Джефф широко раскрытыми глазами смотрел, как два юта, пробежав рядом со своими конями, взлетели к ним на спины на полном скаку. Потом они опустились под брюхо коней и снова оказались на спине.

Мэри Джо с удовольствием следила за реакцией сына. С горящими от волнения щеками он улыбался, хотя иногда морщился, стоило ему пошевелиться, но тут же забывал о боли.

Затем она опять перевела взгляд на наездников. Ее удивление было безмерно. Она всегда считала, что нет лучших наездников, чем рейнджеры, которые практически жили в седле, но такой езды, как эта, ей видеть не доводилось. Теперь она восхищалась не меньше сына, глядя, как человек и животное становились одним целым. Мэри Джо посмотрела на Уэйда, но его глаза при вечернем солнце были как всегда непроницаемы, лицо словно высечено из камня.

Когда они вернулись в лагерь, он сразу отдалился от нее: примкнул к мужчинам, предварительно выпустив лошадей в общий табун. Пока они отсутствовали, прибыл еще один новый человек, как ей сказали, это был Урей, великий вождь ютов. То, что между белыми и ютами существовал мир, было целиком его заслугой.

Уэйд присоединился к нему и другим мужчинам, которые сидели, курили трубки и разговаривали серьезно и тихо на своем языке.

Мэри Джо осталась с сыном. Когда она вернулась. Джефф уже сидел и болтал с индейским мальчиком, восхищаясь его собакой. Любовь к животным, заключила Мэри Джо, присуща всем. Ее сын теперь был в замшевых штанах, таких же, как у Фостера, и без рубашки, совсем как маленький индеец; от других его отличали рыжевато-светлые волосы, веснушки и толстая повязка на груди.

Все же ей казалось, что он немного бледен, хотя его глаза были полны любопытства, к которому она уже привыкла. Джефф задавал вопросы, произнося те несколько слов, которые успел выучить, а остальное договаривая при помощи жестов.

Ближе к вечеру началась подготовка к скачкам. Народу значительно прибавилось, и Уэйд объяснил Мэри Джо и Джеффу, что на эти скачки собрались юты из нескольких других лагерей, расположенных в горах. Мэри Джо наблюдала, с какой любовью и уважением как прибывавшие гости, в том числе и вождь Урей, приветствовали Уэйда. К ней поворачивались любопытные лица и внимательно изучали ее. Но ни один не выказал ни злобы, ни враждебности, что очень ее удивило. Уэйд все-таки был женат на их соплеменнице.

Она ела вместе с женщинами и детьми, а Уэйд — с мужчинами. На этот раз это была обильная трапеза. Много дичи, жареная антилопа и оленина, орехи, не известные ей овощи. Джефф ел с таким энтузиазмом, будто целую неделю у него крошки во рту не было — что, судя по его рассказам, оказалось недалеко от истины.

— Настоящие кузнечики, — воскликнул Джефф, когда один из ютов, держась рукой за гриву своего коня, наклонился и поднял с земли нож на полном скаку. Потом он взглянул на Уэйда: — Уверен, ты тоже так умеешь.

У Фостера дернулась щека, и Мэри Джо поняла, что он так умел. Он взглянул на свою правую руку, и Мэри Джо заметила, как его лицо исказила гримаса горечи, но он подавил ее усилием воли и повернулся к Джеффу.

— Никто не умеет ездить так, как юты, — сказал он, так и не ответив Джеффу.

Но мальчик удовлетворился и таким ответом, хотя был несколько сбит с толку.

Она тоже. Она видела, как он управлялся с необученным конем Джеффа. Уэйд был прекрасным наездником, даже если теперь он не мог свеситься с лошади, вцепившись в ее гриву. Она оглядела его худое мускулистое тело с длинными ногами и почувствовала, как он расстроен, словно это была ее собственная беда. Последние несколько дней она не раз наблюдала, что он пытается шевелить пальцами, сгибать руку; кое-что ему удавалось, но она понимала, что такая малость не может его удовлетворить.

