Татьяна Рябинина

Семь понедельников подряд

Москва, «ЭКСМО», 2005

1.

Как обычно под утро, снилось мне что-то очень приятное. Какая-то ярко освещенная солнцем полянка, я бегаю по ней, кругом птички, бабочки, кузнечики поют. В общем, красота, даже просыпаться не хочется. Но будильнику все это до лампочки. Он - мой злейший враг.

Мой рабочий день на радиостанции начинается в девять. Если успеваю на автобус, то добираюсь за полчаса. Чтобы собраться, мне нужно примерно столько же, потому что косметикой я практически не пользуюсь, прическа моя требует минимального ухода - расчесала и пошла, - а на завтрак довольствуюсь чашкой растворимого кофе и йогуртом. Так что вполне можно было бы вставать в восемь, тем более что я классическая сова и раньше полуночи никогда не ложусь. Но вот беда, приходиться вскакивать на час раньше, чтобы накормить завтраком и выпроводить из дома мужа Лешу и сына Борьку. Одного на работу, другого, соответственно, в школу. Разумеется, в выходные я сплю до обеда. Это право мною завоевано в упорной и длительной борьбе. Теперь у нас дела обстоят так: по субботам завтрак готовит Лешка, а по воскресеньям - Борька. Я встаю - когда в одиннадцать, когда в двенадцать - и доедаю то, что они мне оставят.

Выходные... О них я начинаю мечтать уже в понедельник. Нет, даже в воскресенье вечером. Потому что работа моя - полный караул. Спрашивается, почему был ее не сменить. Да потому что с моей экзотической специальностью «филолог-русист» одна дорога - преподавать в школе русский язык и литературу. Кроме того, мое нынешнее приложение силы позволяет безвылазно сидеть в интернете, что весьма полезно для моего хобби.

Поясняю. Тружусь я на совершенно отстойной станции «Радио-Эль», который год болтающейся на грани закрытия, и в моей трудовой книжке записано: «корреспондент». А на самом деле с девяти до восемнадцати, с перерывом на обед копаюсь в «паутине», выискивая всевозможные шутки, хохмы и приколы для диджеев, которые не могут придумать их самостоятельно. Оттуда же я скачиваю новости для новостного отдела и всякие феньки для отдела «продакшн». Где-то раз или два в месяц меня отправляют «на задание» - взять интервью, но это вполне можно вытерпеть.

Зато не было ни дня, чтобы я ушла домой с пустой дискетой. На нее я сбрасываю все, что может пригодиться в процессе творчества. Дело в том, что я подрабатываю на булавки написанием детективов. Делаю это, разумеется, под псевдонимом, поэтому никто, кроме родных и хороших знакомых, о моем занятии не догадывается: я строго запретила делать мне паблисити. Пишу я, кстати, не только из-за денег, довольно-таки невеликих, но больше по графоманскому позыву. Сколько себя помню, всегда что-то сочиняла. В детстве - сказки, потом - душераздирающие любовные романы (ни один из них так и не был окончен) и дрянные стихи.

Однажды, еще в школе, мне даже захотелось увидеть свои творения в опубликованном виде. Я отпечатала десяток стихотворений на машинке и без всяких комментариев отправила в журнал «Аврора». Очень скоро пришел ответ на красивом бланке. «Уважаемая Ольга Игоревна, - отвечал мне литконсультант со странной фамилией Бабоедов, - к сожалению, Ваши стихи не подходят для публикации в нашем журнале, потому что...» Далее Бабоедов вполне интеллигентно возил меня мордой по луже и в конце желал творческих успехов.

«А пошел ты!» - сказала я и, как мне казалось, навсегда отставила в сторону желание предать свои измышления гласности. Правда, был еще один забавный момент, когда мой однокурсник Гена, такой же дрянной рифмоплет (какой же студент-филолог не пописывал втихаря стишки?), предложил мне поучаствовать в коллективном сборнике. Я было согласилась, но когда узнала, что сборник печатается на средства авторов, тут же отказалась. Сборничек потом мне был все-таки подарен - тридцать страничек серой туалетной бумаги. Когда же я полистала его, то очень обрадовалась, что не оказалась в творческом соседстве с такими ядреными концептуалистами. У меня-то все было просто: «розы-морозы, кровь-любовь»...

Почему я так подробно рассказываю об этом? Дело в том, что после окончания ЛГУ я сменила не одно место работы. Радости душе или хотя бы кошельку от них не было никакой. Правда, Лешка зарабатывал неплохо, я вполне могла бы сидеть дома и возиться с Борькой, но за те три года, пока сын был еще маленький и не ходил в садик, я просто закисла от тоски - стирка, уборка, готовка, прогулка, чтение «Курочки-рябы» и т.д. - и готова была идти работать хоть кем. Сама была готова заплатить,  лишь бы только вырваться из дома.

В этот момент мне и встретился Генка. За восемь лет, как мы не виделись, он заматерел, превратился из тощего и вечноголодного паренька в солидного, красиво лысеющего и толстеющего дядьку. Генка пригласил меня завернуть в кафе и довез до дома на новенькой красной «Тойоте».

- Оля, хочешь работу? - спросил он по дороге.

- Спрашиваешь! - с готовностью отозвалась я. - Только, желательно, без интима.

Он посмотрел на меня с циничной иронией, но от комментария воздержался. И правда, хоть мне никто никогда не давал моих лет (маленькая собака до старости щенок!), но все же тридцатилетняя дама не слишком ухоженной внешности (плотное сидение дома не особо располагает к заботе о себе) и с тоской во взоре - не самая лучшая кандидатура для интимной работы.

- Напиши что-нибудь, а я напечатаю.

- ??? - молча удивилась я.

- Ну, дамский роман или там детектив. Я зам главного редактора, - и он назвал вполне солидное издательство.

Дело в том, что я, изголодавшись по общению, почти все время, пока мы сидели в кафе, говорила одна, не давая ему раскрыть рта и, соответственно, рассказать о себе.

В общем, я посмеялась и забыла. А через несколько месяцев мне предложили мою нынешнюю работу. На первый взгляд, интересную, а на второй и последующие - достаточно нудную. Тем более коллектив на станции подобрался на редкость склочный.

Ковыряясь в сети, я невольно начала отмечать что-то для себя. Например, когда просматривала милицейские сайты для криминальной сводки новостей. Потом как-то сам собой сложился сюжет. И поехало... С тех пор прошло почти пять лет, я написала десяток кошмарных книг, а Генка добросовестно их издал. Впрочем, насколько мне известно, никого пока еще от них не стошнило. Без лишней скромности, читала и похуже.

С работы я так и не ушла, хотя, как уже сказала, с воскресенья начинаю ждать вечера пятницы. Во-первых, материал, во-вторых, хоть какие-то люди вокруг, кроме мужа, сына и еще десятка перманентных персонажей, вроде соседей, Борькиной учительницы и кассирш в универсаме.

Будильник продолжал надрываться, и я, нащупав на тумбочке его ненавистную скользкую тушу, нажала на кнопку.

Боже, какое счастье!

Ведь сегодня первый день отпуска. И ни души! Вчера вечером я проводила Лешку с Борькой в  Петрозаводск - в гости к свекрови, клятвенно пообещав, что ровно через одиннадцать дней присоединюсь к ним. И правда, билет на двадцатое июня уже был куплен. Оставшиеся до отъезда дни я собиралась провести в совершенно свинском безделье. Ну, пусть не все - все-таки надо было съездить на дачу, помочь маме. Но хотя бы несколько. Спать, пока спится, не готовить, не стирать, не пылесосить! И никуда не ходить, кроме гастронома, в котором можно будет покупать только то, что хочется мне!

Вчера вечером я съела тазик вареников с картошкой, которые мои мужчинки дружно презирают, полтора часа пролежала в ванне, а потом играла на компьютере в «Гарри Поттера» и разгадывала японские кроссворды. Надо ли говорить, что обычно мне не удается понежиться в ванной больше получаса («Мама, у меня не получается математика!», «Оля, скоро ужин?»), что на компьютере мне дозволено только ваять нетленку, а япошки вызывают у Лешки стойкую аллергию («Сколько можно карандашом шуршать? Пошла бы лучше поработала. Или пирожок испекла»). Надо ли говорить, что я ни на минуту не включала телевизор, у которого мои любезные проводят все свободное от еды и компьютера время. Кроме того, никто не вопил, не пел, не бренчал на синтезаторе и не боролся на ковре.

Нет, не подумайте, своей семейной жизнью я вполне довольна - грех жаловаться. Но, как говорится,

                 Богатство и в силе, и в слабости,

                 Богатство и в горе, и в радости.

                 Не то чтоб в прямом обладании -

                 А именно в чередовании...

Поэтому я наслаждалась тишиной, покоем и одиночеством. И даже будильник в порыве восхитительного мазохизма поставила, как обычно, на семь. Чтобы проснуться, вспомнить, что начался отпуск, испустить сладострастный стон и упасть обратно на подушку. И спать, спать, спать... А потом весь день бродить по квартире в халате или даже в одних трусах, не причесываться, питаться кофе с бутербродами, валяться на диване. Может, даже подумать о следующей книжке. Последнюю - ой, нет, только не последнюю, предыдущую! - я сдала пару недель назад. Обычно к концу работы у меня уже болталась пара-тройка задумок, но в этот раз чердак был сказочно пуст. Были, правда, кое-какие творческие мыслишки, давно уже, но я никак не решалась подступиться к ним вплотную.

Будильник заверещал снова. Я продрала глаза и с недоумением посмотрела на него. Вас ист дас? Половина шестого! Еще и солнце где-то за домами прячется, даром что белые ночи.

Только тут я сообразила, что это не будильник, а дверной звонок. Нельзя сказать, что их позывные очень похожи, но спросонку можно и перепутать.

Призывая самые страшные проклятья на голову звонившего, кто бы он ни был, я накинула халат и поплелась к двери. Посмотрела в глазок - пусто. Ушли или стоят сбоку, там, где не видно?

Между прочим, похожая ситуевина была в одной из моих книг. Там, правда, дело происходило ночью и в квартиру ломилась блудная дочь главной героини.

- Кто там? - грозно поинтересовалась я.

- Ольга Игоревна, откройте, пожалуйста, - пропищал жалобный девичий голосок.

- А вы кто? - не сдавалась я.

- Я ваша родственница из Москвы, Света Зимина.

Никакой родственницы из Москвы по имени Света Зимина я не знала. Нет, какие-то очень дальние родственники в Москве у нас есть, но их фамилии Громовы и Плетниковы. Хотя... Да, у Громовых есть дочь Света, моя многоюродная сестра, которую я никогда в жизни не видела. Она вполне могла выйти замуж и сменить фамилию.

Я приоткрыла дверь и высунула над цепочкой нос. На площадке стояла, прижимая к себе дорожную сумку, тощенькая девица примерно моего роста (метр пятьдесят восемь), одетая в расклешенные джинсы, серый джемпер и голубую ветровку. Ее неопределенного цвета волосы были стянуты розовой махрушкой в негустой хвостик. Страдальчески наморщенный лобик притянул редкие  бровки друг к другу, из-под них выглядывали круглые голубые глаза. Остренький, какой-то птичий клювик жалобно подрагивал ноздрями, в такт ноздрям подрагивали и тонкие губы. Казанская сирота во всей своей красе. Сейчас скажет, что ей совершенно негде остановиться недельки на две - на три. А то и на месячишко.

- Ну заходите, - вздохнула я, впуская ее в квартиру. - Пойдемте на кухню.

Хана Празднику Одиночеству! Ну уж нет, сейчас я напою ее чаем и выставлю. Скажу, что уезжаю. Если хочет, пусть отправляется к Марье Петровне. Это тоже наша родственница. Ни много ни мало жена двоюродного брата моего деда. Она любым гостям рада, заболтает до смерти.

- Ну? - подбодрила я Свету, когда та проскользнула за столом на угловой диванчик и, ссутулившись, устроилась на нем.

Вместо ответа она вытащила что-то из кармана джинсов, со стуком положила на стол и вдруг громко зарыдала, некрасиво отвесив нижнюю губу. Я растерялась и вместо того, чтобы попытаться утешить ее, стала разглядывать вещицу, которую достала Света.

Это был довольно аляпистый кулон-трилистник бутылочно-зеленого цвета со странно вытянутым ушком для цепочки. Мелкие стекляшки, оправленные в желтый металл, напоминали чешую. Какое-то смутное воспоминание закопошилось в голове, но так и не смогло преодолеть стадию желеобразной амебы.

Света продолжала завывать и всхлипывать, громко шмыгая носом.

- Послушайте, - я тронула ее за плечо. - Давайте-ка сначала выясним, кем вы мне приходитесь. Не знаю я никакой Светы Зиминой. Видите ли, я в нашем семействе что-то вроде архивариуса и генеалогическое древо примерно представляю. Вы кто, а?

Светины слезы моментально высохли.

- Знаете, Ольга Игоревна, - она воинственно задрала нос, - я до вчерашнего дня тоже о вас ничего не знала. Хотя в нашем семействе я тоже что-то вроде архивариуса. И не вроде тоже. Потому что закончила историко-архивный институт. У вас древо это самое есть? Ну, на бумаге?

Древо у меня было в компьютере, но имелся и парадный вариант, предназначенный для показа гостям: свиток трехметровой длины. Вернее, ширины, потому что закопаться в глубину веков дальше середины XIX века мне пока не удалось. Я добросовестно зафиксировала все, что удалось вытрясти из бабушек и дедушки (они у меня еще живы), а дальше надо ехать в Тамбов, Саратов, Новгород, Тверь и в Хохляндию или хотя бы писать туда письма с запросами. Рыться в областных архивах, где хранятся все сведения, начиная с XVIII века. А если еще раньше - то в Москве, в Центральном архиве. Может быть, как-нибудь потом, говорила я себе. Когда времени будет побольше. И денег, потому что генеалогия – хобби довольно дорогостоящее.

Света с жадностью размотала свиток, равнодушно скользнула глазами по Лешкиной родне, по украинским родственникам бабушки Веры, по Климовым, Копытиным, Александровым, чуть задержалась на Громовых и радостно ткнула пальцем туда, где расположилась ветвь Калединых.

- Вот! - завопила она. - Да у вас тут вообще ничего нет. А вот этого нет у меня. Ух ты! Надо мне все это будет потом перерисовать.

Тут она схватила валявшуюся на подоконнике ручку и начала чертить прямо на свитке, который я делала не один день: сначала сводила все ветви в одном файле, потом распечатывала и клеила.

- Смотрите! Вот Андрей Кириллович Каледин. Он наш с вами прапрадед. Я даже не знала точно, сколько у него детей было. Значит, семь.

- Семь - это которые до взрослости дожили. А сколько всего - не знаю.

- Ага-ага, - рассеянно кивнула Света, продолжая возюкать ручкой по чертежу. - Вот мой прадед, Григорий Андреевич. А дальше у вас пустое место.

Она была права. Про Григория Андреевича дедушка Ваня ничего не знал. Только то, что он куда-то уехал из Вараксы, еще до революции. Вообще-то в нашей родословной «белых пятен» немало. Выглядит это так. «А у дядьки Спиридона было шесть детей от первой жены и четверо от второй, да у той второй еще от первого мужа своих было трое», - рассказывала бабушка Вера. «А как их звали?» - «Да Бог их знает». И я чертила на схеме тринадцать квадратиков с вопросительными знаками. Правда, показательный чертеж пустыми квадратами старалась не перегружать.

- Он женился на Галине Петровне Карповой, и у них родилась дочка Анна. Анна вышла замуж за моего деда, Сергея Ивановича Кириленко, и у них было двое детей: моя мама Антонина и тетя Лида. Мама вышла замуж за Николая Владимировича Зимина, родилась я. А тетя Лида вышла за Олега Гавриловича Шахова, у них родился сын Максим, - тут Света снова истерично всхлипнула.

Я поспешила предложить ей чай или кофе - благо чайник начал подпрыгивать на плите, пуская в потолок клубы пара. Света отказалась, а я налила себе чашку кофе - надо же все-таки проснуться.

- Ладно, Света, теперь понятно, мы с вами четвероюродные сестры, - «Да уж, очень близкое родство, нашему плетню троюродный племянник!» - А теперь объясните все-таки, что случилось, при чем здесь эта зеленая фиговина и почему вы ревете, как белуга.

- Понимаете, Ольга Игоревна... - Света запнулась. - Может, мы все-таки на ты перейдем? Все-таки мы родственницы, тем более я не намного вас младше.

У меня даже челюсть отвисла. Конечно, тридцать пять мне обычно никто не дает, но этой-то соплячке лет двадцать, от силы двадцать два. И тут она повернулась, беспощадный утренний свет упал на ее лицо, и я увидела то, что не смогла разглядеть при тусклой лампочке в прихожей. Предательские морщинки в углах глаз, наметившиеся складочки вниз от губ, слегка оплывший подбородок. Да и грудь под джемпером явно знавала лучшие времена. Я скосила глаза на ее правую руку - кольца не было.

- Мне тридцать, - Света правильно поняла мое удивление. - Я в 72-ом родилась. А что касается зеленой, как вы...

- Ладно, давай на ты.

- Как ты сказала, зеленой фиговины... Она тебе ничего не напоминает?

И вот здесь-то желеобразная амеба оформилась наконец в яркое до невероятности воспоминание.

...- Бабушка, это настоящая золотая брошка с настоящими бриллиантами? - вопила я, роясь в расписной деревянной шкатулке.

- Да что ты, Оленька, какие там бриллианты, - улыбалась бабушка Вера. - Латунь и стеклышки. Откуда у нас быть бриллиантам.

Мне было тогда года четыре. Родители оставили меня у бабушки с дедушкой, а сами уехали в санаторий. От скуки я облазила всю квартиру, заглядывая в каждую щель, наконец добралась и до бабушкиных украшений.

Брошка представляла собой восьмиконечную звездочку из мелких белых граненых стекляшек, оправленных в желтый металл. На потускневшей изнанке крепилась застежка-булавка, которая закрывалась крохотным язычком. По ребру брошки между лучами симметрично располагались таинственные глубокие ямки, назначение которых так и осталось для меня тайной, - всего четыре штуки. Бабушка тоже не знала, зачем они нужны. «Так уж сделали», - говорила она. И добавляла, что брошку эту ей давным-давно подарила дедушкина мама – моя прабабушка Ирина.

Потом, каждый раз, когда мы с родителями приходили к бабушке с дедушкой в гости, я залезала в шкатулку и играла с брошкой. Не скажу, чтобы она мне так уж нравилась, скорее даже не очень. Она почему-то казалась мне какой-то... недоделанной. Поэтому я с ней особо и не церемонилась. То цепляла ее на большую плюшевую обезьяну, то вешала на занавески. Бабушка не возражала. И ничего удивительно не было в том, что очень скоро брошка приказала долго жить. Застежка отломалась, а стекляшки начали выпадать из лапок одна за другой. В итоге я получила ее в полную и нераздельную собственность. Выковыряла все «бриллианты» и хранила их в жестяной коробке из-под польского печенья вместе с цветными стекляшками, которые вывалились из сломанного калейдоскопа. А металлическую изнанку просто выбросила.

- Вижу, вспомнила что-то, - глядя на меня, тускло улыбнулась Света. - Тогда смотри.

Она достала из сумки, которую не захотела оставить в прихожей и взяла с собой на кухню, сложенный вчетверо лист бумаги и протянула мне. Я развернула.

Похоже, рисунок отсканировали из какой-то старой книги, а потом распечатали на хорошем цветном принтере. На нем красовался широкий четырехконечный крест, по форме похожий на мальтийский, но концы его были не вырезаны, а расходились тремя лепестками. Сердцевина креста представляла собой белую восьмилучевую звезду, а концы - медальоны-трилистники: синий, желтый, красный и зеленый. Под рисунком была надпись: «Изъ коллекцiи графа Протасова».

Если бы я уже не сидела, то, наверно, плюхнулась бы. Может даже, мимо стула.

- Ты хочешь сказать... - от ужаса я даже не закончила фразу.

- У тебя тоже есть медальон? - спросила Света.

- Был, - совершенно убито ответила я. - То есть была. Звездочка. Брошка.

- Брошка?! - теперь уже поразилась Света. - И что с ней стало?

- Я ее разломала и выбросила. Представляешь? Ведь это же были настоящие золото и бриллианты, да? Представляешь, я разломала и выбросила золотую брошку с бриллиантами. А бабушка думала, это латунь. Кошмар! - тараторила я, не в силах остановиться. - Вот теперь я понимаю, что это на ней были за ямки. Чтобы в них вставлять ушки от кулонов. Хочешь - будет брошка, хочешь - четыре кулона. А вместе - крест.

- Оля, подожди! - взмолилась Света. - Это когда было? Давно?

- Давно. Лет тридцать назад. И ты представляешь, я ведь с ней играла. У меня была такая огромная черная обезьяна...

- Да прекрати ты! - рявкнула она и стукнула кулаком по столу, да так, что кофе выпрыгнул из чашки. Я вздрогнула и прекратила нести чушь.

Пожав плечами, вытерла кофе со стола салфеткой.

- Извини, это нервное. От неожиданности. Не каждый день узнаешь про себя такое. Будь добра, объясни наконец. Я знаю, что наш общий прапрадедушка Андрей Кириллович был у графа Протасова управляющим в Вараксе. И что?

- Что? - со вздохом переспросила Света. - А говоришь, архивариус. Ну слушай.

2.

Граф Василий Степанович Протасов вернулся из Москвы в свое поместье Варакса, что в Тамбовской губернии, в 1888 году. Необременительную должность при генерал-губернаторе он оставил после смерти жены, Ульяны Тимофеевны. Вернулся с двумя детьми, Марьей, которой в то время было двенадцать лет, и трехлетним Петенькой. Хозяйство, за которым следил управляющий, Андрей Кириллович Каледин, он нашел в образцовом порядке, поэтому менять что-либо не счел нужным. Занялся охотой, рыбной ловлей, конными прогулками, легким чтением и общением с соседями-помещиками. У Маши была гувернантка-француженка, а Петеньку отдали на попечение супруги Андрея Кирилловича, Клавдии Пантелеевны. Товарищем по играм для Петеньки стал его сверстник, сын Андрея Кирилловича и Клавдии Пантелеевны -  Гриша. Так и росли они вместе. А когда подросли и пришла пора приглашать Петеньке учителей, Гриша учился вместе с ним. О тамбовской гимназии даже речи быть не могло, так что мальчики получили образование дома.

Петя и Гриша были неразлучны. Они не расставались с раннего утра и до позднего вечера, когда Грише приходилось возвращаться в большой тесовый дом Калединых в двух минутах ходьбы от усадьбы. Граф был либералом и не видел в подобной дружбе ничего зазорного. Только графиня Марья Васильевна презрительно поджимала губки, видя брата вместе с «этим мужланом». Андрей Кириллович тоже был доволен. Он, как и граф, был уже немолод. Мысль о том, что Гриша, возможно, сменит его на посту управляющего при молодом Протасове, радовала.

Но вот пришла пора Петеньке, то есть Петру Васильевичу, поступать в университет, и он уехал в Москву. Настали для Гриши нелегкие времена. Пришлось заниматься обычной крестьянской работой, к которой до сих пор его никогда не принуждали. Да и с братьями и сестрами он не слишком ладил. Но особенно тяжело было с Марьей Васильевной, которая и раньше-то его недолюбливала, а после отъезда брата и вовсе проходу не давала. Так и норовила отругать, а потом отцу пожаловаться на его непочтительность. Хоть беги из села куда глаза глядят. Графиня к двадцати семи годами превратилась в настоящую старую деву, злобную и высохшую. Завидев ее, идущую по селу в белом муслиновом платьице, с кружевным зонтиком, все, от старух до малых детей, старались побыстрее спрятаться. Матери пугали своих непослушных чад: «Смотри ужо, придет графиня-то!»

Однажды после обедни Гриша встал на колени перед Николаем Угодником и долго, со слезами молил Чудотворца избавить его от нападок графской дочки. Ушел он из церкви с какой-то странной успокоенностью и надеждой. А через несколько дней у Марьи Васильевны завязался бурный роман с поручиком Тихомировым, который проводил отпуск у своего приятеля, соседа Протасовых.

К концу отпуска Тихомиров приехал к Василию Степановичу просить руки его дочери. И хотя граф уже отчаялся сбыть с рук засидевшуюся в девках дочь-перестарка, вынужден был поручику отказать. И дело даже не в том, что тот был беден, как церковная мышь, а в том, что состояние это плачевное он сам себе обеспечил пьяными кутежами, игрой в карты и общением с сомнительными женщинами.

Делать нечего. Тихомиров уехал в Пичаево, а Марья Васильевна, совсем как в любимых ею романах, тихонько собралась и под покровом ночи убежала. Прислала потом весточку: так и так, дорогой папа, простите, но без Савелия Евграфыча жизнь мне не мила. Теперь мы с ним обвенчаны по православному закону, а яже Бог сочета, человек да не разлучает.

Василий Степанович погоревал-погоревал, но делать нечего. Проклинать дочь не стал, наследства лишать тоже, запретил только приезжать ей в Вараксу вместе с мужем. Одной - пожалуйста.

Но Марья Васильевна так больше и не приехала. Через год граф получил письмо, в котором ему сообщали, что поручик Тихомиров по пьяному делу утонул в реке Цне, а Марья Васильевна с горя разрешилась от бремени раньше положенного и в родах скончалась.

- Ладно, Света! - в нетерпении перебила ее я. - Все это, конечно, очень интересно и высокохудожественно, но очень уж длинно. Хотя кое-что новое я для себя узнала. Например, то, что Григорий Андреевич был у молодого графа наипершим другом.

- Будет тебе белка, будет и свисток, - обиженно вздохнула Света. - Если так не терпится, начну с другого конца. Помнишь, я сказала, что у меня есть двоюродным брат, Максим? То есть был, - помрачнев, поправилась она.

- Что значит был? Что с ним случилось? - насторожилась я.

Не хватало только детектива наяву. Я уже давно, чуть ли не с первой своей книжки заметила: кое-что из плодов моей буйной фантазии вдруг начинало прорываться в реальность. Не самое худшее, слава Богу, но одна знакомая заметила: «Ох, насочиняешься ты, Олька, на свою голову!»

- Он умер. Вернее, его убили, - каким-то сухим и бесцветным голосом сказала Света.

Приплыли!

- Почему? - глупо спросила я. - Вернее, из-за чего?

- Да вот из-за этой штучки, - Света постучала пальцами по кулону. - Вляпались мы с тобой, Оленька, по самое дальше некуда.

- Это почему это? - возмутилась я. - Почему это я вляпалась, а? Из-за того, что ты ко мне приехала? За тобой что, следят?

Такая фишка тоже была в одной из моих книжек. Однако, как сказал чукча, тенденция.

- Не знаю. Может, и следят. Но если бы я к тебе и не приехала, было бы еще хуже. Так ты хоть знать будешь, чего ждать. Может, вместе чего придумаем. Ну хватит стонать, лучше слушай.

Вот здорово! Не прошло и получаса с того момента, как я ее впервые в жизни увидела, а она уже командует мною, как дембель «сынком». Что-то будет дальше?

- Так уж вышло, - начала Света, машинально продолжая постукивать пальцами по кулону, - что у нас с Максом никого из близких родственников не осталось. Вернее, мой отец жив, но мы уже лет семь не виделись. Он от нас ушел, когда я еще маленькая была, появлялся пару раз в год, а потом и вовсе испарился. А у Макса родители в автокатастрофе погибли, когда ему шесть было. Мы тогда жили все вместе на Остоженке, в двух комнатах огромной коммуналки. Сначала всемером, а потом только мы с мамой, бабушка Аня и Макс. Он старше меня на год. Короче, мы были очень близкими друзьями, если не сказать больше. Одно время даже пожениться хотели, но мама с бабушкой встали на дыбы. По их мнению, это слишком близкое родство.

- Ну и глупо! - перебила я. - Не такое уж и близкое. Тем более если в семье нет наследственных болячек. На худой конец можно было просто не заводить детей.

- Кто бы нам тогда об этом сказал! - печально усмехнулась Света. - Ты не куришь?

- Нет.

- А я закурю, если ты не против.

- Кури, - милостиво разрешила я и достала с полки Лешкину медную пепельницу в виде башмака, которую он привез из Голландии.

- Так вот, - Света жадно затянулась, - Макс снял комнату, а потом женился на своей соседке. Я тоже вышла замуж. Но ничего толкового из этого не вышло. Макса хватило всего на год семейной жизни, я мужественно протянула шесть. Он после развода жил в нашей квартире, с мамой и бабушкой, а мне бывший муж купил однокомнатную квартирку на Юго-Западе. К этому времени все уже перегорело, общались просто как родственники. Мама умерла в 89-ом, а бабушка - в прошлом году. Макс ухаживал за ней до последнего дня. Она вообще любила его больше, чем меня.

И вот после ее смерти Макс стал каким-то очень странным. Первое, что он сделал после похорон, это спросил, не случилось ли что-нибудь с прабабкиным кулоном. Приехал ко мне домой, крутил его, разглядывал со всех сторон, бормотал что-то. Потом начал интересоваться, не знаю ли я что-нибудь об остальных Калединых, а если не знаю, то не могу ли узнать. У меня тогда по работе дел было много - я в одном «ящике» работаю заведующей архивом. Так что отмахнулась от него и забыла. После этого мы несколько месяцев не виделись. И вдруг - это было где-то недели две назад - он приехал, на ночь глядя, весь какой-то дерганый, взмыленный, снова кулон разглядывал. А у меня было с деньгами туго, и я подумывала, а не продать ли его. И когда Максу об этом сказала, он просто взбесился, наорал на меня. Я тебе, говорит, руки поотрываю вместе с башкой, только попробуй. Хотел вообще забрать его, но я уперлась. Бабушка его маме подарила, а мама - мне. Хотя его никогда и не носила. Уродистый он какой-то. И цвет дикий, прямо как бутылка. Я и не знала, что изумруды такие темные бывают.

А позавчера вечером звонок. Из института Склифосовского. У нас, говорят, ваш брат находится, в очень тяжелом состоянии, приезжайте скорее, он хочет вас видеть. Я сорвалась, такси поймала, приезжаю туда. Макс в реанимации. Сначала меня пускать не хотели, потом какой-то главный вышел, провел. Сказал, что Макс вряд ли до утра доживет, очень тяжелые травмы. Ушибы, переломы, а главное - сквозное ранение в грудь. Ему сразу сделали операцию, но шансов практически нет. Когда он после наркоза очнулся, попросил мне позвонить.

Зашла в палату - Макс лежит весь в бинтах, трубки, провода, мониторы. Он вообще-то красивый парень... был, не то что я. Высокий, темноволосый, глаза синие. Чем-то на Пирса Броснана смахивал. Ну, который Джеймса Бонда играл. А тут посмотрела - ужас. Не лицо, а один сплошной кровоподтек. Я к нему наклонилась, он шепчет: «Света, у меня в комнате в письменном столе тайник. За ящиками двойная стенка. Поезжай туда, достань все, прочитай. И немедленно уезжай. Поезжай в Питер к Ольге». «К какой Ольге?» - спрашиваю. «Прочитаешь - узнаешь. Не задерживайся в Москве, это очень опасно. Может, тебя уже ищут». Тут ему совсем плохо стало, врачи меня выгонять начали. Я только успела спросить: «Кто это был?» Он сказал: «Это все сын...» И все. И умер.

Ее голос предательски дрогнул, она еще раз судорожно затянулась и погасила сигарету.

- Дальше, дальше! - я дернула ее за рукав.

- Дальше я из Склифа поехала к нему домой. Это уже утром было. Вся комната перевернута вверх дном. Соседка сказала, что пришла с работы, а замок на входной двери взломан. Макс лежал в комнате, весь в крови. Сначала она подумала, что он мертвый, но потом увидела, что дышит, вызвала «скорую». Я достала из тайника этот рисунок и письмо. На, читай, - она вытащила из сумки еще один листок и протянула мне.

«Цветик-семицветик! - крупным размашистым почерком было написано на листке из школьной тетради в линеечку. - Если ты это читаешь, значит, со мной что-то случилось, но я успел тебе сказать, где искать. Я знаю, бабуля тебе многое рассказывала о наших предках, но кое о чем предпочла помалкивать. И рассказала мне перед самой смертью. Как ты уже поняла, кулон - часть сборного креста, принадлежавшего графу Протасову. Наша прапрабабушка Клавдия Пантелеевна отдала все его части своим детям. Вернее, все, кроме твоего кулона - его она отдала вдове Григория. Ты знаешь, что Григорий был в услужении у молодого Протасова. После революции старого графа убили в лесу мужики, а молодой уехал во Францию. Где-то в середине 20-х Петр Протасов вернулся в Россию, его тут же арестовали как шпиона и расстреляли. Но бабушка была уверена, что он все-таки успел встретиться с Григорием, потому что тот вдруг ни с того ни с сего собрался и поехал в Вараксу. Но не доехал. Его нашли убитым на полпути из Пичаева. Через несколько месяцев Клавдия Пантелеевна приехала в Москву к вдове сына Галине и отдала ей кулон, сказав, что он принадлежал Протасовым. Что она, по распоряжению старого графа, должна была отдать его или Петру, или Григорию. Но поскольку ни того, ни другого уже не было в живых, решила отдать кулон Галине. Я полагаю, что остальные части креста она раздала другим своим детям. Цветик, их непременно нужно найти и собрать крест. С этим связана какая-то тайна. Будь осторожна, кто-то ищет кулон и все остальное. Мне звонили и предлагали большие деньги за него. Не знаю почему, но кто-то считает, что он у меня. Боюсь, этим не ограничится. Не хотелось бы идти в милицию, но, наверно, придется. Впрочем, вряд ли мне позволят. Вчера я заметил, что за мной следят. Цветик, если со мной что-нибудь случится и кулон не найдут, они возьмутся за тебя. Поэтому немедленно уезжай. К сожалению, я так и не узнал адреса наших питерских родственников, кроме Ольги Погодиной. Она правнучка Ирины Андреевны. И если бабушка была права и у Ольги тоже есть часть креста, ей, как и тебе, грозит опасность. Предупреди ее. Целую, люблю. Максим».

- Я поехала домой, чтобы собраться, - продолжила рассказывать Света, когда я закончила читать письмо. - И у самого дома меня обогнала черная иномарка. Мне почему-то вдруг стало очень страшно. Особенно когда я увидела, что из машины вылезли три здоровенных жлоба и вошли в мой подъезд. А потом в моем окне загорелся свет. Я спряталась за угол и часа полтора топталась там, пока они не вышли и не уехали. Вот тогда я потихоньку поднялась к себе. Не буду описывать, что увидела. Словно Мамай прошел.

- Почему ты не позвонила в милицию? - удивилась я.

- Я позвонила, - пожала плечами Света. – Они приехали через час, написали протокол и сказали, что дело тухлое. Что квартирные кражи раскрываются редко, так что… Чтобы я ни на что особо не рассчитывала.

- Нет, почему ты не позвонила сразу? Пока они еще были там?

- Во-первых, у меня нет сотового. И автоматов поблизости нет. Во-вторых, что бы я им сказала?

- Как что? – возмутилась я. – Что в твою квартиру воры забрались.

- Ну да, ну да! «Помогите, дяденьки менты!  В моей квартире свет горит. А мимо меня мужики страшные на черной тачке проехали и в подъезд вошли». Да они бы меня послали просто: мол, вы сами забыли выключить.

- Что за глупости! Зачем про свет-то говорить? Забрались воры и все тут. Да, а как же кулон? Не нашли? Или ты тоже прятала его в тайнике?

- Нет. Просто так уж вышло, что накануне я взяла его с собой на работу. Решила все-таки потихоньку от Макса продать. Так уж вышло, меня залили соседи сверху, пришлось делать ремонт. Вот и влезла в долги. Одна моя сослуживица нашла покупателя. Но в цене не сошлись. Так он у меня в сумке и остался. Короче, менты уехали, я схватила первые попавшиеся вещи, покидала в сумку и бегом на вокзал. Билеты были только на вечер.

Та-ак... Натяжек в ее рассказе было слишком уж много. Либо он нуждался во многих уточнениях, либо это какая-то не слишком искусная выдумка. Вот только зачем?

Я с подозрением посмотрела на Свету. Откуда я знаю, может, она вовсе мне и не родственница. Если бы мы хоть похожи были. Так ведь и родные сестры не всегда похожи, а тут... Кроме роста, у нас не было ничего общего. Она - худая, как весенний еж, я - не корова, конечно, но и не топ-модель. У меня волосы вьющиеся, каштановые с рыжиной, у нее - неопределенно-русые и прямые, словно конский хвост. У меня широкие скулы, широко расставленные глаза болотного цвета и слегка вздернутый нос. Света лицом напоминала мелкую птичку. Впрочем, я больше похожа на маму, а та удалась в хохляцкую породу. Света на Калединых - рослых, полных и кривоногих - тоже не была похожа, но, может, она пошла в своего отца?

Наверно, я слишком откровенно ее разглядывала, потому что она в ответ начала рассматривать меня. Перевела взгляд с деталей упакованного в халат торса на босые ноги и вдруг тоненько прыснула. Потом стащила с правой ноги носок и продемонстрировала мне ступню, тоже не похожую на мою, хоть и маленькую, но широкую и по-южному толстопятую. У нее же и размер был побольше, и пальцы подлиннее, но вот два из них, средний и указательный (забавно все-таки - указательный палец на ноге!), напоминали два сросшихся гриба-близнеца, выросших из одного корня. Точно так же, как и у меня, и у мамы, и у дедушки Вани. Света по-кошачьи растопырила пальцы, но два средних так и остались тесно прижатыми друг к другу. Я сделала то же самое. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Напряжение ушло.

Я как могла перечислила ей все то, что плохо монтировалось.

- Света, - с занудливой въедливостью бурчала я, - ладно, с милицией ты лопухнулась. Но я другого не могу понять. Во-первых, каким образом такие драгоценности можно было везти из Москвы в Тамбов и обратно. Сначала граф вез их в Вараксу. Я правильно поняла, он всю свою, как там написано, «коллекцiю» в поместье перетащил? Зачем? Зачем она ему там нужна была, а? Неужели негде было в Москве хранить?

- Правильно поняла. Перетащил. У него там сейф был в кабинете, большой-пребольшой. Как именно и зачем он это сделал - не представляю. Но факт, что перевез. А коллекция у него была немаленькая, большой ценности. Его покойная супруга очень камни любила. Почему не захотел оставить их в Москве? Ума не приложу. У каждого свои тараканы в голове. Как видишь, Григорий рассказал об этом своей жене, та дочери, а бабушка -  нам с Максом.

- Ладно, допустим. Нанял охрану, наверно. А вот как наша прапрабабушка не побоялась в такое дикое время с этим крестом, даже на части разобранным, ехать из Вараксы в Москву и Питер?

- Прапрабабушка наша, Оля, была женщина решительная. К тому же в то время она была уже смертельно больна и, наверно, знала об этом.

Я вспомнила большую выцветшую фотографию, которую уже который год собиралась отдать на реставрацию. Клавдия Пантелеевна смотрела в объектив сурово и напряженно. Резкие, решительные черты, скорбная складка у рта. Дочери, Ирина и Дарья, казались рядом с ней беззаботными девчонками. Да, пожалуй, такая женщина вполне могла путешествовать с драгоценностями в багаже.

- А почему, интересно, Григорий рассказывал жене столько всего о семье графа, но ничего о своих собственных братьях и сестрах?

- Я же тебе говорила, - досадливо поморщилась Света и потянулась за новой сигаретой. - Он с ними не ладил. А может, и рассказывал, да Галина не запомнила. Или запомнила, но дочери не стала про них рассказывать. Или рассказала, да бабушка Аня забыла. Не все ли равно. Что тебя еще смущает?

- Много чего, - я встала и открыла форточку.

С улицы ворвался шум проснувшегося проспекта. Я посмотрела на часы - они показывали половину седьмого. Оказывается, мы разговаривали уже почти час.

- Например, почему твой брат узнал именно мой адрес?

- А что тебя удивляет?

- Да то, что за четыре поколения сменилось три фамилии. Сначала Ирина стала Климовой, потом моя мама Александровой, а уж потом и я - Погодиной. При всем притом, что у Андрея Кирилловича было, кроме Григория, еще три сына, дети и внуки которых - тоже Каледины. Это ж как надо было из-под себя выпрыгнуть, сколько архивов перевернуть. И не в Москве, заметь, а в Питере. И потом, надо было еще с чего-то начинать поиски. А если он, как и ты, не знал ничего о детях Андрея Кирилловича, как он это сделал?

Света задумалась.

- И правда, как? - наконец сказала она. - Я могу только предположить, что он поехал в Тамбов, пошел в областной архив и как-то упросил, чтобы ему дали просмотреть церковные метрические книги по Вараксе. Во всяком случае, я бы сделала так.

- А он ездил в Тамбов? - усомнилась я.

- Не представляю. Мы с ним довольно долго не виделись. Впрочем, все это можно и по интернету сделать. Или письмо в архив написать. Скажи, может, ты знаешь, твоя прабабушка замуж выходила в Вараксе?

- Да.

- А остальные?

Теперь уже задумалась я.

- Ксения, кажется, в Тамбове, они там с Прохором Трофимычем вместе работали у мельника. Дарья уже в Питере. Михаил и Дмитрий тоже. А вот Сергей... Сергей тоже в Вараксе, но раньше, чем Ирина. Ирина вообще была самая младшая. Она замуж вышла в пятнадцать лет, два года себе добавила. И что? - спохватилась я.

- А то, что он мог за последнюю запись о Калединых ухватился - я имею в виду, о живых - и за эту ниточку потянул. Пошуровал в московских архивах - нету. На удачу нырнул в питерские - и нашел. Это только так кажется, что все архисложно. На самом деле, не такая уж и великая проблема, если захотеть. Надо только правильно сформулировать задачу. Это я тебе как профессионал говорю. Ну а дальше...

- Короче, пошел по линии наибольшего сопротивления, - перебила ее я. - А вот дальше начинается детектив. Что такого рассказала твоему брату ваша бабушка, что он начал активные поиски? Что это за тайна, связанная с крестом? И кому, интересно, понадобилось его убивать из-за этой штучки, пусть даже изумрудной? Что это еще за сын такой?

- Не знаю, Оля, не знаю. Самой интересно. Но кое-какие соображения есть. Все-таки у меня было больше времени подумать. Всю ночь в поезде не спала. Думаю, все дело в графских драгоценностях. Куда они могли деться? Когда в усадьбу пришли, сейф был пустой. Мужики дом разграбить не успели. Поджечь пытались - да, но и только. Графа-то не слишком боялись, а вот Андрея Кирилловича с женой - тех побаивались. Впрочем, прапрадедушка наш как раз тогда и умер. Знаешь, как?

- От удара. Когда узнал про революцию.

- Ага. Только сначала он с ума сошел. Бегал по селу в одном исподнем и кричал: «Революция! Революция!». А потом упал на улице и умер. Усадьбу все-таки подожгли тогда, граф переселился в дом управляющего, Клавдия Пантелеевна за ним ухаживала - слуги-то все разбежались.

- А когда графа убили?

- Не знаю точно. Где-то через год. Или даже раньше. Странно только, что его не арестовали, как других. Я так думаю, он все свои драгоценности где-то спрятал. А крест - это что-то вроде указателя. Смотри, - Света кивнула на рисунок. - Синий - север, красный - юг. А теперь сюда, - она перевернула кулон. - Видишь?

На обороте я разглядела полустертую выцарапанную цифру. То ли семь, то ли четыре. И еще буковку какую-то.

- «4 в». Наверно, это значит «четыре версты».

- А почему не «четыре вершка»? - поинтересовалась я.

- Четыре вершка - это слишком мало. Вряд ли ты вспомнишь... Может, на броши было что-то?

- Абсолютно ничего! - с уверенность ответила я. - Только застежка и ямки по бокам. Потом я застежку отломала и пыталась брошкой зайчики пускать. Но она очень тусклая была. Если бы там были какие-то царапины, я бы заметила. А с чего ты взяла, что это указание на клад?

- У тебя есть другие версии? - возмутилась Света. - Подумай головой! Драгоценности пропали, но их никто не конфисковывал. Кто-то охотится за крестом. Не только за этим кулоном, но за всем крестом. И Максим писал, что с ним связана какая-то тайна. Именно этот крест Клавдия Пантелеевна должна была отдать или сыну графа, или Григорию - чтобы тот передал его Петру. Наверно, у старого графа с сыном была какая-то на этот счет договоренность. Думаю, он боялся, что с ним что-то случится, вот и доверился ей. Впрочем, скорее всего, она не знала, в чем дело. Иначе не раздала бы крест по частям.

- Звучит правдоподобно, - вынуждена была признать я. - Но все-таки что за сын?

- Первая мысль, которая с дури приходит в голову, что это сам сын графа. Но это невозможно. Вторая - что это его сын, ну, Петра. Допустим, во Франции у него родился ребенок. Но прикинь, сколько ему должно быть тогда лет!

- Порядка восьмидесяти. Конечно, если нанять кого-нибудь в помощь... Но непонятно тогда, почему именно сейчас. Послушай, Света! - мне в голову пришла такая мысль, что я даже вскочила. - А что, если это кто-то из Калединых? Может, Максим имел в виду кого-то из сыновей Андрея Кирилловича, вернее, их потомков?

- А что? - подумав, оценила мысль Света. - У кого-то из них вполне мог оказаться еще один кулон с цифрой. Не обязательно ведь, что граф обозначил расстояние только на одном кулоне. Даже скорее всего, что не на одном. И вот этот кто-то увидел такую вот картинку - а она, думаю, не только в этом каталоге была, - что-то сопоставил...

- Делать-то что будем? - я снова перебила ее.

И тут зазвонил телефон. Я вздрогнула так, что скинула со стола ложку, которая со звоном отлетела в угол.

Кто мог звонить в такую рань? Лешка с Борькой хоть и приехали уже, но звонить мне будут не раньше обеда. Разве только случилось что, не дай Бог! А может, Свету уже засекли и рядом с домом пасутся дюжие хлопцы?

Мысленно перекрестившись, я сняла трубку.

- Оля, прости, пожалуйста, что так рано, это Михаил говорит. Алексей мне папку должен был оставить.

Я с трудом перевела дух. До чего же Мишка, Лешкин сослуживец, тупорылый! Лешка действительно оставил ему какую-то папку с бумагами, но не дома, а в офисе. Объяснив это Мишке, я положила трубку. Так и паранойю недолго заиметь.

- Что делать? - задумчиво переспросила Света, словно и не было паузы. - Наверно, клад искать.

- Может лучше в милицию? - неуверенно протянула я, прекрасно понимая смехотворность своего предложения. - Слушай, мне через десять дней уезжать надо.

- Да ты спятила! Ладно, предположим, меня они потеряли, хотя я бы не стала на это особо рассчитывать. Но если Макс тебя нашел, то и они найдут - как здрасьте. Так что нам надо их опередить. Найти остальные кулоны, собрать крест, поехать в Вараксу и найти клад.

В ее облике появилось что-то безумно-фанатичное. Глаза блестели, голос напряженно звенел. Все это нравилось мне меньше и меньше. Пропади они пропадом, сокровища. Если они еще есть.

- Послушай, Света, - поморщившись от подступившей изжоги, сказала я. - Дело в том, что мы с другими Каледиными почти не общаемся. Там много всяких разностей было, в том числе и не очень приятных. Так сказать, семейные скелеты. И я никого из них толком не знаю. Однажды в какой-то праздник пыталась собрать их всех вместе. Тоска получилась смертная. Может, это и не очень хорошо, но они мне более интересны как генеалогические единицы. Так что сейчас мы поедем к Марье Петровне. Вот она как раз со всеми поддерживает связь. Узнаешь, кто где - и ищи себе на здоровье. А я поеду к своим. Могу даже билет поменять и раньше уехать. А квартира у нас на сигнализации, пусть лезут, если хотят. Все эти кладоискательские игры мне совершенно не интересны. Если бы это были драгоценности моих предков, я бы еще подумала. А чужие мне и даром не нужны. Дурацкая деньга впрок не идет.

- С ума сойти, какая ты правильная! - фыркнула Света. - А вот мне деньги очень даже нужны.

- Я предпочитаю жить бедно, но долго. Тем более мы и так не особо бедствуем. И вообще, все это глупость. Предположим, найдешь ты этот клад. К великой радости тех, кто тоже им интересуется. Ты будешь разыскивать графские бриллианты, а они проследят за тобой и элементарно треснут по башке. Об том ты не думала? Слушай, у меня есть один знакомый опер из убойного отдела... Нет, опер не пойдет, - тут я вздохнула, вспомнив, что Ванька не слишком ко мне расположен после того, как я использовала в одной своей книге кое-какие моменты из его частной жизни. - Есть еще следователь из прокуратуры...

- На фиг! - отрезала Света. - Никакой милиции.

- Но почему? Неужели ты не понимаешь, что, даже если тебя не найдут здесь, то уж в Вараксе подловят непременно.

- С милицией одни проблемы будут. И клада не увидишь, как своих ушей. Даже пресловутые двадцать пять процентов, - безапелляционно заявила она, вытаскивая из пачки очередную сигарету. - А эти... Мы собьем их со следа.

- Не мы, а ты, если тебе так угодно, - я твердо решила, что ей не удастся втянуть меня в эту авантюру. - Бабке Марье Петровне я позвоню, поедем к ней, узнаешь про всю родню, телефоны, адреса - и вперед. Ищи кулоны, вообще, делай, что хочешь, а я сегодня же в Петрозаводск уеду. Мне моя жизнь дорога, как память.

Света надулась, как мышь на крупу. Видимо, действовать в одиночку ей было страшновато. Ее пальцы мелко дрожали, пепел с сигареты просыпался мимо пепельницы.

- Да-а, не ожидала, - разочарованно протянула она.

- Извини, - коротко отрезала я. - Пока еще рано, можешь душ принять, если хочешь. Бабка Марья раньше десяти не поднимается, а если раньше разбудить, будет жутко сердитая и разговаривать не захочет. Да и позавтракать не мешает.

Тяжело вздохнув и каждым своим движением изображая оскорбленную добродетель, Света поплелась в ванную.

- Чистые полотенца в пенале, на верхней полке, - крикнула я в дверь, захлопнувшуюся перед моим носом.

Омлет с сыром успел уже опасть, а Света все еще возилась в ванной. Я натянула джинсы, пуловер, причесалась и вытащила из шкафа дорожную сумку, прикидывая, что нужно взять с собою, поскольку на самом деле решила уехать сегодня же вечером. Билет не проблема, Петрозаводск не Сочи, на худой конец договорюсь с проводником. Вот только маме надо позвонить. Своих я решила заранее не беспокоить, дабы не провоцировать расспросы. Пусть будет им приятный сюрприз. Или не очень приятный, не суть, переживут. Вещей возьму минимум, от вокзала до дома свекрови недалеко, дойду пешочком.

Вытаскивая из глубины шкафа упавшие с вешалки брюки, я не сразу сообразила, что звонит телефон. Пока добежала, на том конце уже дали отбой. В ухо противно забила морзянка коротких гудков. Почему-то мне стало не по себе, словно я вот-вот должна была идти на экзамен. Только я положила трубку, как телефон зазвонил снова. На тот раз мне в ухо задышала тишина.

- Алло! Алло! - тупо повторяла я раз за разом, почему-то не в силах нажать на рычаг. - Вас не слышно. Алло!

Зачем-то дунув в трубку, я уже хотела положить ее и вдруг услышала тихий, словно сдавленный мужской голос:

- Будьте осторожны! Вам грозит опасность.

                                                      3.

Может, я еще сплю? Может, мне все это снится? И московская сирота Света Зимина, и графские сокровища, и таинственные телефонные звонки? Все это напоминало плохое кино. Или мой собственный детектив.

Но увы - из ванной доносился плеск и шум воды, а на кухне рядом со столом валялась чужая синяя сумка. Я налила себе еще кофе и села за стол.

У моего Лешки есть такая дежурная присказка: «Что же делать, что же делать?» Он напевает всю эту беду себе под нос на разные мотивы, когда обдумывает свои рабочие проблемы. Обычно это изрядно меня бесит, но тут я поймала себя на том, что делаю то же самое, да еще на мотив детской песенки о чумовой белке, которая пела и плясала, пока не оттоптала все подметки.

Что делать? Известно что - ноги!

Пока Света приводила себя в порядок и поедала остывший омлет, я собрала вещи, деньги, документы, чтобы больше домой уже не возвращаться, и уставилась взглядом удава на часы, которые все еще показывали несусветную рань. Наконец, когда большая стрелка переползла за девять часов, я не выдержала и набрала номер Марьи Петровны.

Вопреки моим опасениям, она уже проснулась, и в голосе ее звучал традиционный оптимизм. Она заверила, что чрезвычайно рада будет увидеть меня и «девочку Свету», чем быстрее, тем лучше, поскольку немедленно ставит тесто на пирог «Смерть гостям».

Пока мы шли пешком до метро, я постоянно озиралась, чем чрезвычайно нервировала Свету. Минут через пять мне отчаянно захотелось стукнуть ее по голове и отправить по вполне конкретному адресу. Ну зачем, зачем только я открыла дверь, сиреной завывало в мозгу.

У метро паслись несколько пустых такси. Поскольку мой последний гонорар был истрачен еще не полностью, я решила воспользоваться их услугами - Марья Петровна живет в Уткиной заводи, и ехать к ней надо с несколькими пересадками. С умным видом я прошествовала мимо первой в очереди машины, потом мимо второй и распахнула дверцу третьей. Коллеги моего избранника заволновались.

- Поехали! - прошипела я, за руку втаскивая Свету в салон. - На проспект Большевиков.

- Далековато, - заворчал водила. - В какое место-то?

- Да почти к Утке, - обрадовала я.

