На рассвете 3 июня основные офицеры штаба Нимица уже находились на своих местах. Вскоре после 4 часов утра’ американские станции радиоперехвата начали улавливать обрывки радиопереговоров, указывающие на необычную, возможно, вражескую, воздушную активность в районе восточных Алеутов. Датч-Харбор действительно подвергся воздушному налету, но, похоже, сообщение с этой базы не пошло дальше адмирала Теобальда, который находился в море и соблюдал радиомолчание. Однако анализ перехватов в конце концов убедил штаб, что над Датч-Харбором действительно появились вражеские самолеты.

Адмирал Нимиц оценил этот факт как обычную воздушную разведку противника — вероятно, транзитными самолетами, — а не как часть японского оперативного плана, развивающегося строго по графику. Даже если бы он мог знать наверняка, что эти самолеты взлетели с японских авианосцев 2-го ударного соединения, он все равно не смог бы сказать с уверенностью, что Мидуэй является главной целью противника или что 1-е ударное соединение Нагумо полным ходом идет в тумане с северо-запада для атаки на Мидуэй. Лучшим доказательством тому стало бы обнаружение идущего к атоллу из Сайпана более тихоходного соединения вторжения.

Прошло несколько часов без новых известий с севера и совсем никаких с запада. Наконец чуть позднее И утра (в 12:30 по времени Перл-Харбора) ожила кабельная линия связи с Мидуэем. Она продублировала отчет, переданный по фрагментам с «Каталины», патрулирующей в 700 милях западнее: «Главная группа… азимут 262, дальность 700… одиннадцать кораблей, курс 090, скорость 19». Девять В-17, стоявшие наготове на Мидуэе как раз на случай такого контакта, быстро взлетели и направились на запад для бомбежки приближающейся вражеской эскадры. А в Перл-Харборе коммандер Морис Е. Кертис, штабной офицер — связист, торопливо доставил сообщение о контакте в кабинет Нимица, где адмирал совещался с Лейтоном. Нимиц взглянул на депешу и внезапно выпрямился.

— Лейтон, — возбужденно спросил он, — вы это уже видели?

— Что это, сэр?

— Обнаружены японские корабли!

Нимиц улыбался. В этом не было ничего необычного, потому что он часто улыбался. Однако сейчас он буквально сиял. Лейтон назвал это «ослепительно белой улыбкой».

«Она просто вспыхнула, — вспоминал Лейтон, — словно кто-то поднял на окне шторы и впустил в комнату солнце. Его улыбка и голубые глаза просвечивали человека насквозь». Нимиц успешно скрывал свою встревоженность, но не сделал даже слабой попытки скрыть облегчение. Он протянул депешу Лейтону.

— Это должно согреть вам сердце, — сказал он, усмехнувшись. — И избавит нас теперь от всех сомневающихся. Им достаточно лишь взглянуть на это, чтобы понять — все, что я им говорил, было правильно.

Хотя на американских оперативных соединениях почти наверняка приняли переданное «Каталиной» сообщение о контакте, связисты прибегли к элементарной предосторожности и продублировали его, переслав адмиралу Флетчеру. Нимиц, имея в виду двусмысленное выражение «главная группа», предупредил: «Это не является, повторяю — не является ударным соединением противника». Он добавил, что пока обнаружено лишь соединение вторжения, и напомнил Флетчеру, что японские авианосцы должны нанести удар с северо-запада на следующее утро. Шансы обнаружить их 3 июня были слабыми из-за плотной облачности, накрывшей океан почти до самого Мидуэя.

К концу дня 3 июня Нимиц уже знал, что Датч-Харбор утром бомбили и что над Алеутами сбиты четыре японских самолета. С Мидуэя ему сообщили, что В-17, высланные против соединения вторжения, обнаружили его на расстоянии 570 миль от атолла и атаковали. Летчики доложили, что их бомбы попали в два линкора или тяжелых крейсера и в два транспорта, — однако эти новости в штабе восприняли с определенной долей скептицизма. Ранним вечером четыре «Каталины» взлетели с Мидуэя, чтобы атаковать соединение вторжения торпедами при лунном свете. Нимиц переслал эту информацию в соответствующие инстанции, а затем отправил на Мидуэй и командирам оперативных соединений особое послание: «Ситуация развивается так, как ожидалось. Авианосцы, наша наиважнейшая цель, вскоре будут обнаружены. Возможно, уже завтра вы сможете задать им жару». А заключительные слова записи, сделанной Нимицем в оперативном журнале 3 июня, оказались пророческими: «От развития событий в ближайшие два или три дня может зависеть весь ход войны на Тихом океане».

Хотя лишь считанные люди на Оаху точно знали, что происходит или чего следует ожидать, все ощущали витающую в воздухе напряженность. На закате штаб флота, еще не зная, что запланированная японцами воздушная разведка была отменена, объявил по 14-му округу ВМС воздушную тревогу. Военно-морские верфи в Перл-Харборе погрузились во тьму. Станки в ремонтных мастерских выключили. Рабочие и морские пехотинцы развернули пулеметы. Грузовики блокировали ворота. На стоящих в гавани кораблях заняли свои места расчеты орудий. В армейских казармах многих пациентов выписали из госпиталя, чтобы освободить места на случай поступления раненых. А в Гонолулу подняли по тревоге работников гражданской обороны.

Битва у атолла Мидуэй

Мало кто из офицеров штаба спал в ту ночь. Один из них вспоминал, что адмирал Нимиц дремал на кушетке в своем кабинете — отсыпался впрок перед ожидающими его двумя-тремя бессонными сутками, но готовый к любой неожиданности. Примерно в два часа ночи работающие круглосуточно штабные связисты приняли и передали Нимицу донесение от «Каталин», пересланное через Мидуэй. В нем сообщалось, что торпедированы два корабля приближающейся эскадры вторжения.

На рассвете 4 июня весь штаб находился на своих местах. Штабные офицеры знали, что, едва солнце взойдет над Мидуэем (на полтора часа позднее, чем в Перл-Харборе), «Каталины» вылетят на северо-запад, патрулируя на границе облачности. Они также сознавали, что донесение, которого они ожидают, может стать важнейшим в этой войне. И вскоре после 6 утра оно пришло, переданное открытым текстом по кабелю из Мидуэя: «Самолеты обнаружили два авианосца и корабли главной группы, азимут 320, курс 135, скорость 25, расстояние 180».

