«Погрузи его в сон твоей рукой…»
Валерия Брюсова есть строки:
То, о чем мы вам сейчас расскажем, произошло именно там, в царстве пламенного Ра, у подножья великих пирамид, несколько тысяч лет назад.
Но не об экзотической любви Изиды к Озирису мы будем говорить. Речь пойдет о борьбе за власть и влияние, которую вели между собой жрецы, и как они, на время прекратив свою постоянную грызню, объединялись против народа, стремившегося освободиться от своих угнетателей.
…Небольшой челнок тихо, раздвигая высокие камыши, скользит по реке. В нем три человека: атлетического сложения гребец; высокий, худой старик с заостренными чертами лица и большим носом, напоминающим клюв хищной птицы, и подросток, порывистый, щупленький мальчик лет тринадцати с живыми черными глазами. Лодка причалила к небольшой пристани, представляющей собой одновременно последнюю ступеньку каменной лестницы, ведущей в зеленые заросли низкого, но очень густого кустарника. Чувствуется, что и сама пристань, и лестница сооружены так, чтобы они как можно меньше были заметны. Гребец первым выскакивает из лодки. По тому, как почтительно подает он руку высокому старику и помогает ему ступить на твердую землю, сразу видно, кто раб и кто господин. Мальчику никто не помогает. Проворно он выскакивает сам. По лестнице они идут гуськом: впереди повелитель, за ним мальчик, замыкает шествие раб. Лестница приводит к входу, тщательно замаскированному кустарником, сквозь который уверенно, как человек, много раз проделавший это, идет высокий старик. Пропустив людей, вновь смыкается кустарник. Низкая дверь закрывает вход, прорубленный в скале, — вход в храм-тайник, в святилище бога мудрости, знания и письма ибисоголового Тота по прозвищу Носатый.
Старика почтительно встретили жрецы — так в древнем Египте обычно встречали только верховного жреца. Высокий старик им и был. Его имя Унуэмдиамон. Отдав мальчика слуге для попечения и охраны, Унуэмдиамон проходит с остальными жрецами в небольшой круглый зал с низко нависшим потолком. Эти внутренние покои святилища, в котором любят собираться жрецы, расположены глубоко под скалой.
Здесь, вдали от всего живого, совершенно недоступные самому проницательному человеческому глазу и уху, обсуждают первосвященники мудрого бога свои дела. Здесь происходит подготовка разного рода чудес, которые так поражают потом воображение толпы. На стене храма-подземелья множество иероглифических надписей и рисунков, рассказывающих о поучениях и откровениях Тота. А эти поучения и откровения в большинстве своем не что иное, как свод тех практических знаний, которыми располагали жрецы этого храма. Известно, что жрецы древнего Египта были образованными для своего времени людьми, но они не стремились да и не хотели сделать знания достоянием народа. Напротив, они их использовали часто во вред народу — для поддержания суеверий, своего религиозного владычества, для укрепления своей власти. Издавна существовала вражда между служителями Тота и жрецами бога солнца — Амона-Ра за власть и силу, за почет, за влияние на государственные дела. В далекие времена, в дни царствования фараона Менеса, сила была на стороне служителей Носатого. В его святилища стекались тогда самые богатые дары и пожертвования. Сотни тысяч рабов, много пахотных земель, десятки храмов, святилищ принадлежали служителям бога мудрости. Сами бессмертные владыки всего живого, наместники богов на земле — фараоны во всем советовались со жрецами Носатого. Величественные обряды совершались в капищах ибисоголового бога. Чудеса повергали в оцепенение несметные толпы верующих. Слава бога и его жрецов не имела себе равной на земле.
Но вот с некоторых пор оскудели сокровищницы бога мудрости. Унуэмдиамон видел в этом происки врагов и завистников. Да и сами жрецы тому помогли, замкнувшись в глубинах тайников, потеряв живую связь с тем, что делается на земле. Из затхлых недр их подземелий трудно было верно определить, что нужно сделать, чтобы опять захватить в свои руки власть и силу. Тогда-то Унуэмдиамон, верховный жрец Носатого, вышел из древнейшего храма Тота в Шмуне и пошел по Стране Большого Хапи.
