По прибытии на Восточное побережье кэптен, миссис Нимиц и Мэри сначала нанесли визит родителям миссис Нимиц, которые тогда проживали в Уэллфлите, на полуострове Кейп-Код. Нэнси посещала Си-Пайнс, частную школу в близлежащем Брустере. Кейт, к тревоге ее матери, просто бездельничала в доме бабушки и дедушки. Старшие Нимицы, после краткого пребывания в Уэллфлите, уехали в Вашингтон, где Честер приступил к службе в Морском департаменте. Они долго искали жилье и наконец нашли, как им показалось, то, что они хотели, в Чеви-Чейз, на 34-й Уэст-Кирк-стрит. Это был дом, принадлежащий журналисту Дэвиду Лоренсу.

По уикэндам к родителям на их новом месте жительства присоединялся Чет, второй по успеваемости на третьем курсе Военно-морской академии. Вскоре стало очевидно, что за два года разлуки между отцом и сыном возник психологический барьер. Молодой человек в форме, который появился перед недавним командиром «Огасты»,

был его сыном, но в то же время он был и младшим офицером. Хотя кэптен Нимиц испытывал к Чету более глубокие и теплые чувства, чем к любому из молодых людей, которые служили под его началом на крейсере, он подсознательно поместил сына в ту же самую категорию, что и своих лейтенантов, и соблюдал дистанцию, как старший офицер, который должен быть готов, в случае необходимости, наказать подчиненного. Никогда снова Чет не смог наладить те легкие дружеские отношения с отцом, которые были между ними на борту «Ригеля». У молодого человека подчеркнутая сдержанность старшего офицера вызывала раздражение и он никак не мог избавиться от этого чувства.

Новая должность Нимица — заместитель начальника Бюро навигации — подразумевала главным образом бумажную работу. По сравнению со счастливыми днями на «Огасте» это был просто кошмар. Вместо духа товарищества, который связывал офицеров на крейсере, здесь царила утомительная политическая борьба. Отношения Нимица с руководителем бюро, контр-адмиралом Адольфусом («Долли») Эндрюсом, который тоже был родом из Техаса, были предельно корректными, но отнюдь не дружескими. В отличие от Нимица, Эндрюс был высокомерным человеком с сенаторскими манерами, основным видом деятельности которого была дружба с президентами.

Так как Эндрюс часто отсутствовал на рабочем месте, выполняя поручения своего большого друга президента Рузвельта, Нимицу то и дело приходилось выступать в качестве руководителя бюро. А поскольку министр ВМС Клод Свенсон часто болел, Нимиц время от времени замещал и его. Из-за этих дополнительных обязанностей Честеру приходилось много работать, но благодаря им он узнал такие детали и подробности деятельности Морского департамента, которые позже оказались бесценными.

Чтобы скрыться от чудовищной жары вашингтонского лета, дочери Нимица оставались до августа в Уэллфлите с бабушкой и дедушкой. По их прибытии в Вашингтон миссис Нимиц, следуя своей теории о вреде «праздности», предложила Кейт либо найти работу, либо «пять пойти учиться. Тогда Кейт решила изучить программу библиотечного дела в университете Джорджа Вашингтона. Нэнси поступила в среднюю школу Бетесда и Чеви-Чейз, а Мэри была помещена в детский сад мисс Анджел. Мэри была сначала несчастна, потому что ее однокашники считали тот диалект, который она переняла от ее китайской «амы>, совершенно изумительным и очень, очень забавным.

В конце осени окруженный деревьями дом Нимицев был наводнен листьями, которые забили желоба и водосточные трубы, и кэптену каждый уикэнд приходилось в поте лица расчищать лужайки. Прежде, чем упал последний лист, Нимиц начал искать жилье с меньшим количеством деревьев вокруг. Он нашел то, что хотел, за пределами округа Колумбия, на 39-й стрит, 5515. Новый дом, в который семейство переехало зимой 1935–1936 года, имел еще одно преимущество: рядом находился дом старого друга Честера — Брюса Канага. Поскольку оба работали в Морском департаменте на Конститьюшн-авеню, они могли пользоваться одним служебным автомобилем. Если машина приходила за ними достаточно рано, Честер и Брюс обычно просили высадить их чуть раньше места назначения так, чтобы они могли последнюю милю пройтись вместе.

