Калитка беззвучно отворилась. Земляная дорожка провела через сад, между грядками. По двору расходились узкие протоки от общего канала – словно извитые капилляры от уличных вен, позволявших жить и процветать всему посёлку. Аня с удивлением поглядывала на растущие тут помидоры, огурцы, капусту и всевозможную зелень. Не верилось, что Шустов-старший после всех экспедиций обрёл именно такой пейзанский уют.

Максим уверенно поднялся на просторную веранду одноэтажного дома. Как и большинство зданий в Хундере, тот стоял сложенный из саманных кирпичей и выбеленный. Окна, забранные жёлтой деревянной решёткой, занимали почти две трети стен и были украшены наличниками с уже привычными узорами из свастики и ланей, внимающих учению Будды.

Максим дёрнул за язычок дверного колокольчика. Выждав несколько мгновений, потянул за ручку – убедился, что дверь открыта, но самовольно зайти не решился. Позвонил ещё раз и, скрестив руки на груди, остался ждать. Был так сосредоточен и насуплен, что не заметил в гамаке девочку лет семи с глазами, щедро подведёнными сурьмой. Она с любопытством поглядывала на гостей, а с каменного пола к ней тянулся котёнок. Кажется, они только что играли. Аня подмигнула девочке. Та в ответ беззвучно рассмеялась и постаралась поглубже спрятаться в гамаке.

Максим хотел уже позвонить в третий раз, когда дверь наконец распахнулась. Аня наблюдала за происходящим. Ждала, что встретит Шустова-старшего, и во многом прониклась волнением Максима. Однако увидела на пороге индианку лет тридцати, одетую в свободные брюки и рубашку, а поверх рубашки облачённую в некое подобие фартука с глубокими карманами на талии.

– Добрый день! – произнесла женщина с таким радушием, будто давно ждала их приезда.

Максим растерялся. Так и стоял со скрещенными руками, молчал. Аня пришла ему на выручку:

– Здравствуйте.

– Вам нужна комната? – с неизменной улыбкой спросила индианка.

– Вы… вы сдаёте комнаты?

Аня заподозрила, что они ошиблись домом. Назвала адрес из записки Джерри.

– Всё верно, – подтвердила индианка. – А кто вас привёз? Я не видела машины.

– Мы…

Аня не успела договорить, её перебил Максим:

– Мне нужен Шустов. Он здесь?

Индианка с сомнением огляделась, будто Сергей Владимирович мог стоять поблизости, а потом неуверенно сказала:

– Одна комната занята, там живут. Вы ищете друга?

– Вот. – Аня открыла на телефоне фотографию – ту самую, где под баньяном в Ауровиле стояли молодые Шустовы и Сальников. – Мы ищем этого человека.

– Суреш! – воскликнула индианка. – Вы знаете Суреша?

– Я его сын, – холодно ответил Максим.

– Сын?

Индианка какое-то время рассматривала фотографию, потом вдруг подалась вперёд и до того порывисто обняла Максима, что, кажется, напугала его.

– Проходите, проходите! – взволнованно запричитала она. – Меня зовут Рашмани.

Аня представилась сама и назвала Максима, после чего подтолкнула его вперёд. Пока не понимала, что происходит, однако чувствовала, что они близки к цели.

Дверь с веранды вывела их прямиком в светлую и во многом аскетичную гостиную. Вдоль выкрашенных в жёлтое стен стояла деревянная угловатая мебель, с бугристого потолка свисало сразу три простеньких абажура, а все окна были зашторены лёгкими, пропускавшими свет шторами однообразно бежевого цвета. Посреди комнаты на каменном, ничем не покрытом полу возвышался обеденный стол, сервированный на два куверта – надо полагать, по числу живших тут постояльцев. Сейчас гостиная пустовала.

Рашмани направилась к одной из четырёх дверей. На ходу говорила, что сдаёт две комнаты, а сама с дочкой живёт в единственной из оставшихся спален. То и дело оглядывалась на Максима. Судя по всему, только сейчас поняла, до чего он похож на собственного отца.

Дверь была заперта. Индианка достала из кармана связку ключей, быстро управилась с замком и жестом предложила войти в небольшое помещение, показавшееся тёмным из-за более плотных штор и синей краски на стенах.