Те временем в первое по порядку такси вскочил какой-то суетливый мужичок, одетый не по погоде в футболочку и карманчатую безрукавку. Ну вскочил и вскочил, только вот почему-то трогаться машина не спешила. До тех пор, пока не отъехали мы. Голубой «москвич» с клетчатой нашлепкой на крыше пристроился в кильватере. Я по-страусиному попыталась убедить себя, что это не более, чем совпадение, и, чтобы отвлечься, попыталась рассказать Свете, что из себя представляет Марья Петровна.

В нашем семействе она была чем-то вроде стержня, который не позволял отпрыскам клана Калединых окончательно разлететься в разные стороны. Именно она поддерживала отношения со всеми и именно она помогла мне собрать родню на пресловутый юбилей дедушки Вани (в чем мы обе потом долго раскаивались).

Марье Петровне перевалило за восемьдесят, она уже тридцать с лишним лет была вдовой Василия Сергеевича, одного из многочисленных двоюродных братьев моего деда. Маленькая, кругленькая, необычайно живая, несмотря на целый букет разнообразных болячек. Всю жизнь она проработала портнихой, обшивала родню и себя не забывала, по-прежнему одевалась щегольски, раз в месяц ходила в парикмахерскую. Ее оптимизму и жизнерадостности позавидовали бы многие молодые, и я в том числе. Единственным исключением были те случаи, когда ей приходилось рано вставать - поспать Марья Петровна любила. А так ее прекрасное настроение не могли испортить даже непутевая дочь Нина, сменившая уже трех мужей, и внучек Артем, редкий лоботряс, который нигде не работал и не учился, а сидел у матери на шее, свесив ноги.

Есть такие люди, которые готовы дружить со всеми. Они знают всех без исключения соседей и продавцов окрестных магазинов, всех местных детей, алкоголиков и собак. Они со всеми здороваются, разговаривают о болезнях и поздравляют с праздниками. И в этом нет ничего лицемерно-подхалимского, просто они считают, что даже с самым противным человеком вполне можно мирно сосуществовать и даже общаться, если нигде ничего не заострять, а наоборот - сглаживать. Марья Петровна - как раз такая. В нашем семейном шкафу немало скелетов. До войны родственнички писали друг на друга доносы, во время блокады таскали друг у друга продукты, а после войны некрасиво делили уцелевшее имущество. В конце концов бабушка с дедушкой вообще перестали с кем-либо из них общаться, но Марья Петровна словно ничего не замечала. Иногда меня это даже коробило, но нет худа без добра, потому что именно от нее я узнала массу семейных историй, о которых ничего не знал дедушка.

- Эй, девчата, похоже, кто-то упал вам на хвост, - с нездоровым энтузиазмом прервал мои россказни водитель. Его маленькие, похожие на черную смородину глазки азартно блестели, щекастая физиономия лучилась любопытством. - Вон тот «москвичара» прет за нами от самой стоянки.

Света побледнела и засунула в рот костяшку большого пальца. Я почувствовала, что по спине ползут даже не мурашки, а огромные, откормленные термиты.

- Ну что, оторвемся? - подмигнул нам водитель.

- А вы можете? - скептически уточнила Света.

Ее сомнение было мне вполне понятно. Таксист наш меньше всего был похож на лихого гонщика, способного уйти от преследования. Маленький, толстенький парнишка лет двадцати с инфантильной мордочкой в обрамлении клочковатых кудряшек. Мысленно я пририсовала ему скобки на зубы, короткие штанишки с помочами и бублик в руку. Получился Петя Буржуйчиков из бессмертного творения Маяковского.

- А то! - снова подмигнул Петя Буржуйчиков (так я про себя стала его звать) и так нажал на газ, что его не первой молодости «волга» буквально прыгнула вперед, а меня вдавило в спинку сиденья, как на американских горках. Света тоненько взвизгнула.

Когда по телевизору показывают погоню, это всегда эффектно и захватывающе, особенно если сопровождается будоражащей музыкой. На деле все оказалось совсем не так. Визг покрышек, толчки, рывки, развороты, от которых темнеет в глазах и желудок подпрыгивает к ушам. Я хотела что-то сказать, открыла рот и тут же больно прикусила язык, когда машина подскочила на трамвайных рельсах.

- Смотри-ка, не отстает! - удивился Петя. - На трассе-то я бы его в два счета сделал, а в городе неудобняк. Может, маленькую аварию устроить? Не, не люблю членовредительства. Да и с гаишниками не охота базар разводить. Слушайте, девки, а те, в «москвиче», они чего от вас хотят?

- А фига ж его знает, - буркнула, в очередной раз зеленея, Света. – Наверно, убить и съесть. Давай уже, отрывайся, Шумахер!

- А ну-ка! - Петя что-то прикинул в уме и на полной скорости понесся к оживленному перекрестку, где только-только начал мигать зеленый свет. «Москвич» тоже наддал ходу.

- Держись, бабы! - азартно крикнул Петя и резко свернул на тротуар.

Пешеходы брызнули в стороны, как арбузные семечки. Переваливаясь через поребрики, «волга» ринулась во двор. «Москвич» по инерции проскочил прямо на перекресток и только там затормозил. Именно в этот момент желтый свет сменился красным, и несчастный «москвич» оказался в кольце машин, двинувшихся с перпендикулярной улицы. Пробка организовалась нешуточная. Но мы все это видели уже издали. И совсем недолго, потому что перекресток тут же выпал из поля зрения - мы пересекли один двор, потом другой, третий и выехали на какую-то совершенно не знакомую мне улицу. Погони не наблюдалось. Дальше до проспекта Большевиков мы ехали без приключений.

Петя даже не хотел брать с нас деньги, с трудом уломали. Может, ему адреналина не хватает?

- Как тебя зовут-то? - спросила я, вылезая из машины, и истерично засмеялась, услышав в ответ: «Петя».

В подъезд мы зашли, продолжая нервно хихикать. А вот в лифте я смеяться перестала, толкнула Свету к стене и зашипела прямо в лицо, благо росту хватило:

- Ну как, довольна? «Мы их собьем со следа», да? Из дома выйти не успели - и вот, пожалуйста. А если хочешь знать... - тут я ей выложила про телефонный звонок, предупреждавший меня об опасности.

Света открыла рот, чтобы ответить, но тут лифт остановился, створки разъехались. А из квартиры, лучась радостью, уже выглядывала Марья Петровна - наверно, увидела нас из окна.

- Ну наконец-то, девочки! - всплеснув руками, она бросилась нас обнимать, словно мы не виделись лет пятнадцать, хотя я была у нее в гостях пару недель назад, а Свету она вообще увидела впервые в жизни.

Снимая обувь в тесной прихожей, где даже аромат пирога не мог перебить запах лежалой пыли и кошатины, Света больно ткнула меня локтем в бок и зашипела в ответ:

- Неужели ты такая дура, что думаешь, будто я во всем этом виновата? Думаешь, если бы я к тебе не приехала, ничего не было бы, да? А я подумала, ты умнее. Дело не во мне и не в тебе, а в этих чертовых побрякушках, которые настоятельно кому-то понадобились.

- Тебе тоже понадобились эти, как ты говоришь, чертовы побрякушки. Или я ошибаюсь?

Света надулась и не ответила. Ну что ж, вольному воля, а спасенным - рай.

За чаем Марья Петровна, одетая в связи с торжественным случаем в парадное вишневое платье, старательно пытала Свету, радуясь возможности исследовать семейную терра инкогнита. Я столь же старательно поедала пирог, отпихивала ногой линючую приставучую кошку Мыру и прикидывала, как лучше начать ответные расспросы. Коронное блюдо Марьи Петровны недаром носило грозное название «Смерть гостям». На самом деле большой круглый пирог состоял из множества соединенных вместе крохотных пирожков с разными начинками. Отрезав ломоть, можно было получить вполне пристойное соединение яблок, кураги и лимона, либо совершенно неудобоваримое сочетание, к примеру, капусты и варенья. Обнаружив в своем куске рис, морковку и орехи, я не выдержала и пошла ва-банк:

- Марь Петровна, мы тут вам одну штучку хотим показать.

Ошарашенная Света, под носом у которой я пощелкала пальцами, достала кулон и положила на стол. Марья Петровна взяла его и начала внимательно разглядывать.

- Интересная штучка, - дипломатично заметила она. - И что же?

- Вспомните, может, вы видели что-нибудь подобное? У кого-нибудь из наших? Может, давно?

Марья Петровна снова принялась рассматривать кулон, вертя его и так, и эдак.

- Если мне не изменяет память... - она выжидательно замолчала.

- Ну-ну! - подбодрила я.

- Кажется, я видела что-то похожее у кого-то из Васиных сестер. Только тот был желтенький. У Тони? Нет, у Варвары. Или, все-таки, у Тони? Не помню, хоть убей. Помню черное шелковое платье с большим кружевным воротником, ну, так в пятидесятые модно было. И кулончик этот в вырезе. Он такой странный был, как и этот, - Марья Петровна поправила сползшие на кончик носа очки и пощелкала ногтем по ушку. - Я еще спросила, почему ушко такое, наверно, царапает. Но вот кто же это был?

Она пригорюнилась. Еще бы! Память, которой она так гордилась, взяла вдруг и подвела.

Звонок хлыстом ударил по нервам, я вздрогнула, пролила чай и хотела закричать: «Не открывайте!», но Марья Петровна уже спешила к двери. Это оказалась всего-навсего соседка. Пока старушки долго и нудно обсуждали проблему несправедливо завышенных коммунальных платежей, я лихорадочно обдумывала услышанное.

Антонина, младшая из золовок Марьи Петровны, умерла два года назад, на несколько месяцев пережив единственного сына Леонида. С женой Леонид давным-давно развелся, их трое сыновей, которых я в жизни ни разу не видела, жили в других городах. Насколько мне известно, все они приезжали на похороны, часть имущества забрали себе, часть раздарили или выбросили. Безнадежный вариант.

Варвара, которой недавно стукнуло восемьдесят три, пребывала в глубоком, безнадежном маразме. Она жила в Москве вместе с внучкой Светой, той самой, за которую я вначале чуть не приняла мою раннюю гостью. Когда-то Варвара была модной художницей, принадлежала к высшим слоям богемы. Как рассказывали дедушка и Марья Петровна, она была знатной красавицей, хотя сильно портила себя безвкусной одеждой, неумеренной косметикой и обилием дешевых побрякушек. Как знать, кто мог прибрать к руками эти самые побрякушки, дешевые и недешевые? Невестка Катерина? Или внучка?

Света, похоже, думала в том же направлении.

- Не забывай, кулоны эти сто лет назад могли продать, подарить, потерять и так далее, - вздохнула она.

- Марь Петровна, у вас телефончик московский Громовых есть? - спросила я вернувшуюся старушку.

- Конечно, - кивнула она, сгорая от любопытства. - Только вот Варя совсем плохая, ничего не соображает. Если только Светочка...

- Светочка-то мне и нужна, - я повернулась к Свете: - Слушай, я не могу назвать себя слишком богатой...

Та поняла с полуслова:

- Звони. Я тебе куплю карточку.

Я достала сотовый и набрала продиктованный Марьей Петровной номер. Трубку долго никто не брал, потом отозвался тоненький, слегка запыхавшийся голосок:

- Алло?

Я постаралась как можно быстрее и доходчивее объяснить, кто я и что мне надо. Света Громова задумалась.

- Кулон-то я помню, - наконец сказала она с сомнением. - Но вот куда он делся? У мамы его точно нет. Бабушка никогда никому ничего из своих сокровищ не дарила, говорила, что все мне достанется. У нее огромная шкатулка всякой дребедени, целый ларец. Я иногда все вынимаю и ей показываю. Но в последний раз кулона, кажется, не было. Перезвоните мне через часик, я поищу.

- А зачем вам кулон-то? - не выдержала Марья Петровна.

- Видите ли, - неожиданно влезла Света, - я искусствовед. Пишу диссертацию о подобных украшениях. Это особый стиль, очень редкий.

- А-а.. - протянула Марья Петровна, теряя к кулонам всяческий интерес. - Ладно, Светочка, лучше расскажите мне еще про ваших родных. У нас в семье, кроме нас с Оленькой, предками не слишком интересуются, к сожалению.

- Ну почему же, - скромно возразила Света. - Я вот тоже интересуюсь.

В другой момент было бы очень интересно послушать о неизвестных мне генеалогических единицах нашего семейного древа, но сейчас голова у меня была занята совсем другим. С одной стороны, выяснить поскорее судьбу остальных кулонов, если это возможно, и сплавить Светку куда подальше. А с другой... Неприятно признавать, но меня захватил какой-то азарт, что ли. И если бы все эти кладоискательские заботы не были связаны с известным риском, я, наверно, все же присоединилась бы к ним.

Отрезав себе еще кусок пирога, поковыряв его украдкой, чтобы не попасть на очередное странноватое сочетание начинок, я достала из сумки блокнот и карандаш. Нашла чистый лист и выписала в столбик всех семерых отпрысков Андрея Кирилловича Каледина. А затем вычеркнула свою прабабушку Ирину Андреевну, Светиного прадедушку Григория Андреевича и свекра Марьи Петровны Сергея Андреевича. Остались четверо: Ксения, Дарья, Михаил и Дмитрий. И два кулона. Кому из четверых они достались?

У Ксении и Дарьи детей не было. Михаил только официально был женат три раза. Один из его сыновей умер еще в блокаду, другой - год назад. Кроме того у него было несколько внебрачных детей, трое или четверо внуков и уж не знаю даже, сколько правнуков. Дмитрий женился дважды, у него была дочь от первого брака, двое сыновей от второго, двое внуков и двое правнуков. Про мелочь, моих многоюродных племянников, даже не упоминаю. Весьма разветвленный алгоритм. Даже если кулоны остались в пределах семьи, выловить их будет непросто.

И потом, что, если действительно орудует кто-то из родственничков? Может быть, даже и Марью Петровну уже потрясли на предмет ностальгических воспоминаний о семейных драгоценностях?

Я посмотрела на старушку с подозрением. Она оживленно болтала, сдвинув очки на кончик носа. Нет, насколько я ее знаю, не смогла бы она так притворяться, что кулоны ее совсем не волнуют. Но на всякий случай поинтересовалась, так, между прочим:

- Марь Петровна, а вас никто об этих кулончиках больше не спрашивал?

Поскольку я влезла прямо на середине фразы, она не сразу сообразила, что я от нее хочу:

- Что? О кулончиках? Нет, никто. А что, должны были?

Я покачала головой, и она снова начала расспрашивать Свету о ее бабушке и дедушке. Не знаю, как для Светы, которая оживленно чесала языком, а для меня час тянулся просто бесконечно. Ровно через шестьдесят минут после того, как закончился разговор со Светой Громовой, я снова набирала ее номер.

Света сняла трубку сразу, словно сидела рядом с телефоном, и заговорила - взволнованно, захлебываясь:

- Слушайте, Оля, пропал кулон. Все перевернула, нету. Зато нашла у бабки под подушкой сто баксов. А она, конечно, только хихикает и головой машет, как всегда. Я пошла к соседке. Она у нас что-то вроде домашней полиции. Дверь к лифту на замок не закрывается, зато скрипит сильно, так она сразу к глазку бежит смотреть, кто пришел. Да, говорит, приходил мужик какой-то, бабка ему дверь открыла, в квартиру впустила. Похоже, она ему кулон и продала за сто баксов, ничего другого не могу придумать.

- А что за мужик, как выглядел, не спросили?

- Спросила, да она не помнит. Вроде, не старый, среднего роста, только и всего.

- И когда это было?

- Да с неделю назад. Я  ведь на заочном учусь, сейчас сессия как раз. Утром ухожу и только вечером прихожу. Сегодня вот день свободный, считайте, вам повезло, застали меня дома.

Мне очень хотелось спросить Свету, не было ли на кулоне что-нибудь нацарапано, но постеснялась. Впрочем, не все ли равно, раз его нет?

- Марь Петровна, вы чайку еще не поставите? - попросила я, скорчив Свете страшную рожу.

- Конечно, конечно, девочки, - закудахтала Марья Петровна и потащила чайник на кухню.

Изложив содержание разговора, я заметила:

- Я не думаю, что этот кулон имеет такую ценность, как твой.

- Почему?

- Головой подумай. Зеленый - запад. Вторая координата должна быть либо на юг, либо на север.

- А если так: столько-то верст на запад, потом столько-то на север и еще столько-то на восток? Или что-то в этом роде?

- А зачем? - удивилась я. - К чему такие сложности?

- А зачем тогда покупать пустой кулон? - нахмурилась Света.

- Послушай, - осенило меня. - Это ведь мы догадались, в чем дело, потому что на твоем кулоне обозначено расстояние. А если человек об этом не знает? Знает, например, что нужно собрать крест и таким образом узнать, где клад? Тогда он будет искать все части креста.

Света задумчиво хмыкнула, а меня осенило еще раз, и это осенение было прямым следствием предыдущего.

Если кто-то ищет все части креста, не зная точно, у кого они, он будет искать везде. То есть у всех, у кого он теоретически может быть.

Первым делом я позвонила на дачу. Мамы на месте не оказалось, она направилась на станцию в магазин. Трубку взяла бабушка. Для начала я «обрадовала» ее, что не приеду, потому что сегодня же уезжаю в Петрозаводск.

- Что-то случилось? - испугалась бабушка. - Что-то с Борей? Или с Лешей?

- Да ничего не случилось, - начала выкручиваться я. - Просто мне отпуск сократили. На работе проблемы. Предложили две недели сейчас и две недели потом, в августе.

Она успокоилась, но я тут же подбросила новую «вводную»:

- Ба, у вас дома... все в порядке?

- В смысле? - озадаченно уточнила бабушка.

- Ну... Ничего не пропало случайно?

- Оля, что ты темнишь? - она начала сердиться. Она всегда сердилась, когда чего-то не понимала. - В чем дело?

- Ба, - я вышла с трубкой в коридор, потому что вернувшаяся Марья Петровна начала усиленно прислушиваться, и заговорила вполголоса, - я не могу сейчас объяснить. Поверь, ничего такого, это не мои совершенно проблемы... - тут я замолчала, так как поняла, что сама себя загнала в тупик: если «ничего такого», то чего ради я развожу тайны мадридского двора?

Пока я что-то мямлила, лихорадочно соображая, как выкрутиться, бабушка сама пришла мне на выручку:

- Слушай, Оль, мне вот тут кажется, что к нам кто-то в квартиру забрался. Мне не верит никто, дед говорит, что у меня, как вы, молодые, говорите, крыша потекла, а я знаю, что кто-то у нас в квартире все-таки был. Как раз перед тем, как мы на дачу переехали, числа так двадцатого мая.

- Что-то пропало?

- Нет. В том-то и дело! Все на месте, только... Ну, кое-что не так лежит. Я бы так никогда не положила.

- Может, дед переложил?

- Да нет, что ты! Он в моих вещах вообще не роется. А я на дачу когда собиралась, сразу поняла, кто-то здесь похозяйничал. Мы с дедом как раз двадцатого на кладбище ездили, часа четыре нас дома не было. А дед говорит, ты сама все раскидала и забыла. А у меня маразма еще не наблюдается пока.

- Ладно, ба, не бери в голову. Не пропало ничего - и радуйтесь. Маме привет передавай и скажи, что я уезжаю.

Я поспешила отключиться, пока бабушка не стала уточнять, а с чего это я интересуюсь, не случилось ли чего. Итак, ясно, у них действительно кто-то побывал, бабушка в таких вещах не ошибется. Она может забыть, что ела на завтрак и как зовут участкового врача, но что где лежит - ни за что. Искали кулон или брошку - короче, деталь креста. Искали аккуратно, без взлома и беспорядка. Если бы не бабушкина маниакальная педантичность, никто бы и не заметил. Как-то это не вязалось со Светиным рассказом о произошедшем в Москве. Впрочем, в Москве не одно только нападение на ее кузена приключилось. К Громовым тоже наведались. И так же мирно у сумасшедшей бабушки кулончик купили. Может, Максима просто не ждали? Пришел не вовремя? Тем более, ему, вроде, сначала за кулон деньги предлагали.

У мамы, как и у нас, квартира на сигнализации. Пусть лезут, если хотят.

Как ни старалась я говорить тихо, Марья Петровна все же что-то услышала. Или нюхом каким почуяла, уж не знаю, я ведь, вроде, ничего о том, что в квартиру кто-то забрался, не говорила. Тем не менее, она вытаращила из-под красноватых, почти безресничных век глаза:

- Оленька, у кого-то в квартиру залезли?

- Нет-нет, что вы, - натужно улыбнулась я. - С чего вы взяли?

- Да так, просто. Я вам не рассказала, что у Коваленок недавно в Москве квартиру обчистили? Все до нитки вынесли! Мне Софа Нелидова звонила, рассказала.

Я чуть не подавилась очередным куском смертельного пирога, на этот раз с курагой и творогом. Коваленко - это Ксения Андреевна. Сама она, разумеется, давным-давно умерла, муж ее Прохор Трофимович тоже. Был он когда-то большой шишкой, ни много ни мало зам наркома путей сообщения. Детей у них не завелось. После смерти жены Прохор Трофимович, которому тогда было уже хорошо за шестьдесят, женился на своей давней любовнице и усыновил ее сына Владимира. Говорили, разумеется, что это был его сын, но это уже без разницы. Факт, что именно Владимиру досталось все немаленькое наследство, в том числе и огромная квартира в центре Москвы. Сейчас в ней живут уже его сын с женой и дочерью. А Софа Нелидова - это еще одна не знакомая мне очень дальняя родственница. Лет тридцать назад она приезжала в Питер и останавливалась у Марьи Андреевны, с тех пор они регулярно перезваниваются и делятся семейными сплетнями: московскими с одной стороны и питерскими с другой.

Я посмотрела со значением на Свету, та поджала губы и противно забарабанила по столу пальцами.

- Может, совпадение? - едва слышно, почти одними губами спросила она, повернувшись так, чтобы Марья Петровна не видела и не слышала.

Я скорчила страшную рожу, которая означала: «вряд ли».

Если один из оставшихся кулонов находился у Ксении Андреевны, а затем у ее наследников, его, надо думать, нашли и забрали. И тогда наши шансы минимальны.

«Наши»?! Ольга Игоревна, ты что, совсем рехнулась?

Ну, не наши, Светины, какая разница. Факт, что минимальны.

- Мария Петровна, мы пойдем на балкончик, покурим? - елейно улыбнулась Света.

- Оленька, ты что, закурила? - ужаснулась бабка.

- Нет, я за компанию.

- Учти, пассивное курение не менее опасно, - Марья Петровна назидательно подняла указательный палец.

Терпеть не могу эту манеру, но где-то ее можно понять, учитывая, что незабвенный Василий Сергеевич, ее супруг, умер от рака легких. С тех пор Марья Петровна, лояльная ко всякому безобразию, от тунеядства (внучек Артем) до гомосексуализма (такого у нас в семье, по счастью, кажется, пока не завелось), всеми своими силами борется с курением. Однажды ее даже чуть не побили отвязные подростки, которым она весьма агрессивно попыталась прочитать лекцию о недопустимости этой пагубной привычки в столь нежном возрасте. А что касается рака... Как-то мне довелось читать книгу о связи болезней с состоянием души. По этой теории излюбленный грех человека оформляется вполне предсказуемой болячкой. Так вот рак автор книги связывал с гордыней. Гордый и самолюбивый человек самого себя, драгоценного, ставит неизмеримо выше всего остального ничтожного человечества и в глубине души готов всем миром пожертвовать ради своего благополучия. Точно так же поступает и раковая клетка по отношению ко всему организму. Можно верить, можно не верить, но тамбовская линия нашего семейства издавна отличалась известным гонором, а смертность от рака у нас превысила все разумные пределы.

Свету вопросы канцерогенности, похоже, не занимали. Захлопнув балконную дверь перед носом жалобно мяукнувшей Мыры, она лихорадочно закурила.

- Ну, что скажешь? - жадно затягиваясь, поинтересовалась она.

- Фиговато, - ответила я, глядя на двор с высоты десятого этажа. Отчаянно захотелось плюнуть вниз, но я удержалась. - Желтый кулон пропал, вполне вероятно, что и еще один, у Коваленко. Ксения Андреевна старшая была, наверняка мать ей один кулон дала. Да и не бедствовали они никогда, чтобы драгоценности продавать. И в бабушкину квартиру, похоже, кто-то забирался, за нами следят. Полный даун. Значит, все-таки тебя выследили.

- Может, это за тобой? - сощурилась Света. Мне не менее отчаянно захотелось стукнуть ее по голове и скинуть с балкона.

- А чего, собственно, за мной следить? Подождать, когда уйду, забраться и пошукать. А вот ты... Кстати, - хмыкнула я и все-таки плюнула вниз, чтобы меньшим желанием хоть немного перебить большее, - ты сказала, что хотела продать кулон и тебе нашли покупателя. Можно с этого места чуть подробнее?

Где-то в самой сердцевине знакомо зазудело. Это начинал проклевываться сюжет. Кошмар, но я ничего не могла с собой поделать. Стоило мне узнать о чем-то криминальном из жизни окружающих, я тут же начинала прикидывать, а нельзя ли из этого состряпать очередную «нетленку». Чаще всего подобные наклевки умирали в зародыше, но и те, которые выжили, доставили мне немало хлопот: как ни пыталась я изуродовать действительность до неузнаваемости, знакомые все же себя узнавали и страшно обижались.

Света оттопырила нижнюю губу, задумчиво поправила под водолазкой бретельку лифчика и бросила вниз окурок.

- Сейчас вспомню точно. Есть у нас тетка одна на работе, копировщица. Она недавно пришла, я ее плохо знаю. Как-то мы пили с девчонками чай, она тоже пришлепала, хотя и не звал никто. Разговор пошел про деньги, вернее, про их отсутствие. Она и говорит, мол, есть у нее приятель, скупает золото, драгоценности. Если у кого-то денежные затруднения, она может с ним свести. Я подумала, подумала и...

- Понятно, - кивнула я. - Что ничего не понятно. Если этот скупщик или та ваша тетка были теми, кто ищет кулон, или просто наводчиками, то почему просто его у тебя не отобрали? Если они знали, что кулон у тебя, то почему искали его у Максима?

- Может, ты слишком все усложняешь? Может, это просто совпадение? А следят... Ну, выследили как-то. И вообще, Оля, у тебя, по-моему, один сплошной детектив в голове. Тебя послушать, так это какая-то жуткая мафия, просто коза ностра.

- Дорогая моя, но ведь это явно не один человек, - возразила я.

- А может, как раз один, но с большим количеством подручных, - заспорила Света, которая раздражала меня все больше и больше. Вот ведь свалилась на мою голову. Больше всего в этот момент мне хотелось наподдать ей коленом под зад и выставить на улицу расхлебывать кладоискательские проблемы в одиночку. Вместо этого я только пожала плечами и зашла обратно в комнату, к заскучавшей Марье Петровне.

- Марь Петровна, миленькая, - я сконструировала такую улыбку, что свело челюсть, - вот тут оказалось, что один из четырех кулонов, который в Москве, пропал, может быть, и другой. А Свете надо еще хотя бы одни найти, чтобы диссертацию закончить. Давайте вместе подумаем, у кого бы он мог быть.

Марья Петровна наморщила лоб, а заодно и подбородок, став похожей на английского бульдога.

- Ой, девчата, даже и не знаю, что вам сказать. Давайте, я вам все адреса и телефоны дам, кого знаю, вы же не чужие, да и покупать не хотите. Тебе же, Светочка, только посмотреть, да?

Светка неопределенно кивнула. Марья Петровна вытащила откуда-то свой пухлый талмуд и начала выписывать на листок телефоны.

Я подумала, что Дарью Андреевну смело можно отбросить. Если кулон и был у нее, то стопроцентно пропал, например, во время войны. Потому что после развода с мужем она жила у сестры, моей прабабушки, которой и досталось все ее имущество. А от той перешло уже деду с бабушкой. Оставались двое - Михаил и Дмитрий, вернее, их потомки. С кого начать?

Я взяла исписанный дрожащим старческим почерком листок. Первыми на нем значились три внучки Михаила Андреевича, правнучка и правнук. Я набрала уже несколько цифр первого номера и положила трубку.

- Ты чего? - удивилась Света.

- Думаю, это дохлый номер. Первая жена и младший сын Михаила умерли в блокаду. Они меняли на хлеб все, что только было. Надо думать, драгоценности, если они были, - в первую очередь. Так что попробуем с другого конца.

Для начала я набрала номер бабки Натальи, дочери Дмитрия Андреевича от первого брака. Это была маленькая, рыхлая, не слишком опрятная старуха с командирским басом и короткой стрижкой в стиле 30-х годов. Всю жизнь она провела на различных комсомольских и партийных должностях и до сих пор состояла в рядах КПРФ. Перед последними выборами в Госдуму она звонила мне и настоятельно рекомендовала голосовать за коммунистов.

- Кулон, говоришь? - пророкотала бабка Наталья, когда я изложила ей обстоятельства дела. - Был такой, синенький, если память мне не изменяет.

Света больно вцепилась в мой локоть, и я с досадой отдернула руку.

- Был? А где он сейчас?

- Так где? - хмыкнула бабка Наталья. - Его папаша мамаше подарил. А когда разводился с ней, забрал обратно. Мол, это подарок его незабвенной мамочки. Жаль. Я любила с ним играть.

Ничего удивительного. Марина Ивановна, мать бабки Натальи, была той еще дамочкой. Если судить по фотографиям, на редкость некрасивая - толстая, курносая, с круглыми глазами навыкате. Но это не мешало ей изменять мужу направо и налево. Однажды она поехала к себе на родину, в маленький провинциальный городок и там свела знакомство с местным фотографом. Он катал ее на лодке и фотографировал в абсолютно раздетом виде. По какой-то сложной дурости Марина Ивановна снимки зашила под подкладку пальто, а муж взял и нашел. Дальнейшее понятно. Удивительно другое. Марина Ивановна, которая считала своей святой обязанностью вмешиваться во все семейные дела, не оставила эту привычку и после развода. До самой своей смерти в середине 50-х она была настоящим семейным злым гением. Появлялась там, куда ее не приглашали, распускала слухи и сплетни, строила всевозможные козни. Ей невероятно хотелось всех рассорить, и, надо сказать, она в этом преуспела. Конечно, не она одна была виновата в том, что родственники перестали общаться, но ее вклад можно назвать самым весомым.

- Ну что, Света, - повернулась я к сестрице. - Кулон был. Это уже кое-что. Если он сохранился, у тебя есть шанс.

Дальше я позвонила младшему сыну Дмитрия Андреевича Валентину. Он сам вместе с женой оказались на даче, но их дочь твердо заявила, что ничего подобного никогда не видела. В списке остался только один телефон - Павла, сына старшего брата Валентина, умершего лет десять назад. Я набрала номер, но трубку никто не брал.

- Странно, - удивилась Марья Петровна. - Куда он мог деться? Спит, может?

Дело в том, что Павел был инвалидом первой группы. Лет пять назад он попал в автокатастрофу, и его парализовало. Не совсем, правда, но передвигаться самостоятельно он не мог, только в инвалидном кресле. Ни жены, ни детей у него не было, немного помогали соседи.

- Вы бы съездили к нему, девочки, - предложила Марья Петровна. – Мало ли что. Заодно и про кулон узнаете. Я так поняла, что если у него нет, то и вообще ни у кого нет.

Ехать к Павлу мне категорически не хотелось. Знакомы мы с ним не были, но от Марьи Петровны я слышала о нем немало. Ему недавно стукнул полтинник, он был старый замшелый холостяк, имел мизантропические склонности еще до аварии, а уж сейчас и вовсе возненавидел весь свет. Соседи ухаживали за ним, исключительно зарясь на его квартиру.

Света посмотрела на меня умоляюще.

- Ладно, поехали, - сдалась я. – Марь Петровна, говорите адрес.

Распрощавшись со старушкой и отбившись от остатков пирога «на дорожку», мы вышли из дома. Я старательно озиралась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Однако желание бросить Свету и немедленно уехать в Петрозаводск росло с каждой минутой.

- Слушай, может, ты одна съездишь? – предложила я. – Далековато, конечно, на Расстанной, но я тебе расскажу, как добраться.

- С ума сошла? – прошипела она, больно вцепившись в мою руку. – Он меня с лестницы спустит.

 - Не спустит. Поскольку не сможет. Разве что обругает по всякому. И учти, меня он тоже не знает. Может, и слышал о моем существовании, но я сомневаюсь.

Света отпустила мой рукав и отвернулась. Но я успела заметить, что уголки ее губ стремительно поползли вниз.

Вот ведь навязалась на мою голову!

- Ладно, поехали, - сдалась я. – Только не реви, Бога ради! Но учти, Марь Петровна права. Если у него кулона нет, то ни у кого нет. И при любом раскладе, ты оставишь меня в покое. Поступай дальше, как знаешь, а я к своим поеду.

                                                      4.

Улица Расстанная – место гаже не придумаешь. Хуже, наверно, только улица Шкапина, где периодически снимают кино о блокадном Ленинграде без всяких декораций. Грязь, заброшенные руины и железнодорожно-индустриальный пейзаж.

О такси после утреннего ралли страшно было даже подумать. Добирались больше часа на маршрутках с пересадкой. По пути я еще раз позвонила Павлу, но трубку по-прежнему никто не брал.

- Может, телефон не работает? – предположила Света.

Я не ответила. В животе мятным холодком плескалось недоброе предчувствие.

Выйдя из маршрутки, мы еще минут десять шлепали по пыльному тротуару, спотыкаясь на колдобинах. Номера домов привычно отсутствовали. Марья Петровна описала обиталище Павла как «старый такой желтый дом», но ничего подобного поблизости не наблюдалось. Наконец он все же нашелся – не желтый, правда, а серый, точнее, просто грязный. Видимо, Марья Петровна была у Павла в последний раз очень давно. И я ее за это не осуждаю. Во-первых, он ей родственник чисто номинально, как и мне, а во-вторых, судя по рассказам, поладить с ним могла разве что мать Тереза. Либо материально заинтересованные соседи.

Темный и грязный подъезд был залит водой – видимо, где-то прорвало трубу. И, похоже, давно: в луже лежали успевшие прогнить доски, издающие аромат болота. Осторожно ступая на них, мы пробрались к неработающему лифту, повздыхали и поплелись на пятый этаж пешком.

Света тащилась в кильватере и тяжело дышала. Засиделась, судя по всему, в своем архиве, спортом не занимается. Впрочем, я тоже целыми днями сижу и даже зарядку не делаю. Однако пешком стараюсь ходить побольше, так что дома без лифта меня не пугают. Хотя Света могла пыхтеть еще и от волнения: как же, вот-вот все решится…

На площадку пятого этажа выходили двери двух квартир, одинаково обшарпанные. Номеров не было и здесь. Пришлось спуститься на один пролет и посмотреть, какие номера там. По логике вещей нужная нам квартира находилась слева. Я позвонила.

Тишина. Позвонила снова, подольше.

- Куда он мог деться? – повторила Света слова Марьи Петровны. – Инвалид в коляске! Может… помер?

- Типун тебе на язык, - рассердилась я и позвонила еще раз.

За дверью послышался какой-то шорох. Словно кто-то стоял с той стороны и прислушивался. Может, в глазок смотрел.

- Павел Аркадьевич, откройте, пожалуйста, нас Марья Петровна Каледина прислала. Мы ваши родственницы.

- Как он может открыть, если в коляске сидит? - зашипела Света.

- Но откликнуться-то может? – прошипела в ответ я. – Может, соседям позвонить, у них должны ключи быть?

Ответить Света не успела. Неловко переступив с ноги на ногу, она потеряла равновесие и, чтобы не упасть, ухватилась за дверную ручку, представляющую собой допотопную металлическую скобу. Дверь скрипнула и распахнулась.

Света ахнула и попятилась. Что до меня, не знаю точно насчет ушедшей в пятки души, но ощущение было такое, словно все мои внутренности разом оборвались и устремились к естественному выходу.

Перед нами стоял высокий, коротко стриженный мужчина в черных джинсах и серой ветровке. Похоже, он тоже не ожидал такого поворота событий, но справился с собой быстрее. Стремительно шагнув вперед, он втащил нас обеих в квартиру и толкнул вглубь коридора с такой силой, что мы обе полетели на пол.

 - Только пикните! – предупредил он тихим, слегка гнусавым голосом, и мы увидели в руке его нож, показавшийся мне просто огромным.

Мужик подошел к нам ближе. Глаза у Светы полезли из орбит, а меня замутило: на лезвии ножа была свежая кровь.

- Значит, родственницы? – улыбнулся он, и улыбка эта не предвещала ничего хорошего. Словно, глядя на тебя, улыбается огромный голодный питон.

Он приблизился вплотную, и меня обдало ужасным запахом давно не мытого тела. Замутило еще сильнее: смертельный пирог явно просился наружу.

- А родственничек-то ваш того, тю-тю, - еще шире улыбнулся питон. Растянутый гримасой рот и жуткие водянисто-серые глаза - сверлящие, режущие. – Немножко умер. Вот незадача. Ну ничего, вы скоро с ним встретитесь. Только сначала мы с вами малость позабавимся. Не пропадать же девкам зря. Хотя вы и не слишком-то девки… скорее, старухи. Но ничего, на пару сойдете. Если останусь доволен, то убью вас не больно.

Светка разевала рот, как выброшенная на песок рыба, но не издавала ни звука. Вид у нее был на редкость непривлекательный. Думаю, что я выглядела не лучше, но подобным типам на красоту наплевать. Единственное, что им нужно, - почувствовать страх и боль жертвы.

Может, этот кошмар тоже материализовался из какой-то моей книги, пришла в голову совершенно нелепая мысль. Да нет, у меня только один маньяк был, да и тот женского пола.

Почему-то нам кажется, что ничего ужасного с нами произойти не может. С кем угодно, но только не с нами. И не с нашими родными или друзьями. Нет, теоретически, конечно, допускаем и даже боимся, но надежда на то, что этого не случится никогда, сродни уверенности.

Молнией промелькнули всевозможные советы из газет и журналов на тему: что делать, если на тебя напал насильник, начиная от «кричи громче», до «расслабься и получи удовольствие». Ни один из них здесь явно не работал. Поскольку мужик явно собирался нас «по прочтении» прирезать. И все же я попыталась пойти на переговоры:

- Послушай, - начала я, силясь улыбнуться, - зачем тебе нас убивать? Мы и так все сделаем, как надо, - Светка сдавленно ахнула. – А потом уйдем и никогда о тебе больше не вспомним.

- Захлопни пасть, мочалка, - не слишком приветливо посоветовал мужик. – Откроешь тогда, когда я скажу.

Оглядев нас с ног до головы, он сделал выбор:

- Ты, - тычок в сторону Светы, - раздевайся. А ты, разговорчивая…

Перекинув нож в левую руку, правой он расстегнул джинсы, приспустил, затем схватил меня за волосы и пригнул мою голову. Вонь ударила мне в нос, и тут произошло то, что, опять же, советуют мудрозадые журналисты: «попробуйте надавить на корень языка и вызвать рвоту». Совершенно идиотский и невыполнимый совет, но мне и нажимать никуда не понадобилось. Пирог Марьи Петровны вместе с чаем и утренним кофе хлынул фонтаном, обдав насильника с ног до головы.

- С-сука! – заорал он и со всей дури заехал мне кулаком в скулу.

Я отлетела в угол, свалив на пол вешалку. Заскорузлое тряпье завалило меня, и то, что произошло в следующее мгновение, я не увидела. Только услышала грохот, крик, матерную ругань, и тут же Светка схватила меня за руку, вытаскивая из-под вешалки.

- Быстрее! – она рванула меня в сторону двери.

Оглянувшись, я увидела, что мужик пытается выбраться из-за инвалидной коляски, которая сбила его с ног и зажала в углу, между шкафом и тумбочкой.

- Это ты его? – спросила я на бегу, когда мы уже летели вниз по лестнице.

- Да. Он на тебя отвлекся, я коляску увидела, ну и…

Закончить она не успела, потому что мы услышали, как за нами с шумом распахнулась дверь, а потом грохот: мужик перепрыгивал по несколько ступенек сразу. Мы наддали, но он догонял. Только бы из подъезда выскочить, не будет же он нас на улице, при всем честном народе убивать.

Оставалось совсем чуть-чуть, мы уже были внизу, и тут Светка, бежавшая сзади, поскользнулась в луже и упала. Я обернулась ей помочь, и тут мужик прыгнул на нас, как тигр, с пятой или шестой ступеньки. Каким-то чудом я успела выдернуть из-под него Светку, и он грузно рухнул прямо лицом в лужу. Дернулся, замычал и затих.

Надо было бежать, но мы не могли сдвинуться с места. Одна секунда перетекала в другую, мужик не шевелился. Шумно вздохнув, Светка качнулась в его сторону, но я схватила ее за руку:

- Ты что, сдурела? Сейчас он поднимется, и тогда…

- Ага, как в ужастиках, - нервно сглотнула Светка. – Пошли отсюда. Хрен с ним со всем.

Вот давно бы так!

Я повернулась было к входной двери и только тут сообразила, что наши сумки остались на площадке пятого этажа.

- Слушай, надо за сумками вернуться. Там же документы и вообще… Он же Павла убил, наверно. А тут наши сумки. И потом, может, он жив еще.

Прижавшись к стеночке и обтирая с нее вековую грязь, мы начали пробираться к лестнице. Мужик в луже не шевелился.

- Слушай, Оль, он не дышит, - сипло выдавила из себя Светка. – Может, шею сломал?

- Предлагаешь вызвать ему «скорую»?

- Не знаю. Может, просто позвонить из автомата и сказать, что там-то и там-то в подъезде человек лежит? Или в милицию?

- Ладно, посмотрим по обстановке, - решила я.

- Слушай, а вдруг он очнется, пока мы наверх поднимаемся?

- Ты же сказала, что он не дышит?

- Ну, не знаю.

- Знаешь, не знаешь, а за сумками идти все равно надо. Пошли уже, хватит болтать. А то еще вылезет из берлоги кто-нибудь, увидит нас. Разумеется, нас потом в розыск объявят.

Светка ойкнула и судорожно уцепилась за перила, словно подтягивая себя с их помощью.

Дверь в квартиру Павла была открыта нараспашку. Я с опаской покосилась на соседнюю – не появились бы соседи. Вовнутрь мы зашли не без опаски.

Пахло просто отвратительно – плесенью и лежалой пылью, как и во всех старых питерских домах, какой-то сгнившей едой, рвотой, туалетом. И во всю эту обонятельную какофонию тонкой струйкой вливался тошнотворный сладковатый запах. Светка побледнела, и я испугалась, что она упадет в обморок.

- Валидолу хочешь?

Она помотала головой и махнула рукой в сторону единственной комнаты.

Как я уже говорила, от Марьи Петровны мы добирались больше часа. Телефон не отзывался уже тогда, когда мы были у нее. Сначала мне это показалось странным, неужели бандит все это время был в квартире Павла? Но когда я взглянула в комнату, то поняла, что он мог пробыть здесь и гораздо дольше.

Комната была большая и квадратная, но довольно темная: два окна выходили во двор-колодец. Кавардак в ней царил просто неописуемый. Перевернутая мебель, выброшенная из шкафа одежда, разбросанные по полу книги. Несвежее постельное белье комом сброшено с продавленной грязно-зеленой тахты, а ее обивка распорота крест-накрест, и из дыры торчит поролон.

- А где же Павел? – с недоумением спросила я и тут же увидела торчащую из-под белья руку и проступившие на простыне багровые пятна. Комната качнулась.

Светка стояла, привалившись к стене и тяжело дышала. Посмотрев на нее, я поняла, что эта ворона нам не оборона. Придется самой. Подошла, осторожно приподняла простыню. И так же осторожно опустила.

Это был среднего роста худощавый мужчина с неряшливой алюминиевой щетиной на впалых щеках. Сальные, наполовину седые волосы плохо подстрижены и слиплись сосульками, ногти на руках сильно отросли. В общем, обычный плохо ухоженный инвалид. Серые брюки советского образца и застиранная зеленая футболка. Впрочем, зеленой она осталась только сзади – весь перед был залит кровью из перерезанного горла. Приоткрытый в крике рот, выцветшие голубые глаза на выкате… Перед тем, как опустить простыню, я попыталась их закрыть, но ничего не получилось.

- Он искал кулон.

Света сказала это тихо, почти шепотом, но от неожиданности я вздрогнула.

- Как думаешь, нашел?

Я только плечами пожала:

- Предлагаешь проверить? Еще поискать?

Светка энергично замотала головой.

- Пойдем скорее, - она отлипла от стены и вышла в прихожую. – Ему, как я понимаю, уже не поможешь. А вот нам, боюсь, кисло придется. Как бы нас действительно в розыск не объявили. Представляешь, выходим мы отсюда, с двумя дорожными сумками. И кто-то нас видит. А потом его тут находят. Разумеется, никто не поверит, что это не мы его убили. Еще как убили. И квартиру ограбили.

- Семь бед – один рисет. Главное на данный момент, чтобы этот хмырь внизу не очухался. А то мы спускаемся, а он нас там ждет. Прикинь?

Из квартиры мы вышли буквально на цыпочках, осторожно прикрыли дверь. Я обратила внимание, что замок не был взломан. Если учесть, что Павел вряд ли открыл ему дверь сам, выходит, бандюк подобрал ключи или отмычку.

Все так же осторожно, стараясь ступать как можно тише, мы добрались до площадки второго этажа. Светка свесилась через перила вниз, пытаясь рассмотреть, что делается в подъезде.

- Слушай, его нет, - сделав страшные глаза, прошептала она.

Мне резко заплохело, даже тошнить снова начало.

- Шучу, шучу, - успокоила Светка. – Вон лежит, не шевелится.

- Вот дура, - от души высказалась я. – Нашла время шутить.

Проходя мимо лежащего в луже тела, я снова прижалась к стене – на всякий случай, мало ли что. Какой-то камешек попался под ногу, я отфутболила его, проследила взглядом, как он ударился о батарею и звонко поскакал вниз по подвальной лестнице. И обмерла – попав в луч света из входной двери, камешек блеснул золотом и сочным синим бархатом.

- Светка! – шепотом завопила я, тыча пальцем в сторону подвала.

- Что? Что там такое?

- Что-что! Вот то! Кулон. В подвал полетел. Он у этого, наверно, выпал. А я наступила и ногой поддала.

- О-ой! – застонала Светка и ринулась вниз.

Я крепко зажмурилась и тихонько захныкала. Ситуация была – веселее не придумаешь. Рядом лежит предположительно мертвый мужик, другой  - наверху, в разгромленной квартире. Зайди сейчас кто-нибудь в подъезд – и…

Я зажмурилась еще крепче, так, что в голове что-то тоненько запищало, а под веками побежали огненные пятна. Захотелось, неудержимо захотелось бросить Светку в подъезде и убежать далеко-далеко. На край света. Или хотя бы уехать в Петрозаводск.

- Есть! – раздался из подвала торжествующий вопль. – Нашла!

- Да тише ты! Выходи быстрее.

Светка поднялась, сжимая добычу в кулаке, подхватила свою сумку, и мы вышли во двор. По счастью, безлюдный. Впрочем, где гарантия, что кто-то не наблюдал за нами из окна?

Пройдя через подворотню, мы торопливо зашагали по улице.

- Куда ты несешься? – дернула меня за рукав Светка. – Я за тобой не поспеваю. И вообще, хочешь, чтобы на нас обратили внимание и запомнили? Я так и вижу какую-нибудь криминальную сводку: «В доме номер таком-то по Расстанной улице обнаружены два мужских трупа – один в подъезде, другой в подвергшейся ограблению квартире. На улице недалеко от дома были замечены две подозрительные женщины примерно тридцати лет с дорожными сумками».

- Ты погромче давай про трупы, погромче, - посоветовала я. – А то еще не все слышали. Кулон-то покажи.

- Давай отойдем подальше, - Светка судорожно сжимала кулак, словно боялась, что находка просочится через пальцы и пропадет уже безвозвратно. – А в милицию-то звонить будем?

- Давай отойдем подальше, - повторила я ее слова. – А лучше отъедем. Вон маршрутка какая-то.

- А мы куда?

- Да не все ли равно. Куда глаза глядят. Лишь бы отсюда убраться побыстрее.

Маршруткины глаза глядели в Адмиралтейский район. Народу в салоне было всего два человека, так что мы расположились вольготно. Светка по-прежнему сжимала кулак так, что пальцы побелели. Покосившись на нее, я передала оплату за двоих.

Через пару остановок пассажиры – пожилой мужчина и прыщавый подросток в бандане – вышли, и мы остались в салоне одни.

- Покажи! – потребовала я.

Светка бросила настороженный взгляд в направлении водительской спины и нехотя разжала ладонь. Золото было тусклым, словно уставшим, на поверхности виднелись царапинки. Но камни словно светились изнутри каким-то неправдоподобным синим светом. Они так же были не похож на обычные сапфиры, как и изумруды зеленого кулона на обычные изумруды.

Перевернув кулон, Светка сдавленно ахнула:

- Есть!

Это «есть!» напомнило мне вопль Кисы Воробьянинова, нашедшего в очередном стуле шкатулку с табличкой, гласившей, что этим полукреслом мастер Гамбс начинает новую партию мебели. Однако надпись на кулоне действительно была. Почти совсем стершаяся.

- Не могу понять, - нахмурилась Светка, поднося кулон к самым глазам. – То ли единица, то ли семерка.

- Дай! – я взяла у нее кулон, подышала на него, потерла пальцем. – Мне кажется, все-таки единица. И еще что-то. «В», наверно, как и на том. Одна верста.

- Да тише ты, - зашипела Светка, ткнув меня кулаком в бок. – Почему ты думаешь, что единица? Больше на семерку похоже.

- Не похоже! – настаивала я. – И подумай головой, кто попрется за семь верст прятать… - тут Светка снова ткнула меня в бок и состроила зверскую физиономию. – Прятать что-то.

- Не знаю, - буркнула она, старательно упрятала кулон в карман ветровки, в компанию к зеленому, и застегнула на молнию. – Ты есть не хочешь?

Меня передернуло. Похоже, я никогда в жизни больше не захочу есть. И вообще мне не до кулона было. Пошла обратная реакция. Я все представляла и представляла, что было бы, если… И никак не могла отогнать от себя мерзкие картинки. А еще – что, если бы мои бабушка и дедушка не уехали на кладбище в тот день, когда кто-то наведался в их квартиру.

А еще сильно болела скула. Я достала из сумки косметичку, раскрыла пудреницу.

- Да-а, - прокомментировала Светка. – Красиво.

Спасибо, что не фингал под глаз, подумала я, пытаясь запудрить большое синевато-красное пятно. И что не сломан нос. И не выбиты зубы. Всегда найдется, чему порадоваться, как утверждала девочка Полианна из одной назидательной детской книжки. Если подходить к делу с этой точки зрения, мы вообще счастливицы. Невредимыми (почти) выскользнули из лап насильника-убийцы, да еще и кулон нашли. О Павле я старалась не думать.

Маршрутка довезла нас до Никольского собора.

- Пойдем на лавке посидим, - предложила я. – А то у меня что-то коленки трясутся.

Светка хмыкнула и воинственно задрала нос. Похоже, заполучив кулон, она полностью пришла в себя.

- Ну пойдем, - смилостивилась она.

Выйдя на Садовую, мы свернули к бульвару и устроились на первой попавшейся скамейке. Из-за деревьев на противоположной стороне канала выглядывали золотые купола собора. Голубые стены сливались с небом. Вода маслянисто поблескивала в густой тени.

- Ну, теперь спокойно можно ехать в Вараксу, - откинувшись на спинку скамейки, Светка вальяжно положила ногу на ногу.

Я вытаращила на нее глаза.

- Что ты так на меня смотришь? – удивилась она. - Вот у нас оба кулона, надеюсь, этого достаточно. Можно ехать и искать.

- Что?

- Как что?! Клад.

- Не боишься?

- А чего теперь бояться? Может, это и негуманно, но все же надеюсь, что тот урод сломал таки себе шею.

Бывает такое, читаешь что-нибудь смешное в общественном месте, книгу или журнал, и никак не можешь от смеха удержаться. Знаешь, что, вроде, неприлично в голос хохотать, давишься, фыркаешь, но ничего с собой поделать не можешь. В результате – потешные гримасы и непонятные сдавленные звуки. Примерно то же самое получилось и сейчас.

- Я что-то смешное сказала? – оскорбилась Света. – Про «негуманно» или про «надеюсь»?

- Знаешь, когда дурак говорит очередную глупость – это как-то обыденно. А вот когда глупость изрекает неглупый, казалось бы, человек – всегда очень забавно. Ну, вроде, как от несоответствия ожидаемого и действительности.

- И в чем же ты видишь глупость?

- Что спокойно можно ехать. Ты что, всерьез думаешь, что именно этот кошмар, который свернул себе шею, прошелся набегом по нашим родственникам?

- Так ты все-таки думаешь, их целая преступная организация? – фыркнула Светка.

- Ну, организация не организация, а у Павла, я думаю, был всего-навсего исполнитель. Один из исполнителей. Или, по-твоему, один человек мог так оперативно перескакивать из Москвы в Питер и обратно? Не забывай, Коваленко – раз, Громовы – два, твой Максим – три, мои бабушка с дедушкой – четыре. И Павел – пять. А еще кто-то следил за нами утром, не забыла?

- Странно, - Светка вытащила из сумки сигареты и торопливо закурила. – Следили за нами, потеряли и отправились к Павлу? Выходит, этот хмырь за нами и следил?

- Не факт, - я резко махнула рукой, вспугнув голубя, который разыскивал крошки у самых наших ног. – О чем я тебе и говорю. Следить мог один, а к Павлу пойти совсем другой. И не мог, а так и было. Потому что в то такси утром сел какой-то мелкий мужичонка в серой безрукавке, я точно помню.

- Это осложняет дело, - нахмурилась Светка.

