— Сегодня повезет больше, Кэрригэн, — бросил Найланд Смит.

— Спасибо, — ответил я. — Везение мне не помешает.

Кристобаль. Наконец-то я оказался в Кристобале, точнее в Колоне, где самонадеянно рассчитывал опять встретить Ардату. Но вот уже два дня и почти целую ночь я тщетно прочесывал маленькие панамские городки и их окрестности. Меня преследовало воспоминание о том, как неожиданно закончился мой последний разговор с Ардатой. Неужто Фу Манчи застал ее, когда она звонила мне? И изменил свои планы?

Я едва не потерял важный след, когда наш разговор прервался. Но я хотя бы знал, что смогу справиться об Ардате в лавочке человека, фамилия которого начиналась с буквы «3». И хотя с этой буквы начинается не так уж много фамилий, мои поиски ничего не дали.

Я сидел рядом со Смитом в плетеной качалке на террасе отеля. Аллея похожих на мачты кокосовых пальм тянулась до самых ворот. Отель был переполнен, даже в этот относительно ранний час свободный стул найти было невозможно. Нас окружали пожилые люди, изучавшие путеводители, люди помоложе, читавшие газеты, но поднимающие глаза всякий раз, когда по веранде проходил вновь прибывший. Тут сидела одна добрая старушка, которая считала своим долгом заговорить с каждым; было здесь и несколько весьма симпатичных женщин, которые, казалось, путешествуют сами по себе. Все эти люди говорили на основных европейских языках.

— За всю свою долгую государственную службу, — сказал Смит, бросив взгляд на молодую черноглазую испанку, которой, похоже, хотелось, чтобы с ней заговорили, — я не встречал столько политических шпионов, собравшихся под одной крышей.

— Как вы это объясняете?

— Я объяснил это очень давно, когда сказал, что Панамский канал — палка о двух концах. Кеннард Вуд, как вам известно, нашел неопровержимые доказательства заговора с целью блокировать канал в должное время. Мы сейчас на потенциальной линии фронта, Кэрригэн. Здесь сосредоточилась вся полевая разведка.

— А я занимаюсь поисками Ардаты!

— Почему бы и нет? Она весьма ценный союзник. Меня она занимает не меньше, чем вас. Связи с врагом не так-то легко прервать.

— В высшей степени невероятно, Смит, но ее безопасность, само ее существование может зависеть от безопасности того маленького зверька.

— Мартышки доктора? Да, Бартон говорит, что она долго не протянет, если он методом проб и ошибок не найдет для нее какой-нибудь приемлемой пищи. Поскольку резонно предположить, что Фу Манчи уже знает о нашей добыче, молчание доктора озадачивает меня.

— Как и то, что нас не трогают.

— Это менее удивительно. Я по опыту знаю, что предъявление ультиматума обычно сопровождается прекращением враждебных действий. Си Фан будет ждать истечения срока, так что мы можем рассчитывать еще на одну неделю покоя.

И тем не менее покоя я не знал, часами напрягая слух в страхе уловить звук мягких шагов и увидеть пришествие той тени, которая посетила нас в Нью-Йорке. А ужас перед Щелкающими Пальцами много раз лишал меня ночного сна.

— Если бы только я нашел эту чертову лавчонку! — воскликнул я. — Я уже начинаю отчаиваться.

Но Смит вдруг погрузился в размышления, и я сомневаюсь, что он меня слышал. А когда я праздно изучал представителей разных рас и народностей, собравшихся на веранде, он ни с того ни сего сказал:

— Ардата ясно дала понять, что «3» можно найти в Кристобале?

— Ну да… то есть, дайте-ка подумать…

С точностью вспомнить слова Ардаты, все слова, произнесенные ею с тех пор, как мы встретились в Лондоне, было нетрудно.

— Смит! — возбужденно воскликнул я. — Кажется, я понапрасну тратил драгоценное время! Она сказала, что они отправляются в Кристобаль, но потом добавила: «Когда доберетесь до Панамы!..»

— В том-то и дело! — бросил Смит, вставая. — Панама! У нас с Бартоном, как вы знаете, хлопот полон рот, но с такого рода делом вы лучше справитесь в одиночку. Я поставлю в известность полицию зоны, вас будет встречать офицер. Чем скорее вы начнете, Кэрригэн, тем лучше. Я подозреваю, что «3» в Панаме…

Подгонять меня, право слово, не было нужды. Спустя десять минут я отправился в путь.

Я отправился прямо в джунгли. Перед моим мысленным взором под сенью густой тропической листвы возникали образы Моргана и его суровых солдат, идущих маршем на Панаму. В заводях нежились аллигаторы, незнакомые птицы порхали с ветки на ветку. Тут я, наконец, увидел достойную драмы доктора Фу Манчи сцену. На этом Золотом Пути через перешеек испанцы и пираты не раз сходились в кровавых схватках.

Прямо за зеркальными водами и гирляндами цветущих лиан лежали сотни и сотни миль первобытных джунглей, лесов и гор, где едва ли ступала нога белого человека, еще не исследованных, населенных людьми, животными, птицами и насекомыми, до сих пор не известными науке.

