Воскресенье 20 июня 1666 года от Рождества Христова, вечер

Первое, что услышал Симон, — это птичий щебет, до того приятный, что лекарь решил, будто находится в прекрасном саду, если не в раю.

Он попытался открыть глаза, но веки слиплись, словно их медом намазали. Напуганный, Фронвизер попытался подняться, но что-то тянуло его к полу. Руки, должно быть, связаны — у него даже пошевельнуться не получилось. Чем больше он прилагал усилий, чтобы встать, тем явственнее понимал, что руки у него не связаны, а скорее скованы жесткой глиной. И стопы, и ноги, и даже туловище — все словно онемело под слоем глины, проломить который не представлялось возможным.

«Это сон! — пронеслось у него в голове. — Просто сон. Сейчас я проснусь рядом с Магдаленой, весь в поту, но невредимый. Мы вместе посмеемся над моими ребяческими криками посреди ночи, а потом проведаем детишек и…»

Симон вдруг вспомнил все, что произошло несколькими часами ранее. Он сбежал вместе с Куизлем от стражников, скатился с обрыва и в конце концов обнаружил пещеру, из которой доносилась музыка автомата. Он вошел внутрь, а потом… Что было потом?

Симон попытался вспомнить, но с той минуты сознание словно туманом заволокло.

Он снова изо всех сил попытался шевельнуться, но даже палец не смог приподнять. Между тем птица продолжала щебетать, и пение походило на соловьиное, хотя и звучало как-то странно. Звук был какой-то… жестяной?

Симон постарался успокоить дыхание. Он уже испытывал подобные дремотные состояния и знал, что проснуться сможет в том случае, если ему удастся хоть немного пошевелиться. Поэтому лекарь напряг каждый мускул, почувствовал, как холодный пот побежал по лбу, — но тщетно. Предприняв последнюю отчаянную попытку, он заметил с облегчением, что смог, по крайней мере, приподнять веки. В узкие щелки хлынул нестерпимо яркий свет. Симон внутренне взвыл, но продолжал из последних сил поднимать веки — словно пытался раздвинуть скалы.

Промучившись целую вечность, он открыл наконец глаза. Через некоторое время свет перестал слепить, и Фронвизер увидел — поначалу расплывчато, затем все отчетливее — часть комнаты. Он уставился в сводчатый потолок: над ним висела золотая клетка, а в ней бойко чирикала серебристая птичка. Спину пробрало холодом — похоже, он лежал прямо на каменном полу.

Ценой неимоверных усилий лекарь скосил глаза в сторону, потом вниз и сумел немного осмотреться. Он увидел старую деревянную дверь, а справа и слева от нее — несколько полок, заставленных странными предметами. Некоторые из них походили на технические устройства, другие были творением природы. В свете закрепленных у стен факелов они казались Симону до того зловещими, словно происходили прямиком из ада.

А может, это и есть ад?

С запыленной бархатной подушки скалился мумифицированный череп величиной с кулак. Метровый загнутый рог напомнил Симону истории о единорогах. Рядом лежали странные, громадных размеров черепа; у одного из них вместо носа было что-то вроде шипа. Тут же было коричневатое яйцо размером с детскую голову, причудливые ракушки, какие-то кристаллы, а также золотая астролябия и один из знаменитых глобусов, представлявших мир в виде шара.

Симон с радостью ущипнул бы себя, чтобы проверить, что есть действительность, а что — галлюцинация. Но для этого необходимо пошевелить руками. Он попытался открыть рот и позвать на помощь, но у него лишь судорожно дернулись губы — так волк скалит зубы. Лицо скривилось в напряженной гримасе. Сбоку послышался еще один звук.

Заиграла знакомая уже мелодия автомата.

Ее сопровождали скрип и лязг, и Симон не сразу понял, что звук этот издавали маленькие колеса. Колеса куклы по имени Аврора, которая еще неделю назад каталась по мастерской Виргилиуса. Тогда этот скрип и эта мелодия показались Симону необычными, чудом техники. Теперь же музыка так его напугала, что, несмотря на онемение, у него волосы встали дыбом.

Симон отчаянно завращал глазами и таким образом смог увидеть, как дверь распахнулась и в комнату вкатился автомат. Аврора выглядела столь же великолепно, как и при первой их встрече в доме часовщика. На медном туловище развевалось красное платье, волосы были аккуратно уложены, губы выкрашены в кроваво-красный цвет.

Человекоподобная кукла прокатилась еще пару метров и остановилась посреди комнаты. Мелодия стала медленно затихать и вскоре смолкла окончательно.

Судорожно скривив лицо, Симон устремил взгляд вниз, чтобы автомат находился в поле зрения. На мгновение время словно застыло, и тишину нарушало лишь пение птицы.

Кукла молчала и улыбалась.

Потом автомат вдруг задрожал, внутри у него затрещало и заскрипело, и туловище в приталенном платье зашаталось из стороны в сторону — казалось, кукла опрокинется набок. Внезапно она щелкнула челюстями, словно заточенными лезвиями.

Симон попытался закричать, но не смог издать ни единого звука. Вместо этого ему пришлось наблюдать, как воплощались в жизнь худшие из его опасений.

Внутри куклы что-то скрипнуло, словно в часовом механизме, который долго не смазывали, а потом раздался хриплый высокий голос:

— Здравствуй, цирюльник. Я давно уже дожидаюсь тут кого-нибудь, с кем можно скоротать время. А из тебя получится неплохая игрушка, не находишь?

Аврора заговорила.

Поеживаясь от холода, Магдалена шагала вслед за отцом по низкому коридору. Туннель уводил их все глубже в недра горы.

С тех пор как они вошли в пещеру, прошло, наверное, полчаса, хотя Магдалена и не могла сказать с уверенностью. Казалось, само время здесь тянулось медленнее. Да к тому же темно было, хоть глаз выколи. Лишь факел отца давал немного света, но за пределами этого круга царила кромешная тьма.