Хотя пилот «Каталины» доложил лишь о двух авианосцах, Нимиц не сомневался, что их там четыре, а то и пять. Он взглянул на указанное в депеше время обнаружения, затем прошел в планшетную и отметил на карте координаты противника. Позднее он сказал Лейтону: «Вы ошиблись всего на пять миль, пять градусов и пять минут». Поразительной точности своего предсказания как минимум наполовину Лейтон обязан штурману адмирала Нагумо, который три дня, несмотря на туман и низкую облачность, вел соединение к намеченной точке.

Наконец-то у американцев появилась мишень, которую они ждали, — 1-е ударное авианосное соединение

Нагумо, то самое, что шесть месяцев назад развязало войну рейдом на Перл-Харбор и которое они теперь обязаны были уничтожить. Из краткого донесения о контакте Нимицу и его штабу стало ясно, что Нагумо уже начал воздушную атаку на Мидуэй. Вероятно, он выпустил свои самолеты с гораздо большего расстояния, чем всего 180 миль, пока его корабли все еще прикрывала низкая облачность. Он шел в сторону Мидуэя прежним курсом 135°, чтобы его возвращающиеся самолеты могли отыскать палубы своих авианосцев, а заодно и сократить время их возвращения. Выпуская самолеты, Нагумо еще не знал, что американские авианосцы заходят ему во фланг, потому что в противном случае бросил бы на них в атаку свои самолеты и повернул бы навстречу.

В штабе Нимица приняли как должное, что после получения донесения о контакте на Мидуэе подняли в воздух все самолеты, чтобы их не застали врасплох на аэродроме. Бомбардировщики и торпедоносцы с Мидуэя направятся атаковать авианосцы Нагумо, а 28 морских истребителей займутся его приближающимися самолетами. Находящийся на северо-востоке Флетчер тоже, несомненно, слышал донесение о контакте и теперь действовал по обстановке. Тем не менее, штабные связисты продублировали донесение и ему — на всякий случай.

В штабе не сомневались, что, несмотря на действия 28 истребителей, часть — не исключено, что и большая — японских бомбардировщиков доберется до Мидуэя. Атака на атолл была неизбежной. В 6:25 по кабелю пришло ожидаемое сообщение из четырех слов: «Воздушный налет на Мидуэй».

Наступили два часа мучительной неизвестности, когда в Перл-Харбор не поступало совсем никаких американских донесений с мест сражений. Разумеется, Флетчер и Спрюэнс будут сохранять радиомолчание до тех пор, пока не будут обнаружены противником. Наконец в 8:30 с Мидуэя пришло короткое печальное донесение: «Осталось только три неповрежденных истребителя. С нашими пикирующими бомбардировщиками утерян контакт».

Тем временем Рошфор и Лейтон оживленно переговаривались по защищенной телефонной линии. Группа радиоразведки Рошфора перехватила японское сообщение, посланное открытым текстом — очевидно, с одного из разведывательных самолетов Нагумо. Оно состояло из обычных аббревиатур, повторенных трижды: «ТЕ-ТЕ-ТЕ и т. п». После сделанной Рошфором расшифровки оно звучало так: «Заметил 10 кораблей, очевидно противника, азимут 10, 240 миль от Мидуэя, курс 150, скорость более 20 узлов».

Лейтон немедленно принес расшифровку Нимицу.

— Вы уверены, что здесь не сказано, что замечены наши авианосцы? — спросил Нимиц, прочитав ее.

— Уверен, сэр.

Нимиц торопливо направился в планшетную, где вручил листок дежурному офицеру, который нанес координаты на карту. Если упомянутые в перехвате корабли принадлежали одной из американских авианосных эскадр — а не чем иным они быть не могли, — то в таком случае противников разделяло всего 150 миль, как раз в пределах эффективного радиуса атаки, а японское авианосное соединение находилось в 150 милях от Мидуэя.

Должно быть, самолеты Мидуэя атаковали Нагумо примерно в то же время, когда японский воздушный разведчик доложил Нагумо об американских кораблях неподалеку. Однако интенсивные атмосферные помехи в районе, через который сейчас шел Нагумо, глушили все радиосообщения с американских самолетов, и, лишь вернувшись на Мидуэй, их пилоты смогли передать сообщения в штаб КТФ благодаря кабельной линии связи. Они оказались не очень обнадеживающими. Пикирующие бомбардировщики поразили один из авианосцев противника, который, по словам пилотов, задымился. Пилоты В-17 сообщили о трех попаданиях в два авианосца. С другой стороны, американские самолеты встретили мощный заслон истребителей «Зеро» и понесли тяжелые потери.

Близорукий пилот-разведчик Нагумо, передающий из-за пределов зоны сильных помех, продолжал слать донесения, которые были слышны и в Перл-Харборе.

В 8:09 он опознал «корабли, очевидно вражеские», как «пять крейсеров и пять эсминцев». Одиннадцать минут спустя, взглянув еще раз, он доложил, что «противника сопровождает идущий сзади корабль, похожий на авианосец».

После этого сообщения штабисты столпились возле карты. Они не сомневались, что теперь у Нагумо имеется информация, на которую он обязан отреагировать. Он должен что-то предпринять, причем быстро, против американского авианосца. Штабные офицеры согласились, что у японского адмирала имеется выбор из двух вариантов. Он может начать немедленную атаку своими резервными самолетами. Если он это сделает, то самолетам, вернувшимся от Мидуэя, придется оставаться в воздухе, пока самолеты новой волны не взлетят. При этом велика вероятность, что многие из них, оставшись почти без горючего после долгого полета, упадут в море. При втором варианте Нагумо должен сперва принять, дозаправить и вооружить самолеты с Мидуэя и лишь потом запустить их. В этом случае атака получится гораздо более мощной, но сдвинется как минимум на час. А к этому времени американские самолеты уже наверняка вылетят для атаки на эскадру Нагумо. И, если им удастся удачно отбомбиться по японским авианосцам, пока те заправляют и вооружают свои самолеты, то авианосцы взорвутся, как гигантский фейерверк.

Хотя базирующиеся на Мидуэе «Каталины» и вылетели на патрулирование, по кабелю не поступала новая информация о координатах или курсе японских авианосцев. Нимиц также не имел информации о действиях американских сил. Флетчер продолжал хранить радиомолчание, хотя японцы уже знали, где он находится.

Таким образом, пока одно из решающих сражений войны приближалось к высшей точке, командующий страдал от отсутствия информации. Нимиц старался выглядеть спокойным, но знающие его офицеры ясно видели, как глубоко он встревожен. Один из них сказал: «Адмирал Нимиц был в ярости; таким я его никогда не видел». Нимиц вызвал к себе коммандера Картса.

