Моросил мелкий дождь, когда Смит садился в такси, вызванное по телефону швейцаром. С собой он увозил коричневую дорожную сумку с медным ящиком, который явился причиной нашего возвращения в Лондон. Последний раз увидел я друга сквозь поднятое стекло автомобиля: он чиркал спичкой о коробок, собираясь зажечь трубку, что делал крайне редко и лишь с целью успокоиться.

Охваченный непонятной усталостью, я стоял в вестибюле и глядел на серый ноябрьский Лондон. Легкого усилия мысли оказалось достаточно, чтобы грязно-коричневый проспект растаял без следа и перед мысленным взором моим возник выходящий на Нил балкон, пыльные пальмы на периферии зрения, белая стена, заросшая пурпурными цветами, и над всем этим — ослепительный голубой купол Египта. На балконе воображение мое нарисовало во всех восхитительных подробностях фигуру Карамани. И мне почудилось, что прекрасные глаза ее полны печали и губы чуть вздрагивают, когда она, положив руки на перила балкона, смотрит через радостно сверкающую реку на купола и минареты Каира — и дальше, в подернутую дымкой даль — и видит меня в унылом, дождливом Лондоне так же, как я вижу ее в Гезире под безоблачным небом Египта.

От этих сладостных, но печальных дум я очнулся почти сердито и двинулся по грязным улицам в сторону Чарринг-кросса, ибо решил воспользоваться возможностью и повидаться с доктором Мюрреем, который купил у меня небольшую пригородную практику накануне моего последнего отъезда из Лондона (как я полагал в то время, окончательного).

Этот визит занял у меня большую часть дня. Я вернулся в «Нью-Лувр» в начале шестого и, не увидев никаких знакомых лиц в вестибюле, немедленно проследовал в номер. Найланда Смита там не оказалось, и, переодевшись, я снова спустился вниз и спросил у швейцара, не передавал ли он мне что-нибудь.

Служащий сообщил, что Смит не возвращался с самого утра, и мне не оставалось делать ничего другого, кроме как ждать. Я купил вечернюю газету и устроился в кресле, откуда открывался хороший вид на входные двери. Приближалось время обеда, но мой друг по-прежнему не появлялся. Почувствовав наконец беспокойство, я прошел в телефонную кабинку и позвонил инспектору Веймауту.

Смит в Скотланд-Ярде не показывался и никак не давал о себе знать в течение дня. Возможно, любой другой человек не нашел бы в данной ситуации особых причин для тревоги, но я, знакомый с пунктуальностью и обязательностью Найланда, разволновался не на шутку. Мне не хотелось выставлять себя в смешном виде, но неуклонно растущее беспокойство заставило меня обратиться к швейцару с расспросами о таксисте, который увез моего друга. В результате последующего разговора страхи мои скорей усугубились, нежели рассеялись.

Никогда прежде швейцар не видел этого человека среди водителей ближайшей стоянки такси. И номера автомобиля никто не заметил.

Теперь странные сомнения и страхи начали одолевать меня. Водитель, смутно вспомнилось мне, был невысоким темноволосым человеком с замечательно тонкими чертами лица и кожей оливкового цвета. Когда бы не дорожные очки, он, безусловно, показался бы красивым — утонченной женственной красотой.

К тому времени я был уже почти уверен, что таксист является не англичанином. И почти уверен, что со Смитом случилось какое-то несчастье. Мы ослабили бдительность буквально на мгновение — и вот печальный результат!

В одном из крупных отделений банка можно найти ответственного за прием вкладов. Но даже если разыскать его и удастся в самое короткое время, едва ли этот человек будет в силах помочь мне — разве только если он случайно знает моего друга в лицо (что, впрочем, вполне вероятно) и действительно видел его сегодня. Во всяком случае, я решил попытать счастья: вновь зашел в телефонную кабинку и попросил связать меня с банком.

Приемщик вкладов оказался на месте и спустя несколько минут подошел к телефону. Он прекрасно знал Найланда Смита в лицо и находился на дежурстве в приемном отделении банка в то время, когда Смит должен был подъехать. Служащий уверенно заявил, что мой друг сегодня там не появлялся.

— Кроме того, сэр, — добавил он, — вы говорили, мистер Смит хотел сдать на хранение какие-то ценности!

— Да-да! — нетерпеливо вскричал я.

— Все оставленные в банке ценности я самолично спускаю на лифте в хранилище под наблюдением помощника управляющего и могу с полной определенностью утверждать: ничего подобного сегодня в банке никто не оставлял.

Когда я вышел из телефонной кабинки, ноги у меня подкашивались, и мне даже пришлось схватиться за дверь, чтобы не упасть.

«Что такое Си Фан?» — спросил сержант Флетчер сегодня утром. Никто из нас не смог ответить ему, ибо никто не знал толком ответа на этот вопрос. Туманная завеса опустилась перед моими глазами, отделяя меня от окружающего мира, и внезапно я остро осознал, что Си Фан — эта незримая зловещая сила — дотянулась до моего друга, вырвала его из кипевшей вокруг меня шумной жизни и увлекла в свою загадочную мертвую тишину.