Дональд Ганн, граф Эберни, лэрд клана Ганнов, пожелал самолично увидеть похищенных у соседа коров. Сидя на породистом сером жеребце, он критическим взглядом окинул стадо, пасущееся на лугу к востоку от замка.

— Кожа да кости, — поморщился он. — Зря угнали. Сазерленды совсем не заботятся о своей скотине.

Гэвин — тоже верхом на своем гнедом — украдкой вздохнул. Месяц назад эти коровы выглядели совсем по-другому, но с тех пор дважды в неделю их гоняли с пастбищ Ганнов на пастбища Сазерлендов и обратно, и, конечно, они растрясли весь жир. Хорошо еще, что сейчас несчастные животные были на земле Ганнов; а то он уже начинал чувствовать себя таким же изможденным, как и они.

Сколько еще будет продолжаться этот обман? Сколько еще раз он, Гэвин, будет посылать людей на поиски Быстрого Гарри — всякий раз не в ту сторону? Сколько еще забытых богом и людьми уголков он обшарит в заведомо тщетных попытках найти следы Сесили? Сколько еще пройдет времени, пока то, что они с Патриком затеяли, с грохотом обрушится на их головы?

Очень немного, Гэвин в этом почти не сомневался. Ему уже пришлось открыться нескольким, самым толковым, из своих помощников, которые начали задаваться резонным вопросом, почему воровать коров у Сазерлендов так легко. Патрик скорее всего вынужден был сделать то же самое. Гэвин содрогался при мысли о том, что будет, когда вспыльчивый и озлобленный граф узнает, чем занимался все это время его сын. А в том, что скоро отцу станет известно все, Гэвин тоже не сомневался ни минуты. Днем раньше, днем позже…

Граф Эберни хозяйским взглядом окинул новоприобретенное стадо.

— Мы их откормим, — заявил он уже более благосклонно.

Черта с два, подумал Гэвин, степенно кивая.

— Я посылаю Дункана в Эдинбург, — продолжал отец, — с прошением к королю, чтобы Марсали вернули ко мне, а Сазерлендов поставили вне закона за нарушение мира.

Гэвин снова кивнул. Теперь он действительно обрадовался. Значит, скоро Дункан не будет мешать им. Не придется отвечать на его настойчивые вопросы о странных набегах, в которых почему-то не бывает ни раненых, ни пленных.

— Я подумываю послать в Бринэйр Джинни, — сказал он вслух.

Отец сердито взглянул ему в глаза.

— Послать еще одну из Ганнов в плен? Ты в своем уме?

— Да нет же, она отправится туда как горничная Марсали, — объяснил Гэвин. На самом деле его больше заботило, чтобы у сестры в Бринэйре был близкий человек. Без служанки, в конце концов, можно обойтись. — Джинни доносила бы нам о положении дел в замке, — добавил он, чтобы потрафить отцу.

Тот задумался, в глазах мелькнул одобрительный огонек.

— Ты думаешь, они позволят ей выходить из замка?

— Она ведь просто служанка, — равнодушно ответил Гэвин. — Они не станут слишком внимательно следить за нею.

— Не успокоюсь, пока моя дочь не вернется ко мне, — заявил отец. — Бедное дитя.

У Гэвина непроизвольно сжались губы. Поздновато у отца проснулось сострадание к родной дочери. Как, впрочем, и у него самого… В нем-то родственные чувства заговорили хотя бы не слишком поздно, и сейчас он готов был отдать все, что имел, лишь бы дожить до настоящей свадьбы своего друга и своей сестры.

— А она согласится? — усомнился отец.

— Джинни? Да она жизнь за Марсали отдаст.

Господи, как противно лгать, подумал Гэвин. Как гадко ощущать собственную нечестность всякий раз, когда приходится обманывать отца. Но теперь он уже и вовсе запутался, в чем же заключается истинная честь: в исполнении долга перед кланом или в повиновении отцу, как подобает хорошему сыну? Жаль, нет у него уверенности Патрика в своей правоте. Или Патрика тоже одолевают сомнения?

Столько лет Гэвину хотелось во всем походить на Патрика — храброго воина, о хитроумии и отваге которого рассказывали легенды. Но Патрик вернулся — и Гэвин смог прочитать по его лицу, какую страшную цену ему пришлось заплатить за его ратные подвиги. Война и мужество не всегда одно и то же. А могут ли честь и бесчестье идти рука об руку?