— Почему мы не получаем донесений? — потребовал ответа Нимиц. — Почему нет никаких известий?

Карте несколько неубедительно ответил, что ему это неизвестно, но он не хочет посылать неизвестно кому просьбу: «Мы не получаем сообщений. Доложите что-нибудь». Нимиц согласился с его правотой.

Японцы же не были столь молчаливы. Еще до 10 утра их авианосное соединение передало две весьма длинных радиограммы. Американцы не могли прочесть шифрованные сообщения, но один из людей Рошфора определил, что они переданы с авианосца «Акаги», флагманского корабля Нагумо. Офицер опознал «почерк» одного из мичманов-радистов «Акаги», столь неуклюже работающего с ключом передатчика, что, по словам одного из американцев, тот «словно бьет по нему ногой». Пусть на «станции Гипо» и не могли прочесть шифровки, зато у них теперь имелись текущие позывные Нагумо.

Для Нимица единственным источником информации об американской авианосной эскадре продолжал оставаться японский пилот-разведчик. За несколько минут до 9 часов утра этот пилот сообщил своей эскадре: «К вам летят десять вражеских торпедоносцев». Самолеты могли взлететь только с американского авианосца. Нимиц и его штаб пришли к заключению, что в данный момент Нагумо или только что поднял в воздух резервные самолеты, или, что более вероятно, принимает вернувшиеся от Мидуэя бомбардировщики, и в этом случае он сможет запустить новые не ранее 10:00.

В 9:26 по кабелю передали, что, по донесению пилота «Каталины», японское соединение вторжения находится в 320 милях от Мидуэя. Следом пришли донесения от пилотов базирующихся на Мидуэе бомбардировщиков и торпедоносцев, только что вернувшихся на атолл. Судя по ним, самолеты Мидуэя продолжали нести тяжелые потери, не причиняя практически никакого ущерба врагу. Наконец в 10:08 «Энтерпрайз» самым неожиданным образом нарушил радиомолчание. В центре связи флота на рабочей частоте авианосца вдруг услышали чей-то голос, выкрикнувший: «Атаковать немедленно!» Кто-то узнал голос кэптена Майлса Браунинга — начальника штаба, которого Спрюэнс унаследовал от Хэлси. Возглас Браунинга мог быть реакцией на донесение американских летчиков о том, что противник обнаружен.

После нового периода долгого молчания Нимиц послал запросы, и Лейтон спросил Рошфора по телефону «горячей линии», атаковали ли американские авианосцы соединение Нагумо, а если да, то как отреагировали японцы.

— Неужели у нас нет совсем никакой информации? — спросил Лейтон.

— Никакой.

— А вы пробовали слушать на других частотах?

— Мы проверили все известные нам частоты.

Нимиц и его штаб пришли к выводу, что в данный момент отсутствие новостей само по себе может оказаться хорошей новостью. Если японские авианосцы ничего не передают, то причиной может быть то, что они уже не в состоянии это делать. В 11 часов люди Рошфора перехватили передачу (или фрагмент передачи) открытым текстом на японском: «Сообщите координаты вражеских авианосцев». Это сообщение, очевидно посланное с соединения Нагумо одному из своих самолетов-разведчиков, подразумевало, что как минимум один японский авианосец был в состоянии контратаковать и готов это сделать. Пятнадцать минут спустя сам Нагумо послал длинную шифрованную радиограмму неизвестному адресату. Позывные были его, но радистом был уже не прежний неуклюжий мичман с «Акаги». Один из людей Рошфора уже проводил исследование по идентификации японских радистов и опознал в нем по «почерку» главного радиста с крейсера «Нагара». Очевидно, «Акаги» был поврежден настолько тяжело, что уже не мог служить флагманским кораблем, и Нагумо перебрался на крейсер.

Адмирал Флетчер, информированный об этих перехватах, наконец-то прервал радиомолчание, но только чтобы сообщить, что самолеты «Йорктауна» атаковали два японских авианосца. Он добавил: «Мне пока неизвестны координаты других авианосцев, которые обнаружили мое соединение». Несколько минут спустя радисты в Перл-Харборе перехватили сообщение японского командира эскадрильи: «Мы атакуем вражеский авианосец», и он тут же приказал своим летчикам: «Атака! Атака! Атака!»

Тут же в центр связи командующего пришло сообщение открытым текстом: «Меня атакует большое количество вражеских бомбардировщиков». Оно было послано по корабельной рации в адрес Нимица, но отправитель не назвался, а попытки его установить оказались безуспешными. Объяснение пришло двадцать минут спустя, когда Флетчер прислал оформленную по всем правилам шифровку: «Был атакован с воздуха в 150 милях севернее Мидуэя».

Нимица проинформировали, хотя и с некоторым запозданием, о состоянии «Йорктауна». Пораженный тремя бомбами, корабль потерял ход, и адмирал Флетчер со штабом перешел на крейсер «Астория». Вскоре после

3 часов дня, когда поврежденный авианосец снова был на ходу, он подвергся повторной атаке, на этот раз торпедоносцев, и в него угодили минимум две торпеды. «Йорктаун» начал сильно крениться и грозил перевернуться, поэтому кэптен Бакмастер приказал покинуть корабль. Несколько часов спустя, когда последних моряков из его экипажа выловили из воды, авианосец был все еще на плаву, а угол крена практически не изменился. Тогда Флетчер попросил Нимица выслать буксиры и сказал, что, если тот не будет возражать, он со своим 17-м соединением останется охранять «Йорктаун» и попытается его спасти, а японцами пусть займется 16-е соединение Спрюэнса. Нимиц не стал возражать — он хотел, чтобы для спасения авианосца были приложены все усилия, а Спрюэнс, по его мнению, был вполне способен принять на себя общее тактическое командование.

Плохие новости насчет «Йорктауна» были несколько смягчены депешей Спрюэнса. Тот сообщил, что между 9:30 и 11:00 «самолеты 16-го и 17-го оперативных соединений атаковали соединение противника, состоящее, вероятно, из 4 авианосцев, 2 линкоров, 4 тяжелых крейсеров и 6 эсминцев. По нашим данным, все 4 авианосца сильно повреждены». Донесение он завершил словами: «У нас тяжелые потери в самолетах».

