Мы живем в эпоху изучения иностранных языков. Витрины книжных магазинов заставлены десятками учебников, грамматик, словарей, методических разработок и ученых монографий по иностранным языкам. И я вношу скромную лепту рассказом о попытках выявить звуковой состав соловьиного языка, заложить основы собачьей грамматики и зафиксировать обезьянью лексику. Греческая мифология донесла до нас веру древних в то, что у животных есть свой язык, подобный человеческому, на котором они и общаются между собой, и что есть люди, способные с помощью ворожбы или секретных снадобий этот язык понимать. Тиресий, например, получил этот ценный дар от Афины Паллады как бы в утешение, когда был ослеплен. Спящему Меламподу змеи прочистили уши своими языками, и, проснувшись, он стал понимать щебетание птиц. Философ Демокрит сам нашел чудодейственное средство: есть, оказывается, такие птицы, из крови которых, если ее размешать, рождаются змеи и если этих змей съесть, то будешь понимать птичий язык. Но даже легковерный Плиний, рассказавший эту историю, считает ее глупой выдумкой.

Греческие писатели не были так недоверчивы, как римские. Филострат, биограф Аполлония Тианского, без сомнения рассказывает, что когда Аполлоний прогуливался однажды со своими учениками по крепостной стене, неподалеку как бы второпях приземлился среди своих собратьев воробей, что-то прочирикал, после чего все воробьи тут же снялись и улетели; и мудрец сказал ученикам:

«Этот воробей сообщил своим, что какой-то человек вез на осле просо, осел упал, мешок лопнул, и теперь там вся земля усеяна просом».

Пораженные ученики убедились, что это действительно так. Легенды не пощадили и Пифагора. Гуляя как-то по полю неподалеку от стада коров, он заметил, что пастух уснул, а одна из коров забрела в пшеницу. Философ разбудил пастуха и сказал ему, что надо бы попросить корову из пшеницы. Пастух ответил грубостью: он не знает коровьего языка, и коли советчик так учен, пусть пойдет и скажет корове, чтобы она убиралась из пшеницы. Пифагор не обиделся и в самом деле пошел к корове, шепнул ей что-то на ухо, и она вернулась к стаду. Иоханн Адам Пленер, рассказавший о Пифагоре похожую историю, замечает:

«Понимать язык животных противоестественно. Это от лукавого, сатанинское дело».

ГОВОРЯЩИЕ ПТИЦЫ

Древние считали, что если птица способна говорить человеческим голосом, то и человек способен понимать язык птиц.

В своей «Естественной истории» Плиний рассказывает, что для детей императоров придворные специалисты учили говорить соловьев и скворцов. Птицы произносили греческие и латинские слова, ежедневно выучивали новые и могли щебетать даже целые предложения.

Особую главу Плиний посвящает любимцу Рима — говорящему ворону. Еще птенцом — это было при императоре Тиберии — ворон выпал из гнезда и приземлился у лавки сапожника. Сапожник взял вороненка к себе, ухаживал за ним, обучал. Ворон научился говорить на языке людей. Каждое утро он прилетал на ораторскую трибуну Форума и громко приветствовал Тиберия и двух его сыновей — Германика и Друса, потом вежливо здоровался с прохожими.

Так шло много лет, пока сосед-сапожник из зависти не убил его. Возмущенный народ чуть не разорвал убийцу на куски. Устроили пышные похороны. Два раба-эфиопа несли гроб с телом ворона, впереди плыли венки, процессию возглавлял флейтист. Огромная толпа народа сопровождала безвременно погибшего ворона до костра, сложенного по правую сторону от Виа Аппиа в двух милях от Рима.

Древние не знали попугаев. Самые ранние рассказы о попугаях в Европе, какие я нашел, датируются XVII веком. Вот, к примеру, один из случаев, происшедший со знаменитым попугаем Генриха VIII. Птица сидела на подоконнике королевского дворца и, уж неизвестно как, свалилась в Темзу. A boat! a boat! twenty pounds for a boat! — в ужасе завопил тонущий попугай. На крик подоспел лодочник, спас попугая и лично отнес его королю. И когда, счастливый, лодочник протянул руку за двадцатью фунтами награды, попугай, отряхнувшись, повернулся к королю и прохрипел: Give him a panny.

