Хью Гамильтон стоял у окна второго этажа, наблюдая за Беном Мастерсом, Элизабет и Сарой Энн, выезжающими из Калхолма. Хью мучился с похмелья, отчего увиденная картина показалась ему еще более мерзкой.

Недавний визит к адвокату в Эдинбурге тоже оказался безрадостным. Джон Алистер пользовался большим влиянием и сумел согласовать свое решение с адвокатом Хью. А это значило, что Сара Энн Гамильтон Мастерс вскоре будет объявлена законной наследницей Калхолма.

Сердце Хью упало. За последние два года он настолько свыкся со своей новой ролью, настолько поверил в то, что станет полноправным хозяином поместья, что, помимо всего прочего, умудрился уже наделать кучу долгов под свое будущее наследство. Заплатить по ним у него не было ни малейшей возможности. Таким образом, все усилия, предпринятые им для восстановления своей репутации и доброго имени, шли прахом.

А проще говоря, у него не было ни денег, чтобы вступить в борьбу с Беном Мастерсом, ни адвоката, который взялся бы за это дело без предварительной оплаты.

Жизнь Хью не задалась с самого начала. Он рос в семье единственным сыном, но сама семья располагала всего лишь титулом, а не деньгами. Отец Хью покончил с собой, когда потерял последние сбережения, которые неудачно вложил в дела. Его самоубийство, разумеется, не прибавило семье респектабельности. Вместе с матерью Хью принялся скитаться по родственникам, пока кто-то из них не пристроил его в плохонькую школу.

В науках Хью не преуспел, зато — как и многие безденежные аристократы — в совершенстве овладел искусством быть обаятельным. В сочетании с красивой внешностью это искусство не только открыло перед ним двери многих гостиных, но и сделало его потенциальным женихом. В такой суете прошло несколько лет, и вот два года тому назад старший сын покойного Гамильтона — муж Барбары — скончался. Теперь от наследства Хью отделял лишь младший сын Гамильтона — Джейми. Хью был приглашен в Калхолм на охоту — ту самую, во время которой погиб Джейми, — и после этого перспективы получить наследство стали для Хью весьма реальными.

В качестве будущего наследника он переехал в Калхолм, и здесь у него начался роман с Барбарой, с которой он был немного знаком раньше. Между ними вспыхнула страсть. О небеса, какая это была страсть! И, кроме того, впервые в жизни Хью почувствовал под своими ногами твердую почву.

Однако знал Хью и то, что Барбара жадна до денег. Даже не до самих денег, а до тех вещей, которые можно купить на них. Пока что влюбленность Барбары не вызывала сомнений, но Хью был реалистом и знал: любовь этой женщины кончится в тот же день, когда опустеет его кошелек. Вот почему таким ударом — и по любви, и по будущему благополучию — стало для Хью известие о том, что Алистер собирается начать поиски Йена Гамильтона или его детей.

Хью начал метаться как загнанный зверь и с отчаяния даже предпринял попытку подкупить американского адвоката. К сожалению, американец не только отказался от взятки, но поставил в известность о случившемся Алистера, а тот, в свою очередь, решил, что беспринципный Хью — неподходящий кандидат на роль хозяина Калхолма.

Хью и сам знал, что попытка подкупить американского адвоката была чудовищной глупостью, но тогда он просто помешался на том, чтобы сохранить за собою Калхолм. И Барбару.

И вообще — это же несправедливо: отдать шотландскую землю в руки какого-то американца без роду и племени! Да он же продаст ее за бесценок, и дело с концом! Известно: где замешан американец, там непременно жди мошенничества.

Единственное, что еще могло радовать Хью, так это полное равнодушие американца к чарам Барбары. Трудно, конечно, понять, как можно предпочесть Барбаре какое-то чучело, одетое в мальчишеское платье, но Хью был благодарен небесам и за этот подарок.

Но что же ему делать?

