Жили-были

Риз Екатерина

Жили-были!.. Как бы хотелось сказать так о своей жизни, наверное, любому. Начать рассказ о принцессах и принцах, о любви и верности, достатке и сопутствующей удаче, и закончить его признанием в том, что это все о тебе, о твоей жизни. Вот так тебе повезло. Саше Богатырёвой далеко не так повезло. И принцессой ее никто никогда не считал, и любящих родителей, пусть даже и не королевской крови, у нее не имелось, да и вообще, жизнь мало походила на сказку. Зато у нее была сестра, которую вполне можно было признать принцессой и красавицей, и близким родством с нею гордиться. И Саша гордилась, и любила. Но еще больше полюбила человека, которого сестра когда-то выбрала в свои верные рыцари. Разве это можно посчитать счастливой судьбой? Любить со стороны, любить тайком, а потом собирать свое сердце по осколкам и склеивать, после того, как ты поверила, что счастье пришло и в твою жизнь. Сказка со страшным концом, и такое бывает. И когда рыцарь отправляется в дальнее странствие, спустя какое-то время, начинаешь считать это благом. С глаз долой — из сердца вон. Но проходят годы, и рыцарь возвращается. Все идет по кругу, даже сюжет сказки… Но каков будет финал на этот раз?

 

1

Этот разговор начинался, как обычно, то есть, ничем изначально не напугал и ничего ужасного не предвещал. Алёна Каравайцева, главная заводила институтской компании, появилась в бутике нижнего белья, где Саша работала, и после минутного осмотра и парочки многозначительных взглядов и хмыканья, оторвалась от созерцания кружев и атласа, и начала вещать (то есть, конечно, рассказывать, «вещать» Саша от себя добавила и мысленно) об очередной встрече выпускников. Воспользовавшись тем, что посетителей в магазине в этот момент не было, облокотилась на стойку, наклонилась к Саше и заговорщицки подмигнула. Что выглядело в её исполнении немного глупо. Алёнке вообще не шло подмигивать. Она была идеальной толстушкой-веселушкой, и, глядя на неё, без всяких подмигиваний, всегда казалось, что она что-то замыслила. А уж когда подмигивать начинала, и вовсе хотелось рассмеяться, но уже в следующую секунду за голову схватиться. Но самое интересное, что Саша вообще не должна была ни за что хвататься, и даже отношения ко всему этому иметь, ведь она не училась вместе с Алёнкой и своей двоюродной сестрой. Она была младше на четыре года, у неё не было высшего образования, иначе, что бы она делала здесь, в бутике нижнего белья, на должности продавца-консультанта? Все эти мысли промелькнули в её голове, но Алёнка снова ей подмигнула, видимо, для усиления эффекта, и Саша сдалась. Отложила новый комплект белья, тоже наклонилась и посмотрела Каравайцевой прямо в лицо. Правда, предупредила ту:

— Мне страшно тебя слушать.

Алёнка, кстати, мать троих детей, восторженно хлопнула в ладоши.

— И правильно! Я превзошла саму себя!

— Разве это возможно?

Алёна гордо задрала нос, одёрнула короткую курточку на крутых бёдрах и приосанилась.

— Смейся, смейся. Что бы вы, вообще, без меня делали? Потерялись бы все давно, похоронили бы себя на работе.

Саша с пониманием покивала.

— Ты права. Так что происходит?

Алёна тут же заулыбалась.

— Я же говорю, я превзошла саму себя. Собрала почти всех. Ну, кроме Орлова и Карповой, из Питера и Риги они точно не поедут. И Новиков артачится, занятой наш налоговый инспектор. — Алёнка рукой махнула. — Ну и чёрт с ним. Он считает, что если перевёлся от нас на третьем курсе, то мы ему уже и не товарищи. А остальные все будут.

— Очень за вас рада, — ответственно заявила Саша.

Алёнка нахмурилась, наблюдая за ней.

— А ты чего куксишься? Скажи ещё, что не придёшь.

Саша посмотрела на неё с явным намёком.

— Алёна, я с вами не училась.

— И что? Тебя всё равно каждая собака знает.

— Какой-то сомнительный комплимент.

— Да ладно тебе, Сань. Мы последние пять лет всегда одной компанией встречались, и ты всегда приходила. Если так разобраться, то там половина наших уже чужие. Но всё-таки такая дата, пятнадцать лет с поступления. Вот я и постаралась. — Алёнка ей деловито кивнула. — Анжелика тебе разве не звонила?

— Звонила, — с лёгким вздохом призналась Саша, припомнив вчерашний телефонный разговор с двоюродной сестрой. — Правда, она не сказала, что будет куча народа. Я думала, опять посидим у Старикова на даче, шашлыки пожарим…

— Она сама ещё не знала, у меня только вчера всё так удачно сложилось. Кстати о Старикове. Он обещал помочь с кафе, у него знакомый есть. Так что, готовь платье.

Саша глаза закатила.

— Начинается.

Алёна постучала пальцем о псевдо-мраморную стойку.

— Надо, Саня, надо. — И следом улыбнулась. — Представь нас в красивых платьях, с причёсками. — Алёна схватила кружевные трусики-стринги, и со смешком потрясла ими у Саши перед носом. — Вот в этом.

Саша выхватила у неё алую вещицу.

— С ума ты совсем сошла, Каравайцева. Это кто на тебе увидит? К тому же, у тебя муж есть. Забыла?

— Не забыла, — передразнила её Алёна. — Может, для него и прикуплю.

— Ты только обещаешь каждый раз.

— Ну, так что, договорились? В следующую субботу, гуляем, танцуем и пьём водку.

Саша поневоле рассмеялась, но затем решила ужаснуться:

— Водку?

— А что? Помнишь, как на Восьмое марта классно было?

— Не помню, Алёна, в том-то и проблема. И Старикову передай: я больше с ним не пью.

— Да ладно тебе выделываться, Богатырёва. Оставь это Анжелике, у неё куда лучше получается. — Алёна посмотрела на часы и заторопилась. — Всё, я побежала, мне ещё нужно с кафе разобраться. Увидимся в субботу. И не вздумай больной притвориться! Помни, я знаю, когда ты врёшь.

Отвечать на это Саша сочла ниже своего достоинства, лишь фыркнула чуть слышно, но рукой подруге на прощание махнула.

Странно, что теперь, спустя десять лет, Алёна Каравайцева (правда, сейчас она уже не Каравайцева, а Степанова) на самом деле считалась её подругой. А когда-то Саша была слишком мала, чтобы дружить с кем-то, кто учился в институте. Она была лишь младшей сестрёнкой Анжелики Потаповой, красавицы и модницы, а её саму воспринимали, как обузу, неотвратимое зло, как говорила сама Лика. И Саша, находясь в окружении взрослых, как она считала, людей, студентов, чувствовала себя дурным несмышлёнышем, по большей части молчала и наблюдала, зато, сама того не желая, знала о группе студентов очень многое. Кто с кем встречается, кто в кого влюблён, кто с кем расстался, а кому изменили. На неё, мелкую и почти прозрачную, внимания особо не обращали. Зато внимание обращали на Лику, приглашали на свидания, на тусовки и вечерние посиделки (не было тогда ещё такого слова, как вечеринка), а сестра повсюду таскала её за собой. Не из-за того, что они были с детства невообразимо дружны, они даже похожи не были — ни внешне, ни по характеру, просто, если Лика брала с собой Сашу, тогда её родители пребывали в уверенности, что девочки просто гуляют и ничего запретного не происходит. У Анжелики достаточно строгие родители, жалко, дяди Игоря уже в живых нет, но её мама, Валентина Николаевна, до сих пор уверена, что её дочь — самая порядочная женщина в этом городе. Правда, не догадывается, что репутацию порядочной Лика себе как раз на имени Саши построила. Та всегда пребывала в курсе её амурных дел и обеспечивала алиби, если понадобится. Правда, несколько лет назад постаралась свести влияние сестры на свою жизнь к минимуму. По мнению Саши, у Лики была слишком бурная жизнь, что личная, что общественная, и угнаться за ней с некоторых пор стало затруднительно. Да и не особо хотелось, если совсем честно, никогда не хотелось гнаться за двоюродной сестрой, просто не было выбора. И, кстати, это вынужденное присутствие в жизни Лики, ничего кроме неприятностей Саше не принесло. Она отлично это помнила, и поэтому в последние годы старалась держать дистанцию.

Она ещё помнила, как Анжелика разводилась. Шумно и со всем доступным ей пылом, демонстрируя обиду всем знакомым. А в знакомых у неё ходила добрая половина их немаленького города. Сашу тогда тоже пытались привлечь к переживаниям и творящейся несправедливости, и ей с трудом удалось держаться в стороне. Но тётка, кажется, до сих пор на неё за это обижается. Но Саша, поддавшись своей душевной слабости, свалила всё на болеющего Митьку, который очень вовремя слёг с ангиной. Хотя, говорить про родного ребёнка, что он весьма вовремя объелся мороженого, не слишком хорошо, да?

Но эта встреча в субботу отчего-то беспокоила. Она была далеко не первой, и Алёна права: все давно привыкли к Саше и, кажется, уже и не помнили о том, что она с ними не училась. Она была неотъемлемой частью их воспоминаний об институте, и с годами перестала быть «мелкой и помехой», превратилась в полноценного товарища, взрослого и всё осознающего. Но последние годы они всегда собирались узкой компанией, на встречи приходили всегда одни и те же, человек десять-двенадцать, и встречались зачастую семьями, собираясь на даче Старикова, которая не была шикарной и далеко не просторной, но находилась в очень живописном месте и недалеко от города. И даже Лика, хоть фыркала и ворчала, облачаясь в спортивный костюм, но ни одной встречи за последние года четыре не пропустила. А в этот раз шашлыки отменяются. Будет зал в кафе, будет торжественная обстановка, куча народа, почти чужих людей, и пусть Саша помнит практически всех, большинство из них, как правильно сказала Каравайцева, давно стали чужими. И в их памяти она, наверняка, всё та же незаметная младшая сестрёнка Анжелики Потаповой, и придётся как-то объяснять своё присутствие, улыбаться и делать вид, что для неё-то ничего странного в том, что она находится на встрече их курса, нет. Вот уж не было печали.

Весь оставшийся день Саша думала, как ей от приглашения отказаться. Снова объявить своего ребёнка больным, совесть не позволит, а объяснений толковых у неё нет. И если получится соврать Анжелике, то Каравайцеву так просто не проведёшь. Она вцепится в неё, как клещ. Хотя бы по той причине, что они с Сашей на самом деле дружат, перезваниваются, ходят друг к другу в гости, и теперь разница в возрасте им совсем не мешает. Конечно, когда тебе семнадцать-восемнадцать лет, то разница в четыре года кажется существенной, словно ты являешься представителем другого поколения, так Саше всегда и казалось, когда она общалась с друзьями сестры, они казались взрослыми и умудрёнными опытом. А вот когда тебе ближе к тридцати, а твоей подруге тридцать с малю-юсеньким хвостиком, это никому незаметно. И тот же Мишка Стариков, который когда-то поддразнивал и дёргал её за хвостики, которые Саша в юности так любила себе делать, сейчас разговаривает с ней серьёзным тоном, и с её мнением считается, что Саша очень ценит.

Все повзрослели, что сказать. Кто бы мог подумать, что прошло пятнадцать лет. И она больше половины своей жизни знает этих людей. И Алёну, и Старикова, и всех остальных… Они все выучились, получили дипломы факультета менеджмента, кто-то стал крутым специалистом, кто-то открыл свой бизнес, кто-то даже прогореть успел. А кто-то выйти замуж, родить детей, развестись… И она рядом с ними повзрослела, выросла, тоже стала матерью, вот только специалистом не стала, ни в какой области. Если только в продаже нижнего белья в последние два года здорово поднаторела. Но это точно не повод для гордости.

Когда часы показали ровно три пополудни, взяла мобильный телефон и набрала номер сына. Уроки должны были закончиться двадцать минут назад, и этого времени Мите как раз должно было хватить для того, чтобы собрать портфель, переобуться, съесть банан и дойти до раздевалки.

— Привет, мам, — бодро отозвался сынуля уже после второго гудка. Саша поневоле улыбнулась. У них всё чётко по графику.

— Привет, солнце. Как у тебя дела? Как уроки?

— Нормально. Только задали много. И опять читать.

— Какой кошмар, — посмеялась над его печалями Саша. — Ты уже одеваешься?

— Да. Только куртку застегнуть.

— Замечательно. Тогда иди домой, обедай и садись за уроки. Митя, когда я говорю «домой», это значит домой. Не к Лёше, не к Максиму, не за школу носиться, а домой. — Постаралась добавить в свой голос побольше строгости. — И прочитай всё, что задали. Я вечером проверю.

Митька вздохнул. Помолчал, затем мрачно поинтересовался:

— А гулять когда?

Саша невольно взглянула на окно, апрельское небо было серым и хмурым.

— Митя, дождь моросит. Что ты собираешься делать на улице?

— Мама, ты ничего не понимаешь, — заявил её восьмилетний сын, и в его голосе было уверенности в этом, хоть отбавляй.

— Куда уж мне… На холодильнике тарелка с пирогами, бабушка Валя передала. Погрей и ешь.

— А можно Лёшку к нам позвать?

— Чтобы вы не учили уроки, а играли в компьютер?

— Ну, мам!

Саша мысленно махнула рукой.

— Ладно. Выбираем меньшее из зол. По крайней мере, не придёшь весь грязный с улицы. Ешьте суп и пироги, я приду в шесть. — Заметила покупательницу, что вошла в магазин, и поторопилась с сыном проститься. Только попросила: — Будь умницей. Пока.

Вот так вот. В последний год Саша всё чаще замечала, что сдаёт одну позицию за другой. У Митьки всё удачнее получалось настаивать на своём, и уверенности, чисто мужской твердолобости, в нём с каждым годом прибавлялось. А она совершенно не знала, как с этим бороться. Когда сын был маленьким и постоянно в ней нуждался, было куда проще. Не было времени, порой кончались силы, иногда хотелось всё бросить хотя бы на час, вновь почувствовать себя свободной и лёгкой, но всё равно было проще. А теперь Митя становится всё более самостоятельным и решительным, и как с этим справиться, Саша пока не придумала. Как говорила тётя Валя, мать Анжелики: мальчику не хватает мужского авторитета. А где его взять? Раньше у них хотя бы Петя был, муж Лики, и хотя, как уверяла сама Лика, толка от него не было вовсе, но в их семье присутствовал взрослый мужчина, а теперь одни женщины, и среди этого бабьего царства растёт Митька. Тревожащая ситуация, если честно. И практически не решаемая. Правда, есть шанс, что Лика снова замуж выйдет. Надо поинтересоваться, что у сестры на личном фронте. Вдруг уже претендент появился?

Правда, тётя Валя развеяла её ожидания уже этим вечером. Саша забежала к ней после работы, как и обещала, тётка накануне слегла с давлением, только и успела, что пирогов напечь, совершенно непонятно для кого, и, забрав у неё пироги, потому что Лика мучное не ест ни под каким видом, пообещала вечером зайти по дороге домой, и принести кое-что из продуктов. А оказавшись у тётки на кухне, выпила чашку чая, и вот тогда, будто невзначай, поинтересовалась жизнью Анжелики. Что у той новенького, может, сестра что от неё скрывает. А тётя Валя лишь горестно отмахнулась.

— Этот развод убил в ней последнюю надежду. Честное слово. Саня, ну, вот сколько она выбирала? Ведь поклонники табунами ходили, выбрала Петечку. А ведь он казался очень порядочным молодым человеком, сама помнишь. Очень перспективным. — В этом месте тётка поморщилась и созналась: — Это Лика так про него говорила. А в итоге? Со всеми своими перспективами принялся по бабам бегать. Кобель.

Саша сочувственно покивала и развернула очередную конфетку. Вдруг почувствовала взгляд тётки, глаза на ту подняла и вопрошающе взглянула, не понимая, что ту заинтересовало.

— Что?

— Вся ты в мать, Санька. Маленькая, худенькая, и лопаешь всё подряд.

Саша не сразу решила, как реагировать, плечи расправила, задумалась: обидеться или нет, но затем решила, что тётке свои обиды демонстрировать бестолку. Она всё равно не проникнется. Но всё же решила расставить все точки над «i», а чтобы эти точки были очевиднее, грудь выпятила.

— Какая я худенькая?

— Ну, за это Митьке спасибо скажи. А так-то, в чём только душа всегда держалась. Лика с юности тебе завидовала: ешь всё, что хочешь, и не толстеешь.

— Ага, — отозвалась Саша, но без всякого восторга. — И расти перестала лет в шестнадцать.

Саша на самом деле считала себя маленькой, особенно на фоне сестры, которая к восемнадцати годам вытянулась до ста семидесяти пяти сантиметров, и своими длинными ногами сводила с ума всех встречающихся ей на жизненном пути мужчин. А ей, можно сказать, повезло дорасти до ста шестидесяти сантиметров, и поэтому поражать чужое воображение, особенно мужское, было сложновато. Да всем и без того ясно, что красавица в их семье — Лика. У неё и имя к внешности подходящее, Анжелика. А она Санька и Санька. Её всегда так звали все вокруг. И родственники, и одноклассники и друзья. И вот ей двадцать девять, а она до сих пор в Саньках ходит, и как всех отучить от этой мальчишеской клички по отношению к ней, не представляет.

— Да ладно, — отмахнулась тётка, всё в соответствии с её ожиданиями, — что тебе рост? Тебе же не с шестом прыгать. Ты конфеты-то ешь, ешь, вкусные. А ты котлетку не хочешь?

— Хочу, — призналась Саша. — Но мне домой надо. Митька друга грозился привести, боюсь в квартиру заходить. Предчувствую погром.

— Ты скажи ему, у меня вот давление нормализуется, я его из школы забирать буду. Каждый день.

— Думаю, он очень обрадуется, — стараясь быть серьёзной, проговорила Саша, и поднимаясь из-за стола. К тётке подошла и поцеловала ту в щёку. — Я пойду, а ты ложись. Тебе же нельзя вставать, а ты чем занимаешься?

— Чем? Холодец варю. Там же ничего не надо делать. Поставил и вари себе, часов пять. Эти пять часов я и лежу.

Саша глаза закатила, но говорить ничего не стала. Дошла до прихожей, надела сапоги, сняла с вешалки пальто.

— Завтра позвоню, — пообещала она.

— Саня, — крикнула тётка, когда та уже в подъезд вышла. На весь подъезд она и крикнула. — Котлеты-то возьми! Мальчишку покормишь.

Саша поморщилась, подумав о соседях, которые теперь всё об их семейных котлетах знают, и поспешила заверить:

— У меня свои есть.

Тётя Валя оправила халат на полной груди, выглядела недовольной, затем рукой на неё махнула.

— Иди, ладно. Завтра холодца тебе дам.

Из подъезда Саша вышла с улыбкой на губах, ничего не могла с собой поделать. Думала о холодце и котлетах, а ещё о тёткином желании её раскормить. Раз уж родную дочь не получается, то хотя бы племянницу.

С тёткой Саше определённо повезло, это было понятно ещё в детстве. Её родители умерли рано, отец, родной брат тёти Вали, погиб в аварии, когда Саше едва исполнилось три, а мама, погнавшись за личным счастьем, спустя несколько лет оставила дочь на мать погибшего мужа, а сама уехала в Самару, к новому мужу. Но что-то у них там не сложилось, дочку она забирать не спешила, а в год, когда Саше исполнилось двенадцать лет, утонула, так и не успев встретиться с дочерью до её взросления. Нельзя сказать, что Саша маму совсем не помнила. Помнила, но все воспоминания были какими-то неважными, и уж точно не судьбоносными. Не помнилось объятий, поцелуев, каких-то наставлений. Возможно, всё это и было, но чтобы запомнить или сделать выводы, Саша была слишком мала. А всё остальное, что казалось важным и запало в душу, происходило с ней уже при бабушке, с которой она прожила почти до двадцати пяти лет, пока та не умерла. В памяти была тётя с дядей, которые, по сути, и являлись для неё родителями, хотя формально Саша с ними и не проживала. Но они о ней заботились, они её любили и были заинтересованы в её благополучии, наравне с родной дочерью. И Саша это очень ценила. Сильно любила тётку, хотя та порой и действовала на её психику сокрушительно, но Саша знала, что это не от пустого желания её пожурить, это искреннее беспокойство. Тётя Валя — единственная родственница, которая у неё осталась. Не считая Анжелики, конечно. Но на ту особо рассчитывать не приходилось, Лику больше волновало собственное благополучие и устроенность. Лике недавно исполнилось тридцать три, и это было поводом впасть в отчаяние. Хотя, видимых признаков этого самого отчаяния сестра не подавала и никогда бы не допустила. Выглядела сногсшибательно, больше двадцати пяти ей ни за что было не дать. К тому же, Петечка, уходя, оставил ей приличное приданное, в надежде, что с ним Лике будет проще найти нового мужа, да поскорее, и всё это приданное Анжелика вот уже год тратила на поддержание своей красоты и молодости. Жила в квартире бывшего мужа, которую он тоже оставил после развода ей, Саша подозревала, что желая избежать скандала, попросту откупался, как мог. Да и особо бедным человеком Петя не был, поэтому это был широкий жест, с барского плеча, и именно это Лику, на самом деле, и злило. То, что муж не просто посмел её бросить, он ещё смел жить в своё удовольствие, и деньги теперь зарабатывал и тратил не на неё, а на более молодую любовницу. Когда разговор об этом заходил, Саша предпочитала замолчать и сочувственно кивать сестре. Ей точно было нечего сказать, нечему научить и советов для обустройства личной жизни сестры, у неё точно быть не могло. Тот, у кого нет личной жизни, не может давать советов по этому поводу. Разве не так?

Переступив порог собственной квартиры, Саша помедлила, прислушиваясь. В квартире было тихо, и это внушало определённые надежды. Саша сняла пальто, наклонилась, чтобы расстегнуть сапоги, и тогда уже крикнула:

— Митя, я пришла. Чем ты занимаешься?

В маленькой комнате послышался грохот, что давно перестало удивлять, от её сына всегда было много шума, с тех пор, как он ходить научился. И Саша даже вздрагивать и замирать в плохом предчувствии давно перестала. Хотя, поначалу жила в уверенности, что любой шум, любой крик в исполнении сына знаменует падение, травму и даже сотрясение мозга. Митька рос очень активным ребёнком, и Саша, при своём спокойном характере, долго не могла с этим смириться. В том смысле, что Митя был больше похож на отца — энергичный, шумный и бесстрашный. Если бы она не запрещала категорически, сын уже давно качался бы на люстре в большой комнате, и это было бы вполне нормальным в их доме. С разбегу прыгнуть на диван, а с него на люстру. Что такого? На это даже особой тренировки не надо, у её сына обезьянья проворность с рождения.

Митька выпрыгнул ей навстречу из комнаты и разулыбался. Надо сказать, что заискивающе. Саша сделала вид, что нахмурилась.

— Что наделали?

— Да ничего, мам, всё нормально. Только мы всё съели.

— Правда? Какие молодцы.

Она всё-таки притянула сына к себе, потрепала по волосам, потом наклонилась и поцеловала в макушку. Пальцы запутались в его волосах, они курчавились и уже падали мальчику на глаза.

— Надо сводить тебя в парикмахерскую, — сделала она заметку для самой себя. А когда Митя отстранился, спросила: — Лёша давно ушёл?

— В пять, ему мама позвонила.

Саша прошла на кухню, посмотрела на грязную посуду в раковине. Мысленно вздохнула, но сыну улыбнулась, ободряюще.

— А ты как, не боялся, оставшись один?

Митька фыркнул, сел за кухонный стол, то есть, почти лёг на него, обхватив руками, а на мать взглянул снисходительно.

— Вот ещё. Что я, маленький?

— Конечно, не маленький, — поторопилась согласиться с ним Саша, но особо в браваду сына не поверила. Он лишь недавно стал возвращаться из школы один, и дома до самого вечера теперь был один, и как бы сам не храбрился, и что бы себе ни говорила Саша, пытаясь усвоить мысль, что у неё почти взрослый сын, всё равно волновалась. И, конечно же, замечала и улавливала все тени и намёки на его лице. Она всё-таки мать. И как бы Митька не храбрился, когда она появлялась дома, она знала, что определённый дискомфорт, находясь в одиночестве в пустой квартире, он испытывает. Поэтому и не спорила, когда он просил разрешения пригласить к ним друга. Было понятно, что они одни в квартире больше дурачатся, чем учат уроки, но так и Мите, и самой Саше было спокойнее.

Суп и пироги были съедены. А также конфеты, все подчистую, одни фантики в мусорном ведре. Саша пока ужин готовила, Митя умчался обратно к себе в комнату и что-то время от времени ей оттуда кричал. Рассказывал про школьные дела, возмущался количеством домашнего задания, а также тем, что его заставляют — мама, заставляют! — говорить по-английски. Разве это справедливо?

— Ужасно несправедливо, — согласилась Саша, раздумывая, как сообщить сыну, что на следующий год собирается нанять ему репетитора по тому самому ненавистному английскому языку.

— А пироги были вкусные, — сказал Митя за ужином. Уплетал за обе щеки макароны с подливой и мотал ногой. За это Саша его поругала, точнее, одёрнула, и на минуту он это делать прекратил. Правда, всего на минуту. Саше иногда казалось, что в сыне энергии столько, что он даже минуту спокойно посидеть не может. Если ногой мотать не будет, у него даже пища не усвоится. — С яблоками. Надо бабушке Вале сказать, чтобы ещё испекла. С вареньем.

— Она завтра нам холодца даст, обещала.

— Фу, холодец я не хочу. Я пирогов хочу.

Саша прищурилась, к сыну присмотрелась. А потом вспомнила слова тётки, что она адресовала ей, мол, ест всё, что хочет, и не толстеет, и, кажется, сыну метаболизм от неё достался. Вот с чем — с чем, а с аппетитом у Мити проблем не было никогда. Он как волчонок, есть хочет всегда. Правда, во всём остальном — росте, силе и решительности, Митя на неё похож не был. А также в скорости сообразительности ей только позавидовать восьмилетнему сыну можно. В школу Саша ходила, как по расписанию, вот уже год. Первый класс пережили более-менее спокойно, первоклашки считались несмышлёными детьми, и им многое прощалось, по крайней мере, психолог, который теперь на полной ставке почти в каждой школе, призывал быть терпимее, и к детям присматриваться, стараясь выявить зачатки таланта и индивидуальности. А вот во втором классе ситуация накалилась до предела, потому что, кажется, о её сыне уже всё выяснили, и принялись вызывать Сашу в школу. Пока к классному руководителю, хорошо, что не к директору. Страшно было подумать, что будет дальше.

— Зайди завтра после школы к бабушке Вале, — подала сыну идею Саша. — Она болеет, ей будет приятно. Но пирогов не проси, Митя. Лучше принеси ей что-нибудь.

Митя стал жевать медленнее, задумался. Потом спросил:

— А что я ей принесу? Булку из столовки?

Саша улыбку спрятала.

— Это было бы мило с твоей стороны. Но лучше принеси пятёрку.

— И где, по-твоему, я её возьму?

Саша приказала себе не расстраиваться, лишь поинтересовалась:

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Я думаю, мама. Когда я чего-то не знаю, я всегда спрашиваю у тебя.

Вот как можно на него злиться? Саша когда из-за стола поднялась, чтобы свою тарелку в раковину отнести, сначала к сыну подошла и поцеловала того в лоб.

— Это правильно. Не забывай меня спрашивать.

Следующие дни прошли в разговорах о предстоящей встрече с прошлым. Саше без конца звонила Каравайцева, было непохоже, что она советовалась, Алёна без всяких подсказок всё знала лучше всех, по всей видимости, ей просто нужно было выговориться, а иногда и пожаловаться. На нахальство одних, на беспечность других, и даже безнравственность третьих. Да, да, оказывается в их группе, безнравственных личностей было хоть отбавляй. Или это с людьми позже произошло? Судя по тому времени, что Алёна потратила на размышления об этом, её этот вопрос не на шутку волновал. Ещё звонил Стариков, и жаловался уже на Каравайцеву. Так и сказал:

— Сань, она меня достала. Чего ей надо?

— Чтобы ты хорошо в субботу отдохнул, — сказала Саша, стараясь быть миролюбивой и уж точно желания обсуждать подругу за её спиной, в ней не было.

Но Мишка, кажется, не поверил, потому что многозначительно хмыкнул.

— Да? Сначала доведёт меня до инсульта, а потом будет реанимировать бутылкой водки. У меня жена есть, чтобы плешь мне проедать, на фиг мне сдалась Каравайцева?

— Миша, мне тебя жалко, — сказала Саша, стараясь его поддержать, хотя повода и не находила. Но на то ведь друзья и существуют, чтобы выслушать и время от времени поддакнуть.

Стариков, видно, понял, что она несерьёзно, потому что вздохнул, после чего сказал:

— Врёшь ты всё, — и отключился.

А вот в один из вечеров пришлось встретиться с сестрой, и вот тогда уже поговорить о предстоящем серьёзно. Лика сама позвонила и пригласила вечерком её навестить.

— Приходи. Выпьем, поболтаем, — предложила она, а Саша решила не отказываться. Несмотря на некоторую дистанцию, которую Саша старалась держать, к Анжелике она относилась хорошо, искренне ценила их родственные связи, и провести иногда вечер вдвоём, за бокалом вина, в тишине, без детских криков и постоянных требований, было приятно. К тому же, Лику очень интересовало, в чём Саша собирается на встрече выпускников появиться, и что скрывать, Сашу и саму это интересовало, потому что идей пока не было, и ей необходим был совет Анжелики. Та прекрасно разбиралась в нарядах, дизайнерах и последних веяниях моды. Её это всегда интересовало больше, чем что-либо остальное в жизни, и поэтому Саша совершенно не удивилась, когда сестра с порога, вместо приветствия, ей заявила:

— Я подумала, что тебе нужно что-то жёлтое! Жёлтое сейчас на пике.

— Правда? — Саша переступила порог квартиры Анжелики, закрыла за собой дверь и принялась неспешно раздеваться.

Лика наблюдала за ней, оглядывала придирчиво, а когда Саша оказалась без пальто, в скромном форменном платье, не скрываясь, поморщилась. Она сама даже дома не допускала никакой расхлябанности, не носила банальных халатов и тапочек. Саша сколько раз поражалась, как у сестры хватает выдержки даже по дому, даже находясь в одиночестве, ходить хоть и в миленьких шлёпанцах, но на каблуках. Лика всегда была при макияже, прилично одета, будто каждую минуту ожидала визита дорогого гостя, читай: принца. Такой собранности и ответственному отношению к своей жизни можно было только позавидовать. Правда, удержать мужа ей это не помогло. Почему-то. Саше это казалось настоящей загадкой.

— Вина выпьешь? — спросила Лика, когда Саша сунула ноги в пушистые гостевые тапочки и прошла за хозяйкой в гостиную.

— Ещё бы. День был сумасшедший.

— Что у вас там с новой коллекцией? Пришла?

— Пришла. Можешь завтра заехать.

— Обязательно. — Анжелика улыбнулась. — В субботу надо быть во всеоружии.

— Смотрю, ты серьёзно настроена. — Саша присела на мягкий диван, буквально утонула в подушках, и от удовольствия зажурилась на секунду. А когда глаза открыла, невольно принялась наблюдать за сестрой. Как та достаёт хрустальные бокалы, берёт бутылку вина, выдёргивает пробку… На Анжелику можно было смотреть и смотреть, бесконечно. Она была будто само воплощение женской красоты на этой планете. Высокая, гибкая, стройная, красивая. Правда, грудь маловата, сестра из-за этого тайно комплексовала, искала спасение в специальных бюстгальтерах с поддержкой, и поэтому Саша была в курсе её озабоченности. Потому что это даже проблемой не было, Лика сама придумала себе этот недостаток, Саша была в этом уверена. Но спорить с сестрой по этому поводу… по любому поводу, было невозможно. Потому что Лика никогда не повышала голос и не выходила из себя, в этом не было необходимости. Она просто застывала, обиженная и оскорблённая, замолкала, взгляд подёргивался мутной поволокой, губы начинали дрожать, а уж когда она отворачивалась, в попытке справиться с собой и пережить обиду, любой человек, что оказывался рядом, готов был броситься ей на выручку и всё исправить, чего бы ему это не стоило. Любой, не говоря уже о мужчинах. Те попросту замирали рядом с Анжеликой и заметно глупели, прямо на глазах. Саша эту картину наблюдала с самого детства. Ещё помнила те времена, когда Лика смеялась над таким глупым поведением, но с годами научилась мужскими слабостями пользоваться, и Саша уже давно не сомневалась — сестре это нравилось. Лика перестала смеяться, перестала находить в этом хоть что-то забавное и относиться к этому легко. Она пользовалась. Но опять же, это не помогло ей удержать мужа. Совершенно непонятно, что нужно этим мужикам. Если даже от золотоволосых нимф уходят.

— Не хочется ударить в грязь лицом, — сказала тем временем Анжелика. Саша моргнула, и не сразу сумела оторваться от созерцания красоты и своих мыслей, понадобилась секунда, прежде чем сумела вспомнить тему их разговора.

Саша приняла из рук сестры бокал с белым вином.

— По-моему, ты слишком серьёзно принимаешь слова Алёны.

— Да? — Анжелика скептически на сестру взглянула, даже вздёрнула идеально выщипанную бровь. — А вот ты, по-моему, — Лика намеренно выделила это «по-моему», — слишком спокойно. Тебе всё равно, в чём идти? Каравайцева говорит, что будут все!

— И ты веришь? — Саша сделала пару глотков вина, потом даже губы облизала. — Замечательное вино.

Лика опустилась в кресло напротив, закинула ногу на ногу. Вяло отозвалась:

— Ага. — А сама казалась призадумавшейся. Спустя полминуты обратила к сестре заинтересованный взгляд: — Так в чём ты пойдёшь?

— Я ещё не решила, — созналась Саша. — Да и выбор у меня небольшой. Возможно, в красном…

— Ты была в нём на Новый год!

— И кто меня видел, кроме тебя и Алёнки?

— Мишка. Так что, это неприлично.

— Лика, ты предлагаешь мне, купить платье?

— Именно это и предлагаю.

Саша в досаде потёрла кончик носа. Затем созналась:

— Денег жалко.

— Да ты с ума сошла! Что может быть важнее первого впечатления? Или хочешь, чтобы тебя вспомнили по дурацким хвостикам? Ну, так надень старые джинсы и завяжи хвосты. — Лика фыркнула. — Сойдёшь за шестнадцатилетнюю.

Саша на сестру взглянула со значением, после чего чуть ядовито улыбнулась.

— Не завидуй.

Анжелика окинула взглядом свою гостиную.

— Чем бы в тебя кинуть?

Саша рассмеялась. Выпила ещё вина, затем поднялась.

— У тебя в доме хоть какая-нибудь еда есть? Я точно опьянею, я обедала рано.

— На кухне есть хлебцы. Ещё яблоки.

Саша даже притормозила на пороге, на сестру обернулась.

— Лика, ты доведёшь себя до язвы.

— Не успею. Мама уже завтра обещала привезти мне холодца. Вообще не понимаю, как это есть можно. Сплошной жир. Мясо и жир, мясо и жир. И пироги. И после этого она ещё удивляется, что у неё давление скачет! Если есть всякую дрянь…

Про дрянь Саша дослушивать не стала, прошла на кухню, отстранённо подивилась странной, непривычной для женщины с ребёнком, чистоте, отсутствию грязных тарелок в раковине и крошек на столе. Открыла шкафчик и достала пачку пшеничных хлебцов. Выглядели они не слишком аппетитно, ничем не пахли, и на вкус, наверняка, как опилки, но это было лучше, чем ничего. О, яблоки! В холодильнике на самом деле нашлась парочка зелёных яблок, а также упаковка греческого натурального йогурта. Практически обезжиренного. Саша в сомнении её разглядывала, затем вернула на полку. Не смогла представить, как она это ест.

Когда Саша вернулась в гостиную с хлебцами и яблоком, Анжелика презрительно фыркнула.

— Ты, конечно, с тоской думаешь о мамином холодце, признайся.

— Сейчас особенно, — не стала спорить Саша. Снова устроилась на мягких подушках, достала хлебец и откусила. Точнее, попыталась, и этот мерзавец заскрипел на зубах. Но Саша стойко его жевала.

— Каравайцева мне поклялась, что на этот раз Панкратов будет. Я слышала, он развёлся.

— Собираешься обсудить с ним эту тему? — невинно поинтересовалась Саша.

— А почему нет? У него сеть аптек по городу.

— Знаю.

— А знаешь, кого ещё она пригласила? Александра Ростиславовича. — Лика даже бокалом ей отсалютовала. А вот Саша непонимающе нахмурилась.

— Кто это?

Анжелика немного растерялась, смотрела на неё, затем рукой махнула.

— Ах, ну да. Ты же не училась. Он преподавал у нас информатику. Пятнадцать лет назад он был полон сил, задора и девчонки влюблялись в него пачками. Интересно будет посмотреть на него через десять лет. Что там с его залысинами. — Анжелика рассмеялась, и тем же смеющимся тоном добавила: — И Толя будет.

— Какой ещё Толя?

Улыбаться Лика перестала, даже брови сдвинула.

— Богатырёва, хватит тупить.

Саша перестала жевать, глаза на Лику таращила, потом поняла, что у неё полный рот опилок. Дышать она не может, говорить не может, во рту пересохло. Хорошо, что про вино вспомнила.

Допила залпом, пытаясь проглотить хлебец. И всё равно заговорить так сразу не смогла, тем более, нужно было разыграть спокойствие… Если спокойствие, вообще, можно разыграть, и если о нём речь в эту минуту идти может.

— Ефимов?

Лика кивнула с определённым удовольствием и намёков.

— Ефимов. Ума не приложу, где Каравайцева его выловила.

— Значит… он вернулся в город?

— По всей видимости. Хотя, на мой порог ещё не приползал. Будет любопытно на него взглянуть, правда? — Анжелика поднялась, отвернулась от Саши. — Выпьем ещё?

Пользуясь тем, что сестра её видеть не могла, Саша зажмурилась. То ли от шока, то ли уже от ужаса. Губы вытерла, хотя, на самом деле, пыталась понять, трясутся или нет. Вроде не тряслись, и даже в кривой улыбке получилось их растянуть, когда Анжелика подошла к ней, чтобы забрать пустой бокал.

— Мне Алёна ничего не говорила… про Ефимова.

Лика плечами пожала.

— Со мной тоже откровенничать не стала. Только сказала, что он сам позвонил, сказал, что придёт. Узнал от кого-то.

— Так может… он давно в городе?

— Может, и давно. — Лика снова устроилась напротив, но на Сашу не смотрела. Взгляд был устремлён вдаль, а на губах появилась вызывающая усмешка. — Он уезжал с наполеоновскими планами, помню, что мне говорил. И вот приехал обратно. И что-то мне подсказывает, что живёт в квартире матери.

— И что в этом такого?

Лика плечами пожала.

— Да ничего. Это всего лишь Ефимов. — Анжелика улыбнулась, отсалютовала Саше бокалом и сказала: — Выпьем. За субботу. Будет весело.

Саша ничего не сказала, но вина выпила. Сделала несколько больших глотков, а про себя сказала: за прошлое.

Но чего она точно не хочет, чего не желает больше видеть, так это того, как отец её сына, снова упадёт в ноги к её сестре. Удружила, Каравайцева, ничего не скажешь.

Но при всём душевном ужасе и сопротивлении, теперь Саша точно не пропустит субботнюю встречу. Хотя бы ради того, чтобы просто взглянуть на НЕГО… Спустя девять лет.

 

2

Конечно, никакого жёлтого платья Саша себе не купила. По нескольким причинам. Во-первых, в отличие от Анжелики, её бюджет не предусматривал отдельной статьи для нарядов, ей никто отступных и приданного не оставлял, и лишние средства взять было неоткуда. А во-вторых, после того, как первое волнение улеглось, и она смогла сделать первый вдох, и к ней вернулось рациональное мышление, она подумала: с какой стати?.. В том смысле, что она не должна думать о Ефимове, а уж тем более думать о платьях и о чём-то подобном, в желании что-то доказать или поразить его воображение.

Но это так странно, прошло девять лет, и она даже от имени его отвыкла. Толя Ефимов. Звуки из другой, давно позабытой жизни. Где она молодая, неопытная и вечно смущённая пламенем, что её озаряла сестра. Толя был одним из тех, кого это пламя опалило не на шутку. Все годы учёбы он добивался любви Анжелики. Не расположения, не симпатии, а именно любви, потому что Толя Ефимов всегда хотел всего самого лучшего, и властвовать над этим безраздельно. И Лику он видел своей — женой, любовницей, спутницей жизни, в то время, в том возрасте, это казалось не таким уж и важным и существенным. Он хотел её, и этого было достаточно, чтобы идти к своей цели, не оглядываясь по сторонам. И Саша прекрасно помнила, что она той стороной, в которую Толя забывал посмотреть, и была. Стояла и наблюдала за тем, как всё рушится. Отношения Лики и Ефимова были подобны грому — громкие и устрашающие, но с каждым раскатом всё менее впечатляющие. И, в конце концов, Толя уехал, в один день, собрался и исчез из их жизни. Даже не ведая, какое воспоминание и наследие после себя оставил. И Саша давно перестала ждать его, строить какие-то планы, представлять их встречу. Она даже перестала об этом мечтать и этого хотеть. Сейчас она боялась правды. Что Толя узнает, а особенно, Митька…

Её сыну восемь лет, и он, без сомнения, как любой мальчишка, нуждается в мужском воспитании, и как любой любознательный ребёнок, время от времени задаёт вопросы про папу… И Саша каждый раз в ужасе замирает, не зная, что сыну говорить. Тётя Валя ругала её за ту бездарную сказку, которая больше на отмазку смахивала, о том, что папа не может с ними жить, что работает, что… Что бы ещё придумать?

— Всё сложно, Митя. У взрослых всё так сложно бывает. Мне жаль…

Тётка её за это ругала. Потому что было понятно, чем старше Митька становится, тем больше понимает. И скоро он начнёт задавать совсем другие вопросы, по крайней мере, ответов будет ждать других, более конкретных. И Саша это знала. Раздумывала над тем, какой тон избрать: мягкий и обещающий, или категоричный, не оставляющий надежды? Ещё совсем недавно склонялась ко второму. Знала, что будет трудно и больно сказать сыну, что папа… что папы нет, и ждать незачем, а вот теперь… Ефимов вернулся в город. И в субботу она с ним встретится.

Совершенно не знает, чего ожидать. С какой целью, с победой или поражением он вернулся? Как выглядит спустя девять лет? Что скажет ей при встрече? В этом месте можно было печально улыбнуться. И впервые за много лет позволила себе вспомнить, причём очень ясно и чётко, будто это было несколько дней назад, его голос и улыбку. И его:

— Привет, малыш.

Она всегда была для него малышом. Сначала крутящимся под ногами и мешающим, потом милым щеночком, с которым можно пошутить и посмеяться, в ожидании Лики, а потом… он уехал, не вспомнив о малыше, который дома вопил от восторга, веря, что всё только начинается. Толя её любит!

— Дурацкие фотографии, — пробормотала Саша, разглядывая огромное количество снимков, разлетевшихся по покрывалу на постели. Сама достала коробку с фотографиями с антресолей, сто лет этого не делала, не позволяла себе, не желая расстраиваться и раскисать, а вот сегодня, проснувшись утром и первым делом вспомнив о предстоявшей в субботу встрече, поддалась желанию вспомнить его лицо. Точнее, убедиться, что помнит.

С фотографий, почти со всех, смотрело его лицо. Толя был душой компании, без него не обходились ни одни студенческие посиделки. Ни без него, ни без Лики. В этом смысле они друг другу весьма подходили. А так как Саша была самой младшей и, следовательно, всегда трезвой, фотографировала зачастую она. Так что удивительного, что Толино лицо присутствовало практически на каждом снимке? И сейчас Саша разглядывала фотографии, и чувствовала, как у неё сжимается сердце. Не от тоски, нет. И даже не от страха перед встречей. Она смотрела на Ефимова и чётче, чем за все последние девять лет, понимала, что видит своего сына в будущем. Да, сейчас сходство ещё не так бросается в глаза, особенно людям, которые не желают приглядываться, но она-то… она всё видит и замечает. И улыбку, и непослушные кудри, которые падают на лоб, и нос с небольшой горбинкой… Жесты, а ещё невероятный, не проходящий задор в глазах.

В какой-то момент не выдержала, отодвинула от себя фотографии и даже отвернулась. Сердце стучало, и всё в дурном предчувствии. И бесполезно было говорить себе, что он не знает. Сегодня не знает, завтра… Может, не ходить на встречу? Отсидеться, как всегда, в сторонке, подождать, пока Ефимов снова скроется на необъятных просторах родины, а то и за её пределами. Вот только существует опасность, что не скроется, что он вернулся насовсем, а уж когда увидит Лику… Можно будет только истерически рассмеяться, если этот дурак пойдёт по проторённой дорожке. А чтобы не смеяться истерически, оказавшись в невероятно дурацкой ситуации, придётся пойти и самой разобраться в происходящем. Потому что Саша совершенно не представляет, как после будет выпытывать подробности у Каравайцевой или у сестры. Алёнка, наверняка, станет возмущённо фыркать, а Лика смеяться и жеманно отмахиваться. Она любит наводить тень на плетень, её это забавляет.

— Дурацкие, — повторила она злым шёпотом, а в следующее мгновение с ужасом уставилась на взъерошенного сына, который заглянул в её комнату. Только с кровати поднялся, зевал и тёр глаза, переминался с ноги на ногу.

— Мам, я проснулся, — оповестил он. Моргнул, посмотрел с любопытством. — А ты чего делаешь?

Саша поторопилась прикрыть фотографии краем покрывала. Сыну улыбнулась.

— Ничего, разбираю кое-какие вещи. — С постели поднялась, распахнула дверь и сына поцеловала. — Молодец, что сам встал. Иди, умывайся, я приготовлю завтрак.

— Хочу гренки!

— Хорошо, гренки, — не стала спорить Саша. Митьку в ванную отправила, а сама торопливо сгребла снимки в одну кучу и сунула в коробку. Правда, те мялись и сопротивлялись, как могли, и Саша даже разозлилась настолько, что собралась эту злосчастную коробку тотчас отправить в мусорное ведро. И плевать, что на них Ефимов, плевать, что она сама ещё с хвостиками и с целым сердцем, наплевать, что эти фотографии — память не только о её прошлом. На них ещё Алёнка на два размера меньше, для неё это, наверняка, ценно, да и Мишка Стариков ещё без бородки и подтянутый. При жене в последние три года расслабился, брюшком обзавёлся. Поэтому Саша эти фотографии столько лет не выкидывала, хотя, за последние лет семь, ни разу не доставала и не смотрела. Не хотела. И сейчас с трудом закрыла крышку и поторопилась спрятать её обратно в шкаф. Ещё бы так просто, как закрыть дверцу шкафа, вернуть себе душевное равновесие.

— Придётся тебе в субботу переночевать у бабушки Вали, — сказала она сыну, когда они наконец сели завтракать.

Митька тут же насторожился, на неё посмотрел нахмурившись.

— А ты где будешь?

— А меня пригласили в ресторан, — вроде бы похвастала Саша.

— Кто?

Хороший вопрос. Саша размешивала сахар в своей чашке с кофе и сына разглядывала.

— Митя, у тебя жутко серьёзный тон, — решила пошутить она.

— А я и не шучу. Мама, у тебя свидание?

Саша притворно ахнула.

— Боже, Митя, какие слова!

— А что? Серёга Никифоров из нашего класса недавно Ксюшку Фролову на свидание приглашал. Ничего хорошего из этого не вышло. — Митя, кажется, успокоился и снова с аппетитом принялся за гренки. А вот Саша заинтересовалась.

— Что случилось?

Митька небрежно дёрнул плечом.

— Серёга пригласил её в «Самохвал». Ну, в кафе, в автоматы поиграть… Девчонки же тоже это любят.

— Логично.

— Они с папами пошли. И пока Серёжка с Ксюшкой на автоматах играли, их папы пива перепили. И мамам пришлось их забирать.

Саша выслушала, после чего постаралась спрятать улыбку. Серьёзно кивнула.

— Очень полезная информация. Обещаю, я пиво пить не буду.

— Не пей, — сказал Митя без лишних эмоций. — Кто тебя забирать будет?

После этих слов улыбаться расхотелось. Саша поторопилась загородиться от сына чашкой с кофе.

— А с кем ты пойдёшь в ресторан? — спустя минуту спросил Митька, видимо, вспомнив, что не прояснил до конца ситуацию.

— С тётей Алёной и дядей Мишей, — честно ответила Саша, решив отступить от ненужной интриги. Да и сын сразу успокоился. Правда, поинтересовался:

— А меня не возьмёшь? Я не был в ресторане.

— В другой раз, милый. Мы там будем не одни, у нас встреча… выпускников.

Больше Митя ни о чём спрашивать не стал, и Саша сочла это за благо. После истории с провалившимся свиданием, настроение как-то пропало.

Предъявлять Каравайцевой претензии по поводу того, что та не поставила её в известность о самой пикантной новости этого года — возвращении Ефимова, Саша не стала. Побоялась, что начнёт говорить и остановиться не сможет. Что банальный, вроде бы риторический вопрос, обрастёт эмоциями и деталями в её исполнении, и Алёнка что-нибудь заподозрит. Никогда и ни с кем Саша о Ефимове не говорила. Кто-то удивится, спросит: почему? Что страшного в том, если кто-то узнает правду? Хотя бы самые близкие. Сколько раз ей задавали один и тот же вопрос: кто Митькин отец? А она каждый раз посылала всех подальше. Не хотелось объясняться, обсуждать, а тем более оправдываться. Перед той же Ликой. Та, как собака на сене. Ей и самой Ефимов не нужен был, всегда планы поглобальнее строила, но и просто так делиться преданным поклонником, она желания не имела. Не смотря на все Толины недостатки, которые для Анжелики банальным образом сводились к финансовой несостоятельности, ей нравилось время от времени появиться с ним под руку, прекрасно знала, что парой они были красивой. И Лика не особо расстроилась, когда Толя уехал, к тому моменту она уже собиралась замуж за Петечку. И решительный и не привыкший делиться Ефимов мог ей помешать, поэтому на тот момент его внезапный отъезд из города, был весьма кстати. Никто из них и подумать не мог, что Толя уедет и пропадёт на девять долгих лет. Его давно перестали ждать и даже вспоминать. Собираясь узкой институтской компанией, его имени не упоминали, и Сашу это вполне устраивало. Лика и без того поклонника со студенческих времён забыла, и это не удивляло, у Анжелики была весьма избирательная память. Удобная, как называла это Саша. Настолько удобная, что впору ставки делать, как всё в субботу повернётся. И поэтому ей лучше в очередной раз отмолчаться, со стороны понаблюдать. Хотя, что скрывать, вчера, лёжа без сна, прокрутила в уме ситуацию, встретить Ефимова в лоб невероятной новостью. И заодно посмотреть, как на это отреагирует Лика. Правда, эта ситуация была настолько фантастической, что над ней можно только посмеяться и отбросить за нереальностью.

Кстати, у прокрученной ситуации было два финала, и, раздумывая над хэппи-эндом, Саша даже ущипнула себя, и приказала себе спать. А не забивать голову несбыточными мечтами, как в юности. Мечты мечтами и остаются. Ей ли не знать?

В субботу утром созвонилась с Ликой, ещё раз обсудили наряды (если быть честной, то звонила Анжелика и обсуждала свой наряд, на Саше сестра давно в этом смысле крест поставила, не ожидая от неё ничего интересного). Саша ещё ждала, что Лика вновь заговорит о Ефимове, хоть что-то скажет, мол, ждёт встречи, если не с нетерпением, то с любопытством, но та промолчала. И думай, что хочешь. Но что-то Саше подсказывало, что это она ждёт и именно с нетерпением, а Лика больше занята мыслями о себе, о туфлях и сумочке, чем о бывшем поклоннике. Это было понятно, и в то же время странно, и даже некое злорадство в отношении Толи вызывало в Сашиной душе. В общем, целый букет ощущений, чувств и эмоций, из-за чего она весь день будто пьяная ходила, без всякого вина и шампанского. И смеялась над собой же. Когда в последний раз она была настолько взбудоражена? Когда он уехал? Или когда узнала о беременности? В дальнейшем лишь справлялась с трудностями, трястись от волнения её мало что заставляло. Но одно его имя подействовало магически. И вот она трясущимися руками выбирает платье, их у неё всего три, и выбирать особо не из чего, поэтому выбор несёт за собой огромную ответственность. К тому же, добрая половина людей, с которыми она сегодня встретится, и не видели её никогда в платье. Лет до двадцати пяти в её гардеробе царствовали джинсы, изредка уступая юбкам, которые никак не могли считаться приличными и скромными. Бабушка всегда ругала её за выбор одежды. Она считала, что лучше темной юбки и беленькой кофточки, одежды для женщины нет. Нельзя сказать, что Саша, повзрослев, пришла к такому же выводу, но с возрастом приоритеты сменились, захотелось чего-то более женственного и благородного, чем джинсы и футболки.

И вот сейчас она смотрела на себя в зеркало, одетую в мягкое платье из джерси, насыщенного шоколадного цвета, и, признаться, особого восторга по поводу своей внешности не испытывала. Тёмные волосы убраны наверх, макияж умеренный, оранжевый ремень на талии выделяется ярким пятном и не даёт заскучать, но всё равно что-то не то, чего-то не хватает, какое-то лёгкое неудовольствие в душе. И Саша не сразу поняла, что, разглядывая своё отражение, пытается представить, как этим вечером будет выглядеть сестра. Лика ей все уши прожужжала про свое небесно-голубое платье. Оно подчеркнёт её золотистые волосы и пронзительные голубые глаза. А она, в шоколадном (ладно, будем называть вещи своими именами — в коричневом), вновь на её фоне растворится.

И чёрт с ним. Растворится, зато спокойно понаблюдает и оценит. Сделает выводы.

Саму себя успокоить пытается.

Зачем она согласилась на этот вечер выпускников? Она даже не выпускница никакого института!

— Говорила я тебе, что заеду, — ворчала на неё по телефону Каравайцева. Саша ехала в такси, которое, конечно же, по всем законам жанра очень удачно встало в пробке, и оттого, что Алёнка на неё ворчала, ещё больше нервничала. — А ты: нет, нет! Сейчас бы уже здесь была!

— Все уже собрались?

— Ну, не все, но многие. Долго простоите?

Саша глянула в окно.

— Да нет, может, минут пять.

Алёна тут же выдохнула.

— Это хорошо. — И зашептала ей: — Саша, все так изменились, ты не представляешь. И все такие важные. Прямо компания министров финансов.

На языке так и крутилось: а Ефимов? Ефимов пришёл? Он как? Тоже… министр финансов?

Думать, что Толя похож на министра финансов, было странно. У Саши даже в костюме и при галстуке его представить не получалось. С его вечно непослушными вихрами, залихватской улыбкой, в потёртых джинсах, он на роль министра или даже чиновника не годился. По её мнению. Но кто знает, как его изменили прошедшие девять лет.

Ресторан, где они арендовали банкетный зал, и рестораном-то в полном смысле этого слова, не был. Небольшой, но чистенький, с приличной кухней. Сашу даже на входе никто не встретил, никаких тебе охранников, привратников и всяких прочих лакеев. Оставила пальто в гардеробе, подошла к зеркалу, большому, в полный рост, не то что у неё дома, осмотрела себя. И сделала судорожный вдох. Получилось чересчур взволнованно, но именно так она себя в этот момент и чувствовала. И глаза её выдавали. Саша зажмурилась на секунду, приказала себя улыбнуться, и тогда уже решительным шагом направилась к дверям банкетного зала. По узенькому коридорчику, к непримечательным таким дверям. За которыми уже слышались голоса и взрывы смеха. Ужасно, заходить последней. Нельзя было опаздывать, никак нельзя.

Хорошо ещё, что за столом ещё никто не сидел. Все разговаривали, разбились на отдельные группы, видимо, по интересам и уровню знакомства, смеялись над общими шутками, кто-то уже наполнял бокалы. Но когда Саша вошла, на мгновение стало тише, на неё обернулись, присматривались, пытались узнать и вспомнить. Потом кто-то привычно воскликнул:

— Саня! — и секундная неловкость исчезла. Она улыбнулась, протянула руку для приветствия, а её вдруг кто-то обнял, и Саша ненадолго замерла в незнакомых объятиях.

— Сашка, какая ты взрослая стала.

— Правда? Вас всех догнала?

— Ну, почти. И в этом нет ничего хорошего.

— Не надо прибедняться. Все молодые и красивые.

— Особенно я, — во всеуслышание известила всех Алёна, пробираясь ближе к Саше. Правда, добавила: — И только пусть попробует мне сегодня кто-нибудь сказать, что мне четвёртый десяток.

— Все пришли? Давайте уже за стол садиться!

— Кому так не терпится, а?

Вновь послышался смех, Сашу кто-то обнял за плечи, и она, что скрывать, испытала облегчение в некотором роде, чужой на этом празднике она себя чувствовать не будет, это точно, но самое главное испытание ещё впереди. Подошёл Стариков, руки ей на плечи положил, что-то на ухо сказал, а Саша лишь бездумно кивнула, совершенно не уловив смысла в его словах. Она высматривала сестру в зале. Сестру и… Да, его.

К этой встрече она готовилась несколько дней. Дней, ночей, много и много часов. Представляла и фантазировала, продумывала своё поведение и даже взгляды… какие-то слова. Но всё равно подготовить себя к тому, что её пронзит словно током, насквозь, не смогла. Отреагировала именно на небесно-голубой всполох на дальнем конце большого стола. Посмотрела туда, увидела сестру, но сознание уже не воспринимало несущественную, на его взгляд, информацию. Прекрасное видение в виде Лики отошло на второй план, и Сашин взгляд остановился на Ефимове. Со всей его скромностью, он сидел во главе стола, в расслабленной позе, и улыбался. Не ей, и даже не Анжелике. Он разговаривал с Новиковым, который, оказывается, всё же почтил присутствием их компанию этим вечером, и Ефимов слушал его, кивал и посмеивался. Совершенно непонятно, что такого занятного ему Виталик Новиков рассказывал. А Саша сглотнула, всё ещё чувствуя Мишкины руки на своих плечах, и, наверное, полминуты не могла отвести глаз. Всё-таки правда, не шутка, не ошибка. Он в городе. Вернулся. И почти не изменился. Только былые кудри забыты, стрижка короткая, усмешка ещё более нахальная, в плечах раздался… возмужал. И на этом перемены заканчиваются. Лёгкий свитер, джинсы, широкий браслет часов на запястье. Неуловимый, ненавязчивый дух состоятельности и жизненного комфорта. Единственное, что удивляет и заставляет задуматься о свершившихся переменах, это то, что смотрит Толя на Новикова, и разговаривает с ним. Девять лет назад он смотрел бы только на Лику. Да и та не потерпела бы к себе подобного преступного невнимания, а сегодня сидит рядом и в разговор не лезет. Но… всё равно выглядит довольной. А потом и рукой помахала. Саша даже не сразу поняла, что это ей. Только в ужасе, с застывшей на губах улыбкой и провалившимся в пятки сердцем, наблюдала за тем, как Толя поворачивает голову, отыскивая взглядом того, кто привлёк внимание Анжелики.

Это была короткая секунда, будто весь мир в пропасть провалился. Они встретились взглядами, Саша заметила, как сузились глаза Ефимова, и даже побоялась представить то, о чём он подумал в этот момент. По его лицу прочитать было ничего нельзя. Ей даже в голову пришло, что забыл, не узнал, понятия не имеет, кто она. Но затем его губы раздвинулись в улыбке, добродушной и приветливой… И ей захотелось умереть. Сейчас он поднимется ей навстречу, и как ни в чём не бывало скажет:

— Привет, малыш.

Конечно же, он её не забыл. Как можно? Но, судя по его улыбке и взгляду, из его памяти напрочь стёрлись воспоминания об их последней встрече.

Слава Богу, все начали рассаживаться за столом, и подниматься ей навстречу Ефимов не стал. Его отвлекли, заняли его внимание, и Саша невероятно этому обрадовалась. Рухнула на стул, на который ей Алёна указала, и надеялась лишь на то, что её перекошенную улыбку спишут на волнение от встречи с прошлым. Она молчала, не участвовала в разговоре, даже смеяться не могла. Алёна без конца её дёргала за руку, что-то подкладывала ей на тарелку, а Саше понадобилось минут двадцать и бокал вина, чтобы хоть немного придти в себя. Эти двадцать минут она даже не смотрела в сторону Ефимова. Краем глаза замечала голубой цвет платья сестры, но и на это старалась не реагировать. Нужно было забыть, отвлечься, хоть ненадолго.

— Что с тобой? — Алёна наклонилась к её уху и зашептала, страшно громко.

Саша плечом дёрнула.

— Я смущена, — соврала она, в надежде хоть как-то объяснить своё заторможенное состояние.

— Чем?

— Тем, что меня все узнали. Я шла сюда и думала: войду, а мне скажут — девушка, вы кто?

Каравайцева захихикала, окинула быстрым взглядом собравшихся.

— А здорово всё получилось, да? Я думала, многие отказываться начнут. Но всем захотелось праздника.

— Ага, — рассеянно отозвалась Саша, и наконец осмелилась покоситься в сторону Ефимова. В его конце стола шла оживлённая беседа, и слышался смех. И, без сомнения, виновником хорошего настроения рядом собравшихся, был Толя. Саша перевела взгляд на сестру, заметила, как та внимательно наблюдает за бывшим ухажёром. Молчит, что удивительно, пьёт вино мелкими глотками, и за Толей наблюдает. Как кобра, честное слово.

— Это будет весело, — проговорила Алёна со смешком.

Саша отвлеклась от своих мыслей и на подругу посмотрела.

— Что?

— Лика и Ефимов. Она на него так смотрит, будто проглотить хочет.

Саша осторожно выдохнула. Подумала и сказала:

— Слава Богу, я в этом больше не участвую.

— Как же, — хмыкнула прозорливая Каравайцева.

Саша же глянула на неё с претензией и гневным шёпотом поинтересовалась (три дня сдерживалась!):

— Откуда он вообще, взялся?

Стариков потянулся через неё за бутылкой водки, услышал её вопрос и с любопытством поинтересовался:

— Кто?

Саша собиралась его одёрнуть, чтобы не подслушивал, но опоздала, Алёна уже ответила:

— Ефимов.

— А, Толян, — с ухмылкой протянул Миша, в полный голос, едва не заставив Сашу от ужаса зажмуриться. Все на них, конечно же, смотрели, утолив первый голод и готовые поддержать любой разговор. А уж тем более посплетничать. — Я с ним поговорил уже. Приехал из нас, честных горожан, бабки вышибать. — И громко добавил, чтобы до другого края стола долетело: — Да, Толян?

Ефимов от разговора отвлёкся, глянул на них, и Старикову кивнул.

— Чего ты там про меня небылицы сочиняешь?

От звуков его голоса, такой знакомой насмешливой интонации, у Саши мороз по коже пошёл. Она схватила бокал с вином, испугавшись, что кто-то остановит на ней свой взгляд, да ещё и вопрос какой-нибудь вздумает задать.

А Мишка тем временем усмехнулся.

— Какие небылицы? Вон девчонки интересуются, откуда это к нам такого красивого дядечку занесло. — За столом послышались смешки. — Мы уж тебя со счетов давно списали.

— Рано списали. Я ещё «ух».

— Ух, — радостно повторила за ним Каравайцева и даже на стуле подпрыгнула. — Давайте выпьем за «ух». Только не за ефимовский «ух», а за всеобщий. За мой в частности.

— Саша, а у тебя как жизнь? — спросили у неё.

Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы улыбка получилась воодушевлённой. Кивнула.

— Всё хорошо.

— Семья, дети?

Саша снова кивнула, не желая вдаваться в подробности.

— С ума сойти, — поразился некогда староста группы, — даже у нашей Сани уже семья, дети… Жизнь охрененно летит.

— Да ты чё, знаешь, какой у неё Митька? Такой мужик растёт! — Стариков от удовольствия даже рассмеялся. — Я его себе уже в зятья забил. Пристрою свою принцессу, и горя знать не буду.

Саша рассмеялась, потом под руку Старикова подлезла, чтобы салата ему на тарелку подложить. И даже приказала ему:

— Ешь. Я Марине обещала, что ты трезвый придёшь.

— С ума сошла? Я первый раз за три года без жены гуляю.

Саша снова рассмеялась, а потом машинально голову повернула, почувствовав чей-то настойчивый взгляд. И похолодела, когда поняла, что это Ефимов на неё смотрит через весь стол. Ест, но выглядит так, будто старательно прислушивается к дальнему разговору. Про её сына. Они снова на мгновение столкнулись взглядами, после чего Саша поторопилась отвернуться.

Разговоры за столом пошли о настоящем, кто где работает, чего добился, кто насколько удачно женился и так далее. Саша всё больше молчала, не желая вмешиваться, а уж тем более заострять внимание на своих успехах. Правда, кто-то вспомнил, что она училась на литфаке, но чем всё это для неё закончилось, узнать так и не получилось, за что Саша мысленно поблагодарила сестру, которая, кстати, терпеть не могла, когда внимание уделяют Саше. С самого детства так было. Стоило кому-то заинтересоваться Сашей, Лика тут же принималась переводить внимание на себя. Не из-за нелюбви к сестре, такой уж у неё характер был. Она обожала быть впереди. Вот и сейчас поторопилась из-за стола подняться, с намерением произнести тост. Саша смотрела на неё, такую красивую, такую яркую в своём невозможно-голубом платье, с непередаваемо милой и нежной улыбкой на губах и озорными огоньками во взгляде, и ей не нужно было смотреть на мужчин за столом, чтобы знать — все молчат и Лику слушают. И это будет продолжаться до тех пор, пока Лика этого хочет. Кстати, и красноречием сестру Бог не обделил, правда, Анжелика не считала это достоинством или подарком судьбы, свои способности она тратила исключительно на саму себя. И поэтому после окончания института, даже не подумала, не попробовала сделать карьеру, или попросту устроиться на работу. В то время у неё был Петечка, её главное достижение, который и должен был обеспечить ей и комфортную жизнь, и статус, и материальный достаток. Замужество Лика и называла своей карьерой. Которая полтора года назад рухнула. Но об этом она, конечно же, никому здесь не расскажет. Да и никому никогда не расскажет, кроме неё и своей матери.

— Запомни, Саша, только неудачники толкуют о своих промахах. Я никогда не была неудачницей.

Это Лика ей говорит время от времени. Лика всегда на коне, всегда в выигрыше, для неё быть матерью-одиночкой, самый большой жизненный промах. Это они тоже обсуждали не раз и всегда на грани скандала.

А вот сейчас Анжелика с проникновенной улыбкой говорила, как рада всех сегодня видеть, что бесконечно вспоминает студенческие годы и всех собравшихся, насколько ей жаль, что всё осталось в прошлом, но она ждёт и верит, что они будут так собираться, встречаться, ещё долгие годы. Получалось у неё гладко и многословно, и некоторые, наверняка, заподозрили, что она речь заранее заготовила, но Саша знала — это талант. Тот самый, который с годами не тускнеет. И сейчас она слушала сестру, смотрела на неё, и всё, что её интересовало — это сколько раз за время произнесения своего тоста, Лика кинет взгляд на Ефимова. От этого зависела степень её интереса. В конечном итоге, когда Анжелика попросту остановила свой взгляд на Толе, Саша отвернулась. Всё плохо. Всё очень плохо.

— Толян, так чем ты занимаешься? — спросил кто-то за столом чуть позже.

Саша поневоле на Ефимова посмотрела. Тот ел, ел со знакомым ей аппетитом, но это уже был не вечно голодный волчонок, что её дома ждёт, это был матёрый волк, и Саша вдруг поймала себя на мысли, что могла бы всю жизнь смотреть на то, как он ест.

А Ефимов, услышав вопрос, от себя тарелку чуть отодвинул, и усмехнулся. И ответил с неким вызовом:

— Торгаш я, Боря.

— Чем торгуешь? Водкой?

За столом снова засмеялись, а Толя вдруг кивнул.

— И такое было. И водкой торговал, и колбасой торговал, и даже детским питанием.

— А сейчас?

— А сейчас машинами.

— Я же говорю, — влез заметно захмелевший Стариков, — приехал бабки из нас выбивать.

— Да из тебя разве выбьешь чего, — хмыкнул Ефимов. А кому-то в сторону сказал: — Приехал место под пару автосалонов подобрать. В памяти-то всё хорошо нарисовал, а как приехал, так и обалдел. Ни пяди свободной земли по городу. — Окинул выразительным взглядом собравшихся: — Кто у нас тут в горадминистрации-то? Учтите, мне Каравайцева всех сдала.

Алёнка ахнула.

— Ах ты гад, я никого не сдавала!

— У меня есть знакомые, — порадовала его Лика. — Мой бывший муж каждый раз перед открытием супермаркета всю административную тусовку поил. — Она откровенно усмехнулась. — Так что, я всех знаю.

— Это хорошо, что ты всех знаешь, — протянул Толя, и в его голосе не намёк, а сплошной тягучий мёд прозвучал. Саша в этот момент взглядом за его лицо уцепилась, и всерьёз ожидала, что он облизнётся, глядя на Анжелику. Но нет, удержался.

Толкнула Старикова в бок.

— Миша, налей мне ещё вина.

— Да? — Он ухмыльнулся прямо ей в лицо. — А кто будет следить за моей трезвостью и нравственностью?

— За твоей нравственностью я точно следить не собираюсь.

Он вздохнул, получилось вполне пьяно. Потом голову к её уху склонил.

— Санька, такая тоска на душе.

— О Господи, — она не удержалась и толкнула его в плечо. — Я об этом ничего знать не хочу.

— А тебе хорошо?

— Офигенно, — пробормотала она чуть слышно, наблюдая за тем, как Ефимов с Ликой шепчутся, склонив друг к другу головы. На губах сестры играла лёгкая улыбка. Лёгкая, проникновенная и понимающая. Саша ненавидела, когда она так улыбалась. Особенно, Толе. Он всегда на это вёлся и всегда верил в её искренность. На чём, в итоге, и погорел. Пока Лика ему так улыбалась, планы строила на семейную жизнь с другим. А теперь конечно, все повзрослевшие, помудревшие и всем всё простившие.

Неужели только ей всё это противно?

Ещё пара тостов, и некоторые расслабились настолько, что захотели танцевать. Атмосфера на самом деле изменилась, люди перестали присматриваться друг к другу, скупо улыбаться, тщательно фильтруя вопросы и собственные ответы. Вспомнили прошлое, посмеялись, выпили на брудершафт и созрели для танцев. Грянул «Тополиный пух» в исполнении «Иванушек», и эта песня вызвала просто бурю восторга у присутствующих, например, у той же Алёнки. А Саша лишь улыбнулась ей, допила вино, а сама смотрела на причину всех своих… нет, не бед, а душевных метаний. Разве она может назвать своего сына бедой? Да у неё язык не повернётся.

А Толя по-прежнему разговаривал с её сестрой, сидел в расслабленной позе, рука на спинке её стула, посмеивался, слушая Лику, а смотрел на неё с явным удовольствием. Как там говорится? Она услаждала его взор. Вот именно это читалось на лице Ефимова в данный момент. И это опять же противно и здорово раздражало. Анжелика за весь вечер ей, Саше, ни одного слова не сказала, будто и не замечала её, а ведь Саша на этом вечере лишь по одной причине — Лика её сестра. Но та забыла об окружающих, она смотрела на Ефимова, и попросту ела его глазами, как он её когда-то.

— Анжелика хвост распушила, — озвучила её мысли Алёна, правда, в её голосе, недоставало разочарования и праведного гнева, которые могла бы себе позволить Саша. Но всё-таки не удержалась, ответила на замечание подруги.

— А дураков, Алёна, жизнь не учит. Она хвост распушила, как павлин, а он вновь ослепнет. И оглохнет.

— Мужики, — отмахнулась Каравйцева, но без злости, просто ради констатации факта. На стуле покрутилась. — Пойдём танцевать?

Саша через силу ей улыбнулась.

— Иди. Я посижу.

— Саш, ну чего ты?

Саша наклонилась к её уху и шепнула:

— У меня коленки трясутся, — призналась она. — Я опьянела.

Алёна схватила её за подбородок, заглянула в глаза.

— Мутненькая ты, да. Ладно, посиди. Компотика попей. А я с Новиковым потанцую. — Довольно улыбнулась. — Он на меня смотрит.

— А у кого фотоаппарат? Саня, ты с собой не взяла?

— Ты же всегда наши пьянки фотографировала. Компромат на всех собирала, — рассмеялся кто-то.

— Ну, и где теперь это компромат? Затерялось во времени.

Саша, всё это время удерживающая на губах улыбку, заверила:

— Кое-что я сохранила.

— Самое обличающее и пошлое, да?

Саша таинственно улыбнулась, и вдруг снова натолкнулась на взгляд Ефимова. Даже не заметила, когда он оторвался от прекрасной Лики, и теперь её, Сашу, разглядывает. Правда, с насмешливой улыбкой. Голову на бок склонил, приглядывается к ней и улыбается. Саша вдруг ощутила непреодолимое желание запустить в него пустым бокалом, что в руке держала. Но вместо этого из-за стола поднялась. Секунду помедлила, оценивая своё состояние, после чего решила:

— Надо воздухом подышать.

Обрадовалась, когда за ней никто не увязался. Прошла мимо танцующих, всё с той же приклеенной улыбкой, вышла из зала, и ненадолго замерла, ощутив прохладу и оставшись, наконец, одна. Прошла по коридорчику, продолжая прислушиваться к себе, к своим ощущениям и лёгкому гулу в голове. Ноги всё-таки были, как ватные, но это скорее от волнения и перенапряжения, чем от излишка выпитого.

— У вас всё хорошо? — спросила её официантка, что попалась ей встреч.

— Да. Захотелось воздухом подышать.

— У нас балкон крытый, — сообщили ей. — Там же можно и курить.

— Спасибо.

Саша прошла к дверям из затемнённого стекла, распахнула их и вышла на балкон. Там оказалось не так уж и холодно, даже фикусы росли и, судя по густой зелени, прекрасно себя чувствовали. Саша рукой до листвы дотронулась, но прошла мимо, к окнам. Сюда доходила музыка, и из банкетного зала, и из общего, но никто из посетителей сюда пока не добрался. Правда, в одиночестве она пробыла недолго. Хлопнула дверь, Саша обернулась и увидела Ефимова. Он помедлил у дверей, но совсем не из-за того, что её увидел и с шага сбился (с чего бы, правда?), он сигарету прикуривал. Щёлкнул зажигалкой, его лицо озарил всполох пламени, а Саша нервно сглотнула. И не зря. Когда Толя глаза на неё поднял, посмотрел по-особенному. И сказал:

— Привет, малыш.

— Привет, — негромко отозвалась она. — Только я уже не малыш.

Он улыбнулся, очень знакомо.

— Малыш вырос?

Ему невдомёк было, что то, что он говорит, уже давно написано и даже снято. Сцена из фильма «Зимняя вишня», который Саша наизусть знала, именно из-за пресловутого «малыш».

— Повзрослел, — поправила она его.

— Повзрослел, — повторил за ней Толя, будто пробуя это слово на вкус. Окинул её взглядом. — Красивая, взрослая, уверенная в себе Саня.

Она сделала вид, что удивлена его словами.

— Я произвожу такое впечатление?

Поймала себя на том, что избегает его взгляда. Краем глаза улавливает его передвижения, как он дым рукой разгоняет, а Саша смотрит в сторону и задыхается. Но совсем не от дыма, а от его близости.

— Как ты живёшь? — спросил Ефимов.

— Лучше всех. По мне же видно.

Он хмыкнул. Стоял рядом, плечом почти касаясь её плеча, и на Сашу со стороны поглядывал. Взгляд скользил по её волосам, щеке, аккуратному ушку со скромной серёжкой. Снова поднялся к тёмным волосам. Никаких тебе легкомысленных хвостиков, всё по-взрослому, с завитками и хитроумной заколкой. Помнится, когда-то Саша смеялась над всем этим, а сейчас повзрослела. Слово-то какое дурацкое.

— Тогда я тебе завидую, — сказал он. — Круто жить лучше всех.

Саша незаметно сцепила руки за спиной, привалилась спиной к стене, потому что ноги по-прежнему отказывались держать.

— А у тебя что-то не так? Не верится.

— Почему?

— Хорошо выглядишь. Совсем не изменился.

Ефимов даже рассмеялся.

— Серьёзно?

Саша кинула на него якобы оценивающий взгляд, вот насколько осмелела.

— В плечах шире стал, — сказала она, в конце концов.

Он дым в сторону выпустил, кивнул со значением.

— Хоть что-то.

Саша помолчала, затем решила кое-что прояснить.

— Ты надолго приехал?

— Понятия не имею, если честно. Не думал, что такие проблемы возникнут.

— Какие проблемы?

— Со строительством.

— А-а.

— А ты где? В школе литературу преподаёшь?

Он повернулся к ней и снова принялся разглядывать с любопытством. Саше же очень неловко стало.

— Нет. Как-то не сложилось. С литературой, в смысле.

— У тебя ребёнок, да? Я слышал.

Кашлянула.

— Да, сын.

Ефимов вздохнул. Уж слишком выразительно.

— Ну и правильно. К чёрту эту работу, дети важнее.

Саша зажмурилась на секунду.

— А ты… жена, дети?

— Детей нет. А жена… вроде как была, но до загса так и не дошло. Может, и к лучшему.

Саше в его голосе послышался намёк на мечтательность, и она мрачно усмехнулась.

— Может быть, — проговорила она, глядя в пол.

Они помолчали, Саша призадумалась, и не поняла, что Толя снова её разглядывает. А он вдруг заметил:

— Что-то малыш какой-то грустный.

Она голову повернула, и они столкнулись взглядами.

— Я не малыш, — повторила она.

Он оценил её тон, осторожно усмехнулся. Проговорил:

— Всё очень серьёзно.

— Ты на самом деле не изменился, Толя. По-прежнему считаешь, что можешь на «малыша» любую развести?

Такого выпада он от неё не ожидал, точно. Заметно было, как удивился. Задержал взгляд на её лице, и взгляд этот был поистине оценивающим. А потом он позвал, как когда-то:

— Саня.

Она сделала резкий вдох, от стены оттолкнулась и торопливо оправила платье.

— Пойду в зал.

— Я никого никогда на «малыша» не разводил.

Она не удержалась и усмехнулась.

— Оказывается, это только для меня. Честь, — пробормотала она себе под нос в нешуточном возмущении. Не сбавила шаг, не обернулась больше на него, направилась к двери, и почему-то совсем не удивилась, оказавшись нос к носу с Ликой. Та заглянула на балкон, увидела Ефимова и изобразила недовольство пополам с расстройством.

— Толя, я тебя везде ищу.

— Сейчас докурю и приду, — отозвался тот.

Саша замялась перед сестрой, не зная, как проскользнуть мимо неё. А Лика соизволила обратить на неё своё внимание, и даже к себе притянула, как в детстве.

— Я даже не поздоровалась с тобой сегодня, — сказала она, каясь. Обняла, а так как Анжелика сегодня была при полном параде, то есть, на двенадцатисантиметровых шпильках, Саша уткнулась ей носом куда-то в шею, даже до подбородка не дотянувшись. Снова почувствовала себя девчонкой рядом с взрослой и красивой Ликой…

Сестра её обняла, и Саша решила ответить ей тем же, обняла и даже по плечу похлопала, вполне по-дружески, кстати. Сказала:

— И тебе «здравствуй», Лика.

Знала, что в её голосе прозвучал неприкрытый сарказм, но степень его оценить до конца не смогла. Она не осознала, а вот Анжелика взглянула с настороженностью и непониманием. Но Саша не стала ничего объяснять, а уж тем более не хотела оправдываться или притворно улыбаться. Протиснулась мимо сестры и поспешила вернуться в зал. Даже не понимала до конца — то ли она злится, то ли до такой степени расстроена.

Что за глупый разговор у них с Ефимовым произошёл?

Будто чужой человек, словно она не знала его много лет. Ведь всё буквально про него знала. Когда-то. Словно не любила, словно не страдала и не ждала, что вернётся. А встретились, и вроде сказать нечего. Если только вывалить на него ворох своих претензий, схватить за грудки и… Саша не знала, что с Толей сделать дальше можно, в этом и заключалась проблема. Сегодня стало понятно, что она по-прежнему безумно волнуется в его присутствии, нервничает и теряет разум. А она уже не в том возрасте и не в том положении, чтобы из-за мужчины разум и чувство реальности терять. Тем более из-за Ефимова. Ему нельзя верить и доверять ему такую ценную вещь, как будущее сына. Сегодня она этому подтверждение нашла. Поэтому и не знает, как поступить с собственным волнением и чувствами. Осторожность подсказывает держаться от Ефимова подальше, а вот сердце… сердце колотится с частотой пятьсот ударов в минуту.

— Что с тобой? У тебя щёки прямо горят. — Алёна поймала её у дверей и заглянула в глаза. И практически трезвым голосом спросила: — Что случилось?

— Сама не знаю, — соврала Саша и схватила подругу за руку. Попыталась изобразить бодрую улыбку. — Хороший вечер получился.

Каравайцева просияла.

— Правда? Я тоже так думаю.

— Саня, потанцуй со мной. — Её увлекли в сторону танцующих, обняли достаточно решительно, а Саша всё продолжала улыбаться. Будто проклятье на неё наслали. — Сань, а ты помнишь Новый год на третьем курсе?

Она всё помнила, кивала, поддакивала, но полноценно поддержать беседу никак не получалось. Правда, её подвыпивший кавалер этого не замечал, пересказывал ей и без того известные Саше истории, и сам же смеялся над этими воспоминаниями. А Саша поддакивала и украдкой наблюдала за Ефимовым и Ликой, как они танцуют совсем рядом, обнявшись и перешёптываясь, словно их не разделяет девять прошедших лет. Смотрят друг другу в глаза, улыбаются и медленно двигаются под музыку. Всё, как в Новый год на втором курсе, на третьем, на каждом сабантуе и студенческой встрече. Или почти на каждой, когда эти двое были не в ссоре. Ничего не меняется.

И это бесит.

Но надо сказать, Ефимов весь вечер кидал на неё задумчивые взгляды. Саша их чувствовала, но старалась игнорировать. Изображала веселье, довольство, делала вид, что пьёт и радуется этому вечеру. И никто не понимал и не замечал, что она едва дождалась окончания вечера, что с нетерпением ждала такси, поддерживая под локоть шатающегося от выпитого Старикова. Алёнка, в отличие от неё, искрилась неподдельной радостью и весельем, со всеми расцеловалась, прощаясь, и её не брал морозец, Каравайцева щеголяла в распахнутом пальто.

— Встречаемся через год, все слышали?! И только пусть кто-то попробует не придти!

Лика сама к Саше подошла, пихнула Старикова, когда тот к ней целоваться полез, и к сестре наклонилась.

— Пока. Позвони мне завтра, — зачем-то попросила она. Саша поняла это так, что Анжелике потребуется обсудить сегодняшний вечер, а, возможно, не только обсудить, но и похвастаться. Вот только будет ли это считаться полноценной победой? Подобрать когда-то надкушенный плод.

Саша отвечать ей не стала, и обещать ничего не стала. Натянуто улыбнулась, и поспешила помочь Алёне усадить пьяного Мишку, в подъехавшее, наконец, такси. Сама села на заднее сидение, но тут же обернулась, не утерпела, посмотрела в заднее стекло. И смогла понаблюдать, как Толя с Ликой прощаются с теми, кто ещё не успел разъехаться, а затем вместе садятся в такси, оба на заднее сидение. В этот момент Саше острее всего за этот вечер захотелось закричать. Зло и отчаянно.

Но она, конечно же, сдержалась.

 

3

Оказавшись дома, Саша даже порадовалась, что Митя остался ночевать у тёти Вали. Переступив порог собственной квартиры, вдруг почувствовала такую неимоверную усталость, что не сразу собралась с силами, чтобы переодеться. Скинула в прихожей туфли, сняла пальто, прошла в комнату и кулем повалилась на разобранный заранее диван. В темноте, тишине, лежала на постели, таращилась в эту самую темноту, и думала… Думала о том, как ей теперь со всем этим жить. Как перебороть себя, как дальше общаться с сестрой, приходить к ней в дом, улыбаться, и всё это при условии, что Ефимов никуда не исчезнет. Вдруг он, на самом деле, останется? Останется с Ликой? Чувства вспыхнут с новой силой, с такой силой, что эти двое… что-то там создадут? В смысле, семью, ячейку общества, поженятся и родят ребёнка? А ей что делать, в гости к ним ходить, на семейные праздники, и улыбаться? Это было бы верхом лицемерия с её стороны, и несправедливости со стороны судьбы.

Её выдержки на это точно не хватит. Раз несколько часов наблюдения за ними выбили её из колеи настолько… что теперь вот лежит в тишине, в темноте, и изводит себя мыслями о страшном будущем, и только по одной причине: чтобы не думать о том, что происходит сейчас. Толя поехал провожать Лику. Всё как раньше. Она идёт домой одна, а он провожает Лику. Провожает с продолжением. Она ведь в этом не сомневается?

Никто не сомневается.

Ефимов всегда млел при виде Анжелики. Это знали все, помнили все, и поначалу столь явное обожание людей смешило, но даже это Ефимов пережил, как-то незаметно для себя, без всяких смущений и ни единого комплекса себе не нажил. Хотя, что говорить о комплексах? Толя Ефимов даже слова такого в отношении себя не допускал. И эта черта в нём Сашу подкупала. Она не была смелой, она не была уверенной в себе, и даже красивой, как сестра, не была. С раннего детства жила с бабушкой, женщиной не строгой, но старомодной. Поэтому Саша об очень многих вещах, свойственных её сверстницам, узнавала от двоюродной сестры. Как одеваться, как краситься, какую музыку слушать и как с мальчиками разговаривать. Некоторые советы, особенно, по поводу мальчиков, Саше не пригождались, да если задуматься, то и вообще в жизни, даже взрослой жизни, не пригодились ни разу. Но сестру она любила, наверное, поэтому позволяла порой собой покрутить и повертеть, в угоду Ликиным интересам. Понимала, что более старшей сестре, с ней, малявкой, не так уж интересно, но Анжелика свой характер сдерживала, родственные чувства в ней воспитывали с детства, и пренебрегать ими даже она опасалась. Родители её любили, она была единственной дочкой, умницей-красавицей, но что такое родительское воспитание забыть не давали. Да и воспитывали их с Сашей практически, как родных, особых различий не делая. Да, она жила отдельно, с бабушкой, но могла в любую минуту придти в дом тётки и остаться. На день, два, неделю…

Но за Анжеликой не поспевала. Не тот у Саши был характер, не хватало ей задора и огня, что с детства присутствовали в сестре. И поэтому она ей не завидовала, никогда. Что толку завидовать, если она даже не хотела того, что Лика? Не хотела бегать по шумным компаниям, не хотела гулять с подружками по магазинам, просто ради «посмотреть», ей не интересны были глянцевые журналы и сплетни про звёздных мальчиков, что печатали в них. Саша лишь любовалась сестрой, как и все, и с улыбкой прощала ей какие-то милые глупости, что она творила. Даже не обижалась на Лику никогда. Во-первых, та и поводов для этого не давала, считая Сашу маленькой, а оттого практически безобидной. Отдавала той свои наряды, которые становились ей малы, надоели или вышли из моды; учила уму-разуму, как самой Анжелике казалось, утверждая, что вместо книжки или телевизора, нужно заводить друзей и учиться общаться. Конечно, это было правильно. Но как-то вышло так, что своих друзей у Саши так и не появилось. Она слишком много времени проводила с Ликой, в компании её друзей, и ровесники как-то перестали её привлекать. Она ни с кем не находила общего языка. Разница в четыре года в юности довольно значительна, разрыв кажется огромным, и интересы семиклассников и одиннадцатиклассников разительно отличаются. Одних интересовали анкеты про мальчиков, первые влюблённости и осторожные поцелуи, а других клубы, закрытые тусовки и секс. До секса Саше в тринадцать-четырнадцать лет дела не было, а вот на эти самые тусовки Лика потаскала её вдоволь. Анжелика была девочкой смелой, но недоступной. Сколько её ухажёров Саша знала и до сих пор помнила, не перечесть. Одни появлялись и исчезали, другие задерживались в жизни сестры и даже с родителями знакомились. Помнится, дядя Игорь лишь головой качал, но всё равно с улыбкой. Глядя в сияющее скромностью лицо дочери, он неизменно верил всему, что та говорила. А Саша украдкой смеялась, наблюдая за этим. Она была ещё слишком мала, чтобы всерьёз задумываться о происходящем, и зачастую «знакомства с родителями» переживала, сидя в кресле с большим яблоком, наблюдая за происходящим и тихонько посмеиваясь над неловкостью, что испытывал приведённый в дом молодой человек. Жених. Но иногда всё-таки представляла, как она однажды приведёт своего любимого человека в дом к дяде и тёте, и те будут такие же торжественные, важные и серьёзные, а в доме будет вкусно пахнуть пирогами и вишнёвой наливкой. Эта картина, наверное, всю жизнь будет стоять у неё перед глазами. Это образ чего-то правильного и важного, что так и не случилось в её жизни. За это было обидно, но опять же эта обида не затрагивала её отношений с Ликой. Никто не виноват, что Саша влюбилась не в того.

А началось всё с радости от поступления Лики в институт. Никто, конечно же, не вспомнил о том, что поступила она на платный, вариант с бюджетным отделением даже не рассматривался. Как бы тётя Валя и дядя Игорь дочку не любили, но к её интеллектуальным способностям относились трезво. Поэтому заранее готовились. Деньги копили. Тётя Валя как-то и Саше постаралась намекнуть, что к её поступлению они тоже готовятся, благо четыре года впереди, но Саше уже тогда стало неприятно, и она пообещала себе, что поступит сама. К тому же, ни в какой институт бизнеса она не собиралась, знала, что из неё не то что бизнесмена или финансиста, даже бухгалтера не получится, и к пятнадцати годам решила следовать зову души, и поступить на литературный факультет в местный педагогический институт. Станет ли она педагогом — вопрос, но желание писать, как проснулось в ранней юности, так и не покидало. Понимала, что пишет она, в силу молодости и незрелости, всякие девчачьи глупости, но просто отмахнуться от этого не получалось. Вот и подумала, почему бы любовь к чтению и желание писать, не превратить в профессию, в дело жизни? Как казалось самой Саше, она сделала правильный выбор. Хотя, тётя с дядей и отнеслись к нему весьма скептически. У них представления о хорошей и прибыльной профессии были несколько другими. Но, в конце концов, они отвлеклись на Лику, сосредоточились на её поступлении, экзаменах, подготовке к этим самым экзаменам, и Сашу оставили в покое. Она даже этому порадовалась. А ещё гадала, что же будет, когда Анжелика станет студенткой. Сама Лика этого момента тоже ждала с нетерпением, была переполнена ожиданиями и мечтами. Рассказывала Саше о студенческой жизни и о том, что все глупые школьные посиделки наконец-то останутся в прошлом. В институте много взрослых, самостоятельных молодых людей.

— И перестань усмехаться, — прикрикнула она на Сашу, когда поймала на том, что та улыбалась, загородившись тяжёлой книжкой. — Я всё вижу. — Лика вздохнула, присела перед зеркалом и покрутила в руках блестящую заколку. — В институте всё будет по-другому.

— Ты точно хочешь заниматься менеджментом?

— А почему нет? — удивилась Лика. — Егор — помнишь его? — уже год отучился, правда, в Нижнем Новгороде, и он говорит, что это очень перспективно.

Слышать из уст сестры «перспективно» касаемо учёбы, было странно. Раньше Саша слышала это всего раз или два, и всё это относилось к её кавалерам, а не к учебникам. А тут Анжелика своим будущим озаботилась. Интересно, надолго ли её хватит?

Лика тем временем нацепила на нос отцовские очки и приняла гордую позу, напустив в глаза серьёзности. Надменно взглянула на Сашу.

— Я стану крутой бизнес-вумен. Как думаешь, мне пойдёт?

Саша выглянула из-за книжки, оценила Ликин маскарад и снова рассмеялась.

— Супер.

Очки Анжелика сняла и деловито поинтересовалась:

— Ты поможешь мне написать эссе? Нужно в качестве собеседования. А я даже не знаю, что это за слово.

Четырнадцатилетняя Саша, вспомнив о своих пятёрках по русскому и литературе, тут же кивнула.

— Напишем, не переживай.

— Я и не переживаю. — Лика поднялась, подошла к дивану и подёргала Сашу за тёмный хвостик, перехваченный цветастой резинкой. Потом книгу отобрала. — Хватит уже читать, ты меня раздражаешь. Пойдём лучше, погуляем. — И дёрнула сестру за руку, заставляя подняться.

Тётя Валя поймала их в прихожей. Из кухни выглянула и взглянула со всей строгостью.

— Куда опять засобирались?

— Мы к Машке, мама. Спрошу, что у неё с институтом.

— А утром ты не спросила?

— Забыла. Мы просто посидим у неё, правда. Скажи, Сань.

Саша повернулась к тёте, посмотрела на ту честными глазами, после чего развела руками. И тётя Валя улыбнулась.

— Идите. Но возвращайтесь не поздно. Лика, следи за Сашей

— Конечно, мамуль. — Они вышли из квартиры, Анжелика захлопнула дверь и красноречиво глянула на младшую сестру. Саша же осуждающе качнула головой, после того, как Лика рассмеялась. А та ещё и предупредила: — Я за тобой слежу.

Конечно, Лика за ней не следила. Зачастую она попросту забывала о младшей сестре, занятая своими делами и сосредоточившись на собственных интересах. У Лики на уме были мальчики, дела сердечные, заботило, когда ей купят новое платье или туфли, и Саша совершенно не представляла, как сестра будет учиться в институте, да ещё на факультете, непосредственно связанном с бизнесом и финансами. Лика умела только тратить деньги, а как они зарабатываются, представления не имела. Хотя, как говорил дядя Игорь, этому её как раз и научат. Саша всегда знала, что это мечты, но вслух об этом не говорила. Всё-таки сестре она желала всего самого лучшего. Встретить порядочного, удачливого финансиста и счастливо выйти за него замуж.

А потом в их жизни, в их общую, спокойную жизнь ворвался Толя Ефимов. Как угар, как затмение, и затмил он в первую очередь Лику. Да, да, когда-то она была не на шутку влюблена в него. Но Саша помнила, что это продлилось недолго. Первые месяцы учёбы в институте, когда Анжелика, как никогда, казалась занятой и повзрослевшей. Эти перемены свалились на их семью, и все в первый момент растерялись. Вроде, готовились к поступлению дочери целых два года, ждали с нетерпением результатов, радовались и праздновали, получив положительный результат, и отметили первым делом нужными покупками и пополнением Ликиного гардероба, соответствующего, по её мнению, студентке, а не школьнице. И в первые месяцы Анжелика на самом деле потерялась в студенческой жизни, её закружило, одурманило ароматом взрослой жизни и предстоящей самостоятельности и свободы. Саша даже реже сестру видеть стала, и несколько раз поймала себя на том, что скучает. А Лика убегала по утрам на пары, вся такая деловая и занятая, а вечером появлялась с загадочной улыбкой на губах и молчала настолько таинственно, что Саше не терпелось узнать. Не терпелось узнать, кто он. Она же знала Лику лучше всех, столько раз видела её влюблённой, что определяла это её состояние безошибочно. И с начала учебного года было понятно — Лика влюбилась. И когда Саша осмелилась спросить её напрямую, скрывать не стала. Расцвела в улыбке, и сказала:

— Ты с ума сойдёшь, когда его увидишь.

Тогда Саша ей не поверила. С какой стати ей было сходить с ума по какому-то парню? И, вообще, все парни казались глупыми, заносчивыми и хотели чего-то, что Саше, судя по наблюдениям, абсолютно не нравилось. Они распускали руки, лезли целоваться и говорили ерунду. От которой, правда, многие девчонки млели и по-дурацки хихикали. Саша всё это наблюдала уже пару лет, и абсолютно не понимала, что все окружающие находят в этом привлекательного. Да и сами разговоры о сексе не то чтобы смущали, но вызывали чувство отторжения. Саше к её пятнадцати годам даже не нравился никто. В знакомых было полно парней Ликиного возраста, и симпатичных много было, и дерзких, и решительных, а не нравился никто. Хотя, сестра к своим пятнадцати годам влюбиться отчаянно и на всю жизнь успела раза три. И помня это, не понимала равнодушие Саши и ругала за книжки, что та без конца читала.

— Они испортят тебе жизнь, вот увидишь, — уверяла её Лика. — Жить надо сейчас, и не на диване с яблоком. — А когда Саше исполнилось шестнадцать, стала без конца повторять: — Найди себе парня. Если не хочешь остаться старой девой.

Саша лишь смеялась, слыша подобные предостережения. Бояться остаться в старых девах, когда тебе шестнадцать, казалось странным. Да и найти себе парня по щелчку пальцев, пусть и таких красивых, как у Анжелики, ухоженных и с золотыми перстенёчками, никак не получалось. Наверное потому, что банально не хватало желания и мотивации. А когда Лика познакомила её с Толей, и вовсе показалось странным искать кого-то, кто хоть в чём-то его превосходит.

