Очередная бессонная ночь?
Вилла подошла к окну. Все так же, как вчера: мост, фонари, облака, ползущие белой ватой по небу. Никаких изменений, за исключением незначительных: ссадины на ее руках и сломанные ногти, которые послужили зарубкой на памяти.
Падение, незнакомец с молочного кофе глазами и Дон.
А потом?
Воспоминания обрывались.
Вилла прошлась по притихшему дому, не зажигая свет. Комната, в которой живет Чуп, дверь закрыта. Комната, которая всегда закрыта. Гостиная, пугающая габаритами и пустотой, где поселилось эхо. Две смежные комнаты, в одной из которых жил Дон. Кухня с железным столом по центру, длинными лавками и недавно обосновавшимся запахом кофе.
Изъеденные молью ковры заговорщически скрадывали шаги, камин, успевший соскучиться по жарким объятиям пламени, с удовольствием подставил свой бок под уставшую от сна спину. Не одни сумерки окутывал сон, иначе бы спина не ныла, и ноги не радовались недолгой прогулке.
— Вилла?
Она смотрела в пустоту перед собой, пока перед взором не возникли ноги.
— Ты… — Он присел на корточки, хотел, как часто позволял себе, провести ладонью по щеке, но она отвела голову. — Я…
Она не понимала, что плачет, пока он не сказал:
— Я не могу видеть твои слезы.
И пока, вопреки сопротивлению, не повернул ее лицо к себе и не вытер слезы холодными ладонями. И пока не потянулся к ней как будто бы в поцелуе и не дернулся как от прокаженной. Отвернулся, отошел к окну.
Он не может видеть ее слезы, а она вовсе не хочет плакать. Это слабость, это недостойно даже обычной корри и тем более той, которая хотела стать легал. Но она никогда не была сильной, и воля ее что безволие — легко подавить любому.
Он не мог дышать, уже нет. Но она слышала его дыхание или ей так казалось? Ей как-то много кажется в последнее время, в какой-то момент даже вообразилось, что она — нечто значимое.
Война, застывшая на горизонте. Отец, вдруг вспомнивший об отцовском долге. Лучший и самый любимый друг, который и после смерти нашел возможность быть рядом. Адэр, с которым у них взаимное притяжение, настолько сильное, что условности посылаются к черту, и даже после всего, что он сделал, она думает о нем.
Но ничего этого нет, не так ли?
— Я не могу тебя отпустить… — Голос Дона звучал как сухая ветка, на которую наступил неопытный охотник. — И не могу ничего сделать со своей сутью. Контролировать, подавлять, принуждать чарами, запугивать — я готов на все, чтобы ты осталась. Я знаю, ты быстро скидываешь морок, — смешок, — но все равно к нему прибегаю. Ты поняла, да? Опять вспомнила?
Молчание Виллы послужило ответом.
— Я снова хочу это сделать. День, два, пока ты будешь со мной, пусть даже спящая… Смотреть, как разметались твои волосы на подушке и сожалеть, что я не могу лечь рядом, не могу пропустить пряди сквозь пальцы и ловить губами золотистые всполохи. Следить за твоим дыханием и знать, что разделить его с тобой не сумею, что когда-нибудь другой, кто-то другой так же глубоко и сонно будет дышать у тебя под боком… Ловить едва различимый стон, и мечтать хоть раз оказаться в твоем сне, потому что хотя бы там, возможно, я мог быть… по-настоящему быть с тобой, а не рядом.
Вилла повернула голову. Фонари, жалобно вскрикнув, позволили тьме обнять Дона. Ласково, умиротворенно, так, как она обнимала его. Мелькнуло чувство, эхом отдающее ревностью, но это глупо, ревновать того, кого нет — к той, которой не существует.
— Ты не принадлежишь мне.
Слова, простые слова, ударили хлестко.
Она не принадлежит ему. Он принадлежит смерти, или и есть смерть… Но для нее останется, как и раньше, Доном.
А она для него?
Пожалуй, и прежде догадывалась, что видел в ней не только приятеля. Даже когда бросал очередную пассию и находил новую. Даже когда смеялся, что из-за ее ревности и обостренного чувства собственности Вилла никогда не будет ни с кем связана. И даже когда застал ее целующейся с соседским мальчишкой и посоветовал наиграться в куклы, пока не стала куклой кому-то другому.
