50

Эрика сидела на сцене справа от места, отведенного ведущему. Пока гример прикасался к ее щекам кистью, добавляя румян, она осматривала пустой зал с отсутствующей публикой. Передача будет идти в прямом эфире, ее увидят миллионы, но в студии находились лишь участники и съемочная группа. Она наблюдала, как участники группы суетятся, стараясь побыстрее закончить приготовления. Операторы снова и снова проверяли положение установленных камер, звукоинженеры колдовали над микрофонами; над головой то и дело мелькали яркие вспышки: осветители пытались довести декорацию до совершенства. А гримеры наносили последние штрихи на лица Эрики и трех других участников шоу.

Шоу называлось «Карфаген сегодня», владельцем его был Карфагенянин, а ведущим Рузвельт Мохаммед — человек с мускулатурой бодибилдера и дикцией талантливого оратора. Он прекрасно подходил на свою роль. В его передаче обсуждались главные новости дня, а шла она на недавно появившемся канале — Carthage Television Network (Телевизионная сеть Карфагена). Телеканал CTN был кабельным и во многом походил на своего «старшего брата» — канал ВЕТ. Всего через три года после его основания число подписавшихся на него зрителей достигло нескольких миллионов.

Канал еще не мог в полной мере конкурировать с ВЕТ, но продолжал активно расширять свою аудиторию.

Эрика редко общалась с прессой после смерти брата. Она считала журналистов во многом ответственными за его гибель. Шоу Мохаммеда было, пожалуй, единственным, которое ей время от времени хотелось смотреть. И когда он лично позвонил ей и пригласил участвовать в передаче, посвященной жизни и творческим достижениям ее брата, Эрика согласилась, сознавая значимость темы. Она также понимала, как важно, чтобы программа получилась правдивой и искренней. За прошедшие годы на телевидении появлялось бессчетное количество шоу, в которых так или иначе затрагивалась жизнь Безупречного. И большинство этих шоу вызывали у нее раздражение: в них выступали люди, с видом знатоков рассуждавшие о вещах, говорить о которых не имели никакого права.

Сейчас она сидела в студии, приготовившись к разговору о том, что мучительно пыталась забыть последние девять лет. Можно сказать, для нее это была терапия особого рода. Полученное много лет назад пулевое ранение давно зажило, а лазерная хирургия избавила Эрику от шрама на теле. Но шрам на сердце, оставленный событиями того погожего январского утра, напоминал о себе каждый день: иногда будто жало впивалось в ее мысли. В последние годы это происходило все реже, но временами, в моменты тихого одиночества, она еще падала на колени и начинала отчаянно рыдать. А иногда она невольно плакала на публике, стоило ей вспомнить слезу, скатившуюся со щеки брата и упавшую в лужу крови, и его беззвучный предсмертный крик: «Эрика!» И часто в полном одиночестве она думала о Михе.

— Тишина в студии, — раздался голос откуда-то из-за слепящих огней. — Выходим в эфир через две минуты.

В этот момент появился Мохаммед и поудобнее устроился в своем кресле. Смуглый и бритый наголо, он уверенно и без всякого напряжения разместился в самом центре сцены. Мохаммед обернулся к ней с широкой улыбкой и протянул руку:

— Приветствую тебя, сестра. Спасибо, что согласилась прийти. Как дела?

Эрика пожала его руку, чувствуя силу и уверенность, исходившие от этого рукопожатия.

— Все нормально. Спасибо, что пригласили, — ответила она.

Поприветствовав Мохаммеда, она перевела взгляд на противоположный конец сцены: там сидел располневший Сталин и в своей обычной манере раздевал ее взглядом. Не удивительно: за прошедшие годы красота Эрики стала более зрелой и совершенной. Ей исполнилось тридцать, и хотя живости и энергии в ней стало меньше, чем в двадцать один, фигура сохранила девичью стройность, кожа по-прежнему сияла, только вот улыбка стала печально-торжественной.

Затем она посмотрела на Гевару, сидевшего слева от Мохаммеда. Заметив ее взгляд, кумир латиносов кивнул ей в знак уважения.

— Привет, детка. Как твои дела? — услышала она сбоку приятный нежный голос. Эрика обернулась и увидела Эбони; они чмокнули друг друга в щеку. Эбони пришла сегодня на передачу, потому что написала книгу под названием «История в стиле хип-хоп». В ней она воссоздала мир альтернативного хип-хопа и в деталях описала жизнь Безупречного и Ганнибала и историю их баттлов.

— Всем приготовиться... — скомандовал невидимый за светом прожекторов голос. — Начинаем отсчет: пять, четыре, три, два, один.

— Добрый вечер всем, кто смотрит нашу передачу. Как всегда с вами в студии я, ведущий Рузвельт Мохаммед, и это «Карфаген сегодня». Спасибо, что этим вечером вы с нами. Вас ждет прекрасное шоу. Сегодня мы будем говорить о жизни и творческом наследии одного из величайших гениев рэпа. Он покинул нас слишком рано, но успел создать произведения, которые мало кому удается написать и за очень долгую жизнь. Он оставил нам творчество, достойное глубокого изучения и вдохновляющее силой таланта. Вы, конечно, поняли, что речь идет не о ком ином, как о легенде хип-хопа Безупречном. Мы собрали в студии замечательных гостей, чтобы поговорить о его жизни и влиянии его творчества на умы и души в прошлом, настоящем и будущем. С гордостью представляю вам гостью, сидящую справа от меня: с нами сегодня сестра Безупречного, адвокат, специализирующийся на авторском праве, Эрика Уильямс. Справа от нее женщина-рэпер и автор бестселлера, который скоро будет перенесен на экраны, «История в стиле хип-хоп», — Эбони. Слева от меня рэпер и независимый кинопродюсер Гевара. А слева от него как всегда полный кипучей энергии Сталин, звезда хип-хопа. И теперь, прежде чем обратиться к остальным, я хотел бы начать с тебя, Эрика. Надеюсь, мисс Уильямс не против: я намерен почаще общаться с ней в течение вечера, учитывая, что остальные присутствующие не были столь непосредственно связаны с героем нашей программы. Никто из нас не знал его так близко.

