Как только захлопнулась входная дверь, Максим вывел всех из укрытия. Отправил Аню и Кристину к себе в комнату, а сам зашёл к маме. Хотел опять включить компьютер – скопировать письма краеведа и убедиться, что не оставил следов.
Едва открыв дверь, сразу посмотрел на стену справа. Замер.
Мимолётная растерянность сменилась отчаянием.
Маска Ямараджи, которую Кристина впопыхах вернула на место, исчезла.
Её забрал отчим.
Не было времени теряться в догадках. Максим достал телефон. Хотел позвонить Корноухову, задержать его, потребовать объяснений, но так и не решился. Вспомнил слова Кристины о возможном предателе. Ведь люди Скоробогатова как-то узнали, что мама отвезла «Особняк» именно Погосяну. Могли узнать и про зашифрованное письмо отца, и про маску Смерти. Значит, могли сами догадаться, что они связаны.
Максим почувствовал неожиданное облегчение. Не понимал, что именно происходит, но по меньшей мере знал, что делать. Все лишние мысли испарились прозрачным облаком. Осталась лишь слепая уверенность в собственных действиях. Время взвешивать и сомневаться придёт позже. Сейчас требовалось проследить за Корноуховым.
Максим из маминой комнаты отправился напрямик в прихожую. Уже открыл дверь, когда его окрикнула Кристина:
– Ты куда?
– Ждите здесь.
Кристина не послушалась. Пошла вслед за Максимом, а за ней во двор выбежала и Аня.
– Что происходит?
– Корноухов забрал маску.
– Что?.. Зачем?
– Это я и хочу узнать. Вам лучше подождать в доме.
– Ну уж нет, – воспротивилась Кристина. – Если бы не я, ты бы вообще не обратил внимания на маску.
На это Максиму ответить было нечем. Он и не хотел спорить. Только попросил идти чуть позади, чтобы не выдавать себя. Максим и сам боялся приближаться к отчиму.
Вышел в калитку. Успел заметить, что Корноухов свернул направо. Значит, шёл не в Менделеево. И не к автобусной остановке. У него с собой была синяя спортивная сумка. В ней, конечно, лежала маска. Быть может, что-то ещё.
Максим заторопился вперёд, на ходу пытаясь просчитать, куда именно пойдёт отчим. Знал, что нужно выбирать смежные пути. Нельзя было привлекать внимание.
Корноухов пострадал меньше всех. Его не похитили, как Погосяна и Абрамцева. Ему не сломали пальцы, как Шульге. Даже синяк Кристины впечатлял больше его рассечения на голове. В конце концов, он мог притвориться. Лёг в больницу, чтобы показать, как ему плохо. Сделал всё, чтобы отвести от себя подозрения.
«Вероятно», – кивнул сам себе Максим.
Он будто вновь открыл блокнот, в который уже пытался выписать тех, кто вызывал у него сомнения. Максим тогда испугался, назвал себя мнительным. Не надо было останавливаться.
В конце улицы Корноухов повернул налево, в узкий проход между двух участков.
Этот путь вёл в лес. Старая просека, взбугрённая корнями деревьев, тянулась без ответвлений на два с половиной километра. Выводила на поляну, где начиналась развилка.
Максим знал, что должен ускориться – пойти в обход и оказаться на поляне раньше отчима. Оттуда уже разглядеть, куда он двинется дальше. Сейчас идти по его следам было опасно. Тропинка хорошо просматривалась на добрую сотню метров, а значит, пришлось бы держаться в отдалении – в итоге можно было не заметить, какое направление выберет Корноухов.
Аня и Кристина, как и договаривались, шли с небольшим отставанием. Ускорившись, Максим подумал, что они не выдержат темпа и останутся в Клушино, но ошибся. Обернувшись, увидел, как Аня и Кристина следом выходят на окружную тропу.
Максим не так много знал о Корноухове. Отчим работал в менделеевском институте, перебрался в Москву, торговал советским антиквариатом… Впрочем, сейчас это не имело значения. Если это всё вообще было правдой. Главное, что Корноухов был знаком с отцом. Помогал ему реставрировать деревянную мебель. Именно Шустов-старший познакомил Корноухова с мамой.