Теперь он жадно следил за наездниками, и печаль на его лице сказала ей, что, если бы не больная рука, он тоже принял бы участие в скачках. Ей очень хотелось подойти к нему, взять за руку, заглушить его тоску. Но она давно сделала для себя вывод, что каждый должен справляться со своим горем и потерей в одиночку.

Мэри Джо с трудом проглотила ком в горле. Ей опять придется самой справляться с потерей. Умом она понимала, что это неизбежно, как понимала и то, что никогда не сможет смириться с его уходом. Она и сейчас могла думать об этом только отстранение, и ненавидела себя за такую трусость.

Наездники теперь мчались обратно, припав к шеям скакунов. В начале скачек они демонстрировали свое мастерство, сейчас им предстояло серьезное дело. Их лошади мчались к стреле, воткнутой в землю, вскоре вперед вырвался черно-белый конь, обойдя на голову своих соперников, и все было кончено. Победил друг Уэйда, Манчес. Он выслушал поздравления, получил в качестве приза лошадь, а потом подошел к Уэйду и уселся рядом с ним, скрестив ноги.

— Как видишь, брат, мне совсем не нужно так много твоих лошадей.

Уэйд улыбнулся.

— Будь у меня… — Он внезапно замолк.

Индеец терпеливо вздохнул и закончил за Уэйда с удивительной мягкостью, по крайней мере, удивительной для Мэри Джо.

— Будь у тебя с собой заветная уздечка, ты бы победил. — И, помолчав, добавил: — Возможно.

Уэйд ухмыльнулся:

— Ты никогда не мог признать поражения.

Это была первая настоящая улыбка, которую увидела Мэри Джо, поэтому она возликовала. Она только сожалела, что очень редко видела улыбку на его лице.

Манчес повернулся к Мэри Джо.

— Он ездит верхом почти так же хорошо, как индеец. Уэйд приподнял брови.

— Почти?

Они пикировались совсем как настоящие братья, что не казалось Мэри Джо таким уж странным теперь, когда она узнала Манчеса. Эти мужчины были по-настоящему привязаны друг к другу. Но в их отношения примешивалось задиристое соперничество, которое она часто замечала среди рейнджеров. Так она потихоньку открывала для себя, что мужчины одинаковы повсюду, независимо оттого, краснокожие они или белые. Благодаря подобному выводу ей стало как-то спокойнее, хотя где-то в глубине ее подтачивала мысль, что нельзя так легко менять свою точку зрения. Она понимала ненависть Уэйда к убийцам, лишившим его семьи, потому что сама чувствовала то же самое. Но его ненависть была направлена на конкретных злодеев, тогда как ее распространялась на всех индейцев. Стыд охватил Мэри Джо, когда она посмотрела вокруг на гордые, смеющиеся лица. Лица, не так уж сильно отличавшиеся от ее собственного.

Уэйд был для нее загадкой, потому что держал свои мысли и чувства при себе, и все же теперь ей показалось, что она понимает его лучше, чем когда-либо. Она вспомнила, какое отвращение у нее вызвал вид ожерелья с орлом и плетеной уздечки, и только теперь смогла частично объяснить сдержанность Уэйда. Ее сейчас еще больше занимали вопросы о его жене, Чивите, и сыне, так зверски убитом. Но Шавна не говорила по-английски, а больше спросить было не у кого.

Она могла липа догадываться о том, что творится в его душе, а это вело к мукам. Временами его окутывали такие черные густые тени, что ей казалось, они могут поглотить ее, а вместе с ней и Джеффа. Уэйд несколько раз намекал, что кроме смерти жены и сына есть другие причины, которые гонят его в горы, подальше от людей. Глядя на него в эту минуту, когда он улыбался и все же был насторожен, она не была уверена, что ей действительно хочется все знать.

Нет, обмануть себя невозможно. Ей хотелось знать все о нем. Очень хотелось, пусть даже это привело бы к катастрофе. Все равно ничего бы не могло изменить ее чувства к нему, то, как начинало быстрее биться сердце, стоило ему приблизиться, или то, что по всему телу разливалось тепло, когда он на нее смотрел, или то, как становились ватными ноги, стоило ему дотронуться до нее.

