Вечером Кадрус и его помощник собирались прогуляться верхом. Гасконец все еще хотел женить Кадруса на Жанне де Леллиоль и в этот вечер вернулся к своей навязчивой идее.

— Послушай, мой милейший, — сказал он, — поскольку я женюсь, почему бы и тебе не сделать то же?

— Ты мне надоел, — отрезал Кадрус. — У нее никогда не хватит сил полюбить Кадруса. Итак, не говори мне больше о девице де Леллиоль, или я рассержусь.

— Друг мой, желание сделаться твоим кузеном заставляет меня настаивать.

— Как же это родство изменит наши отношения? — спросил Кадрус, пожимая плечами.

— Очевидно, никак, — ответил Фоконьяк. — Но девица Леллиоль зачахнет от скуки, бедняжечка! Я женюсь на ее кузине. Стало быть, она останется одна. Понимаешь ли ты? Одна! Без всякой защиты от преследований и козней барона де Гильбоа.

Кадрус хотел ответить, но в этот момент в дверь постучали. Фоконьяк открыл и впустил человека лет шестидесяти, очевидно, крестьянина. С тупым видом он встал перед Фоконьяком и сказал, положив свою большую шляпу на пол, чтобы обшарить все карманы, как человек, потерявший паспорт:

— Это вы мсье Жорж?

— Да, я, — ответил кавалер.

— А как вас еще зовут? Как бишь там написано?

— Где?

— Да на письме. Куда же я дел письмо? Я так его спрятал, что и не найду.

Он очень хорошо знал, где спрятано письмо, но хотел удостовериться, что говорит с тем, кому оно прислано.

— О каком письме ты говоришь? — спросил Жорж.

Не отвечая на вопрос, крестьянин сам спросил:

— Скажите же, какое ваше другое имя?

— Де Каза-Веккиа, — сказал Кадрус. — Так?

Подозрительный крестьянин по складам прочел написанный на ладони адрес и ответил:

— Да. Попросите этого господина, — он указал на Фоконьяка, — уйти, тогда я кое-что расскажу вам. Мне велели отдать вам это письмо в собственные руки. Мадемуазель так сказала.

— Хорошо, друг мой, — сказал Жорж улыбаясь. — Ты можешь отдать мне это письмо, этот господин — мой искренний друг. Я ничего от него не скрываю. Ты можешь говорить в его присутствии.

— Мне нечего говорить, — сказал крестьянин. — Мне только велено принести ответ.

Он подал Жоржу письмо. Тот вздрогнул, прочтя надпись, и поспешно отошел к окну. Не смотря на свою силу воли, Кадрус, читая письмо Жанны, не смог скрыть охватившего его волнения.

— Я жду ответа, — сказал крестьянин.

При звуке его голоса Кадрус словно проснулся.

— Ах! Ты еще здесь? — сказал он. — Можешь идти. Ответа не будет.

— Однако, — осмелился возразить Фоконьяк, — мне кажется, тебе следовало бы…

— Тебе какое дело? — вспылил Кадрус. — Почему ты хочешь знать, кто мне пишет?

— Полно, любезный друг, — ответил гасконец. — Надеюсь, ты не оскорбишь меня мыслью, что я не угадал имя той особы, которая прислала тебе это письмо. Тут все ясно. Это она.

— Ну да! — сказал Жорж. — Она! Вот почему ответа не будет. Я не хочу ее любить.

— Подумай, однако, о приличиях, — ласковым голосом продолжал Фоконьяк. — Нельзя же не дать никакого ответа посланцу. Он ждет.

— Ты этого хочешь? — спросил Кадрус, опять погрузившись в размышления. — Ну, хорошо! Скажи своей госпоже, — обратился он к посланцу Жанны, — что она найдет мой ответ в своем шифоньере. Вот тебе за труды.

Жорж подал крестьянину кошелек с золотом. Тот вытаращил глаза, жадно протянул руку и спрятал подарок. Пятясь задом и кланяясь до земли, крестьянин проворно отправился с ответом Жоржа в Магдаленский замок.

Вечером взволнованная Жанна перебирала безделушки, заполнявшие шифоньер в ее спальне, и вспоминала письмо, отосланное Жоржу. Вот что она ему писала:

«Жорж!