До сих пор они не обнаружили ничего подозрительного. К пещере, где жила отшельница, примыкал туннель; сначала пришлось спуститься по стоптанным ступеням, теперь шли по ровному коридору. Время от времени попадались ниши с трухлявыми деревяшками, ржавыми кусками железа или блеклыми костями. Ни палач, ни Магдалена не обращали на них внимания. Где-то внизу — женщина в этом не сомневалась — находились ее дети, похищенные сумасшедшим, которому она заступила дорогу. И судя по всему, этот неизвестный похитил и ее мужа!

Магдалена отчаялась при мысли, что они, по мнению похитителя, знали о нем много больше. Хотя это было вовсе не так. Они по-прежнему не имели ни малейшего понятия, кто в Андексе мог быть колдуном. Приор? Граф Виттельсбах? А может, кто-то другой, кого они даже не знали?

Страх за детей и за Симона стискивал горло. Магдалена, словно в трансе, мчалась вслед за отцом. Она то и дело билась головой о низкий потолок, но почти не чувствовала боли. Палач тоже будто рассудок потерял, Магдалена никогда не видела его таким злым.

— Если он хоть пальцем их тронул, никакие молитвы его не спасут! — прошипел он, проходя мимо очередной груды костей и замшелых досок. — Он пожалеет, что на свет родился, ублюдок!

Магдалена вспомнила, что сумасшедшая перед пещерой говорила о каком-то приспешнике. Справится ли отец с двумя похитителями? Палачу ведь давно перевалило за пятьдесят, и движения его были уже не такими ловкими, как раньше. Прежде, когда отшельница обругала Куизля, он впервые показался Магдалене старым.

Палач резко остановился. Они встали перед развилкой, дальше вели два совершенно одинаковых туннеля. Из одного тянуло чуть гнилостным запахом, из второго шел свежий воздух.

— Что теперь? — спросила Магдалена и повернулась к отцу. — Разделимся?

Палач взглянул на нее с сомнением.

— Чтобы ты следом угодила в руки к этому колдуну? — проворчал он. — Вот еще! Довольно и того, что этот мерзавец схватил моих внуков и трусливого зятя. Тебя еще не хватало…

Якоб задумался на мгновение.

— Похоже, мы попали в забытые катакомбы андексской крепости. — Он кивнул на человеческий череп с трещиной на лбу, злобно скалившийся на них с кучи мусора. — Теперь мы хотя бы знаем, каким образом была взята крепость. Кто-то показал нападавшим этот туннель. Судя по количеству костей, знатную резню здесь устроили…

Палач вытянул факел и посветил по очереди в каждый из проходов.

— Ведьмак использует эти катакомбы в качестве убежища, — пробормотал он. — Или еще для чего-то, не знаю. Теперь, по крайней мере, ясно, почему беднягу Лаврентия нашли с дароносицей посреди леса. Колдун затащил его сюда, но монаху удалось сбежать. Хотя и не далеко.

Куизль брезгливо сплюнул.

— Если бы твой муж не уснул, этот Лаврентий, может, сказал бы еще что-нибудь, и мы давно знали бы, где нужно искать!

— От твоей ругани сейчас тоже толку мало, — раздраженно ответила Магдалена. — Скажи лучше, какой туннель выбрать.

Палач нахмурился.

— Пойдем по правому, — сказал он в итоге. — Откуда вонь идет. Похоже, он тянется еще глубже в гору, к тому же ведет прямо к монастырю.

— Хочешь сказать, ты здесь стороны света определить можешь? — изумилась Магдалена.

Палач с ухмылкой показал на свой длинный, крючковатый нос.

— Он всегда подскажет мне, куда идти. Я как старый незрячий пес. Такие всегда домой дорогу находят.

Без лишних объяснений Якоб шагнул в правый туннель, и Магдалена, пожав плечами, пошла следом. Она давно отказалась от попыток разгадать отцовские причуды, хотя и признавала нехотя, что обычно он оказывался прав.

Чем дальше они шли, тем сильнее становился запах. Магдалена уже догадывалась, чем это пахло, — старым ночным горшком, слишком долго простоявшим под кроватью вместе с содержимым. Теперь вонь была до того нестерпимой, что в горле першило.

Сморщив нос, женщина поспевала за отцом. Может, они приближались к огромной клоаке? Она невольно посматривала на потолок, словно на нее в любую секунду могла свалиться порция нечистот. Палач между тем решительно шагал дальше, и Магдалене показалось в темноте, что он несколько раз угрюмо кивнул.

— Врата в преисподнюю, — проворчал Куизль. — Старуха права была. Воняет так, будто сам сатана сейчас из-за угла вывернет… Что ж, теперь мы, по крайней мере, разгадаем одну из множества загадок.

— Что ты имеешь… — начала Магдалена, как впереди вдруг замерцал слабый свет.

От левой стены исходило легкое свечение. В темноте оно мерцало ядовитым облаком.

— Господи, что это? — прошептала Магдалена.

— Это? — Якоб ухмыльнулся. — Одна из наших загадок. Хоть и воняет безбожно.

Он зашагал к свету и, казалось, растворился в сиянии.

— Папа! — в ужасе крикнула дочь палача. — Где ты?

С замирающим сердцем она бросилась вслед за Куизлем и поняла, что свечение исходило из очередного прохода. Шагнув через низкую арку, женщина оказалась в круглой, похожей на колодец комнате, залитой зеленоватым сиянием. И, только приглядевшись как следует, Магдалена заметила, что светилась не сама комната, а лишь некоторые предметы в ней. Слева стоял грубо сколоченный стол, на нем лежала раскрытая книга. Рядом стояли какие-то миски, реторты и тигли, и каждый предмет светился этим странным сиянием. Тут же были сложены и другие книги в толстых кожаных переплетах. По всему столу рассыпались мелкие крошки, тоже светясь зеленым.

Но ярче всего светилась громадная куча мусора у противоположной стены — словно по ней ползали сотни светлячков. Вонь в комнате стояла такая, что Магдалену едва не вывернуло.