От селения к селению, от города к городу продвигался Унуэмдиамон под видом паломника. Он смешивался с толпами народа, слушал, что говорят вокруг, выспрашивал, наблюдал. Всюду — в бедной лачуге крестьянина, на базарной площади, в жилищах ремесленников — одно и то же: неспокоен народ, бурлит в нем недовольство. То там, то здесь появляются смелые люди — они зовут на борьбу за лучшую жизнь. Унуэмдиамон увидел в этом, бурлении народа угрозу своим жреческим привилегиям, и в нем пробуждалась ненависть к «бунтовщикам». Как! Покушаться на незыблемые основы власти «сына солнца»? Потрясать устои, заложенные предками, перечить воле богов? «Всегда мир был разделен на сильных и слабых, на бедных и богатых, на властителей и их слуг. Так было и так будет! Чернь подняла голову — этого нельзя допустить». Но у верховного жреца бога мудрости было два врага — чернь и каста жрецов бога Солнца. Надо придумать нечто такое, чтобы и чернь загнать назад в стойло и выводить оттуда под бичами надсмотрщиков на работу для процветания избранных и взять верх над чванливыми и заносчивыми жрецами бога Солнца, — заставить их признать верховную власть Тота и его жрецов.
Нужно чудо. И в голове Унуэмдиамона созрел план.
Несколько лет назад в тайниках храма Тота в Шмуне он нашел описание священной процедуры «погружения в сон своей рукой». Изглоданный временем папирус повествовал, что уже несколько веков назад жрецы Носатого владели тайной беседы с богом через приведенных в сон людей. Они владели тайной воскрешения мертвых и умением исцелять от болезней.
Унуэмдиамон принялся изучать папирус. Вот что он в нем прочитал: «Принеси опрятную и начищенную лампу, наполни ее лучшим, ароматным маслом и повесь ее на клин из куска лаврового дерева на стене, расположенной с утренней стороны. Затем поставь перед ней мальчика. Погрузи его в сон своей рукой и зажги лампу. Произнеси над ним слова заклинаний до семи раз. Снова разбуди его и спроси так: «Что видел ты?» Ответит он: «Да! Я видел богов вокруг лампы». Тогда будут говорить они ему все, о чем их будут спрашивать».
Папирус подробно рассказал Унуэмдиамону о том, как погружать в сон и что для этого нужно. Для чародейства, оказывается, нужно: «Волшебная чаша и новая лампа из металла, в которой должно быть масло и новый фитиль, дальше два новых ящика, которые служат стульями, и наконец чистый, невинный мальчик». Все металлические предметы должны быть новые, блестящие, и мальчик должен смотреть, превозмогая резь в глазах, на этот блеск, и тогда можно погрузить его в сон своей рукой…
Так Унуэмдиамон постиг секрет предков. Он купил у голодного крестьянина, которому нечем кормить свою семью, тринадцатилетнего сына и начал упражняться в искусстве погружать в сон. Достиг того, что мальчик по первому его слову впадает в священный сон, видит бога, говорит с ним. По приказу Унуэмдиамона, он падает бездыханным, как труп, и никто, даже самые искусные, не могут обнаружить в нем признаков жизни, но одно прикосновение руки жреца — и к мертвенно-бледному лбу ребенка приливает кровь, на его щеках начинает играть румянец, и он встает смеющийся и полный жизни, как бутон распускающегося лотоса!
В большой тайне держал Унуэмдиамон свои упражнения с мальчиком. Теперь он решил: настало время действовать. Вот зачем он сегодня явился в этот храм-тайник.
— Я вернулся в храм Носатого бога, — сказал он жрецам, — чтобы поведать вам, что пришел решающий день. Завтра с восходом солнца, с началом нового дня наступит великий праздник Воскресения Озириса. Огромные толпы людей соберутся у храма Амона-Ра, Амона-Озириса — бога Солнца. Но что смогут показать народу заплывшие жиром, кичливые и глупые служители верховного владыки страны? Опять они выловят в Ниле и торжественно понесут в храм завернутую в многочисленные пелены размалеванную деревянную куклу, которую с деланным почтением начнут освобождать от этих одежд и, бросая их на жертвенный огонь, будут нудно напевать гимны о новом рождении Озириса. Кого это удивит? Народ уже видел все это столько раз. А я чувствую приближение взрыва. Толчком может послужить любой повод. Народу главное собраться вместе, и тогда все станет оружием: камни и палки, кулаки и зубы… Только бог Тот и явленное им великое чудо способны вновь вернуть толпе рабскую покорность.
Жрецы Великого Владыки града восьми, почтенного Ибиса, будьте готовы к чуду! Тот явит свое величие!..