Нет, Саша не влюбилась в него с первого взгляда. Это, наверное, было бы предательством, потому что об этой самой любви, как выстрел, рассказывала и пересказывала ей сестра. Молодой, красивый, с непослушными кудрями и с разжигающим огонь в любом человеке, задорным взглядом, Ефимов, не мог не впечатлить. Как говорила Лика, это были первые её взрослые отношения. Взрослостью и не пахло, понимание этого пришло ко всем, но куда позже, но на первом курсе, Лика и Толя были самой красивой и броской парой. По крайней мере, среди первокурсников. Они смотрели друг на друга влюблёнными глазами, держались за руки и без конца целовались. Даже Саше казалось это странным, настолько влюблённой она сестру ещё не видела. Немного освоившись в новой компании и ощутив серьёзную потребность вновь исчезать из дома, Лика снова начала таскать её за собой всюду. Оказаться среди студентов, пусть и недавних, было интересно, поэтому Саша не спорила и поддакивала Лике, когда та отпрашивалась у родителей за них обеих. А потом наблюдала… Смущённо улыбалась, когда её приветствовали, когда её щекотали и тискали, как щенка, отпихивала особо нахальных и даже подраться могла, когда считала необходимым. В конце концов, заполучила в своё распоряжение фотоаппарат старосты группы, и занялась делом, фотографируя посиделки, застолья, а порой и откровенные пьянки жадных до жизни студентов. Иногда её пытались подпоить, ради шутки, за что получали по шее уже от Лики. За младшую сестрёнку она заступалась, и злить её было опасно.

— Не сметь портить ребёнка, — повышала она голос и ударяла аккуратным кулачком по столу. — Мне потом её родителям с рук на руки передавать.

Она гневалась, стучала кулаками, топала ножкой, а Толя смотрел на неё восторженными глазами и смеялся. Смеялся с особым удовольствием, с осознанием того, что всё это принадлежит ему.

Саша долго этого не понимала. Воспринимала, как очередной роман Лики, пусть и взрослый, как та это называла, но это по-прежнему были лишь поцелуи, объятия и страстный шёпот двоих в полутёмном углу, в стороне от посторонних глаз. Ничего, что отличало бы Толю Ефимова от предыдущих поклонников Анжелики. Он встречал её у института по утрам, провожал до дома вечерами, и они долго целовались перед подъездом, Саша иногда подглядывала за ними в окно. Подглядывала, ощущая тяжесть в душе, но ещё не отдавая себе отчёта в своих чувствах. Ефимов даже не замечал её, так, по крайней мере, казалось. Улыбнётся, подмигнёт при встрече, и тут же отвернётся к Лике. А со временем она стала малышом.

— Привет, малыш.

— Как дела, малыш?

— Что-то ты грустная, малыш. Двойку получила?

Саша улыбалась ему, и удивлялась, откуда в её душе рождается раздражение. Иногда они с Толей оказывались с глазу на глаз, он говорил с ней, вопросы задавал, в основном, о школе. Наверное, не знал, о чём ещё с ней поговорить можно.

Страсть Анжелики (Саше нравилось иногда так думать, звучало, как в романах — «страсть Анжелики») прошла через полгода. И заметила эту перемену в первую очередь опять же Саша. Лика всё чаще впадала в недовольство, в раздражение, без конца жаловалась, но суть её жалоб была не в том, что Толя ей надоел или разочаровал. Всё чаще заходили разговоры о том, что ждать от Ефима, в сущности, нечего.

— Он даже цветов мне никогда не подарит, — высказалась как-то Лика. — Считает, что он сам по себе подарок.

Анжелика возмущённо усмехнулась, отвернулась к зеркалу и принялась расчёсывать длинные волосы. Саша, которая делала уроки за письменным столом сестры, обернулась на ту через плечо, но молчала. Раздумывала.

— Лика, ты же знаешь, что у него нет денег, цветами тебя задаривать, — осторожно напомнила она в конце концов.

Лика кивнула, куда решительнее, чем было необходимо.

— Знаю. Но мне-то что делать?

По мнению Саши, делать с этим особо ничего и не надо было. Они сами никогда не жили в достатке, но Лика об этом старалась не задумываться. Она всегда мечтала о чём-то большем. О красивой, обеспеченной жизни, которую, как выяснилось, Толя Ефимов, при всех его других достоинствах, обеспечить ей не мог. Толя был из неполной семьи, жил с матерью в двухкомнатной «хрущёвке» в спальном районе, кстати, как и сама Лика, но той с некоторых пор это стало казаться существенным недостатком. Он учился, и в отличие от Лики, учился серьёзно, зубрил и тщательно сдавал все предметы. Но замечала это, кажется, только Саша. Для всех остальных Толя был заводилой и своим в доску парнем, который никогда не откажется повеселиться. И Лика его видела именно таким, будто через вязкую пелену на него смотрела. Саша только удивляться этому приходилось. Лика словно не задумывалась о том, что Толя ни разу не пересдавал ни одного предмета, тщательно вёл записи и конспекты, и даже пропусков, не смотря на все гулянки и тусовки, у него практически не было. Пока Лика спала по утрам, Ефимов на парах сидел. Именно это Сашу в нём изначально и привлекло, его скрытая, неброская, но целеустремлённость. Ефимов настойчиво добивался своего. И Саша понимала, что в ближайшие два года он даже работу себе вряд ли найдёт. И не потому что не хочет заработать и сделать подарок любимой девушке, да попросту цветы подарить, он себе позволить этого не может — либо учёба, либо работа. Вот и перебивается, поэтому живёт с матерью и на её деньги. И ему самому это противно. Это Саша уже от самого Толи узнала, и то случайно. Услышала как-то, как тот с матерью по телефону говорил, и морщился при этом, заговорив про деньги. На его лице в этот момент такое мученическое и озабоченное выражение появилось, что Саше его по-настоящему жалко стало. И только поторопилась взгляд отвести, когда Толя голову повернул, видимо, почувствовал, что за ним наблюдают. А как только в комнату вошла Анжелика, он трубку телефона положил и улыбнулся лихо и открыто. Чтобы у той и мысли о его трудностях и проблемах не возникло. Правильно, ни к чему такую красивую головку всякими мелкими неурядицами, такими, как денежные проблемы, забивать.

Но как Ефимов не старался, именно на этом они с Ликой в итоге и споткнулись. На его финансовой несостоятельности. И Саша стала нечаянной свидетельницей одной из их ссор, и была поражена, как вмиг переменился Толя. Он за минуту сначала потемнел лицом, потом побелел, губы поджал так, что Саше показалось, что у него лицо в камень превращается. И стало страшно. Настолько, что она бочком, молчком, из комнаты выскользнула и укрылась на кухне. Не думала, что Толя всерьёз переживает из-за этого, что такие мелочи, как деньги (по крайней мере, для неё это казалось сущей мелочью), могут настолько сильно его задевать. Толя казался неуязвимым, казался ей самым уверенным и решительным человеком на свете, но Лика сумела найти его слабую точку. Нашла и принялась на неё давить, давить, а как только довела Ефимова до белого каления, так испугалась и сбежала. То есть, бросила его. Выкрикнула ему это в лицо, конечно же, разревелась, куда без этого, а Толя вылетел из их квартиры и хлопнул дверью так, что дом вздрогнул. И вот тогда Саша и узнала, как умеет злиться улыбчивый и приятный во всех отношениях Ефимов, и как умеет изображать несчастную и обиженную Анжелика. Которая буквально минуту назад заходилась в рыданиях, а как только дверь за бывшим возлюбленным захлопнулась, так и успокоилась. Сделала глубокий вдох, вытерла слёзы и отчаянно махнула рукой.

— Идиот, — вырвалось у неё. Посмотрела на Сашу, выглядывающую с кухни с обеспокоенным видом, и повторила уже со злостью: — Идиот. И нечего на меня смотреть!

Именно тогда закончилась её любовь. Саша это знала, но молчала. Да и кому она могла рассказать? Ефимову? Он бы не стал её слушать. Саша присматривалась к нему, пыталась понять, что он на самом деле чувствовал по отношению к Лике. Ведь не мог ослепнуть и оглохнуть, Толя всё видел и понимал. И романы её сестры, с более перспективными и обеспеченными, его лишь раздраконивали. Нет, Толя не ждал Лику, и не жил одной лишь Ликой, у него были другие девушки. После их первого расставания он был оскорблён, уязвлён не на шутку, но показывать этого всем не стал. Он всё также веселился и шутил, он не казался сломленным, скорее разозлённым, а на Анжелику поглядывал с явным умыслом. Умыслом отыграться когда-нибудь. Но Саша не верила, что он всерьёз соберётся ей мстить. Да и вокруг было столько желающих Ефимова приласкать и вернуть к жизни. И он этим пользовался вовсю, не стесняясь и не особо задумываясь о морали. Да и кто из двадцатилетних парней, у которых гормоны главенствующую роль играют, о морали всерьёз задумывается. Толя с Ликой переборов обоюдную неловкость, продолжали общаться в одной компании, уступать никто не хотел, и лишь наблюдали за жизнью другого с заметным и даже понятным злорадством. Лика встречалась со старшекурсниками, ей дарили цветы и подарки, о чём она и мечтала ещё совсем недавно, её привозили домой на машинах, и целовали с пылом, ничем в этом Ефимову не уступая. Может, и не уступали, но Толя — это Толя, его никто заменить и затмить не может. К тому времени Саша и сама это поняла. Ей исполнилось шестнадцать, и уже стало понятно, что не просто так она от него взгляда оторвать не может. В том возрасте она буквально им заболела. Даже как дышать правильно — спокойно и несбивчиво, забывала в его присутствии. Вот только она по-прежнему была малышом. Которого трепали по щеке при встрече, дёргали за неизменные хвостики, и подмигивали игриво, как котёнку дворовому. Толя даже обнять её мог, то за плечи, то за талию, и совершенно не замечал, что Саша вся сжимается в комок от волнения, при его прикосновении.

— Чем занимаешься, малыш? — спрашивал он время от времени. — Как в школе?

— Хорошо.

Толя понимающе улыбался, и на его щеках появлялись ямочки.

— Одни пятёрки?

— Нет. Ты меня переоцениваешь.

— Ну, конечно, — недоверчиво и с улыбкой говорил он. А потом вдруг поднялся, наклонился к ней и поцеловал в нос. Как маленькую. Но Саша и от этого дыхание затаила.

Сегодня Толя был слегка навеселе, выходной день, они снова собрались на квартире однокурсника, у которого родители частенько уезжали в командировки, и их сын этим вовсю пользовался. Ефимов пересел на диван рядом с ней, руку протянул и Сашу за плечи обнял. К тому моменту прошёл почти год, как они с Ликой расстались, он давно казался Саше успокоившимся, даже встречался с другой, с брюнеточкой Светой из параллельного потока, и поэтому она так удивилась, когда Толя вдруг спросил:

— Как сестра?

Саша, чувствовавшая себя ужасно неловко под его рукой и прямым взглядом, уставилась в его глаза, моргнула от неожиданности его вопроса.

— Лика? — Осторожно усмехнулась, не знала, куда глаза деть. — Толя, ты с ней встречаешься каждый день. Почти.

— Ну, встречаюсь. — Он сидел близко-близко, наверное, впервые так близко к ней, и смотрел прямо в глаза. Вдруг его взгляд забегал по её лицу, он словно присматривался, потом неожиданно нахмурился, и даже улыбнулся. Пьяной, но такой знакомой, добродушной улыбкой. — Санька, а ты взрослая совсем стала.

Саша глаза опустила, осторожно сдвинулась в сторонку, сходя с ума от безумного стука сердца, от накатившего вдруг жара и волнения от Толиной близости.

— Такой младенец был год назад, в глазах детство, а сейчас — посмотрите только.

— И куда ты смотришь?

Он моргнул, вдруг поймал себя на том, что смотрит, действительно, куда-то не туда, вернул взгляд к её лицу. Секунда, и улыбнулся, как ни в чём не бывало. Потом голову наклонил и ткнулся лбом в её лоб.

— Я пьяный, Сань.

Она смотрела на него, в его лицо, даже дыхание чувствовала, а Толя внезапно глаза открыл и отодвинулся. И совсем другим тоном, с нотками затаённого раздражения, повторил свой вопрос:

— Ну, так чего там?

— Ничего. — Саша тоже отвернулась, плечами пожала. — Встречается с этим Яриком.

— Ярик, — пренебрежительно проговорил он. — Что за имя идиотское?

— Ярослав, — проговорила Саша. В лицо Ефимова вгляделась. — Ты переживаешь?

Толя секунду молчал, потом резко выпрямился.

— Я? — выдал он с презрительным смешком. — Сань, да ты чего? Просто любопытно… — Он с дивана поднялся, снова по волосам её потрепал. — У меня времени нет переживать, малыш.

В комнату заглянула та самая Света, глянула с очевидным намёком.

— Толь, ты чего здесь?

— Иду, — отмахнулся он, а сам всё на Сашу смотрел с высоты своего роста.

Девушка упёрла руку в бок.

— Пойдёмте уже за стол. Саня, пойдём, Витька вина купил. Вкусное, сладкое.

А Толя обернулся на неё с изумлением.

— Сдурела? Спои мне ещё ребёнка.

Света фыркнула и ушла на кухню, а Саша, пользуясь случаем, Ефимова за руку потянула.

— Толя, ты мне с математикой поможешь? Перед поступлением?

— Конечно, помогу, Санёк. На сестрицу твою надежды нет всё равно. — Он странно развеселился. И глаза у него так сверкнули при этом, что Саша поневоле засмотрелась.

Но всё это было не для неё, это стало понятно совсем скоро. Пришла как-то к тётке, и оказалось, что не вовремя. Пока в прихожей раздевалась, из комнаты Анжелики Ефимов вышел. Встрёпанный, полуголый, только голову успел в ворот свитера сунуть, и так замер, увидев растерянную Сашу. Но быстро опомнился, ухмыльнулся и подмигнул ей.

— Привет, малыш.

Она моргнула, кивнула едва заметно, и привалилась к вешалке с одеждой, наблюдая, как Толя торопливо одевается. Во рту странная горечь, и понимала, что наверняка со стороны странной кажется, молчит растерянно, да и выглядит пришибленной. Но справиться с собой никак не получалось. Совершенно непонятно, что она себе надумала за последние пару месяцев, в течение которых Толя помогал ей с математикой, как и обещал. Они встречались пару раз в неделю, в основном у него дома, и он терпеливо талдычил ей про теоремы и формулы, и за эти месяцы он ни разу — ни разу! — не спросил у неё про Лику. И теперь Саша понимала почему.

— Сань, ты чего там замерла, — окликнула её сестра.

Саша с трудом сглотнула, голову повернула, на Анжелику посмотрела, и будто очнулась. Лика стояла в дверях своей комнаты, в лёгком халатике и смотрела на них обоих. А когда ей надоело, на Сашу и прикрикнула. Та ботинки с ног скинула и скрылась на кухне. И там уже замерла, впервые в жизни ощущая непреодолимое отчаяние. И боялась выглянуть в прихожую, и без того знала, что они там целуются.

— Ты что, к Толе вернулась? — спросила она Анжелику, когда смелости набралась.

Лика допила чай, улыбнулась.

— Я пока не решила. — Затем усмехнулась. — От Толи зависит.

— В каком смысле?

— Насколько он меня хочет. — Лика из-за стола поднялась, к сестре наклонилась и щёлкнула ту по носу. — Но тебе об этом ещё рано знать. Подрасти сначала.

Ефимов Анжелику хотел. Хотел сильно и самозабвенно. Но только для себя, и чтобы в полное своё владение. А Лика такого не терпела. То есть, с одной стороны она и не против была, но с другой, слишком многого ждала в ответ. И того, что ей мог Толя Ефимов предложить, ей было мало. И Лика не стеснялась об этом говорить, и ему в том числе. А Саше оставалось лишь наблюдать за этим круговоротом ссор, примирений, обид. Сколько раз она хотела с Толей поговорить? Занимались с ним, сидели за одним столом, он водил пальцем по записям в её тетради, наклонялся к ней, и вроде чего проще, когда он вот так рядом, сказать ему, что он ошибается насчёт Лики.

Проще… Ничего труднее нет. Посмотреть ему в глаза и сказать: Лика тебя не любит.

Она даже на сестру злиться стала, и это казалось предательством. Это же сестра, самый близкий человек, Саша с детства Лику обожала. Подражала ей, чему-то даже завидовала, как младшая сестра может завидовать старшей. По-доброму, по-хорошему. Пока всё не смешал Толя Ефимов. И из-за него Саша на сестру злилась. Потому что слишком много знала о её жизни, слишком много понимала, хоть и не хотела этого. Совсем не хотела. Но Лика не стеснялась рассуждать при ней о своих делах, о поклонниках и даже интересах, в том числе и меркантильных. И это было противно. Но как сказать это сестре? Легче было не вмешиваться, закрыть глаза, уши, и отвлечься от всего. Но рядом с Толей отвлечься не получалось. Смотрела на него и каждый раз начинала мучиться: от того, что смелости не хватало сказать, от того, что больно ему сделает, от того, что любит он Лику. Или кажется ему так, кто же знает, кроме самого Ефимова? Но он так на неё смотрел…

За все пять лет, что они были знакомы, Саша вдоволь насмотрелась. И на его девушек, и на его загулы, и на то, как он умеет учиться и упрямиться, в желании добиться своей цели. А цели у Толи было две: диплом и Лика. Так, как на неё, он не на одну девушку не смотрел. Он буквально ел её всегда глазами. Даже когда общаться переставали, злились друг на друга, не разговаривали, его горящий взгляд везде Анжелику преследовал. И Саша доподлинно знала, что Лике это очень нравилось. Именно из-за такого явного ничем не прикрытого желания, она возвращалась и возвращалась к Ефимову. Любви не было, но страсть жила. Жила и не угасала.

И Саша сжимала кулаки, в бессилии наблюдая за их очередным танцем, объятием, поцелуем или даже переглядыванием. Каждый раз, как нож в сердце. А ей всё шестнадцать, ей всё семнадцать, она всё маленькая, малыш. И злые слёзы в глазах.

— Не знаю, о чём ты думаешь в последнее время, — выговаривала ей как-то тётка, — но тебе поступать в этом году, а ты не учишься.

— Учусь, — воспротивилась Саша, правда, довольно вяло. Сидела за столом, ковыряла вилкой в тарелке с макаронами, а сама прислушивалась к звукам музыки, из комнаты сестры.

— Видела я твой дневник. Три тройки, Саша!

— Знаю я, тёть Валь. Я всё исправлю. Просто некогда мне было.

— Что некогда, учиться? И чем ты занималась?

— Да я учусь! Я просто… на математике сосредоточилась. У меня с ней проблемы, ты же знаешь. И мне нужно её подтянуть, вот и…

Тётя Валя повернулась к ней, посмотрела очень внимательно, Саша даже заёрзала под её взглядом. Глаза в тарелку опустила. А тётя Валя всё-таки спросила:

— И кто тебя подтягивает? И куда?

Саша рот открыла, но что сказать — не знала. В конце концов, решила возмутиться:

— Да ты что?! Тётя Валя, ну честно!.. — Выдохнула, не зная, что сказать, растерялась, смутилась от таких намёков. Щёки защипало, а тётка всё это видела да подмечала, прищурилась проницательно, и тогда Саша выдохнула, признаваясь: — Со мной Толя Ефимов занимается. Никакой не маньяк, а Толя.

— Толя?

— Ефимов? — Лика появилась в дверях кухни, услышала главное, и замерла, изумлённо глядя на младшую сестру. — Ты с Толей занимаешься? — со смешком проговорила: — Математикой?

Саше едва удалось выдержать взгляд Анжелики. Беззаботно пожала плечами.

— А что? Не на репетиторов же тратиться… А Толя всё отлично объясняет. Без его помощи я точно не сдам. — На тётку посмотрела: — Кстати, по математике у меня теперь одни четвёрки, а остальное я запросто исправлю.

Тётя Валя ничего больше не сказала, а вот Лика после поинтересовалась:

— И где же вы… учитесь?

Ответить нужно было спокойно и даже равнодушно. И она очень постаралась.

— У него дома. Где ещё?

Лика хмыкнула, Сашу разглядывала.

— Действительно. Где ещё?.. И что?

— Что? — Саша прикинулась удивлённой.

— Это ты мне расскажи. Чем вы ещё занимаетесь у него дома?

Саша перевернула страницу книги, ладонью её разгладила. Понимала, на что сестра намекает, но этого опять же нельзя было показать.

— А в чём ещё Толя разбирается хорошо? Если только в гулянках. А по этому предмету экзамены не сдают. Слава Богу.

Лика помолчала, обдумывала, после чего скупо улыбнулась.

— Это точно. — Отвернулась, кажется, решив, что Саша совсем дурочка, и совершенно не задумывается о том, на что ей сестра намекает. Саша дурочкой не была, вот только ошибалась Лика в одном — у Толи ничего предосудительного и в голове не было. У него личная жизнь ключом била, ему некогда было отвлекаться на малявок. Правда, говорить такое, было несправедливо. Толя всегда относился к Саше с интересом, по-доброму, не зря же целый год с ней занимался? Заставлял вникнуть, заставлял до конца разобраться, каждый раз живо интересовался её успехами в школе, и искренне радовался, когда их занятия приносили плоды. Каждой её четвёрке и пятёрке радовался, как своей. И даже руки от удовольствия потирал. Саша смеялась над ним в такие моменты.

— Может, тебе тоже нужно было в педагогический поступить? Вон как радуешься.

— С ума сошла. — Толя сел на диван рядом с ней, но уже в своей комнате, и потянулся. После чего зевнул.

Семнадцатилетняя Саша украдкой наблюдала за ним, кинула взгляд на его грудь и живот под тонкой тканью футболки, сделала осторожный вдох и, наконец, отвернулась. И совсем не ожидала, что Толя её за коленку схватит. А он посмотрел и усмехнулся.

— Давай, малыш, расскажи мне что-нибудь помимо математики.

— Что? — Покосилась недовольно. — Опять про Лику?

Толя брови сдвинул, кажется, задумался, но после рукой махнул.

— Не надо про неё, не порти настроение. Про себя расскажи.

— Что?

— Ну, не знаю… Про парня своего.

Саша глаза на него вытаращила.

— Какого ещё парня?

Толя от её возмущённой реакции даже рассмеялся.

— Да ладно врать-то, все знают.

— Кто? И что знают? Как они могут что-то знать лучше меня про моего же парня?

— Так он всё-таки есть? — Ефимов смотрел на неё с живым восторгом.

— Нет!

— Саня!

Она толкнула его в плечо.

— Перестань. Нет у меня никакого парня.

— А тот, в очках?

— Это мой одноклассник, — обиделась Саша и отвернулась от него.

— Который ходит за тобой по пятам и носит портфель. Всё так и начинается.

Саша лишь фыркнула, решив ему не отвечать. Отвернулась, и снова Толю оттолкнула, когда он обниматься полез. Тискал её, как котёнка, честное слово. И парня придумал… То есть, не совсем придумал, парень был, хотя, не совсем парень. На самом деле одноклассник, кстати, тёзка её, Саша Кашин. И с некоторых пор в классе их дразнили — Саша и Каша. Может быть, кто-то на самом деле считал их парой, но Саше-то было лучше знать. С Кашиным они просто дружили, вместе планировали поступать в педагогический, только он на химфак, и последний год, сидя на задних партах, нашли много общего. Оба любили читать, любили одни и те же фильмы, а также слыли в классе заучками. Странно было бы не подружиться, в конце концов. Сашка провожал её после школы до дома, но только потому, что сам жил неподалёку. И несколько раз попадались на глаза тётке и Лике. И ни от кого другого Толя о её парне узнать не мог. Хотя, если Лика в компании разболтала, то… Но они с Сашкой никогда в жизни не держались за руки, а уж тем более не целовались. Саше подобное и в голову не приходило по отношению к Кашину. Он был просто другом, не больше. А Толя её теперь толкает и ухмыляется так, как ей совсем не нравится.

— Не твоё дело, — в итоге проговорила она себе под нос.

Ефимов неожиданно вздохнул.

— Это точно. Просто не забывай о деле, малыш. Сначала поступи, а потом начинай крутить романы.

— Я боюсь, — вдруг призналась Саша.

Толя взглянул с удивлением.

— Чего?

Саша повернулась к нему.

— Экзаменов. И, вообще, всего этого… Толь, вдруг я не поступлю?

— Поступишь, — уверенно сказал он. Коснулся её волос. — Ты что, малыш? Конечно, поступишь. И станешь писательницей.

Саша прищурилась, заподозрив его в том, что он издевается над ней. А он руку ей протянул.

— Хочешь, поспорим?

Она его руку оттолкнула.

— Не буду я с тобой спорить.

Он вздохнул, явно переигрывая, поднялся, но сказал:

— Странные вы, женщины, существа. Даже такие маленькие, как ты.

— Я не маленькая!

Толя глянул на неё с неожиданным интересом.

— Уже взрослая?

От его взгляда Саша смутилась и поторопилась разговор закончить. А чуть позже Ефимов и вовсе выпроводил её за порог, как только появилась его очередная пассия. То есть, Толя её не гнал, даже слова не сказал, но когда Саша засобиралась, смерив его девушку выразительным взглядом, обрадовался. Только сделал выразительный жест рукой, на что Саша выразительно фыркнула и вышла за дверь.

Саша удивлялась, как мужчины могут быть такими непостоянными. Толя уверял, что без ума от Лики, как только та ему позволяла, так и уверял. Да и без того было видно, что он до сих пор готов ради Анжелики на всё. Стоило той ему улыбнуться, как Ефимов забывал обо всех своих девушках и романах, даже если незадолго до этого отношения казались серьёзными. Лика действовала на него, как наркотик. Хотя, Саша, взрослея и наблюдая их историю, в конце концов пришла к выводу, что дело не в какой-то всепоглощающей любви, а скорее в разочаровании и уязвлённом самолюбии Ефимова. Лика превратилась для него в мечту, которой он так и не достиг. На первом курсе, в разгар их с Анжеликой отношений, она была для него словно приз, он был горд такой красивой девушкой, а та, в итоге, пренебрегла им, и не из-за того, что любовь закончилась, а из-за его бедности. Это было обиднее всего, и задевало Толю сильно, больно и отчаянно. Он, наверняка, чувствовал себя оскорблённым до глубины души. По крайней мере, Саша так считала. По своим наблюдениям, по словам, случайно Толей обронённым. Он был человеком честолюбивым и даже чуточку тщеславным, ему необходимо было ощущать свою нужность и получать отдачу от своих чувств к женщине. А Лика ему этого не давала. Она не готова была гордиться им и любить, только потому, что он вот такой замечательный. Ей требовалось в придачу к его желанию и страсти и кое-что другое, что грело бы её не только рядом с ним, но и без него. Например, шуба. Или радовало глаз. Например, кольцо или браслет. На голые эмоции она себя растрачивать была не готова. Ей тоже была нужна отдача, но совсем не эмоциональная. И только когда Лика начинала скучать по Ефимову в достаточной степени, что справиться с собой у неё не получалось, она шла к нему, и даже готова была просить прощения и умолять его. О чём именно она его умоляла, Саша старалась не задумываться, но Толя неизменно таял. Не сразу, иногда горячился, даже ругался с Анжеликой, но та, если чего-то хотела, всегда добивалась своего. Особенно, если дело касалось мужчин. И наблюдая раз за разом, как Толя идёт у неё на поводу, даже зная, что это ненадолго, Саша теряла покой. Она давно смирилась с непостоянством Ефимова, с круговоротом девушек в его жизни, и если злилась и ревновала, то несильно, но Лика… Та будто опутала его когда-то своей паутиной, и время от времени дёргала за верёвочку, возвращая к своему телу. А Толя, как слепой безвольный щенок, ей поддавался. Саша поневоле задумалась со временем, чем таким его Лика берёт. Не одной же красотой? Начала посматривать на сестру с определённым интересом, наблюдать за ней, и чем больше наблюдала, тем яснее понимала: что бы это ни было, у неё, Саши, такого нет. Ни красоты, ни внутреннего магнита, ни уверенности сестры ей от природы не досталось. Хотя, они же не родные, а двоюродные… Но всё равно немножко обидно.

В последний раз внутренний магнит Анжелики сработал, когда она уже встречалась с Петечкой. Тот несколько лет назад закончил их же институт, читал лекцию по приглашению ректора, и там их с Ликой судьба и свела. Петя показался Анжелике взрослым, привлекательным и, без сомнения, перспективным. Эти самые перспективы действовали на Лику завораживающе. Она голову теряла от демонстрации мужчиной ума и заработанного благосостояния, и, если к разводу спустя восемь лет, Анжелика подошла с твёрдым убеждением, что от мужа её толка нет ни в каком смысле, то в начале их отношений, она казалась обомлевшей и почти влюблённой. В дом к её родителям, Петя явился с видом победителя и героя, и Саша впервые в жизни наблюдала, как Лика льнёт к своему избраннику и смотрит на того влюблёнными глазами. Влюблёнными глазами оголодавшей кошки. А ещё с гордостью. На Толю она так никогда не смотрела. Но в то же время, Саше не верилось, что она гордится именно Петечкой, его заслугами и достижениями, скорее уж она была горда собой, что смогла заполучить такого жениха. Случилось, наконец, то, о чём она так долго думала и мечтала.

Отношения развивались и к концу пятого курса, Петя сделал Лике предложение. Всё честь по чести, пришёл к её родителям, с цветами и кольцом, Анжелика смотрела на него восторженными глазами и даже заплакала в какой-то момент, должно быть от счастья. И на шее у будущего мужа повисла, поцеловала, под взглядами впечатлённых и растроганных родителей. А вот Саша долго поверить не могла. Посмотрела спектакль с помолвкой до конца, посидела со всеми за праздничным столом, даже дождалась, пока Лика своего принца до машины проводит, а когда сестра вернулась, улучила момент и тихонько у неё спросила:

— Ты, правда, хочешь за него замуж?

— А что? — Лика казалась удивлённой её вопросом. — Петя — отличная кандидатура.

— Ты полюбила его за кандидатуру?

Анжелика понимающе усмехнулась, потом ткнула в неё пальцем и уточнила:

— За отличную кандидатуру. — А потом за плечи Сашу обняла. — Саня, ты вот уже учишься в институте, а всё равно дитё дитём. Когда только повзрослеешь. Как барышня тургеневская, право слово. Ну, подумай сама, Петя молодой, с характером пробивным. Ему двадцать восемь, а у него уже свой бизнес. И замуж зовёт. Между прочим, меня ещё ни разу замуж не звали.

Саша усмехнулась в сторонку.

— И Ефимов не звал?

— И Ефимов не звал. Он же не дурак. Ему и звать-то меня некуда. Не в мамину же двушку.

Саша покивала, но затем взяла себя в руки и заставила улыбнуться.

— Если ты хочешь за Петю замуж, то я за тебя рада.

— Спасибо, малыш, — сказала Лика с улыбкой, а заметив, что Саша всерьёз нахмурилась, засмеялась. — Прости, прости.

Знала, что так Сашу только Толя называет, сама Саша от этого не слишком в восторге, но иногда она её специально подначивала этим словом.

Новость о предстоящем замужестве Лика решила приберечь, и Саше пришлось согласиться. Это же не её новость, как она может спорить? Право Анжелики решать, что рассказывать о себе окружающим. Саша это приняла, и несколько недель стойко хранила эту тайну. День свадьбы был назначен на середину августа, и Лика пообещала сообщить всем друзьям после защиты диплома, сказала, что не хочет отвлекать. И с этим Саша тоже спорить не стала. Свыклась, приняла и даже порадовалась — и за сестру, и за себя в том числе. То есть, за Толю. Появилась определённая надежда, что после замужества, Лика окончательно забудет про Ефимова. Займётся мужем, большая надежда, что по-настоящему любимым, семью будет строить, новый дом обустраивать. А дом будет на самом деле новый, потому что Петя пообещал поменять свою двушку в новостройке на квартиру побольше, и всё для жены-красавицы. И Анжелика пребывала в ожидании, ходила возбуждённая и взволнованная, даже про защиту диплома позабыла. Что и не удивительно, своего она уже добилась, выходила замуж за обеспеченного, по её меркам, человека. И корочки о высшем образовании уже были не столь желаемой целью. И, наверное, решив окончательно проститься со свободной жизнью и стать добропорядочной, верной женой, напоследок захотела ещё разок поиграть с Ефимовым в любовь. Саше снова пришлось наблюдать, как в один из вечеров на студенческом сборище, Лика строит ему глазки, томно вздыхает, напустив в глаза грусти, и печально, без всякой надежды, улыбается. Саша на Толю посмотрела, тот весь вечер просидел рядом с ней, и хотя пил, но от Саши не отходил. Разговаривал с ней, улыбался только ей, и Саша собственному счастью верить боялась. Понадобилось почти пять лет, чтобы Толя подумал о ней не как о ребёнке. По крайней мере, в это хотелось верить. И Саша верила, возможно, совершая глупость, но ей исполнилось девятнадцать, когда верить, как не в этом возрасте. За прошедшие пять лет, она столько всего пережила, связанного с именем Анатолия Ефимова, что порой передёргивало от воспоминаний. Лики в его объятиях, его злости и обиды, хоровод других девушек вокруг него. И вот впервые он сидит весь вечер рядом с ней, не горя желания общаться с кем-то ещё, спрашивает её про институт, про личные дела, смеётся над её словами и лёгким смущением, и подозрительно долго не отводит глаз от её лица. Что-то для себя высматривает, улыбается, а потом подаёт ей бокал вина.

— Давай выпьем, малыш.

Саша удивлённо вздёрнула брови.

— Ты впервые мне это говоришь. По-твоему, я уже готова? Достаточно взрослая?

Ефимов рассмеялся, поднял свою рюмку, осторожно чокнулся, стараясь не расплескать.

— Вот и проверим. Так как, говоришь, твои дела?

— Что именно тебя интересует?

— Ты знаешь, — проговорил он с непонятным для Саши удовольствием.

Она головой качнула, и заученно повторила:

— Не твоё дело, Ефимов.

— Как ты можешь? Я твой учитель. Наставник!

— В чём наставник?

— Ну… — Толя губами пожевал, бровями поиграл, после чего ухмыльнулся. — Во всём приличном.

Саша отвечать ему не стала, улыбнулась в сторону, и вот тогда заметила пристальный взгляд Лики через стол. Она наблюдала за ними. Наблюдала очень внимательно, а как только Ефимов глянул в её сторону, она ему улыбнулась, той самой завораживающей грустной улыбкой. Саша ощутила сильнейший укол в сердце, посмотрела на лицо Толе и поняла, что тот глаз с Анжелики не сводит. Кажется, задумавшимся, даже отрешённым. Затем вздохнул и отвернулся.

— Ещё вина, малыш?

— Нет, я ещё это не допила.

— А я выпью.

Он за бутылкой водки потянулся, а Саша сжала в ладони бокал. Как же ей хотелось именно в этот момент схватить Толю за руку и сказать ему всё, как есть: и про замужество, и про Петечку, и про Ликины рассуждения о перспективах, которых у Ефимова нет. Как хотелось сказать ему всего три слова: не верь ей. Больше никогда ей не верь, она тебя не любит. Она и Петечку-то в достаточной степени не любит, лишь себя. Но Лика была её сестрой, как она могла наговорить про неё такое, тем более Толе?

Но ещё можно было попытаться всё спасти. И впервые, впервые в жизни Саша сама взяла его за руку, и в глаза посмотрела серьёзно и с настоящей мольбой.

— Давай уйдём отсюда.

Толя удивился. И её взгляду, и просьбе, а особенно её руке, что сжала его пальцы. Обозрел всё это чуть помутившимся взглядом, головой чуть качнул, явно разгоняя алкогольный дурман, а Саша, не давая ему опомниться, повторила:

— Давай уйдём.

— Санька, ты что задумала?

— Я тебе потом расскажу, — пообещала она. — Только сейчас давай уйдём. Мне надоело.

Ефимов посмотрел на шумевших друзей за столом, потом снова на их руки, раздумывал в течение минуты, и эта минута Саше самой долгой в жизни показалась. Но, в итоге, Толя кивнул. Кивнул, и начал подниматься, его мотнуло немного, а Саша ещё удивилась, она не заметила, когда он так набраться успел.

Лика догнала их в прихожей, посмотрела с непониманием.

— Куда вы уходите?

— У меня голова болит, — соврала ей Саша, мечтая, чтобы Анжелика поверила и ушла. Краем глаза наблюдала, как Ефимов одевается, в какой-то момент на стену повалился, но тут же выпрямился.

Лика же руку в бок упёрла.

— И что?

— Ничего, — огрызнулась Саша. — Я пойду к бабушке, Толя меня проводит.

— Саня, он пьян в стельку!

Ефимов вылез вперёд, и её пальчик отвернул в сторону.

— Не говори, чего не знаешь, женщина. Я трезвый. Почти. Доставлю в лучшем виде.

Лика усмехнулась ему в лицо.

— Я не понимаю, откуда такое рвение?

— Лика, отстань, — попросила Саша, но без злости, а Ефимов сказал:

— Не хочу портить тебе вечер своей пьяной физиономией. Ты ведь найдёшь, на кого посмотреть и без меня?

— О, не сомневайся.

— Не сомневаюсь. Холодная, жестокая женщина. — Это он проговорил со смешком, но вышло всё равно впечатляюще.

— Не такая уж и холодная, Ефимов. Тебе ли не знать.

Лика смотрела ему в глаза, и даже Саша видела в её взгляде призыв. Откровенный и открытый. И Саша поторопилась дёрнуть Толю за руку.

— Пойдём. Толя!

Он усмехнулся Лике в лицо, но отступил и за дверь вместе с Сашей вышел. Правда, не удержался и сказал:

— Стерва.

Саша глянула на него снизу, пыталась поймать его взгляд, но не преуспела в этом. Но, главное, что он ушёл с ней, не остался с Ликой. Хотя, и злится, от возмущения кипит, Саша чувствует это.

— Не обращай на неё внимания, — сказала она. — Ты же знаешь Лику, ей всегда больше всех надо.

— Я её вдоль и поперёк знаю, — проговорил он, и это заявление Саше не понравилось, но отвечать и спорить она не стала. Пусть думает так.

Они шли по тёмной, сырой улице, молчали, Саша под руку его держала, и каждый думал о своём. Толя дышал тяжело, будто бежал долго, и она понимала, что думает он не о ней. Лика снова всё испортила. Но свежий вечерний воздух пьянил, кружил голову, и вскоре Саша позабыла о неприятностях. Казалось невероятным, что она идёт под руку с Ефимовым, и это обоим кажется нормальным. И пусть молчат, пусть думают каждый о своём, но это всё равно лучше, чем оставить его Лике и идти домой одной, как происходило обычно.

Толя вдруг посмотрел на неё, взгляд был более ясный, чем двадцать минут назад, и спросил:

— Ты не замёрзла?

— Немного, — призналась Саша.

А Ефимов вдруг обнял её за плечи. Без всякого умысла, и не думал к ней прижиматься, просто обнял, но Саша всё равно растаяла.

— Чем ты займёшься после института? — спросила она, чтобы не молчать и не казаться смущённой и расчувствовавшейся.

Толя плечами пожал.

— Есть пара мыслей. Но пока ничего чёткого. Что странно, да? Через пару недель я буду свободен, как ветер, а что делать буду, понятия не имею. Борисов предлагает в паре поработать, возможно, соглашусь.

— Ты придумаешь, — уверенно сказала Саша.

Толя наклонился к ней, прямо к её лицу.

— Ты в меня веришь?

— Верю.

— Продолжай это делать, — улыбнулся он. Волосы упали ему на лоб, когда он ещё ниже наклонился, дыхание коснулось Сашиных губ, она замерла, но всеми силами старалась удерживать лёгкую улыбку, чтобы опять же не казаться смущённой и даже испуганной. Только подумала, что Толя ведь понятия не имеет, что её ещё никто никогда не целовал. Лишь потому, что она с юности смотрела и видела только его. В мечтах, наяву, только его. Толя этого, конечно, не знал, но вдруг замер, видимо, осознав всю пикантность момента. Они смотрели друг другу в глаза, она ждала, он принимал решение, но в последний момент отпрянул. И лишь улыбнулся Саше, будто ничего не произошло. Снова за руку её взял.

— Пойдём. Ты уже замёрзла.

Он довёл её до дома бабушки, к этому моменту уже совсем стемнело, да и время было недетское. Саша посмотрела на окна бабушкиной квартиры, она жила на первом этаже, окна были тёмные. Без сомнения, бабушка уже спала. И её не ждала. Конечно, она ведь гуляла с Ликой. Никто никогда за неё не переживал, когда она была с Ликой. Смешно.

— Ты протрезвел?

— А то. В этом деле нет ничего лучше, чем прогулки по свежему воздуху.

— Ты точно до дома доберёшься?

— Сань, ну ты чего? Куда я денусь?

Она всё равно смотрела на него в сомнении. В большом сомнении, и тогда Ефимов положил руку ей на плечо.

— Малыш, я тебе клянусь.

Саша вздохнула.

— Почему ты так меня называешь?

Толя смерил её выразительным взглядом, затем хмыкнул. Саша с неудовольствием подумала о том, что макушкой едва ему до носа достаёт. Он как-то прочитал её мысли, потому что улыбнулся, а затем сказал:

— Ты похожа на маленькую куколку. Вся такая аккуратненькая, складненькая, как статуэтка. До тебя дотронуться страшно, особенно мне.

Саша внимательно его слушала, смотрела ему в лицо, потом всё-таки спросила:

— Почему тебе?

Он ухмыльнулся.

— Боюсь тебя помять.

Саша глаза опустила. Покивала.

— Хорошая отговорка.

— Какая ещё отговорка, Саня?

Она плечами пожала и отступила на шаг. Потом ещё на один, Толя наблюдал за тем, как она пятилась, потом протянул руку и притянул Сашу обратно. И поцеловал. Ей пришлось закинуть голову назад, чтобы ему было удобнее, в первый момент ни о чём другом и думать не могла, кроме как о Толином удобстве. Как встать, как обнять, как ответить на его поцелуй. Никакой окрылённости от свершившейся мечты, ощущения чуда в душе, взрыва страсти и любви. Было приятно от прикосновения его тёплых губ к её губам, и в то же время немного странно, когда Толин язык решительно ворвался в её рот. Понадобилось некоторое время для того, чтобы привыкнуть, прочувствовать свой первый поцелуй, а потом она уже в нём потерялась. От нехватки воздуха, от того, что её крепко прижали к мужскому телу, от привкуса водки на своём языке. А Ефимов всё целовал и целовал её, но первым отступил, будто опомнился в один момент. Взглянул ошарашено, наблюдал, как Саша губы вытирает, и тогда уже решил усмехнуться, но вышло у него недоверчиво, кажется, самому себе не верил.

— Я же говорил: помну.

— Я пойду домой, уже поздно.

Толя кивнул, продолжая приглядываться к ней. Как будто они первый день знакомы.

— Иди, малыш.

Саша направилась к подъезду, но в последний момент обернулась. Сомневалась, прежде чем попросить, но всё-таки…

— Ты можешь мне позвонить, как домой доберёшься? Чтобы я не волновалась.

— А ты будешь волноваться?

— Ты же знаешь, Толя.

— Я тебе позвоню, — пообещал он. — Беги.

Она не побежала, она полетела. Непонятно, чего ждала от завтрашнего дня, боялась мечтать и строить планы, но воспоминание о первом поцелуе пьянило, как и сам поцелуй. Кстати, он на самом деле мог опьянить, привкус алкоголя до сих пор на языке ощущался. Но разве это что-то значит? Главное, Толя её поцеловал!

Но странно было бы надеется, что единственный поцелуй всё изменит. Конечно, хотелось бы проснуться в новом мире, в котором Толя Ефимов любит её и видит только её, но этого не произошло. И даже не расстроило, если честно. Саша только вздохнула, когда он не позвонил на следующий день. И через день не позвонил, и через два. Саша убеждала себя не переживать, не расстраиваться и не ждать его. В конце концов, сейчас точно не лучший момент. Толя защищает диплом, если считать, то уже через считанные дни, и мешать ему сейчас, тревожить не стоит. Но память о прошлом не давала так запросто поверить в то, что он занят учёбой. Настолько не давала, что Саша даже не набралась в себе смелости позвонить сестре, и, вообще, придти к ней в дом. Боялась узнать, что всё изменилось, что в Лике снова жадность взыграла, что она передумала делиться. Боялась узнать, что Толя у неё дома. Снова, в который раз, увидеть, как он выходит из спальни Анжелики, полуголый и довольный. И понять, что его полупьяный поцелуй, подаренный ей, ничего не значит.

Но спустя несколько дней ей позвонила Лика и спросила о том, что и Сашу беспокоило.

— Ты не знаешь, где Ефимов? Неделю его не видела.

— Не знаю, — коротко ответила Саша.

— Он ничего тебе не говорил, никуда не собирался?

— Он ничего мне не говорил, Лика. Что тебя так волнует Толя? — Саша не стала скрывать язвительности. — Кажется, у тебя жених есть.

Лика помолчала, после чего переспросила:

— Что с тобой? Не с той ноги встала?

Саша зажмурилась, радуясь, что сестра в этот момент не может её видеть. Присела на стул и зажмурилась на секунду.

— Настроения нет.

— Поругалась со своим очкариком?

— Занимайся своим Петечкой, — посоветовала ей Саша, разгорячившись. — И про Ефимова я ничего не знаю. Зачем он тебе нужен?

— Хотела с ним по поводу защиты поговорить. — Анжелика усмехнулась. — А он меня, кажется, избегает. Трус.

Трубку Саша положила, ощущая тяжесть на сердце. Было ясно, что просто так Лика не отступится, будет искать Ефимова, пока не найдёт. И что куда более ясно: дело не в защите диплома.

Немного посомневавшись, Саша позвонила Толе домой. Трубку сняла его мама, и с сожалением Сашу оповестила, что Толя уехал из города, на дачу к кому-то из друзей. Сказал, что готовиться будет там.

— К кому из друзей?

— Не сказал, Сашенька. Но если он позвонит, я ему передам, что ты его искала.

— Хорошо, спасибо, — вздохнула Саша.

Опять она осталась ни с чем. Остаётся надеяться, что Толя не от неё сбежал, не от её поцелуя, а всё-таки от Лики. И ничего удивительного, что впала в тоску и апатию. Дни шли, а Ефимов никак себя не проявлял. Саша успокаивала себя, обзвонила друзей и знакомых, одногруппников Лики, ненавязчиво поспрашивала, и самое главное, что выяснила: заняты все. В беспокойстве, переживаниях, нервные и злые, а ещё вздыхали бесконечно. Разговаривать с такими людьми было проблематично и тяжело. Каждое слово приходилось вытягивать и потратить на это кучу времени, которого, кстати, ни у кого не было. Лишь Стариков признался, что Толя у него на даче, но Сашу это совершенно не касается, и приезжать к ним не надо, они готовятся.

Признаться, после того, что выяснила, где всё-таки прячется Ефимов — от неё или не от неё, это уже другой вопрос, — стало легче и спокойнее. Саша только решила уточнить:

— Вы точно к диплому готовитесь, Миша?

— Да что же это такое, — в полный голос возмутился Стариков. — Каждый, кто мне звонит, об этом спрашивает. Мы готовимся, Саня, не пьём. Отстаньте все. — И трубку кинул.

Это было, безусловно, невежливо, но вполне объяснимо в исполнении человека, которому до защиты диплома оставалась пара дней. Саша поняла, приняла и нисколько на Старикова не обиделась. А затем задумалась о том, расскажет он Толе о её звонке или не расскажет. Скорее всего, да. А это хорошо или плохо?

Кажется, одна Лика не переживала. За день до защиты, отправилась платье свадебное выбирать. С подругами, и младшую сестру с собой прихватила. Саша была удивлена Ликиным спокойствием, можно сказать, слоновьим. По себе знала, что перед своей защитой от волнения ногти все сгрызёт, а Лика половину дня потратила на выбор свадебного платья и простояла перед зеркалом. Её подруги трещали, как сороки, а Саша, улучив момент, всё-таки спросила:

— Ты совсем не волнуешься?

Анжелика оправила пышные юбки платья, повернулась боком, осмотрела себя, атласный корсет ладонями разгладила. И только после этого взглянула на Сашу.

— Ты о свадьбе? Конечно, волнуюсь.

— Я об институте, Лика.

— А, это. — Она пожала плечами. — Петя обещал, что всё будет в порядке. К тому же, сейчас я уже не представляю, что я буду делать с дипломом.

Саша привалилась к стене, сложила руки на груди. Вздохнула.

— Понятно. Работать ты не собираешься.

Лика взглянула с недоумением, правда, переигрывала.

— Шутишь? Если бы я собиралась работать, замуж бы не выходила. Но я уверена, что Петечка справится с любыми трудностями.

Саша украдкой огляделась, их никто не слушал. И тогда она спросила, до предела понизив голос:

— А Толя?

— Что Толя?

— Зачем-то ты его искала.

— Искала? — Анжелика усмехнулась. — Почему ты думаешь, что не нашла?

Саша промолчала. Сказать ей было нечего. Действительно, почему она думала, что Лика Ефимова не нашла? Она всегда находила и получала всё, что хотела.

Толя объявился сам. Вечером, в день сдачи. Позвонил, и как ни в чём не бывало, сказал:

— Привет, малыш.

Саша от его тона насторожилась. Совершенно не знала, как реагировать. Но ответила:

— Привет.

— Поздравишь меня?

Она выдохнула.

— Конечно. Поздравляю. Всё хорошо?

— Всё отлично. Ты искала меня?

— Не искала, — соврала Саша. — Волновалась немного.

— Мне нужно было время, чтобы мозги на место встали. Зато теперь я свободен, как ветер.

— Ты молодец.

Он рассмеялся.

— Хвали меня, хвали. — А затем спросил: — Ты придёшь? Мы у Потапова собираемся.

— Кто?

— Да все, — легко ответил он, а Саша тут же спросила:

— И Лика?

— Обещала придти, — не стал скрывать Толя, и Саше показалось, что она расслышала в его голосе что-то такое… то ли оттенок недовольства, то ли, наоборот, ожидания. И не осмелилась поинтересоваться, встречался ли он за прошедшую неделю с Ликой. Вместо этого пообещала:

— Я приду. Через час буду.

— Замечательно. Тебя встретить?

— Не думаю, что через час ты будешь в состоянии.

Он снова рассмеялся, и телефон отключил. А Саша замерла, сжимая трубку в руке. Хотелось зажмуриться и сделать что-то безумное, самое малое, закричать. Но закричать, значит, напугать бабушку. А этого не хотелось. И вместо глупых поступков, кинулась к шкафу с одеждой, а после к зеркалу. Почему-то показалось, что этот вечер может стать очень важным в её жизни. Возможно, самым важным.

И ради важного вечера, она, наконец, распустила хвосты, подкрасила глаза, а вместо любимых джинсов надела короткую юбку. Как именно ей сегодня может помочь юбка и макияж, думать отчего-то было страшно. Саша шла по улице и без конца юбку одёргивала. Старалась делать это незаметно, но из-за открытых ног, чувствовала себя едва ли не голой. Хотя, вокруг большинство девушек выглядели так, как она, наконец, пришла тёплая погода, и про куртки и штаны можно было позабыть. Многие так и сделали, с удовольствием, а вот Саше было непривычно. По пути зашла в магазин, купила бутылку вина и кое-какой закуски, на что денег хватило. Являться к вчерашним студентам, даже поздравлять, с тортиком и бутылкой шампанского, было глупо. Нечего и гадать, у Потапова сейчас идёт такое веселье, что им куда нужнее дозаправка, чем глупости в виде пирожных.

А чтобы отвлечь друзей от её вызывающего (по крайней мере, по мнению самой Саши) вида, она, как только вошла в комнату, где шло веселье, свой вклад в застолье и продемонстрировала.

— Я вам кое-что принесла!

— О, Саня пришла!

— Сашка, мы сдали! Всё кончилось!

Она рассмеялась.

— Поздравляю. Всех поздравляю, все молодцы. — Саша старалась улыбаться открыто и радостно, кое-кого даже расцеловала, а потом шлёпнулась на свободное место на диване. И тут же будто провалилась вниз. Её роста было недостаточно, чтобы за этим столом казаться взрослой. Над ней посмеялись, а она всем кулак продемонстрировала.

— Хватит смеяться.

— Не ржать, — прикрикнул Ефимов, и Саше пришлось закинуть голову, чтобы увидеть его. Когда она вошла, в комнате Толи не было, а теперь он появился из соседней комнаты и высился над ней.

На его окрик особо никто внимания и не обратил, за столом шумели, смеялись, разговаривали, уже напрочь позабыв про Сашин конфуз. А Толя присел на подлокотник дивана, на Сашу посмотрел, улыбнулся.

— Привет, я волноваться начал. Опаздываешь.

— Я пешком шла.

— Ну, и зря. Темно уже.

Саша только плечами пожала, а в следующий момент они вместе с Ефимовым поморщились, когда Алёнка Каравайцева вдруг запела. Новиков на гитаре играл, а она пела, что-то дворовое, хулиганское и беспардонное. И настолько же весёлое. Пела Каравайцева ужасно, но некоторые всё равно подхватили, и это было занятно. Правда, довольно громко.

— Сань, встань, — вдруг попросил Ефимов.

Она взглянула с удивлением, но поднялась, а Толя с подлокотника на диван съехал, а Сашу к себе на колени усадил.

— Так лучше? — спросил он.

Лучше ли? Ей потребуется несколько долгих минут, чтобы понять, прочувствовать, решить… хорошо ли ей сидеть у Ефимова на коленях. Осторожно окинула взглядом окружающих, но, кажется, все уже были достаточно навеселе, чтобы обращать внимание на то, кто у кого на коленях сидит.

— Лика здесь?

Толя на спинку дивана откинулся, на такую мелочь, как Саша на его коленях, вроде бы, и внимания не обращал. Устремил взгляд куда-то вдаль, а Саша, воспользовавшись возможностью, всмотрелась в его лицо. В отличие от остальных, Ефимов не выглядел пьяным, и уж тем более не выглядел весёлым и свободным, о чём кричали другие. Было очевидно, что его что-то беспокоило и выводило из себя. Лицо бесстрастное, но именно эта бесстрастность давала понять, что что-то явно не так. Поэтому Саша про Лику и спросила. Этот вопрос сам слетел с её языка. А Толя, услышав про Анжелику, перевёл на Сашу пристальный взгляд, его верхняя губа дёрнулась, и это выдало его с головой. Но сам вряд ли это знал. Как всегда улыбнулся, и коротко оповестил:

— Она уже ушла.

— Ушла?

Саша лихорадочно соображала. Вцепилась в мягкий подлокотник дивана, потому что сидеть у мужчины на коленях в напряжённой позе, оказалось не слишком удобно. Саша боялась ёрзать, боялась скатиться на диван, боялась… всего на свете боялась. А тут ещё недовольство и тщательно запертая внутри злость Ефимова, и его слова о Лике. Что значит, она уже ушла? Так быстро? Но почему?

— Ты с ней говорил? — спросила она негромко.

На губах Ефимова появилась какая-то хищная ухмылка, он снова смотрел в сторону, а пальцы нервно забарабанили по подлокотнику.

Саша головой качнула.

— Она всегда всё портит, — проговорила она чуть слышно и только для него.

Толя посмотрел на неё, они встретились взглядами, и Саша даже испугалась своих последних слов, не нужно было этого говорить. А Ефимов вдруг подался вперёд, сел нормально, и через неё к столу потянулся.

— Мих, давай выпьем, — обратился он к Старикову.

Саша наблюдала за тем, как Миша наполняет рюмки, а думать могла только о Толиной руке, что обняла её за талию. И не понимала, как другие не замечают, не понимают, что она сидит на коленях у Ефимова. Всем отчего-то было всё равно. А Толя заулыбался друзьям, поддержал чей-то тост, выпил, а Саша очень старалась не разглядывать его, не ловить его взгляд, пытаясь прочитать его истинные чувства и то, о чём он молчал, что скрывал от неё. Ей очень хотелось обнять его, уткнуться в его волосы… и просто его пожалеть. Сказать, что всё будет хорошо в его жизни, и без Лики. Без неё даже лучше. Что делать, если та собралась замуж?

— Всё нормально, малыш, — сказал Толя, в конце концов. Улыбнулся вполне задорно. — Съешь что-нибудь, я нервничаю, когда ты меня разглядываешь.

Саша улыбнулась через силу. Послушно повернулась к столу, обвела взглядом тарелки с едой. Если то, что осталось, можно было назвать едой. После чего головой покачала.

— Что-то не хочется.

Толя рассмеялся, пристроил подбородок на её плече, руками её обнял.

— Да, всё, что было съедобного, уже подъели. — Они ещё послушали, как Потапов поёт «Звезда, по имени Солнце», изо всех сил подражая Цою, а потом Ефимов проговорил ей на ухо: — Пошли отсюда.

Саша посмотрела на него. Пережила секундную панику в душе, после чего кивнула.

— Пойдём.

К ночи на улице похолодало. Саша зябко повела плечами, а Толя ей тут же на плечи свою куртку накинул. Та надёжно прикрыла её едва ли не до колен.

— Что ты вырядилась? — вроде как отругал её он.

От его замечания, Саша немного смутилась. Плечами пожала.

— Так праздник.

— Праздник, — повторил он за ней. Потом за руку взял.

— Тебе стало легче? — спросила она.

— Легче? Отчего?

— Ну… что с институтом всё закончилось.

— Это да.

Саша рискнула рассмеяться.

— Наверное, я с ума сойду от счастья, когда закончу институт.

— На самом деле, малыш, это страшно.

— Страшно?

— А думаешь, нет? До сегодняшнего дня всё в жизни было ясно. Чего хотели, чего ждали. Школа, поступление, институт, диплом. А теперь каждое решение нужно принимать взвешенно. Потому что дальше не исправить, дальше всё на чистовик. Никаких тебе экзаменов, которые можно пересдать.

Саша за руку его дёрнула.

— Перестань. Ты меня пугаешь.

— А ты думаешь, что наши сейчас празднуют? Они напиваются от страха.

Саша снова дёрнула его за руку и засмеялась.

— Хватит.

Ефимов обнял её за плечи.

— Ладно, не слушай меня. Я драматизирую.

Они некоторое время шли молча, и Саше очень хотелось спросить его про Лику, но она боялась. Боялась вызвать слишком бурную реакцию. Она сама с трудом переносила разговоры о свадьбе сестры, всю эту предпраздничную суматоху и обсуждения банкета. Каково, наверное, это было услышать Толе.

— Куда мы идём?

Она не ожидала этого вопроса, головой закрутила, пытаясь понять, где они. Когда поняла, потянула в другую сторону, через дорогу.

— Я не пойду туда.

— Саня.

— Я живу у бабушки. К Лике я не пойду.

Они перешли через дорогу, и тогда уже Толя притянул её к себе. Взял за подбородок и заглянул в глаза.

— Не злись на неё из-за меня.

Саша головой замотала.

— Не из-за тебя. Из-за неё самой.

— Перестань.

Саша поймала его взгляд.

— Ты ведь с ней говорил сегодня? И что?

— Я не буду это обсуждать.

— Я и так знаю.

— Малыш, ну что ты знаешь?

— Хватит называть меня так!

Ефимов голову опустил и прижался лбом к её лбу.

— Ты малыш. Бессмысленно на это злиться. — Он улыбнулся ей, вот только Саша не слишком в эту улыбку поверила. Толя просто уходил от темы, это было ясно, как Божий день. Но пока она раздумывала, что сказать ему, чтобы он, наконец, понял всю тщетность своих страданий и ожиданий, он её поцеловал. Поцеловал со страстью, которой Саша ещё никогда не знала. И её этой страстью смело, как бамбуковую хижину во время урагана. Толя прижал её к себе, сильная рука держала поперёк спины, а Саша за шею его обняла, как мечтала сделать весь вечер, и на поцелуй ответила. Может быть, неумело, может быть, наивно, но целовала она его с удовольствием, и всей любовью, что накопилась в ней за годы.

Ефимов отстранился, посмотрел на неё и улыбнулся, вполне искренне, и у Саши от сердца отлегло.

— Кто учил тебя целоваться?

На языке крутилось: «ты», но произнести это Саша так и не осмелилась. Вместо этого губы облизала, без всякого умысла, а Толя брови сдвинул, к ней приглядываясь и словно раздумывая, но уже через секунду вновь прижался губами к её губам.

— Пошли ко мне, мать на дежурстве, — предложил он, а Саше как-то не пришло в голову отказаться или просто задуматься. Они шли, обнявшись, и впервые за долгие годы, за все годы их знакомства, она не изводила себя мыслями о том, что Толя о Лике думает. Кажется, он впервые думает о ней, Саше, и когда наклоняется к ней за коротким, сумасшедшим поцелуем, обдаёт её губы горячим дыханием, в его взгляде отражается неподдельное желание.

Оба слегка потеряли голову. Саша не знала, как это бывает обычно, как себя ведёт мужчина, что нужно делать ей, чтобы всё получилось правильно и, как порой говорила Лика, особенно сладко. Саша лишь отвечала на Толины поцелуи, позволила прижать себя к стене, когда они вошли в тёмную квартиру. Куртка Ефимова упала на пол, съехав с её плеч, его руки тут же подхватили её под ягодицы, приподняли, а сам Толя со смешком поинтересовался:

— Кто позволил тебе носить такие юбки?

— У тебя сплошные вопросы, — пожаловалась она. Почувствовала, как раздвинулись в улыбке его губы, когда он принялся целовать её шею.

Он всё шептал ей «малыш», «мой малыш», и она ему верила. Казалось, что невозможно было любить его сильнее, она всегда так думала. Но той ночью Саша таяла от его прикосновений, и не верила, что всё это с ней наяву происходит. Как можно отказаться от его любви? От этой страсти, невероятной по своей силе, как можно отказаться и уйти? Может, поэтому Лика столько раз искала с Ефимовым встречи? Не любила сама, но всегда хотела, чтобы любили её. Вот так самозабвенно, настолько горячо. Саша даже не представляла, что бывает именно так.

— Сашка, — простонал он ей в губы, но тут же усмехнулся, правда, с капелькой боли и достаточной долей недоверчивости. — Глупая ты девчонка.

Саша ему не ответила, в этот момент не могла ответить, переживала ту самую боль, о которой столько слышала, вцепилась в плечи Ефимова, и только дышала. Дышала, глубоко, но неровно, но она старалась. Запустила пальцы в его волосы, поцеловала, когда он потянулся к ней, и тогда уже откинулась на подушку. Закрыла глаза. А Толя ещё некоторое время не двигался, сдерживался, сколько мог, потом наклонился к ней и снова осторожно поцеловал. Очень осторожно, очень нежно. Губы скользнули по Сашиной щеке, губам, потом по подбородку вниз. И в который раз прошептал:

— Мой малыш.

После они долго лежали в темноте. Не спали, но и не разговаривали. Саша точно не знала, что сказать, а Толя… Она понятия не имела, о чём он думал. Лежал, прижавшись щекой к её макушке, одну руку себе за голову закинул и таращился в темноту. Саша его лица видеть не могла, прислушивалась к Толиному дыханию, и боялась пошевелиться. Чувствовала его руку, что гладила её по бедру, и каждая минута казалась бесценной. В этой тишине, в этой темноте. Правда, потом он спросил:

— Почему ты не сказала?

Она помолчала, раздумывая, потом сказала правду:

— Ты бы испугался.

Он хмыкнул в задумчивости.

— Может быть. — Шевельнулся, получилось так, что потёрся щекой о её лоб. — Я похож на труса?

— Иногда ты похож на болвана.

Толя шлёпнул её по попе.

— Девчонка наглая.

Саша поневоле разулыбалась. А в следующий момент удивилась и забеспокоилась, когда Ефимов отстранился и на постели сел, повернувшись к ней спиной. Она тоже села, привалилась спиной к стене, край одеяла к груди прижала. Наблюдала за ним.

— Толь, что?

Он выпрямился, оглянулся на неё через плечо.

— Ничего. Пойду, покурю. А ты спи. — Встал, наклонился за своими боксёрами. Потом руку протянул, потрепал её по волосам. — Принести тебе попить?

Саша не ответила, волосы со лба откинула. Неожиданно почувствовала злость. И мало того, считала её обоснованной. Поэтому и сказала, не сдержавшись.

— Ты бы всё равно ничего не смог сделать. Она всё решила.

Ефимов руку убрал.

— Что решила?

Саша таращилась на него в темноте.

— Выйти замуж. Она ведь тебе сказала сегодня? — Он молчал, а Саша запаниковала. И переспросила с тревогой: — Ведь сказала? — И лицо руками закрыла. — Боже, она не сказала.

— Замуж?

В его голосе было столько недоверия, изумления и ещё чего-то… сильно смахивающего на разочарование, что у Саши сердце закололо. На самом деле закололо, как бабушка всегда жаловалась. Саша даже ладонь к груди прижала, не зная, что делать с этой болью.

— За своего Петю? Смешно.

— Толя. — Саша сглотнула, на какое-то время потеряв возможность говорить. — Она вчера платье купила, у них в августе свадьба. А у неё на пальце кольцо за какие-то немыслимые деньги. Ты, вообще, ничего не видишь? Господи, ей замуж надо! За кого-то, кто бы ей эти кольца покупал, а ты…

Он одним коленом в кровать упёрся, наклонился к Саше и прижал пальцы к её губам. Потом и сам наклонился, поцеловал, запечатывая её взволнованную речь.

— Чёрт с ней. Успокойся, всё. Тебе воды принести?

— Нет.

— Нет?

Она оттолкнула его руки.

— Не хочу я твоей воды.

— Как хочешь. Я покурю, ладно? А ты ложись.

Саша сползла по подушке вниз, всё ещё пылала от возмущения, но говорить больше ничего не стала. Даже на бок повернулась, прижав к себе одеяло. А когда Ефимов из комнаты вышел, позволила себе от отчаяния зажмуриться, и даже всхлипнула тихонечко. Не надо было заводить этот разговор, не надо. Не этой ночью.

Интересно, если Лика не сказала ему о свадьбе, тогда о чём они сегодня разговаривали?

— Какая же ты дура, — прошептала она для самой себя, мысленно ответив на свой же вопрос. И уж точно, ей не стало легче. Какое там!

А через день Ефимов уехал. И это было, как гром среди ясного неба. Проснувшись следующим утром в его квартире, в его постели, с Толей в обнимку, Саша пришла к выводу, что попросту себя запугала. Он же сказал: «Чёрт с ней», то бишь, с Ликой. И вглядываясь утром в лицо спящего Ефимова, Саша смогла убедить себя, что всё обойдётся. Успокоится, уляжется. Всё проходит, а уж тем более любовь мужчины. Так тётя говорила. А у Толи и не любовь вовсе, в это Саша отчего-то верила, хотя выводы были сделаны исключительно на собственных наблюдениях. Но ей уже давно казалось, что Толя попросту жадничает и злится. И когда Лика появляется в его жизни, в очередной раз, это льстит его самолюбию, льёт бальзам на его раны, и он в полной мере наслаждается её желанием и в какой-то мере, унижением. Но это ведь ненормальные отношения? Точно ненормальные. И Саша тем утром поклялась себе, что сделает всё, что в её силах, чтобы Ефимов понял, каково это, когда тебя по-настоящему любят. А не гадают, что бы с тебя поиметь.

Уходя, она его поцеловала. Ещё не проснувшегося, наклонилась и прижалась губами к его губам. Толя сонно заморгал, вздохнул, после чего обхватил ладонями её бёдра, прижимая к себе.

— Ты куда?

— Мне нужно домой. Бабушка, наверное, с ума сходит. — Саша вглядывалась в его лицо, погладила по щекам, на которых отросла щетина, чёлку со лба смахнула. Подумала и снова его поцеловала. — Ты мне позвонишь?

— Да, малыш.

— Я буду ждать.

Она хотела отойти, но Толя удержал её за руку, притянул обратно. И уже более осмысленно поинтересовался:

— Не злишься за утро?

Саша сделала вид, что задумалась.

— Это когда ты разбудил меня в пять?

Он улыбнулся.

— Это когда я навалился на тебя в пять.

— Это было неожиданно, но я не злюсь.

— Всё хорошо?

— Да.

— Сань. Всё было здорово.

Она почувствовала лёгкое смущение, поняла, что на щеках проступил румянец, и взгляд в сторону отвела. Но после кивнула.

— Да.

Ефимов отпустил её руку.

— Иди. Я позвоню. Пока, малыш.

— Пока, — негромко отозвалась она. Посмотрела на него в последний раз, прежде чем выйти из комнаты.

И да, да, она в тот день была олицетворением глупости и наивности. Она летела домой, как на крыльях, чувствовала себя счастливой и по-настоящему влюблённой. И даже любимой, как это не смешно. А на следующий день, не дождавшись звонка, позвонила ему сама. Трубку снова взяла Толина мать и сказала, что он уехал.

— Куда уехал? — не поняла Саша.

В ответ на этот вопрос услышала печальный и расстроенный вздох.

— В Москву.

Саша даже рот открыла.

— В Москву? Но… он не говорил.

— Не мучай меня, Саша. Этот обалдуй собрался за час и уехал. Обещал звонить.

— Я не понимаю… зачем?

— Сказал, что пора начинать жить. Вот так-то. Растила, растила, а он…

Больше Саша ничего говорить не стала. Положила трубку, повернулась на стуле и бездумно уставилась в глаза своему отражению.

Не позвонил и не простился. Решил начать жить.

Без неё.

 

4

Конечно, на этом их история не закончилась. Но то, что произошло дальше, произошло уже без Толи, и, наверное, он об этом ничего не узнает. Даже если Саша когда-нибудь и решит рассказать ему… о себе, о Митьке, обо всем, что прошло мимо Ефимова, то и тогда она многое упустит. О чём-то сознательно умолчит, да и попросту ей не хватит слов и всего её литературного таланта, если он у неё имеется, чтобы передать весь свой ужас от новости о беременности. Этот ужас в один момент избавил её ото всех страданий и мучений. Даже мысли о Ефимове в голове не осталось, лишь страх и непонимание: что делать с ребёнком и как отныне строить свою жизнь.

Спасибо дяде Игорю, Саша до конца своей жизни будет помнить о том, что это именно он поставил точку в раздумьях об аборте, о котором уверенно говорили Лика и тётя Валя. И если тетка пыталась поставить себя на место Саши, сожалела и даже сокрушалась, то Анжелика лишь покрутила пальцем у виска, и назвала её идиоткой.

— Великое счастье, стать матерью-одиночкой, — высказалась она тогда, но когда Сашу в желании родить и бабушка поддержала, только рукой махнула. — Делайте, как хотите, — сказала она. — Но только не портите мне свадьбу.

С тех пор Лика больше её не ругала, ни за что. Видимо, решила, что Саша достаточно взрослая, чтобы совершать глупости, да и собственные дела и заботы увлекали Анжелику куда больше. И пока она выходила замуж, обустраивала семейное гнёздышко, училась ублажать мужа и строила планы на счастливое сытное будущее, Саша родила ребёнка, и, посомневавшись, точнее, вдоволь попечалившись по этому поводу, оставила институт и нашла работу, радуясь хотя бы тому, что не надо ломать голову, на кого оставить ребёнка. Факт того, что бабушка вынянчила и поставила Митьку на ноги, был неоспорим. Тётя Валя тоже в нём души не чаяла, и после смерти бабушки, пару лет от Митьки не отходила. И поэтому сейчас, когда он достаточно подрос и с каждым месяцем (даже не годом, а месяцем), становится всё более самостоятельным, не находила себе места. Порывалась забирать мальчика из школы, после секции, Митька немного стеснялся из-за этого, но спорил редко. Как-то признался Саше, что надеется, бабушка сама успокоится. Поймёт, что он взрослый. Так и сказал, причем весьма серьёзным тоном, и Саше хоть и пришлось спрятать улыбку, само собой тронувшую её губы, но в душе ощутила лёгкую грусть. Митька так быстро рос. А еще быстрее взрослел. Разговаривать в последние полгода стал иначе, мысли его посещали серьёзные, а порой злился и негодовал он из-за вещей, что и Сашу возмущали не на шутку. А в своём негодовании, кстати, становился похож на Ефимова чрезвычайно. И Саша уже пару лет ждала со страхом того момента, когда кто-нибудь догадается. Но складывалось впечатление, что о Ефимове все забыли. Он уехал, пропал, и спустя недолгое время его вычеркнули из памяти. Друзья, знакомые, та же Лика. А он взял и вернулся. И Саша, по крайней мере, она, пребывала в смятении. Понимала, что если сбросить всю шелуху: волнение, растерянность, даже злость, на данный момент останется одно — страх. Страх перед тем, что повлечёт за собой его появление.

Решения, как справиться с ним, не находилось. И поэтому оставалось одно — делать вид, что ничего не происходит. Надо жить своей жизнью, притвориться, что присутствие Ефимова её никак не касается. А ещё постараться пореже с ним сталкиваться. Если подумать, то ничего сложного в этом нет. Её жизнь и жизнь Лики сильно отличались, в повседневности они сталкивались редко.

Но дышать всё равно было тяжело.

— Как вечер прошёл? Отдохнула? — первым делом спросила тётя Валя, как только Саша переступила порог её квартиры. Вошла, скинула с головы капюшон и взъерошила волосы. На улице шёл противный дождь, под стать Сашиному настроению, и, видимо, из-за этого самого настроения, она даже не расстроилась, увидев утром за окном свинцовые тучи. Сошла это продолжением ночной душевной смуты. И тёткин вопрос лишь отозвался глухим раздражением внутри, захотелось поморщиться, но Саша удержалась. Наклонилась, чтобы расстегнуть ботинки, а когда выпрямилась и встретилась с тёткой взглядом, вздохнула.

— Ещё бы. Чудесный вечер.

Тётя Валя сдвинула брови, руку в крутой бок упёрла.

— Что? Тебя кто-то обидел?

Вот тут Саша улыбнулась. Потянулась к ней и обняла.

— Никто меня не обижал, успокойся. Просто я не выспалась, от этого ворчу. Где Митя?

Тётка рукой махнула.

— В комнате. В телефон свой уткнулся и вот нащёлкивает. Саша, ты не знаешь, что он делает?

— Играет, наверное. Или болтает с кем-нибудь.

— Болтает он… Удивляюсь твоему спокойствию. Мало ли с кем он болтает!

Саша посмотрела на себя в зеркало, волосы пригладила. А тётку решила успокоить:

— Не переживай, я уверена, что ничего противозаконного. Вроде, рановато.

Тётя Валя покачала головой и изобразила смешок.

— Ха-ха.

Саша улыбнулась, на самом деле, чувствуя, что настроение неумолимо поднимается. Сначала до отметки плинтуса, а затем, как только вошла в комнату и увидела сына, подскочило до небес. Митька её не слышал, уши были заткнуты наушниками, на самом деле уткнулся взглядом в телефон, а пальцы сноровисто бегали по клавиатуре. Саша, вспомнив о тёткиных беспокойствах, взглянула на экран, удостоверилась, что ничего катастрофического не происходит, сынок увлечённо переписывается с одноклассником. И только после этого потянула из уха сына наушник, наклонилась и поцеловала Митьку в лоб. Он тут же голову повернул, посмотрел на неё и улыбнулся.

— Мама, ты пришла.

— Пришла. — Саша смахнула с его лба чёлку. — Всё хорошо? Как ты себя вёл?

Митя тут же насупился.

— Почему ты каждый раз меня об этом спрашиваешь? Я что, дикарь? Или больной?

— Только не злись. У мамы сегодня болит голова, — созналась она. — Я не могу отвечать на такое количество вопросов.

У Митьки в глазах проснулся интерес, он даже про переписку забыл. В кресле развернулся, мать оглядел более внимательно.

— Ты перепила пива?

Саша поторопилась подняться с подлокотника, на сына взглянула с предостережением.

— Ты ещё не в том возрасте, Митя, чтобы задавать мне такие вопросы. И, вообще, это невежливо.

— Ты же сказала, что у тебя голова болит.

— И что? — Она не удержалась и снова потрепала его по волосам. В этот момент в комнату вошла тётя Валя, увидела это и сказала:

— Саша, мальчишка выглядит, как бродяга. Его нужно отвести в парикмахерскую.

— Знаю. Некогда пока.

Митя дёрнул себя за волосы.

— А мне так нравится.

— Тебя никто не спрашивает, мал ещё. — Тётка села на диван, шумно вздохнула, тоже к Саше присмотрелась. Кивнула ей. — Рассказывай.

— Да что рассказывать? — Саша старательно топила в себе недовольство. О вчерашнем вечере говорить не хотелось, но знала, что тётя Валя так просто её в покое не оставит. Легче рассказать. — Встретились, посидели за столом… — Умолчала про «выпили» при сыне. — Потанцевали. Было любопытно всех увидеть.

— Правильно, сколько лет-то прошло.

— Вообще-то, не так уж и много. Я, вообще, младше всех.

— Это да. А Лика?

Саша посмотрела сначала в один угол комнаты, потом в другой.

— Что Лика?

— Всё нормально?

— Тётя Валя, конечно, нормально. Что с ней случиться могло?

— Все всегда уверены, что ничего не случится, а жизнь, она такая… Время двенадцать, а она не звонит.

— Спит, наверное.

С кем именно она спит, думать нельзя.

Чтобы сменить тему, обратилась к сыну.

— Ты ел? — Митя кивнул. — Тогда пойдём домой.

— Мама, а в автоматы? Ты обещала, суббота же.

Саша глаза закатила, вспомнив, что, на самом деле, обещала, чтобы Митьке не было обидно из-за пятницы.

— Баловство какое-то, — проворчала тётя Валя. — Раньше не было никаких автоматов, и все жили прекрасно.

— Были, тётя.

Та взглянула в удивлении.

— Были?

— Да. И ты это помнишь, потому что ругала нас с Ликой за них.

Тётка рукой на неё махнула.

— Вот и учились бы у умного человека.

— Бабушка, ты просто не представляешь, какие они классные! Я тебе сейчас расскажу.

Воспользовавшись тем, что Митя занял внимание тёти Вали на ближайшие минут десять, Саша бочком из комнаты вышла, прошла на кухню и стянула из вазочки шоколадную конфету. Понятно, что вредно, понятно, что лишняя, но сегодня её с самого утра тянуло на сладкое, как в последние месяцы беременности. Интересно, к чему бы это?

На столе лежал тёткин мобильный. Простенький, ещё с монохромным экраном, но тётя Валя и им-то пользовалась с трудом, не уважала всю эту новомодную электронику. А вот Саша взгляд на телефоне остановила, с определённым умыслом. Всё утро говорила себе, что знать ничего не хочет, и более того, ей абсолютно всё равно, но всё равно не было. Врать себе было бесполезно. И поэтому, минуту прислушиваясь к голосам в комнате, потянулась за телефоном. Набрала Ликин номер, и уже в следующую секунду перепугалась, хотела отключиться, но гудки будто заворожили. Слушала, слушала, злилась всё больше, а потом голос сестры в трубке, недовольный и заспанный, Анжелика проговорила:

— Мама, я сплю.

Саша хотела отключиться, уже палец на кнопку положила, но вдруг передумала. Что если Лика вздумает перезвонить? На звонок тётя Валя прибежит, начнёт задавать вопросы, непременно спросит, зачем Саша звонила, а у неё ответа нет. По крайней мере, такого, который можно дать, глядя другому человеку в глаза. Всё это вихрем пронеслось в голове, и Саша вернула телефон к уху. И сказала:

— Это не мама, это я. Привет.

— О. — Лика помолчала, то ли обдумывала, то ли возилась, потому что Саша отчётливо слышала непонятные шорохи. — Который час?

— Первый, Лика.

— А почему ты с мамкиного?

— За Митькой пришла. — Не зная, как оправдаться, брякнула: — Не хочешь сходить в торговый центр?

— Сейчас?

— Можно через час… или два. Митька просится на автоматы, а мы бы с тобой выпили… чая.

Анжелика, не скрываясь, хмыкнула.

— Чая?

Саша разозлилась.

— Ты пойдёшь или нет?

— Саня, я сплю. Как нормальный человек после бурной ночи.

Саша свирепо уставилась на новенький холодильник в углу.

— Бурной? У тебя продолжение было?

— Ты, правда, хочешь знать? Или как всегда, покраснеешь, как помидорина?

— Я не хочу знать, — заверила её Саша. А Лика рассмеялась. Понимающе и весело.

— Иногда ты ведёшь себя, как подросток, честное слово.

— Иди к чёрту, — проговорила Саша с чувством, правда, негромко и уже после того, как отключила телефон.

А вот Анжелика, напротив, улыбалась. Телефон на прикроватную тумбочку положила, снова растянулась на постели, а улыбка всё не сходила с её губ. А затем и хмыкнула, достаточно весело.

— Что тебя развеселило? — Ефимов за её спиной сладко потянулся, и на выдохе проговорил: — Поделись улыбкою своей… И она к тебе не раз ещё вернётся.

Лика голову повернула, прижалась щекой к подушке, посмотрела на него. Надо сказать, что оценивающе. Будто ещё до конца не верила, с кем её снова судьба свела. Окинула взглядом мужское тело рядом, потом руку протянула, тонкие пальчики игриво пробежались по его груди. На губах заиграла улыбка.

— Это Сашка. Зовёт чай пить. Представляешь?

Толя потёр лицо, зевнул, но услышав имя Саши, непонятно отчего напрягся. Даже руки у лица задержал на секунду дольше, чем это требовалось.

— Она уже проснулась?

— Ну, у неё нет причины спать до обеда.

Он посмотрел на неё, тоже улыбнулся. Затем на часы взглянул и присвистнул.

— И, правда, обед.

Лика придвинулась к нему, ногу на него закинула, и оказалась с Ефимовым нос к носу. Он смотрел в её глаза, а она провела пальцем по его подбородку.

— Толя. Удивительно, но я рада, что ты вернулся.

Он вздёрнул брови и взглянул якобы удивлённо.

— Серьёзно? Я тебя порадовал?

Анжелика сама его поцеловала, затем голову наклонила и прижалась губами к его груди. Рука скользнула по его животу и скрылась под одеялом.

— Даже не думала, что встречи выпускников бывают настолько занимательными.

Он хохотнул. За подбородок её взял, погладил большим пальцем щёку и поцеловал.

— Ты очень красивая.

Лика снова улыбнулась, улыбка буквально осветила её лицо, как солнце.

— Ты говорил мне это каждое утро.

Ефимов странно прищурился. После чего кивнул.

— Я помню. — Сказал это и звонко шлёпнул Лику по заду. — Завтрак приготовишь?

Он на постели сел, а она в недоумении смотрела на его спину, оставшись лежать в призывной позе, вся открытая его взору. Вот только он не смотрел.

— Завтрак?

— Так обед почти. Я есть хочу.

Лика рухнула на постель.

— Помнится, вчера ты мне о завтраке ничего не говорил. Ты был до безобразия красноречив, обещал реки шампанского и ночи полные любви. А теперь тебе завтрак подавай?

Толя обернулся на неё, взглянул весело.

— Лика, солнышко, я должен чем-то подпитываться. Тогда буду работать, как вечный двигатель. Всё зависит от того, чего ты и насколько хочешь. — Потряс её за ногу. — Я в душ, а ты приготовь что-нибудь. Я так есть хочу, у меня аж за ушами трещит.

Лика невольно поморщилась. Сколько лет они с Ефимовым были знакомы, столько она его и ругала за его любовь к просторечным выражениям. Её отец весьма их уважал, а Анжелике они всегда слух резали. Но долгая жизнь в Москве, по всей видимости, от этой привычки Толю не избавила, он стойко за неё цеплялся. Что казалось странным. Сама Лика в Москве никогда не жила. Но в замужестве частенько ездила в столицу с мужем, и ей всегда казалось, что там живут какие-то особенные люди. Они с Петечкой посещали дорогие рестораны, выставки, презентации, и там никто не говорил «трещит за ушами», и не просил приготовить «пожрать». А все её знакомые, москвички, имели кухарок и домработниц. Правда, она раньше тоже пользовалась услугами приходящей прислуги, но после развода Петя наотрез отказался платить им зарплату, и с этим пришлось смириться, хотя Лика восприняла это, как очередное оскорбление от уже ставшего бывшим мужа. Но до Ефимова её привычки, потребности и пристрастия ещё только предстоит донести. До нынешнего Ефимова. Он вон оставил её в постели и пошёл в душ, а первым делом за телефон схватился. И, кажется, всерьёз рассчитывает, что она сейчас кинется на кухню, жарить ему яичницу. У неё и яиц-то в холодильнике нет, и не было уже достаточно давно. В последний раз, кажется, Санька и приносила, что-то готовила на Ликин день рождения.

На завтрак Ефимов получил обезжиренный творог, кофе и пшеничные хлебцы в неограниченном количестве. Некоторое время разглядывал скудный завтрак, после чего в затылке почесал. На Лику посмотрел, с сомнением.

— Ты этим питаешься?

Она лишь плечами пожала. Лика стояла, одетая лишь в лёгкий, коротенький халатик, который больше подчёркивал, чем скрывал, чуть встрёпанная, с лёгким румянцем на щеках, и облизывала ложку, которой ела йогурт. Делала это сексуально и с определённым умыслом. А когда Толя головой качнул, явно поняв, что она водит его за нос, рассмеялась.

— Сдуреть можно, — проговорил он. — И хлеба нет?

— Я не ем хлеб уже лет семь.

— Лика, детка, за что ты себя так не любишь?

— Наоборот, очень люблю, Толечка. Ты же сам говорил, что я красавица. Вот ради этого и стараюсь.

Он красноречиво хмыкнул, сел за стол и придвинул к себе чашку. Подул на горячий кофе, потом осторожно отхлебнул. Попробовал творог, скривился, но съел ещё ложку. Покрутил в руке круглый хлебец, попробовал откусить. Выплюнул тут же.

— Дерьмо.

— Дурак ты, Ефимов.

— Птичий корм.

Лика губы поджала, но затем усмехнулась.

— Санька тоже вечно плюётся.

— Правильно делает. Это не еда, чувство такое, что пластмассу жуёшь. — Толя поторопился запить хлебец кофе. В желудке потеплело, в голове немного прояснилось, и то ладно. А то после бессонной ночи да лёгкого похмелья, даже после душа соображал с трудом. А вот кофе к жизни возвращал. Хоть кофе прилично сварен. Выпил половину бокала и на стуле откинулся, не удержался и снова зевнул. Взгляд сам собой остановился на длинных, красивых Ликиных ногах. Таких длинных ног ни у кого больше нет, точно. Смотрел на её ноги, думал о телефонном звонке, что сделал двадцать минут назад, об участке, что собирался купить, и который ему практически пообещали стопроцентно как раз двадцать минут назад. Думал обо всём этом, а спросил почему-то о другом. Точнее, о другой. — А что с Санькой?

Лика вздёрнула идеально очерченные брови.

— А что с ней?

— Ну… я вчера так и не понял, мы как-то рвано с ней поговорили. — Он плечами пожал, будто для самого себя. — Где она, что? Вроде сказала, что не в школе работает.

Анжелика ухмыльнулась.

— Да, в школе она не работает. — В её голосе проскользнуло откровенное неудовольствие, и Толя невольно заинтересовался, зацепился за эту интонацию, посмотрел с интересом, а Лика сказала то, отчего как раз и можно было выпасть в осадок. — Бельём она торгует.

— Каким бельём?

— Нижним. В бутике в центре города.

Он головой мотнул.

— Подожди, я не понял. Почему она торгует бельём?

— А чем, прикажешь, заниматься матери-одиночке?

Кофе в чашке дымил, пока ещё дымил, остывал, но Ефимов даже смотреть на него забыл, даже не пил.

— Я думал, она замужем.

— Ага, как же. Моя сестрёнка дура-альтруистка, вот что я тебе скажу.

Толя лоб потёр, соображать как-то туго получалось. Съел ещё ложку несладкого творога, продолжал обдумывать. Картинка в голове никак не складывалась, как Ефимов ни старался, рассыпалась по частям, как неудачный пазл. Вспоминал Сашку вчерашнюю, вспоминал десятилетней давности, и всё, что он о ней знал, с нижним бельём, которым она якобы торгует, никак не рисовалось.

— Что, за бельё больше платят, чем за преподавание?

Лика посмотрела на него со снисходительностью.

— Толя, ты реально дурак. Включи, наконец, мозги. Она мать-одиночка. Кто бы её содержал, пока она училась?

— Она бросила институт? — В это было поверить труднее, чем в то, что Сашка торгует трусами.

— Она сама так решила.

— А кто… отец?

Лика отпила кофе, презрительно фыркнула.

— Тот очкарик, что за ней всё время таскался. Помнишь его? Одноклассник.

— А-а. — Ефимов смотрел за окно, и о чём-то напряжённо размышлял. Но услышав про того очкарика, который на самом деле тенью за Санькой бродил, легче ему почему-то не стало. Но всё равно уточнил: — А сколько мальчику?

— Митьке? — Лика всерьёз призадумалась. — Он во втором классе. — Снова зависла, подсчитывая, после чего уверенно кивнула. — Семь.

Ефимов выдохнул.

— Ясно. Митька, значит.

— Да. Кстати, прикольный мальчишка. Деловой такой. Только непонятно в кого. Сашка тугодумка, вечно во всём сомневается, а папаша у него и вовсе ботаник.

— И что же, он на ней не женился? — Толя рискнул усмехнуться. — Такие обычно женятся.

— А этот, наверное, не знал, что он обычный. Сашка залетела, а он смылся. То есть, уехал куда-то на север, в какое-то НИИ его позвали, жутко засекреченное. По крайней мере, Сашка так говорит. А я тебе скажу: кинул он её. А она гордая, даже не плюнула ему вслед, и на алименты не подала. Сама мальчишку тянет. — Лика выразительно вздохнула и сокрушённо качнула золотоволосой головой. — Но как говорит мама: это был её выбор, и самое удивительное, что наша Саня ничуть не раскаивается. Вся такая из себя счастливая мама. — Анжелика всё-таки не удержалась и фыркнула. — Сколько я её учила, дуру.

— Чему учила-то? — Ефимов, наконец, нашёл в себе силы усмехнуться. Хотя, если честно, от услышанного кошки на душе заскребли. Такого он точно не хотел узнать о девочке, о которой всегда вспоминал с нежностью и даже мысленно называл всегда не иначе, как «малыш».

— Жизни учила, Толя! Если бы она не строила из себя героиню, жизнь бы свою устроила. А теперь что?

— Что?

Лика вдруг поморщилась.

— Хватит задавать мне идиотские вопросы. Что?! То! Слушать надо, когда тебе умный человек советы даёт, а не строить из себя… — Она лишь рукой махнула. Поняла, что неожиданно завелась и разозлилась, поэтому сунула чашку в раковину и заявила: — Мне нужно принять ванну.

Ефимов взглянул с лёгким удивлением.

— А ты есть не хочешь?

— Я йогурт съела.

Его брови, как взлетели, так и опустились.

— Я не знаю, что на это сказать. Поэтому лучше поеду в ресторан.

— Толя, нельзя столько есть. Это неправильно, это засоряет твой организм.

— Честно, я совсем не против чем-нибудь его уже засорить. Хорошим бифштексом, например.

Анжелика выразительно закатила глаза, после чего решила:

— Ради Бога. Только не рассказывай мне про это.

Он усмехнулся ей вслед.

— Не буду.

Услышав, как за Анжеликой захлопнулась дверь ванной комнаты, Ефимов несколько притормозил, неожиданно подумав о том, что чересчур стремительно он собирается покинуть её квартиру. За пару минут оделся, а потом остановился перед зеркалом в прихожей, прищурившись, вгляделся в собственное отражение. Что-то такое было в физиономии этим утром непонятное. Похмелья, в надежде свалить сумятицу в душе на него, не ощущалось. Голодный блеск в глазах? Присутствовал, но не настолько, чтобы затмил все остальные мысли и чувства. Но сам факт того, где он этим утром проснулся и с кем, честно, несколько сбивал установки и цели, с которыми он вернулся в этот город. Ефимов потёр колючий подбородок, мысленно послал себя по известному всем адресу, причём сделал это не слишком приличными словами, но полегчало. Головой качнул напоследок, и из квартиры вышел.

Кстати, у Анжелики неплохая квартира, и сам дом производил впечатление, особенно, на фоне панельных пятиэтажек щедро натыканных вокруг. Поневоле задумаешься о том, что всё не зря. И Толя даже усмехнулся, подумав об этом. Как он уехал не зря, так и Анжелика не зря осталась, со ставкой не промахнулась. Развод — это уже несколько другое. Но, по всей видимости, от мужа получила всё, что могла, а, возможно, и немного больше, зная аппетиты этой принцессы. И это тоже было одной из странностей этого утра. Это ироничное «принцесса», пусть и мысленно. Толя неожиданно поймал себя на этом, на той самой иронии, а ещё на том, что смотрит на эту золотоволосую богиню и внутренне не тает. Столько лет воспоминания хранил, как об эталоне женской красоты, сравнивал и мерил по нему женщин, которые прошлись по его жизни, редко кому удавалось соответствовать, но если удавалось, таких Ефимов от себя далеко не отпускал. Были и другие, более утончённые, воспитанные, образованные, и уже Лика была не им чета, но такие, со всех сторон положительным, по которым вздыхала его мама, не хватало именно красоты и ослепительности, чтобы заворожить его и привязать. И возвращаясь в родной город, знал, что мимо Лики он не пройдёт. Помнил, как и почему они расстались, отлично знал, почему он уехал, не собирался наблюдать со стороны, как она устраивает свою жизнь, с удобством и пользуясь материальными благами, которые он не смог ей предложить. Уехал, собираясь что-то доказать, именно ей доказать, но жизнь так закрутила, что со временем позабыл, кому и что он доказывать собирался. Деньги, женщины, Москва… Лика была красива, но не настолько, чтобы затмить всё это. Работу сутками, удачи и проблемы, отдых на островах, которым он и названия не помнил, лишь бы женщине рядом с ним нравилось. Всё-таки это сидело в нём: желание покорять чьё-то воображение. Может, от Лики, нерастраченное осталось, а может, одна из поганых черт характера. Мама говорила, что характер у него самый что ни на есть поганый. Вот только мама была далеко, жила в Калининграде, помогала его старшей сестре с детьми, а его лишь иногда по телефону наставляла. Толя, как примерный сын, всё выслушивал, мама, как любящая и беспокойная, каждый раз выражала обеспокоенность и тревогу, говорила, что пора жениться и думать о будущем, то есть, о детях, а не только о том, как побольше заработать и на что с шумом потратить. И, признаться, отправляясь в родной город, Толя обо всё этом призадумался. Чем чёрт не шутит, в конце концов? Кто будет спорить, что Анжелика оставила самый глубокий след в его душе? Конечно, он давно перестал о ней думать, а уж тем более страдать и злиться, как было по молодости, но один её образ заставлял дыхание сбиваться. Понятия не имел, что вышло из её брака, а разговаривая с приятелем незадолго до отъезда, даже посмеялся, мол, приедет и увидит домохозяйку с выводком детей. Не верилось, что Анжелика сумела сохранить свежесть и молодость. Красоту — да, она либо даётся свыше, либо придумывается самой женщиной. У Лики была природная, настоящая красота, сомневаться не приходилось. Правда, характер не от Бога, а от дьявола, но получить ангельскую красоту вкупе с таким же характером, было бы немыслимым подарком, такого попросту не случается в этом гадком мире. Поэтому Толя никогда и не удивлялся стервозным проявлениям в Лике.

Но к его удивлению, его встретила всё та же светящаяся девушка, с ясными глазами и кожей, как персик. Невозможно поверить, Ефимов даже приглядываться пытался, не веря собственным глазам, но за девять лет Анжелика не изменилась ни капли. Этой ночью он как раз и проверил. Звучит пошло и недостойно, но удержаться было невозможно, особенно, когда она улыбалась соблазнительно и невинно одновременно. И было непонятно, как с ней можно было развестись. Толя прекрасно видел, какое впечатление Лика производит на мужчин, даже на тех, что знали её пятнадцать лет. Весь вчерашний вечер можно было наблюдать, как мужики на вчерашней встрече выпускников превращались в пластилин от одной её улыбки. И при всём при этом…

При всём этом он сегодня проснулся рядом с ней, не чувствуя особого очарования. Лика уже не была столь милой, не сияла, и даже язвить пыталась, правда, не по отношению к нему. Фыркала она, говоря о сестре. И всё это отчего-то напрягало.

Ефимов вышел из подъезда, свернул на стоянку, на которой ещё вчера днём оставил свою машину. Провёл ладонью по полированному боку своей «Инфинити», затем даже слегка похлопал, здороваясь. Машина была новая и оттого особенно любимая, любовь ещё не остыла. Просто смотреть на автомобиль шикарного гранатового цвета, было удовольствием. И пусть кто-то назовёт это блажью и детством, но он может себе это позволить, за все годы трудов, бесконечной работы и отказов себе в чём-то банальном. К тому же, торговать автомобилями, а самому ездить на чём-то простецком, тоже неправильно.

— Пыль в глаза порой создаёт репутацию, Толян, — не уставал говорить его приятель, Стас Бойцов, и Толя был с ним согласен. Иногда нужно шикануть, чтобы прочувствовать, осознать, куда и с какой скоростью ты хочешь двигаться дальше.

«Инфинити» буквально парила над дорогой, и в отличие от Москвы, в городе по столичным меркам, маленьком, привлекала к себе внимание. Можно было почувствовать себя королём дороги, правда, к этому моменту Ефимов настолько оголодал, что на самолюбование уже не отвлекался. Свернул к торговому центру, как только увидел на нём вывеску известной сети ресторанов. Да, не французская кухня, зато вкусно и сытно. Неподалёку от его дома в Москве был такой же ресторан, и Толя был там частым гостем. И радует, и что до родного города прогресс добрался. Чего только нет, все кафе и рестораны, магазины, вывески, всё знакомо. Город повзрослел вместе с ним, хотя его здесь и не было почти десять лет.

Внутри торгового центра в первый момент ослепил блеск витрин и стеклянных кабин лифтов. Посреди просторного холла фонтан и детвора вокруг бегает. Под потолком разноцветные шары, цветы, было похоже на праздничную суматоху, но скорее всего банальная рекламная акция. Вон и девушка в приталенном костюмчике невыносимого розового цвета с восторгом вещает о чём-то в микрофон. Её мало кто слушает, но дело не в этом, дело в атмосфере, в ощущении свободы, что дарит выходной день. Народ позитивный и достаточно щедрый, вот она и старается вовсю, зарплату отрабатывает. Ефимов усмехнулся, за всем этим наблюдая. Затем огляделся. Наверх шли лифты и работали эскалаторы. Было шумно и людно. Надо сказать, что десять лет назад на месте этого торгового центра был простецкий палаточный рынок, но об этом, кажется, все давно позабыли. Теперь здесь музыка и блеск витрин. Бесконечный праздник жизни. Один из приятелей Ефимова был владельцем подобного ТЦ, только в столице, и поэтому Толя не понаслышке знал изнанку этого бизнеса. Только с виду всё чисто, честно и красиво.

