После полуночи они добрались до места, густо заросшего молодой сосной, и спустились в землянку, освещенную слабым фитильком.

— Вот мы и пришли, — сказала Ориша, обращаясь не то к Владиславу, не то к самой себе, не то еще к кому-то третьему.

В землянке пахло корневищной прелью, керосиновым дымом и свежей сосновой доской. Владислав сел на низкую, грубо сбитую скамеечку, с облегчением вздохнул и вытер рукавом потный лоб. Глаза постепенно привыкали к полумраку. В правом углу он увидел что-то похожее на нары и лежавшего на них человека.

Ориша приблизилась к нарам.

— Пришли мы, Степан Павлович, — сказала она тихо и устало опустилась рядом на комлевый обрубок сосны.

— Слышу, — ответил человек слабым голосом.

— Я пойду, а он останется, — сказала Ориша.

— Хорошо.

Скоро рассвет, некогда засиживаться, — продолжала Ориша, внимательно глядя на лежащего неподвижно человека, а затем спросила: — Болит?

— Ничего, теперь легче…

— Петрович вернулся благополучно… В больнице никого не осталось.

— Надо осторожнее…

Человеку было трудно говорить. Ориша положила свою тонкую руку на его большую, неподвижно лежащую на сером одеяле руку, пожала ее легонько и встала, стряхивая с себя усталость.

Владислав понял, что попал в партизанскую землянку, а привычным глазом хирурга определил, что Степан Павлович лежит с перебинтованной ногой.

— Не мой ли пациент? — обратился он к Орише.

— Да, вы оперировали его, — сказала Ориша и впервые за все время посмотрела на него ласково, как смотрят только на близких людей. — Здесь есть медикаменты и пища… Выходить из землянки не следует. Я замаскирую вход. А теперь я пойду, — просто и неожиданно сказала она и пошла, ссутулившись, тоненькая, маленькая, как девчонка.

— Подождите, куда же вы?.. — воскликнул Владислав.

Ориша не остановилась.

Степан Павлович окликнул его:

— Не задерживайте ее, наверно, уже светает…

Владислав слышал шуршание веток наверху, хотел услышать еще ее голос. Но Ориша работала молча. Потом шуршание прекратилось. Ориша, должно быть, ушла. И Владислав, все еще не пришедший в себя после случившегося с ним, провожал ее мысленно как героиню еще не закончившейся для него сказки.