На следующий день началось праздничное торжество в храме бога Солнца. Высокая колоннада гипостильного зала заканчивается лестницей, спускающейся от храма к Нилу, и на этой лестнице, а затем и на всем пространстве берега великой реки, пока может охватить глаз, несметные толпы народа. Люди возбуждены, громко разговаривают. Возбуждение вызвано не столько праздником, сколько большой бедой, — на страну обрушилась засуха, начался голод, в то время как богачи и жрецы прячут хлеб…
Верховный жрец Амона-Ра в пышном облачении, окруженный десятками младших жрецов и помощников, воздевает кверху руки. На алтаре перед ним распеленатая деревянная кукла Озириса, только что выловленная из Нила.
Жрец торжественно произносит слова молитвы:
Но — неслыханное святотатство — он не может дальше продолжать: богохульная толпа неистово кричит, поднимаясь по лестницам храма.
— Воскреси живого Озириса, жрец! Пусть Великий накормит нас, прольет живительные воды Хапи на наши поля, даст хлеба и риса из закромов, куда богачи спрятали его от нас. Мы не верим деревянной кукле — она не накормит нас. Озириса… Если ты великий ясновидец, яви нам живого Озириса!
И тогда из-за колонны выступает Унуэмдиамон — на руках его мертвый мальчик.
Одет Унуэмдиамон подчеркнуто просто. Движения решительны. Громким голосом обращается он к народу:
— Остановитесь! Жрецы Амона-Ра потеряли милость своего бога. Они не могут воскресить Озириса. Это сделаю я, слуга бога премудрости и речи, владыки Шмуна Великого Тота. Я воскрешу умершего Озириса, и он даст вам изобилие. Я сделаю больше, я освобожу вас от боли и недугов, верну вам здоровье и силу. Я, верховный жрец Носатого, сделаю это!
Он подходит к первому ряду толпы и на руки высокого мужчины бросает безжизненное тело ребенка.
— Великий Озирис мертв, мертв, мертв…
Люди наклоняются к мертвому ребенку.
— Да, он мертв, горе нам, бог мертв!
Тогда Унуэмдиамон прикасается ко лбу бездыханного тела. Протяжно и торжественно звучат его слова:
— Жизнь возвращается к тебе, Озирис, велением твоего брата по загробному царству — велением Тота! Встань молодой и веселый, смеющийся и вечный! Встань!
Вскрикивает в набожном испуге женщина, за ней другая. Задрожали руки у землепашца, держащего тело мальчика. На землистом лице ребенка показался первый румянец. Он разрастается, усиливается — вот щеки его пылают, кровь прилила к белым губам, рот приоткрылся в улыбке, дрогнули длинные черные ресницы и открылись глаза.
Едва замер крик восторженного удивления, как Унуэмдиамон возгласил:
— Вы, увидевшие воскрешение бога, слушайте! Он будет говорить. Все смотрите сюда на этот щит! Бог придет, бог явится вам. Явится в пламени жертвенного огня, явится под звуки пения жрецов… Пойте жрецы, славьте бога!
— Люди! Забудьте все, не думайте ни о чем, смотрите на щит, только на щит, только на щит, в лицо бога Тота, Тота, Тота…
И люди смотрят, смотрят до боли и рези в глазах на сверкающий медный щит. И им начинает казаться, как он поднимается все выше и выше к самому потолку храма, затем еще выше — он уходит в небо, растворяется там, а вместо исчезнувшего щита к ним спускается странное и манящее существо с мудрой головой ибиса, такое, каким его изображают каменные изваяния в храмах.
Теперь они уже ничего не видят, кроме этого божества, и ничего не слышат, кроме голоса Унуэмдиамона.
— Здоровье дарует вам Тот, силой он наполняет ваши члены — молитесь ему, благодарите его!
Унуэмдиамон подходит к толпе.
— Кто болен, кто жаждет помощи — смилостивившийся бог даст ее!
Жрец проходит среди охваченных экстазом людей и выводит за руку женщину.
— Отвечай богу, он говорит с тобой!
Женщина дико вскрикивает и исступленно бормочет: «Вижу, вижу, вижу!», и по всей толпе проносится раскатистый вопль: «Видим! Видим!.. Слава великому Тоту, слава его мастерам!»
Ну вот, мы и рассказали, может быть, об одном из наиболее ранних использований гипноза в таком массовом масштабе. У нас есть документальные основания представить себе именно такую или схожую с ней картину.