— Прошу пожаловать! — проворчал палач. — Мы отыскали нужник старой крепости.

Магдалену так заворожило сияние, что до нее не сразу дошло, что сказал отец.

— Что отыскали? — спросила она смущенно.

— Нужник. Или, скорее, клоаку под ним.

Якоб шагнул к куче и принялся в ней копаться. Между пальцев у него посыпались черные комки. Он взглянул на круглое заскорузлое отверстие в потолке.

— Похоже, когда-то там находилась уборная благородных господ. — Куизль ухмыльнулся. — В сортире-то мы все равны, так ведь? Без разницы, хоть ты граф, монах или живодер какой.

Магдалена растерянно взглянула на отца:

— Но почему тут все светится? Стол, миски, эти вот комья…

— Потому что колдун создает здесь адское пламя, — ответил Куизль. — И послушник Виталис, и брат Лаврентий, оба были обсыпаны фосфором. Вспомни, что Симон видел в подвале, когда осматривал трупы.

— Свет! — воскликнула Магдалена. — Ну конечно! Ты же рассказывал про этот фосфор. Он светится зеленым и горит, как трут. Но клоака тут для чего?

— Чтобы получить фосфор, выпаривают мочу. — Палач брезгливо отшвырнул скомканные нечистоты. — Много мочи. А здесь дерьма скопилось, наверное, от десятка благородных поколений. Колдун, похоже, разыскал эту клоаку и воспользовался ею для своих целей.

Охваченная любопытством, Магдалена подошла поближе и посветила факелом, но палач оттащил ее за руку.

— Осторожнее, — прорычал Якоб. — Эта дрянь вспыхнет, ты и глазом не моргнешь. А при том количестве, что здесь накопилось, вся гора может на воздух взлететь.

Он повернулся к столу, осмотрел ступки, реторты и тигли и задержал взгляд на книгах. Потом взял наугад особенно потрепанный том и пробормотал:

— Написана иероглифами. Похоже, очень старая. Странно, я такого никогда не видел…

Он отложил фолиант в сторону и потянулся за следующим. Этот тоже был написан на незнакомом Магдалене языке. В конце концов Куизль взялся за раскрытую перед ним книгу. Полистав переплетенный в кожу том, присвистнул сквозь зубы.

— Если бы я не знал заранее, что книгу эту написал полоумный убийца, то поклонился бы перед ним. Посмотри сама.

Магдалена с любопытством приблизилась и взглянула на искусно исписанные страницы: записи на латыни с размашистыми кроваво-красными буквами и инициалами, зарисовками кукол, человеческих конечностей и загадочных устройств, о назначении которых оставалось только догадываться. На других страницах значились странные формулы, расчеты и ряды чисел. Глядя на все это, дочь палача решила, что это сам сатана писал свою собственную библию.

— Поразительно, — прошептал Куизль едва ли не с благоговением. — Здесь собраны знания из всех тайных наук. Похоже немного на «Оккультную философию» Агриппы, только еще загадочнее. Я такого еще ни разу не встречал. Кто бы это ни написал…

Он замолчал и взволнованно ткнул пальцем в одну из последних страниц, на которой были нарисованы несколько молний, бьющих в крышу. Вдоль стены к человеческому эскизу тянулась то ли веревка, то ли проволока. Внизу значились три слова на латыни. Tornitrua et fulgura.

Гром и молния.

— Громоотвод Непомука! — выдавил палач. — Он рассказывал мне про него в подвале, помнишь? Именно таким он описывал и тогда, и слова на латыни те же. А это значит только одно…

Он принялся перебирать книги, пока не показал с торжествующим видом еще одну записную книжку.

— Ха, так я и думал! — воскликнул он. — Записная книжка Непомука. Я узнал ее по почерку.

Магдалена нахмурилась, едкая вонь мешала ей думать.

— Записная книжка Непомука? — переспросила она. — Но ведь он сейчас в Вайльхайме. Как же эта книжка могла сюда попасть?

— Непомук говорил тогда, что Виргилиус постоянно расспрашивал его об этом громоотводе, — задумчиво ответил Куизль. — У них даже до споров доходило, потому что Непомук не хотел ему ничего говорить. Виргилиус утверждал, мол, кому-то там захотелось поближе познакомиться с этими записями. Похоже, этот кто-то и выкрал книжку.

— Колдун! — У Магдалены мороз прошел по коже. — Думаешь, он убил Виргилиуса с послушниками, устроил так, чтобы Непомука отправили на костер, и все это ради громоотводов?

Палач покачал головой:

— Не знаю. До сих пор он делал все, лишь бы только добраться до облаток. Как это все связать? — Он вздохнул. — Жаль, что похищенного Виргилиуса нашли мертвым в колодце. Уж он-то нам что-нибудь рассказал бы на этот счет…

Магдалена собралась было с ответом, но из глубины коридора донесся вдруг шорох. Что-то шаркало по полу.

— Я так смотрю, к нам пришли, — проворчал палач и потянулся к дубинке, висевшей на поясе рядом с ножом. — Что ж, встретим гостя как полагается.

Обездвиженный, Симон смотрел на стоявшую посреди комнаты куклу. Внутри у нее скрипело и трещало, а сама она шевелила красными губами и говорила человеческим голосом.

— Этот яд удивителен, не правда ли? — спросила Аврора.

В высоком голосе слышалась странная хрипотца, даже визгливость. Симон уверен был, что где-то уже слышал его, но из-за страха не мог вспомнить, где именно.

— Он лежит у меня еще с поездки по Вест-Индии, — продолжала кукла. — Коренные народы используют его на охоте, в том числе и на людей. Вообще-то он вызывает мгновенную смерть, но, видимо, сказались последствия дальней дороги. Хотя так даже интереснее.

Аврора открывала и закрывала рот, словно ей не хватало воздуха.