— Гэвин?

Отец не отводил от него глаз.

— Да, отец?

Старый граф подъехал ближе и положил ему на колено руку.

— Я горжусь тобою, сынок.

Надо же, чуть не проговорился! В эту минуту, сгибаясь под бременем вины, Гэвин вдруг ощутил неодолимую потребность рассказать отцу все — о краже коров, об обручении Марсали, о Быстром Гарри и о своей уверенности в том, что это Синклеры, а не Сазерленды убили их арендаторов и разграбили и сожгли их дома. И даже о догадке Патрика, что тот же Синклер в ответе за позор Маргарет и за ее необъяснимое исчезновение.

По иронии судьбы, к реальности его вернули тоже слова отца:

— Синклер опять спрашивал о Сесили.

— Отец, положа руку на сердце, скажи — ведь ты не отдал бы Сесили за него? — спросил Гэвин, зябко поведя плечами. Почему-то ему вдруг стало холодно.

Отец уставился на него точно на умалишенного.

— Я не нарушу данного Эдварду слова. Но я полагал, ты, так же как и я, считаешь, что Синклер — хорошая партия?

— Это ты так считал, — с нажимом произнес Гэвин. — О том, что думаю я, никогда и речи не заходило. И сейчас я раскаиваюсь, что так долго ждал. Надо было мне раньше заговорить, надо было поспорить с тобой, ведь я знал: Марсали за Эдварда идти не хочет. Я никогда не считал его подходящим для нее мужем.

— А это еще почему? — сощурился отец. Гэвин собрался с духом.

— Синклер всегда был мне подозрителен, — ответил он. — Когда исчезла Маргарет, я позволил горю заглушить эти подозрения. Но ни одной из моих сестер я не желаю быть женою Эдварда и постараюсь, чтобы этого не случилось.

И не опустил глаз под тяжким взглядом отца.

— Не поздно ли передумывать? — язвительно заметил граф.

— Поздно, но не слишком, — отрезал Гэвин, не сводя глаз с подергивающегося от бешенства отцовского лица.

— А ты предпочел бы этого выродка Сазерленда? — У отца уже трясся подбородок.

«Я предпочел бы первого встречного тому, кто приказал убивать ни в чем не повинных людей». Гэвин вовремя прикусил язык; он и так уже сказал слишком много. Но, боже правый, как приятно было наконец высказаться, выплеснуть то, что копилось в душе уже много месяцев! Да, пора, давно пора перестать прятаться за отцовскую спину, жить в тени отца. Граф Эберни хороший человек, когда-то он был хорошим отцом и хорошим лэрдом. Но и он небезупречен. Особенно в гневе.

И никто, кроме него, Гэвина, сейчас не остановит его безумия, не возразит старому гордецу. Он и так молчал слишком долго.

— Я сказал все, что хотел сказать об этом, — не отводя глаз, произнес он. — Повторяю, Эдвард Синклер, по-моему, не годится в мужья ни Марсали, ни Сесили, и я такого брака не одобрил бы. Я не люблю этого человека, не верю ему и скрывать это не считаю нужным. — С этими словами Гэвин сжал коленями бока гнедому и поскакал к замку.

До него донесся голос отца:

— Я хочу, чтобы коров стерегли как следует! Пришли еще людей!

Не останавливаясь, Гэвин вскинул руку в знак того, что слышит. Разумеется, он проследит, чтобы коров стерегли как следует — так, как только могут стеречь глухие, немые и слепые сторожа. Где бы найти таких побольше.

* * *

Патрик очнулся от адской, жгучей боли в плече. Под головой, правда, было что-то мягкое, теплое, бесконечно удобное. Прохладная ладонь гладила его по щеке, тихий голос нашептывал сладкие, убаюкивающие слова.

Его веки дрогнули и поднялись; сверху ему улыбалась Марсали. Удовлетворенно вздохнув, он снова закрыл глаза. Марсали заботливо подоткнула одеяло под его здоровое плечо и стала гладить его по лбу.

В горле почему-то пересохло. Патрик сглотнул, а когда попытался заговорить, вместо голоса услышал сипение.