Знакомство древних египтян с гипнозом не может подлежать сомнению. Немецкий этнограф Швейнфурт нашел в Верхнем Египте наскальный барельеф, относящийся к третьему тысячелетию до нашей эры, на котором изображена процедура гипнотизации или, как более принято говорить, чарования змеи. Есть и другие прямые и косвенные свидетельства, на основании которых можно сделать те же выводы. Так, например, Диодор Сикулус рассказывает: «Египтяне верили, что Изис нашла много лекарственных средств и очень опытна в искусстве врачевания и теперь, даже когда она стала бессмертной, наибольшая радость для нее делать людей здоровыми, молящим об этом она открывает лечебные средства во сне, ясно показывая нуждающимся свою волю. Доказательством этого для них служат не мифы, как у греков, а факты, лежащие перед глазами… Многие больные, от которых врачи отказались бы, как от неизлечимых, были спасены Изис и многие потерявшие зрение или возможность пользования другими чувствами и членами, снова полностью получили то, что потеряли (курсив наш. — Авт.), когда прибегли к этой богине».
По утверждению римского историка Страбона, исцеления у египтян происходили в храме Сераписа. «В это верили повсюду уважаемые люди и спали там для себя или для других (курсив наш. — Авт.).
Из того места Ветхого завета, где сообщается о состязании в чародействе между Моисеем и Аароном, с одной стороны, и египетскими жрецами — с другой, становится ясным, что последним было известно искусство внушения обмана чувств, например превращение палок в змей.
В одном из древних исторических сочинений «О Изиде и Озирисе», авторство которого приписывают Плутарху, сообщается, что египтяне верили, будто дети могут предсказывать будущее, и прислушивались к их голосам, как к словам оракула, когда они играли в храме и говорили что-либо во время игры.
Можно еще приводить доказательства, но нужно ли? Разве этого не достаточно, чтобы убедиться, что египетские жрецы знали гипноз и умело им пользовались. Мы уже говорили, что в древнем Египте знания были привилегией жрецов. Суровая кара ждала каждого, дерзнувшего проникнуть в их секреты. Они, например, объявили запретными многие лечебные приемы и лекарственные средства народной медицины, включив их, однако, в свой арсенал чудодейственного врачевания. Они придавали лечению форму религиозного обряда, в котором трудно было отличить рациональные моменты от декоративных.
Ореол сверхъестественности окружал приемы жрецов и магов: составные части припарок, прикладываемых к больному месту, имеют якобы божественное происхождение, а повязка, накладываемая на рану, — это узел, которым бог связал своего брата; слова, которые произносит маг, чтобы спасти больного, — это слова, которые произносят боги для собственного спасения.
«Чудотворной» силе слов-заклинаний придавалось особенно большое значение. В Египте были врачи, специализировавшиеся в области лечения заболеваний определенных органов или частей тела, однако и они не обходились без заклинаний.
Одним из древнейших источников о способах врачевания в древнем Египте является папирус Эберса (по имени египтолога, нашедшего и описавшего его), относящийся к XVI веку до нашей эры. В нем содержится описание около 900 прописей целебных зелий и снадобий, советов по врачеванию самых различных заболеваний и ран. Характерно начало папируса, которое звучит буквально так: «Слова, которые следует произносить четко и повторять часто, как только возможно, прикладывая лекарство к больным членам для того, чтобы уничтожить породившие их страдания: «Изис, освободившая Озириса, избавившая Гора от злонамеренных деяний его брата Сета, убившего своего отца Озириса. О, Изис! Великая богиня заклинаний, освободи и меня от всего злого, от боли и злоумышленных действий, освободи меня от бога и богинь страдания, от смерти, от того, что проникло в меня. Освободи меня, избавь меня, как твой сын Гор был освобожден и избавлен тобой… О, великий Озирис! Заступись за меня! И немедля, скорее избавь меня от всего злого, от всего плохого и враждебного! От бога страдания, от богинь страдания и даже от самой смерти!»
Во всем тексте папируса настойчиво проводится мысль о необходимости сопровождать дачу и принятие каждого лечебного средства обращением к богам и духам. Например, указывается, что вышеприведенное заклинание нужно произносить при пользовании наружными средствами — накладывании повязок и мазей.
Перед описанием лечебных средств, принимаемых внутрь (питье, порошки), приводится другое заклинание: «Помоги! Иди и изгони то, что находится в моем сердце и моих членах! Заклинания благотворны в сопровождении лекарств и лекарства благотворны в сопровождении заклинаний…».
Кажется, яснее трудно сказать!