Для старших Нимицев пребывание в Вашингтоне не было напрасным. Они встречались и общались со многими старыми друзьями. Они могли ездить в Аннаполис, до которого было всего 35 миль, на футбольные матчи и другие спортивные состязания. В Вашингтоне они могли утолить свою страсть к хорошей музыке, постоянно посещая концерты. Музыкальные вкусы Кэтрин были эклектичны, но Честер в основном находил удовольствие в классической инструментальной музыке. Большинство современных музыкальных произведений раздражали его, а опера вгоняла в сон.

Нимиц обнаружил, что в предместьях и окрестностях Вашингтона имеются превосходные места для пеших прогулок. На выходных можно было совершать по-настоящему длинные переходы — по восемь или десять миль. На эти прогулки Нимиц обычно брал с собой друга или кого-нибудь из детей. Иногда он договаривались с женой, чтобы она выехала и подобрала бродяг в конце прогулки или, наоборот, вывезла их, если они хотели вернуться назад пешком.

Вот что Нэнси рассказывала о походной одежде отца: «Задолго до того, как мужчины в Америке начали носить шорты, папа уже носил «бермуды», носки, доходившие до колен, шерстяную рубашку, и довольно засаленную фетровую шляпу с волнистыми полями, которую в жаркую погоду заменяла старая соломенная шляпа».

Прогулки служили не только для укрепления здоровья и для хорошего разговора; еще по дороге можно было собрать множество цветов и грибов. В частных владениях Нимиц, ничуть не смущаясь, нагло выходил прямо на лужайку перед домом, чтобы сорвать интересный экземпляр, при этом хозяева дома вполне могли сидеть на крыльце и с удивлением наблюдать за происходящим. Заметив их, нарушитель оборачивался к ним с обезоруживающей улыбкой, спрашивал, знают ли они о том, что растет у них на лужайке, и вскоре начиналась приятная беседа. Нэнси говорила: «Он был человеком, на которого, я думаю, было невозможно обидеться».

Однажды, на прогулке с приятелем, морским офицером Джорджем В. Бауэрншмидтом, в парке Рок-Крик в Вашингтоне, проявило себя своеобразное чувство юмора Нимица. «Мы сошли с шоссе, — вспоминал Бауэрншмидт, — и брели по тропинке. За поворот уходила свежая колея. Повернув, мы увидели над дверью припаркованного автомобиля макушки голов двух людей. Как и любой на моем месте, я собирался осторожно пройти мимо. Но нет, только не с Честером Нимицем. Он подошел, засунул голову в автомобиль и сказал: «Хороший день, не правда ли?» и ушел, оставив позади двух пораженных людей».

На экскурсии Нимиц обычно брал с собой трость, и не только для того, чтобы опираться на нее. «Она замечательно стучала о тротуар, — рассказывала Нэнси, — ее можно было использовать, чтобы указывать на предметы, чтобы раздвинуть траву, закрывающую цветок или что-нибудь вроде этого, а самое главное — чтобы подцепить ветвь дерева, растущего у забора в чужом саду, и сорвать то, что на ней есть. Это была одна из особенностей отца, которые обычно очень смущали нас с сестрой». Честер Нимиц-младший говорил, что отец «абсолютно не стеснялся украсть пару яблок, если мог дотянуться до них через забор».

На самом деле Нимиц не считал, что сорвать то, что можно достать, — это воровство. Надо сказать, что делиться с путешественниками — традиция Техаса или, по крайней мере, той части штата, откуда Нимиц был родом. Он был бы рад, если бы какой-нибудь бродяга смог дотянуться до плода на любом дереве его собственного сада.

Конечно, не все владельцы деревьев, у которых он воровал плоды, знали о техасских традициях или разделяли взгляды Нимица на великодушие. Был, например, такой случай. Нимиц с другом, гуляя как-то раз, проходили через двор, в котором было дерево, увешанное зрелыми вишнями, причем одна ветка свисала через забор. Нимиц без колебаний потянул и нагнул тростью ветку. Когда он и его приятель были поглощены поеданием вишен, вышла хозяйка дома и начала их ругать, как обычных воров.

