Сезон в Ионпорте выдался блестящий.

Вилла Роз ютилась в стороне от прибрежных утесов, с которых глядели на рыбацкое селение отели. На светлом пляже, ослепительным поясом развернувшемся навстречу волнам, широкие бухты Виллы Роз казались часовыми, выдвинутыми к самому океану. Маленький садик с двумя клумбами под фиговым деревом мирно дремал под шум прибоя. Отблеск песков бросал на него свою позолоту, а беготня молодежи, лихорадочная веселость Евы, ожидающей своего жениха, и возгласы обоих малышей, занятых постройкой дворцов и крепостей, придавали ему жизнь. Сидя на террасе, госпожа де Мирамар с улыбкой наблюдала, как детские щечки покрывались загаром. Никогда до сих пор не наслаждалась она так полно блаженной истомой июля, беспечностью пролетающих часов, однообразных в своей равномерной смене и своем спокойствии. В голове ее не было никаких навязчивых мыслей, глаза бесцельно блуждали по простору. На этот раз лазурь моря не омрачалась даже той далекой тучкой, которая до сих пор каждый вечер заволакивала ее легкой вуалью, но ни разу не разразилась дождем.

Приехала наконец и госпожа Андело. Появившись в одно прекрасное утро, она снова вошла в роль молчаливого секретаря, незаметная в своем костюме строгого покроя и озабоченная только тем, чтобы возобновить свою работу.

Де Мирамар тотчас же увел ее в приспособленную им для занятий комнату во втором этаже, сплошь заваленную книгами, бумагами и коллекциями кремнистых пород.

— Ах, госпожа Андело! Как вы мне были нужны! — воскликнул он. — Садитесь сюда… Мы все это перебелим начисто. Я вам продиктую то, что у меня готово уже две недели…

Даже не взглянув на сверкающий простор, в котором отражалось все великолепие летнего неба, госпожа Андело нагнулась над пишущей машинкой… Сухие и быстрые удары покрыли долгий, монотонный голос начинающегося прибоя.

Иногда ученый переставал диктовать. Откинувшись в кресле, он продолжал свою мысль вслух.

— Какой тайной покрыты все эти водовороты в истории раннего человечества!.. Как объяснить, например, исчезновение неандертальского человека?

Стук машинки останавливался. Госпожа Андело поднимала свое бесцветное лицо, и ее черные глаза зажигались.

— Вы представляете себе, госпожа Андело, этих людей, которым суждено было исчезнуть? Их несовершенный череп, сдавленный лоб, выпуклые глазные впадины, тяжелые челюсти? Может быть, они и сознавали, что их раса увядает и обречена на гибель?.. Ведь их потомство вымирало, последние женщины страдали бесплодием… Но почему?.. В силу какого проклятия?.. Не становилось ли само их существование настолько тяжелым, что они не могли к нему приспособиться? Я представляю себе последнего из них в момент появления людей нового времени…

Госпожа Андело, оставаясь неподвижной, улыбалась. В открытое окно врывался веселый смех Евы.,

— Вечная тайна, — продолжал он. — Мы наталкиваемся все на одну и ту же тайну. Позже… через тысячи и тысячи лет достигает своего расцвета первичный человек каменного века. Он доводит искусство обтачивания камня до совершенства, выделывает статуэтки, высекает фризы, разукрашивает своды своих пещер живописью. Куда же он исчезает при появлении своего преемника, знаменующего новую эпоху «полированного» камня? А ведь вместе с ним исчезает и его искусство, его привычки, его верования: лучшие шедевры его творчества вычеркиваются из памяти… Почему?.. Вечный пробел в истории человеческого развития! И снова та же борьба и те же нащупывания!

Его глаза мечтательно устремлялись вдаль. Потом, возвращаясь к рукописи, он говорил:

— Давайте работать дальше!..

В это утро Ивонна встретила Губерта в саду.

— Губерт, не хочешь ли проехаться с нами в автомобиле?

— Нет… Я погуляю на берегу.

— Губерт, когда ты вернулся… оттуда, ты любил автомобиль!

— Тогда я чувствовал потребность мчаться во весь дух, — проговорил он, — хотелось все иметь, все объять, вернуть хоть что-нибудь из утраченных дней. Это уже прошло… Книги, любимые занятия, природу, радости — война отняла их у нас, как и все остальное…

Он умолк и взглянул на свою укороченную ногу.

