Маккензи шагал за фургоном, а Эйприл то и дело на него оглядывалась. Она пыталась переключить свое внимание то на Дэйви, то на суровый и в то же время величественный ландшафт, но это ей не удавалось.

Эллен Питерс и она с Дэйви уже сидели на задней скамейке фургона, груженного провиантом, когда вывели Маккензи. От нее не укрылась злорадная ухмылка, тронувшая губы Эллен, когда цепь от наручников соединили с цепью, прикрепленной к задку фургона.

И снова Эйприл поразилась самообладанию преступника. Ни один мускул не дрогнул на лице, никаких эмоций не отразилось в удивительных глазах.

На мгновение их взгляды встретились, в его глазах промелькнула искорка, и она поняла, что он ее узнал. Но потом взгляд его постоянно скользил мимо, словно ее тут и не было. Он стоял и спокойно ждал, когда тронется фургон.

На нем была рубашка и кожаные штаны в пятнах крови. Она бросила взгляд на мокасины по колено, и ее сердце сжалось при мысли о том, что эта обувь из мягкой кожи совершенно не годится для длительного перехода по каменистой почве.

Все ждали команды трогаться, и, пока еще оставалось время, Эйприл украдкой разглядывала его.

Маккензи нельзя было назвать красивым в обычном понимании этого слова. Лицо казалось вырезанным из куска мореного дуба. Резкие, но в то же время правильные черты хранили выражение гордого величия, присущего только индейцам, хотя, с другой стороны, отличались мягкостью, необычной для индейского типа лица. Да и волосы, прямые и черные, были красивее, чем у индейца, правда, такие же блестящие и густые. Глубоко посаженные глаза, высокие скулы, резко очерченная линия рта и волевой подбородок придавали его облику неповторимое своеобразие. Раз увидев, этого человека уже нельзя было забыть.

Кожа у него была скорее смуглая, нежели бронзовая. Разведчик, он же постоянно в пути, вся его жизнь проходит в седле, под открытым небом…

Нижнюю часть лица покрывала черная щетина, но это, как ни странно, усиливая общее впечатление, прибавляло ему той самой мужественности, которая способна заронить в женское сердце смятение, но отнюдь не страх.

От Маккензи не укрылось столь повышенное внимание к его персоне. Это она понимала. Однако весь вид арестованного говорил о том, что ему все безразлично. Даже когда его взгляд наткнулся на Эллен Питерс, на лице не отразилось никаких эмоций. Эйприл только диву давалась. Как же так, должен же он хотя бы что-то чувствовать? Гнев, стыд, раскаяние… Жажду мести, наконец, если невиновен. Почему такая безучастность?

Она собиралась рассказать лейтенанту Пикерингу о недостойных замыслах сержанта Террелла, но возможности не представилось, поскольку лейтенант ускакал вперед еще до того, как ей и Дэйви предложили занять места в фургоне. Ладно, она сделает это, когда объявят привал.

А пока ничего другого не оставалось, как только наблюдать за Маккензи. Без каких-либо видимых признаков усталости или физического напряжения он шагал за фургоном пружинистой, легкой походкой. Эйприл любовалась его осанкой. Будто горный лев, пришло ей на ум. Соизмеряя шаги со скоростью фургона, он следил, чтобы цепь не натягивалась, а слегка провисала. Что ж, разумно! Если фургон сделает рывок, он не потеряет равновесия. Она украдкой скользнула взглядом по его статной фигуре. Узкие бедра, широкие плечи, а под рубашкой угадываются сплошные мускулы. И вообще вся его стать представляет собой воплощение силы и сноровки. Под кажущимся спокойствием, вне всякого сомнения, скрывается мятежная натура. Поди знай, на что он способен, если дойдет до точки кипения. Эта мысль не давала Эйприл покоя. Она ни на минуту не забывала о замыслах Террелла. Вчера Маккензи оставили без воды, наверняка не давали пить и сегодня утром.

А между тем ночная прохлада сменилась палящим зноем, едва лишь раскаленный шар солнца выкатился из-за горизонта. Сейчас оно стояло почти в зените, и его лучи нещадно жгли землю.

