В последующие дни Сент-Роз больше не встречал Сандру. Чтобы избежать упреков со стороны родных, а быть может, и по какой-нибудь иной причине, она отправилась к сестре на виа Солариа. Если верить Софии, то Сандра всегда поступала так, когда была не в духе. Возможно, после тревоги, вызванной приходом танкистов, муж устроил ей семейную сцену. По складу своего ума Сент-Роз был склонен в каждом человеке искать главную его страсть. Он наблюдал Сандру и признался себе, что не в состоянии точно определить ее сущность. Должно быть, балуется наркотиками. Должно быть, легко идет на любовные связи, не считая, что они к чему-либо ее обязывают. «Еще одна загадка». Он угадывал в ней не столько неудовлетворенность, сколько отчаяние, впрочем — как знать? Ко всему еще порочное желание оскорблять людей. Очень многое могла бы объяснить личность ее мужа. Во всяком случае, после появления немецких офицеров и отъезда Сандры атмосфера в палаццо сделалась тяжелой. Сент-Роз предпочел бы одиночество, но, с тех пор как маркиза заметила, что он стал бодрее, она каждый вечер приглашала его ужинать, и он садился между нею и Луиджи, правда, без особого удовольствия, так как угрюмость последнего тяготила его. Он узнавал таким образом этот тесный мирок с его постоянными перешептываниями, секретами, внезапным молчанием, скрытыми раздорами. И ему казалось, что странный дух Сандры витает ночью вокруг дома, натыкаясь на его стены, как летучая мышь.
— Вы собираетесь в город? — воскликнула София, когда однажды Сент-Роз попросил ее принести ему какие-нибудь ботинки Луиджи или Джакомо. Для раненой ноги ему нужна была низкая обувь, которая полностью освобождала бы лодыжку.
— Да, решил прогуляться, — весело ответил он.
— А вы сказали маркизе?
— Разумеется.
Это была правда. Накануне он предупредил синьору Витти, что хочет встретиться со своим товарищем, другим уцелевшим летчиком, чтобы обсудить с ним, как вместе совершить побег. Маркиза ни о чем не спросила и только пристально посмотрела на Сент-Роза своими сильно подведенными глазами. Одобрила ли она его замысел? Это не имело значения. На плане Рима он нашел улицу, где жил скульптор; она находилась не так далеко от палаццо, туда можно было добраться пешком и обойтись без трамвая и электроавтобуса («филобуса», как называют его римляне), пользоваться которыми было опасно, так как полиция часто производила в них проверку документов, а спрятаться там негде. Эта улица находилась на берегу Тибра за мавзолеем Августа в тридцати — сорока минутах ходьбы.
Мысль о скорой встрече с Бургуэном волновала Сент-Роза, пока он учился ходить в коридоре, надев на ноги широкие и мягкие туфли Джакомо.
День, выбранный Сент-Розом для встречи с Бургуэном, совпал с возвращением Сандры. Едва появившись, она, как обычно, начала ходить по всему дому, и Сент-Роз заметил, что маркиза разговаривает с ней спокойно и вежливо, будто ничего и не произошло.
— Вы и правда хотите выйти? — спросила Сандра.
— На один-два часа. Я чересчур засиделся.
Она пристально посмотрела на него, но с некоторой долей иронии и добавила: — А если я предложу вам свою компанию?
— Откажусь.
— Так я и знала.
— Чтобы не подвести вас, если меня арестуют.
Они рассмеялись, но у нее это вышло несколько натянуто.
Справа струился Тибр, казавшийся грязным между зелеными берегами, а купол собора святого Петра (Сент-Роз вдруг вспомнил, как тревожился Луиджи за его судьбу) напоминал гигантский аэростат, готовый взлететь в туманное небо. Сент-Роз уже миновал мост Умберто Первого. У всех прохожих, которые ему встречались на пути, были неподвижные, потухшие, как у мертвой рыбы, белесые глаза с темными подглазьями. «Comune di Roma, — возвещали афиши. — Profiiassi della rabbia». Бешенство — какое бешенство? — угрожало Риму. Может, в этом и было объяснение мрачного облика улиц, мелькающих силуэтов, будто люди опасались какого-то бедствия, преследовавшего их по пятам! Сент-Роз шел, опираясь на палку.
— Пятый этаж, слева! — сказала ему привратница. — Лифт работает.
Когда Сент-Роз очутился перед дверью с медной дощечкой, на которой значилось: «С. Филанджери», он тут же представил себе, как встретит его Бургуэн, и, уже улыбаясь, позвонил. Ему открыл старик в черном свитере — на высоком вороте, как на подушке, покоилась седая, высохшая голова.
