В конце дня субботы 25 июля 1942 года трое молодых офицеров штаба Тихоокеанского флота поднялись на холм Макалапа к неподалеку от места жительства старших офицеров со смешанными чувствами рвения и тревоги. Лейтенанты Артур Бенедикт и Джон Г. Роенигк, переводчики с японского языка, и лейтенант резерва ВМС Джеймс Бассет, помощник офицера по связям с общественностью, собирались обедать с шефом в его апартаментах, большом обшитом вагонкой доме, который адмирал Нимиц занимал вместе с адмиралом Спрюэнсом, его новым начальником штаба, и с кэптеном Жендро, флотским хирургом.

Как только молодые люди повернули к дому, подъехал знакомый длинный черный «бьюик», и из него вышел адмирал Нимиц в белом кителе. Он возвращался со свадьбы. Лейтенанты решили погулять некоторое время неподалеку, чтобы у их начальника было время освежиться и, возможно, переодеть форму. Наконец они поднялись по трем лестничным пролетам, ведущим к дому, и были пропущены караульным морским пехотинцем и филиппинским поваром. Нимиц поспешил через комнату, поздоровался с гостями, сказав повару: «Сообщите мне, когда наверху будет готово».

Нимиц вывел гостей наружу через задний ход, чтобы показать домашнюю живность — собаку-полукровку и четырех мангуст в клетке. Последних поймали для того, чтобы Перес, филиппинский стюард, увлеченный таксидермист-любитель, набил из них чучела. Собака так и норовила откусить мангустам носы, лаяла и тянула влажную морду к клетке, а они повизгивали и рычали на неё.

Вернувшись внутрь, адмирал показал образец искусства стюарта, довольно коряво набитое чучело мангуста. Он сказал, что как-то раз у него в гостях было трое штабных офицеров, и Перес никак не мог поучаствовать в разговоре. Стюард был расстроен, но обещал кое-что смастерить, и вот что он сделал.

— Мы ели этого зверя, — сказал Нимиц. — Следующим утром мангуста, уже набитая, появилась на буфете. Мы и не знали, что мы едим.

Вошел повар и объявил, что «наверху» готово, после чего адмирал спросил лейтенантов, не хотят ли они выпить. Они, конечно, не отказались, и он повел их вверх по лестнице. По пути они прошли мимо рабочего стола адмирала и карт Тихоокеанского региона, закрепленных на чертежной доске, подпертой козлами. «Это — хобби», — сказал Нимиц с улыбкой.

Они вошли в маленькую затемненную комнату с пятью стульями с прямыми спинками и столом, на котором стояло две бутылки ликера, бутылка горькой настойки, фрукты для коктейля, ковш со льдом и поднос с закусками. «Бурбон или оке?» — спросил Нимиц.

— Я — поклонник бурбона, — сказал Бассетт. Бенедикт и Роенигк заказали оке — сокращение от «околехао», крепкого гавайского ликера. Нимиц выбрал бурбон, а из обоих ликеров приготовил коктейли, причем на ликер не поскупился. Позже они выпили еще по одной. «Крепкий, как пинок мула, — вспоминал Бассетт, — но великолепный».

Вскоре к ним присоединился адмирал Спрюэнс. Он взял приготовленный для него бокал томатного сока. Нимиц предложил подкрепить сок глотком оке. «Нет, — сказал Спрюэнс, — я не думаю, что это хорошо. Яд и противоядие в одном стакане? Нет, пожалуй, воздержусь».

Нимиц вспомнил, что Объединенная организация обслуживания (USO) хотела привезти на Гавайи актеров театра и кино, чтобы развлечь войска. Радоваться этому Нимицу не давало его предубеждение против женщин в зоне боевых действий. «Когда Эммонс сделает письменное заявление о том, что по его мнению, это место достаточно безопасно для присутствия посторонних, — сказал он, — вот тогда я дам добро на приезд этих кинозвезд, но не раньше».

«Говорю вам как старый подводник, — продолжал Нимиц, — Нет ничего в мире, что могло бы помешать японской лодке всплыть как-нибудь темной ночью у Гонолулу, выпустить 25–30 снарядов по береговым постройкам, а потом погрузиться и уйти малым ходом. Мы бы никогда ее не поймали. Конечно, я думаю, что сюда они никогда не доберутся, — здесь он имел в виду Перл-Харбор. — Я бы, например, не смог».

Спрюэнс согласился, что вражеские субмарины вряд ли проникнут в гавань. Нимиц проворчал: «Черт, я не знаю, чем эти японцы руководствуются на своих подлодках. Кажется, что они больше интересуются разведкой, чем потоплением наших судов, по крайней мере сейчас».

Кто-то вспомнил, что на островах проживают девять тысяч молодых людей японского происхождения. Нимиц высказал мнение, что их нужно призвать и послать на африканский фронт, где им не пришлось бы воевать с японцами. «Они — хорошие бойцы», — сказал он.

Филиппинский повар появился внизу лестницы и кивнул. Нимиц кивнул в ответ, и они, наспех выпив по последнему коктейлю, спустились в столовую. Нимиц гордо объявил, что к обеду будет подан специальный бефстроганов, приготовленный по рецепту его дочери.

Гости согласились, что главное блюдо было восхитительным, но еще их ждал десерт — мороженое с авокадо.

После обеда Нимиц снова начал разговор. Он вспомнил несколько анекдотов, тут же признавшись, что когда он получил звание кэптена, его жена сказала ему, что рассказывать «эти ужасные истории» — ниже его достоинства. Однако он все равно рассказал — о китайских распутных девках, которым нравились мужчины с татуировками в виде драконов на груди, и о молодом моряке, испугавшемся первого прыжка с парашютом. Последняя история явно была свежей. Сержант сказал ему: «Не волнуйся, просто дерни за вытяжной трос. Если парашют не откроется, потяни вытяжной трос запасного парашюта. После приземления фургон с базы заберет тебя в лагерь». Моряк прыгнул. Когда он потянул первый трос, ничего не случилось. Когда он потянул второй, опять ничего не случилось. Глядя вниз, он сказал: «Держу пари, что этого проклятого фургона там тоже не будет».

Один из лейтенантов вспомнил, как он выезжал в один из армейских лагерей на Оаху и обнаружил, что войска скучают и тоскуют по дому.

«Мягкие, они слишком мягкие, — сказал Нимиц. — Они должны учиться быть твердыми. У них нет никаких проблем. Им только кажется, что они есть. Мы собираемся остаться здесь надолго, и им придется привыкнуть к этой мысли».

Около девяти часов вечера обедающие отодвинулись от стола, и Нимиц сказал: «Пойдемте подышим свежим воздухом» — так он обычно давал понять, что вечер закончен. Они вышли. Молодые люди тут же надели фуражки, но адмирал Нимиц был без головного убора, и его седые волосы отливали серебром в лунном свете. Было слышно, как насосы перекачивают жидкую грязь из гавани в кратер потухшего вулкана Макалапа. Нимиц сказал Спрюэнсу: «Как будто дождь стучит по жестяной крыше, правда, Рэй?». Спрюэнс кивнул.

Нимиц продолжал: «Под эти звуки, наверное, хорошо засыпается?» Спрюэнс снова кивнул.

Молодые лейтенанты уже собирались уезжать, и Бассетт спросил Нимица:

— Я слышал, Вы много читаете ночью, сэр. Это правда?

— Совершенно верно, — ответил адмирал. — Я читаю с трех до пяти каждую ночь.

— С трех до пяти! Когда же Вы спите, сэр?

— Ну, я ложусь в десять и сплю до трех, а потом я позволяю себе еще вздремнуть — с пяти до без пятнадцати семь.

Бассетт, будущий романист и редактор, той ночью записал в его дневнике:

«Так вот каково это — быть адмиралом. Адмирал Нимиц — человечный, приятный, сердечный, оригинальный, доброжелательный человек — лучший штабной офицер, с которым я когда-либо встречался, но на этих широких, ссутуленных плечах лежит такая ответственность, которую и представить сложно. Я заметил за столом, когда он рассуждал о проблемах, как он складывал свою салфетку красивыми складками. Он — замечательный человек. Боже, дай ему сил и направь его. Мы так нуждаемся в нем».

Как-то позже Нимица спросили, какой период в Тихоокеанской войне доставил ему самое большое беспокойство. Он ответил: «Все первые шесть месяцев». Эти месяцы прошли, и разгар лета 1942 года был своего рода передышкой для адмирала. Американский Тихоокеанский флот потеснил японцев в Коралловом море и разбил их при Мидуэе. Теперь верховное командование Тихоокеанскими секторами столкнулось с задачей перехода к наступлению против превосходящих сил противника. Перспективы были весьма туманными, японская угроза оставалась, но ситуацией можно было управлять гораздо в большей степени, чем прежде. Нимиц, естественно, был наполнен оптимизмом и с уверенностью смотрел в будущее.

