Петляя в бесконечных коридорах, я мысленно проклинала огромный замок, его хозяев и лично Кеорсена. Пятьдесят-два бежала рядом, вовремя подсказывая, где можно срезать.

— Столовая за поворотом, поспешите, мара. Удачи!

— Спасибо. — Я улыбнулась и, не сбавляя темпа, долетела до нужного помещения. Ворвалась и… замерла.

Во главе стола в гордом одиночестве сидел Кеорсен.

— Успела, — довольно оскалился он. — Надо же.

— А… где? — не поняла я, пытаясь отдышаться.

— Амарелия и Лунара? — невинно уточнил высший. Я кивнула. — О, они подойдут с минуты на минуту. Все-таки голубая столовая расположена до неудобного далеко. Обычно мы ей не пользуемся…

Я закрыла глаза и медленно досчитала до десяти. Потом снова посмотрела на демона.

— Игра?

— Разумеется, — кивнул Кеорсен, даже не пытаясь скрыть насмешки в голосе.

Пальцы сами сжались в кулаки, выдавая охватившее меня негодование. Демон заметил это и едва слышно хмыкнул себе под нос. Проследил внимательным взглядом, как я опустилась на привычное место — по левую руку от Амарелии, — и переключил все внимание на выход из столовой. На пороге как раз показались его сестра и кузина. Едва они расселись, из боковой двери молчаливыми тенями выскользнули рабыни с серебряными подносами. Споро, не издавая лишних звуков, девушки принялись расставлять перед нами пышные омлеты с зеленью, еще теплые булочки, паштеты, масло, джем…

Голод, утихший было под натиском эмоций, проснулся и дал о себе знать с новой силой.

— Не та вилка, Сатрея, — холодно одернула меня Амарелия, стоило мне нацелиться на омлет. Я вздохнула и покорно вернула прибор на место.

Почти каждая трапеза в замке сопровождалась уроками этикета за столом. Обычно подобные занятия проходили довольно мирно. Но сегодня демоница была явно не в духе. Она грубо осаживала меня за каждый промах и не скупилась на язвительные комментарии. Лунара, вторя ей, старательно подкидывала поленья в огонь моего унижения. Стоило юной высшей заметить, что я потянулась не к той вилке или ножу, как ее красивое лицо тут же перекашивала презрительная гримаса, а с губ срывалось очередное меткое, полное яда замечание.

Было обидно. Причем настолько, что порой к горлу подкатывал тугой ком, а в носу начинало пощипывать. Вот только я не желала показывать демонам слабость. Молча проглатывала горькое чувство и старалась держать лицо.

После завтрака Амарелия продолжила выплескивать на меня накопившееся раздражение. Только уже не в столовой, а в южной гостиной, куда мы переместились для занятия с веерами. Мне объясняли тонкости языка жестов, принятого на балах. Но, честное слово, эта наука показалась мне дикостью! Я не понимала необходимости все усложнять. Зачем украдкой посылать сигналы, надеясь, что они будут правильно поняты, если можно подойти и высказать пожелание лично? Однако Амарелия подняла меня на смех, едва я рискнула озвучить последнюю мысль.

Пытка веерами продолжалась до самого обеда, а затем уступила место правилам этикета за столом. На этот раз приборов и бокалов оказалось еще больше. Увидев их количество, я мысленно взвыла.

Я никогда не жаловалась на память, да и Ба с детства называла меня сообразительной. Но сейчас информации было слишком много. Она поступала нескончаемым потоком прямым текстом или намеками, с укорами или насмешками. И дело было не только в этикете или занятиях с Амарелией — правила поведения в замке, попытки подстроиться под затеянную Кеорсеном игру… все смешалось и навалилось огромным комом.

После обеда меня отпустили. Не знаю, чем был вызван столь щедрый жест, но уточнять я не стала. Еле переставляя ноги, добралась до выделенных мне покоев, скинула туфли, босиком прошлепала в спальню и мешком ухнула на кровать. Голова гудела, мысли роились, точно пчелы над растревоженным ульем.

— Мара?

В комнату неслышно вошла Пятьдесят-два.

— Мара, вам плохо?

— Плохо, — устало согласилась я.

— Как я могу помочь? Что мне сделать?

— Просто посиди рядом, — попросила тихо. — Пожалуйста.

Мне хотелось ощутить близость человека — не демона. Того, для кого я не была бы лишь забавной игрушкой. Живой куклой.

Рабыня робко опустилась на край кровати и, закусив губу, посмотрела на меня с беспокойством. Потом оглянулась на дверь, будто опасалась, что та может в любую секунду открыться, и осторожно погладила меня по плечу.

— Вы справитесь, мара, — тихо произнесла девушка. — Только вы и сможете сделать это.

— Что? — Я горько усмехнулась, встречая серьезный взгляд карих глаз.

— Стать им… равной.

Я с удивлением посмотрела на Пятьдесят-два. Разве это не слишком смелые мысли для рабыни? А если так, то почему она доверилась мне?

— Вы спасли Двадцать-шестую, — с улыбкой пояснила она, легко угадав причину моего беспокойства. — Прежде никто и никогда за нас не заступался. Непривычное чувство — знать, что кому-то есть дело до твоей жизни.

Я села и, хмурясь, снова посмотрела в лицо Пятьдесят-второй.

— Людские жизни бесценны.

— Только для вас, мара. Мы же давно свыклись с мыслью, что смерть может застать нас в любой момент. Таков мир демонов.