Он мог бы управлять Калхолмом, это было ему по силам, ведь Хью изучал экономику в эдинбургском университете, а еще раньше, в тот недолгий период жизни, пока они с матерью жили вместе, его всегда интересовала хозяйственная сторона в управлении поместьями. Жаль только, что никто не верил в его способности.

Тем временем три фигуры за окном направились в сторону озера.

«Развалины поехали смотреть, — мрачно подумал Хью. — Ну что ж, посмотрим, как этот чертов американец вскоре превратит в руины Калхолм! Впрочем, нет, дудки! Не видать ему Калхолма! Ни ему, ни этой девчонке!»

Сзади на его плечо легла ладонь, и Хью ощутил аромат духов Барбары.

— Похоже, он втюрился в твою золовку, — зло сказал Хью.

Раздражение рвалось наружу неудержимо, словно стремясь взять реванш за те недели, когда Хью из последних сил пытался сдержать свой темперамент и скрыть свою боль.

Барбара прижалась к нему, и Хью почувствовал, что хочет ее, что она нужна ему.

— А я втюрилась в тебя, — промурлыкала Барбара.

— Только потому, что этот ковбой сорвался у тебя с крючка.

Хью хотелось обнять Барбару, зарыться в ее волосы, утонуть, раствориться в ее теле и забыть обо всем — о безденежье, о долгах, о беспросветном будущем.

Она вздохнула.

— Ты же знаешь меня, Хью. Я только пыталась вызнать о нем хоть что-нибудь. Проверить твои догадки о том, что он — мошенник.

— Ну и как? Тебе это удалось? — сварливо спросил Хью.

— Нет, — призналась она. — Из него клещами слова не вытянешь.

— А целуется он хорошо?

— Не знаю. До этого у нас не дошло.

— Теряешь форму, моя прелесть. Зато, держу пари, он вовсю целуется с нашей амазонкой.

— Вот почему у тебя нет ни гроша, — сердито начала Барбара, и по ее тону Хью понял, что его выстрел попал в цель, смертельно задев гордость красавицы. — Проиграешь и это пари: американец не влюбится в эту… это пугало.

— Жаль, что ты не видела, как они несколько минут назад выехали на прогулку… к руинам. Очень, очень романтическое место!

— И девочка с ними, — добавила Барбара, и Хью понял, что она тоже дежурила возле окна.

Он стиснул челюсти. Каждое напоминание об этой четырехлетней девчонке заставляло кипеть его кровь — и холодеть сердце. Это рыжеволосое создание было единственным препятствием между ним и Калхолмом.

— Будь они все прокляты! — пробурчал Хью.

— А девочка довольно мила.

Он удивленно поднял бровь.

— Что с тобой, Барбара? В тебе проснулся материнский инстинкт? Не слишком ли поздно — в твои-то годы? Кроме того, не забывай, во что нам обойдется эта девчонка!

— Знаю, знаю. Но она такая миленькая, и когда я вижу ее печальный взгляд…

— О, дьявол! Ты-то хоть помолчи! — взмолился Хью.

Барбара посмотрела ему в лицо.

— Хотя у нее рыжие волосы, но взгляд… Это взгляд Гамильтонов. И Джон Алистер утверждает, что все документы в порядке. Ничего не поделаешь, придется нам смириться.

— Это ты можешь смириться, — зло воскликнул Хью. — У тебя хотя бы есть право жить в этом доме. У тебя, по крайней мере, есть доброе имя. У меня же нет ничего.

— У тебя есть я.

— Надолго ли? — спросил он. — Я слишком хорошо знаю тебя, моя милая. Как только петиция Алистера будет одобрена парламентом, мне придется бежать из Шотландии — подальше от моих кредиторов.

Барбара застыла как вкопанная.

— Но куда?..

Если бы Хью не был так раздражен, его, возможно, порадовали чувства, отразившиеся на лице Барбары. Он пожал плечами.

— Может быть, в Австралию. Или Америку. Там, я слышал, нашли золото. Стать золотоискателем все же лучше, чем жить здесь в нищете.

