Александр Вертинский. Стихи поклонников Веры Холодной. Почему – она?
I
Прежде чем рассказать о последнем, «одесском», периоде жизни и творчества «королевы экрана», отступлю немного от хронологии, чтобы рассказать еще об одном аспекте жизни и творчества, – аспекте, если так можно выразиться, «растянутом во времени» и при этом выбивающемся за пределы основного повествования.
…Не помню точно, кто именно сказал о самой выдающейся красавице прошлого века – «поэтическая красота госпожи Пушкиной». Впрочем, не важно кто. Просто к Вере Холодной также применим этот эпитет. «Поэтическая красота». Конечно, для нее не нашлось своего Пушкина, да и не могла бы актриса быть женой поэта: два таланта под одной крышей мирно сосуществовать не могут практически никогда, талантом может быть кто-то один из супругов. Один – творит, другой – ему служит. Прекрасная и поэтическая Натали служила своему гениальному супругу. Скромный и деликатный Владимир Холодный служил своей прекрасной и поэтической жене. Сравнение, конечно, неравноценное, но в сути своей – верное.
Вера Холодная была воистину «поэтической красавицей» – у нее был редкий дар стимулировать людей на стихотворчество. Наверное, не было в истории отечественного кино другой актрисы, которой было бы посвящено столько стихотворений! Впрочем, на то она и «королева экрана», чтобы многочисленные «менестрели» сочиняли гимны в ее честь…
Главным «менестрелем» при ее иллюзорном (или – иллюзионном?) дворе был, конечно, Александр Вертинский. Поэт-Пьерро.
«Вертинский? Впервые он появился у нас с письмом от Владимира Григорьевича – мужа Веры. Это было письмо с фронта.
Я ему как раз открывала дверь. Вижу, стоит худющий-прехудющий солдатик. Ноги в обмотках, гимнастерка вся в пятнах, шея тонкая, длинная, несчастный какой-то. Он служил тогда санитаром в поезде – передвижном госпитале. Я провела его в гостиную. Он передал Вере письмо и стал приходить к нам каждый день. Садился, смотрел на Веру и молчал.
Однажды попросил послушать его. Это были какие-то никуда не годные куплеты. Вера честно сказала свое мнение. Потом он приносил еще и еще – и наконец Вере что-то показалось интересным. Она ведь сама очень хорошо пела старинные цыганские романсы, аккомпанируя себе на рояле. Вера попросила Арцыбушеву, которая была директором Театра миниатюр в Мамонтовском переулке (ныне Московский ТЮЗ, устроить выступления Вертинского. Он пел там своего “Маленького креольчика” и еще какие-то песенки, посвященные Вере. Помню, говорил, что получает три пятьдесят в вечер. Он, кажется, к тому времени был уже демобилизован.
Вертинский посвящал ей одну за другой все свои песенки: “Лиловый негр”, “В этом городе шумном…”, “Где Вы теперь?” и так далее. У меня бывали постоянно стычки с Вертинским – полушутливые, полусерьезные. В моей комнате стоял инструмент. Он заходил ко мне и часами одним пальцем подбирал свои мелодии. Готовить уроки при этом я, конечно, не могла и молила его перейти куда-нибудь. Он отвечал “сейчас, сейчас”, и это “сейчас” длилось часами. Я его прямо возненавидела. В Балетной школе Большого театра, где я училась, спрашивали очень строго не только в классе балета, но и по всем предметам, а вот из-за этих “креольчиков” я просто не могла заниматься».