— Я вот думаю, не испробовать ли мне свой эксперимент сначала на вас? Ведь в нынешнем вашем состоянии вы ничем не отличаетесь от безжизненной куклы. Интересно было бы посмотреть, удастся ли мне вдохнуть в вас жизнь. Но для этого, наверное, не найдется времени. Мгновение, когда окружающая природа и вера сливаются в столь неповторимом синтезе, слишком скоротечно.

Симон снова попытался приподняться с холодного, жесткого пола или хотя бы повернуть голову. Но ничего не получилось. Все тело парализовало, и куклу он видел лишь краем глаза. К тому же, охваченный ужасом, лекарь даже думать был не в состоянии.

«Это невозможно! — твердил он про себя. — Автомат не может думать и говорить. Или может?.. Неужели это и есть тот самый голем? Оживленный своим хозяином, которого сам же потом и убил?»

Симон уставился в потолок. Птичка все не умолкала. Лекарь понял наконец, что его так настораживало все это время. Приятный напев был не более чем последовательностью одних и тех же звуков, а серебряный соловей — всего лишь милой игрушкой. С полок на лекаря таращились мертвые черепа неведомых чудищ, а технические устройства среди них казались холодными и враждебными, словно с другой планеты.

Откуда-то из-за двери Симон уловил вдруг тихий плач. Кто-то хныкал знакомым до боли голосом, а когда лекарь узнал его, сердце едва не выскочило из груди.

Петер и Пауль! Господи, там мои дети!

Симон попытался позвать их по имени, но крик застрял в горле, и лекарь даже прохрипеть ничего не смог.

— О, кажется, малыши наконец проснулись, — снова заговорила улыбчивая Аврора. — Бояться нечего, мой верный помощник только накормил их булочками с маком. Дети мне пока нужны. Кто знает, что еще вздумается их упрямому дедушке, не так ли?

Голос стал еще визгливее и исполнился ненависти, неестественной для такой хрупкой куклы.

— Вы сами все затеяли! — кричала Аврора. — И что вам вздумалось соваться в дела, которые вас не касаются? Все, что мне было нужно, это облатки… Так нет же, вам непременно понадобилось уговаривать Мауруса, чтобы он позволил вам и дальше разнюхивать!

Плач становился громче: похоже, он доносился из соседней комнаты. Петер заревел во весь голос, а затем и маленький Пауль начал звать маму. У Симона разрывалось сердце. Дети были до смерти напуганы, вот они, рядом, а он не может им помочь!

— Бедняжки! — Голос у Авроры исполнился сочувствия, хотя сама кукла продолжала улыбаться. — Детки зовут маму, дрянь эту… Помощник мой три раза чуть не убил ее. Сначала на башне, потом из духового ружья и, наконец, мешком с известью. Разве нельзя было внять моим предостережениям? Но она, похоже, упрямица не меньшая, чем ее отец…

Впервые за все это время Симон кое-что заметил. До сих пор он видел Аврору лишь краем глаза, и лицо ее было слишком размыто. Но теперь ему удалось повернуть голову на несколько миллиметров, и он разглядел куклу немного отчетливее. То, что он увидел, заставило его содрогнуться.

Аврора продолжала раскрывать рот, даже если не говорила.

— Думаю, пора детям увидеться с папой, — донесся голос со стороны автомата. — Как ты считаешь, Аврора? Ты подождешь тут, а я выпущу малышей из клетки? Интересно, что они скажут про папу, от которого толку не больше, чем от куклы…

Послышались шаги. Автомат продолжал двигать челюстью. Где-то сбоку мелькнула тень и скрылась в соседней комнате.

Аврора скрипела и лязгала, губы ее непрестанно двигались. Но она молчала.

Все это время с Симоном говорил ведьмак.

Магдалена затаила дыхание и прислушалась. Из коридора снова послышался шорох. Они по-прежнему стояли с отцом в канализации бывшей крепости. Куизль спешно сунул в мешок тетрадку Непомука и книгу со странными записями, после чего внимательно прислушался к шуму.

— Не приближается, — пробормотал он. — Судя по звуку, там кто-то двигает тяжелые ящики. — Двинулся к выходу. — Идем посмотрим. Может, колдун решил свою лабораторию свернуть да и сбежать от нас…

Они двинулись друг за дружкой по низкому коридору. У Магдалены было такое чувство, будто они обошли уже всю долину. Где они теперь находились? Под монастырем? Или где-то под лесом? Уму непостижимо, как отец мог еще здесь ориентироваться. Якоб явно не помещался в низких и тесных проходах. Он без конца обтирался о камни, так что рубашка и штаны перемазались известью, грязью и каменной пылью.

Шорох становился все громче; казалось, он раздавался прямо над ними. Они обогнули очередной выступ и резко отшатнулись.

Они зашли в тупик.

Магдалена уставилась на гранитную стену. По камню стекал тоненький ручеек и собирался в грязную лужу под ногами, да мелкие камешки сыпались на пол.

— Замечательно! — просипела Магдалена. — В тупик зашли. Лучше бы вернуться и…

Она замолчала, заметив, как отец прижал палец к губам и многозначительно показал наверх. Женщина запрокинула голову: над ними нависла каменная плита. В отличие от окружающей породы она казалась слишком светлой, словно ее установили туда совсем недавно. С другой стороны доносился шорох.

— Я, кажется, знаю, где мы теперь, — прошептал палач и указал на гранитные стены вокруг. — Если раньше это был туннель из крепости, то мы стоим прямо под бывшим подвалом главной твердыни.

Он уставился в пустоту, потом продолжил тихим голосом:

— Во время войны, в Саксонии, мы и сами как-то выкуривали одну крепость. Вот была резня! Последние защитники оказались упрямее любого осла и заперлись в донжоне. А когда через пару недель мы взяли наконец башню приступом, внутри никого не было. Все сбежали по такому вот туннелю.