Когда отец исчез, отчим стал приезжать в Ярославль. Помогал ухаживать за дедушкой. Максиму порой казалось, что Корноухов воспользовался состоянием мамы. Она была подавлена. Тяжелое расставание с отцом. Болезнь и смерть дедушки. Кредиты. Тут-то отчим и появился. Взял на себя часть долга, помог привести дом в порядок и выставить его на продажу. Женился на маме, уговорил её переселиться в Клушино…
Скоробогатов искал отца. Надо полагать, отец его предал, обманул – украл у него что-то важное. Картину Берга? Судя по всему, картиной он не ограничился. И Скоробогатов знал о семье Шустова. Да, тот развёлся с мамой, но…
Обыск!
Ведь нечто подобное произошло в Ярославле – в десятом году, ещё до того, как отец прислал картину и зашифрованное письмо. Тогда же Покачалов получил свои ожоги. И тогда же пропал Костя Сальников. Значит, Скоробогатов отчаянно искал хоть какие-то следы отца. Или то, что отец у него украл. Искал, не нашёл и решил затаиться. Что ему оставалось делать? Только ждать, что рано или поздно отец себя проявит. Под угрозой новых пыток Скоробогатов заставил Покачалова сотрудничать – приказал ему караулить в «Изиде». Наверняка придумал ещё с десяток ловушек, расставленных по всем местам, где отец мог объявиться. И уж конечно, должен был следить за мамой. И тогда же нанял Корноухова?
Безумная теория, но Максим после всего, что произошло за последние месяцы, готов был в неё поверить. В конце концов, отчим не знал, что ему придётся сторожить почти семь лет. Думал, что это затянется на год или полтора. Боялся Скоробогатова, тот наверняка угрожал убить его родственников, пытать отца и сестру… Может, пообещал хорошо заплатить, когда вся история закончится. И отчим терпел, а потом вошёл во вкус. Мама была красивой и заботливой женщиной. От таких мыслей Максима передёрнуло.
Он опять ускорился, затем вовсе перешёл на бег. Боялся опоздать. Ему предстояло пройти на километр больше, чем Корноухову. Нужно было во что бы то ни стало добраться до поляны раньше него.
Назад Максим уже не смотрел. Надеялся, что Кристина и Аня сдадутся. Они могли только помешать. Надо было оставить их дома. Накричать на них, хлопнуть дверью – что угодно. Для их же безопасности. Ведь, если Максим прав, столкновение с отчимом могло оказаться не из приятных.
Корноухов не знал о картине Берга. Проворонил её. Мама ему ничего не сказала. Может, что-то подозревала? Вряд ли. Тогда нашла бы способ избавиться от отчима и уж точно не позволила бы ему общаться с сыном. И все эти годы у Корноухова под носом хранилось зашифрованное письмо отца! И маска Ямараджи. Максим пока не мог даже представить, как именно использовать маску для расшифровки. Не успел её толком осмотреть. Соскоблить краску. Внимательнее прощупать – найти углубление, скрытый заусенец… Почему именно маска? Почему глаза смерти? Как увидеть в них жизнь отца? Максим дёрнул головой. Гнал прочь неуместные мысли. Они только отвлекали и раздражали.
Запыхавшись, перешёл на быстрый шаг. Коротко обернулся. Увидел, что Аня и Кристина не отстают, успевают на ходу о чём-то переговариваться.
Услышав от мамы про «Особняк» Берга – там, в зеленоградской больнице, – отчим понял свою ошибку и рассвирепел. Максим прежде не видел его таким злым. Корноухов показал настоящее лицо. Держался почти семь лет со всеми этими рассказами о бумажных книгах, с дурацкой мастерской и не менее дурацкими поделками. А тут не сдержался. И потребовал немедленно вернуть картину домой.
«Логично», – кивнул сам себе Максим.
Значит, Кристину людям Скоробогатова выдал именно Корноухов. Как-то узнал о её приходе. Случайно увидел в Клушино. Или поставил камеры во дворе, почему бы и нет. Максим пожалел, что раньше не задумывался о такой возможности. Нужно было хорошенько обследовать дом. Камеры, прослушивающие устройства. Нет. Это уж слишком.
В любом случае, Корноухов знал достаточно. Только непонятно, зачем Скоробогатов устроил цирк с заменой преподавателя, если и так знал, где живёт бывшая жена Шустова. Отвести подозрение? Разыграть спектакль, чтобы её сын не искал предателя в собственном доме? Максим в отчаянии простонал. Слишком уж сложная получалась схема. И всё ради чего? Чтобы получить то, о существовании чего Максим даже не подозревал!
«Всё оставляю тебе».
