К пятнице напряжение в замке возросло, и причина не только в воскресном бале. Слуги исправно готовились к приему знатных гостей, горничная продумывала вариант замысловатой прически для новой хозяйки, Уна и Лэйтон величественно хранили спокойствие, а вот император, хотя и проводил, как раньше, много времени с Виллой, стал задумчив, молчалив, а в его глазах зачастила грусть.

Было ли это связано с тем, что вскоре они расстанутся?

Или его напрягал визит ее матери завтра?

Когда Вилла прямо поинтересовалась, император сказал, что ее мать всегда была рассудительной, и неприятностей можно ожидать только со стороны ведьмы. Он не просто знал о существовании Дуаны, но из нескольких фраз выходило: они пересекались по какому-то делу императорской важности.

— И что, она подвела тебя? — Любопытство съело бы заживо, не задай Вилла вопрос.

Ответ был не слишком обширным, но информативным в меру.

— Нет.

И разговор плавно подключился к другой теме, но разве любопытство это усмирило? Неа. Вилла решила, что засыплет вопросами подругу, едва та появится. Если бы Дуана вышла на связь через зеркало, не пришлось мучиться еще день, но сколько Вилла в зеркала не смотрелась, кроме себя, никого там не высмотрела.

Нет, раз или два случайно проходил мимо Лэйтон, и останавливался за спиной, отражаясь в зеркальной глади. Но это не считается.

А где взять терпения?

Если бы сон… завтрашний день настал незаметней, а так хоть голова от мыслей тресни — день, снова день, только день. Есть в этом смысл, конечно: Ристет — резиденция императора, и тратить время на полежалки — роскошь. Но тело Виллы с непривычки, — или, наоборот, с привычки, — требовало отдыха в полном смысле этого слова.

Тихий внутренний голос снова напомнил, что все, тема сна для нее закрыта, дороги назад не будет, но она и не желала никуда возвращаться. Только будущее, которое сама выстроит. Дон хотел, чтобы у нее был выбор? Она его сделала, но пусть он ни о чем не жалеет. Метаться поздно.

— У вас будет изумительное серебристое платье, — ворковала горничная, пока Вилла, раскачиваясь в кресле-кочалке, любовалась красотами города. — Вы будете самой обворожительной легал, которую кто-либо видел, миледи.

Вообще-то, Жаклин настаивала на «вашем императорском высочестве», но Вилле удалось сторговаться на «миледи».

— И туфельки, которые заказал император, красоты необыкновенной. Я видела их, мой друг их делает, они уже почти готовы. Вам будет удобно летать в них.

О, судя по раскрасневшимся щечкам, под словом «друг» подразумевалось нечто большее. Хм, а существует ли дружба между мужчиной и женщиной, или это все равно приведет к горизонтальному положению?

Существует, тут же ответила себе, не без разочарования. Между ней и Доном ничего, кроме двух поцелуев, не было, да и вряд ли будет.

— И пояс, расшитый белым жемчугом, ох, ни у кого такой красоты нет, миледи. Белый жемчуг! — Горничная в блаженстве закатила глаза. — В нашей империи он бесценен.

— Правда? — спросила Вилла, заинтересовано.

— А вы не знали, миледи?

— Я думала, бриллианты и изумруды дороже.

— Так и есть, — горничная расхорохорилась, довольная, что подсказывает принцессе, — вот только когда тебе дарят драгоценности — это только драгоценности, сколько бы они ни стоили. А белый жемчуг берет с собой частичку души. Таким подарком император говорит вам, как много вы для него значите. Он делится с вами частью себя, и если вы принимаете подарок, вы принимаете не только жемчуг. Не многие мужчины идут на такой шаг. Это обязательства. А если белый жемчуг дарит неженатый мужчина девушке, это намек на скорую связь.

Вилла утратила интерес к пейзажу.

— То есть?

— Связь, миледи, — повторила горничная, будто этим словом все сказано.

Но если сказано, то неразборчиво, потому что не может это быть именно та связь, о которой подумала Вилла?!

— А это всегда означает связь? Без вариантов?

— Если отец дарит дочери — это духовная связь, если мужчина… — Горничная замолчала. — А вам, миледи, кто-то из мужчин дарил жемчуг?

— Ты думаешь, я могу быть связана и не знать об этом?

— Я думаю, что ради вас мужчины могли пойти на хитрость и подарить жемчуг, не сказав о помолвке. Я слышала, такие вопиющие случаи бывали, но не в нашей империи, ох, и досталось потом этим негодяям! Обманутые девушки могли придумать кару по своему усмотрению, а уж у них фантазия не страдала. Но когда без обмана, это как таинство…

Ну, бегали за ней корри и легал присматривались, но подарками не баловали, тем более, такими.

— А мужчина, который дарит… всегда знает о свойствах жемчуга? Я имею в виду, об особенных свойствах?

— Для него это такое же естественное знание, как для женщины деторождение. И он бы посвятил вас и в свойства белого жемчуга, и деторождения, ну, или вы сами догадались, когда помолвка закончилась полноценной связью. — Горничная успела подхватить раскачавшееся кресло Виллы. — Ох, простите, миледи, вы ведь еще не связаны, а я с такими речами…

— Ничего, — схватив книгу, начала обмахиваться Вилла, — это ведь естественное знание.

Посмотрев друг на друга, девушки рассмеялись.

— В общем, я уже придумала с прической, оставлю вас в покое, а то я люблю поболтать, а вы слишком вежливы, чтобы меня остановить.

Жаклин вышла из комнаты, оставив Виллу не только в покое, но и в замешательстве. Раздумья до того поглотили, что присутствие Лэйтона она заметила только после его громко зевка.