Самолеты с Мидуэя и «Йорктауна» (взлетевшие еще до атаки на авианосец) отчаянно обшаривали океан в поисках источника атакующих японских самолетов. Вылетевшая с атолла «Каталина» обнаружила три пылающих корабля в 170 милях северо-западнее Мидуэя. Примерно на 45 миль дальше в том же направлении самолеты «Йорктауна» наткнулись на целехонький японский авианосец, опознанный как «Хирю». Его сопровождали два линкора, три крейсера и четыре эсминца. Против этой цели «Энтерпрайз» и «Хорнет» выпустили 40 пикирующих бомбардировщиков, а Мидуэй добавил дюжину В-17, шесть из которых как раз подлетали к Восточному острову, получив приказ на перелет от Гавайев к Мидуэю.

К раннему вечеру 4 июня Нимиц и его штаб оценивали события дня с осторожным оптимизмом. Если полученную пока информацию считать достоверной, то американцы разгромили эскадру Нагумо. Но большая часть победных донесений базировалась на наблюдениях армейских пилотов, а они не были обучены оценивать повреждения кораблей при морских сражениях. Даже осторожный Спрюэнс доложил, что «все четыре авианосца противника сильно повреждены утром». Тем не менее, вскоре после полудня самолеты с одного из этих авианосцев вывели из строя «Йорктаун».

О результатах атаки против «Хирю», проведенной совместно самолетами Мидуэя и 16-го соединения, Нимицу не сообщали до тех пор, пока бомбардировщики не вернулись, а из рапортов их пилотов была составлена общая картина. Депеша с Мидуэя пришла в Перл-Харбор вскоре после 10 часов вечера, а от 16-го соединения — двадцать минут спустя.

Донесение с Мидуэя: «В-17 на пути из Перл-Харбора дважды поразили бомбами дымящийся авианосец по азимуту 320, дальность 170. Замечены два других горящих корабля в том же районе и еще два горящих примерно в 125 милях по тому же азимуту».

Донесение Спрюэнса: «Между 17:00 и 18:00 группы самолетов 16-го соединения атаковали эскадру противника, состоящую из 1 авианосца, 2 линкоров, 2 или более тяжелый крейсеров и нескольких эсминцев. Авианосец поражен несколько раз 500- и 1000-фунтовыми бомбами и, когда был виден в последний раз, сильно горел. Не менее 4 попаданий в линкор, который также загорелся. Один тяжелый крейсер тоже поражен и горит. В 17:50 соединение противника находилось в точке с координатами 30°41′ северной широты, 177°41’ западной долготы, курс на запад, скорость 15 узлов, с юго-востока к нему подходят эсминцы. Три корабля — полагаем, авианосцы, — атакованные ранее, наблюдались на юго-востоке все еще горящими…»

Когда Нимиц дочитал до этого места, он оторвал глаза от текста, и на его лице расцвела та самая «ослепительно белая улыбка». Если «Хирю» сильно горит, а «Акаги», «Кага» и «Сорю», подбитые утром, все еще горят, то все четыре авианосца японцам почти наверняка не спасти. Значит, если Спрюэнс что-либо грубо не напутал — а Нимиц не верил, что Спрюэнс на такое способен, — то победа американцев обспечена. Нимиц немедленно попросил адмирала Дремеля распространить во всех своих подразделениях заранее подготовленное сообщение, выслав копии адмиралу Кингу и генералу Эммонсу: «Вы, все те, кто участвовал сегодня в битве за Мидуэй, вписали славную страницу в нашу историю. Я горжусь тем, что стою с вами в одном строю. И считаю, что еще один день ваших героических усилий завершит разгром врага». Офицер, делавший запись в оперативном журнале командующего (вероятно, повторяя слова Нимица), назвал завершившиеся в тот день операции «началом того, что может стать величайшим морским сражением со времен Ютландского. Его исход, если он станет для японцев настолько неблагоприятным, насколько кажется, буквально покончит с их экспансией. Мы потеряли большой процент опытных пилотов, которых будет трудно заменить».

Кто-то из штаба, дочитав до конца рапорт Спрюэнса, нанес на карту его расчетные координаты на 4 часа утра 5 июня: 30°31’ северной широты и 175°20’ западной долготы. Это стало загадкой, потому что эта точка находилась значительно восточнее последних известных, сообщенных днем координат 16-го соединения. Спрюэнс доложил, что противник движется на запад. Почему же он не стал преследовать его по горячим следам?

Когда на эту аномалию указали Нимицу, тот оказался вмешиваться и даже воспринимать проблему всерьез.

— Я уверен, что Спрюэнс на месте лучше разбирается в ситуации, чем мы здесь, — сказал он. — Не сомневаюсь, что у него для этого есть очень веская причина. Со временем мы все узнаем. И нам, сидя здесь, нечего дергать командира на поле боя.

Некоторые офицеры продолжали ворчать, что Спрюэнс упустил блестящую возможность. Другие еще раз взглянули на карту и решили, что в действиях Спрюэнса есть смысл. Если его эскадра всю ночь станет идти с той же скоростью, то к 4 утра окажется намного восточнее того места, где находилась в 10 вечера, а сбавить ход они не осмелятся, иначе их перехватят и атакуют вражеские подлодки. Отсюда следовал единственно возможный вывод — Спрюэнс идет на восток временно и планирует ночью в какой-то момент повернуть обратно на запад.

От кого он отходит? Если бы линкоры и крейсеры Второго японского флота отделились в полдень от соединения вторжения, то к ночи они могли бы подобрать остатки ударного соединения Нагумо, а затем совместно двинуться на восток. И Спрюэнс, двигайся он на запад, мог бы столкнуться с этими кораблями и, вероятно, подавлен численным превосходством противника в ночном сражении. Поэтому, доказывали некоторые офицеры штаба КТФ, он должен был временно вывести свои корабли из пределов досягаемости японцев, чтобы не столкнуться с ними до рассвета, когда он сможет пустить в ход свои авианосцы.

Не все штабные офицеры согласились с этими доводами, однако адмирал Флетчер, находящийся на тысячу миль ближе к противнику, чем они, очевидно, согласился. Он приказал эсминцу «Хьюз» остаться на ночь возле «Йорктауна», чтобы потопить его в случае опасности захвата. А сам с оставшимися кораблями 17-го оперативного соединения отправился следом за Спрюэнсом на восток.

В ту ночь в штабе КТФ почти никто не спал — все считали, что Ямамото, чья решительность и находчивость были хорошо известны, приложит все усилия для изменения исхода сражения. Первый звоночек прозвенел в 1:30 ночи, когда по кабелю передали, что Мидуэй обстреливают.