— Ну до свидания, сестренка! Веселитесь!

Шагая по пляжу, он видел перед собой лишь песок, в который погружались его ноги. Его мозг скребла все та же мысль, которую он повторял про себя с болезненным смехом:

— Пройти через ад, чтобы жить среди такой скуки!.. Как это дико!.. Как дико!

Небольшое волнение покрывало море мелкой рябью, и пена волн взвивалась подобно легким клубам дыма, которые исчезали, не успевая даже соединиться друг с другом. Он взглянул на качающиеся барки и отвернулся, чтобы не поддаться странному ощущению морской болезни. Его взгляд машинально направился на берег, образовавший между крутившимися волнами целый ряд скалистых мысов. Волны издалека подбегали к камням, потряхивая своей пенистой гривой и бесконечно возобновляя свой тщетный набег, хлестали их белой пеной, которую тут же смывали обратно…

Губерт погрузился в созерцание этого движения, приостанавливавшего ход его мыслей.

Кончался прилив, и песчаный пляж, простиравшийся у подножья прибрежных скал, превратился в узкую золотую дорожку, омываемую волной. Губерт смотрел на открывшийся перед ним простор, сияющий таким невозмутимым спокойствием… Он растянулся на горячем песке.

Внутри себя и везде кругом он чувствовал какое-то качание, вызывавшее у него головокружение. Когда он закрывал глаза, ему казалось, что он находится на судне, подбрасываемом бушующим морем.

— Плохое пищеварение, — пробормотал он.

Он медленно перелег на другое место и увидел развевающееся белое платье, которое солнце заливало своим светом. К нему подбегала Ева.

— Макс приезжает сегодня! — весело объявила она. — Я еду его встречать.

Он улыбнулся ее счастью и внезапно ощутил ужас одиночества.

— Присядь ко мне!

Она послушно села, воскликнув:

— Смотри! Детишки!

Она показала рукой на своих маленьких братишку и сестренку, которые, утопая голыми ножками в песке, с разметавшимися прядями белокурых волос, упорно и настойчиво рыли канавки, под наблюдением гувернантки-ирландки.

— Как они счастливы! — вздохнул Губерт.

Склонившись над братом, Ева ласково его успокаивала. Эти последние недели он плохо выглядел… Это пройдет. Жизнерадостность придет сама собой… Он возобновит прерванные войной занятия. Он станет известным доктором, как Шарль-Анри, как…

Он перебил ее.

— Как странно! Прилив давно уже кончился. А море все тут, на том же месте…

Он смотрел на длинную волну, бороздившую море. Она медленно поднималась к ним, вздымая пенистый гребень, и распадалась у их ног.

— Как спокойно море! — прошептала Ева, следя за его взглядом. — Разве можно подумать, что за последние дни снова было несколько несчастных случаев!

— Несчастных случаев, — подскочил Губерт. — Еще бы! Целый ряд несчастных случаев!.. И ни в ком они не возбудили никакой тревоги…

— Так далеко от берега… — прошептала она.

Он порывисто встал.

— Это в самом деле невероятно!.. Уже два часа, как я здесь, а волна не уходит с этого места… Я не ошибаюсь… Она замочила мне ноги так же, как и два часа тому назад!

Ева рассмеялась.

— Море пренебрегает своими обязанностями… Оно забывает положенные часы… и я тоже… Надо возвращаться домой… Меня ждет портниха…

Она вскочила с места и побежала. Губерт последовал за нею своей неровной походкой. Она замедлила шаг, чтобы он ее догнал. Проходя вдоль ряда палаток, вынесенных к самому краю пляжа, они слышали, как мужские и женские голоса удивленно повторяли:

— Море не уходит!

Купание, однако, продолжалось. Дети шумно плескались. Рассеянные по морю цветные чепчики купальщиц мелькали, удалялись от берега и ныряли, точно яркие цветы, убаюкиваемые волной.

Губерт натолкнулся на группу рыбаков, которые удивленным взглядом всматривались в даль морского простора.

Завтрак прошел очень оживленно. Де Мирамар и госпожа Андело обменивались разными догадками. Губерт не произнес ни слова, но никто не обратил на это внимания.

Радость Евы заразила молчаливую Ивонну.

Их забавляла «рассеянность океана, который задерживался на пляже».

— Океан бастует!

— Ба! — сказал внезапно Губерт. — Это не может долго продолжаться. Он скоро уйдет самым чинным образом. И ничего нового не произойдет под нашим солнцем.