— Не похоже на светский визит, — выразила недовольство Вилла. Пришел, развалился в кресле за спиной, сидел неясно сколько, пока не заскучал без внимания. Манеры явно не императорские — отец никогда не телепортировался без спроса в ее комнату, а стучал в дверь, как обычный смертный.

— Да и ты не похожа на светскую даму, — съязвил Лэйтон.

— Разве хорошие манеры появляются время от времени? Они либо есть, либо их нет.

— Как у тебя?

— В этом мы, братец, схожи.

Лэйтон склонил голову, рассматривая Виллу. Прикрыл глаза, задумавшись, снова посмотрел прямо.

— Как думаешь, кто ты для императора?

Вопрос не только не понравился Вилле, вызвал мурашки. Предчувствие шепнуло, что неспроста, ох, неспроста Лэйтон его задал. У него наверняка есть заготовленный ответ, и он не понравится много больше вопроса.

Она не хотела тратить время на игру, и говорить очевидное, что она дочь императора. Можно отгородиться от негатива, которым не терпится поделиться Лэйтону, а можно пойти дальше, пропустить негатив через себя в обмен на… что? Плохое настроение, разочарование, обиду?

— Тайну, — усмехнувшись, ответил гость.

Упс, снова забыла установить блок. Исправила оплошность.

— Я слушаю.

Лэйтон рассмеялся. На удивление, смех его не был отвратен, да и сам он, если чуть сбросить высокомерия, открыть завесу отчуждения, которыми оборонялся, — вполне ничего. Пшеничные волосы, как у матери, глаза цвета неба в облаках, холеное, но не женственное лицо с высокими скулами. Своеобразные наряды можно отнести как в минус, так и в плюс.

— Ты находишь меня красивым.

Вилла проверила мысленный блок, перевела взгляд на брата.

— Прочел по глазам, — ответил он и откинулся на спинку кресла, продолжив ее изучение.

— Еще один талант?

— Внимательность.

— Это и была твоя тайна?

— Твоя тайна, — поправил машинально.

И замолчал. Надолго. Вилла вернула ему зевок — сна не было, но зевок — зараза, от которой трудно избавиться.

— Я понимаю, что в Ристет день бесконечен, но мое терпение нет, — тонко намекнула на толстые обстоятельства.

— Я думал.

— И как, понравилось?

Губы Лэйтона дрогнули в улыбке. Как странно: за общими чайными церемониями его лицо и глаза почти не выражали эмоций. Он вполне мог сойти за чайник. А сейчас — пусть язвительный, колкий, но живой.

— Ты находишь меня интересным. — Лэйтон беспечно махнул рукой, мол, дело опять не в блоке.

— Глаза?

— Не только. Лицевая мимика. Глаза чуть сузились, зрачки расширились, взгляд сфокусировался, нос при этом чуть вздернулся, и ты пальцем потерла подбородок. Тебе надо научиться контролировать язык жестов.

— Зачем?

— Ты ведь планируешь быть ее императорским высочеством?

Вилла посмотрела на Лэйтона как на сумасшедшего.

— Я ничего не планировала, так вышло.

— Я не о том, что ты — дочь моего отца.

— А о чем?

— Если ты планируешь занять хоть какую-то приличную должность, или, как знать, стать хозяйкой одного из городов императора, тебе нужно многому научиться, и контролировать эмоции, жесты, мимику — это первостепенное.

И снова взгляд Виллы удивил: она явно не была в восторге от всего, что он перечислил. Но Лэйтон сделал еще одну проверку.

— Власть над другими невозможна без власти над собой.

— Ну, тогда проблем нет. Меня не интересует то, что ты говоришь, меня не волнуют перспективы стать твой копией, и сейчас мне настолько нудно, что я хочу выставить тебя за дверь, но деликатно себя сдерживаю.

Лэйтон моргнул от неожиданности, а потом расхохотался. И оборвал себя. Смех — забытая блажь.

— Если тебя не интересует власть, — спросил, отсмеявшись, — что ты делаешь в Ристет? Ты проводишь очень много времени с императором и это наталкивает на мысль, что тебе что-то от него нужно.

— Он — мой отец, к тому же, с кем мне проводить здесь время? С тобой?

— Ты бы хотела проводить время со мной? — Лэйтон резко подался вперед, но она не шарахнулась, как нашкодивший кот. Раскачивалась безмятежно в кресле и смотрела так же изучающе, как он секундой раньше.

— Мне кажется, тебе интересней без меня.

— Верно, — усмехнулся.

Но Вилла проигнорировала язвительность, продолжив так же спокойно:

— И без императора, и без Уны. И без Ристет, полагаю…

— И что же мне интересно? — подначил к ответу и невольно затаил дыхание. Скажет или нет? Угадает? Нет, нереально, потому что…

— Мода.

Он откинулся в кресле, вернул на лицо и в глаза лед, закрылся ментально на новый засов.

— Но ты не просто меняешь наряды, — голос девушки все равно пробивался сквозь холодные хрусталики, — скорее всего ты их создаешь.

В ту же секунду Лэйтон навис над ней. Руки по обе стороны кресла, глаза в глаза на расстоянии пяти сантиметров: в плен, чтобы не вырвалась; охватил холодной сетью. Дрогнешь — боль пройдет через висок и глазное яблоко. Моргнешь — разорвет капилляры.

— Никогда больше не говори эту чушь, — голос звучал мягко, нежно, убаюкивая возможное сопротивление. А для контроля послал видение, в котором непослушная девушка Вилла корчилась от невыносимой боли в пустых глазницах.

— Ты меня поняла, сестренка?

Она прищурилась, ресницы едва не сомкнулись, но взгляд снова вернулся к нему.

— Да.