Господи, да что же это такое? Разве можно гнать человека по такому пеклу без глотка воды или хотя бы кратковременной передышки? Эйприл посмотрела по сторонам, ища глазами лейтенанта Пикеринга. Его поблизости не оказалось.

Не в силах сдерживать любопытство, Дэйви громко спросил:

— Мамочка, скажи, почему того дядю прикрепили цепью к нашему фургону?

— Его ждет суд, сынок.

— Он что, разбойник, да? — Зеленые глаза Дэйви загорелись. — Он, что ли, плохой? — Дэйви внимательно посмотрел на Маккензи. — А мне кажется, он хороший.

Удивительно, подумала Эйприл, ребенок не остался безучастным свидетелем и чувствует то же, что и она.

— Суд разберется, сынок! — ответила Эйприл с расстановкой и покосилась на Эллен.

Та мгновенно побагровела от злобы при этих словах. У Эйприл давно уже зародились сомнения в правдивости показаний своей попутчицы, а сейчас они усилились.

Ответ матери удовлетворил Дэйви, и он начал задавать другие вопросы. Эйприл рассеянно отвечала. Все ее мысли были заняты загадочным Маккензи. Она как бы шагала рядом с ним. Каждый его шаг по раскаленной каменистой почве вызывал у нее почти физические страдания.

Собираясь в дорогу, Эйприл надела юбку с разрезом для верховой езды и хлопчатобумажную блузку. Этот наряд она купила перед свадьбой. Дэвид настоял. Они любили верховые прогулки.

Несмотря на легкие одежды, пот ручьями струился по шее, затекал в ложбинку между грудями. Дэйви весь извертелся. А Маккензи по-прежнему шагал легкой походкой.

У них с собой были фляжки с водой. Дэйви то и дело прикладывался, а Эйприл воздерживалась. Она была не в состоянии сделать и глоточка на глазах у Маккензи. Когда Эллен допила воду из своей фляжки и, смочив последними каплями платок, демонстративно вытерла лицо, у Эйприл возникло желание залепить ей пощечину.

Ровно в полдень объявили стоянку. Эйприл опасалась, что разведчик рухнет как подкошенный, когда фургон остановится. Ничего подобного! Он стоял, гордо выпрямившись, и кидал на Террелла презрительные взгляды, в которых без труда угадывался вызов. А тот злобствовал, поскольку его планы рушились,

И вдруг Маккензи окинул взглядом и ее — откровенным мужским взглядом. Эйприл внутренне сжалась. Внимание мужчины всегда льстит женскому самолюбию. Однако мысль, что на нее обратил внимание убийца, вызвала протест. Даже если Эллен Питерс лжет и Маккензи до нее пальцем не дотронулся, все равно он убил сержанта. Заколол ножом. Ни один цивилизованный человек на такое не способен. Да, Маккензи опасен — в нем что-то от дикой природы.

Эйприл и Дэйви вылезли из фургона.

— Пошли пройдемся, — предложила она сыну, посматривая по сторонам.

Она ни на секунду не выпускала из поля зрения Маккензи и одновременно искала глазами лейтенанта Пикеринга.

Лошадей уже напоили, задали корму, солдаты тоже подкрепились. Ей и Дэйви дали воды, хлеба, вяленого мяса. И только Маккензи не дали ничего.

Тот теперь сидел. Длина цепи позволяла опустить руки вниз, положить тяжелые наручники на землю. Он, естественно, этого не сделал. Полуприкрыв веками глаза, всем своим видом показывал, что ему ни до чего нет дела. Однако Эйприл нисколько не сомневалась, что от его взгляда не ускользает ни один жест, ни одна деталь.

Эйприл наблюдала и за Терреллом. Окинув Маккензи задумчивым взглядом, тот взял в руки веревку и соорудил петлю.

— А ну-ка, краснокожий, давай прикинем, как это будет выглядеть, — сказал он и, подойдя к Маккензи, набросил на его шею петлю. — Недурственное напоминание о том, что с каждым шагом ты приближаешься к виселице.