— Полагаю, японцы все еще не отказались от намерения высадить там десант, — сказал Нимиц и, повернувшись к Лейтону, который для него «замещал» Ямамото, спросил: — Вы тоже так думаете?

— Да, тоже.

— Несмотря на потери?

— Что ж, японцы — народ упрямый. Если у них есть план, они всегда стараются его выполнять, пока не станет очевидно, что это невозможно.

Через несколько минут по кабелю передали, что обстрел велся с подлодки, которую береговые батареи Мидуэя вскоре отогнали.

В 3 часа ночи американская подлодка «Тамбор» сообщила о «многих неопознанных кораблях» примерно в 90 милях западнее Мидуэя. Час спустя, когда в районе Мидуэя начал заниматься рассвет, «Тамбор» уточнила, что это японские корабли. Когда стало светлее, с подлодки разглядели, что два из них — это тяжелые крейсера класса «Могами». Очевидно, японцы начали претворять в жизнь план вторжения. Адмирал Инглиш, обменявшись депешами с Нимицем, приказал всем подлодкам, патрулирующим район Мидуэя, «полным ходом выдвинуться на позицию в пяти милях западнее Мидуэя». Если противник действительно шел к атоллу, его кораблям придется пройти сквозь грозный строй подлодок.

Однако донесения с разведсамолета Мидуэя быстро изменили картину. Разведчик обнаружил все японские корабли западнее Мидуэя, и все они шли на запад. Это наблюдение подтвердил поступивший незадолго до этого со станции «Гипо» отчет о том, что, по данным радиопеленгации, Второй японский флот идет на северо-запад. Очевидно, противник вместо наступления отходил по всему фронту. Самолеты также сообщили, что за двумя крейсерами класса «Могами» западнее Мидуэя тянется нефтяной след — очевидно, после повреждений. Чуть позднее 8 утра пикирующие бомбардировщики и В-17 с Мидуэя атаковали эти крейсера и доложили минимум о двух попаданиях.

Спрюэнс наконец-то прервал радиомолчание, чтобы предупредить американские подлодки в районе Мидуэя, что он пройдет через их строй, преследуя японские корабли. Его 16-е соединение шло на запад, но находилось лишь в 50 милях севернее атолла, оттесненное ночью на юг действиями противника в районе Мидуэя. Днем 16-е соединение выпустило самолеты для удара по японским кораблям, обнаруженным на северо-западе. Но эти самолеты так и не добрались до кораблей противника, подарив критикам Спрюэнса в штабе Нимица новый довод для осуждения его ночного отхода на восток.

Но в целом в штабе КТФ преобладали два чувства — облегчение, потому что наступление противника удалось отразить, и гордость, потому что они смогли это сделать, несмотря на чрезвычайно неблагоприятное соотношение сил. После бессонной ночи штабные офицеры курили и расслаблялись. Однако Нимиц, хотя и разделял всеобщее облегчение, оставался настороже. У японцев все еще имелось достаточно сил, чтобы ночью устроить Спрюэнсу засаду. Или же они могли заправить и перегруппировать свои корабли, а затем вернуться, поставив на острие атаки два авианосца, участвовавшие в рейде на Датч-Харбор, и один или два легких авианосца, которые, как полагали, сейчас находятся в море. И Нимиц предупредил по радио своих командующих: «Имеются веские основания считать, что японцы могут попытаться провести атаку и оккупацию Мидуэя несмотря на недавние потери».

Адмирал Спрюэнс, придя к выводу, что его шансы перехватить корабли на северо-западе весьма невелики, начал преследование двух поврежденных крейсеров класса «Могами» и 6 июня трижды атаковал их с воздуха. Анализ донесений и фотографий, сделанных самолетами «Энтерпрайза», и допросы пленных показали, что один из крейсеров — «Микума» — был потоплен, а его близнец, крейсер «Могами», сильно поврежденный и едва держащийся на плаву, сумел уйти, сопровождаемый двумя эсминцами.

Тем же утром адмирал Кинг послал Нимицу радиограмму с поздравлениями. Она была передана открытым текстом, чтобы ее смогли принять и прочесть все корабли и станции, включая японские: «Флот, корпус морской пехоты и береговая охрана восхищены американскими моряками и солдатами, которые столь отважно и эффективно отразили наступление противника на Мидуэй, и уверены, что их товарищи по оружию и дальше будут заставлять врага понимать, что война — это ад».

Для генерала Эммонса этого оказалось достаточно. Если даже реалистично мыслящий адмирал Кинг готов признать, что победа одержана, то и Эммонс готов любезно признать, что он ошибался, подвергая сомнению стратегию адмирала Нимица. Он явился в штаб флота с четырехлитровой бутылью холодного шампанского, украшенной сине-золотой флотской ленточкой. Следом шел адъютант с двумя дюжинами бокалов. После короткой поздравительной речи Эммонс вручил бутыль Нимицу, а тот велел ее открыть и разлить.

Во время празднования кто-то (вероятно, Лейтон) высказал мысль, что и Рошфор заслужил право на нем присутствовать. Нимиц согласился, кто-то из офицеров позвонил на станцию «Гипо» и послал машину, чтобы привезти мастера криптоанализа из его подвального кабинета. Рошфор опять опоздал. Звонок из штаба застал его погруженным в работу, небритым, в помятом кителе и шлепанцах, и он так долго приводил себя в порядок, что прибыл в штаб, когда празднование уже завершилось, перейдя в совещание высокого начальства. Тем не менее

Нимиц пригласил на совещание и его, представил офицерам, с которыми Рошфор не был знаком, и сказал:

— Этот офицер заслуживает большей части похвал за победу у Мидуэя.

Смущенный Рошфор пробормотал что-то о том, что он лишь делал свою работу, и добавил, что хвалить надо не только его, но и всех на станции «Гипо». Затем он уселся в уголок и стал слушать продолжение дискуссии, прерванной его приездом. Тут ему и довелось ознакомиться с образцом чувства юмора Нимица, иногда странноватого.

Когда страх атаки на Западное побережье США уменьшился, армейские ВВС начали переброску все возрастающего количества бомбардировщиков из Штатов. Едва они прилетали в Перл-Харбор, как их тут же отправляли на Мидуэй. Последняя из прибывших партий В-17 задержалась на Оаху. Штабной офицер Нимица предложил тоже отправить их на Мидуэй, потому что японцы могут вернуться для атаки. Нимиц согласился.