А теперь, дорогие читатели, давайте посмотрим, какой прием встретил гипноз в другой великой стране древнего и нынешнего мира — в Индии.
Санмохан-Астра — священное оружие потомков Бхараты
Что Индия — страна чудес, это все мы знаем с детства. А одно упоминание об индусских факирах и йогах сразу настраивает нас на восприятие самых невероятных и уму не постижимых вещей. Но то, что и факиры и йоги обязаны своим искусством чудотворения в основном гипнозу, об этом знают немногие.
…1837 год. Жители города Лахора и окрестных селений пришли посмотреть на пробуждение от шестинедельного сна йога Хариды. Да, да, не удивляйтесь — именно шестинедельного! Магараджа Рунджит Синг и англичанин сэр Клод Уайд тоже не верили в возможность подобного. По их инициативе и поставлен этот эксперимент, о результатах которого Клод Уайд сообщил своему другу, манчестерскому хирургу Джемсу Брэду. Но о Джемсе Брэде нам еще предстоит говорить, а сейчас станем свидетелями необычной истории.
Харида спал в небольшом специально построенном для этого сооружении. Его тщательно охраняли — караул сменялся каждые два часа.
На процедуру пробуждения прибыл магараджа в сопровождении гостей, среди которых был и Клод Уайд.
Сперва магараджа вместе с Клодом Уайдом удостоверился в целости своей личной печати, которой была запечатана дверь. Когда дверь открыли, взору присутствующих предстал вертикально стоящий закрытый деревянный ящик 4 английских футов длины и 3 ширины, запертый замком и запечатанный той же печатью. Вскрыли и ящик; там — в наглухо зашитом полотняном мешке, в неудобной, скрюченной позе — был человек. Прежде чем вынуть его из ящика, по сигналу магараджи был дан пушечный залп, который послужил сигналом народу о том, что пробуждение начинается.
Слуга вынул йога прямо в мешке из ящика и, прислонив спиной к крышке, полил горячей водой. Затем йога вынули из мешка и внимательно осмотрели. Первой бросилась в глаза плесень, которой был покрыт мешок. Руки же и ноги йога были морщинистые, на ощупь — окоченелые, голова лежала на плече, как у мертвеца. В свите магараджи был врач — он взял руку йога, ища пульс, — пульс не прощупывался, но голова казалась теплее остальных частей тела. Слуга опять полил тело факира горячей водой, а двое других принялись растирать его руки и ноги. На темя йога клали горячее пшеничное тесто, толщиной в палец, и, когда оно остывало, заменяли новой порцией. Удалив из ушей и ноздрей спящего вату и воск, с большим усилием открыли ему рот; вначале слуга раздвинул левой рукой челюсти, а правой вытянул язык и долго держал его в таком положении, чтобы открыть доступ воздуха в легкие. Только после всех этих процедур Харида чуть заметно вздохнул. Медленно приоткрылся один глаз, затем другой. Жизнь возвращалась к йогу. Все это было столь необычно, так ощутим контраст между тем состоянием, в котором он был недавно, и тем, какое являл собой в настоящий момент, что только одно сопоставление приходило на ум; смерть и жизнь.
Медленно, как бы преодолевая неимоверную тяжесть, все еще давящую на него и сковывающую, Харида произнес первые слова, обращенные к магарадже; «Ну, теперь ты веришь мне?»
Да, теперь уже нельзя было не верить. 40 дней сделали свое дело, и магарадже с его свитой и английскому офицеру Клоду Уайду ничего не оставалось, как признать победу йога.
Мы заимствовали это факт из книги известного швейцарского этнографа О. Штолля «Гипноз и внушение в психологии народов» (1904 г.). У нас нет оснований не доверять сообщению Штолля; вполне возможно, что он описал случай такого длительного и глубокого гипноза, который можно считать произвольно вызванной летаргией, приближающейся к анабиозу.
Рассмотрим последовательно, как происходила процедура погружения йога в «священный» сон, и тогда, как нам думается, роль гипноза обозначится сама собой.
За неделю до погружения в сон йог употребляет только молочную пищу. Затем в день засыпания тщательно промывает себе кишечник и с помощью длинной полотняной ленты, которую он несколько раз заглатывает и быстро вытягивает, очищает желудок. После этого ароматическими травами с воском закупоривает себе все отверстия, через которые в него могли бы попасть какие-нибудь твари.