Одна лишь мысль о нем начинала волновать. Она переключила внимание на Джеффа, заставив себя больше не думать о загадочном человеке, способном на крайнюю жестокость, а кроме того, на нежность и сострадание, как например, к ее сыну, псу Джейку или своим лошадям. Внезапно ее охватила холодная дрожь, которую она попыталась подавить, когда к ней повернулся Джефф.

— Я хочу научиться ездить, как они, — сказал он. — Как ты думаешь, Уэйд сможет научить меня?

— Не знаю, хватит ли у него времени, — ответила Мэри Джо, стараясь говорить ровным голосом. — Он сказал мне, что планирует уехать через неделю или чуть позже.

— Но…

Мэри Джо увидела, как в глазах сына погасла надежда, и это разбило ей сердце. За очень короткое время Уэйд Фостер вторгся в их сердца и жизни, оставив след, который ни она, ни ее сын никогда не сотрут. Мэри Джо невольно подумала, что, наверное, и они точно так же повлияли на него. Но тогда, если она права, он не стремился бы уехать. А так он ясно дал ей понять, что его жизнь возможна только здесь, в горах. Из-за жены? Сына? Потому, что никогда не сможет найти им замену? Или потому, что не хочет никакой замены?

— Не старайся его переубедить, Джефф, — мягко посоветовала она. — Думаю, нам это не под силу, он все равно уедет, но с тяжелым сердцем. А ведь мы ему многим обязаны.

— Тебе тоже его будет не хватать, правда?

— Конечно. Он дважды спас твою жизнь. Я всегда буду помнить об этом.

Джефф посмотрел на Уэйда, увлеченно беседовавшего с Манчесом. Мэри Джо слышала их разговор, но не понимала. Один раз Манчес посмотрел в ее сторону, и она подумала, уж не идет ли разговор о ней.

Но Уэйд не сводил глаз с Манчеса. Над лагерем спустилась тьма, и лицо Уэйда освещало лишь мерцающее пламя костра. Оно оттеняло цвет его глаз, подчеркивало морщины на лице и впалость щек. Даже увлеченно беседуя с другом, он оставался замкнутым человеком: лицо словно высечено из камня, все чувства заперты на замок. От улыбки не осталось и следа, как и от расслабленности, когда Манчес подошел к нему. Его здоровая рука была напряжена, и Мэри Джо казалось, что он весь как натянутая струна.

Она заметила, как Джефф прикусил губу. Наверное, будет лучше, если Уэйд скоро уедет. Она слишком глубоко увязла. Джефф тоже. И чем дальше, тем больнее придется переживать потерю.

Она положила ладонь на руку Джеффа.

— Нам предстоит много работы на ранчо. А потом, с нами останутся Такер и Эд.

Но Джефф был безутешен.

— Почему все покидают нас?

Все. Его отец. Тай. Теперь Уэйд Фостер. Она сжала пальцы на руке сына, и сразу стало ясно, как глубоко его горе, потому что он не отнял руку, а припал к матери, а она к нему.

Ночь Уэйд провел под открытым небом. Он забрал одеяло и устроился под деревом, возле лошадей. Ему нравилось слушать, как они шевелятся, тихо постукивая копытами по усыпанной иголками земле. Он понимал их. Они требовали от него очень мало, ровно столько, сколько он мог дать.

Уэйда волновала судьба Манчеса, Урея, всего племени. Вскоре должна была состояться еще одна конференция, где опять будут требовать у индейцев земли. Урей приготовился пожертвовать частью территории ради мира. Вопрос был в том, какая именно часть временно утихомирит алчность белых. Некоторые из молодых воинов пытались издать боевой клич, и Урей не знал, как долго ему удастся сдерживать их. Юты на севере Колорадо тоже волновались, а Урей не имел на них почти никакого влияния, хотя случись с ними неприятность, это навлекло бы беду и на ютов как в центральных, так и южных землях. Не многие белые различали племена, которые были обособлены точно так же, как жители Канзаса и Миссури.