- Ну наконец-то дошло. И вот еще что. Смотри. Надо думать, у этого охотника за бриллиантами сейчас либо один кулон, который он у Варвары в Москве купил, либо два. Мы же не знаем, был у Коваленко второй или нет. Значит, ему нужны еще два, а то и три. И брошка. И он будет их искать. У тех, у кого они теоретически могут быть. У тебя, например. У меня. Точнее, уже ищет. Иначе зачем было за нами следить.

- Только не совсем понятно, это все-таки я хвост из Москвы привезла, или за тобой наблюдали.

- Думаю, что ты. Чего за мной следить-то? Забирайся в квартиру и ищи. Можно даже прирезать, если помешаю. А вот ты – птица перелетная, мало ли куда тебя еще занесет.

- Ну и юмор у тебя, - сморщилась Светка.

- Это не юмор, а суровая и неприглядная проза жизни. Я беспокоюсь за других. Ну, родители мои на даче и в ближайшее время в город не приедут. Разве что за пенсией, но это еще почти через месяц. А вот та же Марья Петровна, к примеру? И другие?

- М-да, - Светка бросила окурок в урну, не попала и наткнулась на осуждающий взгляд проходящей мимо старушки с пуделем. – Надо бы их как-то предупредить. Только вот как? Не рассказывать же про клад.

- Боюсь, Марь Петровне все же придется рассказать. Не все, конечно, но кое-что. Она бабка хоть и безбашенная, но все же с головой, хоть это и парадокс. Вот только…

- Ну что еще? – страдальчески вздохнула Светка.

- Только по телефону это делать… ну, сама понимаешь.

- Только не говори мне, что надо снова туда переться и лопать жуткий пирог.

- Можешь не переться. Сама съезжу. А потом на вокзал. А ты можешь на вокзал отправляться прямо сейчас. Не знаю, правда, когда там поезд на Тамбов – или как там надо ехать?

- До Тамбова – это три лаптя по карте. Надо до Моршанска. А еще лучше, если есть какой-нибудь жутко пассажирский поезд, или даже почтово-пассажирский. Который у каждого столба ногу задирает. Чтобы остановился на станции Фитингоф. Оттуда до Вараксы всего километров шесть или семь. Слушай, Оль, а может, все-таки со мной поедешь?

- Нут уж, как-нибудь без меня.

Если честно, мне вдруг ужасно захотелось с ней поехать. Прямо пел в уши кто-то противный, с тоненьким голоском: давай, давай, интересно ведь, здорово, а вдруг и правда клад найдется. Время от времени этот же голосок настоятельно предлагал мне бросить пару монеток в игровой автомат или купить лотерейный билет. До сих пор мне удавалось держать оборону. На этот раз я тоже решила не поддаваться, тем более риск был несоизмеримо больше, чем потеря некоторого количества дензнаков.

- Зря, - вздохнула Светка. – И очень жаль. С тобой как-то… не знаю, спокойнее, что ли. И веселее.

- Ага, обхохочешься.

- Во всяком случае, я рада была познакомиться. Ну, адрес твой у меня теперь есть. Может, увидимся как-нибудь.

Да-да. Увидимся. Если тебе башку не отвернут на Тамбовщине.

Это я подумала так, а говорить вслух не стала.

- На чем лучше до вокзала доехать? – спросила Светка, поднимаясь со скамейки.

- Не представляю. Трамваи туда не ходят. На маршрутке какой-нибудь. А можно до метро пешочком дойти и пару остановок проехать. С пересадкой, правда.

- Ничего, я не тороплюсь особо. А тебе в какую сторону?

С минуту я пыталась сориентироваться на местности. Вообще-то я, что называется, страдаю топографическим кретинизмом и ориентируюсь очень плохо. В городе – в основном при помощи станций метро.

- Ну, если ты на метро, то нам по пути. Только если подождешь минут десять - пятнадцать.

- Зачем? – удивилась Светка.

- А я в собор хочу зайти.

Светку скисломордило, словно она откусила лимон.

- Ты что, в Бога веришь? – спросила она то ли с изумлением, то ли с презрением, то ли с отвращением. А скорее, всего понемногу. Словно  заподозрила меня в принадлежности к особо гнусному племени извращенцев.

- Тебя это не устраивает? Ты общаешься только с пламенными атеистами? – усмехнулась я, привычная к подобной реакции. Было когда-то такое, что я в неофитском порыве принималась вдохновенно проповедовать, но поняла, что выгляжу глупо и убедить никого все равно не могу.

- Я этого не понимаю, только и всего, - надменно выпятила губу Светка. – Охота дурью маяться, дело твое. Это сейчас модно.

- Помолчи, а? – попросила я. – Не понимаешь – так и помалкивай. Посмотрим со временем, дурь или не дурь.

Светка пожала плечами и демонстративно плюхнулась обратно на скамейку, закинув ногу на ногу: мол, пожалуйста, иди, если делать больше нечего, а меня туда на канате не затащишь. А я и не собиралась – кто-то же должен был стеречь мою сумку.

В соборе я пробыла недолго. В брюках, с непокрытой головой – чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. Кроме того, угнетало обилие праздных туристов. Правда, на их фоне я совершенно не выглядела чужеродным пятном, но меня это мало утешало.

Поставив свечку Богородице, я кое-как прочитала благодарственные молитвы и остановилась в задумчивости перед кануном: можно ли молиться о блаженном упокоении практически не знакомых мне людей – Павла и Максима. Может, они и не крещеные даже. В конце концов, поставила свечи об упокоении всех моих умерших родственников сразу.

Обычно в храме я чувствую себя, как в теплом уютном гнезде – уж не знаю, можно ли использовать такое сравнение. Во всяком случае, там мне всегда спокойно. Даже если кошки на душе скребут, на какое-то время они прекращают свою разрушительную деятельность и на время сворачиваются клубочком в дальнем уголке. Но сейчас мне было не по себе. Нервы? Ну да неудивительно, после всех утренних событий. Или неподобающий внешний вид? Я никогда, по примеру чересчур праведных бабушек, не делала замечаний размалеванным гражданкам в джинсах или мини: мол, чего это вы в храм так вырядились. Но тихо радовалась, что я-то в платке и юбке. Прямо евангельский фарисей: благодарю Тебя, Господи, что я не как тот презренный мытарь. Малопочтенное чувство, но… до святости нам всем, как сказала Светка, три лаптя по карте.

И все же, все же… Смотрел на меня кто-то, что ли?

Я озиралась усиленно, но, вроде, никому до меня дела не было.

Или это уже мания преследования?

Выходя, я замешкалась в дверях, и на меня налетел идущий следом мужчина. Оглянувшись возмущенно, я успела рассмотреть темно-русые волосы, темно-голубые, почти синие глаза и тонкий шрам на виске. Одет он был в серые брюки и синий джемпер, а в руках держал черную барсетку.

- Простите, - мужчина придержал меня под локоть.

- Ничего страшного, - буркнула я в ответ.

                                             5.

Со Светкой мы расстались в метро. Она вышла на «Маяковской», а я поехала дальше, до «Ломоносовской», где предстояло пересесть на автобус или маршрутку. На прощание она так пылко меня обняла, что народ вокруг начал заинтересованно присматриваться.

- Бдительность и еще раз бдительность! – напутствовала я ее. – И осторожность.

Светка настороженно огляделась по сторонам, словно ожидая увидеть за спинами окружающих шпиона в маске и с кинжалом в зубах. Шпиона не наблюдалось. Вполне обыкновенные граждане.

Вытолкнув Светку из вагона, я вздохнула с известной долей облегчения, и поехала дальше. Хотя, какое там облегчение! Если бы вместе с ней исчезли из моей жизни и проблемы, которые появились, опять же вместе с ней, сегодняшним утром. Вот так живешь себе, живешь, и вдруг, как снег на голову, сваливаются на тебя неприятности. И ладно бы еще сама себе их обеспечила, так нет. Впрочем, это уже несусветная банальность. Пришла, как говорится, беда, отворяй ворота. Да и Светку совсем вычеркивать из своей жизни не хотелось. Хотя она и вредная, и настырная, и где-то даже нахальная. Но… Хоть какая-то захудалая сестрица лучше, чем вообще ничего. У меня нет ни родных, ни двоюродных, а с n-ным количеством троюродных братьев и сестер мы либо совсем не знакомы, либо просто не общаемся.

Из маршрутки я позвонила Марье Петровне и предупредила, что снова еду к ней. А то ведь еще уйдет куда-нибудь.

- Забыла что-нибудь? – удивилась она.

- Да нет, - замялась я. – Поговорить надо. Я одна, без Светы.

- Это насчет Павла, - Марья Петровна не спрашивала, а утверждала. – Да?

- Да, - вздохнула я.

- Я тебя жду.

Она снова встретила меня в дверях квартиры. Щеки ее лихорадочно пылали – наверно, от волнения подскочило давление.

- Ну что? Что там с ним? – Марья Петровна едва дала мне снять кроссовки. Мы даже до кухни еще не дошли.

Всю дорогу я думала, как бы лучше ей рассказать. Чтобы и информацию дать, и лишнего не выболтать. Ну, и не слишком напугать с ходу. Но в этот момент вся моя дипломатия куда-то таинственно испарилась.

- Убили Павла, - мрачно брякнула я.

Ахнув, Марья Петровна схватилась за область бюста.

- Это все из-за этих стекляшек! Ох, чуяло мое сердце…

- Что это оно чуяло? – насторожилась я.

- Ну… - покраснев еще больше, замялась Марья Петровна.

- Нет уж, нет уж, сказали «а»… - я вцепилась в нее, как бульдог. – Что-то вы недоговариваете.

Тут Марья Петровна плюхнулась на табуретку, упала головой на стол и зарыдала. Возможно, она надеялась, что я стану ее утешать и успокаивать, но я ждала. Сочувствовать не хотелось – я уже поняла, в чем дело, и ждала исповеди.

Время шло, Марья Петровна рыдала, кухонные часы тикали. Я встала и поставила на плиту чайник.

- Ты, Олечка, всегда была черствой девочкой, - как ни в чем ни бывало, совершенно спокойно, заметила Марья Петровна. Будто и не она только что захлебывалась слезами целых десять минут подряд.

- Откуда вы знаете? – не поворачиваясь, отпарировала я. – Когда я была девочкой, вы меня ни разу не видели. Впервые мы с вами встретились, когда я заканчивала школу.

- Мне рассказывала твоя бабушка.

- Не выдумывайте, пожалуйста! – рассердилась я. – Это совершенно не в бабушкином стиле. Просто вам не хочется говорить, в чем дело, вот вы и тянете кота за хвост. Если так хотите, пусть я буду черствая, грубая и фиг еще знает какая. Но лучше все же ничего не скрывать. Поверьте, это для вашего же блага.

- Ладно, ладно, Олечка, не сердись, - закудахтала Марья Петровна, старательно натирая глаза кулаками – совсем как маленькая девочка. – Сейчас все расскажу. Я же не знала, чем все обернется.

- Но сердце ваше чуяло, – не удержалась я. – Рассказывайте.

- Он пришел ко мне недели две назад. И начал расспрашивать про кулоны, про брошку. Ну, у кого они могут быть.

- Постойте, постойте. Кто это «он»? Откуда взялся? Вот просто так взял и пришел? С улицы?

- Да нет, конечно. Позвонил и сказал, что он наш родственник из Минска. Какой-то там племянник умершего Аркадия со стороны жены.

- Ага! И вы сразу обрадовались и пригласили его в гости. Так?

- Ну… - потупилась старушка.

- Да вам кто угодно чего угодно наплетет, и вы тут же позовете его к себе на смертельный пирог. Лишь бы было сказано заветное слово «родственник». Выходит, вы нас со Светой обманули. Мы спрашивали, не интересовался ли кто-нибудь кулонами, вы ответили, что нет.

- Ой, деточка, что-то у меня в глазах темно, - с пристаныванием пожаловалась Марья Петровна.

- Пойдемте в комнату. Ляжете, - предложила я. – Только рассказать все равно придется.

- Ладно, ладно, - согласилась она и поспешила в комнату, слишком бодро для темноты в глазах.

В единственной комнате – гостиной, по совместительству, спальне – Марья Петровна улеглась на потертую тахту и уютно укрылась мохнатым серым пледом. Мыра тут же устроилась у нее в ногах и принялась вылизывать себе подмышки.

- Может, лекарство какое? – спросила я, подтаскивая поближе громоздкий стул с высокой спинкой.

- Нет, спасибо, не надо.

- Тогда рассказывайте.

- Ты прямо как следователь, - неодобрительно поджала губы Марья Петровна.

- Ага, - кивнула я. – Из гестапо. Марь Петровна, вы понимаете, что дело нешуточное? Или не дошло еще?

- Да-да, Оленька, я понимаю. Сейчас. Ну, так на чем я остановилась?

- На том, что вам позвонил якобы племянник покойного Аркадия и вы пригласили его в гости, - собирая в кучку остатки терпения, сквозь зубы процедила я. Больше всего мне хотелось заорать, но я пока сдерживалась.

- Ну да, ну да. Он пришел и стал расспрашивать про кулоны.

- Как он объяснил свой интерес? Ну, откуда он о них узнал?

- Не знаю, откуда узнал. Сказал, будто ему известно, что у нас в семье хранятся такие вот кулоны-трилистники и брошка-звездочка. Я не спрашивала, откуда он это знает. Он спросил, у кого именно они могут храниться.

- И все-таки, он объяснил вам, зачем ему это надо? Согласитесь, не совсем обычный интерес, да?

- Ну… Да, не совсем. Он сказал, что пишет диссертацию о каком-то там известном ювелире, и ему обязательно надо увидеть эти кулоны.

- Что?! – оторопела я.

- Да-да. Еще он сказал, что на эту тему пишет диссертацию еще один человек. И что человек этот может его опередить, если узнает, что… ну, что он тоже пишет. Чтобы я никому о нем не рассказывала. Если кто спросит.

- Понятно, - вздохнула я. – И вы дали ему адреса?

- Нет, только телефоны, - замотала головой Марья Петровна.

- Чьи? Конкретно!

- Ну…

Эта ее манера тянуть напевно «ну-у-у» просто выводила меня из себя, особенно сейчас. Терпение мое было на исходе. Еще чуть-чуть, и я сорвусь, наговорю кучу грубостей, о которых потом буду жалеть.

- Ну?

- Коваленко, Громовых в Москве, а здесь – твоих бабушки с дедушкой, родителей, твой. И всех остальных.

- И Павла? – можно было бы и не спрашивать.

- И Павла, - Марья Петровна всхлипнула. – Но, деточка, я же не знала!

- Как он выглядел?

- Ну… Такой высокий. Лет тридцати. В джинсах и белой рубашке. Симпатичный. Коробку конфет мне принес.

- Марь Петровна! - застонала я. – Это все? Волосы, глаза, нос? Толстый, худой? Говорил как?

- Как говорил? – растерялась Марья Петровна. – Да обычно говорил, как все. Не шепелявил, не картавил. Правда, немножко странно… говорил. Ну так ведь из Минска же. И не толстый, нормальный. Волосы короткие. Обычные такие. И не светлые, и не темные. Глаза?..

- Серые? – помогла я, с содроганием вспомнив жуткого мужика в квартире Павла. Тот, правда, темный был, но мало ли.

- Нет, не серые, - наморщив лоб, с трудом припомнила Марья Петровна. – Скорее, голубые. Или зеленые. Но не карие, это точно. И нос совсем обычный.

- Усы?

- Нет, усов не было.

- Вспомните, может еще что? – настаивала я. – Родинки, шрамы на лице, бородавки, прыщи?

- Нет. Не помню, - снова чуть не плакала Марья Петровна.

- Нет или не помню?

- Не помню.

- Ну ладно, а теперь слушайте.

И я рассказала ей обо всем, что случилось в квартире Павла, без всяких купюр и смягчений. Старушка охала, ахала, бледнела, краснела и хлюпала носом.

- Но я же не знала, - в который раз повторяла она.

- Ладно, допустим, - я жестко оборвала ее, устав от этих причитаний. – Вы поверили этому неведомому родственнику, который, не сомневаюсь, таковым не является. Нас обманули. Ладно, так уж совпало с этой диссертацией, вам, допустим, он больше понравился, чем Света. Разумеется, коробку конфет подарил. Или не только коробку?

Марья Петровна густо покраснела, сравнявшись тоном со своим вишневым платьем, которая она так и не успела снять после нашего утреннего визита. Понятно, можно не уточнять.

- В таком случае, придется вам и выкручиваться. Вы здорово нас подставили. Не уверена, что нас никто не видел, когда мы шли к Павлу. Или выходили от него. Вы понимаете, что нас искать будут?

- Ой! – Марья Петровна крепко зажмурилась.

- Сделаем так… - я решила не рассказывать ей, зачем нам понадобились кулоны. Диссертация так диссертация. Незачем сюда еще сокровища приплетать. Дополнительный мотив подозревать нас в убийстве. – Вы знакомы с соседями Павла? Хотя откуда!

- Да, откуда? – кивнула Марья Петровна.

- А соседи? Кому теоретически они будут звонить, когда узнают, что Павла убили?

- Как кому? В милицию, конечно.

- Да нет. Должны же они родственникам позвонить? Хорошо, пусть не они, пусть те же менты? Но кого-то же они должны известить?

- Не знаю, - Марья Петровна глубоко задумалась, покусывая синеватую губу. – У него же никого близких нет. Валентин разве что – его дядя?

- А вы?

- Что я? Мы с ним виделись последний раз лет десять назад, он еще в аварию не попал. Так, звонили друг другу раз в полгода, чаще я, чем он.

- Ладно, сделаем так. Сейчас вы собираетесь и едете к нему.

- К Павлу? – с ужасом переспросила Марья Петровна.

- Да, к Павлу. И не говорите, что у вас темно в глазах. Думаю, труп в подъезде уже обнаружили. Может, и Павла нашли. Тогда там будет полно милиции. Или просто дверь опечатанная. Если так, то пойдете в ближайшее отделение милиции и…

- А если не нашли, то что? – перебила Марья Петровна.

- Тогда вы все равно пойдете в милицию и скажете, что приехали к родственнику-инвалиду, на звонок он не отвечает, а входная дверь открыта, вы побоялись входить. Впрочем, лучше позвоните сначала соседям. Если они дома, то пусть сами идут в квартиру, милицию вызывают. Но не уходите. Потому что будете давать показания.

- А что я скажу?

- Все!!!

Терпение мое лопнуло, и я рявкнула так, что Марья Петровна от ужаса спряталась под плед с головой, а Мыра, коротко мяукнув, соскочила с тахты и выбежала из комнаты.

- Скажете, что звонили Павлу целый день, но трубку никто не брал. Вы забеспокоились, потому что к вам приходил некий человек и интересовался фамильными драгоценностями. Опишите его поподробнее. Ни в коем случае не говорите, что дали ему телефоны, а то запишут соучастие, - припугнула я ее на всякий случай. – Скажите, ответили, что ничего не знаете. И не вздумайте упомянуть о нас со Светой. Запомните, мы к Павлу не ездили. И я ничего вам не говорила. Я вообще у вас не была. Забудьте о моем существовании.

- Совсем? – робко пискнула Марья Петровна из-под пледа.

- Временно, - сухо ответила я. – Подумайте головой. Коваленко обокрали, у чокнутой Варвары купили кулон за сотню баксов. К моим бабке с дедом в квартиру потихоньку забрались, обыскали все. Только не вздумайте у них ничего спрашивать, - прибавила я. – За нами со Светой следили. Теперь вот Павла убили. Я вот что вам скажу. Света – она да, действительно диссертацию пишет. А вот ваш якобы родственник каким-то образом узнал о кулонах, может, даже из Светиных материалов, не зря же он о диссертации говорил. На самом деле кулоны эти и брошка стоят бешеные деньги, сотни тысяч долларов. Вот он их и разыскивает. Короче, Светка домой в Москву поехала. Какая тут работа, своя шкура дороже. А я сегодня же уезжаю к своим, в Петрозаводск, от греха подальше.

Сказав это, я тут же пожалела. Мало ли как обстоятельства сложатся. Не зная ничего обо мне, Марья Петровна никак не могла бы меня выдать, вольно или невольно.

- И не вздумайте никому об этом рассказать! – тихо, но с нажимом сказала я.

Из дома я вышла в самых растрепанных чувствах. Когда одно потрясение накладывается на другое, другое на третье и так далее, в конце концов перестаешь воспринимать их по отдельности – просто одним большим комом неприятностей. Чувства, которые во мне бурлили, вообще представляли из себя неудобоваримую мешанину, подобную деревенскому вареву для поросенка. Охарактеризовать их как-то компактно я не смогла бы при всем желании.

И все же…

Я готова была врезать сама себе, но пожалела. Только обозвала большим набором изысканных выражений. Поскольку из глубины варева булькнувшим пузырем всплыла противная мыслишка: а не начало ли это сюжета для моего очередного детектива.

Маршрутки шли одна за другой, но почему-то набитые под завязку. Автобус, судя по пустой остановке, только что ушел. Если верить расписанию, следующий должен был появиться примерно через час. Я чувствовала себя на редкость уставшей и разбитой. О том, что впереди еще долгое ожидание на вокзале и ночь в поезде, думать вообще не хотелось.

Наконец мне удалось притормозить относительно свободную маршрутку и даже устроиться у окошка. И тут же мысли вернулись к сегодняшним событиям – было бы странно, если б этого не произошло.

Конечно, было бы здорово надеяться, что доблестная милиция скоренько выловит «минского вора» и избавит меня от переживаний. Но надо признать, что шансы на это невелики. Марья Петровна его даже описать толком не может.

Я подумала, что была права, когда говорила Светке: тот жуткий тип в квартире Павла – просто исполнитель. Может, компаньон, может, наемник или обычная «шестерка». Минский «племянник» – вот кто голова. И теперь все стало более или менее понятно. Например, почему так по-разному все происходило. Коваленко, по словам Марьи Петровны, обнесли капитально, разгромили всю квартиру. У Светки тоже все перевернули вверх дном. Максима избили, ранили. Павла убили. А вот у сумасшедшей Варвары кулон купили. За сто долларов. Хотя могли просто отнять. К деду с бабкой забрались аккуратно, когда их не было дома. И если бы бабушка не была такой педантично аккуратной, никто б и не заметил. Да и Максиму сначала предложили кулон продать.

Предположим, в первом случае действовал тот – убийца. Во втором – сам «племянник». Хотя Света говорила, что у нее побывали несколько человек. Но не суть. В Москве у «племянника» могли быть и другие подручные, почему бы и нет?

Стоп, стоп!

Координаты Светки и Максима Марья Петровна дать никак не могла, поскольку ничего о них не знала. Ладно, это неважно. Узнал как-то иначе.

Что еще?

Кто звонил мне и предупреждал о грозящей опасности?

Тут у меня даже предположений никаких не было.

Впрочем, все это было сущей ерундой по сравнению с тем, что еще может случиться. Два кулона у «племянника». А может, даже и один. Откуда я знаю, был ли красный у Коваленко. Два – у нас. То есть, прошу прощения, у Светы. Брошка пропала. Но он-то об этом не знает. И будет искать. У нас со Светкой. Почему? Да потому, что она так бодро удрала из Москвы. Значит, поняла, в чем дело. Значит, горячо! А у меня – потому что я тоже в списке. И потому что Светка поехала ко мне. Зря что ли за нами следили.

Предположим, мы все-таки от «хвоста» ушли, потерялись. Где будут искать меня? Дома, на работе, на даче? На работе скажут, что я в отпуске. За дачей понаблюдают и моментально поймут, что меня там нет. И дома – тоже. Куда я еще могу деться? Спросят соседей, и те, разумеется, скажут, что мы все уехали в Петрозаводск. Ну а там разыскать нас – уже не проблема.

Я поймала кривой взгляд соседки и сообразила, что старательно грызу ноготь, разве что не чавкаю. Есть у меня такая мерзкая привычка – когда задумываюсь глубоко, совершенно себя не контролирую.

Что же делать, что же делать?

Допустим, найдут меня в Петрозаводске – и что? Поймают и будут пытать на предмет графских сокровищ? Так нету у меня ничего, господа хорошие. Не верите – обыщите. И не знаю, у кого есть. Где Света? Тоже не знаю. Уехала. Зачем приезжала? А это вы ее спросите. Если найдете.

Тут «племянник» расплачется от умиления и подарит мне коробку конфет – в качестве компенсации за беспокойство.

Что-то у вас, Ольга Игоревна, мозга за мозгу зашла. Максим тоже, наверно, говорил, что у него нет ничего. Не слишком помогло. Не поверили. А там ведь еще и Борька с Лешкой!

Хорошо, допустим, не поеду я в Петрозаводск. Что делать-то, а? Куда деваться? Остаться в Питере, попроситься к кому-нибудь из подруг и сидеть там, дрожа, что все-таки найдут? И долго сидеть? Мои в Петрозаводске если не сегодня, то завтра точно поднимут панику, не дозвонившись мне, потом добавится мама… Нет, это я преувеличиваю. Лешка позвонит мне на трубку, а маме я сама позвоню, опять же с трубы. Скажу, что в Петрозаводске телефон не работает, пусть, если надо, ищет по сотовому. Так я выиграю несколько дней. Потому что потом супруг вполне резонно поинтересуется, где это я застряла. Врать, что на работе проблемы и я не могу уехать? Ну да, он прекрасно знает, что никаких проблем на работе у меня быть не может. Что заболела? Возьмут еще и вернутся к одру болящей – кормить с ложки и выносить судно.

Может, рассказать все как есть?

Ой, только не это! По телефону ничего толком не объяснишь, так что  псих будет тот еще. Приехать, попытаться объяснить, убедить, что надо уехать всем вместе? А вдруг там уже ждут? Да и куда уехать-то?

Я совсем запуталась. Хотелось закрыть глаза, лечь и уснуть. И чтобы за это время проблема разрешилась сама собой.

Так ничего и не придумав, я приехала на вокзал. До петрозаводского поезда оставалось еще несколько часов. Пристроив сумку в камеру хранения, я бесцельно бродила взад-вперед, зашла в кафе, выпила кофе с булочкой, купила бутылку минералки и несколько пирожков в дорогу.

В дорогу? И это притом, что билет я как-то не торопилась покупать. По опыту знала, что билеты на этот поезд есть всегда. Прекрасно можно и за полчаса до отхода купить. Обычно я никогда так не делала, но сейчас… Что-то словно не давало мне подойти к кассе.

Я позвонила Марье Петровне – так, на всякий случай. Трубку никто не брал. Надо понимать, уехала на Расстанную. Сразу же после этого на экране замигал конвертик: мне сообщили, что деньги на счету закончились и номер будет заблокирован вплоть до следующего платежа.

Время шло, и надо было, в конце концов, что-то делать. Медленно, едва переставляя ноги, я направилась в сторону касс, словно надеясь на некий случай, который избавил бы меня от принятия решения. Можно, сказать на чудо.

И «чудо» произошло. Не слишком чудесное, но все же.

Под табло прибытия и отправления поездов с несчастным видом топталась Светка.

Почему-то все это время, проведенное на вокзале, я не слишком о ней думала. Точнее, почти совсем не думала: уехала, наверно, ей проще.

Увидев меня, Светка бросилась навстречу, не обращая никакого внимания на то, что ее болтающаяся на плече сумка задевает всех встречных и поперечных.

- Оль, я уж думала, что случилось, - завопила она. – Или что передумала ехать. Звоню тебе домой – никто трубку не берет. Звоню на сотовый – недоступен.

- Деньги кончились, - буркнула я. – Между прочим, кто-то карточку обещал купить. Или как – после реализации клада?

Светка густо покраснела.

- Прости. Из головы вылетело. Тут есть будка, сейчас сбегаю.

Она бросила мне под ноги свою сумку и унеслась, словно за ней гнались. Я присела на корточки, прислонившись к стене. Никаких сидячих мест поблизости не наблюдалось.

Ну, и что дальше?

Ничего дельного надумать я так и не успела, потому что Светка вернулась почти мгновенно.

- Такая подойдет? – спросила она, протягивая мне карточку.

- Ты б сначала спросила, какую надо, а потом покупала, - продолжала бурчать я. – Ты еще не уехала?

- Через сорок минут поезд. Думала, что так тебя и не увижу.

Я задрала голову на табло. Ничего напоминающего Тамбов в указанный временной промежуток на нем не значилось. Только Мурманск, Адлер и Москва.

- Ты решила для конспирации дать крюка через Мурманск? – ехидно поинтересовалась я, пытаясь активировать карту. – Побирахе деревня не круг?

- Да конечно! – фыркнула Светка. – Просто добраться можно только через Москву.

- Да ладно врать! – не поверила я. – Дед рассказывал, как они напрямую ездили. С Московского вокзала и до самого Фитингофа.

- Давно это было? – прищурилась Светка.

- Ну… - задумалась я. – Пожалуй, давненько. Вроде, дед после войны ни разу в Вараксе и не был. Там все поумирали.

- Во-во! Давненько! Ни до Фитингофа, ни до Моршанска из Питера не доедешь. Только до Тамбова. Так что ехать надо на Пензу, а прямого поезда-то и нет. Я взяла билет до Москвы, а оттуда до Фитингофа на пензенский. Главное, чтобы поезд не опоздал, а то разрыв всего час. Только и успеешь с вокзала на вокзал перебраться.

- Бог в помощь, - пожелала я, на что Светка снова фыркнула и дернула плечом.

- А ты? Купила билет? Петрозаводский через полтора часа.

- Нет, - созналась я.

- Чего так?

- Не знаю.

- Ясненько, - забавно поджала губу Светка. – Может, сама решила на Тамбовщину податься? А что, цифирьки знаешь…

- Ну ты и дура! – обиделась я и круто развернулась, чтобы взять курс на кассы.

- Ольга, стой! – крикнула вслед Светка. – Сама ты дура плюшевая! Я пошутила.

- Учти на будущее, - приостановилась я, - у меня с юмором напряженка. Могу и не так понять.

- Ладно, учту. А может, все-таки поедешь со мной?

Не успела я еще открыть рот, чтобы отправить ее куда подальше, как услышала за спиной:

- Документики ваши попрошу, пожалуйста!

                                             6.

Обернувшись, я увидела молоденького пухлощекого сержантика, а рядом с ним невзрачного мужичонку невидного росточка в обросшем катышками буром свитере. Сержантик по-птичьи склонил голову на бок и повторил:

- Документики попрошу.

- Я?! – почему страшно покраснев, спросила Светка и неловко принялась открывать сумку.

- Да не вы! – как от назойливой мухи, отмахнулся сержант. – Вы!

- Я?! – совсем по-Светкиному переспросила я и почувствовала, что так же интенсивно краснею. Так уж вышло, что за всю жизнь мне еще ни разу не доводилось предъявлять документы стражу порядка вот так, в общественном месте.

- Эта, гражданин? – сержант повернулся к мужичонке.

- Эта, эта, - согласно закивал тот. – Она самая.

- Но…

- Пройдемте, - сержант настоятельно взял меня за локоть. – Сумочку не забудьте.

- Да что случилось-то? – осмелела Светка. – Куда вы ее ведете?

- Вас тоже прихватить за компанию? – повернулся к ней мент. – Не лезьте не в свое дело!

- Что значит, не в свое дело? Это моя сестра. У нас поезд через полчаса.

- Вот садитесь и ехайте! А с ней – разберемся.

В любой другой момент мое филологическое ухо от слова «ехайте» свернулось бы в трубочку, но сейчас мне было совершенно не до того. Случилось то, чего я всегда страшно боялась, - по какому-то недоразумению очутиться в милицейском «обезьяннике». В моих книгах подобная ерундовина время от времени приключалась.

- Ну, подождите, - пыталась протестовать Светка, но тщетно - сержант уже тащил меня куда-то в сторону пригородных электричек. Видимо, там располагалось отделение милиции. Или как там у них это на транспорте называется? – Скажите хоть, что она такого натворила?

- Кошелек у гражданина свистнула, - не оборачиваясь, снизошел к ней сержант.

- Чего?! – опешила я. – Какой еще кошелек?!

Мент подтолкнул меня в спину, и я чуть не упала. Означенный гражданин, моя так называемая жертва, болтался довеском где-то сзади. За ним, в некотором отдалении, крайне неблагоразумно следовала Светка. На месте сержанта я действительно прихватила бы и ее – а вдруг я кошелек ей отдала!

Господи, какой еще кошелек! Что за театр Ионеску!

Наконец меня втолкнули в какое-то крайне неприглядное помещение. Светка осталась снаружи.

- Вот, щипачку задержал, - похвастался сержант другому менту, чином постарше. – Кошелек у гражданина стащила.

Белобрысый, апоплексического сложения капитан лениво приподнял голову от бумаг, которые увлеченно изучал, и скептически посмотрел на меня. Перевел взгляд на мужичка, оценил его потрепанный свитер.

- Ну? – поинтересовался он, меланхолически покусывая изнутри щеку. – Кошель нашли?

- Нет еще, - смутился сержант. – Гражданин подошел, сказал, что девка около него терлась, потом кошелек пропал. И показал на нее. Я задержал.

Капитан сморщился, как от зубной боли.

- Вы уверены, что это та самая? – спросил он мужичонку.

- Конечно! – кивнул тот и приосанился. – Я еще и удивился, приличная, вроде, женщина, а туда же! Думал, она ко мне приставать хочет, ну, за деньги, в смысле, а она раз – и пропала. И кошелек мой тоже. Я туда, сюда. Смотрю – стоит. Ну, я к гражданину милиционеру сразу.

- Она что, к вам прислонялась, прижималась?

- Ну да, да, - закивал мужичок. – И прислонялась, и прижималась.

Я зажмурилась и тихонько захныкала, представив, как прислоняюсь и прижимаюсь вот к этому самому типу, воняющему мышиной норой. Ох, везет мне нынче на смердящих мужиков!

- А вы куда, гражданин, едете?

- Да никуда я не еду. Я вот тут хотел в ларьке пива купить. И вообще, - обиделся он. – Чего это вы меня допрашиваете? Я же потерпевший. Это вы ее допрашивайте! Куда она кошелек мой дела.

- А вы мне не указывайте, что мне делать! – повысил голос капитан. – И без вас разберусь. Пива он хотел купить. Много вас тут таких шастает.

- А вы меня, гражданин начальник, не оскорбляйте, - мужичонка надулся, но тон, однако, сбавил. – Я честный гражданин, пенсионер по инвалидности, а не какой-то там бомж вокзальный.

- «Гражданин, гражданин»! – передразнил его капитан. – Честные граждане не называет милиционера «гражданин начальник».

- А я вышел на свободу с чистой совестью, - понял намек мужичонка. – Ошибка молодости. А привычка – навечно. Вы бы ее все-таки, обыскали, а?

- Вещички ваши, дамочка! – тяжело вздохнул капитан. – А вы, пенсионер по инвалидности, садитесь и пишите заяву. Нет, стойте, не пишите пока. Посмотрим.

Я выставила на стол дорожную сумку, рядом поставила снятую с плеча маленькую, выложила из карманов телефон и мелочь.

- Пожалуйста, смотрите. Только сразу скажу, никакого кошелька я и в глаза не видела, равно как и самого этого типа. Да я бы к нему ближе, чем на километр, ни в жизнь не подошла, даже если бы действительно карманы чистила. От него падалью воняет. Еще прижиматься к нему!

- Но-но, ты! – оскорбился мужичонка и угрожающе приподнял плечи.

Капитан усмехнулся, но ничего не сказал.

Сержант старательно перетряхнул дамскую сумочку и начал рыться в дорожной. Я переминалась с ноги на ногу, поскольку сесть мне никто не предложил, и прикидывала, в приличном ли виде сложенное в сумку нижнее белье.

- А как выглядел ваш кошелек? – вкрадчиво поинтересовался у мужичонки капитан. – Сколько там денег было?

- Кошелек? – растерянно переспросил тот. – Ну, обычный такой кошелек. Коричневый. На молнии. Три тысячи денег. И пенсионное удостоверение.

- Нету такого, - буркнул сержант. – Дамское портмоне. Серое. Десять тысяч и пятьсот долларов. Все.

- А вы ее саму обыщите! – буйствовал инвалидный пенсионер.

- Не имеем права, - усмехнулся капитан.

- Это как это?

- А так. Личный досмотр должно проводить лицо одного пола с досматриваемым. А у нас женщин нет.

- А эта, как ее? – некстати влез сержант. – Ну, курсант которая? Стажер?

- А-а, - скривившись, протянул капитан. – Ну да. Позови.

Сержант, мигом преобразившись в крутого начальника, высунулся в соседнюю комнату и надменно крикнул:

- Товарищ курсант! Как вас там? Васильева? К капитану!

Дверь открылась, и вошла высоченная прыщеватая деваха лет двадцати. Серые брюки туго, до писка, обтягивали ее выдающийся зад. Обычно мне нравится форма на женщинах, неважно какая: военная, милицейская, железнодорожная. Но на этой она сидела, как седло на корове.

- Выйдите с задержанной в соседнее помещение и произведите личный досмотр, - коротко приказал капитан и добавил: - Особо не старайтесь. В смысле, во всякие места лазать необязательно. Кошелек большой, его в заднице не спрячешь.

- Нет уж, вы, пожалуйста, постарайтесь! – возмутился пенсионер. – Мало ли что!

Меня как молнией ударило.

«Мало ли что!»

Да ему не кошелек нужен! Кстати, не он ли утречком следил за нами в такси? Комплекция и масть та же, а подробнее я не запомнила. Безрукавку снять – и все особые приметы кончились.

Но зачем ему понадобилось сдавать меня менту? Элементарно! Нашли бы у меня, допустим, кулон – а дальше уже дело техники. Вряд ли, конечно, урод этот и есть наш (Светин!) конкурент в поисках графских сокровищ. Скорее, просто наняли его. Только проинструктировали плохо. Надо было нас обеих хватать. Или тот, кто нас ищет, уверен, что у Светки ничего нет? Но это же глупо. Если ничего не нашли в ее квартире, это не значит, что кулона у нее нет вообще. Скорее всего, просто этот свалявшийся идиот сплоховал.

Тем временем девица отвела меня в соседнюю комнатку, еще более убогую, чем первая (в ней, кроме обшарпанного стола, двух стульев и сейфа, не было вообще ничего), и писклявым голоском приказала раздеться до нижнего белья. Похвалив себя за предусмотрительно надетый новый комплект, я послушно подчинилась. Курсантша с известной долей брезгливости, двумя наманикюренными пальчиками перетряхнула мою одежду, скользнула взглядом по оставшемуся на мне и вяло позволила одеться.

- Нет ничего, - доложила она, доставив меня обратно.

- Ох! – схватился за голову понявший свою ошибку пенсионер. – Надо было и вторую брать. Она ей кошелек отдала, точно!

- Слушай, мужик! – тяжелым взглядом посмотрел на него капитан. – Сдается мне, ты нам тут голову морочишь. Видишь, у дамы ничего нет. Если и был у тебя кошелек, вернее, если его у тебя и сперли, то ты обознался.  Хочешь, пиши заяву, но я не советую. Все равно не найдем.

 - Надо вторую искать, вторую! – настаивал тот. – Пока не ушла.

И снова некстати влез сержант – вот свалился на мою голову:

- Между прочим, женщина, вы куда ехать собрались?

- В Петрозаводск, - без тени мысли в голове ответила я.

- А билет ваш где?

- Не купила еще.

- Так поезд-то петрозаводский, если не ошибаюсь, через час.

- Я как раз собиралась в кассу, а тут вы.

Звучало все это как-то не слишком убедительно. Чаша весов, склонившаяся было в мою сторону, снова заколебалась. Капитан снова начал грызть щеку, корча невероятные гримасы, и пристально меня рассматривать. Потом перевел взгляд на лежащие на столе под стеклом ориентировки. Достал из сейфа папку, просмотрел еще какие-то бумажки.

- Во! – обрадовался вдруг он. – Ну-ка, смотрите!

Сержант и девица подошли к нему поближе. Капитан продемонстрировал им ориентировку, судя по затертости и пожелтелости, примерно пятилетней давности.

- Каблукова Зоя Сергеевна, 1960 года рождения, рост 160 сантиметров, плотного телосложения, волосы светлые, глаза зеленые, на правом плече родимое пятно. Разыскивается по подозрению в мошенничестве и кражах на железнодорожном транспорте. Похожа?

- Ну… - заколебался сержант.

- М-м… - поддержала его курсант Васильева.

- Извините, но неужели я выгляжу на сорок три года? – оскорбилась я. – Волосы у меня рыжие, рост 158, а пятна никакого на плече нет. Ни на правом, ни на левом. Подтвердите, - попросила я Васильеву.

- Да, - кивнула та. – Нет.

- Что «нет»? – не понял капитан.

- Пятна нет.

- Вывела! – безапелляционно заявил капитан.

- И шрама нет.

- Сейчас и без шрамов удаляют. Шлифуют. Волосы покрасила, рост указан примерно, подумаешь, два сантиметра разницы. Ну, а возраст… Подумаешь, моей теще шестьдесят, а выглядит, зараза, на сорок, моложе, чем жена. Ну что, будем оформлять! – он плотоядно потер ладони.

- Постойте, постойте, надо же вторую, - беспомощно засуетился мужичонка. – Кошелек…

Но от него только отмахнулись. До кошелька ли, когда отловили давно разыскиваемую воровку и мошенницу! Это пахнет премией, а может, чем и покруче.

Я, уже не спрашивая разрешения, удрученно плюхнулась на потертую банкетку. Что называется, приплыли.

- Что это? – нахмурив брови и дергая носом-картошкой, спросила вдруг Васильева.

- Где? – насторожился капитан.

- Дымом пахнет.

Дымом действительно пахло. И очень сильно. Так сильно, что щипало глаза и першило в горле. Странно, что до сих пор никто этого не заметил. Воздух в кабинете буквально на глазах наливался молочной густотой. Сержант прыжком подскочил к двери и распахнул ее. В коридоре стояла плотная дымовая завеса.

- Пожар! – мужичонка заметался по кабинету, бросился к окну, забранному решеткой, снова к двери.

- Выходите скорее! – донесся из дыма чей-то голос.

Пенсионер послушно выбежал из комнаты и растворился во мгле. Капитан надсадно кашлял и бросал в сейф какие-то папки.

- Быстрее! – снова крикнули из коридора. Дым стал таким густым, что едва можно было различить дверной проем.

Васильева, пискнув «мамочка», нырнула в завесу, за ней – капитан. Я хотела последовать их примеру, но мысль о документах и деньгах остановила. Нащупав на столе свое имущества, я одним махом сгребла все в дорожную сумку.

Сильно кружилась голова, нос и горло нещадно саднило. Под рукой оказался графин, я выхватила из сумки первую попавшуюся тряпку, намочила и прижала к лицу. В этот момент меня схватили за волосы.

- Стой! – хрипло каркнул сержант. Похоже, он решил погибнуть, но не изменить долгу.

Однако мне погибать здесь совершенно не улыбалось. Погибать вообще никому не улыбается, но таким образом – вдвойне неприятно. Каково будет моим родным опознавать оставшиеся от меня обугленные головешки! Тем более я всегда надеялась на приличную христианскую смерть, как говорится, «мирну и непостыдну», после положенных исповеди и причастия.

Поэтому я что есть силы лягнула сержанта и по дикому воплю поняла, что выпад попал в цель. Во всяком случае, волосы мои он отпустил. Оказавшись на свободе, я схватила сумку подмышку и понеслась к выходу. Найти его в сплошном дыму было трудно, но мной руководил инстинкт – или провидение.

Выскочив на улицу, я оттолкнула неудачно подвернувшегося на пути мужчину и понеслась, не разбирая дороги, задыхаясь и кашляя.

- Оля, стой! – услышала я вопль Светки.

Обернувшись на бегу, я увидела, как она машет мне, стоя у последнего вагона какого-то поезда. Не задумываясь, я бросилась к ней. В этот момент объявили об отправлении скорого на Москву, что-то лязгнуло, вагоны вздрогнули.

- Ну же! – завопила Светка и буквально втащила меня в тамбур.

- Билеты! – нахмурилась пожилая мясистая проводница, заполнившая собой большую часть тамбура.

- Нам в пятый вагон! – надменно оборвала ее Светка.

- Ну и идите в свой пятый вагон, - почему-то обиделась проводница и посторонилась, пропуская нас к двери. – Вовремя надо к поезду приходить, вот что! А то лезут в последнюю секунду.

- Слушай, я никогда еще зайцем не ездила.

Мы пробирались из вагона в вагон, поминутно толкая пассажиров, извиняясь и натыкаясь на всевозможные тюки и баулы.     

- Велика важность! – фыркнула Светка. – Все когда-то бывает в первый раз. У тебя деньги есть? Ну и отлично. Сейчас забашляем проводнику – и вперед. На худой конец на одной полке поместимся.

- У тебя плацкарт?

- А ты что думала – СВ? Тебя, Оля, похоже, жизнь баловала. А мы как-то компанией в Крым ездили на перекладных – ну, на электричках, автостопом. И ничего, никто не умер. Наоборот - весело.

- Ты, похоже, из тех, кто ходит в походы, лопает баночную тушонку и поет у костра бардовские песни.

- А ты – жалкий сноб!

- Не пойму, зачем тебе деньги?

- На тушонку!

Вот так вот обмениваясь любезностями, мы добрались наконец до пятого вагона и попали прямо в объятья проводника – долговязого тощего парня в болтающемся форменном кителе. Перспектива везти меня до Москвы без билета энтузиазма у него не вызвала.

- Пожа-а-луйста! – ныли мы на два голоса.

- Ревизор в поезде! – возражал он, раскатисто трубя «р».

Я пыталась выжать слезу, но почему-то никак не получалось. Может, и хорошо, что не получалось, многие мужчины женских слез не выносят напрочь. Зато Светка просто из-под себя выпрыгивала: и скулила, и улыбалась, и умильно заглядывала ему в глаза. В конце концов проводник сдался, спрятал в карман деньги и выдал мне ценные указания:

- Пока можешь ехать на верхней боковой, но без белья. Если сядет кто с билетом, без всяких возражений слезаешь к своей подруге. А если ревизор появится, я предупрежу. Тогда сразу бегом в туалет. Или в вагон-ресторан. И сидеть там, пока не скажу. Все понятно?

Я покивала и хотела залезть на верхнюю полку – над Светкиной, но она мне не дала.

- Куда полезла? – буркнула угрюмо. – Рассказывай давай!

Я посмотрела по сторонам. Скорее всего, дела никому до нас не было, но рассказывать при посторонних все равно не хотелось. Мало ли кто что услышит.

- Пошли в тамбур, - предложила я.

- Пошли, - согласилась Светка. – Покурю заодно.

После пожара в отделении милиции дым Светкиной сигареты показался мне почти приятными. Вот уж воистину все познается в сравнении. Тем не менее, я отодвинулась от нее подальше. И для начала рассказала о «племяннике».

- Вот оно что! – протянула Светка. – Вот противная старуха. А такой лапочкой прикидывалась, пирогом угощала. Кстати, у меня до сих пор от него живот пучит. Непонятно только, как этот самый «племянник» о нас с Максом узнал. Впрочем, это неважно. Теперь про ментовку – что там было?

Когда я дошла до пожара, Светка загадочно улыбнулась:

- Пожар, говоришь? А ведь не было никакого пожара.

- Как это не было? А что тогда было? Дым такой, что я чуть не задохнулась. Провоняла насквозь.

- Дым и был. Вернее, дымовая шашка.

- Так это ты, что ли? – поразилась я. – Ты ее подбросила?

- Ну да, как же! Я только и делаю, что с собой дымовые шашки ношу. На всякий бякий случай. Если мне удалось вырубить на пять минут того хмыря в Павловой квартире, это еще не значит, что я крутой спецназовец.

- А кто тогда?

- А я знаю? Я на улице стояла. Какой-то мужик подошел, покрутился, покрутился, бросил что-то в окно и ушел тихонько. А через какое-то время дым повалил. Ну, паника сразу началась, народ забегал, завопил. Выскакивать начали изнутри. Смотрю, тебя нет. Потом вылетаешь, как чумовая и несешься, не разбирая пути. Я за тобой. Хорошо, на поезд успели.

- А как он выглядел, мужик этот?

- Как выглядел? – задумалась Светка. – Знаешь, я особо внимания-то не обратила. Такой среднестатистический мужчинка. Не грузин и не блондин – это точно. Повыше меня. Ветровочка какая-то, то ли серая, то ли голубая, не помню.

В это время в тамбур ввалилась целая компания курильщиков, и я поспешила вернуться в вагон. Но Светка все равно не дала мне залезть на верхнюю полку. Мы сели с двух сторон столика, она нагнулась ко мне и с видом заговорщицы зашептала:

- Слушай, Оль, ведь тебя кто-то спас.

- Спасибо, - хмыкнула я. – А то ведь до меня не дошло.

- Нет, честное слово!

- Честное древесное. Интересное кино получается, не находишь? Сначала кто-то за нами идет от самого моего дома, преследует на машине. Мы-то думали, оторвались, выходит, что нет. Может, у Марьи Петровны нас засекли, может, у Павла, не знаю. Или уже на вокзале. Честно говоря, я с трудом представляю, как это можно провернуть технически.

- Я тоже. Но, выходит, можно.

- Ладно. Это уже детали. Пока все довольно стройно. «Племянник» этот самый натравил на нас какого-то якобы обокраденного мужика, чтобы нас загребли в милицию. Или только меня, хотя это совершенно нелогично. Допустим, здесь просто накладка какая-то произошла. Кстати, не исключено, что мужик этот и утром за нами на «москвиче» следил, хотя полной уверенности у меня нет. Но вот спаситель этот… Он совершенно никуда не вписывается. Кто звонил мне утром и предупреждал об опасности? Кто шашку в окно бросил?

- А может, у тебя есть какой-то тайный поклонник? – захихикала Светка. – Например, твой преданный читатель. Фанат, так сказать. Обожает тебя издали и оберегает от опасностей. Эдакий рыцарь.

- Не смеши, пожалуйста. Жизнь, она, конечно, самая дурная литература, но не до такой же степени.

- Тогда изложите свою версию, пожалуйста.

Я задумалась.

- Может быть… Может, кто-то хочет просто этому типу помешать?

- И для этого помогает тебе?

- Ну, не знаю тогда.

- Видишь ли, Оля, - вид у Светки стал, как у противной школьной учительницы, оставалось только указательный палец поднять назидательно. – Человек никогда не делает ничего, что не было бы ему выгодно.

- Если без многочисленных отрицаний, то человек делает только то, что ему выгодно. Так?

- Да. Именно так.

- Ну ты даешь! А когда тебя заставляют делать что-то противное – против твоей воли? А когда ты не хочешь, но приходится? Например, для другого человека – по любви или из чувства долга? Где тут выгода?

- Когда тебя заставляют, ты подчиняешься, даже если очень не хочешь, потому, что это выгоднее, чем сопротивляться. Например, безопаснее. Если начальник заставляет тебя делать противную работу, ты выбираешь, что для тебя выгоднее: согласиться и остаться на работе – или отказаться и очутиться на улице. Так? Так. Когда ты делаешь для другого человека что-то по любви, то получаешь от этого удовольствие, а значит, и выгоду. Если же из одного чувства долга,  это означает, что сделать нечто противное для тебя выгоднее, чем не сделать и мучиться угрызениями совести. Только и всего!

- Милая софистика!

- Никакая это не софистика! – фыркнула Светка. – А самая что ни на есть проза жизни. Просто ты путаешь выгоду и корысть. И вообще, какой ты, на фиг, танкист?

- То есть? – не поняла я. – Какой еще танкист?

- Ну, филолог. Выгода – от слова «годный». Полезный то есть. Так что, иначе говоря, выгода – это просто польза. И нечего огород городить. Короче, тот, кто тебя спас, делал это для своей выгоды. А вот в чем выгода – хотелось бы знать.

- Но пока мы можем только голову ломать, - заметила я, проезжая реплику про танкиста-филолога. – Мне сейчас интереснее, что дальше делать.

- Как что? – удивилась Светка. – Судьба все на место расставила. Ты уже со мной едешь.

- Пока я еду только в Москву.

- Зачем останавливаться на полпути? Что ты в Москве делать будешь? Пересядешь на петрозаводский поезд? Или отправишься в гости к родственникам? Послушай, - Светка пригнулась к самому столу и заговорила совсем тихо, - я думаю, теперь они нас потеряют. Кому в голову придет, что мы поедем в Вараксу через Москву?

- Тебе же пришло, что не стоит ехать через Тамбов. Не считай других глупее себя. Нет уж, извини, я с тобой не поеду.

- Ну и фиг с тобой! – надулась Светка. – И без тебя обойдусь. А ты учти, тебя теперь вся железнодорожная милиция разыскивать будет. Во всяком случае, на Московском вокзале в ближайшее время появляться не советую.

Мы уже проехали Бологое, а на верхнюю полку так никто и не сел. Я хотела свернуться там клубочком и подремать, но тут прибежал с выпученными глазами проводник.

- Быстро! – зашипел он, дергая меня за руку. – В ресторан!

- Пошли, пошли! – поддержала его Светка. – Заодно перекусим. А то что-то жрать хочется.

Народу в вагоне-ресторане почти не было: время было уже позднее, да и цены кусались. Мы сели за столик, заказали зевающему официанту по «столичному» салату и кофе со слоеными булочками.

Под ногами что-то шуршало. Я нагнулась и вытащила из-под стола газету.

- Французская, - разочарованно заметила Светка. – Надо же, читает кто-то. Ты французский не знаешь?

Когда Борька еще ходил в садик, я отдала его в кружок французского языка. Целый год детишки пели там какие-то песенки и декламировали стишки, а я изучала французскую грамматику для начинающих и лелеяла мечту о том, что мой ребенок будет разговаривать аж на двух языках – в школу я его планировала отдать английскую. Однако преподавательница скоро ушла в декрет, другой не нашли, и кружок закрылся. Наши с Борькой познания застряли на алфавите, счете до десяти и стишке-страшилке про черного гуся, забравшегося в шкаф. Однако французская газета навела меня на интересную мысль.