— Бургуэн, — коротко произнес Сент-Роз тем тоном, каким произносят пароль.
— Входите.
И, едва прикрыв дверь, старый скульптор слегка хлопнул его по плечу:
— Вы — Жак Сент-Роз, правда? Андре очень точно описал вас. Ну, как ваша нога?
— Почти в порядке.
Сент-Роз уже все понял. Да и квартира выглядела безлюдной.
— Когда же он уехал?
— Неделю назад.
— Он меня ждал?
— И да, и нет. Что же вы хотите…
Разочарованный и одновременно довольный, Сент-Роз спросил:
— Все обошлось хорошо?
— Вполне. Их было четверо или пятеро, точно не знаю. Слышал только, что было трое американцев из одного экипажа. Все они живы и здоровы и уже перешли границу.
— А когда моя очередь?
В комнате было холодно, и Сент-Роз не снял пальто, которое ему подарил доктор Мантенья, поскольку под пальто у него был легкий костюм.
— Если вы чувствуете себя хорошо — вернее, отлично, ибо испытание предстоит нелегкое, — то недели через две-три.
— Скоро я буду вполне готов. Меня очень хорошо подлечили. Рана еще дает себя знать, но уже зарубцовывается.
— Будьте осторожны! Вам придется надеть крепкие солдатские ботинки, в которых можно ходить по снегу и горам!
— Думаю, что скоро я смогу это сделать.
— В любом случае мы должны дождаться возвращения проводников. Их главный будет у меня в пятницу вечером, часов в девять. Он тут переночует, а с рассветом отправится в путь. У него есть и пропуск. Разумеется, фальшивый.
— Как мне с ним встретиться?
— Из-за этого затемнения не знаешь, что и посоветовать. Пожалуй, вам лучше всего тоже перекочевать ко мне. Я сам покормлю вас, поскольку жена уехала в Сполето к нашему сыну Карло. Она страдала тут от холода. Кроме того, у нее со здоровьем неважно, а из-за бомбежек нервы совсем расшатались. Да и снабжение плохое.
Сент-Роз тотчас согласился.
— Парня, о котором идет речь, зовут Лука. Во всяком случае, мы будем звать его Лука. Бургуэн ему о вас говорил. Он полностью в курсе дела и, так же как и я, ожидал, что вы тем или иным способом дадите о себе знать. Хотите рома? У меня еще и можжевеловая водка есть.
— Спасибо, с удовольствием.
— А может, вы предпочитаете горячее молоко? Я получаю консервированное через Красный Крест.
— Пожалуй, лучше можжевеловую.
Старик открыл ларец, вытащил бутылки, стаканы. Когда он проходил мимо окна, на стекле четко обозначился его профиль — острый подбородок, крупный нос, взлохмаченные седые волосы, расчесанные на прямой пробор. Выглядел он усталым, ходил, с трудом передвигая ноги в огромных холщовых туфлях, а Сент-Роз рассказывал ему о своем пребывании в палаццо Витти, умолчав, разумеется, об эпизоде с приходом танкистов и о других слишком колоритных подробностях.
— Я не предлагаю вам убежища у себя, как предложил Бургуэну. Прежде всего потому, что мне нечем топить. Чувствуете, какой здесь холодина? Но мы разведем огонек в мастерской. Кроме того, у меня плохо с продуктами. Думаю, что вам будет лучше у этой славной маркизы. Я знал немного ее второго мужа. Он любил хорошеньких девочек и сам был недурен собой.
Разговаривая на ходу, старик стал задыхаться. Нет, он отнюдь не производил впечатление человека здорового. Почему же после отъезда Бургуэна Филанджери не поехал к жене?
Словно в силу какой-то телепатии, старик угадал эту мысль Сент-Роза и пробормотал, направляясь к дивану:
— Иногда кажется, что мне уже тысяча лет и что с минуты на минуту я рассыплюсь. Посмотрите-ка на мои руки!
Пальцы его были изуродованы ревматизмом, суставы распухли.
— Работать в таких условиях мне не удается. Я имею в виду не только холод. Знаете, что написал Микеланджело по поводу своей «Ночи»: «…Не смей меня будить. О, в этот век преступный и постыдный…»
Он наполнил стаканы. Рука его походила на багрового паука. Сент-Роз немного согрелся от алкоголя; его трогала сюсюкающая французская речь скульптора. Они потолковали о подбитом самолете, о крестьянах, оказавших помощь союзнику, наконец, о штурмане Бургуэне, который сейчас находился за линией фронта, а может быть, уже улетел в Сардинию, на аэродром в Виллачидро, — при мысли обо всем этом (и под влиянием алкоголя) Сент-Розу взгрустнулось.