Лэйтон отстранился, медленно, недоверчиво, но запугать девчонку оказалось несложно. Нет в ней того дара, о котором столько судачат. Нет. Простая, обычная, слабая…

— Я сохраню твою тайну.

Не веря, он уставился на ее губы, запросил повтор в микросекундах, и звуковое видение, сказало то же, что он услышал ранее. Она сохранит его тайну?!

Да кем она себя возомнила?!

Пора поставить на место. Да, собственно, он за этим и заглянул.

— Хорошо, — расплылся в примирительной улыбке. — Ты сохранишь одну тайну, а я открою тебе другую.

— Я слушаю.

Лэйтон заметил, как девушка внутренне подобралась, приготовившись к худшему.

— Я мог бы просто рассказать, но она стоит того, чтобы увидеть своими глазами. Я покажу тебе. Это будет моим подарком в день твоего обращения.

— Такая таинственность в голосе, могу себе представить, что ты задумал… — пробормотала Вилла.

— Нет, — отчеканил Лэйтон, — я к этому не имею никакого отношения. И нет. Ты даже представить себе не можешь, что это.

Довольный собой и произведенный эффектом, Лэйтон телепортировался в Город Разбитых Зеркал и пребывал в прекрасном расположении до позднего вечера и боя часов, напомнивших о возвращении в Ристет. К матери, которая мечтала однажды увидеть его властителем мира. К отцу, который не видел в нем властителя даже одного города. К сестре, которая…

Он встряхнул головой, прогоняя мелькнувшее видение-повтор из сегодняшнего разговора. Хотел он того или нет, все события записывались и всплывали по мере необходимости или самовольно, напоминая, заставляя увидеть то, что он упустил.

Но что особенного в этом видении?

Вот он склоняется над Виллой, удерживает контроль, вот ставит ультиматум, а она…

Наконец, он понял.

Реальность порой искажается, а взгляд со стороны откровенен. Лэйтон только думал, что контролировал девушку. Но это не так. Она была закрыта ментально и совершенно недоступна. Она игнорировала его магические способности, будучи так же поглощена разговором и действом, как рыбак игнорирует прожорливого комара во время клева!

Она стряхнула с себя его магию, причем так, что он этого даже не заметил!

Лэйтон прошелся по пустынному коридору пустынного замка, в который запрещено входить кому бы то ни было. Смешной запрет, охраняющий не от потенциального налета буйных жителей, не от побирающихся подданных или хищения слуг. Вынужденная мера, чтобы не ранить гордость императорского высочества, потому что в течение первых двух лет его руководства городом, никто из жителей не переступил порог замка по своей воле.

Никто.

Не было приветствий, не было и возмущений. Его игнорировали и Лэйтон сделал вид, что это он игнорирует их. Замок пуст, улицы опустошались с его приближением. Традиция или, если угодно, привычка, которая длилась уже не один десяток лет.

Такой подарок мог быть в тягость, если бы не мастерская, которую не нужно прятать от посторонних. Он мог создавать свои коллекции, не таясь, потому что никого не интересовал вовсе.

Мода, — девчонка права, — мода — страсть, доходящая до отчаяния, и только она помогала забыть, более того — иронизировать над одиночеством.

Незаконнорожденной дочери император на совершеннолетие подарил труп по имени Дон, а своему единственному, и законному сыну, наследнику — изгнание под символическим названием Город Разбитых Зеркал.

Пришло время восстановить справедливость и обменяться игрушками.

Лэйтон вскроет тайничок и покажет сестренке другие куклы, что по логике, приведет к ее самоизгнанию из Ристет.

Все справедливо. Внимание императора и белые крылья — шик для голодранки.

***

Вот кто в здравом уме и твердой памяти примет девушку, несущуюся по ступенькам замка так, что шлейф платья парит как павлиний хвост, за принцессу?

Покажи Лэйтону на нее кто-то пальцем, до того, как он имел несчастье познакомиться с вышеупомянутой девушкой, и скажи, что это дочь императора, он бы пришел в культурный шок.

Принцесса?!

Дочь императора?!

Вот это?!

Не более получаса назад он лично видел, как Вилла прохаживалась по галерее со скучающим видом. Ее мало интересовала история предков. Остановится на пару минут перед портретом императора, склонит голову, прищурит глаза в раздумьях, пройдет дальше, задержится у портрета Лэйтона, усмехнется — и все, прогулка и познавательная часть дня окончены.

Так вот, непонятно, чем ее так веселил его портрет в галерее, но то, что Лэйтон наблюдал сейчас из окна своего кабинета, было смешно до безобразия. Радость от встречи с матерью и ведьмой выглядела настоящей и судя по эмоциональному фону, бьющему радужным фонтаном, и была настоящей, но что пробежка сделала с ее мягкими новыми туфельками, расшитыми белым бисером?

Кощунство!

А разрумянившееся конопатое лицо — разве позволительно открыто выражать чувства? Половина центра собралась вокруг троицы, и вскоре разнесут слухи по всему городу. Ах, какая принцесса добрая — закудахтают. Ах, как искренне блестели слезы в ее серебристых глазах!

Ах, как жаль, что когда слухи, сделав круг, вернутся в замок, Лэйтон не сможет сказать, что думает. Не добрая, а слабая ваша принцесса! И глаза у нее цвета высохшей грязи!

Скоро…

Он вынудит девчонку убраться со своей территории. Это его город, его отец и империя, которой однажды будет повелевать он, Лэйтон.

Сегодня суббота. Пусть день проведет в пустяковых хлопотах и надеждах, а уже завтра он покажет сестренке реальность. Пора взрослеть, девочка.