— Где ресторан, не подскажешь? — обратился он к охраннику.

Ему указали на эскалатор.

— Третий этаж, налево.

Толя ему кивнул в знак благодарности, обошёл небольшую группу людей, что всё-таки слушали девушку с микрофоном, и, кажется, собирались участвовать в каком-то розыгрыше. Оставалось лишь подивиться чужой наивности.

Любимый ресторан, даже в другом городе, порадовал привычной кухней, приличным бифштексом, жарким и куском яблочного пирога. Жить, определённо, стало приятнее. А то время обеденное, а у него кроме странного хлебца с пластмассовым привкусом и во рту ничего не было. При воспоминании о хлебце захотелось поморщиться. Толя даже подумал попросить пару штруделей с вишней с собой, но в последний момент подумал о том, что Лика вряд ли оценит его заботу. Хотя, его бывшая жена любила, когда он думал о ней и привозил из ресторанов, что посещал без неё, что-то вкусное. Правда, их отношения это не спасло, и даже до загса, к огромному огорчению его матери, которая спала и видела, как бы его пристроить, не довело.

— Приходите к нам ещё, — сказала ему официантка. И улыбнулась не заучено, с явным намёком, и Толя хмыкнул.

— Обязательно, — заверил он. Забрал банковскую карту, а сам окинул девушку оценивающим взглядом. Симпатичная мордашка, ладная фигура, грудь… что надо грудь, а на этой самой груди бейджик: «Мила». Очень мило.

Вот только его ждёт такая красавица, что одного «мило» будет маловато, чтобы привлечь его внимание. Но на Милу всё равно обернулся, уже от выхода. Та заметила и вспыхнула, переглянулась с подружкой. Кстати, этого Ефимов, по сути, и добивался, заалевших щёк. Но уже в следующую секунду имя Мила, да и сама девушка вылетели из его памяти. Толя голову повернул, лишь краем глаза заметив что-то знакомое, важное, и в первую секунду лишь вглядывался, не понимая… А потом разглядел Сашу. Она шла впереди, уже собирать завернуть за угол и окончательно потеряться среди праздно шатающихся по торговому центру людей. А вот она двигалась уверенно и даже на витрины не смотрела. В джинсах, лёгкой кофточке, без сумки, шла с видом явно не простого покупателя. И Ефимов вспомнил слова Лики о том, что Саня работает в торговом центре, видимо, именно в этом, в одном из бутиков.

Саша всё-таки скрылась за поворотом, и тогда уже Толя поспешил за ней. Зачем — не было ясно, но он так спешил, что случайно толкнул кого-то плечом и лишь пробормотал извинения, даже не обернулся. Завернул за тот же угол и снова принялся оглядываться, потому что Саши не было. Даже подумалось: вдруг показалось?

Но он же не псих?

А потом в одной из витрин на глаза попались манекены, одетые лишь крошечные кусочки кружева, в полупрозрачные сорочки и откровенно-сексуальные наряды. Глядя на такое бельё можно забыть, что перед тобой манекен, честное слово. Ефимов с минуту на всю эту провокационную красоту потаращился, даже не сразу заметив призывно открытую стеклянную дверь, и тогда уже заглянул. Надо сказать, что осторожно, боясь кого-нибудь спугнуть или, не дай Бог, смутить. Но покупательниц не оказалась, у прилавка лишь Сашка, болтающая с продавщицей. О чём они шептались, слышно не было, но рассмеялись, а Саша на стойку облокотилась, и Ефимов, как дурак, уставился на её пятую точку, обтянутую джинсой. Сашка всегда была маленькой, ему макушкой едва до носа доставала, но при этом сложена была, как фарфоровая статуэтка. И это было непонятно, по крайней мере, для такого мужлана, как Ефимов, в чём он сам себе не раз признавался, но при её росте, в Сане было всё до идеальности пропорционально. Он всегда считал, что такого не бывает, и поэтому это странно. Да, Лика — красавица, от неё глаз не оторвать, она эталон, но эталонов мало, по пальцам перечесть, на то они и эталоны. Но при этом к Лике порой было страшно прикоснуться, чтобы не дай Бог не попортить и не помять, а вот её младшая сестрёнка, словно создана была для того, чтобы её целовали, обнимали и, вообще, тискали. И верилось, что твоя рука ляжет туда куда надо и как надо. А прошедшие годы эту уверенность подогревали. Сашка повзрослела, стала женщиной, да и роды её фигуру изменили. Это Толя ещё вчера отметил, она округлилась, но как-то очень правильно и соблазнительно. И на фоне сестры Саша больше не терялась, скорее, была ярким противопоставлением Лике. И это опять же заставляло задуматься, только пока не слишком понятно, о чём именно он думает.

Кашлянул, как самому показалось, достаточно деликатно.

Девушки обернулись, и Толя заметил, что Саша всерьёз растерялась. А вот девушка за стойкой заученно поинтересовалась:

— Здравствуйте. Я могу вам помочь?

Ефимов не удержался, скользнул взглядом по стойкам с кружевным бельём, после чего с сожалением качнул головой.

— Думаю, не сегодня. — На Сашу посмотрел. Рискнул улыбнуться, хотя, она смотрела на него хмуро. — Привет.

Саша вздохнула. Оглянулась на свою сменщицу, если честно, то время тянула, раздумывала. После чего зашла за стойку, взяла с вешалки куртки — свою и Митькину. Затем негромко попрощалась:

— До завтра.

— Пока, Сань, — отозвалась девушка, а сама с любопытством косилась на Ефимова.

А вот Саша без всякого любопытства и какого-либо желания с Толей общаться, прошла мимо него, вышла из магазина. Что-то подсказывало, что он уже в курсе её работы. Видно, Лика не удержалась, просветила.

— Саня.

Он не догонял её, он отошёл от двери магазина и ей окликнул. Саше ужасно не хотелось с ним разговаривать, даже смотреть, но и просто так уйти как-то не получалось. Поэтому остановилась, какую-то секунду набиралась решительности, потом всё-таки обернулась. Посмотрела на него. Сытого, довольного… удовлетворённого. И своей жизнью в целом, и, по всей видимости, прошедшей ночью. Но показывать своего неудовольствия было нельзя, поэтому постаралась удержать на лице, да и в глазах, спокойное выражение.

Ефимов разглядывал её, затем подошёл. Достаточно близко. Разглядывал сверху. А затем взял и укорил:

— Ты злишься на меня слишком сильно.

— Я не злюсь. — Благо рост позволял не смотреть ему в глаза. Разглядывала сильную шею в вырезе лёгкого свитера, видела золотую витую цепочку, что скрывалась за горловиной, щетину на подбородке, а вот выше глаза не поднимала. Принципиально. Злится она на него, видите ли. Да он понятия не имеет, за что именно она на него злится.

— Ты сейчас лопнешь.

— Иди к чёрту, Ефимов. — Саша отступила от него, всё же рискнула взглянуть ему в лицо. — Что ты вообще здесь делаешь?

— Обедал. — Подумал, странно прищурился, и выдал: — Я сам готовить не люблю.

Саша едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Он ведь всерьёз не думает, что она поверит глупой отмазке?

— А ты?

Они встретились глазами, и Саша понимала, что это своеобразная проверка. Он всё знает, но как сказать ей об этом, слов подобрать не может. Поэтому она сглотнула, задавила гордость, правда, покрепче прижала к себе куртки, будто пыталась себя руками обхватить, и сказала:

— Я здесь работаю. Правда, сегодня у меня выходной.

Он сверлил её взглядом. Что сказать, не знал. Не спрашивать же её о том, что произошло с её жизнью в его отсутствие, и не говорить же: ты с ума сошла? Поэтому он молчал. А Саша голову вскинула, взглянула с понятной усмешкой, и пожала плечами.

— Тебе, наверняка, кто-то рассказал. Если ты пришёл.

— Я оказался здесь случайно. Я люблю «Харпер», здесь единственный ресторан в городе. Вышел, и вдруг ты.

— Значит, совпадение.

— Малыш… Саня, ты злишься на меня из-за вчерашнего?

Она отвернулась от него, посмотрела вниз, в холл, где шла рекламная акция, а дети даже хоровод водили.

— Если честно, я не хочу об этом говорить, Толя. И, вообще, всё это глупо. Я понимаю, ты вернулся, тебе интересно и любопытно… как мы тут, без тебя. Но у меня нет желания что-то с тобой обсуждать. Не вижу причины. Тем более, посреди магазина.

— Давай выпьем кофе. В «Харпере» отлично варят кофе.

Саша улыбнулась, несколько снисходительно.

— Толя, ты совершенно не изменился. Тебя ни что в этой жизни не смущает.

— Ты так думаешь? — он ухмыльнулся, демонстрируя браваду. — Меня смущает куча вещей. Например, ты. Когда разговариваешь со мной в таком тоне. — Он улыбнулся ей, широко и открыто. А Саша на эту улыбку засмотрелась, и в себя её привел стук собственного сердца. Оно пустилось вскачь, и Сашу это напугало. Она ещё отступила.

— Мне нужно идти, Толя. У меня… сын в игровом зале. Надо его забрать.

Ефимов прищурился, намеренно.

— Отделываешься от меня? Саня, мы не виделись чёртову уйму лет.

— Я помню. — «Очень хорошо помню».

— И с сыном меня не познакомишь? Мне любопытно.

Саша ещё выше вздёрнула нос, если это возможно было. И решительно покачала головой.

— Нет. Митя не любит, когда рядом со мной появляются чужие мужчины.

Ефимов глаза на неё вытаращил.

— Серьёзно? Крутой мужик.

— Да. Всё очень серьёзно. Тебе не понять. Я пойду. — Изобразила улыбку, просто дань воспитанию. — Приятно было тебя увидеть. — И добавила не без сарказма: — Хорошо выглядишь. Не устаю этого говорить.

— Ты тоже, — сказал он в ответ, но тише, и Саше это было совсем не нужно, она уже шла прочь. Торопливо, будто бежала от него. А Толя продолжал стоять и наблюдать за ней. Видел, как Саша спускалась по широкой лестнице, легко сбегала вниз, а, оказавшись внизу, вдруг остановилась. Высматривала кого-то. Потом руку протянула. Спустя секунду к ней подошёл мальчик и за руку взял. Достаточно рослый для своих лет, или это на фоне Саньки так казалось? Но больше ничего Толя рассмотреть не смог. На мальчике была толстовка с капюшоном, он его на самый лоб надел, и только ногой в кроссовке поддал воздушный шарик, попавшийся ему на пути, а потом поспешил за матерью. А Саша обняла его за плечи. И это было последнее, что Ефимов смог увидеть. Она всё также торопилась уйти. И ни разу не обернулась.

 

5

Как бы старательно Саша не отмахивалась от реальности, справиться с засевшей в душе злостью, это совсем не помогало. Первую неделю пребывания Ефимова в городе, она ещё тешила себя надеждой, что сможет остаться в стороне — и от Толи, и от всего происходящего. У неё ведь собственных забот целый ворох, что ей до Ефимова и его дел? К тому же, решила некоторое время не звонить сестре, чтобы против воли не стать свидетельницей, а не дай Бог и участницей воскрешения былой любви. И без того всё знала. Тётя Валя ахала, рассказывая Саше о Толе («Кто бы мог подумать, Саня, кто бы мог подумать!»), Каравайцева звонила через день, иногда сообщить пикантные подробности, в которые её посвятили люди, с которыми Толя в эти дни пересекался по работе или случайно. Ведь любопытно было всем, и далеко не все стеснялись это самое любопытство демонстрировать. А Саше приходилось изображать интерес и спокойствие. Но спокойствия не было.

Уже неделю она жила без настроения, без сердца, зато с огромной, причём обоснованной злостью в душе. А в один из дней судьба и вовсе повернулась к ней спиной, потому что к ней в бутик пожаловала Лика. С фирменными пакетами в руках, их было не меньше пяти, видимо, Анжелика не на шутку разгулялась, заполучив к себе в постель человека, способного и желающего оплачивать приступы её шопоголизма. И она сияла улыбкой, была в настроении, причём, миролюбивом, что случалось не так уж и часто. А уж после развода с её душевностью и добротой и вовсе серьёзные проблемы приключились, но в последнее время Анжелика расцвела. И все, конечно же, решили, что это заслуга Ефимова, но Саша так не считала. Скорее уж дело было в его платёжеспособности. Не даром Лика так радуется, её на банальное «люблю» не купишь. Ей доказательства нужны. А доказательством мужской любви и страсти, является готовность жертвовать и тратить на женщину своё время и деньги. Не скупясь, не задумываясь. Это был своего рода тест, и Ефимов в данный момент его проходил. И что-то Саше подсказывало, что Толя ещё где-то в начале тестирования, ему повезёт, если к середине приближается. Но ещё интереснее было: догадывается ли о происходящем сам Толя?

Лика же появилась в бутике, осветила его своей лучезарной улыбкой, а свои пакеты с покупками, не долго сомневаясь, свалила на стойку.

— Привет.

— Привет, — отозвалась Саша, разглядывая фирменные названия и логотипы на пакетах. На сестру открыто взглянула далеко не сразу. А когда решилась, поняла, что Лика её разглядывает, но в глазах веселье. Даже кивнула ей.

— Киснешь?

— Работаю.

— А по виду, киснешь.

Саша с тоской оглядела пустой зал магазина. Вот когда надо, так никого нет. С каким бы удовольствием, она сейчас отвлеклась на других покупателей.

— Зато тебе, смотрю, весело.

Лика плечами пожала. Огляделась, взгляд был ищущим.

— Новая коллекция пришла?

Саша не удержалась от усмешки, правда, смотрела при этом в сторону.

— Что-то мне подсказывает, что интересует тебя не повседневное бельё.

— Что делать, Сашуль. К тому же, Толя платит. За то, чтобы я его радовала.

— Конечно.

— Ой, прекрати. — Лика наконец обратила внимание на Сашино настроение, и, разозлившись из-за этого, фыркнула. — Хватит строить из себя святошу. Тебе уже давно не семнадцать, а всё придуриваешься.

Саша от такой наглости ненадолго оторопела.

— Я придуриваюсь?

— А разве нет? Саша, это всегда происходит так, это взрослые отношения, а не сказка. — Лика при этом многозначительно на младшую сестру взглянула. — Понимаешь? Мужчинам от нас нужно кое-что определённое, не всегда приличное и правильное. И это нужно понимать и принимать, а не изображать из себя влюблённую дуру. И я не понимаю, почему я должна смотреть на них влюблённым взглядом и млеть от одного их желания. Мне тоже в ответ что-то нужно. И скажу тебе кое-что ещё: Ефимов это прекрасно понимает. В смысле, что я для него стараюсь, а не только деньги трачу. — Лика хмыкнула в некоторой задумчивости, откинула волосы за спину. — Не знаю, что его изменило, но эти перемены определённо пошли Толе на пользу.

— Ты имеешь в виду, что он научился платить за удовольствия?

— И это тоже. — Лика, кажется, потеряла интерес к этому животрепещущему разговору, снова огляделась и побарабанила пальчиками с идеальным маникюром по мраморной стойке. — Так что, у вас есть что-нибудь интересное? — Улыбнулась. — Чтобы у Толи крышу снесло.

Саша изобразила улыбку, даже не старалась казаться воодушевлённой.

— Да ради Бога. Хотя, я понятия не имею, отчего у Ефимова может крышу снести. — И тише, себе под нос добавила: — Каждый по-своему с ума сходит.

Лика этого уже не слышала, прошлась по залу магазина, придирчиво разглядывая представленный товар. Понравившееся снимала, осматривала, тёрла тонкую нежную ткань между пальцев, кое-что передавала Саше. Через несколько минут у той в руках скопилось достаточно много комплектов белья. Лика даже не подозревала, с каким трудом той удаётся сдерживаться, и молча следовать за ней и наблюдать. Но в какой-то момент Саша всё же не выдержала и спросила:

— Ты собираешься устроить масштабное наступление? — И тут же съязвила: — Как бы Толя с ума от счастья не сошёл.

Анжелика же рассмеялась.

— У него крепкая психика, не переживай.

— Не замечала, — проговорила Саша себе под нос, не в силах смирить раздражение в душе.

Наконец Лика удалилась в примерочную кабинку, задёрнула занавеску, а Саша вздохнула, оказавшись одна. Присела на пуфик неподалёку. Сидела и думала, разглядывая стену напротив. Затем спросила:

— Он у тебя живёт?

Лика высунула руку из-за занавески.

— Давай красное. — Саша подала ей требуемое, а сама с нетерпением ожидала от неё ответа. — Можно сказать, что живёт. Но знаешь, всё не так просто. — Лика хмыкнула, причём не слишком довольно. — Выяснилась одна деталь. Раньше вроде за ним подобного не замечала, но с возрастом, видимо, приобрёл. Оказывается, Ефимов очень любит, чтобы за ним ухаживали. В бытовом, до противного банальном смысле. Представляешь? Готовили для него, убирали, расстилали постель.

Саша еле слышно хмыкнула.

— Ты, конечно, лучшая кандидатка на эту роль.

Лика за занавеской посмеялась.

— Я стараюсь. Хотя, не понимаю, ради чего. Куда проще было бы нанять домработницу и кухарку.

— Ты ему об этом сказала?

— Намекнула. Саня, ты же сама понимаешь, ему куда проще будет согласиться. Его ведь ещё и кормить надо. А то, что ем я, его, видите ли, не устраивает! У меня такое чувство, что он вечно голодный.

Вот это как раз было очень знакомо. Но беспокоил не аппетит Ефимова, конечно, нет, и даже не его желание превратить Анжелику в хозяйку дома со всеми вытекающими. Беспокоило как раз желание Лики Толе угодить. Насколько её желания хватит, не ясно, но Ефимов за это время вполне может окончательно потонуть в её кристально-чистых голубых глазах. Чисто по-человечески Толю было жаль. Саша прекрасно помнила, во что сестра превратила свою семейную жизнь с Петечкой. Точнее, во что она превратила нервную систему супруга, в мочало. И понадобилось на это не так уж и много времени. Всего лишь пара лет. Остальное они доживали вместе по инерции. Петя ещё дёргался и порывался угодить красавице-жене, но чем больше он старался, тем большего хотела от него Лика. И при этом Саша верила, что сестра делает это не от злости и вредности, просто Анжелика искренне хотела лучшего, но планка ею же бесконечно поднималась, и Петя, в итоге, надорвался, плюнул на всё и подал на развод. А вот теперь Лика снова говорила о будущем, теперь уже в отношении Ефимова, и даже для Саши, с её злостью и желанием хоть как-то этому Казанове отомстить, показалось это излишними страданиями. Такого он не заслуживал.

Или наоборот заслуживал? Получить по лбу и, наконец, прозреть?

Но всё же не могла ни отметить:

— Я смотрю, у тебя на него серьёзные планы.

— Я об этом думаю всю последнюю неделю, — призналась Анжелика. — И, кажется, планы на самом деле серьёзные. По крайней мере, я совсем не против претворить их в жизнь. — Её рука снова возникла над Сашиным плечом. — Чёрное. — Полминуты, и Лика продолжила: — Ты видела его машину?

— Нет, откуда?

— Даже я обалдела, Сашка. Сразу видно, что Толя очень старался и всерьёз преуспел. Я так до конца и не разобралась, чем именно он занимался, похоже, что всем подряд, но это ведь не так важно, правда? Какая разница чем торговать: подгузниками или пилюлями для похудания? Главное, результат. Это самое приятное. Смотришь на человека и сразу понимаешь — прошёл большой путь. И поверь моему опыту: это как раз о Ефимове. Удача ему в Москве улыбнулась.

— Ты думаешь, он ею с тобой поделится?

— Я бы не отказалась.

Кто бы сомневался!

— Сколько он ещё здесь пробудет?

— Говорит, до августа точно, а дальше видно будет.

До августа?! Это просто катастрофа.

— Саня, он же здесь два автосалона строить собрался. Представляешь? Автосалоны! — Лика за занавеской усмехнулась. — Иногда я даже забываю, что это всё к Ефимову относится. Я же помню, каким он был. Честолюбивый, щепетильный, гордости через край. Денег нет, а гордости полно.

— А ты? — задала Саша вопрос, и даже дыхание затаила. Кажется, не в первый раз, но волновалась из-за этого разговора всё больше и больше.

— Что?

— Ты же что-то решила для себя.

— Я решила. — Лика от души развеселилась. — Неужели по мне не видно, что я влюблена не на шутку? Всё очень серьёзно.

Саша же решила не скрывать своих сомнений и заметила:

— Вижу, что довольна, а вот насчет «влюблена»…

Анжелика выглянула из-за занавески, взглянула на неё со значением.

— Сделай милость, держи эти мысли при себе. Или ты не хочешь пристроить старшую сестру?

Саша не ответила. Смотрела по-прежнему в стену напротив, и только молча подала Анжелике очередной комплект белья и кружевную комбинацию. Сама же призадумалась. Если честно, то о мужской глупости.

Алёнка, кстати, её размышления и неутешительные выводы, поддержала и даже не удивилась направлению Сашиных мыслей. Забежала после работы к Саше домой, принесла с собой коробочку бисквитных пирожных, и негодование в полной мере поддержала. С аппетитом съела котлету, попробовала новый салат, оценила, и уже после этого принялась поддерживать. Положила себе на блюдце пирожное, вздохнула вполне удовлетворённо, после чего поторопилась кивнуть, выслушав Сашу.

— Всё так и есть, Саня. Дураки, причём озабоченные. Ты помнишь, как на Лику смотрели в вечер встречи? И это люди, которые учились с ней не один год, прекрасно её знают, а всё равно!.. Так что, Ефимов далеко не один в этом идиотизме. Новиков аж дар речи потерял, как увидел её… — Алёна выразительно хмыкнула. — В небесно-голубом! Я ему лично рот прикрыла.

Саша присела напротив подруги, без аппетита взглянула на пирожные с красивыми кремовыми розочками, покрутила чайную ложечку в руке, после чего даже отложила её в сторону.

— Я просто не понимаю, неужели он всё забыл?

— Конечно, забыл! Только в очень злопамятных людях обида десять лет кипит. К тому же, Лика ему обрадовалась и объятия открыла, сама говоришь. Вот у Толи мозги и отказали. — Каравайцева выразительно постучала себя по лбу, потом ложку облизала от крема и крошек.

— Не понимает, идиот, что она его теперь доить будет. Видимо, надеется, на большую и чистую любовь. — Алёна вдруг усмехнулась. — Слушай, давай устроим ему встречу с Петечкой, пусть тот поделится впечатлениями.

Саша над этими словами задумалась, но всего на мгновение. Решила, что если всерьёз начнёт рассуждать об этом и демонстрировать беспокойство, даже если только с подругой это обсуждать, то выдаст себя с головой. И поэтому решила отмахнуться.

— Я не собираюсь ни во что вмешиваться. Просто… — Что «просто»? Обидно, страшно, злость и ревность душат? — Беспокоюсь немного.

— За кого? За Лику? Так она своего не упустит. Она, в этом смысле, умнее нас с тобой вместе взятых. — Каравайцева всё-таки присмотрелась к Саше внимательнее и вдруг весело хохотнула. — Или за Ефимова переживаешь?

Саша тут же возмутилась. Слишком явно и бурно, но назад уже не вернёшь.

— Вот ещё! Каждый сам себе проблемы выбирает, — сказала она, в конце концов. И даже добавила: — И, знаешь, Толя этого заслуживает.

Алёна помолчала, после чего плечами пожала и куда спокойнее и рассудительнее проговорила:

— Может быть. Ты же помнишь, как он её хотел. Он мечтал, он планы строил. И уехал, как говорят, из-за неё. Это что-то да значит. Кто знает, может, он все эти годы только и мечтал о том, чтобы всю оставшуюся жизнь исполнять Ликины желания и капризы?

Саша сверлила её взглядом, потом опомнилась и отвернулась, но сказать ей всё равно было нечего. На душе снова кошки заскребли. Это уже становилось привычным ощущением.

— Вы уже чай пьёте? — поинтересовался Митя, появляясь на кухне. Кстати, минуту назад за стеной слышался грохот, явный признак того, что сын вот-вот появится на глаза, но Саша была занята своими мыслями и никак не отреагировала. А вот сейчас поторопилась сыну улыбнуться и даже руку к нему протянула. Правда, Митька ещё и пожаловался: — Сами пьёте, а меня не зовёте.

— Ты пирожное будешь? — тут же спросила его Каравайцева, придвинула ему тарелку и пирожное с самой большой розочкой на неё положила. А Саша поднялась, чтобы налить сыну чай.

Митька тут же вооружился ложкой, на лакомство посмотрел с восторгом. «Будто вечно голоден», пронеслось у Саши в голове, и захотелось вздохнуть. Но вместо этого волосы сыну пригладила.

— Как в школе дела? — спросила тем временем Алёна, а Митя откровенно поморщился.

— Хочу каникулы. Меня уже тошнит от учёбы.

— Митя, — не удержалась от лёгкого окрика Саша. Головой качнула. — Так нельзя говорить.

— Почему? — бесхитростно переспросил ребёнок.

А пока Саша раздумывала над правильным ответом, Каравайцева отмахнулась.

— Это нормально. Мои такие же. Им бы всё гулять и веселиться, а тут такая незадача — в школу надо ходить. — Она к мальчику присмотрелась, улыбнулась его аппетиту. — Кушай, кушай. Протолкни знания пироженкой поглубже.

— Ты уроки все сделал? — спросила Саша, решив, что сын слишком близко к сердцу примет слова о том, что нежелание учится вполне нормально для всех детей его возраста.

— Осталась математика и немножко по английскому дописать.

— А чего тогда не дописываешь, если немножко?

Митя глянул на неё со всем его детским возмущением.

— Мама, я же ем! Мне силы нужны. — Головой качнул, вроде бы в потрясении, но получилось смешно. Саша снова по волосам его погладила, наклонилась и поцеловала в вихрастую макушку. Правда, для себя отметила, что нужно срочно Митьку отвести в парикмахерскую. Эти кудри становятся попросту неприличными.

— Ешь, — сказала она негромко.

— Я сделаю английский, — пообещал он. Голову закинул и на мать посмотрел, с намёком на хитрый прищур. — А ты мне потом почитаешь?

Саша встретилась с сыном взглядом, и впервые за этот день улыбнулась искренно и даже чуть мечтательно.

— Почитаю.

Это был их общий с Митькой секрет. Они никому об этом не рассказывали, и дело было не в том, что их общие фантазии казались им самим неловкими или глупыми, просто не хотелось никого впутывать. Началось это давно, с тех пор, как Митька подрос достаточно для того, чтобы слушать сказки в мамином исполнении. Поначалу Саша придумывала сказочные истории на ходу. Придумывала героев, ситуации, волшебство и победу добра над злом. Всё, что так нравится детям. Не получив высшего образования, не осуществив свою мечту, от желания писать и фантазировать, не избавилась, и позже нашла возможность выражать себя, придумывая сказки для сына. Сначала простенькие, понимала, что в два года Митю больше интонации её голоса завораживают, чем сюжет. Он смеялся, когда Саша говорила басом и делала ему козу. Но сын рос, и с ним росли герои Сашиных историй, сюжеты становились более замысловатыми, характеры более сложными, а приключениями рискованными и опасными. И как-то незаметно Митя стал участвовать в процессе, ему нравилось придумывать, он приходил в восторг от новых историй, и Саша, затаив дыхание, наблюдала за сыном, вспоминая саму себя в детстве, вспоминала, как любила читать, те же сказки, додумывать их и фантазировать о дальнейшем. В этом Митя был очень на неё похож. И со временем историй накопилось столько, и забыть их было настолько жалко, что захотелось их записать. И очень быстро это превратилось в творческий процесс, в котором с удовольствием участвовала не только она, но и Митя. Ему шёл девятый год, но он до сих пор обожал, когда Саша ему читала, особенно, когда читала то, что сочинила сама. Поэтому его «мама, почитай», означало нечто другое, чем в любой другой семье. Это был секрет, тайна, и Митя очень ею дорожил. Саша и сама не стремилась разговаривать о своём увлечении с родственниками и друзьями, и если бы не сын, скорее всего, писала бы в стол. Но, к её радости, человечество придумало Интернет, и писать можно было теперь не в стол, а в ЖЖ. Выкладывать уже после того, как они с Митей всё обсудят, обдумают, она лично раз десять исправит текст, и тогда уже поместить на обозрение незнакомых людей. И уж чего Саша точно не ожидала, что её блог начнёт пользоваться популярностью. У мамочек, но со временем стали подтягиваться дети и подростки, которых не на шутку увлекли приключения её героев. Это было удивительное чувство, это превратилось в настоящее дело, возможно, даже главное дело жизни. Нельзя же всерьёз расценивать торговлю нижним бельём, как творческий, жизненно важный процесс? Саша считала свою работу временной, правда, это время уже три года, как не заканчивалось. А влечение к писательскому делу спасало от рутины и раскрашивало жизнь особыми, яркими красками. И не хотелось, чтобы эти краски потускнели от замечаний и комментариев некоторых людей, пусть и любимых. Да, да, она имела в виду Лику. Та и без того всегда считала Сашины мечты стать настоящей писательницей, блажью, а все её задумки называла именно сказками. И из уст Анжелики это слово звучало не слишком презентабельно и даже обидно в некоторых случаях. Поэтому Саша и перестала распространяться о своём увлечении. Ей достаточно было того, что сын её целиком и полностью поддерживает. Да и другие почитатели её, возможно, и скромного таланта появились и даже множились. Любимое дело, само по себе, благосклонно сказывается на душе и характере, а уж когда получаешь реальную отдачу, причём, не только моральную, но и материальную, и вовсе приятно становится.

Но пока о сказках не думалось, в последние недели совсем тяжело стало, никакого желания что-то писать, даже придумывать. Голова другим занята, более насущным. Но раз уж пообещала сыну почитать, пришлось откинуть в сторону все сводящие с ума мысли, отставить в сторону свою нервозность, и провести час, разговаривая с сыном о том, что было интересно и важно ему, в том числе и новой придуманной истории. Но неожиданно Саша поймала себя на том, что смотрит на Митю, наблюдает за ним, а думает о Ефимове. Невольно сравнивает их, присматривается и пытается понять — насколько похож? Ей самой было трудно определить, но другие, кажется, особого сходства не отмечали, хотя, скорее не задумывались и не приглядывались, но всё равно Саша пришла к выводу, что лучше Мите с Ефимовым не встречаться. Сколько будет возможно держать их вдали друг от друга, столько и нужно стараться.

Но её решения далеко не всегда совпадали с тем, что судьба заготовила. Сюрпризы, неожиданности, даже неприятности, которые вдруг раз — и приключаются. Не ожидаешь совсем, а оказываешься в ловушке. И Саша совсем не ожидала, что забежав в один из вечеров к тётке, чтобы забрать сына домой, столкнётся там с Ликой и Ефимовым. Вот совсем не ожидала. Тётя Валя только вчера вечером ей по телефону жаловалась, что дочь совсем про неё позабыла, общаются лишь по телефону, «Анжелика вся в любви». Это заявление показалось смешным и в то же время обидным, но Саша, конечно же, промолчала. Да и что она могла сказать? Что Толя идиот, а Лика этим вовсю пользуется? Вряд ли бы тётка это заявление в её исполнении оценила.

А скорее всего, просто не поняла бы, с чего это Саше пришло в голову язвить. Но, видимо, пожаловалась она не только Саше, но и дочери, и та, наконец, вняла жалобам матери, и приехала в гости. Сашу, естественно, предупредить никто не подумал, и она попала в ту самую идиотскую ситуацию, которой так сильно опасалась в последнюю неделю. И мало того, что Лика открыла ей дверь и впустила в квартиру, так ещё выяснилось, что ни тётки, ни Мити, дома ещё нет. Тётя Валя отправилась забирать Митю из секции по дзюдо, и, по всей видимости, им пришло в голову где-то задержаться. То ли Митька бабушку на мороженое раскрутил, и они зашли в кафе, то ли на новую детскую площадку завернули, где отстроили новый детский городок со всевозможными горками, лестницами, качалками и трубами, по которым надо скатываться, как в аквапарке. Митя обожал эту площадку, но это означало, что дома он появится грязный с головы до ног. Но сейчас Саша этому даже обрадовалась бы, пусть придёт грязный, лишь бы побыстрее, она схватит сына под мышку и умчится домой. Подальше от всего этого кошмара.

А пока вошла в квартиру, с чувством обречённости.

— Привет, — сказала она сестре. Даже проходить в комнату не надо было, Ефимова и из прихожей было прекрасно видно. Он сидел на диване, в расслабленной позе, жевал бутерброд с варёной колбасой и щёлкал пультом от телевизора. А когда Саша в квартиру вошла, голову повернул и уставился на неё. Смотрел и жевал. Саша едва удержалась от того, чтобы из квартиры не выбежать. Мысль подождать тётю Валю и Митю у подъезда, мелькнула.

Лика же недовольно выдохнула, разглядывая её.

— Это ты. Я надеялась, что мама.

— Мама? Звонит в собственную квартиру?

— Не умничай. — Лика отвернулась от неё, прошла в комнату, а Саше пришлось снимать куртку и разуваться под взглядом Толи. Причём тот с неё глаз не сводил, видимо, забыл отвернуться. Разглядывал и не здоровался. А Саша не торопилась здороваться с ним. Остановилась перед зеркалом, слегка взбила волосы, в глаза своему отражению посмотрела, мысленно приказала себе собраться, и тогда уже вошла в комнату вслед за сестрой. На Ефимова посмотрела. На него, на тарелку с бутербродами, на бокал с горячим чаем у него в руке, и вместо «здравствуй», заметила: — Язву заработаешь на сухомятке.

Толя изобразил улыбку.

— Ты добрая. Сходу так нарисовала мне картину маслом.

Она лишь плечами пожала и повернулась к сестре.

— Давно ждёте?

— Да полчаса уже! — отозвалась Анжелика в лёгком возмущении. — С мамой всегда такие приключения. То жалуется, что её все бросили, а она больная и беспомощная из дома выйти не можешь, а как приезжаешь, её и след простыл.

— Так ты бы приезжала почаще. И предупреждала заранее. А то наверняка, завернули по пути в ресторан.

Ефимов неожиданно хмыкнул.

— Ты прям провидица, Санёк.

— Ага, — отозвалась она достаточно вяло, и даже не глянув на него.

А Лика тем временем руками развела.

— Вот куда её унесло на ночь глядя?

— Ещё только семь, Лика. И тётя забирает Митьку из секции.

После этого признания на Сашу взглянули, как на виновницу всех бед.

— И как я не догадалась!

— Лика, хватит тебе ныть, — неожиданно оборвал её Толя. — Сейчас придут. К тому же, я уже наелся.

Саша всё же посмотрела на него, встретила внимательный взгляд, но лишь губы поджала, показывая тем самым, что ни один его взгляд её за душу не возьмёт. А вот Анжелика тоже не сдержалась:

— А тебе бы только поесть! Нас люди ждут, забыл?

— Подождут.

— Конечно. Это ведь им надо. Не тебе.

— Тебе что-то конкретное от матери нужно? — заинтересовалась Саша.

— Вообще-то, я не видела её больше недели. Волнуюсь. Или ты не знаешь, что у неё давление скачет?

— Я-то как раз знаю. Но думаю, этот вечер она переживёт. А ты можешь приехать завтра. Думаю, это будет лучшим решением.

— А ты не хочешь с нами в ресторане поужинать? — вдруг предложил Ефимов, и, кажется, совсем не ожидал, что на него устремятся две пары удивлённых женских глаз. Лика даже рот открыла, но что сказать, не знала. Уставилась на сестру. Саша этот её взгляд оценила, и, не смотря на всё предостережение, что читалось в глазах сестры, и сама бы ни за что не согласилась на этот ужин. Да и с чего бы? Кстати, этот вопрос как раз и задала.

— С чего бы?

Толя, как ей показалось, несколько растерялся. Плечами пожал.

— Да ни с чего. Просто ужин. За две недели мы встретились всего несколько раз, и толком так и не поговорили. Пообщались бы. Сегодня я точно работать и что-то серьёзное обсуждать, не собираюсь.

— Да Саня терпеть не может рестораны! — Лика повернулась к ней и посмотрела с явным намёком. — Так ведь?

Саша помедлила немного, в итоге, вздёрнула подбородок и выдала ледяную улыбку, и всё это, глядя сестре в глаза.

— Если честно, я понятия не имею. Меня в рестораны весьма редко приглашают. Исключительно на встречи выпускников.

— Тем более.

Анжелика к Ефимову повернулась.

— Что ты пристал к ней? Она не хочет.

— А, по-моему, просто стесняется, — усмехнулся он.

Саша сглотнула, понадеялась, что незаметно.

— Мне некогда. Мне нужно сына ужином кормить и уроки с ним делать. Как-то не до ресторанов.

Толя устремил на неё внимательный, как запугала себя Саша, весьма проницательный взгляд, и долго молчал. А она поняла, что задыхается. Делала один осторожный вдох за другим, но воздуха всё равно не хватало.

Лика прошлась по комнате, руки на груди сложила, посмотрела на Ефимова, затем на Сашу взгляд перевела, и сказала той:

— Мы в субботу улетаем отдыхать. Хотела маме эту новость лично преподнести, но… это невозможно. Вот куда они пропали?

— Отдыхать? — переспросила Саша в некоторой растерянности. Что-то кольнуло прямо под лопаткой, она расправила плечи, постаралась сесть поудобнее, а заодно удержать на лице спокойное выражение. — Ну, вот, говоришь, что волнуешься.

— Саша, не будь такой злой. — Лика, судя по всему, на самом деле обиделась на её замечание. — Конечно, я волнуюсь за маму. Поэтому и приехала сама, а не по телефону ей сообщила. Хотя, у меня совершенно нет времени.

Ефимов хмыкнул и кивнул. Подтвердил:

— Совершенно нет.

Лика повернулась к нему и взглянула укоризненно.

— Ты ещё поиздевайся. К твоему сведению, у меня минуты свободной нет. Это ты забил в свой планировщик дату вылета, и всё. А мне нужно решить кучу вопросов. Нужно собрать чемоданы, продумать всё, подготовиться. А вылет уже через два дня.

Саша совершенно случайно столкнулась с Толей взглядами, и на несколько долгих секунд они замерли, глядя друг другу в глаза. Ефимов выглядел насмешливым, губы кривились, и хотя злости и напряжения в нём не чувствовалось, но и особо довольным он не выглядел.

Чтобы как-то отвлечь и себя и его, спросила:

— Куда летите?

Толя слегка нахмурился, судя по всему, вспоминая, а Анжелика вместо него сходу ответила:

— На Мальдивы. Всегда мечтала там побывать. Но Пете больше нравилась Греция.

— А мне Валдай нравится, — достаточно флегматично проговорил Ефимов, а Лика поморщилась.

— Не надо про рыбалку.

Саша натянуто улыбнулась Толе.

— Поймаешь там акулу.

— Чего с ней делать-то? Я нормальную рыбу люблю. Поймал и съел.

Лика глаза закатила.

— Тебе только есть, Толя.

— Да, — не стал тот спорить. — Я за двоих ем. За тебя и за себя. Сань, она питается йогуртами.

— Знаю, — вздохнула Саша. — И хлебцами.

— Такая дрянь. Так даже на зоне над людьми не издеваются.

Саша всё-таки улыбнулась, вполне понимающе, а вот Анжелика рукой на них махнула.

— Вы ничего не понимаете. Вы оба живёте ради того, чтобы есть. Один бесконечно ест, а другая бесконечно думает, что готовить. Я бы давно с ума сошла.

Толя на Сашу посмотрел, заинтересованно.

— Понятия не имею, как малыш готовит.

— Хорошо она готовит. У неё Митька лопает всё подряд.

Саша, которая уже несколько минут чувствовала себя более-менее спокойно, подавилась воздухом и закашлялась, как только услышала имя сына. А Ефимов понимающе кивнул.

— Настоящий мужик. Маму защищает, хорошо ест. Богатырь вырастет.

— Ага, богатырь Богатырёв, — фыркнула Лика, и выдохнула, услышав, как в замке входной двери ключ поворачивается: — Наконец-то. — И ринулась в прихожую, встречать.

А Саше впору было руку к груди прижать, потому что от волнения сердце остановилось и дыхание пропало. Но Толя её разглядывал, именно разглядывал, и выдавать своё волнение было нельзя. Правда, сглотнула, не смогла с собой справиться.

— Мама, где вы гуляете? Мы вас ждём уже столько времени!

— Лика, ты приехала!

— Приехала, а ты, конечно же, телефон оставила дома. Зачем он тебе, не понимаю.

— Так мы с Митей…

— Тётя Лика, мы и так торопились! — послышался чересчур громкий и бодрый голос её сына, и от него тоже Саша внутренне обмерла.

— Мы все заметили, как вы торопились.

— А мама пришла за мной?

— Я здесь, Митя, — отозвалась Саша, а сама лишь в последний момент сумела глаза от Ефимова отвести. Совершенно не понимала, в какую игру они играют, но смотрели друг на друга и, наверное, это что-то да значило, но что именно Саша никак не понимала. Толя только таращился на неё, без всяких эмоций, изучал, как букашку под микроскопом.

Да и не волновало её это в данный момент. Саша могла думать только о том, что через секунду Митя войдёт в комнату, и в первый раз увидит отца. Конечно, не догадается, не узнает, но… Это будет один из важнейших моментов его жизни. Может, она не права, что скрывает? В конце концов, если не Ефимов, то её сын достоин правды. Вот только вопрос: каким отцом станет Толя, с его любовью к ресторанам, красивым женщинам и отдыху на широкую ногу? Вдруг станет мучением для Мити? Тогда она себя проклянёт, что не смолчала. Что превратила отношения сына с отцом в муку для первого, в бесконечное ожидание встречи, звонка, в жизнь в обиде и непонимании.

Но всё равно не могла не думать о том, что вот сейчас Митя войдёт, они посмотрят друг на друга, и всё сразу же поймут. Митька, с его отросшими кудрями, с задорной, как у отца улыбкой… Саше казалось, что все вокруг должны понять и заметить сходство.

Вот только её сын в комнате появился в шапке, натянутой на самые глаза, и хмурый, как туча. На неё глянул, затем недолго Ефимова разглядывал, и, забыв поздороваться, печально вздохнул. Саша тут же позабыла обо всём на свете.

— Митя, что случилось? Что ты натворил?

— Да ничего я не творил! — тут же возмутился ребёнок, причём в полный голос. — Это бабушка натворила!

— Бабушка?

— Саша, не слушай его! — Тётя Валя в комнату вошла, увидела Толю, и на мгновение сбилась, кивнула ему со всей обстоятельностью и даже улыбаться начала, но затем вспомнила, что заслужила возмущение внука, и повернулась к нему и Саше. Лика маячила у неё за плечом. А тётя Валя тем временем рукой махнула. — Не слушай его, всё очень хорошо.

— Да что случилось-то, — не сдержалась Саша. — Вы скажите или нет?

А Митька вместо ответа, стянул с головы шапку. И Саша вполне искренне ахнула. А Митя похлопал ладонью по стриженой макушке и уныло проговорил:

— Лысая башка, дай пирожка.

Ефимов откровенно ухмыльнулся, а вот тётя Валя решительно взмахнула рукой.

— И не выдумывай. Очень хорошо и аккуратно подстригли. Мальчиков и должны всегда так стричь. Раньше всегда так стригли, приятно посмотреть. А то наросло, как у льва. В мороз без шапки можно ходить.

Митька упал в кресло, притворно хныкнул и заныл:

— Мама!

Саша постаралась взять себя в руки. Понимала, что тётка перестаралась, Митю явно стригли под машинку, а она так с сыном никогда не поступала, и поэтому он сейчас расстроен и даже обескуражен, но с другой стороны… нельзя не отметить, что это весьма кстати. Поэтому подошла и успокаивающе мальчика погладила. Не по голове, по щеке. Побоялась ещё больше сына расстроить.

— Ладно, не переживай, — негромко проговорила она. — Волосы отрастут.

— Да? А у меня будет воспаление лёгких, потому что у меня голова мёрзнет. Мне теперь в шапке спать?

— Не преувеличивай, — попросила его тётя Валя, причём добавив в голос строгости. А Лика из-за её спины ещё и добивала любимое:

— И не умничай. Мал ещё.

А вот Толя снова рассмеялся, и этот смех почему-то Сашу стал пугать. Она без конца косилась на Ефимова, а стоять старалась так, чтобы закрывать от него Митю, хотя бы частично. Но делать это было невозможно, потому что Митя, немного поостыв по поводу своей беды, начал проявлять любопытство, и сам незнакомого мужчину рассматривать принялся. А Ефимов, чёрт бы его побрал, ещё и руку ему протянул, как взрослому.

— Здорово, коленка. Меня Толей зовут.

Митька носом шмыгнул.

— А я Митя. — Снова макушку потёр. — Не хочу быть коленкой.

Саша глаза закатила.

— Митя, он шутит.

— Не шучу, — возразил Толя. Но тут же мальчика успокоил: — Отрастут. И это даже круто, все крутые пацаны, бритые.

Митя нос сморщил, но задумался.

— Да? А ты крутых знаешь?

Саша тут же сына одёрнула

— Где твоё воспитание? К взрослым надо обращаться на «вы».

— Да ладно, Сань, остынь. — Это уже Ефимов её одёрнул.

Саша вдруг поймала себя на том, что ни Лика, ни тётя Валя их не перебивают, оглянулась и поняла, что тех в комнате и нет. Вышли на кухню и теперь там шептались. То есть, Лика что-то матери нашёптывала, а та ахала и, кажется, хваталась за сердце. Ясно, уже представляет, чем закончится отпуск дочери. Когда Анжелика летела отдыхать, тётя Валя всегда переживала, она сама терпеть не могла самолёты, хотя ни разу в жизни никуда не летала, но её фобии это никак не уменьшало. Вот и теперь перепугалась.

— Я много о тебе слышал, — тем временем сказал Толя её сыну.

Митька глаза округлил.

— От кого?

— От мамы твоей, от кого. Она тобой прямо хвасталась.

— Не хвасталась, — мягко воспротивилась Саша, а саму качало, будто на волнах, без всяких путешествий на Мальдивские острова. Ей хватало лишь того, что Толя улыбался и разговаривал с её сыном. С их сыном. Она даже не представляла, не ожидала, что почувствует, когда это произойдёт. Настраивала себя так, что Толя ребёнку кивнёт и отвернётся, в конце концов, что он может знать о детях? А Ефимов, кажется, заинтересовался, то ли на самом деле детей любил (кто знает, что с ним стало за десять прошедших лет), то ли дело было в том, что это именно её сын.

— В какую секцию ходишь, чемпион?

— В дзюдо. Но я туда только три месяца хожу.

— Нравится?

Митька на кресле развалился, явно баловался, но Саша его не одёргивала, внимательно наблюдала. Плечами пожал.

— Мне нравится, как старшие дерутся. А в моей группе одни коротышки. Я самый высокий.

— Ну, это здорово. Что самый высокий.

— Я же не дождусь, когда они вырастут!

Толя рассмеялся.

— Дождёшься. А ещё чем увлекаешься?

Митя нос почесал. Почесал и так замер, а Саша с ужасом наблюдала за тем, как застывает взгляд Ефимова. Всего секунда, Толя нахмурился, а она поторопилась сына из кресла выдернуть.

— Ты голодный?

— Ещё бы. С этой стрижкой…

— Забудь уже, всё. Постригли и постригли.

— Ага, тебя бы так…

— Митя, не ной. Одевайся, пойдём домой.

— Бабушка обещала блинчиков, — предпринял ребёнок попытку донести до матери свою заинтересованность. Но Саша осталась непреклонна.

— Я сама напеку дома.

Он вздохнул, на Ефимова взглянул и смешно развёл руками. А Толя понимающе усмехнулся.

— Я тебе завидую. Блинчики, да в исполнении твоей мамы…

— А тебе кто блинчики печёт? — заинтересовался Митя.

Ефимов вздохнул совершенно несчастно.

— Никто.

— Совсем?

— Ему тётя Лика печёт, — вроде как успокоила сына Саша, но на самом деле торопилась и подтолкнула его в сторону прихожей. — Пойдём одеваться.

Но Митя не удержался и обернулся на нового знакомого. Бесхитростно ужаснулся.

— Тётя Лика? Бе.

Ефимов захохотал, потом рукой мальчику махнул.

— Пока, дзюдоист.

— Тётя Лика мне однажды кашу варила. — Митя скроил недовольную физиономию и печально качнул головой. — У мамы даже из прокисшего молока вкуснее получается.

— Очень за тебя рад. Значит, мне не так повезло, — сказал Ефимов, а на Сашу устремил долгий, многозначительный взгляд. Вот только верить в его серьёзность Саша не спешила, поэтому выразительно прищурилась, и Толя под её взглядом руки вскинул, сдаваясь.

А Саша негромко сказала ему, правда, не скрывая иронии:

— Хорошо тебе отдохнуть.

— Ты злишься?

— Я? — Очень старалась выглядеть удивлённой. — Из-за чего?

Митя ушёл в прихожую, обувался, Саша с Толей ненадолго остались с глазу на глаз, и почему-то перешли на шёпот. Будто говорили о чём-то сокровенном. Но ведь не было ничего сокровенного, если только взгляды можно было расценить по-особенному, но Саша запретила себе это делать.

— Не знаю. Ты дёрганная, малыш.

— Наверное, меня давно никто на Мальдивы не приглашал, — нашла в себе силы съязвить она.

— И это странно.

— Правда?

— Мужики, явно, ослепли.

Саша кивнула.

— И первый в этом списке ты, — сказала она, но тут же добавила, чтобы Ефимов ничего лишнего себе не придумал: — Лика тебя ослепила.

— Ты хочешь об этом поговорить?

— Не имею никакого желания.

— Что вы шепчетесь?

Саша обернулась на голос сестры, немного смущённо кашлянула, после чего головой качнула, отказываясь.

— Не шепчемся. Ты тётю успокоила?

— Успокоила. Вроде бы. Теперь будет ахать, пока я не вернусь. Это просто мания какая-то.

Слушать Саша дальше не стала, к тому же, Лика потянулась к Ефимову, обняла того и прижалась губами к его губам.

— Толя, поедем уже в ресторан. Мне нужно отвлечься.

— От чего?

— От семейной рутины.

Саша усмехнулась в сторону, рывком застегнула молнию на куртке, после чего взяла сына за руку.

— Скажи «до свидания».

— До свидания, — послушно повторил Митя. И громче добавил: — Бабушка, пока!

— Милый мой. — Тётя Валя растолкала Лику и Ефимова, протиснулась в узкую прихожую и к Мите наклонилась, расцеловала того. — Ты ведь на меня не злишься?

— Нет. — Митька хоть и вздохнул напоказ, но заверил: — Не злюсь. Смысла в этом всё равно нет.

Саша сына за руку дёрнула.

— Митя!

Тётя Валя снова его поцеловала, потом выпрямилась и на Сашу посмотрела:

— Идите. Он уже есть хочет.

— И читать ещё, — начал жаловаться Митя, правда, к этому моменту уже вышел в подъезд, — и писать упражнение.

— До свидания, — попрощалась она, улыбнулась тётке, затем посмотрела на сестру и Толю. Заставила себя смирить злость пополам с отчаянием, и им улыбнулась. — Хорошо вам отдохнуть.

— Пока, пока, Санечка. — Лика лучезарно улыбнулась ей и сделала ручкой.

А вот Ефимов промолчал, только взглядом её пытал. От этого взгляда Саша и поторопилась сбежать. Вышла из квартиры и хлопнула дверью.

 

6

Отпуск вышел не совсем таким, как оба ожидали. Лика стремилась вспомнить, что такое комфорт и настоящий достаток, и, надо признать, что Толя ей это дал ощутить в полной мере, не поскупился. Мальдивские острова с их пляжами, белым горячим песком, шикарная гостиница и безупречное обслуживание. Предстоящий отпуск виделся идеальным, наполненным её желаниями, которые мгновенно исполняются, и долгими утомительными занятиями любовью. А Ефимов в этом плане устали не знал. В этом пункте проблем возникнуть не должно было, и не возникло. Единственное, что отдых омрачило, это то, что у Ефимова, как оказалось, тоже были свои представления и ожидания, и к окружающему комфорту и красоте они не имели никакого отношения. Лика не мечтала о прогулках по ночному пляжу, под луной, за руку, страстному сексу на остывающем песке, не мечтала, но ждала чего-то в этом роде. Признаний, восхищённого шёпота и обещаний. Не вечной любви, а более конкретных вещей: заботиться, содержать и боготворить. А вот Толя, как оказалось, о романтике не задумывался вовсе. Оказавшись на курорте, под жарким солнцем, он разомлел, почти сразу объявил, что он не отдыхал года два, и кулем свалился на шезлонг. Прерывался только на еду, секс и подводную рыбалку. Лика шутила, пыталась растолкать его, называла медведем, но ходить с ней по магазинам и восторгаться приобретённым нарядам, Толя наотрез отказывался.

— Я тебе там зачем? — спрашивал он. — Пакеты носить?

— Нет, конечно. Мы могли бы погулять, просто пройтись…

Ефимов скосил глаза на шкаф, через приоткрытую дверцу видно было количество сваленных пакетов с новыми нарядами, подарками и сувенирами. Лика тут же изобразила недовольство.

— Мне нужно чем-то себя занять. Не могу я, как ты, за рыбами гоняться. Я сюда не для этого приехала.

— А для чего?

— Отдыхать. Но у нас с тобой, кажется, разные понятия об отдыхе. Поэтому и приходится в Мале одной ездить.

Ефимов улыбнулся, широко и беззаботно, потом притянул Лику к себе и поцеловал. Вгляделся в её лицо, к волосам прикоснулся, отвёл их от её щеки.

— Лика, солнышко, занимай себя дальше. Ни в чём себе не отказывай.

Притвориться расстроенной как-то не получилось. Но Лика сочла необходимым надуть губы, правда, вызвало это совершенно обратную реакцию, её поцеловали, по-особенному пылко, и она Толю обняла. Сначала за шею, затем и ногу на него закинула, и Ефимов рассмеялся, вполне довольно. Но вытащить его из отеля всё равно тот раз не получилось. Как говорил сам Толя, не видел в этом необходимости. После первой поездки в столицу, больше его туда не тянуло. Он предпочитал по утрам дремать в шезлонге у бассейна, после обеда нырял с аквалангом, попросту болел этой дурацкой рыбалкой, как-то раз даже вздумал полетать на планере, и сколько бы Лика не отговаривала его от этой дикой затеи, лишь отмахнулся, а после позвал её с собой. Анжелика, не скрываясь, покрутила пальцем у виска, а Ефимов рассмеялся. Посмеялся, а затем денег дал, снова попросив её ни в чём себе не отказывать. Видимо, понимать это стоило так: не будем мешать друг другу, отдыхаем. И только вечером воскресал Толя Ефимов, которого она когда-то знала, весёлый и дерзкий, а вот днём он Лику бесить начинал порой. К концу первой недели видеть Ефимова у бассейна в шезлонге стало невыносимо. Он либо дремал, либо утыкался в свой смартфон, вёл с кем-то длинные телефонные разговоры. Что-то обсуждал, с кем-то ругался, и уже не так часто отвлекался на её идеальную фигуру в махоньких бикини. А потом вдруг подрывался, оставлял её, и ехал заниматься дайвингом, летать на чёртовых парашютах или отправлялся на яхте на рыбалку в открытом океане. И вот когда Лика ощутила недостаток внимания, ей и стали приходить в голову мысли, что не так она всё себе представляла.

Хотя, что было представлять? Это же Толя Ефимов. Он всегда Лику разочаровывал. Ещё тогда, в студенческие годы, несмотря на первую серьёзную влюблённость, которую она прекрасно осознавала и этим чувством дорожила, Толя всегда её разочаровывал. Она смотрела на него — молодого, вихрастого, с самой задорной и залихватской улыбкой, которую она когда-либо видела у мужчины, и таяла внутри, просто глядя на него, чего ни с одним мужчиной у неё больше не случалось, но всё равно ощущала недовольство. В мелочах. Поначалу это недовольство было тенью, чуть ощутимо кололо и расстраивало, но со временем превратилось в бесконечное. Правда, был у Толи и серьёзный недостаток — безденежье, но Лика достаточно долго, по её меркам, с этим мирилась. И, наверное, мирилась бы дольше, слишком Ефимов был притягателен, но как раз мелочи всё портили. А ещё Лике всегда казалось, что Толя временами теряет к ней интерес. Когда они долго были вместе, не ссорились, не спорили, любили друг друга, его внимание начинало рассеиваться. Он переставал смотреть с восторгом, забывал говорить ей что-то приятное, он привыкал к ощущению, что она вся в его власти. Да, любил, в этом Лика не сомневалась, но относиться начинал по-свойски и с обывательской простотой, которую Лика не переносила. Не терпела, когда к ней относились как к чему-то привычному, не для этого она столько сил тратила на то, чтобы поражать чужое воображение, вызывать завистливые взгляды и восхищённые улыбки. И всегда ругала Сашку, которая, кажется, об этом не задумывалась, никогда. И, по крайней мере, в юности страдала от недостатка мужского внимания. Анжелика была уверена, что это именного от недостатка любви к себе самой. Сашу куда больше волновало, что о ней подумают, если она сделает что-то не так. А куда это годится? И ничего удивительного, что младшая сестрёнка в итоге оказалась у разбитого корыта с полным ворохом проблем. Окажись Лика в таком же положении, беременной и без мужа, так просто отца ребёнка бы из поля зрения не выпустила. И гордость тут не при чём. Тут головой надо думать, а не вмешивать в эту ситуацию мифическую совесть и гордость. Анжелика была уверена, что совести-то как раз у Митькиного папаши и не оказалось.

Но отвлеклась. В данный момент, проблемы сестры не слишком волновали. Лика тайком наблюдала за Ефимовым, который помогал какому-то русскому мальчишке, встретившемуся ему на пляже, распутать ленту от воздушного змея, и не могла не признаться себе, что наряду с жадностью, с которой смотрела на него, вновь чувствовала знакомое разочарование. И всё из-за тех же мелочей, что и раньше. Мелочей, с которыми ей приходилось мириться. Толя избавился от своего главного недостатка — финансовой несостоятельности, и Лика почему-то ожидала, что с этим уйдут и его простецкие привычки и пристрастия. Но вместо этого, как выяснялось с каждым днём всё более отчётливо, они лишь укоренились в нём и превратились в неотъемлемые качества и считались чертами характерами, с которыми необходимо было Толю принять и полюбить. Ведь ему они не мешали, и даже помогали. Упрямство, твердолобость, настойчивость и нежелание прогибаться под чьи бы то ни было капризы, это и к ней в том числе относилось. И это казалось несправедливым. Вот Петя, по крайней мере, в начале их отношений, ставил её интересы и желания выше своих, и, как Лика считала, ему это помогло, — и в карьере, и в расстановке правильных приоритетов, в попытке разобраться в собственных желаниях и стремлениях. Лика всегда хотела правильных, нужных вещей, и мужа направляла верной дорогой. И разве Петечка мало взял от их брака? Из бизнесмена средней руки, превратился в солидного человека, всё, что мог, с Анжелики поимел, заматерел, связи и нужными знакомствами, под руку с красавицей женой обзавёлся, а затем, паскудник, обманул, изменил и бросил. Это было больно и до крайности обидно, но в то же время, Лика была убеждена в своей правоте и силах, и знала, что Ефимов, будь он чуточку умнее, позабыл бы о борщах и рыбалке, и прислушался к ней. С его деньгами и Ликиными способностями создавать мужчине подходящий антураж и репутацию, из них могла бы выйти отличная пара, успешная, но Толя был легкомыслен. И это тоже раздражало. Хотя, скорее всего, он к ней так относился, легкомысленно и несерьёзно, не слушал, когда Лика говорила, и даже в раздражении шикал на неё, стоило Лике даже на словах, вмешаться в его дела или дать совет. Связями её пользовался, но никаких нравоучений не терпел. Однажды Анжелика даже высказала ему своё возмущение, так и сказала:

— По-твоему, я гожусь только на то, чтобы борщи тебе варить?

А Ефимов, неожиданно разозлившийся, остановил на ней пристальный взгляд, а затем удивился:

— А ты это умеешь? Не знал.

Стало обидно. Неожиданно и всерьёз, да настолько, что Лика не нашлась, что сказать. И все заготовленные советы и наставления перед его встречей с вице-мэром, озвучить так и не смогла, не получилось себя пересилить. А всё от той же обиды. Правда, которую она проглотила, как только Толя предложил съездить отдохнуть. Видимо, почувствовал напряжение, и не придумал ничего лучшего, чем её подкупить. Снова подразнил банковской картой, и Лика тут же сменила гнев на милость. Какие уж тут обиды, когда отдых на Мальдивах впереди? На Мальдивы её даже Петечка никогда не возил.

И что скрывать, Лика была настроена весьма серьёзно по отношению к Ефимову, несмотря на мелкое недовольство, царившее в душе. Его вполне можно смирить и со всем, при необходимости, справиться. Достоинств у её Толи было куда больше, они уверенно перевешивали все её сомнения. Единственное, что всерьёз беспокоило, это воспоминания Ефимова об их общем прошлом. Лика уже знала, что за его улыбками может скрываться нешуточная обида. Не зря же он тогда уехал так поспешно, не попрощавшись. В то время Лика была занята собственными планами и проблемами, и поэтому предпочла отмахнуться от любых мыслей о Ефимове, уехал и уехал, возможно, и к лучшему. Неизвестно, что бы он от своей обиды выкинуть мог, ещё свадьбу бы испортил. Да и не верила Анжелика, что Толя уехал насовсем, что исчезнет, раствориться на просторах страны, а у него, по всей видимости, характер не на шутку взыграл. Не учла она, что Толя умел принимать решения, неожиданные и резкие, и злиться и обижаться умел глубоко в душе, так сразу не заметишь и не поймёшь, что им движет. И в данный момент это его качество сильно осложняло задачу. Обычно мужчины открывались перед Ликой. Терялись о её красоты, и ей не приходилось прикладывать особых усилий, чтобы выяснить их слабые стороны, пристрастия и привычки. И Ефимов был таким же, когда-то, весь как на ладони, и Лика этим пользовалась. Считала, что имеет право, что попросту грех упустить возможность. Но Толя изменился, и доверять ей свои тайные помыслы, не говоря уже о душе, не спешит. Приглядывается к ней, никто не спорит, что с удовольствием, порой ласкает, как кошку, кажется, всерьёз верит, что она от одного его прикосновения мурлыкать начнёт, но всерьёз не воспринимает. Не прислушивается, не доверяет её мнению. И поэтому Лика совершенно не знает, чего ждать.

Сам Толя не раз говорил ей, что задержится в городе на несколько месяцев, но ни разу о том, что последует за этим, разговор у них не заходил. После шумной встречи выпускников и ночи, что они провели вместе, и произошло всё, надо сказать, достаточно спонтанно, Анжелика находилась под впечатлением — и от самого вечера, и от Ефимова. Так вот, после той ночи, Толя у неё задержался. Назовём это так. Задержался на несколько недель, и Лика против совсем не была. Видела в этом определённую выгоду, но при этом не чувствовала, что Толя тает от любви к ней. И опять же всё упиралось в его удобство, которое Лика уже начинала тихо ненавидеть. В городе у Толи была квартира, квартира его матери, недавно освободившаяся от квартирантов, как Анжелика выяснила, но переезжать в неё Ефимов не спешил. Поначалу задумался об этом, но нахмурился, вспомнив об уборке, готовке и пустой, холодной постели и быстренько мысли о переезде откинул. Правда, Лика себя ведением хозяйства тоже не особо утруждала, у неё была своя система, подход к наведению порядка — не разводить бардак, всё изначально класть на свои места. И подобие порядка и сытости показалось Ефимову предпочтительнее одиночества в квартире, где прошли его детство и юность. Но про свои чувства и намерения по отношению к Лике, Толя упорно молчал. Поэтому Лика так обрадовалась поездке, решила, что он, наконец, сделал шаг в правильном направлении. Первое совместное путешествие, и не в какую-нибудь Турцию. Но Толя продолжал пугать своей непредсказуемостью, и поэтому следовало за ним приглядывать, и не забывать напускать в глаза тумана влюблённости. Мужчины всегда покупались на это в её исполнении.

Вот и Ефимов, стоило Лике к нему подсесть и улыбнуться зазывно, тут же к ней потянулся, с определённым намерением, и Лика, посмеявшись, наклонилась к нему, чтобы поцеловать. Прижалась грудью к его груди, потёрлась, потом сделала попытку укусить его за шею, пальчики игриво пробежались по его боку, пощекотали. Но Толя её руку перехватил и отвёл, прижал к шезлонгу. Лика прищурилась, притворяясь разочарованной. Правда, огорчение её было настолько недостоверным, что она сама над ним посмеялась, решив не скрывать этого. Они лежали на шезлонгах, на открытом взорам участке пляжа, и их объятия незамеченными явно бы не остались. Поэтому Лика спорить не стала, отодвинулась, но руку с Толиной груди не убрала. Заглянула ему в лицо, оно казалось бесстрастным, а выражения глаз видеть не могла, их скрывали тёмные очки.

Поэтому Лика его за руку потрясла.

— Толя.

— Что?

— О чём ты думаешь?

Он помолчал, на лице ни один мускул не дёрнулся, а Лика меж тем всерьёз ожидала от него ответа. Наконец Ефимов решил задать встречный вопрос.

— А о чём ты хочешь, чтобы я думал?

— Обо мне, конечно.

— А-а.

— Ты думаешь?

— Ещё бы. И не только я. Ещё половина мужиков на этом пляже. — Он хохотнул. — Солнце моё, ты уверена, что к этому купальнику никакого продолжения не полагалось? Например, в виде нормальных трусов? Тебе от них только резинку дали, по ходу.

Лика всё это выслушала, после чего голову склонила, глянула на него снисходительно.

— Не будь идиотом. Тебе не идёт.

— Да? Это радует.

Лика села, расправила плечи, после чего аккуратно подтянула бретельки купальника, знала, что Толя внимательно наблюдает за её действиями. А потом он коснулся её спины, ладонь прогулялась по её телу, поднялась от поясницы к шее, но вполне безобидно. Лика тут же разулыбалась, повернулась к нему, а Ефимов проговорил, подтверждая едва заметным кивком:

— Красивая. — Правда, проговорил он это в некоторой задумчивости. А пока Лика сияла улыбкой, задал совсем уж неожиданный вопрос, будто очнувшись в один момент от своих мыслей: — А у Саньки кто-нибудь есть?

Улыбка на губах Анжелики застыла. От удивления. Затем Лика моргнула, всё также непонимающе.

— В каком смысле?

— В смысле, мужика, Лика.

— У Сашки?

Ефимов губами пожевал, затем руку за голову заложил, изображая равнодушие. Но что уж тут изображать, если вопрос сам с языка слетел? И Анжелика вон нахмурилась. Затем головой качнула, выражая недоумение.

— Насколько я знаю, нет. — Задумалась на секунду, потом уверенно качнула головой. — Точно, нет. Она бы мне сказала… я так думаю. Да и она… мамаша чокнутая.

— То есть? — Толя почему-то не ожидал, что Лика ответит, по её нахмуренным бровям успел сделать вывод, что уже в следующую минуту она начнёт возмущаться, но она заговорила, и Толя за это уцепился.

— То есть, она кроме Митеньки своего никого и ничего вокруг не видит. Ей замуж надо, года идут, а у неё на уме только: как можно, вдруг Мите будет хуже, как он воспримет, вдруг расстроится.

— А он расстраивается?

Лика задумалась. Закрутила волосы в ракушку и ловко скрепила их заколкой. Хмыкнула.

— Он с детства такой. По пустякам не расстраивается и не злится. Точно знает, чего хочет добиться. Такой маленький мужичок. Это забавно. И, думаю, в чём-то Сашка права. Если она встретит кого-нибудь и замуж соберётся, то кандидату на её руку и сердце предстоит серьёзный экзамен. Митька его в гроб вгонит своей подозрительностью.

— Интересный парнишка. Для семи-то лет.

— Ага, — без всякого воодушевления отозвалась Лика. — Я бы с ним с ума сошла. Мал ещё, а характер проявляет. Разве это правильно? А Саня умиляется. — Анжелика невольно поморщилась, но вдруг опомнилась и на Толю взглянула с удивлением: — А ты почему спрашиваешь?

— Да ни почему. Простое любопытство. — Толя поскрёб в затылке. — Сашка такая стала…

— Какая?

«Как статуэтка», вертелось на языке. Но не говорить же это златоволосой богине, что смотрит на тебя с всевозрастающим подозрением во взгляде.

— Взрослая.

Анжелика фыркнула.

— Ну да, не ребёнок, как раньше. Повзрослела, поумнела… вроде как. Слава Богу, скоро тридцать.

Вот тут Толя не удержался от ехидства.

— Для кого «Слава Богу»?

Лика в возмущении его толкнула.

— Как ты можешь?

Он засмеялся и обнял. Прижал её голову к своему плечу, Лика вздохнула, он услышал, прильнула к нему, а Ефимов очки на кончик носа сдвинул, смотрел на лазурное море и думал. Он опять думал не о том, что нужно. Точнее, не о той.

Это было самое странное в этом отпуске. Замыслив отдых с Ликой на Мальдивах, Толя был переполнен энергией и ожиданием, а ещё уверенностью в том, что исполняет свою давнюю мечту. Когда-то он мечтал, что заработает столько, чтобы свозить Лику на крутой курорт. Правда, в те времена даже Турция и Египет казались чем-то недосягаемым. Мечталось о Сочи или Крыме. И вот спустя десять лет он с шиком готов эту мечту осуществить, и Ефимов ожидал взрыва ощущений, гордости за себя и восторгов от близости Анжелики. И она его не подвела — была прекрасна, подобна Афродите или морской нимфе, и Толя смотрел на неё с неподдельным восторгом и желанием, что тут скрывать-то? Он её хотел.

Пару раз в день.

И это тоже было странно.

Ефимов замечал, как вслед Лике мужчины оборачиваются. Она идёт по холлу гостиницы, по залу ресторана, по пляжу, а они головы сворачивают, окидывают её оценивающими, плотоядными взглядами и усмехаются каким-то своим, наверняка, не слишком приличным мыслям. Толя не был сумасшедшим ревнивцем, и когда на его женщину обращали внимание, это даже льстило, значит, он сделал верный выбор, заполучил ещё один повод для серьёзной зависти. Он готов работать, зарабатывать, тратиться на женские наряды, не скупясь, а всё ради вот этого чувства обладания чем-то ценным, недоступным другим. И с Ликой этого всегда хотелось остро, всегда, и сейчас, когда возможности позволяли, казалось бы, пора получить своё сполна, за все годы мечтаний и ожиданий, но удовольствие отчего-то было не таким уж острым и упоительным. Да и Анжелика, если говорить совсем уж честно, была не такой, как в его воспоминаниях и фантазиях. Она помнилась ему лёгкой девочкой, красивой до того, что невозможно пройти мимо и просто забыть, вычеркнуть из памяти её образ. Её даже капризный характер не портил, по крайней мере, в те годы Ефимов в это свято верил. Она казалась безумно милой, особенно с надутыми губками и затянутым поволокой обиды взглядом. И ей без сомнения нужен был принц и защитник. А когда Лика пришла к выводу, что он на эту роль не подходит, Толя всерьёз переживал и страдал. Единственный раз в жизни. Потому что он считал её решение несправедливым и неверным, а для него по-особенному обидным. Потому что решение это Лика приняла из-за денег. И это запомнилось, врезалось в память и оставило серьёзную рану, если не на сердце, то на его самолюбии. Длиннющий шрам. До встречи с Ликой, точнее, до их первого расставания, с самооценкой у него всё было в порядке. Да и после этого проблем с женщинами, с их любовью и обожанием по отношению к нему, проблем не возникало, а вот Лика его отвергла. И, видимо, он оказался настолько глуп, что не смог забыть, а возможно, и простить до конца, и пронёс эту обиду через годы. Обиду и желание доказать, именно ей.

Вот и доказывал, со всем своим желанием и получаемым от этого сексуальным удовольствием. Он заполучил Анжелику в своё полное распоряжение, чего, признаться, не ожидал. Выплеснул на неё всю нерастраченную когда-то страсть, предназначенную лишь для неё, а когда восторг немного улёгся и Ефимов начал думать головой, а не другим местом, всё чаще стал ловить себя на мысли, что от девочки, которую он когда-то любил и о которой так долго мечтал, мало, что осталось. Она лишь внешне оставалась прежней, изменения если и были, то едва уловимые, Анжелика в этом плане постаралась. А вот в душе она повзрослела, как и он впрочем, но то, что он ожидал увидеть в своей повзрослевшей мечте, что ему самому казалось бы правильным развитием и продолжением, он как-то не находил. И как недавно Толе пришло в голову, дело могло быть как раз в том, что Ликины ожидания тоже не оправдались. В ней тоже жили воспоминания, и Лика видела Толю прежним. С привычками, желаниями, энергией, которая из него в двадцать лет фонтаном била. Толя дождаться не мог, когда окончит институт, и когда придёт его время покорять мир. Был уверен, что тот ляжет к его ногам, никуда не денется. Ума и энергии хватит на то, чтобы и дело своё создать, и денег заработать, и зависть окружающим внушить. А ещё друзья, женщины, развлечения. Казалось, это никогда не надоест и из его жизни не уйдёт. А вот сейчас ему тридцать три, позади годы работы, годы метаний, успехов и следующих за ними неудач, и всё это в Москве, где никто тебя без острой необходимости не поддержит и руки без пользы для себя не подаст. Позади череда женщин, друзей и приятелей, которые прошли по его жизни и исчезли в небытии, да и чёрт с ними. Бывшая жена, с которой четыре года все печали и радости делил, а затем выяснилось, с её слов, что, оказывается, лишь пользовался её любовью и доверчивостью, честностью и верностью, попользовался и не женился, скотина. А как бы он женился, если на момент знакомства, с хлеба на воду перебивался (почти! для образа, не усугубляя) и обременять не хотел, а когда бизнес в гору пошёл, стало не до костюмов-платьев и пышных торжеств. Но кольцо ведь он ей подарил? Дорогущее, с бриллиантом. Лике бы понравилось. Помнится, он об этом и думал, когда выбирал. Но кольцо подарил, для факта, а предложения так и не сделал. Что-то удержало. И это что-то в итоге привело к расставанию. Жалел ли он об этом? Жалел, и мучился, и переживал. Но на поклон с очередным кольцом, признанием ошибок и предложением руки и сердца, не пошёл. Мысленно согласился с бывшей, что он скотина, и с головой окунулся в работу.

И вот теперь он здесь. На Мальдивах, в этом раю, а рядом исполнившаяся мечта. И она льнёт к нему, смотрит с обещанием, и выглядит, если не счастливой, то довольной.

Толя снова откинулся на шезлонге, глаза закрыл, а ладонь прогулялась по Ликиной обнажённой ноге, от бедра до колена. Анжелика довольно мурлыкнула, что-то сказала ему, но затем улеглась рядышком, подставив солнцу и без того знойное тело.

Вот с чем — с чем, а с фигурой у Лики всё было отлично. И даже лучше. Та же гладкая кожа, что он помнил, плавность линий, упругость во всех нужных местах, а ноги длинные-длинные. Правда, его женщина-мечта тайно комплексовала из-за размера груди. Но, по всей видимости, тешила себя надеждой, что об этом никто не догадывается. Толя лишь мысленно посмеивался и над этой её надеждой, и над надуманной проблемой, но знал, что ни за что и никогда с Ликой в открытую об этом не заговорит. Уличать её в чём-либо или критиковать? Боже упаси. Она идеальна. Только это было верным ответом на все её вопросы. Так было куда проще. И, судя по её рассказам о семейной жизни, её бывший муж эту истину тоже быстро усвоил.

Но при всей её внешней идеальности, жить с Ликой оказалось не так просто. А всё из-за несовпадения их воспоминаний друг о друге с реальностью. Толя почему-то всерьёз ожидал, что прошедшие годы Лику чему-то научили, что она стала мудрее, рассудительнее и — да, да! — хозяйственнее. Когда они учились в институте, то встречались преимущественно у него, в те дни, когда его мама уходила на дежурства, и вся квартира была в их распоряжении. И тогда Ефимов об умениях возлюбленной не задумывался. Да что говорить? Он, вообще, считал, что Лике, с её красотой, никаких особых умений навыков в повседневной жизни не понадобится. Встретившись с ней спустя десятилетие, также поспешил сделать вывод, что семейная жизнь её научила всему, что нужно. Но, как выяснилось, самой Лике нужно крайне мало. Она не заморачивалась по поводу порядка, потому что сама вещи по дому не разбрасывала, не мусорила, и лишь время от времени порхала по квартире цветной пуховочкой в руках, перегоняя пыль с места на место. Даже пылесосом она пользовалась не совсем по назначению. Как-то долго объясняла Толе, что уборку можно превратить в полезные физические упражнения, и она этому совету вняла, и теперь процесс уборки проходил долго, совмещённый с растяжкой, наклонами, приседаниями и, конечно, красованием перед зеркалом. Также выяснилось, что во время жизни с Петечкой (Ефимову каждый раз плевать хотелось, когда он слышал, как Лика называет бывшего мужа этим дурацким прозвищем), в их доме на постоянной основе проживали домработница и кухарка. После развода она этих привилегий лишилась, и считала это серьёзным ударом. Самой же ей было заниматься хозяйством недосуг, а уж готовкой и вовсе ни к чему. Лика жила без аппетита. Это было очень странно, для Ефимова непонятно, но Анжелика ела лишь потому, что это нужно было делать, хоть иногда, для поддержания жизни в организме. Именно так она сказала Толе, когда он рискнул поинтересоваться. Лика питалась греческими йогуртами, пшеничными хлебцами и зелёными яблоками. В ресторанах всегда заказывала зелёный салат с минимумом заправки. Поначалу Толя был уверен, что она играет перед ним, выстраивает свой образ, хрупкой, лёгкой и едва ли не святой — ведь только святые в состоянии питаться воздухом? Но вскоре он осознал, что это никакое не притворство. Лика даже шоколад не любила. Ей ничего не хотелось, её взгляд не загорался при виде ни одной сладости, а уж тем более горячего блюда. И она озабоченно хмурилась и даже морщиться начинала, наблюдая за тем, как Толя ест. А есть он хотел всегда, его энергию и активность поддерживала именно еда. Понятное дело, что заставить Лику готовить было невозможно. Да и не умела она этого. Откровенно намекнула: хочешь питаться дома, найми кухарку. И Ефимов на самом деле об этом задумался, но после от этой затеи отказался. Он ещё не был готов к такому шагу. В случае с Ликой: кухарка сродни кольцу с бриллиантом.

Да и ждала Лика от их отношений другого, не собственного одомашнивания. У неё был особый распорядок дня, подстроенный под её надобности и желание себе польстить. Лика никогда и нигде не работала, при этом не привыкла себе в чём-то отказывать. И надо сказать, глядя на неё, сияющую молодостью, любой бы пришёл к выводу, что это её предназначение — радовать мужчин. Какая уж тут работа? Это наложило бы отпечаток повседневности и обыденности на её образ, а Анжелика такой быть не могла. Она улыбалась и выглядела, как звезда, и от неё на самом деле исходило свечение, особенно вечерами, особенно, когда находилось достаточно желающих её красоту лицезреть и ею восхищаться. Именно поэтому Лика так любила компании и развлечения. У неё было безумное количество друзей и знакомых, и их с Толей вечно где-то кто-то ждал.

Да, были времена, когда Ефимов ни одного вечера не мог провести дома, в тишине и одиночестве. Он был молод, его не одолевали проблемы и серьёзные раздумья, он чувствовал себя свободным и не знал, что такое усталость. И именно таким его знала, помнила, и, наверное, любила Анжелика. И сейчас ей не приходило в голову, что Толе уже давно не двадцать, что его день зачастую расписан по минутам, что зачастую к обеду он уже бывает зол и раздражён. И что деньги, которые он научился зарабатывать, уже давно не приносят того удовольствия, он слишком хорошо знает, как они достаются, и спускать их в клубах, компаниях, на сомнительные развлечения, с лёгкостью уже не получается. Да и сил на это не всегда хватает. И оказавшись вечером дома, ему уже не хочется никуда идти. Ладно ещё в ресторан, чтобы вкусно и сытно поесть, но всё остальное… Театры он не любил, не понимал; художественные выставки его не впечатляли, не обладал он чувством прекрасного и, возможно, открытой душой; а из непонятных тусовок он давно вырос. Ну, возможно, пару-тройку раз в месяц, в желании отвлечься, развлечься, выпить и пообщаться с друзьями, но все остальное время он работал. Работал много и тяжело, и поэтому куда чаще ему теперь требовался выходной. Он уже не в том возрасте, чтобы гулять до утра, затем поспать пару часов и весь следующий день провести бодрым и жизнерадостным человеком. Сейчас он после ночного загула превращается в злого и хмурого, несговорчивого человека, с которым не слишком приятно общаться. Ефимов отлично это осознавал, себя знал, и поэтому старался подобные ситуации свести к минимуму. А если ещё и голодный к тому же, то это просто край. И непонятно, когда эта перемена с ним произошла. Занятый работой, Толя упустил момент, когда не жизнь, а он сам изменился. Когда лучшим отдыхом после насыщенного рабочего дня, стала не встреча с друзьями в клубе или спорт-баре, как когда-то, а тарелка борща, диван и хороший фильм. Но успокаивало то, что произошло это не только с ним, но и со всеми его друзьями. Стали реже встречаться, чаще в скайпе, чем в реале, но дружба от этого не ослабла, просто у многих появились семьи, дети, зато каждый повод для встречи превратился в ожидаемый и серьёзный, достойный радости. Наверное, всё-таки возраст. От этой мысли страшно, неприятно, тоскливо, но образ дивана, как это не смешно, грел.

Мама говорила: пора жениться.

Может, и пора. Но на ком?

Лика, например, его забавляла. Отчасти. Она была красива, соблазнительна, не слишком умна, что Толя готов был ей простить, но и не мудра. При необходимости, она могла бы простить многое и смирить свой характер, но опять же не от мудрости, а если увидит в этом свою прямую выгоду. Даже измену простит. Не простит пренебрежения и невнимания. Отсутствие любви? Лика искренне считала проявлением любви откровенное восхищение ею. Во всём остальном она подходила к жизни с прагматической стороны, и это в какой-то степени многое упрощало, с ней всегда можно было договориться. И в сексе границ для неё не было, любого мужика была в состоянии умотать и лишить последнего разума. Но чего-то существенного, важного, что выявило бы желание связать с Анжеликой свою жизнь, не хватало, по крайней мере, Ефимову. И дело не в борщах.

Дело в уюте, рядом с Ликой его не было. Она освещала всё вокруг, ослепляла своей красотой, но потонуть в этом свете не хотелось. И в доме её уюта не было. Просторно, светло, с претензией на шик, остатки прежней роскоши, жизни с бывшим мужем. И всё в её доме чисто, всё на своих местах и как-то по-девчачьи. И Лику злило, когда он это равновесие разрушал. Когда второпях раскидывал свои вещи, накидывал в ванной полотенца, постоянно думал, что поесть или громко разговаривал по телефону, когда она занималась йогой. А это было её любимое времяпрепровождение, и угодить в неудачный момент было очень легко. Находясь долго в квартире один на один, вне постели, они начинали друг другу мешать. Ефимова раздражало всё то, что дело Лику счастливой и умиротворённой. Чистота в её доме, кукольная и неприкосновенная, вечно пустой холодильник, холодный свет и непрозрачные шторы на окнах, а ещё хруст этих ужасающих хлебцов, когда Лике приходило в голову пообедать. Она грызла их, как самый милый в мире кролик, но безумно раздражала Толю в этот момент, он даже из комнаты выходил. И поэтому вполне ясно осознавал, что не смотря на все свои воспоминания, фантазии, мечты и сексуальное влечение, жить с Ликой он бы не хотел. Слишком хорошо знал себя. Вот такого, каким Лике не особо нравился: мрачного, впадающего в раздражение порой от усталости и голода. Понимал, что лишь красотой и дельфиньим телом в постели, долго сыт не будет.

Да и не сказать, чтобы он Ликой бредил. В город ехал с определённым настроем, планами, увидел её и снова на какой-то момент потерял разум. Захотел до умопомрачения. Странно, что не затащил в какой-нибудь тёмный угол прямо там, в ресторане, но нет, утерпел. Вот только он уже не юнец, переполненный тестостероном до краёв, способный на сексуальные марафоны и небывалые подвиги в постели. И, хотя, считал себя мужчиной здоровым и полным сил, но этих самых сил хватило на неделю рекордов. А потом пришла усталость, пришло отрезвление и понимание того, что пока он в постели Лику впечатляет, дела стоят и с места не двигаются. А в последнее время и вовсе в голову лезли мысли о другой.

Сашка.

Признаться, он совсем о ней не думал, когда решил вернуться в город юности. Нет, не забыл, все эти годы нет-нет да вспоминал, но возвращаясь, он вновь мечтал о её сестре. Он представлял Лику, какой она стала, гадал — замужем или нет, пытался представить её серьёзной, замужней женщиной, возможно, матерью, но ничего из этого не сбылось. И в глубине души, Толя совсем не удивился. Поразился бы как раз серьёзности и материнству, это он уже сейчас осознавал. А вот Санька, повзрослевшая, изменившаяся, с серьёзным взглядом, вполне вписывалась в роль матери. Удивляло, что одиночки. Непонятно, куда мужики смотрят. Сашка никогда не была ослепительной красавицей, как сестра, но в ней как раз было то, чего не хватало Лике. В Сашке был, жил, вокруг неё царил уют. Незримый, необъяснимый, но некоторым женщинам это даётся свыше, как особый дар. Рядом с ними тепло. И что Толя помнил о Саше, так это то, что рядом с ней комфортно и приятно. Она была младше, она была маленькой, её хотелось усадить к себе на колени и бесконечно тискать, как щенка. Тогда он не думал о том, что хочется её целовать, любить, эти мысли казались едва ли не кощунством по отношению к его «малышу». И лишь однажды он позволил себе переступить черту, за что чувствовал себя виноватым очень долго. Потому что Саню нужно было любить и брать на себя ответственность, а он был занят собой.

Зато сейчас она, как неприступная скала. Маленькая, смелая женщина. Самодостаточная, переборовшая все трудности, и взгляд, как бритва. Именно её взгляд Толю за душу и цеплял. Он никак забыть его не мог, несмотря на то, что рядом постоянно присутствовала серьёзная отвлекающая причина. А он думал о Саше. Как она смотрела на него при первой встрече, со сдержанностью и в то же время со злостью, которую старательно маскировала. Но у неё не слишком удачно получалось. Но её уверенность дала повод думать, что за её спиной кто-то есть, в том смысле, что любимый ею и способный дать ему, Ефимову, по морде. При желании этой маленькой, красивой злючки. А выяснилось, что нет. У Сашки в жизни царит единственный мужчина — сын.

И он думал о ней. Думал часто, куда чаще, чем казалось бы нормальным ему самому. Был увлечён Ликой, баловал её, любил её, в физическом смысле, а размышлял о Сане. О том, что произошло с её жизнью, и не повинен ли в этом он, в какой-то степени. О том, что ей реально не везёт с мужиками. Он оказался сволочью, бросил, исчез и даже не подумал с ней проститься, а затем ещё и неудавшийся папаша, тоже не пожелавший взять на себя ответственность. А она держится, гордо держит голову и, если верить Анжелике, никогда не жалуется. Тянет сына одна, как Толя выяснил, даже алиментов не получает. Он даже попытался припомнить того дылду-одноклассника, что таскался за ней какое-то время, когда Сашка училась в последних классах. Высокий, худой парень в очках. Он даже издалека производил впечатление ботаника, и, если честно, Сашке подходил. Не внешне, а… по внутреннему спокойствию и уровню интеллекта. Что? Толя всегда искренне считал Саньку умной. Только она почему-то обижалась, когда он говорил:

— Ты же умная девочка, малыш.

Это воспоминание смешило. Точнее, умиляло. Как и многое другое, что он связывал с Сашей. Помнил её совсем девочкой, маленьким хвостиком, что всегда тянулся за Ликой. Увидев её впервые в компании однокурсников, Толя не на шутку удивился, как и многие другие, но Анжелика, как помнится, лишь рукой махнула и сказала:

— Это Саня.

И всё, Саня стала неотъемлемой частью их жизни. Поначалу смущалась, молчала, сидела в углу, держась в тени, но постепенно освоилась. Но громче от этого её голос звучать не стал, и активности в ней не прибавилось. Она только улыбаться стала открыто и дружелюбно. Такой улыбки Толя больше ни у кого не видел. Даже у Лики, с её красотой. Красота была, а вот теплоты и искренности его любимой девушке частенько не хватало. А в Саше это было, и общаться с ней было приятно, и даже заниматься с ней математикой было приятно. Она ненавидела всё, что было связано с цифрами, вздыхала и мучилась, но слушала его и даже домашнее задание послушно выполняла, а если он начинал подтрунивать, била его тетрадкой по дурной голове. И они вместе смеялись.

Как давно это было. Кажется, что в другой жизни и точно не с ним. И даже поделиться этим было не с кем. Каждый раз, как он заговаривал о Саше с Ликой, у той на лице появлялось выражение явного недоумения. Она о сестре говорила, как о своём приложении, которое серьёзного обсуждения и не требовало. И вопросы окружающих, относящиеся к Саше и её жизни, приводили Анжелику в растерянность. «Что, зачем, а что у Саши? Всё нормально. У неё всегда всё нормально». Лика считала, что если в жизни сестры что-то и не сложилось, то это её личная ошибка и неудача.

Но Саша и, правда, не выглядела брошенной или несчастной. Толя видел, как она смотрела на сына, просто глаз с него не сводила. А мальчишка был прикольный. На самом деле высокий, видимо, в папу долговязого, но не худой, крепкий такой, наверное, ест много. Смышленый и смешной. И явно не тихий, как мама в юности была. Толя искренне посмеялся над его возмущением после неудачной стрижки. Любопытство в ребёнке ключом било, он Ефимова разглядывал, даже руку ему тянул, здороваться по-мужски, но Саня без конца его одёргивала, а затем поторопилась увести. И опять же Толя себя в этом виноватым чувствовал. Сашка в его присутствии томилась, это было заметно и понятно, именно ему, и общаться желанием не горела. Она всё помнила.

Ну, конечно, помнила. Нужно быть дураком, чтобы поверить в то, что женщина забудет свой первый раз и… первую сволочь, что посмела её бросить. После первой же ночи.

Повиниться перед ней, что ли? Вот вернётся и…

Что? Придёт к ней и прощения попросит? С какой целью, интересно? Самому себе-то врать про то, что это дружественный жест и ничего более, как-то глупо. Дружбой и не пахло. Толя помнил, как он разглядывал её за столом, украдкой, но с огромным любопытством и просыпающимся удивлением. Повзрослевший малыш. Превратившаяся в настоящую женщину, красивую женщину, непохожую на свою сестру, непохожая на большинство женщин, прошедших по его жизни, не блондинка и не длинноногая, как цапля, совершенно другая, но приковывающая его взгляд. Почему-то. Как видел её, на языке так и крутилось слово: статуэточка. Аккуратная, аппетитная, и опять же руки к ней так и тянулись. Прижать к себе, ощупать, ткнуться носом в тёмную макушку и вдохнуть её запах. Непонятно откуда, но Толе казалось, что он его помнит. Её запах, без всяких духов, которыми она не пользовалась, по крайней мере, десять лет назад. Его обжигало это воспоминание, но он тут же себя одёргивал: не мог он этого помнить, просто наваждение, видимо, вызванное чувством вины.

Не хватало ещё запутаться в двух сёстрах, ей-богу.

Ефимов руку поднял и потёр лицо, на минуту сняв тёмные очки. Зажмурился. А Анжелика вдруг снова его потеребила и задала свой любимый вопрос:

— Толя, о чём ты думаешь?

Он не удержался, усмехнулся. И ответил:

— О тебе, солнце.

Соврал? Чёрт знает. Он даже в собственных мыслях запутался, не только в чувствах.

 

7

Митька сидел за кухонным столом, подперев рукой подбородок, и страдал. Причём страдал напоказ, чем выводил Сашу из себя. Она старалась делать вид, что не замечает, все хмурые взгляды сына игнорирует, а занята тем, что готовит солянку. А когда зазвонил телефон, сын и вовсе издал гневный вопль, когда понял, что мать нашла на что отвлечься от его домашнего задания по английскому языку. До этого момента ещё был шанс уговорить её написать за него упражнение, но теперь Саша лишь язык сыну показала, а пальцем ткнула в тетрадь. И проговорила негромко:

— Сам, Митя.

— Ненавижу английский, — буркнул он, устремил мрачный взгляд в учебник.

— Привет, чем занимаешься? — спросила Сашу Каравайцева. Та прижала телефонную трубку плечом к уху, повернулась к плите, правда, не забыла кинуть на сына строгий взгляд. И тот, под этим самым взглядом, наконец, взял ручку и придвинул к себе тетрадь.

А Саша призналась подруге:

— С Митькой воюю.

Алёна понимающе хмыкнула.

— Уроки учите?

— Ну да. Ты на сегодня уже отвоевала?

— Надо заставить Вику почитать. А сестра звонила, так та с дочерью биологию учит. Вот скажи, ты раньше учила биологию?

— Да.

— Правда?

— Да.

— Сдуреть. И что ты помнишь из неё? Кроме того, чем мальчики от девочек отличаются.

Саша засмеялась.

— Кое-что помню, — заверила она. — Про инфузорию-туфельку, например.

— Нашла важное знание.

— Алён, ты чего звонишь?

— Поболтать. Вечер, пора и маме отдохнуть.

— Посплетничать.

— А хотя бы. Давай чайку попьём.

Саша невольно разулыбалась. Они с Каравайцевой частенько так поступали. Встречаться каждый вечер, даже для чаепития, не получалось, а по телефону поговорить, за чашкой чая, любили. Порой дразнили друг друга тем, что у них сегодня вкусного к чаю было. Вот именно сегодня у Саши кроме карамелек «Раковые шейки» не было ничего. Но это всё же лучше, чем ничего.

Саша закрыла сковороду крышкой, присела за стол, взглянула на вздыхающего сына, который то чесал в стриженом затылке ручкой, то носом шмыгал в расстройстве. Потом тетрадку к ней придвинул.

— Вот, я вписал эти дурацкие буквы.

Саша опасно прищурилась после его выпада, погрозила кулаком, но в тетрадку заглянула. А Алёну попросила:

— Подожди минуту. — Пробежала глазами выполненное упражнение, и мысленно возблагодарила Бога, правда, сыну своего облегчения показывать было нельзя, поэтому лишь милостиво кивнула. — Всё хорошо, ты молодец. Можешь же, когда хочешь. Теперь иди в комнату и всё аккуратно перепиши в рабочую тетрадь. Я потом проверю.

Митька из-за стола поднялся, сгрёб в кучу тетрадь, учебник и парочку ручек, и не забыл глаза закатить.

— Напиши, перепиши. Когда каникулы?

Саша всё же протянула руку, за ухо его потрепала, улыбнулась и успокоила:

— Скоро. Иди. — Митька с кухни вышел, и Саша тут же расслабленно откинулась на спинку стула. Выдохнула в трубку. — Кажется, на сегодня всё.

— Поздравляю.

Саша развернула карамельку и сунула её в рот.

— А у меня пряники, — порадовала её Каравайцева.

— Везёт тебе.

— Какая-то ты сегодня депрессивная.

— Почему?

— По голосу слышу. — Алёна отхлебнула горячего чая, выдержала секундную паузу, после чего спросила: — Что, Лика звонила?

При упоминании имени сестры, в душе отозвалось глухое раздражение. Саша даже карамельку раскусила, едва не задохнувшись. И тут же воспротивилась:

— Нет, не звонила. Тётя звонила.

— А-а. А я думала, Лика с Ефимовым отоспались за двое суток-то, и она сподобится.

— Алён, ну вот подумай, я должна обрадоваться её звонку? Ты же знаешь Лику. Она начнёт фонтанировать восторгом, сыпать подробностями, а мне как-то не хочется всё это выслушивать. Во мне, знаешь ли, зависти нет. Куда бы он её не возил, хоть в райские кущи.

— Правда, не завидно? — Алёна вздохнула. — А я бы вот съездила… на Мальдивы. К тому же, за чей-то счёт.

— За чей счёт, Каравайцева? У тебя муж есть.

— Ну, вот хотя бы за его счёт! А от него не дождёшься.

— Ещё бы, — не удержалась Саша от язвительности. — Он не такой дурак, как Ефимов.

— Но Лика, наверняка, в восторге. Вот посмотри, что творится, Богатырёва, к чему приводит первая любовь. Одни уроки с детьми вечерами делают и пряники едят, а другим что-то доказывают всю жизнь. Любят, доказывают, на Мальдивы возят… Хочешь честно? Я даже не знаю, где они находятся.

Саша рассмеялась.

— Я тоже лишь приблизительно. Кажется, рядом с Индонезией.

— И от этого мне стало ещё печальнее. Но то, что Лика не позвонила, это, конечно, свинство с её стороны.

— Мне всё равно, — соврала Саша. И потянулась за ещё одной карамелькой. Конечно, нужно было стукнуть себя по рукам, лопать конфеты из-за несовершенства жизни не стоит, но без них как-то совсем грустно.

Если честно, Саша все прошедшие дни злилась. И даже не понимала до конца, что её злит больше: собственная обида, которой она, в принципе, ощущать не должна; глупость Ефимова, по-мужски прямолинейная; или бесконечные рассуждения сестры о том, как всё удачно складывается. Хотя, на Лику Саша злилась меньше всего. Слишком хорошо её знала, поэтому ничего другого от сестры и не ждала. Анжелика как раз была честна в своих желаниях и планах на будущее, а уж Сашины обиды, ожидания и разочарования в этом случае, как говорится, её личное дело. Но думать о том, как они с Толей провели отпуск, нежились на солнце, вдвоём, влюблённые… Этот список Саша могла продолжать и продолжать, и каждый раз, как задумывалась, принималась морщиться, чувствуя себя обманутой и страдающей. Весьма неприятные ощущения.

