В десять утра выехали от гостевого дома на потрёпанном «форде-транзите» с раздвижной дверью. Первое время увязали в дорожных пробках – они не прекратились даже за границей Коломбо. Вдоль кюветов монотонно тянулись кварталы, из-за плотности которых один город казался неотделимым продолжением другого. Когда же они миновали Ависсавеллу, пейзажи за окном изменились. Теперь селения встречались реже и в них не было прежнего единообразия: особняки с богатой отделкой перемежались неказистыми тростниковыми хижинами, сараями, а порой и вовсе землянками с куцыми садиками на крыше. Купные пальмовые рощи сменялись ячейками рисовых полей, одни из которых ещё были затянуты зеленью, а другие превратились в опустошённые пруды.

Дорога вела в глубь Шри-Ланки, и джунгли за обочиной с каждым километром становились всё более дикими, густыми. Аня с восторгом показывала Максиму и Диме на одинокие статуи Будды, которого ланкийцы изображали каким-то уж чересчур женственным и пухлым, а потом «форд» свернул к Далхуси – дорога окончательно сузилась, повела на подъём петлями серпантина.

Следующие двадцать километров Аня разглядывала заросшие вершины гор, серебристые перья водопадов. По склонам ближайших холмов простирались чайные поля, расчерченные серыми полосами каменных лестниц. В полях под надзором нескольких мужчин работали женщины с полипропиленовыми мешками, закреплёнными ободком на макушке и покрывавшими почти всю спину – в них сборщицы однообразными движениями закидывали чайные листья.

Здесь, в горах, чаще встречались женщины в сари и мужчины в дхоти. Иногда попадались ланкийцы, одетые в шерстяные шапки и накидки, при этом разгуливавшие по асфальту босиком.

Всю дорогу ехали молча, и только на подъезде к Далхуси Дима зачитал отрывок из Афанасия Никитина, ещё в пятнадцатом веке написавшего: «А Цейлон же есть немалая пристань Индийского моря, а в нём на высокой горе отец Адам. Да около него родятся драгоценные камни, рубины, кристаллы, агаты. Родятся также слоны, а продают их на локоть, да страусы – продают их на вес».

– На высокой горе Адам, – задумчиво отозвался Максим. – Отец, конечно, не мог выбрать местечко попроще.

– Тут действительно важная святыня. – Дима не отрывался от телефона. – К твоей стопе бога люди идут уже много веков. Вот у Марко Поло за два века до Никитина: «Есть тут очень высокая, крутая и скалистая гора. Взобраться на неё можно только вот как: привешены к горе железные цепи, и пристроены они так, что по ним люди могут взбираться на гору. Говорят, на той горе – памятник Адама, нашего прародителя; сарацины же рассказывают, что тут могила Адама, а язычники – памятник Сергамона боркама».

– Сергамона чего? – не поняла Аня.

– Будды Шакьямуни, – пояснил Дима и больше не добавил ни слова.

Далхуси оказался тихим и в летний сезон отчасти заброшенным посёлком. Отелей в нём стояло едва ли не больше жилых домов, всюду виднелись многоязычные вывески, однако сейчас тут стыла монастырская отрешённость. Первые паломники начинали съезжаться к пику Адама лишь в ноябре.

За каких-то пять часов пути прибрежная жара сменилась горной влажностью и прохладой. Воздух здесь был прозрачным, напоённым зелёным привкусом цветения, однако ни слонов, ни страусов, обещанных Афанасием Никитиным, не нашлось, как, собственно, и другой живности – разве что тощие собаки с опаской перебегали через улицу.

Аня взяла на себя выбор гостиницы. Заселила всех в довольно дорогой номер – трёхместный, обеспеченный чистыми простынями, горячей водой и пологами противомоскитных сеток. К счастью, Максим, забрав из тайника отцовские деньги, теперь не переживал из-за высоких цен.

К семи часам стемнело. Гóры вокруг посёлка за несколько минут погрузились в глухой мрак, а небо ещё долго оставалось светлым, будто подсвеченным искусственно.

Максим не дал никому отдохнуть. Заявил, что этой же ночью они отправятся на вершину.

– Так безопаснее всего. Пойдём с фонариками.

– Ночью? – ужаснулся Дима.

– Во-первых, до пика проложена лестница. Не заблудимся.

– Ну да, я читал. Пять с половиной тысяч ступеней через джунгли!

– А во-вторых, ты останешься здесь.

Максим был, конечно, прав – подъём для Димы стал бы непреодолимым испытанием, и всё же следовало сказать об этом чуть более мягко, ненавязчиво. Диму такой запрет лишь раззадорил. В итоге они с Максом поругались.