ЗВУКОПИСАТЕЛЬНЫЕ СТИХИ

На способность птиц подражать языку человека человек ответил попыткой подражать языку животных. Brekekekex, koax, koax — поет хор лягушек у Аристофана. Хор этот — один из прародителей лягушечьего хора Казинци. Ронсар, Дю Барта и Гамон звукописали песню жаворонка:

Elle, guindee du Zephire, Sublime, en l'air vire et revire Et у decligne un joli cri Qui rit, guerit et tire l'ire, Des esprits mieux que je n'ecri.
La gentille alouette avec son tire-lire Tire l'ire a l'ire et tire-lirant tire Vers la voute du Ciel, puis son vol vers ce lieu, Vire et desire dire a Dieu, Dieu, a Dieu, Dieu.
L'Alouette en chantant veut au zephire rire Lui cri vie vie et vient redire a l'ire, O ire! fuy, fuy, quitte quitte ce lieu Et vite, vite, vite adieu, adieu, adieu.

Тянулись за французами и венгры. Вот, к примеру, стихотворение в подражание птичьим голосам, принадлежащее перу Гергея Эдеша:

О НЕКОТОРЫХ ВЕСЕННИХ ПТИЦАХ

Воробышки чирикают: Чирик-чирик\ — порхая. Тоскует ласточка: Фичир! — Вицичц\ — пищит синичка. Чиж говорит: Чиз-чиз\ — Питиньть-тинь-тиньтъ\ — трезвонит зяблик. Щегол: Счиглинц-счиглинц\ — толкует свое имя нам он, А жаворонок: Динь-синь! Кинь-дзинь! Вот-вид-глядите! По-гречески скворец в ответ: флиорео! Но! Удод-заика: Тот-я-тот-тот! Вот! Хоп-хоп! Вот-то-то! И речь кукушки не плавна: Ку! Куку! Ку-да-идете! И явно слышатся средь песен соловьиных зовы: Иди! Иди-не-жди! И-вместе-мы-посвищем-сладко!

Но все это, конечно, лишь поэтические вольности. И народ слышит порою в птичьих голосах человеческие слова. Иволга не только жалуется, что «ела мало, ела мало», но и, притаившись в огороде, сообщает вернувшейся домой хозяйке: «Лидия! Гости были, дыни сплыли!» Разгадку тайны птичьего языка несколько приблизили эксперименты ученого Атанаса Кирхера. В своей книге «Musorgia universalis», изданной в 1662 году, он пишет, что построил специальную машину, с помощью которой можно получить нотную запись песен соловья. Что из этого вышло, неизвестно, но нотную запись голосов курицы, петуха, кукушки и перепела он приводит. Вряд ли Кирхер подозревал, что через неполных триста лет граммофон сделает его машину ненужной. В штуттгартском музее хранится коллекция из нескольких тысяч граммофонных пластинок с голосами европейских птиц и томящихся в зоопарковых клетках птиц заморских.

МОГУТ ЛИ ЖИВОТНЫЕ РАЗГОВАРИВАТЬ?

Речью животных наука начала заниматься вплотную в XVIII веке. Первой работой на эту тему можно считать книгу аббата Бужана, которая по тем временам была большой дерзостью, ведь официальная наука утверждала, что у животных нет разума, а одни только инстинкты, и говорить они, следовательно, не могут. Аббат из осторожности дал книге шутливое название: «Увеселительное философствование о языке животных».

Поскольку недозволительно было наделять животных разумом, он придумал теорию, по которой животные одержимы различными демонами. Лев — демоном ярости; птицы — демоном кротости; собаки, кошки, обезьяны — демоном хитрости; лошади и рогатый скот — демоном полезности. В эту теорию, имитирующую теософскую доктрину переселения душ, сам аббат, конечно, не верил, но она была нужна ему как ширма для развития главного тезиса книги: у животных есть эмоциональная жизнь, есть разум, животные понимают друг друга и в определенных пределах способны выражать свои мысли, т. е. разговаривать, общаться.