Лэйтон придирчиво всматривался в лицо матери Виллы. Как отец с ней переспал? Теперь понятна апатия Уны: это не страсть, не увлечение, а действительно, подвиг во имя империи. Рыжая, невысокая женщина, пышная без необходимости, конопатая; одним словом, копия своей дочери, только в два раза толще и старше. Длинное простое платье с клинообразным вырезом мрачных расцветок, выдающее происхождение корри, бесформенные сандалии на завязках, прослужившие не один год, деревянные бусы и серьги. Толстый браслет на запястье.

Все.

Кошмар, а держится как королева. Осанка, прямой взгляд темных глаз, пытливо и с нежностью пробегающий по лицу дочери, руки, заботливо отводящие непослушную прядь за ухо. Трогательно. Могло бы быть. Если бы не вызывало отвращения.

Лэйтон переключился на ведьму. Первое и единственное, что мог сказать с уверенностью: хороша и опасна. Он читал досье, собранное по его просьбе придворным магом, и решил, что Дуану лучше держать в союзниках.

Не повезет тому, кто станет у нее на пути.

Лэйтон с усмешкой вспомнил имена тех, кому уже не повезло пересечься с ней. Кто бы подумал, как необъятны горизонты и как далеко может зайти ведьма в мести. Какой кураж, какая подача! Да и сейчас в ее глазах отражается независимость, настороженность и страсть. Коктейль, который он бы рискнул испробовать.

Короткие белые волосы, колечками спадающие на лоб, грудь, томящаяся под черным кружевным корсетом, широкая юбка в пол, под которой спрятаны не только обворожительные длинные ноги, но, возможно, несколько сортов яда.

Она не просто излучала опасность. Она и была ею.

— Дуана… — он попробовал ее имя на языке, и остался доволен ощущениями. Сделал глубокий вдох, сконцентрировавшись на ведьме — корица, лимон и мята защекотали ноздри. Так, так, коктейль набирал компоненты и градусы, почти вскружив ему голову.

Их взгляды с ведьмой пересеклись.

Она приподняла бровь, а рассмотрев Лэйтона, отвернулась, как от предмета не стоящего внимания. Умница, похвалил он: ни мысленно, ни жестами, ни эмоциональным фоном не позволила узнать, что думает на самом деле.

Досье не давало ответа, почему сильная и красивая ведьма, рожденная от союза двух могущественных магов, предпочла карьере обычный домик и тишину Анидат, но Лэйтон обязательно узнает. Она идеально подходит для рычага, который быстрее вышвырнет Виллу из Ристет; возможно, и не придется вскрывать императорский тайный ларчик.

Да и вообще, Дуана идеальна.

Телепортируясь из замка, Лэйтон послал ментальный поцелуй, который она, естественно, ощутила, но по причине интимности поцелуя, сделала вид, что ничего не произошло.

— Черт! — выругалась ведьма, подтянув корсет, и тут же установила блок на все тело. Озабоченный избалованный юнец! Еще до того, как его взгляд прошелся спичкой по телу, Дуана знала, что он наблюдает за ней: изучает, присматривается, проверяет. Она попыталась спрятаться за Виллу, но глаза его выискали и усилили жжение — пришлось терпеть и притворяться. Император строго-настрого запретил ей колдовать в Ристет, а такая защита и уж тем более, ответ извращенцу, в отличие от простых заклятий, входила в силу, только если произнести вслух.

Печалька.

А поцелуй?! Мальчишка верит, что папенька защитит его, если он наделает глупостей? Ведьма мечтательно улыбнулась, потирая зудящие в предвкушении ладошки. Корпело, корпело поиграть в кошки-мышки, а потом загнать в мышеловку и пообещать ключик, если мышонок исправится. Но как показывает практика (ни одна мышка не пискнула, что свободна), обещать такое легко, смешно и безопасно. Отчасти поэтому Дуана всегда соблюдала главное правило заклятий: оставляла шанс, который, и это уже вина «мышек», им не пригождался.

— Эй, не спи! — окликнула подруга.

Вынырнув из размышлений, ведьма обвела взглядом правое крыло замка, притворившись, что не заметила в одном из окон надменной красивой женщины с пшеничными волосами и снегом вместо глаз. Не повезло извращенцу, если он похож на Уну не только внешне: вечный голод относительно всех чувств и ощущений. И если так, еще больше не повезет той, которая разделит с ним ложе: заездит до полусмерти и за добавкой потянется.

Или повезет?

Проверив блок, — не подслушал ли кто? — ведьма поправила челочку, просканировала замок на личную угрозу, расслаблено вздохнула и зашла внутрь. Мозаичный пол и перила лестницы затейливыми зигзагами оповещали любого входящего о высоком статусе хозяина; тяжелые люстры заменяли блики, похожие на хаотичный хоровод светлячков. Цветы в высоких вазах через дно, пол и фундамент корнями уходили в землю. Огромный холл не давил на тебя, а, казалось, приглашал: войди, ну же. И предупреждал незатейливым, но властным ароматом роз и миндаля: подумай дважды, прежде чем сделать это, потому что ты помнишь, да, куда тебя занесло?

Роскошь ведьму не удивила. А как должна выглядеть резиденция императора, если у купцов не дома, а особняки, а у легал, обычных легал, вассалов, а не воинов — коттеджи. То, что император когда-то переспал с корри, не значит, что у него нет более острых потребностей или вкуса.

Кстати, самого императора в замке не было, и радушный прием изображал его маг. Забавное зрелище: Ант, пять минут назад бессердечно расчленивший лягушку, притворяется обычным цивилизованным горожанином. Да от его одеяния разит не только старостью, но и напрасной смертью животных. Он бы еще пиявками баловался в лечении! Вся эта муть для замыливания глаз клиента, но кто настолько наивен в замке, чтобы маг прибегал к детскому трюку?