Когда поезд, наверняка самый забавный во всем железнодорожном парке дяди Сэма, прибыл в Панаму, я размышлял о том, что, может, в этих таинственных болотах доктор Фу Манчи и отыскал страшные Щелкающие Пальцы.

Меня встречал сержант Эбди из полиции зоны, парень со Среднего Запада, но закаленный и свирепый, как любой из тех, кто шел с Морганом по Золотому Пути.

— Все лавки, в которых есть телефоны, уже проверены, мистер. Пожалуй, особых новостей для вас нет.

Сердце у меня упало.

— Вы хотите сказать, что нет владельцев лавок, чьи фамилии, начинаются с буквы «3»?

— Ну да, кроме слова «зона». Но вот что: на рынке и на пляже тоже есть торговые ряды. Некоторые мы проверили, но мне пришлось прервать обход, чтобы встретить вас. Я собираюсь обследовать этот район. Предлагаю вот что: пока я буду ходить по рынку, вы побродите между пляжем и центром — там полно мелких лавочек. Встретимся у отеля «Марина».

Шагая бок о бок, мы оговорили детали и разошлись. Масштабы задачи, признаюсь, ошеломили меня. Это «3» я мог отыскать только чудом.

Но все мы идем на поводу у судьбы (я часто думаю, как араб). Расставшись с Эбди, я пошел наобум по кривой и узкой мощеной улочке, похожей на улицы Кловелли в Корнуолле. Вряд ли я успел сделать два десятка шагов, когда на углу тенистого сквера увидел лавчонку, которая показалась мне даже древнее, чем соседние с ней дома. Вывеска над лавкой гласила: «Зазима».

Я встал как вкопанный, сердце мое заколотилось. Сквозь узкое грязное оконце я увидел странную коллекцию самых разных предметов. Тут были две маски вудуистских колдунов, отвратные на вид; какие-то древние черепки и фрагмент гротескной фрески, возможно, попавшей сюда из какого-нибудь храма на Юкатане. Я увидел кожаную суму, полную тусклых монет, а за ней — наполовину развернутый китайский ковер, который даже на мой неискушенный взгляд был бесценным. В лавке стояли два сундука с чайного клипера, несколько примитивных и корявых бутылей из-под вина. Но самый странный экспонат стоял в центре витрины, в каком-нибудь дюйме от грязного стекла.

Это была человеческая голова! Череп бородатого старика, уменьшенный каким-то загадочным способом, возможно неизвестным перуанским охотником за черепами, до размеров среднего апельсина. Усохшее лицо по-прежнему хранило черты живого человека. Казалось, запавшие веки вот-вот разомкнутся и крошечные любопытные глазки воззрятся на огромный мир.

Эта мерзостная штуковина помешалась в напоминавшем часы резном ящике из красного дерева с плотно подогнанным стеклом. Пока я разглядывал эту отталкивающую реликвию (а на весь осмотр витрины Зазимы ушло не более нескольких секунд), у меня возникло ощущение, что кто-то следит за мной из темного угла лавки.

Лицо наблюдавшего за мной человека было до того похоже на голову в ящичке, что меня охватил ужас. Я подался вперед и пристально вгляделся в черный сумрак.

Я разглядел сгорбленного старика, сидевшего на подушках, в деревянном кресле с высокой спинкой. На старике был надет какой-то халат. Пока я смотрел на него поверх сморщенной головы в витрине, старик поднял тощую руку: меня приглашали войти.

Я открыл дверь лавчонки. Звякнул колокольчик. Часы на старой церкви неподалеку пробили полчаса.

Как только дверь за мной закрылась, в нос ударил затхлый дух. Из современной Панамы я попал в какой-то склеп, где еще жила память о той Панаме, которая знавала дыбу, аутодафе, звон испанских клинков, скрестившихся с английскими. А может быть, и о Панаме еще более древней, поклонявшейся загадочным богам и неведомой ни испанской инквизиции, ни пиратской братии Френсиса Дрейка.

Поначалу мне показалось, что в витрине выставлен почти весь товар Зазимы. В самой лавочке висело на стенах несколько ковров, выцветших карт и эстампов. Тут и там в беспорядке валялась всякая всячина. Но мое внимание было приковано к лицу хозяина. Во всяком случае я думал, что этот старик, сидящий в кресле с высокой спинкой, и есть хозяин.

Он был какой-то изжелта-белый, сморщенный, с редкими волосами и клочковатой бородой, вылинявшей и липнущей к похожей на пергамент коже. Старик сидел, скрестив ноги на подушках, и когда я на мгновение заглянул в его запавшие глаза, меня охватил смутный страх. Взгляд старика был загадочен и пронизывал насквозь. Я заговорил, стараясь смотреть через его голову:

— У вас есть довольно привлекательные веши.

Я мельком взглянул на него. Старик кивнул, и я заметил, что в левой руке он держал простенькую глиняную трубку. Странный запах в лавочке объяснялся сортом табака, который курил старик.