— Я не возражаю, — ответила Эрика.

— Итак, до сих пор продолжаются споры относительно того, как умер Безупречный.

— Был убит,— прервала его Эрика. — Он был убит. Слово «умер» подразумевает естественный характер смерти.

— Ты права, абсолютно права, я признаю свою ошибку. И что касается самого убийства, многие полагают, что оно было заказным и, возможно, имело политические мотивы, — сказав это, он взглянул на Эрику в ожидании ее комментария, и она кивнула в знак одобрения. После этого Мохаммед продолжил: — Что ж, мы все знаем, что дело осталось нераскрытым и убийц так и не нашли. Возникшие в этой связи многочисленные версии весьма разнообразны. Одни считают, что убийство совершила мафия. Другие, как, например, брат Гевара, считают — и должен признать, я сам склонен в это верить, — что данное преступление дело рук правительства. Власти предпочитают не самую убедительную версию президента «Краун рекорде» Стивена Хеннесси: он считает, что виноват убитый рэпер Бин Ладен и другие участники его организации Аль-Каида. Некоторые утверждают, что причастен сам Хеннесси. И многие по-прежнему полагают, что виноват в этом преступлении глава конгломерата Carthage Conglomerate Empire и владелец Carthage Television Network Ганнибал. Мы все помним печально известные баттлы и открытую ненависть, которую питали тогда друг к другу Безупречный и Ганнибал. Упомянув все основные точки зрения, я хотел бы теперь узнать мнение непосредственной участницы той трагедии. Что ты думаешь, Эрика?

— Что сказать... я там была, но я говорила уже много раз и повторю снова, что не видела стрелявших. И я стараюсь не тревожить свой ум бесчисленными версиями убийства, хотя многие из них и кажутся весьма убедительными. Правда мне не известна. Но я знаю, что вина лежит не только на двух или трех мерзавцах, спустивших курок. Что же до Ганнибала, то я не верю в его непосредственную причастность. Но виню его и журналистов, а также компанию «Краун рекорде» в создании нездоровой атмосферы, которая и привела в конечном счете к гибели Майкла.

— Рузвельт, если позволишь, я хотел бы высказаться, — попросил слова Гевара.

— Конечно, брат, — с готовностью отозвался Мохаммед.

— Я полностью согласен с сестрой в том отношении, что виновных в убийстве надо искать не только среди тех, кто держал в руках оружие и согласен, что пресса сыграла здесь значительную роль. Радиостанции и журналы получали огромную прибыль от шумихи, поднявшейся вокруг соперничества Безупречного с Ганнибалом, а также, хоть и в меньшем масштабе, с присутствующим здесь Сталиным. Вот почему я убежден, что правительство однозначно выиграло от этого убийства, которое суверенностью можно назвать политическим. Чтобы разобраться в сути этого преступления, надо вспомнить, какой личностью был Безупречный к моменту его гибели. Он радикально изменился по сравнению с тем временем, когда только начал выходить на сцену. Первый его альбом, «Безупречная победа», безусловно, превосходная работа. И все же по большей части это типичный рэперский треп на излюбленные хип-хоповские темы. Особенным его сделали только удивительный талант и артистизм исполнения, присущие Безупречному. Он, без сомнения, был одареннейшим мастером слова и, вероятно, лучшим поэтом среди рэперов своего времени и не только. Но перейдем теперь к его второму альбому «Философия бедняка». По моему убеждению, это один из самых глубоких в духовном отношении, самых философских и одновременно политически острых и значимых альбомов в истории хип-хопа. Безупречный использовал свой великий дар слова для обсуждения реальных проблем. Он говорил о СПИДе, зверствах правительства, политических заключенных, проблемах религии и войне с терроризмом. Он говорил о тех вещах, о которых, по мнению власть имущих, нам не положено говорить. И он общался с народом, с молодежью...

Гевара собирался продолжить, но Эбони воспользовалась паузой в его речи, чтобы присоединиться к разговору:

— Я согласна с Геварой в отношении всего сказанного. И в своей книге я прослеживаю огромные перемены, произошедшие с Безупречным к моменту его гибели. Он говорил: «Раньше я болтал лишь о шлюхах и тачках, / Теперь я готов покорять реальность, / Развенчивать фальшь, / Изменять мировоззрения». Понимаете, что я имею в виду? Безупречный менялся и хотел, чтобы мы последовали его примеру. Но я также думаю, что не следует всегда и во всем обвинять правительство. Боюсь, многие из нас склонны прибегать к типичному жаргону сторонников теории заговора, используя разного рода клише: типичные доводы, слишком надуманные и бездоказательные.

— А что плохого в шлюхах и тачках? — вклинился в разговор Сталин. — Я вот что хочу сказать. У нас с Безупречным вышла когда-то небольшая размолвка, но я всегда уважал его. И ценил его творчество: мне понравился и первый альбом, и второй. И все последующие. И больше всего мне нравилась их сбалансированность. В каждом есть и серьезные вещи, и песни, под которые можно потанцевать, — такие же, как пишу я. Мы все не можем делать одно и то же. Кто-то создает композиции, заставляющие людей думать. Кто-то пишет песни, под которые можно расслабиться и потанцевать, забывая обо всех проблемах и неприятностях. Многие говорят, что наша музыка слишком материалистична. А я отвечу на это: весь мир материалистичен, давайте смотреть на вещи реально. Все мы дети, выросшие в трущобах, и в детстве нам не хватало самого необходимого, не говоря ужо каких-то излишествах.