К тому же к этому времени он окружил себя людьми, с которыми ему было легко работать. В штабе, унаследованном им от предыдущего командующего, что и говорить, были способные офицеры и некоторых из них он позже снова возьмет в свой штаб, но им на смену пришли люди, с которыми у него было полное взаимопонимание. Руководил штабом Спрюэнс, тихий, осторожный и компанейский человек, который разделял страсть Нимица к прогулкам, плаванию и симфонической музыке. Нимиц обнаружил, что Спрюэнс постоянно подает свежие идеи и замечательно реализует его собственные. Они совещались за завтраком, во время прогулок от дома до штаба и обратно, несколько раз в течение рабочего дня, а иногда — во время их долгих пеших походов. По вечерам, когда они обычно принимали гостей, их беседы были менее серьезными и более непринужденными.

Спрюэнс перед службой в Перл-Харборе недооценивал Нимица, с которым он сталкивался только в неофициальной обстановке дружеских компаний, а на мероприятиях такого рода Нимиц всегда держался в простой, даже несколько фамильярной манере, за которой скрывался острый, целеустремленный ум и богатейшая эрудиция. Теперь, когда Спрюэнс служил вместе с ним, перед ним предстал абсолютно другой Нимиц. «Чем лучше я его узнавал, — говорил он, — тем больше я восхищался его умом, непредубежденностью и его готовностью воспринимать новые или оригинальные идеи и прежде всего его непоколебимым бесстрашием и решительностью в ведении боевых действий». В другом случае он заметил: «Он — один из тех немногих людей, которых я знаю, кто никогда не знал, что значит страх. Очень характерной для него была его реакция каждый раз, когда мы подолгу думали о том, как победить японцев. В таких случаях он всегда говорил: «Давайте пойдем и сделаем это!»»

В августе в Перл-Харбор прибыл лейтенант Артур Ламар, личный помощник адмирала Нимица. Нимиц был очень рад, что с ним опять работает его прежний адъютант. Он пытался вызвать Ламара начиная с января, но адмирал Джекобс не позволял ему оставлять Бюро навигации, которое теперь называлось Бюро персонала ВМС. Ламар быстро начал заботиться об адмирале, предугадывая его запросы и ограждая его от ненужных посетителей, и проявлял такую преданность, что заработал неприязнь у кадровых военных, которых раздражал сам тот факт, что резервист оказался так близко к трону.

Вскоре после прибытия Ламара было наконец достроено и занято новое здание штаба верховного командования, строительство которого на холме Макалапа продолжалось с самого начала года. Это было надежное здание из белого бетона, с двумя наземными и одним подземным этажом. По периметру обоих наземных этажей проходили широкие веранды, или ланаи, заменявшие коридоры, из которых был доступ к офисам и залам заседаний. Этаж под землей, где находился отдел связи, был оборудован насосными установками для воды и воздуха и предназначался для того, чтобы сопротивляться осаде, которая не казалась невозможной, когда строительство только начиналось.

Адмирал Нимиц был доволен переездом с задымленной базы подлодок в продуваемый всеми ветрами штаб на холме. В его новом кабинете было два окна, из которых открывался вид одновременно на часть залива Перл-Харбор внизу и на красочную горную цепь Кулау в отдалении. Адмирал сидел в углу за плоским двойным столом. Кроме стола, в офисе были только стулья из расщепленного бамбука.

Сразу около здания морские пехотинцы, по рекомендации доктора Жендро, оборудовали пистолетный тир. Доктор заметил, что у его соседа по дому слегка дрожат руки. Поставив диагноз — нервное перенапряжение, Жендро проконсультировался со специалистами-неврологами, которые рекомендовали для расслабления учебную стрельбу, потому что во время стрельбы из пистолета нельзя думать ни о чем ином, кроме нажатия на курок. Сразу после утреннего заседания Нимиц обычно отдыхал в тире, чаще всего в сопровождении Ламара. Однако в любое время дня можно было слышать, как он стреляет где-то в отдалении. Это означало, что он решает какую-то неприятную проблему и ему нужно прочистить мозги. Спрюэнс часто присоединялся к Нимицу в стрельбе, но в «подковки» с ним играть не любил. «Я никогда толком не умел играть в эту игру, — рассказывал Спрюэнс. — Он всегда побеждал, с любой руки».

Присоединиться к Нимицу в любой игре в любое время был готов только один человек — кэптен Джон Рэдмэн. Он заменил коммандера Картса на должности офицера связи в штабе и всегда любил спорт и всевозможные игры. Его квартира находилась по соседству со штабом, и Нимиц часто звал его в конце дня поиграть в «подковки». Рэдмэн в свою очередь обнаружил в военно-морском госпитале в Айеа на склоне холма неподалеку от Макалапа прекрасный кегельбан. Нимиц, Рэдмэн и другие штабные офицеры периодически поднимались на холм, чтобы поиграть в боулинг против команды врачей; проигравшая команда платила за кока-колу.

Главной задачей Нимица и Спрюэнса был переход от оборонительной тактики к наступлению и подготовка к предстоящему вторжению на острова Санта-Круз и на занятые японцами Гуадалканал и Тулаги (Соломоновы острова). Занятие этих южных позиций американскими силами составляло первую задачу плана Объединенного комитетов начальников штабов по продвижению к японской базе Рабаул на островах Бисмарка.

Полное стратегическое командование выполнением первой задачи осуществлял подчиненный Нимица, вице-адмирал Гормли, командующий вооруженными силами в южной части Тихого океана. Нимиц стремился предоставлять ему всю возможную поддержку, не вмешиваясь при этом в его дела. Он поддержал предложение Гормли организовать авиабазу на Эспириту-Санто (Новые Гебриды), откуда бомбардировщики командующего ВВС Южно-Тихоокеанского сектора контр-адмирала Джона С. («Слу») Маккейна смогут достичь Гуадалканала и его окрестностей. Нимиц предоставлял силы огневой и авиационной поддержки. Последние включали «Энтерпрайз», «Саратогу» и «Уосп», который только что прибыл из Атлантики. К «Энтерпрайзу» он добавил новый быстроходный линейный корабль «Норт Кэролайн», который только что прибыл на Тихий океан. Для защиты Гавайев он оставил только бомбардировщики и старые линейные корабли Пая.

Так как связаться с адмиралом Хэлси было все еще невозможно, Нимиц приказал Фрэнку Джеку Флетчеру принять командование экспедиционным корпусом и наконец выхлопотал для него у адмирала Кинга повышение до вице-адмирала. Под началом Флетчера, но фактически независимо от него, контр-адмирал Ричмонд Келли Тернер должен был командовать силами десанта. Высаживать предполагалось 1-ю дивизию морской пехоты под командованием генерал-майора А. Арчера Вандегрифта. Ее доставляли из Новой Зеландии кораблями из состав сил генерала Макартура, среди которых были три австралийских крейсера. Генерал Макартур также должен был обеспечить дополнительную воздушную разведку с Новой Гвинеи.

План вторжения носил кодовое название «Уочтауэр» (Сторожевая башня), но ввиду того, что силы союзников были ограничены, а сопротивление предполагалось серьезное, расстроенные разработчики и участники начали называть ее «Операция Шнурок». Гуадалканал и Тулаги были в пределах досягаемости японских самолетов, базировавшихся в Рабауле и на верхних Соломоновых островах. Японский флот, несмотря на его потери при Мидуэе, был все еще достаточно мощным; помимо эсминцев, крейсеров и быстроходных линейных кораблей, он включал авианосцы «Секаку», «Дзуйкаку», «Дзунье» и «Хийо» и легкие авианосцы «Хосе», «Дзуйхо» и «Рюдзе». Было известно, что на одном Гуадалканале были больше чем пять тысяч японских «бойцов джунглей». Такие отряды в свое время разбили американцев на Филиппинах, британцев в Малайе и голландцев на Яве.

Адмирал Гормли и генерал Макартур встретились в Мельбурне на второй неделе июля, чтобы обменяться соображениями и скоординировать планы. Их встреча не была продиктована какими-то безосновательными страхами. Выражая свое мнение, Гормли с Макартуром возражал Кингу и Нимицу — как против самой операции, так и против назначенной даты ее проведения — 1 августа.

Начинать операцию «Уочтауэр» без наращивания сил союзников в регионе было, по их мнению, равносильно провалу.

Кинг взорвался. Он сказал генералу Маршаллу: «Три недели назад Макартур заявил, что, если бы ему были предоставлены десантные подразделения и два авианосца, он мог бы пробиться прямо к Рабаулу… Теперь ему кажется, что он не сможет не только провести такую крупномасштабную операцию, но даже занять Тулаги». Гуадалканал должен быть взят, настаивал он, прежде, чем японцы смогут подготовить свое летное поле и использовать его для поддержки наступления через Новые Гебриды на Новую Каледонию, чтобы перерезать линию поставок из Австралии в Соединенные Штаты. Адмирал Нимиц и Объединенный комитет начальников штабов согласились с Кингом. Их единственной уступкой Гормли была отсрочка начала операции до 7 августа.

То, что пессимистичный Гормли остался со своим штабом на своем флагмане — старом вспомогательном корабле «Аргонна», в Нумеа, далеко от места проведения боевых действий, было, возможно, даже к лучшему. Ключевыми фигурами в командовании первой крупномасштабной десантной операцией вооруженных сил США в войне были Флетчер, Тернер и Вандергрифт. Ввиду того что силы были неравны, было очевидно, что их главная надежда на успех — во внезапности. Нужно было закрепиться на Гуадалканале и близлежащем Тулаги прежде, чем враг сможет серьезно среагировать. С Санта-Круз пришлось немного подождать. Задача достижения внезапности сильно усложнялась тем, что японцы 1 августа произвели большие изменения военно-морского кода JN25, очевидно, перемешав кодовые группы. Тем вечером в сводке верховного командования Тихоокеанским флотом было записано: «Чтобы выяснить направление развертывания сил противника, мы должны произвести почти полный анализ перемещений вражеских формирований».