Уж точно не император.

И не Лэйтон, с уверенность заключила ведьма. Уна? Вполне возможно, но тогда вопрос: чего она добивалась от мага, и что он так не хотел делать, что оттягивал сказочками о настойке из лягушек?

Ведьма испытующе посмотрела на мага, но тот был занят новой ролью.

— Император просил передать, что вы приглашены к ужину, — сказал доверительно и застыл в ожидании восторга. Вилла улыбнулась, мол, само собой, ее мать ограничилась вежливым «спасибо», а ведьма еще не налюбовалась замком, чтобы уделять внимание старым магам.

Пожалуй, его призвание — дворецкий: и дамы счастливы, что избавились от него, и сам он много времени не потратил. Наверное, и платят ему хорошо, не распыляется на привороты. Ничего, скоро ее изоляции придет конец: не позволил бы император явиться в замок, если бы все еще был зол.

Но расслабляться рано: грядущая встреча нависала топором палача.

Хорошенькая горничная, усыпанная веснушками, как грибная полянка дождливой осенью, пригласила следовать за ней в отведенные комнаты. Вилла и Алиша уже преодолели пролет, когда ведьма со вздохом оторвалась от созерцания массивного серебряного зеркала, возвращающего черные помыслы и намерения сразу, при входе. Простая, но эффективная защита, к которой часто прибегают и смертные.

Дуана подошла ближе, чтобы зеркало с легкостью прочло информацию и перестало предупреждающе потрескивать. Гладь мирно застыла. Поправив светлую челку, ведьма двинулась вверх по лестнице, но маг попытался ее задержать.

— Не смей! — один взгляд, и Ант, вскрикнув, убрал обожженные пальцы. Иллюзия, простой трюк, кожа не пострадала, а вот гордость, что позволил на секунду себя одурачить, — да. Но сам виноват: нарушил негласную субординацию.

Ант ожесточенно махал рукой в воздухе, как ребенок, которому на царапину вылили пузырек зеленки, потом зыркнул недовольно раскосыми глазами на ведьму, но ссориться из-за пустяка не стал.

— А тебе император велел не высовываться и не создавать неприятностей!

— Не лапай, кого не надо, и мои два дня в Ристет не покажутся тебе адом.

— Если что-то пойдет не так…

— То что? — спросила для подразнить.

Маг прищелкнул языком и выдал ответ, который пощекотал нервы:

— Если что-то пойдет не так, император отдаст тебя твоей последней «мышке», разрешив сделать все, что пожелается. Хочешь узнать, каким будет желание — рискни.

Дуана едва сдержалась, чтобы не свернуть черноротому магу шею. Это не сложнее, чем расчленить лягушку, но если за зеленого пузатика никто не вступится, то Ант оброс связями в последние годы. Как же, придворный маг императора! А всего-то может, что подслушивать, подсматривать и раздувать сплетни.

— Чего уставился? — разозлилась ведьма. — Передал — свободен, меня ждут. Или тянет заглянуть под юбку, когда буду подниматься по лестнице?

— Юбка не так соблазнительна, а я не так глуп, как ты думаешь.

— С чего такая уверенность?

— Ты о юбке? Ткань слишком плотная, длина слишком…

— О твоей глупости, здесь у меня сомнений больше.

— Все просто: глупый будет идти по лестнице, — усмехнулся маг, — а умный…

Он телепортировался под чертыханье ведьмы. Бывают промашки и с ней — кто без греха? Она поняла, что сморозила глупость еще до того, как ее озвучил маг, но это пусть и досадная — мелочь, и не стоит того, чтобы зацикливаться.

На кону гораздо больше, чем словесная дуэль с магом.

— Один ноль, — послышался голос Анта.

Она предпочитала игру в кошки-мышки, а он в считалочки. У каждого свои недостатки. Ведьма притворилась глухой и невозмутимо поднялась по лестнице. В конце концов, это полезно для фигуры, она не собиралась в триста двадцать выглядеть так же скверно, как Ант.

Где отведенная ей комната? Логично, что в противоположном крыле от законных и проверенных — Уны и Лэйтона, а вот где конкретно? Тихо, как в склепе, а если служанка и маякнет на горизонте, испаряется, как ошпаренная, стоит ведьме только взглянуть на нее. Странные смертные: с рождения готовятся к переходу на тот свет, уговаривают друг друга, что там лучше, а сглаза боятся.

— Дуана! — позвала Вилла, выглянув из дальней комнаты.

— Наконец-то обо мне вспомнили, — проворчала ведьма, но шаг не ускорила: везде уши и глаза, и ее походка всегда чувственно безупречна.

Комната, в которой ее разместили согласно приказу императора, оказалась угловой, но вместительной, с огромными матовыми окнами до пола, что впрочем, не уродовало замок. Вместо кровати широкий красный диван и множество подушек с помпонами, бордовый ковролин с толстым ворсом, под цвет штор, письменный стол — странно, что коричневый, а не оттенка красного. Ну, и так, по мелочи — трюмо со старинным зеркалом, маленькие зеркала на тумбе, свечи, длинные спички.

Император мог все еще злиться, но комната уютная и в ее вкусе.

Настроение ведьмы взлетело вверх, и она с удовольствием выслушала полную версию того, что случилось с Виллой после телепортации в Наб. Наблюдать через зеркало, ворожить на кофейной гуще, заглядывать в шар — это одно, а живой очевидец — совсем другое. Более детально, более четко, ярко и более беспощадно.