У ютов никогда не было сильных вождей или централизованного руководства. Это был кочевой народ, блуждавший по своим сверкающим горам, часто менявший лагеря, потому что им приходилось следовать за стадами бизонов и другой добычей или пасти лошадей. Только благодаря личному авторитету Урея юты, обитавшие на юге, объединились ради мира. У Фостера попросили совета, и он дал его, хотя понимал, что его слова стоят немногого. Он согласился с вождем, что юты должны пойти на любые уступки, лишь бы избежать войны. Война означала полное их уничтожение. Теперь они могли только выиграть время в надежде, что на западных склонах колорадских гор не найдут ни золота, ни серебра.

Вчера вечером Уэйд попрощался с Манчесом. Он сомневался, что когда-нибудь вернется. Он превратился в помеху для людей, у которых и без него хватало забот. Манчес в конце концов согласился принять десяток лошадей, но с условием, что он будет присматривать за ними для своего брата, присоединив их к своим скакунам. Уэйд кивнул, понимая, что иначе Манчес откажется от дара.

Это было трудное расставание. Для Уэйда это была еще одна потеря, которых становилось с каждым днем все больше. Когда Манчес отошел от костра, Уэйд постоял какое-то время, испытывая неуверенность. Ему хотелось пойти к Мэри Джо. Одному Богу известно, как ему этого хотелось. Она была ему необходима, особенно теперь, когда он попрощался с Манчесом. Ему нужно было крепко обнять ее, почувствовать рядом с собой жизнь, чтобы согреть ту холодную пустоту, которая душила его.

Это могло бы принести ему короткое облегчение, но позже им обоим стало бы еще тяжелее. Он и так принес много бед и Мэри Джо, и Джеффу.

Уэйд заставил себя уйти из вигвама, но сделал это с болью в сердце. Завтра он отвезет домой Мэри Джо и Джеффа, сведет счеты с Келли. А потом…

Дальше Уэйд не загадывал. Это было чересчур мучительно. На какое-то время он забыл о своем одиночестве. Несколько часов он позволил себе чувствовать, мечтать, надеяться. Но прошлое не позволяло о себе забыть, как труп, брошенный в реку, который рано или поздно все равно всплывет.

Они выехали из лагеря на рассвете. Джефф чувствовал себя гораздо лучше. К нему вернулся прежний цвет лица, не говоря уже об аппетите. Он рвался вновь оказаться на спине Кинга Артура, особенно после того, как увидел состязание ютов. Ему хотелось научиться ездить без седла, поворачивать лошадь малейшим движением колена.

Уэйд с непроницаемым лицом настоял на том, чтобы оседлать коней, а потом ждал, пока Мэри Джо попрощается с индейцами. Она обняла Шавну, жалея, что ей нечего подарить индианке; потом вспомнила о цветном шелковом шарфе — подарке Тая — и дала себе слово прислать его сюда через Тома Берри. Пока она надеялась, что взгляд и руки выразили ее благодарность.

Она нашла Манчеса и поблагодарила его тоже. С минуту он смотрел на нее с таким же непроницаемым лицом, какое обычно бывало у Фостера.

— Спасибо, что позаботилась о моем брате, — наконец произнес индеец.

Мэри Джо почувствовала, что краснеет. Это были брат жены Уэйда.

— Он отплатил нам с лихвой. Манчес сверлил ее глазами:

— Он нуждается в тебе, в тебе и твоем сыне.

— Мне он тоже нужен, но он говорит, что должен уйти.

— Иногда он ведет себя как дурак. Отталкивает людей, чтобы не причинить им боль. И не понимает, что этим только сильнее ранит их.

Мэри Джо улыбнулась этому точному замечанию.

— С тобой он тоже так поступает? Манчес промолчал.

Мэри Джо сделала другую попытку.

— Как получилось, что он стал твоим братом?

Он не отвел взгляда, но теперь в его глазах затеплилось какое-то чувство.

