В один из дней Сергей Александрович, зная мою страсть к передвижению и жадный интерес ко всему необычайному, пригласил сопровождать его в поездке по «огненному кольцу» — Уральской энергетической системе, иначе говоря, линии высокого напряжения, соединяющей все предприятия и города Урала; нет, конечно, не по всей линии, это было бы просто невозможно, а по той ее части, которая находилась под наблюдением моего друга. Он ехал с инспекторской целью: на одном участке все время происходили какие-то мелкие нарушения, хотя в целом линия считалась исправной и регулярно подавала ток заводам и фабрикам.

Кому приходилось много ездить по Уралу, тому, конечно, запомнились ажурные серебристые вышки-опоры на вершинах гор, перебрасывающие одна к другой бесконечные нити проводов; эти великанши-вышки шагают по хребтам и долинам, перешагивают через широкие реки, и все дальше-дальше уходят провода, кажется, нет им конца. Они стали обязательной деталью пейзажа. По ним, этим бесконечным артериям, вознесенным высоко над землей, непрерывно пульсирует «кровь» промышленности — электрическая энергия, заставляющая крутиться станки, зажигающая лампочки в квартирах, выплавляющая сталь, выполняющая на бесчисленных предприятиях поистине титаническую работу…

Можно представить, какое значение имела бесперебойная работа этой системы в военное время!

Мы выехали рано поутру. Я, конечно, ехал не праздным наблюдателем: обычно в таких поездках рождались корреспонденции и репортажи, рассказывающие о жизни края и его тружеников.

День только разгорался, из-за гор вылезало солнце, ласковая сизая марь начинала рассеиваться, открывая голубые дали с набегающими друг на друга горными хребтами и ломаной линией горизонта, когда мы очутились на просеке высоковольтной линии.

Широкая, прямая, распахнутая, словно раздвинувшая сосновый бор, просека казалась дорогой, созданной для какого-то великана… Да она и была дорогой великана — электрической энергии! На мартовском чистом снежке хорошо видна была тропка, которую протоптали обходчики ЛЭП. Виляя между мачтами, она постепенно терялась, сливаясь с белизной укрытой зимними одеждами земли.

Ни с чем не сравнимое ощущение — стоять вот так на возвышении, над океаном леса, смотреть и видеть родимый край, что раскинулся бесконечно знакомой и беспредельно дорогой картиной! «Родная земля всегда прекрасна…» Хорошо сказано! И кто-то пытается посягнуть на все это, отнять? Нет, нет, никогда! Много их было, зарившихся на наши богатства, все уходили ни с чем. Сейчас мила и дорога была каждая мелочь, каждая черточка этой картины — и вон та дальняя дорога, и дымки, что курятся за лесом, вероятно, признак деревни…

— А что вас беспокоит? — спросил я, вспомнив замечание Сергея Александровича, оброненное им накануне, когда мы договаривались по телефону о поездке.

— Странная вещь: почему-то все время ломаются изоляторные гирлянды. Можно подумать, что кто-то нарочно их ломает. Но никого ни разу не видели на мачтах. Да и кто полезет: смерть! Высокое напряжение! И тем не менее. Приходится постоянно посылать ремонтников, рабочих и техников… А вы представляете, что значит сейчас обесточить линию?

С тех пор как Сергей Александрович перешел на работу в промышленность, он и говорить стал языком технического деятеля: «обесточить»… Почти то же самое, что «обескровить»!

— А линия охраняется?

— Сейчас — конечно. Как же иначе? Война, могут быть всякие случайности. Собственно, что значит охраняется? Конечно, не так, как мосты, виадуки, где стоят часовые. К каждой мачте не поставишь солдата с винтовкой — солдат не хватит; имеется вооруженный монтер-обходчик. У него полевой бинокль. Чтоб рассматривать гирлянды; с земли-то не все разглядишь. А недавно появилась и собака… приняли мое предложение. Я считаю, сейчас это не помеха. Хлопот с ней немного, а польза может быть. Да и обходчику веселее. Вот к кому мы идем, Федотов, например, приспособился: собака на шлейке буксирует лыжника. На лыжах с буксиром обойдешь свой участок быстрее и устанешь меньше…

А вот и Федотов, легок на помине! Действительно, он шел на лыжах, правда, не на буксире; собака — мохнатый «кавказец» — не спеша бежала сзади, спокойно-пристально поглядывая по сторонам. Дойдя до нас, они остановились. Федотов поздоровался. Это был уже немолодой мужчина в полушубке и длинноворсом косматом треухе, наезжавшем на лоб.

Сказав несколько слов, Федотов замолчал, зорко поглядывая на нас из-под козырька треуха: зачем пожаловали?