Он затянул петлю, но Маккензи даже не шелохнулся, лишь моргнул, когда веревка сдавило горло. Эйприл, правда, уловила в глазах разведчика торжествующий блеск. У того, кто одержал победу, глаза всегда сверкают по-особому, подумала она. Маккензи подбил своего врага на очередную жестокую выходку. Зачем? Для чего? И тут ее озарило. Вне всякого сомнения, он вынуждает Террелла потерять бдительность. Эйприл не понимала, каким образом возникла в ней эта уверенность, но теперь она знала: он не смирился, а просто выжидает, когда Террелл допустит промах. Затаился и чего-то ждет. Но вот чего? Что он задумал?

Несмотря на жару, она поежилась как от озноба. По спине побежали мурашки.

Их взгляды опять встретились, и ей снова удалось заглянуть в глубину его глаз и даже догадаться, о чем он подумал. Внутренне она как бы рванулась к нему, но на его лице тотчас появилось выражение то ли призыва, то ли предостережения. Ясно было одно: он ждет от нее каких-то действий.

Солдаты уже седлали лошадей, а лейтенант так и не появился. Нет — и не надо! Она сама в состоянии дать Маккензи воды. Эйприл решительной походкой направилась к фургону, взяла кружку, наполнила ее водой из большой фляги и подошла к Маккензи.

Эйприл обратила внимание, что он следит за каждым ее движением. В его глазах она увидела предупреждение, но не поняла, в чем дело, и протянула кружку.

— Обойдется, — сказал за ее спиной Террелл и резко оттолкнул ее руку.

Кружка покатилась по земле. Эйприл возмущенно обернулась.

— Но он же без воды дальше и шагу не сделает!

— Зря беспокоитесь. Индейцы, милая дамочка, не люди. Вот этот, например, хуже собаки. Видите, сидит себе с ошейником, и хоть бы что. Говорят, жажда их не мучает. А вы, между прочим, много на себя берете. Я вот вам что скажу, милая дамочка, вы уж не вмешивайтесь не в свое дело. Он убил моего друга, пытался изнасиловать его дочку… — Глаза сержанта сузились. — А может, вы домогаетесь от него именно этого?

Не успел он докончить фразу, как Эйприл размахнулась и ударила его по лицу. И в ту же секунду удар кулака сбил ее с ног. Эйприл услышала, как закричал Дэйви, как грозно рыкнул Маккензи. Увидела, как Дэйви бросился на дородного сержанта и стал молотить негодяя кулаками. Террелл грубо отшвырнул его. Эйприл вскочила, схватила сынишку, прижала к себе. Ее всю трясло. Из рассеченной губы на блузку капала кровь.

Она подняла глаза на сержанта. Весь красный, без тени раскаяния на лице, он сверлил ее злобным взглядом.

— Не суйте свой нос, куда не просят. Понятно?

— Что здесь происходит, черт возьми? — раздался окрик.

Эйприл обернулась и увидела Пикеринга. Он спешился и подбежал к ней. Белый как полотно, лейтенант смотрел на нее во все глаза.

— Ваш сержант, — начала она, чеканя каждое слово, — обожает измываться над теми, кто не в силах дать ему достойный отпор. — Она потерла ладонью саднящую скулу. — Оказывается, он сражается не только с мужчинами, но и с женщинами. И даже с детьми.

Пикеринг в ужасе уставился на Террелла.

— Вы ударили эту леди? Вы позволили поднять руку на ребенка?

— Поверьте, сэр, я не хотел, то есть я не виноват, — стал оправдываться Террелл. — Она все время крутилась возле арестанта.

Террелл не знал точно, кто эта леди, из-за которой так распалился лейтенант. Слышал, будто она вдова капитана американской армии. Но сейчас вдруг испугался.

— Лейтенант, кому, как не вам, знать, мы не имеем права позволять посторонним подходить к арестованному. Это же опасный преступник. Она, конечно, не понимает. — Террелл обернулся к Эйприл и поспешил оправдаться: — Милая дамочка, разве вы ничего не поняли? Я ведь пытался вас защитить.

Эйприл выпрямилась и вздернула подбородок.

— Только от вас, сержант, именно от вас меня следует защищать. — Она повернулась к Пикерингу. — Я этого так не оставлю. Он ответит за рукоприкладство.