— Он спас мне жизнь, и привез меня домой. Я думаю, тогда он был очень одинок и печати. Как сейчас.

При этих словах Манчес замкнулся, словно сказал слишком много.

— Тебе будут здесь рады, если ты вернешься, — заключил он, прежде чем повернуться и исчезнуть за деревьями.

Она подошла к лошадям и села верхом на свою кобылу, следя за тем, как осторожно садится в седло Джефф, а потом Уэйд. Фостер повел их за собой, не оглядываясь. А вот Джефф оглянулся и с печальным лицом помахал мальчику с собакой.

Уэйд выбрал медленный шаг, подавив свой импульс двигаться быстрее, частично из-за раны Джеффа, которая плохо зажила и все еще болела, а также из-за десятка лошадей, тянувшихся за ними на одной веревке.

Впрочем, это были горные кони, выращенные в горах и обученные преодолевать крутые тропы, поэтому Уэйд о них беспокоился мало. Его больше волновал Джефф. Он боялся, что мальчик будет чересчур храбриться и не попросит привала, когда выбьется из сил. Ведь парнишка упрям как черт.

Уэйду было гораздо удобнее ехать на своем большом сером коне, чем на маленьком Кинге Артуре. Он снова оказался в седле, к которому на этот раз были привязаны кое-какие вещи: скатка, замшевая одежда, помимо той, что была на нем, винтовка, хотя в его руках это была почти бесполезная вещь. Седельные мешки были наполнены сушеным мясом, корнями растений.

Он надеялся к вечеру спуститься к подножию гор, но все зависело от того, как выдержит дорогу Джефф. Завтра к ночи они должны вернуться на ранчо Мэри Джо.

Все трое разговаривали не много, частично из-за того, тропа временами сужалась, так что по ней могла проехать только одна лошадь. Тогда первым ехал Уэйд, ведя за собой лошадей, затем Джефф и наконец Мэри Джо, которая не сводила глаз с сына.

В полдень Уэйд сделал привал у водопада. Настояв, чтобы Джефф прилег и отдохнул, Уэйд и Мэри Джо напоили лошадей. Вместе они славно работали, заметил про себя Уэйд. Ему редко приходилось что-либо говорить ей, Мэри Джо выполняла вслед за ним все, что нужно, почти не задавая вопросов. Впрочем, ее сметливость, как и твердость характера, никогда не переставали его поражать. Ему ни за что не забыть, как она в разгар бури раздобыла его уздечку, сняв ее с давно сдохшей лошади.

Напоив последних лошадей, они уселись рядом с падающим потоком. В то утро Уэйд побрился. Проделал он это все еще с большим трудом, и лицо было порезано в нескольких местах, но его самочувствие намного улучшилось. Утром она взглянула на его лицо, и взгляд ее смягчился, когда она заметила, насколько он лучше выглядит. У нее был усталый вид, и Уэйд заподозрил, что она тоже, как и он, не спала и ждала, что он придет, в то время как он лежал без сна, мучимый желанием пойти к ней.

Джефф заснул, видимо, дорога его совсем измотала. Мэри Джо наклонилась над мелким озерцом и побрызгала водой себе в лицо, затем ополоснула руки.

— Тебе совсем не нужно было уходить вчера ночью, — произнесла она, испытывая неловкость.

Он встретился с ней взглядом и почувствовал, что в нем опять забурлила кровь. Неужели при виде этой женщины он всегда будет вскипать как вулкан? Уэйд отвернулся.

— Черт возьми, хотя бы одному из нас следует быть благоразумным.

— Мы бы не стали…

— Заниматься любовью, миссис Вильямс? Конечно стали бы. Стоит нам только оказаться на расстоянии двух футов… проклятье. — Он говорил тихо, чтобы не разбудить мальчика, но в его голосе ясно слышалось отчаяние, что было ему ненавистно. — Ты сама не знаешь, что делаешь, — продолжил он, надеясь, что говорит теперь бесстрастно. — Ты ничего обо мне не знаешь.