В собраниях религиозных гимнов древней Индии — Ведах, созданных в эпоху разложения родового строя и образования жреческой касты брахманов, содержатся первые указания на формирование мистического мировоззрения, получившего в дальнейшем название системы йогов. Эта система предполагает, что в состоянии высшего сосредоточения душа теряет свою связь с бренным телом и вступает в единение с невидимыми силами, стоящими над природой и властвующими над ней.
Составитель одной из частей Яджурведы, называемой Катха-упанишада, воспевает йогу как единственный путь, который ведет к познанию первоосновы бытия, этой нематериальной субстанции, которую он именует Брахманом:
Это сосредоточение мысли, самопогружение в себя, в свой мир при максимальном отрыве от впечатлений окружающего мира, составляет краеугольный камень теории и практики йоги.
Известный современный индийский философ Дебипрасад Чаттопадхьяя в труде «Локаята Даршана» пишет, что «практика йоги, изложенная в «Йога сутре», представляет собой искусство сосредоточения, осуществления субъектом изменений в своем состоянии и полный уход сознания внутрь себя».
Но для того чтобы овладеть этим высшим искусством, требовалось предварительно овладеть умением проделывать целый ряд подготовительных упражнений и тела и души. Йог должен научиться в совершенстве владеть собой, всеми своими чувствами; под этим разумеется умение не поддаваться ни гневу, ни жалости, ни горю, ни радости…
Основным условием, позволяющим достигнуть такого состояния, считалось умение контролировать свое дыхание. Подобный произвольный контроль над дыханием способствует будто бы дальнейшему духовному совершенствованию и открывает путь к продлению жизни.
Нам трудно поставить эти явления в прямую связь: как так, задержка дыхания — и продление жизни? Скорее, наоборот! Но основателям системы йогов эта связь казалась сама собой разумеющейся, ведь они отождествляли дыхание с понятием о душе, о жизненной силе — «пране», некой надматериальной сущности, одухотворяющей и оживляющей тела людей, животных и даже растения. Пока в теле присутствует прана, оно живет, уходит прана — умирает. Дыхательные упражнения йоги называют «пранайама», что означает искусство сохранять жизненную силу.
У древнего комментатора Вед — Сушруты приводятся точные цифры величины выдоха при различных видах деятельности человека. Так, столб выдыхаемого воздуха при еде равен 20 пальцам, во сне — 16, при ходьбе — 24. Идеалом, к которому должен стремиться йог, считалось умение превозмочь необходимость выдоха в течение часа!
Характерно, что, уделяя столько внимания дыханию, трактаты о системе йогов совершенно не упоминают о легких и их деятельности. Слово «кломан» (по-санскритски — легкие) в этих текстах отсутствует. Пишется, что вдох распространяется от черепа до кончика ступней. Следовательно, дыхание понимается здесь не как физиологическая функция легких, а как синоним деятельности основного жизненного начала души. Также полностью игнорируются функции мозга. Психика и эмоции связываются с сердцем. Сушрута пишет, что сердце подобно цветку лотоса: когда он распускается — человек бодрствует, когда закрывается — спит.
Особенно большое место в системе подготовки йогов отведено своеобразной гимнастике — выполнению самых разнообразных, подчас весьма причудливых упражнений и неожиданных поз («асан»), способствующих будто бы погружению йога в состояние отрешенности от всего окружающего. Нужно научиться сохранять эти позы подолгу, застывать в одном и том же положении часами, чтобы ничто не препятствовало отдаться главному, к чему стремится йог, — размышлению о высшем существе и сосредоточению на нем одном всех мыслей и стремлений.
Наконец, после мучительных и долгих физических и моральных самоограничений, оцепенев в причудливой позе, старательно удерживая дыхание и пристально устремив взор в одну точку (иногда это жаровня, на которой горит ладан), йог начинает произносить односложные слова: Баам, Гаам, Заам, Джаам, Яаам, Наам… Сотни, тысячи раз надо произносить эти мистические слова, чтобы погрузиться в вожделенное состояние полной отчужденности от окружающего, ожидая «слияния» своей души с таинственными, стоящими под миром силами, прийти туда, куда никто не ходит, увидеть и услышать то, что не открыто глазам простых смертных, недоступно ушам непосвященных.
Анализ вышеизложенных особенностей сна йогов открывает в них много общего с гипнозом и связанными с ним явлениями. Можно сказать больше. Современная, павловская физиология нарочитую мистичность приемов вызывания сна йогов объясняет исключительно, как условия, способствующие вызыванию гипнотического состояния.