Дуана невольно растрогалась, когда Вилла рассказывала о встрече с Доном. Они не виделись больше десяти лет, она была уверена, что он умер, и когда решила вступить во взрослую жизнь, покончить с девичеством и девичьими надеждами в полном смысле этого слова, — матери Виллы озвучили другую причину посещения Наб, — они снова встретились! Только ее неудержимо тянет к черту, — при матери Виллы эту деталь опустили, — а друг и первая любовь… труп. С пугающими магическими способностями, властью, но труп, и это невозможно исправить.

— Мам, не плачь, — Вилла обняла женщину за плечи, но та продолжала всхлипывать.

— Алиша, у тебя будут красные глаза.

Плечи женщины вздрогнули еще пару раз, всхлипы прекратились. Взгляд снова был открытый, ясный, влажный, но без последствий слез: никто не хочет выглядеть перед бывшим любовником хуже, чем в последнюю встречу.

— Теперь я понимаю, почему ты отказывалась быть связанной с кем-то другим, но, доча, ты же сама понимаешь…

Доча… Так же ее называет император.

— Ты хочешь сказать, что у нас нет будущего, — закончила фразу Вилла, и мать кивнула. — Но у нас его не было изначально. Дон был просто бездомным мальчишкой, а о том, что я — дочь императора, не в курсе была, похоже, только я. Не знаю, позволили бы нам жить без условностей. И не узнаю, правда?

Алиша промолчала.

— У тебя странная фантазия, мама. Шут! Почему хотя бы не канцлер?

— У него темная кожа, — быстрый ответ.

— Я не о канцлере императора. Ты же говорила, что мой отец — королевский шут, а у него кожа не белая, а разноцветная, как фломастеры, а вместо волос колпак. Почему он?

— Но, доча, это ведь не я распустила слухи.

Алиша замялась, и это не осталось незамеченным, но она быстро переключилась на другую тему: много расспрашивала об императоре, о том, как Вилле жилось в замке отца. А вот когда попыталась узнать о планах Виллы, та испробовала тот же трюк, и подключила к разговору непривычно задумчивую ведьму.

— Дуана, по какому делу ты пересекалась с императором?

Алиша стрельнула в Дуану большими темными глазами.

— Слухи? — Ведьма плавно откинулась на гору подушек.

— Нет.

— Тогда спроси у того, кто тебе рассказал об этом.

— Непременно, — пообещала Вилла. Итак, император и ведьма пересекались, и оба не слишком спешили поделиться воспоминаниями, значит, тайна стоила того, чтобы перестать быть тайной.

Последующее время до ужина провели в беседах попроще, и напряжение покинуло не только комнату, но и собеседников. Все было почти как раньше, за некоторыми исключениями. Кстати, об исключениях…

— Сними с меня это дурацкое заклятье! — попросила Вилла. — Я устала петь мужчинам незаслуженные дифирамбы.

— Нет.

Вилла так и застыла с открытым ртом. Ей не послышалось? Ведьма действительно сказала…

— Нет.

И сказала, и повторила для недоверчивых, а потом обложилась подушками на случай атаки со стороны Виллы и выдала никудышнее пояснение:

— Твоя речь значительно улучшилась за несколько месяцев, мне интересно продолжить эксперимент.

— А тебе не интересно поэкспериментировать на себе? Попробуй, твои слова, знаешь ли, тоже не всегда нежные, как перышки легал.

— Мне полагается быть резкой. По работе. А то засыпят мелочевкой «помири-разведи», а деньги после священной связи. А тебе полагается быть вежливой. По праву рождения. Чувствуешь логику?

— Но я хочу говорить все, что думаю!

— Говори, — ведьма развела руками в недоумении, — только думай о мужчинах чуть лучше, чем думаешь, и не придется стесняться в выражениях.

— Нет, это я уже поняла, но мне все равно не нравится такое ограничение.

— Дорогая, у принцессы много ограничений, — не сдавалась ведьма. — К тому же, мужчинам тоже не нравились некоторые твои эпитеты.

Мать Виллы поспешно кивнула.

— А почему ты не установила действие заклятья и на женщин заодно?! — вспылила Вилла. — Давай уже я всем буду петь дифирамбы! А то мало ли, может, им тоже что-то во мне не нравится.

— Потому, — смеясь над горячностью подруги, пояснила ведьма, — что женщины стоят всех твоих эпитетов, адресованных мужчинам, и даже больше.

Ну, с этим спорить не хотелось, но все равно Вилле не нравилось, что на нее действует заклятье. Любое. Это все равно, что носить шкурку медведя летом — постоянно потеешь и думаешь, а зачем оно мне? И вспоминаешь, что раньше, когда тебе казалось, что ты мерз и нуждаешься в шкурке, тебе просто казалось. В общем, впредь она трижды подумает, прежде чем связаться с ведьмой.

Раз. Два. Три.

Теперь можно.

— Мне нужна твоя помощь.

— Подожди, пока вернемся в Анидат. В Ристет император запретил мне колдовать.

— Почему?

— Потому что я это умею лучше его мага.

Путаный ответ, но по глазам видно, ведьма вдаваться в подробности не будет.

— Ты можешь телепортировать меня в Анидат сегодня?

— А кому завтра приклеят крылья? Мне, что ли? Император созвал тучную тучу гостей. — Дуана помахала в воздухе руками, изображая лебедя. — Я не люблю убирать в доме, поэтому и линька мне не подходит.

Взгляд ведьмы остановился на Алише, но она тоже открестилась.

— Я боюсь высоты.

— Легал стану я, — улыбнулась Вилла, пожалуй, впервые за две недели почувствовав себя уютно в замке. Родные люди, а не стены придают уверенность, что ты в безопасности, с тобой ничего не случится плохого, тебя любят. А высота… Ну это опять же, как со шкуркой медведя — ей тоже когда-то казалось, что она боится высоты. Ничего, без крыльев уже летала, а с крыльями страха поменьше будет. — Мне нужно домой всего на две минуты.