— Сколько… я тут?..

— Одну ночь, — ответила Марсали. — Руфус вернулся на место. Твой брат помог Хираму отвести Черного Фергуса и остальных в Бринэйр.

— Алекс? — нахмурился Патрик.

— Ну да, — кивнула она. — Они с Элизабет вчера прискакали со мной из Бринэйра. Я оставила их с той стороны ущелья, а когда не возвратилась в срок, они стали искать меня здесь.

Полностью смысл ее слов дошел до Патрика не сразу, а когда дошел, от изумления у него глаза на лоб полезли.

— Элизабет? Она прошла по тропе через ущелье?

Он даже попытался сесть, но рука Марсали удержала его, и то, как легко она справилась с этим, неприятно удивило Патрика.

— Элизабет держалась молодцом, — успокоила его Марсали. — Руфус говорит, она очень горда собой. Думаю, и Алекс тоже.

Патрик наслаждался, пользуясь редкой возможностью отдаться нежным заботам жены. Как чудесно ничего не делать… Но в голове быстро прояснилось, и в мозг сразу впились тысячи тревожных вопросов. Он опять открыл глаза.

— А Быстрый Гарри? Он еще здесь? С ним все в порядке?

— В полном порядке, — ответила Марсали. — Он собирает хворост. — И, точно прочтя его мысли, прибавила:

— Не думаю, чтобы к нам пожаловал еще кто-нибудь. Те, кто был здесь раньше, видели, что в хижине пусто. Вряд ли им понадобится возвращаться.

Она права, конечно, права… И все же Патрику не по душе было, что она здесь одна с двумя ранеными. Надо поскорее отправить ее в Бринэйр — там ей, по крайней мере, ничто не грозит. И еще пленники — надо самому проследить, чтобы отец не обошелся с ними плохо.

Ему надо было домой.

Но сначала надо встать на ноги…

Опираясь правой рукой о землю, Патрик попробовал сесть. Марсали хотела было остановить его, но он сказал: «Нет, я должен» — тоном, не допускающим никаких возражений, и она послушалась.

При каждом движении боль накатывала вновь, отдаваясь в руки, ноги, голову, но он сжал зубы и упрямо поднимался на здоровой руке, пока ему не удалось сесть прямо. Голова кружилась, плечо болело дьявольски, но в целом он чувствовал себя неплохо.

— Помоги мне встать, — попросил он Марсали.

Поколебавшись, она все же встала и протянула ему руку. Он откинул одеяло, обнаружив, что раздет донага, и, опираясь на пошатывающуюся под его тяжестью Марсали, поднялся сперва на колени, потом на ноги. Перед глазами все поплыло; он оперся на стену пещеры, постоял с минуту, затем попробовал сделать шаг. И еще шаг… Задыхаясь от боли, повернул голову и взглянул на свое плечо. Оно было плотно забинтовано, и бинты насквозь пропитались желтоватой сукровицей. Он узнал тонкую льняную ткань: Марсали пустила на бинты свою сорочку.

Он поднял на нее глаза и поймал на себе ее пристальный взгляд. Не говоря ни слова, она протянула ему то, что осталось от его пледа, — лоскут, который успела отмыть от крови. О рубахе Патрик не стал и спрашивать: даже если б Марсали удалось отстирать ее, он все равно не смог бы продеть в рукав раненую руку. Так же молча Марсали обернула плед вокруг бедер и закрепила ремнем. Все это время он опирался на нее.

Марсали не пыталась его остановить, не ругалась и не спорила, но все же пора было сказать ей, что он сейчас уедет.

— Ты — необыкновенная девушка, — начал он, улыбаясь сквозь боль. — У тебя мужества больше, чем у любого из знакомых мне мужчин.

— Не правда, — прошептала она. — Только за вчерашний день я умирала раз сто.

— Я раскаиваюсь, хорошая моя.

— Поделом тебе, — проворчала она, но Патрик заметил, как ее глаза наполнились слезами.

Он склонился к ней, чтобы осушить поцелуем эти слезы, висящие на густых ресницах; он чувствовал исходящие от нее силу и решимость, и все же она дрожала — дрожала, потому что боялась за него. Но, когда он посмотрел ей в лицо, храбро улыбнулась.

