На вечерней заре Патрик выехал из Бринэйра. С собою он взял десять человек: Хирама и еще девятерых тщательно отобранных сородичей из тех, кого сам обучал, — самых сметливых, одинаково хорошо умеющих защищаться и нападать. Как казалось Патрику, они достаточно верили ему, чтобы повиноваться, не задавая лишних вопросов.

Легко вооруженные всадники без отдыха скакали всю ночь, чтобы попасть в Эберни задолго до рассвета. Коровы из стад Сазерлендов должны были пастись на лугах недалеко от ворот замка, и Патрик, конечно, собирался пригнать их обратно, к отцу, но в Эберни он стремился совсем по другому делу.

Он не посвящал в свои планы никого, кроме Хирама, да и тот, выслушав, воззрился на него как на умалишенного. Но, однако, не в первый и не в последний раз Хирам получил в ответ лишь снисходительно-насмешливый взгляд своего командира.

Патрик благодарен был холодному ветру, хлеставшему его по щекам. Холод и ожидание боя обостряли чувства и проясняли разум, хотя поспать нынче вечером ему удалось всего два часа.

Нужно было только не позволять себе думать и сожалеть о том, что уже произошло и чего нельзя изменить. Главное — не позволять мыслям рассеиваться. И в первую очередь следует сосредоточиться на ближайшем, самом важном деле, от которого будет зависеть успех всего плана, — на разговоре с Гэвином. Должно же остаться хоть что-то от некогда крепкой дружбы? Патрик горячо надеялся на это.

Десять всадников, не давая лошадям передышки, мчались крупной рысью к горной тропе, разграничивавшей владения двух кланов. Там им пришлось сбавить ход и двигаться осторожней. Зыбкий туман, окутавший горы, делал тропу опасной, хотя два человека впереди освещали остальным путь факелами. Цоканье подков по камням и скрежет мечей о скалы зловеще отдавались во влажном ночном воздухе.

Отряд без происшествий преодолел трудный отрезок пути, и Патрик снова пустился вскачь, на ходу велев факелоносцам загасить огонь. До пастбищ, окружавших замок Эберни, оставалось еще два часа пути. За исключением Хирама, все, кто был сейчас с Патриком, выросли в этих горах, не раз ездили из Эберни в Бринэйр и обратно на свадьбы, крестины и похороны. Они знали эти земли не хуже, чем свои собственные.

Патрик чувствовал, как нервничают его спутники. Хотя все, кого он позвал в набег, сперва были исполнены боевого задора, бессонная ночь и холодный туман несколько сбавили в них прыть. Конечно, они гордились своим новоприобретенным умением драться и желали опробовать его в деле, но в настоящем бою никто из них не бывал ни разу. А в Эберни у многих жили друзья.

Все они очень удивились, когда Патрик объяснил, что не хочет кровопролития. Он подробно, не забыв ни одной мелочи, изложил им свой план: нападение, угон коров, возвращение. И все же риск был велик; слишком много случайностей могли погубить все дело. Горячая голова, чересчур сильный удар ножа… Господи, что он такое задумал, неужели прав Хирам и он впрямь сошел с ума?

Через час всадники оставили торную тропу, ведущую к сбившимся в кучу домикам фермеров, и пустились напрямик через лес. Патрик ехал впереди, чутко прислушиваясь, пытаясь угадать, не выставлена ли в лесу стража. Хотя, пожалуй, нет, вряд ли. И все-таки несколько раз до предела обостренное чутье заставляло его поворачивать отряд в другую сторону, кружа и сбивая возможную погоню со следа.

Вот наконец и пастбище, где накануне ночью он видел их угнанное стадо. Прежде чем можно было разглядеть что-либо в темноте, до его слуха донеслось тихое мычание, и он дал своим людям знак остановиться и спешиться. Не говоря ни слова, оставил одного человека при лошадях, а остальных повел дальше пешком. Каждый заранее знал, что ему делать. Бесшумно, словно тени в предрассветной мгле, они осторожно подошли к коровам.

Один из Пастухов дремал, опершись на огромный посох, у края стада. Патрик незаметно подкрался сзади, зажал ему рот рукой, резко и мощно ударил кулаком по затылку. Человек безвольно, как тряпичная кукла, обмяк в его руках. Тогда Патрик оттащил его в сторону, подальше от тяжелых коровьих копыт, и взглянул на замок, полускрытый в тумане. Замок высился черной горой на фоне серого неба, словно толстое сытое чудовище. Слабо светились несколько едва видных за туманом окон. Но никто, сколь бы острым зрением он ни обладал, не способен разглядеть, что происходит сейчас на пастбище у ворот.