(из воспоминаний сестры, С. В. Холодной, записанных А. Каплером)
Некоторые исследователи творчества Вертинского полагают, что стихотворение «Сероглазочка» было посвящено не Вере Холодной, а некоей Валентине, к которой шансонье питал симпатию осенью 1915 года… В стихотворении есть строчка: «Ваши волосы, сказочно длинные…», а Вера Холодная никогда длинных волос не носила… Впрочем, оговорюсь: так говорят не исследователи. Серьезных исследователей творчества Вертинского пока еще не было, а были авторы вступительных статей к сборникам его стихов и издатели, несколько произвольно трактовавшие посвящения к стихам. В первоисточнике перед «Сероглазочкой» вместо посвящения стоит только одна буква «В». А осенью 1915 года Вертинский питал симпатию только к одной «сероглазочке В». – к сероглазой Вере Холодной. Что касается «сказочно длинных волос», то это не более чем красивый речевой оборот, удобно ложащийся в рифму. В конце концов, во многих сборниках стихотворений Вертинского, изданных полупиратским способом, вовсе перепутаны посвящения или внесены стихи, не принадлежавшие перу Вертинского. Например, в книге А. Вертинский «Избранное. Годы эмиграции» (Москва, «Новатор», 1990 год) песни «Лиловый негр», «Маленький креольчик» и «Ваши пальцы пахнут ладаном» посвящены некоей «В. Холодовой», и в этом же сборнике Вертинского – «Сероглазый король», стихотворение Ахматовой, стихи других поэтов начала века… Впрочем, это не более: чем отступление. «Сероглазочка» была посвящена Вере Холодной. Именно ей. Так же как вышеперечисленные «Лиловый негр», «В этом городе шумном…», «Маленький креольчик» и последнее – печальное: «Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль. Ничего теперь не надо Вам, никого теперь не жаль…»
«Я не знаю, кем она была прежде. Говорят, актрисой маленького театрика – опереточной, что ли.
Небольшого роста, тонкая, смуглая, с большими, слегка оттененными и немного печальными глазами и капризным ртом.
Маленькая, никому не известная актриса.
И случилось так, что ее узнали все, во всех уголках России.
Вера Холодная – королева призрачного и великолепного трона. “Королева экрана”.
Я не знаю, кто она: нежно ли ее сердце, проста ли душа. Но я знаю, что чуткий, нервный поэт Вертинский посвящал ей свои песенки – этот прелестный бред, эти кажущиеся неглубокими и овеянные неизъяснимым очарованием арриэтки Пьеро.
Он тоскует по ней:
“Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?”
Она грезится ему таинственной, загадочно-пленительной женщиной, ищущей неизведанных наслаждений то в притонах Сан-Франциско, то в ласках экзотического малайца…
Может быть, она такая. Не знаю.
Но, когда я ее вижу на экране, я вспоминаю эти грустные песенки, и моментами кажется, что не только наркотики вызвали в воображении больного, издерганного, похожего на Пьеро поэта его порою трогательные, порою жуткие образы.
Может быть, этот изящный, надменный рот королевы сказал влюбленному поэту слова печальные и последние, как осенние листья.
Это нежно и хорошо: милый, бледный, “кокаином распятый” поэт и очаровательная капризная королева.
Неведомо откуда пришедшие, кем-то найденные и ставшие вдруг милыми и близкими».
(Юрий Олеша «Поэт и Королева»)
Песенки Вертинского, вдохновленного ангельской красотой и чистотой Веры Холодной, прелестны. Жаль, невозможно процитировать их в нашем издании: близкие поэта так строго стоят на защите его «авторских прав», что едва ли не рискуют вовсе лишить его заслуженной некогда популярности…
Впрочем, песенки Вертинского знают многие.
Но помимо Вертинского были, конечно, и другие поэты – и поэтессы – посвящавшие стихотворения Вере Холодной.
II
Это было настоящим поветрием.
Модой.
Явлением.
В своей книге я могу привести только некоторые из этих стихотворений… Лучшие.
На самом деле их было много больше. Можно было бы составить целый сборник. Туда бы вошли разные стихи – серьезные лирические и полушутливые, но все, абсолютно все – восторженные.
Теперь звездам стихов уже не посвящают.
А если и посвящают, серьезные киноиздания этих стихов все равно не печатают…
А тогда ни один номер «Киногазеты» не обходился без стихов поклонников!
Дамы – Наталия Литвак и Ксения Мар – и еще больше мужчин, преимущественно прятавшихся за псевдонимами, словно соперничали в воспевании красоты «королевы экрана».
И после 1918 года этих стихов уже никогда и нигде не печатали…
Забыли? Не считали достойными упоминания?
Наталия Литвак
Мечта экрана
М. Р. Т-в.