Мы мечтали о лучшей жизни, а получив то, о чем мечтали, прославляем эту жизнь. Нас часто обвиняют в том, что в наших песнях и клипах мы оскорбляем женщин. Я готов признать, что это так. Но ведь если бы не существовало женщин, готовых на все, лишь бы сняться в наших клипах, нам некого было бы оскорблять. Здесь есть над чем поразмыслить.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, брат, — ответила Эбони. — Но ты не считаешь, что, если мы хотим развиваться как раса, нам следует покончить с дурацкой враждой между братьями и сестрами и начать относиться друг к другу с взаимным уважением? Нам следует поддерживать друг друга, а не искать оправдания унижениям, которым мы подвергаем друг друга. Честно говоря, меня до глубины души поражает, что, хотя в наше время хип-хоп достиг нового уровня самосознания, никому из рэперов так и не пришло в голову открыто признать всю порочность неуважительного отношения к женщинам и извиниться за него в сколько-нибудь приемлемой форме.

— Да, ты права. Это, вероятно, так. Но я каждый день вижу, как женщины танцуют под эти унизительные для них песни, — возразил Сталин.

— Что ж, этот вопрос весьма интересен и актуален. Но давайте вернемся к главной теме нашей сегодняшней передачи, — вмешался Мохаммед.

— Разумеется, — согласился Сталин. — Так вот, Безупречный понимал важность обоих типов песен для хип-хопа: он писал и те, и другие. Это и сделало его великим. И это же сделало Ганнибала одним из самых богатых людей в стране на настоящий момент. Сегодня многие любят болтать, что Безупречный погиб из-за хип-хопа и баттлов между ним и Ганнибалом. Я считаю, это все чушь собачья. Хип-хоп по своей природе состязателен, так было и будет всегда. Парни участвовали в баллах до Безупречного и Ганнибала и будут участвовать еще много лет спустя. Если мы, перепугавшись, запретим баллы как часть культуры хип-хопа, мы уничтожим его сущность. Кое-кто из тех, кто думает подобным образом, бросал обвинения и в мою сторону, говорил, что я и мои ребята тоже причастны. Многие до сих пор обвиняют мини-Гитлера и ребят с Юга.

— Я внимательно выслушал все, что здесь говорилось, — вмешался Гевара. — И я согласен, брат, танцы нужны нам всем, но считаю, что в наше время все же следует больше задумываться о серьезных вещах. Мы добились значительных успехов, но наша война еще не окончена, и я полагаю, что праздновать победу рановато. Я говорю это, потому что в последнее время заметна тенденция к превращению хип-хопа в клубную музыку, не имеющую никакого отношения к серьезным проблемам, часть которых уже упоминала сегодня Эбони. Думаю, мы не должны забивать, как важно направлять развитие юных умов по правильному пути. И уверен, что можно танцевать и веселиться, не забывая смотреть в будущее и не проявляя неуважения к другим.

Возвращаясь к Безупречному, хочу сказать, что баллы между ним и Ганнибалом могли сыграть ключевую роль в случившемся, но вряд ли послужили единственной причиной убийства. Думаю, если трезво оценить факты и понимать всю хищническую сущность этой страны и ее правительства, и в особенности эксплуататорское отношение к цветным, многое обретет смысл.

Мохаммед кивнул, выражая свое согласие с последним заявлением Гевары.

— Необходимо понять, что в то время Безупречный и Ганнибал были самыми крупными фигурами в хип-хопе. Миллионы слушали их песни, и каждый из них выпустил один из самых радикальных и революционных альбомов своего времени, породив целые движения последователей. Как до них Боб Марли, а еще раньше Че Гевара, Малькольм Икс и Мартин Лютер Кинг, они угрожали нарушить статус кво. Не забывайте, что альбом Безупречного назывался не просто «Философия», а «Философия бедняка». Его месседж был совершенно определенным, как и месседж «Боевых слонов». Вот почему их обоих заставили, как бы так выразиться, — замолчать.

— Да, похоже, каждому из присутствующих есть что сказать по существу вопроса, — воспользовался небольшой паузой Мохаммед. — Думаю, мы затронули сегодня весьма интересные вопросы. Мне представляется, что роль Ганнибала в случившемся была достаточно велика. Стоит вспомнить, что произошло с ним, и тот факт, что он предпочел оставить в тайне, как и почему это произошло. Я не собираюсь кусать кормящую меня руку. Никто из нас не отрицает значения той огромной работы, которую проделал Ганнибал в последние годы в интересах наших братьев: он помог хип-хопу подняться на новый уровень самосознания, что оказалось не только весьма благоприятно, но и прибыльно для него. Тем не менее,остается ряд вопросов, на которые хотелось бы найти ответы. Интересно, что никто из вас не упомянул Бин Ладена и его возможную роль в убийстве. Сегодня — и в этом есть определенное сходство с делом Ли Харви Освальда или Джеймса Эрла Рея — официальное мнение гласит, что именно он стрелял в Безупречного. И сейчас я хотел бы вновь обратиться к Эрике и узнать, что она думает по этому вопросу. Скажи нам, ты считаешь, что был кто-то еще, так сказать, прятавшийся в засаде?

— Я слышала много версий происшедшего и должна сказать, что точка зрения Гевары кажется мне весьма правдоподобной. Мы все знаем о программе COINTEL-PRO в шестидесятые и про чудовищное ущемление наших прав и свобод такими организациями, как ЦРУ, ФБР, и другими органами внутренней безопасности, в ходе так называемой борьбы с терроризмом в новом тысячелетии. Мы живем в мире, где за нами постоянно следят, наличность исчезает из обращения, нужна биометрическая карта, чтобы купить еду, скоро каждому имплантируют микрочип и будут проводить сканирование сетчатки, прежде чем пустить в самолет. Эра неприкосновенности личной жизни закончилась. Да, наше движение многого добилось. После стольких лет, к примеру, удалось освободить таких людей, как Мумия и Леонард, но еще многое предстоит сделать. Посмотрите на эпидемию СПИДа в Африке: слава богу, сейчас уже есть лекарства, позволяющие лечить эту напасть, но подумайте о миллионах людей, которые умерли в прежние годы.