Еще троих пастухов так же аккуратно оглушили и оттащили к краю пастбища. Хирам связал их по рукам и ногам, заткнул кляпами рты, и налетчики стали осторожно разворачивать стадо по направлению к землям Сазерлендов.

Патрик и Хирам не торопились уйти с пастбища. Нагнувшись к одному из лежавших без чувств пастухов, Патрик потряс его за плечо, пока тот не очнулся.

Он выбрал того, кого хорошо знал в лицо, — Джонни Ганна, рыжеволосого здоровяка, который добродушно сносил все насмешки над пламенным цветом своей шевелюры. Джонни вытаращил глаза, заморгал, прищурился, пытаясь разглядеть обидчика в кромешной темноте.

Патрик вытащил кляп и зажал рот Джонни ладонью.

— Ни звука лишнего, только отвечай на мои вопросы, — прошептал он. — От этого зависит твоя жизнь и жизни твоих друзей.

В глазах Джонни мелькнул страх, быстро сменившийся гневом.

— У меня два поручения. Первое — графу. Скажи ему, что Сазерленды не ранили и не убивали ваших фермеров, не сжигали их домов. Сейчас я забираю только то, что принадлежит моему клану и мне. Ты понял?

Джонни минуту смотрел на него, затем, точно против воли, быстро кивнул.

— Второе. Передашь только Гэвину, — продолжал Патрик. — Скажешь кому-нибудь другому, я обязательно узнаю, и тогда да поможет тебе господь, если до меня дойдет, что ты меня предал. Уразумел? — И он чуть отвел ладонь, чтобы Джонни мог ответить.

— Да, — буркнул Джонни. — Даю слово.

— Так вот. Скажи Гэвину: он знает, где меня найти.

Патрик водворил кляп на прежнее место и встал.

— Езжай вперед, — велел он Хираму. — Я потом догоню.

Хирам не спешил, переминался с ноги на ногу, будто хотел возразить, но заметил, как сжались губы Патрика, и потому лишь пожал плечами и бесшумно исчез. Вскоре он появился снова, ведя в поводу двух коней, отдал Патрику поводья, сам вскочил в седло и поскакал прочь, сразу растворившись во тьме.

Оставшись один с пленными Ганнами, Патрик залег в кустарнике у края пастбища и притаился, выжидая. Нужно было убедиться, что пастухи не освободятся сами и не поднимут тревогу прежде, чем его люди управятся со своей работой. Коров предстояло разделить на два стада и гнать в разные стороны; Хирам возьмет с собою двух человек и несколько свободных лошадей и поедет в третьем направлении, а затем все должны встретиться, сделав круг. Таким образом следы будут надежно запутаны, но на все это нужно не менее двух часов.

А связанных пастухов найдут и освободят на рассвете… Патрик поглядел на небо. До рассвета оставалось совсем немного.

* * *

Марсали одевалась к ужину, решив не оставаться второй вечер подряд в своей комнате, как бы ей этого ни хотелось. Она придирчиво оглядела себя в зеркало: никто не должен догадаться, что она плакала. К счастью, глаза уже не казались опухшими и красные пятна почти исчезли со щек. Марсали торжественно поклялась своему отражению, что никто из Сазерлендов не увидит ее слез, чего бы ей это ни стоило.

Элизабет принесла ей простую льняную тунику и пояс и робко замерла у двери, переминаясь с ноги на ногу.

— Я подумала, синее пойдет к твоим глазам, — еле слышно прошептала она.

Марсали дружески улыбнулась, хотя на душе скребли кошки: девушка столь явно хотела услужить ей.

— А Патрик будет ужинать с нами?

Окончательно оробев, Элизабет беспомощно отвернулась к окну, и ее молчание ответило Марсали лучше всяких слов.

— Где он?

Элизабет покраснела и вновь отвела взгляд. От страха Марсали стало холодно, руки покрылись гусиной кожей. Куда девался Патрик? Ее собственные обиды были еще слишком свежи, и сейчас она охотно сочла бы его способным на любое злодейство. При мысли об этом ей стало совсем страшно.