Любовь охватила Патрика, словно пахнуло дыханием теплого ветерка с летних гор, нежность пригасила боль. Он обнял Марсали здоровой рукою, крепко прижал к себе — частью оттого, что нуждался в опоре, но больше оттого, что просто соскучился. В этом чувстве совсем не было бурной страсти, но были нежность и спокойное, безмятежное родство душ. Ему хотелось вот так остаться с нею навсегда.

— Ты там жив или как?

Голос Быстрого Гарри вернул Патрика из блаженного полузабытья к действительности.

Марсали чуть отступила, и он обернулся. Быстрый Гарри стоял на пороге и с улыбкой смотрел на них. Главный свидетель обвинения выглядел неплохо: он прибавил в весе, а на щеках появился здоровый румянец. Но Патрик не помнил, чтобы раньше в его рыжей бороде было так много седины.

— Да, Быстрый Гарри, я жив. Спасибо жене.

— Она — целительница, каких мало, — подтвердил Гарри. — Ты не скажешь, скоро я смогу вернуться домой? — нерешительно прибавил он. — Так стосковался по жене и сыну…

Патрик заставил себя улыбнуться. Он хорошо понимал, о чем говорит Быстрый Гарри, хотя еще месяц назад, пожалуй, не понял бы.

— Мне сообщают, что Синклер вот-вот начнет действовать, — сказал он. — Потерпи, Быстрый Гарри. Думаю, уже совсем скоро мы схватим тех мерзавцев, что сожгли твой дом, а тогда предъявим им мертвеца, который подтвердит, что так оно и было.

Гарри неохотно кивнул.

— Я слышал, это Черный Фергус ранил тебя?

— Да. Пришлось отправить его в Бринэйр, но, обещаю тебе, там с ним будут обходиться хорошо. Гарри недовольно поморщился:

— Мне-то до него дела нет, а вот жена… Он ей братом приходится.

— Он храбрый малый, — сказал Патрик. Быстрый Гарри вздохнул:

— Собираешься ехать, что ли?

— Да, надо вернуться в Бринэйр.

— Оседлаю вам коней, — снова кивнув, предложил Гарри.

— Как ты тут будешь один?

— Да ничего. Тот, кто сюда наведывался, ничего не разнюхал и других не приведет. Твой Хирам привез столько припасов, что мне одному хватит на несколько недель. Слово даю, пока ты не скажешь, я отсюда не уйду. Ты мне жизнь спас.

— Не я, а Марсали, — возразил Патрик, сконфуженный его горячностью.

— Я у тебя в долгу, — упрямо повторил Гарри и пошел седлать коней.

Когда он вернулся, Патрик позволил ему помочь сесть в седло Марсали, но сам от помощи отказался наотрез, хотя ему стоило больших усилий забраться на коня. Боль не унималась; поездка обещала быть не из легких.

Он кивнул Быстрому Гарри на прощание.

— Скоро пошлю Хирама проведать тебя.

— Ничего со мною не случится, милорд, — отвечал тот. — Лишь бы только поскорее закончилась эта чертова карусель, а уж тогда все мы будем жить-поживать да добра наживать.

Его слова звучали у Патрика в ушах всю дорогу до Бринэйра. Верно, давно уже пора им всем — и Гарри, и Гэвину, и им с Марсали — покончить с надоевшей войной и вернуться к обычной, человеческой жизни.

* * *

Как могут отец и сын быть столь разительно непохожими?

Марсали рядом с Патриком стояла перед Грегором Сазерлендом у дверей Бринэйра и думала, что этой загадки ей не разгадать никогда. Почему Патрик оделяет теплом и дружелюбием каждого, с кем имеет дело, тогда как трудно представить себе человека более холодного и бездушного, чем его отец?

О настроении маркиза их предупредили заранее. Хирам и десять мужчин из клана Сазерлендов нарочно ждали их в нескольких милях к югу от ущелья. Услышав о ранении сына, Грегор Сазерленд пришел в небывалую ярость, а известие о том, что Алекс и Элизабет с утра выехали из замка вместе с леди Марсали, отнюдь не улучшило его расположения духа. По словам Хирама, ангелы на небесах и те, наверно, слышали, как он разъярился. Хирама он немедля послал разыскивать сына и заложницу, Элизабет и Алекса запер в их же комнатах, а пленников, как самых беззащитных и безответных, велел бросить в подземную тюрьму замка Бринэйр.