После того что произошло между нами, вы знаете, что я вас люблю. Я вас люблю! В этих словах я черпаю мужество пренебрегать всеми приличиями. Вы любите меня… мое сердце говорит мне это… Я это знаю… Я в этом уверена… Следовательно, вы обязаны защитить меня. Я скоро останусь одна… одна. Знаете ли вы, Жорж? А вы не должны оставлять одну ту, которую небо создало для вас. Я не могу оставаться жертвой низких покушений родственника, в руки которого меня отдал закон, не прося помощи у человека, которого Господь создал для того, чтобы защищать меня. Если обычаи, по которым следовало бы помогать слабым, не могут спасти меня от пороков и алчности, я должна искать защиты вне этих обычаев. Я пишу, мой Жорж, для того чтобы сказать: женщине, любимой вами, угрожает опасность.

Приезжайте сегодня в полночь, когда все в замке будут спать. Ждите у больших каштанов в парке, чтобы встретиться с той, которая принадлежит вам так же, как вы принадлежите вашей

Жанне де Леллиоль».

Жанна нашла ответ Жоржа в назначенном месте. Он состоял только из одного слова: «Буду».

Это одно слово трепещущая Жанна поцеловала и спрятала на своей груди. В полночь все спали. Жанна, закутавшись в плащ и боясь, чтобы ее не увидели, спускалась по большой лестнице; лишь луна освещала ее путь.

Жорж уже ждал ее под деревьями и сделал несколько шагов навстречу. Она бросилась к нему в объятия, прежде чем он успел предугадать ее движение. Между ними не прозвучало ни одного слова. Вдруг Кадрус, взглянув на Жанну и отвечая на ее безмолвный вопрос, вскрикнул:

— Да, да! Я тебя люблю! Так люблю, что не стану обманывать. Знаешь ли ты, кто я, Жанна?

— Какое мне дело? — просто ответила девушка. — Я люблю тебя, какой ты есть, каким ты был, каким ты будешь.

— Ты ошибаешься, Жанна. Ты любишь во мне блистательного кавалера, имеющего успех при дворе, человека, окруженного тайной, — словом, кавалера де Каза-Веккиа…

— Нет! — с живостью перебила его девушка. — Я люблю в тебе тебя, кто бы ты ни был…

— Жанна! — вскрикнул Жорж. — Ты будешь любить меня, несмотря на мою прошлую жизнь? Ты будешь любить, несмотря на будущее, сулящее мне смерть?

— Даже если мне бы пришлось провалиться в бездну, я буду тебя любить. Что мне до того, если я обрушусь туда с тобой!

— Но это невозможно! — воскликнул Жорж. — Это было бы слишком гнусно и подло. — Слушай, — продолжал Жорж тихим голосом. — Ты каждый день слышишь о человеке, который во главе разбойников смеется над всеми законами. О человеке, для которого нет ничего святого, который ведет открытую борьбу с обществом. О знаменитом вожаке «кротов», о свирепом Кадрусе, перед которым все дрожат.

— Перед которым не дрожу только я, — ответила Жанна. — Я не дрожу перед тем, к кому летит мое сердце, потому что Кадрус — это ты.

Жорж упал к ногам своей возлюбленной, словно громом пораженный.

— Как, Жанна?! — вскрикнул он вне себя. — Ты все знаешь? Ты угадала, и ты меня любишь!

— Я люблю Кадруса не за то, что он Кадрус, а потому, что мое сердце отдано ему, — ответила Жанна, протягивая руки к Жоржу, который покрыл их неистовыми поцелуями.

Наступило минутное молчание, потом Жорж продолжал:

— Послушай. Прежде всего знай, что роковая судьба толкнула меня на этот путь.

— Я верю этому, — сказала с живостью девушка.