- Слушай, Свет, я все думаю о том, что твой Макс сказал перед смертью. Ну, что это за «сын» такой? Понятно, что «сын» и «племянник» - одно лицо. Но чей сын-то?

- Снова здорово! Мы уже решили, что не графа, потому что Петра расстреляли. И не Григория, потому что у него сыновей не было. Если у Петра все-таки был во Франции сын, то ему должно быть хорошо за восемьдесят. Какой-то потомок? И при чем здесь французская газета?

- Да при том. Марье Петровне показалось, что он говорил как-то странно. Не акцент, но… Ее это не удивило, поскольку он сказал, что из Минска. Если предположить, что это действительно какой-нибудь внук или правнук Петра…

- Ой, да не смеши ты меня! – фыркнула Светка. – Человек за границей несколько лет поживет, у него уже акцент появляется, а ты хочешь, чтобы через несколько поколений заграничной жизни русский язык сохранился в такой чистоте, чтобы казался всего лишь «странным».

- А кто сказал, что за границей? Может, он действительно из Минска или еще откуда-нибудь?

- Ты сама себе противоречишь. Еще раз с пятой цифры: при чем здесь французская газета?

- Да ни при чем! – разозлилась я. – Просто посмотрела на нее и вспомнила о том, что Петр в двадцатые годы из Франции приехал. А вот дети у него могли где угодно быть. Что, не так?

- Ну… - протянула Светка, уткнувшись в принесенный наконец салат. – Пожалуй, что и так.

- Между прочим, я самолично знаю одного чеха, вернее, русского чеха. Его предки как раз после революции эмигрировали. Они там жили очень замкнуто, своим кругом, женились только на русских, говорили дома опять же только по-русски. В результате парень этот, Володя, представитель уже пятого тамошнего поколения, говорит по-русски практически без акцента, разве что только сленга не знает. Так что все может быть.

Светка только плечом дернула:

- Тебе-то не все ли равно? Ты же со мной ехать не хочешь.

- Ехать не хочу. Но раз уж все равно вляпалась…

- Раз вляпалась, надо довести дело до победного конца!

- А почему ты так уверена, что до победного? У нас один шанс из миллиона, что этого «племянника-сына» менты по наводке Марьи Петровны хлоп и арестуют. Но я практически не сомневаюсь, что этого не будет. Боюсь, он в данный момент едет себе за нами в Москву. Может быть, даже этим самым поездом.

Светка испуганно огляделась по сторонам, словно ожидая увидеть нашего преследователя за соседним столиком.

- Слушай, - заговорила она быстрым шепотом, - а может, как-то попробовать с ним договориться, а?

- Ты чего, совсем?! – вытаращила глаза я.

- А что? Ты же сама говорила, он у сумасшедшей бабки кулон за сотню баксов купил и к твоим залез потихоньку.

- Это я предположила только. А если наоборот? Если это был какой-то его подручный? Вот представь, вдруг у него есть какой-нибудь компаньон? Друг там, или родственник. Один из них кровожадный монстр, а другой – белый и пушистый. Один мочит всех направо и налево, другой предпочитает обходиться без криминала, подкупом. Или тихой кражей. Кто из них кто, а?

- Не знаю, не знаю. Может быть, тот, который белый и пушистый, и шашку в ментовку бросил?

- Да ну, брось. Им это невыгодно – чтобы меня отпустили. Стоило все затевать тогда?

- Не скажи. Может, у них внутренние разногласия? К тому же можно проследить за нами и захапать клад.

- Вот! – завопила я так, что в нашу сторону обернулись все, кто еще оставался в ресторане. – Вот! – повторила я уже тише. – Поняла наконец, почему я не хочу ехать в Вараксу? И ни о чем ты с ними не договоришься. В лучшем случае останешься ни с чем. Тем более, никаких прав на эти драгоценности ты не имеешь. Свет, мой добрый тебе совет, плюнь ты на это дело. Пусть забирают кулоны, ищут свои побрякушки, лишь бы нас в покое оставили.

- Ты предлагаешь встать на перроне Ленинградского вокзала с плакатом: «Уважаемые наследники графа Протасова, заберите ваше имущество и оставьте нас в покое»? Нет уж, фигушки! Я себе до конца жизни не прощу, если все так брошу.

- Тогда поступай, как знаешь, - махнула рукой я. Что тут поделаешь, свою голову не снимешь и не приставишь. – Дай Бог, чтобы конец жизни у тебя был еще не скоро. А я вернусь обратно в Питер. Самолетом. Но учти, если меня поймают и будут пытать, не уверена, что смогу долго молчать.

                                                      7.

До самой Москвы Светка со мной больше не разговаривала. Обиделась. Ну и на здоровье. Не знала я ее сутки назад, будем считать, что и не было ничего. С ума сойти, всего двадцать четыре часа назад я играла на компьютере в Гарри Поттера, поедала вареники с картошкой и предвкушала несколько дней восхитительного одиночества и безделья. Кто бы мне сказал, что уже на следующий день со мной произойдет столько всего невероятного.

В Москву поезд прибывал ранним утром, еще, кажется, и метро не работало. Глядя на проплывающие за окнами дачные платформы, я прикидывала, как поступить: сразу же отправиться в Шереметево или же подождать и позвонить Аньке Муравьевой, бывшей однокурснице, вышедшей в Москву замуж. Анька тысячу раз приглашала меня в гости, но я, как и любой нормальный питерец, в столицу без крайней нужды не езжу. А может, действительно махнуть прямиком в Петрозаводск?

И тут я просто ахнула.

Мои парни до сих пор мне не позвонили. Ладно, дома меня нет, а на трубку?

Допустим, сразу Лешка на сотовый звонить не стал бы, даже если б не дозвонился домой. Тариф у него на телефоне без роуминга, любые междугородние звонки выходят страшно дорого. Звонить с городского мне на мобильник – тоже, дабы не разорять меня. Чтобы он сделал, не дозвонившись домой? А ничего. Решил бы, что я вовсю пользуюсь свободой, и отложил бы звонок на потом. И все же, ближе к вечеру, наверняка забеспокоился бы и начал  бы названивать на мобильник.

Последние деньги я вызвонила Марье Петровне перед вторым своим визитом. Потом, на вокзале Светка купила мне карточку, и я только-только успела ее активизировать. Телефон был включен. Что же случилось? Или я просто не слышала звонка?

Я подтянула поближе сумку и начала в ней рыться. Вчера, в отделении милиции я сгребла все вещи одним комом, поэтому найти ничего не могла. Под руку попадалось что угодно, но только не мобильник. В конце концов я потеряла терпение и вывалила все содержимое на полку – к великой радости соседей. Телефона не было.

Застонав, я схватилась за голову.

- Что? – хмуро поинтересовалась Светка.

- Телефон в ментуре остался. Я когда все сгребала, его, наверно, не заметила. Там в дыму не видно было.

- Ага… - злорадно протянула Светка. – Я же говорила, все само решится, что тебе делать. Домой тебе теперь нельзя. И в Петрозаводск к своим тоже. Там тебя искать будут. Остается только со мной ехать.

- Нет, - уперлась я. – Лучше к подруге поеду. К московской.

И тут же сообразила, что Анькин телефон остался дома в записной книжке и в памяти телефона. Светка поняла это по моему лицу.

- Некуда тебе деваться, - заключила она.

Мне оставалось только сдаться. Но для начала надо было как-то уладить с Лешкой. Не дозвонившись мне, он наверняка позвонил на дачу. А мама сказала ему, что я собралась немедленно выезжать в Петрозаводск. Дальше начинается паника. А еще веселее, если, разобравшись с дымом, капитан обнаружил мой телефон, выяснил, на кого он зарегистрирован, и нашел Лешку. Конечно, в этом случае мой любезный объяснил, что никакая я не Зоя Сергеевна Каблукова 1960 года рождения, но все равно, проблемы на этом только начинались.

У Светки сотового не было. Стало быть, надо было покупать карточку для автомата или идти на какой-нибудь переговорный пункт.

Теперь мы уже ехали по самой Москве.  Железнодорожные пути начали множиться, показались первые вокзальные постройки. Поезд замедлил ход и осторожно подкрался к перрону. Несмотря на раннее утро, вокзал бурлил.

Выйдя из вагона, мы отмахнулись от назойливых носильщиков и пошли к выходу на площадь, чтобы перейти на другой вокзал. Времени до пензенского поезда оставалось еще достаточно. Светка повеселела и разве что не приплясывала на ходу.

- Во-первых, мне надо купить билет, - сказала я, пристраивая сумку на плече поудобнее. – Больше я зайцем не поеду. А во-вторых, надо позвонить Лешке.

- В такую рань? – удивилась Светка.

- Ничего, переживут.

- Там есть переговорный пункт на вокзале.

Для начала я решила все-таки купить билет. Касса работала всего одна, и очередь внушала недобрые предчувствия. Однако двигалась она на удивление быстро, и очень скоро билет до станции Фитингоф оказался у меня в руках.

- Один плацкартный до Моршанска, - попросил стоящий за мной мужчина.

Уже выходя из зала, я подумала, что, кажется, мужчину этого я где-то видела. Было что-то в его лице неуловимо знакомое. Причем, видела совсем недавно. Может, даже вчера, в Питере. Но вот только где? В метро? В маршрутке? Или на вокзале? И как он оказался в Москве?

А что, если это он и есть?

Да нет, не стал бы он вот так вот прямо стоять за мной в очереди. Мало ли на свете похожих людей.

На переговорном пункте я купила карточку для автомата и зашла в кабинку. Лешка схватил трубку сразу, словно спал в обнимку с телефоном. Или вообще не спал?

- Ольга, ты что, совсем рехнулась? – завопил супруг, не дав мне вымолвить ни единого слова, кроме «привет, это я». – Мы тут с ума сходим все. Звоним домой – никто трубку не берет, сотовый недоступен. Потом вдруг с твоего телефона звонит некто капитан милиции Шубин и интересуется твоим местонахождением. Потом звонит твоя мама и спрашивает, в курсе ли я, что ты выезжаешь к нам, и что случилось. Дурдом полный!

- Леш, у меня… - попыталась хоть что-то объяснить я, но Лешка меня перебил:

- Где ты?

- В Москве. Леш, я…

- В Москве? – озадаченно переспросил он. – Что ты делаешь в Москве?

- Прячусь от милиции, - рявкнула я, окончательно разозлившись. – Ты дашь мне рассказать или будешь перебивать на каждом слове?

- От милиции? Оль, я ничего не понимаю.

- Тогда слушай!

Я пыталась говорить очень кратко, но, видимо, перестаралась, потому что Лешка все равно ничего не понял.

- Короче, Леш, со мной все в порядке, но я не могу сейчас ни домой вернуться, ни к вам приехать. Ври всем, что в голову придет. И не говори никому, что я звонила. Как будет возможность, я с тобой свяжусь.

- А что маме твоей сказать? А Борьке?

- Леш, ну ты же умная мужчина, придумай что-нибудь.

Он пытался спрашивать что-то еще, но я сделала вид, что заканчивается время, и поспешила распрощаться.

Вокзалы я не люблю категорически. Абсолютно все. На Казанском я оказалось впервые, и он, на мой взгляд, ничем не лучше любого прочего. Такой же грязный, шумный и суетливый. Благо, что времени до отхода поезда оставалось совсем немного. Он уже стоял у перрона, и посадка шла полным ходом.

Выяснилось одно малоприятное обстоятельство. Мне продали билет в четвертый вагон, Светкино место оказалось в пятнадцатом. Проводница моего вагона категорически отказалась пустить ее к себе.

- Хотите, идите обе в пятнадцатый, - предложила она. – Только там у вас тоже ничего не выйдет. Был бы еще соседний вагон, куда ни шло, а так, через весь состав – нет. Вы что, друг без друга полдня обойтись не можете?

- Ладно, шлепай к себе, - сказала я Светке. – Не бойся, я уже никуда не сбегу. Если что, придешь ко мне в гости. Или я к тебе. Только Фитингоф не прошляпь, стоянка всего две минуты.

- Не прошляплю, - бодро пообещала Светка. – Я уже посмотрела, это через полчаса после Моршанска.

Подхватив свою сумку, Светка рысью припустила в начало состава, где по какой-то странной логике располагался пятнадцатый вагон. Я не стала заходить в тамбур, пока не убедилась, что она благополучно добралась до места. Ехать одной мне совершенно не улыбалось.

На всякий случай кулоны мы разделили. Себе Светка оставила свой зеленый, мне отдала синий. Кроме того, мы твердо запомнили: четыре версты на запад и одна на север. Оставалось только определиться с точкой отсчета. Светка настаивала, что это решится на месте. Я подобной уверенности не разделяла, но возражать пока не стала.

Место мое оказалось нижним и даже не сбоку. Мелочь, но приятно. Терпеть не могу боковые полки. Тем более ехать предстояло десять часов. Можно хоть немного поспать. Это ночью уснуть мне вообще не удалось, разве что подремала, как птица на жердочке.

- Простите, у вас какое место, девятнадцатое?

- Да, - машинально ответила я и подняла голову.

- Отлично, значит, мое верхнее, - мужчина, совсем недавно стоявший за мной в очереди в кассу, ловко закинул сумку на багажную полку . – Разрешите, я пока здесь присяду?

Я кивнула, отодвинулась подальше и сделала вид, будто ищу что-то в сумке, время от времени кидая на соседа косые взгляды – так, чтобы он не заметил. Он и не замечал – или делал вид, что не замечает. Сидел себе спокойно, глядя прямо перед собой и о чем-то думая.

Да, где-то я его определенно видела. Теперь-то мне удалось более или менее его рассмотреть. Довольно симпатичный мужчина, примерно моих лет или чуть постарше. Роста хоть и не самого выдающегося, но рядом со мной, как и рядом с Эллочкой-людоедкой, даже самый плюгавый мужчина… – и далее по тексту. Неопределенно-русого цвета густые волосы, недавно подстриженные у хорошего парикмахера и расчесанные на косой пробор. Неопределенно-серого цвета глаза. Профиль четкий – как на античной монете. Обычно мало кому идет быть повернутым в профиль, у кого-то нос подкачал, у кого-то губы или подбородок. Я так себя очень не люблю в этом ракурсе. Но сосед смотрелся очень даже неплохо. Хотя… Была в нем какая-то… недосказанность, незавершенность. Словно чего-то не хватало. Словно рисовал кто-то портрет, да и бросил, не закончив.

И все же я его определенно где-то видела. То, что он оказался в одном купе со мной, - ничего странного. Кассиры стараются сразу продавать одиночные билеты в купе, чтобы оставалось больше идущих подряд. Я взяла один билет до Фитингофа, а он, сразу же после меня – один до Моршанска. Но я не сомневалась, что видела его и раньше.

Он слегка повернулся, и я заметила, что в одном месте его правая щека выбрита чуть хуже. Видимо, брился в непривычных условиях. Может, даже в поезде – если я действительно видела его в Питере. Легкий  горьковатый запах сандала и лимона, тоже будто бы знакомый – одеколон выветрился еще не до конца.

Оля, чему ты удивляешься. Ты действительно могла видеть его в Питере – на вокзале. Едет себе человек с пересадкой, как и ты. Потому что прямого поезда нет. И не такие совпадения бывают.

Пришла проводница, забрала билеты. Народ потянулся за постельным бельем. Мужчина встал, снял ветровку, бросил ее на свою верхнюю полку. Тут солнце выбралось из-за деревьев, и на его лицо упал свет. То ли поэтому, то ли на фоне ярко-синего джемпера, но глаза его из серых превратились в ярко-голубые, почти васильковые. И сразу пропала эта незавершенность его облика – портрет был закончен. А потом я разглядела тонкий шрам на левом виске, который до сих пор не могла видеть, и у меня вырвалось неловкое «ой».

Мужчина вопросительно посмотрел на меня.

- Извините, - покраснела я. – Это ведь вы были? Ну, в Питере? В Никольском соборе?

- В Никольском соборе? – переспросил он. – Ах, да! Я вас еще чуть не сшиб. Надо же, где довелось встретиться.

Я тут же пожалела о своей несдержанности. Потому что подала повод для разговора, знакомства и тому подобное. Конечно, все эти дорожные тары-бары-растабары никакого значения не имеют, но… Я их не люблю. Что-то для меня в этом есть неестественное, может, даже чуточку истеричное, когда совершенно незнакомые люди начинают слово за слово вываливать друг другу такие интимные подробности, которые не поведают даже самым близким. Потому что знают: это можно делать совершенно безнаказанно, случайно встретились – случайно разойдемся, все рассказанные истории будут моментально забыты, потому что совершенно собеседнику неинтересны, можно что угодно наплести, что угодно выдумать, а можно наоборот – вывернуться наизнанку, исповедаться. И все это – лишь бы скрасить дорожную скуку.

Однако сосед к знакомству, похоже, не стремился. Он принес пакет с постельным бельем, быстро и ловко застелил свою полку и запрыгнул наверх. Я вздохнула с облегчением – и с толикой разочарования.

У меня есть давняя знакомая, Лиза Журавлева. Когда-то мы вместе учились в университете, только она на классическом отделении. Так вот однажды ее приятель сказал примерно следующее: все бабы одинаковы, сначала прогонят мужика, а потом обижаются, что он действительно ушел, а не стоит под балконом с букетом. В данном случае я действительно была рада, что сосед не начал навязывать мне свое общество на основании бывшего в недалеком прошлом эпизода. И тем не менее, было слегка досадно, что он не стал этого делать.

По счастью, всеобщего братания, столь частого в плацкартных вагонах, не наступило. На двух других полках нашего купе ехали немолодые супруги, которые моментально уткнулись в многостраничные газеты. Сбоку разместились интеллигентного вида старушка и молодая длинноволосая девица в потертых джинсах. Никому ни до кого не было дела, разве что девица с интересом, но без успеха посматривала на моего соседа.

Застелив полку, я улеглась. Подтянула колени к животу, свернулась клубком – любимая поза. Мысли текли через голову сплошным потоком, не задерживаясь – разные и все неприятные. Так можно и рехнуться. Ни один испытанный способ отвлечься не помогал. Уснуть бы. Но такое со мной бывало частенько: хочется спать, глаза слипаются, а сон не идет. Так, легкая дремота, когда сумбурные мысли превращаются в обрывочные сны. Вроде, и спишь, а все слышишь. А то еще и видишь.

Я лежала на жесткой вагонной полке, вслушиваясь в синкопы колесного перестука – и в то же самое время брела через заросшее крупными ромашками поле к маленькой покосившейся церквушке.

Полуразрушенную ограду едва было видно за высоченной травой и густой лиственной молодью, сквозь узкое стрельчатое оконце проросла березка. Когда-то золотые, главки побурели и словно сморщились. На согнутом кресте – наверно, пытались сбить, да не смогли – грузно сидела жирная ворона. Хотелось плакать. Ноги путались в траве.

Откуда-то из-за церковной ограды вышел высокий полноватый мужчина в черной рубашке и направился мне навстречу. В руках у него была бутылка и какой-то пакет. Мне захотелось развернуться и убежать, но трава заплела ноги, и я не могла пошевелиться.

Он подошел ко мне, совсем близко, и посмотрел прямо в глаза. Я попыталась зажмуриться, но веки словно одеревенели.

Женщина со стаканом чая, которую мужчина пропускал, приостановившись у нашего купе, прошла дальше. Он переложил пакет в другую руку и скрылся из виду. Взгляд его мне точно не приснился – тяжелый, холодный, какой-то глинистый. Хотя в вагоне было тепло, захотелось укрыться одеялом с головой.

Поезд, хоть и скорый, по Светкиному выражению, задирал ногу у каждого столба. А еще подолгу стоял в чистом поле. Не проехав и половины пути, мы уже опаздывали часа на полтора. Время тянулось, как позавчерашний «Орбит», намотанный на палец. Выспаться так и не удалось, несильно, но тупо болела голова. Выпросив у соседей прочитанные газеты, я машинально водила глазами по строчкам, особо не вникая в смысл. Пока не наткнулась на криминальную хронику.

Среди пары-тройки прочих происшествий упоминалось и ограбление некого частного предпринимателя, коллекционера антиквариата Максима Ш., скончавшегося в больнице от полученных телесных повреждений.

Я отложила газету и призадумалась.

Как-то это со Светкиным рассказом не слишком монтировалось. Предприниматель и коллекционер, живущий в коммуналке?! Или он все свои доходы тратил на приобретение дорогостоящих безделушек? Есть такие сумасшедшие. Надо бы уточнить у Светки. Кстати, что-то она сидит в своем пятнадцатом вагоне, как сыч. Лень пробежаться, что ли? Поели бы вместе. Мне тоже не очень хотелось идти к ней, но и сидеть на месте уже было невмоготу. Поколебавшись еще немного, я повесила на плечо сумочку и отправилась в путешествие через весь состав.

По правде говоря, я очень не люблю переходить из вагона в вагон. Почему-то кажется, что непременно споткнусь, поскользнусь и свалюсь прямо под колеса. Ну, у каждого в голове свои тараканы. Кто-то отчаянно боится стоят в метро у края платформы, кто-то не может без головокружения выйти на балкон. Одна моя знакомая пользуется только электромясорубкой, и не потому, что это удобнее, а потому что навязчиво боится прокрутить вместе с мясом и палец, подталкивая куски под винт.

Пройдя один вагон, я увидела призывно распахнутую дверь туалета и решила заодно воспользоваться «удобствами». Пока свободно, а то это для плацкартных вагонов редкость. Когда я уже мыла руки, ручку нетерпеливо подергали. Я вышла и увидела того самого мужчину в черной рубашке, который прошел мимо моего купе с бутылкой и пакетом. Он посторонился, и я открыла дверь в тамбур.

Молниеносным движением мужик втолкнул меня в прокуренное пространство и захлопнул дверь. Я не успела даже пискнуть, как оказалась прижатой к стене рядом с входной дверью. Он был не толстый, как мне показалось, а просто здорово накачанный. Под рубашкой бугрились мышцы.

- Тихо! – посоветовал бугай, и я почувствовала у шеи нечто острое и холодное. Опять!.. – Кулон!

- У меня нету, - прошептала я, отчаянно кося глазами на его руку с ножом. Отчаянно хотелось отдать кулон, но в голову пришло, что не будет же он меня убивать прямо в тамбуре, днем, когда народ постоянно выходит покурить или шастает из вагона в вагон. Значит, пугает.

Не тратя время на пререкания и угрозы, он сорвал с моего плеча сумку и раскрыл молнию. Пошарил в одном отделении, в другом, ничего не нашел, бросил на пол. Я, закрыв глаза, молила Бога поскорее послать в тамбур хоть кого-нибудь. Желательно, крепкого мужчину, а лучше – нескольких сразу.

Словно в ответ на мои мольбы ручка двери начала поворачиваться.

- Только пикни! – пригрозил бугай, переместив лезвие ножа к моему левому боку.

К моему великому удивлению, это оказался мой сосед по купе. Вроде бы, только что он спал. И что ему понадобилось в тамбуре следующего вагона? Решил пообедать в ресторане? Но сосед дальше не пошел. Бросил на нас короткий взгляд, отошел к противоположному окошку, отвернулся и закурил. Мой мучитель ощутимо кольнул меня кончиком ножа и состроил зверскую физиономию.

«SOS! – вопила про себя я. – Ну повернись же! Помоги! Ты что, курить сюда приперся?!»

Тщетно.

Сосед докурил, бросил окурок в какую-то щель, дальше не пошел – повернулся и, не глядя в нашу сторону, вернулся в вагон.

- Я тебя сейчас выпотрошу, зараза! – сквозь зубы пообещал чернорубашечный. – И из вагона выброшу. Да нет, сама отдашь!

Что-то щелкнуло, и входная дверь вагона распахнулась. Меня обдало вихрем, пахнущим креозотом и дымом. Странно, я думала, проводники закрывают двери на ключ. Или у него тоже есть ключ?

- Или отдашь, или полетишь!

Я почувствовала, что балансирую на краю, и только волосатая лапа удерживает меня от полета. Между тем поезд, который до сих пор полз, как раненая черепаха, развил, как назло, приличную скорость. Да и насыпь была очень даже высокая: внизу вился глубокий овраг и струился ручеек.

- Если я полечу, то ты не получишь кулон, - дрожащим голосом заявила я.

Мужик заколебался: он явно намеревался взять меня на испуг.

- А если кто-то войдет? – мой голос слегка окреп.

- Тогда ты полетишь моментально. Никто ничего не успеет увидеть.

Я только охнула. Удерживая меня одной рукой на самом краю, другой он обшаривал карманы моих джинсов. Меня передернуло от отвращения.

- Не дергайся, крошка, - почти ласково посоветовал он. – Мало ли я тебя не удержу. Улетишь раньше времени.

Осмотр карманов ничего не дал – по той причине, что там ничего не было. Разве что не слишком чистый носовой платок и слипшийся леденец. Кулон я повесила на шею, на одну цепочку с крестом, и видно его под джемпером не было. Впрочем, это была просто оттяжка – бугай быстро сообразил, что к чему и потянулся к моей груди. Сейчас он кулон сорвет, а меня элементарно столкнет с поезда. Чтобы под ногами не путалась.

Я зажмурилась и снова принялась лихорадочно молиться, нисколько не сознавая смысла просимого.

Дверь из вагона внезапно распахнулась – резко, с грохотом. Бугай невольно обернулся. Что было дальше, я так потом и не смогла восстановить последовательно. Кажется, я уже падала, но чья-то рука удержала меня и втащила обратно в тамбур. Задыхаясь от ужаса, я шлепнулась на пол и попыталась отползти подальше от выхода.

В это время бугай теснил к открытой двери моего соседа – кого же еще! Хотя он был на полголовы выше и раза в полтора массивнее, сосед не поддавался, да еще и удерживал на весу его руку с занесенным ножом.

Поезд шел все быстрее и быстрее. Или это мне только казалось от ужаса? Вагон качнуло, и мой сосед потерял равновесие. Я зажмурилась и тут же услышала приглушенный крик, моментально отнесенный ветром куда-то вдаль.

- Быстро! – кто-то схватил меня за руку и потащил за собой, словно тряпичную куклу.

- Выпейте!

- Что это? – осторожно спросила я.

- Всего-навсего коньяк. Думаю, вам это сейчас не повредит.

- Я не пью коньяк.

- Вы ошибаетесь.

Не в силах выдержать пристальный взгляд своего спасителя, я послушно взяла пузатый бокал, глубоко вдохнула и сделала глоток. Горло обожгло, внутри все сжалось. Потом стало жарко и как-то… туманно.

Не подумайте, что я стопроцентная трезвенница, которой для опьянения достаточно понюхать пивную пробку. Но бокал-другой хорошего красного вина или один крепкий коктейль из сока с ликером – это мой предел безопасности. Дальше я могу наделать глупостей, о которых потом буду жалеть. А коньяк вообще не переношу. Как-то в студенческие времена, на одной вечеринке, когда я еще не знала, что сей напиток мне категорически противопоказан, выпила, в общей сложности, грамм двести. Через некоторое время все решили пойти смотреть, как разводят мосты. Меня недосчитались и подумали, что ушла домой. На самом деле я упала в узкую щель между тахтой и стеной и там уснула. Обнаружили меня ближе к утру хозяин квартиры, где мы веселились, и его подружка. Вернувшись после прогулки, они занялись сами понимаете чем, но в самый ответственный момент из-под тахты, которую придвинули обратно к стене, показалась моя пыльная встрепанная башка. Надо ли говорить, что однокурсники были, мягко говоря, не слишком обрадованы моим появлением.

С тех пор коньяк я стараюсь не пить. Самая крохотная рюмочка для меня эквивалентна, скажем, бутылке вина и влечет за собой не самые приятные последствия.

Однако на этот раз ничего страшного не произошло. Наверно, адреналин поглотил алкоголь. Быть может, я стала лишь немного развязней, поскольку каким-то легкомысленным тоном поинтересовалась:

- Как вас зовут?

- Зачем вам? – усмехнулся сосед по купе.

- Сорокоуст закажу, - брякнула я.

- Я еще не умер.

- Сорокоуст, к вашему сведению, не только за упокой заказывают. За здравие тоже.

- Надо же, - удивился он. – Я не знал.

- Ничего страшного, - снисходительно кивнула я. – Так как?

- Евгений.

Теперь, когда на его лицо не падал свет, глаза его были уже не синие, а снова темно-серые, с каким-то лиловым отблеском. Но той незавершенности, привидевшейся мне раньше, все же не было. Наоборот, словно глубина какая-то появилась, мне вовсе не ведомая. Или я уже начала фантазировать – в коньячных парах и адреналиновых волнах?

- У вас кровь на руке, - ахнула я.

- Где?

- На запястье.

Евгений повернул руку, посмотрел на тонкий длинный порез, сочившийся кровью и испачкавший резинку рукава.

- У вас есть платок? – спросил он.

- Только грязный, - смутилась я.

- Ничего, давайте.

Взяв мой платок, валявшийся в кармане, наверно, с прошлого года – ровно столько времени, сколько я не надевала эти джинсы, - он намочил его остатками коньяка из моего бокала и приложил к порезу. Меня передернуло.

- Спасибо вам, - пробормотала я.

- Не стоит благодарности, - усмехнулся Евгений. – Как говорил Карлсон, пустяки, дело житейское.

- Ничего себе пустяки! Как вы думаете, он… разбился?

- Кто? Тот тип? Не думаю. Он в речку упал. Разве что захлебнуться мог. А вы будете по нему скучать? Может, это был ваш… бойфренд?

- С ума сошли?! – возмутилась я. – Да я его в первый раз вижу. Он меня ограбить пытался.

- Ну и успокойтесь тогда. Кстати, вот ваша сумка.

Он вытащил откуда-то из-за спины мою сумочку и протянул мне.

- Спасибо, - сказала я, заглядывая вовнутрь. Кошелек, паспорт, ключи – все на месте. – А я как-то о ней и не подумала. Скажите, а что вы делали в этом вагоне? Если бы не вы…

- Опустим подробности. Я шел в вагон-ресторан. Увидел вас с этим… хмырем и подумал: что-то не так. Решил постоять минутку, посмотреть.

- Но вы же в другую сторону смотрели. Или у вас на спине глаза?

- Почему на спине? Кстати, кофе хотите? Или посущественней чего? – от обеда я отказалась, Евгений подозвал официанта, заказал солянку, гуляш и два кофе. – Я боком к вам стоял, - продолжил он, когда официант, записав заказ, отошел.

- И что?

- Боковым зрением увидел, что у вас очень неестественное выражение лица, а он держит руку у вашей спины так, словно у него там пистолет или нож.

- Разве можно боковым зрением разглядеть такие подробности? – не поверила я. – Или вы какой-нибудь спецназовец?

- Нет, я всего-навсего авиадиспетчер. Приходится следить сразу за несколькими движущимися объектами на экране, да еще и на другие приборы поглядывать. К тому же я мастер спорта по спортивному ориентированию. Идешь, смотришь на дорогу, на карту, на компас, да еще контрольки ищешь. Поневоле угол зрения расширяется. Кстати, я вас, кажется, узнал. Вы случайно детективы не пишете?

Он назвал мое имя и псевдоним, и у меня отвисла челюсть. Нет, конечно, я видела в живую людей (не друзей и не родственников), которые читали мои книги, но чтобы запомнить и узнать меня по страшнющей, не в фокусе фотографии на обложке?! Такого до сих пор еще не случалось.

- Случайно пишу, - буркнула я. – А вы что, случайно читали?

- Доводилось, - коротко ответил он, воздержавшись от качественной оценки. Я не настаивала. Может, человеку страшно не понравилось, но из вежливости он будет ненатурально врать и выкручиваться, что я, разумеется, замечу и расстроюсь. Уж лучше не нарываться.

Слово за слово, разговор плавно перешел в мирное, ни к чему не обязывающее русло, и я начала успокаиваться, хотя все же меня слегка била дрожь. Второй раз за сутки с небольшим чудесным образом избежать смерти! Затрясешься тут.

Евгений поведал, что работает в Пулково, сейчас в отпуске и едет в Моршанск навестить друга.

- Надо же! – вежливо удивилась я. – А у меня родственник один был, еще до войны, священник. В Моршанске служил. Потом его в Александро-Невскую лавру перевели. А потом, как водится, расстреляли. Как я ни пыталась о нем хоть что-то разузнать, ничего не выходит.

- Почему? – в свою очередь удивился Евгений. – Разве это так трудно? Надо просто отправить в ФСБ запрос, в Питере. Я так о своем прадедушке все выяснил.

- У вас прадедушка, вам проще. А у меня – двоюродный брат прадедушки. Может, по отцу, может, по матери – никто не знает. Так что фамилии – вариантов пять, а может, и больше. Имя – тоже. То ли Алексей, то ли Леонид. Родные звали его Лешка-монашенок.

- Леонид обычно Ленька.

- Ну да, не всегда. Отчество – вообще неизвестно. Год и место рождения – приблизительно. Что можно нарыть с такой вводной? В ФСБ соваться смысла нет. В епархиальный архив – тоже. Подсказали мне координаты одного человека, который в лавре архивами ведает, но и он ничего не смог сделать.

- А для вас это так важно – узнать о нем? Все-таки даже не прямой родственник, - похоже, Евгения рассказанное мною неподдельно заинтересовало.

- Да, - чуть поколебавшись - потому что разговор постепенно приобретал так не любимый мною исповедальный оттенок, - ответила я, - важно. Это единственный священник в нашем роду.

- А где он служил в Моршанске, знаете? Просто я родился в Тамбове и жил там до двенадцати лет, потом с родителями в Питер переехал. А в Моршанске жила моя бабушка, я у нее часто гостил. И город знаю хорошо.

- Нет, не знаю, - вздохнула я, допив кофе. – Единственное, дедушка говорил, что в начале 30-х эта церковь была недалеко от вокзала.

- Вообще-то вокзал несколько раз переезжал с места на место. Но если в начале 30-х… - Евгений задумался. - Пожалуй, эта могла быть старая Барашевская церковь. Или новая?

- Барашевская? – переспросила я. – Это разговорное название? А как по-настоящему?

- Честно говоря, не знаю. Она не сохранилась. Но, думаю, смогу вам помочь. Мой друг, к которому я еду, он корреспондент одной городской газеты. И как раз занимается историей местных церквей. Я выясню у него точное название и адрес церкви, тогда вы сможете написать письмо в архивный отдел Тамбовской епархии и выяснить, кто служил там в 30-е годы. Если, конечно, эти данные сохранились. Дайте мне ваш номер телефона.

Я с готовностью начала диктовать ему номер сотового, но на четвертой цифре запнулась.

- Стоп! Похоже, у меня нет больше сотового. Посеяла на вокзале. Или украли.

Евгений пристально посмотрел на меня, словно зная, что я вру.

- Ну тогда вот вам мой номер, - он достал из портмоне визитку. – Позвоните через месяц.

«Евгений Андреевич Чертков», - прочитала я вслух. И номера телефонов – домашний и мобильный.

- На домашний не звоните, - сказал Евгений.

- Жена не одобрит? – похоже, коньяк вовсю буянил в моей голове.

- Я разведен, - на мою бесцеремонность он внимания не обратил. Или сделал вид, что не обратил. - Просто трудно дозвониться. Или я на смене, или еще где-нибудь. А если дома, то либо сплю, выключив телефон, либо сижу в интернете.

- Чертков, - повторила я, - Чертков. Что-то знакомое. А, ну да. Моя родня из Вараксы, а где-то рядом было поместье графа Черткова. Это не ваш родственник случайно?

- Очень дальний, - кивнул Евгений. – Моя прабабка вышла замуж за кого-то из его племянников. Потом их всех расстреляли. Скажите, Оля… Нескромный вопрос…

- Замужем. Сыну восемь лет. А мне… Скажем так, замуж я вышла уже после окончания университета.

Евгений посмотрел на меня, как на собаку с двумя головами.

- Я же не слепой. У вас кольцо обручальное на пальце. Замужние женщины не всегда кольца носят, но если уж оно есть – стопроцентно замужем. А о возрасте я женщин никогда не спрашиваю.

Я почувствовала себя последней кретинкой. Эдакой чопорной фифой, на добродетель которой никто и не думает покушаться – тоже еще, возомнила о себе! Примерно так же смотрел на меня Генка, когда я заявила ему, что не желаю работы с интимом.

- Тогда…

- Я хотел спросить вас вот о чем. Вы сказали, что для вас важно – узнать о единственном в роду священнике. И я вас встретил в храме. Вы верующая?

- Д-да, - запнулась я, потому что уже знала, о чем он спросит. И не ошиблась.

- Тогда как же вы пишете детективы?

Я сидела и размазывала по стенке чашки нерастаявший сахар. Что я могла ответить? Этот вопрос не задавал мне разве что ленивый. И я сама задавала его себе не раз. Как это совместить?

Я пыталась рассказать себе, что «Преступление и наказание» – это тоже детектив, что Честертон писал не только о патере Брауне, но и эссе о христианстве, что дело вовсе не в жанре, а в том кто и с какими взглядами пишет. Что я пишу не для того, чтобы смаковать чернуху и порнуху. И что сюжеты беру из жизни, даже если и уродую их по своему усмотрению. И что вопросы жизни и смерти, отношения к ним – самые что ни на есть христианские. И что…

Все это я уже говорила не раз. Но почему-то именно сейчас подобное выглядело бы жалко и неубедительно. Словно я оправдываюсь. Оправдываться не хотелось.

- Я думала о том, чтобы написать что-то другое, - медленно сказала я, глядя на свои ногти. – Но, боюсь, что еще не готова к этому.

- Если вам есть, что сказать, выберите другой жанр. В ваших книгах есть разумные мысли, но никто не обратит на них внимание. В детективе главное – интрига, а не философия с психологией.

- Если я выберу другой жанр, обратит ли вообще кто-нибудь внимание на книгу? Да и что толку? Любой, даже самый серьезный роман по сути либо любовная драма, либо производственная. Либо тот же детектив. А чаще всего – всего понемногу. От того, что на обложке не будет картинки с пистолетом, ничего не изменится.

- Просто, может быть, ее прочитает тот, кто не читает книги с пистолетом на обложке.

- Вот именно, что может быть. А может, и нет. Но сама книга от этого не изменится. А писать что-то чрезвычайно духовное… Я действительно до этого еще недозрела.

Евгений хотел возразить, но в этот момент из-за моей спины выросла чья-то тень.

                                             8.

- Ни черта себе! – присвистнула моя четвероюродная сестричка. – Я ее жду, а она тут сидит и лопает в три горла. Ну и свинья же ты, Оля!

- Почему, интересно, в три? – уточнила я. – И, между прочим, я ничего не лопаю.

- Уже все схомячила?

- Евгений, это Света, моя сестра, - я поспешила уйти от ответа и в спешке грубо погрешила против правил хорошего тона, представив женщину мужчине, а не наоборот. – Мы едем… - тут я вспомнила, что так и не сказала ему, куда еду, и быстренько нашлась: - в Пензу.

Светка захлопала глазами, а Евгений мягко поправил:

- Вы хотели сказать, в Фитингоф?

Вот дьявол, что же это я так попадаю неловко все время! Неужели все из-за коньяка? Или из-за врожденной беспросветной глупости? Как я могла забыть, что он за мной в очереди стоял?!

- Да-да, конечно, в Фитингоф, - кивнула я, отчаянно краснея. - Там у нас тетя живет. Это я случайно оговорилась. Свет, а это Евгений, мой сосед по купе.

- Очень приятно познакомиться, - вежливо улыбнулся Евгений и подозвал официанта. Расплатившись, он встал. – Оставляю вас, девушки. Вы, Света, наверно, обедать будете? Приятного аппетита. Надеюсь, Оля, вы сами до своего вагона доберетесь?

Светка плюхнулась на его место, обернулась и проводила долгим, одновременно оценивающим и подозрительным взглядом. Затем снова повернулась ко мне и вполголоса сказала одно емкое и короткое слово.

- Ну надо же! – ехидно улыбнулась она. – Ты что, Олечка, больше суток без мужика не можешь обходиться? Стоило мужу удалиться на некоторое расстояние, ты тут же шасть в ресторан, соседу по купе глазки строить.

- Совсем дура? – завопила я.

Дежавю! Вчера вечером мы вот так же сидели с ней в вагоне-ресторане, и я орала так, что соседи оборачивались.

- Между прочим, коза рогатая, меня чуть не прирезали и не выкинули с поезда, - добавила я, уже тише. – А Евгений меня спас.

- Ага, - фыркнула Светка. – А потом сказал, что читал твои книги.

- Мало того, - задрала нос я. – Он меня еще и по фотографии узнал. На этих самых книгах. И фамилию мою, то есть псевдоним, сказал до того, как я представилась.

- Ладно врать-то! – Светка перестала фыркать и даже тон сбавила. – Рассказывай, что случилось.

- А то и случилось, - заказав подошедшему официанту две порции куриного жаркого с грибами, я вкратце рассказала о том, как собралась прогуляться до ее пятнадцатого вагона и что из этого вышло.

- Да-а… - протянула Светка. – Ну и дела. Кстати, а он ничего, Женечка этот, вполне. Женат?

- Нет.

- Может, мне к тебе в гости наведаться, а?

- Ну, и кто из нас без мужика не может обойтись? – рассмеялась я.

- А что такого? Я женщина свободная, в отличие от некоторых. Может, это моя судьба?

- Боюсь, твоя судьба поджидает нас с ножом или пистолетом. Стоило тебе увидеть симпатичного мужчину – и все, соображаловка отказала. Ты что, не поняла? Они, сколько бы их там ни было, знают, что мы едем в Вараксу. Они все время за нами по пятам идут. И не говори только, что теперь-то уж точно от нас отстанут, потому что тот хмырь из поезда выпал. Ничего подобного.

Светка хмуро поковыряла вилкой жаркое в сковородочке.

- Может, обойдется, а?

Я только хмыкнула в ответ.

- Нет, может, отстанут? В смысле, не совсем от нас отстанут, а просто – мы их опередим, хоть ненамного? Нам что, разве много времени надо? Быстренько доберемся до Вараксы, быстренько найдем клад и…

- Как у тебя все быстренько получается, золотая моя! Допустим, доберемся мы туда без задержек, в чем я крупно сомневаюсь. Допустим даже, опередим их на какое-то время. Но то, что сразу же найдем… то, что надо, – это уж извини. Начнем с того, что мы не знаем, откуда надо эти самые версты отсчитывать. Кстати, ты знаешь точно, сколько это – верста?

- Ну… - смутилась Светка. – Кажется, что-то около километра. Или чуть больше.

- Вот-вот. Между прочим, была еще и межевая верста. Намного больше обычной. Но даже если бы мы и знали с точностью до сантиметра, то как отсчитывать? Портновским сантиметром? Линейкой? Шагами?

- Наверно, все-таки шагами, - неуверенно ответила Светка. – В книгах всегда шагами отмеряют. Ну, приблизительно.

- Там приблизительно, здесь приблизительно. В результате копать будешь на площади с гектар. Чем, кстати, копать собираешься? Пилкой для ногтей?

- Найдем что-нибудь. Лопату у кого-нибудь попросим.

Светкина наивность начала меня уже не смешить, а активно раздражать.

- Лопату попросим? Ну-ну. Только не удивляйся, что полсела побежит за тобой в лес – смотреть, что ты там такое выкапывать собираешься. Впрочем, может, все уже и без тебя выкопали. Об этом ты не подумала?

- Может быть, - огрызнулась Светка. – А может, и нет. А отсчитывать, думаю, надо от графской усадьбы.

- Она же сгорела.

- Ну, от того места, где была.

- Это уже третья приблизительность. От какого именно места? От крыльца? От ворот? Или от графского кабинета? Свет, пойми, это не на час работы. Где-то ночевать надо будет, что-то есть. Но это не главное. Главное, что нас прихлопнут прямо с этим кладом. Вот они сейчас, наверно, веселятся. Все ведь сами сделаем, только приходи и бери голыми руками. Господи, ну что мы с тобой за дуры такие? – обреченно вздохнула я. – Нам бы удрать куда подальше, в тридевятое царство, да затаиться, а мы сами на рожон лезем. Просто в башке не укладывается. Свет, меня меньше чем за два дня уже дважды чуть не убили. И один раз забрали в милицию. И я видела два трупа. Если не считать того, кто из поезда выпал – его я не видела.

- Да что ты все кудахчешь? – разозлилась Светка. – Отдавай кулон, выходи из поезда на первой же остановке и поезжай куда глаза глядят. Забейся в какое-нибудь дупло и сиди там до конца жизни.

- Сделай милость, не ори! – посоветовала я. – Между прочим, я так и хотела сделать. Да не вышло. А теперь… Ты ведь все равно поедешь, я правильно поняла? Не смотря ни на что?

- Правильно, - сощурив глаза, кивнула Светка.

- Ну вот. Как я тебя могу одну бросить?

- Надо же, как благородно! – еще сильнее сощурилась она.

Закончить спор нам не дали: подошел официант и вежливо намекнул, что, если мы закончили, пора бы и честь знать, желающих пообедать больше, чем столиков.

- Я пойду схожу за сумкой и вернусь к тебе, - сказала Светка. – Вдруг, ты случайно уедешь… в Пензу.

Оставшиеся два часа до Моршанска Светка буквально выпрыгивала из себя. Евгений вежливо спустился со своей полки, и она не давала ему ни слова сказать. Трещала, как сорока, задавала вопросы и сама на них тут же отвечала. Минут через пятнадцать Евгений превратился в Женю – хорошо хоть, не в Женечку. Думаю, если бы до Моршанска было чуть дальше, она непременно перешла бы в одностороннем порядке на «ты».

Я сидела себе тихонечко, забившись в уголок полки, и просто диву давалась. Светка вела себя, как… Ой, даже не знаю, как кто. Ее манеры меня одновременно и смешили, и раздражали. Особенно когда она словно невзначай дотрагивалась до его руки. Евгению, похоже, это тоже не слишком нравилось, но он стоически терпел. И только изредка поглядывал в мою сторону: видишь, каково мне приходится? Я сигнализировала в ответ: да-да, понимаю, крепись. Светка взгляды эти замечала, злилась и усилия свои удваивала.

Иллюзии, иллюзии…

«Маленькое приключение» в тамбуре каким-то образом нас с Евгением объединило. Ну как же, как же, принц, герой и рыцарь! Спас от верной смерти. Светка, сама не зная того, своим болтливым занудством добавила в эту копилочку еще одну копеечку. Мы словно говорили друг другу: она, конечно, противная, вульгарная надоеда, но что делать, придется потерпеть. А еще… Этот его вопрос по поводу детективов. Да, его многие задавали. Только совсем в ином ключе: злорадно – так вот ты какой, цветочек аленький, прикидываешься белой и пушистой, а сама…

Я одернула себя, довольно резко. Все, Оля, все, не стоит переводить гуашь, рисуя рыцаря в блестящих доспехах. Не надо добавлять к букету уже имеющихся неприятностей еще одну, потенциальную. Подобная романтическая благодарность до добра не доводит. Короче, скажи дяде «спасибо» и «до свидания».

А как же телефон и все такое?

А что телефон? Позвонишь, узнаешь – и все.

Политически грамотна, морально устойчива? Да?

Представьте себе. И такое бывает.

Евгений делал вид, что продолжает внимательно слушать Светку, а сам начал собирать свои пожитки: поезд доплелся таки до Моршанска. Скоро и нам выходить.

- Всего хорошего, Света, - кивнул Евгений, подхватив свою сумку и направляясь к выходу. – До свидания, Оля, - обернулся он, словно вспомнив что-то. – Позвоните, да?

- Да, конечно, - ответила я. – До свидания.

Улыбаясь от уха до уха, Светка смотрела в окно и махала Евгению рукой. Но как только поезд тронулся, она улыбку погасила и повернулась ко мне.

- Позвонишь, да? – процедила она сквозь зубы, не слишком заботясь о том, что ее слышат другие, например, пожилые супруги или длинноволосая девица, которые изрядно забавлялись, наблюдая за бесплатным представлением. – Вот как? Очень мило. Ну как же, он ведь твой герой!

- Прекрати, пожалуйста. Что ты за цирк тут устроила? Да сто лет он мне не нужен, герой этот. Да, спас, спасибо ему. Но это еще не повод бросаться на шею. Хотя… Некоторым и повода не нужно, - не удержалась, чтобы не добавить, я.

- Ты что, поругаться хочешь?

- По-моему, это ты хочешь. Сделай одолжение, оставь меня в покое.

- Нет, ты мне скажи, зачем это ты должна ему позвонить, раз он тебе сто лет не нужен, - продолжала зудеть Светка.

- По делу.

- Очень интересно. А что Лешенька твой по этому поводу скажет?

- Слушай ты, идиотка, - зашипела я, едва сдерживая желание схватить ее за грудки и потрясти как следует. – Последний раз повторяю. Для тех, которые на бронепоезде. Позвонить я ему должна исключительно по делу, которое тебя никоим образом не касается. Сам по себе он меня не интересует. Если интересует тебя, то могу дать тебе телефон. Хотя, думаю, если б он хотел продолжить с тобой знакомство, то и сам бы его тебе дал. Или твой попросил бы. Но ты его так достала своей глупой болтовней, что он едва до Моршанска досидел. Наверно, были б еще остановки, вылез бы раньше, только бы не мучиться.

Светка надулась, губы ее задрожали. Мне стало стыдно. Могла бы и сдержаться.

- Фитингоф! Подъезжаем! – завопила на весь вагон проводница. – Готовимся на выход, стоянка полторы минуты.

По рассказам деда я представляла себе станцию Фитингоф несколько иначе. То ли его воспоминания были из разряда детских впечатлений, когда деревья до неба, а сушки – размером с бублик, то ли просто сама станция, некогда узловая, за десятки лет окончательно захирела. Когда-то один из моих прадедов был машинистом паровоза именно на этом отрезке. Теперь же казалось странным, что на этой станции вообще останавливаются поезда. Обветшавшее здание, разбитый перрон с проросшей сквозь трещины травой. Свалка какого-то хлама на горизонте. И ни души. Со всего поезда сошли только мы вдвоем. Вообще было как-то неуютно. Небо хмурилось, и хотя до вечера было еще далеко, казалось, вот-вот наступят сумерки. Только бы дождь не пошел.

- Да-а, - вздохнула я. – Веселое место.

Светка не ответила – продолжала дуться. Она стояла и растерянно озиралась по сторонам. Похоже, до нее только сейчас дошло, что надо как-то еще до Вараксы добраться.

- Ну, и как дальше? – словно услышав мои мысли, нехотя спросила она.

- Ты меня спрашиваешь?

Поджав губы, Светка поправила сумку на плече и, не оглядываясь, пошла по платформе. Интересное кино! Ну, сестричка-истеричка, дождешься ты у меня в конце концов!

В отдалении показался дедок лет семидесяти в камуфляже. Остановившись, он приложил руку к глазам и принялся внимательно нас разглядывать. Светка припустила к нему, я, в некотором отдалении, за ней.

- Дедушка, не подскажете, как лучше до Вараксы добраться? – спросила Светка умильным голоском, заискивающе улыбаясь.

- До Вараксы? – гулким басом переспросил дед. – А зачем?

- Ну… - растерялась Светка. – Как вам сказать?

- А как есть, так и скажи.

- У нас там родственники когда-то жили, - я решила, что лучше не врать, а сказать часть правды. – Вот, решили посмотреть.

- Да-а? – удивился дед. – Это кто ж такие?

- Каледины, Климовы.

- Так не осталось никого! По прошлом годе бабка Нюра Климова померла. И все. Кто тоже помер, кто в город подался. Разве что Ульяна Косая? Она Калединым родня какая-то дальняя. Вот только с головой у нее туго.

- Так вы тоже из Вараксы? – обрадованно зажурчала Светка, ухватив деда за рукав куртки. – А мы просто посмотреть на село хотели. Вы нам расскажете, как туда попасть? Может, автобус?

- Ха, автобус! – дед смачно плюнул себе под ноги и высвободил рукав. – Автобус из Моршанска через Пичаево. А до Пичаева отсюда – на палочке верьхом. Да и не будет сегодня автобуса уже.

- А как же?

- Да так же, девки, ножками. Молодые ишшо.

- А вы? – осторожно поинтересовалась я.

Дед сверкнул глазом и почесал жесткую алюминиевую щетину на подбородке.

- Я-то? – переспросил он. - Ну…

Он покосился куда-то в сторону, и я увидела за деревьями облезший грузовик. Водитель сидел прямо на земле, привалившись спиной к колесу и надвинув кепку на глаза. Дремал, похоже.

- Может, подвезете? – словно невзначай спросила я. – Не за так, конечно.

- Не за так? – заинтересовался дедок. – А за как?

- Сто рублей хватит?

Он открыл уже было рот – судя по заинтересованному выражению, чтобы согласиться, но посмотрел на дремлющего водилу и задумался.

- Надо посоветоваться, - ответил он дипломатично. – Здесь стойте.

Я присела на какое-то бревно, Светка чуть отошла, сорвала травинку, начала грызть кончик стебля. Дед неспешно добрался до грузовика, потряс водителя за плечо, сдернул кепку. Тот очумело вскинулся, тряхнул головой, неловко поднялся на ноги. Дед начал что-то ему втолковывать, показывая рукой в нашу сторону. Водитель, молодой худосочный парень в клетчатой рубашке и грязно-бурых брюках, посмотрел на нас и кивнул. Дед призывно замахал нам.

- Пошли, - сказала я Светке. – Хватит пыхтеть. Лопнешь еще невзначай.

Она посмотрела на меня косо и ничего не сказала. Подумаешь, важность. Еще не хватало только ее уговаривать.

Подойдя к грузовику, я поздоровалась и вручила парнишке сложенную вдвое сторублевку. Он развернул ее, посмотрел на свет и сунул в карман.