— У меня есть немного денег…

— Во-первых, их мало, любовь моя, а во-вторых, я никогда не позволю себе жить за твой счет. Не хватает еще, чтобы ты начала презирать меня.

— Но должно же что-то…

— Кроме еще одного несчастного случая, ничто нам не поможет.

— Несчастного случая?

— Вспомни: Джейми… твой муж. Похоже, что несчастный случай давно облюбовал эту семью.

Барбара вздрогнула, и Хью заключил ее в свои объятия. Она подняла голову, и вскоре губы их слились. Хью целовал ее, но сквозь страсть пробивалось отчаяние: как он переживет расставание с этой женщиной?

Она обняла Хью за шею. Еще несколько секунд — и они оказались на его постели, находя забвение и утешение в бешеном, отчаянном любовном порыве.

* * *

Бен подождал, пока Сара Энн уснет, и только тогда впустил кошку. Аннабел тут же замолчала, а затем уютно свернулась калачиком возле руки хозяйки и замурлыкала, очевидно, вспоминая доставшуюся ей на ужин рыбу.

Бен с нежностью наблюдал за этой мирной картиной. Полюбовавшись спящей девочкой, он плотнее подоткнул одеяло и тихонько погладил худенькое плечико. Господи, как ему хочется, чтобы эта кроха всегда была счастлива и избавлена от бед! И как невыносимо даже подумать о том, что когда-нибудь им придется расстаться.

Стараясь не шуметь, Бен прошел в свою комнату, переоделся в удобные брюки, рубашку из хлопка, накинул на плечи любимую шерстяную кофту. Сейчас ему нужно было побыть одному — как когда-то в седле, посреди прерии. Только так, в одиночестве, он мог спокойно подумать обо всем. Он не любил и не мог просто расслабляться. Он считал, что полная бездеятельность — и физическая, и умственная — разъедает человека хуже, чем ржавчина.

Что же, пора, похоже, начать изучать шотландское наследство приемной дочери. Пора, потому что независимо от того, решит ли Бен сам заниматься хозяйством или найдет для Калхолма управляющего, он все равно должен быть уверен в том, что дела ведутся правильно.

Для начала нужно как следует ознакомиться с имением. Пока что он знает о нем лишь со слов Алистера и Элизабет. Он должен будет также познакомиться с близлежащими фермами, посмотреть, как на них идут дела, чтобы самому получше разобраться в спорах между Хью и Элизабет. Насколько ему известно, южная часть земель отведена в Калхолме для тренировки рысаков. Поля на севере и западе отданы под пастбища для овец, а на восточных живут арендаторы — примерно двадцать семей. При этом каждая семья арендует всего несколько акров земли. Барбара и Хью хотят отобрать и эти акры под овец. Да, конечно, овцы могли бы принести гораздо больше дохода, чем арендная плата за землю.

Бен никому не давал никаких конкретных обещаний, но в глубине души был склонен к тому, чтобы оставить арендаторов на их землях. Его симпатии всегда были отданы тем, кто работает на земле с утра до ночи, стараясь своим трудом прокормить себя и свою семью.

Размышляя таким образом, Бен направился на конюшню. Он приветственно махнул рукой знакомому конюху Джорди, но от его предложения помочь оседлать Бейли отказался. Бен хотел все сделать сам. Он разыскал седло, упряжь, но когда начал взнуздывать коня, услышал из угла собачий лай. Бен вопросительно покосился на Джорди, и тот пояснил:

— Генри. Просит, чтобы его взяли с собой.

— А ты думаешь, что я могу взять его с собой? — спросил Бен.

Парнишка пожал плечами.

— А почему бы нет? Леди Элизабет не взяла его, чтобы он не мешал ей тренировать Шэдоу, а если вы не против, так…

Бен закончил седлать коня, а затем освободил Генри из его темницы. Пес радостно тявкнул и в знак признательности толкнул освободителя в грудь своими сильными лапами.