А Лика даже не позвонила по возвращении. Не сочла нужным. Конечно, слушать, как она хвастается, охота небольшая, но всё же… это казалось неправильным и даже пренебрежительным.

А Каравайцева ещё и спросила:

— Как думаешь, он на ней женится?

Это многозначительное «он», и у Саши на душе стало невыносимо тяжело. Но всего на секунду-другую, после чего она сумела взять себя в руки и даже вдох сделать.

— Понятия не имею.

— Толя об этом, кажется, мечтал.

Вот тут Саша не сдержалась и фыркнула.

— Ты так думаешь? Я почему-то не уверена.

— То есть?

— Спать он с ней всегда мечтал. А вот жениться…

— Ну, Сань, возраст уже. Не мальчик уже скакать-то.

— Ага, — отозвалась Саша без всякого энтузиазма.

И всё, настроение окончательно испортилось. Но и не думать, отвлечься никак не получалось. После разговора с Алёной, простившись с ней, изо всех сил делая вид, что абсолютно спокойна, и разговор о возможной свадьбе и дальнейшей счастливой жизни сестры и Анатолия Ефимова, её ничуть не взволновал и не расстроил, всё-таки задумалась: а не позвонить ли Лике самой? Изобразить любопытство, всё же не через одного знакомые на Мальдивы летают, а на самом деле, если повезёт, узнает что-нибудь стоящее. Как дела обстоят, что с общими планами на жизнь…

Но звонить, конечно же, не стала. Побоялась не справиться с разочарованием. Ведь сейчас она мучается от неизвестности, а, возможно, придётся принять как факт что-то, что её совсем не порадует. А придётся примириться, справиться, как-то дальше жить с их решением… И испугавшись этого, желание выяснять что-либо в себе поборола. Зато следующим утром навестила тётку. Поклялась себе, что вопросов задавать не станет, но в душе ждала откровений и новостей.

— Лика была? — спросила Саша, как только решила, что момент подходящий. Быстренько разобрала сумку с продуктами, под протестующий говор тётки, которая каждый раз принималась Сашу убеждать, что уж до магазина она в состоянии дойти сама. Саша и не спорила: в состоянии, слава Богу, но и ей не трудно по пути купить кое-что из продуктов.

После её вопроса тётя Валя тяжело опустилась на стул и рукой махнула. Довольной не выглядела. Но кивнула.

— Была.

От её тона Саша ещё больше насторожилась, захлопнула дверцу холодильника, и на тётку взглянула со всем проснувшимся вниманием.

— Что не так?

— Загорела, в платье новом. Знаешь, в таком, блестючем.

Саша головой качнула, поторапливая её.

— Что не так?

Тётка смотрела в сторону и хмурилась. Вздохнула разок. Время тянула и нагнетала. Саша терпеть не могла, когда она так поступала. Это означало, что ещё ничего не произошло, но всё уже плохо.

— Не верю я, что у неё с Толей выйдет что-то путное.

— Они поругались?

— Да откуда же мне знать? Лика о таком не рассказывает. Она никогда не жалуется, ты же знаешь.

Знала Саша как раз обратное, но не спорить же с матерью, которая видит в своём ребёнке только лучшее и беспокоится? Поэтому Саша кивнула, надеясь, что тётя Валя продолжит делиться с ней своими сомнениями, а заодно и информацией. Или хотя бы сомнениями, а уж Саша сама постарается сделать выводы. Но всё же пришлось немного подтолкнуть к продолжению.

— И что ты заметила?

— Не подходят они друг другу. Саша, правда. — Она даже руку к сердцу приложила. — Я бы рада была, если бы Лика замуж за такого, как Толя, вышла. Он видный, при деньгах, понятно, что не дурак. Вот только с Ликой они не уживутся.

Опять слова, слова… Саша присела за стол, напротив тётки и вот тут уже сама вздохнула, не удержалась.

— Если захотят, уживутся.

— Да… и увезёт он её.

— Тётя, так не на Камчатку же, в Москву!

— Всё равно. Саша, они без конца пререкаются. Я сама слышала. Он ей слово, она ему в ответ, и наоборот. И совсем не по-доброму, серьёзно тебе говорю. — Тётка вдруг посетовала: — Не любит он её. Вот Петечка любил, а этот не любит.

От этих слов Сашу будто обожгло. Растерялась, мысли в голове заметались, совершенно не знала, что говорить и как реагировать. Едва удержалась от желания вскочить. Душа будто метнулась куда-то, ощущения показались необычными. И от этой душевной сумятицы, брякнула:

— Петечка её бросил.

Тётя Валя взглянула с откровенным укором.

— Давай не будем это обсуждать. Для меня это трагедия. Они ведь сколько лет прожили, душа в душу…

«Пока Петя не прозрел», мысленно закончила Саша, и сама же себя злой назвала.

А тётя продолжила, со всей уверенностью:

— Но Петя её очень любил. Помнишь их свадьбу? Как Игорь мой радовался, думал, что дочку в надёжные руки отдаёт. А Петя и носил её на руках.

— А Ефимов не носит? — невинно переспросила Саша.

— А когда-то носил? — Тётя даже голос повысила в возмущении. — Я ведь всё помню, Саня! Как они встречаться начали, как Лика влюблена была в него. А я ей ещё тогда сказала — не твой вариант.

Вот об этом Саша слышала впервые и сочла возможным выказать своё удивление.

— Ты ей это сказала?

— Конечно. Саша, он же совершенно её не ценил. Всегда настырный был, увлечённый, я как знала, что на месте не усидит. Он и не усидел, на сколько лет пропал? Это вы думаете, что я ничего не помню, — вновь повторила она, на этот раз в явном возмущении. — А Лика только вздыхала по нему, долго вздыхала. А кто прав оказался? Мама права. Стала бы Лика мыкаться с ним по углам столько лет?

— Но сейчас-то Ефимов на коне, — заметила Саша, правда, к этому моменту уже потеряв желание эту тему обсуждать. Но тётка, кажется, разошлась.

— Он на коне! И прибежал, поражать воображение! А на что он, собственно, ради Лики готов?

— А на что он должен быть готов? — не сдержалась Саша. — По-моему, она получит всё, что хочет! Сама же говоришь, что к ней прибежал.

— Брось. — И снова рукой махнула, заявила категорично: — Не пара они, не пара. И Лика счастливой не выглядит.

На это у Саши тоже был ответ. Анжелика счастливой никогда не выглядела, никогда и ни с кем, это был её способ показать мужчине, что он немного, но не дотягивает, чтоб старался, но, судя по всему, Ефимов на эту уловку поддаваться не спешил. Правильно, у него характер и самомнение, а тут опять что-то доказывай.

Саша поневоле задумалась, замолчала, но, в конце концов, решила, разозлившись:

— Пусть сами разбираются. У меня своих проблем хватает.

Из-за стола поднялась, а тётка с явным подозрением спросила:

— А у тебя какие проблемы?

Очень хотелось рассказать, поделиться, хоть с кем-нибудь. Она никогда не говорила о Ефимове. Сначала, чтобы не смеялись над её чувствами, затем, чтобы не догадались о её тайне и не решали — права она или нет. И вроде бы почти десять лет прошло, можно было бы признаться, и своим признанием никого не шокировать… но Толя вернулся. И теперь её тайна снова обрела смысл и важность. Снова натужные улыбки и притворное безразличие. Ни конца, ни края её мучениям.

И поэтому она сказала:

— Ничего, это я к слову. Пойду, на работу пора.

— Саня. — Тётя Валя вышла вслед за ней в прихожую, наблюдала, как Саша одевается. — Ты бы поговорила с Ликой.

— Я?! — Она искренне ужаснулась. Затем головой покачала. — Ни за что.

— Почему? Может, тебя она послушает. Ты серьёзная, рассудительная. Кто, если не ты?

Саша застегнула крупные пуговицы на плаще, потом к тётке повернулась. Постаралась говорить спокойно и серьёзно.

— Подумай сама, как я буду с ней говорить? Лика мне в лицо рассмеётся. С моим ли опытом ей советы давать?

Тётка руку в бок упёрла, взглянула пристально.

— Ты не права. Лика сама говорила, что ты смелая.

— Да, от своей дурости. Это она мне говорила, помню.

Тётя Валя недовольно поджала губы, но промолчала, а Саша поторопилась приподняться на цыпочках и поцеловать её в щёку на прощание. Правда, попросила:

— Не переживай. Лика взрослая, и знает, чего хочет. И без боя никому не сдастся, особенно Ефимову.

Но себя Саша тоже пожалела, правда, мысленно. Она с самого начала знала, что проблемы между Толей и Анжеликой её стороной не обойдут. А тётя ещё хочет, чтобы она их решала! Это уже какое-то извращение, честное слово.

За что Толя себя уже не первый день ругал, так это за то, что возвращаясь из отпуска, предложил Лике задержаться с ним в Москве на пару дней. Этого требовали дела, необходимо было встретиться с партнёрами по бизнесу, кое-что обсудить с глазу на глаз, найти общее решение возникших, хотя и не глобальных, но проблем, да и строительством новых салонов за несколько сотен километров от столицы, заботы и планы себя не исчерпывали. Он принял решение оставить Москву на несколько месяцев в угоду интересам бизнеса, но здесь была его жизнь, уже много лет. Дом, друзья, проблемы и планы — всё, в итоге, упиралось в Москву. И что скрывать, его сюда тянуло, он скучал, и по дому, и по ритму жизни, к которому успел не только привыкнуть, но и сродниться с ним. Да даже по своему кабинету и то скучал. И никаких лишних трудностей и неприятностей оттого, что приглашает заглянуть в свою реальную жизнь Лику, не ожидал.

Она согласилась поехать с ним, легко и непринуждённо, Толя ещё смехом сказал ей, что в Мале магазины, что она не посещала, закончились, зато в Москве их навалом, будет, чем себя занять, пока он работать будет. Но чего не ожидал точно, так это того, что Лика забьёт на покупки и кинется очертя голову устраивать и улучшать, по её разумению, его жизнь. Началось всё с осмотра его квартиры, ругани с домработницей, с которой ему было как-то недосуг разговаривать, убирает и убирает, готовит иногда, и Ефимов был всем доволен, а тут выяснилось, что у женщины не та квалификация. Для уборки квартиры. Но это ещё ничего, Толя даже вытерпел получасовой разговор по поводу штор. Беседа вышла бестолковая, смахивала на монолог, во время которого Лика морщила нос, хмурилась и перешла на назидательный тон. Ефимов, если честно, далеко не сразу понял, о чём речь, он и сами шторы-то замечал только тогда, когда ему приходило в голову их задёрнуть. А вот Анжелику они не на шутку озаботили. Шторы, мебель и ковры. Постельное бельё в его шкафу… Она расхаживала по его трёхкомнатной квартире, приглядывалась ко всему, пальцем водила, проверяя на наличие пыли, в углы заглядывала, и всем этим безумно Толю раздражала. Своим серьёзным видом и нежеланием оставить несчастную домработницу в покое.

Но и это всё можно было пережить, отмахнуться, не вникать, в конце концов, всё это происходило в его квартире, за закрытыми дверями. Если бы не один вечер, что они провели в ресторане, в компании его друзей, часть из которых являлись и партнёрами по бизнесу, Толя смог бы нацепить на лицо улыбку, поцеловать Анжелику в лоб, и мысленно бы рукой махнул на её причуды. Поднял бы руку и опустил, как говорится. Женщин, вообще, зачастую волнуют и выводят из себя странные вещи, те же шторы или занавеска в душе. Но тот вечер разрушил их отношения.

Нет, Лика не вела себя вульгарно и недовольства всем и вся не демонстрировала, что порой с ней случалось. Анжелика весь вечер была мила и улыбчива. По-особенному ослепительна, и, по крайней мере, мужчин за столом очаровала за считанные минуты. И в какой-то мере, Толиному самолюбию польстили ошалевшие от сего прекрасного видения лица приятелей. Он даже сам в тот момент к Лике присмотрелся и пришёл к выводу, что сегодня он, для всех вокруг, счастливчик. Но то, что началось позже, заставило его этот вывод пересмотреть. Лика принялась играть на публику, увлечённо и самозабвенно. Бесконечно радовалась, брала Толю за руку, улыбалась смущённо, а между этим рассказывала. Сначала про их отпуск, легко и с юмором, окончательно заверив всех, что это были десять дней в раю, во всех смыслах, но после просьбы поведать присутствующим историю их знакомства, из неё посыпались такие подробности, что Ефимов сам заслушался, в какой-то момент забыв о том, что он один из главных персонажей её истории. А люди, меж тем, слушали, открыв рот. Об их юношеской любви, ошибках и подвигах, что он ради Лики совершал. Правда, весьма ловко обошла тему расставания, забыв рассказать о собственном замужестве, и лишь с горечью заметила, что все в молодости совершают глупости, и по глупости же расстаются. Вот и у них так случилось. Но, слава Богу, что жизнь даёт второй шанс, не всем, но им вот повезло. Ефимов уже и локтем её незаметно толкал, в надежде, что Лика перестанет сочинять сказки, да ещё так красочно, и вина ей подливал, медленно закипая под весёлыми взглядами друзей. Правильно, до этого они не видели до смерти влюблённого Ефимова, который засыпал женщину цветами, стоял на коленях и беспрестанно в чём-то клялся и что-то обещал, ту же любовь до гроба. И выходило у Лики так складно, что с его стороны было бы весьма уместным достать из кармана коробочку с обручальным кольцом и сделать ей предложение. Именно так и выходило.

— Солнце моё, что ты несёшь? — шикнул он на неё, как только возможность представилась. И в лицо Лике уставился с возмущением.

— А что такое?

Кстати сказать, что к тому моменту Анжелика с их невозможной любви перепрыгнула на другую тему, на его дела и заботы, то бишь на бизнес. Но Ефимов сам виноват был, пытаясь заткнуть любимую, попытался перевести разговор на другую тему, заговорить с друзьями, хотя бы и о делах, но Лика и тут не растерялась. Толя зубами заскрежетал. Особенно после её коронного: «мы тут с Толей думали, обсуждали», захотелось схватить её за плечи, встряхнуть хорошенько и спросить:

— Что ты несёшь?

Он и спросил, только с более миролюбивой интонацией и даже с подобием улыбки. Как только вышел с Анжеликой на танцплощадку, так и спросил. Нашёл единственный способ увести её от своих друзей и заставить замолчать. И следом намекнул:

— Ты можешь успокоиться? Ты сегодня чересчур словоохотлива.

Лика плечами пожала.

— Я люблю знакомиться с людьми. И у меня нет комплексов по этому поводу.

— Это я заметил, — с готовностью подтвердил Ефимов, а вот Анжелика, после явных оттенков язвительности в его голосе, переспросила:

— Ты чем-то недоволен? Я что-то не так сделала?

Толя смотрел ей в глаза, и почему-то знал, что и в этот момент Лика играет. Но всё равно решил ответить, несмотря на то, что это грозило неприятностями, а, возможно, и скандалом.

— Это был просто ужин. Совсем не обязательно было превращать его в спектакль о нашей невероятной любви.

Лика убрала руку от его груди. Ещё мгновение назад красивые пальчики игриво бегали по линии пуговиц на его рубашке, и вот Анжелика уже обиделась. Даже отвернулась от него. Оставалось только отступить на пару шагов, чтобы у всех на глазах оставить его одного посреди танцевальной площадки. Но этого Лика не сделала, отодвинулась ровно на столько, чтобы он ощутил, что не прав и обидел.

— Я старалась понравиться твоим друзьям.

— Серьёзно? А, по-моему, территорию столбила.

Она глянула на него так, что самому впору было отступить. Но промолчала, в тот момент. К столу возвращалась с видом оскорблённого достоинства, наклон головы поистине королевский, в глазах горечь, а на губах, для окружающих, улыбка вынужденная, отдающая вселенской печалью и скорбью. Ефимов лишь глаза закатил, и с трудом дождался окончания ужина. И всё это время задавался странным вопросом: почему он прощал все эти уловки бывшим любовницам, а в Лике они его настолько раздражают. Ведь ни для кого из его друзей, что сидят сейчас с ним за одним столом и всё это наблюдают, не секрет, что он предпочитает женщин определённого типажа и внешности, чего, спрашивается, ожидать? Но, кажется, всё дело именно в том, что Анжелика не была в его жизни одной из многих, она была особенной, всегда. И если её клонам он запросто прощал ошибки и недостатки, ведь они не являлись эталоном, а уж тем более идеалом, то с Ликой это сделать было по-особенному обидно. Девять лет он тешил себя надеждой и одновременно уверенностью, что она не такая. И его когда-то отвергла потому, что он сам недотягивал. Она оказалась мудрее, прозорливее, умнее, в конце концов. И последние недели стали для него откровением. Не получалось и не складывалось.

В тот вечер, после ресторана, они всерьёз разругались. Начали ещё в машине, по пути к дому Ефимова, и впервые в их отношениях секс бы не спас и градус напряжения бы не снизил. Потому что они не просто спорили и не из-за пустяков, оба в тот вечер сумели задеть друг друга за живое.

— Ты всерьёз думаешь, что я сплю и вижу, как женить тебя на себе? — Лика даже рассмеялась ему в лицо, правда, Толя не торопился ей верить. Лишь руками развёл, вспоминая её речи этим вечером.

— Нет, это я с восемнадцати лет тобой брежу! Не сплю, не ем!..

— А это не так? Толя, по-моему, у тебя проблемы с памятью!

— А у тебя с самомнением, красавица.

В общем, наговорили много лишнего, только удивляться приходилось, откуда за месяц совместной жизни столько претензий друг к другу взялось.

К утру остыли, стало стыдно, неудобно, Толя себя не на шутку виноватым почувствовал, и после недолгих сомнений, первым решил мириться. Лика фыркала возмущённо и обиженно, потом плакала, затем, смилостивившись, приняла цветы, и в духе вершившегося примирения, и попросила его так больше никогда не поступать и её не обижать. Толя пообещал. Причём, вполне искренне, но что-то в их отношениях всё равно незримо изменилось, видимо, слишком много лишнего прозвучало. Что-то, что меняет отношение к человеку, и смотреть на него начинаешь другими глазами. И можно было понадеяться, что они выпустили пар и всё позабудется, ведь это даже полезно — время от времени высказать то, что копится и не даёт покоя, но что-то Ефимову подсказывало, что с Ликой этот номер не пройдёт. Он посмел в ней усомниться, а такого она простить не то что не могла, не желала. И, в конце концов, Анжелика занялась тем, что принялась без конца указывать Толе на его ошибки и неудачи. А ещё напоминать о том, что когда-то сделала правильный выбор, потому что Ефимов всегда — всегда! — был неблагодарным эгоистом.

Выслушав это в очередной раз, Толя уже достаточно спокойно кивнул.

— Точно. Петечка таким не был.

Лика опасно прищурилась.

— Оставь его в покое. Он на самом деле неблагодарным не был, он всегда меня слушал.

— Серьёзно? А свалить от тебя, ты ему сама посоветовала?

Анжелика на секунду замерла, оторопев от подобного заявления, а скорее всего, восприняла это как очередную грубость и оскорбление, а затем схватила подушку с дивана и швырнула её в Ефимова, от всей души. Правда, тот успел уклониться.

— Ты ничего не знаешь!

— Даже не сомневаюсь в этом.

— Он никогда бы от меня не ушёл, если бы не эта крокодилица, что ему попалась!

— Хорошо, Лика! — крикнул он. — Как скажешь. Только давай успокоимся. У меня голова квадратная, я с шести утра на ногах, и ты ещё…

Толя прошёл мимо неё на кухню, рывком открыл холодильник, глянул на пустые полки, и свой одинокий бутерброд с варёной колбасой, оставшийся с завтрака, и в этот момент ему очень захотелось что-нибудь сломать. Например, тот же холодильник. Пнуть от души или дверцу к чертям оторвать. Особенно, когда понял, что Лика за его плечом стоит.

— Сейчас самое время сказать, что я морю тебя голодом.

— На данный момент, ты мне мозг выносишь, Лика. — Лоб потёр, собрался с силами, повернулся к ней и вполне миролюбиво попросил: — Поедем в ресторан.

Она руки на груди сложила, взглянула на него с вызовом.

— Я не хочу.

— А чего ты хочешь?

— Чтобы ты извинился для начала.

Толя усмехнулся.

— За то, что я неблагодарная свинья?

Лика помолчала, сверлила его взглядом достаточно долго. Затем тише проговорила:

— За то, что меня не любишь.

От такого заявления Ефимов растерялся. От её тона, пристального взгляда. И умом понимал, что если сейчас притянет её к себе, поцелует и заверит, что любит, они на какое-то время заживут счастливо и спокойно. А он не мог. Хотя, вроде бы, чего проще?

Головой качнул, отвернулся. Размышлял. Затем сказал:

— Ты в ресторан едешь?

— Нет, — сказала она тихо, а после выкрикнула ему в лицо: — Нет!

— Твоё дело. А я еду обедать.

— Ты только об этом и думаешь, — выкрикнула она ему в спину. — Пожрать и потрахаться!

Ефимов кивнул, не собираясь с ней спорить. Руки в рукава ветровки сунул и кивнул ещё раз. Сам себе напоминал китайского болванчика, но это всё же лучше, чем орать в ответ.

— Так точно. Вот такой приземлённый тип. Не устраивает?

— Иди к чёрту!

— Пошёл, — согласился он и вышел, наконец, за дверь. Та, правда, за ним снова открылась и захлопнулась уже с силой и грохотом, но Толя не обернулся. Внутри клокотала злость, и важно было её задавить. На улицу вышел, достал из кармана сигареты и пару минут стоял на крыльце, курил. В себя приходил. Правда, после и на себя разозлился. Вот разве бросишь курить, когда постоянно на взводе? Выбросил недокуренную сигарету и направился к машине.

Конечно же, поехал в свой любимый ресторан. Но в этот раз его уда не кухня манила. А бутик нижнего белья, что находился неподалёку. А если быть совсем честным, то девушка, что по непостижимым для Ефимова обстоятельствам, работала там продавщицей.

Саня.

Он вошёл в магазин, заметил её за стойкой, и, недолго мудрствуя, подошёл и ткнулся лбом в псевдо-гранитную столешницу.

— Пообедай со мной. Челом бью.

Саша замерла перед ним, удивлённая столь стремительным появлением, глядя на его русую курчавую макушку, затем окинула быстрым, смущённым взглядом зал. У дальнего стеллажа её напарница помогала выбрать женщине среднего возраста корсет, а когда Ефимов влетел, как ураган, обе отвлеклись и теперь смотрели на них. С любопытством и неудовольствием одновременно. Что и неудивительно: кому понравиться выбирать нижнее бельё, к тому же корректирующее, при незнакомом мужчине? Но Саша пыталась и со своими чувствами справиться, побыстрее смирить вспыхнувшее волнение от Толиного прихода, такого внезапного появления. Шикнула на него и попыталась поднять ему голову, потому что выглядел Ефимов, попросту глупо.

— Толя… — Этот упрямец снова тюкнулся лбом, со звуком, который отозвался в Сашиной душе странным удовольствием. Но за ними наблюдали, и наслаждаться было некогда. — Толя, перестань, — снова цыкнула она. В конце концов, по плечу его стукнула. — Здесь же покупатели!

Он вздохнул, выпрямился и посмотрел на неё. Не виделись две недели, и Саше это казалось немыслимо долгим сроком, будто до этого не было десятилетней разлуки.

— Сань, пообедай со мной, — попросил он, и прозвучало это вполне умоляюще. Да ещё и добавил: — Пожалуйста.

Саша молчала, раздумывала, не скрывая сомнений, после чего на часы взглянула, затем на другого продавца. Спрятала под стойку стопку рекламных проспектов, что пересчитывала до Толиного появления. В итоге кивнула, соглашаясь.

— Хорошо. Только выйди отсюда, ты покупательниц смущаешь. Я выйду минут через пять.

Ефимов просиял улыбкой, кивнул и без лишних разговоров направился к выходу. К дверям не летел, взгляд забегал по развешенному товару, и в какой-то момент Толя остановился и ткнул пальцем в чёрный кружевной корсаж и громко восхитился:

— О, вот это прямо вещь!

— Уйди! — прикрикнула на него Саша, а когда Ефимов из магазина вышел, виновато улыбнулась покупательнице. — Извините. Он невоспитанный.

Не зная, чем занять дрожащие руки, схватилась за первое попавшееся дело, а смотрела то на покупательницу, которой всё не нравилось, то на Ефимова за стеклом витрины. Он стоял, облокотившись на перила, и смотрел вниз с высоты третьего этажа. Выглядел спокойным, никуда неспешащим, а Саша гадала, для чего он пришёл. То есть, не гадала, у неё от волнения мысли путались, и, судя по всему, это становилось для неё привычным состоянием. Покупательница, наконец, определилась с выбором, прошла к кассе, и Саше пришлось ей улыбаться, произносить заученные фразы и главное, сохранять невозмутимое выражение на лице. А как только женщина магазин покинула, выдохнула, и посмотрела на свою напарницу.

— Не против, если я отлучусь ненадолго?

Девушка по имени Таня понимающе усмехнулась.

— Обедать вот с этим шикарным мужчиной? Иди, конечно.

Саша глянула на неё с намёком.

— Он шикарный? У тебя плохой вкус. Этот — врун и эгоист.

— Да? То есть, не в твоём вкусе? Тогда познакомь. — Над ней откровенно посмеивались, и Саша показала девушке язык.

Толя повернулся к ней, когда Саша из магазина вышла. Улыбнулся, а она решила радости в нём поубавить и сходу обвинила:

— Ты невоспитанный тип. Как можно было ворваться в магазин и отпускать всякие пошлые комментарии? Хочешь, чтобы у меня были неприятности?

Он улыбаться перестал.

— Сань, какие неприятности?

— У нас есть жалобная книга.

— Ё-моё, малыш.

Саша говорить ничего не стала, только глаза закатила и прошла мимо него. Ефимов догнал её уже через пару шагов.

— Ладно, я хам. Неандерталец, мне говорят об этом сегодня не в первый раз.

— Знаешь, если честно, по твоим манерам не слишком похоже, что ты приехал из Москвы.

— Ты понятия не имеешь о Москве.

Спорить она не стала. После секундного обдумывания, кивнула.

— Может быть. — Оглянулась. — Куда мы идём?

Он удивился.

— В ресторан. Или думала, я тебя в кафе-мороженое позвал? В «Баскин Роббинс»?

Толя распахнул перед ней дверь в «Харпер».

— Думаю, ты меня в ресторан позвал по одной причине — сам голодный.

Толя хохотнул.

— Мне уже стыдно.

— Ни за что не поверю, — пробормотала Саша. Сама не понимала, откуда у неё берутся слова, а, главное, лёгкий тон, но Ефимов даже смеялся. Они присели за столик, кстати, в это время дня свободных столов было предостаточно, поэтому они выбрали тот, что у окна во всю стену. Саша сразу отвернулась, посмотрела на улицу, а всё потому, что они с Толей, наконец, оказались лицом к лицу, и даже притворное спокойствие её тут же покинуло.

— Меню. — К ним подоспела официантка, улыбнулась, протянула папки с меню. Ефимов тут же его открыл.

— Есть хочу, — признался он. — С утра раннего в бегах. Никакой жизни.

Саша пробежала глазами список блюд, перевернула страницу, но скорее из любопытства. В «Харпере» она не обедала никогда, да и не ужинала, не по её доходам были ежедневные походы в ресторан. Но то, что говорил Толя, было поинтереснее меню.

— Что, Лика не кормит?

На его лицо набежала тень. И скрыть её, при всём желании, он бы не смог. И Саша за этим наблюдала.

— Издевайся, издевайся, — пробормотал он.

Саша всё-таки рассмеялась. А Толя многозначительным шёпотом, намеренно нагнетая, проговорил:

— Саня, она, вообще, не ест. У меня это в голове не укладывается.

— Она никогда не ела. Это сейчас ещё йогурты и хлебцы появились, а то тётя днями и ночами слёзы лила. Готовит, готовит, а любимая дочка на вечной кефирной диете.

— Куда там уже диетировать, — пробубнил Ефимов и махнул рукой, подзывая официантку. Саша украдкой наблюдала за ним. А когда себе заказала только салат, удостоилась выразительного взгляда. — И ты туда же?

— Не туда же, — заверила она. — Просто я уже обедала. Сейчас составляю тебе компанию.

— Ясно, одолжение.

— Можно и так сказать.

Толя прищурился, вглядываясь в её лицо. Слишком пристально смотрел и достаточно долго, Саша изо всех сил задирала нос, стараясь сделать вид, что её это совершенно не трогает. Но, в конце концов, не выдержала и спросила:

— Что смотришь?

— Да ладно тебе злиться. Я тебя впервые так близко вижу за девять лет.

— Ах, это… И как я?

Он улыбнулся, чересчур понимающе.

— Красивая.

Она спокойно кивнула.

— Спасибо.

— Я серьёзно. Совсем взрослая… совсем красивая. — Они встретились взглядами, Саша была на удивление серьёзна, и тогда Толя решил свести всё к шутке. Со смешком поинтересовался: — А я тебе как?

— Загорел.

Он сделал жест рукой, предлагая ей развить тему, не стесняться. И Саша продолжила:

— В остальном, остался прежним. Наглый и…

— Чертовски привлекательный? — подсказал ей Толя.

— Ну, если тебе очень хочется быть чертовски привлекательным.

— Малыш, ты на меня злишься.

— У меня есть для этого некоторые причины…

— Не спорю.

— Причины, о которых мне не хотелось бы говорить. Тем более, за едой.

— Боже, как всё серьёзно.

Саша изобразила улыбку, но отвлеклась на мужчину в строгом форменном костюме, что прошёл мимо их столика. Улыбнулась тому в ответ на его подмигивание, и Толя тоже на него отвлёкся, вслед посмотрел.

— Это кто?

Саша взгляд на него перевела, с оттенком язвительности проговорила:

— Менеджер твоего любимого ресторана, Олег Терентьев. Познакомить?

— А ты хорошо с ним знакома?

— Толя, ты издеваешься?

— Нет. — Он зачем ещё раз на менеджера оглянулся, окинул оценивающим взглядом.

Саша отвернулась от него, стала смотреть в свою тарелку с салатом, как только официантка поставила её перед ней. Ефимов тоже на еду переключился наконец, и Саша смогла дыхание перевести.

— Как Митька?

Он спросил, абсолютно будничным тоном, а Саша замерла, не сразу сумев справиться с голосом. Кашлянула чуть слышно, затем кивнула.

— Всё нормально.

— Прикольный пацан. Насчёт стрижки успокоился?

— У него быстро волосы растут. Ничего страшного.

— Ты очень смелая, малыш.

Саша не удержалась и поморщилась.

— Ты можешь меня так не называть?

— А что такое?

— Сам же сказал: я взрослая.

— Раз взрослая, давай выпьем?

— Толя, мне ещё работать.

— По бокалу вина. За встречу. — Он снова махнул официантке, а Саша отметила про себя, что у него это очень легко и привычно получается. Смотрела на него, смотрела, пока он этого не замечал, и вместе с томлением от его близкого присутствия, в душе появлялась тяжесть.

Им принесли вино, они подняли бокалы, Ефимов продолжал проникновенно улыбаться, щурился, как кот, а Саша вдруг спросила:

— Ты добился всего, чего хотел?

Улыбка на его губах несколько поблекла, Толя посерьёзнел, на стуле откинулся и вина отпил.

— Как тебе сказать, малыш. Наверное, да.

— Но особо счастливым ты от этого не выглядишь.

— Правда? — Она кивнула, а он в задумчивости хмыкнул. — Знаешь, если бы всё свалилось на меня, когда мне двадцать пять было, наверное, я был бы безгранично счастлив. А ничего не свалилось. Пришлось пахать, пришлось влезать в долги, отдавать долги… и так далее, и тому подобное. Очень мало интересного.

Саша кинула на него изучающий взгляд исподлобья.

— Ты, правда, торговал колбасой? — Вспомнила, как он говорил об этом на встрече выпускников, и почему-то тогда не поверила. Не вязался в её сознании образ Толи Ефимова с торгашом. Сейчас он выглядел сытым, избалованным, важным, а рассказывал про что-то, что Саша даже представить не могла.

— Торговал. И даже не крупными партиями.

Он улыбнулся ей, лихо и зазывно, и Саша глаза опустила. А он вдруг подался к ней, на стол облокотился, а Сашу заверил:

— Всё это в прошлом.

Саша по-прежнему смотрела в свою тарелку, ворошила вилкой салат. А услышав последние его слова, усмехнулась.

— Да, сейчас ты молодец.

— Ты так думаешь?

— Какая разница, что я думаю, Толя? Главное, что думает Лика. Её ты впечатлить сумел. Можешь собой гордиться.

— А ты злая стала, малыш.

— Наверное.

Толя подался назад.

— Ты несколько недель не хотела со мной разговаривать. Скажи, что это не так.

— Не буду говорить.

Он кивнул.

— Вот-вот.

— Что «вот-вот», Толя? — Саша вилку отложила, схватила бокал с вином и сделала большой глоток. Его прямой взгляд душу из неё вынимал и начал выводить из себя. — Ты на самом деле ожидал чего-то другого? Да и разве ты приехал что-то выяснять со мной? К кому приехал, с той и разговаривай.

Он улыбался, якобы виновато, в глаза ей не смотрел, и только жевал.

— Саня…

— Ты создаёшь мне проблемы, — разозлилась она, — опять.

— Я?

— Да, Толя. Ты же знаешь Лику, она меня в могилу сведёт сначала своими расспросами, а потом ещё и придумает, за что на меня обидеться. И ей бесполезно объяснять, что я с тобой салат ела. У неё не только улыбка шикарная, но и фантазия.

Ефимов кинул на неё быстрый, но пытливый взгляд.

— Ты с ней часто общаешься?

— Общаюсь, — коротко ответила Саша.

А Толя вдруг вздохнул.

— Не будет никаких проблем, я тебе обещаю.

— Не обещай…

— Я серьёзно, Сань. Лика вряд ли задумается где я и что я. — И доверительным шёпотом сообщил: — Она меня ненавидит.

Саша от неожиданности замерла, старалась осмыслить его слова. Но затем лишь усмехнулась.

— Вы поругались. И ты прибежал со мной этим поделиться. Может, мне ещё совет тебе дать?

Его взгляд вдруг стал колким.

— Не нужен мне совет. Мне не пятнадцать. Я тебе сам посоветую. — Вот это он сказал с особым выражением, Саше показалось, что не совсем приличным, и она даже вспыхнула, но Толя вряд ли это заметил, потому что неожиданно вспылил и успокаиваться и смирять раздражение не спешил. — Только не надо мне говорить, что я к тебе жаловаться приехал или плакаться. Захотел и приехал, и Лика тут совершенно не при чём. Мы уже не юнцы. И знаешь, я жил не только с ней, поэтому мне есть с чем сравнить, и в культурном шоке я не пребываю.

— Тогда что?

— Ничего. Я с тобой хотел поговорить. Целый месяц я хотел вот так с тобой посидеть за столом. А ты от меня бегала. Считаешь, это по-взрослому?

Саша изо всех сил старалась не казаться расстроенной и смущённой. А тут ещё Терентьев подошёл, осторожно поинтересовался:

— Саша, всё в порядке?

Ефимов глянул на него зверем, но заткнулся, предоставив Саше возможность объясняться с ним… знакомым, приятелем, другом или кем он ей там приходился.

Она аккуратно заправила волосы за уши, а Олегу кивнула.

— Да, в порядке. Прости, мы немного громко…

Менеджер на спутника её взглянул, даже без особого предостережения, просто изучающе, после чего коротко кивнул и от стола их отошёл. Толя же хмыкнул.

— Беспокоится.

Саша же головой качнула и попросила его:

— Замолчи.

— Сашка…

Расслышав в его голосе тёплые нотки, Саша тут же внутренне от его призывов отгородилась. Салфетку с колен сняла и положила на стол.

— Мне пора возвращаться.

— Что ты завтра делаешь?

Его самоуверенности оставалось только удивиться, но вместо этого Саша переспросила:

— А ты? — Если честно, надеялась, что от её насмешливого тона до него начнёт доходить вся абсурдность происходящего, но Ефимов лишь шире улыбнулся.

— Зависит от тебя.

— Тогда тебе не повезло. Я работаю, а вечером делаю с сыном уроки.

— А в выходной?

Она вдруг поддалась порыву, наклонилась к нему и сказала:

— Пошёл ты в задницу.

Он засмеялся, но отпустил её, даже не окликнул, когда Саша к выходу направилась. Допил вино, провожая её взглядом, а когда Саша скрылась с глаз, покосился на менеджера. Тот стоял у бара, пил минералку из высокого бокала и с официанткой болтал. И знать не знал, что к нему приглядываются с подозрением.

К Лике он приехал через пару часов. После ресторана немного покатался по городу, заехал на квартиру матери, минут пятнадцать провёл в квартире, если честно, испытывая тоску. И от того, что видел в квартире, и от того, что, кажется, всерьёз собирался уже сегодня здесь ночевать. С некоторых пор терпеть не мог неустроенность. А в квартире, в которой прошло детство и юность, даже о приличном ремонте речь не шла. Мама здесь не жила лет семь, а до этого было как-то не до ремонта. Ни в финансовом, ни в физическом смысле. Что делать с квартирой они так и не решили за прошедшие годы, сдавали, но то, что мама сюда когда-нибудь вернётся, было сомнительно. Но продать ей было жалко, говорила что-то вроде: жизнь — штука сложная, вдруг пригодится. Вот и пригодилась, по всей видимости. Но ремонт сделать не мешает, нанять бригаду, купить новую мебель и технику… Но как жить посреди ремонта?

Об этом и думал, пока к Лике ехал. Только у самого её дома опомнился, попытался быстро сочинить подходящую речь, придумать, что сказать и чем объяснить. Как успокоить при необходимости. Далеко не единожды ему приходилось с женщинами расставаться в своей жизни, но это же Лика. И, кстати, всегда она его бросала, ему никогда в голову не приходило с ней расстаться. Но, надо сказать, до этого он никогда с ней и не жил под одной крышей. Наверное, надо было раньше решиться, ещё на первом курсе. Возможно, многое в его жизни и виделось по-другому, и сложилось по-другому. Как оказалось, при всей любви и страсти, жить с Анжеликой оказалось слишком тяжело, по крайней мере, для него, Анатолия Ефимова. Как-то не сложилось, не срослось… Слишком большое чувство неудовольствия он испытывал, даже отпуск не помог. Они без конца ссорились в последние недели, что-то выясняли, и кроме как в постели, практически ни в какой плоскости не пересекались.

Сашка бы назвала его наглым, бессердечным сукиным сыном, не иначе.

— Лика! — Толя вошёл в квартиру, включил в прихожей свет и снова позвал: — Лика! Ты дома?

Уже готов был разуться, повернулся и вот тогда заметил чемодан у стены. Причём, чемодан был его. Толя стоял и таращился на него. Разуваться передумал, в затылке почесал.

— Охренеть, — проговорил негромко, и тут заметил Лику. Она вышла ему навстречу, привалилась плечом к стене и руки на груди сложила. Разглядывала его без всякого удовольствия, но главное, что без злости. Когда они расставались, несколько часов назад, помнится, Анжелика была всерьёз рассержена. А тут смотрит на него без ненависти и без печали.

Толя тоже рукой в стену упёрся, голову опустил и качнул ею, головушкой буйной.

— Стоило этого ждать десять лет, — сказал он, усмехнувшись.

— Сам виноват.

Он спорить не стал, кивнул.

— Наверное.

— Я не сельская дурочка, Толечка. Я не буду всё это терпеть.

Толя глянул на неё, с интересом.

— Что именно?

— Я не выношу, когда мной пользуются.

— Ты привыкла пользоваться сама? — проявил он сообразительность, за что был награждён едким взглядом.

— А хотя бы. Думаешь, мне стыдно должно быть?

— Ну что ты, солнышко. — Странно, но Толя чувствовал странное воодушевление, и даже Ликина такая явная попытка проверить его на вшивость, лишь веселила. То, что он ей надоел со своими заботами и требованиями, давно понял. Но то, что Лика решит выставить его за порог так скоро, не ожидал. Понимал, что она ждёт от него каких-то ответных действий, возможно заверений, которых не дождалась днём, но взволнованной или расстроенной их ссорой Анжелика не выглядела. И этим Ефимов и себя оправдывал, собственное облегчение от того, что удалось с такой лёгкостью ситуацию разрулить. Как все мужчины, он терпеть не мог выяснять, кто прав, а кто виноват в отношениях между полами.

Он руку протянул, коснулся её волос, правда, Лика отступила, а на него взглянула, как Снежная Королева. К полу приморозила. Ясно, он лишился привилегии дотрагиваться до неё.

Вздохнул.

— Просто странно, что всё так заканчивается.

— Ты идиот, Ефимов. И свин.

— О-о.

— Да, да. К тому же, хам.

— Когда я тебе хамил?

— Ещё не хватало, чтобы ты мне хамил! — Её голос взвился до предела всего за мгновение. Толя даже глаза вытаращил. А Анжелика со всем своим достоинством ткнула пальцем в его чемодан. — Уходи.

— Только не злись, — попросил её Толя. — Не злись. Такое бывает, Ликусь. Ну, не сошлись характерами.

— Какое мне дело до твоего характера? Я свою жизнь портить не собираюсь. А ты мне её портишь. Ты заставляешь меня оправдываться.

— Да за что?!

— Вот именно, что не за что! Найди себе дуру, которая будет тебе улыбаться бесконечно, варить тебе борщи и ублажать бесконечно. Это не моя история, прости.

Ефимов вздохнул. Хохотнул, повернулся к зеркалу, посмотрел на себя, потёр подбородок, и вот тогда вздохнул. Повторил за ней негромко:

— Не твоя история. Что ж, наверное, я в чем-то не прав, виноват… недолюбил, — это слово прозвучало насмешливо.

Лика фыркнула после его слов.

— А ты меня любил?

Он вдруг плечами пожал.

— Да чёрт его знает. — Чемодан поднял, на Лику посмотрел. Просто взять и выйти из её квартиры казалось паршивым поступком. И поэтому ещё разок повторил: — Прости, Ликусь.

А она возмутилась.

— Господи, Ефимов, ты даже никогда не называл меня так! Уходи уже!

Лика захлопнула дверь за ним, едва Толя порог переступил. Прямо за спиной и захлопнула. А он ещё постоял, с чемоданом в руке, переваривая произошедшее, в голове, если честно, никак не укладывалось. Пятнадцатилетняя история закончилась глупым «Ликуся», «Пошёл вон, свин» и «Никогда друг друга не любили». Правда, не любили?

Это нужно обдумать. Очень кстати у него в машине есть бутылка отличного бренди.

 

8

На обдумывание так много времени, как Толя изначально предполагал, не потребовалось. Ну, выпил, даже не так много, ну закусил, ну обдумал… в очередной раз поразился превратностям судьбы, вздохнул по поводу утерянной окончательно мечты, и уже более трезвым взглядом обозрел полупустую квартиру. Вот тебе и возвращение в бурную молодость. Сейчас уже казалось, что она была не такой уж и бурной. Скорее, как и у многих, сумбурной и шальной, в плане мечтаний. Ох, как он мечтал о Лике, а в итоге оказался свином и не удел.

Утром, проснувшись с тяжёлой головой, несколько порций виски всё-таки дали о себе знать, вновь столкнулся с очевидной проблемой, необходимо было себя чем-то кормить, а холодильник, конечно же, пуст. И на ресторан времени не было. Его ждали на объекте, и поэтому пришлось довольствоваться кофе и бургером из Макдональдса. Мама бы в обморок упала. Она была уверена, что во всех этих ресторанах фаст-фуда людей откровенно травят. Ефимов никогда не забудет, как однажды завлёк маму в подобное заведение, и её взгляд при виде чизбургера. Надо признаться, что завлёк намеренно, чтобы это увидеть. Дурацкая мысль, потому что мама теперь не уставала беспокоиться, что он питается всякой гадостью. Считала, что его холодильник забит полуфабрикатами. После расставания с женой, это, конечно, стало актуально, но питаться Ефимов предпочитал всё же в приличных ресторанах. В том же «Харпере». Кстати, менеджером российской сети был его хороший приятель, поэтому в ресторане неподалёку от Толиного дома, его знали, уважали и даже любили. По-хорошему так любили, по его желанию присылая ужины ему на дом.

Но сегодня он думал не о «Харпере» и даже не об обеде. И, надо признаться, что даже не о Лике. Что толку о ней думать? И если поутру у него всё же мелькнула идея ей позвонить и извиниться… за всё (что-то подсказывало, что по каждому поводу, извиняться было бы чрезвычайно долго, список у Анжелики, наверняка, нескончаемый), то вскоре его мысли опять занял другой человек. Он битый час стоял на краю котлована, слушал архитектора, кивал, а сам вспоминал вчерашний разговор с Сашей. Её горящие глаза, явную злость и нетерпение. И все-то на него злятся! Конечно, повод у неё есть, и весомый, но он бы предпочёл, чтобы она не злилась. Чтобы сказала, как он может всё исправить, и он, честно, очень постарается. Потому что недовольство Сани было пережить как-то по-особенному трудно. Ощущался внутренний дискомфорт.

Или это был не дискомфорт? Просто этим диковинным словом Толя пытался оправдать желание Саньке позвонить. Он скажет ей про то самое неудобство, душевную маету, и кто знает, вдруг Саша его пожалеет? Как помнится, она была доброй девочкой. Пока он её всерьёз не разозлил.

Правда, Саша, судя по недоумению в её голосе, не слишком его звонку обрадовалась. И в первую очередь поинтересовалась:

— У тебя и номер мой есть?

— У Лики стащил, — признался он.

— Замечательно. Я с каждым днём открываю всё новые твои таланты.

— Да ладно, малыш. Я, между прочим, без конца о тебе думаю. Я переживаю.

Саша помолчала, слова его обдумывала. После чего недоверчиво хмыкнула.

— О чём, интересно?

— Как это? — Ефимов откровенно изумился. — Ты меня в задницу послала, на прощание.

— Так тебе и надо, — негромко проговорила Саша. Толя, конечно, не знал, что она в этот момент стоит у окна и напряжённо вглядывается вдаль, и сердце в груди скачет, как сумасшедшее, и вскачь пустилось ровно в тот момент, как услышала его голос в трубке.

— Спорить не буду. Наверное, ты права.

— Толь, зачем ты звонишь?

— Узнать, чем ты занимаешься. Работаешь?

— Нет, у меня выходной.

— Чёрт, а я в «Харпер» собирался.

— Опять?

— Сань, мне надо чем-то питаться.

— А, оголодал.

— Кстати, да. — И тут же добавил в голос мёд: — Можно я приглашу тебя на обед?

— Нет.

— А на ужин?

— Толя…

— Ладно, ладно, я понял. Ты девушка занятая и гордая.

Саша развернулась, присела на край подоконника и сложила руки на груди.

— Я не гордая. Но я не совсем понимаю, как ты наш совместный ужин объяснишь.

Он хмыкнул. Прекрасно понял, что она в виду имеет, но как Саше новость преподнести, надо было ещё подумать.

— Ты согласись, и я тебе объясню, — туманно предложил он.

— Не соглашусь, — съязвила она в ответ. И добавила: — Мне неприятности не нужны.

— Сашка, так нельзя. Трусить, в смысле. Я тебя не съем.

— А ты думаешь, что я на твой счёт переживаю?

— Это уже прозвучало, как оскорбление. Солнце, у тебя характер с годами портится.

— Правда? Тебе так кажется? А вот я живу надеждой, что просто поумнела.

— Какая ты вредная сегодня, — поразился Толя и откровенно рассмеялся.

За его спиной что-то грохнуло, свалилось в котлован, послышалась отборная ругань строителей, и Ефимов тоже ругнулся, когда его накрыло облаком пыли. Ругнулся и закашлялся. А Саша в эту минуту позабыла и о сдержанности, и о стойкости, и с тревогой поинтересовалась:

— Что случилось? Ты за рулём?

— Нет. — Ефимов снова кашлянул. — Я на стройке. Нутром чую неприятности. Весь грязный с головы до ног теперь.

Саша выдохнула в сторонку.

— Ну вот. Теперь тебе точно не до ресторана.

— А ты и рада, да? — расстроился он. Он отошёл к своей машине, потопал ногами, ладонью по одежде похлопал, выбивая пыль, волосы поворошил. А затем позвал: — Саш.

— Что? — негромко отозвалась она.

Толя на открытую дверцу своей машины облокотился.

— Неприятностей не будет. Мы с Ликой… В общем, характерами не сошлись.

Она молчала долго. Сглотнула, потом зажмурилась крепко, но всего на пару секунд. И никакой радости после этой новости не чувствовала. Скорее уж, смятение нешуточное.

— Понятно. И ты решил позвонить мне. Очень мило, Ефимов.

Толя осознал, что ляпнул не то или, по крайней мере, не теми словами, и поторопился оплошность исправить. Всерьёз переполошился, если честно.

— Подожди, Сань. Я ведь не поэтому.

— Конечно, — в её голосе звучал скептицизм.

— Да правда!..

— Ладно, Толя, всё. Мне, на самом деле, некогда.

Когда она телефон отключила, Ефимов даже чертыхнулся в полный голос. И разозлился на себя. Он всегда забывает, что с Сашкой, как со всеми другими женщинами нельзя. По юности она излишне ему доверяла, а теперь не верит ни единому слову. Что за напасть?

Кажется, даже во рту пыль была. Ефимов сморщился, глотнул воды, а потом отыскал в телефонной книге номер человека, который способен был решить любую проблему. Как навалится, как решит…

— Каравайцева, здорово. Чем занимаешься?

В трубке помолчали, затем не слишком воодушевлённо поинтересовались:

— Ефимов, ты?

— Конечно, я. По голосу должна узнавать.

— Ага, главный человек в моей жизни.

— Что вы все такие вредные сегодня?

— Все — это кто?

Толя испустил театральный вздох.

— Да Саньке сейчас звонил. Грустная какая-то, вредничает.

— А чего ей радостной быть?

— Странный вопрос… Жизнь прекрасна, Алёна. Меня вот сейчас чуть заживо на стройке не погребли, а я всё равно полон энтузиазма, решимости не зря прожить этот день.

— Очень за тебя рада. У меня суббота проходит под флагом уборки, стирки и готовки.

— А сегодня суббота?

— Толя, я даже не знаю, ты меня больше удивляешь или бесишь.

— Ладно, ладно. Я чего звоню. Раз вы, девочки, такие уставшие и недовольные, предлагаю вечером отдохнуть. Давай, Алён, ты же у нас уникум в этом плане. Собирай всех, я угощаю.

— А чего это ты такой добрый?

— Ну, во-первых, потому что я по натуре такой, добрый и понимающий, просто вы не фига не цените и не замечаете. А во-вторых, я с некоторых пор… со вчерашнего дня, — уточнил Толя с лёгким трагизмом в голосе, — мужчина одинокий, нужна отдушина. Помогло бы напиться в компании хороших людей. Вот ты хороший человек?

— Ты чего, Лику кинул?

— Что значит, кинул? — возмутился он. — И, вообще, почему я?

Каравайцева ахнула и совершенно неприлично захохотала.

— Она тебя?! Вот это номер!

Ефимов откровенно скривился.

— Смейся, добрый человек, смейся. Я к ней, как другу, а она ржёт над чужой бедой.

— А у тебя беда? — Алёна продолжала веселиться.

А вот Толя посерьёзнел.

— Ты людей соберёшь?

— Кого именно?

— Только наших. Ты, я, Мишка… Санька, конечно. В общем, узким кругом.

— Лику приглашать?

— Ехидна ты, Каравайцева.

— Ага. Только я с мужем приду. Он меня одну после встречи одноклассников не отпускает никуда.

— Вот, — тут же поддакнул Толя, — соберёмся семейным кругом.

— Братец, блин, — фыркнула Алёна и, пообещав перезвонить, отключилась. А Толя, хлебнув ещё водички, поздравил себя с решением проблемы. В ком — в ком, а в Каравайцевой он не сомневался.

И правильно делал, потому что Алёна, проникнувшись идеей вечером отвлечься от домашних дел, отдохнуть после рабочей недели, к тому же за счёт Ефимова, развила просто бешеную активность, и спустя час смогла добиться согласия и обещания «быть» от нескольких человек, которые несколько минут назад ещё никуда не собирались. Лишь Мишка Стариков согласился сразу, без всяких раздумий. Сказал, что будет с женой, как только пристроит дочку на ночь тёще. Правда, не предупредив, позвонив ещё парочке человек, включая Новикова, и спустя этот самый час стало понятно, что компания собирается не совсем «семейная». Но после недолгого размышления, Алёна решила, что это не её проблема, никто Толю за язык не тянул. Угощает, так угощает.

Но труднее всего было уговорить Сашу. Та, как про Ефимова услышала, принялась отнекиваться.

— Не пойду, не хочу его видеть, и, вообще!.. — выдохнула Саша, а Каравайцева её перебила:

— Что вообще?

Саша из-за этого дурацкого вопроса окончательно из себя вышла.

— Ничего. Алён, ты на самом деле хочешь весь вечер умиляться над его страданиями?

— А почему нет? Я этого давно не видела. Пусть страдает. И тебе очень советую на это посмотреть.

— Почему мне? — осторожно переспросила Саша.

— Не знаю. Когда ещё мы такое увидим? — Хохотнула, после чего проговорила совсем другим голосом: — Не дури, Саня. Дело не в Ефимове. Надо иногда выбираться из дома, тем более в выходной. Встретимся все, посидим. Потанцуем, — едва ли не пропела Алёна. — Я столик в клубе забронировала, а не в ресторане. А то только жрём.

— Алёна!

— Что? Я серьёзно, то шашлыки, то рестораны. Пойдём танцевать, — безапелляционно заявила она, и добавив: — Мы заедем за тобой в семь, — отключилась.

Саша телефон на стол положила, а потом лицо руками закрыла. Раздумывала: засмеяться или зарыдать.

— Мам, ты чего? — Митька в комнату заглянул, вытащил из ушей наушники, а на неё смотрел с подозрением.

Саша поторопилась руки от лица убрать, а сыну улыбнуться.

— Ничего. Тётя Алёна приглашает на вечер… кхм, на памятный вечер.

— Что это значит?

— Что я вернусь поздно. Ты не против у бабушки переночевать?

Митька плечами пожал, но на неё продолжал смотреть с прищуром. Затем уличил:

— Ты не хочешь меня брать?

Саша притянула его к себе, а когда Митя устроился у неё под боком, провела рукой по отрастающим волосам, и в щёку поцеловала.

— Ты же знаешь, что я бы обязательно тебя взяла, если бы можно было. Ты же мой кавалер. Но это будет… вечер для взрослых.

Он голову закинул, в лицо ей заглянул.

— Пить будете?

Саша тут же перестала улыбаться, пальцем сыну погрозила.

— Не делай из матери пьяницу раньше времени. Хотя, с дядей Мишей и тётей Алёной всякое быть может.

Митька засмеялся, сунул в ухо наушник, а Саше благосклонно кивнул.

— Переночую у бабушки. Она мне обещала пончиков нажарить.

— Вот и хорошо. — Митя из комнаты вышел, а Саша, пользуясь тем, что сын не видит, на диван повалилась, уткнулась лицом в подушку и тихонько простонала сквозь зубы. А всё от проснувшегося волнения. Она пойдёт в этот клуб, она сядет с Ефимовым за один стол, будет пить за его беду и одиночество, наверное, о чём-то с ним разговаривать… Что ей надеть?!

Алёна с мужем заехали за ней на такси, как и обещали, в семь, и Каравайцева всю дорогу рассуждала о том, что в жизни всё-таки что-то не так, раз Лика опять бросила Ефимова. Ничего не меняется.

— Хотя, знаешь, судя по голосу, он не особо расстроен.

— Правда? — Саша негромко хмыкнула, не скрывая иронии, а смотрела при этом в окно. — Наверное, он окончательно обнаглел.

С переднего сидения обернулся муж Алёны, Виктор, мужчина внушительной комплекции, Саша истинно верила в то, что он с лёгкостью может погнуть рельсу, такие сильные у него руки были. Кстати, он и работал на железной дороге, начальником смены.

— Что вы к мужику пристали? Весь день его полощете. Ну, не прижился он с Ликой. А кто бы прижился? Это ж нервы железные надо иметь.

— Это тоже верно, — согласилась Алёна, а вот Саша взглянула на Виктора весьма красноречиво.

— Витя, ты просто его не знаешь. Они с Ликой — два сапога пара.

— Серьёзно? — Он заинтересованно глянул на жену, но та поддержать Сашу не спешила.

— Вот уж нет. Не знаю, за что ты на Толю так взъелась, но ещё недавно тебе его жалко было.

— Дура была.

Виктор впереди хохотнул и переглянулся с незнакомым таксистом.

— Нормальное женское состояние. — Мужчины улыбнулись, а Алёна потянулась и тюкнула муженька по макушке.

— Помолчи, умник. А то высадим тебя, и будешь дома жену дожидаться.

— Щаз, — проговорил он с выражением. — Ты мужнина жена. Я домой, и ты домой.

— Угрожаешь? Родной жене?

Саша снова отвернулась к окну, перепалка между мужем и женой совсем не забавляла. У неё было о чём подумать по дороге и о чём переживать. Расстегнула плащ и осторожно поправила вырез на кофточке. Даже глаза к своей груди опустила, пытаясь оценить. Как есть дура, вырядилась.

Ефимов их у входа в клуб встретил. Стоял на крыльце, курил, а как только их увидел, выходящих из такси, разулыбался, широко и довольно. Саше, при виде его довольной физиономии, захотелось сесть обратно в машину и уехать. Едва удержалась. Захлопнула дверь, но постаралась держаться позади неуёмной энергии Каравайцевой. Та на Толю налетела, с мужем того знакомила, затем за щёку Ефимова схватила, как маленького, в глаза заглянула. Поинтересовалась самочувствием. Ефимов сморщился, отшатнулся от неё.

— Не умру, — пообещал он, и, наконец, Сашу взглядом нашёл. Они глазами встретились, и Саша увидела такую степень злорадства и собственного превосходства, что захотелось Ефимова чем-нибудь треснуть. Треснуть не могла: воспитание не позволяло, силы не хватило бы, да и вряд ли бы дотянулась до его дурной головы, поэтому лишь презрительно отвернулась.

— Пойдёмте внутрь, Стариковы уже приехали, и Лёнька Иванов с женой.

— А Новиков? Он обещал быть.

Толя лишь плечами пожал.

— С ним Мишка контачит.

— В принципе, он даже не наш, что я переживаю?

— Вот именно.

Алёна подхватила Виктора под руку и деловито направилась к входу. А Толя с Сашей с глазу на глаз остались. Он улыбаться продолжал, а она хмурилась.

— Малыш, — начал он с подозрительным воодушевлением.

Но Саша лишь головой сурово качнула и посоветовала:

— Молчи.

Он покаянно опустил голову, направился вслед за ней в клуб, но молчал недолго. Спустя полминуты уже жаловаться принялся:

— Что я тебе сделал? Тебе совсем меня не жалко.

Саша не ответила, старалась гордо держать голову и с шага ни в коем случае не сбиться. А ведь Ефимов по пятам шёл, след в след. В какой-то момент, замешкавшись в дверях, даже дотронулся до неё, прихватил за талию. А затем помог плащ снять. Был галантен и учтив, и это навевало нешуточные подозрения.

В зале было шумно, музыка играла, люди танцевали, Саша вошла и остановилась на секунду, оглядываясь. За её спиной Толя остановился, но смотрел совсем не в зал, а её разглядывал. Потом наклонился к её уху и спросил:

— Тебе эту… кхм, кофточку, Лика подарила? Признайся честно.

Саша плечи расправила, подбородок вскинула, а этому нытику сказала:

— Признаюсь честно. Купила сама.

— Убиться. Малыш точно вырос.

Дальнейших рассуждений Саша ждать не стала, поспешила догнать подругу и заулыбалась, увидев за столиком друзей. Стариков поднялся им навстречу, руки раскинул, но это был явно не приветственный жест.

— Наконец-то. Как всегда, как собираемся — вы последними явитесь.

— Интересный такой, — возмутилась Алёна. — Нас же с Сашкой двое, нам в два раза больше времени нужно.

Несмотря на его бурчание, его сначала Каравайцева в щёку поцеловала, потом он к Саше наклонился, а Мишина жена его за руку дёрнула.

— Сядь уже, ворчун.

— Все собрались наконец-то, — порадовался Толя. — Давайте уже выпьем.

Он за стол сел, рядом с Сашей, той даже подвинуться пришлось. Он сел, прижался плечом к её плечу, а она уставилась на него с подозрением. Но Толя как скала — внимания на её возмущение никакого не обратил. А Саша решила, что если сама на него будет смотреть, не отрываясь, даже если и возмущённо, то наведёт присутствующих на ненужные мысли. Поэтому отвернулась.

— Выпьем, — поддержал его Стариков, разливая водку. — Не чокаясь, за Толькину неудачу.

За столом посмеялись, а Ефимов скривился.

— Друг называется. — Фыркнул, хмыкнул, потом у Саши спросил: — Ты водку будешь?

— Нет.

— Точно?

Она взглянула на него с подозрением.

— Не буду водку.

— Хорошо, — тут же пошёл он напопятный. — Девчонки, кому что заказать? — А затем и из-за стола поднялся. — Официантку не дождёшься, так что я сам.

Иванов хмыкнул, глядя ему вслед.

— Чего-то Толян темнит.

— В смысле?

— Рожа слишком довольная. Для брошенного.

Саша кашлянула и отвернулась. Смотрела на танцующих, но на самом деле пыталась увидеть барную стойку, где Толя коктейли заказывал. То, что он темнит, она ещё вчера поняла.

— Я договорился, нам теперь будут коктейли подносить, как на конвейере, — оповестил он, когда вернулся.

— Ты споить всех собираешься? — шикнула на него Саша, когда он рядом сел.

Толя сделал круглые глаза, и в противовес своему удивлению, сказал ей:

— Не всех.

Забыв про своё намерение не чокаться, все зашумели, принялись тянуться друг к другу с рюмками и бокалами, вслух порадовались свободному вечеру и предложили забыть о проблемах и сегодня просто отдохнуть.

— Детей по бабушкам рассовали, а сами пьём, — хмыкнул Стариков. — Отличный вечер.

Его жена, Марина, смерила супруга многозначительным взглядом.

— А тебе бы лишь выпить. Единственная радость.

— Ой, Мариш, не начинай, — пожаловался Миша, но его перебила Каравайцева, правда, поддержала не его, а его жену.

— Правильно, правильно, Марин. Самим бы только отдохнуть где на стороне, а нам даже с ними нельзя. Мой, вообще, грозился меня дома запереть…

Толя улыбался, наблюдая за всеми и слушая их супружеские перепалки, потом снова на Сашу посмотрел. Руку на спинке диванчика, на котором они сидели, вытянул. Заметил, как она покосилась на него.

— Сань, ну не злись на меня.

— Я не злюсь.

Он чуть съехал на сидении, напрямую на Сашу не смотрел, чтобы внимания к их разговору не привлекать, а сам продолжал:

— Малыш, ты мне врёшь. Хотя, я тебя ничуть не виню.

— Ты меня? — Саша даже рот открыла от изумления.

Толя посмотрел на неё.

— Конечно. Я сам знаю, каким бываю… свином. И, вообще, мне порой не хватает выдержки, манер…

— Совести, — подсказала ему Саша.

Ефимов тут же уши навострил, разговор всё же завязывался, хоть и не в той обстановке.

— Совесть у меня есть, — заверил он, — просто я забываю ею пользоваться. — Подвинул ей бокал с коктейлем. — Выпей.

Саша посмотрела на свой бокал в сомнении, на белый мутный, похожий на сгущёнку, напиток в нём. Толя правильно расценил вопрос в её глазах и подсказал:

— «Белый русский». Тебе не понравился? Закажем другое. Хотя, я подумал, что тебе точно понравится.

— Почему?

— Ты же водку не пьёшь. Ты маленькая, осторожная и очень боишься показаться в глупом свете. Разве я не прав?

Под его взглядом, ему назло, Саша взяла бокал и выпила до дна. После чего кивнула:

— Прав. Я маленькая и люблю сладкое. Что с меня взять?

Он улыбнулся на её возмущение, потом жестом подозвал официантку.

— Коктейли нам обновите.

Отправляться танцевать никто не спешил, несмотря на заводную музыку, после второй рюмки посыпались истории из общей студенческой жизни, все смеялись, вспоминали, перебивали друг друга, снова выпивали. Мужчины довольно быстро уговорили бутылку водки, окончательно расслабились, девушкам коктейли подносили, и Саше, кстати, приносили самые маленькие порции. Маринка Старикова «Мартини» пила, Алёна и жена Иванова и вовсе что-то цветное и неизвестно из чего намешанное, с зонтиками и дольками лимона, а вот Саше приносили небольшие пузатые бокальчики, и сам коктейль был сладкий, по вкусу на самом деле, напоминающий сгущёнку. Ефимов к ней с разговорами больше не лез, только руку практически не убирал, и она со спинки дивана пару раз соскальзывала на Сашино плечо. Она плечом дёргала, но Толя внимания не обращал. И спустя час Саша начала приходить к выводу, что у неё паранойя. Она пытается поймать его на чём-то неприличном, излишнем, по отношению ней, что само по себе не укладывается в голове, по крайней мере, в её голове, а Толя лишь пьёт, смеётся и, кажется, вполне искренне наслаждается вечером. Лишь время от времени останавливает на ней свой взгляд. И этот взгляд казался Саше чересчур серьёзным.

Конечно, ей было невдомёк, что эта серьёзность возникала в Толе по одной-единственной причине. Потому что всякий раз, поворачивая голову и глядя на Сашу, он невольно утыкался взглядом в вырез на её груди. И каждый раз Ефимова начинало разрывать от нехватки воздуха. А ещё гадал: специально она или на самом деле не понимает?.. Надо было догадаться так одеться. Он подобного за Сашей не подозревал. Раньше она не была склонна к провокациям подобного рода, а сейчас они всегда встречались при таких обстоятельствах, что подобные наряды уместны не были. А вот сегодня Саня решила под дых ударить. Толя на всякий случай пригляделся к мужчинам за столом, но никто на Сашину грудь не пялился, он один. Или привыкли? С ними-то она сколько лет общается. А его перед фактом поставили. И этот факт его припечатал, надо сказать.

Ненавязчиво придвинул к ней бокал.

— Выпей со мной. — Толя наполнил свою рюмку и дождался пока Саша свой бокал возьмёт. Чокнулся с ней. — Давай малыш, выпьем… за то, чтобы всё было хорошо.

— Что именно?

— Всё, — веско ответил он. — Пей, и идём танцевать. — И прежде чем Саша начала отказываться, повторил для всех: — Давайте, пьём и идём танцевать. Опять здесь уселись — пожрать да выпить.

— Да, да, Толя, ты прав. — Алёна допила свой коктейль, сунула в рот тарталетку и поднялась, пританцовывая. — Пойдёмте, я хочу танцевать.

— Пойдём. — Толя Сашу за руку взял и поднялся.

А вот её ожидало неприятное открытие. Как только встала, так и почувствовала, как её в сторону повело. Саша даже замерла, прислушиваясь к себе и моргая, перед глазами какая-то пелена встала. Ефимов её поддержал, обхватил рукой за талию и к себе прижал. Они переждали, пока мимо них все прошли, и тогда Толя к Саше наклонился и спросил:

— Малыш, ты как?

— Я опьянела, — призналась она. Вздохнула, позволила себе на секунду-другую привалиться к крепкому мужскому телу, но затем встряхнулась, нос вздёрнула и сделала шаг. Ефимов хоть и продолжал её поддерживать, но похвалил:

— Вот это моя девочка. Сейчас весь алкоголь выветрится.

Люди вокруг не просто танцевали, некоторые попросту скакали и резвились, как дети, вот например Стариков. Саша посмеялась над ним, протискиваясь в круг танцующих, а потом её развернули и прижали, опять же к мужскому телу. На зажигательный танец это было похоже мало, но Саша не была уверена, что в данный момент способна на это. Голова кружилась, ноги, как ватные, она никак не могла сделать глубокий вдох, и то, что Ефимов её поддерживал, очень помогало. А он не просто поддерживал, он её к себе придвинул, обнял, а потом даже наклонился, чтобы в глаза ей посмотреть.

— Ты стоишь?

— Нет.

Он засмеялся, говорить дальше было невозможно, слишком громкая музыка, и поэтому Саше ничего не оставалось, как позволить ему взять инициативу на себя. Но спустя несколько минут Саша его всё-таки оттолкнула и попыталась танцевать самостоятельно. Даже к Алёнке присоединилась, ответила улыбкой на её задорную улыбку и стукнула Толю по руке, когда тот её снова обнял, притягивая к себе. Правда, эффекта это никакого не возымело. А Саша неожиданно развеселилась. Танцевала, закрыв глаза, сознание совершенно чистое, лёгкость пришла, она кружилась и смеялась вместе с Алёной и Мариной.

— Девочки, коктейли! — оповестил их Толя через некоторое время. Сунул в руки по бокалу, а Каравайцева ему пальцем погрозила, но выпила. Выпила и отвернулась, а Толя Саше бокал прямо к губам поднёс. Улыбнулся, наклонился к ней, и пока Саша делала глоток за глотком, что-то на ухо ей проговорил, перед этим скользнув губами по её щеке.

— Ничего не слышу! — прокричала она.

— Давай на воздух выйдем, — повторил он громче, — ты упадёшь сейчас.

— А зачем ты меня поишь?

— Вкусно же, — якобы удивился он.

Протискиваясь мимо танцующих, Толю кто-то за руку схватил.

— Вы куда? — спросил Иванов.

Он рукой махнул.

— Подышим.

Оказавшись за пределами клубного зала, Саша голову назад закинула, глаза закрыла и, наконец, сделала вдох. Воздух даже в холле показался ей свежим и прохладным. Откинулась на мужское плечо, широкие горячие ладони прошлись по её бокам, остановились на животе, а сам Толя наклонился и прижался губами к её щеке.

— Сашка…

Она сглотнула, снова глаза закрыла.

— Как же я на тебя злюсь, ты бы только знал.

Он глухо хохотнул.

— Что сделать, если я такой дурак.

— Ты дурак, — подтвердила она, правда, голос при этом дрогнул. Но не от сомнений, а от недостатка силы.

Толя улыбнулся, покрепче её обнял, подхватил за талию и от пола приподнял. Поднял, как пушинку и отнёс в сторонку, к пустующему диванчику за кадками с искусственными фикусами. Саша с облечением на кожаный диван опустилась, а Ефимов перед ней на корточки присел. Смотрел ей в лицо и улыбался.

— Сань, впервые тебя пьяной вижу.

— Да? Нравится?

— Это необычно.

Она оттолкнула его голову, Толя, будучи сам не слишком трезвым, едва назад не повалился. Успел ухватиться за подлокотник дивана. А Сашу, хоть и в шутку, отругал:

— Чего делаешь? Хочешь, чтобы все поняли, насколько мы пьяные?

— А ты пьяный?

— Не критически, но…

Саша вдруг за подбородок его схватила, заставляя смотреть ей в глаза. Он и без того смотрел. Потом на колени встал, чтобы равновесие снова не потерять, а сам к Сашиным губам потянулся. Она даже не подумала глаза закрыть. Он целовал её, а она на него смотрела. И он на неё смотрел, и поэтому поцелуй получался глупым и невыразительным. А хотелось другого, весь вечер хотелось, который день, неделю…

Толя поцелуй прервал и прижался лбом к её плечу. Потом обнял её и всё-таки дождался того, что Саша сама к нему прильнула, обняла, вздохнула именно так, как он ждал — тихо, сдаваясь и усмиряя все свои сомнения и ту самую злость. И вот сейчас её уже можно было целовать. Целовать по-настоящему, обхватив ладонью её затылок, наверняка портя причёску, раздвигая языком губы и не позволяя опомниться. А у Саши от поцелуя голова ещё больше закружилась, она в Толины плечи вцепилась. Задохнулась, голову назад откинула, а этот негодяй носом ей в декольте уткнулся, и задышал, жарко и сбивчиво. Руками её обхватил.

— Сашка, ты такая красивая стала. Тебя как будто для меня лепили.

Саша, даже будучи пьяной, поняла, что он чересчур разошёлся, руки его от своей груди оттолкнула, отодвинуться попыталась, но вышло не совсем удачно, лишь повалилась на диванные подушки, а руки Ефимова съехали на её бёдра. Саша принялась крутиться, стараясь избавиться от его прикосновений, сказала:

— Не для тебя.

Он усмехнулся.

— Посмотрим.

На ноги поднялся, едва заметно покачнулся, потом руки ей протянул.

— Вставай, звезда моя.

Помощь она его приняла, пришлось принять. Толя её с дивана сдёрнул, но Саша его на всякий случай предупредила:

— Я не дура.

Ефимов изобразил изумление.

— Я так не думаю. Ты, вообще, самая умная. — Он прядь волос с её щеки смахнул, сделал попытку наклониться к ней, чтобы поцеловать, Саша отклонилась, и ровно в этот момент за его спиной послышался весёлый голос Старикова.

— Что это вы тут делаете?

Толя обернулся и недовольно на него посмотрел.

— Разговариваем. Не видно?

Миша ухмыльнулся, а Саша руку к нему протянула.

— Миша, забери меня, у меня сил не хватает от него сбежать.

Толя приятелю улыбнулся.

— Она даже не старалась.

Саша по руке его стукнула.

— Я старалась! — Взяла Старикова под руку, а Ефимову совершенно глупо, по-детски, язык показала. Тот же смотрел на неё, как волк, у которого из-под носа добычу увели, но он уверен, что это ненадолго. Мало того, уверен, что жертва сама поспешит обратно, ему в руки. Надо лишь подождать немного.

А можно и не ждать. Можно вернуться в зал, тяжело опуститься на диванчик рядом с Сашкой, прижаться к её боку и улыбнуться как ни в чём не бывало.

— Так, ещё тост. Ещё тост, — оглушил всех своим голосом Стариков.

— За любовь, — с лёгкостью перекричала его Алёна.

Саша от её крика поморщилась, инстинктивно отодвинулась и оказалась в кольце рук Ефимова. Тот сделал вид, что ничего не произошло, за плечи её приобнял, другой бокал подал, и свою рюмку поднять не забыл. В глаза Саше посмотрел и нагло заявил:

— За любовь, малыш.

— Ненавижу тебя, — проговорила она одними губами и только для него. А он зубами клацнул, и тут же отвлёкся на официантку, подошедшую к их столу. — Девушка, нам ещё «Белый русский».

Девушка ему улыбнулась.

— Одну минуту.

Саша как раз допила коктейль, облизнула губы и спросила:

— А из чего его делают?

Ефимов вдруг поцеловал её в лоб.

— Из кофейного ликёра и сливок.

— Правда? — удивилась Саша, чувствуя, что в голове снова начинает шуметь. Но не могла не признать: — Вкусно.

— Рад, что тебе нравится.

— Ты водку забыл, — подсказал Иванов, Толя тут же посмотрел на него и сделал страшные глаза, приказывая заткнуться.

Саша же нахмурилась, кончик носа потёрла.

— Водка?

— Лёня говорит, что я выпить забыл. — И ради конспирации Толя махнул вторую рюмку подряд.

— Надо потанцевать, чтобы проветриться, — вспомнила Саша. Ефимов согласно кивнул, потом его рука опустилась на её бедро, правда, незаметно для остальных, и подтянула Сашу ближе к его телу.

— Сейчас пойдём танцевать. Съешь что-нибудь.

Окончание вечера в памяти у Саши не отложилось. Вроде и не стёрлось, помнилось, что всё-таки танцевали все вместе, хохотали, с чем-то друг друга поздравляли и обещали встречаться часто-часто, а потом припомнила, что обещали уже, когда расставались, на стоянке такси. Кто-то уезжал, кто-то кому-то рукой вслед махал, Саша помнила, что расцеловалась с Каравайцевой, расцеловалась странно сердечно, потому что они перед этим едва ли не всплакнули, правда, что был за повод, уже точно не вспомнит ни за что. А следующее, что помнила, это как Толя обнял её на заднем сидении такси, прижался щекой к её макушке, и она, кажется, заснула. Обняла его, щекой к его груди прижалась и заснула, а Толя едва ощутимо волосы её перебирал. Смотрел в окно, на огни фонарей вдоль дороги, и вдыхал аромат приятных лёгких духов.

Вечер прошёл весьма любопытно.

А поутру они проснулись. То есть, это Саша проснулась первой и совсем не поутру, но прежде чем это выяснилось, прошло достаточно много времени. Она сначала вздохнула, вырываясь из сна, потом попыталась глаза открыть, долго моргала, не понимая, что у неё с лицом случилось, раз веки никак не желают подниматься. А когда глаза всё-таки открыла, пустым взглядом уставилась за окно. За ним был мрак и серость, поэтому сколько времени — не совсем понятно. Саша лежала, как ей показалось долго, дышала, в тяжёлой голове ни единой мысли, хотела уже снова глаза закрыть и заснуть, но к ней начали возвращаться чувства и ощущения, а также слух, стопроцентное зрение и обоняние. Шевельнуться ещё страшно было, но уже поняла, что она дома, она не одна, что за её спиной кто-то есть, кто-то большой и горячий, потому что ей жарко, и дышит на неё, а ещё от него тянет очень знакомым резковатым одеколоном. Чтобы переварить всё это и принять, понадобилась ещё пара минут. Саша уже всё понимала (кроме того, как подобное получиться могло), знала, что за её спиной Ефимов спит, причём её одной рукой обнимает, дышит ей в шею, ей даже оборачиваться не нужно было, чтобы его видеть. Но лежать так долго, зажмурившись от потрясения и с колотящимся сердцем, было невозможно, и в какой-то момент она поняла, что у неё бок заныл, и очень захотелось сменить позу. Но это означало окончательное возвращение к реальности.

Прежде чем повернуться, осторожно себя ощупала. Она была раздета до белья, к тому же на руку Ефимова на своём животе наткнулась. Ну, по крайней мере, она не голая. Осторожно пошевелилась, перевернулась на спину и теперь замерла в такой позе. Голову повернула и оказалась с Толей нос к носу. Он спал, дышал ровно и глубоко, на щеках щетина проступила. А у Саши в горле ком и жар по всему телу. Зажмурилась. Словно Ефимов мог раствориться, как похмельная дымка. Он и не подумал. Что совсем не удивительно, зная его наглость и упрямство.

И вот только тогда, только тогда Саше пришло в голову на часы посмотреть. Нахмурилась, вглядываясь и пытаясь осознать. Потом ужаснулась. Полдень. Интуитивно дёрнулась, собираясь вскочить, это движение отозвалось острой болью в голове, и Саша даже застонала. Всё-таки села и за голову схватилась. Толина рука соскользнула на её бедро, но было уже не до этого. Боль запульсировала в висках, в глазах потемнело, и Саша замерла, пережидая. Даже не почувствовала, что рука Ефимова больше её не касается. А он потянулся, разбуженный ею, руки на подушку закинул и зевнул. Глаза потёр, прежде чем их открыть.

— Ты проснулась?

— Нет, — очень осторожно проговорила Саша, всё ещё держась за голову. — Надеюсь, что ещё сплю.

Ефимов усмехнулся, ещё в полусне. Потом руку протянул и Сашу по спине погладил. Глаза открыл, разглядывая то, чего касались его пальцы. Узкую спину, тёмные волосы, падающие на плечи, лиловое кружево бюстгальтера. Толя ещё пальцем его зацепил, но Саша тут же плечи расправила, отстраняясь. Лицо руками потёрла, и волосы с лица отвела.

— Уже полдень, — проговорила она, вставая с постели. Ноги были ватные и непослушные, Саша секунду обретала равновесие, потом огляделась, отыскивая взглядом халат. Его, конечно же, поблизости не оказалось, как и какой-либо другой одежды. В памяти не осталось ничего о том, как она вернулась домой, как разделась и легла в кровать. И сейчас об этом лучше не думать.

— Не мудрено, — отозвался Толя и снова зевнул. — Мы в три приехали.

— В три? Что мы делали до трёх? — Саша уже успела позабыть о том, что стоит перед ним в одном белье. Стояла и пыталась соображать. Мысли в голове были тяжёлыми и неповоротливыми.

— Пили, — ответил Ефимов и сам же поморщился, вспомнив об этом. На постели сел и упёрся локтями в колени, волосы взъерошил. На Сашу посмотрел. — Саш, ложись в постель. Воскресенье же.

— С ума сошёл? Митька скоро придёт. — Она всё-таки собралась с силами и прошла мимо постели, так и не придумав чем прикрыться, и только услышала, как Толя рухнул обратно на подушки и, кажется, издал короткий стон. У двери споткнулась о джинсы Ефимова, сваленные кучей. Господи, что она натворила? Закрылась в ванной, пустила воду, а пока присела на бортик и глаза закрыла. Пытаясь для себя принять тот факт, что в её постели Толя… Что они вчера натворили? Что она натворила? Ведь обещала, клялась себе, что близко не подпустит… У него перерыв в отношениях с Ликой, и опять подвернулась она. Не в первый же раз, правильно? Не в первый, и опять на те же грабли.

Какая же дура.

— Я, кажется, телефон потерял, — сообщил из-за двери Толя. — Вот ведь…

— Пить надо меньше, — огрызнулась Саша. Встала, посмотрела на себя в зеркало и невольно поморщилась. Макияж разъехался, волосы всклокочены, и, вообще, физиономия несчастная. А за дверью Ефимов, который топает, как слон.

Толя на самом деле топал, был недоволен потерей телефона, это сулило некоторые проблемы, а ещё маялся с похмелья. Оно было не сильным, не смертельным, какое он несколько раз в своей жизни переживал, но всё равно ничего приятного. Без конца тёр лицо, вздыхал и морщился, когда в голове усиливался звон, похожий на колокольный. Добрёл до кухни, огляделся, потом умылся в раковине. Выпил пол графина воды, и вот тогда уже вздохнул, чувствуя себя более-менее живым. Потёр колючий подбородок, дотянулся до дверцы холодильника, потянул на себя и после секундной паузы, оглядев полки, пробормотал:

— Благодарю тебя, Господи.

К тому моменту, как Саша из ванной вышла, Ефимов уже штаны натянул, но выглядел всё ещё помятым. Но на Сашу, в шёлковом халатике, взглянул с явным намёком. Улыбнулся и даже позволил себе хмыкнуть, чего она, надо сказать, не оценила. Одарила его острым, как бритва, взглядом, и отвернулась. Открыла шкаф, лихорадочно соображая, что ей надеть. Но в какой-то момент не утерпела и поинтересовалась:

— Чему ты радуешься, не расскажешь?

— Я не радуюсь, — воспротивился он. На постель сел и подушку себе под спину подсунул. Сашу разглядывал. — Пытаюсь пережить недоброе утро. И не ворчу, как некоторые.

Саша обернулась на него, оценила вольготную позу, и вспыхнула, встретив Толин взгляд. И ляпнула:

— Я ничего не помню, так и знай.

Он засмеялся.

— Врёшь.

Она ещё сильнее покраснела, аж уши защипало. Отвернулась от него, вытащила из шкафа джинсы и футболку, и к себе прижала.

— Толя, чего ты добиваешься?

Улыбка на его губах померкла, Ефимов даже руками развёл после секундного раздумья.

— Ничего я не добиваюсь, Саш. Просто не хочу, чтобы ты создала в своём воображении трагедию.

— Нет никакой трагедии, — воспротивилась она. — Посидели, выпили, тебя пожалели — не впервой.

— Это точно.

— Вот-вот, — поддакнула Саша. — И ничего воображать я точно не собираюсь, а уж тем более из-за этого страдать. Так что, вставай с постели, убирай одеяло и подушки в шкаф и иди в душ.

Толя хмыкнул.

— А потом?

— А потом… — Саше каждое слово с трудом давалось, точнее, с трудом на ум приходило, от усилий аж мутило. — Потом я накормлю тебя завтраком, и ты поедешь домой.

— Малыш.

Она просверлила его взглядом.

— Ещё раз это произнесёшь, и я тебя точно убью. Иди в душ.

— Иду. Свирепая женщина.

Нужно было побыстрее накормить Ефимова завтраком и отправить восвояси. Сама Саша на еду смотреть этим утром не могла, только кофе поторопилась выпить, и буквально заставила себя откусить от бутерброда. Знала, что нужно себя перебороть и вскоре станет легче, сколько раз об этом от Старикова слышала, который страдал с похмелья с завидной регулярностью. Но больше, чем на один укус её не хватило. Положила бутерброд на тарелку и допила кофе. Зажмурилась, чувствуя, как в висках кровь стучит.

— Плохо тебе? — спросил Толя, подойдя сзади и обнимая. Вздохнул ей на ухо, а Саша в волнении подумала о том, что от Ефимова её зубной пастой и мылом пахнет. Это было неправильно и совершенно лишним. Не хватало ещё к нему привыкнуть. Но просто взять и освободиться от его объятия, оттолкнуть, не смогла. Он губами к её волосам прижался, её обнимал, достаточно крепко, а Саша боялась думать о том, что это значит. В его исполнении этим утром.

— Голова болит, — призналась она.

Толя её волосы ладонью пригладил, разглядывал скромную серёжку в её ухе. После чего заверил:

— Пройдёт.

— Знаю, что пройдёт.

Его руки остановились на её талии, сжали, а Саша, осознав, что его пальцы сжимаются чересчур крепко, сделала попытку вырваться. Решив подкупить:

— Ты завтракать будешь?

— Конечно, буду. На мой аппетит похмелье не влияет.

— На твой аппетит ничего не влияет, — не удержалась она. — Даже приступ аппендицита, я помню.

Толя усмехнулся.

— Что поделаешь. — Он за стол сел, взял бутерброд, а Саша перед ним тарелку с яичницей поставила. Яичница была большая, как луна, с зеленью, помидорами и кусочками болгарского перца. Ефимов потянул носом запах, что от неё исходил, и от удовольствия даже зажмурился. — Давно я нормально не завтракал.

— С таким аппетитом надо бы самому учиться готовить.

— Времени нет. Но себе зарок дал: вот уйду на пенсию, и буду учиться кулинарным премудростям. — Толя глаза поднял и улыбнулся широко.

Саша же только кивнула.

— Смешно.

— Почему? Совершенно не смеюсь.

— Толя, ешь. — Она снова взглянула на часы.

— Когда он придёт?

— Я позвоню тёте…

— Так звони.

Саша остановила на нём выразительный взгляд. Ефимов с аппетитом жевал, что совсем не помешало ему весело хохотнуть под её взглядом.

— Малыш, мы вроде оба взрослые люди.

Саша заварила себе чай, сделала осторожный глоток, откровенно избегала Толиного взгляда.

— И что это значит? В твоей версии?

Он разглядывал её в упор, жевал и молчал. Достаточно долго молчал.

— Сань, ты мне нравишься.

Она усмехнулась, смотрела за окно, а не на него.

— И что я должна сделать сейчас? Упасть тебе в ноги?

Толя прожевал, вилку отложил и носом повёл, недовольно.

— Саша, ну перестань. Я тебе вчера сказал, что всё… Поклялся тебе.

Саша со стуком поставила чашку на стол.

— Мне какое до этого дело?! Мне всё равно, Толя! Я больше не буду участвовать в этом! У вас всё, у вас не всё, а я — когда ты оголодаешь или заскучаешь!

Она хотела пройти мимо него, выйти из кухни, но Толя успел её перехватить. Обхватил сильной рукой поперёк талии и довольно легко усадил её к себе на колени. Саша от бессилия даже по плечу его стукнула и с неподдельной злостью ему в лицо уставилась.

— Отпусти.

Он тоже на неё смотрел, потом руку поднял, волосы ей за ухо заправил.

— Имеешь право злиться. И даже ненавидеть.

Он едва заметно кивнула.

— Имею.

— Ну и пусть. Я же не спорю. — Толя голову опустил и прижался лбом к её груди. И почти тут же улыбнулся. — А сердце-то как бьётся.

То, что он поймал её на волнении, показалось обидным, и Саша его голову попыталась оттолкнуть.

— Перестань. — А когда ей это не удалось, выдохнула: — Не нужен ты мне.

— Врёшь. Как раз я тебе и нужен.

Саша зло рассмеялась.

— Ты просто невыносим.

— Бываю и таким, — не стал он спорить. За подбородок её взял, и Саше пришлось смотреть ему в лицо. — Сань, поверь мне один раз.

— Почему?

— Потому что, — сказал он и на этом запнулся. Саша вопросительно вздёрнула брови, его ответа ожидая, а Толя снова её погладил, слова подбирая.

— Хороший ответ, — похвалила она, так ничего и не дождавшись.

— У меня есть ещё один, — сознался он, — более конкретный.

А Саша, осознав, да и почувствовав, что он в виду имеет, с колен его поторопилась вскочить.

— Идиот.

— Чего идиот-то? — возмутился он. — Это естественная реакция моего тела на твоё. Весьма показательная, кстати.

— Да, да. У тебя такая реакция на всех женщин вокруг.

— Малыш, ты мне льстишь. Мне уже давно не двадцать. И даже не двадцать пять.

Саша в негодовании ткнула пальцем в его тарелку.

— Ешь и иди домой.

— И чего мне там делать?

— Понятия не имею. И мне всё равно.

— Ты злая.

— Да. — Она принялась загибать пальцы. — Злая, свирепая, обидчивая и злопамятная. Тебе такая не нужна.

— Нужна, — подумав, сказал Толя.

— Хватит мне врать!

Саша всё-таки вышла из кухни, ушла в комнату, принялась порядок наводить. На скорую руку, но Митя ничего заметить не должен был. Ефимов в комнате появился спустя пару минут, видимо, поразмыслив над тем, что сказать ей собирается. И заговорил без намёка на веселье или насмешку.

— Сань, я о тебе весь месяц думаю.

Она не ответила, лишь усмехнулась в сторону. А Толя продолжал:

— Я серьёзно. Да послушай ты меня! — Он отобрал у неё подушку, за плечи взял и в глаза заглянул. — Я прошу тебя, дай мне шанс. Понимаю, что не заслужил, понимаю, что верить мне, у тебя оснований нет, но…

— Что? — переспросила Саша.

— Я тебя хочу, — сказал он в лоб.

Это не впечатлило, не удивило, но привело в растерянность. Саша сглотнула, глаза отвела и опустилась бы на диван, если бы Ефимов её отпустил. Но он продолжал держать её за плечи.

— Я как увидел тебя в тот первый вечер… Саш, я только о тебе и думаю. И да, знаю, что ты мне скажешь, про Лику… Всё знаю, и ты права. Мне нужен был этот месяц. Как хочешь меня назови: сволочью, идиотом, но, Сашка, — он прижался лбом к её лбу, — я так тебя хочу.

Она не стала больше кричать, ругаться с ним, спорить. Аккуратно освободилась от его рук, только кашлянула нервно.

— Ты уедешь скоро.

— Ну, не гони ты лошадей. Уедешь, не уедешь. Тебе больше нечего мне сказать?

Она коротко качнула головой.

— Почему?

— Ты не поймёшь, Толя.

Он криво усмехнулся.

— Так, да?

— Да. — Глянула на него снизу и в горячности выдохнула: — У меня ребёнок. Это у тебя, — Саша рукой взмахнула, — взыграло. Ты можешь себе это позволить. А я — нет. И твоё «уедешь — не уедешь» меня не устраивает. С этим к Лике.

— Ты хочешь, чтобы я поклялся?

— Сейчас я хочу только одного — чтобы ты ушёл. Тебе не в чем мне клясться. — Она отошла от него, потом вернулась и сказала: — Мне тоже давно не двадцать. Это я тогда верила, что в одно прекрасное утро проснусь с тобой в одной постели, и всё будет замечательно, всю оставшуюся жизнь. Извини, повзрослела. Так что, сегодняшнее утро не в счёт.

Саша повернулась к нему спиной, но чувствовала, что Толя по-прежнему стоит позади неё, и своей внушительностью давит, да и взгляд, что он упёр ей в затылок, был прямой, как выстрел. В молчании прошла пара минут. Ефимов в кресле устроился, наблюдал за ней и молчал. Саше показалось, что не выдержит. Заорёт или швырнёт в него чем-нибудь, но он опередил, заговорил.

— Ты права. Ты во всём права. — Руками по подлокотникам ударил, поднялся. — Сегодняшнее утро не в счёт. В зачёт пойдёт следующее, договорились?

— Рада за твою уверенность и самооценку. Мне бы такую.

Толя усмехнулся, подошёл к ней и поцеловал в макушку. Пообещал:

— Я с тобой поделюсь.

Саша обернулась через плечо, глянула с подозрением:

— Ты что-то задумал?

— Нет, — тут же отказался он. — Я сказал, что ты права. А я упрямый, буду добиваться.

— Чего добиваться, Толя? — воскликнула она, но Ефимов лишь улыбнулся. И следом поинтересовался:

— Ты точно мой телефон не видела?

— Не видела! — разозлилась она.

— А твой где, я позвоню.

Саша отмахнулась от него, не желая сейчас даже о таких мелочах, как телефоны, с ним разговаривать. А Ефимов огляделся в её комнате, вышел на кухню, потом дверь в маленькую комнату, в которой Митька жил, открыл. Стопроцентно сказать, заходил ли он сюда вчера, не мог, но проверить решил. Потому что телефон было жалко. И не столько телефон, фиг бы с ним, жалко было симку и контакты многочисленные, на неё забитые. Как думал, сколько восстанавливать придется, мороз по коже.

Комната была поистине мальчишеская. Со спортивным уголком, правда, весьма малогабаритным, с двухъярусной кроватью почему-то и с плакатами на стенах. Толя поневоле заинтересовался, разглядывал всё, в том числе и плакаты. С них смотрели не певцы и актёры, а спортсмены, киношные герои, а с одного даже президент. Это удивило немного, Ефимов усмехнулся, обратил внимание на письменный стол, со стопкой учебников и тетрадей на краю. На стене рядом что-то наляпано, какие-то наклейки и фотографии, мягких игрушек самый минимум. На подоконнике сидел одинокий плюшевый медведь, а на верхней полке кровати, с краю, жутко страшный клоун: зеленые волосы торчком, красный нос и безумная улыбка. Кошмар. Зато у стены огромная корзина, но и не корзина, что-то среднее, возможно, когда-то она служила манежем для маленького Мити, доверху наполненная машинами, деталями от конструктора и руками-ногами каких-то роботов или чего-то вроде того. В общем, стопроцентно мальчишеская комната. С определённым набором хлама, понятным только особям мужского пола, и нужных вещей, перемежающихся с тем, что необходимо для учёбы.

Ефимов подошёл к письменному столу, осмотрел его внимательно, надеясь увидеть свой телефон, но вместо него остановил взгляд на крупных фотографиях в рамках, развешанных на стене прямо над столом. Все они были школьными, заказными, на некоторых Митя был в причудливых костюмах — на одной в форме мушкетёра, на другой в матроске, вид имел бравый. Улыбался, а глаза смеялись. Не детский взгляд, отстранённо отметил про себя Толя. Но это было последнее, что он отметил. Он смотрел на мальчика на фотографиях и будто впервые его видел. На фото он не был коротко стриженным, да и сама поза была интуитивно знакома. У него самого, как и любого ребёнка в нашей стране, подобных фотографий была не одна, и даже не две. Но дело не в этом. Дело было в том, что кучерявый, полный энергии мальчишка на этих фотографиях, подозрительно смахивал… на него. А на одном из снимков, новогодних, в углу, красочными буквами значилось: 2013 год, 8 лет. Ефимов как зачарованный смотрел на эти цифры. Голова уже не болела, но была тяжёлая, к тому же разговор с Сашей всё-таки взбудоражил, как не храбрись, и поэтому так запросто осознать, переварить…

— Ты что делаешь?

Он обернулся, посмотрел на Сашу, и вся нужда оправдываться пропала. Первое, что он заметил, это панику в Сашином взгляде. И вместо байки про телефон, просто ткнул пальцем в фотографию с датой.

— Ему восемь? Лика сказала, что семь.

Саша молчала, и в эту минуту не чувствовала, что сердце стучит или из груди выпрыгивает. Оно просто замерло. От страха, от ужаса, от непонимания, как себя вести и что говорить. Как заставить себя рассмеяться, изумиться Толиному вопросу, просто что-то сказать и то сил в себе не находила. На Ефимова смотрела и понимала, что он не отмахнётся от своего вопроса. Он смотрит на неё пытливо, и его лицо всё больше каменеет.

— Саша, что ты молчишь?

Она до боли вцепилась в дверную ручку. Взгляд заметался, а когда Толя сделал к ней решительный шаг, голову вскинула и взглянула на него с вызовом.

— Ты собирался уходить.

— Я жду ответа.

— Я не должна!..

— Ты должна! — вдруг крикнул он и снова ткнул пальцем в фотографию. — Вот об этом должна! — Ефимов заставил себя замолчать, секунду набирался выдержки, после чего проговорил сдержанно и глухо: — Ему восемь… И он похож на меня. Я отец? — Кажется, это был самый трудный вопрос в его жизни, еле выговорил. И на Сашу смотрел безумными глазами, видел, как она в лице меняется, и пытался предугадать её реакцию.

А Саша подступила к нему, смотрела ему в глаза, после чего головой покачала.

— Нет.

Он прищурился.

— Ты мне врёшь опять.

— Не вру. — Саша облизала сухие губы. — Какой ты отец? Ты его воспитывал? Ты его на руках качал, когда он ночами не спал? Или в садик его водил? Успокаивал, когда он плакал?

— Саня…

— Что?! — крикнула она.

— Я не знал!

— Не знал или не хотел знать, Толя?

Ефимов потёр рот, потёр с силой, потому что губы нервно кривились. Потом за голову схватился. Всего пять минут прошло. Пять минут, поделившие его жизнь на до и после. До отцовства и свалившуюся на него реальность. И взгляд снова забегал по фотографиям мальчика, и оставалось лишь поражаться, как он не понял, не почувствовал, не разглядел при встрече. Настолько сбила с толка его экстремально короткая стрижка? Или он просто не брал в голову, не собирался приглядываться, только разглядывал как нечто диковинное — сына Саши. А оказывается, не только её. Вот как тут за голову не схватиться?