Сейчас, как никогда прежде, она ощутила, что находится в стане врагов, и ее решимость выйти к ним заметно ослабла. Но отсиживаться в комнате, обнаруживая тем самым постыдную трусость… Нет, она не доставит им такого удовольствия. И не позволит себе вымещать накопившийся гнев на робкой девушке, которая так старалась подружиться с нею.

«Да поможет мне господь, — подумала Марсали, — мне так нужен друг…»

Тристан, до сих пор мирно лежавший на постели, свернувшись калачиком, потрусил к незнакомке. Элизабет восторженно улыбнулась, опустилась на коленки прямо на пол и протянула к нему руку.

— Он кусается, — предупредила Марсали.

Но рука Элизабет не дрогнула. Тристан обнюхал ее, затем лизнул. Тут же к нему присоединилась Изольда, и оба зверька ринулись к Элизабет, нетерпеливо отталкивая друг друга и требуя, чтобы их приласкали. Элизабет старалась никого не обидеть.

— Изольда укусила Патрика, — сказала Марсали.

— Она не посмела бы, — в ужасе ахнула Элизабет.

— Еще как посмела, — усмехнулась Марсали. — И Тристан укусил бы, если б была такая возможность.

— Но животные любят Патрика, — возразила Элизабет.

Это была правда. Марсали помнила не только о том, как он спас Антония от ястреба, но и как гладил ручного кролика, что был у нее когда-то, и как твердо, но ласково управлялся с лошадьми в Эберни. Старший конюх всегда восхищался им… Она и сама не понимала, чем Патрик не угодил Тристану и Изольде. Быть может, они тоньше ее самой чувствовали, что он недостоин доверия?

Элизабет самозабвенно играла с веселыми зверьками.

— Наверное, надо сказать ему спасибо за то, что он захватил их с собою, когда похитил меня, — проворчала Марсали.

— Патрик для тебя что хочешь сделает, — откликнулась Элизабет.

Марсали ответила взглядом, полным недоверия.

— Он спорил с отцом из-за тебя. А с ним никто не смеет спорить, — убежденно продолжала девушка, уверенная, что лучшего доказательства и найти невозможно. Но вот Тристан перекатился на спинку, выгнулся, чтобы ему почесали брюшко, и Элизабет мигом забыла обо всех серьезных делах и весело, от души рассмеялась.

Марсали была поражена, насколько вдруг изменилось усталое, бледное лицо юной сестры Патрика. Исчезли усталые морщинки у губ и в уголках глаз; зеленые глаза заискрились и засияли. Марсали немедленно захотелось помочь Элизабет. До блеска расчесать ее густые темно-каштановые волосы, вдохнуть в нее уверенность, которой ей так не хватало, чтобы она смогла расправить плечи, гордо поднять голову и смело и прямо взглянуть на мир.

Впрочем, ей самой это тоже сейчас не особенно хорошо удавалось.

Ласки сновали между креслами, под кроватью, вспрыгивали на стол, зарывались в лежавшее тут же платье, подзадоривая Элизабет включиться в игру и ловить их. Увлеченная игрой со зверьками, она ползала по полу, даже не подобрав подол простенькой льняной туники, и весело смеялась.

На несколько минут Марсали тоже забыла, где и зачем она находится. Она скучала по сестре, а Элизабет так живо напомнила ей Сесили — хотя Сесили была серьезна и неулыбчива от природы, а у сдержанности Элизабет, как подозревала Марсали, была иная причина — страх. Так чего же боялась эта девочка, что могло подавить ее открытый, веселый нрав? Вдруг Элизабет что-то вспомнила, и улыбка мгновенно пропала с ее лица.

— Мы опоздаем, — пробормотала она. — Отец будет недоволен.

Вот он, ответ: Элизабет боялась отца. Марсали, признаться честно, тоже побаивалась его, но уж об этом он никогда не узнает. Опоздают они на обед или нет — ее не слишком волновало, но Элизабет подводить не хотелось.

Решив, что выглядит вполне прилично, она встала и помогла подняться Элизабет. Даже внезапная тревога не могла стереть с лица девушки следов недавней радости.

— Знаешь, ты очень хорошенькая, — сказала ей Марсали.

Элизабет смутилась и покраснела, став при этом еще милее.

— Спасибо, — вежливо, но с некоторым сомнением ответила она и вдруг просияла. — Марсали, я так рада, что ты здесь!