- Эй! – возмутился дед.

- Да ладно тебе, дедуня, - отмахнулся парень. – Разменяю и отдам. Сидайте, девчата, в кузов. Вас как звать-то?

Мы представились, он в ответ назвался Славиком, а дед – Егором Егорычем. Закинув сумку в кузов, я стала прикидывать, как забраться.

- Подсадить? – предложил Славик.

Глазки его как-то уж слишком масляно блестели, я поспешила отказаться. Подпрыгнула, повисла мешком на бортике и с пыхтением стала подтягиваться. Светка стояла рядом и с ехидной усмешкой наблюдала. Славик с готовностью принялся меня подпихивать, заодно старательно ощупывая мои телеса.

Наконец мне удалось перевалиться через борт. Подо мной оказались какие-то грязные мешки, набитые чем-то жестким и угловатым. Кое-как расчистив местечко для сидения, я пристроила сумку, устроилась сама и стала с не меньшим ехидством наблюдать за Светкой. Ей штурм дался еще тяжелее: сестрица моя элементарно повисла. Славик радостно ощупал и ее, Светка дернулась и нырнула в кузов вниз головой. Дед Егорыч, презрев предложение Славика сесть в кабину, не по-стариковски ловко, одним прыжком очутился рядом с нами.

- Поехали с орехами! – крикнул Славик, заводя мотор. – Держись на поворотах!

Предупреждение было не праздным: не проехали мы и сотни метров, как вдруг грузовик тряхнуло, да так, что я больно прикусила язык, а Светка очутилась на коленях дедушки Егорыча.

- Ох ты! – то ли удивился, то ли обрадовался он и задорно приобнял Светку, но та поспешила отодвинуться.

Наверно, в другое время пейзаж мог показаться довольно красивым, но хмурое, по-питерски низкое небо на грани дождя и густые тучи пыли, поднятые машиной до этого самого низкого неба, сделали все окружающее тусклым и унылым. А через пару километров и вовсе пошли сплошные поля с хилым лесом на горизонте.

- Что это там растет? – спросила Светка, тыча пальцем в бледно-зеленую массу.

- А подсолнечник. Любишь семечки лузгать? Тогда в августе приезжай. А вот там – бобы. Видишь?

Мне казалось, что мы едем уже несколько часов подряд, хотя, если верить Светке, от Фитингофа до Вараксы всего шесть километров. Или семь. Полный рот и нос пыли, тряска, от которой лязгают зубы и бесконечная болтовня Егорыча. Вот ведь достойный соперник Светке! Он уже успел поведать нам о достижениях, весьма скромных, родного колхоза (а я-то наивно думала, их, колхозы то есть, уже отменили), о том, как бригадир по пьяни утопил в реке трактор, а еще - пересказать нам всю свою родословную. Покончив с этим, он припомнил, что кроме кривой на левый глаз, глухой и ничего не соображающей Ульяны, у нас, а точнее, только у меня, в селе есть еще одна дальняя родственница по имени Таисия.

- Вот у Таси и остановитесь, - предложил дед. – Она одна живет. Много, полагаю, с вас не возьмет, тем более, если объясните, кем ей доводитесь.

Ничего себе задачка! Хотелось бы знать, кем я ей довожусь. Надо думать, какой-нибудь многоюродной внучкой.

Все же странно, куда подевались все Климовы и Каледины? Дедушка рассказывал, что их было в селе великое множество. Да и я сама могла в этом убедиться. Однажды, когда мои генеалогические изыски только начинались, отправила сдуру в тамбовский областной архив запрос. Потом-то я уже узнала, что вопрос надо ставить очень и очень конкретно, например, так: найти всех предков по прямой линии такого-то лица, родившегося или умершего там-то и тогда-то. Я же размазала что-то непонятное. Далее мне пришел ответ: запрос ваш исполнен, вышлите n-ную сумму – и получите справку. Сумма оказалась немаленькая, денег было жалко, но я все же их выкроила. И что? А то, что получила список на трех листах. Хитрые архивариусы, дабы особо себя не утруждать, взяли последнюю метрическую книгу по Вараксе за 1914-18 годы и просто-напросто выписали из нее все упоминания о Климовых и Калединых, которые в течение указанных пяти лет очень активно венчались, крестили детей и умирали. С небольшим уточнением: все эти Климовы и Каледины в количестве 54 человек приходились нам либо дальней родней, либо просто однофамильцами. Прямые наши предки за эти годы в метрической книге не засветились. Ну, не случалось с ними ничего такого, что можно было бы зафиксировать. Правда, Андрей Кириллович Каледин умер в 17-ом, но вот о нем как раз и не упоминалось. То ли его по какой-то причине в книгу не записали – времена были смутные, то ли просто архивариусы запись просмотрели. А может, пролетарий какой выдрал страничку на цигарку, все может быть.

Короче, я была в страшной ярости и даже написала в архив ругательное письмо с требованием вернуть деньги, но… так его и не отправила. Что толку права качать, сама виновата. Светке я об этом рассказывать, разумеется, не стала – она бы просто подняла меня на смех.

Между тем начал накрапывать дождь. Сидеть в кузове грузовика под зонтом – что может быть смешнее?

- Далеко еще? – спросила я.

- Километра два. Славка, наддай! – крикнул, постучав по кабине, Егорыч. – Девки размокнут.

Славик крикнул что-то в ответ, грузовик рывком прыгнул вперед и… с разгону влетел в какую-то яму.

- Твою мать! – завопила Светка, треснувшись головой о кабину.

Что сказали Славик с Егорычем, цитировать не буду. Однажды, еще на третьем курсе, мы сдавали диалектологию. Преподаватель был свиреп и обожал задавать дополнительные вопросы. И была у нас в группе девочка из некой провинции. Сев отвечать, она разобрала текст, сделала вывод, что записан он в ее родных местах, и заявила преподу, что в тексте имеются купюры. Тот собственноручно записывал образцы в диалектологической экспедиции, поэтому предположение напрочь отмел. «Ну да! – сказала Ленка. – У нас так не говорят. В каждом предложении для связи должно быть не меньше одного-двух матерных слов». На что препод молча взял ее зачетку и вывел жирное «отлично». Это я к тому, что если до сих пор Славик с Егорычем употребляли народную лексику исключительно «для связи», то теперь они начали материться по-настоящему.

Мало того, что грузовик прочно сел в какой-то ухаб, так в нем еще и полетело что-то чрезвычайно важное. Славик объяснил, но я в автомобильных делах совершеннейший, как говорится в анекдоте, не Копенгаген. Сколько раз Лешка пытался уговорить меня пойти в автошколу. Конечно, ему надоело сидеть в гостях трезвым идиотом, и он с удовольствием взвалил бы транспортную миссию на меня, но я вряд ли доставлю ему такую радость. Потому что категорически отказываюсь понимать две вещи: как это может ездить, и как можно ездить вообще, учитывая то, что творится на дорогах. Даже если бы меня и научили, на что нужно нажимать и что куда поворачивать, в критический момент я непременно об этом забыла бы. Так что каждый раз, когда заходит разговор об автошколе, я предполагаю, что уважаемый Алексей Сергеевич просто решил от меня избавиться, да настолько всерьез, что ему даже не жаль родную «Ауди».

- Вот что, девчата, - вынырнув откуда-то из-под грузовика, обратился к нам расстроенный Славик. – Дело х… фиговое. Это надолго. Вымокнете. Может, лучше пешочком? По дороге два километра, а если через лесок, то минут за пятнадцать добежите. Там тропа широкая, не заблудитесь.

- Может, подвезет кто? – поморщилась Светка, сползая на землю.

- Не-е. Вы много машин по дороге видали? Вот тот-то. Да и дело к вечеру. Я тут, может, до ночи провожусь. А может, и ночевать придется.

- А вы? – Светка повернулась к Егорычу.

- А что я? Мне торопиться некуда. Никто не ждет. Глядишь, Славке подсобить чего. Идите, девки, идите. Не бойтесь. Таисьин дом – второй от колонки. За зеленым забором. Скажете, дед Егорыч послал. А там уж разберетесь.

Похоже, Светка задумалась, не стоит ли потребовать хотя бы часть денег обратно, но я уже спрыгнула вниз, едва не отбив пятки. Егорыч скинул наши сумки, слез сам и забрался в кабину, покуривая вонючую папиросину. Дождь припустил вовсю. Наплевав на то, как это выглядит, я достала зонтик. Светка накинула капюшон ветровки.

- Ну что, по дороге или через лес? – спросила она.

- А ты как думаешь?

- Через лес.

Мне идти через лес категорически не хотелось. Нормальные герои всегда идут в обход, а не прямым путем. На мой взгляд, прямая является кратчайшим путем между двумя точками исключительно в эвклидовой геометрии. Кстати, в моих книжках герои тоже иногда пытались срезать угол и оказывались… известно где. В сплошных неприятностях.

- Оля, я устала! Я хочу есть! У меня все болит! – заныла Светка. – Я не могу переться еще полчаса под дождем.

- Думаешь, в лесу дождя нет?

- Там он идет не так сильно.

- Зато с деревьев капает.

- Ну, Оля!

- Да черт с тобой! – не выдержала я. – Пошли через лес. Мало мне Борькиного нытья бесконечного, так еще и ты будешь нервы на кулак мотать.

- А порядочные христиане, между прочим, не должны никому говорить «черт с тобой», - сразу повеселев, заметила Светка и свернула с дороги в сторону леса.

                                                      9.

Интересно, думала я, ковыляя по широкой, хорошо утоптанной, но все же густо проросшей древесными корнями тропе, в этом лесу убили графа Протасова? Или в каком-то другом? Наверно, в этом. Дедушка говорил, что лес начинается прямо за селом и идет на много километров. Так что, может быть, это было даже где-то совсем рядом.

За шиворот упала тяжелая холодная капля, и меня передернуло от плеча к плечу. Светка зацепилась за корень, и чуть не упала.

- Осторожнее! – рявкнула я, потому что она уцепилась за меня и чуть не повалила.

- Оль, мы так и будем дуться друг на друга всю дорогу? – невинно поинтересовалась Светка.

- А кто первый начал?

- Ну постарайся меня понять, - горестно вздохнула она. – Тебе хорошо, у тебя муж, ребенок, да еще мужики на тебя смотрят. А я? Кому я нужна?

Ну да, ну да! Дайте попить, а то так есть хочется, что и переночевать негде. Вот что мне нравится – у тебя все хорошо, а у меня все плохо, я буду на тебя за это злиться, а ты должна меня понять. Конечно, будет все плохо, если так наскакивать на каждого встречного.

- Ладно, постараюсь, - вздохнула я. Не объяснять же ей очевидные вещи. Я же не замполит, в конце концов. – Проехали.

Но Светка, похоже, меня не слушала. Она замерла и вглядывалась куда-то в лесную чащу, в гущу молодых рябин.

- Что там? – спросила я, делая к ней пару шагов.

- Тише! – зашипела она, махнув рукой. – Там кто-то есть.

Я остановилась и прислушалась. Ничего. Только вершины деревьев шумят на ветру, да легкий шорох сеющей мороси.

- Ничего не слышу.

- Да тише ты! – Светка постояла еще с полминуты, вслушиваясь и вглядываясь в сумрачную тень. – Нет, ничего. Но кто-то был. Кто-то шел за нами. Я слышала, ветка хрустнула.

- Может, показалось?

- Нет!

- Ты думаешь?..

- Нет, я не думаю! – этим ответом она себя выдала. Разумеется, она об этом думала. А теперь пыталась уговорить себя, что не права. – Сама посуди, мы ехали на случайном грузовике. Ни одной машины, ни сзади, ни спереди. Кто мог знать, что эта развалина въедет в яму и сдохнет? И что мы пойдем через лес?

- А если это был неслучайный грузовик?

- У тебя, Оля, от твоих детективов в голове одна еда для тараканов. Каша то есть. Или ты уже очередной сюжет обдумываешь?

Это она в точку попала. Разумеется, я не думала всерьез, что Славик и дед Егорыч – агенты мирового империализма, то есть наших преследователей и конкурентов в борьбе за графское наследие. Однако допускала, что в книге это могло бы иметь место. И даже прикидывала, в каких именно выражениях описала бы их – если, конечно, взялась бы за эту книгу. От того, что Светка так меня подловила, я снова разозлилась:

- Смотри лучше под ноги! Мало ли кто тут ветками трещит. Может, это страус злой.

- А может, и не злой, - тоненько запела Светка. – А может, это дворник был.

- Он шел по сельской местности, - скорчив зверскую физиономию, подхватила я альтом. – К ближайшему орешнику за новою метлой.

- Не стойте и не прыгайте, не пойте, не пляшите там, где идет строительство или подвешен груз, - закончила Светка писклявым фальцетом, мы рассмеялись и прибавили ходу, потому что дождь тоже прибавил.

Зонт мне пришлось сложить, он то и дело цеплялся за ветки, так что из леса я вышла в изрядно промокшем состоянии. Впрочем, и Светка была не лучше. Шли мы, конечно, не пятнадцать минут, но путь действительно сократили.

- Вот! – торжествовала Светка. – А шли бы по дороге – и вовсе утонули бы.

От леса к околице через поле шла узкая тропинка. Чуть в стороне осталась петлистая речушка. Ее противоположный берег был отлогим, а тот, что с «нашей» стороны – высоким. Дед говорил, что в хорошую погоду с него можно было увидеть райцентр. Когда-то там проводили ярмарки. Впрочем, с берега этого, выдающегося горбушкой, можно было разглядеть и все село, лежащее в неглубокой ложбинке.

Село это когда-то было большое, богатое. Господская усадьба, церковь. Сейчас… Обычное провинциальное запустение. Справные домики чередовались с полуразвалившимися, седыми от старости халупами, в которых явно никто не жил. Где-то новый тесовый забор и яблоневый сад, а где-то покосившийся штакетник и заросли бурьяна. Прямо по середине улицы шествовало с гортанным гоготом стадо гусей. Проехал на велосипеде мальчишка лет десяти, одетый в допотопные синие треники и линялую голубую майку, посмотрел на нас с любопытством и подозрением.

- Мальчик! – попыталась остановить его Светка, но безуспешно: велосипедист скрылся за углом. – Ну вот, хоть бы спросить у кого, где тут колонка. Куда они все делись, вымерли, что ли? Или от дождя попрятались?

Улица действительно была пустая, как ядерный полигон, если не считать гусей, конечно. Озираясь в поисках колонки, я вдруг увидела за деревьями купол церкви, и у меня сжалось сердце. Это была та самая церковь, которую я видела во сне в поезде. Те же некогда белые стены и побуревшие главки, полуразрушенная колокольня. В желудке словно куст мяты вырос – от недобрых предчувствий.

Не сходи с ума, одернула я себя. Просто ты видела во сне самую типичную русскую церковь. Не какую-то конкретно, а образ, картинку. И ничего удивительного нет в том, что твой сон так совпал с действительностью. На то оно и типичное, чтобы повторяться с известной частотой. А то, что она в таком плачевном виде… И в этом нет ничего странного. Сколько таких заброшенных, разрушенных церквей по всей стране!

- Вот она! – завопила Светка и дернула меня за рукав.

Колонка действительно с самого начала была у нас под носом, а мы никак не могли ее заметить. И только когда из ближайшей калитки вышла бабуля с пустым ведром и принялась с натугой дергать какой-то рычаг, мы сообразили, что вот эта труба с ручкой и есть колонка.

Наполнив ведро, бабка поправила белый в горошек платочек, завязанный на манер банданы, и в упор посмотрела на нас.

- Это к кому это такие? – поинтересовалась она.

- К Таисии, - робко мяукнула Светка.

- Из города?

- Да. Из Москвы.

- А-а-а, - как-то враз посуровев, протянула бабка. – Столичные. Понятно. А вот и она. Тась, глянь, гости к тебе.

Из-за угла, с той улицы, куда уехал мальчишка на велосипеде, появилась маленькая кругленькая бабушка с плетеной авоськой. Из авоськи торчал батон и пакет макарон. Остановившись рядом со своими воротцами в зеленом заборе, она разглядывала нас, склонив голову на бок и наморщив лоб.

- Здравствуйте, - я подхватила сумку и пошла к калитке. – Нас к вам Егор Егорыч послал. Сказал, что у вас можно остановиться ненадолго.

- Егорыч, говоришь? – неожиданно улыбнулась Таисия, ее лицо как-то вдруг посветлело и словно помолодело. – Ну заходите, потолкуем.

Бабка в бандане, вытягивая шею, как любопытный гусь, попыталась было тоже зайти во двор, но Таисия аккуратно закрыла калитку прямо у нее под носом.

- Проходите в дом, девчата. Я сейчас, только порося выпущу.

Положив авоську на скамеечку у крыльца, она направилась в сторону крохотного щелястого сарайчика из серых досок, обитого поблескивающим толем.

- Борька, Борька, - позвала она. – Выходи, паршивец! Иди гуляй! Хоть помоет тебя дождиком.

Похрюкивая, из сарая неспешно вышел, точнее, выплыл огромный черный кабан. Пройдя несколько шагов, он рухнул прямо на дорожку и замер. Впечатление было такое, словно у кожаного дивана одновременно подломились все четыре ножки.

- Видали? - Таисия подошла к нам и подхватила авоську. – Вот лентяй. Жрет и спит целыми днями. Так и будет лежать, пока обратно не загоню. Хоть дождь, хоть снег, ему все одно. И как только на свинью залезает, диву даюсь. Он мой кормилец, - с гордостью похвасталась она, пропуская нас в тесные, пахнущие картошкой сени. – Из соседних сел свиней к нему привозят. Породистый. Муж-покойник крохотного свиненка купил, думали, не выживет. А он вон какой красавец стал. Все боюсь, как бы не украли. Один раз пытались уже, да как с таким сладить? Лег и все.

- Моему сыну тезка, - заметила я. – И почему, интересно, поросят везде Борьками зовут?

- Не знаю, - с коротеньким смешком ответила Таисия. – И правда ведь. Не дело, конечно, человечье имя поганить, страстотерпец-то ведь князь Борис был. Но как-то уж привыкли. Кот Васька, поросенок Борька. Разве кому в обиду? Вот сестра моя под Саратовом живет, так у ней свинья Зяма. Ну это уж совсем по-еврейски. Хотя евреи свинину и не едят. Да вы проходите, садитесь. Сейчас чайку попьем. Расскажете, кто вы такие, откуда. Звать-то вас как?

Мы представились и уселись на застеленную серым покрывалом лежанку у печки. Печка эта была какая-то странная. С одной стороны – как самая обычная русская печь, а с другой – невысокий уступ и конфорки, как у обычной плиты. Ну понятно, стена дом греет, а на плите еда готовится.

- Плиту топить не будем, - проследила мой взгляд Таисия. – Долго. У меня вон термос с утра стоит пятилитровый. Закипячу утром воду, залью - и весь день можно чай пить.

Она принялась вытаскивать из шкафчика чашки, ложки, какие-то баночки и коробочки, накрывать на стол. Я порывалась помочь, но Таисия только руками замахала.

- Сиди! Успеешь еще. Устали, небось, с дороги. От Пичаева топали или от Фитингофа? Вы ж не с автобуса?

- От Фитингофа. Только нас Славик с Егорычем на грузовике подвезли.

- Вот как? А где ж они сами?

- На дороге застряли. Грузовик сломался. Мы через лес пешком шли.

- Вот дела! Славка – он мужа моего покойного племянник. А Егорыч… Ну просто сосед.

Судя по тому, что от каждого упоминания о Егорыче она светлела лицом, он был не просто сосед. Но я предпочла не уточнять – мое-то какое дело! Мало ли какая у них была романтическая история. А может, и есть.

Пока Таисия хлопотала по хозяйству, мы со Светкой разглядывали избу. Была она маленькая, но довольно уютная. Сенцы, заваленные всякой всячиной, вели прямо в кухоньку. Большую часть пространства, довольно невеликого, занимали печь, лежанка и стол, накрытый клетчатой клеенкой. У входа в комнату притулились еще один небольшой столик и кухонный шкафчик, над которым висела убранная чистым полотенцем потемневшая икона. Присмотревшись, я поняла, что это Казанская икона Божией Матери. Небольшие подслеповатые окошки, густо заставленные горшками с цветами, пропускали совсем немного света, поэтому Таисия сразу же включила лампу под матерчатым желтым абажуром, с которого свисала лента мухоловки.

- У меня тут цельный день вечер, - словно прося прощения, сказала она.

Тут Светке приспичило в туалет, и мы с ней вышли во двор – к «удобствам».

- Ужас! – простонала она. – И как тут люди живут?

- Ты сама себе противоречишь. Если уж ты ездишь в Крым на электричках, ходишь в походы и лопаешь тушонку, то тут для тебя вообще должен быть рай.

- Нет. Это совсем разные вещи! По мне, лучше жить в палатке, чем в такой хибаре. И свинья еще эта!

Мокрый от дождя хряк по-прежнему лежал на дорожке, преградив нам путь к туалету. Обойти его не представлялось возможным: слева грядка моркови, справа кусты малины.

- Свинья, уйди! – попросила Светка. – Оль, я его боюсь.

- Чего бояться-то? Лежит себе и лежит. Перешагни.

- Ага! Сама перешагни.

Пожав плечами, я подошла к Борьке. Перешагнуть его действительно было проблематично, равно как и перепрыгнуть – уж слишком  большой. Разве что в районе рыла или хвоста. Я предпочла зад и аккуратно перебралась к туалету. Но как только мой маневр попыталась повторить Светка, хряк хрюкнул и приоткрыл один глаз. Светка отчаянно завизжала и прыгнула прямо в малинник. Борька вскочил и потрусил в сарай.

- Что тут такое? – выглянула в окошко Таисия.

- Света Борьку напугала. Он в сарай убежал.

- Это он меня напугал, - выбираясь из кустов, огрызнулась Светка. – Так и инфаркт может быть.

- Да он мирный у нас. И сам всех боится.

За чаем мы принялись выяснять степень родства. Таисия моему заявлению о том, что я из Климовых, сдержанно удивилась. Светка сидела совершенно индифферентно, громко прихлебывая с блюдца почти черный чай: она к Климовым никакого отношения не имела.

У моего прадеда было три сестры. Средняя, Ангелина, вышла замуж, родила двоих детей, а потом муж ее погиб на фронте. После войны она снова вышла замуж и в 47-ом родила Таисию.

Тут пришла моя очередь сдержанно удивляться. Выходит, она на год моложе моей мамы, а выглядит лет на шестьдесят пять, если не больше. К тому же о том, что Ангелина вышла замуж во второй раз, дедушка, похоже, не знал, иначе рассказал бы. Что еще? Да ничего особенного. Муж Таисии год назад умер, сын с женой жили в Тамбове. Все это я старательно занесла в записную книжку – чтобы не забыть. Почему-то все семейные истории имеют такую странную особенность: когда их слушаешь, кажется, что ни за что не забудешь, но минут через пять половина уже вылетает из головы, а через несколько дней понимаешь, что и вовсе почти ничего не помнишь. Так что теперь я все бабушкины и дедушкины рассказы старательно конспектирую, на память не полагаясь, – и так уже слишком много пропало безвозвратно.

- Куда же все Климовы и Каледины делись? – спросила я горестно. – Полно ведь было?

- Было, - вздохнула Таисия. – Да сплыло. Кого еще в антоновщину постреляли да сослали, кого позже. На фронте мужики многие погибли. А потом – кто умер, кто уехал. Так вот никого и не осталось. И не только у нас. Вот у мужа моего. Его отец в семье младший был, а всего – пятнадцать человек детей, представляете? И что? Мой Ленька – последний в семье. Нет, есть еще несколько девочек, но фамилия-то кончилась. У Лени с женой детей нет и, наверно, не будет.

В конце концов Таисия категорически отказалась брать с нас деньги на постой, разрешив нам жить столько, сколько захочется. Хоть все лето. Договорились, что она будет готовить, а мы – покупать продукты.

- Вот только спать… - замялась она. – Я-то в горничке. А вы сами решайте, кто где. Одна здесь на лежанке, другая в холодной, на кровати. Сейчас тепло, не замерзнете.

Мы со Светкой бросили монетку, и «холодная» досталась мне. Это была маленькая тесная комнатка с окошком на задворки. Таисия сказала, что раньше в ней летом жил сын. Хоть одна сторона печки и грела ее, зимой в ней все же было холодно, поэтому сын перебирался зимовать на лежанку. В «холодной» едва-едва помещались высокая кровать с металлическими спинками, небольшой шкафчик и стул у окошка. На полу красовался потертый красный коврик. На полочке – десятка два книг и еще одна икона, небольшая, в окладе. Кажется, Николай Чудотворец.

- Это из церкви нашей иконы, - пояснила Таисия, когда я подошла поближе, чтобы рассмотреть. – Когда ее закрывали, наши сельские много чего из нее забрали.

Светка выразительно выпятила губу: ясненько…

- Скажите, а прапрадеда нашего, управляющего графского, где дом? – спросила она.

- Каледина-то? Дай соображу. Это рядом с магазином. Дома-то давно нет. Сначала в нем детсад был, потом контора колхозная, а потом на этом же месте новую построили.

- А сама усадьба?

- Усадьбу сразу после революции сожгли. Сейчас на том месте магазин и есть. А вот моего деда дом до сих пор стоит. Ветхий, конечно, как решето. Ветер дунет, и упадет. Но все равно, считай, больше века простоял. Это с другой стороны села, у пруда.

- Там кто-нибудь живет?

- Федька немой живет. Приблудился откуда-то, увидел, что дом пустой, и поселился. Ну и пусть его. Жалко, что ли? Он тихий. Попивает, конечно, не без того. Но не буянит. Зато если что, всегда поможет. Сена там накосить или огород полить. За еду…

- И за бутылочку, - добавила Светка.

- Ну и за бутылочку. А что поделаешь? Здесь у нас мужики здорово заливают, - вздохнула Таисия. – Вот и мой Иваныч с водки сгорел. Не старый еще, жить да жить… Ладно, девчата, устраивайтесь, а я пойду к подружке схожу, к Полине. Покалякать. Телевизора-то у меня  нет. Есть вернее, да антенна что-то не работает. Скучновато у нас. По выходным в клубе кино или танцы, а на неделе – только в гости ходить.

Таисия ушла, я застелила кровать ветхим постельным бельем, пахнущим донником, и вышла на крыльцо. Дождь кончился, небо расчистилось. Темнело на глазах. Запад клубнично багровел, на востоке уже зажигались первые звезды. Где-то страстно пели лягушки.

Как-то там мои, в который уже раз подумала я. С ума, наверно, сходят. После моего путаного объяснения вряд ли Лешке стало спокойнее. Может, позвонить ему? Есть же здесь какая-нибудь почта. Пусть приедет. Все не так страшно будет.

Именно сейчас, в это совершенно незнакомом месте, в темноте, которую едва пронизывал свет из двух окошек, меня охватил страх. Нет, не страх, а какой-то панический ужас. Такого не было даже в квартире Павла, в милиции на вокзале и в тамбуре поезда. Там, по крайней мере, все было хоть и страшно, но более или менее понятно. Здесь же был нечто мистическое. Словно из темноты подкрадывалось какое-то неведомое существо, от которого нет спасения. Нет?

«Живый в помощи Вышняго…» - зашептала я.

Когда дед мой в 42-ом восемнадцатилетним парнишкой уходил на фронт, мать дала ему написанный на бумажке 90-ый псалом: «Живый в помощи Вышняго». В семье в Бога верили мало, хотя все были крещеные и венчанные. Дед был примерным комсомольцем, но псалом взял и всю войну держал в кармане. Где его только не носило, в том числе и на передовой. От Москвы до Берлина дошел. И за всю войну три крохотные царапины: в лоб, в колено и в грудь. Причем один осколок прямо у сердца пробил металлический портсигар, в котором застрял. А листочек этот потом еще долго у него хранился, пока не потерялся в многочисленных переездах.

Сзади стукнула дверь, и наваждение пропало. Я с трудом перевела дух. И правда, зачем звонить? Только еще больше все запутать.

- Сидишь? – спросила Светка. – Гадины этой свинской нет? А то мне опять приспичило.

Она побрела в сторону хозяйственных построек, где сбоку притулилась крохотная будочка с прорезанным в двери окошком-сердечком.

- Ольга! Иди сюда! – донесся откуда-то из сгустившегося сумрака ее ликующий вопль.

- Что там?

- Смотри! Смотри, что я нашла!

Подойдя поближе, я увидела, что Светка стоит у сарайчика и держит в руках лопату.

- Тоже мне находка. Я тебе уже говорила. Если ты пойдешь с этой лопатой в лес, то полсела побежит смотреть, что ты там такое копать собираешься.

- Ни фига! Мы с тобой сейчас пойдем и спрячем ее в лесу. Пока никто не видит.

- Сдурела?! – возмутилась я. – Ты днем идешь по лесу и от каждого шороха дергаешься, а тут ночью. Не говорю уже о том, что мимо свиньи боишься пройти.

- При чем тут свинья? И по лесу я не собираюсь бродить в потемках. Где-нибудь на опушке спрячем.

- Послушай, а с чего ты взяла, что клад обязательно в лесу? Он может где угодно быть.

- А что тогда граф делал в лесу, когда его убили?

- Грибы собирал. Для пропитания. Или ягоды. Или моцион делал.

- Ха. И еще раз ха. На что спорим – клад в лесу?

- Не буду я с тобой спорить.

- Ну вот и не спорь. Так идешь со мной или нет?

- А Таисия лопату искать будет? – вяло сопротивлялась я, понимая, что все равно сдамся и потащусь с ней в лес.

- Да прямо так ей лопата нужна каждый день. Мы же не насовсем ее забираем. И потом, мало ли кто ее мог свистнуть. Если уж у нее свинью пытались украсть, то лопату – и подавно могут увести.

- Да мы там ноги переломаем. Ни фига уже не видно.

- И очень хорошо! – безапелляционно отрезала Светка. – И нас никто не увидит. На худой конец у меня есть ручка-фонарик. Сейчас возьму в сумке, и пойдем, пока бабка не вернулась.

Проклиная все на свете и спотыкаясь на каждом шагу, я брела за Светкой по мокрой траве через поле к черной полосе леса на горизонте. Чтобы случайно не попасться кому-нибудь на глаза, мы пошли не по улице, а задворками, за огородами и сараями. Несколько раз я наступала на что-то мягкое и скользкое – не надо особенно гадать что. Судя по Светкиным чертыханиям, она - тоже.

От ручки-фонарика проку, разумеется, было мало. А точнее, вообще никакого. Говорят, чтобы хорошо видеть в темноте, надо съесть пару кусков сахара и посветить в глаза красным светом, чего у нас все равно не было. В конце концов что-то мы начали различать, но до кошек все равно было очень и очень далеко.

Неожиданно откуда-то выкатился вполне упитанный месяц, и мы смогли разглядеть свои руки и ноги. Однако очень глубокую канаву по краю леса все же не увидели. Шагнув с узкой дорожки, огибающей поле, Светка с визгом полетела вниз. Я не успела затормозить и последовала за ней. На камень попало колено, но искры посыпались из глаз.

- Эй, ты жива? – Светка дернула меня за волосы, от чего я взвизгнула не хуже, чем она. – Я лопатой чуть брюхо не пропорола. Кажется, штаны порвала.

- Слушай, давай лопату спрячем и обратно пойдем, - взмолилась я. – Прямо здесь, в канаве. Тут, вроде, кустики какие-то, никто не увидит. А что в лесу найдешь, неизвестно.

- Да какие кустики! – возмутилась Светка, карабкаясь по обрывистому склону оврага к лесу. – Это тебе в темноте кажется, что не видно. А пойдет кто-нибудь днем по дороге и все прекрасно увидит. Это же лопата, а не карандаш. Если хочешь, постой здесь, я быстро. Только не уходи никуда.

Я присела на край канавы, свесив вниз ноги: все равно джинсы уже было мокрые и грязные. Светка с лопатой наперевес скрылась за деревьями. Тоненький, с волосок, лучик фонарика исчез, и я поняла, что какое-то мизерное количество света от него все же было – потому что стало совсем темно.

Светка не возвращалась что-то уж слишком долго. Часы на руке я не ношу, предпочитаю вместо них сотовый, поэтому мне показалось, что прошло не меньше получаса.

- Свет, - вполголоса позвала я. И чуть громче: - Света! Ты где?

Из-за кустов, метров на тридцать левее, вынырнул темный силуэт.

- Ну куда ты пропала, свин болотный? – я пошла ей навстречу вдоль канавы. – Сколько можно ждать?

Силуэт повернулся ко мне, и в этот момент я услышала дикий Светкин вопль:

- Беги, дура!

Вопль доносился откуда-то из-за моей спины. Оглянувшись, я увидела, как Светка несется через поле к околице. Силуэт, который я приняла за нее, замер на месте, но через мгновение пошевелился и двинулся в мою сторону. Наверно, в моей голове произошло какое-то короткое замыкание, потому что я не бросилась бежать вслед за Светкой, а бросилась в лес, ломая кусты, как лось.

Бежать через лес и днем-то крайне неблагодарное занятие, а уж ночью, когда под собственным носом ничего не видишь… Остается только удивляться, как я не напоролась на какой-нибудь сук или хотя бы не выколола глаза. Всего-навсего порвала рукав кофты и поцарапала щеку. Впрочем, это я обнаружила уже потом, когда вернулась к Таисии. А в тот самый момент поняла, что заблудилась, только и всего.

Хотя слово «заблудилась» сюда не очень годилось. Заблудиться – это значит, не знать, куда идти. А я не только не знала, но и не видела. Где-то чернота была чуть гуще, я вытягивала в ту сторону руку и дотрагивалась до влажных листьев или шершавой коры. В этой темноте лес жил, дышал. Я слышала какие-то шорохи, потрескивания и даже не могла понять, с какой стороны.

Вряд ли я могла далеко убежать от опушки. Но в какую сторону идти, чтобы вернуться?

У меня было всего два варианта на выбор: сесть и сидеть до рассвета или же идти на ощупь, куда глаза глядят. То есть не глядят. А лес этот, по словам дедушки, огромный, с болотами. В нем когда-то прятались целые антоновские, как их называли, банды. Я могла забрести в такие дебри, что разыскивать потом пришлось бы с помощью МЧС. А могла просто утонуть в болоте. Интересно, здесь есть дикие звери? Наверно, есть. Волки, например. Или даже медведи. А еще страшнее – люди. Нет, пожалуй, лучше сесть и затаиться.

Так я и сделала. Но минут через десять (а может, и через час – я совсем утратила чувство времени) меня, во-первых, заели огромные злющие комары с каким-то невероятным, прямо-таки космическим писком, а во-вторых, в промокших насквозь брюках стало так холодно, что просто зуб на зуб не попадал. Особенно бесило то обстоятельство, что я на девяносто девять процентов была уверена: сижу в двух шагах от опушки. И это в то время, когда в Питере – белые ночи, и в это время вполне можно читать на улице газету. А еще интересно, что скажет Таисия. Свалились вдруг на голову неведомые дальние-предальние родственницы и тут же в лесу ночью пропали.

А еще о Светке были мысли. Ну, то, что она меня в лесу бросила, - это ладно. Она, скорее всего, и не видела, что я в лес побежала. Но сама-то до дома добралась? Или ее догнал тот, кто вышел из леса?

В голову сразу полезли картинки одна другой страшнее. Чтобы отогнать их, я энергично потрясла головой. Иногда это помогает. Нет, не помогло.

Где-то рядом что-то хрустнуло. Я сжалась в комочек и зашептала про себя молитву. Оставалось надеяться, что преследователи, идущие без света, тоже не слишком хорошо видят в темноте. Кофта на мне темно-серая, джинсы тоже почти черные. Кроссовки вот только белые. Я подтянула ноги под себя.

А что, если это все-таки зверь? Звери и в темноте видят, и нюх у них имеется. Мне всегда казалось, что это самая страшная смерть – быть сожранной. Конечно, всех нас со временем поедают мелкие отвратительные твари, но так то после смерти. А вот так – когда тебя заживо рвут на части, а потом пожирают, переваривают и гадят остатками… Бр-р! Я словно уже чувствовала запах мокрой псины (почему-то казалось, что это будет непременно волк), жаркое вонючее дыхание на своем лице, острые зубы, разрывающие тело…

Шорох удалился в сторону. Нет, вздохнула я с облегчением. Это не человек и не зверь. Разве что какой-нибудь мелкий. Вроде белки или ежа. Если меня и сожрут здесь в ближайшее время, то только комары. Все-таки я не могла уйти слишком далеко от села. Дикие звери летом стараются держаться от человеческого жилья подальше.

Выбрав на ощупь местечко посуше, я привалилась спиной к стволу какого-то дерева, нахохлилась, как больной воробей, и задремала.

                                                      10.

Разбудили меня птицы. Они драли глотки так, словно наступивший день был последним и им уже больше никогда не доведется встречать восход солнца песней. Впрочем, солнце еще не встало, и было довольно сумрачно. В низине, где я, как выяснилось, сидела, пластался густой туман. Теперь не только мои штаны, но и вся я, до самых костей, была волглая и противная. Волосы слиплись сосульками. Щеку здорово саднило.

С трудом распрямив затекшие ноги, я встала и огляделась. Неплохо было бы найти свои вчерашние следы. Но увы. Деревья и кусты росли не так уж и густо, как мне это показалось. Произведенного мною лесоповала не наблюдалось. Влажная примятая трава за ночь успела распрямиться.

Так, Оля, главное не паниковать, а спокойно подумать головой. Она у тебя не только для того, чтобы в нее есть. Бежала я напролом не больше десяти минут. Какое расстояние можно покрыть за это время, учитывая кромешную тьму и естественные препятствия? Лешка как-то хвастался, что в армии пробегал километр за три минуты. Я такие дистанции, по-моему, никогда не бегала, но километровое расстояние от станции до дачи прохожу минут за пятнадцать, учитывая тяжелые сумки. Так что, если произвести сложнейшие математические расчеты, выходит, что я преодолеваю за десять минут около семисот метров. Но это шагом - днем и по дороге. А если бегом, но ночью и по бурелому? Хорошо, если метров пятьсот. А то и меньше.

Все бы хорошо, но вот в какую сторону? Пройти полкилометра не проблема, но если я уйду еще дальше от села? Если бы я заблудилась днем, то можно было бы попытаться вспомнить хоть что-то – какие-то особенные деревья, кусты, пни, ямы. А тут что?

С одной стороны лес казался гораздо реже. Наивно предположив, что именно там должна быть опушка, я направилась туда и минут через пять уперлась в сплошные завалы. Трупы деревьев лежали так густо, словно прошел ураган. Нет, здесь я бежать никак не могла. Здесь надо перелезать через баррикады при помощи альпинистского сооружения.

Вернувшись на старое место, я задумалась. Когда я сидела у Таисии на крылечке, небо справа жутко багровело – там, надо понимать, был запад. Мы со Светкой сначала шли как раз в ту сторону, потом свернули и пошли через поле к лесу – на юг. Значит, и по лесу я должна была бежать примерно на юг. Стало быть, возвращаться надо на север.

Быстренько вспоминаем, как определить стороны света. Компаса нет, часов нет. Остаются хрестоматийные методы – муравейники, лишайники. Поди найди их, когда надо. Что-то мне ни одна муравьиная куча до сих пор на глаза не попалась. Не говоря уж про замшелые деревья.

Теперь я шла уже наобум, разыскивая муравейник. И наконец увидела – целый небоскреб. Насколько мне помнилось, располагаться это сооружение должно с южной стороны дерева. Вот только подлым насекомым на это было глубоко наплевать. Они выстроили свою башню не у дерева, а просто так, посреди крохотной прогалины. Я чуть не взвыла от злости, но тут же увидела березу, обросшую великолепной моховой бородой. Со всех сторон. Причем со всех сторон одинаково густо.

«Господи, ну хоть одно нормально дерево с нормальным лишайником. Или нормальный муравейник. Или грибника», - взмолилась я. Хотя какой там грибник. Еще и колосовиков-то нет.

И все же дерево с нормальным лишайником, растущим строго с одной стороны ствола, наконец нашлось. Опознав моховую сторону как север, я бодро двинулась в этом направлении, но скоро поняла: что-то не так. Вот только что?

Понадобилось еще минут десять ходьбы по бездорожью, чтобы сообразить. Мох меня обманул. Все это время я шла не на север, а на восток. Деревья внезапно расступились, и прямо передо мной оказался то ли широкий ручей, то ли узенькая речонка с темной водой. За ней расстилалась небольшая пустошь, поросшая иван-чаем и густым низкорослым кустарником – наверно, когда-то здесь прошелся лесной пожар. А из-за дальних деревьев вот-вот должно было показаться солнце.

Так, если я стою лицом на восток, то с какой стороны будет север – справа или слева? Я тупо таращилась в ручей и никак не могла сообразить. Наконец повернулась и пошла вдоль него влево. В животе противно бурчало. Как назло, мне постоянно попадались густые кусты черники, голубики и брусники. С цветочками и маленькими зелеными ягодками. Я отломила веточку приречной ракиты, ободрала кору и принялась высасывать сок из белой пахнущей арбузом сердцевины. Но обмануть желудок не удалось. Под ложечкой противно ныло.

Через какое-то время выяснилось, что ручей никоим образом не желает течь строго по меридиану. Это было видно невооруженным взглядом. Я все больше уклонялась к востоку. Надо было срочно спрямить курс.

Сорвав еще пару ракитовых веточек, чтобы хоть чем-то занять челюсти, я снова углубилась в лес. Но не прошла и сотни метров, как под ногами начало противно чавкать, а комары, на которых я уже особо и внимания не обращала, просто осатанели, пикируя прямо в лицо и путаясь в волосах. Так что веточки пригодились не только для жевания.

Болото оказалось большим. Обходя его по кромке, поросшей осокой и губчатым мхом, я понимала, что иду уже к западу. Впрочем, скоро и на это махнула рукой. Через какое-то время заблудившийся человек обычно впадает в какое-то отупение, бросает попытки сориентироваться и идет, куда ноги бредут.

Солнце поднялось уже высоко. Похоже, было не меньше десяти утра. К мокрым брюкам я притерпелась еще с ночи, а вот в промокших насквозь кроссовках противно хлюпала вода, да еще и пятку они начали тереть. Захотелось сесть под дерево и отдать себя на съедение комарам и мошкам. Что? Вчера я содрогалась от мыслей о возможности быть съеденной волком? Похоже, теперь мне было уже все равно. Время от времени я собирала силы и принималась молиться, но надолго меня не хватало.

Деревья снова расступились, и я подумала, что там очередной ручей или болото, но это была полянка, заросшая довольно высокой для середины июня травой. В центре стояла небольшая хижина, почерневшая и покосившаяся. Дверь и единственное окошко зияли пустой чернотой. В домике не то что никто не жил, но, судя по непримятой траве, никто и не бывал, довольно давно.

Но на всякий случай, подойдя к хижине, я довольно глупо спросила:

- Есть здесь кто-нибудь?

Тишина. Только птицы поют, да ветер шелестит листьями.

Заглянув вовнутрь, я увидела: темно, пусто и грязно. Подобие лавки у стены – такое же почерневшее от времени и сырости, вот и вся обстановка. Небольшой сеновал с охапкой прелого сена наверху – вроде темного чердачка. Под ноги мне попалась пустая бутылка, я чуть не упала и поспешила уйти.

Странным образом эта хибара подействовала на меня успокаивающе: как же, человеческое жилье. Наверно, когда-то здесь обитал какой-нибудь охотник или лесоруб. Или те же антоновцы. Ничем практически это мне помочь не могло, но я прекратила паниковать.

Скоро места стали повыше и посуше, я сориентировалась и пошла прямо на север. Нога болела, страшно хотелось пить, комары не отставали, но я шла упорно, ни на минуту не останавливаясь, даже с какой-то веселой злостью: фиг, все равно выйду!

И вышла. Только не в том месте, где вошла, вернее, вбежала в лес, а восточнее, к проселку. Примерно там, где вчера наш грузовик влетел в яму. А вот и она, яма эта. Только грузовика уже не было. А вот было бы здорово: выхожу я из леса, а грузовик стоит, только что починенный – извольте ехать. Вот бы Славик с дедом Егорычем удивились. И я бы даже не стала возражать, если бы Славик снова принялся меня лапать под предлогом посадки в кузов. Только бы пешком не идти.

Но увы. Постояв минуть пять, я поняла, что попутную машину можно ждать до посинения, и поплелась обратно в лес. Теперь, по широкой и знакомой тропе я шла, уже не боясь заблудиться.

Светка сидела на крыльце, бледная, с синяками под глазами. Завидев меня, она шумно вздохнула с облегчением, но тут же зажала себе рот, состроила зверскую физиономию и приложила палец к губам. Проделав всю эту клоунаду, она замахала рукой, но тут же сама соскочила с крыльца и бросилась мне навстречу.

- Если что, мы с тобой вчера пошли прогуляться перед сном, - зашипела она. – Ты зашла в лес и заблудилась. Поняла?

- Я и на самом деле заблудилась.

- Просто заблудилась? – вытаращила глаза Светка. – А я уж думала…

- А я теперь думаю, не померещилось ли. Ну, что кто-то из леса вышел.

- Ага, померещилось, как же! Он за мной гнался!

Я хорошо теперь представляла, как можно гнаться за кем-то по лесу в полной темноте. Поэтому предпочла обойтись без комментариев. Если ей хочется думать, что за ней кто-то гнался – на здоровье. Я уже давно поняла, что Светка – это прививка против здравого смысла.

Давно? Это я так сказала? С ума сойти, я ведь знакома с ней всего двое суток. А кажется, что целую вечность знаю эту ненормальную зануду.

- Что с тобой было? – тормошила меня она.

- А ничего, - я зевнула и мешком шлепнулась на ступеньку крыльца. – Ты заорала, я с испугу бросилась не за тобой, а в лес. Пробежала в темноте метров двести и поняла, что не знаю, в какую сторону возвращаться. Побоялась заблудиться окончательно и сидела до утра. А потом все равно пошла не в ту сторону. Забралась в болото. Кружила-кружила и все-таки вышла. Туда, где мы с грузовика слезли. Вот и все. А что Таисия?

- Да ничего. Она не знает. Вчера поздно пришла, я сказала, что ты уже спишь. А сегодня она встала, пришлось ей наплести, что ты чуть свет отправилась прогуляться. Пошла к лесу, ходила-ходила по опушке, звала тебя. Вот вернулась. Думала, посижу немного и, если не появишься, придется сознаваться. Слушай, на кого ты похожа! Пойди умойся, переоденься.

- Сделай милость, не командуй! Я спать хочу.

Но поспать мне не удалось, потому что из дома вышла Таисия с ведром варева для хряка, увидела меня и заахала. Пришлось сказать, что в лесу упала, промокла и поцарапалась.

- И что тебя в лес-то понесло? - неодобрительно заворчала она. – Были б еще грибы или ягоды. Или там ландыши. Сейчас-то ничего нет.

- Травы лекарственные, - неизвестно почему брякнула я. – Их до свету собирать надо.

- Ну, и много набрала? – насмешливо поинтересовалась Таисия.

- Нет. Упала и все помяла. Пойду посплю немного.

- Поспи, поспи, милая. Если хочешь, чайку попей сначала. А ты, Света, может, в магазин сходишь? Вроде, должны сахар привезти.

Забавно, но ко мне Таисия сразу стала относиться ласково, а к Светке – суховато, почти с равнодушием. Или это называется, кровь не водица?

Раздевшись, я протерла царапину найденным у Таисии приторным цветочным одеколоном, нырнула в чистую постель и блаженно замурлыкала. Глаза закрылись еще на полпути до подушки, но я с усилием вскрыла их обратно и позвала Светку.

- Чего тебе? – она зашла и встала на пороге.

- Лопату помнишь где спрятала?

- Найду. Спи.

- Слушай! – я так и села, потому что вдруг вспомнила, о чем хотела ее спросить еще в поезде, но забыла. Будешь тут всякую ерунду помнить, когда чуть не зарезали и не выбросили из вагона. – Я в поезде в газетке прочитала о твоем Максиме. Там было написано, что он частный предприниматель и коллекционер антиквариата.

- Ну? Я разве тебе об этом не говорила?

- Нет. Ты вообще не говорила, чем он занимается.

- Это важно?

Как только разговор зашел о Максиме, Светка словно ощетинилась. Мне это совсем не понравилось. Я ведь даже еще вопрос толком не успела задать.

- Нет, Света, неважно. Просто мне интересно, почему бизнесмен и коллекционер антиквариата жил в коммунальной квартире.

- Это долгая история, - Светка закусила губу. – Ты же спать хотела.

- Фиг я теперь усну, пока не расскажешь.

- Понимаешь… - Светка вошла и присела на краешек стула, словно пришедшая по объявлению прислуга. – У него была квартира. Большая хорошая квартира на Кутузовском. Только… он в карты играл. И много проигрывал. Много долгов. Как-то наехали, пришлось квартиру срочно продать.

- А ты не думаешь… - осторожно начала я.

- Нет, - отрезала Светка. – Если ты намекаешь, что Макс мог быть сам как-то в эту историю замешан. Не может этого быть.

- Ну, не мог так не мог. Тебе виднее, - пробормотала я, засыпая на середине фразы.

Уснула я - как в яму упала. Проснулась словно через секунду, хотя солнце уже клонилось к закату. Разбудили меня голоса в «зале».

- Ну, расскажи, расскажи, дорогая моя, чем это вы ночью в лесу занимались? – сурово допрашивала Таисия Светку.

- С чего вы взяли? – довольно неискусно удивлялась та. – Ни в каком лесу мы ночью не были.

- Да ну?

Набросив халат, я вышла из «холодной». Таисия стояла у печи, уперев руки в то место, где, по замыслам Творца, у человека должна быть талия. Светка сидела на лежанке, пытаясь изобразить недоумение и оскорбленную добродетель.

- Что случилось? – поинтересовалась я, садясь рядом с ней, хотя это и так было ясно. Таисия откуда-то узнала, где мы были ночью.

- Это ты мне, Оля, расскажи, что случилось? – Таисия повернулась ко мне. – Травы она лекарственные собирала! Все село гудит: ты мол, Тая, у себя сатанисток пригрела. Даже батюшка Александр – и тот спрашивал, кто вы такие и зачем приехали.

- Сатанисток?! – тут уж и я глазами захлопала. – Что за дурь?

- Где ночью были? – поджала губы Таисия. – Или рассказывайте, или собирайте монатки и выметайтесь.

- Ну и… - вскинулась Светка, но я не дала ей закончить.

- Дело было так. Вы ушли к подруге, а мы решили прогуляться немного. Пошли через поле к лесу, далеко забрели. Стемнело уже. Свете понадобилось по нужде, она в лес зашла, за деревце, - тут Светка посмотрела на меня с возмущением, но промолчала. – А тут из леса кто-то вышел. Она испугалась, заорала и побежала. Я тоже испугалась. И тоже побежала, только почему-то в лес. Ну и заблудилась сразу. Всю ночь бродила.

- А мне не сказала ничего! – с возмущением покачала головой Таисия.

- Не хотели беспокоить, - буркнула Светка. – А теперь расскажите, с чего это мы вдруг сатанистками заделались?

- А это Славка по всему селу разнес. Он Егорыча в машине ночевать оставил, а сам в село через лес пошел. Чтобы утром с механиком вернуться. Иду, говорит, а тут девки городские. На опушке крест вверх ногами воткнули и молятся.

- Совсем сдурел? – возмутилась Светка. – И близко ничего не было. Какой еще крест?

- Какой крест? – прищурилась Таисия. – А лопата где?

- Не брали мы никакую лопату.

Таисия хмыкнула, налила из термоса в миску горячей воды и принялась за мытье посуды.

- Знаете, у нас тут многие сокровища графские искали, - как бы между прочим сказала она. – Приезжали из города, по лесу бродили, рыли. Все знают, что у графа полно бриллиантов и золота было, но вот куда они делись? Говорят, в лесу все зарыл.

Мы молча переглянулись за ее спиной.

- И что? – осторожно поинтересовалась Светка. – Ничего не нашли?

- Ничегошеньки. Я так и подумала сразу, что вы тоже из этих. Тем более, из Калединых.

Светка старательно грызла ноготь – не у меня одной, похоже, эта мерзкая привычка.

- Слышала? – толкнув меня в бок, чуть слышно сказала Светка. – Не нашли ничего.

- Ну, это еще неизвестно.

- А лопату верните! – коротко приказала Таисия, выходя с миской во двор.

Я выпила чаю с парой бутербродов, и Светка уговорила меня пройтись по селу – посмотреть, где была усадьба.

- Надо же откуда-то начинать, - доказывала она, измеряя найденным в корзинке с нитками портновским сантиметром свою ступню.

- Да нам с тобой теперь из дома не выйти, - фыркнула я. – Будут пальцами тыкать, а потом линчуют.

- Да прям! Нужна ты кому! Наоборот, бояться будут. А вдруг порчу наведем или еще что.

- Знаешь что? – возмутилась я. – Вот только этого мне и не хватало для полного счастья. Кстати, как ты лопату собираешься возвращать?

- А я и не собираюсь. Буду стоять на своем – не брали. Либо скажу, что ее украли. Лучше деньги отдам.

Первым, кого мы встретили на улице, был Славик.

- Ну и что ты, друг ситный, устроил? – вместо приветствия набросилась на него Светка. – Значит, мы в лесу ночью крест вверх ногами вкопали и черную мессу устроили? Башку тебе оторвать за это надо!

- Да я не говорил ничего про крест, - оправдывался он. – Просто сказал, что вы ночью что-то в лесу делали. А что, неправда? Что вы там делали, а?

- Гуляли, блин! И заблудились.

- А в руках у вас что было?

- Палка. Простая деревянная палка. Ноги устали – вот и хотели верхом на ней поскакать.