— Виновника нашли? — спросил мой друг.

— Никак нет.

— А собака? Не помогает?

— Принюхивается…

— Как его зовут?

— Чомбик… Чомбар, то есть.

Хорош «Чомбик»: за горло возьмет, придушит и не заметит! Впрочем, пес не выказывал никаких признаков враждебности; наоборот, услышав свою кличку из уст хозяина, дернул хвостом.

— Ладите с ним?

— Ладим… Ревнив больно, никого ко мне не подпускает. Насиделся на цепи-то… он прежде на объекте был… теперь боится, наверно, чтоб опять не посадили… Меня никто не трожь!

— Слушайте, а вы его должны знать, — показал Сергей Александрович на пса. — Помните, Шестаков привозил овчарок с Кавказа и двух щенков? Это один из них…

— Ну да! — Чомбар сразу приобрел для меня двойной интерес. Это была целая эпопея: транспорт кавказских овчарок — сорок псов и один человек… Шестаков показал тогда себя настоящим героем! Сам он давно на фронте, а «его» псы охраняют ЛЭП! Почетная работа. Почетной она была и для Сергея Александровича.

— Так все же что будем делать?

Федотов пожал плечами; он был немногословен, как все лесовики, вынужденные подолгу находиться в одиночестве.

Постепенно выяснилось: как-то были обнаружены следы; Федотов с Чомбаром долго шли по ним, следы вывели к дороге и там потерялись.

— Н-да. Немного, — резюмировал Сергей Александрович. — Кто-то все-таки ходит.

— Ходит, — согласился Федотов.

Сегодня я познакомился с работой монтера-обходчика ЛЭП. Он живет круглый год в лесу, в деревянном доме, обходит свой участок каждые два-три дня. «Граничка» делит участки двух обходчиков; по телефону они сообщают друг другу: «Я выхожу». Идет 7–8 километров в один конец. На переднем пути проверяет линию электропередачи, а на обратном — линию связи. Гирлянды рассматривает в бинокль; на каждой опоре-мачте делает отметку; за монтером, если потребуется, идут мастер, начальник участка. Собака без поводка; только в населенных пунктах берут ее на поводок. При контрольном пункте (где склад ремонтных материалов) две собаки: одна в квартире, другая бегает во дворе на блоке.

Так кто же бьет фарфоровые изоляторы? Птицы садятся на них. Может, нарушаются сами от мороза, от резкой перемены температуры? Посылали рекламацию на завод, выпускающий изоляторы, к рекламации приложили осколки. Там исследовали и нашли наружные повреждения. Разбились от удара, есть следы свинца.

Свинцовая дробь? Это давало кончик какой-то ниточки.

В тот день мы так ничего и не выяснили; да, собственно, никто на это не рассчитывал. Сергей Александрович проинструктировал обходчиков, как вести себя, если снова появятся следы ног или какие-либо другие признаки присутствия чужого человека на линии и злоумышленных действий.

Как показало ближайшее будущее, инструктаж этот был совсем не лишним.

Спустя несколько дней Сергей Александрович снова звонил мне:

— Хотите узнать новости?

— Что, неужели поймали?

— Конечно!

— Уж не Чомбар ли?

— Он… с Федотовым.

Через полчаса я уже знал о случившемся во всех подробностях.

Как обычно, Федотов вышел на линию в сопровождении Чомбара. Поднес бинокль к глазам и расстроился: опять повреждение изоляторов. Хорошо, хоть не такое сильное, не дошло до отключения линии. Что за гад работает? (Сдержанный Федотов так и сказал: «гад». Да, наверное, так сказал бы всякий!)

А вокруг все как всегда. Заячьи следы на снегу; вон их сколько напетлял косой! На соснах стрекочут сороки. Что они расшумелись, болтушки? Про что судачат? Чомбар поднял голову и внимательно посмотрел на них, затем принялся нюхать снег. Федотов еще не был так искушен в поведении собаки, как, скажем, его наставник — Сергей Александрович, но понял: тревожится пес, что-то зачуял. А вот и причина: от тропки опять отделялись следы, отпечатки мужских валенок. На тропе-то не видно, а как ступил в сторону, сразу ямы. Принюхиваясь, Чомбар побежал по ним; и тут же провалился в сугроб; проваливался и тот, кто шел до них, даже вывалялся в снегу, видно, не держали ноги. «Пьяный, что ли? — недоумевал Федотов. — Как медведь, возился. Опять упал, поднялся… Эк его мотало!

И впрямь, под градусом. Или, может, не в себе?» Федотов из монтера-обходчика превращался в следопыта.