Пока леди кричала, на лице Нимица было выражение подлинного сожаления. Потом, когда выговор окончился, он вышел вперед и начал восхищаться ее превосходными вишнями. Потом похвалы переключились на ее дом и земельный участок. Брови леди постепенно перестали хмуриться; ее хмурый взгляд исчез, она начала улыбаться, он улыбнулся в ответ, а потом она предложила ему и его другу столько вишен, сколько они пожелают.

В июне 1936 года Чет закончил Военно-морскую академию и после отпуска ушел в море на крейсере «Индианаполис». Кейт получила диплом по библиотечному делу и получила работу в отделении публичной библиотеки округа Колумбия. Нэнси выдали диплом средней школы, а Мэри, преодолев в значительной степени тенденцию говорить по-английски с китайским синтаксисом, удачно завершила год в детском саду.

Вскоре после окончания членами семьи Нимицев различных учебных заведений их постигло горе. Умерла мать Кэтрин, миссис Фримэн. Из-за этого сорвались намеченные празднества, и не смогли прийти в гости одноклассники Чета. Большая часть семьи уехала в Уэллфлит, а Кейт с отцом остались дома, так как не могли бросить работу. Также на их «попечении» остался огромный окорок, предназначавшийся для отмененных празднеств. Кейт, не слишком опытная в кулинарии и не знавшая, что ветчина может долго храниться, каждый вечер отрезала кусок ветчины к салату. Кейт рассказывала: «Я просто резала и подавала ее к каждому обеду». Потом Кейт с отцом пригласил на обед Канага, и у них, как назло, тоже была ветчина. Нимиц был не слишком разборчив в еде и абсолютно не жаловался. «Он был просто чудо, — продолжала Кейт. — Чем бы его ни кормили, для него это был замечательный обед, лучшая еда на свете». Однако ситуация стала настолько мрачной, что Кейт и ее отец послали миссис Нимиц открытку: «Посетите ветчинную лавку старого Нимица. У нас праздник — Неделя старой ветчины». Кейт говорила, что после этого вообще всю жизнь не могла даже видеть ветчину.

Осенью 1936 года Нэнси начала учиться в университете Джорджа Вашингтона, а Мэри поступила в детский сад при школе Э.В. Браун. Однако у Мэри вскоре заболели уши, и миссис Нимиц пришлось учить ее дома по материалам Кэлверт-Скул. Следующей осенью Мэри, окончательно поправившись, поступила в первый класс школы Сидвелл-Френдз в Вашингтоне. Кейт тем временем перевели в отдел книгооборота главной публичной библиотеки на углу 8-й стрит. Затем она была назначена помощником руководителя музыкального отделения, затем исполняющим обязанности руководителя отделения и, наконец, постоянным руководителем. Получив высокий пост, она помчалась домой вне себя от радости. Подбежав к отцу, подстригавшему лужайку, она воскликнула: «И что ты думал? Я получила постоянную работу!»

С довольным видом Нимиц сунул руку в карман и извлек пятидолларовую бумажку. «Вот, — сказал он. —

Сбегай за угол и возьми бутылку джина — отпразднуем!»

На следующий день начальник Кейт в библиотеке, чопорный тип из Новой Англии, спросил: «О мисс Нимиц, что сказал Ваш отец, когда Вы сказали ему, что Вас назначили новым руководителем музыкального отделения?»

Учитывая обстоятельства, Кейт решила не приводить прямую цитату. «О, — сказала она скромно, — он был очень доволен».

Весной 1938 года Нимиц получил звание контр-адмирала и с радостью узнал, что ему скоро опять предстоит выйти в море. Он намеревался получить адмиральский чин и сожалел, что в его послужном списке нет летной практики. Он подавал заявку на обучение в Пенсаколе, но начало занятий там и его перерывы между назначениями никогда не совпадали.

В середине мая Нимиц получил назначение. В начале июля он должен был прибыть в Сан-Диего, чтобы принять командование 2-й дивизией крейсеров. Выбор времени был хорош в том отношении, что Мэри могла окончить первый класс и поехать на Западное побережье вместе с родителями. Ее сестры остались в Вашингтоне, где они нашли подходящую квартиру с любопытным адресом: «Кью-стрит, 2222».