– Это кабинет твоего отца, – кивнула Рашмани.

– Где он? – сухо спросил Максим.

– Суреш в отъезде.

– Когда он вернётся?

– Не знаю. Суреш не сказал.

Максим, нахмурившись, прошёлся по кабинету. Невидящим взглядом оглядел его обстановку. Был растерян и пока не знал, как поступить.

– А мы можем подождать? – с надеждой спросила Аня.

– Конечно! – Рашмани вскинула руки. – Ведь это его дом, а значит, и ваш!

Кажется, она не так поняла их близость с Максимом. Аня улыбнулась, однако не стала её переубеждать.

– Я подготовлю комнату! Вы, наверное, проголодались? Так кто же вас привёз? Обычно я слышу, как подъезжает машина. А вы давно в долине? – Рашмани явно не терпелось расспросить Максима.

Максим не ответил ни на один из вопросов. Застыл возле зашторенного окна и полностью отдался тягучим размышлениям. Разговор пришлось поддерживать Ане, и следующий час она провела с Рашмани – помогла ей застелить кровать в свободной комнате, принести чистые полотенца и ванные принадлежности, посмотрела, как включать бойлер в душевой, как настраивать слив, а попутно старалась побольше разузнать о Хундере и о том, чем здесь занимается Шустов-старший. Из слов Рашмани поняла, что Сергей Владимирович своими силами перестроил этот дом и восстановил прежде запущенный сад, кроме того, помогал многим соседям и даже участвовал в реставрации какого-то из здешних монастырей.

Кухня и хозяйственная комната располагались в отдельном строении у дальнего конца ограды. Когда индианка ушла туда готовить ужин, Аня оказалась предоставлена сама себе. Понимала, что Максиму нужно побыть одному, поэтому занялась изучением дома. Обойдя его со всех сторон, сообразила, что гостиная некогда задумывалась самостоятельным зданием, возможно, разделённым на несколько помещений, а все новые комнаты, в сущности, достраивались отдельно. Швы в местах соединения никто и не пытался спрятать, более того – их выделили оранжевыми полосами. В такой же цвет были выкрашены и внешние углы дома, что смягчало несуразность его конструкции.

Максим всё это время провёл на веранде. Неспешно расхаживал вдоль балюстрады, изредка останавливался, принимался выстукивать пальцами по деревянным перилам. Поглядывал в сторону калитки, будто ждал, что она с минуты на минуту распахнётся и во двор войдёт Сергей Владимирович.

Девочка, прежде прятавшаяся в гамаке, пропала, а котёнок теперь развалился на лавке, среди подушек, и во сне подёргивал крохотными лапками.

– Ты как? – Аня осторожно приблизилась к Максиму.

– Скоро всё закончится.

Голос выдавал его напряжение. Максиму здесь было неуютно. Настолько, что он не мог стоять на месте. Аня хорошо знала это чувство. Пожалуй, слишком хорошо. Поэтому вновь оставила Максима одного. Ему нужно было смириться с мыслью, что в ожидании, скорее всего, придётся провести ещё несколько дней.

Не зная, чем заняться, Аня вернулась в кабинет Шустова-старшего и там застала дочку Рашмани. Она, скрестив ноги, сидела на письменном столе и рассматривала стоявшие на нём фотографии в бамбуковых рамках. Девочка была босая, в коротеньком платьице и с расцарапанными коленками. Увидев Аню, в притворном испуге втянула голову в плечи. Судя по всему, Рашмани не разрешала ей сюда заходить.

– Привет, – улыбнулась Аня.

– Не говори маме.

Чуть распевные, по-индийски мягкие, но всё же разборчивые английские слова.

– Не скажу. И дяде не скажу.

– Какому дяде?

– Сурешу.

– А он не узнает. Он никогда не успевает за Киран.

Девочка скользнула со стола на пол и заторопилась к двери.

– А кто такая Киран? – заговорщицким шёпотом спросила Аня и наклонилась, чтобы погладить девочку.

– Какая ты странная… – Девочка замерла, будто боялась, что Аня не выпустит её из комнаты. Потом вдруг приосанилась и по-детски важно заявила: – Разве не видно? Киран – это я!