— И что ты предлагаешь? — нетерпеливо спросила Магдалена. Ей не нравилось, когда отец начинал рассказывать о своих военных похождениях. — У нас вряд ли получится, как вы тогда, с воплями ввалиться в подвал и всех порубить. К тому же плита на вид слишком уж толстая.

Палач пожал плечами.

— Отец твой, конечно, далеко не юнец, — проворчал он. — Но раз уж я еще в состоянии держать меч на эшафоте, то и чертову плиту поднять смогу. Отойди-ка.

Куизль закрепил факел в расщелине и огляделся в поисках камней побольше, после чего принялся складывать их в кучу и при этом перемазался еще сильнее. Когда груда камней стала достаточно высокой, палач осторожно забрался на нее и уперся руками в плиту. Магдалена напряженно и одновременно с ужасом следила за его действиями. Она то и дело прислушивалась, не донесется ли среди стука и шороха детский плач, но для этого было слишком шумно.

— А если колдун, или кто там еще, увидит, как ты сдвинешь плиту? — спросила она со страхом.

— Умные-то все какие… — просипел палач; вены жгутами выступили у него на запястьях, пот ручьями стекал по запачканному грязью лбу. — Придумай что получше или помалкивай!

Через некоторое время плита со скрежетом приподнялась, и палач отодвинул ее немного в сторону, после чего властно подозвал Магдалену.

— Живо! Залезай мне на плечи и посмотри, что там происходит! — прошептал он.

Дочь палача помедлила, но все-таки забралась отцу на плечи, как любила делать в детстве. Плечи у Куизля по-прежнему были мощные и широкие, как у вола. Магдалена качнулась, затем выровнялась и выглянула через открытый проем.

— Ну? — прошипел Куизль снизу. — Видишь детей?

Потребовалось какое-то время, прежде чем женщина свыклась после темного туннеля с ярким светом. Наконец-то она различила просторную, округлой формы комнату: стены из грубо вытесанных гранитных блоков, из них же выложен и куполообразный, высотой в три метра потолок. В свете по меньшей мере десятка факелов раскинулся хаос из ящиков, сундуков и столов с расставленными на них трудноразличимыми предметами. Среди ящиков сновали трое мужчин в черных рясах: вероятно, здешние монахи.

Двое из них как раз заколотили один из ящиков и потащили его по витой каменной лестнице, высеченной в граните и ведущей к проходу под потолком. Третий проверял содержимое еще открытых ящиков. Все трое стояли к Магдалене спиной, и она не видела их лиц. Сдвинутую плиту посреди комнаты, наполовину скрытую за ящиками, никто не заметил.

— Пошевеливайтесь вы! — взвизгнул тот, что ближе всех стоял к Магдалене, и тяжело оперся на ящик; похоже, работа давалась ему с трудом. — Подниматься уж надо, скоро служба начинается.

— Если бы ты помог нам, то мы давно бы все закончили, — отозвался с лестницы один из монахов. — К тому же я тебе раз десять уже говорил, что не потерплю от тебя приказов!

— Ага, а кто же предложил вынести все отсюда? — огрызнулся первый. — Ты предложил, ты, трусишка! — Он истерически рассмеялся и добавил тоненьким голоском: — Ой, я уже слышу голема! Он подкрадется и заберет нас!

— Прекрати! — вмешался второй монах на лестнице.

Голос у него был плаксивый, как у ребенка. Магдалене показалось, что она его уже слышала.

— Ты… я боюсь. Там, внизу, что-то есть, я это чувствую. И… не стоит будить его без причины.

Он вдруг выпустил сундук и упал на колени. Второму монаху стоило немалых трудов удержать тяжелый ящик в одиночку.

— Пресвятая Богородица, а если все эти слухи про голема не врут? — запричитал коленопреклоненный. — Как там написано в старинных преданиях? Существо из грязи и глины, оживленное заклятием проклятого раввина… Уверен, в таких вот подземельях голем чувствует себя как дома. Давайте помолимся, и потом…

В тот же миг второй монах громко выругался, и тяжелый сундук выпал у него из рук. Он скатился с лестницы, несколько раз перевернулся и в конце концов развалился на части в паре шагов от каменной плиты. По полу дождем рассыпались осколки, кости и обрывки материи.

Прямо перед Магдаленой упало золотое распятие. Падение не прошло для него бесследно: крест погнулся, и верхний слой местами облупился.

Под ним виднелась зеленая от времени медь.

— Реликвии! — закричал человек у подножия лестницы. — Драгоценные реликвии! Ты, дурак суеверный, из-за тебя столько работы насмарку!

Магдалена стала тереть глаза от пыли, а отец внизу топтался, как упрямый тяжеловоз.

— Проклятие! — прошипел палач. — Что там происходит? Говори уже!

— Я… не совсем уверена, действительно ли кто-то из этих троих колдун, — прошептала Магдалена. — Но мы хотя бы распутали очередную загадку монастыря. Реликвии…

Она поняла, что стоявший рядом монах ее услышал, и замерла.

— Что, черт возьми… — процедил он.

Двое других тоже уставились на Магдалену с таким видом, словно им явилось чудище из преисподней. Дочь палача разглядела наконец в свете факелов их лица и вскрикнула в ужасе.

Перед ней стояли брат Экхарт, приор Иеремия и старый, сгорбленный библиотекарь.

— Это… это же та самая палачка! — выдавил приор, оправившись от испуга. — Что она здесь забыла?

— Какая разница, она видела нас, — грозно проговорил библиотекарь. — А это плохо, очень плохо.

Он подумал немного, затем подозвал толстого брата Экхарта.

— Взгляни, брат: это никакой не голем, а всего лишь грязная девка. Бери ее, как ты уже поступал с другими шлюхами. — Голос у библиотекаря стал тихим, даже вкрадчивым. — Дай волю дьявольскому влечению, Экхарт. Она этого заслуживает. Приор сам отпустит тебе этот грех. А мы устроим так, чтобы эту грешницу никогда уже не нашли.

Страх в глазах Экхарта исчез и уступил место гадкой ухмылке.