Зеленый город, который их познакомил, откроется только для одного. А второй…
Она подошла к Дону, всматриваясь, как в первый раз, в унылую улицу. Город, где жители — демоны и бестелесные, а развлечение — отрывать лепестки у ромашек. Город, в котором нет места для слабости, потому что это бесполезная ноша, мозоль на пятке. Когда-нибудь Дону надоест, и она превратится для него в камень, и он избавится от нее, как избавился Адэр.
Она не принадлежит ему.
Это просто детская влюбленность и еще невозможность перенести ее в реальность, потому что кто-то давно у одного из них эту реальность отнял. Или у них двоих? А если бы нет? Если бы они, как прежде, были живы… оба?
Рука Виллы потянулась к плечу Дона, прошлась вдоль спины, переместилась на грудь под его изумленным взглядом, взметнулась к распахнутому вороту синей рубахи, и вверх — от подбородка, по скулам, к глазам притаившегося хищника. Сузившиеся зрачки и что-то первобытное, безудержное, онемевшее под желто-коричневой радужкой ягуара.
Вилла приподнялась на цыпочках и, вооружившись отмазкой, что клин клином вышибают, прикоснулась к губам Дона. Они не были холодными, или стали горячими от ее губ? Жаркими, требовательно-поглощающими, изголодавшимися…
Дыхание сбилось, объятия Дона кружили голову сильнее морока, но не сон нагоняли, а пробуждение. Как будто так и должно быть. Он. Она. Вместе. Желание отгоняло наивное детство. Не друг осыпает лицо поцелуями, не друг зарывается лицом в волосы и имитирует дыхание, впитывая ее запах, оставляя свой запах на ней. Не друг позволяет своей руке сладкой змейкой сползти по ее шее.
Мужчина.
Но стон разрывает темноту и жар плоти, а когда открываешь глаза, понимаешь, соскальзывая на слабеющих ногах, на пол, что ты одна. Твой мужчина рассыпался пазлами и пронесся смерчем над сонным городом.
Никогда, как бы ты не хотела, он не станет прежним, и максимум, что у вас есть — общее детство.
Поднимаешься и смотришь в окно, и стираешь глупые слезы. Он предал тебя, и ты ответишь ему тем же. Вся эта сцена продумана до мелочей, и, казалось бы, имеешь право платить той же монетой, но тошнота не проходит и все, что попадается под руку, отлетает в сторону.
Ты слышишь зов вчерашнего незнакомца. Да, слышишь, и спускаешься впервые по искореженной лестнице. Второй этаж, первый. Не держишься за перила — падение не беспокоит. Ты и так падаешь низко, так низко, что тебя выворачивает наизнанку. Хотя, казалось бы, какая вина? Ты — пленница и просто не терпишь ограничения воли.
Выйти из дома нельзя — нет, но гулять по нему можно. Ты не делаешь ничего плохого, освобождая того, кто вчера тебя спас, а сегодня томится в заточении. И где-то мечется мысль, что Дон не позволил бы тебе умереть, он слышал твой крик и был рядом. А не пришел потому, что ловил на живца — кажется, так говорится?
Нет, умереть не позволил бы, хотя Чуп и мечтал для него о мертвой подружке, а демоны намекали, что у тебя и жизни не так много времени. Да, логично, если бок о бок со смертью.
Ржавый засов неохотно поддается, число сломанных ногтей увеличивается на два, но тебя красота не волнует. Когда-то мечтала быть привлекательной, а сейчас мало что привлекало.
— Я не могу телепортироваться, — говорит незнакомец, — он выжал мои силы.
И ты подходишь к нему, опускаешься на колени и позволяешь обнять себя. Крепко, до боли в каждой клеточке тела. Каково это, продлевать жизнь обреченному? Странно, чувствуешь себя убийцей.
Не хочется ничего. Абсолютно. И когда открываешь глаза в каком-то тоннеле, отказываешься идти, игнорируя приказ незнакомца. Он говорит, за этим тоннелем ждут, говорит, что если выберутся, все ужасное в твоей жизни закончится. А ты понимаешь, что он врет, и тебе совсем не хочется выбираться.
И сил нет. Как два эмбриона, вы лежите в самом начале бесконечного коридора. Он смотрит в ту сторону, где маячит неяркий свет. Ты — в ту, где мечутся ветер и тени.
Дыхание восстанавливается. У вас двоих. И ты позволяешь обнять себя снова, и теплые прикосновения приятны, но… В сторону мысли! В сторону!