В ответ Бен погладил пса по голове. У него никогда не было собаки. Пока он был маленьким — не разрешал отец. А потом ему просто стало невозможно держать собаку — при его службе, при бесконечных многодневных разъездах… Но животных Бен очень любил, поэтому Саре Энн не стоило большого труда уговорить его тогда в Бостоне взять несчастную полудохлую кошку.

Генри нетерпеливо крутился возле Бена, пока тот усаживался в седло и медленно выезжал со двора. А потом, оказавшись на свободе, пес с радостным лаем помчался рядом со всадником. Такой дружной компанией они и направились на восток, к землям, на которых жили арендаторы.

А тут и солнышко ненадолго прорвалось сквозь вечные серые шотландские облака и согрело воздух, позолотив своими лучами темную зелень холмов. На минуту Бену показалось, что он видит радугу, но, увы, это была лишь иллюзия. Ах, Шотландия, страна иллюзий! Страна, где мирные холмы прячут в своей глубине следы кровавых войн и коварного предательства. Но также и доблести, и чести.

Поднявшись на вершину холма, Бен увидел белый дымок, лениво струящийся из трубы каменного домика, притаившегося у подножия. Чистые поля, лежащие сейчас под паром, резной забор вокруг дома. Бен знал, что земли Калхолма арендуют мелкие фермеры — из тех, кому работа приносит только тот самый необходимый кусок хлеба, чтобы не умереть с голода.

Внизу залаяла собака, и Генри радостно откликнулся. Когда Бен подъехал, дверь домика отворилась, и на пороге показалась женщина. Между ее ногами и косяком двери протиснулся пес и бросился навстречу Генри, словно старый знакомый. Пока собаки радостно приветствовали друг друга, Бен спешился.

— Я… — начал он.

— Я знаю, кто вы, — сказала женщина. — Новый хозяин.

В глазах ее промелькнула настороженность. Хозяин. Это слово поразило Бена.

— Собираетесь выселять нас с нашей земли?

Бен не удержал легкую усмешку, тронувшую уголки его губ.

Да, похоже, что хозяину здесь не приходится рассчитывать на теплый прием.

— У меня нет права выселять кого-либо с земли, — сказал он.

— Нет, так скоро будет. Джорди, племянник, мне все рассказал.

— Так, выходит, Фиона — ваша сестра?

— Ну да, — осторожно ответила женщина.

— Она прекрасно готовит.

— Хм-м! Прекрасно готовит! Да куда ей до меня! — оскорблено воскликнула женщина. — Я пеку лучшие мясные пирожки во всей округе.

— Лучше, чем Фиона? — подозрительно нахмурился Бен.

Хозяйка дома горделиво расправила плечи и, казалось, даже помолодела.

— Просто я не согласилась работать в большом доме — ни для одного из сыновей маркиза.

— Даже для Джейми Гамильтона?

Женщина брезгливо поморщилась.

— Джейми! Да он был хуже их всех! Волк в овечьей шкуре! — Это были первые слова осуждения, которые Бен услышал в адрес Джейми. Нет необходимости говорить о том, как они удивили его.

— А вы…

— Элиза Кроуфорд, если хотите посплетничать обо мне с леди Элизабет. Только она так и не узнала своего мужа по-настоящему.

— Ни с кем я не собираюсь сплетничать, — покачал головой Бен. — И никого не собираюсь выселять с земли.

Впервые на лице женщины появилась улыбка.

— Ну что ж, проходите в дом, если хотите узнать, что такое настоящая шотландская кухня!

Бен прошел в дом — бедный, крытый соломой, с каменным камином внутри, который служил и печкой. Комната была чистой, но обставленной так убого, что Бену сразу же вспомнились крытые дерном укрытия-землянки в прериях. В доме остро и тяжело пахло торфом. Этот запах забивал все прочие — даже аромат свежего хлеба и печенья, струившийся из очага вместе со струйками дыма.