— Я же спрашивал у Лики, она сказала, что ему семь, — повторил Ефимов, чувствуя себя в этот момент полным идиотом. Уже знал, что ему Саша скажет: разве можно слушать, что говорит Анжелика, а уж тем более слепо этому доверять? Нужно было проверить, разобраться, Сашку спросить, раз уж мысль допустил. Но в тот момент это казалось неосуществимым. Саша так смотрела на него при встречах, он видел в её глазах нетерпение и досаду, считал, что раздражает её, и, конечно же, знал, что сам виноват. А всё оказалось сложнее, куда сложнее. — Она сказала, что отец твой бывший одноклассник, тот дылда в очках.

— Его зовут Саша.

— Да, и отчество у мальчика…

— А ты и отчество выяснил? Весьма похвально!

— Саша, не рычи на меня. Я только узнал, что у меня сын есть.

— Мне тебя поздравить или пожалеть?

— Саша!

— Уходи, пожалуйста. — Саша на всякий случай отступила от него на пару шагов, боясь, что Ефимов снова её схватит, и тогда уже выдержки ей потребуется куда больше. И без того из последних сил держалась. Очень хотелось зарыдать. Не так она себе всё представляла. Сотни версий за все эти годы, а особенно за последний месяц, обдумывала. А вышло всё глупо. Толя вошёл в Митькину комнату, ткнул пальцем в его фотографию и сказал: мой, а она виновата осталась. Что скрыла, что не довела до его сведения, практически обокрала.

— Я никуда не пойду. Нам поговорить надо.

— О чём?

— Перестань прикидываться! Саша, он мой. — Ефимов в порыве чувств даже кулаком себя в грудь ткнул.

— А тебя это сильно впечатлило? И что ты будешь теперь делать, раз он твой? Мне даже любопытно!

— Когда он придёт?

Саша с ужасом на него посмотрела, затем головой отчаянно замотала.

— Нет. Ни за что. Даже не думай.

— Он мой сын!

— Господи, Толя, ну хоть раз в жизни не будь ты эгоистом! Ему всего восемь, ты чего хочешь? Обрадовать его? «Здравствуй, сын, я твой папа»?

После этого вопроса Толя всерьёз растерялся. На этот счёт у него мыслей не было, по крайней мере, на данный момент. Он выдохнул, волосы взъерошил и даже отвернулся от Саши. Решить ничего не мог. Наверное, это было самое большое потрясение в его жизни, потому что точно мог сказать — большего смятения не испытывал никогда.

А пока он молчал, Саша тоже пыталась собрать себя воедино, ощущение, что в очередной раз на части раскололась, как после его отъезда. Ефимов за голову хватался и выглядел обезумевшим, и она ничем не лучше. То, чего боялась, то и произошло. И как теперь жить, как всё исправить, чего ждать — совершенно не ясно.

— Что ты ему сказала? — спросил он через минуту.

— О чём?

Он посмотрел на неё.

— Об отце, что ты ему сказала?

Саша попыталась сделать глубокий вдох, получилось судорожно, и при этом непонятно почему голова закружилась. От взгляда Ефимова увернулась.

— Что он работает… далеко.

— Ну, хоть не похоронила.

Это замечание показалось обидным, и Саша на него глазами сверкнула.

— А кто ты такой, чтобы меня в чём-то обвинять?

Толя тут же отказался, головой качнул.

— Не обвиняю. Скорее уж, радуюсь… этому обстоятельству.

Выдержка всё-таки кончилась, Саша всхлипнула, слёзы смахнула, зло и нетерпеливо, и присела на Митькину кровать. Толя смотрел на неё, а она, пытаясь спрятаться от него, хоть как-то, голову опустила и зажмурилась. Ефимов всё ещё стоял над ней, но взглядом не сверлил, его взгляд был устремлён в одну точку, и Саша понимала, что он сосредоточенно обдумывает, точнее, пытается хоть как-то осмыслить. Но, судя по тому, как морщится, ему это не слишком удаётся.

— Толя, уходи, — снова попросила она. Тихо, безнадёжно и очень устало. — Не надо… Мите тебя видеть не надо. Он домой придёт, а тут…

— Что? Я?

— Мужчина.

— А, да. Я помню, он строгий.

Саша кулаки сжала, губу закусила, и Толе очень захотелось встать перед ней на колени, как вчера, и хоть что-то сделать. То ли обнять, то ли встряхнуть её. А скорее, и то и другое. Тряхнуть её, чтобы в себя пришла, потом обнять и сказать о том, что теперь никто никогда их друг от друга в разные стороны не разведёт: она мать его сына.

Толя снова на фотографии сына посмотрел, на его кудри, которых он не видел вживую, а вспомнил о том, как в детстве свои кудри ненавидел. Волосы отрастали, и он становился похож на спаниеля, по крайней мере, ему так казалось. И теперь понятно, почему Валентина Николаевна решилась на столь радикальный шаг, постричь мальчика едва ли не налысо. «Лето впереди», сказала она тогда, но Толя ничего не понял, не догадался, даже не подумал в эти слова вдуматься.

Заставил себя отвлечься от раздумий о собственных кудрях, которые по наследству Митьке достались, на Сашу посмотрел. Она так и сидела, опустив голову, и серьёзно переживала. Он не удержался и коснулся её волос. Саша дёрнулась, но не отстранилась, правда, и глаз не подняла.

— Только не плачь, — попросил Ефимов. Пальцы запутались в её волосах, и он не сразу руку убрал. — Я ухожу. Ты права, надо остыть и подумать.

Саша побоялась спросить его, о чём он собрался думать. Сидела ни жива, ни мертва, вцепившись в края детской постели, устремив взгляд в узор на паласе, и мечтала, чтобы Толя поскорее ушёл. А в следующую секунду уже боялась, что он уйдёт и больше не вернётся. В это не верилось, но всё равно боялась. Как однажды он уехал и пропал. Ефимов когда из комнаты вышел, она поторопилась слёзы вытереть. Ей нельзя расклеиваться, ей ещё сына встречать. И Митя не должен понять, что в их жизни произошли огромные изменения. Она не будет торопиться, будет сопротивляться и не позволит травмировать или обмануть своего ребёнка.

 

9

День вышел длинным, бесконечно длинным. И это притом, что это было воскресенье, и никаких дел у Ефимова не было. Приехав в квартиру матери, он устроился на диване, включил телевизор и уставился в него бездумным взглядом. Сонливость с него сдуло, будто ветром, как раз в тот момент, как он узнал, осознал и поверил в то, что у него сын есть. Восьмилетний сын! И казалось, что не заснёт больше никогда. Голова гудела от мыслей. Он думал о Саше, о Митьке, вспоминал, как уехал тогда… Неправильно уехал. Не струсил, нет, но разозлился. Разозлился, взбрыкнул, сел в автобус до Москвы и только его и видели. А всё из-за Анжелики. Насколько сейчас всё глупым кажется, спустя годы, после того, как повзрослели. Хватило нескольких недель жизни с Ликой для того, чтобы осознать степень дискомфорта, понять, что, без преувеличения, многое идёт не так, и принять решение покончить с давними мечтами, что столько лет будоражили его воображение. А ведь все студенческие годы, Толя сходил с ума, бредил, наверное, даже любил Лику. Правда, сейчас уже понимаешь, что любовь эта основывалась на чувстве противоречия, они всё делали друг другу назло, и это ещё больше разжигало страсть. Хотя, много ли нужно стараний, чтобы разжечь страсть в двадцатилетних? Они с Ликой играли в интересную игру, ревнуя, соблазняя, и заманивая друг друга в ловушку. Это и казалось любовью.

А в итоге он проворонил восемь лет жизни сына. Мать его убьёт.

Самое интересное, что редко кто из мужчин задумывается о том, что у них могут расти дети… где-то. Вот и он, мучился угрызениями совести потому, что с Сашей по-человечески не простился, а подумать о том, что их ночь могла привести к последствиям… даже в голову не пришло. Считал, что она обоснованно злится, возможно, ненавидит его, и счёт у неё длинный-предлинный, но о том, что все эти годы ей было о чём думать помимо его персоны, даже мысли не возникло. Вот так-то. И это опять же его вина. Кажется, он самолично начнёт Сашкин список предъяв к его персоне разбирать. Что бросил, что уехал, что не позвонил, не узнал и не помог. А она одна, с ребёнком, и все эти годы молчала, никому тайны отцовства не выдала.

По дороге домой, почему-то был уверен, что оказавшись в тишине и покое, сможет всё обдумать, и придёт к какому-то выводу, решению, поймёт, как себя в дальнейшем вести — и с Сашей, и с мальчиком. А думать мог только о том, как умудрился всё испортить. Эта новость как молотом по голове ударила. В голове билось только: «У меня есть сын», а никакого решения и плана не рождалось. Полная сумятица в душе и паника в сознании. Что он, вообще, знает о детях? По телевизору как раз начали показывать мультфильм, старый, даже Ефимову знакомый, ещё с детства, и он завис на нём, пытаясь вспомнить, что думал о нём в детстве. Как оценивал, как принимал? Вот только нынешние дети на них совсем не похожи, и надежда только на то, что Митя и характер от него взял. Тогда, по крайней мере, ясно будет, как себя вести. И если вспомнить, что о мальчике порой говорят: рассудительный не по годам, громкий, шумный и в некоторой степени ревнивый, то это весьма на него похоже. Он и ревнивый, и шумный, и рассудительный, как мама любит о нём говорить, вот правда, как выясняется, не в том. Рассуждать и думать надо о людях, а не о бизнесе. Не о деньгах и машинах, не об очередной блондинке с милым личиком. Рассуждать надо о том, как не проворонить рождение ребёнка, и как воспитать его так… чтобы было чем гордиться, именно ему. Он всё проворонил.

Ефимов вздохнул, подумал о недопитом бренди, но вставать и идти на кухню, не хотелось. Да и пить не хотелось, если честно. Поэтому просто повернулся на бок, уткнулся лбом в спинку дивана, и глаза, наконец, закрыл. Вот только голова раскалывалась. И уже не от боли, а от огромного количества мыслей, которые заставляли морщиться и окончательно разбередили душу. Но самой главной среди них была: у него сын есть. Сын, который на него похож.

Кстати, практически у всех его друзей уже были дети. Даже у тех, кто достаточно долго сопротивлялся, за последние пару лет обзавелись отпрысками. У них появились непонятные Ефимову заботы и дела, детские проблемы, пелёнки и покупка манежей и трёхколёсных велосипедов. Толя относился ко всему этому с пониманием, но без особого умиления, и к себе отцовство как-то не примерял. С женой прожили не один год, но она тоже особых намёков ему не делала. Говорила, что торопиться им некуда, и он ей верил, но после расставания подумал о том, что возможно она попросту до конца ему не верила. Настолько, чтобы связать их жизни окончательно, ведь от детей не убежишь и с ними не разведёшься. По крайней мере, если у тебя всё нормально с воспитанием, совестью и моралью. И вот это Толя как раз понимал весьма отчётливо. У его старшей сестры было двое детей, две девочки-погодки, старшей шесть недавно исполнилось, и племянниц Ефимов обожал. Не так часто видел, но на каждый праздник, а порой и без особого повода, отправлял им подарки. В основном, кукол, что ещё интересует маленьких девочек, не представлял. С мальчишками проще. У Мити в комнате спортивный уголок, машинки и плакаты со спортсменами. Вполне понятные увлечения, об этом он готов говорить слёту, и это внушало определённую надежду.

Но всё равно поговорить с кем-то, поделиться, а если повезёт и совет получить, было необходимо. Но если бы он позвонил матери и сходу выложил ей новости, та в обморок бы упала. Та время от времени заводила с ним разговор о семье, детях, и сильно расстраивалась из-за их нежелания с бывшей женой взяться за ум и для начала хотя бы свои отношения узаконить. И не желая снова всё это выслушивать, позвонил другу в Москву. А у Сеньки Синицына, между прочим, должна найтись хотя бы парочка ответов на все его многочисленные вопросы. Потому что у Семёна, в его тридцать пять, трое детей, старший к тому же, практически подросток. Так что, Сеня человек с опытом, и о детях знает, куда больше него. И ничего удивительного, что Толину новость он воспринял сдержанно, и даже скептически. Хмыкнул, помолчал, обдумывая, затем спросил:

— Ты уверен? В смысле, что твой?

Ефимов глухо хмыкнул, присел на край кухонного стола и закурил. Зажигалкой щёлкнул, а подумал о том, что в ближайшее время он вряд ли курить бросит. С такими переменами в жизни не бросают.

— Да уверен я, Сень. На девяносто девять целых и девять десятых.

— Круто. А я тебе говорил, не езди. На малую родину ездить — себе дороже. Сколько раз убеждался.

— О чём ты говоришь?

— А чего я тебе сказать должен? Ну, поздравляю.

— У тебя же дети есть, скажи что-нибудь толковое.

— У меня, Толян, детей больше, чем нужно нормальному человеку. Правда. Один вон журналы с голыми бабами под матрас прячет, другой с материного сервиза кошку бездомную кормит, а третья отца родного утром дураком назвала.

Толя всё-таки рассмеялся. Лицо рукой потёр.

— Сень, а мне-то чего делать?

— Не знаю. Радуйся. Только не позволяй матери его баловать. У меня вон три примера перед глазами. Отправлю пацанов в кадетский корпус, клянусь, Толян. Я уже Ритке это пообещал. А то отец у них дурак старый. А ведь мне мать говорила: предохраняйся, сынок!

— Что, так и говорила?

— Нет, конечно. Говорила: башкой думай. А я тогда думал другим местом. Вот и учись на чужих ошибках.

— Да поздно уже, Сень. Восемь лет парню.

— Ну, это да.

— Чем сейчас дети интересуются?

— Компьютерами, телефонами, планшетами, и всем остальным, что стоит кучу бабок. Но если серьёзно, Толян, — Синицын голос понизил и заговорил серьёзно, — пацан в восемь лет, который с матерью живёт, интересуется только одним — папой.

— А если принять во внимание, что у него мой характер?

Семён развеселился и хмыкнул.

— Ну, тогда тебе звездец.

— Я смотрю, ты обо мне хорошего мнения. Прям друг и товарищ.

— Вот потому, что друг, поэтому и говорю тебе правду. Она суровая, но что поделать. Ты упрямый, дурной хмырь. Который вечно звонит не вовремя и задаёт мне идиотские вопросы. И если подумать, что на свете твоя копия существует, это страшно, Толян.

— Да иди ты, — ухмыльнулся Ефимов и телефон отключил. Посидел минуту в тишине, докурил, потом, поддавшись порыву, набрал Сашин номер. Но она разговаривать с ним не пожелала, вызов сбросила. Это разозлило, но не удивило. Толя лишь чертыхнулся вполголоса и всё-таки достал из шкафчика бутылку бренди. Прямо скажем, не сильно Синицын ему помог.

А вот Саше некогда было просить кого-то о помощи. Да и не делала этого никогда. Выдалось лишь немного времени, чтобы собраться с мыслями, встряхнуться, а чтобы отвлечься, занялась домашними делами до возвращения Мити. Даже плакать было нельзя. Во-первых, боялась, что ей не хватит и пары часов на то, чтобы выплакать все слёзы, а во-вторых, следы этих слёз, сын бы непременно заметил. Саша и без того волновалась, что паника у неё на лице написана. Стараясь забить слёзы поглубже, принялась ругать себя: за то, что напилась вчера; за то, что проснулась с Ефимовым в одной постели; позволила ему расхаживать по её дому и влезать всюду. Вообще не предполагалось, что он окажется в её доме и увидит Митины фотографии. Видимо, он на самом деле похож на Толю в детстве, раз он тут же всё понял и в своих выводах уже не усомнился. И теперь нужно ждать его действий, решений, продуманной реакции… И уже звонит ей. Прошло меньше трёх часов, а Ефимов уже звонит, и этим её пугает. Поэтому Саша даже не подумала на его звонок ответить. Сбросила и убрала телефон подальше, в свою сумку. Чтобы не видеть и не слышать ничего.

— Мама, смотри, как я умею!

Митька лишь полчаса назад появился дома, а от него все эти полчаса было невероятно много шума и необъяснимого позитива. Он что-то рассказывал ей громко и воодушевлённо, носился по квартире, что-то искал, снова бежал к ней, занимая всё Сашино внимание. А потом позвал её из своей комнаты, и Саша пошла на его голос. Дверь открыла и замерла, глядя на сына, свешивающегося вниз головой с перекладины турника. Митька ещё руки отпустил и поболтал ими, матери улыбался.

— Смотри, как я могу!

— Замечательно, — согласилась Саша, потом сына под спину подхватила, помогая приподняться, а затем и спрыгнуть на пол. — Только я просила тебя так не делать, особенно, когда ты один, Митя. Мало ли…

— Но ты же дома!

— Я не могу стоять рядом с тобой. Слезай.

— Да я уже слез, — вздохнул Митя. — Мам, кушать будем?

— Да, сейчас… — Сашин взгляд остановился на фотографиях сына, и её в который раз за последние несколько часов, прострелило, прожгло огнём насквозь, и на одну секунду она потерялась в этом, совершенно позабыв, что сын за ней наблюдает. С трудом заставила себя улыбнуться. — Чем ты у бабушки занимался?

— Книжку почитал, потом в телефон поиграл… Чем у неё ещё заниматься можно? Она только сериалы смотрит. Про какую-то Машу, потом про волка.

— Какого волка?

— Так одного мужика называют, который с плохими людьми сражается. Крутой такой, мускулы знаешь какие? — Митя руку в локте согнул, показал матери, какие примерно мускулы были у героя в сериале. По мнению Саши, в природе таких существовать не могло, но она не специалист в этом вопросе.

Они перешли на кухню, Митя за столом устроился, взял вилку и принялся зубцом вырисовывать какой-то узор на скатерти.

— Бабушка пончики жарила?

— Ага. У неё и сгущёнка была. Вкусно.

Митька изъяснялся короткими предложениями, явный признак того, что чем-то занят, Саша через плечо обернулась, посмотрела на него и одёрнула:

— Митя, перестань ковырять скатерть. Знаешь, сколько она стоит? А ты дырки ковыряешь.

Мальчик вилку отложил. Голову рукой подпёр.

— А ещё тётя Лика приходила.

Саша неизвестно почему насторожилась.

— Когда?

— Утром сегодня.

Кивнула, хотя ничего особо толкового по этому поводу не думала. Просто заволновалась. А для сына проговорила:

— И замечательно. Пусть почаще приезжает.

— А я в окно смотрел, мам, — вдруг хихикнул Митя. — Её дядька какой-то увёз на машине.

Саша газ выключила, снова к сыну повернулась, взглянула непонимающе.

— Какой ещё дядька?

— Не знаю, носатый такой.

— А ты и нос его рассмотрел?

Митя плечами пожал и невинно улыбнулся.

— А бабушка сказала, что у тёти Лики беспокойная натура! — сдал всех ребёнок и победно улыбнулся.

Саша же головой качнула, совершенно растерявшись.

— Ничего не понимаю…

Лика с Ефимовым расстались несколько дней назад, он этим утром проснулся в одной постели с ней, Сашей, а Лика… разъезжает на машине с каким-то незнакомым мужиком? Что, вообще, у людей с моралью? И у неё в том числе? Напиться до такой степени, чтобы привести в дом мужчину, даже не помня этого, и уснуть беспробудным сном. «Белый русский», чтоб его…

— А машина у него ничего так, — сказал Митя. — «Кашкай».

— Очень рада за тётю Лику, — пробормотала Саша и потёрла лоб, при этом болезненно поморщившись. Голова всё ещё болела, даже таблетка обезболивающего не помогала. Или это мысли о Ефимове так на неё действовали?

Митя вдруг хлопнул ладонями по столу.

— Мама, давай есть!

— Давай, милый, — рассеянно отозвалась она.

А когда ставила перед сыном тарелку макарон с сыром, невольно представила рядом Толю. Две одинаково русые курчавые макушки, похожие улыбки и уж точно одинаковый аппетит. По позвоночнику пробежал холодок, и Саша поторопилась отвернуться.

— А как ты сходила в ресторан? Там вкусно кормили?

— Не слишком.

— А торт был?

Саша провела ладонью по отрастающим волосам сына.

— Нет, Митя, не было торта.

— Странный ресторан.

— Мить, ты думаешь, что люди ходят в рестораны, чтобы торт есть, — всё-таки улыбнулась Саша.

— А разве нет? В ресторане должно быть всё самое вкусное. А потом торт.

Саша рассмеялась, затем кивнула на его тарелку.

— Ешь макароны.

— А печенье у нас есть?

— Есть. Но только к чаю. А не грызть весь вечер, как хомяк. Ешь, тебе ещё два упражнения по русскому делать.

Митя скуксился и ткнул вилку в спагетти, принялся их накручивать. А Саша села на диванчик позади него и руки на груди сложила. Вздохнула. А когда услышала тихую мелодию телефона из комнаты, в досаде поморщилась. Опять звонит, опять… Не могла точно знать, что это Толя, но почему-то была в этом уверена.

Митя, конечно, не знал, не мог знать о том, что у неё на уме и на душе, тем более, отчего у неё нет сил и голова болит. Поэтому после того, как домашнее задание, наконец, закончил, прибежал к ней, принёс ноутбук, и Саша стойко около получаса обсуждала с ним новую историю. Ребёнок же не виноват в её проблемах. С ним нужно быть спокойной и уравновешенной, и улыбаться, чтобы ему даже в голову не пришло, что в их маленькой семье произошло что-то серьёзное и неприятное. Хотя, надо быть честной: по поводу «неприятное» — это ещё неизвестно, нельзя быть несправедливой. Ведь она знает, знает, что тайком Митька размышляет о том, что случилось с его отцом, почему они никогда об этом не говорят и что Саша от него скрывает. Поэтому «неприятно» она старается не произносить, даже мысленно. И опять же ради сына.

Вечером Толя позвонил ещё раз. Митя уже был в постели, досматривал последний разрешённый в это время мультфильм, Саша из его комнаты вышла, и мысленно махнув рукой на доводы разума, да и разозлившись на настойчивость Ефимова, на звонок ответила. Правда, лишь для того, чтобы сказать:

— Перестань мне звонить. У меня ребёнок засыпает.

Толя вздохнул.

— Но ты же днём к телефону не подходишь.

— Толя, если я не подхожу, значит, говорить с тобой не желаю. Ты об этом не думал?

— Перестань, — он явно разозлился на её тон. — Язвительность тебе не идёт, малыш.

— А что мне идёт, по-твоему? Собачья преданность?

— Саша!

Она выдохнула, на секунду зажмурилась. Потом призналась:

— Я не могу с тобой говорить, правда.

— Ты злишься и нервничаешь, — подсказал он.

— И у меня есть повод для этого!

— Не спорю. Но, Сань, я ведь тоже не сижу спокойно на диване. У меня… голова кругом.

— И как ты восстанавливаешь способность трезво мыслить, интересно? Водкой?

— Вообще-то, виски. Но ты язва, причём конкретная.

Саша остановилась перед зеркалом, посмотрела на себя, на пылающие щёки, волосы за ухо заправила.

— Да, не повезло тебе.

Он помолчал, затем другим тоном, более мягким, сказал:

— Малыш, надо поговорить и всё обсудить.

— Что «всё»? — подозрительно переспросила она.

— Саш, прекращай дурить, — всё же не сдержался он, и вот тогда Саша и расслышала в его голосе пьяные нотки. Не слишком явные, но Ефимов принялся растягивать слова, и Саше это было хорошо знакомо.

— Я тебя просила!..

— Не надо меня просить! Я уехал сегодня, чтобы дать нам всем время успокоиться. И обдумать всё.

— Хорошо тебе говорить, — поразилась она. — Мне обдумывать совершенно нечего. — Саша до предела понизила голос, и дверь в свою комнату прикрыла. — Ты строишь свой центр, вот и строй. Мой сын тут причём?

— Не только твой.

— Мой!

— Это к такому решению ты пришла?

— Я ни к чему не приходила, Толя. Необходимости не было. Это ты сидишь в обнимку с бутылкой, и к решениям приходишь, а у меня ребёнок. Его надо кормить, с ним надо учить уроки и укладывать его спать. И все наши решения ему не интересны.

— Ты в этом уверена?

В этом она уверена не была, и это больше всего расстраивало. То, что она не могла с уверенностью сказать, как Митя воспримет новость о том, что в его жизни готов объявиться отец. Настоящий отец. Вот только она также не могла сказать, каким отцом Ефимов стать собирается. И надолго ли. До окончания строительства, а затем редкими наездами?

— Я хочу его увидеть.

Вот после этого в горле комок встал. Саша руку в кулак сжала, потом головой помотала.

В голове ни единой мысли о том, как она эту новость Мите преподнесёт. Поэтому сказала:

— Я подумаю.

— Ты подумаешь? — поразился Толя, и голос невольно повысил. — Я его отец!

— Я подумаю, — перебила она его. — Потому что отец — это не только факт отцовства. А у тебя это в голове никак не уложится, как посмотрю. Всё, я больше не могу говорить.

И решив не ждать ответа, телефон выключила. Вот так. Так с ним и нужно разговаривать. Коротко, ясно и решительно. Интересно, насколько её решительности хватит.

Как назло наутро Митька принялся рассказывать о своей спортивной секции, о том, что его новых друзей частенько папы встречают. Говорил он это без жалоб, особого сожаления или зависти, просто рассказывал, какие бывают папы, и какие у них бывают машины, усы, а также работы, а Саша нервно накрывала на стол и помешивала кашу в кастрюльке. Пару раз вздохнула, не удержалась. Правда, тут же сыну разулыбалась, а ещё посоветовала побольше слушать тренера, а не разглядывать машины и телефоны у чужих пап. А ещё кашу есть.

— Каша вкусная, лопай, — попросила она.

А Митька на тарелку с манной кашей посмотрел в задумчивости, за ухом почесал.

— А колбаски?

— Каша полезнее, Митя.

— Так я же не спорю…

— Ешь, — снова попросила она, а сама с кухни вышла. Необходимо было перевести дух, а заодно проверить Митькин портфель. Это дело должно было занять её внимание минут на десять. Рюкзак сына был как всегда забит, и Саша помнила, что с вечера диктовала ему, что именно и какие учебники ему следует положить, но помимо них в рюкзаке могло найтись всё, что угодно. От модели самолёта, которую она нашла в прошлый раз, до надкусанного пару дней назад яблока. А ещё куча ручек, фломастеров, деталей лего, помятых тетрадей и ещё множество безумно нужных, но позабытых вещей. Саша все эти нужные вещи разбирать и выкидывать не успевала. Зато каждый раз радовалась тому, что портфель Мити заметно легчал. Мальчишки есть мальчишки, и если она сама в Митином возрасте обожала рисовать на полях тетрадей и дневников цветочки и коллекционировала фантики от конфет, то её сын собирал всякие железяки непонятного назначения, колёса от игрушечных автомобилей и наклейки с Человеком-Пауком. С этим приходилось мириться и это принимать. Саша периодически выгребала из портфеля и ящиков его письменного стола хлам, Митя никогда ничего из этого не хватался, и они жили в мире и покое.

В этот раз, за обложкой учебника по русскому языку, нашла сложенный вчетверо альбомный лист. Развернула и с минуту разглядывала рисунок, раскидистую ветку с жёлтыми цветами, что-то зеленое вокруг, и странную зверушку с длинными ушами, которые непонятно почему закручивались по краям. А поверху рисунка Митиной рукой, красным маркером написано: «Мама, с 8 марта!». Выходило так, что ветка — это мимоза, а зверь, по всей видимости, кролик.

Мило.

— Митя. — Она прошла на кухню и продемонстрировала сыну, который лопал кашу и мотал ногами, одним глазом кося за окно, свою находку. — Это что такое?

Митька глянул, секунду раздумывал, после чего просиял улыбкой.

— Это тебе, с 8 марта!

— Митя, с 8 марта прошло почти два месяца.

— Ну да, он у меня в ящике валялся, я забыл. Тебе не нравится?

Саша глянула на помятый, заметно потрёпанный шедевр. В конце концов, кивнула.

— Нравится. Спасибо. В следующий раз, будь добр, подари вовремя. Или хотя бы в том же месяце.

— Мама, у меня знаешь сколько дел? Иногда я что-то забываю.

На его возмущённый тон она улыбнулась.

— Да что ты говоришь. Занятой ты мой. — Подошла и поцеловала сына в макушку. — Спасибо, мне приятно.

— Но я же подарил тебе мимозу! И бабушке тоже.

— Я помню, ты у нас настоящий мужчина. Ты поел? У тебя десять минут на сборы.

Митя из-за стола не вышел и даже не вскочил, он стартовал. Сразу видно — подзаправился. Саша же достала из шкафчика специально приготовленную бутылку с водой, коробочку с печеньем и краснощёкое яблоко.

— Митя, после физкультуры обязательно попей, ты слышишь? Не забывай.

— Я пью, мам!

За каждодневными, привычными заботами и мелкими делами, она отвлеклась, расслабилась, и совершенно позабыла, пусть и всего на час, о том, что произошло вчера. И поэтому, когда её мобильный подал сигнал, вздрогнула. Почувствовала, как сердце забилось, на мобильный взглянула в тревоге, а, заметив на дисплее высветившееся имя Ефимова, намеренно отвернулась. Решила его игнорировать. Разум подсказывал, что это не выход, что Толя никогда на подобное не купится, и просто так звонить и добиваться своего не перестанет, но Саша струсила. В голове пронеслось: только не сейчас. И отвернулась, и даже из кухни вышла.

— Мама, у тебя телефон звонит.

— Я слышу. — Она в комнату сына вошла, увидела его на перекладине турника, и глаза закатила. Протянула к нему руки, помогая слезть. — Митя, ты нашёл время! Да ещё в школьном костюме. Обувайся немедленно, мы выходим.

Телефон замолчал, Саша поторопилась сунуть его в сумку, надеясь, что Ефимов займётся своими делами, и отстанет от неё. Хотя бы, до обеда.

Очень боялась его звонка. Не хотела, чтобы он звонил. Не желала с ним разговаривать, объясняться, придумывать причины и отговорки. Не хотела. И нервничала из-за того, что он не звонил. Время на самом деле близилось к обеду, Саша сегодня работала одна, покупателей было немного, утро буднего дня, и ей даже отвлечься было не на что и не на кого. Сидела в тишине магазина и думать теперь могла о том, что произошло вчера, сколько влезет. Влезало столько, что от мыслей тошнило, но что с ними сделаешь? Несколько раз заглядывали знакомые девочки, продавщицы из соседних бутиков, кто просто поболтать, кто звал кофе выпить. Саше приходилось растягивать губы в улыбке, отнекиваться, выдумывать себе дела и невероятную занятость, а как только вновь оставалась одна, наваливалась на стойку и закрывала глаза, будто на самом деле смертельно устала. Но на самом деле устала лишь от одного — от тревоги. Та не оставляла её ни на минуту, присутствовала в душе даже тогда, когда Саше казалось, будто она отвлеклась и занята. Эта тревога точила изнутри, и в душе уже не рана была, а целая воронка. И всё думала, думала… И о Толе, о его желаниях и требованиях; и о сыне, вспоминала, как тот утром рассказывал ей про отцов своих друзей. У друзей папы есть, а у него нет. И это проблема, это всегда было проблемой. Как бы она от неё не отмахивалась и не оставляла на потом. На год, на два…

Ефимов не позвонил, он приехал. Ближе к закрытию магазина, когда Саша уже и ждать его звонка перестала, а он вошёл, и вид имел немного взъерошенный и даже усталый. То ли на самом деле весь день работал, то ли ночью плохо спал. Хотя, она тоже плохо спала. Может, ещё и пожалеть его в связи с этим? Сочувствие проявить?

Саша сунула руки под стойку и сжала их в кулаки. А себе приказала: «Соберись немедленно!».

Смотрела на него, и глаз не отводила. Моргала, как собака, но от взгляда его не пряталась. Хотя, взглянул Ефимов на неё хмуро, что случалось за все годы их знакомства, не часто.

Правда, поздоровался.

— Привет.

Она кивнула.

— Чего к телефону не подходишь?

— Не хочу.

— Круто. — Толя подошёл ближе и тоже на стойку навалился. Совсем близко с Сашей, ей даже пришлось отступить на шаг, чтобы он носом в её щёку не ткнулся.

— Толя, зачем ты приехал?

— Знаешь, ты никогда раньше идиотских вопросов мне не задавала, а в последние пару дней активно навёрстываешь.

Она всё-таки отвернулась от него. Отступила к стене, привалилась к ней и руки на груди сложила. Всем своим видом показывала, что разговаривать с ним по душам, желания не имеет.

— Это не лучшая ситуация, чтобы упрямство проявлять, малыш.

— Я не упрямлюсь.

— А как это называется?

— Это называется — бороться с чужой наглостью, хоть как-то.

— А я наглый?

— Ты сам прекрасно знаешь. Ты как танк, Толя. Если тебе что-то нужно, ты всех по асфальту раскатаешь. — Саша секунду молчала, а затем всё же добавила, причём с обидой: — А если не надо, развернёшься и уйдёшь.

Ефимов голову опустил, лбом практически холодного мрамора стойки касался. Глаза закрыл, головой качнул.

— Наверное, ты права. Я… уже сутки об этом думаю. Один-единственный вопрос приходит в голову раз за разом: почему не позвонил? — Он посмотрел на неё. — Вроде, чего проще. Взять и позвонить.

Саша с трудом сглотнула.

— Это бы ничего не изменило.

— А если бы я позвонил через месяц?

— Толя, не смеши меня! Через месяц ты имя моё забыл!

— Саня, ну что ты говоришь?!

Она рукой махнула.

— Ладно, не забыл. Но ты просто обо мне не думал. Ведь так? Я права, Толя. Поэтому виниться передо мной сейчас, рвать на себе волосы и говорить: вот если бы я позвонил, всё было бы по-другому — не надо. Всё было бы также.

— С той разницей, что я знал бы про сына!

Саша зло сверкнула на него глазами.

— С той разницей, что ты наезжал бы раз в полгода и высылал алименты! Моему сыну не нужен такой отец!

Ефимов выпрямился, его взгляд похолодел.

— Во-первых, — отчеканил он, — ты не имеешь права решать ни за меня, ни за Митьку! А во-вторых, не можешь знать, как бы всё было! Никто не может знать. Или ты, правда, считаешь, что лучше никакого отца, чем тот, который бывает наездами? Ты забыла, как сама росла? Что бы ты выбрала?

Саша даже опешила от его слов. И смотрела уже без всякого смятения.

— Не смей меня стыдить!

— Я не стыжу, Саша! Я лишь говорю, что заботился бы о нём.

— О нём есть, кому позаботиться.

— А о тебе?

Она задохнулась.

— Не твоё дело, понял? Я сама в состоянии позаботиться, и о себе, и о сыне. Как-то справлялась восемь лет. И залётный герой мне не нужен.

— Ты злишься. Ты злишься, и не в состоянии принимать трезвые решения!

— А ты в состоянии? О каких решениях ты, вообще, говоришь?

— Я его отец, — проговорил он глухо, Саше даже показалось, что с некоторой угрозой.

А она вдруг рискнула усмехнуться.

— И что это значит?

— Ты сама всё понимаешь. Я хочу видеть сына.

Саша отвернулась от него, нервно облизала губы. Чувствовала пристальный взгляд, направленный ей в затылок, но просто повернуть голову и смело его встретить… Смело как-то не получалось, совсем.

— Ты хотя бы понимаешь, какой это для него будет стресс? Ты не думаешь об этом.

— Я думаю о том, что этот стресс довольно быстро пройдёт. В восемь-то лет. Вот в восемнадцать будет хуже.

— А ты у нас психолог?!

— А ты?

Саша на каблуках крутанулась, уставилась на него.

— Ты просто… Знаешь, я поначалу очень тебя ждала. Что ты вернёшься, что одумаешься, не обо мне, так о матери вспомнишь. По Лике соскучишься. Когда несколько месяцев прошло и стало понятно, что в Москве ты прижился, просто ждала, что приедешь… Хотя бы на пару дней. Я планы строила, думала, что тебе скажу, как… новость преподнесу. Но ты не приехал, Толя. Прошло девять лет. А теперь ты появляешься, и ждёшь, что я просто приведу тебя к сыну и скажу: «Вот твой папа, милый, люби его!». Так? У нас с Митей своя жизнь, и, прости, тебе в ней места нет.

Ефимов зубами скрипнул. Выслушал Сашу, смотрел ей в глаза, видел воинственные искорки, рассерженный румянец на щеках, и всё понимал… Все её слова, доводы, претензии и обвинения в его адрес — он всё понимал. Но он готов был исправлять. Виниться, столько, сколько понадобится, но Саша это в расчёт не принимала. Она только злилась, и даже на малейшую уступку идти была не готова. И это, смирив собственное упрямство, Ефимов тоже готов был понять и принять, если бы Саша замолчала хотя бы на минуту, и просто задумалась, решила дать ему шанс. Но до этого, кажется, ещё далеко.

— Ты опять же, думаешь о себе, а не о нём. Мальчишке нужен отец!

— Отец? Толя, ты уедешь через пару месяцев. Что я тогда сыну скажу? Что папа обещал звонить?!

— Да не делай ты из меня дегенерата!

— Не ори на меня!

Ефимов отступил, сделал глубокий вдох, воздух, кажется, лёгкие оцарапал, с таким остервенением он его в себя втянул. А за его спиной ещё и дурацкий колокольчик над дверью брякнул и мужской голос с настороженностью поинтересовался:

— Саша, у тебя всё хорошо?

Толя резко обернулся, увидел знакомого менеджера из своего любимого ресторана, к которому начал стремительно остывать, и взглянул на того с предостережением и сурово. Но тот лишь брови сдвинул, а глянул снова на Сашу. Толя тоже на неё посмотрел. Если честно, не знал, чего от неё ждать. Вполне могла попросить помощи, чтобы его выставить, и разговор этот закончить. Но она, кажется, смутилась, кашлянула нервно, затем кивнула.

— Да, Олег, всё нормально. Извини нас, мы не будем кричать.

— Да ладно, мне-то чего… Точно всё хорошо?

— Да, да.

Он вышел, колокольчик снова звякнул, а Толя на Сашу посмотрел. Точнее, просверлил её взглядом. Пальцем в закрывшуюся дверь ткнул.

— У тебя с ним что-то есть?

Саша рот открыла, не зная, что сказать. То ли к дьяволу его послать, то ли попросту руками всплеснуть. А то и за голову схватиться. Но в итоге попросила:

— Лучше молчи.

— Что?

— Да ничего! — теперь она на него не кричала, она на него шипела. И зло щурилась. — Хочешь, чтобы меня с работы уволили?

— А он здесь причём? Он директор по трусам?

— Ефимов!

Толя усилием воли заставил себя замолчать, буквально проглотил следующие слова, точнее, пару вопросов по поводу этого заботливого менеджера, который суёт нос, куда его не просят. Отступил на шаг, после чего рукой махнул.

— Хорошо, оставим эту тему.

— Действительно, — съязвила Саша.

Он лоб потёр.

— Я понимаю, что кругом виноват. Саш, я понимаю. Но ты не даёшь мне возможности хоть что-то сделать.

— По поводу «что-то сделать», мы уже говорили, разве нет? Я не дам тебе травмировать ребёнка только потому, что у тебя совесть взыграла.

— Да причём здесь совесть? Он мой сын! А я его не знаю. — Он сглотнул, прошёлся взад-вперёд по магазину, потом спросил: — Почему ты не пришла к моей матери? Она тогда ещё здесь жила, уехала в 2007. Она два года здесь жила. Она знала, где я, знала, как со мной связаться…

— А кто тебе сказал, что я хотела с тобой связываться? Я тебе ещё раз повторяю: я только поначалу плакала в подушку и ждала. После того, как Митька родился, у меня времени на это не осталось. Мне есть ради кого жить, Толя. И это не ты. И уж точно не твоё удобство и не твои интересы. А по поводу твоей матери… — Саша сделала судорожный вдох. — Конечно, я об этом думала. Но знаешь, наверное, я слишком гордая, или просто дура, как Лика считает. У меня в сознании как-то не укладывалась сцена, когда я прихожу к твоей матери с животом или с младенцем на руках и говорю: «Вот, сыночек ваш наследство оставил». — Они встретились взглядами, и некоторое время молчали, после чего Саша улыбнулась, правда, губы дрожали, и улыбка вышла так себе. — Лика бы пошла. И не отступила бы до тех пор, пока твоя мама не сдала бы ей все твои пароли и явки. А я не такая. — Вздохнула. — Как есть дура.

— Ты смелая, малыш.

Она поморщилась.

— Не подхалимничай.

— Не буду, — отозвался он. Снова к стойке подошёл и привалился к ней спиной. — Так что, Саша?

Саша до боли сцепила пальцы.

— Я уже всё тебе сказала.

Он головой покачал.

— У меня чувство, что ты меня не слушал.

— Слушал. Очень внимательно слушал. Но это не меняет ничего. Я отец, и я имею право…

— Право? — поразилась Саша.

— Да! — он произнёс это как можно твёрже. — И говорить мне о том, что я сбегу, что стану приезжим отцом и так далее… Ты вправе этого опасаться, но что ты предлагаешь делать мне? Забыть? Отключить половину мозга, и жить дальше, ни о чём не беспокоясь и не печалясь? Саня, он мой сын.

— Правда? А… где это написано?

На эти слова ей понадобились все силы. И видела, как сузились Толины глаза, опасно, и подбородок окаменел. Но Саша всё равно продолжила, хотя была большая вероятность того, что у неё в любой момент может сорваться, а то и вовсе пропасть голос.

— Он Богатырёв Дмитрий Александрович. И кроме моего невнятного признания твоего отцовства, у тебя ничего нет. Что ты собираешься делать? Кричать на улице, что ты отец? — Она головой покачала. — Я не признаю.

— Ты обалдела?

Саша носом нервно шмыгнула, снова губы облизала, затем покачала головой, как можно решительнее.

— Нет. Ты не имеешь права подходить к моему ребёнку. Даже к нашему дому приближаться не можешь. И я настоятельно тебя прошу этого не делать.

— Сашка, знаешь что?..

— Что?!

— Во-первых, не надо тыкать в меня пальцем и разговаривать наставительным тоном, ты ещё не судья. И что, вообще, всё это значит? Ты думаешь меня этим напугать?

Она плечами пожала, и усмехнулась в сторону, достаточно жёстко. Мысль о том, что доказательств отцовства у него нет и прав он на Митю никаких не имеет, и даже условия диктовать не может, внушило надежду. Мизерную, но всё-таки.

Ефимов тоже об этом размышлял, больше минуты. Повисло молчание, тяжёлое, Толя сверлил Сашу взглядом, а та стояла к нему спиной. Прямая, как струна, и только пальцы снова сцепила, не могла заставить себя их разжать. Единственное, что позволяло сохранить видимость спокойствия.

— Я не отступлю, Сань, — сказал он, прервав молчание. — Я понимаю, что ты нарисовала себе картину нашей дальнейшей жизни, и картина эта не радостная. Я прав? Но ты зря думаешь, что помариновав меня некоторое время, не дав мне с сыном встретиться, я в один прекрасный день просто уеду из города и обо всём забуду. Ты мне про запреты рассказываешь? Ты так хочешь отношения строить? Это глупо.

Саша продолжала молчать и упрямо смотрела в сторону, через стекло витрины.

— Но ты права, нигде не написано, что я его отец. Ещё один кирпич мне в физиономию. — Толя от стойки оттолкнулся и к Саше подошёл. Остановился за её спиной, чувствовал, как она напряглась, хотя казалось, что больше некуда. А он ещё наклонился к ней и негромко проговорил: — Но ты не знаешь обо мне кое-чего. Знаешь, чему я научился за эти годы? Всё доводить до логического конца. А логичным в этой ситуации будет в свидетельстве о рождении моего сына увидеть имя — Ефимов Дмитрий Анатольевич. И мы, любимая, пойдём с тобой в суд ради этого. И будем делать все анализы, которые понадобятся — волос, крови и мочи, будем исправлять все бумажки, все документы, каждую закорючку. Я найму лучшего адвоката, я не пожалею денег и времени, и успокоюсь только тогда, когда я на законных основаниях смогу решать, как мне воспитывать сына. А если у тебя гормональный всплеск, то займи это время чем-нибудь другим. А говорить мне, что я брошу сына через два месяца, ты, по меньшей мере, права не имеешь. Потому что знать этого не можешь. Я виноват перед тобой, а сына я не бросал. Никогда бы не бросил. — Толя заставил себя остановиться, отступил от Саши на шаг, только отметил про себя, как она сникла. И, кажется, не дышала. Но он добавил, правда, постарался убрать из голоса даже намёк на суровость и безапелляционность: — Подумай об этом.

Саша вздохнуть смогла только тогда, когда он вышел. Снова звякнул колокольчик, как-то страшно и безысходно, хотя этот звук всегда казался Саше весёлым и задорным. А сегодня дверь закрылась, и будто разделила её жизнь на до и после. Вот и всё, точки расставлены в нужных местах. Ничего хорошего её не ждёт. Ефимов судиться с ней надумал. Правильно, ему, наверняка, не привыкать. Бизнес, жизнь в столице, там через одного все друг с другом судятся. И адвокаты — не чета здешним. А ей что делать?

Наверное, не стоило его злить. Надо было осторожнее, деликатнее… попросить… А она разозлилась и вспылила.

Да к дьяволу его адвокатов! Чтобы она сына отдала? Кому? Этому горе-папаше?!

Сколько она просидела на корточках за стойкой, если честно, не знала. Даже не плакала. Только на стену напротив таращилась в какой-то невероятной панике и сумятице, не зная, что делать. И чувство беспомощности парализовало и не давало думать. То и дело возвращалась к мысли, что Толя… судиться за Митьку будет, и её окатывало жаркой, пугающей волной изнутри. Саша зажмуривалась и резко выдыхала, борясь со слезами. Плакать нельзя, вдруг покупатели… Дожить бы до конца рабочего дня. Ещё два часа, час…

Колокольчик снова звякнул, и Саша подумала о том, что начинает ненавидеть этот звук. Нужно было подняться, улыбнуться заглянувшим покупателям, а её ноги не держали, и уж точно на улыбки и разговоры она способна не была. Правда, этого и не потребовалось. Колокольчик звякнул, дверь хлопнула, и через секунду послышался недоумённый голос Каравайцевой.

— Эй, Саня, ты тут? Нет никого…

Саша не ответила, но зато заставила себя поднять руку, чтобы её можно было увидеть над стойкой.

— О, — Алёна не на шутку удивилась. — Ты чего там делаешь? — Она стойку обошла, на Сашу посмотрела. — От кого прячешься? Или снова в «мафию» играетесь отделами?

Саша головой качнула.

— А чего тогда? — Алёна придвинула себе стул и села, внимательнее к Саше присмотрелась. И совсем другим тоном, обеспокоенным, спросила: — Сашка, что случилось? На тебе лица нет.

Каравайцева это сказала, и Сашино лицо, которое, оказывается, и на лицо-то похоже не было, сморщилось, а из глаз слёзы потекли. И тут же всхлипнула, и губы облизала, и затылком к твёрдой поверхности прижалась. Глаза закрыла, чтобы на подругу не смотреть.

Проговорила:

— Сейчас успокоюсь. — Сделала глубокий вдох.

— Что значит «успокоюсь»? Не успокаивайся, говори, что случилось. С Митькой чего?

Слёзы снова потекли, но Саша стойко головой покачала.

— Нет, он у тёти.

— Тогда что?

Саша потянулась к ней и ткнулась лбом в колени Алёны. Попыталась пошутить.

— Ты же сама говорила: пока женщина не любит, она не плачет.

— А ты влюбилась? — Алёна ахнула, не скрываясь, и руку к груди приложила. Видимо, решила ей подыграть. — Наконец-то! А то я уже беспокоиться начала.

— Ага, — тускло отозвалась Саша. Голову подняла. — Ты чего приехала?

Алёна по-прежнему присматривалась к ней с тревогой, брови хмурила, но ответила с наигранной лёгкостью.

— Да рассказать. Новость такая. — Между словами Сашин лоб потрогала, температуру проверяя. — Ты знаешь, чего Новиков не явился в клуб? Обещал ведь… А он Лике позвонил, та ему, видимо, поплакалась на сволочь-Ефимова, и Виталик проникся. Ты понимаешь, о чём я говорю, Богатырёва?

Саша рассеянно кивнула.

— Вроде.

— Вроде, — передразнила её Алёна. — Анжелика наша с Новиковым замутила, вот о чём я тебе говорю! Я собственными глазами их сегодня видела, он перед ней дверь машины распахнул и ручку подал, а она вся в улыбке расцвела. В общем, всё как всегда. Вот куда это годится? Я тебя спрашиваю, Саня, твоя же родственница!

Саша поднялась на ноги, уцепившись за край стойки. От подруги отвернулась, силы на притворство кончились, щёки потёрла, ощущение было, что те не горят, а тлеют, как угли. Каравайцева наблюдала за ней, и снова спросила:

— Саша, что случилось? Скажи мне.

Вздох, который у неё вырвался, последние силы отнял. Саша наклонилась и прижалась лбом к прохладному мрамору. Слёзы текли, глаза застилали, но, несмотря на это, наперекор вырвавшемуся рыданию, усмехнулась.

— Ефимов в суд на меня подать грозится.

Алёна рот открыла.

— Что ты сделала? Машину его разбила?

Саша головой покачала.

— Тогда пошли его куда подальше.

— Ага, — отозвалась Саша еле слышно, — я уже…

Каравайцева в плечо её толкнула.

— Сашка, хватит меня пугать! Говори как есть. Что у вас случилось? Что ты ему сделала?

— Сына у него украла. Наверное, он думает так.

Алёна молчала. Её рука на Сашином плече замерла, Каравайцева обдумывала. Хотя на самом деле сопоставляла в своём сознании факты. Известные давно, понятные ей, но никак не вязавшиеся с именем Толи Ефимова. А потом мысленно сравнила Митю и своего бывшего однокурсника, и вот тогда ахнула.

— Саня…

Саша всхлипнула, носом шмыгнула и снова слезами залилась, теперь уже не скрываясь. Добиться от неё каких-то разъяснений, а уж тем более откровений в данных обстоятельствах, возможным не представлялось. И Алёне пришлось осмысливать всё самостоятельно, на это потребовалось несколько минут, в течение которых Саша ревела, а Каравайцева её рассеянно гладила по вздрагивающей спине. В конце концов, головой мотнула, разгоняя туман в голове.

— Подожди. Он что, так тебе и сказал: подам в суд?

— Да! — в отчаянии выкрикнула Саша.

— Чтобы Митьку забрать? Он охренел совсем?!

Саша снова заревела, Алёна её ещё по плечу похлопала, но затем за плечи схватила, развернула к себе и встряхнула.

— Перестань рыдать. Объясни толком: что он тебе сказал?

Саша из рук её вырвалась, на стул села и ненадолго закрыла лицо руками. Дыхание перевела. После пятиминутных рыданий, дышать на самом деле стало легче.

— Да то и сказал, — пробормотала она, насухо вытирая слёзы. — Что он сына не бросал, что никогда бы не бросил, а я… упрямая дура, которая не понимает, что он для Митьки сделать может. Он же отец!

— Отец, — фыркнула Алёна, правда, весьма неуверенно. Брови сдвинула. — Правда, отец, Сань?

Она кивнула и тут же отвернулась.

— Чего только не бывает на свете, подумать только.

— Алёна! Ну, хоть ты-то не начинай!

— Я молчу, молчу… — Каравайцева переносицу потёрла. Потом воинственно махнула рукой. — Ладно, главное, не паниковать. Надо успокоиться, всё обдумать. Это всего лишь Ефимов.

— Да, всего лишь Ефимов. Его московские друзья, деньги и адвокаты.

— Чёрт.

Саша со стула поднялась, плечи расправила, судорожно вздохнула. Чувствовала себя спокойнее, но недавние рыдания ещё давали о себе знать. Сглотнула.

— Алёна, пожалуйста… Давай не сейчас. Мне ещё домой идти, не хочу, чтобы Митя насторожился.

— Тогда дыши.

— Дышу!

Алёна уставилась на неё тяжёлым взглядом, раздумывала о чём-то, потом сказала:

— Давай я тебя домой провожу.

— Зачем?

— Мне так будет спокойнее. Ты выглядишь, как привидение.

— Спасибо.

— Перестань обижаться.

— Да я не обижаюсь… Мне ещё час работать. И со мной всё в порядке будет, честно.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Очень, — призналась Саша. И теперь уже сама попросила: — Не обижайся.

— Не обижаюсь, — ответила Каравайцева. Головой качнула. — Сашка, Сашка.

Саша одарила её гневным взглядом.

— Хочешь, чтобы я снова разревелась?

— Конечно, не хочу. — Алёна вдруг притянула её к себе, поцеловала в щёку. Затем кулаком погрозила. — Не реви.

Саша слабо улыбнулась. Но всё-таки вздохнула с облегчением, когда за подругой дверь закрылась. Вздохнула и без сил опустилась на стул.

А Каравайцева, выйдя из магазина, решительным шагом направилась к эскалаторам. Признаться, сумятица в душе улеглась, вместе с удивлением, и теперь осталось только негодование. По отношению к Ефимову. Вот ведь гад!..

Толя ответил на её звонок прежде, чем Алёна успела покинуть торговый центр. Трубку взял, без всякого энтузиазма проговорил:

— Слушаю, — а Алёна сходу выдала:

— Ты совсем оскотинился, Ефимов? У тебя отключились мозги, совесть… Что ещё?

— Ты-то чего на меня наезжаешь? — изумился он.

— Я не наезжаю, хотя наехала бы с удовольствием. Наехала бы и переехала на хрен! — Охранники у входа взглянули на неё странно, с явным удивлением, но Каравайцева лишь яростным взглядом их наградила и пронеслась мимо, твёрдо шагая на высоких каблуках. Она всегда ходила на каблуках, несмотря на лишний вес. Была уверена, что высокий каблук придаёт ей не только роста, но и определённой грации. И судя по взглядам, что на неё порой мужчины бросали, это было именно так.

— Алён, говори толком.

Она даже остановилась. Вышла на улицу, глотнула свежего воздуха, и тише, но со всей серьёзностью проговорила:

— Толя, Сашка в истерике. Ты что, свинья такая, на самом деле ей судом пригрозил? Митьку забрать? У тебя мозги в каком месте?

Толя помолчал, затем нервно кашлянул.

— Алён, ты чего? Что за бред?

— Не знаю, что за бред ты ей наговорил, что она сама не своя. Рыдает.

— Рыдает? — Его голос звучал растерянно, и он явно не притворялся. — Почему?

— Наверное, потому, что ты идиот. Такой ответ тебя устраивает?

Толя вздохнул.

— Устраивает, — пробормотал он. — Ты поезжай домой, я сейчас к ней приеду.

Алёна пребывала в сомнении, молчала, и Ефимов это отметил. Поэтому попытался убедить.

— Всё будет нормально, честно. Я сейчас приеду.

Когда спустя сорок минут он снова вошёл в магазин, Саша уже не плакала. Только вздрогнула, услышав колокольчик. Глаза на вошедшего вскинула, и внутренне похолодела. Взгляд забегал, надеялась, что не увидит причину своих несчастий, по крайней мере, до утра, не успела в это поверить, как вот он — снова явился. Да ещё вошёл и сразу уставился на неё, и злости во взгляде больше нет. А как только позвал:

— Малыш, — у неё тут же губы затряслись. Вот тебе и успокоилась.

А Толя стойку обошёл, без всяких сомнений и промедления, к Саше подошёл и притянул её к себе. Руками обхватил, чувствуя, как она вздрагивает от сдерживаемых рыданий. В ответ его не обнимала, лицом в его грудь уткнулась и очень старалась не реветь, хотя бы не в голос. Но то, что Толя вернулся и вот так сходу её схватил и прижал к себе…

— Дурочка, ну ты что? Всё, что ты услышала, это «суд»? Как тебе в голову могло прийти, что я заберу его у тебя?

Саша безвольно опустила руки, глаза закрыла, и чувствовала, как сильно бьётся сердце. Не быстро, не суматошно, волнения она не чувствовала. Сердце билось гулко и тяжело. А ещё навалилась невероятная усталость, просто невероятная. Казалось, что если через секунду она не найдёт в себе сил открыть глаза, то провалится в темноту, как в бездну.

— И ревёт, ревёт, — продолжал шептать Толя ей на ухо. Пригладил Сашины волосы, даже чёлку назад загладил, и, взглянув на Сашино лицо без чёлки, вспомнил её десять лет назад. Надо сказать, что она и выглядела всё такой же юной. Особенно, когда плакала. — Я что, тебе враг? Или сыну нашему враг? Всё, чего я хочу, это о вас заботиться. Чтобы ты мне позволила… заботиться.

Саша носом шмыгнула, смотрела по-прежнему на воротник его футболки, не выше. А Толя осторожно добавил:

— Заметь, я не говорю — помочь. Я уже понял, что ты смелая и сильная. Но мне-то что делать? Я пытаюсь за тобой угнаться.

Саша осторожно отстранилась от него, по крайней мере, попыталась это сделать.

— Отпусти меня, — попросила тихонько.

Ефимов руки убрал, но не преминул пожаловаться:

— Вот об этом я и говорю. «Отпусти», «не подходи».

Саша отошла от него, принялась закрывать кассу, трясущимися руками, наводила за прилавком порядок, а Толя наблюдал за ней. Потом несмело спросил:

— Можно я тебя домой отвезу?

Саша замерла, посмотрела на свои пальцы. Они тряслись, это раздражало, и Саша сжала руку в кулак.

— Я не знаю, Толя.

— Я знаю, — успокоил он. — Доверься мне, пожалуйста. — Толя положил ей руки на плечи и поцеловал в затылок. — Я сделаю всё, чтобы тебя… вас не разочаровать.

 

10

«Проводить домой» из уст Толи прозвучало довольно невинно, что совершенно не вязалось с тем, что произошло в дальнейшем. По дороге всё больше молчали, как из магазина вышли, так и замолчали. Саша шла за ним, и только осторожно выдохнула в сторонку, когда Ефимов её за руку взял. Это показалось странным, каким-то неправильным действием, после всего, что они сегодня друг другу наговорили, но отнимать своей руки она не стала. Шла за ним в сторону стоянки, поглядывала на него украдкой, до конца всё ещё не веря тому, что происходит с её жизнью, и чувствовала себя маленькой рядом с ним, как когда-то. И не просто маленькой, дело было не в её росте, дело было в колоссальной разнице в их жизненном опыте. Рядом с Толей она всегда чувствовала себя если не ребёнком, то намного младше, окружённой его мнением, его силой, его опытом. Когда-то ей это нравилось, сейчас же, будучи взрослой, Саша не знала, как к этому относиться. Немного пугало то, что Ефимов с лёгкостью, не прикладывая никаких усилий со своей стороны, подавлял её решительность и трезвость мышления, и где-то в глубине души, ей хотелось вцепиться в его руку и ни о чём больше не думать. Это было слабостью и, возможно, трусостью, Саша не была такой. Слишком привыкла все решения принимать самостоятельно, отвечать за сына, за себя, порой ответственность сводила с ума и заставляла чувствовать усталость, но такова была её жизнь. А Толя вновь всё менял, не задумываясь, не сдерживая себя, он просто появился и взял её за руку, и Саша внутренне дрогнула. Пальцы Ефимова сжимали её ладонь, крепко, приятно, его рука была горячей, и Саша поневоле заволновалась, мысли начали путаться, и она, признаться, отвлеклась. Отвлеклась от главной проблемы — Толя везёт её домой. Понятно, что довести её до двери квартиры и уйти, совершенно не в его характере. Вот о чём стоит думать, а не о такой глупости, как — он держит её за руку! Да пусть хоть за две руки держит, сути это не меняет. Его присутствие в их с Митей жизни сулит серьёзные проблемы!

Это же Ефимов, он сам по себе выдающаяся проблема.

Толя бросил на неё короткий взгляд, Саша заметила, но принципиально смотрела себе под ноги.

— Митька где, у тётки?

Ей понадобилась вся её выдержка, чтобы не оттолкнуть его руку и не убежать. Выдержала секундную паузу, после чего коротко оповестила:

— Уже дома должен быть.

— Ну и замечательно. Встречаться с Валентиной Николаевной сегодня в мои планы как-то не входило. — Они спустились по широкой лестнице на стоянку, и Саша впервые увидела его знаменитый автомобиль, до этого Ефимов всегда приезжал на такси, не собираясь оставаться вечерами трезвым. А вот сейчас она остановилась перед его машиной, окинула заинтересованным взглядом. Большая, сверкающая, приятного цвета. В остальном, машина как машина. Ей, наверное, не понять, как можно восхищаться автомобилем. Вот как Стариков восхищался машиной Ефимова, взахлёб.

А Толя перед ней дверь открыл, придержал. Вся его воспитанность лишь больше настораживала. И поэтому Саша одарила его подозрительным взглядом, и только после этого устроилась на удобном сидении. Оглядела салон, чисто из любопытства. Внутри машина выглядела столь же солидно и дорого, поневоле задумаешься, сколько же эта красота стоить может. Но тоже интерес не больше, чем на минуту. У неё таких денег нет и не будет, так какой смысл гадать?

Ефимов же чему-то втихую радовался. Саша разглядела усмешку на его губах, прежде чем он захлопнул дверь со своей стороны, сев на водительское сидение, и в салоне стало темновато.

Разглядела, но снова предпочла проигнорировать. Сцепила руки на коленях, пытаясь представить, что же делать дальше.

— Ты ведь не поедешь домой? — спросила она в какой-то момент.

— Нет, — ответил он совершенно спокойно, и Саша зажмурилась.

Толя как раз сворачивал к её дому, и при первой возможности кинул на Сашу изучающий взгляд. Решил приободрить.

— Не переживай, всё будет нормально. — Хмыкнул негромко. — Если он хоть немного похож на меня, то я знаю, как нужно действовать.

— Серьёзно? — поразилась она, не скрывая откровенной язвительности.

— Да. Надо брать наглостью. В этом-то ты мне не откажешь, не так ли?

Он посмеивался над ней, это злило, но что ответить, Саша так и не нашла. Автомобиль остановился недалеко от её подъезда, и отсюда она прекрасно видела свет в окнах своей квартиры на первом этаже. Свет горел везде, во всех окнах. Митя хотя и заверял её, что ничуть не боится оставаться один дома вечерами, но всегда включал свет везде, даже в туалете и в ванной. Она всё это знала, все мелочи, досконально, это ведь была их жизнь с сыном, и Саша никак не могла представить то мгновение, когда Толя переступит порог их дома, и всё окончательно изменится. И это произойдёт совсем скоро, через считанные минуты.

Но Ефимов всё-таки тоже волновался. Выходя из машины, сам на свет в окнах уставился, и ощутил странную тяжесть в душе. Такое случается с людьми перед чем-то важным, судьбоносным. И вроде бы с мальчиком он уже встречался, помнит, как он выглядит, но всё равно переживает. Будто Митя окажется таким же прозорливым на этот раз, посмотрит на него и всё неожиданно поймёт. Толя даже головой мотнул, сбрасывая с себя зачатки волнения. На Сашу посмотрел. Она стояла и смотрела на него, будто ждала, что он вдруг передумает и решит уехать. И взгляд её показался ему мрачным.

Чтобы отвлечь и себя, и её, спросил:

— Что на ужин?

Саша качнула головой, и не глядя на него больше, направилась к подъезду. Решительно, что её саму удивило. И лишь на лестнице, у самой двери, вдруг обернулась к Ефимову, и выдохнула ему в лицо:

— Только посмей что-нибудь ему сказать.

Толя стоял на пару ступенек ниже неё, они были практически наравне и смотрели друг другу в глаза. И он кивнул.

— Я просто хочу его увидеть.

Саша отвернулась. Почти сразу. Чтобы не смотреть ему в глаза, невыносимо вдруг стало.

Дверь отперла своим ключом. Толкнула её, вошла в прихожую, и по привычке прислушалась. Затем позвала:

— Митя, я дома! Ты где?

В комнате что-то упало, Митька забормотал в расстройстве, но уже через секунду выбежал ей навстречу.

— Мама, я ремонтирую пылесос.

— Серьёзно? Я надеюсь, ты в розетку его не включил?

— Пока нет. — Митька растянул губы в лукавой улыбке, но тут Ефимов вошёл в квартиру, и он замер, разглядывая гостя. Моргнул, нахмурился, на мать посмотрел, непонимающе. А та подтвердила:

— У нас гости. Ты помнишь… кхм, дядю Толю?

Ефимов быстро глянул на неё, после чего снова перевёл взгляд на мальчика. Буквально ощупывал того взглядом. Оказывается, за прошедший месяц, у Митьки волосы отросли. Немного, но достаточно для того, чтобы начать курчавиться на затылке и у шеи. А ещё у него был открытый Сашкин взгляд, а вот нос его. Определённо его. И это было настолько странно. Смотреть на кого-то и понимать, что это твоё прямое продолжение. Совершенно феерическое, неподдающееся описанию чувство. До этой минуты Ефимов был уверен, что самое острое ощущение в своей жизни он уже испытал, когда прыгнул в Таиланде с «тарзанкой» со стометровой высоты, но, как оказалось, это не шло ни в какое сравнение вот с этим — впервые увидеть близко своего сына. А Митька смотрел на него с любопытством и настороженностью, а потом руку в бок упёр. И хмыкнул совсем, как он. Не с недоверием или подозрительностью, а с оттенком ехидства.

— Помню. Я же не глупый.

— Глупость здесь причём? — перебила его Саша. Получилось немного нервозно, и она поспешила отвернуться и от сына, и от Толи. Сняла пальто и наклонилась, чтобы сапоги расстегнуть. А Митя и Толя всё ещё смотрели друг на друга, приценивались. А потом он хмыкнул. Он — потому что Саша поначалу даже не поняла, кто именно на этот раз, оказалось, что Ефимов. Руку протянул и потрепал ребёнка по волосам.

— Смотрю, ты уже не лысый.

Митя машинально поднял руку, пригладил свои волосы. Наблюдал за тем, как Ефимов принялся раздеваться. Куртку снял, ботинки, огляделся, будто впервые здесь был. Остановил свой взгляд на молчавшей Саше. Вдруг подмигнул ей. Митя это тоже заметил, удивился, на мать посмотрел. А та чувствовала себя меж двух огней.

— Ты уроки сделал? — спросила она, чтобы хоть что-то сказать, перестать быть просто объектом рассматривания обоих.

— Сделал. Мне только осталось два примера по математике. — Митька снова стрельнул глазами на Ефимова. — Бабушка сказала, что она слишком давно училась в школе, чтобы в этом разбираться.

— Да, во втором классе она явно училась давненько, — хмыкнул Толя. Потом неожиданно подхватил Митьку подмышки и от пола приподнял. — Пойдём, примеры твои посмотрим. А мама нас потом покормит. Я голодный — жуть.

Митька от неожиданности глаза вытаращил, ногами в воздухе замотал, на мать оглянулся, прежде чем оказался в комнате.

— Мам, я тоже голодный.

— Почему-то я в этом не сомневалась, — пробормотала Саша. Сделала шаг и заглянула в детскую, чтобы посмотреть, как Толя возится с их сыном. Он поставил его ногами на стул, а когда Митя к нему повернулся, резко, как волчок, отошёл на шаг и оглядел, внимательно и с удовольствием. Снова по волосам потрепал.

— Что у тебя с математикой?

— Два примера.

— Это я понял. А в принципе?

Митька головой мотнул. Тоже пригляделся к незваному гостю, который непонятно чего от него хотел.

— Математику я не люблю, — заявил он, в конце концов.

Толя губы поджал.

— Понятно. Это в маму ты пошёл. Она тоже математику не жалует.

В Митькиных глазах вспыхнул интерес.

— Мама мне помогает, — всё же воспротивился он.

— Так это ещё второй класс. Давай, показывай, что у тебя там.

— А ты разбираешься?

— А то. Я твоей маме интегралы раз пять объяснял.

— Интер… чего?

Толя улыбнулся.

— Интер… ничего, — передразнил он. Со стула мальчика стащил, усадил за стол. — Доставай учебник.

Митька вздохнул напоказ, с неохотой потянулся за учебником через весь стол. А Толя снова на него смотрел. Всё разглядывал: волосы, ухо, щёку, даже пятнышко от ручки на подбородке. И детскую руку с короткими обкусанными ногтями. Это всё казалось странным, непривычным, и удивительным оттого, что в какой-то степени принадлежало ему. Митьку хотелось трогать, тискать, в желании удостовериться, что он реальный, что Толя сам себе всё происходящее не выдумал. В какой-то момент обернулся, и понял, что Саша всё ещё стоит в дверях. Они встретились взглядами, всего на секунду, и она тут же сбежала.

Пока Митька под его присмотром решал пример, Толя сидел на соседнем стуле и перебирал его тетради и учебники. Пролистывал их, удивился островатому Митькиному почерку, обычно дети в этом возрасте пишут округлые буквы, а он водил ручкой по бумаге резко и отрывисто. И аккуратистом не был, это точно. В тетрадях то и дело попадались исправления, на полях в дневнике были нарисованы машинки и танчики, за что Митю, по всей видимости, ругали и даже писали замечания всё в том же дневнике, но Ефимов почему-то знал, откуда вся эта неаккуратность в мальчике берётся — от переизбытка энергии. Отсюда и почерк нервный, Мите не терпелось закончить с домашним заданием, вскочить из-за стола и сделать что-нибудь бесшабашное.

— А какой предмет ты любишь?

— Физкультуру, — без всякой заминки сказал Митя, и Толя понимающе улыбнулся.

— А ещё?

— Я читать люблю. Но не то, что в школе.

— А что?

Вот тут мальчик с ответом помедлил, писать перестал, носом шмыгнул.

— Истории всякие интересные. С приключениями и волшебством.

— О, — Ефимов с уважением кивнул. Попытался быть в теме. — Этого… как его, Гарри Поттера?

— Про него я кино смотрел, читать его долго, мы с мамой никак первую книгу не дочитаем. Она, знаешь, какая толстая?

— Не знаю. Но любопытно.

Митя в затылке ручкой почесал, и без всякого перехода, спросил:

— А ты зачем пришёл?

Толя глаза от его прописей поднял, всё же удивлённый, и вопросом, и тоном.

— В гости. Ты против?

— Не знаю, — честно признался Митя. — К нам в гости только бабушка и тётя Алёна приходит.

— И всё?

— Ну… Иногда тётя Лика или дядя Миша. Но это очень редко, на мамино день рождения.

— А вот теперь я пришёл. Это плохо?

— К маме? — уточнил Митя.

Толя свой ответ обдумал.

— К вам обоим. Вы же здесь вместе живёте?

— Вместе. — Митя всё-таки растерялся и призадумался. — Но я тебя не знаю.

— Вот и познакомимся. Знаешь, как говорят? Тот, кто однажды преломил вместе хлеб, незнакомцами уже не будут.

Митя мотнул головой.

— Я не понял.

— Если мы вместе поужинаем, то станем друзьями.

— Прямо друзьями?

— А что?

Митька фыркнул.

— Я в школе знаешь, со сколькими в столовой обедаю? И они не мои друзья.

— Ну, то столовая, Митя. А тут дом, мама ужин готовит… с любовью. Это совсем другое.

— Почему с любовью? — Митя окончательно позабыл про математику, и на Ефимова смотрел, открыв рот. Оказалось, что разговаривать с детьми не так просто, у них возникает куча вопросов на ровном месте, после невинно оброненного слова. И приходилось искать ответ под требовательным взглядом.

— Потому что мама… мамы, они такие. Они всех любят. Тебя любят, готовить любят… — «Меня», хотелось ему добавить, но это было бы преждевременно. Носом повёл, посмотрел на мальчика, потом ткнул пальцем в его открытую тетрадь. — Пиши.

Следующие пару минут Митя примерно выводил ручкой цифры в тетради и раздумывал над правильностью решения. Было видно, что томится. Потом придвинул к нему тетрадь.

— Правильно?

Толя заглянул, кивнул.

— Всё верно. Видишь, всё не так трудно.

— Зато скучно.

— Что ж, бывает и скучно. Но только иногда.

— Мама! — неожиданно выкрикнул Митька. — Я всё сделал!

— Молодец, — отозвалась Саша из кухни, но голос особо воодушевлённым Толе не показался.

А Митька тут же из-за стола выбрался, забрался по лестнице спортивного уголка и повис на перекладине. И смотрел на Ефимова теперь с умыслом, шкодливо. Толя понял, что сейчас задаст вопрос, который ему не понравится. Так и вышло.

— А почему ты не пришёл с тётей Ликой?

Действительно, почему?

— Тётя Лика занята сегодня.

— Чем?

— Не знаю. Своими обычными делами.

— Разве ты не её муж?

— Муж? — Ефимов попытался изобразить изумление. — С чего ты взял? Мы с тётей Ликой только друзья.

— А-а. — Митька поболтал ногами и спрыгнул на пол. Уселся, по-турецки скрестив ноги. — А с мамой ты тоже дружишь?

— Очень стараюсь.

— У неё и так друзей много, — заявил Митя, в голосе и нотки сомнения слышно не было. Он потянулся к корзине с игрушками, достал робота и легко свернул ему ноги в другую сторону. На Толю больше не смотрел. Тот же усмехнулся. Он же с мальчика глаз не сводил. И даже когда тот намеренно задавал ему провокационные вопросы, ему всё равно не хотелось отвернуться или уйти. Смотрел бы и смотрел. И мысленно себе повторял: мой сын.

— Думаешь, она будет против ещё одного друга?

Митька за плечо своё оглянулся, понял, что матери рядом нет, и тогда негромко сказал:

— Всё ты врёшь.

Толя брови вскинул, на самом деле удивлённый.

— Это что это я вру?

— Всё врёшь. Ты не хочешь с ней дружить.

— Очень интересно. Продолжай.

Митька насупился, губы поджал и стал похож на разозлённого чертёнка. Голову ниже склонил, а на Толю глядел исподлобья. Молчал, и Ефимов решил его подбодрить.

— Говори, мы же одни. Обсудим всё по-мужски.

— У Аньки Лебедевой тоже мама дружила, дружила с одним, а потом взяла и замуж за него вышла. Я всё понимаю, я не глупый и не маленький.

— Никто так и не считает. Но разве это плохо, если Анина мама замуж вышла?

Митька носом шмыгнул, сунул робота обратно в корзину.

— Не знаю. Анька говорит, что ничего хорошего. Они ругаются, а мама плачет.

— Понятно. К сожалению, бывает всякое, Митя. Но я могу тебе пообещать… дать настоящее мужское слово — мы же с тобой мужики? — что я буду очень стараться маму не расстраивать. — Он даже руку ему протянул, для настоящего рукопожатия, вот только Митя свою руку подавать ему не спешил, смотрел скептично, совсем как взрослый. Пришлось дать ещё одно обещание. — Если мама всё-таки будет плакать, ты сможешь меня ударить. Ты же ходишь в секцию? Драться умеешь. И за маму вполне сможешь постоять. Да? — Толя снова руку ему протянул. Ждал, проявлял терпение, но неожиданно понял, что заволновался. Вот именно в этот момент. Ситуация сама по себе странная, разговор с восьмилетним мальцом, который подозревает его в том, что он явился красть его маму и делать её несчастной. И всё бы ничего, пообещал и забыл, если бы не тот факт, что это первое обещание, которое он даёт своему сыну, и его придётся, обязательно придётся сдержать.

Митя, наконец, подал ему руку. Толя её пожал, даже не осторожничал, по-мужски так пожал, и, судя по выражению лица, Митька остался доволен. Даже некоторое превосходство над ним и ситуацией почувствовал. Правда, сказал ему, видимо, для устрашения:

— Я умею драться. Я Коростылёву знаешь, как врезал? У него синяк остался. А он меня выше!

— Здорово. — Толя встал и снова подхватил Митьку под руки, поднял. К себе прижал. Сердце странно и незнакомо барабанило, и чтобы скрыть волнение, принялся оглядывать постеры на стене. — Расскажи мне, какой спорт ты любишь? За какую команду болеешь?

Саша с трудом заставила себя накрыть на стол. Её так и тянуло ближе к комнате сына. Чтобы подсмотреть, подслушать, узнать, о чём Ефимов с Митей говорит. Её волновала сама мысль, что он с ним общается, но ещё больше, прямо до дрожи, беспокоило, что он возьмёт и всё ему расскажет. По непонятным для неё причинам, просто из-за того, что он Ефимов, и потому что так захотел, расставить все точки над «i». Он ведь любит, чтобы лично для него всё было чётко и понятно… В общем, запугивала себя, как могла. Потом вспомнила о том, что мужчины в её доме голодны, и пришлось вернуться на кухню, открыть холодильник и начать хоть что-то соображать. Из Митиной комнаты не слышалось ни громких голосов, ни бурных восторгов, даже смеха не слышалось, и всё это казалось подозрительным и вызывало нешуточные опасения. Саша слишком хорошо знала своего сына, его подозрительность в отношении мужчин (черта, которая тоже досталась ему от отца, по всей видимости, Толя делал стойку всякий раз, как видел рядом с ней особь мужского пола), знала, что Митя никогда не был ребёнком-душкой, которого тискают и целуют в щёчки. У него всегда было, что сказать, что добавить, а порой не ко времени и поперёк кому-то из взрослых, если самого Митю не устраивало, как события развиваются, без его ведома или согласия. Он всегда имел своё мнение и свою шкалу дозволенного и правильного. А вот теперь они с Ефимовым сошлись, двое таких одинаковых. И предугадать реакцию младшего было трудно. Точно, что Толя хотя бы постарается до него достучаться, но оба настолько упрямы…

— Я есть хочу.

Саша вздрогнула от неожиданности, обернулась через плечо, на Толю посмотрела. Он выглядел вполне спокойным, и смотрел на стол, а не на неё.

— Сейчас… Пять минут.

— Пахнет вкусно.

Хотелось заорать на него. Как он может думать сейчас о еде?!

— Что ты Мите сказал? — напряжённым голосом спросила она.

Ефимов привалился плечом к стене, сложил руки на груди и вдруг улыбнулся.

— Мы заключили пакт о ненападении.

Саша остановилась, посмотрела на него в растерянности.

— Что?

— Это значит, что пока я делаю тебя счастливой, Митя позволяет мне с тобой дружить.

Она моргнула. И другим голосом, страшным шёпотом, переспросила:

— Что ты ему сказал?

— Ничего, он мне всё сам сказал. А также рассказал про какую-то Аню Лебедеву, чьей маме не повезло с другом. То есть, с мужем. Козлом оказался.

Саша закрыла лицо рукой.

— Бог мой. Это кошмар какой-то.

— Ничего не кошмар, — возразил он. Подошёл к ней, положил руки Саше на плечи и наклонился к её лицу. — Сашка, он классный. Он умный, он чертовски подозрительный и настоящий мужик. Пообещал дать мне в нос, если я посмею тебя чем-нибудь расстроить. Так что, будь добра, улыбайся.

Она отпихнула его от себя.

— А тебе всё шуточки!

— Какие шуточки, Саня, я сама серьёзность! — Он снова на стол посмотрел. — Мы есть будем?

— Будем, — огрызнулась она. — Мой руки.

— Иду. — Толя из кухни вышел, и Саша услышала его голос: — Митя, иди ужинать! Мама зовёт.

Другая реальность. Это не её жизнь.

Ефимов и за столом с Митьки глаз практически не сводил. Тот ел с аппетитом, присутствие ещё одного человека за столом, по сути, незнакомого, его не отвлекало, а Толя улыбался. И за эту самую улыбку Саше почему-то его убить хотелось. Вроде бы, всё хорошо, Толя откровенно млел, глядя на сына, а она злилась. Сашу тревога убивала, ела изнутри, и она, в отличие, от мужчин, лишь ковыряла вилкой в своей тарелке, гадая, как события дальше развиваться будут.

— А ты, правда, живёшь в Москве? — спросил в какой-то момент Митя.

Саша очнулась от своих мыслей, глаза на него вскинула, внутренне замерев. К сыну приглядывалась, но тот смотрел на Ефимова с любопытством, ожидая ответа.

Толя спокойно кивнул.

— Правда.

— Тебе нравится?

Вот над этим вопросом Толя задумался, затем плечами пожал.

— Наверное. Есть то, что нравится, есть то, что не нравится. Я привык, Мить. Я там давно живу.

— Москва большая!

— Ты там был?

— Один раз, мы с мамой в аквапарк ездили.

— Здорово.

— Он там огромный! У нас такого нет.

Толя улыбнулся. Снова захотелось протянуть руку и коснуться волос мальчика. Но Митька уже отвернулся от него и вернулся к еде. И ни разу не сказал любимое детское: это не буду, это не хочу. Помнится, он подобных слов в детстве тоже не произносил. Сколько себя помнил, мама подолгу работала, а его кормила старшая сестра, которая, вообще-то, не слишком любила этим заниматься, отвлекаться от своих девчачьих дел на вечно голодного брата, и поэтому Толя довольно рано научился кормить себя сам. Во времена его детства ещё не было микроволновок, дети учились обращаться с газовыми плитами, и открытый огонь многих поначалу пугал. Но голод, как известно, не тётка, по крайней мере, для некоторых.

— А ты бы хотел жить в Москве? — спросил Ефимов.

Саша перестала жевать и уставилась на него, предостерегающе.

— В Москве? — протянул Митя. — Не знаю. Что я там буду делать?

— Учиться. Ходить в секцию. Всё, что делаешь здесь.

Митя моргнул, раз, другой, на мать посмотрел.

— Мы переезжаем в Москву?

Пока Саша собиралась с мыслями, придумывая подходящий ответ, Ефимов засмеялся.

— Ты подмётки на ходу рвёшь, — то ли поразился, то ли порадовался он за сына. Потом на тарелку его кивнул. — Ешь, давай.

Саша выдохнуть смогла только после того, как Митя из-за стола встал. Из кухни выбежал, а она тут же руки опустила. Ефимов же хмыкнул, наблюдая за ней исподтишка.

— Ты слишком нервничаешь, — сказал он.

Она попыталась растянуть губы в ехидной улыбке, но даже на это сил не хватило, даже на ехидство.

— Думаешь, у меня нет повода?

— Думаю, ты его преувеличиваешь. Всё будет нормально. Он умный парень, ничего за чистую монету не принимает, во всём пытается разобраться.

— Ты хочешь, чтобы он разобрался в тебе?

— Вообще, да.

— Не боишься, что всё пойдёт не по твоему плану?

Он улыбнулся.

— Нет. Это же мой сын.

— По-моему, ты слишком часто это повторяешь, — пробормотала Саша.

— Пытаюсь свыкнуться с этой мыслью. — Толя немного придвинулся к ней и добавил: — И чем больше пытаюсь, тем больше мне это нравится. — Разглядывал её секунду-другую, затем голос понизил и позвал: — Малыш, я же стараюсь.

— Я вижу…

— И очень хочу, чтобы ты постаралась.

Саша голову повернула, и они встретились взглядами.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

Ефимов едва заметно прищурился, едва заметно, но взгляд от этого стал цепким.

— Понимаешь.

Она невольно усмехнулась, отодвинулась от него, насколько это было возможно, попыталась выглядеть отстранённой от его намёков и желаний.

— Тебе не кажется, что ты хочешь слишком многого, Толя? По щелчку пальцев. — Саша из-за стола поднялась, забрала свою тарелку, Ефимов взглядом за ней следил. Потом кивнул.

— Наверное, ты права. — Вернулся к еде, взгляд сам собой остановился на большой тарелке с салатом, и спустя мгновение он сказал: — Ты здорово готовишь.

Саша лишь головой качнула.

— Всё-таки ты подхалим.

— Есть немного, — сознался он со смешком. И тут же заверил: — Но я искренне и любя.

Вот когда он говорил «любя», Саше особенно сильно хотелось стукнуть его чем-нибудь по голове.

После ужина Ефимов потребовал показать ему все Митькины детские фото, Саша сделала это скрепя сердце, ждала каких-то комментариев или волны вопросов, на которые она отвечать была не в состоянии, но Толя лишь листал альбом и внимательно разглядывал каждую фотографию. А Саша радовалась тому, что в альбоме не было её фотографий во время беременности. И, вообще, находясь рядом с Толей, в своём доме, видя, как он ко всему приглядывается, впитывает в себя атмосферу их жизни и привычного уклада, ей всё время хотелось зажмуриться и потрясти головой, чтобы прогнать наваждение. Она то злиться на него принималась, то едва сдерживала слёзы, а он потом ещё подошёл к ней и обнял. Саша у окна стояла, отвернулась от него, чувствуя полное опустошение в душе, а Ефимов подошёл и обнял. Навалился на неё, руками обхватил и уткнулся носом в её волосы. И это было до безумия странно — чувствовать его рядом. Живого, сильного, со всеми его требованиями и желаниями. И, если честно, всё это настораживало, и Саша устала от этой настороженности, устала постоянно быть начеку, следить за ним взглядом украдкой, замирать от каждого вопроса. Она не знала, чего от него ждать.

— Сань. Ты на меня совсем не смотришь.

— Не хочу.

— И что мне сделать? — Ефимов голову поднял, волосы её осторожно пригладил, а потом вдруг поцеловал в щёку. Точнее, губами потёрся и замер так. По-прежнему прижимался к ней, Саша чувствовала всё его тело, сильные тяжёлые руки на своих плечах, и это было до безумия непривычно. Чтобы как-то отстраниться от своих ощущений, плечами повела, но помогло это мало, Толя и не подумал отодвинуться. А Саша сказала:

— Нам надо будет серьёзно поговорить.

Он кивнул.

— Надо будет. — Заставил её повернуться, в глаза заглянул. — Завтра?

— Не знаю.

Его губ коснулась улыбка.

— Хорошо, не будем торопиться. — Вдруг улыбнулся шире. — Сашка, ты без каблуков совсем маленькая.

Её глаза от возмущения широко распахнулись, и прежде чем успела хорошенько подумать, ткнула Ефимова кулаком в рёбра. Он в первую секунду охнул, потом рассмеялся.

— Кто виноват, что ты такой здоровый вымахал?

— Никто, — помотал он головой. — Но Митька такой же будет, вот посмотришь.

Пока Саша соображала, что ему ответить, он вдруг подхватил её под бёдра, чуть приподнял, и поцеловал. Всё произошло так стремительно, и пока мозг осознавал то, что её нагло лапают за задницу, рот уже закрыли поцелуем. Саша задохнулась, стукнула кулаком теперь уже по спине, но этот гад её ещё и наклонил, едва ли не опрокинув назад, и Саша невольно схватилась за его плечи, закрыла глаза и в поцелуе потерялась. Всего на минуту, но потерялась. И только когда в детской за стеной что-то упало, Ефимов отстранился, выпрямился, и она оказалась прижатой щекой к его плечу. Дыхание переводила, нижнюю губу кусала, и всеми силами старалась унять стук сердца, понимая, что Толя наверняка его чувствует. Его ладонь довольно тесно прижимала её к его телу. Но со слабостью так сразу не справишься, и Саша позволила себе постоять рядом с ним, закрыв глаза и впитывая в себя его близость, его запах, тепло. А он ещё принялся гладить её по спине, рука опускалась всё ниже, и только когда снова добралась до бёдер, Саша попробовала отстраниться. Даже шикнула на него.

— Перестань. Митя может войти.

Толя странно повёл носом, на дверь обернулся, потом кивнул. Но его руки далеко не сразу оставили её в покое. Прикасались, поглаживали, потом легли на плечи.

— Поезжай домой, — попросила она.

— Думаешь?

Вот тут она его руку оттолкнула.

— Совсем с ума сошёл?

— Ладно, ладно. Я поеду. Но я всю ночь буду думать о тебе, так и знай.

— Ради Бога.

— Ты злая, малыш.

— Да, да.

— Что вы тут делаете?

Они вместе обернулись, посмотрели на Митю, который заглянул в комнату и теперь подозрительно на них поглядывал. Саша тут же покачала головой, собираясь заверить сына, что ничего противозаконного, по его же меркам, они не совершают, но не успела, Ефимов уже широко улыбнулся и выдал:

— Уговариваю твою маму сходить в ресторан. Ты как?

Митька сделал шаг, в комнату вошёл, на Сашу посмотрел, и та увидела, как заинтересованно зажглись его глаза.

— В ресторан? Сейчас?

— Нет, не сейчас. Завтра. — Толя подошёл к нему, на руки его подхватил. Митька был уже достаточно высоким и тяжёлым, чтобы таскать его на руках, как маленького, Саша уже давно, при всём желании, так запросто его поднять не могла, а вот Толю это не смущало нисколько. Поднял, в глаза заглянул и улыбнулся заговорщицки. А когда на Митькиных губах появилась точно такая же улыбка, Саше впору было застонать в голос, но и для этого было уже поздно. Всё уже свершилось. — Во сколько у тебя уроки заканчиваются?

— В два.

— Ну вот. Мы с мамой заберём тебя из школы и пойдём праздновать.

— Что праздновать?

Ефимов с ответом помедлил, задумался. Потом свободной рукой взмахнул.

— Просто праздновать.

Наверное, в другой ситуации Митька бы что-нибудь заподозрил, а то и возразить попытался, заупрямиться, но в ресторан ему хотелось давно и очень сильно, поэтому он лишь сощурился и благосклонно кивнул. Только уточнил:

— В настоящий ресторан пойдём? Не в Макдональдс?

— В Макдональдс мы с тобой в выходной сходим.

— Лучше в пиццу.

Толя снова расцвёл в улыбке.

— Наш человек.

— Митя, тебе пора спать укладываться, — напомнила Саша, чувствуя небывалое першение в горле.

Ефимов его на пол опустил, по волосам потрепал.

— Иди.

— Мам, а почитать?

— Сейчас я провожу… — она споткнулась на этом, — дядю Толю, и мы почитаем.

Митька постоял перед ними, переводил взгляд с матери на Ефимова, и тому даже показалось, что вдруг насторожился. Видимо, где-то он прокололся. Но затем мальчик кивнул и из комнаты вышел. А Толя руку протянул, не глядя, Сашку схватил и притянул к себе. И снова поцеловал. У него в груди такая тяжесть в этот момент была, тяжесть незнакомая и удивительная, оттого, что приятная. Раньше он подобного не чувствовал. И ему необходимо было это куда-то выплеснуть, вот и поцеловал. Да так, что Саша, после того, как глаза открыла, выглядела ошарашенной.

А он ещё и сказал:

— Сашка, я тебя обожаю.

Конечно, Митька не был ребёнком, который повис бы у него на шее просто потому, что на него внимание обратили или захотели сводить в ресторан. И даже пиццей и аттракционами его задабривать было бесполезно, Толя это очень быстро понял. И расстраиваться по этому поводу не собирался. Он не раз уже слышал, причем от разных людей, что Митя подозрительный, серьёзный и чересчур рассудительный ребёнок. И проведя с ним вечер, поговорив, посмотрев ему в глаза, и ощутив на себе степень его подозрительности, Ефимов к своему восторгу понял, что это тоже исключительно его черта. Сашка, по крайней мере, в юности, была как открытая книга. Всем верила, всех любила, всем готова была броситься на помощь сломя голову. Толя даже ругал её порой за необоснованную доброту. И, возможно, если бы Мите это от неё досталось, было бы легче, не пришлось бы искать подход к мальчику, подбирать слова, но Ефимов об этом совершенно не думал. В последние дни в его сознании жила лишь одна чёткая мысль: он отец. Невероятное ощущение. Странное, незнакомое, совершенно непонятно, что с этим делать дальше, и каково это — быть настоящим отцом, но сам факт безумно волновал. На Митьку хотелось смотреть, с ним хотелось говорить и даже спорить, и на руках таскать, хотя, он уже большой и сопротивлялся. Но так хотелось. Когда фотографии смотрел, Митя казался ему таким смешным. Совсем маленьким, но всё с тем же серьёзным взглядом, и даже когда улыбался, порой беззубой улыбкой, глазки смотрели пытливо. И Саша на снимках рядом с ним или даже в обнимку, выглядела счастливой. И не давало покоя, что он всё это пропустил.

Саша не знала, но Ефимов, разглядывая фотографии и читая даты, пытался сопоставить свою жизнь с их. Что он в это время делал, где он был, где он жил… с кем он жил. А ещё задумался: что было бы, узнай он о Митьке раньше? Был бы он на этих фото с ними, или Саша права — наезжал бы временами, чаще говоря с сыном по телефону? Бросил бы Москву, бизнес, или забрал бы их с собой… Хотел он тогда забрать её с собой? В тот день, когда уезжал — нет. Тогда хотелось быть одному, чтобы навести в голове порядок, остыть и отвлечься. Забыть дурацкие отношения, которые он искренне считал любовью. А в итоге запорол всё, что мог. И любовь оказалась не любовью, и Сашка осталась одна, без его поддержки, и сын вырос, его не зная. Конечно, он виноват, кто ещё?

И Митька прав, ему придётся очень постараться, чтобы всё исправить.

Во-первых, купить цветы. На следующий день, встречая Сашу с работы, с видом заправского соблазнителя, подарил ей букет цветов. Она не улыбнулась, не обрадовалась, отнеслась к знаку внимания весьма скептически. Даже попробовала его поругать.

— Зачем цветы? Чтобы Митя сто лишних вопросов задал?

— Почему сто? По-моему, тут только один, как и ответ.

Саша смотрела на него, выглядела раздосадованной.

— Ты всё это делаешь специально.

— Да что я специально делаю? — всё-таки не выдержал он. — Купил тебе цветы, вполне понятный поступок.

— Для кого понятный?

— Саша, он не маленький!

Саша остановила взгляд на яркой шапке цветочных бутонов, если хорошенько подумать, это первый букет в её жизни… в смысле, от мужчины, как знак внимания, как назвал это Ефимов. Но ему об этом знать совершенно ни к чему.

— А я говорю не про него, — сказала она негромко, но цветы взяла и даже добавила: — Спасибо.

Толя смотрел на неё и мрачнел на глазах.

— А про кого ты говоришь?

— Я говорю о том, что нам надо всё обсудить. Но точно не при Мите. — На часы взглянула. — Поедем, а то опоздаем, и он точно куда-нибудь с мальчишками умчится после уроков.

— Он тебе утром что-нибудь сказал? — спросил Ефимов по дороге.

— Про ресторан говорил, — призналась Саша.

— А про меня?

Она кинула на него быстрый взгляд.

— А что про тебя?

Он плечами пожал, вроде бы сдержанно и безразлично, но Саша отметила, насколько он напряжен. Губы сжал, в руль вцепился. Ефимова стало жаль, хотя она и не хотела его жалеть, нисколечко не хотела вот до этого момента, и она сказала:

— Он обдумывает. Ему нужно время.

— Что обдумывает?

— То, что ты ему сказал. То есть, как преподнёс своё присутствие в нашем доме. И, вообще, почему ты меня об этом спрашиваешь? Я не присутствовала при вашем разговоре. Что именно ты ему сказал?

— По-моему, он сам сделал определённые выводы. О которых я тебе поведал ещё вчера.

— Не язви и не злись, — попросила она.

Ефимов выдохнул.

— Не буду. Прости. Я думаю, он решил, что мой интерес — это ты.

— Ясно.

Толя посмотрел на неё, отметив мрачный тон.

— Что тебе ясно? Я и не отрицал.

Саша промолчала, как-то чересчур выразительно промолчала. Толя лишь головой качнул. А когда Саша указала на нужный поворот, и он увидел школу совсем близко, лишь сказал:

— Действительно, давай оставим этот разговор до другого момента.

В школу его Саша с собой не позвала. Ефимов остался у машины, ходил вокруг, разглядывая школьную территорию, клумбы, турникеты, само здание, несколько неказистое с виду, но с отремонтированным фасадом и новыми пластиковыми окнами. На стене крупными буквами было написано: «Знания — наше будущее». А у школы дети разных возрастов, и Толя был уверен, что никто из них на эту надпись внимания не обращает и уж точно в смысл слов не вдумывается.

Он ждал минут двадцать, и вот, наконец, на крыльце Саша появилась, а за ней следом Митька выскочил, в сером школьном костюме и с рюкзаком за плечами. Что-то матери рассказывал, бурно жестикулировал, потом кому-то рукой помахал на прощание. А когда его за школьным забором увидел, пошёл медленнее и даже мать за руку взял. Правда, глазёнки на машину вытаращил, позабыв про всякую настороженность и подозрительность.

— Ух ты! Это твоя машина? Правда, твоя?

Ефимов довольно, почти счастливо разулыбался.

— Круто, да?

— Ещё бы! — Митька разглядывал «Инфинити» с неподдельным восхищением. — Я такую ещё не видел!

Саша наблюдала за тем, как они стоят у автомобиля и обмениваются восхищёнными эпитетами. Не выдержала и сказала:

— Это всего лишь машина. Почему все так восхищаются?

К ней повернулись две головы, посмотрели с явным непониманием и в унисон оповестили:

— Ты ничего не понимаешь!

Ей оставалось только руками развести.

— Как скажете.

Толя рюкзак у Митьки забрал, поторопил его.

— Садись в машину. Голодный, наверное.

— Я всем в классе сказал, что еду в ресторан.

— Молодец.

Толя сначала для него заднюю дверь открыл, потом для Саши, и даже приглашающий жест рукой сделал. Видел, что она медлит, выглядит напряжённой, но как это исправить вот так сразу, не знал. Она даже улыбку его не замечала, была занята своими мыслями.

Сев на сидение, Саша сразу обернулась к сыну.

— Ты пристегнулся? Всё хорошо?

— Да. — Митя оглядывал салон. Потом его взгляд остановился на букете, что лежал рядом с ним на сидении. Ефимов как раз сел в машину, захлопнул дверь, повернулся к ним, и сразу натолкнулся на внимательный детский взгляд. Понял, что что-то не так и переспросил:

— Что?

— Ты купил маме цветы? — Митя отчего-то выглядел потрясённым.

Толя на Сашу глянул, кивнул осторожно.

— Да. А не должен был?

Митя помолчал, букет разглядывал. После чего сказал:

— Мама не любит лилии.

— Буду знать. Спасибо.

Саша с Толей отвернулись от него, и оба осторожно выдохнули.

— Куда поедем? В «Харпер»?