Ширма, однако, не спасла. Церковные власти обвинили автора в ереси — теология не предмет для шуток. А парижские женщины настолько серьезно восприняли дело Бужана, что публично выразили свое возмущение: выходит, обнимая комнатных собачек, они обнимают демонов мужского пола?! Возмущенные, они так бойко раскупали книгу, что она выдержала четыре издания.

Следующим этапом было накопление материала. Здесь я, собственно, и приступаю к своей теме — к курьезным книгам, посвященным речи животных.

СОЛОВЬИНАЯ ПЕСНЯ

Лучшим знатоком соловьев показал себя немецкий естествоиспытатель и орнитолог И. М. Бехштайн. По результатам своих наблюдений он переложил на человеческий язык двадцать четыре соловьиных мелодических предложения. Слава этой работы затмила все прочие труды и книги Бехштайна. Особенное впечатление произвело переложение на французов. Шарль Нодье издал его полностью вместе с поэмой Альба Овидия Ювенция «Philomela» (Соловей). Бельгийский библиофил Ранье Шалон, которого мы уже знаем по мистификации Форса, поразил на этот раз друзей книги фортелем посерьезнее, издав на одном-единственном художественно оформленном листе песню соловья (Мон, 1840):

Тю, тю, тю Спе тю цква, Тио тио тио тио тио тио тио тике; квтио квтио квтио квтио, зкво зкво зкво зкво зкво Цю цю цю цю цю цю цю цю цю цю ци! Кворр тио эква пипиквизи, Чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чо чвиррхадин! и т. д., и т, п.

Так как немецкий и французский тексты во многих местах расходятся, я воспользовался правилами сравнительного языкознания и принял тот вариант, который, казалось, более всего соответствовал природе соловьиных трелей. Хочу обратить внимание исследователей соловьиного языка на то, что работа Бехштайна не совсем оригинальна. Восемь полных строк заимствованы из книги итальянского поэта Марко Беттини «Ruben. Hilarotragedia Satiro pastorale», изданной в Парме в 1614 году. Эксперимент Беттини очень понравился его современникам, и Эмануэле Тезауро вновь публикует его в своей книге «II Cannocchiale Aristotelico» в 1664 году и с восторгом пишет о нем:

«Человеку неизвестно, стал ли поэтом соловей или поэт соловьем!»

ВОРОНЬЯ ЛЕКСИКА

Дюпону де Немуру настолько понравился соловьиный щекот Бехштайна, что он разучил его с детьми графской семьи Вилье и спел на одном из вечеров к большому удовольствию знатной публики. Небезынтересно, что потомки Дюпона де Немура, которого судьба забросила в Соединенные Штаты, стали владельцами огромной фирмы, производящей тяжелую военную технику. Дюпон продолжил дело Бехштайна, взявшись наблюдать ворон. Две зимы подряд вслушивался он в вороньи переговоры и пришел к выводу, что в общении друг с другом вороны пользуются двадцатью пятью словами. И этими двадцатью пятью словами они могут выразить все наиболее важное в их черной жизни, а именно:

«здесь, там, направо, налево, вперед, стой, берегись, вооруженный человек, холодно, тепло, люблю тебя, я тоже, полетели и т. п.».

И Дюпон, химик по призванию, лингвист по увлечению, вычленил эти слова в вороньем карканье:

Кра, кре, кро, крон, кроной.

Гра, грес, грос, гронс, грононес,

Краэ, креа, краа, крона, гронес.

Крао, кроа, кроэ, кронэ, гронас,

Краон, крео, кроо, кроно, гронос.

Думаю, что этот словарь неполон и может быть расширен. Потому что если у вороны получается «гронас», то с очень большой вероятностью она говорит и «гранос» — надо только расслышать.

СОБАЧИЙ ЯЗЫК

Перехожу к языку собак. В этой области крупнейшим ученым был Готтфрид Иммануэль Венцель, профессор философии в линцском лицее. В свое время, в начале прошлого века, пользовался он большой популярностью как писатель, издал более ста книг по самым различным областям знания.