— Манчес сказал, что ты спас ему жизнь. Каким образом?

Уэйд был совершенно огорошен неожиданным вопросом, но еще больше его поразило, что Манчес рассказал об этом ей, белой женщине. Манчес не очень жаловал белых. Даже больше того, он почти всех их ненавидел за то, что они заняли чужие земли, за то, что превратили его народ в нищих.

Он пожал плечами.

— Да ничего особенного. Он проходил испытание на мужество. Индейцы отсылают мальчиков на неделю в лес, давая им с собой только нож. Манчес наткнулся на гризли, который сильно его покалечил. Я случайно набрел на него, вот и все. Перевязал и отнес к его людям. Я знал, где у них разбит лагерь.

— А сколько лет ему тогда было?

— Тринадцать.

Она удивилась, сколько же лет прошло с тех пор. Манчес теперь взрослый мужчина, у него собственные дети. А Чивита была его сестрой. Почему она все время думает о Чивите? Из-за того, что ее смерть сделала с Уэйдом?

— Вот так вы и стали братьями? Он кивнул.

— Это случилось до того, как ты женился на его сестре? Его губы сжались в тонкую линию, и секунду ей казалось, что он вообще не ответит.

— Да, — наконец выдавил он резким тоном, чтобы прекратить дальнейшие расспросы, и поднялся. — Нам лучше снова тронуться в путь, если Джефф в состоянии.

Мэри Джо подошла к Джеффу, наклонилась и мягко разбудила его. Сначала он не понял, где находится, потом робко улыбнулся.

— Я заснул?

— Как ты себя чувствуешь?

Он слегка пошевелился, словно проверяя.

— Со мной все в порядке.

— Болит?

Вид у него был пристыженный.

— Совсем чуть-чуть.

Она заглянула ему под рубашку. Повязка была сухой, кожа вокруг нее розовой и здоровой.

— Скажешь нам, если устанешь.

Он выразительно дал понять матери взглядом, что уже не ребенок. Мэри Джо подумала, что впредь ей придется все чаще сталкиваться с таким взглядом.

— Вот Джейк обрадуется, когда увидит тебя. Мальчик сразу просиял:

— Я соскучился по нему. Он бы справился с той старой пумой.

Мэри Джо улыбнулась, надеясь, что Джейк никогда не подвергнется такому испытанию.

— Думаю, он постарался бы.

Джефф поднялся, слегка поморщился, но дошел до Кинга Артура обычной походкой и довольно легко сел в седло. Она гордилась сыном, гордилась, что он силен духом.

Мэри Джо посмотрела на Уэйда, который одобрительно кивнул. Глаза его казались темнее, чем обычно, но на лице была легкая улыбка. Мэри Джо поняла, что он улыбается Джеффу, а не ей.

Она села на лошадь и подождала, пока Уэйд взберется на своего серого коня. Он тронулся в путь, ведя за собой на поводу лошадей, которые теперь принадлежали ей, за ним мимо нее проехал Джефф. Она специально замыкала процессию, чтобы приглядывать за сыном. Но ей было одиноко, она словно осталась в стороне от той короткой вспышки мужского доверия и гордости, возникшей между Уэйдом и Джеффом. Ей даже показалось, что она ревнует к собственному сыну, как бы нелепо это ни было. Впрочем, она знала, что это не так. Она ни на секунду не завидовала сыну. Ей просто хотелось, чтобы Уэйд и ей открыл свое сердце, сбросив панцирь, в котором, как сам полагал, он нуждался для защиты.

Возможно, сегодня вечером ей удастся сломать эту раковину, завтра, она боялась, будет слишком поздно. На ранчо было чересчур много возможностей избежать ее общества. И она подозревала, что он поступит именно так.

Он нуждается в тебе. Слова Манчеса, До сегодняшнего утра они давали ей надежду. Уэйд, казалось, ни в ком не нуждается, и меньше всего в ней. Он вновь намекал на тайну, на темные причины, которых она не понимала.