— Вот уж нет, — отозвался он в лёгком возмущении. — Что-то этот ресторан перестал мне нравиться.

Саша еле слышно фыркнула, затем обратила внимание на то, что Ефимов сбрасывает чей-то звонок на телефоне. И её вдруг осенило.

— Ты телефон нашёл?

— Я его и не терял. Его Мишка по пьяни прихватизировал.

Саша устремила на него выразительный взгляд, весьма возмущённый. Толя под этим взглядом брови непонимающе вздёрнул, затем вздохнул.

— Забрал случайно со стола, перепутал.

Саша согласно кивнула, правда, всё было зря, потому что Митя за её спиной выдал короткий смешок. А следом за ним и Ефимов усмехнулся. Все смеялись над её попытками воспитать сына правильно и достойно. Чтобы в его лексиконе не было разных дурацких словечек, к которым испытывает тягу его отец. Но, кажется, всё бесполезно.

Обед в ресторане Митьке пришёлся по душе. Не сам ресторан, не обстановка, не официанты, и уж точно не столовые приборы, ему понравилось меню. Целая папка с названиями блюд и всё-всё можно было попробовать. Можно было выбрать, можно было передумать, а потом заказать что-нибудь ещё. Конечно, никто не позволил ему передумывать и заказывать всё, что хочется, но сам процесс показался мальчику весьма увлекательным. И блюда приносили красивые, на красивых квадратных тарелках, и на вкус еда отличалась от того, что он когда-нибудь до этого пробовал. С мамой они порой ходили в кафе или даже в ресторанчики, но больше домашней кухни, кроме пиццы Митю там мало что впечатляло, а в этом ресторане, большом, светлом и взрослом, всё было неспешно и важно. Даже официанты при галстуках и в чёрных атласных жилетках, они ходили по залу с серебряными подносами и разносили блюда, прикрытые начищенными колпаками. Митя решил, что это для того, чтобы посетители удивлялись, увидев перед собой тарелку с едой, невозможно было предугадать, как блюдо будет оформлено. Особенно, десерт. Ему заказали салат с креветками, пасту с томатным соусом и на десерт кусок яблочного пирога, рядом с которым на тарелочке оказался шарик сливочного мороженого. Это было очень удивительно. Яблочный пирог и мороженое.

— Надо бабушке сказать, — обратился он к матери. — Она не знает, что пироги надо есть с мороженым.

Саша поневоле улыбнулась, наблюдая за ним. У сына сбылась одна давняя мечта — поесть в настоящем ресторане. Правда, всё оказалось не совсем так, как Митя себе представлял, никто не ждал его у накрытого стола с множеством блюд, пришлось выбрать, и он долго сомневался, читал меню, и поэтому выбор пришлось, в итоге, сделать ей. Но Митя, кажется, остался доволен.

Ефимов же, недолго мудрствуя, заказал себе бифштекс, и Саше оставалось лишь качать головой, поражаясь аппетиту этих двоих. К тому же, Толя ещё успевал рассказывать Митьке о машинах, о своём бизнесе, о салоне, который собирается строить, потом перескочил на тему спорта, и клятвенно пообещал, что завтра на тренировку он его лично отвезёт.

— На этой машине? — уточнил Митя.

Ефимов кивнул.

— Тогда ладно, — согласился Митя, доел мороженое и облизал ложечку. А Толя вдруг замер, глядя на него. Почему-то он очень чётко понял, почему Митя с таким воодушевлением согласился. Не потому что он ему, как человек сильно нравится, в этом он ещё не разобрался, просто решил смириться с тем, что мамин поклонник лезет к ним в жизнь с напористостью танка, и даже не из-за самой машины. Толя вспомнил, про секцию и про пап, которые приводят туда его друзей. Митя вчера упомянул, вроде как о чём-то неважном, но Толя уже тогда его лёгкому тону не поверил. И сейчас вспомнил, и его в жар кинуло, стало неприятно, захотелось поморщиться, но снова на Митьку посмотрел, и решил, что морщиться совершенно ни к чему. Всё меняется.

Когда из ресторана выходили, он обнял Сашу за талию. Обнял, притянул ближе к себе и на ухо ей проговорил, чтобы Митька не слышал:

— Нам надо поговорить.

Саша отвечать ему не стала. Смотрела в сторону, но от его слов и тона стало не по себе.

— Мне надоел пиджак, — вздохнул Митька, когда в машину сел. — Я хочу домой, а потом гулять.

— А уроки?

Митька нижнюю губу выкатил, а потом на Толю посмотрел, когда тот сказал:

— Пусть идёт гулять. Выучим позже.

Мальчик на сидении подскочил, не обратив внимания на то, что мать насторожилась и даже возразить собиралась. То есть, внимание он как раз обратил и поспешил её опередить:

— Нам совсем немного задали. Написать упражнение, три примера и ещё почитать по английскому. Мама, я успею!

Пришлось согласиться. Кивнула, чувствуя себя побеждённой.

— Хорошо.

Митька довольно улыбнулся, откинулся на сидении и стал смотреть в окно. Потом полез в карман рюкзака за конфетой. А вот Толя то и дело на Сашу косился. Они весь день говорили о том, что необходимо поговорить, о чём-то важном, и он не сомневался, что тема у них одна на двоих. Вот только доводы и выводы совпадут ли — вопрос.

Дома Митька переоделся за рекордно-короткие сроки, любой срочник позавидовал бы. Пока Саша ставила цветы в воду, он уже избавился от школьного костюма, причём детали одежды полетели в разные стороны, влез в джинсы и спортивную куртку, надел кроссовки и был таков. Толя ещё выглянул в подъезд, провожая его взглядом, увидел, как сын рванул не к подъездной двери, а вверх по лестнице, и тогда уже дверь за ним закрыл, а у Саши спросил:

— У него в подъезде друг живёт?

— Да, Серёжа Караулов, на третьем этаже. Они в параллельных классах учатся.

— Это хорошо.

Ефимов в детскую следом за ней прошёл, наблюдал за тем, как Саша костюм на вешалку вешает. Цветы уже стояли в вазе в её комнате, Саша развесила школьную форму, заглянула в Митькин рюкзак, в общем, находила себе одно дело за другим, лишь бы на него не смотреть.

— Сань. Давай попробуем.

— Что попробуем?

— Ты меня поняла, не отнекивайся. Если бы я хоть немного верил в то, что ты скажешь «да», я бы тебя замуж позвал. Но ты ведь не согласишься.

Саша сделала осторожный вдох. По-прежнему спиной к нему стояла и мяла в руках Митькину рубашку.

— Конечно, не соглашусь.

— А могла бы, — заметил Ефимов негромко и с намёком на серьёзное сожаление по этому поводу.

— Ты на самом деле думаешь, что всё так просто? — Она повернулась к нему. — Ты узнал, что у тебя есть сын, и это значит, что ты обязан на мне жениться?

— Нет, я так не думаю. В смысле, не обязан. Но я почему-то хочу.

— Почему-то? Интересно, почему, — Саша сердито хмыкнула.

— Наверное, потому, что это ты.

— Комплимент?

Он поморщился.

— Не цепляйся к каждому слову. Не комплимент. Но… я не знаю, что сказать. Точнее, я не знаю, как мне выразить то, что чувствую. Чтобы ты поняла и не запустила мне что-нибудь в голову.

— Ты прав, очень этого хочется, — не стала Саша возражать.

Ефимов с готовностью поддакнул.

— Я не сомневаюсь. — Он прошёл и присел на Митькину кровать, на Сашу снизу вверх взглянул. — Я тебе совсем не нужен?

Вопрос и прозвучал по-дурацки, и сам по себе был дурацким. Саша глаза закатила, сделала попытку от Толи отвернуться, хотя внутри всё огнём заполыхало, даже во рту пересохло. Но отойти он ей возможности не дал, рука легла на её талию и решительно придвинула ближе.

— Малыш, посмотри на меня.

Саша по наглой руке его стукнула.

— Не хочу я на тебя смотреть. Чего я в тебе не видела?

— Десять лет почти прошло. Я мог измениться.

Саша глаза к его лицу опустила.

— Правда? И изменился?

Ефимов понимающе усмехнулся.

— Хотелось бы верить.

— И ты предлагаешь мне это проверить?

— Да. Дай мне шанс.

— На что, Толя?! На два-три месяца жизни в этой квартире?

— Тебя это беспокоит? Что я уеду? Сань, у нас сын. Куда я денусь?

— Денешься?

Он в досаде зажмурился.

— Это не то слово, я не то имел в виду. Я и не хочу деваться. Только позволь мне…

Саша разглядывала его, видела, что Толя хмурится, и взгляд обеспокоенный. Потом его руки на её талии ожили, и он принялся её гладить, по бокам, осторожно, боясь спугнуть.

— Малыш, ты же знаешь, я не умею прощения просить. Я всё время говорю что-то не то, но я очень хочу… Тебя хочу, Сань. Я сглупил когда-то, сильно сглупил, а как увидел тебя на встрече… Я думать больше ни о чём не могу.

Это подозрительно смахивало на признание… в чём-то. В любви? О, таких слов дождаться от Ефимова — дело немыслимое, да и Саша не поверила бы. С какой стати ему любить её? Они не виделись девять лет. Вот «хочу» звучит куда достовернее, в это она ещё готова поверить. Вопрос в другом: променяет ли она «люблю», пусть и призрачное, на «хочу»?

Да ещё руки его отвлекали. Скользили по её телу, по спине и животу. Всё это было непривычно, и оттого ещё сильнее волновало. И сбивало с мысли. В какой-то момент дыхание пропало и захотелось нервно сглотнуть. От Толиных прикосновений по телу расходилось тепло, которое грозило очень быстро перерасти в жар. И чтобы как-то это остановить, нужно было самого Ефимова остановить, что-то ему сказать.

— Я видела, — проговорила Саша, глядя не на него, а в сторону.

— Что? — Толя придвинулся к ней, прижался щекой к её животу.

— Как ты не мог ни о чём думать.

Ефимов замер, даже руки на её теле остановились, но ненадолго. Следом Толя каяться начал.

— Я дурак, Сань.

— Знаю.

— Как уверенно прозвучало, — то ли посмеялся, то ли всерьёз расстроился Ефимов.

Саша отвела его руки от себя. Ещё постояла рядом, раздумывая над тем, что сказать. Потом головой покачала.

— Я не буду играть с тобой в семью, — отказалась она. — Я знаю, к чему это ведёт, слишком хорошо знаю.

— Ты о Лике?

Саша даже рукой взмахнула, услышав имя сестры, так запросто слетевшее с его языка. Это был непроизвольный жест, рука сама поднялась, это было глубокое внутренне возмущение.

— Не хочу об этом говорить, — предупредила она его.

Ефимов поднялся, за плечи её взял.

— А давай всё-таки поговорим. — Попытался взгляд её поймать. — Саш, хочешь, я на колени встану? Без всякого пафоса, в грудь себя бить не буду, и даже не стану просить прощения, понимаю, что бесполезно. Но, правда… всё. Хочешь, я даже имени её никогда не произнесу. Это такая глупость была, наваждение, которого я сам уже не понимаю. Молодость, дурость… Саня, пожалуйста, дай мне шанс, всего один. — Он коснулся пальцем её подбородка, но Саша увернулась от его прикосновения. Смотрела за окно, а все силы уходили на то, чтобы как-то слёзы сдержать. — Давай попробуем, ради Митьки, — продолжал он. — И ради нас с тобой. Малыш, я ради тебя и сына всё сделаю. Я ждать буду столько, сколько понадобится. — Он голову опустил, прижался лбом к её лбу, потёрся так, что обоим больно стало. И когда Саша от этой самой боли поморщилась, он улыбнулся. — Ты ведь не станешь мучить меня год?

Саша, наконец, смогла вздохнуть. Получилось судорожно и со всхлипом, и тогда она глаза закрыла, чтобы взглядом с Ефимовым не встретиться.

— Мне нужно подумать, Толя.

— Подумай, — согласился он. — Но Митьке нужен отец, мы с тобой это понимаем, и не спорь. И я не хочу, как ты говорила, звонить раз в неделю сыну и приезжать раз в месяц. Я хочу его воспитывать, я и так слишком многое пропустил. Никогда не прощу себе.

Саша аккуратно отвела его руку от своего лица.

— Ты просто не понимаешь всю серьёзность…

— Всё я понимаю! — перебил он её. — И понимаю, что ему нужна нормальная семья. У нас с тобой такой не случилось — мамы и папы, но в наших силах дать это ему. И я также понимаю, что нужно принять решение, чтобы он не видел, как мы сходимся и расходимся, но и на это нужно время… по-другому не бывает, согласись. Но я знаю и другое. Что даже если бы не Митька, я бы сделал всё, что в моих силах, чтобы ты была со мной. Малыш, я на самом деле постоянно о тебе думаю. А у нас ещё и сын. По-моему, если мы не попробуем сейчас, это будет огромной ошибкой.

— А как же твоя Москва?

— Давай мы с Москвой решим, когда придёт время. Сейчас есть кое-что поважнее. — Он снова склонился к её лицу, даже носом потёрся. — Обещаю, что окончательное решение будет за тобой. Но дай нам шанс.

Она кивнула. Ради Мити, да. Чем чёрт не шутит?

— Поцелуй меня, — попросил Толя.

Её взгляд метнулся к его лицу. Ефимов не улыбался, не поторапливал, даже не просил, просто смотрел на неё спокойно и ждал. Саша же нервно губы облизала.

— Ты не заслужил.

— Я заслужу в процессе, — пошутил он, теснее её к себе прижал и заставил на цыпочки приподняться. Можно было её целовать, Саша бы не остановила и не воспрепятствовала, но Ефимов вместо этого руками её талию обхватил, сжал, потом ладонями по её бокам провёл, наслаждаясь плавностью линий, в сознании снова всплыло про статуэтку, а Саше сказал, точнее, пообещал: — Я так тебя любить буду. — И хитро улыбнулся. — Я теперь знаю, что это не только слово, я знаю, что надо делать.

Саша нервно кашлянула после такого заявления.

— По-моему, у тебя слово с делом никогда не расходилось.

Он рассмеялся.

— Дурочка, я не об этом. — Голову ей закинул и поцеловал, так и не дождавшись от неё первого шага. Целовал с удовольствием, с упоением, только Сашка всё испортила, когда он её на письменный стол подсадил, увлёкшись. А всё так хорошо шло, они целовались, позабыв о времени, его руки довольно споро подобрали подол её юбки, и стол кстати оказался прямо за Сашиной спиной. Толя ноги ей коленом раздвинул, навалился на неё слегка, и вот тут Сашка его от себя и отпихнула, причем с силой, откуда только та в ней взялась в такой момент. Раскрасневшаяся, задыхающаяся, растрёпанные волосы пригладила, со стола соскочила и поспешила юбку одёрнуть. И пальцем в стол ткнула.

— За этим столом твой ребёнок уроки учит, — севшим голосом проговорила она. Головой возмущённо качнула и из комнаты вышла, а Толя едва не взвыл ей вслед.

Чтобы на что-то отвлечься, не сидеть с Сашкой в четырёх стенах пока «она думает», так ведь и чокнуться можно, решил съездить по делам. Вернулся ближе к семи, оставил машину на свободном месте у соседнего подъезда, вышел и сразу увидел Митю. Тот играл в футбол с мальчишками на спортивной площадке. По виду, все одногодки или близко к этому. Игра шла эмоционально, потому что время от времени все останавливались и начинали что-то громко выяснять. Митька выглядел запыхавшимся, но довольным. Толя торопиться не стал, понаблюдал за ним со стороны, пока курил, потом услышал, как Саша зовёт сына, выглянув из кухонного окна. В ответ прозвучало что-то о десяти минутах, важном моменте и непременном голе вскорости. Саша согласилась на десять минут, и окно закрыла, а на площадке снова началась беготня, крики, пока кто-то из мальчиков не споткнулся и не упал. Игра остановилась, Ефимов выбросил окурок в урну и тогда уже крикнул:

— Митя, домой!

Митька обернулся на его голос, руки в бока упёр, после чего вздохнул. Этот выразительный вздох Ефимов не услышал, но его увидел даже с расстояния, но не впечатлился и рукой ему махнул, указывая на дверь подъезда:

— Пошли, пошли, мама зовёт.

Митька вытер влажный лоб рукой и нехотя отозвался:

— Иду.

— Мить, это кто? — полюбопытствовали вокруг. Все мальчишки как один приглядывались к незнакомцу, а Митя прищурился, тоже приглядываясь к Ефимову, и важно проговорил:

— Я ещё не решил. — Но пошёл к подъезду, потом даже шаг ускорил. А Толе высказал: — Не дал мне гол забить!

— Да там и не пахло.

— Пахло, пахло! — тут же воскликнул мальчик. — Я специально их выматывал, чтобы они устали!

Толя усмехнулся, по волосам его потрепал.

— А сам-то? На ногах еле держишься. А ещё уроки делать.

— Мало мне было мамы, — пробубнил Митька, скидывая кеды в прихожей, и пробегая мимо Толи на кухню. И не видел, что тот улыбается ему вслед.

 

11

Митя больше минуты простоял в дверях комнаты матери, разглядывая её спящую, но главное мужчину рядом с ней. Оба беззаботно спали, и вроде бы позабыли, что сегодня будний день, будильник на тумбочке рядом с постелью матери точно не звонил. И было ясно, что в школу, на первый урок, Митя опоздал. Но это последнее о чём он волновался. Больше заинтересовало то, что мамин поклонник по неведомой для мальчика причине, остался у них ночевать, и теперь спит с его мамой в обнимку. Подобного Митя никогда не видел, чтобы его мама спала с кем-то в одной постели, то есть с мужчиной спала. Это было удивительно, непонятно, и внушало, своего рода, опасения и недовольство. Лёгкое, но всё же. Совершенно непонятно было, откуда этот мужик взялся и что в нём есть такого, что мама так быстро в него влюбилась. Но ведь влюбилась? Митя никогда бы не подумал, что его мама на такое способна, влюбиться, как обычная девчонка. Девчонки вечно придумывали какую-то ерунду, рисовали сердечки, писали записочки и шептались между собой, хихикая и стреляя глазами вокруг. Всё это казалось безумно глупым. И вот результат подобной глупости спит в данный момент с его мамой в обнимку. А Митя знал, что когда взрослые спят в одной постели, то происходит что-то серьёзное. О чём детей обычно в известность не ставят.

Но факт остаётся фактом — мама влюбилась.

Митя слышал, что такое рано или поздно со всеми случается, со всеми мамами. И ему, видимо, придётся со всем этим как-то примириться. Примириться с появлением в их жизни мужчины, которому, наверное, понравилось заниматься с ним вечерами математикой, как показал вчерашний вечер. Правда, Митя не ожидал, что гостя это так утомит, что он решит остаться у них ночевать, а то и жить. И в первый же день водворения «дяди Толи» в их доме, они проспали. Хорошее начало.

Не отрывая взгляда от крупного мужского тела на постели, Митя кровать обошёл, приблизился к спящей матери, недолго её разглядывал, потом позвал:

— Мам.

Саша отреагировала не сразу. Голос сына дошёл до её сознания, но вырваться из сна было трудно. Голова была тяжёлой, за спиной горячее тело, на животе тяжёлая рука, но это всё опять же осознавалось отстранённо, сквозь тёплую полудрёму. И только когда Митя её за руку потряс, Саша глаза открыла, едва ли не в ужасе, осенённая мыслью, что что-то этим утром не так. Первые две секунды смотрела на сына непонимающе, в панике, потом шёпотом спросила:

— Митя, что?

Мальчик хмуро её разглядывал, затем покосился за её спину, на спящего Ефимова, который даже не шелохнулся.

— Мы проспали.

— Как проспали? — Саша на локте приподнялась, потянулась к будильнику, а когда поняла, что сын не шутит, зажмурилась ненадолго. И от происходящего, и оттого, что никак не могла до конца проснуться. Головой качнула, уже вполне осмысленно вспомнила про Толю, на сына взглянула с явным смущением, после чего нервно кашлянула и на постели села. Вернула на плечи бретельки ночной сорочки, а руку Ефимова отодвинула. И вот от этого Толя проснулся. По крайней мере, вздохнул, перевернулся на спину и лицо ладонью потёр. А Саша Митю развернула в сторону двери. — Иди, умывайся, я встаю.

Митька пошёл, но пошёл медленно, и всё на Ефимова смотрел. И Саша даже со стороны видела знакомый прищур глаз, и от неудобства, смятения и отчаяния хотелось выругаться или по-детски затопать ногами. Но вместо этого повернулась, и на Толю посмотрела. Конечно, сейчас было не время вспоминать о вчерашнем вечере, о том, что за ним последовало и как получилось так, что Ефимов остался ночевать, тем более оказался в её постели (хотя, где ещё она могла его уложить, на полу? Вряд ли бы он согласился). Этим утром не для чего времени не было, кроме как ужаснуться, а потом потрясти Ефимова за плечо.

— Толя, Толя, мы проспали.

— Куда?

— Везде проспали, — шикнула она на него. Вскочила, огляделась в поисках халата. — Мне на работе надо быть через двадцать минут, а у Мити с минуты на минуту второй урок начнётся!

Ефимов глаза, наконец, открыл, попытался сфокусировать взгляд на мечущейся Саше. Она то за халат хваталась, то за телефон, да ещё Митька снова прибежал и оповестил в полный голос:

— Я умылся!

Толя сразу голову повернул, посмотрел на него и тут же разулыбался. Лицо снова потёр, сбрасывая с себя остатки сонливости, а сына похвалил.

— Молодец. Сработал сегодня вместо будильника?

Митя не ответил, устремил на него серьёзный взгляд, разглядывал, что-то для себя высматривая. У Толи даже желание улыбаться пропало, пусть и ненадолго.

— А портфель собрал? — спросила Саша, пробегая мимо сына. Телефон у уха, на Ефимова не смотрела и про халат забыла.

Митя повернулся ей вслед и кивнул, правда, вряд ли мать его слышала.

— Собрал. — Снова покосился на Ефимова, а тот уже с постели поднялся и подхватил его под мышки, поднял и поцеловал в макушку. Митька ногами и руками замахал, но когда Толя его перевернул и зажал у себя под мышкой, всё-таки рассмеялся. — Отпусти меня! Мне надо в школу!

— Да успеем в школу, не переживай.

Митя глаза вытаращил.

— Мы уже опоздали, — воскликнул он. — Скоро второй урок кончится!

— Ничего страшного. Ты отличник или нет? Всё выучишь сам.

— Я отличник? Кто сказал? — Мальчик лишь руками развёл, в недоумении. А когда оказался в своей комнате, и Толя поставил его на постель, снова на него наскочил и повис, решив не отставать и включиться в игру. Ефимов рассмеялся, поймал его, но их Саша прервала. Вбежала в детскую, ошалело на них посмотрела, вдруг вспомнив, поняв, что же на самом деле происходит, и на какие-то секунды она позабыла и о работе, и о школе, только смотрела на сына и Толю, но затем заставила себя опомниться. Даже руку в кулак сжала, пообещав себе, что всё обдумает позже, когда появится спокойная минута. Обдумает и, если понадобится, найдёт какое-то решение. А сейчас надо как можно скорее появиться на работе, чтобы не вызвать недовольства владелицы магазина. Та терпеть не могла, когда её бутик не открывался вовремя, а на этой неделе за это была ответственна именно Саша.

— Мне нужно на работу, очень-очень срочно. — Она остановила взгляд на сыне. — Митя, одевайся, немедленно.

Мальчик открыл рот, глядя на неё.

— А завтрак?

— Да, — поддакнул ему Ефимов, руки в бока упёр. — С ума сошла, ребёнка голодного в школу отправлять?

Саша от нехватки времени и полной сумятицы в голове, руками на него замахала.

— Толя, у него через час завтрак в школе, ничего страшного…

— Мама! — заныл Митька. — Рисовая каша из столовки?

— Митя, я опаздываю на работу! — воскликнула она, не сдержавшись.

— Тишина, — с лёгкостью перекричал их Ефимов. На Сашу посмотрел, потом на сына, снова на Сашу. — Все прекратили суетиться, — добавил он тише, но внушительнее. Саше сказал: — Вызови такси и поезжай на работу. Мы с Митькой спокойно позавтракаем, и я отвезу его в школу. Всё, проблема исчерпана.

Саша глазами на него сверкнула.

— Толя, он уже опоздал на два урока.

— Опоздает ещё на один, ничего страшного. Я ему записку напишу.

— Какую записку?

Ефимов подбородок заросший почесал, задумавшись.

— Раньше писали записки учителям, — припомнил он факт из собственного детства.

Саша же на это даже говорить ничего не стала, только выразительно закатила глаза, резко развернулась, но затем кинула на Толю в одних боксёрах ещё один особенный взгляд. И вполголоса сказала:

— Надень штаны.

— Иди на работу, — посоветовал он, усмехнувшись. — Мы сами со штанами разберёмся.

Она собралась за десять минут. Покидала в сумку нужные вещи, оделась, успела глотнуть тёплого чая, а у подъезда как раз такси остановилось. Саша в окно выглянула, запахнула кардиган, потом в детскую заглянула. Митька, который уже никуда не торопился, забрался на второй ярус кровати и смотрел мультфильмы про роботов.

— Митя, пожалуйста, собирайся в школу, — попросила его Саша, подошла и поцеловала сына в щёку, когда тот свесился к ней.

— Так я раньше всех собрался, мам, — попытался возмутиться ребёнок. — Это вы всё проспали. А теперь я сам идти не могу, меня Светлана Аркадьевна ругать будет.

Саша пригладила его волосы.

— Дядя Толя тебя отведёт… и поговорит. — Саша оглянулась за своё плечо, удостоверилась, что Ефимова поблизости нет, и шёпотом добавила: — Только следи за ним. Чтобы он чего лишнего не сказал.

Митька смешно скривился.

— Ладно.

Ещё секунда промедления, сомнения — просто уйти или что-то сыну сказать, и, в итоге, Саша даже начала:

— Митенька, мы с тобой вечером обязательно поговорим.

А сын, совсем как Толя недавно, фыркнул:

— Мама, иди на работу.

Это показалось невыносимым — теперь их двое! Саша его ещё погладила по руке и из детской вышла, и не знала, что Митька снова свесился через край кровати, подглядывая за матерью, как только услышал мужские шаги в прихожей.

— Такси подъехало? — спросил Толя.

Саша торопливо кивнула, смотрела на себя в зеркало, губы подкрасила и только после этого к Толе повернулась. Тот уже был в джинсах, но по-прежнему без рубашки, и она из-за этого немножко занервничала. Смотрела на его голую грудь, и все мысли о работе стремительно покидали её голову. Да и прошлая ночь… она ей ещё аукнется, в этом Саша не сомневалась. И насмешливый взгляд Ефимова это только подтверждал. Он ей ещё припомнит, как она заставила его повернуться к ней спиной и просто уснуть. А потом полночи отталкивала его руки от себя, чем его и смешила, и злила одновременно. Но об этом ли ей сейчас думать?

— Ты его покормишь? Хоть что-то готовить умеешь?

— Саш, ну, в самом деле, что я, яичницу не пожарю? Покормлю и в школу отвезу. Всё будет в лучшем виде.

— Перед учительницей извинись, — принялась торопливо наставлять его Саша. — И в подробности не вдавайся, «по семейным обстоятельствам» и всё.

— Как скажешь. Я позвоню тебе позже и доложу обстановку.

— Да, — закивала она, обуваясь. — Я буду ждать.

— Жди, жди, — негромко посмеялся Толя. Потом руки протянул и Сашу обнял. Весьма провокационно, потому что его ладони легли на её бёдра, придвинул к себе и наклонился за поцелуем. Саша машинально вцепилась в его руки, но усилием воли поборола в себе желание Толю оттолкнуть, а затем даже на короткий поцелуй ответила. Решила, что так правильно, раз уж она вчера сделала шаг к нему навстречу. Решение приняла…

Нервно кашлянула, когда Ефимов позволил ей отступить. Прижала палец к его губам, когда он вознамерился что-то сказать, а в полный голос проговорила:

— Митя, я ушла! До вечера, милый.

— Пока, мам, — отозвался он из детской, и Саша, наконец, вышла из квартиры.

А Толя вздохнул. Секунду глядел на захлопнувшуюся дверь, потом прошёл к детской, заглянул, про себя отметил, что мальчишка окончательно расслабился, валялся на постели, смотрел мультфильм и, кажется, доламывал машинку. Ефимов кивнул ему в сторону кухни.

— Пошли завтракать, я есть хочу.

Митька на кухне появился через минуту. Влез на диванчик, дотянулся до шкафа и достал красочную банку с какао. Толя же обозревал содержимое холодильника, потом на сына поверх дверцы глянул.

— Какие уроки пропускаешь?

— Окружающий мир и английский.

Ефимов аккуратно достал яйца, положил их на стол, снова заглянул в холодильник.

— Окружающий мир — это природоведение?

Митя оглянулся на него, плечами пожал.

— Не знаю.

— Наверное, да. Мне какао сделаешь?

Митя кивнул, поставил перед собой два больших бокала, принялся отмерять положенные ложки, потом сахар класть. Медленно, продумывая и считая. Толя наблюдал за ним, краем глаза. Поставил на плиту сковороду, газ зажёг.

— Ты умеешь жарить яичницу? — спросил его Митя.

— Умею. А ещё пельмени умею варить. Надо тебя научить.

— Зачем? У меня мама есть.

— Ну, вот видишь, мама сегодня убежала, а мы голодные не останемся. Потому что я умею жарить яичницу, — важно проговорил Ефимов.

— А бутерброды? Можно в микроволновке сделать.

— Тоже вариант, — согласился Толя. Оглянулся на мальчика через плечо. — Ты какао готовишь?

— Да. Интересно, я к пятому уроку успею?

Толя рассмеялся, оценив уловку.

— Если мы сильно постараемся.

— А ты на работу не опоздаешь? — спросил Митя, когда Толя наконец присел за стол, поставив перед сыном и перед собой тарелки с яичницей.

— У меня сегодня ничего срочного, так что, живём. Ешь, пока горячее.

Митя вилку взял, попробовал яичницу, но ничего не сказал — ни похвалил, ни поругал. Жевал бутерброд, какао запивал, а Толя следил за ним взглядом, никак не мог отвлечься на что-то другое. На сына смотрел и смотрел. А тот вдруг спросил:

— Ты у нас жить будешь?

Ефимов чашку поставил, выдержал небольшую паузу, после чего кивнул.

— Думаю, да. Ты против?

Митька на него не смотрел, плечом дёрнул.

— Что это значит?

— Мы с мамой всегда жили вдвоём.

— Я знаю.

Митя на какао подул, а потом заявил, на Ефимова не глядя:

— Разве ты не должен на маме жениться, чтобы с нами жить?

Подходящий разговор для завтрака, как раз под яичницу. Толя даже вилку отложил, самому себе признался, насколько трудно подбирать правильные слова.

— Понимаешь, Мить, всё немного сложнее. То есть, я, лично я, совсем не против, но мама…

Митька поднял на него пытливый взгляд.

— Что? Она тебя не любит?

Толя едва удержался, чтобы не застонать. Нос почесал, скрывая улыбку.

— Ты такие вопросы задаёшь, Мить.

— Какие? — Митя пожал плечами и отпил из чашки с какао. — Это ведь простой вопрос.

— Для взрослых он совсем непростой. Так быстро ничего не происходит. Маме нужно подумать, нужно быть уверенной и… Ты же понимаешь, что она в первую очередь думает о том, как ты отнесёшься к этому. — Толя внимательно наблюдал за Митиной реакцией, но тот жевал, будто упрямился и намеренно не хотел на него смотреть, и вроде бы все объяснения Ефимова принимал вынужденно, будто не он первым задал вопрос о том, что будет дальше. Это упрямство хоть и вызывало у Ефимова неудовольствие, но в то же время было знакомо, даже взгляд в стол и активный жевательный процесс, всё будто про него, Толю Ефимова. Решил уточнить и попытаться вытянуть из Митьки правдивый ответ, то, что он на самом деле думает о том, что происходит. О нём, в том числе. — А как ты отнесёшься, Митя?

Митька доел яичницу, но отложил бутерброд. Какао допил.

— Мне всё равно, — сказал он, и выскользнул из-за стола.

Захотелось курить, просто отчаянно. Толя даже сходил в комнату, чтобы отыскать в кармане пиджака пачку сигарет, но потом передумал. Сейчас курить точно не время. О чём он собирается размышлять во время этого перекура? Как ему с сыном общий язык найти? Так Митька понятия не имеет, что он ему отец, и может всерьёз заупрямиться. В любом случае может заупрямиться, но всё-таки его возмущение и даже злость можно будет понять, пережить и как-то с этим бороться, а не наблюдать, как мальчик отстраняется от происходящего, как от чего-то, что его напрямую не касается, решив дать матери карт-бланш на устройство личной жизни. Конечно, для мыслей о личной жизни мамы Митька ещё мал, но ему поневоле придётся во всём этом принимать непосредственное участие, по-другому быть не может, его счастье — это одна из основных причин, почему Толя здесь, и почему, ради чего, он готов жертвовать, и если понадобится, наступать себе на горло. Но его сын заслуживает знать правду. Можно сколько угодно ждать, подбирать слова, советоваться со школьным психологом, о чём вчера Сашка заикнулась, а можно просто поговорить с ребёнком, который к этому моменту уже начал стремительно делать выводы. Он ещё только начал, и как они будут исправлять ситуацию, когда он закончит, большой вопрос.

Толя думал обо всём этом несколько минут, стоя у окна, позабыв о том, что собирался убрать диван, как Саша наказала, уходя. Постоял, постоял, а потом пошёл в детскую. С пониманием того, что Саня его точно убьёт, когда узнает, что он сделал. Зашёл и увидел, что Митька прыгает по полу на одной ноге, стараясь попасть другой в штанину.

— Одеваешься?

Мальчик кивнул, не повернув головы, и ничего не сказал. Толя прошёл в комнату, поднял школьный рюкзак, взвесив его в руке, потом присел на детскую кровать. Тоже не заправленную, со сбившимся к стене одеялом. Этим утром всё было не так, полный кавардак.

— Митя, я хочу с тобой поговорить, — сказал он.

— Не пойдём в школу? Мама будет ругаться.

— Знаю, — вздохнул Ефимов, совершенно не скрываясь. — Ещё как будет, — добавил он, правда, дело было совсем не в школе. Митька рубашку в брюки заправил, Толя дождался, когда он закончит, потом руки протянул и заставил Митю подойти ближе. Приобнял, погладил его, в лицо посмотрел. Встретил настороженный взгляд ясных детских глаз, и мысленно себя пожалел. Как он слова найдёт, чтобы не сказать — нет, а объяснить всё восьмилетнему ребёнку. Но всё-таки прижал его к себе, недолго с мыслями собирался. — Понимаешь, Мить, мы с мамой уже некоторое время думаем, обсуждаем, как нам лучше поступить. И дело не в нашей с ней… женитьбе, а вообще в том, как изменятся наши жизни. Твоя мама считает, что нам с тобой нужно получше узнать друг друга, подружиться, но мы ведь не знаем, сколько на это потребуется времени, да? Ты у нас взрослый, ты всё понимаешь, выводы вон слёту делаешь. И мы с тобой вполне можем поговорить, как мужчины. Ведь так? — Митя осторожно кивнул. Толя этому почему-то обрадовался. — А мама, она у нас впечатлительная, сомневающаяся. Думаю, она с ума бы сошла при этом разговоре. Вот я и решил… поговорить с тобой с глазу на глаз.

— Мама расстроится?

— Не думаю, что расстроится. Но будет сильно переживать и волноваться. Женщины они такие. И мы должны их оберегать, не давать им плакать.

— Мама никогда не плачет.

Толя по волосам его потрепал.

— Она сильная. Но меньше она от этого не переживает.

Митя промолчал, обдумывал. А Ефимов, решив воспользоваться минутой тишины, поторопился продолжить.

— Понимаешь, герой, взрослые порой делают ошибки. Так бывает. Это зачастую даже не зависит от нас, иногда понимаем поздно, узнаём поздно, и кое-что уже не исправить. Хотя, очень хочется, но назад не вернёшь. Вот и у меня также, я… ошибся. Я неправильно поступил с твоей мамой когда-то.

— Обидел её?

— И обидел тоже. Ты ведь знаешь, что мы с мамой давно знакомы?

Митя кивнул, к этому моменту уже привалился к Ефимову, вот только руки на груди сложил, изображая независимость и серьёзность. И нахмурился, когда Толя признался, что обидел его маму.

— Мы с ней очень… дружили. Я очень любил твою маму.

— Тогда почему ты на ней тогда не женился?

Толя поискал глазами пятый угол в комнате.

— Ты прав, я не такой умный, как ты. Но мы тогда были очень молоды, многого не понимали. По крайней мере, я, и теперь я изо всех сил стараюсь загладить свою вину. Как думаешь, у меня получится?

Выражение Митиного лица смягчилось. Он даже руки опустил, больше не стоял в позе. Это могло бы внушить определённую надежду, но Толя понимал, что ещё слишком рано, он ещё не сказал самого главного.

— Если всё делать правильно и маму слушаться, она простит, — авторитетно заявил Митя.

Ефимов улыбнулся.

— Я буду стараться. Но думаю, я её рассердил сильно.

— Что ты сделал?

— Я уехал, Мить.

— Без спроса?

Ефимов покаянно кивнул.

— Что-то вроде того. Я уехал, и меня очень долго не было.

— Чем ты занимался?

— Я работал. Много и упорно. Но это меня совсем не оправдывает. Потому что, если бы я оторвался от своих дел, приехал или просто позвонил, всё было бы по-другому.

— Что?

Толя снова сына погладил, пальцы сначала взлохматили его волосы на затылке, потом ладонь спустилась ниже по его шее, прошлась по узкой спине.

— У тебя бы папа был. А не появился бы только сейчас.

У Митьки глаза распахнулись. Это была молниеносная реакция, неподдельная, как бывает у детей, и именно эту секунду Ефимов собирался запомнить на всю жизнь. Не как награду или лучший момент жизни, а как следствие того, что он в своей жизни натворил. Потому что это неправильно, говорить такое своему ребёнку, неправильно, что он узнаёт об этом в восемь лет, неправильно, радоваться этой реакции. А Митькины глаза, как распахнулись, так и сощурились, подозрительно.

— Ты мой папа?

Теперь уже Толя молча кивнул, не в силах что-то ещё сказать.

— По-настоящему?

Толя подумал, подумал и приложил сжатую в кулак руку к груди.

— Клянусь.

Митя смотрел на него в упор, потом даже на шаг отступил, продолжал приглядываться. Потом спросил:

— Ты уверен?

Толя головой качнул.

— Недоверчивый ты мой. — Поднялся, снова Митьку подхватил и отнёс в прихожую, к зеркалу. Держал его на весу, чтобы их лица были друг к другу максимально близко. Рукой указал. — Посмотри сам, нас с тобой как друг с друга писали. Волосы, нос… губы вроде мои. Или мамкины? Уши точно мои.

Митя выглядел ошарашенным. Он Ефимова слушал, глаза на него таращил, потом всё же голову повернул, стараясь в зеркале своё ухо рассмотреть. А Толя требовательно спросил:

— Ты видишь?

Митя уши руками закрыл.

— Уши, как уши.

Толя улыбнулся, в макушку мальчика поцеловал.

— Кудрявый, как я. Я в детстве ненавидел свои кудри.

— Почему?

— Не знаю, мне не нравилось. Да и теперь всегда коротко стригусь. — Под колени Митю подхватил, снова унёс в комнату. А когда присел на кровать, мальчика к себе на колено усадил. Митя молчал, брови сдвинул и раздумывал. При первой возможности схватил машинку и принялся её в руках крутить. Толя дал ему пару минут, потом осторожно сжал в своих объятиях. — Герой, ты расстроился?

— Мама говорила, что ты уехал работать. И приезжать не можешь.

— Мама просто… переживала за тебя. Но получилось так, что я, когда уехал, я не знал… что у нас ты будешь. Это тебе понять трудно, я знаю, но это, наверное, самое ужасное, что может случиться в жизни мужчины. Теперь я это знаю. Мить, я бы никогда тебя не бросил.

Мальчик голову повернул и посмотрел на него.

— А маму?

Ефимов лоб потёр, поморщился.

— Маму… Я очень маму люблю, но иногда нам кажется, что некоторые вещи важнее. Я не знаю, как тебе объяснить. Но я уже сказал, что виноват перед ней и буду очень и очень долго просить прощения. Мы с тобой мужчины, Митя, мы оба понимаем, что мы должны маму любить и её беречь. Да?

Митька кивнул.

— Поэтому все наши с тобой проблемы, как взрослые, будем обсуждать с глазу на глаз.

— И ты теперь будешь жить с нами? Всегда?

— Я очень надеюсь, что так и будет. — Толя прижался лбом к его волосам. — Митька, если бы ты знал, как я тобой горжусь. Ты у нас с мамой такой… так на меня похож. Я только за это маму готов всю оставшуюся жизнь на руках носить.

— Мама не согласится.

Ефимов рассмеялся.

— Думаешь? Хотя, да, она самостоятельная.

Митя вдруг вздохнул. Толя тут же переспросил:

— Что такое?

— Ты, правда, мой папа?

— Ты не веришь?

— Не знаю. У меня никогда не было папы.

— Я понимаю. Но, я надеюсь, мы с тобой попытаемся подружиться. Попытаемся?

Митя не кивнул, но и не отказался, вместо этого спросил:

— Мне надо называть тебя «папой»?

Толя продолжал гладить его по спине, осторожно кашлянул, прочищая горло.

— Ты должен сам решить. Но я бы хотел. Это ведь навсегда. Ты должен это понимать, Мить. Что бы не случилось, как бы всё… в нашем доме не повернулось, это не изменится. Я всегда буду твоим папой.

Митька вздохнул. Смотрел в стену напротив, очень знакомо сдвинув брови и насупившись, было понятно, что раздумывал. Торопить его было нельзя, Толя это понимал, поэтому решил промолчать, только по волосам мальчика погладил. Потом поднялся, неожиданно вспомнил о школе. Да, кажется, не совсем удачное время для подобного разговора он выбрал. Хотя, и не выбирал, как-то спонтанно всё получилось.

— Может, в кино сходим? Или в парк.

— А в школу?

— А у тебя как, голова нормально работает?

Митя расстроено развёл руками.

— У нас сегодня диктант, на пятом уроке. Мама, точно, ругаться будет.

— Диктант — это серьёзно. — Ефимов криво улыбнулся, вдруг осознав, что чувствует себя неловко. Даже не помнил, когда в последний раз с ним подобное было. От переизбытка эмоций даже грудь рукой потёр. — Отвезу тебя в школу. Но перед этим мы заедем и купим тебе что-нибудь вкусное. Идёт?

— Идёт. — Митя застегнул школьный рюкзак и снял его со стула. Потом вспомнил про пиджак. Было немного смешно наблюдать, как восьмилетний мальчик со всей своей детской небрежностью, надевает пиджак, как у взрослого, и застёгивает пуговицы.

В машине по большей части тоже молчали. Ефимов изо всех сил пытался придумать нейтральную тему для разговора с сыном, но после того, что поведал ему этим утром, все остальные разговоры, даже про диктант, казались, безумно глупыми. Поэтому лишь кидал тревожные взгляды в зеркало заднего вида, на Митю, но тот хоть и был молчалив, непривычно молчалив, но при этом расстроенным и встревоженным не выглядел. По пути заехали в кондитерскую, Толя купил пару маффинов, вспомнив о том, что в школу Мите нужно что-то с собой дать. А сегодня день кувырком, и едут, торопясь успеть к пятому уроку, и вместо привычного яблока, воды и бутерброда, вроде как полезного, как уверяла Саша, он купил сыну кексы с помадкой и орехами. И, наверное, должен чувствовать себя заботливым отцом, а его, от неизвестности, точит червь тревоги.

— Вкусный кекс, — сказал Митя в машине. Не удержался, принялся откусывать от маффина, и это были первые слова, что он сказал ему. Ефимов незаметно выдохнул, решив, что дело сдвинулось. А наблюдая, как Митька стряхивает крошки с лацканов пиджака, неожиданно улыбнулся. Да, в его машине сорят, а он улыбается. Разве это не отцовские чувства? Первейший инстинкт.

— Ты воду взял? — спросил его Толя, когда дверь открыл и помог выпрыгнуть из автомобиля. Митя на самом деле выпрыгнул, а Ефимов сам взял его рюкзак.

— Взял. И кекс взял. Надо ещё таких купить, хотя мама вкуснее печёт.

— Правда?

— Да. С изюмом и даже с вареньем. Однажды так делала, вкусно было.

— Супер. Какой этаж?

— Третий. Скоро перемена.

— Вот видишь, успели.

Они вошли в школу, прошли мимо охранника, Митя привычно огляделся, потом взялся за ручку рюкзака, что Ефимов нёс, и потянул того к лестнице. Они поднялись на один пролёт, и тогда уже Толя понял, что Митя посматривает на него.

— Что? — спросил он.

— Куда ты сейчас поедешь?

— На работу. А потом заеду к маме на работу.

— А ты отвезёшь меня на секцию, ты обещал.

Толя машинально руку протянул, по волосам его потрепал.

— Отвезу, конечно.

Митька очень серьёзно кивнул и отвернулся, но Толе показалось, что он заметил тень улыбки на его губах.

Учительница Мити, Светлана Аркадьевна, первые минуты знакомства смотрела на него, как на инопланетянина. Ефимов представился по всей форме, уведомил ту, что он является родителем, извинился за такое серьёзное опоздание, как и наставляла его поутру Саша.

— У нас сложились непредвиденные обстоятельства, — вещал он с улыбкой, с которой обычно разговаривал с потенциальными партнёрами по бизнесу. — Но такого больше не повторится, клянусь. Митя очень боялся опоздать на диктант.

Светлана Аркадьевна его выслушала, затем рассеянно кивнула.

— Да, очень хорошо. То есть, ничего страшного… простите, Анатолий…

— Владимирович, — подсказал ей Ефимов и широко улыбнулся.

— Анатолий Владимирович. Очень рада с вами, наконец, познакомиться.

Что означало это «наконец», до конца осталось невыясненным — его вежливая улыбка, её вежливая улыбка. Толя ещё окинул заинтересованным взглядом класс, детей, посмотрел на своего… своего ребёнка, выкладывающего учебники из рюкзака на край парты, а когда Митя глаза на него поднял, подмигнул. Потом сделал несколько шагов и наклонился к нему.

— Я буду дома к четырём, и поедем на секцию. Да?

Митя кивнул.

— Удачи с диктантом. — Ефимов коснулся пальцем его носа. — И не хмурь брови.

Митя отстранился от его руки, фыркнул.

— Вот ещё.

Особо срочных дел на сегодня запланировано не было, но Ефимов их себе придумал буквально за пару минут. В машине перед школой посидел, постучал пальцами по рулю и решил — надо ехать. Поехать, проконтролировать, посмотреть, удостовериться… Хоть чем-то занять себя на пару часов, чтобы так сразу не ехать к Саше и не сознаваться. Он уже предчувствовал её бурную реакцию. Бурную, неадекватную, взрывную и, наверное, вполне объяснимую. Саша хотела присутствовать при разговоре с Митей. Толя даже представлял, как она будет сидеть рядом, держать сына за руку и через каждые полминуты интересоваться у того: «Милый, ты понимаешь?», «Митенька, ты расстроился?». А Ефимов вот взял и всё сделал по своему, без материнского беспокойства и советов с психологами. Уже знал, что Саша ему скажет: что он бесчувственный эгоист. Примерно так он и сам о себе думал, но угрызения совести весьма удачно перекрывало ощущение восторга, распирающего грудь. Поэтому долго о том, как неправильно он поступил, Толя думать не смог, вот и решил прокатиться до офиса строительной компании, что-нибудь да проконтролировать. Так сказать, под настроение.

А в торговый центр приехал уже после трёх. В желудке пусто, в голове тоже, ни одного достойного оправдания не придумал, и поэтому немного нервничал. Подумал купить цветы, явиться, шикарным жестом подарить букет… Но в последний момент решил, что Саша сразу поймёт, что он сделал что-то не то. Особенно, если он перегнёт с шикарностью.

Прежде чем войти в магазин, осторожно заглянул, высматривая покупательниц. Дверь чуть шире приоткрыл, заглядывая, колокольчик над его головой звякнул, и Саша обернулась. Заполняла какие-то бумаги за стойкой, его увидела и кивнула.

— Заходи. Никого нет.

— Мне нравится этот магазин, когда никого нет, — признался Толя. Дверь за собой закрыл, взгляд невольно заскользил по женскому белью, развешенному и тут и там. Ефимов опомнился буквально секунд через двадцать, кашлянул, и тогда уже Саше улыбнулся. — Привет.

Саша наблюдала за ним со смешанными чувствами, а уж когда Толя немного завис перед стендом с кружевным бельём, и вовсе занервничала. Немного, вспомнив, что прошлую ночь провела с ним в одной постели. И нельзя сказать, что всё прошло целомудренно, хотя Саша изначально на этом настаивала, это было главным условием, и Ефимов, конечно же, поклялся. Правда, уже в постели оказалось, что его руки живут своей жизнью, и он за них неответственен, как бы не старался. А он старается, даже не придвигается к ней ближе, чем на десять сантиметров.

— Я держусь на расстоянии, — говорил он ей негромко. — Потому что если бы я придвинулся, ты бы это очень хорошо почувствовала, поверь.

— Ты обещал, Толя, ты обещал терпеть столько, сколько понадобится, — напомнила она.

Он за её спиной вздохнул. Тяжело и тоскливо.

— Я помню. Но это трудно.

Вот тут Саша не удержалась и притворно ахнула.

— Серьёзно?

— Да. — Его рука снова оказалась на Сашином животе. Погладила, пощекотала, Ефимов шевельнулся, и Саша поняла, что он придвинулся. Пришлось пнуть его по лодыжке. И в который раз шикнуть:

— Ефимов.

И вот так прошла половина ночи. Так что, не мудрено, что проспали утром. А теперь он перед ней и таращится на кружевное женское бельё, при этом весьма красноречиво ухмыляясь. Правда, как только на Сашу взгляд перевёл, ухмылка с его губ исчезла. Это, признаться, немного насторожило.

— Я думала, ты появишься раньше. Хотя бы, позвонишь.

— Я был немного занят. Но ты могла бы позвонить сама. — Толя подошёл, рукой в стойку упёрся. Сашу разглядывал.

— Наверное, я чувствовала, что ты «немного занят», — ответила она, а Ефимов хмыкнул.

— Малыш, ты можешь мне звонить в любое время, для тебя я всегда свободен.

Они встретились взглядами, и Саша, конечно же, первой сдала позиции, глаза опустила. А чтобы тему сменить, поинтересовалась:

— Митю отвёз? К третьему уроку успели?

Толя поджал губы и носом шмыгнул. Затем плечом дёрнул.

— Почти.

Сашин взгляд из смущённого превратился в цепкий.

— Опоздали? К какому приехали?

— К пятому, — со вздохом сознался Толя.

— К пятому? — искренне ужаснулась Саша. — Толя, чем вы занимались до пятого урока?! Светлана Аркадьевна мне непременно выскажет!

— Не выскажет, я с ней поговорил. Успокойся. — Он потаращился на неё. — Пойдём, поедим. Я ещё не обедал. А к четырём надо Митьку из дома забрать на секцию.

Саша нервно перебирала бумаги, убрала их в папку.

— Сейчас пойдём.

— Саша, не надо делать из этого опоздания проблему, главное, что на диктант мы успели. Ты знаешь, что у него диктант?

— Конечно, я знаю!

— А, — протянул он. — Я всё-таки надеялся, что не знаешь. Ты же не можешь знать всё, правда?

Саша кинула на него снисходительный взгляд. Ефимову под этим взглядом захотелось её поцеловать. Почему-то. Но он себя остановил, хотя, момент был весьма подходящий. Они наедине, они говорят о сыне, вроде как семейная пара, и ничего странного, если он поцелует её. Но вспомнил, о чём ещё не рассказал, и передумал.

Саша повернулась в поисках сумки, глянула на себя в зеркало, губы облизала, освежая помаду, Ефимов наблюдал за ней, и понял, что поставить её в известность лучше здесь. Пока они наедине, потому что будет весьма неловко, если Саша наденет ему тарелку с супом на голову в присутствии свидетелей.

— Сань, я тебе сейчас кое-что скажу, но пообещай, что ты не будешь сильно переживать.

— Из-за чего переживать? — тут же уцепилась она за самое опасное слово. Повернулась и посмотрела в упор. От такого взгляда точно не спрячешься. Остаётся лишь сознаться. Сделать глубокий вдох, и сказать…

— Сегодня утром, когда ты ушла, сложилась такая ситуация… — С каждым его словом Саша всё больше настораживалась, а взгляд становился всё строже. — Ты же понимаешь, он не мог не спросить… ну, про нас. В конце концов, мы в одной постели проснулись, то есть Митька нас разбудил.

— И что?

Пальцы принялись выбивать нервную дробь по стойке. Это было страшно, но под Санькиным взглядом, Толя нервничал весьма сильно. И уже не казалось, что она маленькая и хрупкая статуэточка, уже ему, с его метром восемьдесят семь сантиметров, захотелось склонить голову.

— Ну… Митька спросил, собираюсь ли я на тебе жениться.

Саша брови вздёрнула, это могло показаться провокационным, но на самом деле это тревога через край выплёскивалась.

— И что ты ответил?

Ефимов выпрямился.

— Сказал, что собираюсь.

— Да?

— Да. — Он уверенно кивнул. — Но буду ждать, пока ты созреешь.

Саша пытала его взглядом, затем осторожно кивнула.

— Хорошо. Сойдёмся на этом.

Толя всё же руками развёл, в неподдельном удивлении.

— И это всё? Я тебя замуж зову, а ты говоришь: сойдёмся на этом?

— А что ты хочешь от меня услышать? Толя, мы в магазине нижнего белья!

Он огляделся. Кашлянул.

— Ты права. Место неподходящее.

Саша с ним согласилась, затем поинтересовалась:

— Обедать идём?

Ефимов руки в бока упёр, голову закинул и посмотрел на потолок, весь утыканный маленькими светильниками.

— Сань, в общем, я ему сказал.

Саша секунду помедлила, всё ещё надеясь, что Толя имел в виду совсем не то, о чём она подумала, но сердце уже сжалось в дурном предчувствии.

— Как сказал?

— Как, как!.. — воскликнул вдруг Ефимов. — Словами! — Тут же себя за взрыв отругал, и, сбавив тон, продолжил: — Саша, только не падай в обморок. Ты странно побледнела. Всё нормально.

— Нормально?!

— Тише. — Он рискнул приблизиться к ней, не смотря на то, что Сашин взгляд метал молнии. — Я тебе клянусь, что всё нормально. Я очень старался найти подходящие слова. И, знаешь, мне кажется, что Митька всё понял правильно.

— Тебе кажется? Я убью тебя!

Он руку к груди приложил.

— А я не буду сопротивляться. Но если бы ты была там, ты бы поняла, что у меня и выбора другого не было, да и ситуация располагала.

— Располагала к тому, чтобы убить ребёнка психологически? Толя, так не делается!

— Да что за слова? — Ефимов даже руками взмахнул. — Знаешь, ты слишком плохого мнения о его психическом здоровье. Оно не такое уж и слабое. Хотя, думаю, все матери такие. Но, Сань, я клянусь, всё нормально. Мы поговорили, я был очень аккуратен в выражениях, после чего Митька изъявил желание поехать в школу писать диктант, чтобы тебя не расстраивать. По дороге я купил ему два здоровенных кекса, один он съел в машине, другой взял в школу. В четыре я его заберу и повезу на секцию. Всё.

Саша молчала. Молчала и смотрела на него. Становилось понятно, чего ему следует избегать всю оставшуюся жизнь — вот таких её взглядов. Но нужно было с этим что-то делать, и Толя рискнул положить руки на её плечи.

— Малыш, выдохни, пожалуйста. И можешь меня ударить. Я знаю, что не должен был делать этого без тебя, но Митька казался обескураженным этим утром, и вопросы задавал определённые. Сань, он выводы делал. И что я должен был ему сказать? Да, я сплю с твоей мамой, а что дальше будет — посмотрим?

Саша, наконец, отвела взгляд в сторону и даже зажмурилась. И чтобы как-то закрепить результат, Толя продолжил:

— Пусть он с самого начала знает, что в постели с мамой может спать только папа. Это правильно. Всё остальное — решим. Разве не так?

Саша лицо рукой прикрыла и призналась:

— Ты меня убиваешь своими новостями. Уже который день.

Ефимов усмехнулся, обнял её и прижал к себе. В висок поцеловал и так замер ненадолго.

— Санька, если бы ты мне больше доверяла, всё было бы куда проще.

— С наскока.

— Тоже метод.

— Твой метод, — пожаловалась Саша.

— Сань, у нас сын. Подозрительный, рассудительный, замечательный мальчишка. И, знаешь, что я ему сказал? — Она не переспросила, лишь вопросительно угукнула, уткнувшись носом в его плечо. Толя же погладил её по спине. — Что я всю оставшуюся жизнь буду носить его маму на руках. За то, что она мне сына родила, и что таким его воспитала. Саш, я так хочу попробовать. По-настоящему. И дело не в Митьке. Точнее, не только в нём. Клянусь тебе.

Его руки бегали по её телу, то гладили, то сжимали, и Саша в какой-то момент задохнулась от его прикосновений. Потёрлась щекой о его плечо, потом голову подняла, а Ефимов тут же её поцеловал. Поцеловал глубоким, жарким поцелуем, даже сознание немного помутилось. А Толя ещё за подбородок её взял, обвёл большим пальцем губы, а когда Саша глаза открыла и посмотрела на него, спросил:

— Малыш, ты меня любишь? Хоть немного?

Провокационный вопрос, Саша моргнула, губу закусила, всего на мгновение. Потом спросила:

— А ты меня?

Он улыбнулся, правда, улыбка Саше показалась заигрывающей.

— Я тебя всегда любил. Ты же мой малыш.

Саша нервно кашлянула, расцепила его руки, убирая от своих бёдер и отступила. А когда отвернулась и сумела перевести дыхание, сказала:

— Вот когда ты поймёшь, что я взрослая, а не малыш, вот тогда мы поговорим с тобой о любви, Толя.

 

12

Саша очень боялась встречи с сыном. До конца рабочего дня чего только не передумала, сто раз отругала Ефимова, ему наверняка икалось. А она ругала и ругала. Пыталась представить реакцию сына, и совершенно не верила в то, что «всё нормально». Была уверена, что Митя просто пытался не показать своих эмоций Толе, всё-таки он ещё незнакомый человек для него. Была уверена, что сын закрылся, что он затаил если не обиду, то серьёзное расстройство и разочарование оттого, что Саша ему раньше ничего не рассказывала про папу. Поэтому с трудом дождалась времени, когда можно было закрыть магазин и пойти домой. Пойти! Побежать.

С улицы увидела свет в окнах, и вот тут шаг сбавила, даже остановилась на крыльце. Дух переводила. Ефимов предлагал за ней заехать, но она отказалась. Знала, что ей нужно будет собраться с мыслями перед встречей с сыном. А сделать это, находясь в опасной близости от Толи, возможным не представлялось. И сейчас у неё есть последняя минутка.

В квартире было странно тихо. Настолько, что это вызвало ещё одну волну опасений. Саша в прихожей остановилась, прислушиваясь, потом осторожно оповестила:

— Я дома!

— Мама пришла, — обрадовался Митька у себя в детской. Кажется, откуда-то кубарем скатился, и вот уже дверь распахнулась, и сын вылетел ей навстречу. — Ты чего так долго? Чего купила?

Саша ощупывала его взглядом. С трудом удержалась оттого, чтобы не схватить его за подбородок, чтобы пристально и изучающе заглянуть в глаза. Но Митя как обычно прыгал вокруг неё, норовя заглянуть в сумку. Пришлось его разочаровать.

— Ничего не купила, я не заходила в магазин.

— Да? — Митя за своё плечо оглянулся, и Саша невольно проделала то же самое. И уж чего не ожидала увидеть точно, так это Ефимова, развалившегося на детской кровати, сложившего руки на груди и за ними наблюдавшего. А Саша поинтересовалась:

— Чем вы занимаетесь?

— Смотрим Гарри Поттера, — сказал Ефимов, усмехнувшись.

— Правда? И как тебе?

— Странно, но мне нравится. Занимательно.

— Интересно, — возразил Митя. Потом подпрыгнул от переизбытка энергии. — Мама, нам сегодня сказали, что у нас будут соревнования. Через три недели.

— Какие соревнования, — не поняла Саша.

— В секции, — подсказал Толя, поднимаясь.

— Если займёшь первое место, подарят ролики!

Саша осторожно кивнула, если честно, перестав понимать, что происходит.

— Ты же хотел ролики…

— Я уже передумал, — отмахнулся Митя. — Папа обещал мне скейт.

Саша смотрела на сына во все глаза. Не сразу нашла в себе силы заговорить, голос пропал. Затем изобразила улыбку.

— Замечательно.

Из детской вышла на ватных ногах, когда Митя вернулся на свою кровать, чтобы продолжить фильм смотреть. А вот Толя следом за ней вышел. Вышел и остановился рядом, наблюдая за тем, как Саша делает один судорожный вдох за другим. Ефимов стоял рядом и чуть слышно её увещевал:

— Всё хорошо, ты умница. Видишь, как всё хорошо? Ты зря боялась. Как в том детском стишке, помнишь?

Саша замахнулась и, не глядя, треснула его кулаком по плечу. А Толя обнял её, лишь поморщившись от удара, а ладонь приложил к Сашиной груди. Решил поразиться:

— Ого, сейчас выскочит.

— Он назвал тебя «папой», — страшным шёпотом проговорила Саша.

— Слышал. Между прочим, в первый раз. — Поцеловал её в щёку. — Раздевайся. Устала?

— Я устала переживать и нервничать, — всё тем же шёпотом проговорила она. — У меня нервная система ни к чёрту, Толя. А всё из-за тебя.

— Да, да. Всё из-за меня.

Ефимов голову к ней склонил, наверное, ожидал поцелуя или другой ласки, но Саша ему под нос кулак сунула, и он рассмеялся.

Но позже Саша всё же к сыну зашла. После ужина, когда Ефимов уткнулся в свой ноутбук, а Саша прошла в детскую, присела рядом с сыном, который нехотя и, морщась, читал упражнение по английскому вслух. Послушала немного, Митьку разглядывала. Смотреть отчего-то было тяжело, и чтобы отвлечься, заглянула в его дневник. Но спустя несколько минут, когда Митя с очевидной радостью захлопнул учебник, набралась смелости и спросила:

— Митя, ты ничего не хочешь мне сказать?

Он замер, покосился на неё. Переспросил:

— Что?

— Я не знаю. Сегодня, пока меня не было, многое произошло. Как… папа мне рассказал. — Заставить себя произнести это важное для сына слово, было достаточно сложно. — Вы поговорили, ты многое узнал. Может, у тебя есть вопросы ко мне?

Митя потёр нос ладонью.

— Тебя не надо беспокоить, ты расстроишься, — выдал он, в конце концов.

У Саши от удивления глаза распахнулись.

— Это тебе кто сказал?

Митя посмотрел на стену, потом на настольную лампу.

— Папа, — сознался он.

Саша задохнулась от возмущения, но показывать это ребёнку было неправильно.

— Он, конечно, прав… в чём-то. Чужие чувства нужно беречь, но не в такой ситуации. И если тебе есть, что сказать, что спросить у меня, сделай это. Я отвечу на любой вопрос. — «Наверное».

Митька фыркнул, как щенок, которому надоела игра. Но вопрос всё же задал:

— Он, правда, мой папа?

— Правда, Митя. — Саша сама поразилась тому, как спокойно прозвучал её голос. — Он твой папа.

Он снова нос потёр. Что за привычка? Это сбивает людей.

— Хорошо, — сказал он, наконец. Митя протянул ей учебник. — Убери в рюкзак, завтра первым уроком английский.

Саша учебник у него взяла, и так застыла ненадолго. Наблюдала за сыном, который с обезьяньей ловкостью забрался по лестнице на второй ярус, сел, поджав под себя ноги, и принялся разбирать машинку-робота.

Хорошо и всё? Саша поднялась, убрала учебник, вытащила из школьного рюкзака несколько фантиков от конфет, но прежде чем из комнаты выйти и оставить сына в покое, решила уточнить:

— Больше ты ничего спросить не хочешь?

Митя посмотрел удивлённо, головой помотал.

— Нет.

Саша вышла на кухню и остановилась, совсем не чувствуя себя успокоившейся. Скорее уж, растерянной.

— Сань, что? — спросил её Ефимов, остановившись за её спиной.

Она руками развела.

— Знаешь, что он мне сказал? — негромко, но выразительно проговорила она. — «Хорошо»! Хорошо — и всё! — Оглянулась на Толю через плечо. — Ещё одна твоя черта, одним словом меня доводить.

— А я так делаю?

— Да, Толя!

— Надо же. Понятия не имел. — Он схватил её за талию, навалился и прижался губами к её шее. — Всё уже закончилось, расслабься. — И на ухо ей прошептал: — Что мне сделать, чтобы ты расслабилась?

Как объяснить ему, что от его близости она лишь больше напрягалась, не знала. Его руки, его губы, горячее дыхание, и у неё внутри всё трясётся, но Ефимов этого никак не понимает. Он просто не задумывается, ему в голову не приходит, что у неё за все эти годы никого не было. Никогда и никого кроме него. Сглупила? Возможно. Лика её частенько ругала за монашеский образ жизни. И при этом никогда не задумывалась, что у Саши не было времени заниматься личной жизнью. Маленький ребёнок, любовное разочарование, поиски работы, потом бабушка заболела. И снова разочарование и боль от её ухода, попытка примириться с новыми обстоятельствами. Саша и себе порой говорила, что всё это отговорки, и, наверное, не было желания, стремления, ввести в их с сыном жизнь чужого человека. И страх, конечно был. И перед новым разочарованием, и перед проблемами, перед переменами. Она настолько привыкла к этому страху, что теперь он и на Толю распространялся, на его близость и, в конечном итоге, его присутствие в её квартире и в её жизни. Не могла отделаться от мысли о том, что пройдёт месяц-другой, и ему придётся возвращаться в Москву. И что тогда они с Митей станут делать, какой станет их жизнь?

Но пока он был здесь, рядом, целовал и обнимал, и от этого тоже невозможно было просто взять и отказаться.

— Я хочу принять ванну, а ты посмотри с Митей фильм. Хорошо?

Толя поцеловал её в макушку. Жарко подышал ей в волосы, щекой потёрся. Потом руки с её живота убрал.

— Хорошо. Ему скоро спать.

— Да, — негромко отозвалась Саша, почувствовав лёгкую дрожь в том месте, где недавно была его ладонь. Ладонь горячая, и этот жар заставлял волноваться и ждать чего-то большего, продолжения. И его слова о том, что Мите скоро спать ложиться, лишь добавили поводов для серьёзных раздумий. Хотя, они были не такими уж и серьёзными, скорее уж смущающими.

Да ещё и Митя её обрадовал, как только Саша из ванной вышла.

— Бабушка звонила.

— Да? Кто трубку взял?

Митька жевал пряник, запивал молоком, а после этого вопроса вновь удивился. Ответил, осторожничая, видимо, не зная, какой ответ должен быть правильным.

— Я.

Саша выдохнула.

— Хорошо. — Но тут же прищурилась. — Про папу сказал?

— Нет… вроде. А что?

— Ничего. — Саша погладила его по голове. — Всё правильно. Пей молоко.

— Мама, а что с папой? Бабушке нельзя про него говорить?

— Конечно, можно. Только… после того, как я с ней поговорю сама. Хорошо? Ей же нужно всё рассказать, объяснить. Чтобы она не волновалась. У неё давление, Митя.

— Я помню.

Саша кивнула, и тут же подскочила, когда почувствовала мужские руки на своей талии.

— Что происходит? — спросил Ефимов, поглядывая на них с Митькой.

— Обсуждаем тётино давление, — поторопилась пояснить она.

— У неё давление? А врач что говорит?

— Не волноваться.

— Ценный совет. Особенно, если вспомнить, кто у неё в дочерях ходит.

— Толя, — шикнула на него Саша, а он лишь отстранённо улыбнулся, прошёл мимо неё на кухню и присел за стол, придвинул к себе чашку, чтобы молока налить. Сосредоточил внимание на сыне, к тому в чашку заглянул.

— Вкусно?

Митя кивнул.

— Вкусные пряники, мятные.

— Ты любишь мятные?

— А ты какие?

— А я все люблю.

Саша лишь головой покачала, наблюдая за ними. Но всё-таки улыбнулась. Не могла не улыбнуться. А Ефимов ещё добавил:

— Люблю, когда они просто есть.

— Жалко у нас нет волшебной палочки, да? — посокрушался Митя.

— У нас мама есть, это куда лучше.

— Значит, я лучше деревянной палочки? — поинтересовалась Саша у Ефимова, когда они оказались один на один. Этот момент всё равно бы настал, Саша его ждала и с опасением и в то же время с чувством предвкушения. Митя был уложен в постель, как только часы показали десять вечера, повздыхал и поворчал для порядка, но уснул довольно быстро. Саша заглянула к нему в комнату, выключила ночник, а как только вошла в свою спальню, попала под пристальный взгляд Ефимова. Он сидел в кресле, обхватив ладонями подлокотники, и явно чего-то ждал. Судя, по усмешке на его губах. И чтобы как-то сбить с него спесь, и задала этот вопрос, решив перейти в наступление хотя бы в начале, потому что в дальнейшем на себя не надеялась.

— Ещё бы. На тебя смотреть приятно. А трогать ещё приятнее.

Саша головой качнула и усмехнулась.

— Ефимов.

— Что? Это был комплимент. Кстати, не такой уж и неуклюжий. Митька уснул?

— Уснул. — Саша присела на разобранную постель, как раз напротив Толи, посмотрела на него серьёзно. — Ты думаешь, с ним всё хорошо?

— Вообще, я хотел тебе этот вопрос задать. Ты с ним с рождения. Должна подмечать малейшие сомнения.

— Да, должна. Но не подмечаю.

— Значит, всё хорошо.

Саша лишь хмыкнула.

— Если бы он не был твоим сыном, я, возможно, с тобой и согласилась бы.

Ефимов сделал вид, что не на шутку удивлён.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда ты не хочешь, никто никогда не догадается, что у тебя на уме.

Он потянулся к ней, ладони легли на Сашины колени, после чего он подтянул её ближе к себе, на самый край постели, и они оказались нос к носу.

— Отныне у меня на уме только ты.

Саша вглядывалась в его лицо, улыбаться не спешила. Толя поморщился, затем негромко попросил:

— Перестань. Я не знаю, что сделать, чтобы ты во мне больше не сомневалась.

Саша посмотрела на его ладони, что не торопясь скользили по её ногам.

— Да, как же не сомневаться в таком серьёзном человеке, как ты.

— А почему ты думаешь, что я не серьёзен? Я очень серьёзен.

Он улыбался, глядя ей в глаза, и выдержать это было очень трудно. Да ещё его руки, и то, что Толя придвигался к ней всё ближе и ближе. А потом и поцеловал. И поцелуй этот был не сокрушающий, и не соблазняющий, он поцеловал её, а потом обнял, опустившись перед Сашей на колени.

— Знаешь, я весь день на него смотрел, — проговорил он негромко. Вернулся на кресло, даже лицо рукой потёр. — Смотрел и думал. Что было бы, знай я с самого начала. — И тут же рукой взмахнул. — Это не претензия, Сань. Я о своём отношении думаю. Как бы всё было.

— И как бы было?

Ефимов вдруг усмехнулся.

— Понятия не имею. У меня в том возрасте такая каша в голове была. Что бы я тебе ни говорил и как бы с этим не спорил. В те моменты, когда хочу поспорить. Но сейчас я на него насмотреться не могу. Это смешно?

Саша покачала головой.

— Нет.

Он согласно кивнул.

— Не смешно. Но всё равно никому не рассказывай. Я только тебе это говорю.

— Толя, ты представляешь, что будет, когда все узнают?

— Если честно, мне всё равно. А тебе нет?

— Я здесь живу, среди этих людей. Всю свою жизнь.

— Каравайцева вот узнала, и небо на землю не упало.

— Пока. Пока она дала мне время разобраться с тобой, а потом начнёт задавать вопросы.

Толя посмеялся.

— Как страшно это прозвучало: разобраться с тобой. Что ты собираешься со мной делать?

Саша ткнула его пальцем в лоб, когда он снова к ней наклонился.

— По-хорошему, я должна бы вцепиться тебе в волосы. И потрепать хорошенько.

— Потрепли. — Толя снова соскользнул с кресла на пол, встал перед Сашей на колени, но на этот раз с поцелуями не лез. Руками в края постели упёрся, и на Сашу смотрел. Позвал: — Саня.

— Я не знаю, как с тобой жить, — призналась она. — Я, вообще, не знаю… как с кем-то жить. Ты это понимаешь?

— Если честно, то нет. Малыш, если уж ты этого не знаешь, то что говорить о нас, простых смертных? Саш, ты самый уютный человек, которого я когда-либо встречал. И это то, что я люблю в тебе. Я тебе когда-нибудь говорил об этом?

— То, что я вовремя пряники покупаю? — догадалась она.

Он улыбнулся.

— И это тоже. — Толя аккуратно поцеловал её в уголок губ. — А со мной вообще просто. Меня надо лишь любить и кормить вовремя. И я для тебя в скале дорогу прорублю.

— Боже, какие обещания. А требования достойны содержания домашнего кота.

Ефимов прижался носом к её щеке, фыркнул.

— Не говори: кастрированного.

Саша всё-таки обняла его за шею, расслабившись от его близости и горячего дыхания, касавшегося её кожи. Да и обнять хотелось. Провести ладонью по сильным плечам, по спине, чтобы Толя обнял покрепче. Это ведь не слабость, правда? Это вполне естественное желание.

Ефимов снова носом потёрся, затем проговорил ей в губы:

— Ты из-за Москвы переживаешь? — Он погладил её щёки. — Саш, у нас есть пара месяцев, чтобы начать сначала. Вот и давай этим шансом воспользуемся.

— У нас с тобой ничего не было. Что сначала начинать? — тихо спросила она.

— Наше «ничего» превратилось в замечательного мальчишку. Так что, не будь злой, — просил он, и поцеловал. Потом ещё раз, и ещё. Саша опомнилась только в тот момент, когда Ефимов мягко повалил её на постель. Вот тогда вспыхнуло сомнение, опасение, банальный испуг. Саша даже глаза открыла, заставила себя это сделать, и пару минут таращилась в потолок, принимая поцелуи Ефимова. Он старался вовсю, целовал её шею, распахнул халат на её груди, и его губы были уже где-то поблизости с кружевом комбинации, а Саша всё ещё боролась с собой, не в силах принять решение. Хотя, какое тут решение? Особенно, когда Толя вернулся к ней, собирался снова поцеловать, но встретил Сашин взгляд, и выдохнул. Посмотрел умоляюще.

— Нет, Сань. Не сейчас. — Голову опустил и уткнулся носом в её грудь, снова губами прижался. Обхватил Сашу руками и потёрся щекой. — Я схожу с ума.

— После одной ночи? — уточнила Саша, коснулась его волос. Ефимов голову повернул и поцеловал её в открытую ладонь. — А кто обещал ждать и понимать?

Толя вздохнул.

— Терпения как-то не слишком много, — пожаловался он, а рука вновь забродила по её телу. — А понимание в такой ситуации и вовсе отключается.

Она всё-таки оттолкнула его. Прошло ещё несколько минут, ещё несколько сумасшедших поцелуев, Сашин халат полетел в сторону, комбинация вот-вот должна была последовать за ним, и Саша расслабилась настолько, что именно этого в итоге и испугалась. Вот так просто? Забыть и снова кинуться в омут с головой? Уступить Ефимову, который уже не первый день ходит гоголем, гордясь тем, что он отец семейства? И поэтому, чувствуя слабое, но злорадство, сказала:

— Я ещё не готова.

Ефимов взглянул возмущённо.

— Очень даже готова.

Саша смотрела на него, весьма выразительно, и Толя в итоге зарычал — то ли от негодования, то ли от неудовлетворённого желания, но отодвинулся. На постели откинулся, и как Саша недавно, уставился на потолок. Сопел и морщился. А Саша поторопилась с кровати встать и накинуть на себя халат. А страдающему Толе посоветовала:

— Ложись спать. Не ты ли мне жаловался, что тебе завтра в семь вставать?

И что? Проблема решена? Через несколько минут они вновь оказались вместе в постели, на этот раз под одеялом и практически голые. Несколько тяжких вздохов, мужское сопение, Саша даже дыхание затаила, не зная, чего они оба ждут. Что просто уснут? Даже она, с её минимум опыта, понимала, что ожидать этого глупо. И, в конце концов, Ефимов в какой-то момент просто откинул одеяло и к Саше придвинулся. Придвинулся на секунду, потому что уже в следующий момент на Сашу навалился, и даже не смутился из-за её смеха.

— Ты с ума сошёл? — зашептала Саша. В тишине квартиры шёпот казался громким и преступным. Хорошо хоть комната сына не через стенку, по этому поводу можно не беспокоиться, но нетерпеливое сопение Ефимова оглушало.

Толя от её губ оторвался, Саша чувствовала, что носом о кончик её носа трётся, а ей сказал:

— Хочу тебя кое о чём попросить. Ты можешь в течение часа ничего не говорить? Вот ни слова.

Саша фыркнула, понимая, что теперь не в её силах его остановить. Пока он всё это говорил, её комбинация уже была задрана на живот, Ефимов устроился у неё между ног, и то, что она чувствовала, было не предотвратить. Это было бы слишком жестоко. Но просьба помолчать всё же уязвила.

— Целый час молчать?

— Хотя бы полчаса. Сможешь?

— Даже не знаю.

— Малыш, тебе меня совсем не жалко?

Короткий поцелуй, и Саша решила удивиться, стараясь не отвлекаться на прикосновения Толи. Он целовал и кусал её шею, стягивал с её плеч бретельки.

— А за что тебя жалеть? Ты сыт, ты всем доволен…

— Ещё не всем. — Его ладонь скользнула ей под спину, чуть приподняла, и перед тем, как в очередной раз поцеловать, Ефимов добавил: — Замолчи уже.

Было так приятно прижиматься к нему. За прошедшие годы Саша успела позабыть каково это. Помнила ту ночь, помнила что-то главное, что уже не повторится, как любая женщина, помнила, что они говорили друг другу, до и после, но самое главное — тепло и удовольствие, неповторимое ощущение от соприкосновения двух обнажённых тел, от поцелуев и ласк, это всё она забыла. За тревогами, проблемами, прошедшим временем. И, честно, была рада тому, что вспомнила это снова с тем же человеком, который когда-то открыл для неё этот мир. Возможно, это было трусостью, зависит от того, с какой стороны взглянуть, но счастье в том, что у любой ситуации, любой проблемы, всегда несколько сторон. И с другой — ей подарен шанс начать сначала, как Толя и говорит. И поэтому сейчас она буквально приказала себе ни о чём не думать, отпустить все свои мысли и опасения, и просто насладиться этим моментом, часом, в течение которого она обещала молчать, этим мужчиной. Чем чёрт не шутит, а вдруг у них на самом деле выйдет что-то достойное, что захочется сохранить? Один раз уже получилось. Всего одна ночь — и у них замечательный сын, и они связаны навсегда. С этим-то не поспоришь.

А она и не хочет, если уж честно говорить.

Это было похоже на слияние двух соскучившихся друг по другу людей. Что-то тёплое, неспешное, до какого-то момента, и на самом деле безмолвное. Только вздохи, стоны, поглаживания, сжимающиеся судорожно пальцы и красные следы от ногтей на мужской спине. А ещё мужской запах, смелость его прикосновений, сильные пальцы, впивающиеся в её плоть. И поцелуи глубокие и пьянящие. Она на самом деле всё это забыла, да и не знала толком. И в какой-то момент всё же поймала себя на мысли, что наслаждается. И дело не в сексе, дело не в умелых Толиных прикосновениях, не в тяжести, что разрасталась и разрасталась внизу её живота. Дело было в нём самом, а ещё возможно в её уязвлённом когда-то самолюбии. Она заставила себя проглотить ту обиду, острота прошла, и Саша даже позабыла о ней со временем, но сейчас всё это всколыхнулось в душе, и, заполучив Ефимова (это очень плохо, думать так?), она почувствовала удовлетворение, не только на физическом уровне. И чувствуя его желание, силу возбуждения, с какой страстью он её целует, это всё добавляло остроты и удовольствия происходящему. И она стонала ему в губы, понимая, что этим самым Толю радует. Обнимала за шею, целовала, запускала пальцы в его волосы, такие упругие и курчавые, и она любила это всё в нём. Но молчала. Молчала, как он и просил.

Коснулась его щёк, когда Толя наклонился к ней и застонал в её губы, улыбнулась пьяной, расслабленной улыбкой, глаза закрыла. А Ефимов, вместо того, чтобы отодвинуться от неё, увлёк Сашу за собой, и она оказалась лежащей на нём, разгорячённом, тяжело дышащем, всё ещё сжимающим её в своих объятиях, и Саша расслабленно вытянулась вдоль его тела. Обняла, прижалась щекой к его плечу, а Толю обняла. Улыбнулась, когда обе его ладони оказались на её ягодицах. А после секундного смущения, поцеловала его в подбородок.

— Этого следовало подождать, — сказал Ефимов.

— А разве ты ждал?

— Ждал. Ты не оценила?

Саша голову опустила, прижалась лбом к его плечу. Глаза закрыла. А Толя её погладил. По спине, бокам, помолчал. Саше даже показалось, что он неожиданно замялся. А когда услышала его осторожные слова, то и ей не по себе стало.

— Малыш, я всё понимаю…

Она пошевелилась, всмотрелась в темноте в его лицо.

— Никому об этом не рассказывай.

— С какой стати я буду этим делиться с кем-то? Тебе хорошо было?

Саша попыталась свести всё к шутке.

— Ты в себе сомневаешься?

— Нет. Но дело не во мне, а в тебе. Всё хорошо?

Осторожно выдохнула.

— Да, Толя, всё замечательно.

— Я рад. — Он произнёс это очень серьёзно, без всякой насмешки, и Саше снова захотелось отвернуться или спрятать лицо у него на груди. Даже темнота не спасала. Толя не мог видеть выражения её лица, а Сашу всё равно точило смущение. А он ещё и в лоб её поцеловал, как маленькую. Правда, потом обнял обеими руками, и настал момент, когда можно было расслабиться. Обнять его, закрыть глаза и поверить, что всё на самом деле хорошо.

Позже из постели выбралась. Очень осторожно, боясь Толю разбудить, а он на самом деле уснул, прижался к ней и заснул. Саша довольно долго лежала, пригревшись у него под боком, слушала его дыхание, и даже не думала ни о чём. Сознание было чистым, на душе было легко, непривычное ощущение, но оно ей определённо нравилось. А ещё очень хотелось, чтобы утром, завтра, послезавтра или через неделю, ничего не изменилось. Потом встала, нашла на полу комбинацию и халат, а на обратном пути из ванной, к сыну заглянула. На пару секунд задержалась у Митиной постели, вглядываясь в его лицо при тусклом свете ночника. Сегодня был очень значимый день в их жизни. И, кажется, они все это понимают, включая маленького Митю.

На завтрак была манная каша. Это было так странно, непривычно, и при этом недурно на вкус, что Ефимов съел целую тарелку, чего сам от себя не ожидал. И при этом прекрасно отдавал себе отчёт в том, что это одни из самых странных утренних часов, что случались в его жизни. Особенно, после отличной ночи в плане секса. Не смотря на то, что они с Сашей проснулись очень рано, за окном ещё ночь царствовала, можно сказать, не хотелось ни спать, ни даже зевать. Но это пока, в этом Ефимов себе отчёт отдавал. И после такой ночи, считай, что первой в начинающихся отношениях, женщины обычно старались фантазировать, с некоторыми случались завтраки в постели, с другими продолжались жаркие объятия и поцелуи, и уж точно манной кашей его кормили впервые. А он ел да нахваливал. А всё из-за того, что это была каша, сваренная Санькой, а напротив сидел сын, который проснулся в семь по звонку будильника, но при этом чувствовал себя бодрее и энергичнее, чем они оба с Сашей вместе взятые. И кашу ел с аппетитом, чему Толя про себя подивился. Ведь одна из непреложных истин, которую Ефимов знал о детях, это то, что они ненавидят кашу, особенно манную. Но у него, судя по всему, чудо, а не ребёнок.

— Ты выспался? — спросил сына Толя, на самом деле пытаясь выяснить, не тревожило ли что-нибудь сон мальчика этой ночью.

— Я высплюсь в выходной, — немного мрачно ответил Митя. — Как можно выспаться, когда в школу ходишь?

Толя улыбнулся.

— Ты прав. — Кашу доел, и тарелку от себя отодвинул. Потянулся к Саше, которая в спешке собирала Мите бутерброды с собой. Потянулся, притянул к себе и поцеловал в плечо. — Было очень вкусно.

Саша усмехнулась.

— Серьёзно? Ты понял, что ел манную кашу, а не бифштекс?

— Понял, — успокоил он. — И всё равно было вкусно. Хотя, в детстве я её терпеть не мог. — На сына взглянул, поторопил того жестом. — Жуй активнее. Опоздаем в школу.

— Я уже доел! — Митька выкрикнул это с таким азартом, что Саша даже поморщилась. И только проводила сына взглядом, когда тот вылетел с кухни с реактивной скоростью. Правда, тут же вернулся, Толя только успел руки к Саше протянуть. — Папа, ты меня из школы заберёшь? На машине?

Саша укоризненно глянула на сына.

— Дойдёшь сам, Митя. Идти одну остановку.

— Ну, мам!

— Без «ну», пожалуйста.

— Если раньше освобожусь, заберу, — пообещал Ефимов, торопясь прекратить просьбы и лёгкую перебранку. — Позвони мне на последней перемене.

— Классно!

— Собирайся, — вновь вмешалась Саша. — До начала уроков двадцать минут, ты ещё дома.

— Успеем, — еле слышно проговорил Толя, выдохнул, как только Митька скрылся с глаз, снова к Саше потянулся, а та ещё крикнула сыну вслед, от Толи отвернувшись:

— Не забудь сменку!

— Он не забудет, — успокоил её Толя, заставляя Сашу повернуться к нему и подставить губы для поцелуя. — Моя минута, — проговорил он ей в губы. Аккуратно подтолкнул её к стене, перехватил руки, когда Саша сделала шутливую попытку его оттолкнуть, и тогда уже поцеловал. Саша на цыпочки привстала, подстраиваясь под его рост, вытянулась вдоль его тела и за шею обняла. — Знаешь, как я тебя про себя называю? — прошептал он ей на ухо через минуту.

— Мне надо это знать? — усомнилась Саша, едва заметно сдвинув брови.

Ефимов широко улыбнулся и опять же на ухо ей проговорил:

— Статуэточка моя.

Саша голову закинула, чтобы в лицо ему смотреть. Сделала вид, что раздумывает над этим. Затем призналась:

— Даже не знаю, как к этому отнестись.

— Как к самому искреннему комплименту. — Он подхватил её под бёдра, приподнял, прижался губами к её губам в крепком поцелуе, но Саша почти тут же принялась освобождаться от его рук, а уже в следующий момент на кухню снова Митя вбежал. Остановился в дверях, с самым серьёзным видом наблюдая за тем, как отец с матерью отскочили друг от друга, отвернулись в разные стороны и вытирают губы.

— Что вы делали? — спросил мальчик.

Ефимов ухмыльнулся, ничего не мог с собой поделать, а вот Саша тут же включила функцию строгой матери.

— Митя, нельзя задавать такие вопросы, это неприлично.

— Почему? Или вы делали что-то неприличное?

Толя захохотал, а Саша стукнула его по плечу. А вот сыну пальцем погрозила. Правда, сама тут же поняла, как это глупо выглядит, и поэтому указала пальцем на дверь.

— Обувайся немедленно, ты опаздываешь в школу.

Митька смешно развёл руками.

— Так папа не одевается!

— Уже иду, — успокоил его Толя. Саше подмигнул, вышел вслед за Митей, по волосам того потрепал, а Саша к своему ужасу услышала, как сын спросил:

— Вы целовались, да?

— Толя, не смей ничего говорить!

Чего, спрашивается, испугалась? Что Ефимов после вчерашних тайн, поведает сыну ещё одну, про отношения между полами? И получится у него, надо думать, с той же лёгкостью.

Даже в жар бросило.

Странный выходной. Саша вроде и пыталась заниматься обычными делами, но как это сделать, если постоянно в мыслях возвращалась к прошедшей ночи? Убирала постель, и пару раз останавливалась, зажмуривалась от, казалось бы, нереальности воспоминаний, и принималась улыбаться. Почему ей должно быть стыдно за то, что она этим утром счастлива? И, возможно, она опережает события, врёт самой себе, но сегодняшнее утро было очень похоже на настоящее семейное. Она кормила завтраком своих мужчин. Кормила манной кашей. Сейчас это уже казалось глупым. Наверное, нужно было приготовить Толе что-то более изысканное, хотя бы подобающее для завтрака с любимой женщиной, а не манную кашу. Но они собирались в спешке, и важнее было накормить сытным, правильным завтраком ребёнка, перед долгим днём в школе, чем поразить мужское воображение.

— Ты серьёзно, ты кормила его манной кашей? — Каравайцева произнесла это и засмеялась. А Саша в который раз за утро почувствовала неловкость и мысленно поразилась: каша?!

— Хоть ты надо мной не смейся.

— Да ладно, Сань, всё правильно. Пусть сразу привыкает. А то знаем мы этих мужиков. Только повод дай, а они уж на шее устроятся с удобством, оглянуться не успеешь.

Саша невольно задумалась над её словами, после чего спросила:

— Ты с Витей поругалась?

— Вот ещё, буду я с ним ругаться. В этом нет смысла, он через полдня оголодает и приползёт на коленях. Это даже неинтересно.

— Ты точно с ним поругалась, — пришла к неутешительному выводу Саша.

— Он упёртый баран, — заявила Алёна, и далее последовал получасовой разговор о том, как мужики по жизни неправы, и как они умеют это доказывать всего лишь парой слов. Они ляпнут, и ты сразу всё понимаешь, всё несовершенство жизни.

Саша не спешила с подругой соглашаться, но и не спорила. Поддакивала, стараясь сохранять нейтралитет, и не занимать чёткой позиции. Соглашалась, что Витя вполне способен сказать глупость и этой самой глупостью обидеть, но при этом прекрасно знала, что Алёна сама умеет горячиться и в пылу ссоры может наговорить ерунды. К тому же Саша не сомневалась в том, что к вечеру в доме Каравайцевых-Степановых наступит мир и покой, а сейчас нужно лишь помочь подруге выговориться, чтобы примирение произошло быстрее.

Ефимов позвонил сразу после Алёны, и когда узнал, с кем Саша так долго беседовала, осторожно поинтересовался:

— Вы говорили обо мне?

Саша решила удивиться его самомнению.

— С какой стати?

Толя лишь хмыкнул. Выразительно так, насмешливо.

— Действительно… Не обо мне, и слава Богу. Наш последний с Алёнкой разговор не внушает мне особой надежды на её благосклонность. Саш, я Митьку отвёз, сдал учительнице с рук на руки, и выяснил интересную вещь. Ты в курсе, что они сегодня идут на экскурсию в музей?

Саша потёрла лоб.

— Нет. То есть, они идут на следующей неделе.

— На этой, малыш. И уже сегодня.

Саша зажмурилась.

— Я совсем забыла. И не помню, чтобы Митя денег просил.

— Да там надо только на проезд и какие-то копейки на вход. Он, конечно же, тоже забыл. Не удивлюсь, если умышленно, пытаясь улизнуть. — Толя усмехнулся. — Но я это пресёк на корню. Деньги сдал, на обед ему дал, так что, у нас освободилось несколько часов после обеда.

Саша откинулась на спинку дивана, головой качнула.

— Ты на что-то намекаешь?

— Конечно, намекаю. Но совсем не на то, о чём ты подумала, хулиганка. Давай пообедаем? Я постараюсь вернуться часа в два.

— В ресторане?

— Да.

— Как ты любишь рестораны.

— Привык, что поделать. Так что, идёт?

— Идёт. Жду тебя дома.

Он выдержал секундную паузу, Саша почему-то подумала, что улыбнулся в этот момент.

— Как хорошо прозвучало: жду дома.

— Да, да, — проговорила Саша, правда, уже после того, как выключила телефон, да и не слишком весело, — лишь бы не стать слишком домашней и привычной.

Это на неё разговор с Каравайцевой подействовал, обсуждение Алёнкиных насущных проблем. Как не позволить отношениям скатиться к рутине. Что ж, наверное, выходы, так скажем, в свет, должны эту самую рутину растрясти. Надо привыкать. И в этот момент как раз стоит вспомнить о сестре, которая не уставала ей об этом говорить. О светской жизни, развлечениях и огне в глазах. А у Саши на это всегда был один ответ: нужно заниматься ребёнком. И вот к чему пришла. К суетливому перебору собственного гардероба. Пересмотрела все платья, более-менее подходящие для похода в ресторан, кое-что даже примерила, осталась недовольна, но поделать с этим что-либо именно в этот момент было невозможно.

Но Ефимова вопрос её гардероба интересовал несильно, ему скорее уж хотелось её раздеть, чем одеть. Что он и сделал, как только появился дома. Приехал, ещё двух не было, и с порога на Сашу, можно сказать, напал.

— А как же ресторан? — удивилась она.

— Через два часа, я столик заказал. — Прижал её к себе, поцеловал, одновременно с этим скидывая ботинки и стягивая с себя свитер.

К этому тоже следовало привыкнуть, к вспышкам его желания. Научиться отвечать, терять голову, думать не только о нём, а расслабляться настолько, чтобы самой получать удовольствие. А для этого нужно перестать стесняться и избавиться от всех смущающих и сковывающих её изнутри мыслей. Саша прекрасно отдавала себе отчёт в том, что ей нужно всему этому учиться, учиться заниматься любовью с любимым, сильно любимым ею мужчиной. Если она собирается что-то построить, что-то стоящее, что превратит их троих в настоящую семью. Поэтому обняла, с готовностью ответила на поцелуй и позволила повалить себя на диван. И смеялась искренне и от души, когда Толя её щекотал, задыхалась от его поцелуев и ловила воздух ртом, когда его поцелуи становились всё смелее и смелее, и губы спускались всё ниже и ниже. Он целовал её, кусал её, ласкал и щекотал, и всё было порывисто и дерзко, совсем не так, как ночью. Ничто не сдерживало, и не надо было бояться побеспокоить ребёнка. Целовались взасос, не сдерживали стонов и сами же над собой смеялись. Саша чувствовала себя очень молодой и беспечной. Изучала мужское тело, проверяла реакцию на прикосновения, поцелуи и мстила за щекотку. Водила ладонями по его груди, позволяла целовать себя только тогда, когда она позволяла, и это тоже было игрой. Новой игрой, она училась ставить условия. Время от времени замирали, переводя дух, и Саша всматривалась в лицо Ефимова в эти моменты. Как он лежит с закрытыми глазами, на лбу испарина, выражение лица утомлённое, но довольное.

А потом он глаза открыл и сказал:

— Хочу есть.

Саша фыркнула.

— И почему я не удивлена?

Лежали на диване в обнимку, голые, укрытые лишь её халатом, который между их телами шёлковой тряпицей смотрелся, и Саша невольно потянула край на себя, чтобы прикрыть обнажённую грудь. При этом он с тела Ефимова пополз, и она поторопилась прикрыть и его, хотя бы немного. Для этого пришлось грудью к его плечу прижаться. А чтобы скрыть своё смятение, сказала:

— Сознайся, ты про ресторан подумал после манной каши?

Толя усмехнулся.

— Неправда. Каша была вкусная. Но у тебя выходной, и я обязан тебя развлекать.

— Развлёк.

Его ладонь прогулялась по её телу, поднялась к лицу, и он коснулся Сашиной щеки.

— Ты у меня красавица.

— Знаю, — отозвалась она. Слишком спокойно и легко, и Толя головой покачал, сетуя.

— Вижу перед собой ещё одну задачу. Объяснить тебе, какая ты красавица.

— Попробуй, — улыбнулась она, и халат с него всё-таки сдёрнула, накинула на себя. — Если хочешь в ресторан, одевайся. Митя вернётся в пять.

Ефимов сладко потянулся, совершенно не стесняясь своей наготы.

— Я уже у выхода.

— Вижу.

Саша никогда особо не любила рестораны, возможно, потому, что её в них никто не водил и довольно редко приглашал, даже по каким-то важным поводам, но Толины привычки менять не собиралась. Если он считает это развлечением, то почему бы иногда не развлечься? Тем более с ним? Очень даже приятно. Да и обед в компании Ефимова мало походил на официальный обед. После недолгого общения через стол, Толя просто пересел на соседний с ней стул, а не напротив, переставил тарелку, и следующие полчаса, они не столько ели, сколько разговаривали, даже шептались. Последние сутки их отношения изменили, и Саша то и дело ловила себя на мысли, что не может не улыбаться, глядя ему в глаза. Толя рассказывал ей о своей работе, с подробностями, в которых она ничего не смыслила, рассказывал о Москве, о своей жизни там, о том, как начинал. И Саша понимала, что на этот раз он ничего не скрывает, по крайней мере, старается быть честным и открытым. Они говорили о нём, они говорили о Митьке, и старались говорить о ней, правда, это Саше давалось труднее всего. Не понимала до конца, что именно должна рассказать. Что в её жизни происходит, когда в ней нет Анатолия Ефимова? Но Толя смешил её, даже был милым, но с «милого парня» частенько сбивался именно на насмешку, над самим собой и над всем миром, и это Саше очень нравилось. После того, как первый голод утолил, расслабился, положил руку на спинку её стула, и теперь почти обнимал её.

— А Митька такой смешной, когда в школе, такой важный сразу становится.

— Ты ему это говорил?

— С ума сошла? Это репутация, понимать надо, женщина.

— А-а. Ты такой же был?