Генерал армейских ВВС сразу возразил, подчеркнув, что у армии на Оаху есть только эти самолеты, а у флота их здесь нет совсем. И если эти В-17 улетят, то Оаху останется беззащитным. Генерал говорил еще некоторое время, доказывая необходимость оставить бомбардировщики на Оаху. Нимиц терпеливо слушал, а потом предложил заключить сделку. «Саратога», сказал он, через час будет в Перл-Харборе, а на ней, кроме собственных самолетов, есть и партия новых. И если генерал пошлет все свои В-17 на Мидуэй, то Нимиц обещает передать под оперативное командование ВВС самолеты авианосца на все время, пока тот останется в гавани Перл-Харбора.

Услышав это, генерал просиял и согласился послать В-17 на Мидуэй. Нимиц попросил немедленно передать соответствующий приказ по телефону, что генерал и сделал.

Пат Беллинджер и кое-кто из флотских офицеров наблюдали за этой сценой с легким изумлением, но промолчали, и дискуссия на различные темы продолжилась.

Минут сорок пять спустя, когда бомбардировщики уже взлетели и взяли курс на Мидуэй, генерала запоздало осенило.

— Кстати, адмирал, вы говорили, что «Саратога» придет сегодня в Перл-Харбор? — спросил он у Нимица.

— Да, мы ее ждем с минуты на минуту.

— И долго она здесь пробудет?

— Сколько понадобится на заправку, а потом снова выйдет в море и примет на борт все самолеты, — невозмутимо ответил Нимиц.

Все расхохотались, и генералу ВВС не осталось ничего иного, как кисло улыбнуться. На самом же деле (и всем это было прекрасно известно) непосредственная опасность Оаху не грозила. Японский Объединенный флот вряд ли начал бы атаку на Гавайи, предварительно не потопив или не выведя из строя «Энтерпрайз», «Хорнет» и «Саратогу» и не захватив Мидуэй. Генерала, скорее всего, встревожила перспектива остаться в ситуации, когда ему нечем командовать.

А далеко в океане, в 400 милях западнее Мидуэя, 16-е оперативное соединение в тот вечер отказалось от преследования противника и снова развернулось на восток. Среди доводов в пользу этого решения Спрюэнс указал на общую усталость экипажей и необходимость заправить эсминцы, но для офицеров в планшетной штаба была очевидной и более убедительная причина. Спрюэнс, продолжая двигаться на запад, вскоре оказался бы в пределах досягаемости бомбардировщиков на острове Уэйк. И Спрюэнс, и штаб Нимица знали, что японцы накапливали на Уэйке бомбардировщики для переброски их на Мидуэй. И при поддержке этих самолетов Ямамото мог устроить 16-му соединению засаду. То, что он затевает нечто в этом роде, стало очевидным, когда американские станции радиоперехвата уловили и передали в Перл-Харбор посланный открытым текстом призыв о помощи, который мог быть послан с тонущего корабля, причем из точки, расположенной западнее 16-го оперативного соединения. Нимиц предупредил Спрюэнса, чтобы тот не обращал внимания на эту столь явную, последнюю и отчаянную попытку Ямамото заманить американцев в клещи своих флотов.

— Иногда подобные уловки бывают весьма очевидными, не так ли? — сказал Нимиц.

Хорошие новости 6 июня воистину стали в большой степени компенсацией за очень плохие новости. «Йорктауна который вели на буксире в Перл-Харбор со спасательной командой на борту и эскортом из шести эсминцев, был торпедирован подлодкой. Эсминец «Хэмман», пришвартованный к борту авианосца для снабжения электроэнергией спасательных работ, был тоже торпедирован и затонул.

— Если японская подлодка смогла подойти и торпедировать «Йорктауна, окруженный пятью или шестью эсминцами как раз для того, чтобы эту подлодку не подпустить, то с тактикой наших подлодок что-то не в порядке, — с отвращением прокомментировал Нимиц.

Оставалась надежда, что авианосец, уже переживший одну торпедную атаку, переживет и вторую. Однако на следующее утро во время завтрака Нимиц лишился и этой надежды, прочитав радиограмму кэптена Бакмастера: «В результате вчерашней атаки «Йорктаун» затонул в 5:00».

Утром 8 июня штаб КТФ и станция «Гипо» получили ошеломляющий удар, прочитав присланную главнокомандующим депешу, где утверждалось, что кто-то, очевидно, дал в прессу утечку информации о перехваченном японском оперативном плане кампании по захвату Мидуэя. Их опасения подтвердились, когда в Перл-Харбор доставили экземпляр «Чикаго трибьюн» от 7 июня. На первой полосе красовалась статья длиной в целую колонку с заголовком: «На флоте знали о японском плане удара на море». Датированная «Вашингтон, 7 июня», статья начиналась так: «Как сообщили сегодня вечером надежные источники в военно-морской разведке, состав японских ударных сил, с которыми американский флот сражался западнее острова Мидуэй в величайшей битве этой войны, был хорошо известен американскому флотскому командованию за несколько дней до начала сражения».

Далее в статье описывался порядок развертывания японских флотов, перечислялись названия главных боевых кораблей и составы эскадры вторжения, Первой и Второй авианосной ударной эскадры. Хотя в статье и не упоминался взломанный код, прочитавшие ее агенты японской разведки обязательно заподозрили бы подобную утечку и усилили бы меры криптографической безопасности. А США из-за этого могли бы потерять бесценный источник информации, сделавший американскую победу у Мидуэя возможной.

Расследование установило, что статью написал в Чикаго корреспондент «Чикаго трибьюн» Стэнли Джонстон, а его «источником» стала, разумеется, показанная ему Мортоном Селигмэном копия плана Ямамото. К счастью, ни один японский — а также немецкий или итальянский — шпион не прочел этот номер «Чикаго трибьюн», и японцы продолжали использовать код JN25, лишь время от времени что-то к нему добавляя или изменяя. Поскольку большое жюри признало, что Джонстон не нарушал законов, он не был подвергнут публичному суду — что также хорошо, потому что это неизбежно привлекло бы внимание японцев к незамеченной утечке информации. А многообещающая флотская карьера Селигмэна была погублена. Его обошли повышением в звании до кэптена, и он уволился с флота в 1944 году.