В других отношениях выбор времени для нового назначения был чрезвычайно неудачен, потому что миссис Нимиц 6 июня должна была присутствовать на спуске субмарины «Сарго» в Гротоне и согласилась быть крестной матерью нового корабля. 18 июня Чет должен был венчаться в часовне верфи острова Мэр, около Сан-Франциско. Чтобы упаковаться, ехать и успеть на все три события, надо было сделать очень многое и сделать быстро.

«Сарго» должным образом окрестили б числа. Миссис Нимиц вспоминает: «Бедная семилетняя Мэри была ужасно напугана сиренами, поэтому ей там очень, очень не нравилось, — и еще она хотела в туалет.

Лучше всего из этой суматошной поездки через континент, — продолжала миссис Нимиц, — я помню тот день, когда мы попали под ливень, и воды было видимо-невидимо. Когда нас всех заботило только то, проедем мы или нет, с заднего сиденья послышался тихий голосок. Мы проезжали кладбище, и из-за дождя цветы на могилах выглядели свежими и великолепными. Мэри сказала: «Правда, здорово, что на могилах цветы? Теперь мы знаем, что, когда мы умрем, у нас тоже будут цветы на могилах». Если бы ситуация ухудшилась, у нас, возможно, очень скоро появились бы такие цветы. Мы с Честером от души смеялись, и это отчасти помогло снять напряжение».

Кэптен, миссис Нимиц и Мэри спешили на свадьбу. Чет вытерпел только две недели сверх двух лет холостяцкой жизни, требовавшихся тогда от выпускников Военно-морской академии. Его невестой была Джоан Лейберн, уроженка Джерси, Нормандские острова. Он встретил ее на приеме на острове Мэр. Она тогда изучала ортодонтию в стоматологической школе Университета Калифорнии в Сан-Франциско.

Честер и Кэтрин дали молодоженам свое сердечное благословение и затем поспешили в Сан-Диего. Там они встретили лейтенанта Престона Мерсера, нового адъютанта Нимица, который также прибыл с Восточного побережья. 9 июля 1938 года кэптен Нимиц взошел на борт флагманского корабля «Трентон» и принял командование дивизией, входившей в состав Американского флота, которым тогда командовал адмирал Клод Блох. 30 июля Нимицу было присвоено временное звание контр-адмирала; отсчет срока службы велся с 23 июня. В этот знаменательный момент его карьеры Честер Нимиц был поражен грыжей, и ему пришлось лечь на операцию. Он должен был остаться в больнице на месяц, и считался негодным к воинской службе в течение нескольких недель после этого. Он стал мрачным и раздражительным. Единственное, что он не мог выдержать — бездействие. Он чувствовал, что из-за внезапного недуга он упускает поистине золотую возможность.

Но удача Нимица не покинула его. Он потерял командование крейсерами, но по выздоровлении получил вместо этого намного более значительный пост командира 1-го дивизиона линейных кораблей. Он принял командование 17 сентября, на борту его нового флагманского корабля «Аризона», в Лонг-Бич. Нимицы, Мерсеры и кэптен Айзек Кидд, командир «Аризоны» — все проживали в районе Оушн-Бульвар, где у Нимицев была квартира на самом берегу. Лейтенант Мерсер и кэптен Кидд скоро узнали, что служба с Нимицем таила в себе неизбежную повинность — прогулки. Каждое утро, когда корабли дивизии стояли в базе, они присоединялись к нему в энергичной обширной экскурсии от домов до пирса.

К этому моменту карьеры Нимиц приобрел заслуженную репутацию человека, который никогда не забывает имена и лица и всегда посылает друзьям открытки или письма с поздравлениями по случаю дня рождения, годовщины или продвижения по службе. Многие поражались больше даже не его доброте, а памяти. Возможно, они не знали, что у Нимица была папка с картами, на которых были записаны важные даты, которые, как думали многие, он держал в голове. На каждой базе или судне какому-нибудь секретарю, писарю или помощнику поручалось хранить эту папку, а также постоянно сообщать Нимицу нужные даты и уведомлять о продвижениях по службе или других почестях, которые выпали на долю внесенных в список.