Филанджери познакомился с Бургуэном в Париже во время своей последней выставки, как раз накануне войны. Нельзя сказать, чтобы Бургуэн очень интересовался изобразительным искусством, — нет, он в то время был студентом и, чтобы подработать, ночами дежурил в той самой гостинице, где остановился Филанджери с женой.
Немного погодя Сент-Роз попросил разрешения посмотреть мастерскую. Просторная комната с очень высоким потолком двумя окнами выходила на Тибр. В дымке виднелась заросшая зеленью Монте-Марио и купола Обсерватории. А внизу на реке расплывались отражения прибрежных зданий. Старик быстро разжег огонь в печурке, и это привлекло неизвестно откуда вышедшую кошку с рыжей шерстью и драными ушами.
— Это Ил, — сказал старик.
Кошка прошла мимо Сент-Роза, не обратив на него никакого внимания. Вдоль стен стояли скульптуры — бронзовые, мраморные, гипсовые. В углу находился театр марионеток с вырезанными из дерева зелеными и желтыми фигурками. Напротив стояла какая-то незаконченная крупная работа, накрытая влажным полотнищем.
— Мое последнее произведение, — сказал старик. — Вожусь с ним уже не один месяц. Но по ряду причин никак не могу закончить.
Он с осторожностью стал снимать полотнище, открывая статую молодой женщины — сначала ее правое бедро, потом ноги, грудь и, наконец, классически совершенное лицо.
— Если угодно, можно назвать ее «Рождением Весны», — сказал скульптор. — Впрочем, каждый может дать ей имя по своему желанию.
У статуи были пропорции Афродиты Книдской — те же небольшие упругие груди, те же полные бедра, мягкая линия живота. Улыбка, выражение лица молодой женщины говорили о пристальном внимании и удивлении, точно ей открылось зрелище чьих-то грандиозных усилий и непобедимой воли.
— А модель существует?
— Безусловно, — ответил Филанджери. — Это Мари Леонарди, дочь одного из моих друзей. Я знал ее еще ребенком. Теперь ей, наверно, лет двадцать пять — двадцать шесть. Мать у нее была француженка. Из Ниццы. Вот почему ее настоящее имя не Мария, как принято у итальянцев. Отца убили во время испанской войны. Ну, конечно, республиканец! Он был отважным антифашистом. — Старик энергично тряхнул головой.
— Она и правда так хороша? — спросил Сент-Роз.
— Да, очень.
— Вы работали по заказу?
— О нет. Мне ведь уже семьдесят два. В таком возрасте на будущее не надеются. Но для художника будущее — это его творчество.
— Почему же вы не завершаете статую?
Старый скульптор показал свои руки, узловатые, как ветви дерева.
— Жду возможности подлечиться. А потом — где в наше время найдешь литейщика? Не говоря уже о том, что немцы реквизируют все цветные металлы.
Он засмеялся, и этот смех сделал его как бы моложе, обнаружив что-то детское в отмеченном печатью времени лице. Потом он уселся в кресло у печки, и кошка тут же прыгнула к нему на колени и свернулась в клубок.
— А эта девушка — профессиональная натурщица?
— Мари? О нет. Она никогда не соглашалась позировать. Это единственный случай. — Он помолчал. — Для меня, возможно, последний.
В тоне его не было ни капли грусти или жалости к самому себе. Сент-Роз, то приближаясь, то отходя, продолжал рассматривать блестящую от влаги статую, потом подошел к старику.
— Она работает в дирекции Итальянского радиовещания, или проще — на Радио Рима, возле площади Мадзини. Это не очень далеко отсюда. Время от времени навещает меня и всегда приносит что-нибудь из продуктов.
Изуродованной ревматизмом рукой старик задумчиво погладил кошку.
— Она — смелая девушка, — прошептал он.
Странным образом слова эти взбудоражили Сент-Роза: его вновь охватила потребность в женской ласке, впервые после Алжира и вечеров в маленькой гостинице Хуссейна Дея в компании молоденькой сотрудницы английских ВВС, пухленькой блондинки, чьи счастливые вздохи сливались с рокотом морского прибоя.
Вскоре Сент-Роз простился с Филанджери и, подтвердив, что встреча состоится в следующую пятницу, вернулся в палаццо. Он остался доволен этим свиданием, вызвавшим у него радостное чувство надежды.