Марсали видела, каким бешенством запылали глаза Патрика, когда он услышал об этом. Ведь он обещал пленникам, что с ними обойдутся по-человечески. А младшего брата и сестру вообще наказали за одну только попытку помочь ему… Все шло наперекосяк, и в довершение невзгод рана — Марсали, как никто, понимала это — причиняла Патрику невыносимые страдания.

Маркиз ожидал их на ступенях замка, заранее предупрежденный об их прибытии. Несколько минут он смотрел на Патрика, не говоря ни слова, и Марсали показалось, что в его глазах мелькнула тревога. Затем уставился на нее.

— Твоя работа? — процедил он сквозь зубы, указывая скрюченным пальцем на плечо сына.

— Нет, — вмешался Патрик, — она спасла мне жизнь.

— Да ну? Как это?

Патрик колебался. Не мог же он рассказать отцу о предчувствии Марсали. И объяснить, как она нашла его, тоже не мог…

— Она умеет врачевать раны, — наконец нашелся он.

Отец презрительно фыркнул.

— Ступай к себе в комнату, девушка. Я буду говорить с моим сыном.

Патрик хотел заспорить, но Марсали незаметно качнула головой. Ее присутствие только еще больше разозлит сварливого старика.

Патрик встретился с ней взглядом, помедлил и кивнул.

— Спасибо, Марсали, — сказал он, подчеркивая тем самым, что она уходит потому, что сама того хочет.

Хотя Патрик говорил тихо, Марсали понимала, как сильно он разгневан. Некоторые мужчины в гневе орут и бушуют; Патрик, как она успела узнать, сохранял ледяное спокойствие, но его тихий голос, по ее мнению, действовал куда сильнее криков отца.

Она медленно поднялась наверх, к себе в спальню. Сможет ли она хоть когда-нибудь войти на равных в семью Патрика? Или, пока жив его отец, никому в Бринэйре так и не знать ни минуты покоя?..

Оказавшись в спальне, она тотчас же бросилась к корзинке со своими любимцами, подняла крышку… Тристан и Изольда посмотрели на нее со сдержанным негодованием и даже не пошевелились.

— Вы сердитесь, что я забыла о вас? — спросила их Марсали.

Взяв зверюшек на руки, отнесла на кровать, села, скрестив ноги, и устроила их у себя на коленях, но ласки продолжали обижаться, мириться не хотели и поглядывали на хозяйку с явным осуждением.

Наконец Изольда уютно свернулась клубочком, а Тристан обвился вокруг подруги, но оба по-прежнему упрямо молчали, а не лопотали радостно, как обычно при встрече. Марсали осторожно гладила их по спинкам, бормоча извинения.

Ее пальцы рассеянно скользили по мягкому, густому меху, а думала и беспокоилась она только о Патрике.

Прошло всего несколько минут, и в дверь тихо постучали. Марсали столкнула зверьков на кровать, ринулась открывать… К ее изумлению, на пороге стояла сухопарая Колли, кухарка, с полным подносом кушаний.

— Человек молодого лорда — Хирам, — ну, он сказал, что вы, может быть, захотите перекусить, — робко произнесла Колли.

Марсали взглянула на поднос. Еды на нем хватило бы основательно поужинать вдвоем: сладкое печенье, большой пирог с мясом, какая-то рыба…

— В печенье я положила яйца, — продолжала кухарка, точно оправдываясь, — и немного той соли, что купила леди Элизабет.

— Выглядит очень аппетитно, Колли, — сдержанно ответила Марсали. — Большое спасибо.

— Хирам говорит, вы спасли лорда Патрика?

Марсали покачала головой. Что там наплел на кухне Хирам? Но тут один из зверьков спрыгнул с кровати прямо под ноги Колли. Она подскочила, взвизгнула, выпустила из рук поднос, и он, взмыв ввысь, с размаху полетел на пол. Оловянные тарелки попадали с оглушительным грохотом, еда рассыпалась повсюду. Испуганные ласки забились под кровать, потом выглянули и, завидев пищу, начали осторожно принюхиваться. Изольда сунулась мордочкой в мясной пирог, моментально измазавшись начинкой, и, донельзя довольная, принялась облизываться.