И сейчас многие продолжают умирать, пока фармацевтические гиганты борются за патент на лекарство. Мы выиграли одну схватку: власти признали наше право на получение компенсаций, но продолжаются дебаты относительно их размеров и формы выплаты. Сейчас я много знаю и могу рассуждать об этих проблемах, но я не имела о них ни малейшего понятия, пока не услышала об этом в песнях брата. И я понимаю, какую роль могло сыграть в его смерти правительство. Но, как я уже говорила раньше, я считаю, что в той или иной мере все версии, от Бин Ладена до правительства, имеют под собой почву, но не хочу строить бесполезные домыслы. Вначале я пыталась, но поняла, что от этого не становится легче. Я потратила годы, стараясь свыкнуться с событиями того дня, и если бы я слишком углубилась в поиск ответов, я попросту сошла бы с ума. Это не значит, что я отказалась от попыток найти убийц брата. И то, что я занялась авторским правом, напрямую связано с его творчеством, а еще с моим стремлением защитить других молодых и талантливых ребят, уберечь их от неудачных сделок и контрактов. Вроде того, какой подписал когда-то мой брат. И еще я хотела бы обратить внимание на то, что в тот день погибли трое. Вместе с моим братом был убит человек, которого я любила больше жизни. Люди об этом не помнят, потому что он не был знаменитостью, как Безупречный. Но смерть человека не становится менее значимой оттого, что его имя не известно миллионам... Впрочем, довольно о смерти. Поговорим лучше о жизни двух замечательных людей, оставивших нам прекрасное творческое наследие, достойное изучения, — и я несказанно рада тому, что поэзия Безупречного теперь будет входить в программу колледжей.

— Абсолютно согласен. Я собирался перейти к этому вопросу позже, — подтвердил Мохаммед.

— Это именно то, о чем он мечтал. Таким было его представление о хип-хопе. Как сестра и куратор каталога его произведений, я чувствовала себя обязанной бороться за его мечту. И я занялась этим сразу после того, как мне удалось отвоевать все права на его музыку у «Краун рекорде». И сейчас, когда его творчество будут изучать, он получит признание научного мира, которое полностью заслуживает.

— Ты многое сделала в память о своем брате. Но мне интересно, что ты собираешься делать дальше, сестра? — поинтересовался Мохаммед.

— Я не знаю. Это трудный вопрос. Мне уже тридцать, и я чувствую себя так, словно прожила очень долгую жизнь. Мне многое пришлось испытать... — Речь Эрики прервалась на мгновение. — Думаю, я буду просто жить, любить и помнить. — «Помнить Миху», — мысленно добавила она.

— Спасибо, мисс Уильямс. Уверен, что ваш брат тоже вам благодарен. А сейчас мы прервемся на рекламу, но вскоре вернемся в студию. Вы смотрите программу «Карфаген сегодня» на канале CTN. Безупречный: человек и легенда, истина торжествует. Мы вернемся через три минуты.

 

51

Хеннесси стоял, зажав кейс под мышкой, и слушал веселую мелодию, игравшую над головой. Приглушенные звуки саксофона успокаивали, но не могли полностью унять острую боль, преследовавшую его весь день. Прозвенел звонок, и двери лифта открылись. Облаченный в костюм от Армани бизнесмен шагнул в новую для себя жизнь. Он увидел, как рабочие у окна снимали табличку с названием «Краун рекорде». Печальное зрелище для приближающегося к полтиннику руководителя.

Многое изменилось за девять лет. У него на висках появились проблески седины, а вокруг глаз залегли морщины. Фигура еще оставалась стройной. Но в прошлое канули те дни, когда он щеголял в джинсе. Закончилось и его пристрастие к хип-хопу. После встречи с Бин Ладеном он понял, что достиг своего предела. Охранники в конце концов появились на парковке. Шесть выстрелов, прогремевших в тот вечер, произвели именно они. Пролитая кровь была кровью Бин Ладена, и Хеннесси помнил, как умирающий рэпер дергался в конвульсиях и проклинал Хеннесси до последнего вздоха.

Сделав строгий выговор службе охраны, Хеннесси постарался побыстрее смыть с себя следы происшедшего. Он умыл лицо, но кровь запеклась на джинсовом костюме и впечаталась в память. Шмотки он выбросил, но избавиться от воспоминаний было не так легко. Перенесенное потрясение навсегда оставило свой след. За прошедшие с тех пор девять лет Хеннесси не насчитал бы и девяти ночей безмятежного сна. Затем страдающий бессонницей президент проиграл права на произведения Безупречного его сестре. И тогда он решил—хватит. Он навсегда распрощался с хип-хопом и джинсами. Влез в костюм от Армани и заключил пару договоров с поп-исполнителями.

На этом доселе непрерывная полоса хитов для Хеннесси закончилась. Компания «Краун рекорде» перестала быть любимицей журнала «Биллборд». И отказавшись от всего, что связано с рэпом, потеряла былое влияние на радиостанцию «WHRU» и другие радиостанции того же направления. Подростки в городах перестали слушать музыку от «Краун», а пригороды перестали раскупать записи миллионами, как прежде. Студия переживала период упадка.

Неудачи измучили Хеннесси, но еще больше его чувства страдали от отсутствия сна. Четырех-пяти часов за ночь, и то с перерывами, явно не хватало его организму. Временами он бродил в полудреме, не понимая толком, спит он или бодрствует. У него начались видения: странные призраки кружились над ним и над Бин Ладеном, лежавшим с размозженным черепом. Он видел это и многое другое во время таких дневных грез. Сон наваливался на него своей тяжестью в самый неподходящий момент: он не приходил, когда Хеннесси лежал дома в постели, а одолевал его, когда тот сидел на деловом совещании, — и временами Хеннесси не выдерживал и отключался от реальности.

С утомленным и кислым лицом Хеннесси прошел по коридору и по привычке завернул за угол. Он думал только о том, чтобы поспать, и не смотрел под ноги, чтобы не видеть лежавшую на полу табличку, которая должна была заменить вывеску «Краун рекорде». Он не мог смотреть на это название, не мог произнести его. Хеннесси отчаянно пытался игнорировать неизбежное. Он ускорил шаг и вскоре по привычке подошел к двери большого офиса в конце коридора.

— Здравствуй, Джейн, — поприветствовал Хеннесси секретаршу.