Аня рассмеялась от такого знакомства, а Киран, воспользовавшись её замешательством, юркнула в дверной проём. Добежала до обеденного стола, запрыгнула на ближайший стул и теперь выглядывала из-за его спинки. Аня опять подмигнула девочке и на прощание приложила к губам указательный палец, словно и сама хотела сохранить в тайне свой приход в кабинет Шустова. Киран понимающе кивнула.

В кабинете приятно пахло сандаловым деревом и благовониями. Аня провела пальцем по тумбе, осмотрела стоявшую на ней деревянную статуэтку Будды и убедилась, что пыли нет. Решила, что Максим самую малость разминулся с Сергеем Владимировичем. По меньшей мере, здесь всё выглядело ухоженным: глаженые шторы, чистая столешница, пустая корзина для бумаги, разложенные в порядке письменные принадлежности. Даже от пледа на ротанговом кресле-качалке пахло стиральным порошком.

Две стены в кабинете были почти полностью отданы под окна, сейчас зашторенные. Межоконные промежутки заполняли незамысловатые керамические узоры – такие же, как и те, что украшали наличники дома. А в стену напротив двери, бугристую и выкрашенную в синий цвет, был врезан открытый книжный шкаф на семь полок – от пола до потолка.

Аня первым делом подошла к фотографиям, которые с таким интересом рассматривала Киран. Письменный стол Шустова, расположенный лицом в глубь комнаты, по своему убранству явно уступал столу из дома в Ауровиле. Здесь не было ни многоуровневого навершия, ни большого числа выдвижных ящичков. А вот фотографии…

Аня, затаив дыхание, взяла первую из них. Затем вторую, третью. Пересмотрела все фотографии. Испуганно обернулась к открытой двери, словно боялась, что Киран или Рашмани обнаружат её здесь. Ещё несколько минут стояла возле стола, не зная, как поступить. Первым порывом было спрятать фотографии. Сделать так, чтобы Максим их никогда не увидел. Но потом Аня поняла, что это глупо.

Максим по-прежнему ходил на веранде. Почти не смотрел на калитку. Постепенно успокоился. Даже спросил Аню, удалось ли ей найти что-то интересное. Аня в ответ молча протянула ему одну из фотографий. Не знала, что сказать. Решила, что Максим и сам всё поймёт.

И он действительно понял.

Судя по снимкам, Сергей Владимирович и Рашмани были близки. Настолько близки, что казались семьёй. И довольно счастливой. А Киран…

– Его дочь, – безучастно заключил Максим.

– И твоя сестра, – прошептала Аня. – Ей лет семь.

– Как раз семь лет назад Джерри в последний раз видел отца. Тот оставил ему тетради и свой адрес в Кашмире. Потом приехал сюда. Всё сходится.

Аня боялась, что Максим, узнав о второй семье Шустова, вспылит, захочет немедленно уехать отсюда или, что было бы ещё хуже, нагрубит Рашмани, потребует от неё каких-то объяснений, однако он теперь выглядел скорее подавленным. За ужином не произнёс ни слова. Ни на кого не смотрел. Не отреагировал даже на появление двух других постояльцев и только под конец, прежде чем уйти к себе в комнату, вновь спросил Рашмани:

– Когда вернётся отец?

– Не знаю… – Индианка виновато пожала плечами.

– А когда он уехал? Сколько дней прошло?

– Дней? Даже не знаю. Это было в тринадцатом году, – сказала Рашмани с такой непосредственностью и лёгкостью, будто в её словах не было ничего необычного. – Пять лет назад. Не знаю, сколько это дней.

– Пять лет, – ошеломлённо повторил Максим. – И больше он сюда не приезжал?

– Нет.

– Но вы сказали, должен вернуться.

– Нет, что ты. Я сказала, ты можешь подождать его вместе с нами.

Двое других постояльцев – пара велосипедистов из Германии, приехавших сюда на тандеме и планировавших к середине сентября добраться до Пакистана, – теперь с интересом прислушивались к разговору, при этом вопросительно переглядывались.

– Пять лет… – вновь повторил Максим и, пошатываясь, встал из-за стола.