— Ты прав, Бенедикт, — ответил келарь тихим голосом и облизнул толстые губы. — Я уже говорил этой распутнице, что ей нечего терять. Что ж, не желаешь слушать, придется испытать…

Онемев от ужаса, Магдалена смотрела, как тучный монах стал спускаться по лестнице; он вытянул перед собой бесформенные ручищи и беззвучно шептал молитву.

В это мгновение женщина почувствовала, как начала медленно подниматься: отец схватился за края отверстия и стал подтягиваться вместе с ней на плечах. Для монахов в старом подвале это выглядело так, словно она, подобно ангелу, медленно воспаряла.

— Какого черта… — начал брат Экхарт.

Но тут из провала показался запачканный грязью и известью палач. Он хрипел и рычал, словно подстреленный медведь.

— Господи, голем! — завопил толстый монах и отступил на пару шагов. — Это и вправду голем, он выбрался из преисподней!

Наконец Куизль поднялся настолько, что Магдалена смогла соскочить с его плеч. Он полностью вылез из проема и встал перед монахами во весь свой рост. Гигант шести футов, покрытый грязью и глиной. Даже на лицо налипли бурые комья.

Всем своим видом палач походил на порождение ада.

Аврора молча следила за отчаянными попытками Симона пошевелиться.

Между тем ему удалось повернуть голову настолько, что стало видно расположенную напротив него дверь. Распахнутые глаза пересохли так, что их уже жгло, но Симон продолжал смотреть на дверной проем. Из коридора послышались семенящие шаги, а после появились Петер и Пауль. Лица у них были красные, зареванные, рубашки изорвались, но сами дети казались невредимыми.

— Папа! — крикнул Петер и засеменил к лекарю.

Он вытянул маленькие ручонки, словно ждал, что отец сейчас же вскочит и заключит его в объятия. Но Симон только лежал и судорожно кривил лицо.

— Папа? — Петер встал перед ним и коснулся пальчиками его залитого потом лба. Лекарь все таращился на сына. — Папа, ты спишь?

Маленький Пауль тоже добрался до папы. Он забрался Симону на грудь и прильнул к нему головой. Обычно лекарь принимался поглаживать сына до тех пор, пока тот не засыпал. Но теперь он лежал под Паулем, как кусок мяса. Ребенок заплакал.

— Не грустите, детки, — послышался хриплый голос из коридора. — Вам еще многое нужно усвоить. Каждый рано или поздно умирает, и ваш отец в том числе. Но вы хотя бы можете вдоволь на него насмотреться и запомнить. Я тоже когда-то долго смотрел на возлюбленную, пока Господь не забрал ее. Но в этот раз я перехитрю Его. Скажите папе «пока», вам пора уходить.

Голос стал громче, так как неизвестный вошел в комнату. Он прошел мимо лекаря боком, так что Симон лишь в последний момент смог разглядеть его лицо.

В этот раз, когда лекарь попытался закричать, из горла у него вырвался тихий свист. Его охватил такой ужас, что даже паралич на мгновение отступил.

Человек над ним словно явился из преисподней.

Одновременно с чувством благоговения и ужаса Магдалена смотрела, как отец замахнулся дубинкой и грозно шагнул к брату Экхарту.

— Где дети? — проворчал Куизль. — Отвечай, монашка жирная, пока я всех вас в ад не отправил.

— Ка… какие дети?

Брат Экхарт явно растерялся. До сих пор он твердо был убежден, что перед ним самый настоящий голем. Но теперь этот голем обратился к нему со странным вопросом, да еще и на тягучем баварском. Магдалена буквально слышала, как шевелились извилины в маленьком монашеском мозгу.

Старый библиотекарь между тем взбежал по лестнице и теперь изумленно взирал вместе с приором на зрелище у себя под ногами. В конце концов он зашелся истерическим смехом.

— Экхарт, чтоб тебя! — выкрикнул он. — Никакой это не голем. Это тот самый палач, которого я застукал в келье Лаврентия. Упрямый палач из Шонгау, человек из плоти и крови! Я уж и сам чуть было не поверил во всю эту чепуху насчет голема…

Приор между тем тоже совладал с собой. Он тревожно оглянулся на выход, словно раздумывал, не убежать ли ему просто. Но потом он, казалось бы, набрался смелости, порылся за пазухой и внезапно выхватил пистолет.

— Стой, где стоишь, палач! — крикнул он с лестницы. — Мы не для того вкалывали столько лет, чтобы грязный деревенщина нам все загубил. Еще шаг, и я застрелю тебя, как бешеную собаку!

Старый библиотекарь поначалу изумился выходке своего собрата, но теперь губы его растянулись в тонкой улыбке.

— Иеремия, ты посмотри-ка, — протянул он. — Такой решимости я от тебя не ожидал. Быть может, все эти годы я тебя недооценивал… Откуда, интересно, у нищего монаха такой пистолет?

— Неважно, — огрызнулся приор. — Главное сейчас, чтобы эта шлюха и ее отец нас не выдали. Так что опусти дубинку, палач.

Все это время Куизль молча слушал бенедиктинцев; наконец он опустил дубинку, отступил на шаг и проворчал:

— Неплохая игрушка, монашек. Настоящий фландрский пистолет, если я ничего не путаю. Наверняка кучу денег стоит. Жаль только, пуля там одна, а нас двое…

— С девкой Экхарт и сам справится, — прошипел приор и кивнул на толстого келаря, который по-прежнему топтался у лестницы. — Он ведь так обрадовался девчонке. Не будем же его разочаровывать.

Магдалена до сих пор наблюдала за бенедиктинцами из-за ящика, теперь же гневно шагнула в их сторону.

— А я за образцовых монахов вас приняла! — бросила она приору. — Такую вот любовь к ближнему завещал нам Иисус? Чтобы один другого мог насиловать, а потом взять и застрелить?

— Молчи, женщина! — вмешался брат Бенедикт. — Ты не поймешь.