— Не слишком роскошно, — сказала Элиза Кроуфорд. — Но все получше, чем в трущобах где-нибудь в Эдинбурге или Лондоне.

— Я живал в местах и похуже, — сказал Бен и не соврал. Бывали дни, когда он по несколько дней проводил в пещерах, пережидая штормы или зимние метели.

— В Америке? — с сомнением спросила женщина. — Да я слышала, что там золото гребут лопатами.

— Многие верят в эти басни, — ответил он, — и едут в Америку, а ждет их одно разочарование. Да, там есть золото, но искать его — тяжелый и очень опасный труд.

— Молодой Йен уехал искать золото.

— Знаю, — Бен присел к столу, и женщина поставила перед ним тарелку с теплыми булочками и блюдце со свежим маслом. Булочки были превосходными — они просто таяли во рту.

— Да, миссис Кроуфорд, — восхищенно сказал Бен. — Вы были правы. Вы — непревзойденная мастерица.

— Получше, чем Фиона?

Он усмехнулся.

— А вы не посадите меня в случае чего на свою печку, а?

— На труса вы вроде не похожи, — откликнулась она, и глаза весело блеснули, показав Бену, что когда-то, в далекой молодости, Элиза Кроуфорд была очень красивой девушкой.

— Когда нужно судить о поварском искусстве, то я — трус, — признался Бен. — К тому же не люблю оказаться между двух огней.

— И все же, сдается мне, оказались, — деликатно кашлянула она.

— Между золовками?

— Да.

— Не хотел бы стоять перед таким выбором.

— И все же стоите, а? — лукаво посмотрела на Бена миссис Кроуфорд.

— У меня нет пока никаких прав, — заметил он. — А раз так, то и выбирать я не могу.

— Вы сказали, что не собираетесь уезжать отсюда. А Хью Гамильтон и леди Барбара, в свою очередь, намерены согнать нас с этой земли.

— А смогут?

— Первый маркиз Гамильтон торжественно обещал нашим дедам, что они смогут жить здесь всегда.

— Но не подтвердил своей клятвы письменно?

Она пожала плечами.

— Он не видел в том нужды. Он сказал о своем решении сыну, тот — своему сыну…

— А теперь сыновей не осталось.

— Не осталось, — грустно подтвердила миссис Кроуфорд. — И мы знаем, что теперь нас могут выселить с земли, на которой наши семьи жили многие годы.

— А что с вашим мужем?

— Умер. Около десяти лет назад. — Они помолчали.

— А вы знали молодого Йена? — сменила миссис Кроуфорд тему разговора. Бен покачал головой.

— Нет, но благодарен ему за то, что он подарил миру замечательную девочку, свою дочь.

— Красивый был парень, но бешеный, — грустно сказала миссис Кроуфорд. — Совсем не похожий на старого маркиза. И на братьев. Джон Гамильтон был человеком чести.

— Я думаю, он гордился бы своей внучкой. У него было доброе сердце.

— Как и у вас, насколько я понимаю, — заметила она. — И мой вам совет: постарайтесь не показывать этого!

Давно уже никто не говорил Бену о том, что у него доброе сердце. Пока он в замешательстве обдумывал ответ, Элиза Кроуфорд добавила:

— Мне очень хотелось бы взглянуть на девочку. Джорди говорил, что она такая милая.

— В таком случае, обязательно увидите, — сказал Бен. — Завтра я возьму ее с собой.

Покрытое морщинами лицо миссис Кроуфорд просияло.

— К вашему приезду у меня будет готов мясной пирог.

— Ну, перед пирогом я тем более не смогу устоять, — улыбнулся Бен. — Тогда завтра, после обеда?

— Я буду ждать вас.

— Отлично, — сказал он и поднялся.

В глазах миссис Кроуфорд Бен вновь заметил веселые искорки и улыбнулся. Так, в приподнятом настроении, он вышел за дверь и направился к своему коню.