Наталия Литвак
Наталия Литвак
Кинопризнанье
«Он»
Наталия Литвак
Вас. Лебедев
«Вера Холодная» (напечатано в «Киногазете» № 13, июль 1916 года, под рубрикой «Наши артисты»):
Она была королевой. Ей посвящали стихи. Но почему – она? Почему именно ей – такая слава? Почему эта скромница, дочь учителя, жена юриста, мать двух дочерей, имеет такой успех у публики?
Почему именно она?!
Она хорошая актриса…
Да полноте! Она непрофессиональна, у нее нет школы, в России много замечательных, талантливых, а главное, настоящих актрис!
Она очень красива…
Но разве нет в России других красивых женщин?
Есть такие, которые и красивы, и талантливы, и обучены как следует!
Ольга Гзовская с ее скульптурным телосложением и профилем античной камеи.
Вера Коралли, яркая, легкая и грациозная, как бабочка, по словам Перестиани, «принесшая в кино отголоски своих балетных успехов».
Наталья Лисенко с ее тонким, интеллигентным лицом, с ее гордой осанкой и ясным взглядом золотисто-карих глаз.
Анастасия Вяльцева, романтическая и изящная, словно сошедшая с миниатюры середины прошлого столетья.
Темная, пылкая, белозубая Пола Негри с ее точеными плечами и хищным огнем в глазах.
И, наконец, Зоя Баранцевич. «Типичнейшая “божья коровка” с внешностью наивной институтки» – как охарактеризовал ее Перестиани. Такая же ангелоподобная, нежная, большеглазая, печальная, кажущаяся по-детски наивной и беззащитной – в сущности, тот же типаж, что и Вера Холодная!
Но как бы профессионально, с какой бы самоотдачей они ни играли, они все равно не получают и десятой доли того успеха, того восторга, какой вызывает у публики один лишь взгляд Веры Холодной – печальный, сумрачный взгляд из-под полуопущенных мохнатых ресниц, из-под упавших на лоб темных кудрей…
В чем заключается тайна успеха Веры Холодной?
Почему признанные театральные актеры, начиная сниматься в кино, не имели и крупицы того успеха, который сопровождал весь краткий творческий путь «красивой натурщицы»?
Только ли потому, что на экране они были лишены такого важного выразительного средства, как голос, а киноактриса Вера Холодная изначально готовила себя к безмолвию?
III
Когда ее попросили сказать что-нибудь для вступления к посвященной ей «Киногазете» № 22 – что-нибудь, что можно будет поместить как эпиграф к последующим текстам, возле самой большой ее фотографии, она сказала:
«Слова – это дивно звучащие струны человеческой души, говор цепи чувств, переживаний… Слова – это высшее, что даровано человеку. Но есть в жизни НЕЧТО, где слово бессильно, бывают моменты в жизни человека, не передаваемые словами, там молчание красноречивее слов. Немые страдания глубже, тягостнее… Молчаливая радость бурливее, порывнее… Чувствовать и не говорить… Страдать без слов, когда сердце рвется… Трепетать, охваченной порывом счастья… И не высказать это словами, криком, этот язык молчания, язык чувств самой души – как он велик, необъятен!
Это – Великий Немой.
Радуясь и страдая, в слезах и смехе, он мне дорог, понятен в своей глубине и силе, за это я люблю его, Немого и Великого».
Надо сказать, что загадку Веры Холодной пытались разгадать еще при жизни ее.
Иван Николаевич Перестиани, близко знавший Веру Холодную, писал в своих воспоминаниях: «Я часто ломал голову над причиной того исключительного успеха, каким пользовалась Вера Холодная. Мои наблюдения при совместной работе давали удивительные выводы. Я категорически утверждаю, что В. В. Холодной были совершенно чужды какие бы то ни было эмоции творческого характера, в каких бы драматизированных или трагических положениях она ни снималась. Всегда и везде она оставалась той же простенькой Верочкой, “доходившей”, несмотря на это, к зрителю с невероятной силой. Я знаю, что в ранней юности жизнь была очень неласкова к Верочке. Я знаю, что ей пришлось перенести много тяжелого. Налет грусти всегда был ей свойствен. Она смеялась редко и смеялась невесело…»
В 1917 году, после громкого успеха фильма «У камина», известный театральный критик Веронин написал: «Вера Холодная не создавала, она оставалась сама собой, она жила жизнью, данной ей; любила любовью, какую знало ее сердце; была во власти тех противоречивых и темных сил своей женской природы, которыми тонкий далекий диавол оделил ее от рождения. Она оставалась олицетворением пассивного существа женщины, чувства, отражающего веселые и жестокие забавы судьбы, – женщины, очарование которой так же неразложимо, как бесспорно».