— Это я-то не пойму?

Магдалена показала на множество ящиков вокруг. Она уже разглядела в свете факелов ржавые распятия, челюстные кости, камушки из цветного стекла и кубки из дешевой жести.

— Прекрасно я понимаю. Вы подделываете здесь реликвии! Понятия не имею, для чего они вам, но вряд ли вы расставляете подделки в собственной часовне.

Библиотекарь снова рассмеялся:

— Что я говорил, палачка? Тебе этого не понять.

Магдалена взглянула на него с изумлением:

— То есть…

— То есть эти трое продают настоящие реликвии, а подделки выставляют в сокровищнице, — перебил ее отец и взмахнул для пробы дубинкой. — Верно я говорю? Вы, значит, переводите в деньги все эти чудесные кубки, дароносицы и распятия, а верующие молятся в Андексе жестяному обрезку?

Магдалена оглядела столы, заваленные цветным стеклом и лоскутами; взгляд ее остановился на жаровне. Справа от нее стояли небольшие меха, а рядом лежали несколько каменных форм, и в них отсвечивало золото.

— Вы… просто переплавляете кубки и дароносицы? — воскликнула она в ужасе. — Уничтожаете все святыни Андекса и продаете их вместо обычного золота? И в сокровищнице хранятся простые подделки?

— Невежда! — Приор нервно завращал глазами. — Разумеется, не все. Ты хоть знаешь, сколько там накопилось реликвий? Сотни! Никто и не заметит, если мы подменим несколько ларцов дешевыми жестянками. А кости и тряпье кладем обратно. Если хотите, мы меняем лишь оболочку, а содержимое остается прежним.

Он широко улыбнулся, удерживая палача на прицеле. Магдалена буквально чувствовала, как приор наслаждался происходящим. Пистолет вселял в него небывалую самоуверенность.

— Мы не придумывали этого заранее, поверьте, — продолжил брат Иеремия извиняющимся голосом. — Во время войны нам с Бенедиктом постоянно приходилось прятать реликвии. К нам то и дело заявлялись толпы солдат в поисках наших святынь. Мы размещали сокровища в подвалах монастыря и в пивном погребе наткнулись однажды на замурованный проход. Мы проломили его, и он привел нас прямо сюда.

— В разрушенную цитадель андексской крепости, — пробормотала Магдалена. — Сколько же тут всего таких подземелий?

— Мы не проверяли, — ответил библиотекарь и устало потер глаза. — Нам не было до этого дела. Мы просто обрадовались, что на время войны отыскали хороший тайник для реликвий.

Голос у него стал вдруг визгливым, глаза вспыхнули ненавистью.

— Но хуже вражеских были собственные солдаты! Курфюрст постоянно требовал денег на свои походы. А нам их откуда взять? Поэтому мы переплавили несколько святынь и заменили их дешевой жестью и стеклом. Никто ничего не заметил. Наоборот! Чем ужаснее становилась война, тем больше к нам стекалось паломников. Им все равно, перед чем молиться. Золото или жесть, главное — вера!

— А после войны вы не стали останавливаться и набили собственные карманы деньгами, — фыркнул палач. — Жулье монастырское! Знаю я вашего брата.

Он недоверчиво покосился на пистолет, но брат Иеремия не сводил с палача взгляда.

Старый библиотекарь сочувственно улыбнулся:

— Я и не сомневался, что безродный палач рассудит именно так. Но раз уж тебе так хочется знать, то нет, мы не набивали деньгами собственные карманы. Мы покупали на них книги, бесценные знания, которые иначе пропали бы. И мы копили средства, чтобы сделать из этого монастыря что-то стоящее. Совсем скоро мы сможем начать строительство. Верно, брат Иеремия?

Приор кивнул.

— В войну мы усвоили, что вера ничего не стоит. Что толку оттого, что весь этот хлам пылится в сокровищнице? Несколько раз в год мы показываем что-нибудь с эркера, люди радуются и ревностно молятся, хотя перед ними всего лишь стекло и кусок жести. И они обрадуются еще сильнее, когда монастырь засверкает в новом блеске. Мы помогаем Божьему промыслу.

Куизль громко рассмеялся.

— Проклятие, вы ведь и сами уверены в своей правоте, не так ли? — спросил он насмешливо. — Вы настолько тупы, что и не заметили, как отдалились от Христа; одной ногой стоите в аду, но всерьез думаете, что трудитесь во благо… — Якоб угрюмо кивнул. — На эшафоте с такими труднее всего. Они до конца верят, что совершили что-то хорошее.

— Мне нет дела, что ты там думаешь, палач! — закричал приор. — Мы почти у цели! Я так долго мечтал стать настоятелем, все говорило в мою пользу, а они взяли и прислали из Зальцбурга брата Мауруса… Безобразие! Но под моим началом монастырь будет процветать. Ну, Экхарт, хватай уже девку и…

В тот же миг палач бросился вперед и врезался плечом в келаря. Толстяк испуганно хрюкнул, отшатнулся и врезался в стол, опрокинув его вместе с камушками и костями.

— Хватай его, Экхарт! — завизжал библиотекарь. — Он не должен уйти от нас!

Монах быстро поднялся, глаза у него злобно засверкали. Падение словно пробудило в нем давно забытые воспоминания о трактирных потасовках и драках. И вообще, чувство у Магдалены было такое, что прежде чем постричься в монахи, жизнь он вел далеко не христианскую. Лысый, с бычьей шеей и жирными, но мускулистыми руками Экхарт походил не на монаха, а скорее на портового драчуна. Он с ревом бросился на Куизля. Тот ловко отскочил, но Экхарт успел врезать ему в бок. Магдалена с ужасом увидела, как отец оступился и с трудом успел удержаться за сундук.

«Отец и вправду уже немолод, — подумала она. — Еще пару лет назад он этого жирдяя по всему подвалу протащил бы…»

Куизль словно прочел ее мысли и упрямо поднялся. Затем перехватил дубинку, засопел, как бык, и двинулся на келаря.