— Хм, доброе утро, мистер Хеннесси, — ответила она с удивленным выражением лица. — Простите за вопрос, сэр, но что вы здесь делаете?

— Как что? Иду к себе в офис, разумеется.

— Но, сэр, это больше не ваш офис. Ваш офис находится внизу... помните?

Наступила пауза: слова секретарши медленно просачивались в мозг

Хеннесси.

— Ах да. Ты права, Джейн. Это теперь не мой офис, а ты не моя секретарша, и я больше не президент «Краун рекорде», да и «Краун рекорде» больше не существует. Я теперь региональный директор по Восточному побережью... чего-то там, — проговорил он с сарказмом.

— Да, сэр. И как региональный директор по Восточному побережью, вы должны быть сейчас в конференц-зале вместе с остальными, чтобы поприветствовать нового президента компании.

— Спасибо, Джейн. Боюсь, если бы не ты, я бы об этом и не вспомнил.

В знак признательности он слегка кивнул головой бывшей секретарше и направился в конференц-зал. Зал находился в другом конце коридора. Хеннесси выругался про себя, вновь торопливо проходя мимо рабочих, и оставшуюся часть пути чувствовал себя немного сконфуженным.

Хеннесси вошел в огромную, элегантно обставленную комнату, в середине которой стоял величественный прямоугольный стол из дорогой древесины.

Как и в его прежнем офисе, в конференц-зале имелось огромное окно во всю стену, из которого открывался потрясающий вид на город. За столом было тринадцать мест. Из них десять уже были заняты руководящими сотрудниками компании и главными акционерами: по большей части пожилые и унылые лица. Хеннесси указали на место в конце стола. Да, канули в Лету те времена, когда он стоял у руля компании. Сейчас, когда он подошел к столу и погрузился в удобное кожаное кресло, никто и глазом не повел в его сторону.

Сразу после прихода Хеннесси совещание началось. Тот, кто созвал это совещание, поднялся первым и начал свою речь.

— Приветствую всех, кто пришел. Я рад, что мы собрались сегодня здесь. Наша компания многого достигла за долгие годы своего существования. Мы вписали себя в анналы истории звукозаписи. Мы всегда были дальновидны и шли впереди остальных, так будет и впредь. Но, как и все в этом мире, наша компания должна меняться, приспосабливаясь к новым условиям, и эволюционировать, иначе она просто погибнет. Сегодня гибель нам не угрожает, потому что у нас есть предвидение. А там, где есть предвидение, будут процветание и прогресс. Мы стоим на пороге новых свершений, новой эры, и мы войдем в эту эру с новым лидером. Для меня огромная честь представить вам человека, который поведет нас к процветанию, обеспечит развитие новой компании, образованной в результате слияния «Краун рекорде» и «Карфаген рекорде», — это ее президент мистер Ганнибал.

Имя Карфагенянина породило в сердцах присутствующих приступ страха, смешанного с почтением, а у Хеннесси вызвало только одно чувство: «Не могу поверить, что такая херня происходит на самом деле». Все задержали дыхание и встали с мест, аплодируя, когда молчаливый человек вошел в комнату в сопровождении Розы.

За эти годы тридцатипятилетний Ганнибал стал более зрелым в мыслях, но мало изменился в манерах. Гусиные лапки в уголках глаз были единственным заметным признаком старения. Он сохранил прежнюю энергию и одевался так же, как прежде. Разница была только в том, что теперь он носил мешковатые джинсы и грубые ботинки собственной марки «Элефант». Из большого количества деловых начинаний, в которые бросался Ганнибал, мода оказалась одним из самых успешных. Роза заняла свободное место справа от Ганнибала, а сам он по праву сел во главе стола и компании «Краун». «Что ж, я прошел долгий путь», — сказал он себе.

Джерси вовсе не желал, чтобы с Ганнибалом произошло что-то плохое по дороге из его офиса. Когда Якобинец сообщил о том, что с ним сделали, Джерси избил его до полусмерти, но потом простил. Они ведь были семьей. А что значит какой-то язык в отношениях двоюродных братьев? Ганнибал оказался в трудном положении: говорить он больше не мог, а самое главное — не мог читать рэп, и его обчистили почти до нитки. Все, что у него осталось, — это собственное имя и независимая студия звукозаписи, хотя и сильно ослабленная финансовыми потерями. И он был единственным артистом этой студии. Однако у него оставались права на его новый альбом. Когда распространилась весть о случившемся, люди вмиг осознали значимость альбома, который станет последним в карьере Ганнибала. Месяцами в магазинах было трудно найти хоть один экземпляр диска «Боевые слоны». К концу года, когда были подсчитаны итоги, оказалось, что продано двенадцать миллионов дисков. Единственным альбомом, превзошедшим этот результат, был диск Безупречного «Философия бедняка». После его смерти продажи взлетели до заоблачных высот. Это была их последняя схватка. И снова Безупречный победил, и снова Ганнибал отстал совсем чуть-чуть.

Но успех «Философии» и «Слонов» был гораздо важнее их соперничества. Эти альбомы посеяли новые для хип-хопа семена размышлений. Оказалось, что порой вечные ценности тоже могут приносить прибыль. То, что когда-то считалось радикальным и не массовым, а потому игнорировалось, на какое-то время превратилось в мейнстрим. И многие молодые исполнители в тот момент присоединились к новым тенденциям. Они основали в хип-хопе движение гражданской сознательности; рэперы Гевара и Эбони стали во главе. Они несли в массы протест, требуя освободить Абдуллу Аль-Амина, Леонарда Пелтиера и многих других, несправедливо осужденных. В ритме бита они слагали рифмы против войны с терроризмом, за гражданские права человека, мешая запланированному властями проведению в жизнь закона о военном положении. Движение долго шло рука об руку с хип-хопом, и несколько лет это был настоящий оплот несогласных. Но в последнее время стали возрождаться стили клубного, танцевального хип-хопа. И снова, как прежде, ритм стал важнее слов: сначала писался бит, а уж потом под него делался текст. Люди опять хотели танцевать, позабыв все свои проблемы. И опять возобновилась борьба хип-хопа за победу высоких интересов над сиюминутной материальностью.