Однако способность Нимица запоминать людей действительно была уникальна. Доступные источники указывают только один случай, когда он не смог признать и немедленно назвать знакомого. Это было осенью 1938 года, когда Нимицы жили в той береговой квартире в Лонг-Бич. Чет и его жена Джоан, приехавшие в гости на уикэнд, только что возвратились после купания, а адмирал был на кухне и готовил коктейли на всю семью. Зазвенел дверной звонок. В дверях стоял старый седовласый джентльмен.

— Здесь живет адмирал Нимиц? — спросил он.

— Да.

— Хорошо, я как раз очень хочу его видеть.

Вошедший нисколько не смутился при виде молодых людей, чувствовавших себя неловко во влажных купальных костюмах. Те посмотрели на Кэтрин, память которой на имена и лица была почти столь же хорошей, как у мужа. Но она явно не признала гостя. Чет позже задавался вопросом, почему сам он сразу не спросил незнакомца, как его зовут. Так или иначе, его сдерживала неловкость ситуации.

Посетитель, дождавшись приглашения, сел. Он держался с большим достоинством и был очень молчалив. Кэтрин попробовала разговорить его, но без особого успеха. Наконец вошел адмирал с четырьмя бокалами на подносе. Семья вздохнула с облегчением. Сейчас тайна раскроется! Как бы не так. Адмирал Нимиц бросил на посетителя изучающий взгляд и явно потерпел неудачу. Последовала неловкая тишина.

Наконец адмирал спросил: «Хотите коктейль?» Утвердительный ответ дал ему возможность убежать назад на кухню — стратегическое отступление, чтобы все обдумать. Однако когда он возвратился с пятым бокалом и вручил его гостю, семье стало понятно, что адмирал все еще в недоумении.

Обычные люди, привыкшие забывать имена, знают, как справляться с такими ситуациями. Однако для Нимица это был новый волнующий опыт. Никто в семье прежде никогда не видел его таким растерянным. К их смущению, вместо того чтобы оставаться нормальным и дружелюбным, как обычно, он стоял и в упор смотрел на старика. Наконец в глазах адмирала появился радостный блеск.

— Я знаю, кто вы! — воскликнул он, — Вы — начальник Крочетт. Вы были боцманом на канонерке «Пэнэй», когда я был ее командиром на Филиппинах в

1906 году!

— А кто же еще! — сказал старый джентльмен таким тоном, как будто бы вспомнить имя и лицо по прошествии 32 лет — самое обычное дело.

В начале января 1939 года большая часть Американского флота отбыла для проведения учений под кодовым названием «Задача Флота-20» в Карибском бассейне. Адмирал Нимиц остался в качестве старшего морского офицера на Западном побережье. Он командовал 7-м оперативным соединением, состоящим из «Аризоны», большого авианосца, крейсера, нескольких эсминцев, вспомогательных судов и танкера. Это подразделение было оставлено главным образом для отработки таких операций, как дозаправка на ходу и высадка десанта.

«Для меня, как для новоиспеченного контр-адмирала, было большим везением, — писал позже Нимиц, — командовать 7-м оперативным соединением и проводить дозаправку в море со всеми типами судов и при любой погоде. Также надо отметить, что при высадке на остров Сан-Клементс у Калифорнийского побережья наши морские пехотинцы приобрели ценнейший опыт, заключавшийся хотя бы в понимании того, что обычные шлюпки были абсолютно непригодны для такой работы. Потеря нескольких сотен шлюпок в ходе этих учений показала необходимость в разработке десантной техники принципиально новой конструкции, которая отвечала бы требованиям, предъявляемым к десантированию во Второй Мировой войне».

Адмирал Нимиц был доволен, заметив прогресс в методах дозаправки на ходу, который наметился с тех пор, как он и лейтенант-коммандер Динджер разработали эту методику в 1917 году. Теперь он внедрил некоторые новые усовершенствования.