Ты ждешь, замерев, когда закончится, когда все закончится, как он обещал. Минута, вторая, а вы все еще неразлучны, все еще прижимаетесь, друг к другу, и ты чувствуешь растущее напряжение и его гнев.
А потом он тебя отпускает. Обнимает, да, но перестает контролировать. Свободна. Больше никто не вторгается в мысли. Рывок назад, и ловушка из сильных рук, встряска, пощечина, встряска.
— Ты что, не понимаешь?! — его крик царапает барабанные перепонки. — Он мертв! Успокойся! Мертв! Тише… Чшш, не надо…
Глаза устают от слез. Плакса, думаешь с ненавистью, и безудержно плачешь, уткнувшись в плечо незнакомца. Вдыхаешь его запах, успокаиваясь: бергамот, мускус и… Узнавание приходит до того, как ты слышишь пароль к стертым воспоминаниям:
— Не надо, котеночек…
Всматриваешься в колкие глаза цвета кофе и говоришь удивленно:
— У тебя снова рога отпали.
— Хм…
Вот от кого, ты переняла привычку.
Ловишь его улыбку, и думаешь, что Летха права. В такого действительно можно влюбиться.
***
Вне тоннеля ночь сменилась сумерками.
— Поспи, — предложил Адэр, понимая, впрочем, что девушка его не послушает. Она держалась отстраненно, не как ласковый котеночек, однажды посетивший его покои, а как дикая, прошедшая через свору жестокой ребятни, кошка. Пришлось применить давление, чтобы она положила голову на него и отдохнула.
Он обнял ее, пытаясь согреть.
В нем все-таки больше от демона, чем подозревал. Не раздумывая, вторгся в ее сознание — проще, быстрее, надежней, чем уговоры. Легко может войти в привычку.
Он без особого труда вышел на нее астрально. Видимо, жизнь не делала ей подножки, не подставляла, она не считала нужным закрываться. Будь он ближе к ней, у нее не было бы времени даже на сомнения и они успели выскользнуть из жилища Дона незамеченными. Не было бы давящей немотой встречи и скрытого протеста, когда отняли девушку. Против нее использовали морок, а его ждали другие методы. Подвал, бестелесные, которых Дон запустил к нему, их жадные стоны, посасывания, завывания… Новый хозяин города наблюдал за пиршеством подданных, не прикасаясь к своей жертве, и когда дематериализовался, Адэр отсчитывал секунды до смерти. Но ее не было.
Как не было и бестелесных, и сил, которые они вытянули из него. Только вспышка безудержной злости, которая вытолкала его в астрал. Если бы Вилла не услышала, сколько бы он выдержал как кормушка для духов?
Как долго выдержала Летха?
Вопросы, вопросы, но навязчивей остальных два: почему их отпустили так просто, и кто закрыл портал в Наб? Тоннели, по которым они бродили, вели, как лабиринт, друг в друга. Устав, Вилла опустилась на пол, Адэр лег рядом. Вздрогнула от его прикосновения, но больше не сопротивлялась.
— Поспи, — повторил Адэр, прижав ее к себе, согревая.
Но сон не заменит пищу и не подскажет, как выбраться из ловушки. Она — освобождение Невилла от заклятья, и он костьми ляжет, но втюхает ее папочке в живом состоянии.
— Зачем ты это сделал?
Ее голос спугнул крамольные мысли. Объяснять, кто сбросил ее с обрыва и почему — долго, а он не любил болтать, да и сейчас не это важно. Отцу ее будет возвращать Ризгор, и ни к чему, чтобы страх омрачил радость встречи.
Так и не дождавшись ответа, девушка уснула. Попробовав телепортироваться и снова наткнувшись на стену, Адэр выскользнул из тоннеля. Найти еду в городе, который убивал все живое, из разряда фантастики, но ему повезло. Потерянные кем-то персики красовались желто-бордовыми боками сквозь белое облако, и вопреки ожиданиям, вокруг не ощущалось присутствия демонов или бестелесных.
Адэр вернулся с добычей, и еще сумерки девушка перенесла стойко, но к ночи ее начало лихорадить. Не вовремя, не сейчас, когда он чувствовал себя таким бесполезным! Но болезнь вооружилась жаром, выдергивая из ее мечущегося тела хриплый шепот, и заставляя его шептать несуразности.