Глупая насмешка от отца. Максим вспомнил слова Димы: письмо с шифровкой могли вскрыть во время обыска. Значит, могли прочитать эту дурацкую надпись и поверить, что у Максима в самом деле есть что-то ценное. Глупость…
Последнюю сотню метров он опять бежал.
Добрался до поляны взмыленный. С сомнением вгляделся в просеку, по которой должен был прийти отчим. Ещё не знал, что именно сделает. Не понимал, зачем Корноухов вообще отправился в лес. Не хотел об этом думать. Сосредоточился на главной проблеме – выбрать укрытие. Найти такое место, чтобы видеть поляну и отходящие от неё тропинки.
Прошёлся по закрайкам. Подыскал берёзовую валежину, отчасти заросшую подлеском. Лёг за ней и вздрогнул, услышав, как сзади треснула ветка.
Кристина и Аня.
Нагнали его. Теперь старались двигаться тихо, неприметно. Пугливо осматривались.
Максим в безумном вращении мыслей позабыл о них. Разозлился на себя. Нельзя терять концентрацию.
Кристина без вопросов легла рядом. Аня помедлила. Светло-синие вискозные брюки и жёлтая кофточка на пуговицах. Пачкаться Аня не хотела, но в конце концов сдалась. Осторожно присоединилась к Максиму. В тишине было слышно, как тяжело она дышит.
Последние майские дни выдались жаркими. Всё торопилось цвести после затяжных холодов, окутывало клушинские дома налётом жёлтой пыльцы. Трава и молодые деревца в деревне успевали подрасти за короткую ночь, и не верилось, что ещё неделю назад к вечеру возвращались заморозки. Но здесь, в лесу, земля оставалась влажной, прохладной, будто едва сбросила рыхлые сугробы снежников. Лежать на ней было неприятно. Максим чувствовал, как в живот потянуло стужей, однако не менял положения. Поздно искать новое укрытие.
– Так, значит, маска поможет расшифровать письмо? – прошептала Кристина.
– Не знаю.
– «В глазах смерти увидишь мою жизнь». Нужно нацепить на себя маску и… посмотреть на шифровку? Так, что ли?
– Тише. Всё потом. Дай разобраться с Корноуховым.
– Разобраться?
– Тише, говорю.
Поляна перед ними была самой обычной: покрытой разнотравьем и частично вытоптанной. Жители деревни редко на ней задерживались – для пикников предпочитали зайти глубже в лес или вовсе отправлялись к одному из ближайших озёр. И всё же на поляне каждую весну кто-нибудь да восстанавливал костровище из кирпичей и двух-трёх новеньких чурок. Здесь жгли костры те, у кого не хватало времени для поиска более укромного местечка, или те, кого ограничивала в передвижении городская одежда и обувь.
– Думаешь, это твой отчим? – спросила Кристина, и ей не потребовалось уточнять, что она имеет в виду.
– Да.
– Так он все эти годы…
– Тихо!
– Прости.
Отчима не было слишком долго. Максим высчитывал, сколько тому при неспешной прогулке потребовалось бы времени, чтобы добраться до поляны. Пытался вспомнить, когда они сами вышли из дома. Испугался, что Корноухов уже прошёл тут до них. Или вообще использовал просеку как отвлекающий манёвр. Догадался о слежке. Показал им, что идёт в лес, заставил идти в обход, а сам быстро вернулся назад, в Клушино, и… Нет. Максим опять всё усложнял.
Решил ждать ещё пять минут, затем позвонить отчиму, и тут увидел, как он показался из-за деревьев.
Корноухов шёл спокойно. Никуда не торопился и явно не опасался слежки, даже не оглядывался.
Максим затаился и с негодованием подумал, что до сих пор слышит тяжёлое дыхание Ани. Потом, однако, убедил себя, что услышать его можно только вблизи.
Корноухов остановился у костровища, будто вышел сюда, чтобы расслабиться после тяжёлого дня работы – пожарить сосиски с хлебом, насладиться лесной прохладой, послушать птиц.
Поднял хворостину. Разворошил остатки прогоревших веток. Затем достал из сумки пакет. Стал перекладывать в него чёрные, отчасти влажные угли из костровища.
– Что он делает? – прошептала Аня так тихо, что Максим едва различил её вопрос.
Отвечать не стал.
Наблюдал, стараясь глубже спрятаться за обомшелым стволом берёзы.
Набрав достаточно углей, отчим неожиданно двинулся в сторону валежины. Пришлось резко опустить голову.
Максим посмотрел на лежавшую рядом Кристину. В её глазах не было страха. Только настороженность и… азарт. Кажется, ей нравилось происходящее.