Марсали улыбнулась ей, чтобы хоть немного ободрить.

Сама она полностью готова к появлению во вражеском стане. Она из клана Ганнов, и никакой Сазерленд не сможет запугать ее.

Она выпрямилась и вызывающе улыбнулась.

— Я готова. Идем, не бойся. Поглядим на льва в его собственном логове.

* * *

Грегор Сазерленд сидел во главе стола в главном зале, когда наконец к нему подошла эта девчонка Ганн. Он невольно залюбовался ею: ничего не скажешь, умеет держаться. Ни за что не подумаешь, что боится. Спокойно, как ни в чем не бывало присела перед ним, встретила бесстрашно и прямо его взгляд, даже не моргнув. Глаза синие, холодные… Изящна, стройна, хороша собою. Именно такой, черт побери, он и хотел бы видеть свою невестку. Все у нее было, вот только имя…

Он указал ей на стул в дальнем конце стола, а не рядом с собою и ближайшими родственниками, как было заведено. Она бровью не повела, будто так и надо, села, заставив потесниться двух дюжих молодцов, словно не замечая, как они оробели от ее присутствия; улыбнулась сначала одному, потом второму и невозмутимо принялась за еду.

Грегор почувствовал, что его обошли, и решил ни в чем не уступать нахалке.

Обращаясь к Алексу, он нарочито громко заявил:

— Твой брат, должно быть, скоро вернется с нашими Коровами, которых эти Ганны — презренные воры, захватили в последнем набеге.

Элизабет замерла, щеки ее чуть порозовели; Алекс поперхнулся и закашлял. Девчонка Ганн, наоборот, побледнела как полотно и в упор взглянула на Грегора. Почему-то ему стало стыдно, а он к этому не был привычен.

Затихло звяканье кубков, смолкли веселые застольные разговоры. Все смотрели на леди Марсали.

Она медленно отставила стул и встала. Грегор подумал: такая тоненькая, хрупкая, а гордость — под стать королеве. Она напомнила ему Маргарет, и он еще больше рассвирепел.

— Мне сказали, что здесь я — гостья, — заговорила она дрожащим голосом, который окреп после первых слов. — Почетная гостья. Если не ошибаюсь, именно такие слова произнес ваш сын, приглашая меня разделить семейную трапезу. Теперь, когда я узнала цену гостеприимству Сазерлендов, думаю, мне лучше уйти к себе.

В мертвой тишине, нарушаемой лишь звуком ее шагов, она вышла из-за стола и покинула зал.

— Смела, ничего не скажешь, — вполголоса проворчал Грегор. — Жаль, что она из Ганнов.

Он мрачно уставился в свою тарелку. Сазерленды ничего не должны Ганнам — ничего, даже простой любезности. Они все предатели и обманщики. А эта девица хороша, ничего не скажешь. Вот и тетка ее была такой же: лицом красавица, а душа черная. И если Патрик, простофиля, этого не видит — на то он и отец, чтобы ткнуть его носом. Иначе сын, как и он сам, каждый раз, просыпаясь, будет мучиться той же безысходной болью.

* * *

Туман поредел, и серое небо стало приметно светлеть, возвещая скорый восход. Патрик вскочил в седло. Его пленники давно очнулись и, стоило ему отвернуться, попытались распутать связывавшие их веревки. У него оставалось совсем немного времени, чтобы оторваться от Ганнов, которые, разумеется, бросятся в погоню, но зато его люди точно успеют разогнать угнанных и возвращенных коров по горным пастбищам.

За спиной раздался крик: кто-то из пастухов изловчился и выплюнул кляп. Патрик пришпорил коня. Гэвин, по его расчетам, пустится ему вслед не позже чем через час. Вот только сдержит ли Джонни слово, передаст ли Гэвину послание? Передаст, в этом Патрик почти не сомневался. Но откликнется ли Гэвин на его зов?..

Как и у Марсали, у Гэвина было свое тайное место, о котором никто не знал. По случайному совпадению или нет, но Гэвин тоже выбрал водопад. В лучшие, прежние времена их дружбы Патрик часто размышлял о том, как много сходства между братом и сестрой. Оба любили укромные, закрытые со всех сторон теснины, где кажется, будто ты совсем в другом мире. Сам-то он предпочитал горные вершины или луговой простор.