Адмирал Нимиц тем временем подготовил подразделение подполковника Эванса Ф. Карлсона из 2-го рейнджерского батальона морской пехоты к высадке на удерживаемый врагом атолл Макин, один из островов Гилберта. Для транспортировки и поддержки десантников использовались 2700-тонные субмарины «Аргонаут» и «Наутилус». Цель этой операции по замыслу командования заключалась в том, чтобы одновременно и отвлечь внимание японцев от операции Гуадалканал — Тулаги, и воспрепятствовать возможным планам японцев провести наступление от островов Гилберта — через острова Эллис к Самоа или Фиджи, чтобы разорвать коммуникации США — Австралия в одной из этих точек.

В районе Фиджи экспедиционный корпус провел репетиции высадки десанта, а его командование провело свое единственное совещание. С Фиджи корпус должен был взять курс на запад к Коралловому морю, а затем к северу, приблизившись к цели в ночные часы. Обстрел побережья островов должен был начаться при первых лучах солнца. Морские пехотинцы должны были начать высадку в 8:00 утра по местному времени,

7 августа 1942 года, по восточной долготе. В Перл-Харборе это было бы 10:30 утра 6 августа.

Утром 6 августа офицеры штаба были в своих кабинетах в ожидании новостей, но проходили часы, и никаких сообщений из южной части Тихого океана не поступало. Радиоприемники штаба передали первую информацию, но полученную не из своих источников, а из японских передач, постоянно транслировавших призывы о помощи к своему командованию в Тулаги. Гарнизон острова был потрясен американским нападением. Адмирал Нимиц передал информацию адмиралу Кингу в Вашингтон, добавив: «Наконец-то началось!» В 16:00 Нимиц снова телеграфировал Кингу: «От Гормли никаких вестей. Наши силы высадились на Тулаги приблизительно в 8:30, и с тех пор радио молчит. Радио Гуадалканала тоже не слышно. Противник выслал 18 бомбардировщиков из Рабаула, и, очевидно, к Тулаги движутся подлодки». В результате анализа передвижений не было обнаружено никаких крупных формирований противника на переходе морем. Очевидно, японцы решили, что вторжение на Тулаги — Гуадалканал было не более чем единичным набегом. Радиоразведка, временно неспособная читать JN25, тем не менее давала полезную информацию.

Качество связи, с другой стороны, оставляло желать лучшего. 7 августа, на второй день вторжения, до штаба доходили только фрагменты сообщений, но и по ним Нимиц мог заключить, что операция проходила удовлетворительно. Однако в конце дня было получено два тревожных сообщения: вылетевшие на разведку самолеты обнаружили группу вражеских кораблей, точный состав которой установить не удалось. Корабли шли в направлении Гуадалканала — Тулаги, в то время как адмирал Флетчер, сославшись на необходимость пополнения запасов топлива, убрал из района все три группы авианосцев, оставляя морскую пехоту и десантные корабли без какого-либо прикрытия с воздуха.

Вскоре после рассвета 8 августа на флагманском корабле Флетчера «Саратога», который к тому времени ушел далеко на юго-восток от Гуадалканала, был принят обрывок тревожного радиосообщения. Радиограмма, похоже, была от Тернера, который был одним из командующих боевыми действиями, и сообщала, что ночью произошло сражение у острова Саво, к северу от Гуадалканала.

Весь день радиостанции штаба верховного командования перехватывали радиограммы Гормли на различных частотах и пытались различными способами установить контакт с Тернером. Невозможность наладить связь могла объясняться атмосферными условиями в районе Гуадалканала, которые были неблагоприятны для радиоволн, неполадками в передатчике на флагмане Тернера или, что было наиболее вероятным, дезорганизацией радиокоммуникаций в южной части Тихого океана. Радио Токио тем не менее прослушивалось достаточно ясно, и по нему объявили, что к настоящему времени в ходе кампании на Соломоновых островах японские силы потопили или повредили одиннадцать транспортов и семнадцать «англо-американских военных кораблей», включая несколько крейсеров. Один свидетель вспоминает, что в то утро адмирал Нимиц много стрелял в тире.

Без сомнения, в течение следующих трех дней Нимиц стрелял еще больше, потому что только вечером 11 августа в штабе командования ВМС южной части Тихого океана было получено сообщение, которое Тернер отправил ранним вечером 8-го (по времени Перл-Харбора). В течение предыдущей ночи, согласно сообщению Тернера, в ходе, боевых действий, позже названных сражением у острова Саво, японские корабли, ведя огонь из орудий и используя торпеды, прорвались сквозь двойной строй союзнических кораблей, которые охраняли входы в пролив Саво.

Тернер доносил:

«Тяжелый бой продолжался приблизительно 40 минут. Сколько потерял противник — неизвестно…. Мы потеряли [тяжелые крейсера] «Астория», «Винсеннес», «Куинси», «Канберра»; [тяжелый крейсер] «Чикаго» был поражен торпедой в носовую часть; [эсминцы] «Ральф Талбот», «Паттерсон» были серьезно повреждены. Мы понесли серьезные потери, однако большую часть людей удалось спасти. Атака не достигла ни транспортов, ни десанта.

Транспорты остались здесь для выгрузки продовольствия и боеприпасов; разгрузка займет 30 дней. У нас осталось всего четыре боекомплекта. Ушли сегодня вечером через пролив Лунго, опасаясь нового серьезного нападения».

Другими словами, вражеские силы, состоявшие, как выяснилось позже, из пяти тяжелых и двух легких крейсеров, совершили ночное нападение, потопив один австралийский, три американских тяжелых крейсера и повредив три других американских военных корабля. Это был самый серьезный урон, когда-либо нанесенный американскому флоту.

Следующим вечером Тернер вывел все оставшиеся силы из района Гуадалканала и прибыл в штаб командования Южно-Тихоокеанским флотом в Нумеа. Без прикрытия с воздуха выбора у него не было, но его отход подразумевал, что морские пехотинцы остались с теми запасами, которые удалось разгрузить с транспортов за три дня между воздушными нападениями. Это также подразумевало, что ничто не мешало японцам придти с превосходящими силами и забрать обратно острова вместе со внушительным количеством американских военнопленных.

Когда дурные вести от Тернера дошли до Перл-Харбора, адмирал Нимиц был в его офисе с офицерами его штаба и ждал вестей с юга. Дежурный офицер, коммандер Ральф Офсти, принес сообщение из отдела связи. Нимиц прочел его вслух. Он ничем не выдал ни потрясения, ни гнева, но всем присутствующим было видно, что его оптимизм был поколеблен.

Морским пехотинцам на Гуадалканале и Тулаги адмирал Нимиц послал ободряющую радиограмму. Для Тернера и его десантного корпуса он также нашел слова утешения. Головы могли полететь — но позже, только тогда, когда будут выяснены все обстоятельства ужасного поражения, чтобы никто не был наказан несправедливо. Генералу Макартуру Нимиц тоже послал радиограмму:

«Пожалуйста, передайте австралийскому правительству глубокие соболезнования командования Тихоокеанским флотом по поводу потерь, понесенных нашими австралийскими братьями по оружию в ходе операции «Уочтауэр», а также наше восхищение поведением и искренним сотрудничеством всего австралийского контингента».

Бой у острова Саво

Следующие несколько дней были потрачены штабом на оценку обстановки и корректировку планов операции с учетом понесенных потерь. Наибольшее опасение вызывало то, что японцы обнаружат отсутствие американских кораблей и вступят в бой с практически незащищенными морскими пехотинцами на Соломоновых островах. Когда беспокойство достигло пика, была получена радиограмма от главнокомандующего с требованиями объяснений и дополнительных сведений. Командование Южно-Тихоокеанским сектором, похоже, страдало от недостатка информации и было измучено проблемами с радиосвязью. Нимиц телеграфировал Кингу: «Сообщения командования Южно-Тихоокеанским сектором, посланные Вам, отражают мое представление о сложившейся ситуации. Мы испытываем чрезвычайные трудности со связью».

Министр Нокс, более терпеливый, чем Кинг, написал Нимицу: «Конечно, мы с нетерпением и беспокойством ждем сообщений от Гормли и Вас относительно обстановки на Соломоновых островах. Потери, понесенные до настоящего времени, хотя и тяжелы, но не сравнимы с теми, что мы можем иметь, когда перейдем от обороны к наступлению».

После того как Тернер прибыл в Нумеа 13 августа, Гормли наконец смог сообщить больше деталей операции «Уочтауэр» Нимицу, который немедленно отправил информацию Кингу. Оказалось, что Гуадалканал не был так уж хорошо защищен, так как большинство японцев там были строительными рабочими. Американские морские пехотинцы достигли летной полосы через день после высадки, и быстро подготовили ее к использованию. Меньший по размеру Тулаги, лежащий в 19 милях к северу от Гуадалканала, был хорошо защищен, но морские пехотинцы разбили врага и там, то на соседних островках. Вражеские воздушные налеты замедляли разгрузку, один из транспортов почти полностью сгорел, были серьезно повреждены два эсминца. В районе Гуадалканала — Тулаги было оставлено около 16 ООО морских пехотинцев с ничтожно малым количеством боеприпасов.