В начале XVIII века странствующие индийские факиры стали демонстрировать явления сна йогов в Европе, поражая зрителей своеобразием этого состояния. В нем их тело начинало обнаруживать удивительные, совершенно необычные свойства: они теряли всякую чувствительность к боли от порезов, ожогов, уколов; могли очень долго оставаться без пищи и питья, пульс и дыхание становились почти неуловимыми. Они как бы умирали, а затем вновь оживали. Разумеется, все эти чудеса не могли не производить огромного впечатления на каждого, кому их удавалось видеть. Поистине, думали окружающие, это бесчувственное, не подающее никаких признаков жизни тело покинуто душой.
Система йоги вошла в состав и более поздних религий Индии. Так, например, в буддизме существует учение о нирване, или состоянии высшего блаженства, высшего спокойствия, в котором душа, освободившись от пут земных, сливается с неземным, с Вседушой. В качестве одного из путей достижения нирваны буддисты признают древнюю практику йоги.
Что касается прямых указаний на гипноз, то и с ними можно встретиться в древнеиндийской литературе.
Так, в эпосе «Махабхарата, или Сказание о великой битве потомков Бхараты», относящемся к X–VIII векам до нашей эры, имеется следующий пример вызывания гипнотического состояния. Желающий вызвать его у другого человека садится напротив и, пристально уставясь взглядом в его глаза, старается внушить ему какое-нибудь определенное желание или мысль.
Но особенно интересным кажется содержащееся там же описание священного оружия, называемого по-санскритски Санмохан-Астра. Свойство этого оружия в том, что оно поражает врагов, погружая их в сонное оцепенение.
Наверное, многие из вас, читатели, видели кинокартину «Садко». Вспомните сказочную птицу с ликом девы. Вспомните ее проникающий в душу чарующий голос: «Спите… Спите… Спите!» Вспомните, как под влиянием этого голоса ложатся на землю ряды воинов и коней, запряженных в колесницы, и засыпают. Как подкошенные, падают на землю гигантские слоны, сраженные сном, вместе с находящимися на них погонщиками и седоками.
Нечто подобное по воздействию на все живое и представляет собой фантастическое оружие Санмохан-Астра, воспетое в четвертой песне «Махабхараты».
Йоги не являются единственными в Индии обладателями «высокого искусства общения с потусторонним миром». Здесь таких специалистов много во всех племенах и кастах. Таковы, например, маги южноиндийского племени бодо — мастера «пророчеств». Их способ очень похож на ту практику «призывания духов», с которой мы встречались с вами у шаманов, а также у колдунов-врачевателей Австралии. Вначале они долго кружатся в неистовой пляске, сопровождаемой оглушительными звуками музыкальных инструментов и подбадривающими напевами всех присутствующих. Постепенно доходят до состояния такого умоисступления, при котором человек может вообразить себя кем угодно — хоть богом, хоть дьяволом!
Брахманы южного Малабара — мастера «вселять», а затем снова «изгонять» злых духов. Побывавший там ц начале XVIII века путешественник писал, что в день религиозного праздника, посвященного богу погоды и урожая, — брахманы выводили из храма девушек, которых выставляли на показ толпе, стоящей на площади перед храмом. Красивые лица девушек были совершенно спокойны, движения медлительны и плавны, изящные линии богато украшенной одежды подчеркивали привлекательность их общего облика. Но вот брахманы начинали читать священные заклинания, а девушки при этом двигались в замедленном танце в такт тихо и размеренно звучавшей музыки. Постепенно ритм мелодии и пляски убыстрялся, движения девушек становились все более порывистыми.
Взволнованная зрелищем толпа реагировала на происходящее перед ее глазами сочувственными восклицаниями. Довольно скоро пляска достигала бешеного темпа, глаза девушек начинали дико вращаться, одежда приходила в полный беспорядок, на губах их выступала пена, руки сводило судорогой и наконец, изгибаясь всем телом, они падали в глубоком сне. Их тотчас же относили в глубь храма, там они очень скоро приходили в себя, и их выводили вновь, чтобы показать такими же спокойными и прекрасными, какими они были до того, как в них «вселились» призванные заклинаниями «духи». В их освобождении от духов верующие видели знак благорасположения божества, в честь которого был устроен этот обряд, и верили, что умилостивленный бог умножит плоды и утучнит стада.
Путешественник, очевидец этого обряда, был врачом и не без основания высказал в своих заметках предположение, что, прежде чем вывести девушек из храма в первый раз, брахманы давали им какое-то дурманящее снадобье, а во второй раз, для того чтобы быстрее привести их в чувство, поили нейтрализующими, успокаивающими средствами.