На лестнице он столкнулся с человеком, ожидавшим лифта, и тот с любопытством его оглядел. Это был низкорослый мужчина с красными веками, до самого носа обмотанный широким кашне. Наверно, сосед скульптора. Пока они спускались, уродец пристально рассматривал Сент-Роза, которому от этого взгляда стало не по себе.
А Мари в это время приближалась к площади Мадзини, широкому звездообразному перекрестку, где сходилось восемь улиц. Дирекция Итальянского радиовещания, где она работала, помещалась неподалеку. Ее маленькой подпольной группе, входившей в организацию римского Сопротивления, было поручено проследить за движением танковой колонны немцев. Надо было выяснить, намерено ли это крупное соединение, которое уже несколько дней двигалось с севера (перемещаясь только по ночам) и на всем пути находилось под наблюдением разведки подпольных организаций, — намерено ли оно только пройти через город в южном направлении или же предполагает расположиться в нем. Немецкие танки вошли в Рим по Кассиевой дороге и, вместо того чтобы пересечь мост Мильзио, пошли вдоль Тибра. Первые машины уже появились в начале виа Анджелико. Секретные службы союзников срочно требовали сведений об этой колонне. Мари на своем наблюдательном посту уже слышала далекий гул металлических чудовищ и подумала о тех, кто, подобно ей, стоял на своем посту на улицах, расходящихся веером между Монте-Марио и Тибром. Ее задача: проследить за направлением движения и главное — сосчитать, сколько в колонне танков и грузовиков. Было холодно. Цветочные клумбы на площади пахли влажной землей. В левой части улицы, спускающейся к реке, Мари видела фасад церкви Христа Вседержителя. В церкви находился священник, которому она должна была сразу же передать результаты своих наблюдений.
Она понятия не имела, кто этот пожилой господин в гетрах и серой шляпе, который стоял на углу виа Сабатино, внимательно разглядывая витрины, — может, и он тоже ведет наблюдение; но когда Мари думала о своих многочисленных безымянных товарищах, которые, так же как она, были сейчас на посту, это вызывало у нее чувство единения с честными и благородными людьми всего мира. А гул, как гроза, все приближался. Неподалеку за клумбой, где резвилось несколько воробышков, Мари заметила молодого человека, который улыбался ей. Этакого «красавчика». Брюнетик, без шапки, с тщательно зализанными волосами. Она переменила место, стала напротив виа Ославия. Вслед за грузовиком, покрытым брезентом, появился первый танк «тигр», чудовище весом в шестьдесят восемь тонн, выставив вперед жерло пушки в наморднике из зеленого полотна и громыхая гигантскими гусеницами. Солдаты, сидевшие в грузовике, пели песню «Drei Lilein». Тигр взял вправо, объехал площадь и двинулся по виа Феррари; в открытом люке стоял молодой офицер-танкист в кожаном пальто, сдвинутых на лоб защитных очках, с женственно красивым лицом и светлыми холодными глазами. Пожилой господин, которого она видела на углу виа Сабатино, куда-то исчез. Зато молодой человек у клумбы с воробышками медленно направился к Мари, не обращая никакого внимания на танковую колонну, с грохотом въезжавшую на площадь. Еще два «тигра» с черными крестами по бокам, с панцирем, выкрашенным зеленью с охрой; потом между двумя колоссами пробился маленький горбатый танк «пантера», громыхая цепями по мостовой. «Только бы не сбиться со счета». Ледяной воздух кусал лодыжки, пробирался под юбку; сквозь легкие туфельки Мари ощущала сырость. Еще два «тигра» вплотную подошли к площади, укрытые ворохом зеленых ветвей, так что казалось, будто двигаются целые сады. Земля содрогалась под их тяжестью, а грохот доносился до верхних этажей высоких зданий. Еще три грузовика; солдаты поют песню, но слова трудно разобрать из-за тряски:
— In Africa rollen die Panzer…
Потом показался санитарный автомобиль с красным крестом и надписью готическими буквами на дверце «Deutsches Rotes Kreuz», а за ним машина марки «БМВ», потом стало пусто, и только вдалеке, словно гигантское ракообразное, среди влажного сумрака серого мартовского утра меж мрачных фасадов прополз еще один гигантский танк, выставив вперед длинную пушку, точно страшное щупальце.
— Вы кого-нибудь ждете, синьорина? — проблеял позади нее сладкий голос молодого козла.
— Оставьте меня в покое, — сердито отрезала она. Какого черта этот кретин явился сюда, только мешает.
— Если вы одна, могу я пригласить вас вон в то кафе? Там будет потеплее.