Что же до Ганнибала, то доходы от «Боевых слонов» вернули его к жизни.

И в этой новой жизни рядом с ним была Роза. Как Аарон для Моисея, она стала его голосом и не только. С ее помощью он нанял других исполнителей и по истечении контракта с «Краун» организовал слияние с молодой дистрибьюторской компанией. Сначала они поставляли товар только мелким сетям магазинов аудиопродукции. Учитывая характер песен, сделанных в духе «Боевых слонов», продавались они неплохо, так что вскоре, заметив масштаб исполнителей и огромный спрос на новую волну хип-хопа, крупные сети магазинов тоже стали закупать их продукцию. Ганнибал присоединил «Ребл дистрибьюшн» к «Карфаген рекорде» и теперь контролировал все стороны музыкального бизнеса.

На этом его планы не заканчивались. Он заключил договор с молодым дизайнером и создал собственную линию одежды. Через три года компания «Элефант» стала одной из крупнейших по производству одежды урбанистического стиля. Ганнибал нашел партнеров и в других областях: он основал киностудию «Элефант пикчерс» и кабельную сеть «Телевидение Карфагена».

И сейчас он планировал съемку фильма «История в стиле хип-хоп» по книге Эбони.

Отношения с Розой оставались неизменными. За что она любила его, Ганнибал не знал, и не знал, научился ли сам за эти годы любить ее. Когда-то он считал, что не способен на любовь к женщине. Теперь он не был в этом уверен. Ганнибал знал, что Роза спасла его душу, и не представлял свою жизнь без той, что родила ему троих детей. Не имевший братьев и сестер, Ганнибал с детства мечтало большой семье. И он любил эту женщину — наверное, любил. В любом случае она была ему дорога, хотя он предпочитал не задумываться о столь тонких материях. Что бы ни было между ними, это помогало ему в жизни, и он будет пользоваться их отношениями так долго, как того требуют его замыслы. Во всяком случае, так он говорил себе.

Замыслы и Роза привели его домой, на Ямайку. Они поехали туда после того, как навестили ее родных на ' Кубе. Оказавшись на острове впервые после того, как покинул его в трехлетнем возрасте, Ганнибал получил незабываемые впечатления. Он совсем не помнил Ямайку. И все вокруг было одновременно незнакомым и родным. Когда стало известно, что он уроженец острова, жители Кингстона встретили его радостными возгласами, словно героя. «БЫК, БЫК!» — кричали они. Тысячи людей выкрикивали его имя. А он шел рядом с ними, разговаривал с ними через Розу, узнавал их мечты, горести и чаяния. Вернувшись домой, он осознал, что его великая картина принадлежала не ему одному. Предстояло совершить еще многое, руководствуясь более важными целями. Его история на этом не заканчивалась.

За эти годы Ганнибал купил телевизор еще большего размера, но больше никогда не смотрел фильм про Лектера и ни разу не выговорил ни слова. Его фанатизм исчез вместе с голосом. И произносить он мог теперь только жалкое подобие слогов. Нервные окончания языка были навсегда утрачены. Остаток был лишь бесчувственным мертвым куском плоти у него во рту. Вместе с нервными окончаниями он потерял чувство вкуса, правда, не до конца. Он ощущал горечь, но сладкое и кислое стали для него несуществующими понятиями.

Ганнибал так долго не разговаривал, что забывал временами звук собственного голоса. Звучание собственных мыслей всплывало в памяти смутно и хаотично. Приходилось слушать старые записи, чтобы восстановить воспоминания. И когда Ганнибал слышал богатство интонаций и мощную энергию своих песен, он припоминал, что сказал ему много лет назад отец: что особый дар и огромная власть заключены в его языке. Вскоре прослушивание старых записей стало его огорчать. Он завидовал тому, кем был когда-то. Завидовал молодому пацану, состязавшемуся за первенство на улицах. Он скучал по тем простым и счастливым дням.

Ганнибал скучал и по Терренсу. В своей жизни он больше не встретит человека, равного Терренсу по духу и преданности. Он не жалел Мука, которого застрелили через два года после их последней встречи. Тот так и не смог завоевать настоящее уважение парней. И в конце концов один из них, не без подсказки Джерси, приставил пистолет к голове Мука и, шлепнув соперника, занял его место. Так Рим наградил Мука за предательство.

Ганнибал скучал и по прекрасной личности, научившей его тому, какова его истинная сущность. Слова Михи спасли Ганнибала в тот момент, когда он был совершенно потерян. За это он всегда будет благодарен парнишке и вечно будет сожалеть о нем. Единственный ребенок, воспитанный в христианской семье со строгими правилами, Ганнибал всегда мечтал о младшем брате. Он молил послать ему брата, а когда мечта сбылась, вел себя с ним отвратительно. «Прости, братишка. Ты принес в мою жизнь любовь, которую я не готов был принять».

Ганнибал думал о многом, стоя перед советом директоров «Краун рекорде». Когда он, наконец, занял свое кресло, он взглядом дал знать выступающему, что тот может продолжать свою речь.

— По известным причинам мистер Ганнибал записал свое обращение и поручил мне его прочитать. — Он начал читать вслух: — Спасибо всем. Должен признаться, я очень польщен тем, что нахожусь сегодня здесь. Я владел многими компаниями, но эта для меня особенно дорога. Я начинал свою карьеру в «Краун» примерно десять лет назад. Здесь я вырос, а потом оставил родное гнездо. Но полученные здесь знания и уроки использовал, чтобы построить свою империю. И я благодарен и признателен за это компании. Я многое испытал в жизни. Я прошел путь от нищеты до огромного богатства, затем снова был почти нищим, и опять поднялся, еще выше, чем прежде, — и вот сегодня я здесь. И я счастлив быть здесь: у меня далеко идущие замыслы, которые подарят нам великое будущее: вместе мы прогремим и впишем свои имена в анналы истории. Сегодня рождается новый Карфаген. Я скажу лишь одно: там, за этими стенами, мир, который лежит перед нами. И закончу словами одного мудрого человека: давайте завоюем его. — Выступающий прервался, явно не решаясь произнести последние слова речи. Но все же закончил: — Что ж... мои ниггеры, за работу.