Что касается ночного сражения у острова Саво, причинами поражения союзников явились, по-видимому, усталость, неопытность и, возможно, неправильное развертывание сил. Еще одной причиной, возможно, было то, что во время удара японцев командир группы атакуемых судов, контр-адмирал британского Королевского флота В. А.К. Крачли, был на совещании у адмирала Тернера на его флагманском судне — транспорте «Мак-Коулина расстоянии 15–25 миль от места боя. Потери союзников в сражении были оценены в 1000 убитых и 700 раненых.

Ни одно из объяснений не удовлетворило Нимица. Он не мог понять, как его корабли, на которых были радиолокаторы, в распоряжении которых имелась воздушная разведка, были настолько не готовы отразить нападение или почему они реагировали так вяло, — но он намеревался это узнать. Уже 19 августа в сводке командования Тихоокеанским флотом отмечалось: «Наши потери были тяжелы, и до сих пор мы не можем объяснить, почему. Противник, видимо, понес незначительный ущерб или вообще не понес никакого».

Тем временем, 16 августа было перехвачено сообщение японского радио о высадке американских рэйнджеров на аттол Макин. Хотя морские пехотинцы явно столкнулись с более ожесточенным сопротивлением, чем ожидали, 19 августа с подводной лодки

Генерал Макартур был предупрежден радиоразведкой о намерении японцев перейти горы Оуэн-Стэнли и захватить Порт-Морсби, но его силы не были достаточно многочисленны, чтобы противостоять продвижению противника. В конце июля несколько тысяч японцев высадились в порту Буна, отделенном от Морсби горной цепью. Именно поэтому Макартур обратился к Комитету начальников штабов с просьбой выделить ему достаточно войск, чтобы позволить ему удержать позиции в Новой Гвинее. В то же самое время Тернер убеждал

Гормли в необходимости немедленно прислать подкрепление, чтобы сохранить американскую базу на Соломоновых островах.

Ночью 18 августа с японских эсминцев к востоку от американских позиций на Гуадалканале высадилось приблизительно 900 человек, а затем была произведена краткая бомбардировка расположения американских морских пехотинцев на Гуадалканале и Тулаги. 21 августа вскоре после полуночи японский десант предпринял атаку, но был полностью разбит в результате продолжавшегося весь день боя с морскими пехотинцами. По небольшой численности десанта было понятно, что японцы сильно недооценили число морских пехотинцев на островах. Теперь, когда они узнали правду, надо было ждать прибытия гораздо более многочисленных сил.

В середине августа, в результате анализа разведданных о передвижениях сил противника, американцы выяснили, что в Труке, японской базе в 700 милях к северу от Рабаула, дислоцируется обновленный флот авианосцев. В штабе командования Тихоокеанским флотом много размышляли относительно того, предназначались ли эти корабли для поддержки японского десанта в порту Буна или будут использованы для возвращения Гуадалканал, или и для того, и для другого.

15 августа четыре американских эсминца, загруженные бензином, боеприпасами и командами обслуживания вышли в направлении острова Саво, в пролив Железное Дно — так его прозвали потому, что там затонуло множество судов. 20 августа с юго-востока подошел эскортный авианосец, и самолеты с него перебазировались на захваченную летную полосу Гуадалканала, которая теперь называлась Гендерсон-филд. Тем временем адмирал Флетчер со своим соединением, состоящим из трех авианосцев, в том числе из с Энтерпрайза, прикрываемого линкором «Норт Кэролайн», осуществлял патрулирование к юго-востоку от Гуадалканала, охраняя морские коммуникации, но оставаясь по возможности вне зоны действия вражеских разведывательных самолетов.

Бой у Восточных Соломоновых островов, 24 августа 1942 года.

Несмотря на предосторожности Флетчера, японцы явно знали о его присутствии, поскольку они направили из Трука к Гуадалканалу несколько своих авианосцев для удара по американскому оперативному соединению. В результате 24 августа произошел бой при Восточных Соломоновых островах. Соединение Флетчера было ослаблено, так как накануне группа кораблей во главе с авианосцем «Уосп» ушла на юг для заправки топливом. Тем не менее Флетчер справился с ситуацией и атаковал японцев, потопив легкий авианосец «Рюдзе». Самолеты с «Секаку» и «Дзуйкаку» тремя бомбами поразили «Энтерпрайз», уничтожив подъемники, разрушив жилые помещения, пробив обшивку борта и убив 74 человека. Но несмотря на повреждения, корабль смог дойти до Перл-Харбор своим ходом и встать на ремонт. После этого сражения адмирал Гормли приказал, чтобы авианосцы пересекали 10-ю параллель, только преследуя неприятеля.

В последний день августа «Саратога», флагманский корабль адмирала Флетчера, патрулировавший к востоку от Сан-Кристобаля, был поражен торпедой, выпущенной с японской субмарины. Второй раз за один год! «Саратога» также проследовала в Перл-Харбор для ремонта. Поскольку Флетчер был легко ранен, Нимиц смог предоставить ему отпуск, чтобы у него появилось хоть немного времени для необходимого отдыха. Позднее он оставил морскую службу с репутацией неудачника. Некоторые (только не Нимиц) даже считали его неудачи следствием некомпетентности. Под его командованием два авианосца были потеряны, и еще два получили серьезные повреждения. В его единственном безусловно победном сражении, при Мидуэе, ему пришлось отказаться от командования, и почти все лавры досталось адмиралу Спрюэнсу. После отпуска Флетчер должен был временно отбыть в Вашингтон, чтобы на него мог взглянуть скептик Кинг.

Адмирал Нимиц уже послал «Хорнет» на юг. Он и «Уосп» были единственными американскими авианосцами на Тихом океане, оставшимися к сентябрю в боеспособном состоянии. Нимиц в письме к главнокомандующему высказывал мысль, что авианосцы не должны использоваться при выполнении второй и третьей задач наступления на Рабаул. В противном случае, указывал он, оказавшись в ограниченном пространстве Кораллового и Соломонова морей, они были бы легко досягаемы с вражеских аэродромов, и для вражеских субмарин определить их местонахождение также не составит труда. Он настаивал, что поддержка этих операций должна обеспечиваться авиацией наземного базирования, и он требовал, чтобы больше самолетов, особенно пикирующих бомбардировщиков, дислоцировалось на береговых базах. Завершил он письмо так: «Слишком много задач предстоит решать в будущем с помощью наших слишком немногочисленных авианосцев, чтобы посылать их почти что на верную гибель ради задач, которые могут быть решены другими средствами».

На фоне всех сложностей в сентябре все же были и забавные моменты, один из которых пришелся на середину ночи. Однажды в три часа дежурный офицер штаба вызвал лейтенанта Ламара, чтобы спросить, стоит ли разбудить адмирала Нимица. С Гуадалканала от генерала Вандегрифта только что было получена очень странная радиограмма. Генерал просил прислать сто двадцать дюжин презервативов, то есть 14 400 штук. Требование было довольно неожиданным, так как единственными женщинами на Гуадалканале были местные жительницы, и навряд ли кто-нибудь из них заходил за передний край круговой обороны. Так как во флоте контрацептивы распределялись медицинским отделом, Ламар, вместо того чтобы будить адмирала, позвонил доктору Жендро, который случайно оказался той ночью на дежурстве.

Жендро проверил и тут же перезвонил. Выяснилось, что на острове Оаху не наберется ста двадцати дюжин презервативов, по крайней мере во флотских запасах. В любом случае, на кой черт они понадобились генералу? Ламар, решив, что пора действовать, надел китель, и пошел к дому Нимица, разбудил его и пересказал радиограмму Вандегрифта. Нимиц, нисколько не удивившись, улыбнулся и объяснил: «Генерал Вандегрифт, вероятно, собирается надеть их на стволы винтовок морских пехотинцев, чтобы защитить их от дождя и грязи».

Сентябрь 1942 года был для верховного командования месяцем визитов, инспекций и смотров. Первым в Южно-Тихоокеанский сектор прибыл заместитель морского министра Джеймс Форрестол, ответственный за снабжение флота, чтобы изучить ситуацию с поставками. По пути назад в Соединенные Штаты он остановился в Перл-Харборе. Утром 6 сентября лейтенант Бассетт увидел тощего маленького человечка с приплюснутым носом, в спортивной рубашке с открытой шеей, печатающего на штабной пишущей машинке, и подумал, это мастер по ремонту машинок. Но это и был замминистра, печатающий личные заметки. Той же ночью Форрестол вместе с Нимицем и офицерами штаба Тихоокеанского флота улетели в Сан-Франциско, где Нимицу нужно было провести очередное совещание с адмиралом Кингом.