Шаги приближались.
Судя по звукам, отчим успевал попутно обламывать с деревьев сухие ветви. Что-то искал в траве. Наверное, сушняк. Не находил его. Тут всё лежало мокрое, подгнившее.
Остановился шагах в десяти от валежины. Расстегнул сумку.
Слишком близко. Слишком опасно.
Горло сузилось, зачерствело. Приходилось дышать ртом. Будто там, в каких-то нескольких метрах, стоял не отчим, с которым Максим прожил столько лет, которому доверял свою маму и с которым без страха делил один дом, а сам Скоробогатов… Со всеми его чернобородыми головорезами, готовыми ломать пальцы, руки и лепить одну на другую прямоугольные метки ожогов.
Максим сосредоточился на звуках собственного дыхания. Старался дышать протяжнее. Нужно было успокоиться.
Наконец осмелился приподнять голову. Увидел, что Корноухов стоит к нему спиной. Отчим копал. Принёс сюда старенькую складную лопату. Алюминиевая ручка, штыковое полотно с нарезками, заменявшими зубья пилы. Они с мамой не раз брали её на пикник.
Выкопав неглубокую яму, Корноухов бросил в неё собранные на поляне угли. Стал выкладывать туда же какие-то бумаги.
Максим не отрываясь следил за его движениями.
В отчаянии вцепился в дёрн – увидел, как отчим достаёт из сумки маску Ямараджи. Как следом поднимает топор. Цельнокованый. С пластиковым покрытием на рукоятке.
Первым ударом обломил левый рог. Затем правый.
Максим не знал, как объяснить происходящее, но чувствовал, что должен это остановить. С маской погибнет последняя надежда расшифровать письмо. Максим уже привстал, когда в него вцепилась Аня. Она настойчиво мотнула головой и притянула его назад, к холодной земле. Отчим тем временем ударил маску по лбу.
Ямараджа поддался не сразу. Раскололся лишь после третьего удара. Обе половинки повисли на горизонтальной ручке, прикрученной сзади. На ручке болталась верёвка крепления. А ведь можно было раньше сообразить. «Глаза смерти». Это же так очевидно…
Шипящий гул в голове. Усталость. Тело, онемев, приросло к влажному дёрну. Тяжёлое сердце упрямо отсчитывало секунды безумия.
Расколотую маску вместе с обломками рогов Корноухов сгрёб в яму. Сверху наломал сухих веток. Достал из сумки пластиковую бутыль.
Парафиновая жидкость для розжига. Без запаха. С тугим колпачком. Мама всегда брала её на пикник.
Вылил всё, без остатка.
Чиркнул спичкой, проследил за тем, как она разгорится, и безучастно бросил её в яму.
Огонь хлопнул, словно ветер по расправленным для просушки простыням.
Максим не понимал, зачем Корноухову понадобилось сжигать маску. Ведь если он догадался, что Шустов-старший просил заглянуть именно в глаза Ямараджи и там обещал показать свою жизнь, то… Нет. Значит, отчим уже вскрыл шифровку. И теперь делал всё, чтобы её тайна осталась с ним.
Максим извёлся. Не мог лежать на месте, но чувствовал, что лучше оставаться незамеченным. Да и что ему оставалось? Броситься в драку? Потребовать объяснений? Поздно. И рискованно.
Корни дёрна всё глубже прорастали в его тело. Затягивали в недра затхлой почвы. Замедляли, остужали кровь. Лишали дыхания и сил.
Корноухов не отходил от костра. Следил за тем, как огонь пожирает подготовленное ему подношение.
Чуть позже отчим позвонил кому-то и с нескрываемым довольством произнёс одно-единственное слово:
– Сделано.
Отчитавшись, постоял ещё несколько минут возле огня. И, едва тот ослабел, отправился назад, к просеке. Даже не оглянулся.
Максим сорвался с места, когда спина отчима ещё виднелась среди деревьев. На этот раз Аня не смогла его остановить.
Максим отчаянно искал, чем разворошить костёр.
Вырвал из куста пузыреплодника тонкий прут. Понял, что так ничего не добьётся.
Подхватил с земли влажную осиновую ветку. Стал выковыривать из ямы угли. Когда палка сломалась, начал распинывать костёр кроссовками. Делал это молча, сосредоточенно. Лишь изредка поглядывал в сторону удалявшегося Корноухова.
На помощь пришли Кристина и Аня – принесли в руках влажный дёрн.