«Учитывая накопленный опыт, — писал он, — и имея более надежные и чувствительные системы контроля скорости и рулевого управления и квалифицированную команду на обоих судах, от канатов между танкером и заправляющимся судном можно избавиться. Танкер ложится на желаемый курс, заправляющееся судно подходит с определенной стороны, и оба судна идут с одинаковой скоростью, соединенные только топливными линиями».

Также Нимиц глубоко интересовался десантированием, поскольку он давно осознал, что основными операциями в вооруженном конфликте между Соединенными Штатами и Японией будет ряд десантных атак, направленных на захват тихоокеанских островов. Морские пехотинцы, которых он вызвал на учения в Сан-Клементе, служили во 2-й бригаде морской пехоты, которая являлась ядром 1-й дивизии морской пехоты, и он фактически готовил их к сражениям на Гуадалканале, мысе Глостер, Пелелу и Окинаве.

В море адмирал Нимиц совмещал работу и физические упражнения, так как, прогуливаясь по палубе «Аризоны», обычно проводил серьезные беседы с одним или несколькими офицерами своего штаба. По привычке он добавлял непринужденности даже в профессиональные разговоры с помощью его бесконечного запаса веселых историй. Офицеры заключали пари на то, что никто не сможет принести Нимицу историю, которую бы он не слышал, и не сохранилось никаких сведений о том, что кто-нибудь из них когда-либо выигрывал пари.

Адмирал Нимиц набрасывался на работу с каким-то радостным энтузиазмом, который оказался весьма заразительным. Офицеры, которые служили с ним тогда, вспоминают, что никогда они не работали усерднее и не веселились так, как в ходе тех учений. Весной 1939 года все оперативное соединение было разочаровано не меньше, чем сам адмирал, когда Нимиц получил распоряжение сдать командование. Он должен был возвратиться в Морской департамент как начальник Бюро навигации.

В краткости службы Нимица на плавающем соединении не было ничего необычного, так как старшие и высшие офицеры тогда быстро и регулярно меняли места службы, ни один не служил в одной должности больше года. Многие считали, что командные посты на боевых кораблях передавались по кругу среди самых многообещающих контр-адмиралов, чтобы дать им опыт, необходимый в том случае, если Соединенные Штаты будут вовлечены в войну. И если командование 1-й дивизией линейных кораблей и 7-м оперативным соединением было испытанием способностей Нимица, он прошел его с честью.

В июне 1939 года адмирал Нимиц с женой и Мэри вернулись в Вашингтон. Они, к счастью, обнаружили, что в квартире на Кью-Стрит 2222 до сих пор живут их две старших дочери. Кейт и Нэнси, приходя домой — одна после школы, другая после работы, — теперь обычно обедали с родителями. Нимица серьезно беспокоил тот факт, что в его отсутствие Нэнси приобрела крайне левые, даже просоветские, убеждения. В университете Джорджа Вашингтона она даже просила принять ее в Лигу Молодых Коммунистов, и, к ее ужасу, ей было отказано из-за ее «буржуазного происхождения». Адмирал решил не спорить, веря, что природный ум Нэнси направит ее снова на рациональный путь. Были, однако, и трения. Как-то раз, вскоре после начала Второй Мировой войны, Нэнси за обедом с удовольствием пересказала слух о том, что линейный корабль «Роял Оук», недавно потопленный немецкой подлодкой, был на самом деле уничтожен самими британцами, чтобы вызвать сочувствие со стороны других государств. Для Нимица это было уже слишком. С чем-то вроде отвращения на лице он положил его вилку и холодно сказал: «Люди, которые верят такому, поверят чему угодно».

В тот же период семья Нимицев однажды совершала плавание по реке Потомак на яхте «Секвойя» в качестве гостей морского министра. Идя вниз по течению, «Секвойя» встретила президентскую яхту «Потомак», над которой развевался президентский флаг. «Конечно, — говорила Нэнси, вспоминая случай несколько лет спустя, — все на «Секвойе» выскочили на палубу и стояли по стойке “смирно”, пока проходила президентская яхта. Мы все были в каюте, когда спустился старшина и сообщил, что проходит “Потомак”. Папа пошел на палубу, а я сказал довольно грубо: “Я не уверена, хочу ли я приветствовать Рузвельта”. Он сказал: “Приветствуешь ты Рузвельта или нет — твое личное дело, но президента ты приветствовать будешь”». — «Это запомнилось», — добавила Нэнси.