Патрик помнил и озерцо под водопадом, где они с Гэвином плескались мальчишками. Вода была холодной как лед, но это ничуть не пугало их: холод был испытанием выносливости. С трех сторон озерцо окружали неприступные скалы, так что верхом сюда можно было добраться лишь одним-единственным путем. В расселинах скал было много укромных мест, где можно легко спрятаться. Если Гэвин приедет не один, Патрик узнает об этом прежде, чем они успеют появиться.

Разумеется, Гэвин тоже об этом знал.

Целый час Патрик безжалостно гнал вороного, затем замедлил ход, давая коню возможность отдохнуть. Туман совсем рассеялся, и первые лучи уже позолотили вершины гор. Как не хватало ему этой красоты все долгие годы скитаний. Как тосковал он по родным горам.

И по Гэвину.

Дорога круто пошла вверх, к скалам. Отсюда до владений Сазерлендов оставалось полдня пути верхом или день пешего хода. Но конь Патрика не умел карабкаться по горным тропам, а покидать его здесь, привязанного к дереву, не хотелось: он умер бы с голода, случись беда с хозяином. Патрик спешился и хлопнул жеребца по крупу.

— Беги домой, — велел он. — Ты свое дело сделал.

Того не пришлось долго упрашивать. В Бринэйре ждало теплое стойло и полные ясли овса.

Патрик взобрался повыше, притаился в расселине и принялся ждать.

* * *

Гэвин медленно подъехал к озерцу, чувствуя, как гнет предательства стальным ошейником сдавливает шею. Он не бывал здесь уже два года — с тех пор, как начались распри с Сазерлендами. Невдалеке проходила граница — ущелье между скал, разделяющее земли двух кланов. Но не страх, а воспоминания мешали Гэвину прийти к водопаду.

Лучшего друга, чем Патрик, у него никогда не было. Он любил Патрика, как брата, и мучительно тосковал по нему все годы, что тот провел в изгнании. Да и втайне завидовал: друг отправился навстречу захватывающим приключениям, тогда как он сам, единственный сын и наследник, был вынужден остаться дома. До него доходили слухи о ратных подвигах Патрика, о его отваге… Как мечтал он оказаться рядом с ним! Сколько раз, слушая трубадуров, поющих славу названому брату, мысленно ставил себя на его место и жаждал сам совершать подвиги.

Шесть лет миновало с тех пор, как Гэвин в последний раз виделся с другом; двенадцать — с тех пор, как они вместе жили в Эберни. За эти годы мир стал другим, и, по мнению Гэвина, переменился отнюдь не к лучшему.

Что нужно от него Патрику? Почему он просил о встрече с глазу на глаз? Или это ловушка? Когда Джонни передал ему слова Патрика, Гэвин долго боролся с сомнениями. Сказать ли отцу? Взять ли с собою людей, чтобы попытаться захватить Патрика в плен, а затем обменять на Марсали?

Но отец, в его нынешнем состоянии, способен задушить пленника голыми руками, не выслушав, зачем его привели. Гэвину еще не приходилось видеть отца в таком бешенстве, как в тот день, когда он обнаружил исчезновение Марсали. Дональд Ганн бушевал, и слова Патрика о том, что он лишь забирает с собою нареченную невесту, объявил подлой уловкой: дескать, Сазерленды выдумали это, чтобы не отвечать перед законом за похищение людей. Тогда Гэвин подумал, что это дьявольски умно придумано.

Но если Патрик действительно любил Марсали и хотел мира, зачем тогда он угнал коров? Не мог же он не понимать, что это совсем небольшая плата за безвинно убитых людей, раненых детей и сожженные дотла дома?

И самый трудный вопрос: зачем он, Гэвин, едет встречаться с заклятым врагом своего клана?

Не в силах найти сколько-нибудь подходящий ответ, Гэвин решил не лукавить сам с собой. На самом деле он просто хотел повидать старого друга. Интересно, сильно ли изменился Патрик? Последний раз, когда он его видел, это был уже совсем не тот юноша, что впервые отправлялся на войну из родительского дома в день своей помолвки; шрамы покрывали его лицо, а глаза не сверкали юношеским задором. Он стал тверже, смех его — грубее, а взгляд — настороженнее. Тогда Гэвин все упрашивал друга рассказать о сражениях, в которых он побывал, но Патрик отмалчивался. И о людях, которых убил, тоже говорить не хотел.