За свою победу при Мидуэе адмирал Нимиц получил поздравления со всего мира, за исключением стран Оси. Армейские и флотские офицеры, а также другие военные специалисты признали битву за Мидуэй решающей в том смысле, что она подорвала японское военное превосходство на Тихом океане, более или менее уравняв силы противников. Те, кто лучше разбирался в фактах, указывали, что самые серьезные потери Япония понесла не в авианосцах или самолетах, а в опытных пилотах. Военные аналитики предсказывали, что США вскоре сменит оборонительную тактику на наступательную.

Адмирал Нимиц делал все, что в его силах, чтобы разделить похвалы и отдать должное тем, кто это заслужил. Однако это ему не всегда удавалось. Например, адмирал Кинг отклонил его представление о награждении Джозефа Рошфора медалью за выдающуюся службу. Главнокомандующий признал ту важнейшую роль, которую криптоаналитики сыграли в недавних американских успехах, но счел ее заслугой слишком многих людей в Вашингтоне, Перл-Харборе и Мельбурне, чтобы выделять из них лишь одного. Имея перед глазами такой пример, Нимиц наверняка мысленно поблагодарил себя за то, что авансом обеспечил повышения для полковника Шеннона и кэптена Симарда. Когда Симард, на пути из Мидуэя к новому месту службы, зашел к Нимицу, адмирал поблагодарил его за то, что он отважно сражался, и, указав на новые серебряные орлы, произнес двусмысленную метафору:

— Я послал вам цветы до похорон.

С Мидуэя армейские бомбардировщики — немногочисленные B-26е и остальные B-17е — возвращались малыми группами. Адмирал Нимиц не мог встретить их всех, однако он позаботился о том, чтобы среди встречающих был его представитель, а командир каждой эскадрильи получал личные благодарственные письма от командующего для вручения каждому из летчиков. 13 июня адмирал Флетчер с частью 17-го соединения вошел в гавань Перл-Харбора, а несколько часов спустя к нему присоединился адмирал Спрюэнс с 16-м оперативным соединением. Стоящие в гавани корабли приспустили флаги, салютуя вернувшимся. Нимиц и офицеры его штаба встречали оба соединения, стоя на причале. Затем они поднимались на флагманские корабли и пожимали руки командующим и как можно большему числу офицеров и моряков, благодаря их всех от имени нации за превосходную службу.

Справедливое распределение почестей теперь стало своеобразной проблемой. Армейские летчики первыми вернулись в Перл-Харбор, где поведали представителям прессы свои версии битвы за Мидуэй. Пилоты знали, что они сбрасывали бомбы и что вражеские корабли были повреждены и потоплены, но В-17 бомбили с такой высоты, что их экипажи были не в состоянии опознать тип корабля или отличить попадание от близкого промаха. Однако они вполне честно приписали основную заслугу себе. Правда, никто из них не признал, что «крейсер», который, судя по их рапорту, был потоплен за 15 секунд 6 июня, на самом деле был американской подлодкой «Грейлинг», совершившей из-за бомбежки срочное погружение. Все эти летчики весьма смутно сознавали, что и флот тоже участвовал в сражении. 12 июня, за день до возвращения 16-го и 17-го соединений в Перл-Харбор, в «Нью-Йорк таймс» была опубликована статья с интересным заголовком: «Армейские летчики разбомбили под Мидуэем два флота».

Адмирал Нимиц, признавая, что своей храбростью армейские летчики уже несколько компенсировали неточное бомбометание, решил не опровергать их экстравагантные претензии. Его представители лишь заявляли, что и флот внес свой вклад в победу. Уже позднее, когда ход сражения был тщательно проанализирован, Нимиц сделал заявление, в котором слегка развил эту тему: «Я даю наивысшую оценку действиям офицеров и рядовых, и не только на Мидуэе или в море, но в равной мере и тех на Оаху, кто не удостоился чести оказаться на передней линии сражения. И я с гордостью сообщаю, что совместная преданность долгу среди всех сражавшихся была настолько выражена, что, несмотря на решающую роль трех наших авианосцев, это поражение японского оружия и амбиций воистину стало победой вооруженных сил Соединенных Штатов, а не только одного военно-морского флота».

Тем не менее миф о том, что бомбардировщики В-17 выиграли битву за Мидуэй, оказался стоек и продержался некоторое время до окончания войны, когда после многочисленных допросов японских офицеров, стало ясно, что все бомбы, сброшенные армейскими бомбардировщиками, упали в воду. Ни одна из 322 бомб, сброшенных с В-17, не попала в цель.

Послевоенные исследования американских и японских источников выявили следующие детали, касающиеся битвы за Мидуэй.

Базирующиеся на Мидуэе гидросамолеты «Каталины», атаковавшие японское соединение вторжения ночью

3 июня, сумели торпедировать танкер, временно замедлив его ход.

На следующее утро, 4 июня, соединение Нагумо направило в атаку на Мидуэй 108 самолетов, оставив такое же количество в резерве. Японские самолеты нанесли обороне атолла значительный ущерб и сбили большую часть оборонявших его морских истребителей.

Мидуэй контратаковал более чем 60 бомбардировщиками и торпедоносцами, выслав их не сразу, а пятью последовательными волнами. Атакующие понесли тяжелые потери, в основном из-за вертких истребителей «Зеро», но ни одна их бомба не попала в цель. Далее последовали три отдельные атаки торпедоносцев с «Хорнета», «Энтерпрайза» и «Йорктауна». Почти все эти самолеты оказались сбиты, не причинив противнику никакого ущерба.

Таким образом, соединение Нагумо осталось невредимым после восьми последовательных атак. Но удары американских самолетов не остались совершенно бесплодными. Их катастрофические неудачи снизили осторожность Нагумо, а низколетящие торпедоносцы привлекли внимание как наблюдателей на кораблях, так и взлетающих «Зеро», к низким высотам.

В 8:30 утра 4 июня контр-адмирал Тамон Ямагути, командующий 2-й дивизией авианосцев, узнав о находящемся на северо-востоке американском авианосном соединении, посоветовал Нагумо немедленно атаковать ее резервными самолетами. Нагумо отклонил его совет и принял роковое решение отложить атаку до того момента, когда он подготовит массивный и координированный удар всеми своими самолетами. Он начал заменять бомбы с контактными взрывателями, которыми были оснащены его резервные самолеты в предвидении второго налета на Мидуэй, на бронебойные бомбы и торпеды. Он посадил на авианосец патрулировавшие вокруг эскадры истребители «Зеро», а также самолеты, вернувшиеся после первого налета на Мидуэй. Большая часть этих операций производилась во время американской атаки, и Нагумо потратил на них два часа.