Когда адмирал Нимиц стал начальником Бюро навигации, Соединенные Штаты вели самую крупномасштабную гонку военно-морских вооружений в истории. В первом акте Винсона (1934 год) предусматривалось строительство более чем ста кораблей и судов, включая те, что строились на замену старым. Второй акт Винсона, принятый в 1938 году в ответ на вторжение Японии в Китай и аннексию Германией Австрии, устанавливал финансирование военно-морской программы судостроения в размере миллиарда долларов в год. Задачей бюро было обеспечение призыва, обучение моряков и назначение их на службу в этот быстро растущий флот.

Нимиц начал с нещадной борьбы с бюрократизмом и упрощения процедур. Одновременно он начал наращивание сил. Так — как большинство предложенных им мер требовало утверждения в конгрессе, он должен был часто появляться в здании Комитета по военно-морским делам. Там ему посчастливилось завоевать дружбу и огромную поддержку председателя, Карла Винсона.

Чтобы привлечь кандидатов, Нимиц поместил в газетах рекламные объявления и вдохновенные истории, рассказывающие о преимуществах службы на флоте. Он ускорил поступление военнослужащих на службу, увеличив учебные базы в Сан-Диего, Норфолке, Ньюпорте и на Великих озерах и сократив основной курс подготовки призывников с восьми до шести недель.

В Военно-морской академии, главном поставщике строевых офицеров для регулярного флота, он увеличил контингент учащихся, главным образом за счет разрешения каждому конгрессмену ежегодно назначать пять вместо обычных четырех кандидатов. В то же самое время он временно сократил курс обучения с четырех до трех лет. Выпускникам учебных центров по подготовке офицеров запаса было разрешено переходить из запаса в регулярный флот, и число центров в колледжах и университетах было увеличено с 8 до 27. Также разрешение на переход в регулярный флот было дано летчикам-резервистам и отдельным мичманам, старшинам и лейтенантам.

С началом войны в Европе президент объявил состояние ограниченного чрезвычайного положения и призвал офицеров запаса на добровольной основе. После падения Франции он объявил неограниченное чрезвычайное положение и призвал к действительной службе всех оставшихся резервистов и выпускников военно-морских училищ, Военно-морской академии и центров подготовки.

Неиссякаемым источником морских офицеров запаса была новая программа «V-7» Бюро навигации, в ходе которой кандидаты, в основном недавние выпускники колледжей, обучались месяц в море и три недели на берегу, а затем увольнялись в запас в звании лейтенанта. Чтобы помочь управлять учреждениями на берегу и тем самым допустить офицеров регулярного флота служить в море, во флот вернулись отставные офицеры, и некоторые классы специалистов призывались непосредственно из запаса ВМС.

Делопроизводителей и прочих невоенных работников Нимиц предпочитал набирать из персонала государственной службы. Он отказался возрождать практику Первой Мировой войны, когда офицеры запаса — мужчины и женщины — выполняли гражданскую работу. В течение той войны почти 13 ООО женщин, которых называли писарями, были призваны для выполнения лишь конторских работ.

«Хоть этот план тогда и соответствовал потребностям Бюро и Департамента, — писал Нимиц, — за почти четверть века он обошелся флоту в круглую сумму. Эти писари и другие, которые выполняли обязанности, возложенные теперь на клерков государственной службы, имели право на все правительственные льготы, полагавшиеся военнослужащим, — премии, пенсии, медицинское обслуживание и т. д., на что уходили тысячи долларов государственных средств уже после окончания их службы».

Нимиц был особенно оппозиционно настроен к возобновлению призыва женщин-писарей. Он заключил, что они были вообще худшими работниками, нежели клерки государственной службы. Другая, более личная, причина для его возражений заключалась в его стойком отвращении к женщинам в военной форме. Едва ли стоит уточнять, что он не имел никакого отношения к учреждению в 1942 году организации женщин-добровольцев.