— Зачем? — удивилась Алиша. — Император уверил меня, что у тебя все есть, и я… прости, я ничего не взяла из твоих вещей.

Вилла отметила «император» в речи матери, и ей стало обидно за нее, и невыносимо грустно. Она хотела, очень хотела поговорить с ней о многом и начистоту, но один на один, без свидетелей. Если император не захочет уединиться с матерью после ужина, это сделает Вилла. У них осталось не так много времени, которое можно вот так, открыто, не оглядываясь, разделить друг с другом.

Вилла обняла мать, ласково провела рукой по ее спине, спрятала лицо на пышной груди.

— Я ни в чем не нуждаюсь, мамочка, — заверила ее. — У меня есть все, о чем можно мечтать. Если честно, то я о таком и не мечтала. Платья, туфли — их столько, что помести в наш дом — и спать негде. Я просто хочу взять одну вещь, которая мне дорога.

Алиша понимающе улыбнулась.

— Я должна была догадаться… Императору будет приятно.

Наверняка, мать подумала о бусинах, но Вилла не развеяла ее предположение. Повернулась к ведьме:

— Так ты телепортируешь меня в Анидат?

— Это какой-то пустячок? — насторожилась Дуана.

— Для меня нет.

Ведьма пребывала в сомнениях. С одной стороны, телепортация — способ передвижения, а не колдовство. С другой, она кожей чувствовала подвох, но не могла понять, какой.

Дружба или риск?

Посмотрев на свои часики, ведьма, как всегда, залюбовалась россыпью бриллиантов.

— Сколько у нас до ужина?

— До ужина у нас завтрак, обед и полдник, — Вилла порывисто обняла подругу.

— Я нашлю на тебя заклятье, чтобы ты не могла так легко вертеть добродушными ведьмами, — Дуана изобразила слезы, тут же иссушила их и похлопала Виллу по спине. — Хватит, хватит, мне нужно много кислорода.

— Мам…

Алиша поспешно махнула рукой:

— Не переживай, доча, мне нужно много тишины.

— Ну, что, готова? — ведьма грациозно поднялась с подушек, потянулась к Вилле.

— Без зеркал?

— Император запретил спецэффекты, — вздохнула Дуана и телепортировала себя и подругу в Анидат.

Очутившись в своем доме, Вилла застыла комком глины. То ли отвыкла, то ли была шокирована резким контрастом после белоснежного замка. Ну, да, из роскоши перенестись в двухэтажный шкаф — это какие нервы надо иметь. Гостиная, кухня, крутая лестница, норовящая сломать каблуки всякий раз, как ведьма по ней ступала, и две маленькие комнаты на втором этаже. Окна одной из них всегда пребывали в тени из-за огромных ветвей старых деревьев.

Чистенько, непритязательно, но тесно и бедно. Если бы весь город не знал, что здесь живет мать императора и собственно императорская дочь, можно было принять жилище-милитари за маскировку. А так смысл нищеты остался за кадром.

Ведьма по-свойски расположилась на веселеньком диване в гостиной. Пока Вилла насладится домашней атмосферой, пока придет в себя после телепортации… Кстати, она весьма недурственно держится после телепортации — видимо, взыграли папины гены: другая на ее месте уже бы жаловалась на головную боль, сонливость или того лучше — давила храпака.

Но нет — посмотришь: спина прямая, голова гордо вздернута, вроде уже готовится взлететь, и без крыльев, и не зевнула, и не присела. А ведь она без сна почти три недели — почему инстинкты молчат? Почему снова не переключились в Анидат? Потому что день или потому что она их контролирует?

Расслабленная поза ведьмы сменилась настороженной. Она попыталась просканировать фон подруги и ее откинули! Как котенка, потянувшегося за клубком яркой шерсти.

— Вилла, — позвала ведьма.

— Что? — спросила подруга, не оборачиваясь. А именно глаза почему-то интересовали ведьму. И волновали глаза больше, чем затянувшееся молчание.

— Ты скоро?

Смешок.

— А ты знала? — Вилла повернулась.

И ее взгляд…

Дуана встала, будто кто-то невидимый тянул ее за ниточку. Подошла к подруге, приблизившись настолько, что ощутила на лице ее дыхание. Прохлада. Несмотря на духоту города и закрытые окна в доме.

Прохлада, несмотря на теплый взгляд — рентген. Ощущения были такими, будто принимая горячий душ, она вместо мочалки натиралась ежовой рукавичкой. Открывая поры, выбивая из них грязь и отмершие частички, заглядывая вглубь, не осталось ли чего. Но… Вилла не могла читать мысли. Не могла копошиться в ее голове с таким невинным видом. Не так ли?

— Знала о чем?

— Кто мой отец. Ты знала, ведь так?

И снова взгляд с хитринкой, и снова добрый, убеждающий: не переживай, ты мой друг; но ведьма почувствовала, как тело покрылось мурашками. То ли от вопроса, прозвучавшего так некстати, то ли от взгляда обычной корри, которая не могла и не обладала магическими способностями, но сейчас определенно удерживала контроль над ведьмой. То ли от внезапного порыва ветра, который, пробежавшись по оранжевым занавескам, изморозью осел на позвоночнике.

— Да, — не стала лгать.

Знала всегда, но впервые поняла, кто перед ней. Поняла и почувствовала нечто похожее на… страх.

— Вилла…

Остановила себя на полуслове, не веря, всматривалась в веснушчатое лицо. Не корри перед ней. Не девочка, которая рыдала над разорванными бусами и не решалась пройти через зеркало к желаемому.

Взрослая девушка, в глазах которой, не таясь, искрятся страсть и любовь.