– Если хочешь помочь, ложись в кровать и отдыхай. Сейчас это лучшее, что ты можешь для нас сделать. – Максим вышел из номера; даже не объяснил, куда направился.

Оставшись наедине с братом, Аня постаралась смягчить его недовольство, но в итоге сделала только хуже. В последние дни она, пожалуй, была навязчиво заботливой: чувствовала, что в заботе о других надёжно прячется от мыслей о Шахбане и Салли. Вот и сейчас Аня первым делом напомнила Диме о противомалярийной таблетке, затем подготовила ему подставку для ноги. Конечно, шаткий табурет с подушкой не мог заменить ортопедическую конструкцию, с которой брат спал в Москве, однако должен был отчасти смягчить отёк.

Видя, как сестра, вынужденная делать всё преимущественно одной рукой, устраивает табурет на его кровати, Дима разозлился ещё больше. Аня готовилась выслушать очередную отповедь, однако брат просто замкнулся, не сказал ни слова. Отбросив трость, встал возле окна – назло себе и остальным отказывался отдохнуть после долгого пути. Уж лучше бы он разразился привычной тирадой.

К десяти часам вернулся Максим. Принёс бесформенные жутковато-серые свитера, налобный фонарик, новые батарейки для фонарика, оставшегося от Зои, дождевики, баночки репеллента и сразу шесть литровых бутылок воды.

Ужинать спустились на первый этаж и ели в полном молчании, даже не обсуждали предстоявшую вылазку. Только слушали, как из дома через дорогу доносится заунывное пение мантр, судя по всему, записанное на плёнку и теперь зацикленное в бесконечном повторении.

Из гостиницы Аня и Максим вышли в полночь. Дима стоял возле окна, уткнувшись в телефон, и не ответил, когда сестра с ним попрощалась. Аня даже подумала остаться с братом, опасаясь, что он сделает что-нибудь глупое, например, попробует тайком увязаться за ними, но потом увидела, как Максим закрывает дверь на ключ, и отчасти успокоилась.

Фонарики поначалу не включали. Они помогли бы миновать камни и выбоины, но одновременно с тем лишили бы общего обзора, а Максим боялся заплутать на поселковых улочках. Темнота, едва разбавленная лунным светом, пугала непроглядностью, однако глаза постепенно привыкли к ней и научились различать общие контуры дороги. Аня шла осторожно, строго следуя за Максимом, в точности повторяя его витиеватую траекторию.

Ночь обманывала и потому таила опасность. Мох на камнях казался мягким песком, скрипучая галька – грязью, листья превращались в лоскуты влажных тряпок. В такой путанице можно было не рассчитать следующий шаг, угодить в глубокую лужу – промочить кроссовки или вовсе подвернуть ногу.

Максим заранее расспросил хозяина гостиницы о горной тропе, поэтому шёл, в общем-то, уверенно, лишь иногда останавливаясь на перекрёстках. Подсвечивал фонариком указатели, поставленные тут для паломников, и без сомнений следовал нарисованным на них стрелкам.

Далхуси уже остался позади, но поблизости ещё долгое время попадались разукрашенные беседки, деревянные павильоны и настилы с тряпичными навесами. В паломнический сезон они круглые сутки жили торговой жизнью, предлагали отдохнуть и перекусить, а сейчас стояли в кромешном запустении – заколоченные или частично обвалившиеся.

При луне удавалось рассмотреть лишь основание ближайших гор. Пик Адама, как и прочие вершины, уходил в глубь чёрного бугристого неба, и Аня не могла даже представить, насколько долгим будет восхождение. Знала, что их ждёт утомительная череда пяти с половиной тысяч ступеней, но вскоре убедилась в относительном значении этого, казалось бы, точного числа: и сами ступени попадались гигантские, до полуметра в высоту, и промежутки между ними порой растягивались на десятки, а то и сотни шагов.

Аня с Максимом полностью оделись ещё в гостинице и теперь поплатились за это – быстро взмокли на подъёме и должны были раздеться. Спрятали свитера и дождевики в однолямочный рюкзак Максима – свой рюкзак Аня оставила в номере, – однако тут же угодили в мягкое облако дождевого буса, то переходившего в едва различимую влажную пыль, то крепнувшего до настоящей мороси. Пришлось вновь натягивать дождевики, а следом поддевать и свитера из-за усилившегося ветра. Левый рукав Аня поначалу держала пустым, а теперь, сняв поддерживающую косынку, продела в него загипсованную руку.

– Уверена? – спросил Максим.

– Да. Так удобнее.