— Наверное. Надо тебе об этом у матери спросить. — Сказал это и поморщился. — Надо ещё маме как-то новость преподнести.

Саша следила за эмоциями на его лице.

— Что она скажет?

— Ну, что скажет? По шее мне даст. Но, наконец, успокоится. Она меня уже лет пять женить хочет. Видимо, надоел я ей.

— Толь.

Он голову опустил, коснулся носом её виска.

— Тебе-то чего переживать? Мама тебя всегда любила.

— Пока я не скрыла от неё Митьку.

— И в этом виноват я. Во всём виноват я. Я уже почти с этим смирился. Готов виниться и каяться. — Он выразительно хмыкнул и медоточивым голосом поинтересовался: — Что мне сделать, чтобы загладить свою вину? — Полез к ней целоваться, но Саша увернулась.

— Нас выгонят из ресторана.

— Да пошли все.

Саша загнула рукав его пиджака, посмотрела на циферблат часов.

— Митя будет у школы через полчаса.

— Доедем за пятнадцать минут. — Но всё равно развернулся, жестом подозвал официантку, чтобы счёт попросить. Саша, воспользовавшись этим, чуть отодвинулась, сделала вдох, будто вырвалась в одно мгновение из тёплого кокона в реальную жизнь. Вспомнила о людях вокруг, опасливо огляделась, осознав, что вели они себя с Ефимов не слишком прилично, обнимались и шептались посреди ресторанного зала. Смущённо улыбнулась, когда ей показалось, что женщина за соседним столиком взглянула на неё с укором.

Но эта женщина была мимолётным беспокойством, тенью, миражом, о котором Саша позабыла ровно в тот момент, когда за столиком у окна увидела Лику. Вот та её сверлила совсем не укоряющим взглядом, а убийственным, абсолютно не скрываясь. И даже то, что напротив неё сидел Новиков, её реакции не смягчило. Она сверлила, пытала, убивала Сашу взглядом, и та, встретившись с ней глазами, на минуту, но помертвела. Но всё же заставила себя сестре кивнуть, а тут и Виталик обернулся, махнул ей рукой. Вполне приветливо, надо сказать. И отвернулся, продолжил что-то Анжелике рассказывать, явно не замечая её испортившегося настроения. Можно только позавидовать его железной выдержке. У Саши вот такой не было.

Схватила Ефимова за руку. Наверное, сильно, потому что он посмотрел удивлённо.

— Ты чего?

— Лика здесь.

Он головой закрутил, Анжелику высматривая, и это почему-то отдалось острой болью в Сашином сердце.

— У окна, — всё-таки подсказала она.

Он её увидел и помрачнел.

— Здорово. — Но губы в улыбке растянул и Новикову рукой махнул, как ни в чём не бывало. А подоспевшей официантке протянул банковскую карту и попросил: — Можно нам пирожные с собой? Только побыстрее, пожалуйста. — А Саше пояснил: — Митька нам не простит, если мы не принесём ему ничего из ресторана. — Встретил Сашин взгляд, и успокаивающе сжал её руку. — Не обращай внимания.

Чтобы выйти из зала, пришлось пройти мимо столика Лики и Новикова, от этого никуда было не деться. И Саша сжала зубы, и как ни старалась, улыбнуться не смогла. Они с Ликой уставились друг на друга, и никто не хотел первым глаз опустить. А Толя меж тем обменялся с Виталием рукопожатием, оба весьма успешно делали вид, что ничего не происходит, и просто рады друг друга видеть, бывшие однокурсники.

— Как дела?

— Отлично, — отозвался Ефимов с широкой улыбкой.

— Саня, ты как?

— А ты сам не видишь? — усмехнулась Лика, не спуская с Саши внимательного, гнетущего взгляда. — Цветёт и пахнет.

Толя сверкнул на бывшую любовь улыбкой.

— Я стараюсь.

— Всё хорошо, Витя. — Саша решила не реагировать на «милую» перебранку бывших возлюбленных и старательно Новикову улыбалась, и обрадовалась, когда почувствовала руку Толи на своей талии, что направила её в сторону выхода. Не терпелось сбежать. Но на Лику всё же обернулась.

К гадалке не ходи: проблемы грядут.

 

13

— Как нас только угораздило, — в досаде проговорила Саша, сев в машину. Толя её слышать не мог, обходил автомобиль, Саша следила за ним взглядом, а как только он открыл дверь и сел на водительское место, постаралась согнать с лица недовольство. Это было трудно, и она никогда не была хорошей актрисой, это знали все, и Толя в том числе, но Саша всё же попробовала. Даже предприняла попытку улыбнуться, когда Ефимов на неё взглянул. И в его взгляде явно был намёк и пытливость, но он ещё не пришёл к выводу, стоит ли её о чём-то спрашивать.

Но он ведь всё понимал! Поэтому Саша сделала вдох и решила ситуацию обсудить. Хоть как-то.

— Кто бы мог подумать, что мы встретимся с Ликой.

Да уж, актриса из неё никудышная.

— Я точно об этом не думал, — хмыкнул Ефимов, посмотрел на часы и тут же повернул ключ зажигания. — Как думаешь, доедем за пятнадцать минут?

— Должны, — отозвалась Саша, не имея ни малейшего представления, успеют они за пятнадцать минут или нет. Пальцы сцепила, и вздрогнула, когда Толя накрыл их своей ладонью.

— Перестань, Саш. Чёрт с ними.

— Как у тебя всё просто.

Толя вздохнул, руку убрал, как только машина снова тронулась с места. Но с Сашей спорить не стал.

— Да, я понимаю, она твоя сестра.

— Дело не только в этом, Толь. Она теперь из меня душу вынет!

— Когда-нибудь это всё равно случилось бы! Что поделать? Чем раньше узнала, тем лучше. К тому же, чего ей беситься? Лика всегда умела устраиваться.

Саша посмотрела на него, пару секунд изучала взглядом его лицо. Потом поторопилась отвернуться. А затем призналась, хотя, это было лишь попыткой сойти с опасного пути:

— Если честно, я не верила до конца, что она с Виталиком. Это так… странно.

Толя усмехнулся.

— Ну, что скрывать, Новиков всегда слюнями исходил при взгляде на неё. Пусть счастья попытает. Глядишь, лет через пять, под серьёзным Ликиным руководством, станет прокурором области. Или хотя бы города. — И после секундного обдумывания, добавил: — Упаси нас Господь, жить при её правлении.

Саша всё-таки стукнула его по плечу и теперь уже она его попросила:

— Перестань. Она моя сестра.

— Я помню. И всеми силами проявляю уважение. Это не заметно?

— Я не поняла, что это именно уважение.

Толя пальцами по рулю постучал, усмехнулся в сторону, а затем пожал плечами.

— Значит, я недостаточно старался.

Саша ненадолго закрыла глаза рукой, пристроив локоть на выступе окна, но в итоге лишь тяжело качнула головой.

— Ладно, оставим эту тему. По крайней мере, до того момента, пока Лика сама не захочет со мной обсудить… — нервно кашлянула, — случившееся.

— А она захочет?

— О, не сомневайся! — выдохнула Саша, и пожалела, что не стукнула себя по губам, прежде чем у неё вырвалось это восклицание. Заметила, что Толя кинул на неё быстрый взгляд, но головы не повернула. Лучше переключиться на сына, мысли о нём всегда отвлекали Сашу от любых неприятностей и забот. И когда, спустя двадцать минут, появился сын, стоило Саше обратить к нему взгляд, чтобы понять — он недоволен. Митя выглядел хмурым, и едва ноги волочил. Горбился из-за школьного рюкзака на спине и шаркал кроссовками по асфальту, и лишь рукой одноклассникам махнул на прощение. Дети расходились, кто к машинам подъехавших родителей, кто шагал к школьным воротам, кто-то ещё носился по спортивной площадке, не спеша расставаться, а вот Митька лицом просветлел только, когда отца у машины увидел. Шаг прибавил, а рюкзак бросил на асфальт. Толя в этот момент по телефону говорил, расхаживая перед автомобилем взад и вперёд, но когда сын у него на руке повис, всё-таки поднял его, тем самым добившись искренней улыбки. А Саше выпала роль поднимать с земли школьный рюкзак. Оглядела его критическим взглядом, отметила новое пятно и ещё больше обтрёпанную лямку, и расстроено качнула головой. Но что могла сказать? Школьный рюкзак не являлся для Мити большой ценностью, и поэтому лишь поинтересовалась:

— Митя, ты устал?

— Мне там надоело, — возмутился мальчик. Толя опустил его на землю, и он, наконец, повернулся к матери. Подошёл, когда та его позвала, послушно замер, когда Саша принялась поправлять воротник его рубашки, потом галстук из кармана вытащила.

— Совсем не интересно было?

Митя вздохнул напоказ.

— Интересно. Но там так много говорили, и тётенька была скучная.

Саша пригладила его волосы.

— Понятно. Садись в машину.

— Мы домой поедем?

— Домой, конечно.

— Так что было в музее? — спросил Толя, как только в машину сел и дверь захлопнул. На сына оглянулся.

— Мне понравились скелеты, — тут же признался Митя, — а ещё старые велосипеды. Нам даже показывали, как на них кататься. Это такой отстой.

— Митя!

Ефимов же усмехнулся.

— Отстой, но прикольно, да?

— Да!

— Всё с тобой понятно.

Митька сполз на сидении, сложил руки на животе. Потом нажал кнопку, и стекло с его стороны поползло вниз. Саша сразу же обернулась.

— Закрой.

Митя ещё раз нажал, потом выпрямился и носом к стеклу прижался.

— Он устал, — сказала Саша негромко.

— Вижу.

— Заедем в магазин? У нас ни хлеба, ни молока.

Толя кивнул.

В магазине Митя тут же перестал жаловаться и вздыхать, глаза знакомо загорелись, и он даже смог выпросить пачку чипсов. Саша этому попыталась сопротивляться, но Толя довольно быстро сдался, и Саша мысленно махнула рукой. Зато сын расслабился, улыбнулся, и всё остальное показалось не таким важным. И от Толи он не отходил, что-то тому рассказывал, Саша наблюдала за ними украдкой. Ходила между стеллажей, брала нужные продукты, а сама без конца оглядывалась на Ефимова и Митю. А в какой-то момент увидела сына у него на руках. Но не поверила в жуткую детскую усталость ни на минуту. Даже пальцем Мите погрозила.

— Это не я, это папа! — Митя от возмущения даже глаза округлил, а вот Толя рассмеялся. И сына резко наклонил, Митька зашёлся от смеха и ухватился за его шею, но затем Толя опустил его на пол. К Саше подошёл, заглянул в тележку.

— Что нам ещё надо?

— Да, вроде, ничего.

Толя голову опустил и прижался губами к её щеке.

— Ты всё ещё переживаешь?

— Я не переживаю. Я просто жду кровавой развязки.

— Малыш, ты взрослая девочка, пора уже наплевать на мнение старшей сестры.

— Знаешь, я бы, может, и наплевала. Но Лика не слишком любит, когда я это делаю.

— Пап, давай купим скейт! — Митя подбежал и потряс его за руку. — Там продаётся, я видел!

Толя глаза на него опустил.

— Скейт в продуктовом магазине? Как-то мне не внушает это доверия. Давай завтра в спортивный магазин съездим и купим нормальный.

Митя сделал стойку, в этот момент напоминал тушканчика, чётко улавливающего все перемены, готовые произойти в его жизни. Обдумал, прищурился.

— Крутой скейт? — уточнил он, в конце концов.

— Хороший, — поправил его Толя. — Который не развалится через полчаса.

Митя руку ему протянул, совсем, как взрослый.

— Идёт.

Ефимов ухмыльнулся и детскую руку пожал.

— Идёт, — подтвердил он.

А Саша их рукопожатие разбила.

— К скейту не забудьте шлем. Без шлема ни о каком катании речи не идёт.

— Ну, мам!

— Нет, Митя. — Она к Ефимову повернулась. — Толя, он носится, как реактивный двигатель. У него в комнате мат лежит, чтобы он голову не расшиб себе. А уж кататься на странной штуке по асфальту!.. Моих нервов наблюдать за этим, не хватит.

— Я понял. Купим шлем, купим защиту, — а заметив, что Митька губы надул, добавил: — всё профессиональное. Это будет круто.

Митя выдохнул, но губы недовольно поджимать перестал, и пошёл вперёд по проходу, когда отец его слегка подтолкнул.

— Шагай, шагай.

— В последний год «круто» стало важным, — негромко пожаловалась Саша, наблюдая за шагающим впереди сыном. — Меня это начинает беспокоить.

— Вот ещё, — отмахнулся Толя, забирая у неё тележку. — Он же мальчишка. Мы все такие.

Саша посмотрела на него, секунда и она улыбнулась.

— Я помню: репутация.

Ефимов обнял её за плечи.

— Вот именно. И давай этим буду заниматься я.

— Ах, ты? — Саша даже рассмеялась. — Если именно этим вопросом будешь заниматься ты, боюсь, что через пару лет Митя станет владельцем футбольного клуба. Вдруг ему понравится играть в футбол?

Они остановились у кассы, повернулись друг к другу и встретились взглядами. Взгляды были многозначительными, но достаточно весёлыми. Но Митька влез между ними и протянул матери пакетик с жевательным мармеладом. И сразу две руки коснулись его волос, совершенно спонтанно, Саша с Толей переглянулись, и улыбнулись вместе. А в машине Саша села вместе с сыном на заднее сидение, и Митю обняла. А тот факт, что он не отстранился, демонстрируя взрослость и независимость, как раз и говорил о том, что устал сегодня не на шутку. Саша волосы его пригладила, обняла поудобнее и наклонилась, чтобы поцеловать. А Митя поёрзал, потом глаза закрыл.

— Сейчас домой приедем, родной, потерпи.

— Я хочу есть…

— Сейчас я тебя покормлю, папа тебе пирожных взял из ресторана, и ты спать ляжешь пораньше, да?

Митя кивнул, не открывая глаз. Толя глянул на них в зеркало заднего вида, и невольно взгляд задержал. Почему-то подумалось, что картина, как Саша склоняется к их сыну, чтобы поцеловать его, спящего, на всю жизнь врежется в его память. Наверняка, таких картин, таких ситуаций, моментов, в их жизни будет ещё очень много. Дай Бог. Но эта была первой. Первой и очень важной.

Митю из машины пришлось на руках выносить. Толя очень осторожно его взял, прижал к своему плечу, а подумал о том, что не такой уж у него сын и взрослый. Он иногда рассуждал, как взрослый, вёл себя решительно и даже хмурился очень похоже на него, Ефимова, но ему только восемь, и его утомляет день, проведённый на ногах, и он засыпает у матери на руках. И это означает, что он ещё не окончательно опоздал. У него есть все шансы стать настоящим отцом, а не просто втереться в доверие и завалить подарками.

— А накормить его? — шёпотом спросил он у Саши, когда та вышла из детской, осторожно прикрыв за собой дверь. — Он же голодный.

— Он проснётся, Толь. Ещё только начало седьмого.

Он удержал её в прихожей, прижал к стене, и минуту они просто смотрели друг на друга. И Саша даже забеспокоилась в какой-то момент. Тихо спросила:

— Что с тобой?

Толя головой качнул, улыбнулся, но немного криво.

— Я начинаю приходить в себя, — признался он.

— Приходить в себя?

— Последние дни прошли, как во сне. У тебя не так?

Саша вздохнула.

— Может быть. — Голову назад откинула, прижалась затылком к стене. — Так что там с твоим прозрением?

— Всё не так плохо, как ты успела себя запугать именно в эту секунду, — разулыбался Ефимов. Наклонился, чтобы поцеловать её в губы. — Думаю, как раз наоборот, всё очень хорошо. Я начинаю привыкать к мысли, что это моя жизнь. И она мне нравится.

— Ты ещё не был участником Митиных капризов, так что, не торопи события. — Саша даже по груди его похлопала.

Они снова замолчали, Толя прижался лбом к её лбу, после чего зажмурился.

— Я должен позвонить матери.

— Позвони, — согласилась Саша.

— Завтра, — решил он. — Думаю, для сегодняшнего дня событий достаточно.

Толя снова наклонился к ней, коснулся губами её губ, но как-то играючи, в первый момент, и когда Саша уже хотела отвернуться, взял её за подбородок и поцеловал по-настоящему. Целоваться в полутьме тесной прихожей, целоваться с пылом, со страстью, без сомнения было всплеском подросткового безумия. И Саша была уверена, что Ефимов сам же над этим посмеётся, как только опомнится, но для этого его нужно было для начала от себя оттолкнуть. А сделать это, после того, как Толя за последние сутки убедился в своей власти и не стеснялся показывать определённую требовательность, было достаточно трудно. Саша вывернулась из его рук, одна из которых выскользнула из-под подола её платья, а Ефимова толкнула в комнату. Правда, он её за руку потянул вслед за собой.

— Толя…

— Митька спит.

— И что? — Она всё-таки рассмеялась, когда Ефимов усадил её к себе на колени. Руками обхватил, прижал её к себе и прижался губами к её груди в вырезе платья. — Ты странно ненасытен.

— Какие слова, — решил поразиться он, правда, при этом усмехнувшись, — но ничего странного я в этом не вижу. Я навёртываю упущенное.

— О, тогда тебе придётся потратить немало сил.

Толя улыбался, голову откинул на спинку дивана и, наконец, вздохнул. Вполне довольно, Сашу разглядывал, а руки скользили по её бокам.

— Сашка, пообещай мне кое-что.

— Что?

— Если я буду делать что-то не так, ты мне об этом скажешь. Я иногда… косячу.

— Толя, пообещай мне кое-что, — тут же отозвала она. А Ефимов тут же разулыбался ещё шире.

— Обещаю, — отозвался он без единого колебания.

— Я серьёзно. Пообещай мне хотя бы пытаться воздерживаться от дворового лексикона в Митькином присутствии. — Толя глаза закатил, а Саша продолжила, для начала повторив: — Я серьёзно. Самый ужас в том, что Мите это на генетическом уровне передалось. И это совсем не смешно. Я всеми силами стараюсь научить его разговаривать правильно, а ты мне совсем не помогаешь. Я же знаю, что ты можешь говорить нормально.

— Могу, — тут же согласился он.

— Вот именно. Поэтому сделай над собой усилие, фильтруй…

— Базар, — подсказал он и зажмурился, когда Саша тюкнула его по лбу.

— Выражения свои фильтруй. Ты же рвался сына воспитывать, это как раз входит в обязательную программу. Научить ребёнка изъясняться так, чтобы его понимали все.

Ефимов носом шмыгнул, но лишь для того, чтобы скрыть очередной смешок. Взгляд скользил по Сашиным коленям, потом поднялся к груди. По бедру погладил.

— Я буду очень стараться. Хотя, чтоб ты знала, просто для сведения… все как раз и понимают дворовый лексикон. Вот слёту.

— Ради Бога. На стройках, в магазинах твоих крутых, с приятелями. А мне ещё с учителями общаться, очень долго. Не думаю, что ты зачастишь на школьные собрания.

Он зарычал, попробовал укусить её за плечо, перед этим сдёрнув короткий рукав вниз.

— Какая ты у меня правильная.

— Это моя участь. Кто-то должен быть правильным. Хотя бы один из нас.

Ефимов сокрушённо кивнул.

— Ты права. И я отдаю это право тебе. Будь правильной. Будь воспитанной. — Коварно улыбнулся. — А я буду тебя портить временами.

Саша невольно задержала взгляд на его лице, потом обвела пальцем бровь, скулу, судя по взгляду, задумалась о чём-то, но прежде чем Толя успел забеспокоиться, наклонилась и сама его поцеловала. В первый раз поцеловала его сама. И Ефимов погладил её, успокаивая. И негромко проговорил:

— Всё хорошо, малыш.

Сашин взгляд стал серьёзным за одно короткое мгновение, она вновь о чём-то задумалась, возможно, забеспокоилось, а её серьёзность по отношению к нему, почему-то пугала Толю больше всего. Он это всё чётче осознавал, с каждым днём. И чтобы вернуть огонь в её глаза, опрокинул Сашу на диван и навалился сверху. Она инстинктивно дёрнулась, осознала, что этим ситуацию лишь усугубляет, и рассмеялась. Но Толю обняла. После секундного колебания, всё ещё чувствуя внутреннюю неуверенность и лёгкую неловкость, обняла его, скользнув ладонями по его плечам, потом коснулась его волос. Странно было даже думать о том, что она с недавних пор имеет на всё это право. И единственное, чего в это мгновения не хватало между ними, так это негромкого: люблю. Но это явно было лишним. Поэтому Саша глаза закрыла и позволила себя поцеловать.

Митя проснулся ближе к восьми, хмурый, зевал и тёр глаза, и, появившись на кухне, тут же заявил, что хочет есть.

— Ты бы умылся, — посоветовала ему Саша. — Сразу проснёшься.

Митя снова глаза потёр, и совершенно неожиданно, в первую очередь для себя, оказался сидящим у отца на коленях. Толя всё это время сидел за кухонным столом, уткнувшись взглядом в экран компьютера, а потом руку протянул и сына к себе привлёк. Посадил на колени, обнял и пристроил подбородок у него на макушке.

— Ты проснулся?

Митька только головой мотнул и у отца на коленях поёрзал, осваиваясь. Потом откинулся у него на плече, помотал ногой, разглядывая колонки цифр на экране его компьютера.

— Это что?

— Работа.

— Ты понимаешь, что там написано?

Толя усмехнулся.

— Слава Богу, да.

— Почему «слава Богу»?

— Ну, как, кто-то должен деньги в семью зарабатывать? Мама нас кормит, ты учишься, а я работаю.

Митька за ухом почесал, зевнул, правда, потом поинтересовался:

— Значит, маме можно не работать теперь?

Толя сыну в лицо посмотрел, хмыкнул.

— А ты соображаешь.

Саша обернулась на них от плиты. Похвалила:

— Замечательно. Мне теперь можно не работать, да? В моих планах на будущее отныне только кормить вас двоих.

Толя широко улыбнулся, смотрел ей в лицо.

— Малыш, согласись, это требует времени и определённых усилий.

Она передразнила его улыбку.

— Даже не мечтай. — А сыну сказала: — Митя, умойся, пожалуйста. И садись за стол. Тебе ещё нужно почитать сегодня.

— Мам, я не могу!

— Знаю, но только чтение. — Кинула особый взгляд на Толю. — Обо всём остальном позаботится папа.

Толя снова оторвался от отчёта по продажам, глянул на Сашу растерянно.

— В смысле?

Она плечами пожала.

— Говорят, ты очаровал Светлану Аркадьевну, вот и объяснишь ей завтра с утра, почему твой ребёнок не выучил уроки.

Митя развёл руками.

— Потому что я спал.

— То есть, записки от родителей теперь никак не работают? — уточнил Ефимов.

— Никак, — расстроила его Саша. — Только глаза в глаза, и желательно, чтобы взгляд был исключительно честный.

— Ну, ладно. Светлана Аркадьевна интересная женщина, я постараюсь, — сказал Толя, когда Митя всё же ушёл в ванную умываться, и засмеялся, когда Саша стукнула его по плечу.

— Пап, поиграем потом в приставку? — оглушил их своим выкриком Митя, бегом возвращаясь на кухню.

— А чтение?

— Я почитаю перед сном. Чтоб за вечер не забыть.

Толя глубокомысленно хмыкнул.

— Система. Кажется, я где-то об этом слышал.

— Поиграем?

Ефимов руку протянул и потрепал сына по волосам. Волосы уже достаточно отросли и теперь знакомо курчавились под Толиной ладонью.

— Поиграем.

— В гонки! — Митя даже на стуле подпрыгнул, а Саша придвинула к нему тарелку.

— Ешь.

Не замечать, как Митя тянется к отцу, было невозможно. Поначалу он был настороже, он присматривался к Ефимову, изучал его и, наверное, заартачился бы не на шутку, Саша прекрасно знала своего сына, но всё изменил тот факт, что Толя оказался его отцом. И Саше также пришлось признать, что Толя был прав, что рассказал всё Мите, не скрываясь, не особо подбирая слов, как только он умел, и это оказалось переломным моментом. Митя как-то сразу проникся, и если не столько Толей, как тем, что у него, как и у всех, есть папа. Который с ним играет в приставку, смотрит фильмы, что-то ему покупает, спрашивает его об оценках. Конечно, Толя ещё не предпринимал серьёзных шагов к воспитанию, как Митя на это отреагирует, ещё неизвестно, на контроль со стороны ещё одного человека помимо матери, но Саша понимала, что Ефимов последние дни старательно его прикармливает, приучает к себе, и старалась ему не мешать, хотя, бывали моменты, когда очень хотелось. Понятно, что не со всем была согласна, и где-то со своей стороны проявила бы строгость или попыталась объяснить сыну, как было бы правильнее, но решила отступить на время. Поэтому с таким упорством посылала каждое утро в школу Толю, чтобы он тоже понял, что всё это не игра, что школа — это не только среднее образование, но ещё и куча проблем. С уроками, дисциплиной, уговорами вечерами выучить домашнее задание, целью научить ответственности. Недаром все родители без исключения боятся момента, когда их чадо пойдёт в школу. Потому что это не ребёнок идёт в школу, это вы снова идёте в школу, и чувствуете себя второгодниками, потому что внезапно осознаёте свою беспомощность и даже неполноценность. И чем старше становится ребёнок, переходя из класса в класс, тем яснее вы понимаете, что в своё время ничем толковым в школе не занимались, раз не помните банальных вещей. Когда-то помнили, знали, но затем решили, что всё это вам без надобности и из памяти вычеркнули. И вдруг — бац, вторая смена. С уроками, учителями, обязательной сменкой, стопками тетрадей и учебников. И на этот раз всё это нужно именно вам, это же ваш ребёнок, вы желаете для него лучшего, а значит надо старательно учиться. Потому что когда вам было семь-восемь-одиннадцать, вам было как-то не до этого, больше занимали игры и друзья. И вы совершенно не хотели быть отличником, или как говорили — ботаником. А получив второй шанс, многие из родителей решают: а почему бы и нет? Честно, это привносит в вашу жизнь безумное количество проблем, но некоторые, самые стойкие, держатся до конца. На их стойкость и выдержку, а ещё железные нервы, можно только подивиться.

У Саши не было железных нервов, и поэтому, после пары месяцев стараний в то время, что Митя был первоклассником, она решила, что совершенно не хочет, чтобы её сын был отличником. Достаточно того, что он будет стараться, и время от времени приносить пятёрки. К концу первого класса она уже была согласна видеть своего сына хорошистом, а вот к окончанию второго класса готова согласиться с утверждением, что увереннее всего по жизни идут троечники. Они ко всему готовы, не только учебники штудировать. Да и Толя, кажется, не собирался прочить сына в учёные. Лично она, Саша, будет очень рада, если Ефимов возьмёт на себя все точные науки, вплоть до одиннадцатого класса. А уж русский, литературу и историю она, так и быть, сумеет вытянуть сама.

А по английскому языку можно нанять репетитора.

Так что, при трезвом подходе, все проблемы решаются.

Лика позвонила, когда Митя с Толей уже засели в детской, с пультами в руках. На самом деле увлеклись гонками, Ефимов радовался компьютерной игре не меньше восьмилетнего сына. Они смеялись, время от времени что-то кричали, и даже издавали победные крики. Саше оставалось только посмеиваться и время от времени глаза к потолку возводить. Варила суп, подумывала позвонить Каравайцевой и поболтать, но останавливало лишь то, что просто поболтать после последних событий, у них вряд ли получится. Алёна точно начнёт выспрашивать как и что, после нескольких дней обмена короткими признаниями, а Саша не могла откровенничать с ней, зная, что Толя может появиться на кухне в любой момент и услышать что-то, не предназначенное для его ушей. А пока раздумывала, телефон сам зазвонил, и Саша внутренне подобралась, услышав в трубке голос сестры.

— Привет, — сказала Лика, и её голос сочился сарказмом.

Саша, не скрываясь, вздохнула. Присела у окна.

— Привет.

— Давно не виделись.

— Лика, совсем не обязательно язвить, — сразу ушла от глупых реверансов Саша. Решила, что притворяться, лишь время тянуть. Лика всё равно выскажет ей всё, что собирается.

Правда, Лика её обвинения не приняла.

— Я и не язвлю. На самом деле давно не виделись. Не считая сегодняшней нежданной встречи, конечно.

— Конечно, — без всякого воодушевления поддакнула Саша.

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Ты для этого звонишь?

— Я надеялась, что ты сама позвонишь.

— Действительно, и как я не догадалась. — Саша даже улыбнулась своему отражению в окне, правда, эта улыбка никуда не годилась. Кривая и надменная.

— Саня, что ты делала с Ефимовым? — прямо и куда более прохладным тоном, чем минуту назад, спросила Анжелика. Видимо, ей надоело ломать комедию, а желание всё прояснить, распирало.

Саша нервно побарабанила пальцами по столу.

— А что ты делала с Новиковым?

Лика усмехнулась.

— Думаю, ответ на этот вопрос, куда менее удивителен, чем на мой.

— Естественно, Лика! Разве можно удивиться тому, что ты с кем-то в ресторане обедаешь? Даже если это наш Виталька Новиков.

— А чем он плох? Он единственный, кстати, кому пришло в голову позвонить мне и поинтересоваться, как у меня дела. После всего случившегося. Никто из вас не позвонил, — с обидой проговорила Анжелика. — Даже ты, — она фыркнула, — сестра называется! Вместо этого ты отправилась в клуб праздновать. Зато сегодня я поняла, что именно ты праздновала.

— Мне прямо интересно стало, что же я такое праздновала? — не удержалась Саша от иронии.

— Ты дурочку-то из себя не строй. — Лика помолчала, Саше даже послышалось, что возмущённо выдохнула в сторонку. — Сань, как ты могла? Он сволочь, ты даже не представляешь, какая он сволочь.

— Ты уверена, что не представляю?

— А что, он уже тебе объяснил? — Лика зло хохотнула. — Но тебе, как понимаю, всё равно?

Саша зажмурилась ненадолго, затем решила попробовать договориться с сестрой по-хорошему.

— Лика, ты опять пытаешься втянуть меня в ваши с Ефимовым отношения. Не надо. Если он с тобой повёл себя как-то… не так, то при чём здесь я?

— Как это при чём? Ты моя сестра! Саша, это предательство!

— Господи, Лика!.. Что ты говоришь? Какое предательство?

— Самое что не на есть предательское! — выдала она что-то детское, но очень эмоциональное. — Я вас видела! Видела, как он к тебе лез за обедом! А ты сидела и хихикала! Тебе сколько, пятнадцать?

— А тебе? — не осталась в долгу Саша. — Тебе сколько? Что ты устраиваешь мне глупые сцены ревности! Какое тебе дело? Ты сидела с Новиковым, как я понимаю, отношения завязываются… — Снова скатилась к иронии, и себя отругала. Но как было удержаться? У Саши даже руки затряслись, вот до какой степени она и занервничала, и разозлилась. — У меня такое чувство, что мы вернулись на десять лет назад. Ты ищешь партию повыгоднее, а Толю дёргаешь туда-сюда. И меня, и его!

— Что это значит?

Поняла, что ляпнула откровенную глупость и прижала пальцы к губам. Но было поздно, Анжелика уже насторожилась. Саша вздохнула, и только в тот момент заметила Толю, который стоял в дверях кухни и смотрел на неё.

— С кем ты говоришь? — спросил он, совершенно не подумав сбавить тон.

Саша рукой на него махнула, надеясь, что он замолчит и даже уйдёт, но Ефимов вместо этого подошёл к столу и переспросил:

— Ты с ней говоришь?

А Лика ахнула ей в ухо.

— Он у тебя?! Нет, это немыслимо! Вы оба обнаглели?

Сестра откровенно всхлипнула, и хотя Саша понимала, что это не всерьёз, попытка внушить ей огромное, непереносимое чувство вины, но не отреагировать не могла. Позвала:

— Лика, послушай меня!..

— Он у тебя дома! В такое время! И ты мне ещё что-то говорить пытаешься?!

— Лика!

— Трубку положи, — потребовал Ефимова, сверля её настырным взглядом. Саша повернулась к нему, совершенно растерявшись.

— Толя…

— Положи. Долго ты её уговаривать будешь?

— Вот скотина, — в полный голос поразилась Анжелика, прекрасно слыша его голос.

Саша же телефон от уха отвела, собираясь с мыслями, пытаясь решение принять, а Толя попросту отобрал у неё трубку и со стуком положил её на рычаг. На Сашу кинул выразительный взгляд.

— Вот и всё. И не надо перед ней оправдываться. — Помедлил. — Если понадобится, я сам это сделаю. А ты не оправдывайся.

— С Ликой нельзя бросать трубки, это не работает, Толя.

— Сегодня сработало. И в доме настала тишина. Давай этого придерживаться.

— Вы ругаетесь?

Оба обернулись, посмотрели на Митю, заглядывающего в кухню. Одновременно покачали головами, но заговорила первой Саша.

— Нет, Мить. Всё хорошо.

А Толя ободряюще улыбнулся.

— Мама вновь пытается решить проблемы тёти Лики. Скажи, она часто это делает?

— Иногда, — сознался Митя, кося при этом на мать. Та едва заметно качнула головой, и он тут же невинно вытаращил на отца глаза. Правда, Ефимов только усмехнулся. И для всех, не только для сына, сказал: — Я думаю, тётя Лика достаточно взрослая, чтобы решать свои проблемы самостоятельно. Я прав?

Митя кивнул достаточно безразлично, и пролез мимо него к столу за яблоком. А вот Саша посверлила Толю выразительным взглядом, а когда представилась возможность, негромко проговорила:

— Наша проблема в том, что ты — проблема Лики.

Толя лишь фыркнул.

— Замечательный каламбур, малыш.

— Если бы это был только каламбур, — вздохнула Саша. Повесила чистое полотенце и оставила Ефимова принимать душ, а сама в детскую заглянула.

— Митя, пора спать.

— Я не хочу!

— Конечно, ты не хочешь, ты выспался. Но уже половина одиннадцатого. Заканчивай с играми и в постель.

— Где папа?

— В душе. Ты зубы уже почистил? Вот и замечательно, в постель.

— Мама! — Митя откровенно захныкал, рухнул на разобранную постель, зарывшись лицом в подушку.

Саша наклонилась и поцеловала его, потом принялась снимать с сына футболку. Митя после секундного сопротивления, поднял руки.

— Мама.

— Что?

— А что у тёти Лики случилось?

Саша помедлила с ответом.

— Что у тёти Лики случается обычно? Плохое настроение, плохой день… Завтра всё наладится.

— Она хочет папу обратно?

Саша замерла с Митькиной одеждой в руках, далеко не сразу решив, как реагировать. Потом нервно улыбнулась.

— Что ты, милый, что за глупости? Как она может хотеть папу обратно? Он же живой человек, а не плюшевый медведь.

— Но я же видел, тётя Лика его целовала, значит, она его любила. А он к нам ушёл, да?

Саша лишь головой качнула.

— Господи, Митя, как ты всё это замечаешь? И, вообще, почему замечаешь? Это дела взрослых.

— Я тоже не маленький.

Саше пришлось согласиться.

— Я уже это понимаю. — Наклонилась к сыну, когда он под одеяло забрался, поцеловала в лоб. — Ты у меня совсем взрослый. Но… переживать совершенно не о чем, я тебе клянусь. Папа… со всем разберётся. И тётя Лика тут совершенно не при чём, она расстроена совершенно по-другому поводу. Папа ей не нужен. — Улыбнулась сыну. — Зачем ей твой папа?

Митя под одеялом повозился, вздохнул, потом плечами пожал.

— Спи, милый. Тебе завтра ещё контролировать, что папа Светлане Аркадьевне скажет. Это куда важнее проблем тёти Лики. Ты согласен?

Митя кивнул и повернулся на бок. Зевнул, наконец.

Эту проблему нужно было как-то решать. Саше совершенно не нравилось, что её сын замечает то, о чём он и узнать был никогда не должен. И ещё она была уверена, что бросаниями трубок ничего не решить. Как бы Ефимов её в этом не убеждал.

— Митька уснул, — сообщил ей Толя, когда в комнату вошёл. Сказал почему-то громким шёпотом и заговорщицки улыбнулся при этом.

Саша кинула на него взгляд, хотела сразу же порадовать его, передать, что узнала от сына (почему она одна должна об этом думать, правда?), но к виду Ефимова в одних боксёрах ещё не успела привыкнуть, поэтому слова застряли в горле, и она даже нервно кашлянула. Глаза отвела. Подумала, и руки на груди сложила. Демонстрировала серьёзность, которую и испытывала. А Толя устроился рядом с ней на постели, поверх одеяла, и сразу руки к Саше потянул.

— Иди ко мне.

Саша его руку остановила.

— Не хочешь узнать, что мне Митя сказал?

Рука Ефимова зависла в воздухе.

— Что?

— Он поинтересовался: не собирается ли тётя Лика забрать его папу обратно себе. Вдруг она соскучилась, загрустила, опомнилась, в конце концов?

Толя хмыкнул, почесал в затылке.

— Он ведь не такими словами говорил, да?

— Нет, не такими.

— Уже полегчало. Знаешь, Сань, у тебя прям талант к сарказму. Не подозревал раньше.

— Я тоже не подозревала, — пробормотала Саша, если честно, впечатлённая этим признанием.

— Что ты ему ответила?

Саша губы облизала.

— Что Лике не нужен чужой папа.

— Правильно. Но надо было ещё сказать, что мне никто не нужен, кроме вас с Митькой. Никакие тёти Лики.

Саша покосилась на него.

— Скажи сам!

Ефимов тут же кивнул, соглашаясь.

— Скажу, завтра.

Саша голову на подушку откинула, посмотрела на окно. За ним было темно, только свет от фонаря неподалёку в стекле отражался.

— Саш, ты расстроилась?

— Я не могу заставить его ничего не замечать, он взрослеет.

— Да. — Толя придвинулся к ней, осторожно протянул руку на её подушку, а через мгновение носом коснулся её волос. Тихонько позвал: — Малыш.

— Она с ума сойдёт, когда узнает, — сказала Саша, не поддавшись на медоточивые интонации в его голосе.

— Она уже знает.

— Нет, не про нас, а про Митю. Когда она узнает, что ты отец, она сойдёт с ума. И никогда мне этого не простит.

Ефимов лишь усмехнулся, причем жёстко.

— Ну, знаешь, это её никак не касается.

— Касается, Толя. После Петечки… она во всём обвинит меня.

— Опять этот Петечка. Почему вы его так зовёте? Он взрослый мужик, старше меня.

— Лика его так звала. Все привыкли.

— И что с ним, с этим Петечкой?

Саша помолчала, не зная, стоит ли ему рассказывать, но потом решила, что если Толя узнает всё, как есть, при необходимости ему легче будет разговаривать с Ликой.

— Он не просто так от неё ушёл. Тётя об этом не знает, но я… — Саша вдруг усмехнулась. — Понимаешь, Петя иногда приходил ко мне, поговорить или пожаловаться, назови, как хочешь. Но так получилось, что я в курсе их семейной жизни, даже их секретов. Одни мне рассказывала Лика, другие Петя, а я все стойко хранила.

— Семейный психоаналитик?

— Что-то вроде того. — Саша руками развела. — В общем, Петя не просто ушёл от Лики, как она всем рассказывает. Обманул, изменил, бросил и так далее. Ушёл к молодой любовнице, хищнице, коварной разлучнице, которая обвела его вокруг пальца. Лика это заученно повторяет, чтобы никто не забыл, как она пострадала. Но на самом деле Петя поставил ей условие. За пару лет до их развода, до того, как он встретил Аню…

— Ты и новую его жену знаешь?

Саша плечами пожала.

— Так получилось. Если честно, они меня на свадьбу приглашали, но я из-за Лики… не побоялась, скорее, решила быть солидарной с горем сестры.

— Так что за условие?

— Простое. Родить ему ребёнка.

Они помолчали, Саша видела, как у Ефимова лицо вытянулось, но, в конце концов, он понимающе протянул:

— О-о.

Саша кивнула, соглашаясь с его возгласом.

— Да. Но это ведь нормально? Они к тому времени прожили уже лет пять. Петя её очень любил. Он её слушал, он её боготворил, на руках носил. Но в какой-то момент ему захотелось ребёнка.

— А Лика отказала, — поддакнул Толя. — Что совсем неудивительно, портить такое тело.

Саша голову повернула, посмотрела на него, а Ефимов, спустя секунду оценив её взгляд по достоинству, якобы непонимающе вздёрнул брови.

— Что? У меня иронизировать не получается?

— Не очень, — призналась Саша.

Он улыбнулся, её обнял.

— Малыш, ну ты же понимаешь, что одних женщин роды красят, вот как тебя… Ты такая… взрослая стала, округлившаяся в нужных местах…

— Ты дурак.

Толя дёрнул плечом.

— Бывает иногда. Но я остаюсь при своём мнении: ты у меня красавица, а вот что из Лики бы получилось — вопрос. Поверь, я знаю, сколько она тратит денег на поддержание своей красоты. Можно новую Лику купить.

Саша глаза закатила, но решила дальше эту тему не развивать. Вместо этого сказала, подытоживая:

— Вот так всё у них и закончилось. Пару лет она обещала, а потом в какой-то момент, не сумев себя пересилить, сказала, что детей не хочет. И через полгода Петя подал на развод. Лика восприняла это, как предательство, но я Петю понимаю, если честно. Единственное, когда он подал на развод, Аня уже была беременна. То есть, после отказа Лики, он долго мучиться не стал. Пошёл и сделал себе ребёночка. — Саша тут же рукой взмахнула, запрещая себе кого-либо судить.

Ефимов ногу в колене согнул, рукой в неё упёрся.

— Каждый выбирает по себе, Сань.

— Это я понимаю. Но при этом я не могу сказать, что Анжелика такая чёрствая, жестокая женщина, которая ненавидит детей. Я знаю, каково ей далось это решение. Она на самом деле боится. Не детей, не родов, она… себя боится.

— Хочешь сказать, что потерять себя. Такую, какая она сейчас.

— Да. Но это ведь её жизнь. Найдётся человек, который примет её такой. Вот, например, Виталик. Ему, наверное, дети от неё не нужны, у него от предыдущего брака двое. А на Лику он смотрит и ею любуется. Ей это и нужно, не знаю уж, сколько это продлится. Но вопрос детей для неё болезненный.

— Всё имеет свою цену. Желание сохранить девственную красоту лишило её мужа. И ребёнка. Что поделать.

— Но когда она узнает про Митю, — Саша губу закусила, — она мне не простит.

— Простит. Может быть, не сразу, но если жизнь её хоть чему-то научила, то она тебя простит. Чтобы не потерять сестру. — Толя погладил её по руке, ладонь поднялась по Сашиному предплечью к шее, потом он пальцем повернул её подбородок. — Если честно, меня больше волнует то, что происходит у нас дома. Меня ты волнуешь, — Толя коснулся губами её губ, — Митька волнует, что он говорит… где ему скейт купить.

После этих слов Саша невольно улыбнулась.

— В «СпортМастере», — подсказала она.

— Знаю. Купим. — Потёрся носом о её нос. — Поцелуй меня.

— Может, ты выключишь свет?

Ефимов голову поднял, посмотрел на выключатель, понял, что рукой не дотянется, пришлось вставать. Вскочил, хлопнул рукой по выключателю, а через долю секунды уже нырнул под одеяло, которое Саша призывно для него откинула. И тут же придвинулся к ней.

— Второй день семейной жизни заканчивается очень приятно, — пробормотал он ей в губы. — Надеюсь, на пять тысяч второй будет не хуже.

 

14

Наутро заговаривать о Лике, Ефимов не стал, если честно, то даже не вспомнил. Уже входило в привычку, что утро — самое суматошное время. То есть, даже не время, а какой-то час, но именно в этот час некогда было думать ни о чём. Нужно было собираться на работу, надо поднять Митю с постели, добиться от того адекватной реакции на происходящее, на начало нового дня, завтраком его накормить, ещё раз проконтролировать, всё ли необходимое он взял для сегодняшних уроков, вовремя привезти его в школу… В общем, забот больше, чем Ефимов мог когда-либо до этих дней вообразить. А Митя только впервые двадцать минут сонно сопел и хмурился, но затем просыпался и принимался носиться по квартире с реактивной скоростью. У него сразу столько дел появлялось, помимо позавтракать и одеться. И машинки свои разобрать ещё раз, и на турнике покачаться, и мультфильмы посмотреть… Отыскать кеды или спортивные штаны для урока физкультуры, которые ну никак не находились. Также могло оказаться, что вчера он что-то не дорисовал для урока или не доклеил.

— Сегодня на секцию, — напомнил Толе Митя, усаживаясь за стол и оглядывая тарелки ищущим взглядом. Ефимов с усмешкой наблюдал за тем, как сын с энтузиазмом собирает для себя бутерброд.

— Я помню. Ты к соревнованиям-то будешь готовиться?

Митя почесал нос, наморщил его.

— Я уже не хочу ролики.

— Дело ведь не в роликах. Дело в соревновании.

Митька так и не ответил, откусил от бутерброда, но промолчал уж больно многозначительно, явно демонстрируя свою незаинтересованность процессом тренировок.

— Так не пойдёт, — в итоге решил Толя, когда Саша рядом с ним присела. Она кофе пила, ела печенье, а он доел омлет и тарелку от себя отодвинул. Подложил в свой кофе сахар и размешал.

Саша же взглянула на него непонимающе.

— Ты о чём?

— О секции. Надо Митьку в какой-то командный спорт отдавать. «Хочу — не хочу» там роли не играет.

— В какой?

— Не знаю. Подумаем.

— Пусть лучше учится, Толя.

— Он с большой радостью в школу ходит? Сань, пройдёт ещё года три, и станет хуже. Портфель он будет собирать себе сам, и я примерно представляю, что там будет вместо тетрадей и учебников. — Ефимов не удержался и хмыкнул.

— Перестань меня пугать.

— Не пугаю, абсолютно. — Толя из-за стола поднялся, наклонился, чтобы Сашу поцеловать. — Это суровая реальность, малыш. Ты с нами едешь?

Саша секунду раздумывала, после чего головой покачала.

— Нет, у меня есть ещё час. — Она улыбнулась, правда, не ему, а в сторону. — Всё-таки это удобно, когда можно на кого-то переложить часть обязанностей. Математику, секцию… школу.

Толя посмеялся, руки Саше на плечи положил и чуть сжал их.

— Корыстная. — Снова наклонился, на этот раз его губы прижались к Сашиной щеке. — Позвони мне позже, я к двенадцати в офис вернусь.

Она кивнула.

Про маму Митя вспомнил, уже выскочив на улицу. Отец его подогнал, он чуть ли не кубарем скатился со второго яруса кровати, схватил рюкзак, сунул ноги в кроссовки и из квартиры выбежал. И лишь перед подъездом обернулся на окна и помахал Саше рукой.

— Мама, мы поехали!

Саша помахала ему рукой в ответ и улыбнулась.

— Садись в машину. — Толя заднюю дверь ему открыл, дождался, пока сын устроится на сидении и пристегнётся, дверь захлопнул и тоже на окна квартиры обернулся. Саше подмигнул на прощание. А сев за руль, и выехав со двора, как раз и вспомнил о вчерашнем разговоре с Сашей. Точнее, те слова, что она передала ему после беседы с сыном. Кинул на Митьку взгляд в зеркало заднего вида, сын тыкал по кнопкам своего простенького телефона, то ли играл, то ли сообщение кому-то набирал.

— Митя.

Тот глаза на него поднял.

— Мама рассказала мне о вашем вчерашнем разговоре.

Митя нахмурился, и, кажется, вполне искренне.

— О каком? Я ничего не сделал.

Толя улыбнулся.

— Я знаю, ты ничего не сделал. Я о другом… о тёте Лике.

— А-а.

— Ты мне ничего не хочешь сказать?

— Не знаю. — Мальчик снова уткнулся взглядом в экран телефона.

Пришлось согласиться.

— Хорошо, подумай. — Толя включил дворники, и пока стояли на светофоре, взглядом за ними наблюдал. Потёр подбородок. — Но можно я тебе кое-что скажу? — Снова посмотрел на сына через зеркало. — Я тебе обещаю, что никто и никогда не сможет меня забрать у вас. Так не бывает. Взрослые люди должны сами принимать решения. И я принял. Но дело даже не в этом. Дело в том, что ты мой сын, и это навсегда. Что бы ни было, что бы у нас с мамой не произошло, — Ефимов даже поискал взглядом обо что постучать, но в машине ничего деревянного не оказалось, но Толя всё равно постучал, о приборную доску, — между мной и тобой это ничего не изменит. Я хочу, чтобы ты это запомнил. Хорошо?

Митя кусал нижнюю губу, но затем кивнул. А Толя выдохнул.

— Вот и отлично. — Решил, что самое главное они прояснили, но как оказалось, нет. Потому что в следующую секунду Митя подался к нему, перед этим отстегнув ремень безопасности, прижался щекой к углу переднего сидения, а Толю спросил:

— А маму ты любишь?

Совершенно простой, понятный вопрос, а у Ефимова неожиданно в горле запершило. Что не помешало ему кивнуть и без всякого промедления ответить:

— Конечно. Я всегда её любил. — Митя едва заметно улыбнулся, удовлетворённо кивнул, а Толя, воодушевлённый его реакцией, добавил: — Как нашу маму можно не любить, да?

Но ответить Митя не пожелал, уже успокоившийся словами отца, вместо этого спросил:

— Ты дашь мне денег на шоколадку? Я хочу «Сникерс».

— А где ты купишь?

— В столовой, у нас продают.

Ефимов согласно кивнул. А когда машину на школьной стоянке остановил, первым делом к сыну повернулся и поцеловал того в лоб.

— После школы сразу домой. Пообедаешь, а я к четырём подъеду.

— Хорошо. — Митька полез из машины и потянул за собой тяжёлый рюкзак. Толя вышел вслед за ним, и попросил:

— И начни делать уроки.

— Папа, я знаю! — Митька даже глаза от возмущения закатил. А вот Толя усмехнулся.

— Знаю, что знаешь. Но мне нравится всё это тебе говорить.

— Хоть кому-то нравится, — вздохнул мальчик и побрёл к крыльцу. Ефимов поспешил его догнать. Как там Саша говорила: очаровать Светлану Аркадьевну? И у него на это пять минут, до звонка.

По дороге в офис всё посмеивался, вспоминая тоскливое выражение на лице сына, севшего за парту перед первым уроком. Было понятно, что Митя устал от учёбы и ждёт не дождётся начала каникул. И он, явно, такой не один, даже Светлана Аркадьевна призналась, что к концу учебного года дети стали более шумными, невнимательными и непоседливыми.

На сегодняшний день было намечено серьёзное дело — звонок матери. Ещё вчера Саше пообещал позвонить, не желая делать это при ней, просто понимал, что будет подбирать слова, пытаясь объяснить, и какие именно слова он подберёт, поручиться не мог. Поэтому и решил, что лучше Саше его разговор с матерью не слышать.

Офис, который Ефимов именовал своим, его собственностью совсем не был. Хотя, он всё планировал заняться поиском, но последние события отвлекли, и поэтому он всё ещё пользовался добротой владельца строительной компании, который выделил ему кабинет и даже собственной секретаршей поделился. Что совсем не удивительно, если вспомнить, какую выгоду и пользу ему приносит сотрудничество с московской компанией. Ничего не жалко, по крайней мере, на данный момент. Пока всех всё устраивает. Но жизненный опыт подсказывал, что долго всеобщее удобство не длится, поэтому заняться поиском помещения под офис всё же не помешает.

Секретарша ему обрадовалась. Она всегда радовалась, улыбалась душевно и вздыхала. Девушка лет двадцати пяти, пухленькая блондинка, такой милашке грех было не улыбаться, но говорить ей об этом Ефимов не собирался, не смотря на всю её старательность.

— Анатолий Владимирович, доброе утро!

— Доброе. Что в мире творится, Людочка?

Людочка приподнялась ему на встречу, и Толя невольно остановил взгляд на её роскошном бюсте, аккуратно упакованном в кофточку с призывным вырезом.

— А ничего не творится, — тут же заверила она, приобретая милый румянец под его взглядом. — То есть, всё в порядке.

— Замечательно, — порадовался Толя, всё-таки губами причмокнул, и сам над собой мысленно посмеялся. Двадцатипятилетние благоухающие розы теперь в сферу его интересов не входили. — А Егор Павлович, у себя? — поинтересовался он присутствием командира этой конторы.

— В налоговую уехал.

Толя головой качнул и признался:

— Надо же, аж передёрнуло. Люда, мне тогда кофе в кабинет, и полчаса меня ни для кого нет.

На разговор с матерью необходимо было настроиться. А тут Люда к нему в кабинет вошла, принесла чашку с дымящимся кофе на серебряном подносе, поставила её перед ним с услужливой улыбкой.

— Что-нибудь ещё, Анатолий Владимирович?

— Нет, пожалуй… Мне никто не звонил? Вчера, сегодня?

— Список у вас на столе. Правда, недавно девушка звонила, Саша. Но сказала, что перезвонит. Я не стала записывать.

— Серьёзно? — Ефимов достал из кармана мобильный, потыкал на кнопки, тот никак не отреагировал, видимо, разрядился. Положил его на стол, а секретарше сказал: — Это не девушка, Людочка, это жена. Её желания всегда надо записывать. Но тебе огромное спасибо.

Людочка недолго разглядывала его курчавую макушку.

— У вас жена есть?

Толя усмехнулся, так и не подняв на неё глаз.

— А как же. У меня всё есть. — И улыбнулся ей вслед, когда девушка направилась к выходу из кабинета, грациозно покачиваясь на высоких каблуках. Ну вот, ещё одно девичье сердце разбил. А ведь даже не старался понравиться, всё-таки мама права: это талант. Издеваться над женскими душами.

И почему она приписывала ему этот грех? Ведь с самой Толиной юности.

Как выяснилось, Саша беспокоилась лишь о том, что сказала Светлана Аркадьевна. Даже не поверила так сразу, когда Толя ей сообщил о спокойной реакции. Поначалу не поверила, а вот уже через пару секунд многозначительно хмыкнула. Ефимов же взмолился:

— Не думай о том, что тебе сейчас на ум пришло, не надо.

— Ничего не могу с собой поделать, — немного зловредно проговорила Саша, и поспешила разговор закончить. И понимай, как хочешь. Ефимов понял так, что он теперь на вечном подозрении. Замечательно. А всё из-за его природного обаяния.

Почему-то он думал об этом самом обаянии, даже когда номер матери набрал. Смотрел на своё отражение в хромированном плафоне настольной лампы, тёр подбородок, и вместо того, чтобы подбирать правильные слова, думал о том, что он отныне человек стопроцентно семейный, и нужно думать о репутации. Причём не своей, а Сашкиной. Это куда весомее, потому что своей репутацией он может и поступиться, уже не раз поступался, и особо урона совести не ощущал. А тут ответственность, верность… пример для сына.

Всё же это сложно, быть для кого-то примером. Толя полностью отдавал себе отчёт в том, что до недавнего времени не советовал бы никому брать с него пример. А теперь у него выбора нет.

— Мама, как у тебя дела? — спросил он, как только услышал голос матери в трубке. Голос был живой, энергичный, это порадовало, но с другой стороны Ефимов уже предвидел такую же бурную и решительную реакцию на новость, которую он собирался ей сообщить.

Правда, Мария Алексеевна и без новости отреагировала достаточно взволнованно.

— Боже мой, Толя! Куда ты пропал?

— Никуда не пропал. Я работаю, мам.

— Работаешь? И не звонишь вторую неделю, замечательно.

Ефимов вздохнул, откинулся на мягком кресле и даже ногой оттолкнулся, отъехал к окну.

— Мама, прости. Я на самом деле был занят. Но ты могла позвонить сама.

— Чтобы услышать, что ты занят, что тебя нет в стране, что ты в каком-нибудь котловане?

— Как-то печально всё это звучит, — признал Толя.

— Вот именно, очень печально звучит! Поэтому я и предпочитаю дождаться, когда у тебя проснётся совесть, и ты позвонишь сам. По крайней мере, в такие моменты мне не нужно спрашивать: где ты. Раз вспомнил о матери, значит сидишь в тепле и уюте.

— Ну, позаимствованный кабинет я не назвал бы особо уютным, но в какой-то степени ты права.

Мария Алексеевна выдержала недолгую паузу, после чего спросила совсем другим тоном:

— У тебя всё хорошо?

— Даже лучше, — с готовностью отозвался Толя, и в свою очередь поинтересовался: — А у вас? Как Ольга, как девчонки?

— Всё в порядке. Оле новую работу предложили, с повышением, представляешь?

— Очень здорово. А девчонки, как школа? Две недели до каникул, наверное, терпенья не хватает.

— Не хватает, — согласилась Мария Алексеевна. — И до каникул две недели. Откуда ты знаешь?

Ефимов щёки надул и выдохнул.

— Да вот, знаю…

— Что с квартирой, квартиранты съехали?

— Да. Ремонт, конечно, надо сделать. Займусь, мам, вот прям завтра займусь.

— Надо решить, что делать с квартирой.

— Реши.

Мать помялась.

— Ты же знаешь, продавать её… неразумно.

— Мама, ты сюда всё равно не вернёшься.

— Но вот ты сейчас приехал, пригодилась, живёшь.

— Вообще-то, не живу.

— Не живёшь? А где ты живёшь? — В её голосе проскользнули подозрительные нотки, но тут же выдохнула. — Понятно, у Лики. И что… как?

Толя усмехнулся.

— От твоего тона у меня ухо отмёрзло.

— Пошути с матерью, пошути. Так что у тебя происходит? Расскажи мне в деталях, чтобы мне ещё на пару недель беспокойств хватило.

— В деталях, — повторил за ней Ефимов, волосы взъерошил. — Боюсь, в деталях, мама, ни у тебя, ни у меня нервов не хватит.

— Что случилось? — тут же переспросила она. Секундная тишина, Мария Алексеевна настороженно поинтересовалась: — Ты женишься?

Радости в её вопросе не ощущалось, но Толя всё же ответил честно:

— Я планирую. Скажи: наконец-то. — Мать молчала, и Толя понимающе ухмыльнулся. — Мама, выдохни, Лика здесь не при чём. С Ликой как-то не срослось.

Выдыхать Мария Алексеевна не торопилась. Молчала и ждала продолжения, и Толя знал, что ничего хорошего от него она услышать не планирует. И чтобы потянуть время, дать ей минуту-другую на обдумывание, пустился в пространные объяснения.

— Ты оказалась права, на счёт Лики. Не получилось у нас. Столько лет мечтаний, а в итоге какое-то недоразумение.

— Что же, и отпуск её не впечатлил?

— О, отпуск её как раз впечатлил. А вот меня куда меньше.

Мария Алексеевна рискнула усмехнуться.

— Что, небесная красота приелась?

— Скорее, характер, как-то он небесной красоте не соответствует. Кстати, это не повод смеяться, это весьма печально. Я был расстроен.

— Долго?

— Пару дней.

— Ну, это не смертельно, дорогой. Так что там про женитьбу твою?

— А вот это, мама, как раз интересно.

— Так ты серьёзно?

— На все сто. Правда, согласия ещё не получил, но я над этим работаю.

— Толя, ты меня поражаешь… Стоило вернуться в родной город, чтобы выбрать себе там жену.

— На самом деле стоило, мама. Куда раньше надо было это сделать.

— Сколько ей лет, как зовут?.. Блондинка?

От материнского тона, с примесью сарказма, Толя усмехнулся. Всё-таки мать — это мать, порой она говорила такое, что Толя искренне удивлялся тому, какие мелочи она о нём знает. Он считал, что это его тайна, а мать между делом давала ему понять, что в курсе. Его страстей, секретов, привычек и пристрастий.

— Ты удивишься, но нет, мама. Брюнетка.

Мария Алексеевна всё-таки удивилась.

— Правда? Вот это уже становится любопытно. Рассказывай.

— Да даже не знаю, как начать. Ты сидишь?

— А что?

— Сядь, — посоветовал он.

— Мне не нравится, когда ты так со мной разговариваешь. Но я села.

— Хорошо. Начнём с того, что ты с ней знакома. Это Саня.

— Саня? — Мария Алексеевна запнулась на мгновение. — То есть, Саша? Та девочка, что ходила к тебе математикой заниматься? Ликина сестра?

— Она не девочка, — осторожно заметил Толя. — Ей почти тридцать… сейчас. Но главная новость не в этом. Понимаешь, мам, так в жизни бывает, что ты делаешь что-то, тебе не кажется это особо важным, а выходит… по-другому. Только понимаешь это поздно.

— Толя, что ты плетёшь? Говори, как есть. Я и без того сижу.

Ефимов в тоске посмотрел за окно.

— Перед тем, как я в Москву уехал, у нас с Сашкой кое-что было.

— Что «кое-что»?

— Мама!.. — но, в конце концов, с откровенным намёком проговорил: — То самое.

— Ты соблазнил девочку?

— Мама, ей было девятнадцать! Хотя, да, она настолько не выглядела.

— И что? Ты в кои-то веки вспомнил о репутации девушки?

— Нет… — Неожиданно зачесался лоб, сильно. — Мам, у меня сын есть. Ему восемь.

В трубке повисла тишина, и Ефимов тоже молчал. Заставлял себя молчать, хотя очень хотелось поторопить мать, услышать, что она ему скажет, оценить реакцию…

— Боже мой, Толя, — наконец проговорила Мария Алексеевна дрогнувшим голосом. — Ты серьёзно?

— Да. Его зовут Митя. Ему восемь, — зачем-то повторил он, — он безумно похож на меня, такой же кудрявый, такой же непоседа, шумный, напористый. Только, кажется, нелюбовь к математике ему от матери передалась. — В трубке было тихо, и Толя осторожно переспросил: — Мам, ты как?

Мария Алексеевна выдохнула прямо в трубку.

— А сам как думаешь? Господи, Толя…

— Я знаю, знаю! — перебил он её. — Знаю, что сволочь, знаю, что надо было вернуться, позвонить ей… хоть что-то сделать, но, мам, я даже подумать не мог!

— Конечно, ты не мог! — не на шутку разозлилась Мария Алексеевна, мгновенно вспыхнув. — Разве ты о таких вещах когда-нибудь думал? А я тебя предупреждала, я тебе говорила!..

— Да, да, я помню: женись. Но я не мог жениться на всех, мама.

— Не говори ерунды! Не надо жениться на всех, надо было жениться на одной!

Лоб уже не чесался, там болело, и Толя его рукой потёр.

— Мама, — снова начал он, поморщился, но тут же заткнулся, когда она его перебила.

— Вот это твоя чисто отцовская черта!

— Мужская, — осторожно поправил её Толя.

— И это тоже! Господи, я не понимаю, почему ты такой спокойный? У тебя ребёнок, вырос почти, а ты так спокойно говоришь об этом!

— Так это хорошо или плохо, что у меня сын?

— Конечно, плохо!.. То есть, что сын хорошо, а вот что ты настолько безответственный, очень и очень плохо. Вот когда ты жил со мной, ты таким не был!

— Мама, когда я жил с тобой, я был совсем юнцом.

— По крайней мере, у тебя работали мозги! А как порог дома перешагнул, так они и отключились!..

Толе показалось, что мама не договорила, и закончил сам:

— Вместе с совестью.

— Вот именно, вместе с совестью! Очень хорошо, что начал это понимать!

Толя вздохнул в сторонку и сознался:

— Объяснили.

Мария Алексеевна тут же сбавила тон.

— Саша?

— Ну да.

— И это правильно. Имеет право.

— Я же не спорю. Она теперь на всё имеет право.

А Мария Алексеевна деловито проговорила:

— Объясни толком, что у вас происходит?

— Хорошо, начнём сначала, — с воодушевлением согласился Ефимов, почувствовав, что критическая точка пройдена: — Кажется, я женюсь.

Саша об этих планах ничего не знала, иначе бы не на шутку разволновалась. А в этот день ей и без мыслей о возможном замужестве, о котором она не то чтобы не помышляла, а скорее считала, что об этом ей думать ни к чему, она честно на замужество не рассчитывала, было не по себе. Больше боялась того момента, когда Толе пора будет вернуться в Москву. Но и это сегодня её волновало во вторую очередь, а может, даже в третью. Дело в том, что утром позвонила тётя, и вроде начала привычно, поинтересовавшись тем, что у них с Митей происходит, и даже посетовала, что Саша к ней уже который день не заходит, но потом всё-таки призналась:

— Мне Лика звонила. Кажется, она чем-то всерьёз расстроена.

— Что она сказала?

— Что вы поссорились. Это правда?

— Тётя, нет. Мы не ссорились. Хотя… возможно, Лика восприняла это именно так. Но я с ней не ругалась.

— Это из-за Толи?

— Из-за Толи? — Саша едва выговорила его имя. — А что, она про него упомянула?

— Нет, но я же просила тебя с ней поговорить.

— Да когда это было? К тому же, они расстались, какой смысл в разговоре?

— Это, конечно, так, но мне кажется, что она переживает.

— Видела я, как она переживает, — пробормотала Саша, не удержавшись, а тётя Валя тут же переспросила:

— Что ты видела? Где?

Пришлось выкручиваться, по крайней мере, попытку сделала, но в итоге рассказала про Виталика Новикова. Но эта информация тётю Валю совсем не впечатлила.

— Так они же учились вместе, Саша! Они просто дружат.

Саша головой качнула, растерявшись от подобного.

— Тётя, с Толей она тоже училась когда-то. Они что, дружат?

Тётка помолчала, обдумывая.

— Ты считаешь, что Лика и этот Новиков…

— Ничего я не считаю, — тут же перебила её Саша. — Пусть Лика считает, я при чём?

— Ну, хорошо, ты ни при чём. Но я всё же хотела бы, чтобы ты ко мне зашла. Чем вы с Митей занимаетесь в последние дни? Ни ты не заходишь, ни ребёнка я не вижу.

Саша сокрушённо покивала.

— Ты права, и у меня есть причина. Но об этом, на самом деле, лучше не по телефону. Я зайду к тебе после работы. Хорошо? В магазин зайти?

От магазина тётя Валя отказалась, но её поспешность больше похожа была на то, что ей Сашу не терпится увидеть, чем быстрее та в её доме окажется, тем скорее она приступит к допросу. Но Саша всё же собиралась ей рассказать. Скрывать дальше невозможно, Митя действительно не показывался у неё чуть ли не неделю, когда такое было? А заставлять ребёнка врать, даже если не врать, а скрывать что-то, неправильно. Поэтому надо идти и каяться.

Чего не учла, так это того, что тётка разволновалась из-за их с Ликой «ссоры» настолько, что позвала к себе не только Сашу, но и дочь. А та согласилась. Что было странно, обычно Лика если обижалась на кого-то, то изо всех сил этого человека игнорировала, а вот сегодня решила пойти наперекор своим принципам, и у матери появилась раньше Саши. Когда та переступила порог тётиной квартиры, всё же с пакетом с покупками из ближайшего магазина, Лика уже расхаживала по большой комнате, с нетерпением поджидая, надо полагать, её. Саша как сестру увидела, так ощутила безумную тяжесть в душе. И даже глубокий вздох не помог и от тяжести не избавил. Поставила пакет на тумбочку и обернулась к тётке, которая вышла ей навстречу со стороны кухни.

— Ты пришла! — Они расцеловались, будто на самом деле не виделись месяц, а тётя Валя ещё пожурила её: — Всё-таки мимо магазина не прошла.

— Я купила тебе свежий кефир и твой любимый сыр.

— Спасибо. — Валентина Николаевна кинула взгляд в сторону комнаты, где их поджидала Анжелика. Сашу по плечу погладила. — Ты уж не сердись на меня. Но вам надо поговорить. Ты же знаешь, что я не люблю, когда мои девочки ссорятся.

— Тётя, мы никогда с Ликой не ссорились.

— Вот именно, — шикнула на неё Валентина Николаевна, — и то, что сейчас происходит, мне никак не нравится. — И подтолкнула Сашу в спину, как только та разулась. — Иди, иди к ней.

Тётка излучала энтузиазм, которого Саша совсем не чувствовала. Незаметно перевела дыхание, кинула быстрый взгляд на себя в зеркало, и прошла в комнату. Тётя Валя ненадолго вернулась на кухню, чтобы разобрать пакет с продуктами, и получилось так, что на пару минут Саша с Ликой остались с глазу на глаз. И Саша даже первой поздоровалась.

— Привет.

Лика остановилась, повернулась к ней, и знакомым, королевским движением откинула светлые волосы за спину. На Сашу уставилась с откровенным укором.

— Привет. Мама говорит, нам надо всё обсудить.

— Мне она сказала то же самое.

— А ты так не считаешь?

— Лика, тебе ведь всё равно, что я считаю. Если ты решила мне что-то сказать, то скажешь. Моё желание или нежелание здесь не причём.

Лика развела руками.

— Замечательно, и виновата я. Хотя, чему я удивляюсь? У тебя всегда так получается.

— У меня получается? — Саша всерьёз удивилась такому заявлению. — О чём ты говоришь?

— А ты никогда не замечала? Я всегда на твоём фоне выгляжу эгоисткой.

На это Саша отвечать не стала, отвернулась, и пока сестра не видела, глаза закатила. Присела в кресло, и на тётку посмотрела, как только та вошла в комнату. Вошла с улыбкой, но оценив атмосферу, улыбаться перестала.

— Что опять не так? Что вы дуетесь друг на друга?

— Мы не дуемся, — в один голос сказали Саша с Ликой, и недовольные этим друг на дружку взглянули.

А Валентина Николаевна руками развела.

— В детстве никогда не ссорились, по молодости не ссорились, а теперь повзрослели и сошли с ума.

— Тётя, мы не ругались, — сказала Саша, глядя на присевшую на диван тётку. — Это просто недоразумение.

— О да, это недоразумение, — Анжелика усмехнулась, не скрывая сарказма. — Такое большое, под два метра ростом недоразумение.

Саша прожгла её взглядом.

— Перестань.

Лика на самом деле промолчала, но зато снова усмехнулась, глядя Саше в глаза. Валентина Николаевна следила за ними взглядом, потом, добавив в голос строгости, потребовала:

— Девочки, объясните, что случилось.

— А мне не нужно ничего объяснять, — Лика от переизбытка чувств даже рукой взмахнула. — Пусть просто Саша скажет, почему она не показывалась у тебя неделю.

— А ты не хочешь сказать, почему ты не показывалась у матери неделю или даже больше?

Анжелика задохнулась.

— Вот, ты опять начинаешь! Выставляешь меня плохой дочерью!

— Даже в голове не было!

— Не кричите! — Тётка махнула на них руками, а в её глазах беспокойства лишь прибавилось. — Когда вы кричите, я начинаю сходить с ума!

— Мама, а разве я не права? Стоит мне придти, как все мне начинают выговаривать, что я редко у тебя бываю.

— Интересно, кто это все? — съязвила Саша, и тут же удостоилась того, что на неё указали пальчиком с безупречным маникюром.

— Ты.

Саша в кресле откинулась, кивнула.

— Разумеется.

Валентина Николаевна же решительно покачала головой.

— Лика, это неправда. Никто никогда тебя не упрекал… а уж тем более я. Все знают, насколько ты занята.

Саша на тётку взглянула. С языка рвались слова о том, что именно все знают и чем это Лика так занята по жизни, но, конечно же, смолчала. Как она могла подобное произнести вслух? Даже мысленно подивиться вечной занятости сестры казалось неправильным.

А Валентина Николаевна тем временем продолжила:

— И меня совсем не это беспокоит. А то, что между вами случилось. — Посмотрела сначала на одну, потом на другую. — Вы же мои девочки, я не могу жить, зная, что вы в ссоре. Объясните мне, что случилось.

— Я уже всё сказала, — ворчливо проговорила Анжелика, кинув на Сашу осуждающий взгляд. — Пусть Сашка скажет, чем занимается последние дни, и ты сразу всё поймёшь.

Тёткин взгляд переместился на Сашу, и та почувствовала, что задыхается. И от возмущения, и от смущения. А сестре посоветовала:

— Тебе надо, ты и говори. Заодно расскажи, как ты с Новиковым, оказывается, дружишь.

— А причём здесь Новиков?

— А что, не причём? Мою личную жизнь ты почему-то пообсуждать совсем не против!

— Личную жизнь? — Анжелика некрасиво рассмеялась. — Это теперь так называется?

— Да, это называется именно так! И это не твоё дело, Лика!

— Девочки, вы что же, из-за мужика поругались?

— Я с ней не ругалась! — в полный голос возмутилась Саша.

— Да, ты меня предала!

— Лика, ты ведь не серьёзно? Вы расстались!

— И сколько прошло времени, десять дней?

— Что совсем не помешало тебе связаться с Новиковым! И я не понимаю, какие претензии ты предъявляешь мне!

Лика приблизилась к ней, очень осторожно, будто кобра подплыла, сверлила Сашу едким взглядом.

— Я о тебе переживаю, дурочка. Ты даже не представляешь, что тебя ждёт. Он тобой попользуется, а потом снова умотает в свою Москву.

Саша руки на груди сложила, изображая решительность.

— И тебя это заботит потому, что…

— Ты мне сестра, как-никак. А я прекрасно знаю, чего ждать от Ефимова. Он сволочь.

Саша кивнула со всей обстоятельностью.

— Спасибо тебе за беспокойство, я учту.

А тётка ахнула и прижала ладонь к груди, глядя на Сашу с изумлением.

— Саня, ты с… Толей встречаешься?

Лика возмущённо фыркнула.

— Если бы она с ним только встречалась! Он у неё, судя по всему, живёт.

У тётки глаза округлились, а Саша поняла, что краснеть начинает. Разозлилась и послала Анжелике выразительный взгляд, прося заткнуться, но та лишь усмехнулась.

— А ты уже проверила? — разозлилась Саша. — Не удивлюсь, если и на квартиру к нему съездила.

Взгляд Лики пусть на пару мгновений, но заметался, и Саша поняла, что угадала. И это открытие, если честно, всерьёз обеспокоило. С какой стати Лика ездила и проверяла?

— Саша, это правда?

Она выдохнула, достаточно зло, на тётку посмотрела и поинтересовалась:

— А это что, преступление?

— Я просто спросила, Саша.

Всеми силами старалась усмирить бушующее внутри негодование. Кивнула.

— А я просто ответила.

Лика повернулась к матери.

— Видишь, и она ещё удивляется, что я злюсь. А как мне не злиться? Прошло всего ничего, она даже не позвонила мне, когда узнала, что мы с Толей расстались. И теперь я понимаю, почему.

— Мне тоже интересно: почему же я не позвонила?

— Потому что у тебя был план! — обвинила её Анжелика, а Саша вдруг рассмеялась.

— Соблазнить Ефимова?

— А разве не так? — Лика сделала шаг к ней, посмотрела в глаза. Была выше Саши почти на целую голову, и, если честно, ослепляла ту тщательно подчёркнутой красотой. — Ты ведь была в него влюблена, я знаю.

Они помолчали, разглядывая друг друга, после чего Саша отступила. Отступила, опустила глаза, сделала глубокий вдох, вдруг осознав, что больше не хочет разговаривать с сестрой. Тётке бы рассказала всё, покаялась, возможно, поплакала бы у той плече, наконец, после стольких лет, а вот с Ликой говорить не хочет.

— Думай, что хочешь. — На тётю Валю посмотрела, та выглядела растерянной. — Я пойду домой.

— Саша, подожди. — Та её даже за руку схватила. — Мы сейчас все успокоимся, и поговорим.

— Да не о чем говорить. Особенно, когда она в таком настроении!

— А в каком я настроении? — возмутилась Лика. — Думаешь, я из-за него злюсь? Он мне не нужен, я его выгнала. Он тебе сказал это? Я его выгнала! Меня ты злишь, что ты вот так, за моей спиной!..

Саша повернулась к ней.

— Что за твоей спиной? Я ещё должна была разрешения у тебя спросить?

— Да, Саша! И пусть не разрешения, но придти и честно мне сказать!.. — Анжелика неожиданно задохнулась, всё от того же возмущения. — А вдруг я переживаю? А вдруг мне плохо? Ты даже не позвонила и не спросила! Конечно, в любви каждый за себя! Так получается, сестрёнка?

— Видимо, так.

— Вот я и называю вещи своими именами: предательство. Правильно, какое дело, как я к этому отнесусь, столкнувшись с вами в том же ресторане. Что мне нужно было сделать, улыбаться?

— Я не знаю, Лика, что тебе нужно было делать и что тебе делать дальше. Прости, но это не моё дело, у меня достаточно своих проблем. Я не могу всегда думать о тебе!

— А ты думала обо мне?

— Да, и ты прекрасно это знаешь. Я всегда думала о тебе. И сейчас ты бесишься именно потому, что все ненадолго от тебя отвлеклись. Что Толя не полирует коленями порог твоего дома. Но нам уже не по двадцать, Лика, в нашем возрасте люди уже принимают решения, зачастую окончательные.

— То есть, Толя решение принял, окончательное? Ты уверена?

— А ты собираешься проверить?

— Саша, ты права не имела! Ты же знаешь, что я его любила!..

— А у меня от него сын! — выкрикнула Саша ей в лицо, и тут же пожалела о содеянном. Повисла тишина, два одинаково обескураженных взгляда самых родных ей людей, и Саша даже кулаки сжала, затем осторожно сглотнула.

Тётя Валя рот рукой прикрыла, посмотрела на дочь. Лика же побледнела. Саша впервые её такой видела, на самом деле бледной, а не напудренной. И она тихо переспросила:

— Что ты говоришь?

Саша головой качнула, думала, что голос пропал от волнения и долго не вернётся, но ошиблась. И самое удивительное, что даже не дрожал.

— У меня ребёнок от Анатолия Ефимова. У меня сын от него. И это меня волнует куда больше, чем твоя былая любовь.

— Ты врёшь.

Саша не ответила, а вот тётка голову опустила и негромко проговорила:

— Значит, правда.

Саша с Ликой обе на неё в удивлении воззрились, Саша даже похолодела.

— Ты знала?

— Догадываться стала. — Валентина Николаевна на диван опустилась, медленно и тяжело. — Не слепая же я. Он как появился… одна порода-то.

Саша нервно губы облизала, искоса глянула на сестру, которая только воздух ртом хватала, не зная, что сказать и как справиться с эмоциями. Потом спросила:

— Он знал?

— Нет, Лика, он не знал. Он узнал неделю назад.

Анжелика впилась взглядом в её лицо.

— И что?

— У моего сына есть отец, вот что.

— Как вы могли, а, за моей спиной…

— Лика, не преувеличивай. За твоей спиной ничего не происходило. Она не настолько широкая.

— Конечно, ничего не происходило! — Она даже рассмеялась, достаточно зло. — Просто он очень активно занимался с тобой математикой!

Саша покачала головой.

— Я не хочу это обсуждать, тем более в таком тоне.

— А в каком тоне?!

— Перестань на меня кричать! — невольно повысила на неё голос Саша. — Я не уводила у тебя мужа! Может, тебя это удивит, но у меня тоже есть жизнь. И свои тайны, и свои чувства. И к Толе тоже. Кто мне это запретит?

Тётка неожиданно дотянулась до её руки, погладила успокаивающе.

— Хватит, обе прекратите.

Анжелика изумлённо посмотрела на мать.

— И ты ей ничего не скажешь? Она столько лет врала, а ты ей ничего не скажешь?

— А перед кем она должна была оправдываться?

Лика всплеснула руками.

— Конечно, не перед кем! Подумаешь, всего лишь родила ребёнка от человека, которого я любила.

— Это было очень давно, как и твоя любовь, — рискнула возразить ей Саша. — Чего ты сейчас от меня хочешь?

— А чего хочешь ты? Расскажи мне. В открывшихся обстоятельствах.

Саша подбородок вздёрнула.

— Я хочу, чтобы мой ребёнок был счастлив и знал своего отца. А ты меня знаешь, Лика, ради Митьки я всё, что угодно сделаю.

На Ликиных губах расползлась усмешка, презрительно-недовольная.

— Понятно. Но пока тебя всё устраивает, да?

Секунду медлила, после чего кивнула.

— Да. Меня всё устраивает. — На тётку посмотрела, с тревогой. — Тебе плохо?

— Нет. Но вы меня расстроили, девочки.

Лика скомкала льняную салфетку, на которой стояла вазочка, и снова кинула ту на комод.

— Ничего, я сейчас уйду, Санечка тебе расскажет, как у неё всё шоколадно, и сразу полегчает.

— Лика, что ты говоришь?

Она глянула на Сашу, едва заметно усмехнулась.

— А знаешь, ты ему подходишь. Он любит, когда его облизывают и без конца кормят. Ты как раз такая.

Естественно, это не было комплиментом, но Саша всё равно заставила себя улыбнуться, вскинуть подбородок, а на сестру взглянула спокойно.

— Наверное, ты права. К тому же, у меня восьмилетний опыт заботы о его сыне.

— Лучше бы гордостью обзавелась. Он её бросил с животом, а она, дура, радуется. — Сумку с кресла схватила, но прежде чем выйти из комнаты, всё же к матери подошла. — Я позвоню тебе позже. Не могу больше с ней говорить. Меня трясёт.

Её трясёт! Саша это комментировать не стала, а когда Анжелика из квартиры матери ушла, перед этим хлопнув дверью, опустилась прямо на пол, прислонилась спиной к креслу, на котором тётка сидела. Помолчали, повздыхали, Саша, если честно, понятия не имела, что сказать. И в итоге лишь попросила:

— Прости меня.

— Вы вроде и взрослые все, а ума у вас нет, — сказала Валентина Николаевна, и тон её был сдержанным, как никогда. То есть, дважды Саша подобные интонации уже слышала: в первый раз, когда дядя Игорь умер, и во второй, когда тётка узнала, что зять на развод подал. И вот теперь в третий, на этот раз по её душу. Снова захотелось прощения попросить. Но вместо этого лишь горестно шмыгнула носом, не сразу сообразила, что тётка её внимательно разглядывает. А как поняла, тут же подобралась, готовая выслушать вердикт. — Как Митя? Вы ему сказали?

— Сказали. — Саша нервно облизала губы. — Поначалу настороженно отнёсся, но сейчас… Тётя, они как продолжение друг друга. Как я могу отказаться от этого?

— Тебе и не надо. Вы все взрослые, — повторила она, — а ребёнок среди вас один. Вот о нём и думай. — Валентина Николаевна положила руку на её плечо, на него же оперлась и осторожно поднялась. — Пойду, корвалолу себе накапаю. Сердце сейчас выскочит. — Из комнаты вышла, но тут же вернулась, на Сашу посмотрела. — И пришли Митьку ко мне. — Добавила чуть тише: — Я сама всё узнаю.

Саша выдавила из себя улыбку и согласилась.

 

15

— Выпей. — Толя налил в рюмку ликёра и к Саше придвинул.

Она на рюмку смотрела некоторое время, потом всё-таки взяла. Не сказать, что была расстроена, даже особой печали не чувствовала, и, кстати сказать, вины за собой никакой не чувствовала. Просто странная апатия и небольшая эмоциональная усталость. Позволила Ефимову этим вечером заниматься ребёнком, точнее, все обязанности на него переложила, и также угрызений совести по этому поводу не ощущала. Толя и с секции Митю забрал, и за ужином его беседой развлекал, и уроки с ним выучил, в общем, провёл день, как примерный отец. Можно лишь порадоваться за него. А вот Саша весь вечер была молчалива и задумчива, только с тётей по телефону поговорила, решив перед ночью выяснить, как та себя чувствует после сегодняшнего эмоционального выяснения отношений в её присутствии. А чуть позже, когда Митя всё же был уложен в постель, Толя пришёл на кухню, где Саша сидела в тишине и задумчивости, и после секундного раздумья (хотя, Саша была уверена, что он вовсе и не раздумывал на этот счёт), достал из шкафчика бутылку с ликёром и рюмки.

— Хватит страдать.

Саша к ликёру принюхалась, поднеся рюмку к носу, а Ефимову сказала:

— И вовсе я не страдаю. Просто думаю.

Толя рюмку в себя опрокинул, прислушался к ощущениям, даже губами причмокнул, но после головой качнул и решил:

— Сладко. — Но рюмку свою снова наполнил.

Саша наблюдала за ним, с душевным теплом и удовольствием, надо сказать. Но показывать этого не спешила. Просто наблюдала.

— О чём думаешь, душа моя? — спросил он, перехватив её взгляд.

Саша глаза опустила.

— Если я скажу, что не знаю, ты будешь смеяться?

— А как же.

— Толя, я серьёзно. Думать о Лике как-то странно. Тётя права, мы все взрослые люди. Да и ей наплевать — думаю я о ней или нет, она всё уже решила. А переубедить Лику… ты сам знаешь.

— Знаю, — кивнул Ефимов, ничуть не впечатлённый её рассуждениями и, не подумав проникнуться. Из-за стола поднялся, открыл холодильник и вынул тарелку с салатом, что остался после ужина.

Саша наблюдала за ним с насмешкой.

— Ты же ел недавно.

— И что? У меня быстрый… Как это называется? Ты мне говорила.

— Метаболизм. Но в твоём случае я назвала бы это как-то по-другому.

Толя усмехнулся, взял вилку и присел обратно за стол. А Саше напомнил:

— Значит, о Лике ты не думаешь.

— Конкретно о ней — нет. Меня больше волнует то, что она решит со мной не общаться, а тётя из-за этого переживать будет.

— А то вы много общались! Вот с Каравайцевой ты общаешься, каждый вечер на телефоне висите. А Лика… родственников лучше любить на расстоянии, особенно таких, как наша Ликуся. Всем спокойнее.

— Толя, ты её сильно любил?

Он жевать перестал, но это было лишь секундное удивление от её вопроса. После чего сказал:

— Я об этом думал. Вот именно в последний месяц, я об этом много думал. Вспоминал, анализировал. И знаешь, что понял? Когда я думаю о Лике, я вспоминаю её восемнадцатилетней. Как она вошла в аудиторию, как я её увидел, какой она была.

— Она и сейчас такая, — проворчала Саша.

— Внешне может быть. Ты пить будешь?

Саша поднесла рюмку к губам и выпила залпом, губы облизала. Толя усмехнулся, наблюдая за ней.

— Алёнка ликёр притащила? Во рту всё слипается.

Саша послала ему ядовитую улыбку.

— Не пей. Ешь салат.

— Ем. У тебя золотые ручки.

— Да. А ты мне так и не ответил.

— Про любовь? Я же говорю, Сань, мне было восемнадцать, ей было восемнадцать. Может быть, это и была любовь. Хотя, сейчас уже больше смахивает на «играй гормон». А потом началась игра, которая отшибла мне мозг. И чувство у меня такое, что я полюбил эту игру. — Он есть перестал, тарелку от себя отодвинул, рот вытер. И всё это время молчал и раздумывал, потом руку к Саше протянул. — Сашка, я давно уже взрослый мужик, и, стыдно сказать, я все эти годы скучал именно по этой игре. Или по молодости. Когда единственная проблема, как красивую строптивую девчонку в постель уложить. А когда сюда приехал и Лику в свои руки заполучил… в общем, всё глупым показалось.

— На голодный желудок не любится?

Толя расплылся в широкой понимающей улыбке.

— И это тоже.

Их пальцы переплелись, Саша смотрела на их сомкнутые руки, но всё равно вздохнула. Вздох сам собой вырвался, а Толя её за руку и потряс.

— Хватит вздыхать, малыш. Всё это было сто лет назад. — Ефимов напоказ поморщился. — Хочешь, расскажу тебе в деталях, что мне мама сказала? Повеселю тебя…

Саше было не весело, смотрела она серьёзно.

— И что она сказала? Не про тебя, про Митю.

— Ну… если в двух словах, то потребовала привезти к ней внука, как только закончится учебный год. Я так расписал нашего сына, что он моя точная копия, маме не терпится сравнить. К тому же, там море, куча всего интересного…

— А я?

— Что ты? Мы все вместе поедем.

Саша в нетерпении отдёрнула свою руку.

— Толя! Я же серьёзно. Ты про меня сказал?

— Конечно, сказал. За что отдельно получил.

— То есть?

— Как? Я совратил девочку. Мама свято верит в то, что тебе до сих пор пятнадцать.

Саша глаза рукой закрыла, а Толя поспешил ей налить ещё ликёра.

— Выпей ещё, малыш. Хочешь яблоко? Или апельсин. Даже сам почищу.

Она посмотрела на него, они глазами встретились и одновременно улыбнулись. И Ефимов тут же пересел ближе к ней, придвинулся и Сашу обнял. Вроде как посетовал:

— И обо всём-то ты у меня думаешь. Обо всём беспокоишься.

Саша сомневалась секунду, другую, потом голову ему на плечо положила. Глаза закрыла, когда Толя её обнял. А он носом о её щёку потёрся. Пообещал:

— Всё устроится. Пройдёт немного времени, всё уляжется, всё выяснится, и не надо будет за всех думать.

Саша слабо усмехнулась.

— Интересно, чем я тогда заниматься буду?

Он осторожно перебирал её волосы.

— Даже не знаю. Мной?

— Сам говорил, тебе много не надо. Кормить вовремя и…

— Любить, — подсказал Толя, когда Саша запнулась на полуслове.

— Неприхотливый какой.

— Сашка, а ты меня любишь?

Она осторожно повернула голову, якобы устраиваясь поудобнее, но на самом деле скрываясь от его взгляда.

— А ты меня?

— Очень, — без всякого промедления отозвался он. И как утром сыну, сказал: — Я тебя всегда любил.

— Ладно врать-то. — Этому Саша точно верить не собиралась, а вот Ефимов хоть и достаточно весело, но возмутился.

— Правда. Разве ты не помнишь? Я тебя всегда любил. С тобой я смеялся, с тобой я разговаривал, с тобой я гулял. Даже математике учил. Если всерьёз задуматься, то с тобой я провёл куда больше времени, чем с Ликой. И нам всегда было хорошо. Ничего не выясняли и не делили.

— И это любовь?

— А что, по-твоему, любовь? — Он снова её руку поймал, разглядывал её пальцы. — Я тоже думал, что помрачение рассудка — признак настоящей любви. Оказалось, что это лишь головная боль, не больше. — Ефимов на спинку стула откинулся, ноги вытянул, а Сашу погладил по плечу. Потом поцеловал в лоб. — Так что, не забивай свою милую головку. Любовь не может быть безумием. Любовь — это ты и Митька.

Его голос был приятным и лил на Сашину душу бальзам. Но, не смотря на тепло, разрастающееся в душе, после его слов, с сожалением подумалось: он так и не сказал «люблю тебя». Но это не помешало ответить на его поцелуй и даже развернуться в его руках, чтобы обнять, чтобы прижаться, и даже ногу через него перекинуть спустя минуту. Ефимов хохотнул, ладони легли на Сашины бёдра и теснее прижали. Затем отстранился, Саше в лицо посмотрел, а когда она открыла глаза, загадочно улыбнулся. И говорить не спешил. Саша, если честно, не любила такие моменты, не любила, когда осознавала для себя, что ситуация, в которой она находится, немного неловкая, и эта неловкость понятна не только ей. Вот и сейчас Толя по-прежнему прижимал её к себе, гладил по ягодицам, а смотрел прямо ей в глаза. Саша невольно сделала попытку освободиться от его рук, но он её удержал. А Саша решила возмутиться.

— Что ты так смотришь?

Его улыбка превратилась в ухмылку.

— Люблю.

Она прищурилась.

— Честно, иногда ты меня так злишь.

Толя рассмеялся, подался к ней и прижался губами к её шее. Правда, затем пожаловался:

— Насколько всё было бы проще, если бы ты просто сказала в ответ что-то похожее.

— Похожее на что?

Он голову назад откинул, упёрся затылком в стену, а Сашу разглядывал уже более пристально и с явным намёком. Но затем кивнул, соглашаясь.

— Да, я не заслужил. Ты вполне можешь меня помучить.

Саша наблюдала за ним, за тем, как он едва заметно морщится, сдерживает вздох и даже сожаление, проскользнувшее во взгляде, отметила. И это всё почему-то казалось правильным, а ещё ободряющим. Кажется, она радовалась тому, что заставляет его мучиться и сожалеть, пусть и совсем немного. Осторожно обняла, руки скользнули по Толиной груди, по плечам и сомкнулись на его шее.

— Как долго? — решила уточнить она.

Он понимающе улыбнулся.

— Я тебе уже говорил: я буду терпеть, сколько понадобится. К тому же, ждать уже не нужно, так что, я готов мучиться морально.

— Какой ты гад.

— Точно. — Толя подхватил её, к себе прижал, а Саша захохотала, правда, тут же себе рот закрыла. Не хватало ещё сына разбудить. А Ефимов поднялся, так и держа Сашу на руках.

К чему следовало Ефимову привыкнуть, так это усмирять время от времени свои порывы и не действовать под градусом возбуждения. Не хватать Сашку в тот момент, когда ему этого хочется, не толкать на постель, не лезть к ней с непристойными предложениями, зная, что сын может в любой момент зайти на кухню или в комнату. В общем, наличие ребёнка ущемляло в желаниях, но в то же время привносило в жизнь изюминку, ожидание и волнение. С недавних пор закрытая дверь в спальню стала означать очень много. И сегодня, прежде чем ввалиться в спальню, в обнимку и, не прерывая поцелуя, как правильные родители заглянули к сыну, проверили спит ли он, укрыт ли он, не свалилась ли на пол подушка, погасили везде свет, и это отчего-то Ефимова только больше распалило. Осознание того, что он нашёл своё место в жизни. Не в этой квартире, а рядом с Сашкой и их сыном.

Любовь ли это?

В тот момент, когда дверь их спальни закрылась за ними, он решил, что — да, любовь. Внутри горело, внутри была тяжесть, хотелось куда-то выплеснуть эмоции, и Ефимов мгновенно отказался от этого неопределённого «куда-то». Теперь у него была задача сделать счастливой маленькую, упрямую, недоверчивую и чересчур самостоятельную женщину. Которая всё ещё не до конца ему доверяла, и даже стеснялась порой. Стеснение проходило, Толя его старательно из неё выдавливал, заставлял забыться и потеряться в его ласках, и в глубине души чувствовал вину за это. Он ведь на самом деле виноват. В том, что надолго отбил у неё охоту любить кого-то, кроме сына. Конечно, эгоистичные мыслишки в эти мысли о вине вмешивались, внутренний голос принимался нашёптывать, что жалеть об этом глупо, всё ведь ему досталось, в итоге. И он рад, рад, чувствует моральное удовлетворение, потому что банально жадничает, когда смотрит на Сашку и пусть на мгновение, но задумывается о том, что она могла кого-то другого любить. И дело не в сексе, не в плотских желаниях, дело именно в эмоциях. Понимать, что тебя любят… ладно, любили настолько, что многие годы не думали ни о ком другом, ни одного мужчины в её жизни, кроме тебя. И ещё вашего общего сына, твоего продолжения. По-моему, это заводит сильнее, чем всё, что он когда-либо испытывал в своей жизни. И готов доказывать и доказывать. С замиранием сердца следя за Сашиной реакцией, за томлением, отражающемся на её лице, за темнеющим взглядом, за тем, как судорожно сжимаются её пальцы, а уж стоны, слетающие с её губ, подпитывали и силы, и страсть. А ещё поднимали эмоциональную планку, лили бальзам… явно не на душу, скорее уж, на мужское самолюбие. И Толе безумно нравилось, когда Саша избавлялась от своей скорлупы, от сдержанности, когда хваталась за него, обнимала, любила его. Она умела любить, это самое главное. При всей её неопытности, внутренних рамках, которые она старательно отодвигала всё дальше, день за днём, ради него, и Ефимов это ценил. Ценил, любил и начинал обожать, что немного пугало. Не часто, но всё ещё удивлялся тому факту, что это Сашка, его «малыш», и он так много о ней помнит, того, что совершенно не заводит, не заставляет потерять голову, какие-то милые глупости, и даже не милые. И она не в его вкусе, как он всегда думал, и поэтому он так её ценил, даже в те годы, когда они были далеко друг от друга. О Саше он всегда вспоминал с особенной теплотой. И никогда не задумывался о том, что подобную теплоту не испытывают просто к знакомой, такая теплота не всегда и любимым отдаётся, и вкусовые пристрастия тут совершенно ни при чём. Дело в человеке, и нужно приложить все силы, чтобы его не потерять. Как правильно сказала мама (мама — это мама, она не ошибается!): очень хорошо, что он вовремя одумался.

Вспомнился смешной случай из вчерашнего дня. Разговаривали с Митей, о чём-то абстрактном, но смахивающим на воспитательный процесс, истинный разговор отца и сына о том, «что такое хорошо, а что такое плохо», и Митька в какой-то момент на полном серьёзе сказал, что если человек очень долго поступает плохо или глупо, ему нужно сходить за мозгами к Гудвину. И Ефимов вот уже сутки раз за разом мысленно возвращался к этому, невольно проводя параллели с переменами в своей жизни, приходя к выводу, что он к Гудвину зашёл, судя по всему.

Толя любил Сашу гладить, ласкать, она остывала после секса, а он долго не убирал рук с её тела, приучая к своим прикосновениям, к ожиданию, к постоянству. Целовал, иногда прикусывая губами кожу на её плече, и радовался, когда Саша оживала настолько, чтобы начать улыбаться или пошептаться с ним, даже если шептала она с надуманным возмущением, найдя повод его поругать. Поводы всегда были глупые, порой смешили, и они даже могли повозиться под одеялом, как подростки. Всё это было вновь, незнакомо именно для них, и следовало нагнать упущенное время, ведь как-никак, а у них восьмилетний сын. Который, как не скрывай, а видит, что у родителей любовная горячка. Правда, таких выражений Митя ещё не знает, и что между ними происходит, до конца не осознаёт, лишь смотрит с непониманием и удивлением, и объяснить ему странное поведение двух взрослых людей довольно трудно. К тому же, Сашка тут же краснеет и начинает командовать, а Толю её реакция смешит, и всё это в целом, выдаёт их с головой.

Ефимов каждый проходящий день смаковал. Прошла неделя, самая необычная и насыщенная в его жизни на события, даже московский круговорот, который когда-то его потряс до глубины души, в сравнение уже не шёл. Может, воспоминания притупились, а возможно, Москва заставила его оторопеть, а вот неделя рядом с Сашей и сыном по-настоящему взяла за душу. Он каждый день наблюдал за их привычной жизнью, очень старался вписаться, приучить их к своему присутствию, к его мнению и важности совместных решений. И радовался, когда считал, что ему удаётся, хоть что-то.

