации нежно погладила ступней его лодыжку и бедро.

— Что в этой игре непрактичного? Я думала, что ты захочешь выведать все мои грязные тайны.

Майкл играл бретелькой ее купальника.

— Я хочу выведать все твои грязные тайны. Но в свое время. Не по расписанию Долли. И без ее анкеты.

— Тебе не нравится то, что ты открываешь?

— Очень нравится. — Он просунул колено между ее бедрами. — По крайней мере, большая часть этих тайн.

В чем же он сомневается? И тут до нее дошло.

— Дневник…

Рука Майкла, лежавшая на ее плече, застыла.

— Может быть, расскажешь?

О чем? О том, что мальчики-одноклассники, отвечая на вопрос, с кем из соучениц им хотелось бы переспать, дружно вписали в анкеты ее имя?

— В то время это казалось мне очень лестным. Какая девушка не хочет, чтобы ее считали сексуальной? Я гордилась своей победой. Правда, теперь я понимаю, что к этому следовало относиться с юмором.

— А ты относилась к этому без юмора?

Лиззи задумалась. Учебу в старших классах нельзя было назвать ее звездным часом. Кое-чем она не делилась даже с Долли. Но Майклу она солгать не могла. Этого требовала честность их взаимоотношений. Однако она слегка исказила факты.

— Я любила вечеринки. Но не была потаскушкой.

— Иными словами, была кокеткой.

Она тщательно обдумала ответ, решила, что умолчание — грех не смертельный, и дернула завязку плавок Майкла.

— Разборчивой кокеткой.

Ну да. Спала только с самыми красивыми мальчиками. И с самыми известными. Связь с которыми повышала ее авторитет секс-бомбы. Она никогда не стеснялась в средствах ради достижения цели.

Конечно, все это давно осталось позади…

— Во сколько лет ты лишилась девственности?

Лиззи тут же ощетинилась.

— Это вопрос из твоей анкеты?

Майкл покачал головой.

— Просто мне интересно.

— Почему? Это может как-то изменить характер наших отношений? Или твои чувства ко мне?

— Нет. Но я думаю, что это может изменить твое отношение к самой себе. А заодно и твое нынешнее отношение к сексу. — Он отодвинулся, давая ей место рядом с собой, и оперся локтями о борт бассейна.

Лиззи хотела и одновременно не хотела этого. Потому что теперь она могла видеть лицо Майкла и догадываться о его реакции.

— По-твоему, я отношусь к сексу неправильно? Я чересчур сексуальна? И придаю сексу слишком большое значение?

Майкл прикусил язык.

— Лиззи, не переиначивай мои слова.

— Тогда уж лучше помалкивай. — Этот несносный человек только усиливал ее досаду и смятение. — Однажды я ходила к психоаналитику. Он вел себя точно так же. Ничего не говорил. Сидел и ждал, когда я сама загоню себя в угол.

На лбу Майкла появилась морщинка.

— Когда это было?

Лиззи обиделась.

— Тебе понадобилось мое грязное белье? Фобии, страхи, скрытые влечения и комплексы? Еще один вопрос из твоей анкеты?

— Брось, Лиззи. Игра тут ни при чем. — Он отвел взгляд, а потом снова повернулся к Лиззи. В свете луны его голубые глаза казались прозрачными. — Это имеет отношение к нам с тобой. Ты сама спросила, не поторопились ли мы.

Лиззи положила голову на руку, которой держалась за бортик, и тихо ответила:

— Потому что мы действительно поторопились.

— Ты опять начинаешь разговор, который состоялся у нас… когда? Три недели назад?

— Сколько раз мы ссорились за этот год? И сколько за последние три недели? — Удивительно, как легко становится на душе, когда ты перестаешь избегать неудобных тем.

— Период привыкания. Самая обычная вещь. В этом нет ничего неожиданного.

Она прижала ладонь к груди.

— Но я ничего подобного не ждала. Думала, что года достаточно. Думала, что мы перестали быть… мелочными и обидчивыми.

— Ты считаешь меня обидчивым?

Возможно, он совсем не обидчив. Возможно, она слишком бурно реагирует на происходящее. Беда заключается в том, что теперь Лиззи сомневается во всем. К этому ее подтолкнула жизнь в доме Майкла.

— Насчет тебя не знаю. Очень возможно, что это относится только ко мне.

— Понятно. — Помрачневший Майкл выбрался из бассейна, сел на бортик и начал болтать ногами в воде. — Что ж, договаривай.

Меньше всего на свете она хотела причинить боль Майклу. Но от чего ему будет больнее? Если она уйдет или если останется? По крайней мере, уход поможет ей разобраться в своих чувствах.

— Я думаю… сейчас… мне следует вернуться к Долли. Во всяком случае, до тех пор пока мы с тобой… пока мы с тобой… Нет! — Нужно подобрать правильные слова, потому что в первый раз она сплоховала. — Пока мы не сумеем узнать друг о друге самое важное. Надежды и мечты. Даже страхи. А не какие-то дурацкие выдержки из дневников или вкусы в области нижнего белья.

Он не произносил ни слова. Даже не смотрел на нее. Не сводил взгляда с поверхности воды, которую рябил прохладный вечерний ветерок. Потом тяжело вздохнул, покачал головой и пожал могучими плечами, словно избавляясь от неприятной болезни.

Лиззи ждала ответа, но Майкл соскользнул в воду. Вода его стихия и его родной дом. Там он чувствует себя в безопасности. В считанные секунды он добрался до противоположного края бассейна, наказывая себя за прежние вальяжные гребки.

Лиззи выбралась из бассейна по лесенке, нашла свой пляжный халат на спинке шезлонга, куда его бросил Майкл, и надела его — по привычке, а не из необходимости. Потому что никакой необходимости она не ощущала. И вообще ничего не ощущала. Ничего.

Все это время она чего-то ждала, пока не стало ясно, что ждать нечего. Тогда она вернулась в дом и начала собирать чемоданы.