Вместо этого он серьезно посмотрел на Гэвина и сказал:

— Я молю бога, чтобы ты никогда не узнал, каково это — убить человека, Гэвин. Это вечно грызет душу, и никакой славы в том нет.

А Гэвин подумал, что и в том, чтобы возиться с коровами и овцами да помогать отцу разбирать мелкие дрязги, тоже нет никакой славы.

Нет, нет славы… Гэвин машинально дотронулся до рукоятки заткнутого за пояс кинжала и покачал головой.

Подъехав к тропе, ведущей к озерцу, он привычно оглядел окрестные утесы. Должно быть, он рехнулся, приехав сюда в одиночку, доверившись человеку, который когда-то был его другом, а теперь стал чужим, опасным незнакомцем; человеку, похитившему его родную сестру прямо из ее спальни. Поделом ему, если сейчас здесь в расщелинах за камнями прячется десяток-другой Сазерлендов, чтобы захватить его в плен, — а это вполне возможно.

Но ухо не уловило ничего, кроме журчания водопада; да глаза видели лишь парящего над скалами ястреба и рябь на поверхности озерца. Все было спокойно. И все же…

Гэвин остановил коня, спешился и пошел к озерцу, понимая, что сейчас представляет собою отличную мишень для пули или пущенной сверху стрелы. Пальцы его сжались в кулаки, но он шел, не позволяя себе взяться за оружие. Он не должен показать, что боится.

Стоя у края воды, он заставил себя смотреть вниз, на свое отражение. Прошло несколько минут в напряженной тишине. Но вдруг ему стало понятно, что он уже не один. За его плечами, искаженное рябью, появилось другое лицо, и он резко обернулся.

За ним стоял Патрик — полностью безоружный, с бесстрастным лицом и настороженным взглядом.

— Спасибо, что пришел, — сказал он.

— Сам не знаю зачем, — отвечал Гэвин, чувствуя, как просыпаются в сердце прежние дружеские чувства.

Но нельзя забывать: Патрик Сазерленд — враг его семьи; и к тому же способен заговорить и голодного волка.

— Ты пришел, — продолжал Патрик, — потому что так же, как и я, хочешь положить конец этому безумию.

— Неужто? — усмехнулся Гэвин. — А зачем тогда ты забрал Марсали?

— Я боялся, что ваш отец принудит ее выйти за Синклера. И действовать стал лишь после того, как убедился, что она сама не хочет этого брака. Гэвин, ты ведь знаешь, я всегда любил ее. Я по-прежнему хочу назвать ее своей женой, и, клянусь тебе, она сейчас в безопасности.

Гэвин вглядывался в лицо Патрика — и понимал, что верит ему, хоть и не находит его объяснение достаточным, чтобы оправдать похищение сестры. Вдруг его осенило.

— А Сесили? Ее исчезновение — тоже твоих рук дело?

— Да, — к его изумлению, просто сказал Патрик.

А он-то тыкался наугад, как слепой щенок… Да, можно было поверить в то, что Марсали действительно поступила так, как хотела сама. Но от этого Гэвину не стало легче: сестра солгала и ему, и отцу, они с Патриком тайно виделись и вместе задумали план похищения… или то был побег?

Рука Гэвина сама собою потянулась к рукояти кинжала при мысли о том, сколько ночей и дней он в отчаянии искал повсюду младшую сестру.

— Сесили тоже в Бринэйре?

— Нет, — ответил Патрик. — Она в надежном месте, на юге, в семье наших добрых знакомых.

— В родной семье ей тоже ничто не угрожало, — едко заметил Гэвин.

— Неужели? — усмехнулся Патрик. — А как же Синклер? Неужели ты с легким сердцем отдал бы ему Сесили, если бы ее сестра отказалась выйти за него? Боже милосердный, ведь она совсем еще девочка.

— Отец никогда не хотел… — начал Гэвин, но осекся. — Я все же не верю, что он осуществил бы свою угрозу.

— Но ведь он был готов пожертвовать Марсали, разве не так?

— Синклер — удачная партия, — неуверенно возразил Гэвин.

— Я думал, ты любишь сестру, — отрезал Патрик с презрением, задевшим Гэвина за живое.

— За эту помолвку в ответе маркиз Бринэйр, — огрызнулся он. — Разве мог наш отец благословить твой брак с Марсали после того, как твой оклеветал Маргарет — а может быть, и убил ее?