Разговор этот происходил рядом с колонкой. Устрашающе худая женщина лет сорока в цветастом ситцевом платье набирала воду в пластмассовую канистру. Закончив, она внимательно и с любопытством оглядела нас и неспешно пошла к угловому дому.

- Видели? – усмехнулся Славик. – Это Алевтина, телятница. Главная наша сплетница. Ты, Света, сказала, что мне башку оторвать надо? Ну держитесь, через полчаса вся Варакса знать будет, что вы грозили меня сатане в жертву принести. За то, что я вас на чистую воду вывел. А вы куда?

- В магазин.

- И я с вами.

- Не стоит, - отрезала Светка. – А то через пять минут все будут говорить, что мы на тебя порчу навели, приворожили, вот ты со старухами и бегаешь. А потом мы тебя убьем и съедим. Нет, сначала изнасилуем, а потом уже убьем и съедим. Или наоборот. Неважно.

Обиженный Славик ушел, а мы отправились к магазину. Светка днем уже разведала туда дорожку и теперь вела меня, какими-то задворками и проулками. Людей навстречу попадалось мало, но те, которые попадались, неизменно смотрели на нас с крайним подозрением.

Перед магазином – выкрашенным в радикально розовый цвет параллелепипедом – было что-то вроде небольшой площадки, где кучковались старики и дети. Трое мужичков специфического вида подсчитывали совокупный наличный капитал и обсуждали свою покупательную способность. Завидев нас, публика оживилась и зашушукалась. Мы прошествовали в магазин, словно через строй.

- Усадьба была здесь, - торжественно объявила Светка.

Я остановилась на крылечке и огляделась. Закрыла глаза. Никогда не жаловалась на скудость фантазии, но представить себе нечто, напоминающее дворянское гнездо, никак не получалось. Самое обычное деревенское сельпо – и только.

- Ну, и откуда будем вести отсчет? – скептически поинтересовалась я. – Прямо с крыльца? Или в подсобку попросимся?

- Не пустят. А вдруг мы магазин заколдуем?

- Если не пустят, заколдуем наверняка. С улицы.

Пока мы так хихикали, из магазина вышла бабуля с бутылкой подсолнечного масла. Услышав последнюю мою фразу, она ойкнула и поспешила прочь, старательно крестясь и бормоча под нос «Господи, помилуй».

- Ну все! – фыркнула Светка. – Туши свет, бросай гранату. Реноме наше погибло безвозвратно. Голову даю на отрез, очень скоро к нам пожалуют потенциальные клиенты. Ну там присушить кого или сглазить. Ладно, слушай. Я тут померила, мой средний шаг – 65 сантиметров. Если взять версту за километр, то…

- Я тебе уже говорила, с такой приблизительностью нам понадобиться не лопата, а бульдозер. Слушай, у Таисии есть какой-то энциклопедический словарь, стоит в моей комнате на полке. Надо будет посмотреть. Давай пока с направлением определимся. Жаль, компаса нет.

- Я умею по муравейнику направление определить, - важно заявила Светка.

Тут я вспомнила свои утренние похождения и едва смогла задавить невежливый смешок.

- К сожалению, здесь нет муравейника. И обросшего мхом дерева тоже. Вот если б были часы со стрелками…

- Зачем? – вытаращила глаза Светка.

- Темнота! Чтобы ориентироваться. Если б они у меня были в лесу, я не бродила бы полдня.

- Слушай, у Таисии часы лежат на шкафу кухонном. Со стрелками.

- Девушка, у вас определенно криминальные, я бы сказала даже, мелкоуголовные наклонности. Сначала лопату сперла, теперь вот на часы нацелилась.

Светка только плечами пожала: подумаешь! Купив сигарет, шоколадку и вездесущую трехминутную лапшу в стаканчиках, мы отправились на поиски часов и информации.

Прошмыгнув в дом мимо Таисии, которая, подоткнув подол юбки, полола грядку, мы зашли в «холодную». Светка сняла с полки пыльный «Энциклопедический словарь» советских времен.

- Есть! – радостно заявила она, полистав страницы. – Межевую версту отменили в восемнадцатом веке, уже проще, а то это аж два с лишним километра. А обычная – одна целая и… и шестьсот шестьдесят восемь десятитысячных километра.

- А по-русски можно? Вернее, по-человечески?

- По-человечески это километр и еще примерно шестьдесят семь метров. Дай-ка прикину, сколько это в шагах будет? Без куркулятора не сообразишь, - она схватила какой-то клочок бумаги, карандаш и принялась считать столбиком. – Уф, это где-то 1642 шага. Теперь часы.

Выглянув в окно, Светка убедилась, что Таисия по-прежнему на плантациях, и через секунду уже показывала мне старенькие часы «Полет» с синим циферблатом, на потертом черном ремешке.

- Так они же стоят! – возмутилась я, присмотревшись повнимательнее. – Толку-то!

Светка попыталась завести их, потрясла так и эдак и горестно вздохнула:

- И что теперь делать?

- Сколько на них?

- Шесть часов. Без десяти.

Я прикинула, что сейчас должно быть несколько меньше.

- У тебя часы точно идут?

Она пристально посмотрела на свои кварцевые, словно пыталась в уме разделить семнадцать на двадцать два.

- Вроде, да.

- Тогда пошли.

- Куда, обратно к магазину?

- Обратно.

Вернувшись тем же маршрутом, мы снова встали на крыльце. Все те же дети, те же пенсионеры и даже те же трое страждущих мужичков. Теперь они все смотрели на нас не просто с любопытством, а с настоящим суеверным ужасом.

- Смотри на свои часы, - приказала я. – Как только будет без одиннадцати шесть, скажешь.

- Ага, семнадцать сорок девять, - перевела себе Светка и уставилась на циферблат. – А как ты будешь определять?

- Часовую стрелку надо направить по солнцу. Угол между стрелкой и цифрой один делится пополам. Биссектриса показывает на юг.

- Надо же! – уважительно кивнула она.

В семнадцать сорок четыре солнце зашло за тучу. Светка хихикнула. В семнадцать сорок восемь я уже хотела спуститься с крыльца и пойти домой, но тут туча наконец сползла. Зеваки, раскрыв рты, следили за моими манипуляциями с часами.

- Курс на север – мимо вот того дерева, - я спрятала часы в карман и спустилась по ступенькам вниз. – Пойдем хотя бы примерно посмотрим, где это. Считай шаги.

Метров через двадцать приключилось первое препятствие. И не маленькое. Траектория уперлась в забор.

- Здрасьте вам через окно, - озадаченно протянула Светка.

По дороге домой мы бурно обсуждали план дальнейших действий. Светка настаивала на том, что надо или потихоньку залезть ночью на участок, или вполне легально попросить хозяев, чтобы они разрешили нам пройти через двор. Я плохо представляла себе и то, и другое. Больше всего мне хотелось плюнуть и уехать. Остатки здравого смысла намекали: они жили долго и счастливо, пока не встретили друг друга. Это про нас со Светкой. Если б я прочитала о подобных идиотках в книге, то долго плевалась бы. Потому что надобно иметь абсолютный целлюлит головного  мозга, чтобы искать клад буквально на глазах у потенциальных убийц. Вот уж точно, охота пуще неволи. Ладно, Светка без тормозов, но я-то, я о чем думаю, спрашивается?

Успокаивало только то обстоятельство, что вышедший ночью из леса мужик оказался всего-навсего Славкой, а не нашим преследователем. Но успокаивало слабо.

- Девчата, часы мои не видали? – встретила нас Таисия. – Вот здесь лежали, на шкафчике.

- Не-ет! – хором ответили мы и бросились на поиски.

- Да вот же! – торжественно объявила я через пару минут, незаметно вытащив их из кармана.

- Ой, где это они были? – обрадовалась Таисия.

- На полу. Под столом.

- Васька, наверно, смахнул, разбойник, - она погрозила кулаком ни в чем не повинному полосатому коту, который обиженно мыркнул и удалился во двор. – Вот бы еще лопата нашлась…

- Таись Ванна, - Светка сделала вид, что последняя сентенция ее не касается, – а в селе, кроме нас, есть еще кто-нибудь неместный? Ну, гости какие-нибудь? Или дачники?

Таисия задумалась.

- У Нади Котовой внуки гостят. У Петровича – дочка с зятем. К матушке Елене брат сегодня утром приехал. А, еще какие-то парни на днях приезжали, предлагали удобрения купить. У агронома остановились. Только, вроде, уехали уже. Дачников нет – далековато от города. А вам на что?

- Да так, интересно.

Мы вышли во двор, но на дорожке опять разлегся хряк, и Светка предпочла сидеть на крыльце. Я убеждала ее, что пройти через двор напрямик не удастся. Забор высокий, во дворе собака. Не говоря уже о том, что продолжать ночные подвиги абсолютно не тянуло. Второй путь был еще большим тупиком. Вот представьте, приходят к вам вдруг ни с того ни с сего абсолютно незнакомые тетки и просят разрешения пройти через ваш двор. Без всякой на то видимой практической цели. Сто против одного, что вы их пошлете по известному адресу. А уж если тетки эти имеют, мягко говоря, нехорошую репутацию… Нет, даже и пробовать нечего.

- А что ты предлагаешь? – окрысилась Светка. – Плюнуть и забыть?

Подумав минут пять, она встала и, ничего не говоря, пошла к калитке.

- Ты куда? – удивилась я.

- Потом расскажу, - отмахнулась Светка.

- Только без глупостей, пожалуйста, - настоятельно попросила я.

Прошло полчаса. Светка не возвращалась. Делать было откровенно нечего. Таисия по-прежнему возилась в огороде. Я завалилась на кровать и принялась перелистывать словарь. Когда-то в детстве я думала, что стоит полностью прочитать «Большую Советскую Энциклопедию» – и будешь все знать. И очень жалела, что ее у нас нет.

Хлопнула дверь. Влетела торжествующая Светка, размахивая каким-то клочком бумаги.

- Теорему Пифагора помнишь? – спросила она. – Сейчас все сосчитаем. Нет, все-таки плохо без калькулятора. Ну ничего, в столбик.

Она показала мне листочек, на котором был криво намалеван план злополучного участка. Пунктиром по нему проходил наш курс. Вообще-то двор был строго прямоугольный, но вот вектор на север пересекал его наискось.

- Смотри! – тараторила Светка. – Вот тут я написала, сколько шагов вдоль забора со всех сторон. Вот так получается прямоугольник и еще прямоугольный треугольник. Катеты известны, сейчас посчитаем гипотенузу.

Я посмотрела на нее с уважением. Хотя по математике у меня была «пятерка», но я старательно выбросила ее из своей жизни сразу же после выпускного бала. Мне вполне удается подсчитывать свои расходы и доходы, а для высшей математики имеется Лешка, который ловко прикидывает в уме, сколько надо обоев для ремонта кухни или бензина на сто километров пути.

- Ну вот, получается… Получается корень из шестисот двадцати пяти. Это будет… Двадцать пять метров. Итого, сорок пять метров мы уже прошагали. Ну что, завтра продолжим?

Меня крайне смущало то обстоятельство, что мы идем в сторону, противоположную лесу. Но, может, там есть еще другой?

                                             11.

Светка разбудила меня с петухами – ей не спалось. Таисия еще сладко посапывала в своей «горничке». Отчаянно зевая, я оделась и вышла во двор. Навестила «удобства», почесав по пути торчащий из-под двери сарайчика черный пятачок, поплескала в лицо воды из чугунного умывальника. И шлепнулась кулем на крыльцо:

- Без завтрака никуда не пойду!

Светка услужливо поднесла мне стакан грибной лапши, залитой кипятком из термоса. Из гущи торчала ложка.

- А запить? – капризничала я. – И вообще, такое жрать натощак вредно. Желудок не справится.

- Справится! А запьешь из рукомойника. Или хочешь Таисию разбудить? И потом вешать ей всякую лапшу на уши? Нет уж, лапшу лучше ешь, пока не остыла, а то совсем отрава будет.

- Из нашего теста лапша для всяких ушей хороша, - меланхолично продекламировала я, наматывая на ложку целый ком означенных мучных изделий.

Кое-как покончив с этой пыткой, я бросила стакан в ведро для мусора, ложку засунула в щель между скамейкой и стеной дома.

- Ну, веди, Сусанин. Итак, верста на север и четыре на запад. Сколько в шагах, посчитала? Кстати, если ты заметила, мы категорически удаляемся от лопаты.

- Ничего, - оптимистично отмахнулась Светка. – Главное, место найти, а за лопатой и потом можно сбегать.

- Здравствуй, Маша Чистая Шея! – разозлилась я. – Квадрат гипотенузы – это ты можешь посчитать, а вот то, что пробежки туда и обратно в общей сложности составят двадцать кэмэ, это тебе как? Я что, по-твоему, Маленький Мук?

- Если хочешь, я сама схожу.

- А я буду сидеть и сторожить место? Чтобы не убежало?

Мы поспорили еще немного. Сначала решили, что Светка пойдет к магазину и будет считать шаги, а я схожу за лопатой и догоню ее, но потом сообразили, что я не знаю, где она спрятала лопату. Обратный вариант (я считаю, а Светка идет в лес) тоже отпал: оказалось, что мой шаг короче Светкиного. Хоть и не намного, но на приличном расстоянии и разница будет приличная.

В конце концов Светка отправилась за лопатой, а я к магазину. На этот раз вокруг него было пусто. Вообще-то, я всегда была уверена, что в деревне встают на рассвете или даже раньше. Но на всем пути мне не встретился ни один человек. И только когда я уже сидела на крыльце магазина, мимо прошел какой-то дедок в домашних тапках на босу ногу. Он покосился на меня и прибавил ходу.

Через полчаса появилась запыхавшаяся Светка.

- Еле нашла, - пожаловалась она. – Темно же было, да еще Славик этот, свинья болотная.

Дальнейший маршрут мы одолели без приключений. Линия прошла в аккурат между двумя следующими домами, едва задев угол забора. Эту гипотенузу Светка высчитала в уме, без бумажки. Потом мы преодолели какой-то огороженный лужок, перешли вброд, по колено, ручеек и вышли из села. На горизонте, сколько хватало глаз, виднелся чахлый лесок.

- Вот видишь! – обрадовалась Светка. – Я же говорила! Это просто был другой лес, только и всего. Как будто лес может быть только один.

Километр и шестьдесят семь метров закончились. Пора было сворачивать на запад. Тщательно выверив перпендикуляр, мы зашагали через луг к синеватой полосе леса.

Светка изо всех сил старалась делать одинаковые шаги. При этом она странно покачивалась и была похожа на шествующего по пустыне верблюда. Да еще и губами шевелила, подсчитывая пройденное, словно жевала жвачку. Через каждые сто шагов она делала какую-то метку. Мол, если собьюсь, вернемся к последней отметине.

- Надо было хлебные крошки бросать, как Мальчик с Пальчик, - усмехнулась я, но Светка не ответила, боясь отвлечься от счета.

Мы шли уже больше часа. Четвертая верста подходила к концу, когда мы вышли из леса, довольно редкого и хилого, больше похожего на запущенный парк. Перед нами была неширокая полянка, а за ней – холм.

- Странно, - пожала плечами Светка, отмечая палочкой конец предпоследней сотни шагов. – Непохоже, что дальше лес продолжается.

- Дался тебе этот лес! Может, граф свои сокровища на дереве повесил. Или в чистом поле зарыл. Вот заклинило тебя: мол, убили в лесу, значит, и клад в лесу.

С холма мы спустились на сорок восьмом шаге. Прямо перед нами расстилалось озеро. Небольшие волны с ритмичным плеском лизали пологий песчаный берег. Тут и там зеленели и шумели куртинки камыша. Далеко у противоположного берега виднелась рыбацкая лодка.

- Вот это номер! – оторопело прошлепала губами Светка и шлепнулась на прибрежный камешек. – Такую-то мать! Где-то мы просчитались. Ты уверена, что правильно определила направление?

- Абсолютно.

- Но с шагами я тоже не могла ошибиться. Скажу по секрету, в этих шортах больше семидесяти сантиметров и не шагнешь. Они мне малость тесноваты. А я до критического уровня старалась не доводить. Значит, все-таки считать надо было не с крыльца.

- Свет, ты подумай головой, - я сняла кроссовки и вошла в воду по щиколотку. – Сколько еще шагов осталось?

- Шестьдесят два.

- Это примерно сорок метров. Хоть с какого места считай, хоть с крыльца бывшей усадьбы, хоть от ворот, хоть откуда – все равно в воду попадешь.

- Может, он все утопил? Ну, граф.

- А что, его сын был водолазом? Я думаю, дело в том, что отсчитывать расстояние надо было с какого-то другого места.

Светка приуныла. Она достала из кармана зеленый кулон и пристально рассматривала его, покачивая на ладони. Мне показалось, что она вот-вот зашвырнет его в воду.

- Даже если вдруг граф был такой шутник и озорник и на самом деле все утопил, нам от этого ни жарко и ни холодно. Оттуда мы ничего не достанем. Во всяком случае, сами. Ты с аквалангом нырять умеешь?

- Я и без акваланга-то не умею. Ненавижу, когда вода в нос попадает.

- Во-во, я тоже. У Лешки моего от кого-то из родичей остались карты мест на Северной Двине, где водится дикое количество жемчужниц. Прям хоть лопатой греби речной жемчуг. Он, конечно, не такой дорогой, как морской, но заработать при правильной постановке дела можно изрядно. Тем не менее, как видишь, мы не особо богатые. Потому что не рискуем заниматься тем, в чем ни фига не смыслим. Может, у тебя есть знакомый дайвер? Нет? Ну и забудь. Или думай, откуда еще можно прошагать пять с гаком километров. Мало ли!

В село мы вернулись злющие, усталые и голодные. Лопату, тщательно замаскировав в кустах, Светка спрятала на опушке – уже другой. «Надежда умирает последней», - эту банальность она высказала с таким важным видом, что мне в очередной раз захотелось ей наподдать. Как бы не пришлось последними умирать нам. То обстоятельство, что за сутки с половиной, проведенные в Вараксе, никто пока не попытался от нас избавиться, еще ни о чем не говорило. Равно как и то, что чужих в селе, по словам Таисии, за исключением каких-то гостящих родственников, не было.

Делать было нечего. Светка бродила по саду надутая и со мной не разговаривала – словно я чем-то перед ней провинилась. «Не поссорились, девчата?» – поинтересовалась Таисия. «Нет!» – фыркнула Светка и ушла, сказав, что у речки посидит. А я отправилась на почту – звонить своим.

Переговорный пункт представлял собой одну-единственную кабинку и рыжую девчонку, которая с важным видом накручивала диск допотопного телефона, а потом вопила: «Петрозаводск! Пройдите в кабину!»

Трубку взяла свекровь и начала ахать и охать. Не вычленив из этого никакой информации, я ее скоренько закруглила, сославшись на то, что разговор всего три минуты, и потребовала любезного супруга. Но тут к телефону подбежал ребенок и начал вопить: «Мама, ты где? Когда ты приедешь?» Пришлось патентованно соврать, что я в Москве по делу и приеду, как только с этим делом разберусь. Тут трубку у него отобрал Лешка и мрачно уточнил:

- В Москве, говоришь?

- Ну да.

- По делу, значит?

- По делу.

- И по какому же это делу?

- Ну я же тебе все объяснила! – возмутилась я.

- И я должен этой ерунде верить?

Тут уж я всерьез разобиделась, хотя и понимала прекрасно, что на его месте тоже бы отнеслась к услышанному с подозрением. Дурь какая-то – клады, убийства, преследования. Что хорошо для детектива, не слишком вяжется с повседневной обыденностью.

- Не хочешь – не верь.

Тут телефонистка крикнула, что три минуты заканчиваются.

- Все, Лешик, время кончается, - слишком явно обрадовалась я. – Жива, здорова («пока» – уточнила про себя), чего и вам желаю. Приеду – все расскажу. Борьку целуй в нос.

Выйдя из кабинки, я полюбовалась на засиженные мухами поздравительные открытки, веером разложенные на прилавке, и купила сборник японских кроссвордов двухмесячной давности. На обратном пути – я решила пройтись по селу, посмотреть, что из себя представляет родина предков – в голову настойчиво лезли мысли, что со Светкиной подачи я нажила в комплект ко всем прочим неприятностям еще и семейные сложности.

Дело в том, что временами Лешка становится дико ревнивым. К сожалению, когда-то я действительно давала ему к этому поводы, легкомысленно строя глазки направо и налево, причем без всякой практической надобности. Семена дали буйные всходы, и теперь я периодически оказываюсь «под колпаком у Мюллера». Все вроде бы ничего-ничего, а потом Лешке вдруг покажутся подозрительными мои походы в издательство и встречи с Генкой или моим редактором. В другой раз ему не понравится моя переписка на интернетовском генеалогическом форуме. Или он решит, что я слишком часто посещаю церковь. А то еще заявит, что я вольно обращаюсь с его петрозаводским другом детства Никитой, который не так давно женился и переехал жить в Питер. Интересно, что ему пришло в голову на этот раз? Могу спорить на что угодно – ничего хорошего.

Я в данном вопросе придерживаюсь страусиной политики: несказанного нет. Если я о чем-то не знаю, то и знать не хочу. Сто лет мне не нужна такая правда, от которой потом будешь только мучиться. Поэтому проблема, является ли Лешка примерным мужем или позволяет ли себе шалости на стороне, передо мной не стоит. Вот если ко мне домой придет плакаться его беременная секретарша, тогда я, пожалуй, задумаюсь. Тем более что шесть лет назад мы с ним обвенчались, а это подразумевает, что я сознательно должна терпеть любые его выходки до последней возможности.

Размышляя обо все этом, я и не заметила, как подошла к большому покосившемуся дому, стоящему посреди заросшего бурьяном садика. Когда-то его строили добротно, не для одного поколения, но время и отсутствие ухода превратили дом в развалину. Казалось, дунь ветер посильнее – и он рухнет кучей прогнивших трухлявых досок. Наверно, это и есть дом, где родился мой прадед. Странно, почему Таисия не наведет здесь порядок? Или он принадлежит кому-то другому? Кстати, она говорила, что здесь какой-то приблудный немой поселился.

Словно в ответ на мои мысли к калитке подошел невысокого роста невзрачный мужичок с корзинкой дикого щавеля – наверно, из леса. На бродяжку и пьянчужку он никак не походил. Одет хоть и бедно, но аккуратно и чисто, темные волосы с проседью и черная бородка аккуратно подстрижены. Даже ногти на руках в полном порядке, что вообще для сельского жителя большая редкость.

Открыв калитку, немой внимательно посмотрел на меня и вдруг улыбнулся. Придерживая калитку, он махнул рукой, приглашая подойти поближе. Я подошла и, почему-то чувствуя себя идиоткой, поздоровалась. Его глаза, слегка на выкате, старательно изучали мое лицо. Потом он кивнул и протянул мне корзинку. Я взяла пригоршню щавеля, поблагодарила. Немой снова кивнул и ушел во двор.

Отойдя подальше, я воровато оглянулась и бросила щавель в самую середину густой крапивной заросли. И в эту минуту мне стало нестерпимо стыдно, аж в жар бросило. Ну, не люблю я щавель, но выбрасывать-то зачем? Человек старался, собирал… Иногда бывают моменты, когда я себя просто не выношу.

Какой-то запах… Да, я почувствовала его, еще когда подошла к немому, а теперь так пахли мои руки, в которых я держала щавель. Чуть-чуть, почти неуловимо. Запах не был неприятным, но раздражал своей непонятной знакомостью.

Лешка частенько смеялся и предлагал мне идти работать на парфюмерную фабрику нюхачкой. У меня неважно обстоит дело с музыкальным слухом, я плохо разбираюсь в оттенках цветов, но вот запахи… Если бы я верила в переселение душ, то непременно решила бы, что в прошлой жизни была овчаркой. Каждый запах, неважно, приятный или нет, для меня не просто какое-то чувственное ощущение, но особое состояние и очень сложные ассоциации. Стоит почувствовать знакомый запах – и я не просто вспоминаю какое-то событие, с ним связанное, а словно в одно мгновение заново переживаю этот отрезок времени во всей его яркости и полноте. И поэтому никогда не покупаю одни и те же духи два раза: каждый запах – это определенный период жизни, который нельзя повторить.

Этот запах определенно был мне знаком.

В последние дни моя жизнь так же определенно состояла из одних дежавю: смутно знакомые лица, едва уловимые похожие запахи, повторяющиеся ситуации.

Я попыталась махнуть на загадку рукой, но, как водится, только раззадорила себя. Шла и до мозгового скрипа пыталась вспомнить: в поезде? На вокзале? В магазине? Ничего не выходило.

На углу, почти у самого дома Таисии, меня догнала Светка – по-прежнему расстроенная до чертиков. Я вспомнила бессмертное творение Эдгара По и слова старого негра Юпа: «хозяина укусил золотой жук».

- Девочки, - вкрадчиво, заметно волнуясь, произнес где-то сзади женский голос.

Мы обернулись и увидели тощенькую востроносую женщину в светлом платье стандартного сельского фасона. Она как-то испуганно озиралась и прижималась к забору, стараясь быть как можно незаметнее.

- Можно вас на минуточку?

Светка посмотрела на меня, поджав губы: вот видишь, я была права, начинается!

Мы подошли поближе, женщина покрутила головой, проверяя, не видит ли кто, и зашептала:

- Девочки, вы только не сердитесь, про вас тут такое рассказывают… Может, вы мне сможете помочь, а? Я вам заплачу.

- А что такое? – закусив губу, чтобы не рассмеяться, спросила Светка.

- Понимаете, у меня… любовь была… с агрономом нашим, Володей. Я думала, он женится, а он… - тут женщина некрасиво отквасила челюсть и зашмыгала носом.

- Понятно, - сделала заключение Светка. – А он теперь крутит шуры-муры с колхозным счетоводом.

- Не-е-ет, с бух-ха-а-алтером. Вы же можете его… ну, обратно вернуть. Ведь можете?

- Если с бух-халтером, то вряд ли. – Я пихнула Светку в бок, но та сделала вид, что не заметила. – И потом, понимаете, у нас лицензии нет. А без лицензии нельзя.

- Но я  ведь никому не скажу. Никто же не узнает.

- ОН все знает, - грозно нахмурилась Светка. – Плохо будет и вам, и нам. И Володе вашему.

Это она зря сказала – тетка носом шмыгать мгновенно прекратила и задумалась: может, и ничего, а? Раз уж нельзя вернуть, то пусть ему будет плохо. А то, что заодно будет плохо мне и еще кому-то – ну и ладно. Готов жабу проглотить, чтоб другому насолить.

- А может, все-таки попробовать? – нудела она. – Я хорошо заплачу.

- Нет уж, я себе не враг, - отрезала Светка. – Даже за большие деньги.

Вот с этим я могла бы поспорить, но предпочла воздержаться.

Тетка ушла разочарованная.

- Видала? – сразу повеселела Светка. – Вот значит грамотный пиар. Мы могли бы здесь большие деньги зашибить. Особенно если бы сказали: «Никому не говорите, это только для вас, в виде исключения». Вот народ потянулся бы! Можно было бы вообще ничего не делать, только руками помахать и пошептать что-нибудь. А уж если б что-нибудь случайно совпало – вообще туши свет. Отбою не было бы от клиентов.

- Тогда чего ж ты отказалась? – мрачно поинтересовалась я. – Не сокровища графские, так хоть какой заработок. Хватило б долги отдать.

- Я подумаю, - кивнула Светка.

- Только меня в это не впутывай.

- Ну да, конечно, ты же у нас добропорядочная христианка, тебе нельзя такой мерзостью заниматься.

- Представь себе, - огрызнулась я. – Никому нельзя.

- Да. Только некоторым очень даже можно. То-то их развелось как собак нерезаных – маги, экстрасенсы, колдуны. Было б это невыгодно – их не было бы.

- Кому выгодно-то? – взвилась я. – Да ты хоть знаешь …

Тут я осеклась, поймав себя на желании встать в позу и прочитать проповедь. Нет уж, себе дороже. Махнула и пошла в дом.

- Ах-ах-ах, какие мы праведные! – Светка плелась сзади и фыркала, как тюлень. – Ты еще в церковь сходи, на исповедь. Ах, батюшка, меня случайно за сатанистку приняли, поколдовать попросили.

- Ну и пойду. И тебя не спрошу!

То, что я за эти два дня так и не дошла до церкви, действительно было странным. То ли она меня так во сне напугала, то ли что – не знаю. Пожалуй, можно и сходить. Вот только ничего платьеобразного у меня нет. Попросить у Таисии юбку? Тогда уж лучше скатерть – обернуться вокруг. Разве что платочек.

Платочек мне Таисия дала с радостью.

- Иди, милая, иди, дело хорошее, - мелко кивала она, роясь в шкафу. – Службы у нас, правда, только по воскресеньям и по праздникам, но церковь до самого вечера открыта. И батюшка Александр такой хороший. И матушка тоже. Вот только ремонт еще когда закончат. Художник из города приезжает. Поработает – уедет, потом снова приедет. А уж строительные всякие работы – и вовсе от случая к случаю. Денег нет. Кто ж нынче в храм-то ходит! Одни бабки.

Светка увязалась за мной.

- А ты-то с чего? – удивилась я. – От не фиг делать?

- Ну… да, - кивнула она. - С тобой за компанию. Посмотрю на поповское гнездо изнутри. Одна-то я уж точно в церковь не пойду. А бывает любопытно, что там такое. Узнаю и больше любопытствовать не буду.

- Ты некрещеная?

- Нет. И слава Богу.

- Сама хоть поняла, что сказала? – фыркнула я.

- Тьфу на тебя! – отмахнулась Светка.

Церковь находилась почти в самом центре села. Странно, обычно сельские храмы стоят чуть на отшибе, на кладбищах. Но тут я вспомнила дедушкины рассказы о том, что здесь была еще и часовня. Тогда понятно. Часовня, от которой ничего не осталось, как раз на кладбище и стояла – на пригорке. Видимо, она была небольшая, вот ее и растащили на всевозможные хозяйственные нужды. А церковь большая. Интересно, что в ней было? Клуб, склад? Или вообще ничего? Судя по ее запущенному виду – именно последнее.

Хотя сама церковь была окружена строительными лесами, вокруг было достаточно чистенько. Строительные материалы сложены по углам и накрыты брезентом. Рядом – снятая главка, без креста и с прохудившейся луковицей. Вокруг все было посыпано мелким гравием, а кое-где даже разбили клумбочки. Крохотная сторожка-вагончик сияла свежей голубой краской. И ни души. Сонная летняя тишина. А потом я услышала доносящееся откуда-то тихое пение, поспешно завязала платок и поднялась по разбитым ступенькам паперти. Светка – за мной.

Внутри было темно: леса загораживали окна. Впрочем, леса были и в самой церкви. Крохотные огоньки лампадок и нескольких свечек выхватывали из мрака где иконы, где пустые рамы, где свежую роспись, а где лохмотья старой краски. Под ногами поскрипывали пахнущие смолкой доски. Царских врат не было вообще, и виден был престол с горящей перед ним толстой свечой.

Пение доносилось откуда-то сверху. Я задрала голову и увидела небольшой балкончик хоров, освещенный маленькой лампочкой. Похоже, там шла спевка церковного хора. Женщина, наверно, регент, пропевала каждому голосу его фразу, потом повторяли все вместе. Высокие голоса не так уж часто бывают красивыми. На громком звуке они резкие, на тихом – писклявые. Но ее сопрано было каким-то… прозрачным, слегка размытым. Акварельным. Оно завораживало. Низкий альт мягко вторил. Юношеский тенорок словно пунктиром подчеркивал фразы. И наконец два баса, заметно отличающиеся тембром, стелили бархатную подкладку.

Я стояла и слушала, раскрыв рот. Пели что-то торжественное и печальное, от чего щипало в носу и бежали по спине мурашки. Хотелось сесть на пол и сладко заплакать.

Светка дернула меня за руку и что-то сказала. Я отмахнулась. Пение оборвалось на середине слова. Сверху, над перильцами показалась чья-то голова, потом кто-то начал спускаться по винтовой лестнице.

- А, сатанистки пожаловали, - улыбнулся высокий молодой мужчина в длинном черном подряснике – надо понимать, это и был отец Александр. – Чем могу помочь?

Батюшка был, что называется, косая сажень в плечах. Слегка вьющиеся светлые волосы, прикрывающие воротник, и аккуратно подстриженная борода. Мягкий низкий голос с потрясающими интонациями. Я подумала, что такой священник, наверно, изрядное искушение для молодых прихожанок, если таковые имеются.

- Да никакие мы не сатанистки, батюшка, - я подошла под благословение. Он не протянул мне руку, а перекрестил и коснулся моей головы. – Просто гуляли вечером у леса, а кто-то увидел и придумал неизвестно что.

- Понятно, - он посмотрел на Светку, но та топталась в сторонке, всем своим видом показывая, что попала сюда случайно. – Откуда вы?

- Я из Питера.

- Правда? – обрадовался отец Александр. – Моя матушка тоже. Если не торопитесь, подождите, пока спевка закончится, ей приятно будет земляков повидать. Матушка, вы там долго еще?

- Иди, иди, Леночка, - сказал низкий женский голос. – Мы и без тебя допоем. Батюшка порегентует.

Высокий голос попрощался, пожелал всем ангела-хранителя, и я увидела, что по лестнице спускается молоденькая светловолосая девушка с белым шарфиком на голове. Одной рукой она придерживала тяжелый живот.

- Осторожнее, - нахмурился отец Александр. – Куда ты несешься так? И вообще, хватит, с воскресенья переходите на клирос петь. Хватит по лестнице скакать.

- Нет, - возразила матушка Елена. – Там света нет и вообще неудобно. Ничего со мной не случится.

- Запру дома и буду петь один. Без хора. Я могу, ты знаешь.

Матушка кротко улыбнулась и повернулась ко мне: видали, что творится? Я не могла не улыбнуться в ответ, потому что сразу почувствовала к ней симпатию. Словно мы были знакомы сто лет.

- Я вам не нужен? – спросил отец Александр. – Нет? Ну, тогда храни вас Господь.

Он поднялся по лестнице, и сверху снова полилась печальная мелодия.

- Пойдемте к нам? – предложила матушка Елена. – Там никого, посидим, поговорим, чаю попьем с конфетами.

- А свечки можно поставить?

- Конечно, - она открыла ящик у входа и протянула мне несколько свечей. – Хватит?

- А деньги?

- В кружку положите.

- Сколько?

- Сколько сочтете нужным.

Немало подивившись этому обстоятельству, я опустила в маленький ящичек с прорезью три сложенные десятки и подошла к большой иконе Николая Чудотворца. Вот здесь несчастный Григорий молился святителю, чтобы тот избавил его от притеснений графской дочери. Перед этой самой иконой? Я повернулась и спросила об этом у матушки.

- Нет, - вздохнула она. – Это новая. Старую сожгли. Когда церковь закрывали после революции, все иконы сожгли. Кресты, утварь изуродовали, расплющили. Хорошо хоть церковный староста как-то узнал заранее, смог прихожан предупредить. Они что могли по домам унесли, спрятали. Сейчас кое-что уже предлагали обратно принести. Но мы пока не берем – сначала вот все отремонтируем. Генка, соль, а не соль-диез! – крикнула она, задрав голову к балкону.

Мы вышли во двор, и только тут заметила, что Светки нет. Наверно, пошла домой, подумала я.

- Вот и наш домик, - матушка Елена махнула рукой в сторону голубого вагончика. – Тесновато, но что делать.

- Ведь в селе полно домов пустых, - удивилась я. – Неужели нельзя какой-нибудь занять? А дети будут - тогда как?

- Формально все они чьи-то. Хозяева в городе живут или еще где. Ничего, мы свой потихоньку построим. А пока и так ничего.

Мы вошли в домик, поделенный деревянной перегородкой на кухоньку с печкой-буржуйкой и узкой лежанкой и комнатку.

- А брат ваш? Мы ему не помешаем? – спросила я.

- Брат? – засмеялась матушка. – Да он в церкви. Он когда приезжает, всегда с нами поет. А потом они с батюшкой и с дьяконом на ночную рыбалку собрались. Так что никого до утра не будет.

Мы пили чай и болтали, как старинные подруги. Оказалось, что в Питере она жила совсем недалеко от меня и даже в церковь ходила в ту же, что и я. Так что и общие знакомые нашлись. Рядом с ней было так хорошо и спокойно. Ее серые, широко расставленные глаза светились такой искренней приветливостью и простодушием, что мне стало крайне неловко, когда я рассказывала ей, будто мы приехали посмотреть на землю предков. Но и рассказать правду я не смогла бы, даже если б и захотела. По той же неловкости. Словно было в этом что-то… непристойное.

За разговором время пробежало незаметно. Наливая очередную чашку чая из пузатого дореволюционного самовара с медалями, я вдруг посмотрела в окошко и сообразила, что давным-давно если и не ночь, то, во всяком случае, поздний вечер.

- Пора идти, - виновато сказала я. – Поздно.

- Приходи завтра, - предложила Лена (мы почти сразу перешли на «ты»). – И сестру возьми. Я вас с братом познакомлю. Может, обратно вместе поедете.

Она хотела меня проводить, но я отказалась. И тут же пожалела. На всю улицу горело всего пара тусклых фонарей, да окошки домов светились. Я шла, пристально вглядываясь под ноги, чтобы не утонуть в очередной грязной луже, которых вокруг было предостаточно. Чего-чего, а этого добра в Вараксе всегда хватало – об этом еще дед рассказывал, с какой-то непонятной мне гордостью.

Фонари кончились, светящиеся окошки тоже попрятались за зеленью. Впереди был длинный и темный участок пути. Я остановилась и беспомощно оглянулась. Хоть бы человек какой показался. Или нет, лучше не надо! Никого не надо – ни людей, ни зверей.

Только я подумала об этом, как вдруг услышала за спиной шаги. Тихие-тихие. И осторожные. Я остановилась – шаги стихли. Пошла – и тот, сзади, тоже пошел. Рот свело от терпкого вкуса паники. Сердце барабанило в голове и в желудке.

Надо было идти прямо, но я вбежала в особо темное место под раскидистыми деревьями, свернула за угол, присела за куст и затаилась. Прошло несколько томительных секунд. Просто сидеть и ждать неизвестно чего было невыносимо. Хотелось сорваться и побежать сломя голову с дурным воплем.

Подул ветер, листья зашумели, месяц выкатился из-за тучи – стало чуть светлее. И именно в этот момент я увидела на перекрестке двух улиц темный силуэт. Человек стоял и вглядывался в темноту. Я сжалась в комочек и закрыла глаза – совсем как в лесу. Сердце уже не барабанило, а бухало так, что я испугалась, как бы его не услышали.

И вдруг ветерок донес до меня запах. Немного прелых листьев, немного старого дерева и пыли. Запах заброшенного жилья, пота и еще чего-то неуловимого. Запах немого Федьки!

Чтобы не ахнуть случайно, я зажала себе рот двумя руками и осторожно выглянула из-за куста. Никого не было. Наверно, немой пошел по улице дальше. Прижимаясь к заборам, чтобы оставаться в густой тени, я добежала до края села, а потом задворками пробралась к дому Таисии – прямо к задней калитке, выходящей в поле.

Светка и Таисия сидели вдвоем на завалинке и встревоженно совещались.

- Ну наконец-то! – воскликнула Таисия, завидев меня. – Я уже хотела идти тебя искать. Вечно ты куда-то пропадаешь. Мы же волнуемся.

- Извините, - я присела на ступеньку крыльца. – Заболталась с матушкой.

- Познакомились? – сразу подобрела Таисия. – Ну и хорошо. Она такая девочка милая. Глядишь, подружитесь, будешь чаще к нам приезжать. Есть хочешь, нет? Ну ладно, тогда я спать пойду.

- Подождите, - остановила я ее. – Скажите, Таись Ванна, Федька немой давно здесь живет?

Таисия задумалась.

- Давно? Да нет, не очень. Меньше года. Той осенью пришел. А что?

- Да просто так. Я его сегодня встретила днем, он меня щавелем угостил ни с того ни с сего.

- Он добрый. И мухи не обидит. Вот попивает только.

Интересно, зачем этот добрый Федька крался за мной? Может, он просто тихий сексуальный маньяк и никакого отношения к графским сокровищам не имеет? И все же, откуда мне знаком этот запах?

Таисия пожелала нам спокойной ночи и ушла. Светка дождалась, когда в окошке «горнички» загорится свет, повернулась ко мне и зашептала:

- Не зря я с тобой в церковь потащилась! Я все поняла! Действительно идти надо было не от усадьбы.

- А откуда? – вяло поинтересовалась я. Пережитый стресс почему-то отозвался мучительной зевотой, которая буквально раздирала мне рот.

- Хватит зевать! – обиделась Светка. – Неинтересно?

- Интересно-интересно! – я снова зевнула, еще шире. – Рассказывай.

- Ведь не зря же вся эта беда складывается в крест. Это знак. Считать надо от церкви! Сколько от нее до магазина?

- Ну… Навскидку метров триста.

- Ага! Значит, в озеро мы никак не угодим.

- Постой, а откуда считать? От крыльца или от алтаря?

- А я знаю? Не думаю, что графа пускали в алтарь. Разве что на ступенечки. Давай считать будем от крыльца, а еще, на всякий случай, замерим, сколько шагов до алтаря. В одном месте ничего не будет, значит, в другом поищем.

                                                      13.

О вчерашнем происшествии я Светке так и не рассказала. При дневном свете оно стало казаться мне какой-то глупостью. Может, и вовсе все это только померещилось? Может, Федька – если, конечно, мой нос меня не подвел и это вообще был он – просто шел себе по улице тихонечко, а я напридумывала себе, что он за мной крадется? Тем более, что он живет здесь уже без малого год – как-то это не особо монтируется с нашими последними приключениями.

Еще вчера вечером до меня дошло, что вести отсчет расстояния от церкви будет не так уж и просто. Ведь если мы придем туда, то непременно встретим Лену. И что тогда? Ведь не скажешь ей: ты подожди, мы тут свои дела закончим и придем.

Но Светка мои сомнения разрешила одним махом.

- Она тебя пригласила вместе со мной - с братом познакомиться, да? Вот и отлично. Пойдем. Заодно и на брата посмотрим. А там уж я улучу минутку выйти во двор. И в церковь зайду. Ну там свечку поставить, копейку в ящик бросить, икону какую обцеловать.

- Смотри только в алтарь не залезь ненароком, - предупредила я.

- Боженька не одобрит? Или огонь небесный испепелит? – насмешливо фыркнула она.

- Слушай, ты! – зашипела я, вцепившись когтями ей в плечо. – Если ты еще раз позволишь себе…

- Да пусти, больно! – вскрикнула Светка и как-то сразу присмирела. – Фанатичка припадочная, - добавила она тише.

Поскольку иди в гости с утра по примеру Винни-Пуха мы не собирались, Светка спала без задних ног. Я же напротив проснулась рано, что для меня было делом необычным. Вчера я буквально сдирала себя с постели, а сегодня было даже еще раньше. Солнце только-только просыпалось, по лугам и над рекой стелился туман. Зато птицы галдели, как чумовые, и даже домашние гуси пытались им подпевать.

Уснуть снова не получалось, валяться в неудобной постели не хотелось. Я встала и тихонько вышла во двор. Заслышав мои шаги, Борька в сарае басовито хрюкнул.

- Нет уж, дорогой, дождись хозяйку, - посоветовала я.

Сполоснувшись под рукомойником, я прислушалась к себе и поняла, что есть хочется не особенно. Поэтому решила до завтрака прогуляться к речке: там я еще не была. Но вместо этого ноги почему-то привели меня к Федькиному дому. Что мне там понадобилось, я не сказала бы даже под страхом смерти – по той простой причине, что и сама не могла этого понять.

Я стояла у забора и тупо пыталась заглянуть в дырку, когда дверь дома вдруг открылась. Стукнуло что-то железное. Кто-то ходил по двору. Вот брякнула щеколда калитки. Я отбежала и спряталась за деревом.

Федька вышел, тщательно запер калитку и, помахивая все той же корзинкой, пошел в сторону леса. В корзинке что-то лежало, но издали я не могла рассмотреть, что именно.

Где-то хлопнула дверь, заиграло радио, но на улице по-прежнему никого не было. Федька скрылся из виду. Оглянувшись по сторонам, я полезла в дыру. Одна заборная штакетина была оторвана совсем, другая держалась на одном гвозде и свободно болталась. Протиснулась я, правда, с большим трудом, изрядно ободравшись, но хоть одежду не порвала – уже спасибо.

Снова и снова спрашивая себя, что же мне тут понадобилось, я подкралась к дому. Дверь оказалась закрытой на большой висячий замок. Окна – крест-накрест заколочены досками. Ну, вот и все, можно возвращаться.

И тут мне на глаза попалась еще одна низенькая дверка. Главный вход в дом был высоко – крылечко примерно в мой рост, а то и выше. Такие дома раньше часто строили на севере: первый этаж как бы бельэтаж, а в цоколе – скотина и хозяйственная утварь. Дверка как раз и вела в такой полуцоколь-полуподвал. И замка на ней не было.

Не веря в такую удачу, я толкнула ее – и она, хоть и с трудом, но все же подалась. Внутри пахло уже знакомо – затхлостью, землей и прелью. В подвале было темно, но откуда-то сверху пробивался неяркий свет. Крышки, которая должна была закрывать отверстие, не было, какие-то жерди лежали поперек него.

Подпрыгнув, я сшибла их, и одна упала вниз, едва не выбив мне глаз.

Все хорошо, но лестницы-то не было! И не было чего-то такого, что можно было бы подставить вместо нее.

Топнув от досады ногой, я сообразила, что вместо пола – земля. И не утрамбованная, а довольно рыхлая, хотя и влажноватая. Вот здорово!

Взяв упавшую сверху жердь, я чуть наискось воткнула ее в землю. Она вошла глубоко и легко, как нож в масло. Ее длины как раз хватило, чтобы упереться в край отверстия.

Так, теперь правую ногу ставим на жердь, левой отталкиваемся от земли, затем быстро правой от жерди – и прыгаем вверх. Главное, чтобы она подо мной не подломилась.

С первой попытки ничего не вышло. Я шлепнулась на землю и ощутимо ударилась кобчиком. Конечно, разумнее было плюнуть и уйти, как пришла, но я раззадорилась, как глупый мальчишка, и снова полезла на жердь.

В этот раз мне удалось зацепиться руками за край дыры. Оттолкнувшись еще раз ногой от жерди и обдирая живот, я подтянулась и втащила себя наверх. Затем достала жердь, положила ее и две других на место и отправилась на разведку. Если какие-то угрызения совести и плескались во мне, я утихомирила их тем соображением, что Федька (возможно!) вчера за мной следил (возможно!), так что это просто необходимые меры предосторожности: мало ли что!

В первой комнате ничего интересного я не увидела. Необструганный, явно самодельный деревянный столик, на котором стояли стакан и щербатая глубокая тарелка. Фанерная табуретка в углу, а на ней маленькая электрическая плиточка. Голая лампочка тоскливо свисала на проводе с потолка. Неужели здесь есть электричество? Я поискала глазами выключатель, не нашла, потрогала лампочку – шатается. Попробовала подкрутить – свет зажегся. Испугавшись, я поспешно выкрутила ее обратно.

Во второй комнате, побольше, было совсем пусто. Только какая-то низкая лежанка у стены, накрытая серым солдатским одеялом. И большая спортивная сумка в углу. Грязная и потрепанная.

Я взяла и поставила ее на лежанку. Молнию открывала так осторожно, словно в сумке была бомба. Или ведро скорпионов. Сверху лежал аккуратно сложенный темно-серый мужской костюм. Совершенно не соответствующий сумке. Я не из тех, кто с одного взгляда определяет марку и стоимость вещи, но и так было видно: костюм очень даже не из дешевых. И даже не для среднего класса. Мой Лешка себе такой позволить не мог.

Я не стала рисковать и вытаскивать вещи из сумки, потому что твердо знала: сложить все так же, как и было, не смогу. Вдруг Федька такой же наблюдательный, как и моя бабушка? Поэтому просто аккуратно приподнимала содержимое. Под костюмом лежали две рубашки и галстук, под стать костюму. Еще там было белье, носки и полуботинки в отдельном пакете. Похоже, немой только прикидывался бомжом. Или это не его вещи?

Откуда-то раздался нежный перезвон колокольчиков. Я вздрогнула и чуть не уронила сумку, которую как раз собиралась поставить на место. Колокольчики продолжали звенеть. И звон этот доносился откуда-то из-под солдатского одеяла.

Осторожно откинув его, я увидела сотовый. Маленький, хорошенький, как игрушечка. С фотокамерой. Именно о таком мечтал Борька. «У всех наших нормальные телефоны, один я хожу, как лох, с «Сименсом-С45». Стыдно из кармана достать», - ворчал он, забывая, что всего год назад просто умолял купить ему хоть какой-нибудь телефончик, хоть самый плохонький. Мне-то что, мой телефон, оставшийся в отделении милиции, этот малолетний паршивец вообще определил как «полный отстой». Но мне от телефона нужны всего три вещи: возможность позвонить, часы и будильник. Ну, и чтобы помещался в сумку. Для «некстов» сотовый – нечто большее, чем товар народного потребления. Даже не знаю, с чем можно сравнить из нашей юности. Фирменные джинсы, магнитофон? Да нет, пожалуй, не совсем. Кстати, подросткам телефон нужен совершенно не для того, чтобы звонить (как ни позвоню ребенку, стабильно натыкаюсь на «абонент временно недоступен» – несмотря на перманентные нагоняи). Они отправляют эсэмэски, фотографируют, скачивают из интернета картинки и мелодии, играют в игры, хвастаются друг перед другом. Недавно Борькина учительница рассказывала, что если всего пару лет назад она категорически запрещала доставать в классе телефон и выгоняла редких нарушителей вон, то теперь первая команда перед началом урока: «Все выключили телефоны! Или хотя бы убрали звук!»

Между тем колокольчики наконец умолкли. Я осторожно накрыла трубку одеялом и задумалась: зачем немому телефон. Может, для того же, для чего и детям: отправлять сообщения и играть в игрушки? Или ему звонят, говорят, а он слушает?

Но одно мне было ясно совершенно определенно. Он не тот, за кого себя выдает. Дорогая одежда, сотовый телефон…

Я уже собралась уходить и вдруг услышала звук отпираемой калитки. Немой возвращался. А я-то думала, что он надолго ушел. Или я провела здесь больше времени, чем мне показалось?

Недолго думая, я нырнула в подпол, даже не заботясь особо, чтобы поправить жерди, - да и при всем желании я не смогла бы этого сделать. Рванула было к дверце, но поняла, что это глупо, и решила пока затаиться. Забилась в самый дальний угол – теперь без дополнительного освещения увидеть меня сверху не представлялось возможности.

Дверь наверху открылась, прямо у меня над головой раздались шаги. Немой шел, что-то тихонько напевая! Вот это да!

А чему, собственно говоря, удивляться? Фальшивый бомж, фальшивый немой. Вполне опереточная ситуация. Может, он и есть пресловутый потомок графа Протасова? Поселился здесь под видом немого бродяжки, поближе к кладу. Таисия говорила, что много уже было таких… старателей, которые пытались графские сокровища найти. Вот он и бдит, чтобы семейное достояние не ушло налево. Его подручные между тем стараются, добывают информацию и части креста, а он ими руководит по мобильнику.

«Немой» довольно явственно выругался, и я услышала тоненькое попискивание: он набирал номер.

- Привет, это я, - голос звучал так отчетливо, словно Федька стоял рядом со мной. – Звонил?.. Да, все еще здесь. Делают вид, что к родственнице приехали… Не знаю, болтаются взад-вперед по селу, по лесу шляются... Да, одну хорошо рассмотрел, вторую не очень… Да, из Питера.

Он говорил что-то еще, но я уже толком не соображала. Сердце опять бухало, как и вчера за кустом. Значит, все-таки я была права. Федька вчера следил за мной. И щавелем угостил не по доброте душевной, а чтобы рассмотреть меня получше. Все пропало! Надо удирать отсюда – и как можно быстрее. И из подвала этого тоже надо удирать.

Не беспокоясь особенно, что Федька меня услышит, – не все ли теперь равно? – я открыла дверцу и побежала через двор к заднему забору, а точнее, полуразвалившемуся плетню. Легко перескочила через невысокие жерди и хорошо знакомым путем, задворками через поле вернулась к Таисии.

Светка дрызгалась под рукомойником и опасливо косилась в сторону сарая, где Таисия кормила хряка.

- Где тебя опять носит? – возмущенно завопила она.

На ее крик из сарая выглянула Таисия и сердито присоединилась к Светке:

- Оля, ну это уже просто безобразие. Почему ты постоянно уходишь, никому ничего не сказав?

- Вы еще спали, - я пожала плечами. – Надо было вас разбудить?

- Где ты была? – продолжала допрос Светка.

Больше всего на свете мне хотелось послать ее по известному адресу, но я сдержалась и коротко ответила:

- На речке.

- А почему грязная такая? – это уже Таисия.

- Упала с обрыва, - я помнила, что берег у речки обрывистый, почему бы мне с него не упасть?

- Но там же песок, - удивилась она. – А ты вся в земле.

- Земля тоже есть! – упорствовала я.

Таисия покачала головой и ушла обратно в сарай. Светка смотрела на меня, поджав губы.

- Вот что, голуба, - я подошла к ней поближе и заговорила в полголоса. – По-быстрому собираем барахло и сваливаем.

- Сдурела? – возмутилась Светка.

- Сдуреешь тут. Этот немой, который неизвестно откуда заявился, на самом деле вовсе не немой. У него сотовый и костюм от Армани, - про Армани я ввернула для большей убедительности, первое, что на язык пришло. – И он звонил кому-то и говорил о нас. Поняла?

- А ты откуда знаешь? – выпучила глаза Светка.

- Я только что у него была. В доме. И все видела. И слышала.

- С чего тебя туда вообще понесло? На гнездо предков полюбоваться?