— Да, да! — Он сунул мундштук трубки в явно беззубый рот. — Совершенно верно. Но торговлю мою бойкой не назовешь, мистер Кэрригэн.

Не знаю, что больше удивило меня — его безупречный английский или то обстоятельство, что старик знает мое имя. Но могу с уверенностью заявить, что сердце мое заколотилось пуще прежнего, когда старик укрепил мои надежды на встречу с Ардатой.

— Почему вы называете меня мистером Кэрригэном?

— Потому что это ваше имя. — Он улыбнулся с каким-то наивным лукавством. — Разумеется, я вас ждал.

— Но как вы меня узнали?

— По трем признакам. Первое — ваша наружность, которую мне описали, второе — ваше поведение. Два эти признака, вкупе с третьим, подсказали мне, кто вы.

— И что же это за третий признак?

— Когда вы подняли глаза и прочитали название «Зазима», я увидел, как заколотилось ваше сердце.

— Да что вы?

Не будь глиняной трубки, этот престарелый философ запросто сошел бы за бессмертного багдадского брадобрея.

— Да, истинная правда. Диву даюсь, почему вы так долго не приходили.

— Откуда мне было знать, что вы в Панаме? Я искал вас в Колоне и Кристобале.

— Но почему в Кристобале? Я, Зазима, уже сорок лет торгую тут, в Панаме.

— Этого я не знал.

Я принялся гадать, какой национальности этот Зазима, и решил, что он из Азии. Человек, безусловно, образованный — у него за спиной на стене висел мавританский гобелен, выцветший, потрепанный, но с точки зрения собирателя, возможно, представляющий большую ценность. Я увидел в Зазиме восточного оракула, сидящего на подвернутых ногах, загадочного и непостижимого.

Он вытащил глиняную трубку из запавшего рта и сказал:

— Перескажите мне сообщение, которое прислала дама, поскольку тут какая-то загадка. Я знаю, что вы помните его наизусть: я ведь прожил жизнь и тоже когда-то любил.

Я заколебался, подозревая предательство. Общение с Найландом Смитом научило меня, что Си Фан вездесущ, у меня уже бывало такое: внезапное понижение температуры, ощущение холода, озноб. Я подсознательно чувствовал присутствие доктора Фу Манчи. Знавал я и других людей, испытывавших такие же ощущения. И сейчас, глядя на этого загадочного старика в высоком кресле, я чувствовал то же самое.

Разумеется, я выдал себя, потому что Зазима заговорил снова увещевающим тоном, будто успокаивал нервного ребенка:

— Те, кто противостоит Хозяину, враждуют со стихиями. Никакая опасность вам не грозит. Если в моей убогой лавочке вы ощутили присутствие большой силы, не пугайтесь. Под моим кровом вы в безопасности. Беда грозит даме, которую вы любите. Скажите мне, пожалуйста, что она вам сообщила.

Я поколебался еще мгновение, потом ответил:

— Она сказала мне, что я получу весточку о ней в лавочке За… Тут ее речь прервалась.

Я пристально наблюдал за Зазимой. Запавшие глаза его были закрыты. Казалось, он был погружен в себя. Я решил, что за мавританским гобеленом скрывается дверь. Но вот проницательные глаза снова взглянули на меня.

— Мы, слуги Хозяина, работаем без страха. Речь дамы, мистер Кэрригэн, должна была заканчиваться так: «В лавке Зазимы в Панаме. Ищите голову в витрине». Я с прискорбием узнал, что вы искали напрасно. Но еще не поздно.

— Быстрее! Говорите! — Я умоляюще простер руку. — Где она? Где я могу ее найти?

— Это вопрос не по адресу, мистер Кэрригэн.

Старик слез со стула, и только тут до меня дошло, что он карлик! Держа в руке свою глиняную трубку, Зазима прошел мимо меня к окну, отодвинул складчатый китайский ковер и, подавшись вперед, потянулся за ящичком, в котором лежала усохшая голова. Взяв ее, он возвратился.

— Она стоит двадцать долларов, — сказал старик. — Цена смехотворно низкая.

— Но… — Я отпрянул. — Она мне не нужна!

— Послание дамы должно было заканчиваться словами: «Ищите голову в витрине. Купите ее».

Я подозрительно уставился на него. Неужели я иду прямо в хитрые сети, расставленные доктором Фу Манчи? Ибо я был убежден, что постановщик этой сцены — китайский доктор, хоть его самого тут и нет. Но по трезвом размышлении я понял, что должен доверять Зазиме. Ардата просила меня разыскать его. Темные запавшие глаза наблюдали за мной, и мне почудился в них призыв.

— Что верно, то верно, цена нелепая.

Я протянул Зазиме двадцать долларов, а он отдал мне мою странную покупку.

— Вы больше ничего мне не скажете?

— Ничего. Я передал вам голову. Один великий китайский философ написал: «Когда деньги уплачены, словами их не вернуть». Дело сделано.

Я повернулся, чтобы уйти. Зазима снова уселся в кресло с высокой спинкой.

— Не открывайте коробку, — мягко добавил он, — пока не останетесь один.

У меня возникло впечатление, что он говорит под шепот суфлера.