Он говорил очень быстро, как будто желая себя успокоить. И его разочарованный смех осекся как-то сразу.

Де Мирамар заявил, что он спустится на пляж, чтобы удостовериться в этом явлении, которое находится, быть может, в связи с теми подъемами воды и ураганами в Тихом океане, о которых каждый день писалось в газетах, и которые оставляли публику совершенно равнодушной.

Госпожа де Мирамар посоветовала своим детям отказаться от послеобеденного купания.

— Мама, вы не знаете Макса, — воскликнула Ева. — Он первым же делом бросится в воду…

Веселое настроение возросло еще больше при виде разочарования игроков в теннис, пришедших с сетками и ракетками в расчете, что пляж уже свободен от воды. Ветер доносил на террасу их возмущенные возгласы:

— Это невероятно! Невиданная вещь!

Молоденькая графиня де Векк, страстная любительница тенниса, готова была плакать от досады. Она выпрямилась и погрозила океану кулаком.

— Это уж слишком! А наш матч? Что за глупая шутка! Пропал наш матч!

— Светопреставление! — крикнул кто-то.

Молодые девушки переглянулись. Светопреставление!? В яркий, ослепительный полдень, на берегу неподвижного моря, это слово прозвучало так дико, что они рассмеялись.

— Я еду встречать Макса! — сказала Ева. — Ты со мной, Ивонна?

Она пошла искать шофера. Губерт со снисходительной усмешкой глядел ей вслед.

— Она не идет… нет! Она летит!

Де Мирамар спустился на узкую полосу пляжа, заполненную купальщиками, устанавливавшими свои палатки. Не обращая никакого внимания на их пустую болтовню, он присоединился к группе рыбаков, стоявших несколько в стороне. Он стал их методически расспрашивать, но они воздерживались от какого-либо мнения. Они качали головой, и их острые глаза со смутным беспокойством убегали вдаль.

— На нашей памяти никогда не случалось ничего подобного, — проговорил наконец один из них.

Их энергичные лица с обветренной кожей свидетельствовали о глубоком знании изменчивого и сурового моря.

Де Мирамар вернулся на виллу. Поднимаясь по ступенькам террасы, он заявил:

— Никто ничего не знает… Пойдемте работать, госпожа Андело.

Гувернантка увела обоих детей. Оставшись одна, госпожа де Мирамар расположила поудобнее подушки, вытянулась на кресле, улыбнулась обвевающей ее ветке и закрыла глаза под немолчный рокот волн.

Вдруг она вскочила. Горничная вносила чай.

— Который час? Пять часов? Уже?.. Барышни вернулись?..

Ей ответил автомобильный гудок. Послышались веселые голоса. Молодые девушки и Макс ворвались в сад. Все говорили сразу, и их белые наряды, их смех, их беготня разбудили этот дремлющий уголок, где смягчившийся свет уже бросал длинные лиловые тени. На пороге появилась госпожа Андело. Де Мирамар просил извинить его: он не хотел прерывать работы.

— Но вы все-таки присядете к нам и выпьете чашку чая, — любезно сказала госпожа де Мирамар. — Я боюсь, что вы переутомитесь от этих занятий!

Госпожа Андело уселась среди молодежи. Сестры принялись за ней ухаживать. Они сменили свои автомобильные шапочки на большие тюлевые шляпы, которые трепетали вокруг их светлых личиков, точно крылья.

— Ивонна, — улыбнулась госпожа Андело. — Вы сегодня похожи на вашу сестру!

— Это потому, что я довольна, — таинственно ответила девушка. — Если бы вы знали, какое удовольствие проехаться на автомобиле по солончакам!

— А как море? — спросила Ева.

— Я не смотрела, — ответила госпожа де Мирамар, подливая в чайник кипятку. — Думаю, что оно на том же месте.

— Забастовка продолжается!

Отдаленный гул прервал их шутки. Все встали с мест, перегнувшись над решеткой.

Вдоль съежившегося пляжа, насколько охватывал взор, мелькали яркие пятна цветных нарядов и палаток. Какое-то внезапное смятение охватило купающихся. Видно было, как они поспешно сворачивали полосатые полотнища палаток и отбегали к подножию скал, на ходу перекликаясь друг с другом. Получалась картина громадного разноцветного муравейника, в середину которого бросили палку…

— Они больше не смеются, — сказала Ева. — Они как будто чем-то напуганы…

— Разве вы не видите чем? — воскликнул внезапно побледневший Губерт.