То и дело встречались аляповатые и в ночной темени зловещие статуи Будды. Некоторые были подсвечены прожекторами, отчего, как ни странно, становились ещё более пугающими. Аня предпочитала держаться от них подальше, равно как и от громоздких изваяний Ганеши. Самый большой Будда – глянцевый, с розовыми губами и надменно-полузакрытыми глазами – лежал на боку перед парадными вратами. Именно здесь, на высоте сотни пройденных ступеней, было торжественно обозначено подлинное начало горной лестницы.

Чем выше они поднимались, тем более запущенной оказывалась тропа. Ступени оставались такими же массивными, способными в ширину вместить не меньше семи человек, однако среди них всё чаще попадались проломленные, вздыбленные, а порой и вовсе расщеплённые в мелкую дресву.

Аня, поворачивая голову, выхватывала из мрака раззявленные пасти брошенных павильонов, деревянные остроги туалетных кабинок и рекламные растяжки, давно отсыревшие и теперь висевшие нелепой ветошью. Одинокими надолбами возвышались алтари с керамическими божками и подставками для благовоний.

К концу второго часа подъём ненадолго прекратился, вывел к угловатому плато с буддийским монастырём, подсвеченным слабыми лампами и спрятанным в круге из сотен цветочных горшков. Даже в полумраке листья и бутоны привлекали внимание необычной пестротой окраса. Из колонок, закреплённых под крышей одного из монастырских зданий, доносился заунывный рокот горлового пения и уже привычное бормотание мантр.

– Нам не сюда? – без особой надежды спросила Аня.

– Нам на самый верх, – усмехнулся Максим. – Если устала, можешь подождать здесь.

– Ну да, конечно! – Аня ускорила шаг и включила налобный фонарик, будто боялась, что Максим незаметно ускользнёт от неё в темноте.

После монастыря подъём стал заметно круче. Ступени теперь лепились одна к другой, а нависшая над ними мрачная растительность окончательно накрыла лестницу ночными джунглями, в которых кто-то щёлкал, свистел, стрекотал, принимался надрывно трещать, а затем вдруг затихал, словно в предвкушении скорой расправы. Ане это совершенно не нравилось. Она стала замечать в густой листве тесно посаженные глазки – не то жёлтые, не то оранжевые. Боялась представить, какие там могут прятаться хищники, и старалась не отставать от Максима.

С каждым шагом их затягивало в серый туман, но потом Аня поняла, что это и не туман вовсе, а настоящее облако. Здесь не было дождя, и всё же воздух до того напитался влагой, что затруднял дыхание, пропитывал холодом одежду. Свитера больше не спасали от леденящих порывов ветра. Особенно студило спину.

Вымокли так, будто успели целиком окунуться в одну из шумевших неподалёку горных речушек. От дешёвых тоненьких дождевиков никакого толка. Аня пожалела, что не догадалась замотать гипс целлофаном. Надеялась, что он выдержит это испытание.

Управляясь по большей части правой рукой, Аня с трудом на ходу стянула волосы в хвост, перехватила их резинкой, заодно отжала. В итоге чуть не уткнулась в спину остановившегося Максима.

– Ты чего?

Максим молча снял рюкзак. К удивлению Ани, перевесил его ей на спину. Затянул потуже лямку и объяснил:

– Прикроет поясницу.

Рюкзак был довольно тяжёлый. Без него поднималось легче. Однако Максим оказался прав: теперь поясницу холодило не так глубоко.

Уже не верилось, что они куда-то придут. Так и будут брести. А потом, обессилев и околев, замертво упадут, и следившие за ними глазки жадно вспыхнут в предчувствии долгожданного сытного ужина.

– Не отставай, – позвал Максим.

Они продолжили подъём. Теперь оба шли со включёнными фонариками. Толку от них было немного. Свет легко рассеивался, едва покрывал две-три ступени. По сторонам из мрака показывались абрисы ближних деревьев. Чёрные, с уродливыми ветками, густо поросшие мхом и лишайниками, в маревном облаке они напоминали гигантские водоросли.

Обернувшись, Аня увидела позади не больше, чем впереди, и это испугало.

Лестница стала ещё круче.

Вместо ступеней – выбитые в граните уступы. Слишком высокие, слишком скользкие.

Когда Аня обернулась в следующий раз, деревьев поблизости не осталось. Джунгли пропали. Только леденящая ночная мгла и бугры бесплодного камня. Ничего не видно отвесно вверх и отвесно вниз.

– Где мы? – прошептала Аня, однако сама с трудом услышала свой слабый голос.