* * *

Когда Элизабет возвращалась с тренировки, всласть напрыгавшись вместе с Шэдоу через барьеры, она была разгоряченной — и это несмотря на холодную, ветреную погоду.

Подъезжая к конюшням, она перевела Шэдоу в легкий галоп и еще больше придержала его, когда увидела рослого всадника, подъезжающего с восточной стороны.

Генри Восьмой, завидев хозяйку, с громким лаем бросился ей навстречу, смешно переваливаясь на бегу, словно толстый мохнатый бочонок.

Рука Элизабет инстинктивно поднялась вверх, освобождая волосы от стягивающей их ленты.

Бен поравнялся с нею и улыбнулся — той самой своей скупой улыбкой, удивительным образом действующей на Элизабет.

— Леди Элизабет, — промолвил он.

Она терпеть не могла, когда Бен называл ее «леди». Тем более что ей было хорошо известно, как недолюбливают американцы всякие титулы.

Элизабет захотелось ответить на любезность Бена соответствующим образом, но она не смогла найти подходящих слов и просто развернула Шэдоу к конюшням. И все же в последний момент любопытство взяло верх, и она спросила:

— Ездили осматривать свои будущие владения?

Бен поднял бровь, уловив жесткость ее тона.

— Я подумал, что будет полезно познакомиться с имением, — негромко сказал он. — Я говорил с сестрой Фионы. Интересная женщина.

Элизабет боялась спросить — почему. Ей самой очень нравилась Элиза Кроуфорд, но Элизабет знала также и острый язычок этой женщины. Уж она-то не станет скрывать свое отношение к кому-либо из семейства Гамильтон!

— Она не лучшего мнения о вашем Джейми.

Элизабет напряженно застыла, однако постаралась ничем не выдать своего отношения к словам Бена. Она медленно спешилась и повела Шэдоу к дверям конюшни.

Бен тоже соскочил с седла и придержал перед Элизабет створки. Хью часто называл Бена неотесанным мужланом, но на самом деле его манеры были безупречны — если не считать, конечно, грубоватой манеры раз говаривать.

Тимоти, один из мальчишек-конюхов, работавший на конюшнях вместе с Джорди, подбежал к ней.

— Давайте, я возьму вашего коня, миледи, и позабочусь о нем. И о вашем тоже, сэр.

Бен покачал головой.

— Не нужно, я сам. Мы с Бейли еще только привыкаем друг к другу.

Элизабет передала Шэдоу в руки подошедшего Джорди и замешкалась, не желая вот так, сразу, уходить с конюшни.

— Я помогу вам обтереть его, — словно со стороны услышала она свои слова, обращенные к Бену.

— Буду рад, — улыбнулся он. — Тем более что Сара Энн, наверное, давно уже проснулась.

Элизабет посмотрела, как ловко, привычно Бен расседлывает своего Бейли, как дает ему немного остыть, прежде чем становиться в стойло. Из жокейской она принесла две щетки, дала одну из них Бену, сама вооружилась второй. Затем молча, сосредоточенно принялась тереть коня, стараясь не останавливать свой взгляд на сильных руках Бена, скользивших по шерсти совсем близко от ее рук.

За работой он начал насвистывать мелодию — красивую, но очень грустную.

— Что это за песня? — спросила Элизабет, дождавшись, пока Бен досвистит до конца.

— Лорена, — ответил он. — Мы пели ее во время войны, и она стала для нас чем-то вроде гимна.

Он негромко запел. Голос у него был не сильный, но красивого тембра. Элизабет поразилась чистой, наивной чувственностью этих простых, бесхитростных слов.

Уходят годы прочь, Лорена,

Засыпал первый снег кусты,

И звезды в эту ночь, Лорена,

Блестят как снежные цветы…

— Изумительно, — сказала она.

— Я тоже очень люблю эту песню, — откликнулся Бен. — Вы даже не представляете, сколько раз я слышал ее. Кто-то сказал, что война на девяносто девять процентов состоит из ожидания и лишь на один процент из настоящей схватки. Песня облегчает ожидание боя. Правда, жестокости схватки и она не в состоянии облегчить.