Пикеринг смотрел на разъяренную женщину, на струйку крови, ползущую по ее подбородку, и чувствовал, как растекается холодок под ложечкой. Нет, это не поездка, а сущий кошмар! Он перевел взгляд на индейца-разведчика, из-за которого разгорелся весь сыр-бор. Тот уже стоял в полный рост. Кулаки были крепко сжаты, ноги напружинены как перед прыжком. Выражение лица не предвещало ничего хорошего.

— Сержант не дал этому человеку ни капли воды, — сказала Эйприл. — Это бесчеловечно.

Пикеринг в данный момент не испытывал никаких человечных чувств к субъекту, который заварил всю эту кашу.

— Сержант Террелл поступает так, как считает нужным. Ему видней, — сказал он успокаивающим тоном. — Вы же видите, арестованный совсем не страдает из-за отсутствия воды. Он — индеец! — добавил лейтенант с интонацией, которая, по его разумению, объясняла все.

Это заявление лишь подлило масла в огонь. Эйприл дала волю гневу:

— Если еще раз я это услышу… — Она замолчала, не зная, что сказать дальше, поскольку понятия не имела, что тогда сделает. Тем не менее после небольшой заминки попыталась развить свою мысль: — Он — человек. Понимаете? И я не потерплю, чтобы… чтобы ваш сержант, этот молодец среди овец… измывался над арестованным. Вы только взгляните на эту веревку на шее. Как можно допускать подобное?

Пикеринг уловил в ее голосе нотку неуверенности. Понимает, конечно, что защищать убийцу по меньшей мере странно.

— Послушайте, миссис Мэннинг, — осмелел он, — есть только один способ обращения с дикарями, у которых страсть к убийству в крови. Их надо сторониться. Поэтому сержант совершенно прав, сказав, что подобный тип для цивилизованного общества представляет опасность и таких, как он, следует изолировать.

Разговор приближается к концу, поняла Эйприл. Она решила выложить свою козырную карту.

— А вы уверены, что генерал поддержит вашу точку зрения? Он, по-вашему, такой же беспощадный?

— Генерал Вейкфилд? — протянул Пикеринг. — Я слышал, что в бою он…

— Так то в бою, — оборвала его Эйприл. — Генерал не щадит врага в бою, но что касается пленных… он никогда бы не допустил издевательства, подобного этому. — Она кивнула в сторону Маккензи. — Я знаю, что говорю, потому что генерал Вейкфилд — мой отец.

И Пикеринг, и Террелл — оба побледнели. Эйприл покосилась на Маккензи и увидела, что тот изумлен.

Пикеринг первым обрел дар речи:

— Что же вы… почему же вы до сих пор ни словом не обмолвились об этом?

— Не видела необходимости. И как только что выяснилось, сильно ошибалась, считая, что вдова, потерявшая мужа на войне, заслуживает не меньшего уважения, чем генеральская дочь, — отчеканила Эйприл.

Она кинула взгляд на Террелла и поразилась произошедшей в течение секунды метаморфозе — его только что мертвенно-белое лицо стало багровым от злобы, плескавшейся в сощуренных глазах.

— Повторяю, лейтенант, мой отец никогда не позволил бы себе так обращаться с человеком, лишенным возможности постоять за себя.

Эйприл нагнулась, подобрала с земли кружку и снова наполнила ее водой, ощущая на себе недоброжелательные взгляды офицеров и солдат. Потом подошла к Маккензи и протянула ему кружку. Он неловко взял ее в ладони, соединенные наручниками, поднес ко рту и стал пить — не торопясь, смакуя каждый глоток. Выпив все до капельки, вернул кружку, а затем, приподняв бровь, произнес с ярко выраженным шотландским акцентом:

— Не стоило беспокоиться обо мне, миссис Мэннинг.

Эйприл впервые услышала его голос. У него оказался сочный, приятный баритон. Однако в вежливом тоне благодарности не прозвучало. Пристально глядя в его серые глаза, Эйприл думала о том, что ее фамилию он, по всей видимости, услышал, когда она объяснялась с Пикерингом. Стало быть, слышал все, что она говорила.