Колли, с ужасом смотря на них, пятилась к двери.

— Что эти твари здесь делают?

Чтобы не рассмеяться, Марсали закусила губу, нагнулась и подняла с пола Тристана и Изольду, журя их за озорство.

— Это ручные ласки, Колли. Обычно они ведут себя куда приличнее. Я вижу, леди Элизабет не раз приносила им воды и пищи со вчерашнего утра, но они слишком привыкли, что это делаю я. Когда мне случается оставить их надолго, они вредничают и злятся и сейчас, я думаю, просто мстят мне за отлучку.

Изольда нетерпеливо застрекотала, порываясь вернуться к мясному пирогу. Тристан облизывал ей мордочку. Колли, успокоенная тем, что зверьки не дикие, завороженно глядела на них, постепенно расплываясь в улыбке.

— Я думала, это большие крысы.

— Нет, обычно они очень милы, — грустно ответила Марсали. — Вот только Патрика не любят.

Кухарка насторожилась, и Марсали выругала себя за недомыслие. Не пристало ей, пленнице, так запросто называть молодого хозяина. Надо было сказать — лорд Патрик.

— Простите, что так вышло с едой, — поспешно прибавила она, — очень любезно с вашей стороны было принести мне ужин.

Колли не сводила с нее внимательного взгляда, и Марсали начала уже опасаться, что назавтра станет героиней кухонных сплетен.

— Давайте я соберу с пола еду, — предложила она.

— Нет, — ответила кухарка, — я пришлю парнишку, он все приберет, а вам, если желаете, принесу что-нибудь еще поесть. — И снова взглянула на ласок. — Можно мне их потрогать?

Марсали протянула ей Тристана, как более спокойного, и Колли осторожно приняла его в свои большие, разбитые черной работой ладони, затем наклонилась, взяла с пола кусочек рыбы и предложила зверьку. Тот, не мешкая, принялся есть у нее из рук, а Изольда завертелась волчком от зависти. Марсали дала рыбы и ей.

— У меня сынишка, — неуверенно заговорила Колли. — Он у моей сестры живет. Очень зверей любит. Можно, я приведу его поглядеть на них?

Марсали кивнула.

— У Изольды скоро будут маленькие. Может, ему захочется взять одного?

Колли так и просияла. Затем, словно почувствовав, что вышла за пределы дозволенного, спохватилась, отдала Тристана хозяйке и поспешила прочь.

— Я пришлю парнишку, — повторила она, обернувшись на пороге. — Мы все любим лорда Патрика. А вы принесли в этот старый дом свет. — И ушла.

Потрясенная, Марсали стояла и смотрела на закрывшуюся за кухаркой дверь. Потом, задумчиво нахмурившись, спустила зверьков на пол и наблюдала, как они расправляются с рыбой и остатками мясного пирога.

«Мы все любим лорда Патрика» — эти слова все звучали у нее в ушах, как и те, что Патрик сказал отцу: «Она спасла мне жизнь».

Она села рядом с сытыми и довольными зверьками и принялась гладить их со словами:

— Крошки мои, боюсь, я полюбила очень непростого человека.

Он даже ранение свое использовал, чтобы расположить к ней отца.

Но, хотя она не могла не восхищаться умом Патрика и не сомневалась в честности его намерений, ее грызло беспокойство: что будет, когда их обман раскроется? И еще одна мысль не давала покоя: они с Патриком начали строить свою общую жизнь на обмане, пусть и вынужденном, а такая шаткая основа неминуемо должна рухнуть рано или поздно.

Она мечтала о счастливом доме, полном детей, хотела, чтобы их детям не пришлось расти среди ненависти. И лжи. Как же им с Патриком удастся построить такой дом и воспитать детей, если сейчас родному отцу он чаще лжет, чем говорит правду? А сама она наслаждается любовью мужа, тогда как ее отец свято верит, что в Бринэй-ре ее удерживают насильно?

Марсали оставалось лишь надеяться, что цена, которую они с Патриком платят, чтобы вместе жить и растить детей в мире, не столь высока, чтобы погубить их обоих.