Он протянул руку, указывая на белый край волны.

— Вода поднимается!

— Так значит, это не забастовка, — проговорил Макс. — Это — революция.

Однако это явление показалось им больше странным, чем тревожным, и смятение купающихся вызвало новые взрывы смеха.

— Тем не менее, это странно! — пробормотал Губерт. Он стиснул голову обеими руками.

— Что же это будет? — спрашивала Ивонна.

— Госпожа Андело! — воскликнула Ева, стремительно оборачиваясь. — Погадайте на картах!

Госпожа Андело встала с места и выпрямилась.

— Да, да, да!.. Мадам Женевьева! — настаивали девушки. Она побледнела и отвернулась. Ее глаза сделались неподвижными и далекими.

— Разве вы не понимаете, что предсказание начинает сбываться?

Они в недоумении замолкли. Автоматическим голосом она повторила давно сказанные слова:

— «Возможно, что в недалеком будущем массы воды снова ринутся на сушу. Я этого не увижу… Но ты… Может быть…»

Она ушла. Веселое настроение пропало. Макс и Ева переглянулись. Ивонна разразилась плачем. Даже госпожа де Мирамар, ласково гладя белокурую головку, припавшую к ее коленям, почувствовала на спине чье-то холодное дыхание.

— Ну, ну, Ивонна! — успокаивал Макс — Посмотрите на море. Оно такое тихое и голубое. Завтра газеты разъяснят нам это явление. Поднимите же голову, прелестная сестренка!

— Нет, нет! — рыдала Ивонна. — Я не хочу на него смотреть! Я его теперь боюсь!

Океан незаметно поднимался. Косые лучи солнца трепетали на его волнах, которые медленно катились к берегу, ласкаясь и точно играя, и бросали на него розовую пену, которая на минуту расцвечивала его песок…, И каждая последующая волна заносила свой пенистый узор все дальше и дальше…

Ева увидела, как три старых рыбака прошли мимо них какой-то странной, развинченной походкой. Они качались, как пьяные. Она крикнула им:

— Что это значит?

Самый старый из рыбаков поднял голову и узнал девушку, которая каждое утро спрашивала его, хороша ли погода для улова.

Он остановился, машинально поднес руку к фуражке и ограничился лаконическим ответом:

— Никто не знает…

Ева заметила землистый цвет его лица. Скоро узкие тропинки береговых утесов покрылись людьми. Высыпало все население — женщины, мужчины, дети. Они молчали. Они стояли неподвижными, растерянными группами и медленно отступали по мере того, как продвигалась волна. Группа купающихся возрастала. Их пестрая и шумная масса присоединилась к темной группе рыбаков. Приезжие гости уже обрели свою беспечность. Изредка доносились взрывы смеха. Это событие, нарушавшее однообразие лета, приводило их в хорошее настроение. Они хохотали над растерянностью моряков. Женщин в особенности забавляла суета у моря и вид рыбаков, которые бросались в воду, подбегали к своим лодкам, снимали их с якоря и перетаскивали поближе к берегу, непрестанно уходившему все дальше и дальше. Переполох царил вдоль всей ярко синеющей необозримой глади, которая как бы охватывала умирающий багрянец заходящего солнца в своей укачивающей ласке.

Ученый лихорадочно писал, не отрываясь от бумаги, и был очень удивлен, когда Губерт вошел в его рабочий кабинет.

— Отец, вода поднимается!

Де Мирамар поднял глаза. Он с трудом оторвался от листа, который для него был реальней всякой действительности.

— Как ты говоришь?

— Вода поднимается.

— А!.. Любопытное явление… Очень любопытное…

Он с сожалением взглянул на начатую страницу.

— У госпожи Андело мигрень, — сказал он со вздохом. — Работа плохо подвигается.

Тон, которым были сказаны эти слова, предупреждал сына, чтобы он его не очень долго беспокоил.

— Отец, — продолжал Губерт резким и дрожащим голосом, — не думаете ли вы, что лучше уехать?

— Уехать? — перепугано воскликнул де Мирамар. — А моя работа?.. — Он взглянул на сына, желая убедиться, что тот не шутит. — И это ты предлагаешь уехать? Ты боишься?.. Ты? Боишься чего?..