Жить… Она должна жить, потому что…
Иногда она просыпалась, смотрела туманно-серыми глазами, не видя его, и падала в горячую пропасть, которая ее принимала. Он отводил влажные волосы с ее раскрасневшегося лица, прислушиваясь к прерывистому дыханию и бушующему в городе ветру.
Сорвался, разорвал тишину, будто чувствуя, или?…
Порыв ветра донес воинственный клич. Невилл! Взяв Виллу на руки, Адэр телепортировался из тоннеля. Вихрь, пробегаясь по крышам, отрывал шифер, усыпал небо осколками стекол, пронесся, преследуемый визгом фонарей и подвернувшимся бестелесным. Черная воронка, разрастаясь, неслась на черта.
Не так быстро, Дон, не так быстро. Дракон, издав еще один клич, бросился наперевес буре. Серебряные крылья рвали мрак, но воронка затягивала, кружила его с легкостью, как до этого ворох ромашек и любопытного бестелесного.
— Невилл!
Дракон вонзал зубы в невидимого противника, отбивался лапами, намертво впивался острыми когтями, и в диком танце со смерчем, сражался за Адэра. И проигрывал… В какой-то момент Адэр перестал его видеть в наступающей тьме.
— Невилл!
Девушка вздрогнула, открыла глаза, осмотрелась невидящим взглядом.
— Дон… оставь его…
Голос едва различим, шепот и то громче, но воронка выплюнула дракона, рассыпалась синими пазлами, воссоздавая Дона. Трупный запах усилился, внешность сменилась до неузнаваемости, а начинка прежняя, Адэр узнал бы его в любой маске.
— Почему ты все еще здесь?! — возмутилась нашпигованная белыми личинками мертвечина, шагнув к нему.
Адэр прижал девушку сильнее, интуитивно пытаясь спрятать от монстра, хотя она и видела его до этого, а сейчас была без сознания. А вот и ответ, почему побег дался легко: он был спланирован, но не Адэром. И фрукты, разбросанные по городу, не так просто там отдыхали.
— Почему не телепортировал ее из города?!
Дон больше не делал попытки приблизиться, с беспокойством всматривался в пылающее лицо девушки.
— Портал закрыт.
— Кто?
Адэр пожал плечами.
— Кто-то сильно не хочет, чтобы Вилла вернулась в Анидат.
— Не знаю, кто бы хотел этого сильнее, чем я.
Окинув монстра недоверчивым взглядом, Адэр устроил девушку на спине ощетинившегося дракона, взобрался сам и не оборачиваясь на город и приносящего смерть, взлетел. В Наб. Обрыв скалы нарисовался на горизонте.
— Спасибо, — Адэр почесал друга за ухом.
— Еще, — тот повернул голову, усмехаясь.
Пока немногословно. Пока, но уже очень скоро… Адэр крепче обнял девушку.
— Потерпи.
Приказ или просьба? Рассчитывал на первое, но вышло, скорее, второе. Девушка, которую благоразумней избегать, невероятным образом притягивала.
— Не думай сдаваться: ты мне должна, помнишь? С тебя два поцелуя.
Она улыбнулась или показалось? Хотелось первого, но склонялся ко второму. Не важно, осталось немного, главное передать ее, пока еще дышит. Дракон поднимался вверх, взмах нескольких крыльев разделял от Наб.
Вернулись!
Но серебряные крылья дернулись, еще раз, еще, словно запутались в рыбацких сетях. Дракон вырвался, взметнулся. Рывок — ударился со всего размаха о невидимый жесткий купол.
Боевой клич, новая попытка приземлиться в Наб. Дракон облетел вдоль скалы, но всюду упирался в клетку, снова вернулся к обрыву, бросил удивленный взгляд на Адэра. Но черт тоже заметил светловолосого мужчину в черном. Скрестив на груди руки, он бесстрастно наблюдал за неудачными попытками дракона влететь в город, хотя первой реакцией, если не показалось, было легкое удивление.
Не ожидал увидеть живыми?
Шутливо отсалютовав, Адэр мысленно отправил послание: "Прости, что снова разочаровал тебя". И тут же получил ответ: «Попробуй доказать, что я ошибался».
Ризгор медленно растворился в сумраке.
И несмотря на взметнувшееся раздражение, Адэр оценил ход. Дракон, которого избегал весь город, черт, которому было на весь город плевать, и девушка, которая может переплюнуть не одного демона.
Трое подаренных смерти.
Блестящий ход. Мастерский. Но кто сказал, что в игре пешки?