Патрик ответил не сразу. Тема Маргарет была слишком сложной, начинать следовало не с нее.

— Хочу, чтобы ты знал: к тому набегу на ваши земли я не причастен. Ни я, ни мой отец не повинны в убийстве ваших людей.

— Тогда кто же? — сузив глаза, спросил Гэвин.

— Пожалуй, далеко искать незачем. Приглядись получше к своему уважаемому будущему шурину, — отозвался Патрик.

— У тебя есть доказательства?

— Только здравый смысл.

— На них были ваши пледы.

— Мне сказали, — кивнул Патрик. — И кто-то назвал мое имя. Но меня там не было, и если кто-то мог украсть мое имя, то точно так же могли украсть наши пледы.

— Зачем?

— Подумай сам. Эдвард Синклер ищет дружбы с вашим кланом. Объединившись с Ганнами, он может стереть Сазерлендов с лица земли — это его заветная мечта.

На это Гэвину нечего было возразить.

— Но к исчезновению Маргарет Синклер никакого отношения не имел, — не сдавался он.

— Так ли? — приподнял бровь Патрик. Пораженный, Гэвин уставился на него.

— Так ты обвиняешь Маргарет…

— Нет. Я любил ее. Она была всегда добра к моей сестре и к брату. Я не больше верю в ее измену отцу, чем, скажем, в твою.

Этот ответ потряс Гэвина, как, впрочем, и весь разговор. Он ожидал уверений в невиновности, выпадов против Маргарет, оправданий непростительному поведению маркиза…

Отойдя от озерца, он бессильно прислонился к холодному камню.

— Чего ты хочешь?

— Во-первых, — отвечал Патрик, — хочу знать, веришь ли ты мне.

Гэвин хрипло, с трудом рассмеялся и покачал головой.

— Ты доверился мне настолько, что приехал один.

— Да, — согласился Гэвин, — и всю дорогу обзывал себя последним дураком.

— Но ведь приехал.

Помявшись, Гэвин наконец заговорил:

— Да, приехал, потому, что верю мальчишке, с которым вместе вырос и учился. Верю мужчине, что тайно вернулся домой из изгнания, чтобы повидать тех, кого любил. Но с тех пор прошло шесть лет, а шесть лет многое могут сделать с человеком. Не знаю, могу ли я верить тебе, каков ты есть теперь; да и твои поступки не дают мне на то особых причин.

Патрик тяжело вздохнул.

— Ты прав, у тебя есть причины не доверять мне. И шесть лет могут многое изменить в человеке. Но даже вся жизнь не может изменить его природы. — Он замолчал, строго и пытливо взглянул на старого друга. — Гэвин, солгал ли я тебе хоть раз? Видел ли ты, чтобы я ударил слабого? Случалось ли, чтобы я взвалил вину за то, что сам натворил, на другого?

Гэвин во все глаза смотрел на человека, которого знал так хорошо — и не знал вовсе. Он искал в его лице хоть тень обмана — и понимал, что не найдет, сколько бы ни старался. Патрик Сазерленд не был ни лжецом, ни разбойником и никогда не позволил бы, как честный человек, другому нести бремя вины за то, что сделал сам.

— Нет, — ответил наконец Гэвин. — Но твой отец…

— Мой отец — не святой, и никто не знает этого лучше меня. Но Маргарет он не убивал. — Гэвин попытался перебить, но Патрик знаком остановил его. — Он чувствовал себя опозоренным, преданным; наверняка считал, что вправе убить ее. Так что если б он это сделал, то не скрывал бы.

— Но она не могла наложить на себя руки, — возразил Гэвин. — В душе она не переставала быть католичкой.

— Значит, она ушла от него по своей воле, — сказал Патрик. — Или ее увели. Гэвин нахмурился.

— Если ты прав, кто-то шутит с нами нехорошие шутки.

— А кому, кроме одного человека, это может быть нужно? — тихо ответил Патрик. — Король Карл старается принести к нам в Хайленд мир. Если мы и дальше будем задирать друг друга, он, пожалуй, объявит оба наших клана вне закона. И кто тогда беспрепятственно завладеет нашими стадами и землями?

Хайленд — северная, горная часть Шотландии.

— Синклер, — машинально, почти не думая, промолвил Гэвин. Мысли его бешено вертелись вокруг странного предположения Патрика. Если оно верно, коварство Эдварда было поистине дьявольским. — Но ведь если Синклер стоит за всем этим и если он связан с моим отцом, то и его могут объявить вне закона?