— Я не знаю, — прошептал молодой человек. — Все это так странно…

— Куда же ехать? — продолжал старик, — Вернуться в Париж, когда мы так хорошо тут устроились? Зачем создавать осложнения? К тому же, вода спадет… и тогда…

Он остановился, заметив перекошенное лицо сына.

— Что с тобой, Губерт?

— Я не знаю, — повторил тот, не будучи в состоянии выразить возрастающую в душе тревогу.

Де Мирамар окинул огорченным взглядом груды книг, разбросанные бумаги, рукопись, разложенные выписки…

— Это не к спеху, — проговорил он. — Мы успеем еще завтра принять решение.

— Завтра? — повторил Губерт. — Хорошо… Пусть это будет завтра…

Он замолк и вышел из комнаты.

Де Мирамар склонился над столом, покачал головой и подавил вздох.

— Каким он сделался странным… после войны… И, продолжая начатую фразу, принялся писать:

«На заре неолитических времен замечается внезапное и полное исчезновение…»

Он остановился, чтобы найти дальнейший ход мысли, прерванной стремительным вторжением сына.

«…внезапное и полное исчезновение всей сложной работы…»

И все остальное перестало для него существовать!..

В гостиной, освещенной мягким светом ламп, Ева и Макс стряхнули с себя недавнюю тревогу.

— Впоследствии мы будем рады, что были очевидцами такого явления, — заявил Макс. — Люди станут подыскивать всевозможные научные объяснения… Это займет все газеты…

— Но завтра… все сады будут под водой, — проговорила Ева.

— Ну что ж, — пошутил Макс. — Выкупаемся в саду. Морское купанье на дому! Море в каждой квартире! Какая реклама для Ионпорта!

— Дети мои! Раз вы все в сборе, я хотела бы поговорить о серьезных вещах, — сказала госпожа де Мирамар, садясь за стол, заваленный бумагами.

— Моя теща принимается тоже за выписки! — воскликнул Макс.

— Я работаю для вашей же свадьбы, — возразила госпожа де Мирамар. — Сегодня уже второе августа… До свадьбы осталось с небольшим шесть недель… А Макс приехал совсем ненадолго!

— Увы! Безжалостный завод! — вздохнул жених.

Госпожа де Мирамар продолжала своим спокойным, слегка торжественным голосом.

— Мы намерены дать несколько обедов и вечер. Надо же, наконец, вернуться к своим довоенным привычкам! Я подготовляю список приглашенных. Кого вы приглашаете? Мы запишем всех вместе.

Она говорила тем серьезным тоном, которым генерал излагает план кампании. Ее супруг приоткрыл дверь, требуя лампу. Она его окликнула:

— Франсуа!.. Придите помочь нам!.. Это для вас очень важно… Послушайте, что я надумала… Во-первых, обед…

Она записывала имена, перечисляла титулы, развивала самые замысловатые комбинации. Виртуозно играя своими светскими знакомствами, она добивалась только одной цели, в которой никогда бы не созналась, но которую ее муж отлично знал и всегда поощрял снисходительной улыбкой. Он слишком хорошо сознавал, что ценность ученых трудов не является сама по себе достаточным основанием, чтобы достичь официального признания, если не добавить к ней еще кое-что… Ему следовало занять кресло в Академии, не так ли? Но обычай требовал, чтобы он сделал сам по направлению к этому креслу несколько предварите 1ьных шагов… Эта необходимая процедура, говорил он своим друзьям, придаст его трудам больший вес… Он не отрицал, что многие великие умы обходились без всякой Академии… но все же!..

— Разве это так уж весело — быть академиком? — бормотал с желчной разочарованностью Губерт.

Сидя около окна, он не сводил глаз с моря. Сгустившиеся сумерки окрасили воду а пепельный цвет, в котором утонули последние отблески света.

Подали обед. Сославшись на головную боль, госпожа Андело просила ее извинить и удалилась в свою комнату. Сели за стол. Молодежь принялась оживленно обсуждать свадебные туалеты. Макс оказался тонким знатоком моды, и Ева весело смеялась над каждым его замечанием.