— Стоило, — сказала она тихо. — Если не ради вас, то ради меня и Дэйви.

Он в ответ кивнул, понимая, что она обескуражена его резкостью.

Эйприл перевела взгляд на кровоточащие запястья Маккензи, затем на веревку, врезавшуюся в шею, и поморщилась.

— Обо мне, миссис Мэннинг, нет нужды беспокоиться, — повторил он. — Вы и так сделали достаточно!

— Вовсе нет, — возразила она. — А вам надо поесть, да и воды побольше.

Он пожал плечами и проговорил с расстановкой:

— Пусть все будет так, как должно быть. — Подумав, добавил: — Мне ваша помощь без надобности.

— Я бы даже с собакой не позволила обращаться так, как обращаются с вами, — сказала она и сразу же осознала, что совершила непоправимую ошибку.

Его лицо исказила гримаса гнева. Эйприл вспомнила слова, сказанные ранее Терреллом, и поняла, что Маккензи их слышал. Господи, что она наделала!

— Но я, как видите, не собака… следовательно, не нуждаюсь в вашем сочувствии. — И он повернулся к ней спиной.

Эйприл помертвела. Она ранила его. Обидела. Ах, как нехорошо получилось!

— Что ж, миссис Мэннинг, теперь вы сами убедились: с ними нельзя по-хорошему, — заметил Пикеринг с улыбкой.

— Да снимите же вы хотя бы веревку с него! — бросила она в сердцах.

Подсадив Дэйви в фургон, Эйприл забралась туда и сама, мысленно браня себя. Что же это она? Какая бестактность! Причинила человеку боль словами, которые обожгли его сильнее, чем все истязания, придуманные Терреллом.

Шаг… другой, еще один. Главное — не сбиться с ритма. Пусть видят все, что его не сломить.

Маккензи шагал, превозмогая адскую боль. В мокасинах хлюпала кровь. Выдержит ли? Обязан, должен… Он расправил плечи. Шаг, другой, еще один… Не споткнуться бы! Если упадет, не сможет подняться, и тогда… Террелл, должно быть, предвкушает это зрелище. Он, Маккензи, окровавленный, с прикованными к задку фургона руками, волочится по обожженной солнцем каменистой земле… Нет уж! Этого мерзавец не дождется, пусть бы даже ждал до второго пришествия. Впрочем, пошел он к черту! Лучше думать о чем-нибудь другом. Оказывается, миссис Мэннинг — дочка Вейкфилда. Вот так сюрприз! Генерал как-то обмолвился в разговоре, что у него дочь. Замужем. Живет где-то на Востоке. Возможно, она навещала отца, когда он заезжал к Вейкфидду с докладом. Конечно, видеть ее он не мог, поскольку никогда не появлялся там, где расквартированы армейские чины, да и вообще редко когда оставался ночевать. Приезжал в форт как можно позже, а уезжал перед рассветом. Мужества дочке Вейкфилда не занимать. Вся в отца. Решительная и боевая. Маккензи скрипнул зубами, вспомнив, что из-за него она получила удар кулаком по скуле. Между прочим, он ее не просил о помощи. Ни словом, ни взглядом. Хотя на себе ее взгляды ловил. Неужели не поняла, что он не нуждается ни в чьем сочувствии? А вообще-то удивительная женщина. Пару раз перехватил ее взгляд, но она в отличие от большинства женщин глаза не отвела. В них, кстати, не было неприязни или, допустим, отвращения. Смотрела на него с интересом. Почему? Обыкновенное женское любопытство? Нет, пожалуй, было в ее взгляде что-то похожее на сочувствие. Конечно, не стоило ему так резко осаживать ее. Нехорошо получилось. Вспомнив растерянное выражение, появившееся на ее лице в ответ на его резкость, Маккензи украдкой взглянул на нее.

Склонившись к ребенку, она что-то сказывала. Маккензи нравилась ее манера общения с мальчиком. Беседуют словно два близких друга. Хорошо, должно быть, иметь такую мать. Он вспомнил свое детство. Что может быть лучше, когда между сыном и матерью доверительные отношения… А вот у него…

Рывок цепи заставил его изменить ход мыслей. Ну вот, расчувствовался и сбился с ритма. Вперед! Шаг, другой, еще один… Необходимо продержаться до вечера. Террелл сочтет его вымотанным до предела и не станет выставлять возле него специальный пост. Наверное, скоро привал. Уже смеркается. Пожалуй, пришла пора делать вид, будто он совсем обессилел.