Его выдающееся произведение, в котором он изложил основы языка собак, увидело свет в Вене в 1800 году под заглавием: «Neue auf Vernunft und Erfahrung geg-riindete Entdeckungen iiber die Sprache der Tiere». В книге говорится, что у каждого животного вида есть свой язык, который понимают все животные данного вида. Другие животные его не понимают, за исключением тех случаев, когда два или более вида долго живут вместе и привыкают друг к другу.

Языки отдельных видов различаются потому, что различны их физические данные и условия жизни. Родственные виды образуют одну языковую группу. К одной языковой группе относятся, например, лошадь, дикая лошадь, осел, мул, дикий осел, зебра. Языки их отличаются друг от друга так же, как диалекты человеческой речи. Мул, например, говорит на ином диалекте, чем лошадь.

Профессор Венцель не доходит до таких крайностей, как Дюпон де Немур. Он не утверждает, что животные говорят отдельными словами, но доказывает, что животные способны выговаривать отдельные буквы и слоги.

Речь козы, например, складывается из следующих букв и слогов: Э, К, М, Р, Мэк, Мэр.

Звуковой состав лошадиного языка беднее: X, И, Хи, Хих.

А гуся — кто бы мог подумать! — богаче: А, И, Н, С, Т, Аа, Си, Снат.

У коровы: А, М, О, Э, У, Уа, My, Оэ.

Богатством отличается речь кошки: А, Б, Ц, Ф, X, И, М, Н, О, Р, С, У, В, Миау, Фиау, Сс, Бр, Мр, Ба, Оау, Йа.

Наибольшее внимание автор уделяет языку собак. Речь собак состоит из следующих звуков и слогов: А, Б, Ф, X, И, К, Н, Р, У, Паф, Пиф, Баф, Бау, Кнур, Ау.

Значение слоговых слов:

Паф (как бы про себя) — желание чего-либо.

Паф (многократно и нежно повторяя) — выражение радости.

Паф (резко) — предупреждение; чужой.

Пиф — ревность, возмущение.

Баф — приветствие другой собаки, нечто вроде «ваш покорный слуга».

Бау (многократное быстрое повторение) — сообщение важной новости.

Кнур — враждебность; вместе с «пиф-паф» — гнев.

Ay — страх, боль.

Обозначения эти, конечно, самые общие. Содержательней и выразительней делает речь множество оттенков произношения — мягкого или резкого, высокого или низкого тона, краткости или долготы согласных и гласных. Дополняют смысл мимика и жесты: подпрыгивание, взъерошивание шерсти, верчение хвоста, оскаливание зубов и т. п. В результате длительных наблюдений профессор Венцель определил значения собачьих языковых знаков и утверждает, что отлично овладел собачьим языком. С помощью этих знаков он даже записал небольшую сценку, разыгравшуюся во дворе между тремя собаками.

Помимо литературы, специалист по собачьему языку занимался философией, где показал себя непримиримым противником Канта. В своих филосовских сочинениях он яростно нападал на теорию познания великого кенигсбергского мыслителя, особенно на его главный труд — «Критику чистого разума».

Из-за отсутствия элементарной кинофилологической подготовки высказаться о собачьей грамматике д-ра Венцеля не могу. Но одно замечание у меня все же есть. Профессор совершенно упустил из виду звук Р, которым собаки, как известно, пользуются чаще всего, особенно когда рычат. Букву, обозначающую этот звук, старые английские грамматики недаром называли «dog letter», т. е. «собачьей буквой». Поминает этот звук и один латинский гекзаметр:

Irritata canis quod R-R quam plurima dicat
(Lucillus). [237]

САМЫЙ ПЕРВЫЙ ОБЕЗЬЯНИЙ СЛОВАРЬ

Первую попытку создать словарь обезьяньего языка предпринял французский ученый Пьеркен де Жамблу, член 50 научных обществ и автор 160 научных трудов, большая часть которых ныне забыта. Но одно из сочинений де Жамблу в наши дни вновь обрело популярность — «Зооязыкознание». В языке южноамериканских когтистых обезьян ученому удалось выделить, правда, всего одиннадцать слов, и он пишет, что свои результаты он рассматривает скорее как стимул для грядущих исследований. По той же причине процитируем этот начальный словарь и мы:

Гхриии — приходить (очень много зависит от интонации, которая может быть повелительной, просящей, нежной, зовущей, испуганной и т. п.).