— Выслушай меня, — продолжал Жорж. — Кто мои родители? Я не знаю. Мне сказали, что они умерли. Всё заставляет меня думать, что я незаконный сын какого-нибудь знатного вельможи и добродетельной дамы, которые, потратив на меня тысяч сто, могли продолжать удивлять всех своим суровым благочестием. Так устроен свет! Меня отдали человеку, которого я называл дядей и который был очень рад содержать меня, потому что ему предоставили пользоваться доходом со ста тысяч, отданных нотариусу до моего совершеннолетия. Если бы я умер, опекун получил бы в наследство этот капитал. Меня воспитывали вместе с сыном моего мнимого дяди, пока не отдали бедному деревенскому священнику, более сведущему в поваренном искусстве, чем в латыни. Сына моего опекуна послали в Париж изучать право. Заметь, милая Жанна, — добавил Жорж с горечью, — что если бы не мои деньги, то дядя — я иначе не стану его называть — не смог бы послать своего сына закончить образование. Будучи бойким мальчиком, я научился шалостям с ровесниками, а не латинскому языку, который добряк кюре уже забыл, если и знал когда-нибудь. Потом дядя вызвал меня к себе. Я поехал. Он меня не упрекал, а, напротив, дал денег, много денег, и я, обрадовавшись щедрости доброго дяди, промотал эти деньги с приятелями, к несчастью, в тех местах, где мне и не следовало бы бывать. Вскоре меня арестовали и отвели в тюрьму по обвинению в краже со взломом у моего дяди. Он уверял, что я вскрыл его бюро и взял лежавшие там деньги. Любезный дядюшка в качестве опекуна просил отдать меня до совершеннолетия в исправительный дом. Суд согласился на его просьбу. Смешнее всего то, что мой мнимый кузен, сын опекуна, вернувшийся из Парижа, обвинял меня в суде. Он напыщенными фразами говорил, как ему тяжело обвинять своего родственника, но к этому его призывает священный долг. Меня поместили в тюрьму с самыми закоренелыми преступниками. Заметь, милая Жанна, что публика восхищалась красноречием моего кузена. Жалели, что он вынужден исполнять такую суровую обязанность. Он даже получил повышение. На мои деньги он получил воспитание, через мой позор — новую должность.

— О боже мой! — перебила Жанна. — Неужели на земле есть такие злые существа?

— Слушай дальше, — произнес Жорж, оживлявшийся по мере продолжения своего рассказа. — Дядя мой сделал только первый шаг к тому, чтобы погубить человека, вверенного его заботам. Он хотел заполучить себе сто тысяч, принадлежавшие мне. С желанием и умением повелевать, которые были и всегда будут главными недостатками моего характера, я стал вожаком, героем людей, которые содержались вместе со мной. Ни тюрьма, ни побои не удерживали меня, когда дело доходило до того, чтобы защитить одного из моих товарищей. Надо сказать, что моя верность дружбе вошла в пословицу, что способствовало созданию шайки и привлечению ко мне всех, кто оказался вне закона. Как бы там ни было, заключение мое кончилось. Я вышел из тюрьмы с весьма дурной репутацией и вернулся в город, где провел юные годы. Сердце мое сжигала ненависть, и я жаждал мщения. Я забыл сказать, что по приговору суда был лишен гражданских прав до двадцатипятилетнего возраста. Следовательно, мой капитал оставался в руках дяди, который должен был давать мне проценты, но отдавал он их мне не полностью. В моем положении, не зная законов, было очень трудно проверить его. Я наделал долгов, а когда кредиторы стали надоедать мне, я надавал им векселей. Ведь у меня был капитал. Когда же пришло время платить по векселям, меня посадили в долговую тюрьму. А капитал по-прежнему оставался в дядиных руках. Он берег его для своего сынка, который в тот день, когда меня посадили, получил должность прокурора.

— О боже мой, — вскрикнула Жанна, — возможно ли одному человеку выдержать столько ударов судьбы? Как мне тебя жаль!

— О, благодарю, моя возлюбленная Жанна! — воскликнул Жорж. — Благодарю за единственную минуту счастья, испытанную мною! Но не осуждай меня за то, что я теперь тебе расскажу. До тех пор я был жертвой. Я должен был стать палачом. Смерть дяди была предрешена.

При этих словах Жанна невольно задрожала. Жорж почувствовал этот трепет.

— Я говорил тебе, — вскрикнул он, — у тебя не хватит сил следовать за Кадрусом, человеком, поклявшимся в вечной ненависти к обществу! Да! Я поклялся: око за око, зуб за зуб, до тех пор, пока я не паду в этой борьбе. Ты видишь бездну, Жанна де Леллиоль! Остановись! Еще не поздно! Ты забудешь Кадруса, когда увидишь, как с эшафота покатится его голова!

Вместо ответа молодая девушка, неспособная произнести ни одного слова, судорожно прижала возлюбленного к своей груди.