Еще раньше, взвесив все «за» и «против», Маккензи пришел к выводу, что генерал Вейкфилд, выслушав обстоятельства дела, скорее всего, поверит ему. И сначала он решил во что бы то ни стало добраться до форта Дефайенс живым. Но потом передумал. Террелл прикончит его по дороге. Это одно. А второе — кто усомнится в правоте слов белой женщины? Все поверят Эллен Питерс, а его сочтут насильником. Даже Вейкфилд не сможет ничего изменить, и незачем возлагать надежды на генерала. Да и вообще никому доверять нельзя! Однажды ему преподали прекрасный урок. Забыл?

Жара постепенно спадала. Воздух свежел. Маккензи шел с трудом. Пройдет еще какое-то время, и пот, пропитавший его насквозь, станет причиной жесточайшего озноба. Холодно станет всем, не только ему. Между прочим, лейтенант Пикеринг не тот человек, чтобы терпеть неудобства. Так что вот-вот объявят привал. Шаг, другой… еще один.

Маккензи оказался прав. Через полчаса Пикеринг отдал приказ располагаться лагерем на ночлег. Последние минуты перед остановкой Маккензи то и дело спотыкался. Делал вид, что еще мгновение — и рухнет. А потом упал, и его протащило несколько метров по земле. Все это выглядело вполне естественно, поскольку Маккензи на самом деле был вымотан до предела. Он покосился на Террелла. Тот злобно ухмыльнулся. Пусть радуется! Доставит ему удовольствие, но только недолго оно продлится.

Маккензи удивился, когда рядовой принес ему еду, воду, одеяло и быстро ушел. Одеялу он обрадовался больше всего. Накроется и примется освобождать руки. Никто ничего не заметит. Должно быть, миссис Мэннинг старается. Маккензи огляделся и увидел: она что-то яростно доказывала Пикерингу. Удивительная женщина и, кажется, не из тех, кто долго помнит обиды.

Маккензи окинул лагерь зорким взглядом, запоминая места, где поставили часовых. Потом его повели оправиться. Вот этого он никак не ожидал, но сообразил, что такое обхождение объясняется, без сомнения, присутствием женщин. На ночь его снова прикрепили цепью к фургону. Правда, оставили конец длиннее, чтобы он смог лечь. Лодыжки накрепко связали веревкой, но это можно было не принимать в расчет. Главное — не тронули наручники. И самое основное: Террелл не поставил возле него часового. Вот это удача! Недаром, сжимая зубы от боли, он волочился несколько метров по земле. Террелл поверил, что арестант не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой.

Маккензи еще раз окинул взглядом лагерь, примериваясь, в какую сторону ползти, чтобы не напороться на пикеты. Среди стреноженных лошадей он отыскал глазами своего коня. Вот это уж совершенно неожиданный подарок! Верный дружок, на вид неказист, зато не раз спасал ему жизнь.

А Пикеринг — полный идиот. Край кишмя кишит апачами, а он и не подумал усилить охрану. Солдаты прибыли с Востока, где понятия не имеют о том, что следует делать, если налетят индейцы. Ходить в атаку в линейных цепях, при поддержке артиллерии — это совсем другое дело. По всему видно, Террелл в борьбе с индейцами — полный невежда.

Скоро в лагере все стихло. Что ж, пора! Жаль, что не удалось проследить, где именно устроилась на ночлег дочка генерала со своим сынишкой. Ладно, он будет осторожен.

Накинув на себя одеяло, Маккензи сделал попытку высвободить руки. Превозмогая боль, слегка повернул кисти рук — давление наручников ослабло. Руки обрели относительную свободу, но стянуть кольца оказалось непросто. Если бы днем, когда кожа была влажная от пота… А сейчас… Стоп! Маккензи огляделся. Все спят. Он сел и, не раздумывая, прокусил кожу на левом запястье. По кисти струйкой побежала кровь. Он смочил оба запястья и попробовал стянуть наручники, приноравливаясь то так, то эдак. Наконец освободил левую руку, затем правую. Развязал веревки, стягивающие щиколотки. Ну вот и все! Свобода.

