— Слушается дело о сожжении храма Артемиды в Эфесе неким Каломеем, — провозгласил судебный служитель, оторвав судью от тяжелых дум.

— Каломей, зачем ты сжег храм? — спросил судья, размышляя, какую ошибку совершила его дочь, связавшись с этим мерзавцем — как, бишь, его…

— Я хотел прославить свое имя, — отвечал Каломей.

«Если бы тот негодяй не сбежал из Эфеса, я бы приказал утопить его в море», — неторопливо рассуждал судья сам с собой.

— Что? И все? — удивился он, услышав ответ Каломея.

— Мое имя, память обо мне сохранят дотошные историки. Имена ваятелей, создавших храм, забудут, а меня будут помнить вечно! — необдуманно заявил тщеславный преступник.

— Ты ошибаешься, Каломей! Писарь! Вычеркни имя Каломея из дела. А впиши… Герострата! — Судья вспомнил наконец имя несостоявшегося зятя. Надо быть глупцом, — продолжал судья, — сжигая храм из-за пустого желания славы, говорить об этом мне.

— А каким будет приговор? — спросил палач.

— Утопите его в море, — сказал судья.

И убитого горем Каломея потащили к морю.

— Да! И запретите впредь упоминать имя Герострата, — крикнул вдогонку судья и погрузился в размышления о добре и зле.

На следующий день в городе все говорили о негодяе Герострате и о мудром судье.