Тогда уже одно только это было воспринято как откровение.
Нет какого-то особенного искусства, какого-то великого актерского таланта – да и не нужны искусство и актерский талант, когда актриса является совершеннейшим воплощением женственности, запечатленным на пленке!
А в 1918 году, в том самом знаменитом номере «Киногазеты», посвященном творчеству Веры Холодной, он же напечатал статью «По ту сторону искусства», в которой в обычной для себя несколько уничижительной манере неожиданно для всех признал кино искусством, а не развлечением для масс и выявил то основное, что различает кино и театр, киноактера и театрального актера. Считаю нужным привести эту статью полностью: в ней есть ответы на многие вопросы. Не на все, но действительно на многие…
«Экран – враг театрального, драматического искусства. По крайней мере – школьного.
Экран – непримиримый враг сценического актера. Он с циничной откровенностью разоблачает мертвую трагическую маску и высокие котурны. Он с насмешливой наглостью преображает богатый и четкий жест актера в неубедительный и примитивный излом марионетки.
Экран оскорбляет актера, беря от него прежде всего человека, превращая его в простого натурщика. Он требует от актера собственного интеллекта, который светится в глазах; ненаигранного чувства, заставляющего содрогаться тело; действительной воли, отраженной рисунком воли и твердым взглядом.
На экране мало – играть, мало – казаться. Для него прежде всего – быть.
Но если экран способен оскорбить самых гордых своим искусством, то он может также превознести самого неискусного из них.
Лучшим доказательством этого может послужить артистический успех на экране Веры Холодной. Успех, которому долго искали объяснения и находили одно время единственное оправдание: она – красивая женщина.
Пока наконец не стали серьезно задумываться над вопросом, да только ли в красоте тут дело. Красивых актрис на экране много, при этом и красота В. Холодной не того характера, который угождает на массовый вкус.
Невежды, лишенные дара предвидения, пробовали приписывать Вере Холодной сценическое дарование.
Но она сама разоблачила это измышление, поехавши в Тверь на гастроли, и в посрамление своих невежественных льстецов прескверно сыграла там графиню Юлию. После чего она уже твердо решила: “Лучше быть первой в кинематографической деревне, чем последней в театральном Риме”.
Унижение паче гордости. А для В. Холодной это унижение стоит известности многих театральных знаменитостей.
В чем же тайна ее исключительного успеха?
Разгадка ее чрезвычайно проста: Вера Холодная оказалась прекрасной моделью для фотографического аппарата. Экран ее принял как интересную натурщицу, очень ценную для сюжетной светописи.
Недаром первым, показавшим Веру Холодную на экране, был покойный Е. Ф. Бауэр. Не следует слишком узко понимать сделанные определения “модель”, “натурщица”. От экранной “натуры” требуется нечто иное, чем от модели натурного класса.
Для экрана прежде всего нужно лицо, потому что модель экрана является одухотворенной и оживленной моделью, долженствующей помимо позы дать движение, дать характер, пластически выявить чувство, дать осязаемую форму всем смертным грехам сердца и всем его благим порывам.
Сцена не знает этой живой модели, она ее раскрашивает и декорирует, она имеет особые условные знаки и интонации, дающие более или менее яркое определение искомых настроений.
Экран может дать меньше и больше сцены.
Меньше – потому, что он нем и недоверчив к жесту. Больше – потому, что выявляет настроение полнее и убедительнее, несмотря на относительную бедность своих изобразительных средств.
Это случайные apriori дают некоторую исходную точку для суждения о В. Холодной как кинематографической артистке.
Ее дарование киноартистки едва ли переходит заметно за грани даров природы, отпущенных ей как женщине. Причем даже в этих уже ограниченных пределах далеко не все характерно и интересно для нее.