Генокики — тревога, крик ужаса.

Ируаххи — грусть, граничащая с отчаянием.

Ируах-гыо — мне очень плохо, помоги.

Крррреоео — я счастлив (многократное повторение выражает различные степени удовольствия).

Кэх — мне лучше, уже не так больно.

Куик — беспокоюсь, нервничаю.

Ококо — сильный испуг.

У uk — тихая просьба о помощи.

Kux — хотеть чего-либо, нуждаться в чем-либо.

Куээй — бесконечное физическое или душевное страдание.

Интересно, что даже при таком незначительном наборе слов автор указывает на их фонетическое, а местами и лексическое сходство с рядом слов индейских языков тех же регионов. Но с выводами советует быть осторожнее, предупреждая особенно немецких ученых, зачастую путающих звуки Г и К, и как о дурном примере говорит о немецком филологе Цайсбергере, который в своем словаре языка ирокезов вместо буквы G часто использует букву К, потому что, как он пишет, звуки, обозначенные этими буквами, почти одинаковы, звуков G очень много и букв в наборной кассе не хватало.

СЛОВАРЬ ШИМПАНЗЕ ИЗ 32 СЛОВ

Наблюдения Пьеркена де Жамблу зоопаркового происхождения, потому что из Франции он никуда не выезжал. В двадцатом же веке ученые-коллеги и супруги Йеркс, одержимые истинно англосаксонским предпринимательским духом, поехали на остров Ява и поселились среди обезьян.

Называя курьезом обезьяний словарь, напечатанный в их книге, я вовсе не хочу задеть этих серьезных исследователей, сами занятия которых далеко не курьезны. Эпитет мой относится к их обезьяньему языку, о котором средний читатель не имеет никакого представления. Словарь детеныша обезьяны состоит из 32 слов и классифицирован по месту и способу образования звуков. Вот несколько примеров:

Гак — быстро несколько раз подряд произнесенное означает еду.
Кейе-ей-ей — боль от укуса.

Гхо — многократно и быстро произнесенное означает дружеское приветствие.

Кех-кех — обозначает страдание, несчастье.

Къюо — голод, нетерпеливое ожидание еды.

Ке-ке — возбужденное состояние.

Ке-ке — звук ссоры.

ГОВОРИТЕ ЛИ ВЫ ПО-ШИМПАНЗЕНЬИ?

Уже одно это книжное заглавие освобождает меня от необходимости быть почтительным, как приличествует в разговоре о книгах научного содержания, написанных серьезными учеными. Такое название дал своей книге о шимпанзе острова Ява некий Георг Швидецки: «Sprechen Sie Schimpansisch?». Leipzig, 1931. Он развивает обезьяний словарь Йеркса, руководствуясь при этом не наблюдениями на месте действия, а плодотворными раздумьями и умозаключениями за письменным столом своего рабочего кабинета. Подхватывая мысль Пьеркена де Жамблу о родстве языка обезьян и языка индейцев, в обезьяньих визгах Швидецки обнаруживает элементы санскрита и тюркских языков и свои идеи обобщает в другой книге: «Schimpansisch, Urmongolisch, Indo-germanisch». Название достаточно красноречивое и комментариев не требует. Из доказательств родства этих языков приведу лишь несколько этимологических примеров г-на Швидецки:

Мыгак, ыгак. На языке шимпанзе значит гнев, возмущение, негодование . Из этого в древнекитайском языке родилось: манг — возмущение и ганг — злоба. В древнегреческом — mania , а в латинском minare — угрожать.

Гак-м-ыгак. Шутка, баловство . По-немецки — Schna-bernack.

И т. д., и т. п.

У всех этих обезьяньих словарей одна беда. Напрасно мы будем учить слова: обезьян-то, может, мы и поймем, но не поймут нас они. Верно говорит Пьеркен де Жамблу: если бы Вергилий воскрес и услышал латинский текст «Энеиды» в исполнении француза или англичанина, он не понял бы ни слова. Потому остается лишь пожелать, чтобы со временем обезьяний язык стал языком разговорным.