Тут уж пришлось и о вчерашнем инциденте рассказать. Светка выглядела так, словно ее настиг чрезвычайно острый приступ базедовой болезни. Я даже испугалась, что у нее глаза лопнут или вылезут. Но не прошло и минуты, как она взяла себя в руки, и тут уж настала моя очередь удивляться.

- Никуда мы не поедем! – отчеканила она едва ли не по слогам.

- Что? – я не поверила своим ушам.

- Во всяком случае, я точно никуда не поеду. А ты можешь сваливать. И без тебя обойдусь.

Это уже ни в какие лямки не лезло. Неужели жажда сокровищ настолько ей башку затуманила? Впрочем, мое удивление на эту тему давно уже не было новинкой сезона. Скорее можно удивляться, почему я, добропорядочная и благоразумная (ну, иногда) мать семейства до сих пор еще с ней. Или меня тоже укусил золотой жук, а все остальное – только отмазки?

- Свет, - осторожно начала я, - нас же прикончат, как щенят.

- А, хотели б – давно прикончили бы, - отмахнулась она.

- Так ведь и хотели. И у Павла, и в поезде.

- У Павла ничего бы не случилось, если б мы не оказались там в неудачное время. А в поезде – тоже не факт. Может, тебя просто хотели ограбить или изнасиловать.

Я чуть было с готовностью не согласилась, но вынуждена была покачать головой:

- Нет, Света. Он требовал кулон. Именно кулон.

- Ну и что? И все равно не факт, что он хотел тебя убить. Я думаю, скорее, пугал.

- Ничего себе пугал! Да Евгений меня в последнюю секунду в тамбур втащил, я уже падала. И потом, ты забываешь – Павел, Максим…

Светка помрачнела, но все равно не сдавалась:

- Уезжай, если хочешь. Я останусь.

Я колебалась, как весы Фемиды. Здравый смысл отчаянно боролся с азартом и авантюризмом. Если б я была сама себе госпожа, у него не было бы никаких шансов. Но, к великому моему сожалению, мысли о семье и родителях просто сделали борьбу более кровавой. Хотелось бы описать себя лучшее и умнее, чем на самом деле, но увы. Благоразумие пало.

- Нет. Или вместе уедем, или вместе останемся, - вздохнула я.

Светка кивнула – мои якобы благородство и самопожертвование ее нисколько не обманули.

- У русского человека две главные надежды в жизни, - торжествующе сказала она. – Знаешь, какие?

- Какие?

- Авось и небось. Не пора еще к попадье в гости идти?

К церкви мы пришли к обеду. Как и вчера, никого не было видно, только огромный рыжий кот томно распластался по нагретым солнцем ступеням. На двери церкви висел замок.

Я подошла к голубому домику и постучала в окошко.

- Заходите! – как-то кисло отозвалась Лена.

Она встретила нас на пороге – в ситцевом халатике, придерживая рукой живот, бледная, с темными кругами под глазами.

- Тебе плохо? – испугалась я.

- Да нет, - вымученно улыбнулась она. – Этот безобразник всю ночь крутился, как сумасшедший, совсем спать не дал. А потом взял и перевернулся вверх головой и что-то мне там придавил, так что дышу через раз.

- Так тебе, наверно, к врачу надо? А где отец Александр? И брат?

- К врачу не надо. Он такие штуки уже раз пять проделывал. Посидит так, потом опять вниз головой кувырнется. Батюшка в Пичаево поехал по церковным делам. А Генка ушел к дьякону мотоцикл чинить. Ой, знаешь, какой у нас отец Георгий? – засмеялась она. – Настоящий байкер. Подрясник скинет, шлем на голову и вперед – куда глаза глядят. Впрочем, чего удивляться, у них с матушкой Ниной пятеро детей, близнецам только год исполнился. Жужжат, как мухи в кулаке. Поневоле сбежишь из дома, хоть ненадолго. Так что… вот так. Неловко вышло, я-то думала, вы с Генкой познакомитесь.

- Ничего страшного, - успокоила ее я. – В другой раз. Давай-ка ты ложись. Света домой пойдет, а я с тобой посижу, пока кто-нибудь не вернется. Мало ли что.

Светка за ее спиной сделала мне страшные глаза, но я притворилась, что не заметила.

- А в церковь нельзя попасть? – жалобно спросила она. – Хоть на минуточку.

- Ну, если только свечки не будете ставить, - поколебавшись, ответила Лена. – А то долго ждать, пока сгорят. Пойдемте, я открою.

- Да лежи ты, - я чуть ли ни силой ее остановила. – Сами сходим и вернемся.

- Или вы боитесь, что мы что-нибудь стащим? – невинным голоском поинтересовалась Светка.

Лена вспыхнула, но ничего не ответила, просто достала из тумбочки связку ключей.

- Вот этот, большой, от входной двери. Только осторожно, там темно. Возьмите на шкафу большую свечку, зажжете. Только внутри не оставляйте, принесите обратно.

- Слушай, ты, мать Тереза! – накинулась на меня Светка, когда мы вышли из домика. – Ты действительно с ней собралась сидеть весь день?

- Свет, ну ей же плохо. А если роды начнутся раньше времени? А рядом нет никого.

- Ну и что? Между прочим, наша общая прапрабабушка троих детей прямо в поле родила. Без всякой акушерской помощи.

- Ну и дрянь же ты! – от всей души высказалась я. – Убежит твой клад, что ли?

- Ладно, - подумав, сказала Светка. – Сделаем так. Я сейчас дойду до леса, отмечу место и пойду домой. Сейчас, - она посмотрела на часы, - без пяти час. В три, хорошо, в полчетвертого встречаемся у леса. Прикинь сама, где – по прямой отсюда. Если тебя не будет, пойду дальше одна.

Я беспокоилась за Лену, но и Светка пошла на компромисс – убедить ее подождать еще вряд ли удалось бы. Пришлось соглашаться.

Согнав с паперти кота, мы открыли дверь и вошли в церковь. Внутри действительно было темно и душновато. Пахло воском, ладаном, краской и штукатуркой. Светка, чиркнув зажигалкой, зажгла свечу и пошла к алтарю, а я, перекрестившись, приложилась к праздничной иконе. Светка обернулась, посмотрела на меня и фыркнула. На секунду пришла острая и мелкая, как мышиные зубы, мысль: наверно, я и правда глупо выгляжу. Тряхнув головой, я отогнала ее. Вот уж явно, «кусать» и «искушение» – от одного корня.

Отсчитав шаги от алтаря, до порога, Светка вдруг остановилась.

- Слушай, а чего я сюда считаю-то? Может, от алтаря не сюда надо? Это я куда иду? Разве на север?

- Ты идешь строго на запад. Потому что алтарь всегда обращен на восток. Так что шлепай четыре версты. А потом версту на север. Не все ли равно, куда сначала? Кстати, на запад даже удобнее, потому что прямо по улице. Не надо лезть через заборы или вычислять гипотенузы.

Опять покачиваясь, как верблюд, Светка пошла по улице. Правда, сегодня на ней были не тесные шорты, но все равно она старалась идти как можно ровнее.

Я вернулась в домик. Лена лежала на кровати, отвернувшись к стене, и тихонько посапывала во сне. Мне вдруг стало невыносимо ее жаль, просто до слез. Не потому, что она плохо себя чувствовала, и не потому, что ее ребенок брыкался в животе. Просто так, без всякой причины. Иногда на меня накатывает что-то. Вдруг приходит странная  острая жалость ко всем людям, без исключения. И в эти минуты я почему-то чувствую себя распоследней сволочью. Потом это проходит, и я удивляюсь: что же это было?

Выпив ковш воды из ведра, я устроилась на кухне. Увидела на подоконнике одну из своих любимых книг, «Хроники Нарнии», детскую по форме и взрослую по содержанию, и углубилась в чтение.

Вернул меня из сказочного мира звук открываемой двери. Вошел высокий мужчина в потертых джинсах и зеленой футболке. Сначала я подумала, что это и есть Ленин брат Геннадий, но, к счастью, сообразила, что это отец Александр, просто в «штатском».

Наскоро объяснив ему ситуацию, я поспешила уйти. Часы на тумбочке показывали пять минут четвертого, а до леса надо было еще и дойти. Чего доброго эта дурища действительно уйдет одна.

Светка сидела на пенечке и грызла травинку.

- Я уже хотела уходить, - буркнула она. – Кстати, ты представляешь, куда мне пришлось прогуляться за лопатой?

Да, об этом я и не подумала. Ничего. Как говорил бегущий за курицей петух из анекдота, не догоню, так хоть согреюсь. Все при деле была девушка.

- Я прошла от церкви ровно восемьсот двадцать метров. Вон палочка воткнута. Ну что, вперед?

Тут я вспомнила, что не удосужилась пообедать.

- А я пообедала. Очень даже вкусно и плотно, - Светка мурлыкала, как кот, нализавшийся сметаны. – Таисия такой борщ сварила! Красный-прекрасный. С мя-а-асом.

- Прекрати, пожалуйста, - попросила я, глотая слюни.

- Она спрашивала, где тебя опять носит, я сказала, что у попадьи. А тебя там что, не накормили? А где же христианское милосердие к ближнему?

- Пойдем уже! – рявкнула я, стараясь заглушить не ко времени распевшийся желудок.

Только теперь до меня дошло, что лес окружает село кольцом, со всех сторон. А через само село и через лес проходит проселок. Минут через десять мне стало казаться, что по этим местам мы уже проходили. Хотя, по логике, этого никак не могло быть. Шли-то мы совсем с другой стороны.

День был хоть и не жаркий, но какой-то… паркий. Похоже, погода собиралась меняться к худшему. От тяжелой, липкой духоты противно стучало в висках. Да еще лопата, которую опять пришлось тащить мне. Хотелось сесть, закрыть глаза и подремать… минут девяносто.

Светка вытерла пот со лба и остановилась.

- Ну вот. Запад кончился. Теперь верста на север. Это будет… направо, да? Не кисни, уже недалеко.

Озеро действительно осталось в стороне. Мы увидели его издали, между деревьями. Между тем лес становился все реже, под ногами противно чавкало.

- Вот увидишь, мы окажемся в болоте! – пообещала я и тут же провалилась по колено. Такая надежная с виду почва оказалась зыбкой грязью, поросшей густой изумрудной – совсем как кулон – травой.

- Черт, чуть не сбилась! – завопила Светка, отставшая метров на десять. – Стой, где стоишь!

Я застыла на месте. И потихоньку начала понимать, что такое сила тяжести. Каждый грамм моего не такого уж и худого тела давил на ограниченную площадь, мокрая жижа под ногами потихоньку разъезжалась, и меня затягивало все глубже. Медленно, но верно.

- Помогите! – сказала я шепотом. И еще раз, погромче: - Помогите!

Отметив палочкой свой последний шаг, Светка бросила мне лопату, которую я незадолго до этого отдала ей. Лопата, просвистев, приземлилась рядом, едва меня не убив. Стараясь шевелиться как можно аккуратнее, я нагнулась и подняла ее, опустившись при этом еще на пару-тройку сантиметров. Сделать-то надо было всего один шаг, ведь я же не по трясине до этого брела, а по вполне устойчивой почве. Но вот как вытащить себя из этой грязи, если при каждом движении засасывает все больше и больше?

В одной из моих книг героиню считали утонувшей в болоте, хотя на самом деле она была живехонька и здоровехонька. Пожалуй, это из той ж серии, когда звонишь на работу и слабым голосом жалуешься на зверскую простуду, чтобы спокойно сходить в парикмахерскую. А вечером на тебя наваливается фолликулярная ангина.

Чвакнув, лопата ушла в трясину на две трети – я промахнулась и на твердое место не попала. Вытаскивать побоялась – это требовало дополнительных усилий и резких телодвижений.

- Светка, подойди и дай мне руку! – попросила я.

Она подошла, осторожно пробуя почву перед собой длинной палкой. Странно. Я шла, вроде, нормально, хотя под ногами и квакало, а вот под Светкой земля прогибалась, как матрас под бегемотом. Хотя нет, она идет правее. И прямо перед ней такая же темно-зеленая куртина.

- Стой! – завопила я.

Светка в недоумении остановилась.

- То иди, то стой.

- Сейчас тоже провалишься. Возьми левее.

Она сделала шаг влево и тут же ушла в болото до середины икры.

- Иди назад! По своим следам.

Светка вернулась назад на твердое место и затопталась в растерянности:

- Что делать-то будем?

Я молчала. Сначала меня затопил ледяной ужас, вязкий, как сама болотная трясина. В моем рейтинге самых ужасных смертей гибель в болоте уверенно занимала одну из верхних строчек. Мерещились всякие болотные гады. Но потом я поняла, что положение стабилизировалось. Я не шевелилась – и меня дальше не засасывало. Это радовало. Но перспектива умереть здесь от холода, голода и комариных укусов тоже не радовала.

- Иди к озеру. Может, рыбак какой найдется. Позови на помощь. Одна ты меня не вытащишь. Если б здесь еще мох был, ты могла бы подползти на животе и меня вытянуть. А здесь грязь одна и трава. Похоже, я случайно по самому твердому месту прошла. Только теперь его не найдешь – следы сразу затянуло.

Похоже, Светку отсутствие мха несколько обрадовало. Она посоветовала мне не отчаиваться и поспешила в сторону озера.

Как только она скрылась из глаз, мне стало совсем худо. Паника вернулась. Стоять неподвижно было тяжело, а тут еще откуда-то взялись огромные серые оводы. Они с противным жужжанием снова и снова набрасывались на меня, а я не могла всерьез отмахнуться, боясь уйти в тину еще глубже.

Нет, определенно мои отношения с этим лесом не складываются.

Пахло гниющей травой и каким-то приторным болотным цветком. У меня начала кружиться голова. Страшно хотелось пить. Деревья шумели как-то страшно, словно злорадствовали. Почему-то вспомнился Борька – совсем маленький, в смешном желтом чепчике и с погремушкой-попугаем, которого он старательно пытался запихнуть в рот. Я закрыла глаза и почувствовала, как из-под ресниц текут слезы.

Потом мне вдруг показалось, что можно дотянуться до твердого места, если сделать резкий рывок. Ведь всего один шаг. Я рванулась, но надо было быть бароном Мюнгаузеном, чтобы вытащить себя из болота за волосы. Меня мгновенно затянуло по пояс.

Я попыталась позвать на помощь, но горло сжало спазмом, и мне удалось выдавить лишь жалкий писк. Болотная трава, за которую я уцепилась, чтобы не провалиться еще глубже, больно резала пальцы. Теперь трясина оказалась к моему лицу намного ближе, от запаха мутило. Страшно было потерять сознание и так незаметно утонуть.

И все-таки это произошло. Перед глазами плавали черные пятна, в ушах звенело, рот наполнился кислятиной. Я нащупала руками более или менее устойчивую кочку, уцепилась за нее и положила голову на вытянутые руки. И только успела сделать это, как звон в ушах превратился в рев взлетающего лайнера, и все исчезло.

                                             14.

Кто-то настойчиво дергал и тряс меня, хлопал по щекам и звал, звал неприятным писклявым голосом. Я попыталась открыть глаза, но не смогла, словно веки склеились.

- Оля, ну Оля же! Очнись! – в голосе проскакивали истерические нотки. – Ну что с тобой, Оля?

Я глубоко вздохнула и хоть с трудом, но все-таки разодрала глаза.

- Ну наконец-то! – хлюпнула носом Светка.

Я, мокрая и грязная, лежала на спине, Светка сидела рядом. А подо мной – земля. Сухая и твердая. Чуть приподнявшись, я поняла, что нахожусь не менее чем в полусотне метров от злополучного места.

- Кто меня вытащил? – многопудовым шершавым языком прошлепала я. – И сюда принес? Ты?

- Нет. Не знаю, кто, - снова всхлипнула Светка. – Я все озеро обежала – никого. Думала, вернусь, посмотрю, как ты, и побегу в село. Возвращаюсь, а ты здесь лежишь. Без сознания. Неужели ты не видела, кто тебя спас?

- Нет. Я раньше сознание потеряла.

- Ну, значит, кто-то проходил, увидел и вытащил. Хорошо бы молодой и красивый. Представляешь, как романтично? Ты будешь по ночам думать о таинственном незнакомце, а потом он вдруг появится и предъявит тебе какой-нибудь заляпанный болотной грязью предмет. Посмотри, у тебя ничего не пропало? Пуговица там или цепочка?

- Хватит глупости молоть! Ничего романтичного. Во-первых, он стопроцентно старый и страшный, потому что мне везет именно на таких типов.

- А как же Женечка? – вкрадчиво поинтересовалась Светка. – Я бы не сказала, что он старый и страшный.

- Исключение подтверждает правило.

- Ну а во-вторых?

- А во-вторых, я буду знать, кому обязана. Это неприятно.

- Неприятно другое, - тяжело вздохнула Светка. – Я туда подобралась, вытащила лопату и выяснила, что дальше не пройти. Сплошная трясина. Вот тебе и «не все ли равно, куда идти сначала». Нет уж, завтра пойдем от алтаря на север. Даже если придется вычислить десяток гипотенуз.

- Кстати! – осенило меня. – По поводу гипотенуз. А не проще ли сразу пойти на северо-запад? По гипотенузе?

- Неплохая идея! – одобрила Светка, помогая мне подняться на ноги. – Надо посчитать хорошенько.

Сначала я еле плелась. Ощущения были такие словно, по мне прокатился асфальтовый каток. Потом руки и ноги стали слушаться меня увереннее. К озеру я подошла уже довольно бодро. Разделась догола, бросила все то, что ниже пояса, в воду и сама залезла. Вода была холоднющая, но после болотной хватки мне было как-то уже все равно.

- Так и пойдешь в мокром? – Светка сидела на прибрежном камешке и с ужасом смотрела на меня.

- Какая разница? Я и так была в мокром. Только еще и в грязном.

- Представляешь, что скажет Таисия?

Я только фыркнула в ответ и выбралась на берег. Когда отвратительно мокрая и холодная одежда снова оказалась на мне, и мы в компании с лопатой отправились в обратный путь, Светка вдруг дико захохотала.

- Ты чего? – удивилась я.

- Я знаю, кто тебя спас, - захлебываясь идиотским смехом, простонала она. – Это твой псевдонемой Федька! Он действительно следил за нами. А потом пожалел тебя и…

- Умнее ничего не придумала?

- Оль, у тебя на цепочке только крест. Кулон пропал!

Я судорожно ухватилась за цепочку. И как это можно было не заметить? Кулона действительно не было.

- Может, он утонул в озере? – нерешительно предположила я.

- Не думаю, - покачала головой Светка. – Сейчас я точно вспомнила, что когда ты купалась, его на тебе уже не было.

- А если в болоте?

- Хватит сочинять. Ты же не по шею в трясине сидела.

- По пояс.

- Даже если и так. Я понимаю еще, если бы вообще цепочки не было: порвалась и утонула. Но она же на месте. А кулон не мог просто так взять и отвалиться. Ты же помнишь, какое там ушко. Это надо было снять цепочку, снять с нее кулон, а потом снова повесить цепочку тебе на шею. Да, крепкий у тебя был обморок. И он явно не взял его на память о романтическом приключении – иначе уволок бы вместе с цепочкой.

- Теперь ты понимаешь, что я была права? – я остановилась и воткнула в землю лопату по самое древко. – Что нужно сматывать отсюда и побыстрее?

- А зачем? – беззаботно удивилась Светка. – Ну спер он кулон. Второй-то остался. Даже если бы и второй тоже спер, что с того? Мы же все равно помним, что и куда. Теперь вся задача, чтобы сбить его с хвоста и опередить. Если уж спас тебя из болота, то вряд ли вообще станет нас убивать. Гуманист, блин! Я же тебе говорила.

- Я не понимаю одного, - вытащить лопату оказалось гораздо труднее. – Если он за нами следит, то зачем кулон-то стащил?

- А так, на всякий случай. Для подстраховки. Мало ли вдруг мы от него улизнем.

- Тогда ты на очереди.

- Ха-ха! Я постараюсь не дать ему такой возможности. Во всяком случае, не брякнусь в обморок, завязнув в болоте.

По счастью, Таисии дома не оказалось. Сняв мокрую одежду, я развесила ее во дворе на веревке. Светка сделала мне чаю, и я завалилась под одеяло. Слегка познабливало – сидение в холодном болоте давало о себе знать. Хотя погода стояла теплая, трясина явно не собиралась согреваться. Хорошо, если обойдется одной простудой, не хватало только застудить что-нибудь ниже пояса.

Хотя было еще светло, я уснула, как убитая, и спала до самого утра. Всю ночь мне снилось одно и то же: болото, болото и еще раз болото. В самых разных видах: мягкое моховое с брызгами спелой клюквы, жидкая топь, поросшая белокрыльником, опасная изумрудная «лужайка» с окнами открытой воды. Разумеется, я проваливалась и тонула, тонула, снова и снова. А потом кто-то невидимый вытаскивал меня из трясины – только для того, чтобы я немедленно оказалась в следующем по списку болоте и тут же опять принялась тонуть.

Проснулась я в девять утра, совершенно очумевшая, и поклялась себе впредь по возможности обходить болота стороной. Озноб прошел, из носа не текло, горло не болело. Все остальное тоже было, вроде, в порядке.

Светка доложила, что вечером все подсчитала. Получилось чуть больше четырех километров. Ненамного, но легче. Главное, чтобы снова не угодить в какую-нибудь дрянь. Оставалось только правильно поделить угол между севером и западом пополам. На худой конец можно было идти сначала на север, а потом на запад, как в первый раз. О том, что по преодолении маршрута придется копать, думать как-то не хотелось.

Погода действительно испортилась. Ночью прошел дождь, было сыро и хмуро, хотя и не холодно. Знаменитые грязные лужи превратились в грязные озера. Одежда моя, которая всю ночь провисела под дождем, была для употребления непригодна. Пришлось надеть спортивный костюм и шлепанцы. Кроссовки хоть и сушились в сенях, все равно не просохли.

- До чего мне надоела эта лопата! – пожаловалась Светка. – Прячешь ее в одном месте, а потом идешь в другое. Ведь если бы я сразу пошла на север, как хотела, то и в болото не угодили бы, и за лопатой бегать не пришлось. Это все ты: иди на запад, на прямой улице, не все ли равно.

- Хорошо, за лопатой схожу я, - кротко согласилась я. – А ты иди к церкви. Хоть для вида вовнутрь зайди. Матушке скажи, что я вечерком к ней загляну.

Вытащив припрятанную в кустах лопату, я побрела по краешку леса, старательно пытаясь вычислить, в каком же месте должна показаться Светка. Не видя церкви, сделать это было крайне затруднительно: купол прятался за деревьями. Но все же я увидела ее – все той же верблюжьей походкой она брела через поле невысокого еще подсолнечника, оставляя за собой широкую вытоптанную полосу, и была уже в двух шагах от меня.

- Что же ты, паскуда, делаешь?

Светка вздрогнула и остановилась, пытаясь определить источник яростного вопля.

На идущей через поле тропе стояло некое чудо росточком с мопса, в белой панаме с обвисшими полями. И орало так, что земля тряслась:

- Куда ты прешь, гадина? Дорог для тебя нету? Для того тут сажали, чтобы ты все вытоптала, как корова?

На Светкином месте я бы извинилась и вышла на дорожку – хотя бы уже для того, чтобы мужичонка, кем бы он ни был, перестал вопить.  К тому же формально он был прав. Здесь колхозные посадки, а наши кладоискательские проблемы никого не касаются. Вполне можно было подождать, пока он уйдет, а потом продолжить путь. Но Светка решила иначе.

Повернувшись, она смерила крикуна презрительным взглядом:

- А ты кто такой? Надо же, у нас теперь каждый суслик – агроном!

- Да, я агроном! И не позволю…

- А, так это у тебя шашни с колхозным бух-халтером? – расхохоталась Светка, вспомнив, видимо, визит к нам его бывшей дамы сердца. – Бух-халтер - это, наверно, от слова «бухать»? Кстати, бух-халтер какого пола? Он или она?

Из-под панамы сверкнуло свекольной окраской. Агроном Володя надулся, словно глубоководная рыба, вытащенная на поверхность – еще секунда и лопнет. Он то ли ахнул, то ли всхлипнул, повернулся и побежал в сторону села.

- Ну вот надо оно тебе было? – спросила с упреком я, когда Светка закончила форсирование подсолнечного поля и оказалась рядом со мной. – Зачем хамить-то?

- А чего он? – по-детсадовски набычилась Светка.

- Тебе как будто пять лет!

- Иду себе спокойно, нет, надо обязательно орать.

- Да ты посмотри, словно трактор прошелся.

Поле действительно пересекала узкая ровная полоса вытоптанных и сломанных стеблей. Как просека в лесу.

- По-твоему, надо было идти в обход? Хватит уже, что я обошла два дома и через один заброшенный участок пролезла напролом.

Мысленно я продолжила вытоптанную Светкой траекторию и ахнула.

- Это ты через крайний участок лезла? С большим гнилым домом?

- Ну да?

- Чучело, это же Федькин дом. Ну, немого нашего распрекрасного. А если он дома был и на тебя в окошко смотрел?

Светка нервно оглянулась и никого вокруг не увидела.

- Ерунда! – отмахнулась она. – Даже если и смотрел, не догонит.

- Пойдет по вытоптанному следу. Как гончая.

- Давай уже и мы пойдем, а? Я сделала тысячу двести шестьдесят шагов. Это будет… - она наклонилась и принялась подсчитывать столбиком, выписывая цифры палочкой прямо на дороге. -  Это будет восемьсот девятнадцать метров. Осталось три с небольшим километра.

Почти до самого конца все шло гладко. Лес был не слишком густой и почти без бурелома, правда, с деревьев время от времени капало за шиворот, да и в шлепанцах идти по мокрой траве было не слишком удобно. Пахло замечательной грибной прелью. Вот-вот должны были пойти колосовики. Может, уже и пошли.

- Да, совсем забыла, - повернулась ко мне Светка, отмерив очередную сотню шагов. – Попадью твою муж с братом в райцентр повезли. В больницу.

- А что случилось? – испугалась я.

- А я откуда знаю. Прихожу к церкви. На сторожке замок висит, а церковь открыта. Захожу, там бабка какая-то пол подметает в потемках. Ну, я перекрестилась, она на меня посмотрела так сердито. Кстати, как надо-то, справа налево или слева направо?

- То есть как это? – не поняла я. – Сверху вниз и справа налево.

- Вот, а я слева направо. И как только разглядела, карга старая! Ну, короче, я спросила, куда матушка делась, бабка и сказала, что ночью ей плохо стало. Утром председатель дал машину, и они уехали.

- Господи, хоть бы с ней все хорошо было! – взмолилась я.

- Надо же, нашла себе подружку! – в Светкином голосе проскочили ревнивые нотки. – Надеешься, в крестные мамы позовут?

- Не отказалась бы.

- Ха! Жди! Кому такая крестная нужна. Хотя… Ты же в Питере. Будет к тебе крестничек в гости ездить. И так далее.

- До чего ты, Светка, дура! – я обиделась и решила в ближайшем будущем с ней не разговаривать. Вообще.

Мы пошли дальше, но когда до цели оставалось шагов двадцать, впереди засверкала знакомая изумрудная травка с плотными широкими стеблями. Под травой поблескивала вода. Сколько хватало глазу, во все стороны простиралось все то же самое болото.

Светка непечатно высказалась. А потом еще и еще – с каждым разом все изощреннее.

- Может, хватит? – хмуро поинтересовалась я.

- Что хватит? – взвилась Светка. – Что хватит?

Она вдруг подбежала к самому краю трясины, рывком вытащила из кармана зеленый кулон и со всей дури зашвырнула в болото. Сочно булькнуло, трава и вода под нею колыхнулись – и все успокоилось.

Светка села прямо на землю, закрыла лицо руками и горько заплакала. Примерно так, как она рыдала в первое утро нашего знакомства, на моей кухне. Я дала ей время поплакать, дождалась, пока всхлипы и икота стали реже, и только тогда спросила:

- Кулон-то зачем выбросила?

Светка только плечом дернула и шмыгнула носом.

- По принципу: если не все, то ничего не надо? Ну, не нашли ничего, что поделаешь. Продала бы кулон, да еще синий в придачу, не то что на ремонт, на новую квартиру хватило бы.

- Пропади все пропадом! – прошептала она.

- Да, пропади. Давай останемся здесь и умрем. От голода и комариных укусов. Все равно ведь жизнь не удалась.

- Хорошо тебе говорить! – заорала Светка. – У тебя все есть. Муж, ребенок, квартира, машина. Работа. Книги пишешь дурацкие. В церковь ходишь. А я, как идиотка!..

- Все это я уже слышала. Ты, несчастная, одна одинешенька, и кто на тебя, воблу старую польстится, и денег нет, и работа глупая, и вообще нет в жизни счастья. Ты что, всерьез думала, что, если найдешь клад, все волшебным образом изменится? Да ни фига. Максимум что бы ты решила, это финансовый вопрос. И то не факт, если учесть, что на эти сокровища и другие претенденты имеются. Скорее всего, нажила бы еще больше неприятностей. Да и вообще, ставить все на одну карту… У меня есть одна такая знакомая. Вбила себе в башку, что если будет весить не 70 килограмм, а 50, то сразу наступит лучшая жизнь, она обновит гардероб, мужчины будут ложиться у ее ног штабелями, и счастью не будет конца. Чего она только не делала. Жрала всякие таблетки, не вылезала из фитнес-клубов, голодала. Заработала гастрит и женские нарушения, стала злющая и похожая на кавказскую ребристую корову, а сердечный друг сделал ноги к веселой пышечке. Теперь по ней плачет дурдом, она хотела отравиться таблетками, но что-то не вышло.

- Ну и пусть! – снова начала всхлипывать Светка.

Мне стало ее жаль, но с какой-то примесью недоумения и даже брезгливости. Совсем не так, как вчера Лену или какого-нибудь старичка в булочной, который выгребает из кармана пригоршню мелочи и долго, дрожащими руками отсчитывает монетки за половинку ржаного.

 - Пойдем, горе мое. Тут уж ничего не сделаешь. Даже если идти сначала на север, все равно в конце концов упремся в болото. И даже поправка на расстояние от алтаря ничего не даст. Все равно цель в болоте. Точно так же, как в тот раз в озере. Либо там какая-нибудь кочка или еще что-то, и туда можно пройти по каким-то особым приметам (но я больше в болото не полезу ни за какие сокровища!), либо этого болота здесь раньше не было, в чем я крупно сомневаюсь.

- Но если так, значит, мы опять ошиблись! И идти надо было не от церкви!

Я невольно поежилась. Светкины глаза горели диким фанатичным огнем. Словно и не она только что рыдала и тоскливо материлась. И сколько же это еще может продолжаться?

- Помнишь, ты говорила, что здесь еще и часовня была?

- Была. На кладбище. А теперь нет.

- Но место-то осталось?

- Свет, ты так уверена, что идти надо именно от церкви?

- Да!

Я не нашла что ответить. Итак, предстояло все начинать сначала. Честно говоря, я уже устала бродить по лесам.

Светкина выходка на колхозном поле имела далеко идущие последствия. У калитки стоял донельзя грязный мотоцикл «Урал» с помятой люлькой. Услышав наши шаги, из окна выглянула Таисия. С поджатыми губами.

- Явились? – сердито спросила она. – Ага, и лопата, смотрю, нашлась. Очень приятно.

О лопате мы в расстроенных чувствах действительно забыли, так и принесли с собой.

- Могли бы и не врать, - все так же сердито продолжала Таисия, высунувшись из окна почти по пояс. – Попросили бы и все. Заходите, заходите, вас тут дожидаются.

- Похоже, она нас скоро выгонит, - вполголоса предположила Светка.

- Скорее мы сами уедем. Кому это, интересно, мы понадобились?

За столом, покрытым новой клетчатой скатертью, распивали чаи наш давешний знакомый агроном Володя и толстый красномордый милиционер. Чай они пили чинно и со вкусом – из блюдец, вприкуску, с хрустом разгрызая голубоватый рафинад. Агроном с шумом дул на блюдце, а мент прихлебывал прямо так, горячий, сильно при этом потея. Фуражку он держал на коленях, а мощную складчатую шею и лысую, как коленка, голову часто вытирал клетчатым (почти как скатерть) носовым платком. По его потерявшей первоначальный цвет рубашке расплывались крупные темные пятна, а на погонах ярко блистало по одной звезде.

- А-га! – увидев нас, раздельно и злорадно сказал Володя. Без панамы он еще больше походил на мопса: курносый, пучеглазый, и рот до ушей.

- Здравствуйте, гражданочки! – со стуком поставив на стол блюдце, поприветствовал нас милиционер. – Участковый инспектор младший лейтенант Сорокин. Документики попрошу вас.

В таком возрасте и младший лейтенант? Да ему на пенсию давно пора. Я-то думала, майор. Нет, для майора звездочки мелковаты.  

Мы со Светкой полезли в сумки за паспортами. Володя следил за нами с нескрываемой радостью.

- Допрыгалась? – прошипела я Светке.

- Да иди ты! – огрызнулась она.

- Так-так!.. – престарелый лейтенант Сорокин пролистал наши паспорта. – И когда вы сюда приехали?

Я лихорадочно принялась подсчитывать. Вчера я чуть не утонула в болоте, позавчера мы пришли к озеру и я познакомилась с Леной. Понедельник я почти весь проспала. Значит, приехали мы в Вараксу в воскресенье вечером. Так я участковому и сказала.

- А почему временную регистрацию не оформили? Сегодня уже четверг. Трое суток прошло.

- А что, в деревне тоже надо временную регистрацию оформлять? – выпучила глаза Светка, хотя ей лучше всего было бы помолчать.

- А как же! Если вы приехали более, чем на трое суток, надо было прибыть в Пичаево и зарегистрироваться.

Ну да! Может, конечно, по закону и надо, но покажите мне таких людей, которые это делают. В городе-то сколько народу без регистрации живет! Одна моя знакомая прописана в Зеленогорске, а работает в Питере. Мотаться каждый день туда и обратно ей, разумеется, не хочется, поэтому приходится снимать квартиру. Естественно, нелегально, потому что так дешевле. Но и без регистрации, разумеется. За три года ее только один раз остановили в метро и попросили предъявить документы. Обошлось сотней, пожертвованной в фонд помощи семье данного постового.

- Так что придется вас оштрафовать, - обтерев в очередной раз шею, заключил участковый.

- И не только за это! – влез Володя.

Я посмотрела, как возбужденно подрагивают ее пухлые ручки и бегают из стороны в сторону круглые выпуклые глазки, и подумала, что вряд ли уж он так радеет за колхозное добро. Просто все дело в том, что Светка упомянула его роман с бухгалтером. Если он сам не женат (а приходившая к нам тетка упоминала про свои матримониальные мечты, связанные с этим субъектом), то, надо думать, у бухгалтера имеется муж. Дабы обезопасить себя от возможной кары со стороны обесчещенного супруга, Володя и побежал к участковому. Теперь, если его шалости на стороне и выплывут наружу, он всегда может сказать, что мы распустили подобную клевету в отместку.

- Да, не только, - подтвердил участковый. – Еще и за порчу колхозной собственности. Умышленную порчу. Раньше за такие дела расстреливали.

Светка поежилась. Мне тоже стало не по себе: уж больно серьезно он это сказал. Расстрелять, конечно, не расстреляют, но мало ли какие неприятности придумать можно.

- Сколько? – спросила я.

Участковый наморщил мозг, подумал и сказал такую цифру, что мы тихо выпали в осадок. Теоретически заплатить мы могли, но это означало остаться практически без денег.

- А если… мы не заплатим? Тогда что? – осторожно поинтересовалась Светка.

- Тогда? Тогда придется вас задержать. И отправить в район.

- Хорошо, - тяжело вздохнула Светка. – Выписывайте квитанцию.

Участковый сделал вид, что не услышал, и смотрел на нас выжидательно. Светка вздохнула еще раз и полезла за деньгами. Я последовала ее примеру.

- А может, еще и общественные работы? – предложил исполненный чувства собственной значимости Володя. – Ну, пусть брюкву пополют, к примеру. В возмещение ущерба.

- Ну погоди у нас, - не выдержав, прошипела Светка.

- Да, кстати, - оперативно отреагировал на угрозу участковый. – Тут о вас, гражданочки, такие слухи нехорошие ходят. Будто вы в нашем лесу исповедуете… нетрадиционные религиозные культы. Колдуете чего-то еще за деньги.

- А у нас в государстве свобода совести, - отпарировала Светка. – Какие хотим культы, такие и будем исповедовать. А вот денег мы ни с кого не брали. Вот покажите того, у кого мы деньги взяли! И брюкву полоть не будем. Не имеете права. Штраф мы заплатили? Заплатили. А за одно преступление дважды не наказывают. Между прочим, квитанцию вы нам так и не дали.

Я дергала Светку за рукав, но Остапа, как говорится, понесло.

Выслушав ее внимательно, участковый встал, надел фуражку и сухо заметил:

- Через три дня вернусь. Если будете еще здесь – пеняйте на себя.

Володя выбежал за ним, зацепившись штанами за косяк и смачно выругавшись. Таисия, что-то ворча себе под нос, принялась убирать со стола.

- Интересно, а «немой» с регистрацией здесь живет? – буркнула Светка, помогая ей собрать чашки.

- Да прям! – хмыкнула Таисия. – Просто вы Володьку обидели, а Вася, ну, участковый, какой-то его родственник. То ли брат двоюродный, то ли дядька. Вот Володька и кляузничает чуть что. Сейчас поедут вместе на мотоцикле в Пичаево «штраф» ваш пропивать. Дрянной мужичишка Володька. Бабник страшный. И что они в нем только находят, не пойму. Ну вот что, девочки… - аккуратно свернув парадную клетчатую скатерть, Таисия посмотрел на нас в упор.

- Нам собираться и выметаться? – снова полезла на рожон Светка.

- Я такое сказала? Просто постарайтесь впредь не нарываться на неприятности. Вы тут люди новые, на виду, за каждый вашим шагом следят и обсуждают. Второй день дискуссия идет, как это вы в церковь зашли, и вас небесным огнем не спалило. А уж то, что ты, Оля, у матушки в гостях была… Вот поэтому, говорят, у нее и выкидыш случился. Потому как не надо было ей с тобой разговаривать. Наверно, ты на нее порчу напустила.

- А у нее выкидыш? – испугалась я. – Ведь срок-то уже большой.

- Да ничего с ней не случилось страшного. Просто нехорошо стало, бывает. Может, на сохранении полежит, а может, и домой отпустят. Батюшка еще, кажется, не вернулся. Ты попозже сходи, узнай.

Прибрав и помыв посуду, Таисия, как обычно, отправилась к своей подруге Полине.

- Слушай, этот кошмар нам башку затарил, а мы обделались и поверили, -  плюхнувшись на свою лежанку, сказала Светка. – В три дня человек должен зарегистрироваться, если остается больше, чем на десять суток, я теперь вспомнила. И все-таки желательно нам за три дня со всем управиться и уехать

- Тогда, может, чтобы время зря не терять, пока на кладбище сходим? Посмотрим, где часовня была, путь прикинем.

- Пойдем, - Светку словно пружиной подкинуло.

Приоткрыв калитку, она выглянула и вдруг отпрянула обратно во двор.

- Ты что? – удивилась я.

- Там этот… Сидит.

Отодвинув ее, я выглянула на улицу. У колонки сидел на какой-то ржавой трубе Федька. Сидел и, вроде бы, дремал, а на самом деле следил за нашей калиткой.

- Что делать будем?

- Он за нами пойдет. На что хочешь спорим, - с жаром зашептала Светка. – Придется подождать.

- Пока снова участковый мордоворот не приедет? Давай разделимся. Одна выйдет через заднюю калитку и пойдет на кладбище, а другая поводит его за собой по селу. Ну, в магазин там, тем более, все равно надо продуктов купить.

- Чур, я на кладбище!

Я только плечами пожала:

- Пожалуйста. Только учти, на дорожке свинья.

Борька действительно блаженно дремал на дорожке, ведущей мимо туалета к задней калитке. Светка побледнела.

- Нет уж, тогда лучше ты иди на кладбище, - заявила она.

- Страшнее свина зверя нет, - поддела я.

Свирепо зыркнув глазами, Светка вышла на улицу. Я выждала пару минут, подхватила злополучную лопату, перешагнула через Борькин зад и вышла на поле. Пересекла его и направилась вдоль опушки по направлению к реке. Идти было далеко: кладбище располагалась за противоположной околицей. Предстояло пройти по дуге километра три. Канава, в которую мы со Светкой свалились в первый вечер, местами углублялась до глубочайшего лога. В конце концов лес отступил за реку и забрался так высоко, что в обрывистом песчаном склоне выкопали пещерки ласточки. Они носились над водой, и от их криков стало как-то тревожно.

Тут мне встретились какие-то подростки. С воплями «ведьма, ведьма идет» они отскочили от меня на безопасное расстояние, принялись свистеть и неумело материться, приплясывая на месте. Я остановилась и решительно повернулась в их сторону. Наверно, вид у меня был довольно страшный, потому что они с криками бросились врассыпную.

Речка нырнула в лес, и я снова пошла по опушке. И тут же почувствовала чей-то взгляд. Словно зачесалось под лопатками. Опять?

Я остановилась, огляделась. Вокруг никого. Если только в лесу кто-то прячется. Может, кто-то посмелее из подростков увязался посмотреть, куда направляется ведьма?

Первым моим побуждением было вернуться тем же кружным путем домой, но я преодолела этот порыв и припустила бегом. Лес в этом месте выходил в поле мыском. Влетев туда, я спряталась за деревом. Если кто-то идет за мной, он непременно должен пройти мимо, чтобы посмотреть, куда я делась. Очередная серия дежавю. Всего-навсего позавчера я уже пряталась вот так под кустом от Федьки. Неужели Светке не удалось увести его за собой?

А вдруг он не один?

Ведь он же звонил кому-то и говорил о нас. Может, кто-то приехал ему на подмогу?

На дорожке мелькнул чей-то силуэт. Но как я ни вглядывалась сквозь ветки, так и не смогла понять, кто это. Единственное, в чем я твердо была уверена: Федька ниже ростом.

Кто бы там ни был, он пошел по дороге в сторону села. А я, выждав немного, чтобы он удалился и не мог меня увидеть, поплелась дальше кругом. Минут через пятнадцать передо мной выросла невысокая горка. Между редкими деревьями просвечивали могильные кресты.

Никогда у меня не было суеверного страха перед кладбищами. Скорее уж живых надо бояться, а то и себя саму в порыве вдохновенной глупости, но здесь мне стало как-то совсем не по себе. Уж больно этот погост был унылый и запущенный. Да и витютень гукал так противно, словно из бочки. В нижней, сравнительно новой части кладбища были аккуратные могилы, гранитные памятники, добротные кресты, блестящие свежей краской оградки и венки из пластмассовых цветов. Выше виднелись заросшие травой невысокие холмики без всяких опознавательных знаков. Первоначальную мысль походить, поискать могилы предков можно было отмести как не выдержавшую испытания действительностью.

Часовню некогда построили примерно на середине горушки. Видимо, склон здесь специально сравняли под небольшую площадку. Снесли часовню, надо думать, не раньше середины тридцатых, потому что дедушка хорошо ее помнил и часто описывал: совсем небольшую, деревянную, с невысокой папертью, чтобы удобнее заносить гробы, и шатровой крышей, увенчанной маленькой главкой. Когда-то при часовне даже был специальный священник – «панихидный», выведенный по какой-то причине за штат и направленный сюда специально для отпеваний и панихид. Правда, работы у него было немного, потому что чаще всего желали, чтобы на кладбище провожал непременно «свой» батюшка.

Сейчас площадка кое-где заросла травой и была завалена всяким мусором. Под могилы это ровное и удобное место не употребляли, наверно из-за оставшегося фундамента. По заходящему солнцу и очертаниям этого самого фундамента я сориентировалась на местности и прикинула, что лучше идти на запад.

Не исключено, что именно так думал и граф. Потому что направление на запад идеально совпадало с дорожкой и мостом через реку. Я зашла в лес, в очередной раз спрятала лопату и пошла обратно в село.

К дому Таисии я подошла уже в сумерках. Света в окнах не было. На двери висел замок – так, как мы оставили его, спрятав ключ под стреху. Куда могла запропасть Светка?

Чтобы не сидеть одной и не выдумывать всяких ужасов, я решила последовать совету Таисии и сходить в церковь, чтобы узнать о самочувствии Лены. Даже если ее и оставили в больнице, вряд ли и отец Александр, и брат Лены остались с ней. Наверняка кто-то уже дома.

В окошке голубого вагончика действительно горел огонек. Я постучалась, отец Александр открыл дверь, поздоровался и посмотрел на меня вопросительно.

- Как Лена? – от смущения заторопилась я.

- Проходите, что в дверях стоять, - предложил он.

Зайдя в домик, я робко пристроилась на краешке стула. Наверняка ведь до отца Александра дошли разговоры, бродящие по селу. Вряд ли он верит подобным глупостям, да священник и не должен этому верить, но, наверно, ему это не очень приятно. Может, даже роняет в глазах прихожан и особенно прихожанок: как же, батюшка разрешает своей жене общаться с такой сомнительной особой. Вот и до беды дошло.

- Вы, наверно, слышали… - глядя в пол, начала я и замолчала, не зная, как продолжить.

- Вас не должно это смущать, - покачал головой священник. – Каждый день мы просим у Господа терпения и смирения. Но ведь это должно в чем-то проявляться. Терпите и смиряйтесь. Творите в душе мир, даже если все и все против вас. А Лена… С Леной все в порядке. Спаси Господи за заботу. Просто немного упало давление, с ней это бывает. Пока ее оставили в больнице, но если все будет хорошо, на днях выпишут.

Я поблагодарила, попросила благословения и пошла к выходу. Уже открыв дверь, случайно посмотрела в угол и увидела небрежно брошенные высокие сапоги. До самого верха заляпанные густой засохшей грязью.

                                                      15.

Уж не помню, как я добралась до дома. Всю дорогу перед глазами стояли эти проклятые сапоги.

Успокойся, говорила я себе. Они ведь ездили на рыбалку.

На болота, ехидно заметил некий голос.

По берегам рек и озер тоже полно грязи. Неужели ты думаешь, что отец Александр или Ленин брат следил за нами. И потом, мы же знаем, что это был Федька.

А если они заодно?

Выбрось эту чушь из башки, ненормальная!

Светка была дома. Она сидела на крыльце и лопала столовой ложкой зеленый горошек из консервной банки.

- Где тебя носило? – набросилась я на нее.

- Слушай, этот придурок прилип ко мне, как банный лист к заднице. Где я только не ходила! Как ни повернусь, а он сзади тащится себе потихонечку. И ведь гад какой, нисколько не скрывается. Идет и улыбается. Я в магазин, и он в магазин, я к речке, и он к речке, я к клубу, и он за мной.

- Ну и шла бы себе домой.

- Да я и шла уже. Только, знаешь, испугалась. Зашла во двор, смотрю, тебя нет, Таисии нет, замок висит. Мало ли что. Придушит еще потихоньку. Ну, и пошла дальше по улицам бродить. Пока Таисию не встретила – она домой от подруги шла. Вместе и вернулись. Я ей говорю: что-то немой за мной увязался, идет и идет сзади. А она: да ничего, он безобидный. Может, и не за тобой, а просто так бродит.

- Кстати, за мной, кажется, тоже кто-то следил, - я вдруг вспомнила, как пряталась за кустом, и опять перед глазами всплыли заляпанные грязью сапоги.

- Да ты что?! – Светка вытаращила глаза и отставила пустую банку на ступеньку. – Выходит, он не один? Федька-то от меня ни на шаг не отходил. А может, тебе показалось?

- Не знаю. Может, и показалось.

Я не знала, стоит ли говорить ей про сапоги. Ведь это абсолютно ничего не значит. Так, абсолютно ни на чем не основанное подозрение. Решила, что пока не буду.

- Слушай, давай выйдем еще затемно. Не будут же нас всю ночь караулить.

- Почему бы и нет? – возразила я. - Тем более, если их действительно двое.

- Тогда пойдем прямо сейчас. Через поле.

- Нет, Света, не стоит. Темно, мы не увидим, если за нами кто-то увяжется. Как ты говоришь, придушат в потемках – и привет.

- Эх, и зачем я только кулон выбросила? – горестно вздохнула Светка. – Теперь не достанешь.

Из дома мы вышли, едва самая густая ночная темнота начала сереть. На небе еще было полно звезд, но, пока мы продирали глаза и на ощупь выбирались из дома, посветлело настолько, что никто уже не смог бы пробраться за нами через поле незамеченным. Даже по-пластунски.

Кроссовки все-таки высохли, но трава от росы была такая мокрая, что через несколько минут они промокли заново. Было довольно холодно, хотя ясное небо и обещало теплый день.

- Вроде, никого, - сказала Светка, оглядевшись по сторонам. – Спят, наверно.

- Да тише ты! – я сердито дернула ее за рукав. – Знаешь, давай побыстрее в лес зайдем. И пойдем по краю. Так дольше будет, но мы будем любого видеть, а они нас за деревьями – фиг.

Светка скривилась.

- Знаешь, я такие уже мозоли натоптала!

- А ты хотела, чтобы кто-нибудь тебе клад на блюдечке принес? Принесут, жди. Только не тебе. Если хочешь, пойдем на кладбище напрямик. Только зачем для этого было вставать в такую рань?

- Ну ладно, не ворчи, - примирительным тоном попросила Светка. – Пойдем через лес, если хочешь.

Больше всего мне хотелось оказаться отсюда за тридевять земель. И ничего не знать ни о какой Свете Зиминой из Москвы. И дернуло же меня открыть ей дверь! Сделала бы вид, что никого дома нет. Впрочем… Я снова вспомнила о Павле – по спине пробежала крупная дрожь. Нет, все-таки хорошо, что я открыла ей дверь.

В лесу было еще совсем темно, даже на самой опушке, поэтому шли мы медленно, то и дело спотыкаясь. То и дело под ноги попадались сухие ветки, и от их хруста я вздрагивала, как испуганный заяц: мерещились преследователи.

Наконец лес узкой полосой вышел к реке. Моста в этом месте не было, пришлось идти берегом. Именно здесь вчера вокруг меня плясали мальчишки.

- Какая пуговичка! – Светка наклонилась и что-то подобрала с земли. И как только разглядела? – Смотри!

- Детсад! – фыркнула я. – Какая пуговичка, какое стеклышко, какой камешек. Повесь ее себе на шею вместо кулона.

Светка надулась и хотела уже зашвырнуть пуговицу в реку, но вдруг улыбнулась:

- Нет, ты все-таки посмотри. Ничего не напоминает?

Я посмотрела на маленькую серебряную пуговку, похожу на грибок с круглой шляпкой. Да, она определенно мне что-то напоминала. Где-то я такие уже видела. Неужели это первые звоночки маразма? Где-то я видела этого человека, почему-то мне знаком этот запах, на ком-то видела похожие пуговицы. Зато сон, приснившийся, когда мне было четыре года, помню в мельчайших подробностях. Так моя бабушка может забыть, что час назад смотрела по телевизору, но прочитает наизусть стишок, который еще до войны рассказывала на каком-то школьном празднике.

- Ну? Как? – еще ехиднее улыбнулась Светка, подбрасывая и снова ловя пуговицу.

- Не помню. У кого-то видела что-то похожее. Я так рехнусь скоро. Одно точно могу сказать, это не Федькина. Если, конечно, он здесь не лазал в своих буржуйских шмотках. Нет, я думаю, тот второй, который вчера за мной шел – я его уже видела раньше. Поэтому и пуговицы запомнила. Знаешь, как бывает? Человека не можешь вспомнить, а какая-то деталь врежется в память, и…

- Ну, мать, ты даешь! – расхохоталась Светка. – Нет, ты определенно с левой резьбой.

- Почему с левой? – не поняла я.

- Да потому что резьбу обычно справа нарезают. Это твоя пуговица!

- Моя?

- Ну! Ты вчера в какой кофте была?

- В зеленой. Ну да, на ней как раз… И правда, моя. А я-то уж подумала…

- Расслабься. Слегка. А я пока перекурю. Убью в себе лошадь.

- Ты бы лучше ржала потише, лошадь! В селе слышно.

Я сунула пуговицу в карман  и отошла от закурившей Светки к воде.

Над рекой стелился легкий туман, похожий на дымок, вырвавшийся из правильно открытой бутылки шампанского. Берег здесь был низкий, песчаный, поросший коротенькой, похожей на шерстку травой. У противоположного берега река, наверно, вырыла омут: там вода была темная и гладкая, как стекло. С нашей стороны веселые струйки обегали торчащую со дна ветку дерева, похожую на костлявую руку.

Я посмотрела на нее, и стало как-то тоскливо. Уж не знаю, почему, вспомнилось, как Светка рассказывала о графской дочери Марье. Ее муж утонул не так далеко отсюда, в реке Цне. Какой бы он ни был пьяница и игрок, какая бы ни была она – злая и вредная, наверно, они действительно любили друг друга. Ведь Марья пошла против воли отца, убежала из дома, чтобы тайком обвенчаться. А поручик женился на ней, зная, что никакого приданого не получит. И прожили-то они вместе всего ничего. Я представила, как она – на сносях! – узнает о смерти мужа. Как быстро оборвалось это недолгое счастье, которого она, наверно, уже отчаялась дождаться. А впереди? Тоска, бедность, боль за ребенка, еще до рождения ставшего сиротой. Поиски хоть какой-нибудь работы, чтобы прокормить себя и малыша. Или... позорное возвращение домой, к отцу. Быть может, она молила Бога послать ей смерть, и Бог ее услышал?

- Ну, пошли, что ли? – Светка бросила окурок в воду и подошла ко мне. – А то уже совсем светло стало. Куда ты дела лопату?