— Я вам уже сказала, отвяжитесь! Разве не ясно! Я жду жениха.
— Да нет же. Никого вы не ждете. Какое может быть свидание в таком месте? Да еще в такой холод!
— Катитесь, я вам говорю.
— Ну, этому женишку повезло.
Мари уступила желанию поиздеваться:
— Он швейцарец из папской гвардии и, как и я, не стерпел бы вашего поведения, — с издевкой сказала Мари.
— Какая жалость! А ведь я такой нежный!
Седьмой «тигр». Шестой грузовик. Еще «тигр» с вымпелом и свастикой на переднем щите. А кавалер продолжает своим медоточивым голоском:
— Подумать только, что итальянцу вы предпочитаете швейцарца!
В ответ Мари пожала плечами. Она поняла, что он заинтригован ее поведением, но не двинулась с места, продолжая внимательно следить за движением колонны. Восьмой танк. Девятый — «пантера». Записывать ничего нельзя. Надо прикинуться зевакой. Вдруг у нее мелькнула мысль: ведь этот субъект, возможно, шпик или полицейский. Она никогда не отличалась неприступностью и в обычное время спокойно принимала ухаживания молодых людей. Но этот тип выводил ее из себя, потому что явился очень уж некстати. Десятый танк — тоже «тигр». Буксирные крюки смахивали на два закрученных мамонтовых бивня — совсем как в доисторические времена. Из башни высунулся до пояса командир танка — равнодушный, высокомерный, с серыми глазами и железным крестом на шее, он показался ей символом беспощадной, жестокой войны.
— Вы, наверно, пользуетесь большим успехом, — заметил молодой человек. — Я могу это понять. Вы чрезвычайно привлекательны.
Все в тоне милой шутки, но по существу с неподдельным восхищением. Терпение Мари истощалось — как бы не сбиться, считая танки и грузовики. Украдкой она вдруг дернула свое ожерелье, и нить оборвалась. «Что вы наделали!» — всплеснул руками молодой человек. Хрустальные бусы посыпались в ручеек, заблестели на цементных плитках. Мари зажала в руке горсть бусинок. Положила часть в правый верхний карман — это танки, в нижний карман — грузовики. Молодой человек все суетился. «Несколько бусин в воду упало», — сокрушается он, согнувшись над ручьем. Она тоже вздыхает, притворяясь огорченной: «Боже мой, мамин подарок! Первый раз надела!» Еще одна санитарная машина, за ней восемь танков и двенадцать грузовиков. Солдаты сидят на скамеечках, зажав ружья между колен, и глядят на Мари. Их жадные взгляды пугают ее. По-прежнему на корточках молодой человек продолжает собирать бусинки, а так как некоторые из них угодили в клумбу, он извлекает их, осторожно вытянув руку, чтобы не испачкаться. Наконец вслед за большим санитарным автомобилем с треском прошли последние мотоциклы, сопровождавшие колонну. Молодой человек поднялся и подошел к Мари.
— Вот, — сказал он, — думаю, что это все.
Она взяла бусы и тихо поблагодарила.
— Почему же, — спросил он, — вы со мной так нелюбезны? Неужели я вам настолько противен?
Тон почти патетический. Возможно, он вовсе и не полицейский. А если полицейский, то одарен выдающимися актерскими способностями. Во всяком случае, не дать себя вовлечь в эту игру. Время торопит, раздумывать некогда. Она повернулась и пошла прочь от него, но успела заметить промелькнувшее в его взгляде лукавство опытного мужчины, умеющего тронуть женское сердце и рассчитывающего сыграть на этом. Черт побери! Вся колонна уже прошла, и грохот танков отдавался теперь в длинных пролетах улиц, ведущих к площади Кавура. Эта стальная колонна с ее грубым неотвратимым натиском напоминала нож, вонзающийся в живое тело. Быстрым шагом Мари пересекла площадь. Молодой человек попытался догнать ее, забавно подпрыгивая на бегу и повторяя: «Синьорина, прошу вас, синьорина!» Слово signorina в его устах звучало необычайно нежно. Скорее всего он родом из Пизы или из Флоренции. Но Мари, не замедляя шага, быстро дошла до виа Мадзини. И только тогда молодой человек отстал.
Она была очень раздосадована. Ведь из-за этого болвана ничего не стоило сбиться со счета, так и не выяснив точный состав немецкой колонны. Кроме того, этот молодой козел мог оказаться шпиком, и ей пришлось сдерживать себя, чтобы избежать прямой стычки. Только уловка с бусами, на которую она пустилась, позабавила ее. Вот почему она вошла в церковь улыбаясь.