Возможно, именно на этой встрече Кинг появился в отеле «Сент-Фрэнсис» в одной из серых тужурок нового образца с черными полосами на рукавах и фуражке с простым черным козырьком и ремешком. Эту форму, сшитую по личному эскизу строгого Кинга, вообще не любили во флоте, а Нимиц ее просто презирал, поэтому пришел, как обычно, в темно-синей с золотом. Когда они с Кингом вместе вышли из отеля, моросил дождь, и они оба были в форменных плащах, на которых в те дни не было никаких знаков различия. Их ждали фоторепортеры. Один из них сказал Кингу, который в его тусклом обмундировании смахивал на старшину: «Отойди, старшина. Я хочу сфотографировать адмирала Нимица».

Адмирал Кинг навестил адмирала Хэлси, к этому времени полностью вылечившегося от дерматита и жаждавшего вернуться на службу. Тут же начались рукопожатия и сердечные поздравления, так как грубоватый и дружелюбный Хэлси были одним из самых популярных офицеров на флоте. Он должен был участвовать в каких-то приближающихся совещаниях начальников штабов, как и замминистра Форрестол.

Адмирал Кинг открыл первую встречу утром 7 сентября, объявив, что он собирается требовать возвращения долга благодарности. Дело в том, что именно ему Нимиц был обязан избавлением от адмирала Блоха. Как в свое время Нимиц хотел убрать Блоха из Перл-Харбора, так теперь и Кинг мечтал избавиться от контр-адмирала Джона X. Тауэрса в Вашингтоне. Кинг предлагал послать Тауэрса в Перл-Харбор. Нимиц застонал про себя от мысли, что рядом постоянно будет находиться его старый недруг и старая вражда снова может причинить неприятности. Тауэрс все еще был руководителем Бюро авиации и все еще продолжал бороться с Бюро персонала ВМС, постоянно пытаясь протолкнуть летчиков на руководящие посты. Кинг не имел никакого контроля над Тауэрсом, пока тот был руководителем бюро, но он мог предложить Тауэрсу заманчивый пост в другом месте, а затем поставить одного из своих людей на пост руководителя Бюро. Так, Кинг предложил Тауэрсу пост командующего ВВС Тихоокеанского флота, что давало ему полномочия командовать всеми авианосцами. Должность была весьма перспективной, так как на американских верфях на тот момент строился огромный флот авианосцев, предназначавшийся для будущих действий в Тихом океане. Тауэрс должен был получить повышение до вице-адмирала. Контр-адмирал Обри Фитч, тогдашний командующий ВВС Тихого океана, сменил бы контр-адмирала Маккейна на посту Командующего ВВС Южно-Тихоокеанского района, а Маккейн, человек Кинга, перейдет в Вашингтон как новый руководитель Бюро авиации. Все участники этой веселой перетасовки получат кое-что, а Кинг будет освобожден от занозы в боку.

Адмирал Хэлси должен был возвратиться в Перл-Харбор с Нимицем, а затем двинуться на юг, чтобы вновь занять прежнюю должность командира соединения «Энтерпрайза». Он таким образом сменял Флетчера на посту старшего тактического офицера и получал право командовать всеми американскими силами в любых будущих сражениях авианосцев на Юге Тихого океана. Он служил бы административно под началом вице-адмирала Тауэрса, а стратегически — под началом вице-адмирала Гормли. Так как Хэлси сам был вице-адмиралом, ситуация была довольно курьезная, но ни у кого не хватало духу предложить Биллу Хэлси убрать одну звезду с погон.

На совещании обсуждались так же взаимоотношения командования на Алеутских островах. Было ясно, что имеются серьезные разногласия между адмиралом Теобальдом и генералами Саймоном Боливаром Бакнером из командования силами обороны Аляски, и Уильямом О. Батлером из армейских ВВС. Последний в ряде споров пытался выяснить, распространялись ли полномочия Теобальда на гарнизоны островов Прибылова, к северу от Алеутских островов и к западу от Аляски. Нимиц сделал заявление о том, что он и Кинг интерпретировали директиву Объединенного комитета начальников штабов как предоставление Теобальду таких полномочий. Нимиц и Кинг решили поддержать Теобальда, но они признавали, что, если взаимоотношения армии и флота на Алеутском театре военных действий не улучшатся, будет необходимо сменить кого-то из командования.

Кинг, Нимиц и их штабы проанализировали сражение при острове Саво. Они подвергли критике состояние разведки и боеготовность, странное для ночного времени построение сил, отсутствие старших офицеров на вахте во время начала неприятельской атаки. Их обсуждение переросло в разбор деятельности командования Южно-Тихоокеанского сектора в целом. Кинг начал задаваться вопросом о способности адмирала Гормли осуществлять командование. Каково состояние его здоровья, может ли он физически выдержать подобное напряжение? Нимиц сказал, что он проверит данные медосмотра Гормли и доведет информацию до сведения Кинга.

Третье заседание, 9 сентября, было посвящено деталям, наиболее важной из которых была возможность использования новозеландских войск. Все такие войска будут служить под началом Гормли как часть сил Южно-Тихоокеанской группы войск, так же, как австралийцы воевали под началом Макартура в составе Юго-Западный Тихоокеанской группы войск. Однако большинство солдат Новой Зеландии воевало в Египте под началом генерала Монтгомери. Было неясно, сколько новозеландцев можно было бы предоставить в распоряжение Гормли.

В беседе с Форрестолом Нимиц сказал, что, с одной стороны, он рад, что в его распоряжении имеются новые быстроходные линейные корабли Шорт Кэролайна»,

«Саут Дакота» и «Вашингтон», но с другой — он не представляет, как они могут заменить потерянные тяжелые крейсера в качестве эскорта авианосцев. Кроме того, у флота нет достаточного количества танкеров, чтобы удовлетворять потребности таких «нефтяных боровов» в топливе. Форрестол обещал сделать все, что в его силах, чтобы исправить ситуацию.

После совместного полета до Сан-Франциско у части офицеров штаба Тихоокеанского флота сложилось впечатление о Форрестоле, как о человеке необщительном, и они потеряли было интерес к этому мрачному отшельнику. Однако позже им пришлось признать, что он умеет держать слово и выполнять обещания. Прежде чем покинуть западное побережье, чтобы возвратиться к Вашингтону, замминистра использовал свои полномочия, чтобы раздобыть танкеры, в которых так нуждался Нимиц. Офицеры штаба поразились бы еще больше, если бы слышали, как Форрестол делал устное сообщение перед президентом и кабинетом. Он в самых решительных выражениях убеждал их, что все усилия должны быть направлены на поддержку сил в южной части Тихого океана. Министр обороны Генри Л. Стимсон, глубоко озабоченный проблемами предстоящего вторжения англо-американских сил в Северо-Западную Африку, сказал, улыбаясь: «Джим, у Вас тяжелый случай локалита, вы слишком привязаны к тем местам». Форрестол ответил с жаром: «Господин министр, если морских пехотинцев на Гуадалканале японцы сметут в море, вся страна среагирует так, что у вас случится локалит пониже спины».

После совещания адмирал Нимиц взял выходной, и дал офицерам штаба небольшой отпуск, а сам смог навестить миссис Нимиц. 11 сентября Нимиц, штаб и адмирал Хэлси вернулись в Перл-Харбор, где в доке стоял «Энтерпрайза, долго бывший флагманским кораблем Хэлси. 12-го числа Нимиц пригласил Хэлси на борт авианосца.

Встреча была обставлена превосходно. Все стояли наготове на полетной палубе, когда адмиралы прибыли на корабль. Хэлси вспоминал: «Честер подошел к микрофону, вывел меня вперед, и сказал: «Ребята, у меня для вас сюрприз. Билл Хэлси вернулся!» Они приветствовали меня, и мои глаза наполнились слезами».

Затем адмирал Нимиц снова обратился к экипажу: «Я знаю, что вам обещали отдых, и видит бог, что вы его заслужили, но вы также знаете, что мы в последнее время понесли серьезные потери в кораблях и людях. Мне ничего не остается, кроме как снова послать вас в бой».

«Конечно же, — рассказывал офицер, бывший там, — флот — военная организация, и поэтому стояла мертвая тишина, но я знаю, что если бы ситуация позволяла, то раздались бы аплодисменты».

Тем днем, на вечеринке в баре «У Уолтера Диллингемса» в Гонолулу Нимиц обрадовал Хэлси, приведя туда молодого Билла Хэлси, лейтенанта резерва корпуса снабжения, который, втайне от отца, недавно прибыл в Перл-Харбор.

Газеты от 15 сентября обсуждали историю кадровых перестановок и новых назначений Тауэрса и Маккейна. Адмирал Нимиц помнил, что миссис Нимиц знает о его негативном отношении к методам Тауэрса, и поспешил написать ей: «Так или иначе, мне нужен новый советник по авиации. Неважно. Мы прекрасно уживемся». По его уверенности в своей способности поладить с новыми людьми можно судить о том, насколько выросла его уверенность в себе по сравнению с его первыми днями в Перл-Харбор, когда он не знал, что делать с чрезмерно щедрым на советы Блохом.

Тем временем японцы на Гуадалканале восстановили свои силы. На Гендерсон-филд базировалось значительное число самолетов, и вражеские корабли не решались приближаться к острову в дневное время, но ночью транспорты с десантом шли проливом Слот (Щель) — проходом между центральными островами архипелага — с таким профессионализмом, что злые сами на себя морские пехотинцы назвали их «Токийским экспрессом». В середине сентября японцы организовали массированное наступление на аэродром Гендерсон-филд. Это столкновение, известное как Битва у Блуди-Ридж (Кровавого Хребта), дорого обошлось нападавшим, в то время как потери морской пехоты были сравнительно невелики. Очевидно, японцы все еще недооценивали численность американских сил на Гуадалканале. Японский десант на остров насчитывал не более 6000 человек, в то время как американских морских пехотинцев было около 11 ООО, и еще 5000 на островках к северу.