Элизабет не могла себе представить, что такой человек, как Бен, может бояться чего-либо. Или кого-либо.

— Вы любили когда-нибудь? — спросила она. Своей песней он разжег ее любопытство.

— Однажды, — сказал Бен. — Однажды я думал, что люблю. И думал, что она тоже любит.

Он сказал это грустно, но не зло, и Элизабет рискнула спросить:

— И что же случилось?

— Она не захотела выйти замуж за калеку, — просто пояснил он.

Элизабет широко раскрыла глаза.

— Она оказалась просто дурой.

Его руки вновь принялись чистить шею коня.

— Не знаю, — задумчиво произнес он. — Доктора сказали, что я могу потерять ногу. Я не мог осуждать ее.

А Элизабет могла. Теперь ей стало понятно, почему он с таким недоверием относится к женщинам. Хорошенькое, должно быть, у него мнение о них!

— А что стало с нею?

— Вышла замуж за банкира.

— А вы вернулись на войну?

— Служил при штабе. С раненой ногой уже не повоюешь.

— Но вы могли бы уйти в отставку, уехать домой.

— Мог, — согласился он, — но у меня оставалось еще дело на войне.

— Какое?

— Я должен был разыскать кое-кого, — он закончил работу и накинул на Бейли теплую попону. — Пора пойти взглянуть, как там Сара Энн, — сказал он.

Время вопросов и ответов закончилось. Больше он ничего сегодня не скажет. Возможно, он уже жалеет и о том, что успел рассказать.

— Вы тоже идете в дом? — спросил Бен у Элизабет.

Она покачала головой.

— Мне нужно сначала поговорить с Каллумом.

— Значит, увидимся за обедом.

Но ей вовсе не хотелось встречаться с ним за столом.

Не хотелось снова окунуться в напряженную атмосферу, царившую в доме.

— Не знаю, — неуверенно сказала она.

— Сара Энн будет скучать без вас. «А вы не будете скучать без меня?» — захотелось спросить Элизабет. Но она не спросила. Не смогла.

— Передайте ей привет, — сказала она. — Сара Энн украсила нашу сегодняшнюю прогулку. Поблагодарите ее от меня.

Бен ничего не сказал и молча покинул конюшню, оставив Элизабет еще более одинокой и смущенной, чем когда-либо.

А Бен по дороге молча проклинал себя. Вот идиот! Ну зачем, спрашивается, он рассказал Элизабет о Клэр? Зачем стал петь эту дурацкую песенку? И как только она взбрела ему на ум?

Что же получается? Он изо всех сил стремится к тому, чтобы сохранить дистанцию между собой и Элизабет, а сам пробивает в этой стене брешь! И как получилось, что за несколько коротких минут, пока они ухаживали за Бейли, он почувствовал такую близость, такую тягу к этой женщине?

Чувство к Элизабет доставляло Бену боль, но, как это ни удивительно, он не хотел бежать от него, напротив. Едва расставшись с этой женщиной, он уже начинал тосковать в ожидании новой встречи. Словно пелена спала с его глаз, и Бен понял, что именно этого чувства так не хватало ему в жизни.

Эта привязанность к Элизабет пугала Бена. Он не в силах был сопротивляться этому чувству, оно манило, затягивало его в свою сеть, он хотел упиваться им, купаться в нем.

Но…

Но если он еще больше сблизится с Элизабет — может ли он быть уверен в том, что она не обманет его доверия? Не получится ли так, что она просто воспользуется Беном для того, чтобы добиться своего?

А нового предательства его сердце не выдержит.

Бен вспомнил, как это было в последний раз. Тогда он на долгие месяцы выпал из жизни, с головой утонув в бутылке.

Но опять перед Беном вставали нежные, прекрасные глаза Элизабет, и он вновь и вновь удивлялся тому, как долго отказывал своему сердцу в том, к чему оно так пылко стремилось.