Все присутствующие встали и зааплодировали. Ганнибал тоже поднялся и бросил взгляд на Хеннесси. Тот с умным видом клевал носом. Ганнибал улыбнулся про себя: он знал, что скоро устроит здесь чистку авгиевых конюшен. В этот момент он обратил внимание на другого человека: как показалось Ганнибалу, тот во многих отношениях был ровней ему самому. На человеке был черный пиджак и бордовый галстук, а с лица не сходила усмешка. Он аплодировал горячее всех остальных. Ганнибалу это показалось странным, но он наградил своего союзника благодарным кивком, подходя к окну. Слушая бурные овации за спиной, он глядел на открывающиеся перед ним врата нового Рима, имя которому Нью-Йорк.

«Великая картина еще не обрела цельность», — сказал он себе. Облака в небе стали принимать знакомые очертания. Ему показалось, что он видит силуэт Безупречного. И Ганнибал подумал, что там, в раю, тот все еще жаждет встретиться с ним в поединке, и поприветствовал соперника улыбкой: «Не волнуйся, брат. Я приду».

 

52

Снова наступила весна. Эрика сидела на скамейке в парке Квинса, окруженная со всех сторон юными лицами, и пристально смотрела в глаза своего брата на каменной стене. Это был огромный настенный портрет, прекрасно выполненный и очень похожий на Безупречного. Художник отлично поработал: портрет был как живой, итак же великолепно смотрелся изображенный рядом Ганнибал. Композиция представляла обоих лицом к лицу и копировала знаменитую фотографию, напечатанную в журналах много лет назад: казалось, теперь эти двое будут соперничать друг с другом вечно. Сменятся поколения, молодежь пойдет по их стопам, по тому же пути, которым многие следовали до них и многие будут следовать позже, вступая в нескончаемый поединок, имя которому хип-хоп. Наверное, пока бьется сердце, а язык не онемел, найдутся люди, которые захотят заявить о себе миру, и поединки, чтобы доказать, чьи слова достойны быть услышанными.

Под огромным изображением Безупречного и Ганнибала двое тинейджеров состязались в читке перед ликующей толпой. Тот, что выступал сейчас, явно хорошо изучил творчество Безупречного: каждое слово, каждую интонацию. Эрике это польстило, и она знала, что Майклу это тоже бы понравилось. И тут же, как повелось с того самого трагического дня, вспомнив про Майкла, она вспомнила и про Миху. «Мой прекрасный Миха», — подумала она.

Много раз она возвращалась в памяти к словам, которые он сказал ей тогда, в поезде: что он никогда не признает смерть и будет вечно наслаждаться вместе с ней мгновениями счастья. 14 много раз с тех пор ей казалось, что он по-прежнему рядом, а вокруг них сиреневая дымка. Он держит ее за руку, ласкает, целует, смотрит нежным взглядом. В такие моменты их духовного единения она чувствовала себя цельной.

В ее воспоминаниях он представал прежде всего, как удивительный дух, а не как человек — ее прекрасный Миха. Она вспомнила процедуру опознания. Он лежал на холодном металлическом столе у всех на виду, в жуткой тишине, под назойливыми слепящими лампами морга. Тело перед ее глазами совсем не походило на мужчину, которого она знала и любила. То, что она видела теперь, было лишь куском плоти. Полицейским пришлось долго убеждать ее, что это и есть вытащенное из машины тело, лежавшее на ней, когда их нашли.

«Но это не Миха», — повторяла она. Им не удалось опровергнуть эти слова. А если это был не он, тогда кем же был Миха? Откуда появился этот юноша, ставший зеркалом для Безупречного, возлюбленным для Эрики и младшим братом для Ганнибала? Казалось, он был воплотившейся мечтой, вышедшей на свет из бессознательного: он родился взрослым и не имел прошлого. Только имя, только слово, превращенное в человеческую плоть триединством желаний, непорочно зачатое им. Мыслящая материя, идея, воплотившаяся в бытии без ведома своего создателя или создателей, словно свет, рассеявший тьму. Эрике приходили в голову такие мысли, но она не знала наверняка. Может ли желание ожить?

Так и не найдя ответа на свои вопросы, Эрика организовала похороны тела, за которым так и не пришел никто из родных. Только она и ее мать наблюдали, как сердце Эрики во второй раз опускали на глубину двух метров. Она не знала, что еще одна темная, молчаливая фигура неподвижно застыла в дальнем углу кладбища, не отрывая взгляда от гроба.

С того самого дня хоть и прошло немало лет, но сердце Эрики так и не воскресло. И если ей удалось сохранить рассудок, то только потому, что она твердо верила: она похоронила лишь плоть Михи, но не его дух. А для нее Миха всегда был прежде всего духом, возвышенным и прекрасным, ожившей мечтой, покинувшей ее слишком рано. Он был создан с единственной целью любить Эрику, а она существовала с единственной целью любить его. Такова была книга ее жизни. И только придя к пониманию этой мысли, она стала понимать поступок Триш. Мечта может существовать лишь до тех пор, пока мы верим в ее реальность. Ее надо принимать на веру, не задавая вопросов. Иначе она исчезнет, растворившись в небытии, словно никогда не существовала. Так и сделала Триш — исчезла без следа; так происходит со всеми, кто очнулся от грез и видел, как сиреневая дымка постепенно стала кроваво-красной. Хотя, что такое реальность и кто вписывает в нее страницы? Бит ее сердца принадлежал ей, но ей ли принадлежали слова песни?