За тысячу миль к западу, на Новой Гвинее, японские войска, хлынувшие через перевал горной цепи Оуэн-Стэнли вниз по южному склону, отбросили бесстрашных австралийцев Макартура назад и подошли к Порт-Морсби почти вплотную. Потом, когда падение базы казалось неизбежным, японцы совершили необъяснимое — опять отступили за горы. Одно из возможных объяснений случившегося заключалось в том, что, наконец правильно оценив силы американцев, они перешли к обороне на Новой Гвинее, чтобы сконцентрировать свои силы для возвращения Гуадалканала. Когда с новой силой началась операция по укреплению «линии Токио-Экспресс», создалось впечатление, что эта версия подтверждается.

Во время переброски 7-го полка морской пехоты с Эспириту-Санто на Гуадалканал вражеские подводные лодки прорвались через корабли охранения и за пятнадцать минут торпедировали авианосец «Уосп», линкор «Норт Кэролайн» и эсминец «О’Брайен». «Уосп» горел как факел, и его пришлось затопить. «О’Брайен» развалился и затонул. «Норт Кэролайн», с 32-футовой пробоиной ниже ватерлинии, отправилась в ремонтные доки Перл-Харбора. После гибели «Уоспа» «Хорнет» остался единственным действующим американским авианосцем в Тихом океане. 20 сентября в Перл-Харбор с целью расследования прибыл генерал Хэп Арнольд, командующий армейских ВВС и член Объединенного комитета начальников штабов. Он был встречен генералом Эммонсом, который только что возвратился с Юга. Генерал был заражен пессимизмом, охватившим Южно-Тихоокеанский и Юго-Западный Тихоокеанский штаб. Ни Гормли, ни Макартур не верили, что Гуадалканал удастся удержать, и они убедили в этом и Эммонса.

Однако Нимиц сохранял уверенность в том, что удержать Гуадалканал все-таки можно. Нимиц указал, что японцы уже направили все имеющиеся в их распоряжении силы на Гуадалканал и несут потери в людях, кораблях, судах и, прежде всего в авиации намного быстрее, чем они могли их восполнять. Силы же союзников, реальные и потенциальные, только начинали подтягиваться в этот район. Если морская пехота протянет еще немного, ход битвы обязательно удастся переломить.

Могла ли морская пехота «протянуть еще немного»? Хотя бойцы и были в плохой физической форме, утомленные боями, малярией, бессонницей и неправильным питанием, их офицеры полагали, что держаться еще можно. Страх, охвативший Нумеа и Брисбен, пока не достиг Гуадалканала. Хэнсон Болдуин, корреспондент «Нью-Йорк тайме», спросил Вандегрифта:

— Вы собираетесь удерживать этот береговой плацдарм, генерал? Вы собираетесь оставаться здесь?

— Да, черт возьми, — выпалил Вандегрифт в ответ. — Почему бы и нет?

Адмирал Нимиц решил, что пришло время ему самому отправиться на юг, чтобы изучить ситуацию. 25 сентября он отбыл из Перл-Харбор на гидросамолете «Коронадо» в сопровождении офицеров штаба, в том числе полковника Омара Т. Пфайфера, командовавшего силами морской пехоты, кэптена Рэдмана, начальника службы связи; коммандера Офсти, командовавшего силами авиации; коммандера Уильяма М. Келлагена, специалиста по горючему и танкерам, и лейтенанта Ламара, его помощника.

Нимиц послал радиограмму Макартуру, приглашая генерала встретиться на совещании в Нумеа. Макартур в свою очередь предложил адмиралу продлить его поездку и присоединиться к нему в Брисбене, но ни один из них не считал себя вправе оставлять свой командный пункт надолго. Генерал сказал, что он пошлет в Нумеа несколько старших офицеров, которые будут его представлять.

В одном из двигателей «Коронадо» сгорел подшипник, поэтому Нимиц и компания вынуждены были провести ночь на острове Кантон в ожидании нового самолета из Перл-Харбора. Время не было потрачено впустую, потому что, по предварительной договоренности, они встретились там с адмиралом Слу Маккейном, который двигался с Юга в Вашингтон, где получил новое назначение. Нимиц стремился узнать мнение Маккейна относительно состояния сил союзников в Южной части Тихого океана. На Кэнтоне Маккейн и команда Нимица были расквартированы в роскошной гостинице «Пан-Америкен», которая была построена накануне войны для привлечения туристов. Каждый офицер имел отдельную спальню со смежной ванной комнатой.

Маккейн, как уже говорилось, служил с Нимицем на Филиппинах в 1906 году на канонерской лодке «Яэмэй». Он был только на год старше Нимица, но выглядел на десять лет старше, главным образом из-за его сухопарого телосложения, крючковатого носа и впалых щек. Он сказал Нимицу, что Гуадалканал может быть удержан только при достаточном количестве истребителей и пилотов — иначе прекратить постоянную вражескую бомбежку представлялось невозможным.

Той ночью на Кантоне была объявлена воздушная тревога, и все бросились к убежищу. Когда адмирал Нимиц добрался до туда, он сразу же спросил, где адмирал Маккейн. Быстрая проверка показала его отсутствие, после чего Ламар поспешил назад в гостиницу. Весь свет был выключен, и ему пришлось на ощупь пробираться к комнате потерявшегося адмирала. Ламар вспоминает:

«Когда я добрался туда, я постучал в дверь и спросил адмирала Маккейна, все ли в порядке. Я не мог разобрать, что он бормочет, поэтому открыл дверь и вошел. У адмирала Маккейна была вставная челюсть, которую он положил в стакан и поставил на сливной бачок. В суматохе, вызванной воздушным налетом, зубы свалились в унитаз. Я извлек их, и мы побежали к бомбоубежищу, но вскоре услышали сигнал отбоя. На следующее утро в медицинском отделе полностью стерилизовали зубы Маккейна, и только после этого он поместил их обратно в рот. До этого момента он был фактически отрезан от внешнего мира и мог лишь чавкать и бормотать».

Гидросамолет Нимица достиг Нумеа днем 28 сентября (по времени к востоку от линии перемены дат). В маленькой гавани толпились не меньше 80 грузовых судов. Времени на разгрузку было отчаянно мало, вскоре должно было начаться вторжение в Северную Африку. Суда, стоявшие в Нумеа, нельзя было отправлять на передовую, потому что в пунктах отправки, в основном в Соединенных Штатах, они не были подготовлены к боевым действиям; изделия, используемые вместе, например оружие и боеприпасы к нему, не грузились вместе, а чаще всего находились на разных судах. Суда не могли быть перезагружены в Нумеа, потому что не хватало пирсов, подъемных кранов, барж, грузовиков и рабочих. Единственным выходом было разворачивать суда сразу по прибытии и посылать их в Новую Зеландию для перезагрузки. Процесс значительно осложняла забастовка докеров в Уэллингтоне. Ответственность за эту ситуацию, так же как и за все остальные затруднения, была возложена на Гормли, хотя на самом деле это был просчет Вашингтона:

Нимиц застал Гормли измученным и обеспокоенным. Адмирал занимал маленький раскаленный кабинет на штабном судне «Аргонна», на которым вообще не было кондиционирования. Он ни разу не покинул судно с тех пор, как добрался до Нумеа как раз перед вторжением в Гуадалканал. Нимиц поинтересовался, почему у

Гормли нет более удобного и просторного штаба на берегу. Оказалось, что местные французские власти ничего не предлагали, а Гормли не настаивал.

Совещание, главная причина вылета Нимица в Новую Каледонию, началось на борту «Аргонны» в тот же день в 16:30 и продолжалось до 20:00, в дежурном помещении за столом, покрытым зеленым сукном. Присутствовали, помимо адмиралов Нимица и Гормли, офицеры их штабов, генерал Арнольд и его помощник, бригадный генерал Сент-Клер Стритли, начальник штаба Макартура, генерал-майор Ричард К. Сазерленд, и его командующий авиацией, генерал-лейтенант Джордж К. Кенни, адмирал Тернер, и генерал-майор Миллард Ф. Хэрмон, командующий сухопутными войсками Южной части Тихого океана. Полковники Де Витт, Пек и Пфайфер представляли морскую пехоту.

Открыл встречу адмирал Нимиц. «Цель моего приезда, — сказал он, — состоит в том, чтобы я и мой штаб могли ознакомиться с состоянием дел в Южно-Тихоокеанском секторе, а также в том, чтобы я мог уяснить для себя проблемы адмирала Гормли и генерала Макартура. Мы начнем совещание с сообщения Гормли или Хэрмона о ситуации в секторе».

