- Когда возник салон Строевой-Титова?

- Примерно в 1957 году. Их квартира находилась на углу Васильевской и Тверской. Она представляла собой большое сталинское жилище с высокими потолками. У них там было две комнаты. Обстановка внутри довольно простая, тогда все жили одинаково. Но на стенах, как и в любом салоне, висели картины, подаренные друзьями-художниками. Юра сам был художник, рисовал такие… импровизации на религиозные сюжеты.

Это был первый салон с отчетливой, сформулированной идеей. Там проповедовали антисоветчину через монархизм. Там были четкие правила игры: не дай Бог сказать что-нибудь неодобрительное о Государе Императоре. Я бы сказал, что этот салон перенял у мамлеевского кружка его экстатическую энергию, они принципиально записывали в свои «попутчики» тех, кого советская власть называла врагами.

- То есть в этом салоне, в отличие от Южинского, царили строгие нравы?

- Наоборот. Строева могла выйти к гостям с наволочкой, повязанной вместо бюстгальтера, с торчащей из декольте розой. Нет, это было богемное место, там жили эмоциями, интуицией. Именно это эмоциональное начало салон Строевой-Титова унаследовал от Южинского. Плюс махровое диссидентство - эти двое добивались отъезда на Запад, и их выпустили из страны в то время, когда не выпускали почти никого.

Фальковские старухи - Раиса Вениаминовна и Александра Вениаминовна жили в доме за магазином «Чай» на Кировской, Раиса Вениаминовна была вдовой художника Фалька. Это был чопорный, интеллектуальный салон. Там занимались просветительством: пропагандировали, если можно так выразиться, пост-Серебряный век. Туда ходили все. Там я, пятнадцатилетний, узнал, кто такой Андрей Платонов (он в доме сестер вообще был предметом культа), а потом доказывал, что есть в Москве кое-кто покруче автора «Котлована», имея в виду Мамлеева. И когда Юра пришел, чтобы почитать там, у старух просто яблоку было негде упасть…

Вообще, вместимость маленьких комнат - это какая-то загадка геометрии. По пятьдесят-шестьдесят человек на пятнадцать-двадцать квадратных метров! И еще одна загадка, как за один день завсегдатаи успевали объездить полгорода, чтобы выпить, пофилософствовать и заняться любовью!

- Как сестры реагировали на произведения Мамлеева?

- За глаза, конечно, «ужас, ужас, какой ужас». Но если он соглашался у них читать, то всегда были рады.

Василий Ситников, Нина и Эдмунд Стивенсы - Ситников жил в подвальной квартире на Лубянке, под носом у КГБ. Этот человек был реинкарнацией Распутина. У него была отдельная молельная комната, обитая мехом. Он был художник, у него было много учеников и, подчеркну особо, учениц. Ситников всю жизнь мечтал о «домашней академии» и вот, наконец, реализовал свою мечту. Собирал и продавал иконы, был богатым человеком. Каждая икона висела в золотом окладе.

- Чем он жил? Торговлей иконами?

- Нет. Он без конца рисовал Лавру или Кремль (он его называл «Кремь») со снежинками. Выписывал каждую снежинку по несколько дней. Получался такой суперкитч. И продавал их дипломатам и другим иностранцам, которых, кстати, не очень жаловал. Его любимым развлечением было собирать своих домашних клопов в спичечную коробочку и выпускать их во всякого рода официальных местах, например, в американском посольстве. Экстравагантный был человек. Ситников существовал под крылом Нины Андреевны Стивенс…

- Что значит «под крылом»?

- Была некая структура, своеобразный центр обмена информацией, созданный нашими совместно с американцами. Советские разведчики вообще-то вели войну против иностранных разведок, но в чем-то с ними сотрудничали. Муж Нины, Эдмунд, работал в Москве корреспондентом одной провинциальной американской газеты. Я уверен, что это было прикрытие. У той газеты не было корреспондента даже в соседнем штате, а в Москве почему-то был. И в их доме торговали всем: информацией, картинами, антиквариатом, даже советскими художественными фильмами. На Запад, разумеется. Покупалось задешево, продавалось задорого.

- Так это был такой торговый центр с галереей.

- Нет, это был салон. Там кипела жизнь, там выпивали, знакомились, жили… То есть занимались всем тем же, чем и в других салонах. Летом сборища проходили в саду, а на заборе висели полотна авангардистов.

- А где это все находилось?

- В особняке на улице Рылеева (ныне Гагаринский переулок). В их распоряжении был весь особняк. Собственно, там я по-настоящему вошел в эту жизнь. Меня называли «барменом» этого салона, что неверно, я был чем-то средним между ассистентом и пажом. Молодой журналист, любимец хозяйки, я пользовался всеми благами, которые только мог дать дом иностранного корреспондента. Например, новостной лентой агентства Evening News или телетайпом. Доступ к телетайпу в то время значил то же, что в середине 90-х - доступ в Интернет.