Была ли она всего лишь «хорошенькой коричневой штучкой», персонажем текста, сочиненного для развлечения? А все ее былые радости и нынешние страдания и горести — лишь поводом к размышлению для читателей или отрывающегося под заводной бит в клубах молодняка? Она не знала ответа и временами ненавидела и проклинала Создателя за то, что он подарил ей такое счастье, а затем предательски украл его, заставив продолжать жить без любви. Она мечтала о любви до гроба. Что ж, мечта сбылась. Как могла она продолжать жить? Как могла теперь полюбить кого-то? У нее не было ответов ни на один вопрос, и она сидела на скамейке в парке в переменчивый весенний день и смотрела на двух юных ребят, состязавшихся перед ней в своем искусстве.

Возможно, в книге моей жизни больше не будет любовных строф. Возможно, ее сюжет давно был продуман. Может быть, я подписала контракт, сама того не зная, и теперь буду рабой изложенных в нем условий, пока не истечет срок. А возможно, я была создана без заранее намеченной цели, и моя жизнь как фристайл в хип-хопе: цепь случайностей, изменчивая по своей природе, как капризная погода. А возможно, есть общий рисунок, но время от времени между заготовленными строфами вставляются импровизированные строчки, чтобы разнообразить и оживить повествование или сделать его более пронзительным. Может, я и есть такая импровизация? А Эрика — просто имя, просто слово? Был ли и Миха просто словом?

Но ответы не приходили, и со временем Эрика смирилась с неведением. Приняла тот факт, что в мире есть вопросы, на которые, наверное, никогда не найти ответы. И в этом смирении и неведении она нашла для себя определенное благо. Она еще полюбит в этой жизни, но никогда так полно, как в первый раз. Больше не будет сиреневой дымки. Миха стал для Эрики первым во всех смыслах и навек останется для нее несравненным и самым дорогим. И сейчас, сидя на скамейке, она вспоминала,как они ехали рядом в поезде и голова ее покоилась у него на груди. VI она ощущала покой и счастье в самый разгар вечного поединка между Безупречным и Ганнибалом, которых окружала ликующая толпа.

Огни зажглись, занавес поднялся, зрители замерли в ожидании: Безупречный вышел на сцену с микрофоном в руке; за спиной диджей, сердце колотится, разум пылает. Это финальное выступление на вручении премии «Соре», через два часа после выхода Ганнибала, через два часа после пережитого позора. И сейчас он сомневался: чем ответить, какую песню исполнить. Толпа знала, чего хочет: «Бычий отстой», — скандировал зал. «Бычий отстой», —злорадно усмехнулся Безупречный про себя. Слова Ганнибала еще преследовали его, их яд еще не перестал жечь. Он не планировал исполнять эту песню. Но мог дать публике то, чего она жаждала, мог добавить импровизаций в духе фристайл-баттлов, жестких, резких — еще жестче, чем обычно. Но тогда их вражда будет длиться бесконечно. А когда закончится? Никогда не закончится, никогда. Но с ней надо покончить, прямо сейчас. Нельзя, чтобы весь смысл сводился к этому. Он хочет значить больше и сделать больше. Он должен... должен... Безупречный принял решение и обернулся к своему диджею: тот стоял один, Томми больше не было рядом. «Послесловие», — попросил он. Диджей подтвердил, и заиграл бит. Сначала толпа зароптала, но после первой строфы стихла в напряженном внимании.

Безумец для одних — для других мученик.

Но убийство есть убийство, и бойня есть бойня.

Слишком много матерей и сыновей

Стали жертвами политики и Идеи.

Снова политика во главе угла,

И скоро нас ждут свежие могилы.

Невинные гибнут,

Отвечая за чужую вину.

Богачи делят власть,

Отправляя бедняков на свою войну.

Военная мощь марширует,

Мир — площадка для игр

Адептов Марса, и военное положение

Результат псевдомирного плана Маршалла ,

Раз уж доктрину Монро похерили.

Они хотят понатыкать жучков во все дырки,

Превратив мир в паутину проводов.

Ваши телефоны давно на прослушке,

А скоро на горшке не посидишь спокойно:

Они и дерьмо хотят держать под контролем,

Скоро даже чек не дадут обналичить,

Пока не проверят сетчатку и отпечатки.

Раньше на плече ставили клеймо,

Теперь вживят микрочип с номером.

Еще осталась свобода слова,

Но лишь в виде ссылки на пятую поправку .

Наших детей учат в школах,

Что Кремль сдался и сложил оружие,

Но ЦРУ нужен враг, чтоб себя оправдать,

Терроризм теперь вместо коммунизма,

А Джон Эшкрофт новый Маккарти.

Издевается, мерзавец, над нами,

Его агенты следят за нами,

Они уже и меня допрашивали:

Вы террорист или были им когда-либо?

Оказывали содействие террористам?

Любите Президента?

Поддерживаете Конгресс?

И я в ужасе, потому что перестал понимать,

Кто же такие для них террористы.

Пресса говорит: если ты не с нами,

Значит, ты враг, ты с террористами.

Но я не бомблю больницы, детей не калечу,

Самолеты с небоскребами не скрещиваю,

Чтобы в жизнь провести свои законы.

Я вижу ясно сквозь пелену вашей ереси —

Вот ваша правда: пусть все взлетит на воздух,

Только бы взлетели ваши рейтинги.

Расти, бюджет ЦРУ, расти, власть ФБР,

Все на защиту отечества!

На свободу теперь нужна их санкция,

Потому что пришла новая эпоха,

В ней фашизм фетиш; но я должен сознаться,

В фирменных шмотках здесь кидая понты:

Часть меня, как прежде, мечтает остаться

В рабстве у великой американской мечты,

И если скажут мне, что это лицемерие,

Я отвечу одно: я сторонник

Американских идеалов, но я жертва реальности.

Я реально хочу достучаться до причин,

И пока не постучу в ворота смерти,

До предсмертного вздоха я буду бить вас словом,

Пока не вгоню им вас в могилу.

На этом он закончил, и бит затих, свет уступил место тьме... и во тьме Ганнибал смотрел, как Безупречный покидает сцену в последний раз. И в душе восхищался его талантом, и умом понимал, что не может его превзойти; Ганнибал верил, что однажды сможет, и знал, что однажды их поединок завершится. «Однажды, — сказал он себе с улыбкой... — но не теперь».