Ступени сузились. Теперь здесь было бы непросто разминуться даже двум путникам. А вскоре по обе стороны лестницы начались высокие металлические перила. Аня с жадностью вцепилась в них и почувствовала, как через ладонь потянуло совсем уж нестерпимым холодом. Вспомнила про цепи, описанные Марко Поло. Интересно, восемь веков назад они были такими же ледяными, как эти перила?

Максим теперь чаще оборачивался. Видел, что Аня утомилась, и дважды предлагал ей остановиться, перевести дыхание. Оба раза Аня, одолев соблазн, отказывалась.

– Идём, – на выдохе бросала она и устремлялась вслед за Максимом.

Вернулась растительность. Она была редкой, не такой высокой и уже меньше напоминала джунгли. Аня жадно всматривалась вверх, надеялась, что подъём наконец прекратится. С разочарованием заметила, как во мгле тёмным пятном проступил силуэт очередного дерева.

Ветер теперь не успокаивался ни на мгновение.

В половине пятого где-то бесконечно далеко начало вызревать солнце. Оно обмакнуло в мокрое небо свои утренние лучи, и по ночной серости, как по воде, разошлись желтоватые перья рассвета.

Рукав свитера приходилось постоянно отжимать, он втягивал в себя влагу с перил. Ладонь саднило от постоянного холода, боль ледяными иглами поднималась до плеча, но Аня теперь не могла идти иначе – одолевая очередную ступень, наваливалась на перила всем весом. Со страхом подумала, что в конце концов не выдержит постоянного движения и попросит Максима о помощи. Через мгновение различила над собой стены. Лестница заканчивалась.

Обрадовавшись, Аня поначалу замерла, а потом ускорилась – решила в последнем рывке обогнать Максима. Едва проскочив несколько высоких ступеней, задохнулась от слабости и остановилась. Максим, проходя рядом, ободряюще подмигнул ей.

– Подожди, – с улыбкой выдавила Аня. – Подожди! Я должна тебя обогнать!

– Ну-ну. Обгоняй.

– Ах ты…

Вскоре они уже стояли на подступах к горному монастырю, венчавшему Шрипаду и охранявшему отпечаток стопы – просветлённого Будды, бога Шивы или прародителя всех людей Адама. А монастырь оказался на удивление убогим, невзрачным. Будто жилой квартал, вырванный из бетонных трущоб и наскоро, почти небрежно брошенный на вершину одной из самых высоких гор Шри-Ланки.

Ни храмов, ни изваяний. Только задраенные и сейчас пустовавшие коробки одноэтажных зданий, налепленных одно к другому и освещённых красно-жёлтыми огнями фонарей.

Хватило пятнадцати минут, чтобы обойти все разноуровневые коротенькие улочки, подняться и спуститься по всем лесенкам и убедиться, что ничего примечательного тут нет. Монастырь выглядел брошенным, оставленным в запустении до паломнического сезона. Однако Максим подозревал, что в некоторых домах до сих пор живут монахи, и просил Аню вести себя как можно осторожнее.

Холод и влажность на вершине оказались ещё более губительными, чем на подъёме. Оглушительный вой ветра утомлял. Аня уже не сдерживала дрожь. И, зачарованная, следила, как над головой проносится взвесь облаков – различимая до крупинок и ржавая в свете фонарей. Не могла представить, что делать дальше. Мысли в таком холоде путались.

С каждым мгновением усиливался страх – Аня подумала, что ланкиец из туристической конторы в Коломбо ошибся, отправил их по ложному пути. Ужаснулась, представив, что все усилия были напрасными. Потом Максим повёл её к святилищу, расположенному в центре монастыря, и Аня с облегчением увидела гранитные плиты – те самые, на которых Шустов-старший некогда сфотографировал свои стопы.

– Здесь! – воскликнула Аня.

Максим не ответил.

Святилище было таким же неказистым, как и другие здания на пике Адама, разве что превосходило их в размерах. Приглядевшись, Аня поняла, что оно железобетонным коробом почти полностью укрывало скальную глыбу, на которой и было построено, – из серого цоколя местами торчали чёрные бока камня. Именно здесь, на верхушке этой глыбы, Будда перед уходом в нирвану оставил отпечаток своей ноги.

Вокруг святилища лежала ровная площадка из гранитных плит. Её окружала метровая бетонная изгородь. Калитка сейчас была заперта. Максима это, конечно, не смутило.

– Смотри по сторонам, – сказал он и перелез через забор.

Аня судорожно огляделась. Сумрачные дома показались ещё более зловещими.