— Начинай молиться, монах, — прорычал палач. — Можешь больше не хлестать себя плеткой, сейчас я сам из тебя все грехи выбью.

Брат Экхарт с ненавистью уставился на Куизля, пошарил у себя за спиной, схватил со стола золотое распятие и выставил перед собой.

— Хоть ты и не голем, все равно явился из ада! — прошипел он. — Vade, Satanas, vade! Сдохни!

Монах с ревом поднял распятие и обрушил его на голову Куизлю. Но палач в последний момент увернулся, взмахнул дубинкой и со всей силы врезал келарю по макушке.

Монах рухнул, словно подкошенный. Кровь брызнула на пыльный пол, брат Экхарт дернулся в последний раз и закатил глаза. Палач вытер пот со лба.

— Радуйся, монах, что все позади теперь, — прохрипел он. — За подделку реликвий помирать пришлось бы очень долго.

Магдалена во время схватки спряталась за ящиком. Только она собралась выбежать на помощь отцу, как чья-то рука обхватила ее сзади за шею и к правому виску прижалось что-то холодное и твердое.

— Опусти дубинку, сейчас же! — прошипел приор. Незаметно для всех он спустился по лестнице и приставил пистолет к виску Магдалены. — Иначе дочь твоя вперед тебя в аду сгорит!

Куизль повернулся на голос. Увидев пистолет, направленный на дочь, он тут же опустил дубинку, и женщина поняла, что теперь он действительно испугался.

— Послушай, приор, — начал Куизль, с трудом сдерживая ярость. — Мне все равно, что ты сделаешь со мной. Я свое прожил. Но дочь мою не трогай!

— Вот ты и попался! — рассмеялся брат Бенедикт.

Он выглянул, точно голодный ворон, из-за плеча приора и взглянул на мертвого келаря.

— Его-то не жалко, развратника жирного! — фыркнул библиотекарь. — Скверный был человек, да и больной, но пригодился нам, чтобы тяжелые ящики таскать. Как и Лаврентий… У наставника золотые руки были, только у него получалось превращать жесть и стекло в подлинные святыни. — Он вздохнул. — Настоящий мастер! Жаль, что он нас покинул.

— Можешь не прибедняться! — просипела Магдалена.

Приор с такой силой вдавил пистолет ей в висок, что по щеке у нее тонким ручейком потекла кровь. Но Магдалена невозмутимо продолжала:

— Может, вы сами и прикончили брата Лаврентия, потому что он испугался и хотел сдать вас.

— Вот тут ты ошибаешься, — спокойно ответил библиотекарь. — Мы и сами не знаем, кто сотворил такое с бедным Лаврентием.

Он кивнул на дыру в полу:

— Что-то скрывается в этих подземельях. Мы закрыли проход плитой, но вам вздумалось ее убрать. Вы же сами оттуда поднялись; может, скажете, что увидели в туннелях?

— Во всяком случае, ни голема, ни колдуна там нет, — угрюмо пробасил палач. — Я разыскиваю своих внуков, вот и всё.

— Своих… внуков? — Библиотекарь на мгновение растерялся, а потом утробно загоготал. — Ха, только не говори, что вы все это устроили, потому что от безмозглой дурехи сбежали ее сорванцы!

— Их похитил колдун, старый ты дурак! — крикнула с яростью Магдалена и заплакала от злости. — Если вы тут ни при чем, то кто же тогда колдун? Кто знает, что этот полоумный делает с моими детьми?

Но брат Бенедикт надрывался от хохота, и смех его разносился по подвалу. Наконец он успокоился и вытер выступившие слезы.

— Великолепно, — простонал он. — Значит, вы и вправду думали, что колдун — кто-то из нас, а мы считали, что это кто-то из вас! И пока мы тут режем друг друга, настоящий колдун спокойно себе разгуливает… Нет, это и вправду великолепно!

Магдалена засомневалась. Непохоже, чтобы библиотекарь что-то задумал.

— И… насчет пропавших и снова найденных облаток вы тоже ничего не знаете? — спросила она нерешительно.

— Господи, нет! — Брат Бенедикт пожал плечами. — Какой нам прок от горстки старых облаток? Их же не переплавишь. Правда, должен вас разочаровать. Облатки до сих пор не нашлись. Дароносица, которую бедняга Лаврентий принес из леса, оказалась пустой.

— Так я и думал, — проворчал палач. — Колдун уже вынул облатки. Вот только на что они ему сдались?

— А этого, друг мой, тебе уже не узнать, — прошипел Иеремия и направил пистолет Куизлю в лицо. — Ты прав, пуля всего одна. Но с твоей дочерью мы и без тебя справимся. Странное дело, но мне все это начинает даже… нравиться.

Он быстро схватил со стола тонкий стилет и приставил к горлу Магдалены.

— Девку мы, может, еще оставим на время. А вот тебе, палач, пора отправляться в ад. Счастливой дороги.

Раздался щелчок. В ожидании смертельного выстрела Куизль метнулся в сторону, но выстрела не последовало.

Вместо этого приор в ужасе уставился на арбалетный болт, пронзивший плечо. Пальцы его бессильно разжались, и пистолет со звоном стукнулся об пол. У старого библиотекаря внезапно побледнело лицо, а сам он уставился на лестницу, ведущую к выходу.

— Не убивайте их. Они нужны мне живыми.

Голос донесся с лестницы. Магдалена оглянулась и увидела четверых солдат в мундирах, которых она прежде никогда не встречала. На кожаных кирасах красовались гербы с золотым орлом на черном поле. Двое из мужчин держали арбалеты, направленные на бенедиктинцев.

Между ними стоял граф Леопольд фон Вартенберг.

— Ты посмотри, вот мы и разыскали логово осквернителей, — бросил он невозмутимо. — Палачу в Вайльхайме грех жаловаться на заработок в этом году. Для столь мерзкого преступления простого костра явно не хватит.