А ее вскоре закончился, а сразу за деревьями раскинулось поле, огромное, невероятно белое по сравнению с ночным черным небом. Ведьма, сделав в воздухе короткий полукруг, выпрямилась. Это значило, что полет подошел к концу. От радости Генриху захотелось петь, но он сдержал себя: когда такое было, чтоб Герои распевали песенки? Да и потом, Генрих не знал ни одной подходящей к моменту песни. Ведь не станешь же напевать в рыцарских доспехах рок-н-ролл или что-то в этом роде. Это было бы смешно и глупо. Поэтому Генрих молча и терпеливо дождался, пока послушная воле хозяйки метла медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха, опустится, а когда до земли осталось не больше метра, разжал пальцы и повалился на снег с неописуемым облегчением. Рядом шлепнулся обессиленный глюм.
«Как хорошо, что Капунькис полетел со мной, — подумал Генрих, с благодарностью глядя на малыша. — Но самое замечательное — полет не затянулся. Уж до чего поганое дело лететь на метле! Если повезет и я останусь живым, никогда больше с ведьмами не полечу!»
Только теперь ведьма оглянулась. Глюма она не заметила, а лежащему без сил Герою сказала:
— Это ничего, что вас укачало. К полету на метле надо привыкнуть. В следующий раз будет легче.
Ведьма к чему-то тревожно принюхалась. Лицо ее сделалось испуганным.
— Безе-Злезе уже недалеко: я ее чую. Готовьтесь, господин Герой, — крикнула она и умчалась прочь.
Капунькис со стоном поднялся на ноги.
— Спасибо за помощь, — сказал Генрих.
— Не стоит благодарностей… Куда это нас затащила старуха, размалеванная хуже куклы? — крутя головой во все стороны, сказал глюм.
Генрих встал, приподнял забрало шлема и осмотрелся. Они находились посреди заснеженного, ровного, как поверхность стекла, поля. Сзади и далеко-далеко впереди темнел лес. Стоя по щиколотки в снегу, Генрих почувствовал себя беззащитным и беспомощным. Ему никогда еще не было так страшно.
— А снегу сколько нападало! — недовольно вздохнул Капунькис. — Можно подумать, он нам нужен. И это что, всего за несколько дней?
Мальчик посмотрел на глюма. Конечно, ожидать от малыша большой помощи в бою не приходится… Но сейчас не это было главным. Сознание того, что рядом находится друг, было само по себе величайшей поддержкой.
Капунькис деловито развязал мешочек, натянул на себя кольчужную рубашку, стал ладить к поясу ножны с кинжалом.
Было морозно, но волшебные доспехи защищали Генриха от холода, а может, ему просто было жарко от страха. Мальчик вытащил из ножен меч, воткнул его в землю и, опершись на рукоять, стал ждать своей гибели. Он нисколько не сомневался, что жизнь его подходит к концу: уж если драконы не смогли одолеть чудовище, то какому-то мальчишке это тем более не по силам.
Время шло, а противник все не появлялся. «Должно быть, сейчас перевалило за полночь, — подумал Генрих. — Любопытно, с какой стороны появится богиня Удгарда? А может, она вовсе не появится? Это было бы здорово. Ведь колдовство Каракубаса тоже может дать осечку. Ведь так?»
Кого в эти минуты меньше всего беспокоила Безе-Злезе, так это Капунькиса. Шлем, похожий на кастрюлю с тремя оплавившимися ножками, то и дело наползал малышу на лоб, и глюм, без конца его поправляя, на чем свет стоит клял гномов.
— Вот скажи, — вдруг обратился Капунькис к Генриху. — Разве можно сражаться, имея на голове такой дурацкий шлем?
Генрих промолчал. Шлем глюма его совершенно не интересовал. «Страшно-то как, — думал мальчик. — И это ж надо — самому вызваться на гибель!.. Ну появится эта Безе-Злезе, что я должен сделать? Куда бить-то ее? Какое место у нее самое уязвимое? Живот? Голова? Пятка, как у Ахиллеса?»
— А вот представь, вдруг закроет мне эта железяка глаза? Так я даже не успею разглядеть Безе-Злезе, как она проглотит меня! — продолжал возмущаться Капунькис. — Нет, уж лучше я сниму шлем.
Мороз становился все сильнее. Поднялся ветер. Завывая и взметая снег, он закружил вокруг Генриха и его друга, как пес, который хочет, но боится укусить. С севера, закрывая непроглядной чернотой и без того темные небеса, стала наползать туча. Когда она закрыла собой все небо, вой ветра и все звуки вокруг стали другими, как будто туча была не тучей, а огромной банкой, плотно накрывшей поле.
Опасливо поглядывая вверх, Капунькис нервно вышагивал взад-вперед. Малышу очень хотелось скрыть свой страх, он даже молчал, что было на него совсем не похоже, но площадка утоптанного снега вокруг него увеличивалась ежесекундно, и, задержись Безе-Злезе еще на часок, снег на всем поле превратился бы в плотную корку. Глядя на мохнатого человечка, Генрих подумал, что должен уговорить его отправиться в укрытие, ведь Капунькис в Герои не записывался, а следовательно, погибать ему незачем.