Но она знала его. Она знала, что он хороший человек. Он не только дважды спасал ее сына, но давным-давно спас юного индейца, которого до тех пор не видел. Уэйда сразу приняли и Такер с Эдом, и ее соседи. Он пользовался уважением индейцев, которые не любили его соплеменников.

Все, что она узнавала о нем, только усиливало ее убежденность: он особенный человек, как бы он там ни считал. Но сможет ли она убедить Уэйда, что свято верит в его порядочность? Сможет ли доказать, что ему совсем необязательно уходить, что его место здесь? Как ей разогнать сгустившиеся над ним тени?

Стало смеркаться, когда они наконец остановились на ночлег. Уэйд предлагал остановиться раньше, но Джефф воспротивился. Ему хотелось скорее добраться до дому, к Джейку. Поэтому они продолжали путь. Мэри Джо ехала рядом с первой из своих новых лошадей, позади Джеффа и Уэйда. Она наблюдала за ними, отмечая, что сын выглядит совсем как маленькая копия Уэйда. Джефф давно уже копировал Уэйда, даже его манеру расслабленно сидеть в седле.

И сейчас он тоже держал поводья в одной руке, в точности, как Уэйд.

Смотреть на это было и трогательно и больно. Ей очень хотелось уберечь Джеффа от душевной травмы, не позволить ему слишком сильно привязаться к человеку, который стал в его глазах героем: высоченного роста, без единого недостатка.

Когда они спешились, Джефф настоял на этот раз, что поможет им управиться с лошадьми. Правда, он не стал расседлывать собственного коня, чтобы не разошлись швы, но самостоятельно отвел новых лошадей к водопою и помог Уэйду привязать их, пока Мэри Джо искала дрова. Несколько раз Мэри Джо порывалась остановить сына, но его решительный и гордый взгляд заставлял ее прикусить язык. Она вспомнила слова из его записки:

Нужно помочь ему управиться с лошадьми. Именно поэтому он отправился в свое злополучное путешествие. Теперь ее сын обязан был помочь Уэйду, чтобы вернуть хоть какое-то самоуважение к себе, чтобы попытаться как-то загладить свою вину, ведь он натворил столько бед. Даже если ей тяжело наблюдать за ним, даже если она сама чувствует боль и усталость, которые сейчас мучают его.

Последствия его поступка. За свой ей тоже придется расплачиваться.

После смерти мужа она изо всех сил старалась обуздать собственную импульсивность, подавить свою страстную природу, когда, теряя голову, сама напрашивалась на неприятности. Отец Джеффа был очень сдержанным, дисциплинированным человеком, а она часто вела себя как непослушный ребенок: ей хотелось мчаться во весь опор лицом к ветру или танцевать по лужам, когда шел дождь после засухи. Она добилась в определенной степени самоконтроля, ради Джеффа и себя самой, но теперь подавляемые желания вновь расправили крылья, а благоразумие, которое она с таким старанием развивала в себе, разбилось вдребезги.

И каждый раз, как она смотрела на Уэйда Фостера, осколки этого благоразумия становились еще мельче. Это был сплошной обман, все эти клятвы самой себе, что она никогда не полюбит снова, не сможет полюбить. Она сумела замкнуться в себе только потому, что не было соблазна, не было рядом Уэйда Фостера.

Мэри Джо закончила складывать костер, нашла в сумке спичку и чиркнула ею по сухому кусочку дерева. Щепочка вспыхнула в ее руке, и Мэри Джо секунду смотрела на маленькое пламя, прежде чем поднести его к растопке. Казалось, оно совсем потухло, но туг дрова занялись, и пламя жадно охватило их.

Вместе с пламенем костра в ней разгорелось чувство неминуемой потери, удушающего одиночества, которое совсем лишило ее сил. Она несколько раз глубоко набрала в легкие воздух, глядя на золотое пламя, которое сжигало дрова, уничтожало их. Точно так ее потребность в Уэйде сжигала ее, уничтожая то, что осталось от ее израненного сердца.