Прежде всего ее душе совершенно чужды активный, трагический порыв, воля к борьбе, властная сила идеи.
Она женщина в первом ее воплощении, обреченная любви и ищущая возлюбленного. Она женщина, больная тоскою и страстью. Помните, как в “Песни песней”: “Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви”.
Эта роковая обреченность любви и очарование мужественной красоты являются характерной манерой В. Холодной в ее любовных сценах. Когда этот индивидуальный подход отвечал и объективной характеристике героинь различных пьес, Вере Холодной удавалось создавать прекрасные и правдивые образы. Одним из таких ее созданий была Валерия в “Песне торжествующей любви” – ее первая большая роль на экране.
В других случаях эта известная пассивность женского сердца, милая сама по себе, заставляла подозревать недостаточную разносторонность таланта артистки. И когда все та же Валерия вспоминалась в демимоденке в “Шахматах жизни” и в даме буржуазного света в “Жизни за жизнь”, то такое единообразие манеры было досадно.
Впрочем, несправедливо слишком упрекать В. Холодную за отсутствие достаточного опыта в этих именно картинах. Тогда она только начинала. Это был первый сезон ее артистической карьеры.
Может быть, немалая доля вины за эту монотонную манеру лежит на покойном Е. Ф. Бауэре, который любил пользоваться актером как чистой краской, не смешивая ее с другими, не изменяя ее тона и довольствуясь ее привычной звучностью.
С настроением “обреченности” у В. Холодной органически и закономерно связано другое настроение: испуга, загнанности, замкнутого в себе страдания и как реакция против этих чувств бессознательная жестокость, мстительность, коварство, скрытые под непроницаемым флером слишком глубоких, слишком влекущих глаз.
Наконец, вполне владеет В. Холодная настроениями мечтательности, воспоминаний, таинственного молчания смерти.
Таков в общих чертах диапазон настроений артистки.
Лицо В. Холодной исключительно благородно. Оно редко лжет, и то, о чем оно говорит, почти всегда бывает неподдельно искренно и от какого-то неугасающего чувства.
– Натурщица! Саломея, встреченная на бульваре. Мадонна, продающая газеты.
В этом, вероятно, разгадка тайны призванных творить на экране.
Экрану нужен живой человек, обладающий даром искренности, даром светлой мысли и глубокого чувства.
Прежде всего человек и только затем – актер.
Прежде всего живая модель, “натура” и затем уже игра.
Как нет для экрана грима молодости, так не существует для него и технического секрета – большой артистической разносторонности.
В этом лежит объяснение исключительной удачи на экране В. Холодной, несмотря на ее артистический дилетантизм, и неудачи многих корифеев сцены, которые только что неприемлемы для экрана.
В полном смысле слова Вера Холодная является первой русской актрисой экрана.
Может быть, будут и уже есть другие. Может быть, будут и уже есть более яркие, более одаренные.
Но это не отнимет у нее чести первой победы над театральными мастерами и мастерицами на экране и утверждения той истины, что кино должно создать своего актера и свою школу драматической игры.
Заслуга немалая. И за меньшее принято в наше время чествовать при жизни на случай грядущей славы и бессмертия».
(В. Веронин «По ту сторону искусства», «Киногазета» № 22, 1918 год)
Прав был Петр Иванович Чардынин, утверждавший, что для кино нужны свои актеры, режиссеры, писатели, потому что кино – совершенно особый вид искусства и театральный опыт для него не годится – изначально обречен на неудачу.
Кто был лучшим режиссером начального периода немого кино? Евгений Францевич Бауэр. По профессии – декоратор!
Ну а лучшей актрисой, «королевой экрана», стала прекрасная женщина. Просто прекрасная женщина, пришедшая в киноателье не из условного мира театральных подмостков, а с улицы, из мира реального.
И прав был критик Веронин… Грядущая слава и бессмертие Веры Холодной были уже очень близко. Много ближе, чем мог он себе вообразить! Можно сказать, что Вера Холодная стояла на пороге бессмертия уже в тот день, когда приехала в Одессу: 28 июня 1918 года.