Адмирал Гормли описал программу и планы предстоящих военных операций в южной части Тихого океана. Генерал Сазерлэнд рассказал о взглядах генерала Макартура на ситуацию. Адмирал Тернер говорил о стратегии предстоящих сражений. Генерал Арнольд рассматривал вопросы глобальной стратегии и планы относительно проведения кампаний в различных точках земного шара, подчеркивая то, что самолеты, танки и корабли требуются на всех театрах военных действий. Сущность его замечаний сводилась к тому, что южная часть Тихого океана — только один небольшой фрагмент мировой военной картины и заслуживает гораздо меньшего внимания, чем некоторые другие. Особенно резко Арнольд осуждал факт обнаруженного им огромного количества самолетов в резерве, подчеркивая, что, пока в военных действиях не начнут участвовать резервные самолеты, новой техники для данного сектора выделено не будет.

Постепенно совещание переросло в общее обсуждение, в ходе которого Нимиц задал множество резких вопросов. Если были сомнения в том, что Первая дивизия морской пехоты сможет удержать Гуадалканал, почему в качестве подкрепления на были отправлены армейские подразделения из Новой Каледонии? Почему не была рассмотрена возможность использования новозеландских подразделений и самолетов? Почему военно-морские силы не пустили под откос «Токио-Экспресс» той ночью? Дважды за время совещания офицер штаба Южно-Тихоокеанских сил приносил срочные радиограммы и вручал их Гормли. Примерное их содержание стало ясно по реакции Гормли — вместо того чтобы выполнять указания (которые могли содержаться в радиограммах), Гормли оба раза лишь пробормотал: «Боже мой, что мы собираемся делать со всем этим?»

На следующий день после заседания Нимиц вручил адмиралу Тернеру «Морской Крест». Потом с генерал-майором Александром Пэтчем, командующим сухопутными силами на островах Новая Каледония, он проверил обороноспособность района Нумеа. В тот же день он вылетел на своем гидросамолете в Эспириту-Санто, где вручил награды, в том числе медаль «За отличную службу» Джеки Фитчу.

Нимиц и его офицеры штаба должны были лететь в Гуадалканал на следующий день. Так как безопасных мест для посадки гидросамолета на воду в пункте назначения не было, адмирал Фитч предоставил им В-17. «Летающая крепость» взлетела с армейского аэродрома под управлением молодого капитана, который, не имея карт Соломоновых островов, тем не менее повел самолет в правильном направлении. Когда они были над Гуадалканалом, шел дождь, видимость была плохой, и он не мог найти аэродром Гендерсон-филд. Коммандер Офсти, который летел вместе с экипажем самолета, вспомнил, что у лейтенанта Ламара есть карта Южного Тихого океана из журнала «Нейшенал Джиогрэфик». Ламар порылся в мешке и дал карту Офсти, а тот по карте провел В-17 к аэродрому.

Когда адмирал Нимиц спускался по трапу, дождь лил как из ведра. Нимица эффектно приветствовал генерал Вандегрифт, и они обменялись рукопожатием. Несмотря на ливень, Нимиц в тот же день осмотрел штаб авиации в Проклятых Горах и некоторые опорные пункты в периметре обороны морских пехотинцев. Он попросил также проводить его в импровизированный госпиталь, где Нимиц поговорил с ранеными, больными малярией и зараженными грибком, которых должны были перевести на острова, находящиеся южнее — в отдалении от зоны боевых действий.

После обеда Нимиц провел совещание с Вандегрифтом и его старшими офицерами, а затем с одним Вандегрифтом. Он был рад, почувствовав в последнем твердое намерение удержать Гуадалканал и сильное убеждение в том, что он, на месте генерала действовал бы также. Нимиц отметил, вслед за Арнольдом, что чем ближе человек находится к переднему краю, тем больше у него веры в победу. Пораженчество, похоже, царило в основном в штабах в Нумеа и Брисбене.

Вандегрифт был обеспокоен тем, что Келли Тернер упорно желал начать наступление по нескольким направлениям вдоль побережья Гуадалканала. В ситуации, когда силы ограничены, Вандегрифт считал самой мудрой стратегией поддержание круговой обороны вокруг Гендерсон-филд. Эта взлетно-посадочная полоса была ключом к ситуации в целом. Кто владел ей, владел Гуадалканалом, и темпы, с которыми происходило наращивание сил противника, указывали, что он снова собирается предпринять нападение на аэродром. В сложившейся ситуации Вандегрифту казалось серьезной ошибкой распыление сил. Прежде всего он нуждался в большем количестве людей, чтобы поддерживать линию обороны, и большем количестве истребителей, чтобы отбивать атаки бомбардировщиков, постоянно совершавших налеты на аэродром и его оборонительные сооружения. Адмирал Нимиц вначале отвечал генералу уклончиво, но по его последующим действиям стало ясно, что он согласился со стратегией Вандегрифта.

Поздно вечером, за бокалом коктейля, Нимиц сказал: «Вы знаете, Вандегрифт, когда эта война закончится, мы собираемся писать новый свод «Морских Правил». Так что просто постарайтесь об этом не забыть, потому что мне бы хотелось знать, что именно, по Вашему мнению, должно быть изменено».

«Одно могу сказать прямо сейчас. Выбросите всякое упоминание о том, что того, кто сажает судно на мель, ждет участь худшая, чем смерть. Здесь слишком много командиров были от этого весьма недалеки». Нимиц улыбнулся. Возможно, он вспоминал, как за много лет до этого он посадил на мель «Декейтер» и отпущен с наименее строгим из выговоров.

Следующим утром Нимиц снова вручал награды, включая Морской Крест для Вандегрифта. По мере того как лейтенант Ламар зачитывал список, они с адмиралом перемещались вдоль линии изможденных фигур, и адмирал цеплял медали на грудь. Они подошли к мускулистому широкоплечему сержанту, и Ламар зачитал: «За непоколебимую отвагу под огнем противника». Как Нимиц протянул руку с медалью к мундиру сержанта, награждаемый упал в обморок. Вандегрифт был поражен. Оказалось, что сержант перепугался до смерти, оказавшись так близко к адмиралу с четырьмя звездами на погонах.

Поскольку взлетно-посадочная полоса Гендерсон-филд была коротковата для тяжелых бомбардировщиков, было решено облегчить взлетный вес, разделив команду Нимица между двумя В-17. Адмирал Нимиц должен был находиться в первом самолете. По пути к летной полосе под моросящим дождем он пообещал Вандегрифту «максимальную поддержку. «Гендерсон-филд тогда была грязной полоской, 2000 футов которой были покрыты листами железа с отверстиями. 1000-футовый дополнительный участок, добавленный для размещения В-17, не имел никакого покрытия. Этот участок был весь усеян воронками от вражеских бомб. Кратеры были закопаны, но после двух дней дождя открытая полоса практически полностью превратилась в болото. Пилот, ожидавший пассажиров в самолете, производил впечатление не намного лучшее, чем грязная взлетная полоса. Это был майор авиации берегового базирования, босой, с длинной черной бородой, и на нем не было ничего, кроме рабочего комбинезона на молнии. Увидев его, некоторые офицеры штаба Тихоокеанского флота решили подождать следующего самолета.

Нимиц, которого больше интересовало состояние взлетной полосы, чем состояние пилота, спросил бородача, как он планирует взлетать.

— Адмирал, — ответил пилот, — я думаю, что я начну разгон в этом конце, несмотря на то что это подветренное направление. Я легко смогу достичь взлетной скорости здесь, на металлическом покрытии. Я, вероятно, достаточно разгонюсь прежде, чем мы доедем до этого болота.

— Хорошо, — сказал Нимиц и всех удивил, поднявшись вверх на место бомбардира, в покрытый плексигласом нос самолета. Очевидно, он хотел иметь хороший обзор. Несколько офицеров штаба последовали за ним, но остальные предпочли лететь в салоне. Бородач поднялся на борт, дал полный газ, и самолет тронулся с места. Когда самолет добежал до конца покрытия, пилот решил, что взлететь все же не получится. Он отключил моторы и нажал на тормоз. Бомбардировщик заскользил вниз по непокрытой полосе, разбрызгивая фонтаны грязи. В конце поля самолет сделал крутой поворот и остановился. Его хвост завис над оврагом с крутыми склонами, спускавшимся вниз к притоку реки Лунгга.

Все зрители стояли как вкопанные, с комом в горле, а пилот включил двигатели, увел бомбардировщик от опасного обрыва и поехал обратно по полосе. Когда самолет остановился, адмирал Нимиц поднялся и сказал: «Давайте все пойдем в дом генерала и позавтракаем. А после завтрака попробуем еще раз».

Дождь прекратился, так что к концу завтрака взлетная полоса успела немного просохнуть. Однако задерживаться слишком долго было опасно, потому что освещение на аэродроме в Эспириту-Санто, как и на всем острове, отсутствовало, и было жизненно важно долететь до места назначения засветло.

Первую группу «путешественников» ожидал тот же самый самолет с тем же самым пилотом. На сей раз Ламар проворно провел адмирала в хвостовую часть самолета, где ему и следовало находиться. Поскольку с противоположного конца взлетно-посадочной полосы теперь дул легкий ветерок, пилот подвел самолет к оврагу, начал разгон в грязи, и самолет наконец взлетел в самом конце покрытого листами железа участка. Второй В-17 с оставшимися членами штаба взлетел двадцатью минутами позже.