— Это не их мир, — выдохнула я, сжимая кулаки. — Не их, — повторила упрямо, глядя в доверчивое лицо Пятьдесят-второй. — Хочешь, я расскажу тебе, каким был мир до их прихода? — Мои губы сами произносили опасные слова. Услышь их демоны, несдобровать нам обеим.

Пятьдесят-два вновь украдкой взглянула на дверь. Удостоверилась, что та закрыта, и только после этого приблизилась ко мне вплотную. Ей не хватало смелости попросить продолжить, я видела это. Но в то же время видела и ее желание узнать правду.

— В библиотеке, где я выросла, хранилась одна книга. Ее изъяли, когда мне было семь. Но до того мы с Ба успели ее прочесть. Точнее, прочла Ба и пересказала ее мне, тем самым сделав из нас хранительниц тайны. Возможно, самой важной для нашего вида. Сейчас из людей только я знаю, каким был наш мир, и если со мной что-то случится… — Я запнулась. — Люди должны помнить свою историю, — закончила тише. — Но прежде, прошу, поклянись, что будешь бережно относиться к полученным знаниям и не позволишь им исчезнуть.

Карие глаза горели предвкушением, и лишь в самой глубине их тлели угольки страха. Бросив еще один беглый взгляд на дверь, Пятьдесят-два достала из складок платья булавку, закусила губы и с силой оцарапала себе ладонь. Потом, шумно выдохнув, обмакнула указательный палец в кровь и обвела запястье, замыкая алую линию.

— Я, 14583452, - зашептала она, — клянусь беречь доверенную тайну, клянусь передать ее дальше, если останусь единственной хранительницей, и клянусь ни при каких условиях не выдавать ее демонам. Да будет Великий свидетелем моих слов!

Едва она договорила, кровавая полоска приглушенно засветилась и впиталась в кожу.

— Что это было? — ошарашенно выдохнула я, глядя на запястье Пятьдесят-второй. Выглядело оно теперь совершенно обычно, словно и не было всех этих странных манипуляций.

— Клятва, — все так же тихо отозвалась девушка. — Мы приносим клятву верности хозяевам, а иногда и другие клятвы, если махры того пожелают. Как они должны звучать, нас учат еще в детстве.

— Это магия?

— Нет, конечно, — люди ей не обладают. Это ритуал на крови. Простите, мара, но большего объяснить я не в силах. Нас ведь учат, что говорить и как, а не почему это работает. Могу лишь добавить, что нарушение такой клятвы будет стоить мне жизни.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я, оценив серьезность Пятьдесят-второй. На секунду замолчала, решая, с чего начать, потом заговорила: — Давным-давно, когда Землю еще не населяли демоны, планетой правили люди. Они не владели магией, зато были очень изобретательны. В их сердцах горела жажда знаний, а умы стремились находить и разгадывать все новые загадки. Люди искренне считали себя вершиной творения Великого и, пожалуй, на тот момент таковыми и являлись. У каждого человека было имя, а порой и не одно! Рожденные свободными, они могли следовать за собственными мечтами и идеалами… Нет, — добавила я с улыбкой, глядя на жадно вслушивающуюся в каждое слово Пятьдесят-вторую, — ни тот мир, ни люди в нем не были идеальными. Но все же намного более цельными, чем сейчас.

Я на минуту замолчала, с тоской вспоминая Ба, рассказывающую мне эту историю. Будто заново ощутила родной запах и тепло заботливых рук.

— А потом появились демоны. Сильные, обладающие магией, они легко подчинили себе людей, — продолжала я рассказ. — Знаешь, даже Ба не была до конца уверена, откуда они пришли. Она говорила что-то о пространственном разломе, который возник по вине ученых. Рассказывала, что, когда это случилось, потоки низших хлынули на Землю и, несмотря на все развитие человеческой цивилизации, одержали верх числом. А когда низшие сделали всю грязную работу, явились их хозяева — высшие. Им не нужны были технологии, и они уничтожили их с помощью магии. В книгах пишут, что мы словно вернулись на несколько столетий назад. Только теперь люди стали рабами, а демоны — нашими хозяевами.

Пятьдесят-два завороженно слушала и, казалось, даже моргать перестала.

— Чтобы подавить в людях жажду знаний и открытий, демоны стерли все напоминания о былом величии человека. Отняли память и имена, дали нам номера и жизненный план, которому мы следуем. Постепенно даже в книгах события переписываются, все преподносится так, будто существующий порядок вечен. Но наши предки не были рабами. И я хочу оставаться достойной их памяти. А еще, — я лукаво улыбнулась, — хочу дать тебе имя.

— Имя? — Глаза Пятьдесят-второй расширились.

— Конечно. Теперь ты не просто рабыня, ты — хранительница первоначальной истории. Разве тебе не хочется прикоснуться к ней? Имя — наша связь с прошлым, с теми, кто был рожден свободным.

К моему удивлению, девушка размышляла недолго. Быстро, будто опасаясь, что может струсить и передумать, она кивнула.

— Назовите меня! Я хочу иметь имя! Только… я так привыкла быть Пятьдесят-второй, что не знаю, какое имя выбрать…

— Пятьдесят-два, — медленно произнесла я. — Пятьдесят… Пять… Пятиана?

— Пятиана, — певуче повторила девушка.

Потом еще раз и еще. Она будто пыталась распробовать имя на вкус, запомнить, как оно ощущается на языке.

— Пятиана, — едва слышно выдохнула она и прижалась лбом к моей руке.

На секунду я растерялась, затем опустила свободную ладонь ей на голову и мягко погладила — точно так же, как это делала бабушка, когда я была маленькой.

— Сокращенно можно звать Тина, — предложила я и закусила губу, почувствовав, как Пятиана подрагивает в беззвучном плаче.