Втроём затушили костёр. И лишь после этого успокоились.
Максим подковырнул слипшиеся и потому не до конца прогоревшие бумаги. Это были старые письма отца – те, что он в молодости писал маме, – и распечатки материалов, присланных Погосяном.
– Зачем он так? – Аня тщетно старалась очистить испачканные руки.
Максим коротко пересказал свои подозрения, скорее для того, чтобы убедить самого себя в их логичности.
– Значит, заметает следы. – Кристина подняла обгоревшие до неузнаваемости рога Ямараджи.
– Нужно предупредить маму, – промолвил Максим. – Она теперь в опасности. Она ведь тоже… след, который нужно замести.
Максим достал телефон. Хотел сразу позвонить и всё рассказать маме, однако Аня его отговорила. Сказала, чтобы он не торопился:
– Екатерина Васильевна не поверит. Они ведь так долго жили с Павлом Владимировичем. Жуть какая-то. Мне и самой не верится.
– Ты права, – согласился Максим. – Мама не поверит. И первым делом позвонит Корноухову. Тот сумеет её успокоить. А потом встретит на вокзале. Или кого-нибудь попросит её встретить…
– Что будешь делать?
– Мама возвращается послезавтра. Напишу ей, когда она будет в поезде. Ничего не стану объяснять. Попрошу первым делом заехать в хостел.
– Ко мне? – удивилась Кристина.
– Да. Я пока поживу у тебя. Если ты не против.
– Нет, конечно.
– Мог бы и у нас пожить, – заметила Аня.
– Нет. Не хочу вмешивать тебя с Димой.
– Вмешивать?! – хохотнула Аня и показала на свои грязные брюки, словно грязь на них была лучшим подтверждением её слов. – Ты это серьёзно? После всего, что случилось?
Максим не ответил. Достал разрубленную маску.
Нижняя челюсть отвалилась. Половинки морды ещё держались на горизонтальной ручке, но изменились до неузнаваемости. Теперь Ямараджа действительно стал воплощением смерти. Уродливая гримаса ненависти и боли. С обуглившимися головками черепов, с овалами бугристых глаз и двумя сломами ещё заметных клыков.
– Странно, – Кристина подошла к Максиму.
– Что?
– Твой отец говорил, что нужно заглянуть в глаза маски, так?
– Ну.
– Но глаза-то у неё были перекрыты этой штуковиной, – Кристина ткнула пальцем в ручку и, шикнув, отдёрнула руку. – Горячая!
Максим с сомнением взялся за ручку и теперь сам обжёг пальцы. Выронил маску.
– Я же сказала, горячая.
Присев на корточки, Максим вгляделся в то, что осталось от маски. Простучал её прутиком. Поскрёб ручку. Только сейчас обратил внимание на то, как странно она сделана. Это был цилиндр, прикрученный к боковинам маски. С внешней стороны он оставался гладким, будто шлифованным. А с внутренней стороны, повёрнутой к глазам Ямараджи, на нём угадывались грани. По всей длине ручки тянулось витое углубление – своеобразная резьба, проходящая как по гладкой, так и по ребристой стороне. Каждый виток – в сантиметр шириной и не больше трёх миллиметров глубиной.
Аня вскрикнула от неожиданности, когда Максим ударил подошвой по обугленной маске. Потом ударил ещё раз. Наконец выломал ручку, но пока не торопился её поднимать. Она действительно оставалась горячей. Потому что была металлической.
– Стальная трубка, выкрашенная под дерево.
Кристина и Аня ждали объяснений.
Максим молчал. Глаза наливались горячим туманом. Сердце опять колотилось. Но воодушевления не было. Только немая сосредоточенность.
«Избыток чувств ведёт к ошибкам». Не в этот раз.
Вместо ликования – усталость.
Скорее бы всё закончилось.
Один шаг за другим.
– Отец не просто оставил подсказку. Он дал конкретные указания. – Тяжёлый и на удивление спокойный голос. Максим будто слышал его со стороны. – Ты ведь всё правильно сказала, Кристин. «В глазах смерти увидишь мою жизнь». Нужно было взять маску. Поднести её к лицу. Сообразить, что ручка мешает заглянуть ей в прорези глаз. И тогда всё бы встало на свои места.
– На какие места? Ты о чём?
– Теперь я смогу расшифровать письмо. Разгадка всё это время лежала у меня под носом. А Корноухов ошибся. Маску сжёг. Но главное оставил нетронутым.