На этот раз следы повернули к лесу и… сразу пропали. Ночью мела поземка, выпал снег; на чистом месте снег сдуло, а среди деревьев он весь остался и запорошил следы. Гладко, никакого признака! Сороки опять трещали. Может, они что-то говорили? Смотри, мол, вот где, не упусти опять. Федотов проследил за их полетом, подумал-подумал и, проваливаясь выше колен, углубился в сосняк, Чомбар тащился за ним.

Они удалились от трассы метров на сто, когда Чомбар опять что-то услышал, остановился, стал втягивать ноздрями воздух, потом, держа нос по ветру, направился к громадной искривленной сосне, стоявшей у края косогора, и начал разрывать снег. Кругом лежали сугробы, а под сосной образовался высокий бугор, только у корней виднелось что-то вроде прохода или лаза, словно у медвежьей берлоги. Добравшись до него, Чомбар вдруг взъярился, принялся рычать, лаять, шерсть поднялась дыбом. «Уж не медведя ли зачуял?» — соображал Федотов и на всякий случай приготовил ружье. Но вроде медведя не должно быть близко от жилья, а зверь любит места поглуше, чтоб его никто не побеспокоил.

Каково было удивление Федотова, когда бугор зашевелился, распался и из снега выглянула голова с всклокоченными волосами и подслеповато моргающими испуганными глазами. Берлога-то и впрямь имелась, только не медвежья! Чомбар накинулся на неизвестного, и Федотову стоило большого труда унять расходившегося пса.

Наконец, кряхтя и охая, неизвестный поднялся, с трудом ворочая головой на толстой шее.

— Пьяный? — прервав в этом месте отчет Федотова, спросил Сергей Александрович.

— В дым. Да он уж проспался маленько; а как собаку увидел, вовсе протрезвел. Ух, испугался здорово, видно, доводилось встречаться прежде, запомнил. Все охал: «Ох, собака…» Но вредный: под корнями-то у него ружье было спрятано, двустволка; только я отвернулся, он за ней… ну, да Чомбар не проглядел! Как взял в оборот, так тот сразу «маму» запросил!..

После в землянке нашли зажаренного на костре и наполовину съеденного зайца и запас патронов, заряженных крупной дробью. В берлоге было тепло, имелась лежанка из сухих прошлогодних листьев, видимо, неизвестный не первый раз ночевал там.

— Уж не он ли и стрелял по изоляторам? — теперь уже я, не утерпев, перебил Сергея Александровича.

— Он.

— Зачем он это делал?

— А кто его знает. Развлекался, паразит, или, может, нарочно хотел навредить. Говорят, охотник, пьяница… Знаете, кто он был? — Сергей Александрович сделал многозначительную паузу. — Ни за что не догадаетесь. Ваш браконьер…

— Ну да?

— Абсолютно верно.

— Все еще бродит?!

— Бродил. Теперь, наверное, долго не придется.

— А сообщников у него нет?

— Выясняют.

В голове у меня пронеслось все, что я узнал об этом человеке: классово чуждый «элемент» кулацкого происхождения, «осколок разбитого вдребезги»… Что бы он стал делать, окажись, к примеру, в прифронтовой полосе?

— Лесной хищник… — вырвалось у меня.

Вспомнились Семь Братьев и он, пригвожденный к земле моими собаками.

— Только ли лесной? То, что он делал на трассе высоковольтной линии, выходит за рамки браконьерства…

…Корреспонденция, таким образом, получилась. И преотличная, и даже с неожиданным концом.

Попытка вывести из строя «огненное кольцо» не увенчалась успехом, грандиозная Уральская энергетическая система продолжала действовать бесперебойно, снабжая миллиардами киловатт-часов электроэнергии уральские фабрики, заводы, рудники, шахты.

Не знаю, можно ли это было назвать диверсией; но попытка навредить, напакостить, как сказал Федотов, бесспорно, имела место. Конечно, она была заранее обречена на неудачу; тем не менее все мои друзья испытывали гордость от того, что тут не обошлось без Чомбара. А я, перебирая мысленно все перипетии этого происшествия, спрашивал себя: не в такое же ли огненное кольцо — кольцо всеобщей ненависти и презрения — попадает на нашей земле всякий, преступивший ее законы или пришедший из-за рубежа с недобрыми целями? Меня интересовала дальнейшая судьба проходимца, который дважды встретился на моем пути и трижды на путях наших друзей-собак, но больше я о нем не слышал.

Вскоре после этого случая Сергей Александрович получил повестку из военкомата — дошел его черед. Он уехал, не успев даже забежать в клуб, лишь на прощание позвонил мне по телефону.