Ни один специалист по военному делу, полностью оценив ситуацию, сложившуюся в районе Мидуэя на 10 часов утра 4 июня 1942 года, не предсказал бы, что у американцев есть хотя бы малейший шанс на победу. Четыре японских авианосца уже имели на взлетных палубах вооруженные, заправленные и готовые к взлету самолеты, а на нижних палубах готовились самолеты второй ударной волны. Лишь считанные американские самолеты на аэродроме Мидуэя, за исключением В-17, оставались боеспособны, а В-17 не могли поразить движущиеся корабли. Оба оперативных авианосных соединения, 16-е и 17-е, теряли свои торпедоносцы, а их бомбардировщики летели в неверном направлении.

Но затем положение американцев улучшилось. Бомбардировщики «Хорнета» продолжали лететь на юго-восток, удаляясь от противника, однако бомбардировщики «Йорктауна» развернулись и полетели следом за своими торпедоносцами, а бомбардировщики «Энтерпрайза» пошли зигзагом, как маневрирующий эсминец. Приближаясь с разных направлений, самолеты «Йорктауна» и «Энтерпрайза» появились над японским соединением одновременно, даже не подозревая друг о друге. Никакими расчетами или тренировками такой точности добиться было бы невозможно.

Последняя атака американских торпедоносцев была отбита, Нагумо наконец-то приказал начать контратаку, и его авианосцы уже разворачивались против ветра. Вооруженные и заправленные самолеты на взлетных палубах готовились взлетать, а другие самолеты в ангарах на нижних палубах вооружались и заправлялись. Снятые бомбы с контактными взрывателями все еще лежали в ангарах, ожидая возвращения в трюмы. Таким образом, соединение оказалось чрезвычайно уязвимым.

Через пять минут японская атака началась бы. Однако прежде чем самолеты взлетели, бомбардировщики «Йорктауна» и «Энтерпрайза» спикировали с высоты 15 тысяч футов и за несколько секунд изменили весь ход войны. Они сбросили бомбы, которые поразили «Сорю», «Кага» и флагманский авианосец Нагумо «Акаги», вызвав на всех трех фатальные пожары и взрывы.

Авианосец «Хирю», уйдя неповрежденным на север вместе с несколькими кораблями эскорта, поднял сперва бомбардировщики, а затем и торпедоносцы, которые отыскали и вывели из строя «Йорктаун». В 17:00 пикирующие бомбардировщики «Энтерпрайза» обнаружили «Хирю» как раз в тот момент, когда с него были готовы взлететь самолеты для удара по другим американским авианосцам. Японский авианосец получил четыре прямых попадания, которые вызвали взрывы и неконтролируемые пожары. В атаке на «Хирю» участвовали и двенадцать В-17 с Мидуэя: ни одна из их бомб не попала в цель, но одному из армейских бомбардировщиков все же удалось поразить уже пылающий корабль с бреющего полета.

По приказу Ямамото Второй японский флот отделился от соединения вторжения. Четыре его тяжелых крейсера, прикрытые двумя эсминцами, направились обстреливать Мидуэй, а большая часть оставшихся кораблей, включая два линкора и четыре тяжелых крейсера, поспешила на помощь авианосцам Нагумо. Прибыв слишком поздно, Второй флот подобрал два линкора Нагумо и большую часть остальных его кораблей, и направился в темноте на восток в поисках американцев — встречи с ними Спрюэнс избежал, временно отойдя на восток. В 2:55 ночи адмирал Ямамото, придя к выводу, что его идущие на восток корабли скорее всего станут не победителями в ночной битве, а мишенями в утренней воздушной атаке, отменил операцию по захвату Мидуэя и скомандовал общее отступление.

Группа из четырех крейсеров Второго флота, уже подходившая к Мидуэю, развернулась на обратный курс и через некоторое время заметила американскую подлодку «Тамбор». Ошибочно предположив, что «Тамбор» выпустила торпеду, крейсера «Могами» и «Микума» совершили противоторпедный маневр, во время которого столкнулись. Два других крейсера торопливо ушли, бросив поврежденные корабли под прикрытием двух эсминцев и предоставив им выбираться самостоятельно.

К 9 часам утра 5 июня все четыре авианосца Нагумо уже ушли на дно. В то утро В-17 и бомбардировщики корпуса морской пехоты из Мидуэя атаковали «Могами» и «Микума». Все их бомбы легли мимо цели, однако пилот морской пехоты полковник Ричард Флеминг, направил свой пылающий самолет на палубу «Микуми» за орудийной башней, вызвав пожар, который привел к многочисленным жертвам и повреждениям. 6 июня, как мы уже знаем, 16-е оперативное соединение атаковало поврежденные крейсера пикирующими бомбардировщиками, потопив «Микуми» и настолько сильно повредив «Могами», что на его ремонт потребовался почти целый год.

7 июня японцы, не встречая сопротивления, начали высадку на Алеутских островах Атту и Кыска, отменив первоначальный план захвата Адаха, когда выяснилось, что неподалеку расположена секретная американская база. Во время высадки японского десанта Северо-Тихоокеанская эскадра адмирала Теобальда бесполезно бороздила море в тысяче миль от Алеутов — южнее Аляски…

Сразу после сражения 4 июня и в течение нескольких последующих дней американские самолеты и корабли обшаривали океан севернее и западнее Мидуэя, подбирая сбитых летчиков и моряков с затонувших кораблей — как японских, так и американских.

Победа обошлась американцам недешево: потоплены авианосец и эсминец, погибло 307 человек, потеряно 147 самолетов, сильно повреждены оборонительные сооружения Мидуэя и умеренно — в Датч-Харборе, а острова Атту и Кыска захвачены. Японские потери оказались меньше, чем их оценивали американцы во время войны, но достаточно тяжелыми для того, чтобы действительно изменить ход войны на Тихом океане: потоплены четыре авианосца и тяжелый крейсер, еще один тяжелый крейсер сильно поврежден, повреждены также линкор, танкер и три эсминца, потеряны 322 самолета и 2500 человек убитыми, включая много опытных пилотов.

Охваченный первой эйфорией победы (еще до того, как была подсчитана ее цена в людских жизнях), адмирал Нимиц не смог удержаться от игры слов, составляя свое знаменитое сообщение для прессы от 6 июня: «Теперь Перл-Харбор частично отомщен. Мщение не станет полным, пока японская морская мощь не сменится бессилием. Мы уже значительно продвинулись в этом направлении. Надеюсь, вы простите нас за утверждение, что мы уже на полпути к этой цели».