В-17 Нимица был в Эспириту, когда солнце уже садилось. Час спустя, когда остров стремительно окутывала темнота, второй самолет еще не прибыл. Было очевидно, что он сбился с курса. Нимиц сказал Фитчу: «Скажите, чтобы на «Кертисе» светили вверх самым большим прожектором. Прямо вверх». Несмотря на то что на острове не должно было быть ни огонька, Нимиц был твердо настроен вернуть сослуживцев. Фитч не только включил прожектор; он также положил вдоль взлетной полосы бензиновые бочки с нефтяными отходами, чтобы поджечь их при появлении самолета.

Во втором В-17 коммандер Офсти первым заметил тонкий вертикальный луч света далеко на западе. Он приказал развернуть самолет и лететь в направлении луча. Когда они подлетели к Эспириту, были зажжены бочки вдоль летной полосы, и пилот благополучно произвел посадку.

После возвращения в Нумеа адмирал Нимиц снова провел совещание с адмиралом Гормли. Без сомнения, их совещание касалось главным образом проблем, связанных с укреплением Гуадалканала и остановкой «Токийского экспресса». Вероятно, именно тогда Нимиц предложил собрать гарнизоны южных островов и переправить их на Гуадалканал, таким образом облегчая задачу 1-й дивизии морской пехоты согласно первоначальному плану. Дивизия все еще находилась на Гуадалканале и Тулаги и была усилена только одним-единственным полком морской пехоты. Вывод войск с южных островов не был слишком большим риском, потому что пока японцы пытались удержать Буну и возвратить Гуадалканал, у них едва ли имелось достаточно сил для того, чтобы организовать десантное нападение в другом месте.

В ответ на предложение Нимица, Гормли послал на Гуадалканал полк солдат из Новой Каледонии. Тернер командовал конвоем, «Хорнет» и «Вашингтон» прикрывали фланги, и группа эсминцев и крейсеров под командованием контр-адмирала Нормана Скотта выступила, чтобы пустить под откос «Токийский экспресс», который, по сообщениям летчиков, в это время проходил через пролив Слот. Как оказалось, этот специфический «экспресс» состоял не из транспортов с подкреплением, а из крейсеров и эсминцев, шедших обстреливать Гендерсон-филд. В ночь с 11 на 12 октября силы Скотта и этот «экспресс» столкнулись к северо-западу от Гуадалканала в сражении у мыса Эсперанс. Американцы потопили один крейсер и один эсминец противника, потеряв один эсминец, но Скотт в первом сообщении по ошибке сообщил о потоплении «приблизительно 15» вражеских кораблей. Он таким образом сильно, хотя и временно, взбодрил удрученное командование Южно-Тихоокеанского флота.

Американское подкрепление достигло Гуадалканала 13 октября, и конвой, который доставил войска на остров, благополучно вернулся назад. Однако той ночью в район отмели Айрон — Боттом (банка Железное Дно) подошли два японских линейных корабля и обстреляли Гендерсон-филд снарядами главного калибра, которые разворотили взлетную полосу и уничтожили половину самолетов на острове. Два налета бомбардировщиков на следующий день и обстрел с крейсера следующей ночью лишили американцев большей части оставшихся самолетов. Ранним утром 15 октября Гуадалканала достигли шесть японских транспортов, и с них почти беспрепятственно высадились солдаты. По предварительной оценке, теперь на острове было столько же японцев, сколько американцев. Кроме того, японцы были, вне сомнения, свежие и отдохнувшие, в то время как большинство американцев были измотаны малярией и сражениями.

Борьба за Гуадалканал, по всей видимости, приближалась к критическому моменту. Сводка командования Тихоокеанского флота выражала безрадостную оценку ситуации Нимицем и его штабом: «Теперь становится очевидным, что мы неспособны контролировать море в области Гуадалканала. Таким образом, материально-техническое снабжение занятых позиций может осуществляться только ценой невероятных потерь. Ситуация не безнадежна, но она, безусловно, критическая».

Пришлось прибегнуть к крайним мерам. Ремонтные работы на «Саут Дакоте», которая налетела на подводную скалу, и на «Энтерпрайзе» были наскоро закончены, и оба корабля двинулись в южную часть Тихого океана.

В соответствии с директивой Нимица и по согласованию с Кингом, все самолеты из центральной части Тихого океана были направлены на защиту Гуадалканала, а 25-я пехотная дивизия, базирующаяся на Оаху, была поднята по тревоге, чтобы подготовиться к броску на юг. Хэлси в сопровождении офицеров штаба вылетел на гидросамолете в Нумеа в преддверии принятия командования авианосным соединением.

Бой у мыса Эсперанс 11–12 октября 1942 года

Вечером 15 октября Нимиц созвал специальное совещание. Вызваны были главным образом офицеры штаба, которые сопровождали его в южную часть Тихого океана. Присутствовавшие там вспоминали, что его глаза в тот вечер, казалось, изменили цвет — из сияющих синих они превратились в серые, ледяные. Совещание началось с краткой лекции. «Я не хочу ни слышать, ни видеть этот пессимизм, — сказал он. — Помните, враг также понес потери». Японцы, очевидно, готовились к крупной атаке, и именно по этой причине он созвал группу вместе, чтобы услышать их мнение о ситуации в командовании Южно-Тихоокеанского флота. Адмирал Гормли был умным и преданным офицером, но был ли он достаточно тверд, чтобы выдержать все предстоящие трудности? И, что более важно, обладал ли он достаточным авторитетом, чтобы вдохновить своих подчиненных на решение сверхзадач?

Все присутствовавшие офицеры выразили мнение, что командующий не имел требуемых качеств и что атмосфера в штабе командования Южно-Тихоокеанским флотом была невыносима. Когда один офицер рискнул критиковать адмирала Гормли как личность, Нимиц быстро заставил его замолчать, назвав подобные замечания «мятежом».

— Хорошо, — сказал Нимиц наконец. — Я собираюсь провести голосование.

Он указал на каждого офицера по очереди, задавая один и тот же вопрос: «Мне пора освободить адмирала Гормли с занимаемой должности?»

Каждый ответил: «Да». Потом Нимиц обсудил возможные кандидатуры на пост. Первым пришел на ум Тернер. Этот седой и громогласный воин был, без сомнения, лидером, но слишком деятельным и беспокойным, за что и заработал прозвище «Ужасный Тернер». Его нерешенный спор с Вандегрифтом говорил о том, что он нуждался в руководстве более высокопоставленного офицера. Этим офицером мог бы быть Хэлси — он был популярен и имел необходимый ранг, но он был более необходим как командир авианосного соединения. Кроме того, у него было мало опыта административной работы и он никогда не считался хорошим штабным «конторским» работником.

Не объявляя никакого решения ни о смещении, ни о замене, Нимиц поблагодарил присутствовавших и закрыл совещание.

Тем же вечером, когда адмирал уже разделся и собирался ложиться, его дежурному позвонили по телефону от имени небольшой группы офицеров штаба, которые не были на встрече и не знали, что произошло там. Не мог бы адмирал выслушать их неофициально? Нимиц сказал, что в их распоряжении пять минут.

Он принял офицеров в пижаме и халате. Представитель группы сказал, что адмирал Хэлси скоро должен прибыть в Южно-Тихоокеанский сектор. Он убеждал Нимица отбросить любые мысли о симпатии или понимании в отношении Гормли, брата по оружию, и приказать, чтобы Хэлси принял командование Южно-Тихоокеанским сектором по прибытии в Нумеа. Нимиц сказал, что он рад их визиту, верит в их благие намерения и в ближайшее же время рассмотрит этот вопрос.

На самом деле он уже решил. После того как группа уехала, он послал Хэлси, тогда находившемуся на острове Кантон, радиограмму, приказывая ему отменить его предполагаемую остановку на Гуадалканале и как можно скорее двигаться в направлении Нумеа.

Следующим утром, 16 октября, адмирал Нимиц запросил у адмирала Кинга разрешение на то, чтобы Хэлси сменил Гормли, и получил быстрый ответ: «Разрешаю».

Тогда Нимиц отправил Гормли депешу следующего содержания:

«После осторожного взвешивания всех факторов решили, что таланты и предыдущий опыт Хэлси могут лучше всего быть применены к ситуации при вступлении его в должность командующего Южно-Тихоокеанским флотом сразу по прибытии в Нумеа 18 октября по Вашему меридиану. Я высоко ценю Ваши самоотверженные усилия, приложенные к выполнению труднейшей задачи. Я приказываю Вам рапортовать Хэлси по поводу сегодняшнего положения дел, поскольку я полагаю, что ему будет необходимо Ваше знание ситуации и Ваша дружеская помощь. Замена одобрена главнокомандующим. Распоряжения будут отданы в ближайшее время».

Затем адмирал Нимиц подготовил приказы для Хэлси, которые должны были быть вручены последнему по его прибытии в Нумеа. Миссис Нимиц он писал:

«Сегодня я заменил Гормли на Хэлси. Это была напряженная умственная борьба, и решение было принято после часов мучительных раздумий. Причина (личная): Гормли слишком погружался в детали и был недостаточно смел и инициативен в нужные моменты. Теперь, когда это было сделано, я чувствую себя лучше. Я очень люблю Г. и надеюсь, что не нажил себе кровного врага. Надеюсь, что нет. Интересы нации — превыше личных».