— Знаешь, Капунькис, я тут подумал и решил, что без тебя мне будет удобней сражаться, — сказал Генрих.
— А? — встрепенулся глюм. — Ты что-то сказал?
— Понимаешь, когда идет настоящая битва, Герою некогда оглядываться по сторонам. И мне было бы легче, если бы ты в это время сидел в засаде…
— Я? В засаде? — возмущенно пискнул глюм. — Как трус, значит? Как ты только мог подумать, что я брошу тебя!
Глюм обиженно повернулся к Генриху спиной.
— Разве я предложил тебе трусливо бежать? Нет. Я хочу, чтоб ты понял вот что: сражаясь в одиночку, Герой думает только о себе, и поэтому ничто не отвлекает его от врага. А если рядом будешь ты, мне придется думать о том, чтоб тебе помочь…
— И не надо мне помогать, у меня самого меч есть! — буркнул глюм. Он воинственно взмахнул своим мечом, который на самом деле был кинжалом размером в две человеческие ладони. — Я сам кому хочешь помогу!
— Это я знаю. Но скажи, если б рядом был Бурунькис, тебе б спокойней дралось?
Глюм на мгновение задумался.
— Нет. Я бы только и думал, что ему угрожает опасность. Бурунькис ведь совсем не умеет драться, он только виду на себя важного напускает. Но я-то его знаю, я его люблю, как же я позволю ему погибнуть? Нет, ты глупость сказал. Рядом с Бурунькисом я бы вообще не смог драться. Я бы все время смотрел в его сторону, — сказал он.
— Вот видишь! — с облегчением вздохнул Генрих. — А ведь я тебя тоже люблю, и поэтому, если хочешь мне действительно помочь, отправляйся в засаду… Ну а если мне придется совсем уж туго, тогда и явишься на помощь. Вот уж неожиданность будет для Безе-Злезе!
— Думаешь? — спросил Капунькис.
— А то!
— Наверное, ты прав. Так будет лучше. Но я недалеко залягу в засаде, вон за той елкой. Хорошо?
Генрих кивнул.
— Так я пошел? — с надеждой спросил глюм.
— Да-да, иди.
Капунькис вздохнул и поплелся к невысокой густой елке.
Проводив друга взглядом, Генрих повернулся лицом к черной туче. Почему-то ему казалось, что Безе-Злезе должна появиться именно из нее. Мальчик с грустью подумал: «Как она хоть выглядит, эта Безе-Злезе? Хотелось бы знать, она вначале меня убьет, а потом съест, или сразу проглотит? Хотя разница, в общем-то, небольшая».
И как только мальчик подумал это, черную тучу над его головой расколола молния, а от раздавшегося грома содрогнулась земля. Ветер закрутился над равниной с еще большей силой, во многих местах он содрал с земли снег, и там зачернели черные прогалины. Со стороны леса донесся жуткий волчий вой, а откуда-то сверху ему ответил противный лающий смех. В том месте, где молния разорвала тучу, блеснул огромный серебристый рог, и Генриху вдруг подумалось, что сверкание, которое он принял за молнию, и было этим рогом. Безе-Злезе проломила им тучу, как скорлупу, и теперь выбиралась из «яйца». Рог несколькими могучими ударами раздвинул щель, и из нее появилась бугристая, похожая на жабью огромная голова. Под самым рогом чудовища находился один-единственный глаз, как у циклопа. Этот глаз был красным и пылал, точно выхваченный из костра уголь. Безе-Злезе глянула на Генриха и снова расхохоталась.
Если раньше мальчику было просто страшно, то теперь он почувствовал такой ужас, что душа ушла в пятки. Генрих застыл на месте, как каменная статуя. Сердце стучало так, что казалось, доспехи вот-вот развалятся на куски.
Тем временем Безе-Злезе стала выбираться из своего логова. Вначале она поставила на землю одну лапу, потом другую. Каждая из лап походила на небоскреб и была покрыта длинным слипшимся мехом. Лапы имели суставы, как у насекомых, а когти, царапая землю, оставляли рытвины, по которым могли бы течь реки. Верхнюю губу чудовища задирали желтые клыки, из приоткрытой пасти Безе-Злезе капала слюна. Падая, капли слюны с шипением прожигали в земле черные воронки. Бородавчатая голова БезеЗлезе в отличие от ее тела, покрытого, словно струпьями, клочьями шерсти, была гладкой и лысой. На этой голове устроили себе гнездовье стаи птиц, похожие на воронов. Но только вороны в сравнении с ними выглядели не больше муравьев. Генрих был уверен, что подобные птицы-великаны в его мире не водятся. Время от времени черные стаи с каркающим криком взвивались вверх и, сделав зловещий круг над заснеженным полем, возвращались на голову Безе-Злезе.