Патрик покачал головою.

— Нет, если он будет осмотрителен. А до сих пор ему это удавалось. За два года никто не нашел и следа Маргарет. И вспомни, сколько раз он стравливал наших отцов, подстрекая их возводить напраслину друг на друга.

— Что же ты предлагаешь? — осторожно осведомился Гэвин.

— Ты мог бы поговорить с отцом?

— О твоем отце? — Гэвин невесело рассмеялся. — Он и имени Грегора Сазерленда не желает слышать.

— А остальные Ганны?

Гэвин тряхнул головой.

— Они против него не пойдут. И я не пойду. Попробуй только я встать во главе клана — и клан распадется. Патрик угрюмо вздохнул.

— Итак, мы с тобой должны найти способ удержать двух старых упрямцев, готовых из-за ложной гордости погубить собственные кланы и жизнь своих детей. Но, прежде чем мы начнем, мне надо знать, веришь ли ты мне, как раньше. Если нет, у нас ничего не выйдет.

Гэвин выпрямился, посмотрел в ясные зеленые глаза Патрика, заглянул к себе в душу. Два года он беспомощно наблюдал, как медленно рушится его семья. Отец уж не был счастлив и весел, как прежде. Маргарет, которую он любил и почитал, как мать, исчезла. Обе сестры сбежали из дому. Две семьи сородичей потеряли кормильцев и лишились коров, без которых трудно будет пережить наступающую зиму.

И все же, невзирая ни на что, он верил Патрику Сазерленду. Да охранит его господь, он всегда ему верил.

— Да, Патрик, верю. Думаю, я не пришел бы сюда сегодня, если бы это было не так.

В награду за его искренность Патрик широко улыбнулся.

— У меня есть план. Но об этом потом, а сначала я наконец должен сказать: Гэвин, ей-богу, я рад видеть тебя.

Он протянул Гэвину руку; Гэвин шагнул к нему, и, глядя друг другу в глаза, они обменялись рукопожатием, положив, как встарь, друг другу на плечи левые руки. Однако какая-то робость — или осторожность — мешала Гэвину от рукопожатия перейти к грубоватым, по-медвежьи крепким объятиям — их с Патриком обычному приветствию, испытанию силы и знаку мужской дружбы. Он решил погодить и приглядеться получше.

— Расскажи, что у тебя за план, — попросил он, улыбаясь нетерпению, загоревшемуся в глазах Патрика и оживившему его лицо. Он боялся, что, научившись скрывать свои чувства, его друг забыл, как выказывать их.

— Есть у тебя люди, которым можно доверять? — спросил Патрик. — Те, у кого нет ни жен, ни детей, но зато, возможно, есть родня среди Сазерлендов?

— Да, — кивнул Гэвин. Бог знает, сколько лет подряд Ганны женились и выходили замуж за Сазерлендов. Труднее было бы найти Ганна, никак не связанного с кланом Патрика.

Патрик хитро улыбнулся, и шрам на его лице, казалось, стал глубже. Эту улыбку Гэвин узнал: она означала, что и его, и Патрика ждут крупные неприятности.

— Ладно, — сказал Патрик. — Слушай, вот что я предлагаю сделать.

Выслушав план Патрика до конца, Гэвин пришел к выводу, что прошедшие двенадцать лет помрачили разум наследника Сазерлендов. Но взгляд Патрика был по-прежнему ясен, и самые дикие замыслы он поверял Гэвину спокойным, негромким голосом. Его план был чистейшим безумием. Решительно невозможно было согласиться. Гэвину стало обидно, что не он сам все это придумал.

— Нас обоих могут лишить наследства, — сказал он.

— Да, могут, — согласился Патрик, — если поймают.

Сам того не желая, Гэвин почувствовал, что его лицо расплывается в широкой улыбке. Патрик был дерзок и безрассуден, как всегда.

— Хорошо, — сказал он. — Я выполню свою роль. Даю слово. — И, сказав, почувствовал, как на душе у него стало немного легче.

— Я скучал по тебе, друг, — тихо проговорил Патрик. — По тебе и до Эберни.

— Ты вернешься, — откликнулся Гэвин, с изумлением заметив влажный блеск в глазах Патрика.

Это от солнца, успокоил он себя. Иначе почему и у него самого жжет глаза?