Никто не говорил об отъезде. Успокоившись на этот счет, де Мирамар потребовал бутылку шампанского, будто бы для того, чтобы обрести душевное равновесие, утраченное при наблюдении за любопытнейшим явлением природы, носящим, без сомнения, временный характер, крайне редкостным, может быть, даже единственным в своем роде…

Стоя рядом, Ева и Макс подняли свои бокалы. В незначительных фразах, которыми они обменивались, проскальзывало какое-то волнение. Ева смущенными глазами смотрела на того, кто должен был стать спутником всей ее жизни. Обстоятельства и светский круг знакомств незаметно свели их друг с другом. Убеждаясь в своих одинаковых вкусах и в соответствии характеров, они почувствовали друг к другу как бы взаимную привязанность. А теперь в них пробуждалось неведомое до сих пор волнение.

Губерт, все время подходивший к окну, объявил:

— Вода, кажется, остановилась.

— А я как раз собиралась предложить провести эту ночь в гостинице, — сказала госпожа де Мирамар, — чтобы не очутиться завтра на острове. Но раз все кончилось…

Кофе подали в гостиной. Через каждые четверть часа Губерт подтверждал свои успокоительные наблюдения. Море не двигалось дальше. Темная громада с плавающими в ней отражениями звезд остановилась в нескольких метрах от сада.

Ева села за рояль. Переполняющая ее нега счастья передалась ее игре, и горькая жалоба шопеновского ноктюрна казалась детской болтовней. Де Мирамар вернулся в свой кабинет, а его жена удалилась к себе, оставив жениха и невесту с Губертом и Ивонной.

Губерт уселся за рояль на место сестры. Ивонна замечталась рядом с ним. Сидя в простенке между окнами, жених и невеста разговаривали вполголоса.

— Мне кажется, — говорил Макс, — что поздравления наших друзей, подарки, приготовления к роскошной свадьбе, — все это окружающее нас счастье — ничтожны по сравнению с тем, что мне представилось сегодня…

Ева подняла на него свои доверчивые глаза.

— Скажите же, Макс, что вам представилось.

Внезапно смущенный прикосновением детской ручки, опиравшейся на его руку, он подыскивал слова, стараясь избежать чересчур сильных выражений.

— Ева, я хотел бы, чтобы вы были маленькой девочкой, которую я должен был бы защищать и оберегать с опасностью для жизни, вдали от всей этой излишней роскоши, которую, однако, мы так любим.

— Покорно благодарю, — рассмеялась она…

Смех ее осекся. Лицо Макса исказилось. Широко открытые глаза были устремлены на дверь. Он стоял бледный, разинув рот, не будучи в состоянии произнести ни слова. Ева взглянула по тому же направлению и вскрикнула. Все обернулись. Из-под закрытой двери показалась лужа воды… Она постепенно разрасталась, как бы облизывая паркет своим жадным языком, И этот черный язык каждую секунду все приближался и приближался, захватывая пол все шире и шире…

Губерт бросился к окну, оттолкнул ставни, нагнулся… Взгляд его машинально искал террасу, сад. дорогу и ту часть пляжа, которая покрывалась водой лишь в периоды равноденствия. Все исчезло. Под светлым небом черный безграничный простор терялся в пространстве, и волны ударяли о стену дома.

Губерт перебежал комнату и кинулся к противоположному окну. Но и тут темная движущаяся масса занимала весь горизонт: у подножья прибрежных скал огни вилл казались расположенными прямо на темной воде… Ева бросилась в переднюю с криком:

— Надо всех разбудить!

Губерт увидал своего отца, стоящего у порога.

— Не могли бы мы попытаться бежать? — спросила Ивонна.

— Волна нас настигнет, — ответил Макс, к которому возвратилось его хладнокровие. — Посмотрите, как она быстро движется вперед!

Вода уже покрывала весь паркет, переливаясь через плинтусы. Она поднималась исподтишка, терпеливо, с настойчивостью стихии, и казалось, что комната медленно куда-то проваливается.

— Поднимайтесь скорей во второй этаж! — крикнула госпожа де Мирамар, показавшаяся на лестнице.

— Хорошо, что мой рабочий кабинет наверху! — пробормотал ученый.

Перейдя затопленную прихожую, он присоединился к жене.

— Надо все-таки закрыть окно, — сказал Губерт.

Он высунул голову и услышал со стороны селения отчаянный колокольный звон, унылый и настойчивый. Окна вилл открывались одно за другим, и на их светлом фоне вырисовывались силуэты метавшихся людей.

— Колокол… — прошептала оставшаяся с братом Ивонна. — Что это за колокол?

Губерт тщательно задвинул ставни и, повернувшись, ответил:

— Набат!