По утрам, когда Митя был особенно активным, он будил полусонного Толю на раз-два. Наскакивал на него, задавал бесконечное количество вопросов, тормошил, и генерировал такое количество энергии, что от него впору было лампочки зажигать. Вечерами сын становился более тихим, хотя, его настроение было ближе к тягостному, а всё из-за домашнего задания. Оно отвлекало его от важных дел, занимало время, и, вообще, он и так всё знал. А кое-что и вовсе было лишним. Кстати, об этом Митя Толе рассказал, как раз вчера. Ефимов, конечно же, посмеялся, придвинул к нему учебник по русскому, а мрачный взгляд ребёнка старательно игнорировал.

— Ладно, русский я выучу, — сказал Митя, в конце концов. Ему, Ефимову, одолжение сделал. — Мама расстраивается, когда я с ошибками пишу.

Толя качнул головой, не отрывая взгляда от списка литературы для чтения летом, что Мите выдали как раз в тот день.

— Ты отличный сын.

— Папа! Я серьёзно!

— Я слышу по твоему голосу.

Митька выдохнул, расстроено. Затем решил пожаловаться:

— Вот зачем мне рисование? Я его ненавижу.

— Митя, ты сегодня прямо негодуешь. Что случилось?

Митя наморщил нос, дописал последнее слово, а когда закрыл тетрадь, шёпотом признался:

— Я не сдал три рисунка.

Толя методичку отложил, на сына посмотрел, напустил в глаза строгости, вспомнил, как Саша это делает, когда дело касается обучения.

— Почему не сдал?

— Потому что я не люблю рисовать!

— Ага. Ничего, кроме танчиков на полях.

— Танчики — это другое!

— Я понимаю.

Митя насупился и развернулся на стуле.

— Не понимаешь.

— Мить. — Ефимов дёрнул его за ухо, Митя тут же его рукой закрыл. — Хватит выдумывать. Что тебе нужно нарисовать?

— Горы, автобус и медведя.

— Так конкретно?

— Я придумал ещё на уроках, но так и не нарисовал. А ты умеешь рисовать?

Толя в затылке почесал.

— Как тебе сказать?..

Митька вдруг расплылся в улыбке и ткнул в него пальцем.

— Ага!

Этот возглас вышел настолько уличающим, что Толя невольно возмутился, а затем кулак сыну продемонстрировал, впервые.

— Так, нельзя подлавливать отца.

— Почему?

— Потому что. Потому что я… ходячий пример. Для тебя, по крайней мере. — Поднялся, шутливо Митьке пальцем погрозил, и не забыл напомнить: — Доставай альбом и карандаши, умник. Закончить год с двойкой по рисованию, это чересчур круто. Мама точно не оценит.

В итоге, предполагаемую двойку удалось исправить на тройку, и, если честно, Толя был поражён великодушием Светланы Аркадьевны, потому что выяснилось, что Митька на самом деле рисовать не умеет. И это не было недостатком, не было проблемой, даже смешило немного время от времени, но вот Митя всерьёз переживал, но вряд ли из-за оценки, скорее уж из-за того, что он чего-то в этой жизни не умеет. Вот попросту не умеет, не его тема. И глядя на автобус и странно-пугающее пятно коричневого цвета едва ли не во весь альбомный лист, символизирующее медведя, Толя это понял, осознал, а сына лишь похвалил и поцеловал в лоб.

— Ты это сделал, как мог, это похвально. Тебе не нужно будет заниматься этим всю жизнь, скорее всего, ты после пятого класса не нарисуешь ни одного медведя… и это будет правильно, но то, что ты должен делать, ты делать должен, Митя. И относиться ответственно, если не к рисованию, то к окончательному результату, в данном случае, к оценке. Ответь мне: почему?

Митька на него не смотрел, хмурился, но на Толю навалился, а после его вопроса негромко проговорил:

— Чтобы мама не расстраивалась.

— Ответ настоящего мужика, — похвалил его Ефимов.

Митя тут же развернулся, как юла, и взглянул на него совсем по-другому, хитро.

— Хочу на машинках!

— В качестве поощрения?

Митя невинно на него вытаращился.

— Как это?

Толя слегка шлёпнул его пониже спины.

— Хитрюга.

Саша тоже наблюдала за ними, со стороны, старалась делать это украдкой, не обсуждала увиденное с Толей, и не знала, замечает ли он её взгляды. Даже выводов не делала, лишь наблюдала за развитием событий. Как её сын, который до этого не знал близко ни одного мужчину, шепчется с Ефимовым, постоянно лезет к нему под руку, что-то выспрашивает, смеётся, и спустя какое-то время Митя всё же начал прислушиваться к тому, что Толя ему говорит. Даже если тот его поучает или пробует воспитывать. И рада была, что Толя делает всё осторожно, шаг за шагом, не торопясь, и Митя тянется к нему, спустя две недели жизни вместе это было неоспоримо, невозможно отрицать и не замечать. И связь становилась неразрывной, и Саша всё чаще задумывалась о том, что будет, когда время выйдет.

У Толи был странный рабочий график, он мог уехать из дома в любой момент, по звонку, мог вернуться поздно, мог целый день провести дома, заниматься Митей, отвлекаясь только на разговоры в скайпе. Это было странно, слышать, как он вечером в комнате разговаривает с кем-то ей неведомым: спорит, на чём-то настаивает, а то и смеётся, однажды даже слышала, как Митьку с кем-то обсуждал. Но подслушивать было неловко, даже когда это касалось сына, и Саша поспешила уйти. Да и испугалась возможности услышать что-то про себя. Всё-таки мужские разговоры не для женских ушей, а Толя Ефимов не является венцом деликатности и вежливости.

Митька, освоившись, стал самим собой, не осторожничал с отцом, даже баловался и капризничал, слава Богу, что это случалось не так часто, для частых капризов у её сына был не тот характер. Слишком решительный и неугомонный, капризы его надолго не занимали, даже если Митя хотел чего-то очень сильно. Внутренняя энергия его неизменно отвлекала на другое дело. И этим он был очень похож на отца, Толя тоже горел, всегда, чего бы это не касалось. Работы, любви, страсти к еде, общения с друзьями. Он мог злиться, ворчать, но быстро забывал о своих проблемах и обидах, и просто делал то, что должен. И о многих вещах, которые Саше всегда казались проблемой, рассуждал запросто. Это подкупало. Сашу уж точно.

И она его любила. Можно было бы сказать, что любовью, разрывающей её изнутри, всепоглощающей, можно было найти ещё сотню эпитетов, достойных лучших любовных романов и историй любви, но всё чаще Саша ловила себя на мысли, что просто любит. Старается не строить иллюзий, заставляет себя не цепляться за него, а просто любит. И страшит только то, что времени прошло всего ничего, а она уже привыкла, уже прикипела… И ей безумно нравится просыпаться рядом с ним, кормить Толю и Митю завтраком, слушая их утренние разговоры, поторапливать обоих, и смеяться вместе с ними над какими-то глупостями. В их с Митей жизни никогда такого не было. И вечера втроём… это было что-то совершенное, о чём она не могла мечтать, просто потому, что не знала, что так бывает. Вот так просто и спокойно. И это с Толей Ефимовым, у которого в характере было заложено переворачивать всё с ног на голову.

— Ещё рассказывай, ещё, — поторопила её Каравайцева. Смотрела на Сашу заворожено, жадно, с пьяной дурнинкой во взгляде, и Саше очень захотелось показать ей язык. И промолчать, но Алёнка без конца теребила её, вот уже больше часа, и отговариваться всякими глупостями становилось всё труднее. И дело не в том, что хранила какие-то секреты секретные, просто не привыкла обсуждать настолько личное, даже с лучшей подругой. У неё-то никогда не было мужа или любовника, и делиться интимными подробностями было неловко, и казалось неуместным. Обычно Каравайцеву выслушивала и вовремя подтверждала, что все мужики — гады, а её муж в особенности. А теперь они ролями поменялись.

— Я всё уже рассказала, — слабо воспротивилась Саша, и чтобы Алёну отвлечь, поднялась и поставила чайник на газ. Вообще-то, они пили вино, и намёка на чаепитие до этой секунды не было, но Саша знала, что подруга не откажется. Алёна обожала пить чай, особенно с чем-то вкусненьким.

— Не всё. Я должна знать что-то Ефимова порочащее. Как же я буду тебя поддерживать?

Саша повернулась к ней и сложила руки на груди. Усмехнулась.

— Поддерживать?

— Конечно. — Каравайцева сунула в рот пару виноградин. — Ведь когда я тебе звоню и говорю: «я его ненавижу», ты ведь сразу понимаешь, за что я могу своего мужа ненавидеть. Так и я должна. Иначе у нас будет уходить очень много времени на разбирательства.

— То есть, я должна сдать тебе все порочащие Толю моменты?

— А их много?

Саша улыбнулась ей, дразня.

— Не скажу.

Алёна откинулась на спинку диванчика и вздохнула.

— Это несправедливо.

Саша перевела дыхание, снова присела за стол, а подруге сказала:

— Самое главное, что он нашёл общий язык с Митей.

Алёна потянулась за своим бокалом с вином, отпила, а в ответ на слова Саши, покивала.

— Это да. Всё-таки Митька бывает очень упрям.

— Да-да. Ещё одна общая с Толей черта.

Алёна рассмеялась. Головой качнула.

— И всё-таки не могу представить… как тебя угораздило.

— Меня? — Саша на самом деле удивилась такому заявлению.

— Конечно. Ещё во времена учёбы я тебе говорила сто раз: никогда не смотри на таких, как Ефимов. Говорила или нет?

— Во-первых, мы с тобой не учились.

— Опять ты об этом! Забудь уже!

Саша легко взмахнула рукой.

— Хорошо, я забуду. А во-вторых, когда ты мне это говорила, было уже поздно.

— Гад он.

— Не ругай Толю. Сегодня это несправедливо.

— А ты его не защищай. — Алёна вдруг расплылась в хитрой улыбке. — Или он заслужил? Да? Скажи, заслужил?

— Да ну тебя!

Они вместе рассмеялись, и Саша поспешила допить вино, чтобы скрыть своё смущение. На Алёнку не смотрела, пока та более осторожным тоном не поинтересовалась:

— А Лика?

— Лика — это проблема.

— Ты с ней больше не разговаривала? Неделя прошла.

— Нет. Если честно, каждый день обещаю себе позвонить ей… но слов не нахожу. И она не звонит.

— Тётка переживает, да?

Саша с горечью кивнула.

— А мне сказать ей нечего. Толя говорит, что не надо переживать, что Лика успокоится. У неё и успокоитель достойный есть, но… А если я не позвоню, Алён, мы вообще общаться перестанем?

— Зависит от того, насколько Анжелика удила закусила. Ты же знаешь, некоторые обиды она не прощает. Взять того же Петечку. Если уж записала мужика в предатели…

— Вот и меня она записала в предатели. Самое страшное слово из уст моей сестры — предательство. По отношению к ней, конечно. — Саша вздохнула. — И что мне делать? Позвонить ей? Поехать к ней?

— Ага, и в ноги упасть. — Алёна даже скривилась. — Не вздумай. Должна же она когда-нибудь осознать, что не всё в мире вокруг неё вертится? И даже Митьку вы не ей назло сделали.

— Думаю, у неё найдётся довод, как раз в пользу этой версии, и даже не один.

— Ну, и пошли её!

Саша прищурилась, приглядываясь к подруге.

— Алёнка, ты напилась?

— С чего?

Саша поболтала в бутылке остатки вина.

— Принимая во внимание, что я выпила только бокал, то ты напилась.

Каравайцева недовольно выдохнула, потянулась, чтобы поставить на стол пустой бокал.

— Тогда чаю наливай. Витька опять ворчать будет. Он почему-то думает, что мы с тобой при каждой встрече пьём. По себе, видно, судит.

Саша поставила на стол чашки, вдруг замерла, задумавшись. На подругу посмотрела.

— Знаешь, а мы ведь при каждой встрече пьём. Ты каждый раз приносишь бутылку вина.

Алёна рот открыла и так замерла ненадолго, после чего возмутилась:

— Тебе бы с Витькой жить! Вы прямо два Шерлока Холмса. Наливай чай. И бутылку пустую спрячь.

Бутылку прятать было как раз время. Толя обещал быть к шести, Саша время от времени поглядывала то на часы, то в окно, высматривая машину Ефимова. Митя гулял, иногда ватага мальчишек проносилась мимо их подъезда, и Саша даже разглядеть сына толком не успевала, но голос его слышала отчётливо. Митя был одним из самых громких ребятишек в их дворе.

Толя тоже сына услышал, и ещё как услышал. Въехал во двор, машину пришлось оставить чуть дальше, чем обычно, все места для парковки были заняты, и, идя через двор, Ефимов сына и услышал. Мальчишки крутились у края пустыря за одним из домов, то ли играли во что-то, то ли задумали очередное невинное хулиганство, но ажиотаж был нешуточный. Толя невольно шаг сбавил, взгляд выхватил из компании мальчишек сына, Митька бегал, завязав рукава толстовки вокруг талии, и именно поэтому Ефимов в итоге и остановился. Уже собирался сына окликнуть, а в следующую минуту услышал кое-что, что его не то чтобы не порадовало, но привело и в удивление, и в недоумение, и даже в растерянность. Митя, громкий и чересчур энергичный, с лёгкостью перекричал друзей, причём его слова… В общем, Саша бы упала в обморок, услышав эти выражения от сына. Тут даже дворовым лексиконом не пахло, это был откровенный мат, который звучал смешно и глупо из уст восьмилетнего мальчишки. И ответные высказывания звучали не менее глупо и впечатляюще, но… честно, больше волновали познания собственного ребёнка, а не чужих.

— Митя! — Ефимову даже самому показалось, что голос его прозвучал весьма внушительно.

Митька обернулся, крутанулся на месте, как волчок, увидел отца, и замер, вытянувшись в струну. Толя был уверен, что находись он ближе, увидел бы, как сын тревожно шевелит ушами. С его пламенного высказывания прошло полминуты, и гадать, с чего бы это отец повысил голос посреди улицы, не приходилось. И все остальные мальчишки замерли, и теперь смотрели на него, перешёптываясь между собой. Видимо, гадали, достанется сейчас только Мите или всем сразу.

Но ругать ребёнка при всех, вот так, отчитать или прочитать нотацию, показалось Ефимову неправильным. Поэтому, когда Митя подошёл, а шёл он куда медленнее, чем обычно, пристально приглядываясь к отцу, Толя лишь губы поджал, надеялся, что это выглядит красноречиво. Вот как у Саши получается, выразительно и страшно.

Толя смерил сына взглядом. Митька выглядел напряжённым, приготовившимся к взбучке. Но хорошо хоть понимал, что сделал не так.

— Ты почему без толстовки? На улице ещё не лето.

Митька осторожно перевёл дыхание.

— Я надену, пап.

— Надевай. И давай через полчаса домой, мама ужин готовит, наверное.

— Не готовит, — буркнул Митька, засовывая руки в рукава.

Ефимов непонимающе сдвинул брови.

— Почему?

— Там тётя Алёна пришла. Они пьют чай.

— Чай?

— Ну… чай.

— Ясно. Всё равно домой через полчаса.

— Пап! — Глаза ребёнка зажглись мольбой пополам с возмущением.

— Через сорок пять минут, — пошёл он на уступки. Сделал шаг по дорожке, потом обернулся и кинул на сына особенный взгляд. Потом кулак ему исподтишка показал.

Митька закусил губу, скрывая виноватую улыбку.

Открыв дверь квартиры, услышал негромкую музыку с кухни. Играло радио, а Каравайцева, явно Каравайцева, также негромко, но воодушевленно подпевала. Толя дверь за собой закрыл, повесил ключи на специальный крючок, в виде лягушки. Раньше, когда Митя был меньше ростом, он вешал на него верхнюю одежду, а сейчас он стал использоваться под ключи и зонты. И это казалось милым, в его квартире, где каждую деталь продумывал нанятый дизайнер, таких милых мелочей не было.

— Сань, я пришёл.

— О, — воскликнула вместо его Саши Алёнка, — он пришёл!

Саша же вышла ему навстречу, смущённо улыбаясь.

— У нас небольшой девичник, — пояснила она, подходя и поднимая голову навстречу его поцелую.

— Знаю, Митька вас уже сдал. С вашим «нучаем». — Ефимов прижался губами к Сашиным губам, надо сказать, что с большим удовольствием. За плечи её обнял, но затем поспешил на кухню, где тут же попал под скептический взгляд Каравайцевой.

— Где ты был? — поинтересовалась она с претензией.

— А ты мне жена?

— Ефимов, мы ждём тебя пол вечера.

— Неправда, — воспротивилась Саша. — Я тебе говорила, когда он вернётся.

— Пить в одиночестве было тоскливо.

Саша взглянула на ухмыляющегося Толю.

— Это она пила, не я.

— Я вижу.

Саша погладила его по плечу.

— Сейчас ужином тебя накормлю.

Каравайцева переводила взгляд с Ефимова на Сашу и обратно. А когда те всерьёз нахмурились, замахала на них руками и постаралась объяснить:

— Я ещё до конца не привыкла. Всё думаю, думаю о вас, а сейчас пытаюсь присмотреться.

— Очень надеюсь, что ничего пошлого себе не представляешь, — фыркнул Ефимов. — Если да, я знать не хочу.

— Не суди обо всех по себе, — возмутилась Алёна. Подвинулась, когда Толя рядом с ней присел. — Я же в хорошем смысле.

— Так тоже бывает, да?

Каравайцева стукнула его по плечу, причем довольно ощутимо. Но Толя лишь рассмеялся.

— Перестаньте, — одёрнула их Саша. А у Толи спросила: — Что там мальчишки кричат? Бегают уже час кругами.

— Мальчишки, — неопределённо отозвался тот, устремив взгляд в тарелку с едой. — Митька без куртки бегал, жарко ему, видите ли.

— Я ведь его ругала.

Толя опустил голову и принюхался к котлетам, в груди приятно потеплело. Каравайцева наблюдала за ним, после чего хрюкнула от смеха.

— Ох, Ефимов, Ефимов.

Тот колко глянул на неё.

— Что тебе не так?

— Смотрю и поражаюсь.

— Поражайся. У меня малыш замечательно готовит.

— У тебя малыш!..

Саша умоляюще глянула на подругу. Даже шикнула:

— Алёна.

Каравайцева кинула на неё снисходительный взгляд.

— Посмотрим, как ты заговоришь через год. Когда разбалуешь этого котяру, и он тебе на шею сядет. — Она пихнула Толю в плечо. — Ефимов, ради таких котлет женятся. На халяву больно жирно.

Толя торопливо прожевал, плечи расправил.

— А я готов. Я уже устал это повторять. — Обнял Сашу одной рукой, придвинув к себе. — Сань, я же говорил тебе?

Она примирительно улыбнулась, пригладила его волосы, а Ефимову посоветовала:

— Ешь пока горячее.

Толя глянул на Алёну с видом победителя.

— Вот видишь? Я смелый и взрослый, а она пока трусит. — По затылку его тут же тюкнули, и он рассмеялся.

Митя дома появился через сорок три минуты. Толя намеренно время засёк, заинтересовавшись, прислушается ли сын к его требованию, и он появился, тихий, улыбчивый, проскользнул мимо матери и тёти Алёны, которая как раз собиралась покинуть их квартиру и выйти к подъехавшему такси. Толя проводил сына взглядом, но Митя его взгляда избегал, покрутился возле матери, а потом скрылся в ванной комнате, когда его отправили мыть руки перед ужином.

Саша лишь заметила позже:

— Митя странный.

— Почему? — изобразил удивление Ефимов.

— Молчит, английский учит.

Толя улыбнулся.

— И правда, аргумент.

Саша присмотрелась к нему.

— Что-то случилось?

Он тут же отказался, при этом решительно покачав головой.

— Нет.

К сыну зашёл, когда тот уже в постель лёг. Саша принимала ванну, и выдалась возможность поговорить с Митей с глазу на глаз. Зашёл к нему, присел на кровать, дождался, пока Митя дочитает сказку, или сделает вид, что дочитывает, потому что он знакомо насупился, даже носом шмыгнул. А когда отдал отцу книгу, то, наконец, встретился с ним взглядом. Съехал вниз на подушках, сложил руки на животе.

— Ругаться будешь? — спросил он негромко.

— Не буду, — пообещал Толя. Книгу положил на стол и снова вернулся к сыну, присел. Посмотрел на него. — Говорить тебе, что ты не прав, что так разговаривать нельзя, это плохо и мерзко… Это не будет честно, Митя. Читать мораль надо в том случае, если сам в подобном не замечен. И это точно делать не мне, мама очень хорошо это знает. Да и твои заверения в том, что ты больше так не будешь, слушать ни к чему. Мы оба знаем, что будешь, ведь так? — На сына взглянул, Митька увлеченно кусал нижнюю губу. — Вот-вот. Но, Митя, если я когда-нибудь услышу, что ты ругаешься в присутствии мамы, или бабушки, или любой другой женщины, я тебе язык намажу чем-то, что тебе по вкусу очень не понравится. Ты меня понял? — Митька губу закусил, но это не могло скрыть его улыбку. Толя его по носу щёлкнул. — Я серьёзно, не улыбайся. Если ты взрослый, тогда должен понимать, когда и в присутствии кого можно не выбирать выражения. Мы с тобой друг друга поняли?

Митя быстро закивал.

— Хорошо.

— Ты маме скажешь?

— Нет. Она точно потребует от тебя клятвы на крови, что ты больше никогда и ни за что так говорить не будешь. А маму обманывать нельзя. А теперь спи. — Он наклонился и сына в лоб поцеловал.

Всё-таки отцом порой быть не просто. Столько слов подбирать приходится.

 

16

Митя пришёл к ним под утро. Ефимов, спросонья, далеко не сразу понял, в чём дело, только почувствовал, что Саша торопливо выбралась из-под его руки, что-то зашептала, а потом рядом с кроватью торшер зажёгся.

— Тебе сон плохой приснился? — услышал он Сашкин голос, и глаза открыл. Потом потёр их, потому что никак не получалось сфокусировать взгляд на сыне, который стоял перед их постелью, и выглядел мрачным и несчастным. А Саша лоб его трогала.

— Что случилось? — спросил он.

— У него температура.

— Отлично, — пробормотал Толя, не в силах так сразу скинуть с себя сон, — набегался без куртки.

Митька на это лишь вздохнул, а как только мать поднялась, лёг на её место и забрался под одеяло. Толя же проводил Сашу взглядом, а когда она из комнаты вышла, на сына посмотрел. Пригладил его волосы, потом обнял мальчика и прижал того к себе. Митька заметно трясся, и его было жалко. Сильно и отчаянно. Незнакомо, и оттого ещё более отчаянно.

Толя погладил сына.

— Мить, что у тебя болит?

Мальчик повозился под одеялом, потом нос наружу высунул.

— Горло. И голова.

— И ноги, — подсказал Ефимов. — Потому что бегал раздетый долго и упорно.

Митька сделал слабую попытку его ногой пихнуть.

— Ну, пап. — Голос звучал вяло и совсем не возмущённо.

Толя больше ничего говорить не стал, снова его погладил, а другой рукой голову подпёр. А вернувшуюся Сашу встретил ясным взглядом окончательно проснувшегося человека. Да и она сонной уже совсем не выглядела. Присела на постель со своей стороны, сунула Митьке под мышку градусник для начала, затем привычно и аккуратно налила в пластиковую ложку лекарство из бутылочки. В комнате запахло клубникой. Заставила сына вылезти из-под одеяла.

— Рот открывай.

Митька сморщился, но рот открыл. Зато зажмурился. А как только лекарство проглотил, тут же нырнул под одеяло, на этот раз поближе к отцу. Ефимов был горячим и большим, и трясущемуся в температуре ребёнку рядом с ним было весьма комфортно. Саша тоже сына погладила, через одеяло, а Толе негромко сказала:

— Когда у него температура, ему снятся кошмары. И он всегда ко мне приходит.

Ефимов едва заметно усмехнулся.

— Это мило.

Саше его слова почему-то показались, хоть лёгкой, но всё-таки насмешкой, и она ткнула пальцем Толю в лоб. Он неслышно рассмеялся.

Минут через десять, отложив в сторону градусник, наконец, улеглись. Часы показывали четыре утра, за окном темно, в доме тишина, но самое главное, что Митька перестал трястись. Свернулся клубком между ними и заснул. Толя даже шевельнуться боялся, не желая его будить. Только руку к Саше протянул. Знал, что она прижала к себе сына, даже в темноте, не видя, знал, что она очень осторожно пригладила его волосы и поцеловала в макушку. И всё это казалось безумно важным, и будило в душе странное томление. Но, возможно, сказывался стресс от внезапного пробуждения среди ночи, в такой ситуации мысли и чувства путались, особенно, когда выяснялось, что его ребёнок заболел. Это было для Толи в новинку. Митька, с его неуёмной энергией и с отменным, как казалось, здоровьем, вдруг затемпературил, как обычный ребёнок. Теперь Ефимов знал, что и с Митей такое может случиться, в любой момент. И наблюдать за Сашей сейчас тоже было необычно. Сразу становилось понятно, насколько она сына любит. Толя и раньше видел, как Саша на Митю смотрит, как обнимает его, целует, грозит пальцем за мелкие шалости, но чаще смеётся над его шутками и милыми глупостями. А вот сейчас попросту сжала его в своих объятиях, будто боялась, что его кто-то отнимет, или защищая, от болезни.

Ефимов руку на её подушку протянул, погладил её по волосам.

— Сашка, — очень тихо проговорил он.

Саша вздохнула, голову приподняла, а потом опустила её, прямо Толе на руку. Он улыбнулся в темноте.

— Спи, — едва слышно отозвалась она. — Митя уснул.

— Да.

Саша недолго обдумывала, решила, что Толя должно быть встревожен, поэтому решила его успокоить:

— Такое бывает, ничего страшного. Дети температурят.

— Угу. — Потом шепнул: — Я не об этом.

— А о чём?

— Я люблю тебя.

Просто сказал, или это ей показалось, что просто, а на самом деле Толе это стоило каких-то усилий, но, судя по его голосу… Что можно расслышать в шёпоте, какие эмоции? Поэтому Саша молчала, а палец Толи скользнул по её щеке. А он сам повторил:

— Люблю, малыш. Тебя и Митьку. А теперь спи.

Как можно уснуть после такого? Сколько лет ожидания, пустых надежд и несбыточных планов понадобилось, чтобы услышать это признание от него, в темноте ночи, когда между ними спит их сын? Саша с трудом сглотнула комок в горле, была уверена, что Толя это услышал, и притворяться было глупо. И хотя сказать ничего не могла, и не потому, что у неё не было слов, или она не чувствовала того же, ещё как чувствовала, но казалось, что ещё секунда, другая, и она задохнется от переполнявших её эмоций. Голос пропал, горло перехватило спазмом, и если бы была одна, наверное, порыдала бы от души, но возможности такой не было. Не пугать же Ефимова бурной реакцией, не будить Митьку и опять же пугать…

Сглотнула. С трудом, и ещё тяжелее было перевести дыхание, чтобы сделать нормальный вдох. А когда Толя протянул к ней руку, прижалась щекой к его ладони. А Ефимов ещё и волосы её пригладил. Повторил, явно с улыбкой:

— Спи.

Проснувшись утром, только открыв глаза, Толя понял, что будильник, в положенные ему семь часов утра, не прозвонил. За окном солнце, Ефимов на локте приподнялся, зевнул и бестолково уставился на циферблат будильника. Бестолковость прошла через пару секунд, стало понятно, что уже половина девятого, а он в постели один. Ни Саши, ни Митьки. Зато с кухни слышатся голоса, и запахи идут весьма завлекательные. Толя лицо рукой потёр, снова зевнул и лёг. Сладко потянулся. Правда, долго поблаженствовать в тишине и покое ему не дали, в комнату вошёл Митя, и именно вошёл, а не вбежал, не влетел, не скакал на одной ноге и не излучал энтузиазм и бодрость так, что слепило бы глаза. Толя взглядом его ощупал: пижаму с машинками, шерстяные носки на ногах и шарф, замотанный вокруг шеи. И выглядел Митя не больным, скорее, расстроенным.

— Что, пират, горло болит?

Митя носом шмыгнул, забрался на кровать и повалился прямо на отца. Толя усмехнулся, обхватил его руками, а губами прижался к Митькиному лбу. Правда, в итоге, признал:

— Я ничего в этом не понимаю. Вроде, не горячий.

— У меня тридцать семь и пять. Мама только градусник забрала.

— Да-а? Печально.

Митя не ответил, положил голову ему на плечо и вздохнул. А Толя погладил его по спине, сам понимая, что не должен наслаждаться его болезнью. Хотя, он не болезнью наслаждается, а тем, что сын пришёл к нему обнять и поваляться с ним в постели. Это очень много значит. Вообще-то, это первое подобное утро, и то, что оно вообще, произошло, очень большой шаг вперёд.

— В школу не идёшь?

Митя поднял голову и взглянул возмущённо.

— Я болею!

— И каникулы начинаются раньше времени?

Вот тут Митька улыбнулся.

— Ага.

Ефимов по носу его щёлкнул и передразнил:

— Ага. Горло болит?

— И голова, — пожаловался мальчик. И тут же поинтересовался: — Папа, купишь мне конструктор? Мне же надо чем-то заниматься на больничном!

Ефимов глаза на него вытаращил, притворяясь удивлённым.

— Конструктор?

— «Лего»! Я хочу «Пожарную часть»!

— С ума сойти.

— Ну, пап! — Митька откровенно заныл, и Толя, конечно же, тут же сдался. Поцеловал его в лоб.

— Куплю, конечно. — Слегка шлёпнул его пониже спины, после чего свалил его себе под бок, закутал в одеяло с головой. Митька засмеялся, барахтался под одеялом, а когда вынырнул наружу, Толя уже с постели поднялся, а мальчик повалился на подушки.

Саша на кухне сырники жарила. Аромат был такой, что Ефимов невольно помедлил в дверях, одурманенный.

— Сашка, признайся, ты что-то в еду подсыпаешь. Это как наркотик.

Она усмехнулась, не обернувшись на него. Перевернула румяный сырник на сковороде, а Толе сказала:

— Это потому что ты наркоман. Вот на тебя и действует. Ваниль действует, корица действует, а лучше всего, когда это вместе.

— Это точно. — Он приблизился к ней, обнял и прижался губами к её щеке. Правда, одним глазом косил в сковороду. — Привет, малыш.

Она в его руках расслабилась, позволила себе на мгновение прижаться к его груди, а щекой потёрлась о его руку. Вспомнилось его ночное признание, и Сашу накрыло смущение и лёгкая растерянность, вдруг поняла, что ещё не посмотрела ему в глаза. Посмотрит, и они, наверняка, оба об этом вспомнят. Не совсем понятно, как себя вести.

— Привет. — Погладила его по руке, что обнимала её за плечи. А другой рукой шлёпнула Ефимова по боку. — Одевайся и умывайся. У меня всё готово.

Это был первый раз, когда Толя видел, что Митя ест через силу. И дело было даже не в том, что у него не было аппетита, сырники он обожал, особенно, с вареньем, и завтракать сел, радуясь и потирая руки, но съесть смог лишь один, организм очень быстро насытился. И это было печально. Толя на сына смотрел с улыбкой, и даже позволил Мите влезть к нему на колени, когда сам уже допивал кофе. Саша же снова потрогала Митин лоб. Это было спонтанное желание, рука сама тянулась к сыну, хотелось удостовериться, что с ним всё хорошо. Или хотя бы лучше, чем она думает. Но температура, хоть и небольшая, держалась.

— Мне нужно на работу, — призналась она. — Я не смогла дозвониться до Наташи, а магазин надо открыть.

— Поезжай, — согласился Ефимов. Митя к тому времени полностью повис у него на руках, и только ногой мотал, заскучав. — Я побуду дома, отменю всё.

— Я врача вызвала, но она придёт только после обеда. К этому времени я вернусь. — Саша улыбнулась. — И сменю тебя.

— Взаимовыручка.

— Раньше со мной бабушка сидела, когда я болел, — вставил свои пять копеек Митя.

— Теперь нас больше, — сказал ему Толя. — Это ведь здорово?

Митя посмотрел на него, задрав голову, секунду раздумывал, после чего кивнул.

— Ага. Так веселее. А если у меня будет новый конструктор, станет совсем весело.

— Митя! — воскликнула Саша, не сдержавшись, а вот Ефимов ухмыльнулся, а сына по животу похлопал, в знак одобрения.

— Мой сын, на лету хватает.

— И ты этому рад и собираешься его баловать, да? — спросила Саша чуть позже, как только Митя был уложен в постель, со всей её настойчивостью.

— А разве я балую? — Толя брился перед зеркалом в ванной, а на Сашу, уже одетую, чтобы выйти за дверь квартиры, косил лишь одним глазом. — Какое баловство — конструктор?

— Скейт, конструктор, компьютерные игры…

— Сань, ну он ребёнок! Что я должен, только продукты в дом приносить?

Она вздохнула.

— Нет, конечно. Но я всё равно тебя прошу: держи себя в руках, не надо перегибать палку.

— Хорошо, я стараюсь. Но он болеет, и не просит подарить ему новый компьютер или айфон. Пусть сидит, собирает пожарную станцию из деталек. Скажи «спасибо», что не попросил набор для химических опытов.

Саша едва удержалась, чтобы не постучать по дверному косяку. И именно из-за этой мгновенно вспыхнувшей реакции, точнее, тревоги, в конце концов, и решила этот разговор закончить. Пусть Ефимов купит сыну конструктор, новый велосипед и лыжи, лишь бы не то, что имеет привычку гореть и взрываться.

Конечно, в постели Митю удержать было невозможно, и как только Саша вышла за дверь квартиры, одеяло на детской постели было откинуто в сторону, а у ребёнка тут же появилась уйма важных дел. Правда, надо признать, что температура, пусть и небольшая, давала о себе знать, и Митя быстро уставал. Поэтому бросал все свои занятия и игры спустя недолгое время. Валился на постель, вздыхал несчастно, а когда совсем не знал, чем себя занять, шёл к отцу. Толя в другой комнате с документами разбирался, но послушно отвлекался на сына, когда тот требовал его внимания.

— Я не могу смотреть телевизор, у меня болят глаза, — жаловался мальчик. — И от компьютера болят. Чем мне заниматься?

— Поспать, — предложил Ефимов, особо не рассчитывая на результат.

Митька надул губы, съехал по спинке дивана и приземлился рядом с отцом, привалился к его боку. Без особого интереса взглянул на экран ноутбука.

— Не хочу я спать.

— Тогда поешь. Сделать тебе какао?

Митя подёргал ногой.

— Я подумаю.

Ефимов хмыкнул.

— Ну, подумай.

— Пап, а мы поедем на море?

Толя отвлёкся от работы.

— А ты был на море?

— Нет, никогда.

— Тогда обязательно поедем. Но сначала в Калининград, надо тебя бабушке показать.

— Ещё одна бабушка!

— Это же здорово.

— И ни одного дедушки.

— Что поделать, Мить.

— Чтобы появился дедушка, надо выдать бабушку замуж, — выдал мальчик дельное предложение.

Толя усмехнулся.

— Идея. Предложи кому-нибудь.

— А бабушки, вообще, выходят замуж? — Митя развёл руками. — Они же старенькие.

— Вот такого говорить нельзя, особенно женщинам.

Митя фыркнул.

— А то я сам не знаю! Я же не глупый.

Толя улыбнулся.

— Ты у меня самый умный. — Сына пощекотал. — Самый продвинутый и самый неугомонный.

Митя рассмеялся и вывернулся из его рук.

Вскоре он придумал, чем заняться, достал из шкафа матери папки с её отпечатанными на бумаге историями, и, подражая отцу, принялся их разбирать. Читал, просматривал, складывал в аккуратную стопочку рядом. Толя поневоле заинтересовался, отвлёкся от работы и переключился на Сашины истории. Знал, что она для Митьки сказки пишет, Саша ему сама в этом со смехом призналась, но что в таком количестве, настолько обстоятельно, да и на детские сказки это похоже не было, полноценные истории, Ефимов не ожидал.

— Это всё мама написала? — решил он уточнить у сына.

Митя же в ответ воскликнул:

— Мы вместе! Мы вместе с мамой придумываем, а она потом записывает.

Толя сына по волосам потрепал.

— Здорово. И получается здорово. Вы молодцы.

Митя довольно улыбнулся.

— Нас в Интернете читают.

— Я же говорю: молодцы. Просто я думал, что мама пишет сказки, про зайчиков и собачек, судя по её рассказам, а тут…

— Волшебство! Как в Гарри Потере!

— Да, волшебство. — Толя ещё пробежал глазами текст. — Оставишь мне почитать? Не убирай.

Митя согласно кивнул.

— Хорошо. — И добавил: — Мне нравится про рыцаря из прошлого. Как он попал к нам.

— Я обязательно почитаю, — пообещал Толя.

К его неожиданности, ближе к полудню появилась Валентина Николаевна. Услышав звонок в дверь, Толя в первый момент решил, что это врач, пришла раньше ожидаемого часа, а, узрев на пороге квартиры… кхм, тёщу (наверное, именно так следовало называть Сашину тётю, за неимением других близких родственников), всерьёз растерялся. Пусть и на минуту, но всё же. Затем вспомнил, что нужно улыбнуться, как можно приветливее, чтобы произвести первое и должное впечатление (хотя, какое уж тут впечатление после всего, что было) и дверь пошире распахнул, приглашая женщину войти.

— Валентина Николаевна! Вы весьма вовремя.

Та смерила его, точнее, даже ощупала его придирчивым взглядом, порог квартиры переступила, и всё ещё молчала, видимо, делая для себя какие-то выводы и принимая решения. Затем чуть ворчливо начала:

— Я вовремя, — проговорила она. — Если бы я сама Саше не позвонила, и не знала бы ничего!

— О чём?

— Что Митя заболел!

— А, это. Так я дома пока.

Ефимов мог поклясться, что Валентина Николаевна закатила глаза после его слов. Правда, в этот момент она отвернулась, чтобы расстегнуть кофту и разуться, поэтому поручиться он не мог. Но знал, чувствовал, поклясться мог, что она это сделала.

— Митя, Митенька, ты где?

— Тут, — отозвался Митя неожиданно хрипло, а Толя распахнул перед своей новой родственницей дверь в детскую.

— Я только заставил его в постель лечь.

— Как это — только заставил? У него температура, ему нужно лежать и лежать.

— Валентина Николаевна, вы же лучше меня знаете, что это невозможно, удержать его в постели. У этого ребёнка пропеллер в одном месте.

Ему достался особенный взгляд, неожиданно похожий на Сашкин — столь же предостерегающий и вспыхнувший материнским возмущением, и Ефимов смущённо примолк. Только наблюдал, как Валентина Николаевна подходит к детской кровати, целует внука, тщательно проверяет температуру, прижавшись губами ко лбу мальчика. И самое удивительное, отстранившись, Валентина Николаевна выглядела куда спокойнее. Кажется, женщинам это от природы дано — измерять температуру лишь прикосновениями. Толя вот ничего не чувствовал, только ночью, когда от Митьки реально пыхало жаром.

— Как ты умудрился простыть, — принялась причитать новоявленная тёща Ефимова. — Сколько раз тебе было сказано, чтобы не бегал раздетым. Что за манера носиться по улице?

Толя плечом к стене привалился, сложил руки на груди, а сам усмехнулся. И повторил:

— Пропеллер в одном месте.

— Да, весь в отца, — решительно заявила Валентина Николаевна, а Ефимов лишь шире улыбнулся.

— Приму это, как комплимент.

Валентина Николаевна одарила его выразительным взглядом, головой качнула, но было заметно, что её сопротивление пошло на убыль. Спросила:

— Вы хоть ели?

— Сырники доели, — сознался Митя. На бабушку взглянул с надеждой. — Пончиков пожаришь?

— Никаких пончиков, — воспротивилась та. — Я капусты вилок купила, сейчас тесто на кулебяку поставлю.

— И плюшек! — молнией среагировал Митя.

— И плюшек, — согласилась Валентина Николаевна. А, проходя мимо Толи, не утерпела и сказала ему: — А ты не стой, поезжай, куда тебе там надо.

Толя от её тона слегка растерялся.

— Куда поезжай?

— Я не знаю, у тебя что, работы нет? Я с Митей останусь, врача дождусь. А мужику дома с ребёнком сидеть не дело. Работа у тебя есть? Вот и поезжай.

Толя лишь головой качнул, попав под такую раздачу.

— Валентина Николаевна, в вас пропал талант пробивного управленца.

— Нечего ко мне подмазываться незнакомыми словами, — отмахнулась от него тёща, но выглядела при этом польщённой.

Толя подошёл к кровати, облокотился на второй ярус, на котором Митя лежал, и посмотрел сыну в лицо. Тот лежал, устроившись на подушках, закутавших в пушистый плед, но выглядел несчастным, уставшим, а глаза лихорадочно блестели. Явный признак температуры.

— Останешься с бабушкой?

— А ты надолго?

— Съезжу по одному делу, потом заеду, куплю тебе конструктор, и вернусь. — Волосы Мите со лба отвёл. — А ты пироги лопать будешь, счастливчик.

Мальчик всё-таки улыбнулся.

Необходимость, поиск решения этой проблемы назрело неожиданно. Если честно, всю предыдущую неделю Тоя был уверен, что всё, в итоге, разрешится само собой. Ну, не будет же Лика злиться на них всю оставшуюся жизнь? И Саша переживать из-за их ссоры, или непонимания, как Саня это называла, вечно тоже не станет. Всё решится, устроится, успокоится. Так Ефимов думал, пока не понял, что попросту ищет оправдания для своего нежелания что-либо с Анжеликой выяснять. А ведь Саше обещал, что если будет необходимо, то он сам поговорит и всё решит. И именно это обещание, в конечном счёте, и заставило его пересмотреть свою позицию выжидания. День проходил за днём, а ничего не менялось. По крайней мере, Саша не переставала о сестре думать. Да и Валентина Николаевна на него сегодня посматривала с особым умыслом. И стало понятно, что она с виновником ссоры её девочек определилась окончательно. Не обвиняла, не сыпала упрёками, но для себя решила. И с этим тоже нужно было что-то делать, если уж назвал, пусть пока и мысленно, эту женщину тёщей. Тёща — это серьёзно, это продолжение или приложение к жене и семейной жизни. К тому же, бабушка его сына. И перед ней он, судя по всему, тоже виноват.

Вот поэтому, когда Валентина Николаевна предложила ему пойти и заняться своими делами, Ефимов быстренько себе дело и определил. Задавил в кулаке все сомнения и нежелания, заехал в магазин, кое-что купил… в надежде задобрить или даже подкупить, и отправился к Лике.

Та ему не обрадовалась. Дольше, чем это было необходимо, разглядывала его в камеру домофона, после чего дверь всё же отперла. Посмотрела настороженно, и молча. Её молчание сильнее всего по нервам било, оно было Анжелике несвойственно, ей всегда было что сказать и в чем человека упрекнуть при необходимости, а когда она молчала и разглядывала тебя с прищуром, становилось не по себе. Но Ефимов решил, что улыбнуться для начала будет правильно. Поэтому улыбнулся, как ему самому показалось, вполне приветливо, и продемонстрировал Лике бутылку вина.

— Твоё любимое.

Анжелика хмыкнула, разглядывала Ефимова со снисходительной улыбкой.

— Какая щедрость. А по какому поводу?

Толя окинул взглядом подъездную площадку.

— Ты хочешь, чтобы я здесь с тобой объяснялся? Может, в квартиру пустишь?

Она сомневалась, и делала это настолько напоказ, что этой показной недоверчивости любая актриса бы позавидовала. Затем отступила в сторонку, и Толя переступил порог квартиры, в которой совсем недавно жил. Совсем недавно, чуть больше двух недель назад, а сейчас уже кажется, что его жизнь была тогда совсем другой, и оттого ощущение, что прошло очень много времени. Год, два… Смещение временной оси в его сознании точно произошло.

Он зашёл, захлопнул за собой дверь, и неожиданно замер, прислушиваясь.

— Ты одна?

— А тебя это с какой-то определённой целью интересует?

Лика была настроена если не враждебно, то явно не дружелюбно. Это осложняло ситуацию, грозило осложнить.

— Просто спросил. Из любопытства.

— Ах, из любопытства.

Толя усмехнулся, снял ботинки и прошёл в комнату. Огляделся. Ни одной вещи Новикова так сходу не приметил, хотя, в этом ничего странного не было. Он в этой квартире прожил несколько недель, а его присутствия так сразу тоже заметить было невозможно, Лика всё усердно маскировала под свою привычную, удобную для неё жизнь, без намёка на лишние вещи и беспорядок.

— Принесёшь бокалы? Кстати, я тебе и яблок зелёных купил.

— Боже, что делается. — Лика сходила на кухню за бокалами и штопором, после чего опустилась в кресло с видом королевы. На Толю поглядывала с лёгкой усмешкой. Бокал с вином приняла и, не дожидаясь тоста или какого-то объяснения от Ефимова, сделала первый глоток. Лишь потом поинтересовалась: — Так что делается, Толя? Ты зачем пришёл?

Ефимов весело хмыкнул, тоже присел, а когда к Лике взгляд обратил, широко улыбнулся.

— Мириться пришёл.

Она чуть сдвинула идеальные брови, не спеша ему верить.

— Серьёзно?

— Со всей серьёзностью, Ликусь, — заявил он, а вот Анжелика тут же поморщилась.

— Не называй меня так.

— Прости, не буду. Но в остальном, я серьёзно. Пришёл мириться. — Даже ладонь к груди приложил, демонстрируя степень своей искренности. — Прости меня дурака. Ты во всём права: я скотина, сволочь, не в состоянии оценить чужое отношение.

Лика внимательно наблюдала за ним, взгляд стал цепким.

— Ты серьёзно?

— Более чем.

— А Саша?

Толя руками развёл.

— Саша переживает. Причём, всерьёз переживает. Вы сёстры, и… твоя мама права, тут я влез, и всё испортил. Поэтому я подумал, некоторое время, и пришёл к выводу, что я не прав. Не должен был я себя вести подобным образом. Тем более грубить и бросать трубки. Это точно было лишним, и лично меня никак не касалось. Ты меня простишь?

Она разглядывала его. И в её глазах не было ни капли надежды, намёка на то, что она хотя бы на мгновение задумалась о том, чтобы его простить. Даже головой качнула как-то непонимающе.

— Я не понимаю, зачем ты пришёл?

— Я же сказал, извиниться. Мосты навести… — Лика так на него смотрела, что все слова Ефимову глупыми казались. — Мы теперь родственники, надо как-то… общаться.

— Родственники?

— Я отец твоего племянника.

— Правда?

Вот тут уже он начал выходить из себя, глянул на Анжелику с прищуром.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Лика со стуком поставила бокал на журнальный столик, а Толе в гневе сказала:

— Я, вообще, ничего не хочу. Я тебя не звала. Зачем мне твоё «прости»?

— А что, не нужно?

— Толя, я совершенно не хочу, чтобы ты был моим родственником.

— Не думаю, что от твоего мнения что-то зависит.

Лика села боком, навалившись на подлокотник кресла.

— Ты что же, жениться на Сашке надумал?

— У нас сын.

— И?

Ефимов вино залпом допил и от своего бокала избавился.

— Лика, это не твоё дело. Женимся мы, не женимся. По сути, это ничего не меняет. У нас с Сашкой сын, то есть я отец твоего племянника. И вот на этом фоне я стараюсь, — заметь, очень стараюсь, — наладить отношения.

— Пошёл ты знаешь куда, со своими отношениями?

Он вздохнул.

— Догадываюсь.

— Вот туда и иди.

— И на этом всё? — Толя подумал, и сказал ей то, что у него все последние дни в голове крутилось: — Ты не сможешь злиться на меня вечно. Хотя… допустим, что сможешь. Кто тебе запретит, правда? Но Сашку-то за что мучить?

— За то, что дура.

— А, в этом смысле. — Ефимов хмыкнул, подбородок потёр, усмехнувшись. — Лика, она твоя единственная сестра, и ты собираешься порвать с ней отношения из-за меня? Ты мне льстишь, честно.

— Мы разберёмся без тебя, — с нажимом проговорила Анжелика.

— Да не получится без меня! Я стараюсь, чтобы ты это себе уяснила. Без меня уже не получится. Я всегда буду рядом, я всегда буду в курсе, и, в конце концов, Сашка всё равно со мной всем поделится.

— Какой же ты свин, Ефимов. — Лика покачала головой, поглядывая на него с явным удивлением. — Я знала, конечно, всегда знала, но чтоб настолько…

— Ну, не думаю, чтоб уж настолько, — решил воспротивиться Толя. Выслушивать критику в свой адрес, пусть и от Лики, которая всегда преувеличивает, было не слишком приятно.

— Правда? А как называются те, кто трахает младших сестёр своей девушки?

Он хохотнул и вскинул руку, призывая Анжелику с выводами не торопиться.

— Знаешь, если подходить с такого бока, то нужно разбираться в деталях. Ты моей девушкой была… я по пальцам эти недели могу пересчитать. И поэтому фактически никакой измены и предательства не было. Ни с моей, ни с Сашкиной стороны. А уж в наших с ней отношениях ты, точно, ничего не понимаешь, да и объяснять и открывать душу, не слишком хочется. Мы оба были совершеннолетние, и то, что у нас сын — это наше с ней дело. Не твоё.

— Ты так рассуждаешь?

— Да, я рассуждаю так.

— И Санька поёт с твоих слов. Понятно.

— Думаю, у нас просто точка зрения по этому вопросу одна. А уж сейчас заставлять нас оправдываться и просить прощения… за Митьку, это даже для тебя слишком.

— Но что-то ты не бросился к Сашкиным ногам, когда приехал. А теперь, значит, у вас семья, ячейка общества. После того, как я тебя из своей жизни вышибла!

— А я считаю, что всё несколько сложнее. К тому же, если я стану тебе говорить, что обомлел, как её увидел, взрослой, — рука сама принялась рисовать в воздухе линии фигуры уже его женщины, но Толя быстренько это пресёк и вернул руку на подлокотник, — ты ведь не будешь от этого в восторге?

— Ты обомлел? — переспросила Анжелика, и её взгляд и тон не сулили ничего хорошего.

— Да, — осторожно отозвался Ефимов, и чтобы как-то сгладить впечатление, поторопился добавить: — обомлел от тебя, что ты… совершенно не изменилась, и от неё, что она изменилась так сильно. — Сделал попытку улыбнуться. — Судьба у меня, видно, такая — две сестры.

— Скотина.

Толя даже глаза закрыл.

— Ты опять.

— Скотина, — повторила Лика с ещё большей уверенностью и жаром.

— Хорошо, хорошо, пусть так. Я ведь не спорю. Буду скотиной. Просьба одна: пусть это останется между нами. С глазу на глаз можешь звать меня и так. Только с Сашкой помирись, она места себе не находит. И мать твоя переживает. Да и ты… наверное.

— Ты уже и про мать мою лучше меня знаешь.

— Не знаю. Но смотрит она на меня с укором, это печалит.

— Ты с ней встречался?

— Она сегодня с Митькой сидит, он затемпературил. Пироги печёт.

Анжелика выдохнула.

— Замечательно. Семейная идиллия. А мне он принёс бутылку вина и два поганых яблока!

— Во-первых, не два, а пять. А во-вторых, выбирал со всей своей обстоятельностью.

— Убирайся вон, а?

— Ты Сашке позвонишь?

— Ефимов…

— Позвонишь?

Лика воинственно сверкнула на него глазами.

— Позвоню!

— Вот и хорошо, вот и прекрасно, — проговорил он, поднимаясь. Анжелика сверлила его взглядом, и не терпелось сбежать от неё, но Толя заставил себя вернуться и посмотреть на бывшую возлюбленную уже без насмешки. — Лика, я, правда, надеюсь, что ты не будешь злиться на меня всю оставшуюся жизнь. И из-за нашего прошлого, и из-за Саши, потому что она всерьёз переживает. Я знаю, что вы, в конце концов, помиритесь, но нам с тобой надо научиться общаться. Ведь хорошее всё-таки было. Пусть и не так много. А я теперь никуда не денусь. Я теперь весь их. — Он рукой в дверной косяк упёрся, и даже выдохнул, надув щёки. Усмехнулся немного нервно. — Я ведь на самом деле её люблю. И мне теперь исправлять и исправлять то, что я наделал. Ты же сама говорила, помнишь: гад, уехал, бросил её с ребёнком. Только это, как оказалось, моя вина, а не того дылды Кашина. Поэтому, Лик, помоги мне. Или хотя бы не мешай. В память о прошлом. О том моменте, когда ты вошла в аудиторию, и я пропал. — Толя улыбнулся ей, а взглянул с мольбой. — Давай помнить об этом. Это ведь на самом деле был самый важный момент моей жизни.

Она молчала, сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и на Толю не смотрела. Но выслушала, что внушало определённые надежды. Больше Ефимов ничего говорить не стал, подмигнул Лике, когда заметил, что та на него косится, и добавлять ничего о важности того момента не стал. Но ведь это было правдой. Он увидел Лику, через неё познакомился с Сашкой и вот у них сын. Это навсегда.

Звонок из офиса поймал его уже в магазине игрушек. Толя не на шутку увлёкся выбором конструктора, оказалось, что наборов «Лего» каких только нет — и спасательная станция, и полицейский участок, и гоночная трасса, но Митя хотел пожарную часть, и, в итоге, Толя её и купил, прихватив для комплекта кое-что по мелочи — машинку и гараж ней. И вот в разгар выбора позвонили, и пришлось ехать в офис, что заняло по времени ещё пару часов. Зато, когда появился дома, уже вовсю пахло пирогами. Толя остановился в прихожей, принюхиваясь. Запах пирогов с капустой ни с чем не спутаешь.

— Толя, ты чего? — спросила Саша, появляясь у него за спиной.

Ефимов обернулся на её голос и признался:

— У меня от этого запаха голова кружится. Привыкаю.

Саша улыбнулась, забрала у него большой пакет с покупками.

— Раздевайся. Сейчас тебя обедом покормлю.

— Врач был?

— Был.

— Что сказал?

— Толь, ну что он скажет? Лекарства принимать, по квартире не скакать, горло полоскать. Попробуй Митю заставить всё это соблюдать. Но сейчас, правда, заснул.

— А тёща где?

Саша помедлила с ответом, удивлённая формулировкой, взглядом за Толей следила, но потом всё-таки ответила:

— Ушла домой.

— Зря. Я бы её потом отвёз.

— Она устала, Толя, с пирогами возилась.

Они прошли на кухню, Саша шла следом за Ефимовым и почему-то никак не могла глаз от его затылка отвести, будто пыталась разглядеть, что за мысли у него в голове. А потом уловила тонкий аромат знакомых духов. И когда осознала, чьи это духи, сердце поневоле сжалось. И вопрос вырвался сам собой.

— Где ты был?

Толя руки полотенцем вытер, сел за стол и устало вздохнул.

— Даже не знаю, что тебе сказать, малыш. То ли я прав, то ли глупость сделал. Сам пока не понял.

— Ты был у Лики?

В его взгляде проскользнуло удивление.

— Как ты догадалась?

— По запаху её духов.

— Боже мой, — всерьёз подивился Ефимов. — Это даже страшно.

— Не шути, — попросила его Саша. — Зачем ты к ней ездил?

— Мириться, — просто ответил он. И прежде чем Саша успела напугать себя этим словом до нервного срыва, продолжил: — Но всё пошло как-то не так. Всё-таки Лика жутко злопамятная, ты знаешь?

Оценив его спокойный тон, Саша внутренне расслабилась, присела напротив него, и совсем другим тоном спросила:

— Что пришло тебе в голову? Зачем поехал?

— А что, не должен был? В конце концов, вы из-за меня разругались, надо как-то исправлять ситуацию. Ты же переживаешь, я вижу.

— Толя…

— Сань, я пришёл к ней, как нормальный человек, — решил пожаловаться он. — Купил бутылку её любимого вина, яблок зелёных килограмм, — после этих слов Саша лицо рукой прикрыла, представив эту картину. — Думал: купить цветы, не купить, но решил, что лишнее. А в итоге… — Ефимов выразительно поморщился.

— Что? Она тебя выгнала?

— Да нет, мы с ней даже выпили. За перемирие. И всё вроде бы шло нормально…

Саша наблюдала за выражением его лица, пока Толя говорил, не удержалась и перебила его, чтобы переспросить:

— А она пила за перемирие или за примирение?

— В смысле?

Она смотрела на него и молчала, ждала, когда до Ефимова доходить начнёт. И в тот момент, когда его брови поползли на лоб, кивнула, подтверждая собственные догадки. А Толя негромко выругался, после чего сказал:

— А я-то думаю, чего она так резко в лице переменилась?

— И от чего?

— Ну, я после заговорил о том, что ты переживаешь, что мне это не нравится, и, вообще, негативно сказывается на атмосфере в доме. И после этого я сразу был обозван «скотиной».

Саша снова вздохнула, это было плохо, но куда хуже, когда взгляд настороженный, а вот сейчас Сашины глаза смеялись.

— Толя.

— Что?! — воскликнул он, и тут же тон сбавил, вспомнив, что Митя спит. — Я хотел, как лучше.

— Мы бы всё равно помирились.

— Когда?

— Когда-нибудь.

— А я хотел, чтобы сегодня. Чтобы ты перестала об этом думать. — Он руку протянул, коснулся её щеки, потом ладонь переместилась на Сашину шею и чуть надавила, заставляя её наклонить голову ему навстречу. Через секунду они коснулись друг друга носами, встретились глазами. — Я всё испортил?

Саша разглядывала его, старалась собраться с мыслями. Потом за шею его обняла.

— Ты из-за меня к ней поехал?

Толя едва заметно поморщился.

— Саш, что за мысли? Губительные какие-то, для моей психики. Конечно, из-за тебя. Не могу я видеть, что ты переживаешь, а проблема не решается. — Скромно улыбнулся. — От меня из-за этого отвлекаешься. Куда это годится?

Саша сама его поцеловала, но без пыла, очень нежно и крепко прижалась губами к его губам. А Ефимов тут же прижал её к себе, положив ладонь на Сашин затылок и окончательно портя ей причёску.

— Я люблю тебя. Не сомневайся во мне, — попросил он. — В моём юношеском идиотизме, кроме меня, никто не виноват. Я дурак.

— Люблю дураков.

Только отстранился, посмотрел удивлённо.

— Что это значит? Каких ещё дураков? Ты только меня любишь!

Саша рассмеялась, правда, сквозь душившее её волнение. Но затем подтвердила:

— Только тебя люблю.

Они смотрели друг другу в глаза, затем вместе улыбнулись. А Ефимов ещё и захохотал.

— Видимо, другого такого дурака нет.

— Тише, Толя, — шикнула на него Саша. Из-за стола поднялась, наконец, занялась обедом, поставила на газ кастрюлю с борщом. А Толя заглянул под салфетку, которой была накрыта тарелка с пирогом. Кинул на Сашу изучающий взгляд.

— Малыш, боюсь, мне придётся завтра уехать. — Она обернулась, устремила на него внимательный взгляд, и Толя пояснил: — В Москву надо.

Саша старательно давила в себе разочарование, вспыхнувшее в душе, как молния, и сделать это старалась, как можно скорее.

— Надолго?

— Дня на три-четыре. Прямо надо.

Пришлось кивнуть и выдавить из себя улыбку.

— Раз надо, значит, поезжай.

— А ты справишься одна? Митька болеет…

Вот тут Саша улыбнулась вполне искренне.

— Конечно, справлюсь. Я бы да не справилась…

— Да, ты бы да не справилась, — передразнил её Ефимов, поднялся, подошёл к Саше и прихватил ту за бока. — Ты со всем справишься. Я тебе совсем не нужен?

— Очень нужен, — заверила его Саша, прекратив отталкивать щекотавшие её руки. Да и Толя к этому моменты уже просто обнял её, прижался губами к Сашиному виску.

— Что тебе привезти?

— Себя мне обратно привези. — Быстро поцеловала его в подбородок, затем указала рукой на стол. — Садись, всё горячее.

Ефимов сел и потёр ладони в предвкушении вкусного обеда.

— Как я четыре дня проживу на холостяцких харчах?

— Это ты про любимый «Харпер»?

Ефимов смерил её выразительным взглядом.

— Не ехидничай. Не я виноват, что здешний «Харпер» не пришёлся мне по душе.

— Конечно.

— Конечно! Раз некоторые пялятся, никакой совести у людей.

— Толя, что ты выдумываешь?

— Мне лучше знать.

Саша головой качнула.

— Ты болтун.

Уезжать было тяжело. Ещё из-за того, что Митя, узнав о его предстоящем отъезде, с вечера раскапризничался, хотя это было больше от температуры, но его с трудом удалось успокоить. Не плакал, но хмурился и без конца жаловался, находя для этого всё новые и новые причины. Помогло только обещание привезти ему из Москвы настоящий костюм олимпийской сборной, какого ни у кого из друзей не было, и то, что Саша почти час читала ему любимую историю про рыцаря. А Ефимов всё это время сидел в кресле напротив, и вместе с сыном слушал Сашин голос. А перед поцелуем на ночь, зная, что утром Митю не увидит, уехать планировал рано, сказал:

— Ты можешь звонить мне в любое время.

Митя кивнул, не открывая глаз. Но затем спросил:

— Где ты будешь там жить?

— У меня в Москве квартира есть. Мы поедем все вместе, когда ты выздоровеешь, договорились?

— Да.

— А пока ты за главного. — Волосы сына пригладил, потом поцеловал в лоб. — Спи, герой. Я буду по тебе скучать.

Митя зевнул.

— И я по тебе, пап.

Стало трудно дышать, совершенно неожиданно, Ефимов даже кашлянул. Но поцеловал Митю ещё раз и затем только поднялся. Раньше думал, что сентиментальность приходит с возрастом, но оказалось, что с появлением детей.

Сашка тоже переживала, хотя старательно это скрывала. По крайней мере, она думала, что ей это удаётся. Но Толя видел, замечал, сколько усилий она прикладывает для каждой улыбки. Поэтому, выйдя из детской, сразу подошёл к Саше, проигнорировав возмущённую безмолвную вибрацию своего телефона на столе. Подошёл и положил Саше на плечи руки, чуть навалился на неё, заигрывая.

— Малыш, я вернусь через несколько дней. — Потёрся носом у неё за ухом. Сашка фыркнула от щекотки, но зато улыбнулась, вполне искренне на этот раз. Но объяснение всё-таки вышло нервным.

— Ты в первый раз уезжаешь.

— Первый, но далеко не последний. Иногда приходится покататься по стране.

Саша развернулась в его руках, посмотрела Толе в лицо. Потом на цыпочках приподнялась, чтобы обнять его.

— Там у тебя другая жизнь.

Ефимов качнул головой и улыбнулся.

— Как многозначительно это прозвучало: там. Москва не такая уж страшная. И она совсем близко.

Саша безлико угукнула. Провела ладонями по его плечам. А Ефимов разулыбался, затем даже хохотнул.

— Судя по твоему «угу», Москва тебя уже не слишком занимает.

— Я буду по тебе скучать, — согласилась Саша.

— А как я буду скучать, — прорычал он, подхватывая Сашу и подталкивая её к постели. Уже через минуту футболка Ефимова полетела в сторону, свет в комнате был погашен, они целовались, возясь и посмеиваясь над самими собой, как подростки. Саша даже время от времени прикладывала к губам Толи палец, когда он чересчур увлекался, и слишком бурно принимался выражать свои чувства. А потом их прервал несчастный голос Мити через всю квартиру:

— Мама!

Толя с Сашей замерли на постели, у обоих были очевидные проблемы с дыханием, вот так сразу трудно было собраться с мыслями, но уже через секунду-другую Саша принялась из-под Толи выбираться. Ефимов откатился в сторону, потёр лицо. А Саша лишь похлопала его ладошкой по груди.

— Я скоро вернусь.

Он хохотнул.

— Жду с нетерпением, — проговорил он, не преуменьшив ни на йоту.

Смотрел, внимательно смотрел, как Саша поднимается с постели, как откидывает волосы назад, второпях накидывает на себя халат, губы облизывает. А когда она кинула на него особенный взгляд, Толя улыбнулся. Захотелось протянуть к ней руки, поймать её и никогда не отпускать. Но её звал их сын, и это было свято. И поэтому Ефимов перевернулся на живот, положил голову на руки, и приготовился ждать, столько, сколько понадобится. Митьке, судя по всему, снова приснился плохой сон.

После пары месяцев в провинциальном городе, Москва, со своим несмолкающим шумом, сумасшедшим ритмом и не стихающим даже ночью потоком машин, показалась Ефимову чересчур суетливой. Правда, это ощущение покинуло его уже через час. В голове тут же созрел план, причем поминутный, на весь предстоящий день, как и бывало обычно. Заехать домой, забрать необходимые бумаги, выпить кофе, потом в офис, потом встреча, затем обед с деловым партнёром, объект, офис, объект… Кажется, он так живёт, уже достаточно давно. Просто позабыл, отвлёкся. Закрутило. Семья.

В какой-то момент Толя даже за голову схватился, волосы взъерошил, а после рассмеялся, сам над собой. Полдня провёл в разговорах с людьми, голова гудела от избытка информации, и его снова засасывало. В столичную жизнь, в работу, в желание что-то созидать. Ему всегда нравилось работать на результат, а не только зарабатывать деньги ради денег. Но сейчас, именно в этот день, оказавшись в своей привычной жизни после долгого перерыва, появилось кое-что ещё: осознание того, что он делает это не просто так, не в никуда или ради какого-то непонятного будущего, а для сына. У него ведь теперь сын есть, представляете?

И он всем об этом рассказывал. По крайней мере, людям, которых считал друзьями или хорошими приятелями. Рассказывал, показывал фотографии, попросту хвастался. И улыбался слишком широко, чем вызывал в людях, столичных жителях, которые никуда не уезжали и изо дня в день варились в суете и заботах, серьёзную настороженность. Кажется, они всерьёз недоумевали, что с ним сотворили в провинции.

— Видишь, какой у меня сынище? — Толя сунул под нос Синицыну телефон с фотографией Мити во весь экран. И как истинный гордый отец, ткнул в себя в грудь кулаком. — Весь в меня.

Семён к снимку присмотрелся, в конечном счёте заинтересованно хмыкнул, и телефон у Ефимова отобрал, принялся пролистывать фотки.

— И, правда, похож. Толян, я, если честно, думал, тебе там по ушам проехались.

— Каким ещё ушам? — Толя телефон у него забрал, кинул последний взгляд на сына, едва сумел сдержать тяжёлый вдох. Прошёл день, а он уже ощущал, что ему не хватает общения с сыном. Не смотря на то, что за день поговорил с Митей раз пять. Тот сидел дома и отчаянно скучал, и вовсю пользовался разрешением отца звонить в любой момент, как взгрустнётся. Первый раз ему взгрустнулось при просмотре серии «Губки Боба», второй после приёма лекарства, в третий когда бабушка заставила его снова замотать горло шерстяным шарфом, который кололся, и необходимо было кому-то пожаловаться. Мама на шарф не реагировала, зато папа пожалел и пообещал купить шлем и меч, как у настоящего рыцаря. — Ушам, — пробормотал Толя недовольно, после чего усмехнулся. — К твоему сведению, у него и уши мои.

Семён хохотнул.

— Не сомневаюсь. Ты на полпути ничего не бросаешь. Доделал, так доделал.

Толя прищурился, разглядывая друга, но выговаривать тому ничего не стал, лишь попросил:

— Когда я тебя с Сашкой познакомлю, сделай одолжение, вот эти шуточки пошлые…

— Пошлые?

— Да, да, пошлые. Оставь при себе их. Она у меня девочка неиспорченная.

Синицын засмеялся, допил пиво из высокого бокала.

— Не как та, что ты в последний раз привозил?

Ефимов пригвоздил его взглядом к месту.

— И об этом говорить не надо. Я и так на этой теме каждый раз горю. Обещал до конца жизни без повода имени не упоминать.

— Ё-моё, я смотрю, тебя там по рукам и ногам скрутили.

— Я выгляжу загнанным в угол?

— Да вроде нет.

— Во-от. Лучше скажи мне, папаша-герой, где мне сыну рыцарский меч купить?

Семён взглядом его смерил, потёр кулаком нос, чтобы скрыть улыбку, а затем со всей серьёзностью сказал:

— Выковать. Никак иначе.

— Синица, ты дебил.

И вместе рассмеялись.

Сам не догадывался, насколько привык за прошедшие две недели к постоянному присутствию шумного ребёнка рядом, к Саше, к запахам, звукам дома. Особенным звукам, до которых ему раньше никакого дела не было. А оказавшись в тишине собственной квартиры, не знал, чем себя занять. Даже уснуть так сразу не получилось. Тут же появилось желание покурить, выпить, а всё потому, что тишина сводила с ума. И телефонный разговор с Сашей не спас, разве что на те минуты, что они говорили. Но признаваться ей в этом, рассказывать, как скучает, почему-то не стал. Не хотелось Сашку перебивать, когда она рассказывала ему о том, как прошёл их с Митей день, и голос её звучал бодро, и Толя даже был уверен, что она улыбается. И своей тоской портить ей настроение не хотелось. И откуда она только взялась, эта тоска. Знать о ней раньше ничего не знал.

Но, если взглянуть с другой стороны, то, наверное, неплохо узнать о её существовании. Открываешь в себе что-то новое, глубинное, до чего добраться, разобраться времени не хватало. Да и желания, если честно. Всё бегом, наскоком.

И невдомёк было, что Саша поступает точно также. Говорит каждый день с ним по телефону, а о том, что скучает, что отчаянно скучает, старается не говорить. Боится показаться глупой и излишне сентиментальной. Но больше всего боится разреветься, и без того, каждый раз прощаясь с Толей и желая ему «спокойной ночи», в горле ком вставал. Хорошо, что в это время Митя уже спал, и перед ним можно было не притворяться. Поэтому лишь валилась на постель, обнимала подушку, на которой Ефимов спал, и бесконечно долго, бесконечно несчастно вздыхала. Напоминала себе, что Толя вернётся уже через пару дней, через день, но в эти оптимистические мысли вмешивались другие, о том, что совсем скоро он уедет, и будет отсутствовать куда дольше, чем в этот раз. И каков будет график? Пару раз в месяц? И что это будет за жизнь? Да ещё тётя… Каждый день приходила к Мите, а пока тот не слышал, принималась допрашивать Сашу. Что дальше будет, как будет, что они с Толей собираются предпринимать по этому поводу. А что они собираются предпринимать, Саша не знала. А продолжать отговариваться, находить новые причины и доводы, выдавливать из себя улыбки, получалось с каждым днём всё хуже.

Настолько привыкла к тому, что скучает, привыкла думать об этом и засыпать с мыслями о Толе, что его возвращение на несколько минут поставило Сашу в тупик. Морально. Ефимов вернулся неожиданно, как, впрочем, всегда и поступал. Он всегда появлялся внезапно. И в этот раз явился едва ли не ночью, когда Саша уже собиралась ложиться спать, хотя в этот вечер засиделась за компьютером, с новой историей, которую они с Митей придумали за эти дни. И поэтому часы показывали почти полночь, Митя спокойно спал, первый день без температуры, чем очень её радовал, и Саша совсем не ожидала услышать звук поворачиваемого в замке ключа. Сердце в первую секунду испуганно подскочило, Саша невольно прижала руку к груди, и только в следующее мгновение она вскочила с постели и бросилась в прихожую. Толя как раз в квартиру вошёл, увидел Сашу, и на его губах расцвела улыбка. Правда, он тут же сделал жест рукой, прося Сашу вести себя тише. Что совсем не помешало ей повиснуть у него на шее. Толя её руками обхватил, и намеренно качнулся назад, повалился на захлопнувшуюся дверь.

— Почему не сказал? — возмущённо зашептала Саша, посмотрев ему в лицо и обхватив ладонями его щёки. — Не сказал, что приедешь?

Толя улыбнулся, ответил на быстрый поцелуй, потом подхватил Сашу под бёдра, чуть подкинул, чтобы удобнее было держать её на весу.

— Если честно, собирался выспаться и ехать утром, а потом понял, что не могу спать. К тебе хочу. Сел в машину, и вот я здесь. Привет, малыш.

Саша прижалась лбом к его лбу, Толю поцеловала, и они на минуту замерли в сумраке тесной прихожей, обнявшись. Саша первой отстранилась, точнее, заставила опустить её на пол, когда поняла, что теперь уж точно разревётся. И задышала глубоко и взволнованно, стараясь справиться с чувствами. А затем Ефимова затормошила.

— Раздевайся и иди в душ, я тебе ужин погрею. Устал?

Он плечом дёрнул.

— Да так, а ужин — это хорошо, — выдохнул Толя, скидывая ботинки и задвигая их ногой в угол, совсем, как Митя. — Я неделю думал о твоих котлетах.

Саша повернулась к нему, сделала попытку стукнуть по плечу.

— Ты не обо мне думал, а о котлетах?

Он рассмеялся, и тут же примолк. Снова перешёл на шёпот:

— Я обожаю тебя. С котлетами и без.

Саша заглянула в ванную, когда Ефимов туда зашёл.

— Это хорошо, потому что Митя последнюю на ужин доел. Тебе сосиски сварю.

Ефимов снял лёгкий свитер и отдал его Саше. С удовольствием потянулся, даже руки за голову закинул.

— Я съем всё, что угодно.

— Что меня совсем не удивляет. — Саша улыбнулась, не удержалась, подошла и поцеловала Толю в голое плечо, потом щекой к этому месту прижалась. И вроде как пожаловалась на собственную грусть: — Тебя не было всего четыре дня.

— Это были очень длинные четыре дня, — усмехнулся Толя, уловив определённый намёк в её голосе.

— Ты тоже заметил?

— Ещё как. — Он повернулся, всмотрелся в её лицо, пощекотал под подбородком. — Я привёз тебе подарок.

Саша тут же вывернулась из его рук. Суетливо сложила его свитер и отступила за порог ванной.

— Иди в душ. Я принесу тебе полотенце.

Всю сонливость, как рукой сняло. Саша летала по квартире, приятно взбудораженная и счастливая. В ванной шумела вода, она накрывала на стол, и только время от времени приказывала себе убрать с лица глупую улыбку. Правда, эти приказы, больше смахивающие на уговоры, совсем не помогали. И как только Толя на кухне появился, она снова разулыбалась, и он улыбнулся, и, конечно, тут же подошёл и её поцеловал. Сашу обнял, буквально сдавил её в объятиях, и она, в конце концов, застонала. Не от боли, а от крепости его объятия. Качнулась вместе с ним из стороны в сторону, уткнулась носом в Толину грудь, а пальцы вцепились в ткань его чистой футболки, ею же и припасённой. Это было особое удовольствие. Его вещи в её шкафу, приготовленные для него, ожидающие его.

— Как же я соскучился, Сашка.

Она голову подняла, чтобы посмотреть ему в лицо.

— И мы скучали. И телефон совсем не спасал.

— Это точно. Уснуть потом было невозможно.

Саша улыбнулась, осторожно оттолкнула его от себя.

— Садись, а то всё остынет.

Ефимов за стол присел, сразу придвинул к себе тарелку с овощной нарезкой.

— Как Митя?

— Сегодня температуры совсем не было.

— Здорово.

— Он на радостях едва ли не на голове крутился. Когда он не гуляет несколько дней, начинает сходить с ума. И меня сводить.

Ефимов рассмеялся, принял из Сашиных рук тарелку с горячей едой, взял вилку. А Саша напротив него присела. Подбородок рукой подпёрла.

— Я печенье испекла.

— Мой малыш — кулинар.

— Мне грустно было.

Толя ей подмигнул.

— Я твою грусть-тоску прогоню, ты знаешь, я умею.

— Знаю. Вкусно?

Он кивнул.

— А если бы предупредил, было бы ещё вкуснее.

— Твоя реакция меня порадовала куда больше.

В детской еле слышно скрипнула дверь, Толя голову повернул, и увидел заспанного Митьку в коридоре. Тот непонимающе таращил на него глаза, а потом вдруг подпрыгнул.

— Папа!

Ефимов улыбнулся, а Саша, кажется, вздрогнула, только после крика заметив сына. Митька же пронёсся по коридорчику и повис у Толи на шее, причем, именно повис. Толя едва успел его поддержать. А Саша сына одёрнула.

— Митя, папа же ест.

Мальчик отодвинулся, на отца взглянул с живым интересом.

— Ты только приехал?

— Только приехал. Мы тебя разбудили?

Митя плечами пожал, а Толя насмотреться на него никак не мог. По спине погладил, поцеловал в лоб. А вот Митя смотрел на него с явным ожиданием.

— Ты привёз мне меч?

— Привёз, завтра покажу. Сейчас уже поздно. Иди спать, пират.

Митька вздохнул, поморщился, на тарелку его покосился. Толя усмехнулся, поднёс к его рту вилку с сосиской, потом хлеб. Митя ото всего откусил, но всё же выглядел недовольным, когда Саша поднялась и взяла его за руку.

— Пойдём в постель. — И тут же нашла, за что поругать. — Стоишь босиком, Митя!

Но ребёнок обернулся на отца через плечо.

— Пап, ты завтра не уедешь?

— Нет, завтра отдыхаем. А сейчас спать. — Улыбался, когда Саша вернулась на кухню через несколько минут.

— Сказал, что сосиски вкусные, — шёпотом оповестила она.

— Он как волчонок. Его ночью разбуди, он встанет и пойдёт есть.

— Лишь бы в пользу.

— Это да. — Толя отодвинул от себя тарелку и довольно улыбнулся, глядя на Сашу, попросту ел её глазами.

— Что? — спросила она.

Он тут же усмехнулся и качнул головой.

— Ничего. Пошли спать.

Такие простые слова: пошли спать. И улыбка, и протянутая рука. Толя только дверь в детскую осторожно приоткрыл, заглянул, понял, что Саша уже и ночник погасила, значит, сын точно спит. И на душе сразу тепло стало. Сашу догнал, обнял её за талию и поцеловал в щёку.

— Сань, мне надо тебе кое-что сказать.

— Плохое?

— Ну, почему сразу плохое?! — возмутился он. И сам понял, что возмутился именно из-за того, что не мог предугадать Сашин ответ на свои новости. — Плохое… Просто поговорить.

Конечно, не для важного разговора действо, но они разделись и легли в постель. Ефимов далеко не сразу поймал себя на том, что делает, почувствовал досаду, но не вскакивать же и не одеваться… в костюм? Поэтому притушил свет, повернулся к Саше, голову рукой подпёр.

— Сань.

Саша из-за его серьёзного тона только больше нервничала. Лежала перед ним, сложила руки на животе, даже морщинки на одеяле разгладила.

— Если бы ты знала, как я хочу тебя поцеловать.

Она кинула на него быстрый взгляд.

— Тогда целуй.

— Думаю, я сначала должен сказать всё, как есть. Потому что… как ты отреагируешь, я пока предположить не могу. Но, Сань… — Он погладил её сложенные руки. — Надо ехать, малыш. — Саша зажмурилась, но он всё равно продолжил: — Надо начинать думать. О школе, о доме. О куче всего, о чём ты думаешь, и что тебя всегда волнует. — Она так и не открыла глаза, лежала тихо-тихо, и Толя тогда опустил голову, прижался лбом к её плечу. — Не говори мне «нет». Я ведь тебе кольцо купил.

Саша слабо улыбнулась, незаметно скомкала в руке край одеяла.

— Сначала лёг в постель, потом вспомнил про кольцо.

Ефимов глухо хохотнул.

— Да, вот такой я недалёкий. — Голову поднял и посмотрел на Сашу. Когда понял, что она тоже на него смотрит, у него от сердца отлегло. Но спросил все равно с тревогой: — Что скажешь, малыш?

— Поедем ли мы с тобой?

— Станешь ли ты моей женой.

Она поводила ладонью по одеялу.

— Митя очень по тебе скучал. На это невозможно было смотреть, Толя.

— А ты, ты скучала?

Её рука поднялась к его лицу.

— Ты же знаешь. Я тебя люблю.

Он наклонился, чтобы поцеловать её, но потом прижался к ней, губы скользнули по шее, по Сашиной груди, а затем Ефимов просто замер рядом с ней, крепко обняв.

— Теперь я твой рыцарь. Как в твоих сказках. Навсегда.

 

Эпилог

— Это уже становится традицией, — хмыкнул Ефимов. — Ежегодная встреча выпускников.

— Алёна обещала, что прошлогоднего размаха не будет.

Толя кинул на Сашу полный скептицизма взгляд.

— Это ты сейчас про Каравайцеву говоришь?

Саша поневоле улыбнулась, оценив его тон, но пальцем указала вперёд, прося мужа не отвлекаться от дороги.

— Поехали, зелёный.

Митька сунулся вперёд между сидениями, указал рукой на то, что его заинтересовало за окном автомобиля.

— Мама, смотри, новый торговый центр открыли!

— Ты в городе полгода не был, и без твоего ведения что-то открыли, кто бы мог подумать, — в шутку подивился Толя.

Но Митя на насмешливую интонацию внимания не обратил, продолжил рассказывать.

— Когда я к бабушке на каникулы весной приезжал, мы с Лёхой ходили смотреть, как здесь крышу стеклянную делают. Тогда ещё дяденька стекло разбил.

Саша на сына посмотрела.

— Тебе это было интересно?

— Ещё бы! Он же на страховке был и соскользнул. И стекло одно разбилось. Пап, я же тебе рассказывал!

— Я помню.

— Круто было.

— Митя, человек чуть не разбился. Разве это может быть круто? — Саша искренне недоумевала. Как, в принципе, и Митя, только он уже из-за её непонимания всей ситуации.

— Так у него же страховка была! Как у скалолаза! — Митя даже головой покачал. — Мама, ты не понимаешь. Ты девчонка.

Ефимов захохотал, а вот Саша ошарашено молчала, наверное, целую минуту. Просто не знала, что сказать после такого обвинения. Толя даже по плечу её погладил, надеясь, что она так быстрее примет тот факт, что она лишь девчонка в глазах сына.

— Это не так страшно, малыш. Просто некоторых вещей тебе, и, правда, не понять.

На это Саша уже решила обидеться и отвернулась к окну.

— Да ну вас. Я побольше вашего понимаю. Кое в чём.

Толя улыбнулся.

— Верю и знаю. — А на сына цыкнул. — Сядь нормально и пристегнись, мы ещё не приехали.

Митя послушно вернулся на заднее сидение и щёлкнул замком ремня безопасности.

Год совместной жизни. Год непростой, год проб и ошибок, год обустройства новой жизни на новом месте в незнакомых для всех троих обстоятельствах. Столько всего произошло за этот год, но в то же время месяц пролетал за месяцем, опомниться не успевали. И если прошлое лето было лишь первой ступенькой их будущей жизни, ступенькой, на которую они поднялись смело и безоглядно, дав себе время на передышку, отвлечься от предстоящих перемен и трудностей, то затем начались будни. Летом они дважды ездили в Калининград, даже Митю оставляли на пару недель с новыми родственниками, давая всем возможность получше друг друга узнать. Мария Алексеевна при первой встрече была Митей попросту очарована, и довольно долго, сама того не осознавая, без конца переводила взгляд с сына на внука и обратно, сравнивая их. И ей тоже было необходимо время, чтобы Митю получше узнать, прочувствовать, полюбить по-настоящему. Но Сашу больше заботила реакция сына, в конце концов, Мария Алексеевна — человек взрослый, сама способна сделать выводы, а в случае необходимости и при себе их придержать. А вот Митя, хоть и заговаривал частенько о том, что у него появилась новая бабушка, для восьмилетнего ребёнка это были лишь слова. А вот, наконец, встретиться, познакомиться, и точно также полюбить, как бабушку Валю, которая была при нём с самого рождения, было куда важнее и сложнее. Да ещё двоюродные сёстры у него появились. Две девчонки! Вот это обстоятельство явилось для Мити не то чтобы шоком, но серьёзным испытанием. А Толя раз за разом рассказывал ему про ответственность, про то, что мужчина должен женщинам уступать и даже кое-что прощать. Капризы и ошибки. Раньше у Мити подобного опыта не было, все женщины рядом с ним были взрослые и о нём заботились, а тут младшие сёстры, которые порой ведут себя непонятно, любят странные, для мальчишеской логики, вещи, а ещё обижаются и дуются из-за всякой ерунды. Вот это Мите принять и понять было трудно, но, правда, гостил у бабушки в Калининграде он с удовольствием, и с сёстрами, в конечном счёте, подружился. А теперь Мария Алексеевна звонила пару раз в неделю им в Москву, и радовалась тому, что может поговорить с внуком и невесткой, узнать новости и даже секреты, а не хвататься неделями за сердце, гадая, где сын и что с ним, раз пропал и не звонит.

Конечно, первый разговор со свекровью, тогда ещё будущей, дался Саше тяжело. Она чувствовала неловкость, смущение, даже лёгкий страх, боясь остаться непонятой. Но Мария Алексеевна никого из них не судила, вердиктов не выносила, и только Толе дала хороший подзатыльник, когда Митя не мог этого видеть. Но сейчас всё это было в прошлом, все разговоры о том, что было и о том, как могло бы быть, поступи хоть один из них иначе. Какой смысл думать и мучиться из-за того, что так и не случилось? Главное то, что их впереди ждёт, и как они собираются жить. Позади осталась их свадьба, без огромного количества гостей, без оркестра и остальных, сопутствующих шикарной свадьбе атрибутов. Не было ни платья сказочной принцессы, ни кортежа машин, ни свадебного распорядителя под руку с тамадой. Но и тихой или скромной их свадьбу с Толей назвать было нельзя. Гостей было немного, но зато все самые близкие и родные, и их знаменательный день получился запоминающимся, шумным и по-настоящему весёлым. С воздушными шарами, голубями, рвущимися в небо, наполненный смехом и улыбками близких людей. Именно такую свадьбу Саша и хотела. Без официального застолья и нескончаемых тостов, зато на свежем воздухе, на территории подмосковного загородного клуба. Там же их и поженили, на открытой веранде, на фоне лазурного озера и шумящих неподалёку высоченных берёз, лучшего Саша придумать не смогла, как ни старалась. И все чувствовали себя расслабленными, довольными, дети бегали вокруг, не изнывая в праздничных нарядах. А вечером музыка и песни под гитару, те самые, что пели в студенческие годы, под смех и недружный хор голосов. И поцелуи без всяких тостов и криков «Горько!», просто потому, что хочется целовать и любить. Всю жизнь.

Единственный человек, которого не было на их с Толей свадьбе, это Лика. И не потому, что они с Сашей так и не смогли друг друга понять или не захотели простить, у каждой был свой счёт и список претензий, но трясти ими и требовать извинений или признания ошибок, казалось глупым. И Саша радовалась, что Лика смогла переступить через себя, и не пошла на принцип в их отношениях. Хотя, этими принципам она следовала неукоснительно, ими была наполнена её жизнь. Встречались с Сашей они теперь редко, и также редко созванивались, и как это изменить Саша пока не знала. Жизнь Лики продолжалась в привычных для неё условиях и обстоятельствах, а вот жизнь Саши перевернулась с ног на голову. Москва, замужество, новый дом, новые заботы и дела. Лика не хотела этого понять. И думать об этом не хотела. За прошедший год они встретились всего дважды, когда Саша приезжала к тётке, и каждый раз хоть и улыбались друг другу, но задушевных родственных бесед никак не получалось. И на свадьбу Лика приехать не согласилась, а Саша настаивать не стала, решив, что если Анжелика будет чувствовать себя неуютно, то и заставлять её ни к чему. Нельзя человеку насильно навязать симпатию или радость за кого-то, даже если это твоя сестра.

Но сегодня они встретятся, все втроём, и это немного волновало. Ефимов вот Лику год не видел. Но переживала Саша совсем не о его реакции при встрече с бывшей возлюбленной, волновала её опять же Анжелика: как та поведёт себя, увидев их с Толей вместе, уже женатых, уже семейных, не закроется ли снова в себе и своей обиде, а то и вовсе отвернуться захочет. Лика может, что скрывать.

Когда машина остановилась на стоянке перед парком, в котором находилось кафе, где в этом году проходила встреча выпускников, Саша в первую очередь взглянула на себя в зеркало. Очень придирчиво. У неё теперь новая стрижка, она по-другому красится и одевается, дань столичной жизни и статусу жены достаточно обеспеченного человека. И такой её, кроме Алёнки, ещё никто не видел, и это был повод, пусть и незначительный, поволноваться, какое впечатление она произведёт на людей, которые её полжизни знают.

Толя, увидев, как жена тщательно подкрашивает губы, при этом озабоченно хмурясь, наклонился к её уху и шепнул:

— Ты моя красавица.

Саша же лишь отмахнулась от него в этот раз, даже не подумав улыбнуться в ответ на комплимент.

— Не успокаивай меня.

Митя к этому моменту из машины уже вылез и крутился на месте, как волчок, осматриваясь.

— Папа, там картинг сделали, смотри! Мы покатаемся?

Ефимов устремил на сына выразительный взгляд.

— Мить, кто говорил: я поем и к бабушке поеду? А теперь тебе на картинг приспичило?

Митька выразительно надул губы.

— Понятно. Вы будете веселиться до утра, а я к бабушке поеду.

— Вот именно. — Толя придержал для Саши дверь, а та, услышав их разговор, укоризненно на мужа взглянула.

— До какого утра? Что ты говоришь?

— До самого что ни на есть утреннего. — А сыну сказал: — Мы завтра с тобой покатаемся.

Митя насмешливо фыркнул, совсем, как он, один в один.

— Завтра? В это я точно не поверю.

Ефимов замер, оскорблённый, потом даже руки в бока упёр, показывая степень своего возмущения.

— Так, сейчас кто-то договорится, по заднице-то. Отец завтра, как огурец будет. К обеду. Вот увидите.

Саша даже рассмеялась от такого обещания.

— Закрывай машину и пойдём. Огурец-молодец.

Митя убежал вперёд по парковой дорожке, остановился, когда мимо проехали девочки, катающиеся верхом. Мальчик ещё вслед им посмотрел, заинтересованно, оглянулся на родителей, после чего обречённо махнул рукой.

А Ефимов рассмеялся, заметив это.

— Надо завтра с ним в парк сходить.

Саша согласно кивнула, держа Толю за руку и подстраиваясь под его шаг.

— Правильно, вот завтра со Стариковым возьмёте детей и сходите в парк, как примерные отцы.

Ефимов сдавленно кашлянул в сторонку и ничего не сказал. Но и его молчание было настолько выразительным, что Саша не удержалась и дёрнула его за руку.

Миша Стариков, кстати, встретил их у крытой веранды, на которой и был накрыт стол, и, конечно, тут же высказал всё, что думает об их опоздании.

— Как вас только терпят в Москве, вы же вечно опаздываете! А ещё деловые люди.

— Опоздание на полчаса, даже опозданием в Москве не считается, Миша. Так что, мы вовремя.

— Отмазки, опять отмазки.

Саша поцеловала старого друга в щёку, потом стёрла пальцем след от своей помады с его щеки, а по поводу опоздания заметила:

— Не я была за рулём.

Толя уличающе прищурился.

— Не я трижды перекладывал вещи.

Митя влез между ними и сказал Старикову:

— Они проспали, дядя Миша. Пойдёмте уже есть.

Миша смерил их осуждающим взглядом после слов ребёнка.

— Эх, вы…

Толя тут же толкнул его в плечо.

— Заходи уже, Миша, хватит бухтеть.

Чужих на этот раз на самом деле не было. Привычный круг, и все с мужьями-жёнами. Поэтому и приветствие получилось таким тёплым. Целовались, обнимались, суматошно делились новостями. Саша в этой неразберихе даже не сразу сестру заметила. Лика сидела за столом, конечно же, во главе, рядом с Новиковым, тот держал её за руку и постоянно что-то нашёптывал ей на ухо. Саша задержала на них взгляд, на душе появилась тяжесть оттого, что Анжелика старательно отворачивалась в сторону, видимо, не желая её видеть, но пришлось отвлечься на поток вопросов, которые звучали со всех сторон. Отвернулась от сестры.

— Митька как вырос! Теперь редко его вижу, прямо в глаза бросается.

Саша тоже на сына посмотрела, пришлось согласиться.

— Да, замучилась одежду и обувь покупать. Растёт, как на дрожжах.

— Значит, кормишь хорошо, — посмеялись над её ответом.

— Да, — негромко проговорила Саша, в основном для женских ушей, — это теперь моя основная обязанность — кормить этих двоих.

— На работу не устроилась?

Саша лишь улыбнулась и неопределённо качнула головой. А когда представилась короткая возможность остаться с Алёной с глазу на глаз, поторопилась достать из сумки своё главное сокровище, и подруге протянула. Каравайцева тихо, но восторженно ахнула, разглядывая книгу в твёрдой яркой обложке.

— Ух ты, Сашка!

Саша смущённо улыбнулась.

— Я, конечно, понимаю, что это всего лишь подарок мужа, но мне всё равно приятно. — И тут же шёпотом призналась: — Руки тряслись, когда мне первый экземпляр отдали.

— Верю. Но это здорово. Надо с чего-то начинать.

— Как говорит Толя: я теперь пишуще-готовящая домохозяйка.

— Чему этот гад несказанно рад, — не упустила Алёна возможности возмутиться. — Ты всегда дома, при этом занимаешься любимым делом и не жалуешься.

Саша её возмущение поддержать не смогла, лишь улыбнулась. И на мужа посмотрела, который склонил голову, чтобы подслушать их разговор. Потом сына окликнул:

— Митя, ты есть хотел. Садись за стол.

Митька в этот момент хвастался Новикову и Лике новыми водонепроницаемыми часами. Анжелике было не слишком интересно, а вот Виталий выглядел заинтересованным, и даже на голос Ефимова эти двое не сразу откликнулись, а вот Лика посмотрела. Толя секунду сомневался, потом взял и подмигнул ей. Вполне приветливо и дружелюбно. Как ему самому показалось.

— Так, давайте уже выпьем, — влез неугомонный Стариков. — Уже час, как собрались, а всё болтовня сплошная. Женщины, вы слышите? Успеете ещё наговориться.

— Я не буду, — сказал Толя, отодвигая свою рюмку.

Миша глаза на него вытаращил.

— Толян, ты обалдел?

Толя рассмеялся.

— Расслабься, я Митьку сейчас тёще отвезу, вернусь, и мы с тобой выпьем, Миша.

Стариков, успокоившись, кивнул.

— Это другой разговор. Саня, а тебе чего налить?

Она отвлеклась от разговора с Каравайцевой, на Мишу кинула непонимающий взгляд, после чего головой покачала.

— Миша, я не пью.

У того рука опустилась.

— Нет, вы, на самом деле, охренели, друзья мои.

— Тебе человек сказал, что не пьёт, — налетела на него Алёна, — чего ты в этом не понял?

— Это ненормально!

— Как раз таки нормально, — вмешалась Мишина жена, — только тебе не понять. — А сама глянула на Сашу с откровенным любопытством. — А чего не пьёшь? — В её вопросе был определённый намёк, и его расслышала не только Саша, но и Стариков, и непонимающе нахмурился.

— Я не понимаю. Чего вы переглядываетесь?

Толя выдохнул, оглядел всех, понимая, что просто так расспросы не прекратятся.

— Хватит, а. Любопытные. Да, мы беременны. Мне самому уже захотелось выпить от ваших переглядываний!

Саша засмеялась, под руку его взяла, не смотря на то, что они за столом сидели, и прижалась щекой к его плечу.

— Успокойся.

— Вот это повод выпить! — прозвучало за столом.

В целом вечер вышел замечательный. Родной город, от которого Саша ещё не успела отвыкнуть, весёлые счастливые лица друзей, тосты душевные, вечер тёплый. И главное, Толя рядом. Неотрывно следит за ней взглядом, за руку держит, всё же взволнованный её состоянием, хоть и пытался уже три недели это волнение скрыть. Это Саше казалось невероятно милым. И всё этим вечером казалось Саше особенным. Только отчуждённость Лики добавляла горчинки. И поэтому в какой-то момент Саша из-за стола поднялась, решив подойти к сестре. Со спокойной улыбкой, стараясь вести себя, как ни в чём не бывало, наклонилась к Лике и Новикову, приобняв сестру за плечи.

— Вас поздравлять? — спросила всё с той же улыбкой.

Лика тоже улыбнулась, весьма сдержанно в первый момент, и на Сашу напрямую не смотрела, а вот Виталя расцвёл в довольной улыбке. И признался:

— Заявление подали, Сань.

— Замечательная новость, — не стала лукавить Саша, и даже похвалила: — по вам видно, счастливыми выглядите. Молодцы.

— Да вы с Ефимовым тоже, как я слышал, молодцы.

Сашина улыбка стала смущённой, но кивнула.

— Да, нас тоже есть, с чем поздравить.

Почувствовала взгляд Лики, глаза к её лицу опустила, а в следующий момент сестра обняла её за талию.

— Поздравляю, Сашка.

— Спасибо. — Потом наклонилась и поцеловала Лику. Призналась: — Я скучала по тебе.

— А я по тебе. — Объятия Лики стали крепче.

— Давайте ещё, поревите, девочки, — в шутку фыркнул Новиков, наблюдая за ними, — под «Агату Кристи».

Лика рукой на него махнула, а Саше негромко предложила:

— Завтра по магазинам походим?

— Конечно. Толя всё равно до обеда проспит. — Ещё раз сестру поцеловала, и шепнула ей: — Ты будешь самой красивой невестой. Как всегда.

Ефимов наблюдал за ними издалека, а когда Саша направилась к нему, ободряюще ей улыбнулся.

— Что, малыш?

— Всё хорошо, — выдохнула она, будто немыслимый подвиг совершила, и огромный груз с души скинула. Толю обняла. — Теперь всё хорошо.

Толя поцеловал её в лоб, как маленькую, и стал осторожно двигаться, в танце, правда, музыка была совсем неподходящая, но в данную минуту это не играло никакой роли. Главное, желания и стремления совпадали.

— Я люблю тебя.

И даже не важно, кто именно из них это сказал…

Конец