Максим, помедлив, достал из рюкзака распечатанный снимок. Теперь высвечивал его фонариком и неспешно шёл вперёд. Осматривал плиты под ногами. Затем перебрался на гранитную лестницу святилища. Поднялся к запертым дверям. Убедился в надёжности замков. Спустился и принялся вновь осматривать плиты. Так ничего и не добился.

Аня прикрыла глаза. Больше не могла стоять на месте. В ужасе представила, что им придётся рыскать тут ещё несколько часов, быть может, весь день. Максим так просто не сдастся. Дождётся ясной погоды, изучит святилище при солнечном свете. А ведь они без сна почти сутки. И этот холод…

Аня, позабыв о гипсе, обхватила себя руками. Прижала одну ногу к другой. Позволила мелкой дрожи захватить тело. Почувствовала, как из глаз текут слёзы. Она была на пределе. Не могла бросить тут Максима. Должна была ему помочь. И боялась спускаться в Далхуси одна. К тому же знала, что ни за что не признается Максиму в своей слабости – лучше упадёт без чувств. Так будет проще всего. Ведь она сама во всём виновата. Могла остаться внизу, с братом. Обида и отчаяние душили её. Пришлось открыть рот и через силу вдыхать опостылевший влажный воздух.

В отчаянии с тихим стоном она стала бить ногой по бетонному полу. Из-под кроссовок полетели брызги. А потом её кто-то обнял. Аня дёрнулась, но чужие руки держали крепко, настойчиво. Это был Максим. В гуле ветра не услышала, как он вернулся.

Максим встал перед Аней, вновь прижал её к себе, при этом старался не давить на её скрещённые руки. Аня расслабилась и теперь сама подалась вперёд, прячась в тёплых объятиях. Так было спокойнее. Да и ветер тревожил чуть меньше.

– Нашёл? – прошептала она, не уверенная, что Максим услышит.

– Нет.

– Подождём солнца? – с неожиданной твёрдостью спросила Аня. Потом уверенно добавила: – Днём будет проще.

Продолжала плакать. Не могла остановиться. И только радовалась, что слёзы не заметны на и без того влажном лице.

– Кажется, мы что-то упустили, – сказал Максим ей на ухо.

Его голос, такой спокойный, глубокий и в то же время такой грустный, сам по себе сейчас успокаивал лучше любых утешений. Аня постаралась сдержать дрожь. На тело опустилась серая глухота.

– Что упустили? – прошептала Аня.

– Поймёт истинный паломник, когда поднимется к стопе бога. Думаю, тут есть какая-то дополнительная подсказка. Только я не могу понять какая. Почему отец выбрал именно такую формулировку?

– Думаешь, надо было забраться сюда зимой, в паломнический сезон?

– Не знаю. Но вряд ли именно сезон делает человека паломником.

– Тогда что?

Максим вздохнул.

Вернулась дрожь. Теперь они дрожали вместе. Небо вокруг постепенно высветлялось, однако оставалось всё таким же бездонным. Мглистый колпак, спрятавший их от остального мира. Можно было представить, что они оказались на острове, затерянном во времени и пространстве, среди ледяных вод океана.

– Надеюсь, Дима не пошёл за нами, – прошептала Аня.

Максим не ответил. Стоял молча, а потом сказал, что нужно забраться в какой-нибудь из пустовавших домов и там укрыться от непогоды.

– Придётся выломать окно или дверь. – Максим стал растирать Ане спину. – Может, тут где-нибудь есть печка.

– Сейчас бы пригодились Димины отмычки.

– У меня нож Сальникова. Этого достаточно.

– А если здесь живёт твой папа? – Аню одновременно напугала и обрадовала такая мысль. – Ты же говорил, что фотография…

– Я отсюда не уйду, пока не разберусь, в чём тут дело, – оборвал её Максим. Значит, и сам об этом задумывался. Шустов-старший действительно мог быть совсем рядом.

– Истинный паломник должен побывать в святилище, – Аня озвучила неожиданное предположение.

– Что?

– Может, это означает, что Сергей Владимирович живёт там?

Аня усмехнулась. Вслух её слова прозвучали совсем глупо.

Максим отпрянул.

Аня, потеряв равновесие, развела руки. Подумала, что Максим в отчаянии ухватился за её в общем-то абсурдное предположение и собирается взломать дверь в святилище – сейчас же, немедленно, не дожидаясь, пока дневное солнце разгонит облака. Хотела остановить его и тут увидела, что Максим насторожённо смотрит в глубь монастыря.

Обернулась. На мгновение позабыла о слабости и холоде.

Дверь в один из домов была приоткрыта. В образовавшуюся щель наружу проливался маслянистый жёлтый свет. И там, за дверью, кто-то стоял. Неподвижный, отсюда неразличимый. Следил за ними.