В период между назначением Нимица на пост руководителя Бюро навигации и 15 мая 1941 года численность персонала государственной службы в Бюро повысилась с 280 до 950 человек. О них Нимиц писал: «Для меня является большим удовольствием увековечить на этих страницах благодарность за лояльную работу большинства служащих, как старых, так и новых. Мало кто из них не был исполнен желанием защищать свою страну. Многие на добровольных началах работали сверхурочно, не только после рабочего дня, но и по воскресеньям».

Представительницей лояльной «старой гвардии» служащих была миссис Горман, пожилая леди, которая хромала и ходила, опираясь на трость. Ее одеяние, которое выглядело бы модным в годы ее юности, включало высокие ботинки на шнуровке и высокий жесткий воротник, поддерживаемый в прямостоячем положении полосками кости с каждой стороны. Короче говоря, она выглядела абсолютно карикатурно, но у адмирала Нимица она вызывала почтение и симпатию. Он говорил жене: «Самой зарабатывать себе на жизнь — настоящий подвиг для женщины в таком возрасте».

Миссис Горман, чувствуя отношение адмирала к ней, взяла за правило подстерегать его в коридоре. Когда она заметила, что он проходит мимо ее офиса в одно и то же время каждый день по пути к комнатам отдыха, она регулярно брала трость и стакан для воды и шла в том же направлении, и ей обычно удавалось перехватить его на обратном пути и завязать разговор. «Черт побери, — сказал в конце концов адмирал, не подозревающий, что встречи спланированы заранее. — Мне придется сменить время приема пищи, потому что мне просто не о чем говорить с миссис Горман».

Адмирал Нимиц, предвидя, что Бюро скоро перерастет выделенные ему кабинеты, заранее начал добиваться помещений большей площади. Наконец в 1941 году под Бюро были отданы просторные помещения в Арлингтоне, штат Вирджиния. Сам Нимиц задержался с переездом из старого здания до тех пор, пока в смежном с его новым арлингтонским офисом помещении не был по специальному заказу оборудован туалет — как говорят, для того, чтобы избегать встреч в коридорах с разными восхищенными старыми леди. Нимиц таким образом оказался физически отделен от его бюро во время нападения на Перл-Харбор. Ему приходилось постоянно пересекать Потомак то в одну, то в другую сторону, когда к проблемам, связанным с быстрой мобилизацией, прибавились проблемы с убитыми и ранеными. 16 декабря 1941 г. измученный руководитель Бюро навигации получил от морского министра Нокса ужасную новость о назначении его командующим Тихоокеанским флотом.

По приезде домой, как мы помним, он рассказал новости миссис Нимиц. На обеде тем вечером, помимо Кейт, Нэнси и Мэри, была Джоан, которая приехала к свекру и свекрови, пока Чет был в море на подводной лодке «Стерджен».

Адмирал был непривычно молчалив. Атмосфера была наполнена торжественностью. Наконец Нимиц заговорил, и его голос был мрачен.

— Теперь у меня есть некоторые новости, — сказал он, — но это не для печати.

Звонко, в унисон, Кейт и Нэнси воскликнули:

— Ты едешь в Перл-Харбор!

Тяжелая атмосфера сразу рассеялась.

— Я же говорила тебе, что они догадаются, — сказала миссис Нимиц со смехом.

В конце обеда командующий флотом взял блокнот и карандаш. Ожидая, что его разыщет пресса, как только о его назначении будет объявлено, он обдумывал публичное заявление. Наконец он написал: «Это — большая ответственность, и я сделаю все, чтобы оправдать оказанное мне доверие». Он передал блокнот по кругу: «Это нормально звучит?» Все подтвердили, что это было прекрасно. Когда блокнот дошел до Кейт, она вырвала лист. «Я уверена, что это — история, — сказала она, кладя его в карман, — так что сделай еще копию».

Нимиц снова написал: «Это — большая ответственность, и я сделаю все, чтобы оправдать оказанное мне доверие».

Нэнси вырвала и этот лист, сказав:

— А это оставлю себе я.

— А мне копию?! — потребовала Джоан, и адмирал, снова выписав слова, вручила лист ей.

Тогда, наконец, будущему командующему на Тихоокеанского флота разрешали написать копию заявления для себя и для прессы.