Дочь императора.

Ее императорское высочество.

— Прости… — ведьма почувствовала, что задыхается под ее взглядом, и вина клещами стиснула грудь. Слова давались с трудом, ноги дрогнули. Неимоверным усилием она подавила внезапный порыв опуститься на колени. — Прости…

Взгляд Виллы стал жестче. Или всегда таким был? Нет, встряхнула головой ведьма, никогда не замечала в них серого тумана, и никогда он не выворачивал душу так, что хотелось кричать и молить, пока не получишь прощения, и слабость… Предательская слабость пугала сильнее холодных глаз, которые считывали мысли с изяществом и накручивали приказ на сознание:

— Ты никому не скажешь, что перенесла меня в Анидат.

Ведьма кивнула, тут же встряхнула головой, сопротивляясь. Подумала пассивно, что все равно разболтает Алиша…

— Мама меня не предаст, а ты об этом забудешь.

Подтекст читался четко: «не предаст в отличие от тебя…»

И не ясно, что холодней: глаза или голос? И от чего больше тянуло плакать и каяться на согнутых ногах, пока не рассыплются коленные чашечки? Упрек. Или нет? Упрек. Она знает… Прочла… С легкостью пропустила через себя столько лет, и так быстро…

— Ты, действительно, дочь императора… — выдавила пораженно.

— Я знаю. Присядь.

Ноги ведьмы послушно подкосились, и она с удивлением поняла две вещи: она не проверила, куда садится — просто тупо повиновалась; и диван минуту назад стоял у окна, а не позади нее. Голова закружилась от волны новостей и открытий.

— Я скоро, — пообещала Вилла и поднялась по лестнице в свою комнату.

Соблазн задержаться в доме огромен, но ностальгия грозила нахлынуть лавиной и смести ту хрупкую грань, что удерживала от крушения. Минута — не больше, дала себе слово. Подошла к окну, открыла, с любовью глядя на зеленые ветви старого дуба, тянущиеся к подоконнику, желтые лучи солнца, настырно заглядывающие в окно, несмотря на преграду, улицу, по которой неслась толпа пыльных мальчишек.

Вот один из них случайно сбил девочку в красивом розовом платье. Она упала на землю и захныкала, увидев, что теперь оно вовсе не новое. Мальчик, насупившись и исподлобья посматривая на невиданное капризное чудо, подошел ближе. Словесная перепалка, и вот, карамель переместилась с одной ладони в другую.

Казалось, кто-то рисует эту сцену для Виллы. Дескать, смотри, ничего в мире не изменилось, ты просто повернулась не в ту сторону.

Настырное желание идти дальше, добиться цели, подпитывалось теперь охотой жить, дышать, творить, любить.

Дом мог быть старым, маленьким и для кого-то неуютным, но не зря он послужил толчком к бурлящим потокам силы. Ничто так не питает дерево, как его корни.

Глаза открылись не только на прошлое, но и тех, кто окружал в прошлом. Более того, указали причину, почему они это делали. Еще минута в гостиной — и ведьму сошкрябывали бы вечно голодные гиены, но Вилле удалось сдержать рвущуюся наружу ярость. Отчасти, охладила логика, потому что ей нужно вернуться в Ристет, а телепортация — пока еще темная лошадка и неясно, прилагается ли к ней седло. К тому же, только идиот сожжет гнилые мосты, не зная наперед, есть ли впереди тропинка получше.

Вилла улыбкой поблагодарила художника, наполнившего ее душу теплом, закрыла окно и отошла вглубь комнаты. Деревянная шкатулка, на полке над столом, между книгами, распахнув крышку после щелчка, отдала драгоценность. Вилла прижала к губам камень, подаренный Доном на четырнадцатилетие. Улыбнувшись мечтательно, сомкнула его в кулаке. Все, пора. Император, конечно, в курсе, где она и почему, но другим жителям замка знать необязательно.

По крайней мере, пока.

К тому же, для них это пустяк, подумаешь: черная жемчужина. Не белая же! Не оглядываясь, чтобы не усомниться в правильности своих решений, Вилла чуть замешкалась у порога и вышла из комнаты.

Ступени скрипом провожали ее уход, словно предчувствовали новое расставание, но рефлексировать не время и не место. Потоки с трудом контролируемой силы и ярости крутились внутри холодным клубком ядовитых змей, просились на свободу, требовали ее с алчностью. Покачнувшись, Вилла чудом успела ухватиться за перила.

— Ты в порядке? — подскочила ведьма.

— В Ристет, — отдала приказ.

На разговоры и тем более, объяснения, нет сил. Ярость от близости ведьмы недоуменно булькнула — как водка в термосе, потянулась, требуя свое, призывая обиду подключиться к нападению.

Картинки из прошлого ведьмы, которые считала Вилла, замелькали перед глазами упреком, а внезапная боль требовала чем-то жертвовать. Отдай, что просим, отдай, что законно, заслуженно наше или плати сама! Что выберешь?!

— Дуана, — хрипя, повторила Вилла, — в Ристет.

— Мне нужно тебе объяснить…

— Позже.

Пауза, тихий стон, а может быть, показалось; сожаление и серая дымка вместо знакомых, понимающих глаз.

— Ты была права: некоторые женщины стоят всех моих грубых эпитетов, и даже больше. В Ристет. Немедленно.

Ведьма, опустив глаза, обняла ее, чтобы телепортировать.

Ошибки нет, с горечью подумала Вилла, хотя она и внове читать мысли. И друзей у нее теперь нет, потому что отношения с Доном давно сменились другими, запутанными, отчасти болезненными, но глубокими, а Дуана… именно она превратила его в ту сущность, которой он отныне является.