Как она сможет пережить, если потеряет его? А ведь с каждым шагом к «Кругу Д» она теряла его. Они с Джеффом оба теряли его. И она даже не знала почему.

Сумерки превратились в темноту, когда Уэйд и Джефф закончили управляться с лошадьми, умылись и присоединились к ней у костра. Отправляясь в путь, она не захватила кофе, упаковав только самое необходимое, поэтому сейчас молча разливала воду из фляжек, пока Уэйд раздавал сушеное мясо и фрукты — подарок индейцев.

У Джеффа, хотя глаза его уже слипались, как обычно, было множество вопросов, почти все из них касались ютов. Сколько еще индейцы пробудут в долине? Как давно их знает Уэйд? Как они живут зимой, когда в горах холодно? Как юты женятся?

Уэйд уделял все внимание мальчику, редко бросая взгляды на Мэри Джо, и подробно отвечал на каждый вопрос. В долине они пробудут, пока не уйдет дичь, возможно, еще месяц. Во время зимы они переходят на другой склон колорадских гор, имея в запасе сушеное вареное мясо, оставшееся после летней охоты. Юты женятся по взаимному согласию и могут легко развестись. Воин, ухаживающий за девушкой, убивает оленя и подвешивает его к ветви дерева недалеко от вигвама своей избранницы. Если девушка хочет принять его предложение, она должна освежевать тушу, разделать, затем разжечь костер и приготовить будущему мужу еду.

— И ты тоже так делал? — спросил Джефф, сгорая от любопытства, хотя еще раньше Мэри Джо предупреждала его, чтобы он не задавал лишних вопросов.

Мэри Джо приготовилась увидеть темный взгляд, какой обычно бывал у Фостера, стоило ему напомнить о прошлом, и удивилась, когда он в ответ слегка улыбнулся.

— Нет, я просто отдал за нее нескольких лошадей.

— Она была сестрой Манчеса?

Уэйд кивнул.

— Она была красивой?

Мэри Джо даже перестала дышать, пораженная, с какой легкостью Уэйд говорит на тему, которая еще совсем недавно была для него невыносимо трудна. Она решила, что, наверное, визит в лагерь ютов немного успокоил его боль утраты.

— Да.

— Такая же красивая, как мама?

Мэри Джо замерла от смущения, но такой вопрос можно было ожидать от Джеффа.

Уэйд долго молчал, и она уже подумала, что он не станет отвечать. Наконец он посмотрел на нее, скривив рот в странной полуулыбке, так мало выражавшей что-либо.

— Ты сам убедишься, что каждая женщина красива по-своему. Нельзя сравнить двух, потому что у каждой есть свои особенности. Чивита была самым мягким человеком из всех, кого я знал, и это одно делало ее красавицей. Твоя мама…

Он внезапно замолк, а Мэри Джо обнаружила, что задержала дыхание.

Джефф с волнением ждал ответа.

Губы Уэйда снова скривились в подобие улыбки.

— Твоя мама смущена, и, я думаю, тебе пора спать.

— У-у-у.

Мэри Джо чуть не завыла в унисон с сыном, но ей не хотелось услышать ложь или лесть. Она знала, что не может состязаться с женщиной, которую Уэйд когда-то так сильно любил, ради которой пошел на убийство, но ей не удалось подавить боль, всколыхнувшуюся в ней.

— Уэйд прав, — сказала она, пытаясь говорить ровным голосом.

Джефф презрительно фыркнул, но в конце концов улегся на своем одеяле. Уэйд и Мэри Джо посидели молча несколько минут, потом Мэри Джо поднялась.

— Пойду умоюсь.

Уэйд тоже поднялся:

— Я с тобой. Никогда не знаешь, что там может быть.

Мэри Джо покачала головой:

— Я в состоянии позаботиться о себе.

Он помедлил немного, словно споря с самим собой, и вновь опустился на землю. Неохотно, как ей показалось.

И неохотно, очень неохотно она ушла от него, стараясь сохранить гордость и не пролить ни слезинки. Жаль только, что для этого ей потребовалось огромное усилие воли.