По небу мчались дымчатые клочья облаков, время от времени наползая на серебристый диск луны. Усталость, отчаяние не давали Эйприл заснуть. Сильно переменилась она за годы войны — печальная участь вдовы сделала характер просто неузнаваемым. Будто силой отняли все лучшее, что было в ней, размышляла она. Жизнерадостность, стойкость…

Как ждали конца войны… Но теперь стало даже хуже. Несчастные, измотанные годами страданий и лишений люди ненавидят друг друга, нарочно стараются побольнее оскорбить, унизить. Она крепче прижала к себе сынишку. Как защитить, уберечь от всего этого малыша?..

Ночная сырость сковала ее. Послышался вой койота. Она плотнее закуталась в одеяло. Вспомнилась вечерняя стычка с Пикерингом. Сначала лейтенант наотрез отказался выделить арестованному одеяло, но потом уступил. Но когда она сказала, что негуманно гнать человека пешком по жаре, он заявил, что обсуждать это бессмысленно. Преступник в одном фургоне с жертвой — абсурд. «А если верхом? » — предложила она. «Полная чушь! Маккензи — отличный наездник. Умчится даже в наручниках, потому что он — индеец. Хоть и наполовину… Индеец!» — повторил Пикеринг с ухмылкой, намекая тоном, что она понятия не имеет об индейцах. Это ей-то не знать индейцев?! Эйприл вздохнула. Детство ее прошло на границе. На пост нередко наведывались индейцы в поисках заработка. Продавали, например, резные фигурки. Разные люди попадались среди них — хорошие и плохие. Она знает индейцев получше Пикеринга. Вот только удивительно, почему ни разу не встретилась с Маккензи. Скорее всего, он под началом у отца недавно. Возможно, под вымышленным именем. Что за наваждение! Вся поездка насмарку из-за этого человека, а мысли то и дело возвращаются к нему. Закрыв глаза, она попыталась заснуть. Но тут во сне завозился Дэйви. Понятно. Она встала и огляделась — лагерь спал мертвым сном. А где же часовые? Наверное, пошли проверять посты. Эйприл подняла сына, закутала в одеяло, повела в лесочек.

— Мамочка…

— Замерз, родной?

Плотнее прикрыв Дэйви одеялом, Эйприл пошла с ним назад. И вдруг возле стреноженных лошадей мелькнула знакомая тень.

Маккензи! Она сразу узнала его силуэт. Насмотрелась на него за день. Когда он закрыл ей рот рукой, даже не успела испугаться.

— Тише! — прошептал он.

Поняв, что она не станет поднимать шум, он взял на руки онемевшего от испуга Дэйви и крепко прижал к себе.

— Вы оба со мной. Ясно?

— Я ничего никому не скажу, обещаю. Пожалуйста, отпустите нас.

— Так я и поверил! Поступайте как знаете, но мальчика я забираю. Если пикнете, убью его. Не ожидал, что так получится, но теперь уж ничего не поделаешь. С лошадью умеете обращаться?

— Умею. А где же часовые?

— Пока без сознания, но, думаю, скоро оклемаются. Ну-ка возьмите их седельные мешки и скатайте постельные принадлежности, — приказал он, вскочив на своего коня и заботливо укутывая Дэйви одеялом. — Давайте сюда. И помните, ни звука! Ясно?

Эйприл поняла, что придется подчиниться, и кивнула.

— Быстро в седло — и за мной. — Он кивнул на низкорослую вороную лошадку.

Эйприл поежилась, увидев за спиной у него ружье, а на поясе кобуру с кольтом. Неподалеку различила на земле два неподвижных силуэта. Неужели он убил часовых? А может, и правда только оглушил? Господи, что ее ждет?

Спустя минуту они уже неслись галопом. Маккензи, прижимая к себе Дэйви, не оглядывался. Он знал: Эйприл скачет следом.