— О, милая Жанна! — прошептал он дрожащим голосом. — О, моя возлюбленная! Верь мне! Я направился к виновнику всех моих несчастий, к моему родственнику. Это было ночью. Как всякий скряга, он старательно запирался на все замки. Но пока я сидел в тюрьме, я научился отпирать самые крепкие двери. Так что добраться до того, кто стал причиной моей несчастной жизни, было для меня минутным делом. Я еще вижу его! — вскрикнул Жорж. — Вижу его испуганные глаза, когда, проснувшись, он смотрел на меня!

— Ты здесь?! — вскрикнул он с ужасом. — Откуда ты пришел? Как?

— Открыл дверь, — ответил я.

— Каким образом?

— Ведь вы позаботились, любезный опекун, о воспитании своего питомца. Он воспользовался уроками, которые получил в тюрьме. Он знает, как орудовать отмычкой и другими подобными предметами.

— Чего ты хочешь от меня?

— Чего я хочу? Денег! Отдайте мне сейчас все деньги, какие у вас здесь.

Он встал, как будто повинуясь мне. Я ему поверил и сказал:

— Послушайте, дядюшка, эти деньги помогут мне сделаться честным человеком, которым, однако, я не переставал быть никогда. Беру Бога в свидетели. Я дам вам расписку в получении всего капитала, и вы никогда более не услышите обо мне.

Он пошел к своей шкатулке, стоявшей на камине, потом обернулся и пристально взглянул на меня. Он как будто колебался, но скупость взяла верх: он рассудил, что дешевле снова засадить меня в тюрьму. Он дернул за шнурок колокольчика, звук которого разнесся по всем комнатам. У меня за поясом был кинжал. Я слышал, как бежали слуги, и потерял голову. Воткнув свой нож до рукоятки в горло виновника всех моих несчастий, я в испуге убежал, но меня заметил один из слуг. Впрочем, и без того подозрение пало бы на меня. Преследуемый, как дикий зверь, я кое-как сумел скрыться за границей. Заочный смертный приговор и моя прежняя жизнь составили мне соответствующую репутацию. Итальянские разбойники с радушием приняли меня. С ними у меня сложились поистине братские отношения. С тех пор судьба моя была решена. Скоро я стал вожаком страшной шайки, набранной большей частью из моих бывших товарищей по заключению. Разбойники этой шайки назвались «кротами» по причине своей ловкости прятаться под землей. Они наводили ужас на Италию, потом на Францию, куда я их привел, пользуясь политической смутой. Теперь, моя бедная Жанна, ты знаешь все, — закончил Жорж. — Зная прошлое, нетрудно предвидеть будущее. Беги от меня, повторяю, беги, моя возлюбленная!

Видя, что Жанна не отвечает, Жорж переспросил:

— Ты не слышишь?

— Слышу, — ответила она. — Но почему бы не покончить с жизнью, которую ты вынужден вести против твоей воли? Убежим далеко, мой Жорж, мой Кадрус, — говорила она, судорожно сжимая руку молодого человека, — убежим далеко от этих проклятых людей, которые заставили тебя страдать.

— Нет, моя возлюбленная, — ответил Жорж, печально улыбаясь. — Уже поздно. Невозможно. Моя судьба решена. Я поклялся своим подчиненным и сдержу слово. Если им суждено погибнуть, я должен умереть вместе с ними. Мы, разбойники, верны клятве. Повторяю: уже поздно.

— А я клянусь перед Богом, — сказала Жанна, — что я тебя не переживу. Доволен ли ты? — шепнула она на ухо Кадрусу, целуя его красивые кудри.

Через несколько минут он проводил Жанну до крыльца Магдаленского замка. Молодую девушку охватили волнение и страх.

— Чего ты боишься, моя возлюбленная? — говорил Жорж. — Разве ты не под защитой Кадруса? Замок окружен. Никто не сможет приблизиться к тебе так, чтобы я этого не знал. «Кроты» знают свое дело.

Долгий поцелуй был единственным ответом молодой девушки.

Атаман «кротов» вошел в лес. Ему хотелось побыть одному, чтобы насладиться своим счастьем. Вернулся он только утром. Его с нетерпением ждал Фоконьяк. У маркиза были какие-то важные новости.