Вера в могущественную чудотворную силу заклинаний в Индии очень велика. «Раны на шее исчезните. Это 55 или 67 или 99 страданий, которые исчезают все!» — раскачиваясь в такт речитативу заклинаний из тайной книги брахманов «Атхарваведы», неустанно повторяет заклинатель. Он сжигает при этом на огне строго определенное ритуалом количество листьев какого-нибудь растения, предлагая страждущему вдыхать дым, с которым должна войти в больного благодатная сила растения. Сок, вытекающий из листьев, прикладывают к больному месту. Заклинание будто бы окажет свою спасительную силу, если произнести его 70 раз.
Сохраняя многовековую традицию подобными «чудодейственными» процедурами, неуклонно сопровождающимися заклинаниями, «лечат» больных и сейчас во многих местах Индии. Ведь страна эта лишь недавно проснулась от многовекового сна, который умышленно поддерживали колонизаторы. Здесь живет множество разных по своему культурному развитию племен и народностей. Число неграмотных и темных людей очень еще велико, а число врачей и больниц пока мало. Поэтому не удивительно, что и поныне раздается здесь смиренная мольба страждущего, взывающего к непостижимому и властному виновнику его страдания: «Освободи меня, сила зла; молю тебя, несчастная жертва твоей злобы! Дай мне избежать твоей власти и стать снова счастливым…» Лишенный реальной помощи, человек страстно ищет опоры в чуде. А вместе с тем эта вера во всевластие потусторонних сил лишает его уверенности в себе самом, принижая чувство собственного человеческого достоинства.
Не сосчитать святилищ, которые воздвиг индийский народ своим богам. В одном только Бенаресе полторы тысячи храмов, ступени которых спускаются прямо к водам великого Ганга. Сложная архитектура этих великолепных сооружений, невиданное, переливающее через край обилие живописных и скульптурных деталей вызывает восхищение.
Но вместо того чтобы испытывать при виде этих чудес искусства законное чувство гордости творческим величием своих соотечественников, входящие в храм верующие исполняются мистическим трепетом перед мнимым величием и мудростью богов. Все в устройстве этих храмов продумано и рассчитано на то, чтобы вызвать у вступающего под их своды именно этот смиряющий разум человека страх. В центре святилища высится бронзовая статуя танцующего Шивы — разрушителя вселенной. Его голова, руки, ноги и грудь богато украшены жемчугом и драгоценными камнями. Отсветы пламени ритуальных светильников вырывают из царящего здесь таинственного полумрака загадочное выражение глаз гневного божества.
В воздухе струится дым и кружащий голову запах благовонных курений. Как будто с самого неба льются тонкие переливы храмовых колокольчиков. Звучат священные гимны, и непроницаемой загадочностью полны сосредоточенные лица брахманов, совершающих сложный священный ритуал. И невольно, подчиняясь всей этой гипнотизирующей обстановке, молящийся чувствует в себе какие-то особые, неземные ощущения. Они уводят его в мир галлюцинаторных миражей — в мир сказки, где выдуманные боги становятся реальностью и где его детская вера получает, как ему кажется, свое незыблемое подтверждение.
Да, изощренно используемый брахманами и йогами гипноз в немалой степени способствовал тому, что Индию и до сих пор называют страной чудес. Но надо прямо сказать, что гипноз, играя в течение тысячелетий роль практического воплотителя философско-религиозного мировоззрения, призывающего искать счастье жизни и ее высший смысл в отрыве от реальной действительности и в самопогружении, немало мешал пробуждению активных сил народа, мешал борьбе с колонизаторами.
Если говорить об использовании гипноза в религиозных целях, для одурманивания людей, для порабощения их, для связывания жизненной инициативы, то более яркого примера, чем судьба гипноза в Индии, не найти. Действительно, служа мистическим догматам индуизма, он, как сказочное оружие Санмохан-Астра, погружал и в прямом и в переносном смысле людей в тяжелый сон, во время которого еще туже стягивали на них путы их враги.
И не случайно английские колонизаторы любили называть Индию страной сна, страной гипноза. Им, полтора столетия, подобно паукам, высасывавшим все жизненные соки из этой страны, щедро одаренной природными богатствами, было очень выгодно иметь дело с людьми, погруженными в сон.
Но великий, талантливый индийский народ порвал цепи колониализма и двинулся по пути прогресса навстречу своему будущему.