- Там выше по течению есть мост. Как раз по нему нам надо будет перейти реку. А за рекой – снова в лес. Там я лопату и спрятала.

- Это хорошо, - хихикнула Светка. – Представляешь, спрятала бы ты лопату на кладбище. Пришли бы мы туда, и вдруг нас кто-то с этой лопатой увидел. А? Как тебе?

- Здорово! Через полчаса все село знало бы, что мы выкапываем из могил трупы. Одни говорили бы, что мы над ними колдуем, другие – нет, что едим.

Дальнейшая процедура была нам уже хорошо знакома. Замер предположительного расстояния от бывшего алтаря до бывшего входа, определение направления движения и отсчет шагов с обязательными отметками каждой сотни. От кладбища до моста оказалось примерно восемьсот метров. Конец двенадцатой сотни пришелся именно на него.

- Привал! – Светка царапнула ребром монеты по перилам и остановилась, глядя вниз, в темную спокойную воду.

- Давай хоть до леса дойдем. Болтаемся тут на виду.

- Интересно, здесь глубоко? –  словно не слыша меня, Светка, по-прежнему не отрывая взгляда, смотрела в воду. Голос ее звучал глухо и странно, словно незнакомый.

- Свет! Что с тобой? –  испугалась я. Это уже напоминало какой-то триллер.

 - Совсем незаметно течения. И вода такая темная...

- Света, пойдем, - я дернула ее за руку, но Светка уцепилась за перила. –  Пойдем, хватить придуриваться.

Уже не раз мне приходило в голову, что родственница моя, возможно, немного того... Но только сейчас я встревожилась не на шутку. Похоже, Светка и не думала валять дурака. Вид у нее был такой, словно она разглядела в толще воды что-то невероятно интересное и притягательное. И не просто притягательное, а настолько, что невозможно оторваться. Она наклонялась все ниже и ниже, еще немного – и полетела бы, потеряв равновесие, вниз.

Вот только этого мне и не хватало!

Сильным рывком я оттащила Светку от перил и с размаху отвесила звучную оплеуху. Жалобно заскулив, Светка схватилась за щеку и мешком шлепнулась на бетонное покрытие моста. Глаза ее, пару секунд назад похожие на давно не мытые окна, прояснились.

- Что? Там что-то... – невнятно пробормотала она.

- Это ты мне лучше скажи, что с тобой такое было? – у меня началась обратная реакция, мелко затрясло, и чтобы скрыть это, я отчаянно завопила на нее.

- Я... Я не знаю, - Светка закрыла лицо руками и горько заплакала.

- Интересное кино! Ты вела себя, как законченная психопатка. Если б я тебя не оттащила, ты бы в воду бросилась.

- Да? – всхлипывая, проблеяла она. – Я... Я не помню.

Мое раздражение, похоже, достигло апогея. Захотелось не просто наподдать ей – такое желание ко мне приходило уже не раз, а высказать все, что я о ней думаю, причем совершенно нецензурным образом, а потом все же спихнуть с моста. Пусть освежиться и на практике узнает, глубоко ли там.

Я уже открыла рот, чтобы дать выход пару, но тут наткнулась на ее взгляд, несчастный, как у старого французского бульдога. Весь мой пыл как-то сразу скукожился и сник. Вздохнув, я села рядом с ней, обняла. Светка, все еще всхлипывая, уткнулась мне в плечо.

- Ну все, хватит, - я погладила ее по спине, отвела прядь волос с лица. – Успокойся. Бывает. Некоторым людям нельзя вниз с высоты смотреть, их вниз тянет. А тебе, наверно, на воду смотреть нельзя.

Тут Светкины глаза снова начали наливаться слезами.

- Света, пошли отсюда! – я встала, испугавшись, что вновь закипающее раздражение перевесит жалость.

- Подожди, - Светка посмотрела на меня снизу вверх и потянула за руку. – Сядь. Я тебе расскажу. Я никому еще не рассказывала. Вообще, кроме мамы и бабушки, никто не знал. Да и они... тоже не все знали.

Перемежая свой рассказ вздохами и всхлипами, Светка рассказала мне совершенно дикую историю. Когда она закончила, мое желание спихнуть ее в воду возросло многократно. Я даже отодвинулась слегка, чтобы не потерять над собой контроль.

Все то, что Светка рассказала мне, нежданно-негаданно появившись в моей квартире, как бы это выразиться... Короче, абсолютным враньем назвать это было нельзя. Скорее, это была только часть правды. Вполне безобидная. Но вот то, о чем она умолчала... Не зря мне чем-то ее россказни не понравились. То, о чем Светка умолчала, коренным образом меняло все дело.

До некоторого момента все соответствовало истине. Максим и Светка действительно росли вместе, и у них действительно был роман, против чего в конце концов стали возражать бабушка и мама. Максим, который в этой лав-стори был стороной берущей, поспешил благоразумно согласиться. Светка же Максима любила до безумия, до истерики. Это уже и не любовь была, наверно, а болезнь какая-то.

- Я ревела сутками, ничего не ела, не спала, - рассказывала Светка. – Казалось, жизнь кончилась. Маму и бабушку буквально возненавидела – считала, что все из-за них. Но они-то видели, что это только для меня наши с ним отношения – серьезные. А для него... Так, привычка. Если бы он действительно меня любил... Они, наверно, не стали бы возражать.

Дабы не усугублять, Максим нашел комнату, собрал свои вещи и уехал. Светке стало еще хуже. В какой-то момент она решила, что или ей удастся уговорить Макса вернуться, или... У кого-то из его друзей она узнала адрес и поехала к нему без всякого предупреждения.

Может быть, позвони она в дверь, ничего бы и не произошло, но так уж вышло, что как раз в тот момент, когда Светка подошла к квартире, из нее выходила бабуля-соседка, которая пропустила ее вовнутрь и показала, которую из комнат снимает Максим. Квартира была коммунальная, такая же большая, как и ее собственная, так что Светка чуть не заблудилась. Постучала в дверь, оказавшуюся кладовкой, психанула и без лишних рефлексий ломанулась в следующую.

Картина, которую она увидела, была, разумеется, вполне предсказуема. Макс и неизвестная Светке девица лежали на диване в чем мать родила, натянув одеяло по самые ноздри. Светка мило улыбнулась, предложила им без всяких стеснений продолжать начатое и вышла.

Дело было в конце осени. Уже выпал снег, но река еще не замерзла. Светка неизвестно каким образом очутилась на мосту, долго стояла, смотрела на черную дымящуюся воду, а потом сняла пальто, аккуратно сложив, повесила его на перила и прыгнула вниз.

Сбежался народ, шумели, кричали, звали милицию, но прыгнуть за Светкой никто не решался. Так она и утонула бы, не проходи мимо некий молодой человек, кандидат в мастера спорта по плаванию. Он-то Светку и вытащил. Буквально в последний момент. В реанимации ее откачали, а потом перевели в психушку. Вполне логично. Во-первых, потому что самоубийца, а во-вторых, потому что лежала и тупо смотрела в потолок, абсолютно никак не реагируя на происходящее.

Максиму решили не рассказывать. Нет, ему сообщили, что Светка в больнице, но соврали, что у нее что-то пустяковое, по женской части. Нет, навещать не стоит – гинекология все-таки, неудобно. Он и не навещал – до того ли, когда роман с соседкой в разгаре. Неудобно, конечно, что Светка их застала в самый интересный момент, ну так сама виновата, нечего было врываться, как к себе домой.

Ну а дальше все пошло, как в сериале. Как-то под вечер появился молодой человек с букетом и апельсинами и попросил разрешения увидеть Светлану Зимину. Разумеется, героический спаситель. Лежала Светка в отделении для «тихих», но навещать ее разрешалось исключительно матери, так что парня, забрав букет и апельсины, спровадили. Но он оказался настырным, ходил и ходил, приставал ко всему персоналу, начиная от санитарок и заканчивая главврачом, и выходил таки разрешение. Звали парня Виталием, у него была небольшая автомастерская, а сам он принадлежал к породе спасателей. Есть такие люди, которым интересны только несчастненькие. Чтобы можно было спасать, опекать, наставлять на путь истинный. А заодно упиваться чувством собственной значимости: во какой я добрый и хороший!

- Так что о выгоде я тебе не просто так в поезде говорила, - усмехнулась Светка, закуривая уже вторую сигарету. – Все, что Виталик делал для меня, на самом деле он делал исключительно для собственного удовольствия. То есть ради выгоды.

- Но не все ведь такие!

- Дело в масштабе.

- А если делают что-то ради Бога? Это тоже ради выгоды?

- Ой, только не надо, пожалуйста, религиозной пропаганды! – скривилась Светка. – Конечно! Зарабатываете себе этой ерундой пропуск в рай. Дальше-то рассказывать?

Насчет пропуска в рай я могла бы поспорить, но удержалась. Не место и не время. Пусть уж лучше рассказывает дальше.

Виталик приходил к Светке каждый день. Они сидел рядом, сменив на посту маму, и рассказывал всякие забавные глупости. Светка все так же лежала и смотрела в потолок. Ее кололи антидепрессантами и витаминами. Виталик исправно таскал фрукты, которые разбирали медсестры.

Неизвестно, сколько бы еще продолжалось это безобразие, если б мама вдруг не проговорилась неосторожно о том, что Максим женится. Возможно, подобная оговорка могла бы стать вообще роковой, прозвучи это заявление несколькими днями раньше, но, видимо, что-то в Светке уже вызрело. Она вынырнула из океана вселенской депрессии и даже поинтересовалась отвыкшим от разговоров и плохо ворочающимся языком, на ком именно Макс женится. Обрадованная мама, ничтоже сумняшеся, вывалила все подробности: женится Максим на своей соседке по квартире, на днях он приходил с невестой, приглашал на свадьбу. Светка поинтересовалась, как эта самая невеста выглядит, и по описанию сразу узнала девицу из-под одеяла.

С того самого момента она семимильными шагами пошла на поправку. Кое-кто из врачей даже решил, что раньше она весьма искусно симулировала. Так или иначе, к свадьбе двоюродного братца Светка была в полном порядке. И, разумеется, присутствовала на ней. Под ручку с Виталиком, которого представила как своего жениха. Она была весела, много смеялась, а когда Максим, все же чувствовавший за собой некую вину, попытался с ней поговорить о прошлом, только отмахнулась с улыбкой: ерунда! Мало ли что было в детстве. Вот Виталик – это да, это настоящее. У Макса гора с плеч свалилась, он повернулся и пошел к невесте и поэтому не увидел, как хищно блестят Светкины глаза под накладными ресницами.

Через месяц она действительно вышла замуж за Виталика и переехала к нему. А у того словно крылья за спиной выросли, поскольку новые стимулы в жизни появились. Было же теперь кого опекать и учить уму-разуму. А также материально обеспечивать – сама ведь Светка этого сделать не могла, поскольку еще училась. Была у него одна автомастерская, а стало две, потом три. А потом – автомагазин. И еще что-то, и еще – Светка даже не знала, что именно. Купили квартиру побольше, поменяли машину. Теперь она могла ни в чем себе не отказывать – Виталик денег для нее не жалел. Знал бы он, на что они идут. Отнюдь не на модные туалеты и салоны красоты.

Первым делом Светка наняла частного детектива, и тот досконально изучил всю жизнь семейства Шаховых, как говорится, от и до. Проштудировав полученную информацию, Светка сделала вывод, что молодая супруга ее кузена строгостью нравов не отличается. Дальнейшее было делом техники. Если есть спрос, будет и предложение. Нашелся крупный специалист в своей области, который за разумную цену согласился познакомиться с дамочкой, закрутить роман и в нужный момент оказаться застуканным на месте преступления.

Все прошло как по нотам. Максим, получивший ну очень красочную анонимку, сначала в гневе порвал ее и выбросил, потом призадумался и – просто так, на всякий случай! – вернулся с рыбалки на день раньше. И увидел примерно то же самое, что в свое время увидела Светка – голую парочку на диване, забившуюся под простыню.

Специалист был слегка побит, за что позже получил дополнительное вознаграждение. Супруга тоже получила пару кренделей. А в дым пьяный Максим приехал к Светке с Виталиком – плакаться. Ведь отношения у них по-прежнему были родственные и дружеские. Вроде бы. Светка вздыхала, утешала и время от времени выходила на кухню – посмеяться. Может, кто-то другой на этом и успокоился бы, как говорится, я человек не злопамятный, отомщу и забуду, но не Светка. Она решила, что это только начало.

После развода Максим вернулся в их старую квартиру на Остоженке. Светка уговорила мужа пристроить его на какую-нибудь непыльную и денежную работу. Макс проявил рвение, выплескивая в работу всю свою ярость по поводу несостоявшейся семейной жизни, и уже через год, подзаняв денег, выкупил у Виталика один из автомагазинов. Дела пошли в гору. Светке это было только на руку. Чем выше взлет, тем больнее падать. Она пристально наблюдала за его делами – да это было и не сложно, поскольку Макс частенько бывал у них дома, принимая Светкино радушие за чистую монету. И обо всех мало-мальски заметных событиях в своей жизни подробно рассказывал.

Прошло несколько лет. Наконец-то, по ее разумению, Макс достиг определенных высот, падение с которых уже ощутимо. Нет, она не стала организовывать на него наезды и прочие разорения. К чему так сложно? Зная его натуру, она просто пригласила его в гости одновременно с неким Толиком, приятелем мужа. Толик жить не мог без преферанса и с колодой карт не расставался. Куда бы он ни пришел, везде немедленно организовывалась пулька. Виталик был человеком неазартным, мог сыграть партию-другую, но голову никогда не терял. Чего никак нельзя было сказать о Максиме. В первый же вечер он проиграл Толику тысячу долларов и договорился о матче-реванше. И понеслось. Светка только руки потирала.

Первое время Максим еще барахтался. Делал вид, что проигрыши в несколько тысяч за вечер для него ничего не значат. Сначала продавал одну за другой вещицы из своей коллекции, которую начал собирать, как только пришли деньги. Картины, книги, безделушки. Делал вид, что это нормальная жизнь коллекционера: одно продал, другое купил. Благо, что истинных размеров коллекции никто толком не знал. Потом пришел черед машины. «Знаете, недавно чуть не попал в страшную аварию, - доверительно говорил он знакомым. – Просто не могу пока сесть за руль. Не могу себя заставить».

Еще через полгода Максим продал свою четырехкомнатную квартиру на Кутузовском и переехал обратно к бабушке (мать Светы уже умерла). «Буду расселять, - говорил он все тем же знакомым. – Потом сделаю ремонт. Отличная ведь квартира!». Время шло, бабушка умерла, соседи никуда не расселялись. «Капризные – ужас! – жаловался Максим. – Сколько уже вариантов предлагал, все отказываются. Ну ничего, я упертый. Пусть еще год в коммуналке проживу, но все равно их выселю».

Тем временем Светкино благополучие изрядно пошатнулось. Виталик подал на развод. Для Светки это было ударом. Особенно потому, что она никак не могла взять в толк причину. «У тебя другая женщина? – допытывалась она. – Или ты меня разлюбил?» «У меня нет другой женщины, - вполне честно отвечал муж. – И тебя я, пожалуй, все еще люблю. Но, понимаешь...»

- Понимаешь, я так этой местью увлеклась, что совсем забыла о его натуре. Он меня полюбил бедную и несчастную, всеми брошенную и решившуюся на самоубийство. Кстати, он так и не узнал, что это из-за Макса, я ему наплела хрени всякой. Так вот Виталик меня и любил, пока я была несчастная. А я таковой скоро быть перестала. Какое уж тут несчастье, когда и достаток, и месть такая сладкая!

- А как насчет любви? – невольно поинтересовалась я.

- Любви? Знаешь, бывает, что месть все что угодно заменит. И любовь в том числе.

- Мне этого не понять.

- Орден тебе не шею. Возьми с полки пирожок!

- Всенепременно. Как только – так сразу. В смысле, возьму. Ладно, чем дело кончилось?

- Чем кончилось? Да тем и кончилось – разводом. Я после этого еще больше на Макса обозлилась. Хотя виду не показывала. Он-то думал, что я по-прежнему любящая сестричка. Сочувствовал мне. И сам на жизнь жалился без конца. Поскольку продолжал играть и проигрывать. Магазин его на грани висел - все доходы уходили на покрытие долгов. Если бы его не убили, он бы непременно разорился. Виталик купил мне квартиру однокомнатную. Расстались мы вполне мирно. Время от времени он мне звонит, денег подбрасывает. Я ведь опять стала жалкая и несчастная, хотя бы даже только материально – что там в моем архиве заработаешь. Думаю, он бы и обратно на мне женился, только вот его уже другая сиротка подобрала. Похитрее.

- Жалеешь? – усмехнулась я.

- Не очень. А вот на воду с моста действительно смотреть не могу. Просто перестаю соображать. Наваждение какое-то. Сразу все вспоминаю. Так и тянет прыгнуть.

Сочувствовать не хотелось. Судить? Разве я имею на это право? Вот только зачем она мне все это рассказала? Действительно временный сдвиг по фазе?

- Пошли! – довольно сухо бросила я. – Сколько можно тут сидеть?

Светка посмотрела на меня обиженно. А чего, собственно, она ждала? Что я поплачу вместе с ней? Тоже мне еще, граф Монте-Кристо! Ну не любил ее мужик, так это что, повод испортить ему всю жизнь?

Она нехотя встала, и тут откуда-то спереди донесся шум мотора: в нашу сторону ехала машина, судя по звуку, легковая. Спрятаться нам было некуда. Светка побледнела.

- Да что ты дергаешься? – прикрикнула на нее я. – Лопату убери с глаз долой и стой спокойно.

- А вдруг это...

- Что вдруг? Федькины друзья на подмогу едут?

- Да.

- Потому что идти надо было, а не сидеть тут, сопли жевать, - я уже не могла больше сдерживаться и изображать деликатность.

Из-за деревьев, подпрыгнув на ухабе, выскочил красный «фордик» с тонированными стеклами и затормозил у моста. Стекло со стороны пассажира опустилось, и из машины высунулась голова коротко стриженного субъекта в темных очках, который уставился на нас с беспредельным вниманием.

                                                      16.

- Девушки, это дорога на Вараксу? – спросил субъект, оглядев нас с ног до головы и обратно. Мне показалось, что он сейчас цыкнет зубом и смачно сплюнет.

Я уже хотела ответить, что да, это дорога на Вараксу, но Светка опередила меня и вылезла вперед:

- Нет. Вы заблудились. Надо вернуться до развилки и по другой дороге километров пять.

- Спасибо, девушки! – субъект нырнул обратно, стекло поднялось. Машина сдала задним ходом, круто развернулась и, свирепо взревев, прыжком взяла с места.

Мне захотелось сказать, что Светку явно поторопились выпустить из психушки, но я сдержалась и вполне мирно поинтересовалась:

- Совсем дура, да?

- А что такого? – удивилась Светка. – А если это они?

- Кто бы там ни был, они скоро убедятся, что ты их наколола, вернутся, и тогда... В лучшем случае попросят оплатить затраченный попусту бензин. Повторяю, в лучшем случае.

- Пока они будут искать развилку, мы дойдем до места, все сделаем и благополучно смоемся.

Я только глазами захлопала. Что тут можно было сказать? Разве что повторить про семь бед и один рисет.

Пока Светка отсчитывала свои сотни шагов, я обдумывала сюжет. Если всю эту идиотскую историю покрутить так и эдак, кое-что подправить, кое-чего добавить... Короче, прикидывала, можно ли из данного отхода жизнедеятельности смастерить конфетку. Конфетка получалась так себе. Гораздо хуже соевого шоколада. К примеру, эти наши походы в лес с непременным попаданием в озеро или болото. Как-то это выглядит не слишком правдоподобно. Вот если бы мы пришли на симпатичную лужайку площадью в шесть соток, вскопали ее на глубину трех метров и ничего не нашли – тогда да, это похоже на правду. Хотя и не слишком интересно. Обратный вариант – разок копнули и нашли дубовый сундук – это интереснее, но совсем уж надуманно.

- Света, - обернулась я. – Обещай мне одну вещь!

- Какую? – на всякий случай недовольно нахмурившись, отозвалась Светка.

- Пообещай мне, что если мы и на этот раз ничего не найдем, то немедленно уедем.

- Клянусь! – как-то уж слишком добросовестно и с готовностью ответила она.

Между тем, стало уже совсем светло, и я вдруг поняла, что местность мне знакома. Похоже, я заразилась от Светки. Все правильно, с кем поведешься, так тебе и надо.

И все-таки... Я определенно здесь уже была. Вот сейчас должна быть сломанная береза, похожая на шлагбаум... Точно! Вот она. Все ясно. Именно здесь я бродила, заблудившись сразу после приезда в Вараксу. Странно, по моим представлениям, тогда я была совсем в другой стороне. Выходит, здорово нарезала кругов. Если память мне не совсем изменила, то скоро мы выйдем к избушке на поляне.

Избушка действительно показалась метров через тридцать, и курс наш пролегал прямо через нее.

- Все, - растерянно сказала Светка, когда мы подошли к крылечку из одного полусгнившего бревнышка.

- Ты уверена? – глупо спросила я.

Даже со всеми скидками-накидками искомая точка находилась в хибаре. Конечно, мы могли промахнуться с направлением, ведь в лесу трудно идти по прямой, да еще и шаги одна нога норовит сделать длиннее, загребая при этом в сторону. Может быть, мы просто сбились с пути, только и всего? Достаточно всего-ничего уклониться от правильного направления, и в конце пути промашка эта даст изрядное расстояние от нужного места.

- Не думаю, - покачала головой Светка. – Я очень старалась.

Нет, это бесполезно. Ее ничем не прошибешь. Не стоит даже и пытаться. Пусть поищет, убедится, что ничего нет, и мы с чистой совестью отсюда свалим. Если, конечно, успеем. И нам позволят это сделать. Только бы она не заставила меня землю рыть. Тут уж я твердо решила – без меня.

- А может, действительно там? – брезгливо морщась, Светка приоткрыла дверь избушки. – Может, там тайник какой-нибудь?

- Ну, давай поищем, - смиренно согласилась я: все лучше, чем устраивать раскопки. – Кстати, я здесь уже была, когда заблудилась. Вот смешно будет, если что-то найдем.

Как только я зашла в домик, на меня обрушился тот самый запах, который так мучил меня невозможностью вспомнить его происхождение. Именно здесь пахло густой прелью, гниющим деревом и травой, торфом, еще чем-то непонятным – то ли старой, заскорузлой одеждой, то ли... нет, не знаю даже, чем. Именно этот запах пропитал насквозь Федьку. Или наоборот, избушка пахла Федькой? Получается, что он частенько здесь бывает. Вот и бутылка – она по-прежнему лежала у стены. Как-то я в тот раз не обратила внимания, что бутылка не просто современная, а сравнительно чистая, не покрытая многолетней грязью. И, между прочим, из-под недешевого коньяка, вот так.

Что же выходит? Федька знал, что клад может быть здесь? Но если он продолжает за нами следить, выходит, ничего не нашел?  Не нашел потому, что клада здесь нет, или потому, что плохо искал? А может, у него здесь просто запасная штаб-квартира?

Светка, как заправская ищейка, разве что не обнюхивала стены. Она простукивала каждую дощечку, хотя делать это было бессмысленно: стены тонкие, дощатые, какой там может быть тайник. Вот если б были какие-нибудь перегородки.

Лавка оказалась прибита к стене. И толщина доски внушительная. Я попробовала простучать ее, но звук везде был одинаково глухой. А за лавкой что? Я с кряхтеньем встала на четвереньки и залезла под лавку, собирая на себя грязь и клочья паутины, похоже, вместе с пауками.

За лавкой тоже ничего интересного не оказалось. Стена с щелью, сквозь которую проглядывали деревья. Да, здесь ловить явно было нечего. Разве что под полом или на сеновале. Светка, похоже, пришла к подобному выводу и стояла, задрав голову, прикидывая, как бы забраться наверх. Ничего похожего на лестницу в хибаре не наблюдалось.

- Может, я влезу тебе на спину и попробую подтянуться? – ангельским голоском предложила Светка.

- Почему это ты? – возмутилась я. Была охота грыжу зарабатывать!

- Потому что ты толще и тяжелее, - она заявила это так безапелляционно, словно я весила по крайней мере пуда на два больше.

Сцепив зубы, я наклонилась, и Светка с пыхтением принялась карабкаться мне на спину. Получалось это у нее не лучшим образом: то она сползала, то хватала меня за волосы. Наконец, придерживаясь за стену, я выпрямилась, придерживая Светку за ноги, и она попыталась уцепиться за край сенника. С пятой или шестой попытки ей это удалось, и я, отпустив ее, благоразумно отодвинулась в сторону. Светка висела, как дохлая макаронина, и дергала ногами, пытаясь подтянуться. Зрелище было довольно жалкое.

- Оль, ну помоги! – завопила Светка, в очередной раз пытаясь забросить себя наверх.

Я неблагоразумно поспешила на помощь и тут же получила ногой по носу, да так, что потекла кровь.

- Ну тебя на фиг! – завопила я, зажимая ноздрю. – Не можешь – слезай! Я сразу поняла, что у тебя ничего не выйдет.

- Можно подумать, у тебя выйдет! – буркнула Светка, разжала пальцы и кулем рухнула вниз.

- Подставляй спину! – ехидно улыбнулась я.

Не могу сказать, что действовала намного грациознее, чем она, но вскарабкалась на Светкины плечи всего с третьей попытки, хотя и при помощи стены.

- Слушай, тебе бы похудеть килограмм на пять, - посоветовала Светка, тяжело дыша.

- Мне и так неплохо. Сделай милость, стой ровно.

Слегка задев Светку по уху, я подтянулась и закинула себя на сеновал, изрядно ободрав при этом живот. Бывшее сено, сгнившее много лет назад, пахло так омерзительно, что меня чуть не стошнило.

- Ну что там? – задрав голову, поинтересовалась Светка.

- Что-что! Сказала бы я тебе. Ты, наверно, специально сделала вид, что не можешь залезть, чтобы гадость эту не нюхать. Слушай, может, здесь кто-то умер?

- Ничего, заткни нос и ищи.

Нос по любому пришлось заткнуть платком: кровь все еще сочилась. Стало легче. На сеннике было темновато, но свет сквозь щели все-таки проникал. Так что было видно: прятать что-то особо негде. Никаких балок, переборок и прочих закоулков. Крытая какой-то дранью крыша нависала так низко, что нельзя было даже толком выпрямиться. Для очистки совести я поворошила сено, и вдруг нога за что-то зацепилась.

- Ну что там? – Светка от нетерпения даже подпрыгивала.

- Ничего, - огрызнулась я и принялась разгребать руками противную мягкую прель.

Настил был сколочен из широких длинных досок. В углу, у самой стены край одной из них слегка выступал вверх. Между этим выступающим краем и стеной я увидела небольшую щель. Совать туда руку было как-то страшновато – мало ли что. Натянув на кисть рукав кофты, я все-таки полезла в отверстие, и вдруг доска легко подалась под рукой. Я вытащила небольшой кусок, длиной не больше ладони, отпиленный и аккуратно положенный на место. Даже если бы сверху не было сена, я ни за что не заметила бы, что доска подпилена. Причем распилили ее явно не вчера. И даже не в прошлом году: распил был не менее черным, чем вся доска.

Светка продолжала прыгать внизу и спрашивать, что я там нашла, но я не отвечала. Вытащила отпиленный кусок доски, полюбовалась через дыру на лавку и бутылку и вдруг заметила, что надпилена еще одна доска – в стене. Щель проходила ровно в том месте, где сходится настил и стена, поэтому заметить ее можно было, только вытащив кусок доски из настила.

Сердце моментом выдало дробь в ритме диско, пальцы мелко задрожали.

Спокойно, Оля! Даже если из стены можно вытащить кусок, то ты увидишь не более, чем ближайшие деревья.

Я провела по доске рукой и нащупала еще один распил, не такой заметный – свет из щели на него не падал. Кто-то выпилил из стены кусок доски, точно так же, как и из пола. Интересно, на чем же он держится? На клею, что ли? Да нет, какой клей выдержит такие зверские условия. Наверно, чем-то заклинен.

С досады я треснула по доске кулаком, и он с легким треском выпал наружу. Но деревьев я не увидела. Не увидела вообще ничего: позади дыры явно что-то было. Я закрыла глаза и постаралась представить себе домик снаружи.

Все ясно! Хибарка была такая, какие обычно рисуют дети. Коробка с невысокой двускатной крышей. А если посмотреть спереди, получается квадрат с треугольником наверху. Так вот скаты крыши по сторонам треугольника не обрывались резко, а как бы загибались вниз. Наверно, таким образом стену защищали от воды, льющейся с крыши. Кажется, это называется стреха – или нет? Точно не помню. Ладно, пусть будет стреха. Так вот, за стрехой этой самой было небольшое пространство, снаружи невидимое. Я сунула туда руку и нащупала что-то жесткое. Какой-то ящичек.

Я хотела что-то крикнуть, но горло перехватило. Язык вдруг стал огромным и шершавым. С трудом переведя дыхание, я вытащила ящичек из дыры.

Когда Светка обнаружила на обороте синего кулона значки, она завопила «есть», и я вспомнила бессмертное творение Ильфа и Петрова. Тогда это воспоминание было несколько преждевременным, потому что расстояние действительно было указано. Но теперь, когда первый радостный шок прошел, я снова вспомнила шкатулку с пластинкой мастера Гамбса. Уж больно ящичек был для графских сокровищ невелик. И неказист. Больше похож на облезлую и местами проржавевшую жестяную коробку от чая. Я подергала крышку, она не поддавалась, хотя никакого замка не наблюдалось.

Прыгать вниз было высоковато. Я бросила коробку прямо в руки жадно ахнувшей Светки, сползла на животе к краю сенника, снова поцарапавшись, повисла на руках и спрыгнула, отбив пятки и едва не сбив с ног Светку. Впрочем, она этого даже не заметила, поскольку изо всех сил дергала крышку. Смотреть на нее было, мягко говоря, неприятно. И еще бегущей строкой пробежала мысль, что вряд ли она со мной поделится. Хотя, если хорошо подумать, на графские драгоценности я имею не меньше прав, чем она. И не больше. А если точнее, то вообще никаких. Я вдруг представила себе сценку, как мы деремся из-за сокровищ, катаясь по полу и вырывая друг у друга волосы. Довольно противная получилась сценка. Совсем не смешная.

Судорожно прижимая к себе коробку, Светка озиралась по сторонам, соображая, чем можно было бы поддеть крышку. На глаза ей попалась бутылка. Не выпуская коробку из рук, она схватила ее и ударила о край лавки. Брызнули осколки. Прежде чем я успела ее остановить, Светка схватила один из них, самый большой, и сунула его в щель. Результат, как говорится, не заставил себя долго ждать. Стекло хрустнуло, по Светкиной ладони побежала струйка крови. Она ойкнула, затрясла рукой, но коробку по-прежнему прижимала к себе – одной левой.

- Дай сюда, - я протянула руку к коробке, но Светка, зло прищурившись, отскочила в сторону.

- Не отдам! – прошипела она.

- Дура, руку покажи!

- Отойди от меня!

Я пожала плечами, стряхнула с лавки осколки стекла и села, глядя, как Светка продолжает сражаться с «ларцом». Руку она, похоже, порезала основательно: кровь капала ей на штаны, на пол, но Светка уже не обращала на это внимание. Глаза ее стали совершенно безумными, и я даже испугалась, а что, если, открыв коробку и, обнаружив драгоценности, она меня с дури придушит? Конечно, я так просто не сдамся, но сумасшедшие бывают настолько сильными, что и крепкий мужик может не сладить. Теперь я окончательно уверилась, что врачи сделали большую ошибку, выпустив Светку из психбольницы.

Наверно, надо было плюнуть и уйти. Дальнейшие события показали, что действительно надо было, но я испугалась, что Светка воспримет мои телодвижения как попытку посягнуть на драгоценный сундук. Мало ли что придет ей в башку. Поэтому я продолжала сидеть и смотреть на ее борьбу. Да и любопытно все же было.

Окончательно потеряв терпение, равно как и человеческий облик, Светка принялась молотить коробкой о косяк двери. Дом заходил ходуном. Еще не хватало только, чтобы эти руины похоронили нас под собой. Вот тут мне стало по-настоящему страшно. «Господи!» – зашептала я, и в этот момент коробка, не выдержав издевательств, сломалась. Не выдержавшая испытания временем и грубой силой, крышка отлетела в сторону. Что-то посыпалось и заскакало по полу.

- Мое! – завопила Светка, делая гигантский прыжок, и шлепнулась на пол, прикрывая что-то животом.

Я нагнулась и подняла с полу монету. Монета была грязная, но, кажется, золотая. А может, и медная, не знаю. Я плохо разбираюсь в таких вещах. Но, похоже, царской чеканки – с орлом.

- Что... это?.. – потрясенно прошептала Светка, приподнявшись.

Кроме монет на полу ничего не было. Совсем небольшая кучка. Штук двадцать, не больше. Светка шарила руками по полу, словно надеясь, что драгоценности могли куда-то укатиться, завалиться. Ничего не обнаружив, она с глупым видом потрясла коробку. Из нее выпала какая-то пожелтевшая бумажка, только и всего.

- А где же...

- Нету! – усмехнулась я и взяла у нее из рук бумажку. – Вот и все графские сокровища. Граф пошутил.

- Не может быть, - шлепала губами Светка. До сих пор я толком не представляла, что значит «побелевшие губы», а вот теперь увидела. Действительно, почти белые. Да и сама Светка была бледная, как накрахмаленная льняная скатерть. Даже с голубоватым отливом.

- Не переживай! – я едва сдерживала рвущееся наружу злорадство, хотя доля разочарования все же была, что тут скрывать. – Сколько там этих монеток? Двадцать или больше? Если это царские червонцы, то на ремонт квартиры вполне хватит. Успокойся, я на них не претендую.

Я развернула листок и прочитала вслух выцветшие машинописные строчки:

«Из приказа Командующего войсками Тамбовской губернии № 0116 от 12 июня 1921 г.:

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами, точно рассчитать, чтобы облако удушливых газов распространилось по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось.

2. Инспектору артиллерии немедленно подать на места потребное количество баллонов с ядовитыми газами и нужных специалистов.

3. Начальнику боевых участков настойчиво и энергично выполнить настоящий приказ.

4. О принятых мерах донести.

                                             Командующий войсками Тухачевский,

                                    Начальник штаба войск Генштаба Какурин».

- Ни фига себе! – присвистнула я, от неожиданности шлепнувшись обратно на лавку. – Слышишь, Светка?

Но она только рукой махнула, тупо глядя на кучку монет.

Не так давно у нас дома разгорелся спор на тему, которая, как я полагала, уже со всех сторон была обспорена в середине 80-х, когда только начали узнавать правду о репрессиях и лагерях. Лешка привел с собой двоих сослуживцев, мы пили чай с пирожками, болтали о том, о сем. Я в тот день как раз провела очередной набег на мемориальные сайты, тщетно разыскивая в расстрельных списках того самого родственника, о котором потом рассказывала Евгению. Так уж вышло, что разговор коснулся и этого, слово за слово – и началось такое... Один из Лешкиных приятелей с пеной у рта доказывал, что все поголовно репрессированные пострадали безвинно. Ну, может, за редким исключением, вроде Ежова и прочих. Другой вопил, что ничего подобного, все это было оправдано тяжелым положением страны, что Сталин был молодец, вот тогда был порядок и дисциплина, а если уж и случались иногда какие-то перегибы, то что делать – лес рубят, щепки летят. «Вот взять Тухачевского! – кипятился первый, по имени Сережа. – Таких командиров расстреляли! Поэтому и начало войны такое ужасное для нас было». «Да еще неизвестно, что было бы, если бы его и других таких же не расстреляли! – вопил Саша. – Может, вообще от армии ничего не осталось бы!»

Я робко напомнила о том, что Тухачевский творил в Польше и на Украине, и тут на меня набросились оба. Причем уже оба доказывали, что террор был не только оправдан, а просто необходим. А на самом-то деле Тухачевский герой и умница. «Был сначала, - добавил Саша. – А потом...»

Вот вам и герой, вот вам и умница. Про то, как целые семьи с маленькими детьми во время антоновщины брали в заложники и беспощадно расстреливали, мне уже приходилось читать. И не просто беллетристику какую-нибудь, а с документами, фотографиями, свидетельствами очевидцев. Но такое... Я решила, что непременно этот приказ сохраню и при первой же возможности суну под нос и Сереже, и Саше. Пусть полюбуются.

Мне вдруг пришло в голову, что в этой избушке так отвратительно пахнет потому, что ядовитый газ до сих пор из нее не выветрился. Да, нет, такого быть не может. Но что, если на самом деле именно здесь восемьдесят с лишним лет назад прятались те, кого называли бандитами, мятежниками, и ждали неминуемой смерти? Меня даже зазнобило от этой мысли.

- Собирай свои монеты и пошли отсюда! – сказала я, но Светка по-прежнему тупо смотрела куда-то в мировое пространство. Неужели окончательно спятила от расстройства?

Тут терпение мое лопнуло. Аккуратно свернув приказ, я положила его в карман джинсов и пошла к выходу. Чтобы нос к носу столкнуться ни с кем иным как с Федькой собственной персоной.

- Ку-ку! – сказал он, нацеливая пистолет куда-то в область моего живота.

- Я так и думала, что никакой ты не немой, - пробурчала я, органично переходя на «ты».

- Я тоже сразу понял, что никакие вы не дачницы, - парировал Федька. Голос у него был сочный, бархатный, что называется, вальяжный. – И что же вы здесь искали?

- Можно подумать, сам не знаешь!

- Конечно, знаю, - усмехнулся Федька. – И как, успешно?

- Не особенно, - честно призналась я. – Фигня какая-то.

- Ну-у, дорогая моя, кому фигня, а кому и хлеб с маслом. А то и с икоркой. Во-первых, придется вернуть.

- Да забери, пожалуйста, - я кивнула в Светкину сторону. – Если сможешь, конечно.

Федька с недоумением посмотрел на горку монет у Светкиных ног:

- Что за хрень?

- Хотела бы и я знать. Вот такая вот хрень.

- И все?

- Все.

- Ну, это вы, девки, что-то не то нашли, - засмеялся Федька, почесав пистолетом свою всклокоченную бороду. – А я-то думал... Ну и дуры!

- Возможно, - вздохнула я. – Не буду спорить. А что во-вторых?

- Во-вторых? Во-вторых, девушка, не с руки мне вас отсюда живыми выпускать, сама понимаешь.

- Почему? – устало спросила я, сама удивляясь своему безразличию, словно он собирался нас не убить, а пропесочить на профсоюзном собрании.

- И правда дуры! – восхитился Федька. – Вы что, думали, найдете меня, сдадите своим дружками – или хозяевам, кто там они вам, и я, как баран, пойду на бойню? Фигли!

Похоже, я определенно чего-то не понимала. Какие еще дружки или хозяева? Но, кажется, в этом что-то есть. Ну-ка, ну-ка!

- Как ты выразился, дружки уже здесь. Приехали сегодня утром. На красном «форде». Не встретил по пути, нет? Жаль. Так что, если ты нас убьешь, будет только хуже.

Федька нервно нахмурился. Подумал – и непечатно высказался. А потом еще и еще.

В этот момент Светка, словно кто-то сказал ей «отомри», вдруг ожила, обвела все вокруг диким взглядом, басовито вскрикнула и рванула к выходу. Не ожидавший такой эскапады Федька мячиком отлетел в сторону и выронил пистолет. Я бросилась к нему, но не успела: Федька ногой отпихнул пистолет и съездил мне кулаком по физиономии. И хотя удар задел мой многострадальный нос по касательной, у меня в голове словно что-то взорвалось. Я взвыла от боли и почувствовала, как из носа снова полилась кровь.

Федька выскочил из хибары, пару раз выстрелил вслед Светке, явно не попал, еще раз выругался и вернулся обратно. Я сидела на полу, размазывая кровь по физиономии, и лихорадочно соображала, что делать. Федька, по видимости, был занят тем же. Ему надо было принять ответственное решение: сбежать сразу же, поскольку Светка, наверняка, поспешила за братками, либо сначала пристрелить меня. Я не стала ждать, пока он закончит мыслительный процесс.

Откуда только силы взялись! Совсем недавно мы со Светкой пытались изобразить цирковых акробатов, чтобы забраться на сенник. А теперь я в каком-то обезьяньем прыжке оттолкнулась ногой от лавки, уцепилась руками за край сенника и мгновенно втянула себя наверх. Как говорит одна моя знакомая, адреналин – лучший допинг.

Теперь Федьке было меня не достать. Разве что снизу выстрелит. Пистолетик у него так себе, не бронебойный, но и доски настила весьма хилые, да еще полусгнившие. Пожалуй, прострелит. Правда, стрелять ему придется на удачу, потому что он меня не видит. Но мало ли что ему в башку придет. Может, у него десяток запасных обойм. С другой стороны, ему надо торопиться.

Словно услышав мои мысли, Федька пару раз выстрелил – пули прошли в метре от меня. Я даже испугаться толком не успела, как он выскочил наружу, громко топая.

Когда все стихло, я очумело опустилась прямо на вонючее сено. Каждое движение отдавалось в голове взрывной болью. Верхнюю губу начало стягивать подсыхающей кровью. Я высунула язык, насколько смогла, и попыталась ее слизнуть.

Я ничего не понимала. Похоже, мы влезли со своими поисками в какую-то опасную чужую игру. А может быть, как раз наша игра была частью чужой игры. Федька сказал, что мы нашли что-то не то. И правда, не то. Это я только сейчас сообразила, что граф Протасов никак не мог спрятать здесь жестяную коробку с царскими монетами и приказом Тухачевского. Хотя бы уже потому, что его убили в 18-ом году, а приказ был издан в июне 21-ого. Значит, «то» нашел Федька? И оно где-то здесь? Не зря же он сказал, что мы должны его отдать? Но, выходит, за ним следил кто-то еще. И Федька решил, что мы ищем не только графские сокровища, но и его самого – по чьему-то приказу.

У меня просто голова кругом шла – и в прямом смысле, и в переносном. Кто же тогда организовал охоту за кулонами – и в Москве, и в Питере? Федька? А может, кто-то еще – тот, от кого он прячется?

Нет, хватит. Пора уносить ноги. Как плохо, что на сеннике нет окна, чтобы оглядеться. Может, расковырять крышу? Она выглядела довольно хлипко и, похоже, текла при малейшем дожде. Вряд ли очень сложно будет продолбить в ней дыру.

Поскольку ничего подходящего под рукой не было, я вытащила из настила отпиленный кусок доски, встала на цыпочки и принялась долбить дранку, покрытую какой-то дрянью. Два-три хороших удара – и моя рука с куском доски уже торчала наружу. Я представила, как это выглядит со стороны, и хихикнула. Смех моментально отозвался залпом головной боли и дурнотой.

Впрочем, проковырять в крыше дыру – это было полдела. Попытки подтянуться и выглянуть ничем хорошим не кончились. Дрань (она же дрянь) подламывалась, царапая руки, как взбесившийся кот. В результате я только потеряла время, не говоря уж о более материальных потерях.

Прыжок вниз с сенника на этот раз не удался. Руки сорвались еще до того, как я успела вытянуть ноги. Жалобно пискнув, я полетела вниз и упала на спину. От удара перехватило дыхание. Боли я не чувствовала, но, прежде чем нырнуть в мягкую, уютную темноту, подумала, что, наверно, сломала позвоночник.

                                                      17.

Будильник просто надрывался, изо всех сил пытаясь выполнить свой долг – разбудить меня и спровадить на работу. И ему было глубоко наплевать на то, что я в отпуске и могу спать хоть до вечера. Правда, почему-то это был не наш старый заслуженный круглый будильник с большой выпуклой кнопкой, а мобильник в роли будильника. Странно, я никогда не пользуюсь трубкой в этом качестве – уж больно тихо она пищит. И потом, кажется, у меня никогда не было такой мелодии.

Открывать глаза не хотелось. Все тело словно сочилось болью. Словно меня долго и упорно били. Или... Или я упала откуда-то?

Ну да! Я ведь упала с сенника и ушибла спину. Не открывая глаз, я попыталась пошевелить руками и ногами. Получилось. Значит, позвоночник в порядке. Между тем, телефон продолжал надрываться. Подождите, но ведь у меня же нет мобильника, он остался в отделении милиции на Московском вокзале.

- Смотри, шевелится! – сказал довольно противный голос. – Эй, ты! Поднимайся!

Кое-как я разлепила глаза и попыталась сесть. Спину ломило, словно я сутки напролет копала картошку. Голова гудела, как самый большой церковный колокол. В носу все слиплось, да так, что дышать я могла исключительно ртом.

Оказалась, что избушка полна народу. Просто кворум, негде яблоку упасть. На лавке сидела бледная, встрепанная Светка с совершенно отсутствующим взглядом, а рядом с ней какой-то незнакомый тип, дорого и модно одетый, стильно подстриженный, с неприятными ледяными глазами. Он тихонько нашептывал что-то в мобильник. На полу у входа полулежал, привалившись к стене, Федька, облизывая распухшую окровавленную губу. За шкирку его придерживал тот самый пассажир «форда», который утром спрашивал у нас дорогу на Вараксу. Увидев его, я сразу поняла, что вот теперь-то мы попали окончательно.

- Очухалась? – закончив разговор, спросил сидящий рядом со Светкой. – Ну и прекрасно. С кого начнем?

Оглядев по очереди меня, Светку и Федьку, он остановил выбор на последнем. Кивнул легонько в его сторону, и стриженый подтащил Федьку к нему поближе. Бросил кулем под ноги и руки отряхнул. Хотел о штаны вытереть, но передумал.

- Получайте, Владлен Сергеич, – почтительно, едва ли не с поклоном доложил он.

Надо же, Владлен Сергеич! Надо понимать, если это и бандосы, то самого высокого пошиба. Может, даже высокопоставленного.

- Спрятался, да? – почти ласково спросил Федьку Владлен (в моем понимании, на Сергеевича он все же недотягивал, уж больно противный). И вдруг резким, точным движением пнул его в челюсть. – Хитрый, да?

Нелепо взмахнув руками, Федька отлетел обратно к порогу и попытался встать на четвереньки, но не смог и рухнул на пол.

- Олег, помоги ему.

Стриженый Олег, не знаю уж, кем он там Владлену приходился – охранником, помощником или другим каким подчиненным, снова подволок к нему Федьку. Похоже, никаких физических усилий для этого ему делать не надо было. Конечно, Федька внушительными габаритами не отличался, наоборот, но и сам Олег тоже особым здоровячком не был. Есть такие люди – вроде, соплей перешибешь, а на самом деле быка заломают.

- Ну что, сам отдашь?

- А у меня нет ничего, - сплюнув, нагло ответил Федька, за что немедленно отлетел обратно и вновь был доставлен к ногам Владлена.

- Нет, говоришь? – Владлен по-прежнему говорил очень спокойно. На Федьку он даже и не смотрел – разглядывал свои безупречные ногти. И как только ему удавалось так точно попасть ногой в цель?

- Нет, - шлепнул разбитой губой Федька. – Вот эти все сперли, - он неловко дернул шеей в нашу сторону.

- Что?! – ахнула я. – Что это, интересно, мы у тебя сперли? Если коробку с царскими копейками, то заберите их, пожалуйста, взад.

- Копейки можете себе засунуть... сами знаете куда, - усмехнулся Владлен, причем глаза его остались ледяными, только губы скривились. – И потом, ваши внутренние разногласия меня не... – тут он непечатно уточнил, насколько ему наши внутренние разногласия неинтересны.

- А с чего вы взяли, что мы с ним заодно? - вдруг подала замогильный голос Светка. – Мы к нему отношения никакого не имеем. Между прочим, это он нас ограбил. Украл наши фамильные драгоценности.

Федька сначала покрутил указательным пальцем у виска, а потом поднял его, но сообразил, что перепутал, и сменил на средний.

- Я же сказал, мне это неинтересно. Чужого нам не надо, даже если это фамильные драгоценности. А вот то, что мое – извините подвиньтесь, - поморщился Владлен. – Не заставляйте меня прибегать к крайним мерам. Ты, карлик, на что надеялся, когда сдрыснул? Думал, не найдем? Думал, мы тебя на Канарах искать будем или в Майами, а в деревню Зажопинку Мухосранской губернии заглянуть не догадаемся?

Я не совсем поняла, обозвал Владлен Федьку карликом, или это кличка такая, но ему подходило. Противный такой бородатый гном. Грязный и вонючий. А еще я не понимала, о чем речь идет. То ли о графском кладе, на который претендовал Владлен, а Федька нашел и припрятал. То ли о чем-то совсем постороннем. Не суть важно. Владлен сказал, что его не интересуют «наши внутренние противоречия». То есть уверен, что мы со Светкой и Федька – одна шайка-лейка. Тут и утренняя встреча на проселке, когда мы отправили их за семь верст киселя хлебать, в строку пришлась. Поди теперь доказывай, что не верблюд.

Федька смотрел на Владлена исподлобья и молчал, как партизан на допросе. То ли мысленно махнул на все рукой, то ли еще не выбрал тактику поведения. Или действительно надеялся свалить все на нас?

- Любезные, у меня нет ни времени, ни желания выяснять, кто из вас что у кого украл. Я просто напросто пристрелю всех троих, а Олег бросит туши в болото. А потом мы разберем эту хибару на растопку, и даже если ничего не найдем, все равно я буду морально удовлетворен. Ну как вам такой вариант?

Не могу сказать, чтобы вариант мне понравился. Конечно, можно и похуже придумать, например, бросить нас в болото, не пристрелив предварительно, это я уже на своей шкуре испытала. Но все равно, приятного мало. Похоже, Светка была со мной солидарна, потому что побледнела еще больше и нервно сглотнула. Да и Федьку перспектива тоже не обрадовала.

- А если... – осторожно предположил он и замолчал.

- Поторгуемся? – все так же, одними губами, улыбнулся Владлен.

- Мы тут не при чем! – влезла Светка.

- Да-да, - кивнул Владлен. – Я понял. Именно поэтому ты отправила нас за десять километров, а потом, когда мы тебя снова поймали, с готовностью повела нас именно сюда.

- Я объясню, - похоже, пришла моя очередь высказаться. Говорить надо было очень спокойно и убедительно, чтобы составить контраст дуре Светке. – Мы действительно не имеем к нему никакого отношения. Сюда, ну, в Вараксу, мы приехали к родственнице. В гости. Этот, - я невежливо ткнула пальцем в Федькину сторону, - почему-то начал за нами следить. Может, принял за кого-то, не знаю. И сегодня, наверно, следил.

- Вы еще скажите, что в лес погулять пошли. Ни свет ни заря, - хмыкнул Олег.

- Нет. Мы искали клад, - вполне честно заявила я, решив, по Светкиному примеру, говорить лишь часть правды, что является самым замечательным способом вранья – потому что формально совсем не врешь и уличить во вранье невозможно.

Светка состроила страшную рожу и пробурчала что-то себе под нос – наверно, страшное ругательство.

- Что это с ней? – удивился Владлен.

- Видите ли, она... немного того... – прошипела я театральным шепотом, приложив ко рту ладонь: так на сцене произносят реплики, которые, вроде бы, не должен слышать стоящий в полуметре персонаж. – Даже в психушке сидела. Честное слово, можете проверить. Так вот, мы действительно искали клад. Один наш родственник, он уже умер, рассказал, что рядом с селом есть лес, а в лесу дом. И там на чердаке спрятан клад. Вот мы его и искали.

- И как, нашли?

- Можно сказать, нашли, - я кивнула на монеты, которые по-прежнему валялись в углу сиротливой кучкой. – Вшивый клад, честно говоря. Мы-то думали...

- А что она несла про фамильные драгоценности?

- Ну я же вам говорю, она того... Немножко даун, - может, с моей стороны и непорядочно было высказываться подобным образом, но я делала это с большим удовольствием. - Думала, если клад, то обязательно драгоценности. А когда нашли какие-то копейки в коробке, она страшно расстроилась. И решила, что вот этот, - я снова ткнула пальцем в Федьку, - все украл. А что там мы у него украли – извините, не знаю.

Владлен поднял монету, покрутил в руках, поднес к глазам, разве что не полизал и не понюхал.

- Карл у Клары украл кораллы, - задумчиво сказал он. – А Клара у Карла... Это царские червонцы, девушка. Достоинством в три рубля. Золотые, между прочим. А вы их так неуважительно – копейки!

- А я думала, червонец – это десять рублей, - удивилась я.

- Да прямо! Ладно, допустим. Дальше что? Зачем вы нас с дороги-то свернули? Согласитесь, наводит на определенные мысли.

- Ну, это вы у нее спросите. Я-то хотела сказать, что вы правильно едете, а она вылезла. Понимаете, это у нее мания такая – врет все время. Без всякой на то выгоды. Болезнь.

- Но если она все время врет, то и сейчас, выходит, соврала? Что вы Карлика не знаете, - вмешался Олег – к большому неудовольствию Владлена, который посоветовал дать фонтану отдохнуть.

- Карлик – это он? – уточнила я, продолжая невежливо тыкать в Федьку. – Нет, вот тут она правду сказала. Бывает. Так вот, он нас, думаю, снова выследил. Вломился сюда, стрелять начал. Вон, полюбуйтесь, - я показала на потолок с тремя пулевыми дырками. – Это я наверху была, а он пытался меня снизу пристрелить. Сестра сбежала, он за ней бросился. А я хотела спрыгнуть, да упала и сознание потеряла. Вот и все. А уж что она вам наболтала, не знаю.

- Что наболтала? Да ничего особенного. Олег ей поддал немного, чтобы не врала, и спросил, где Карлик прячется. Она нас и привела сюда.

Светка поймала мой взгляд и отвернулась.

- Скажите, девушки, а почему я должен вам верить? – продолжая крутить в руках червонец, поинтересовался Владлен?

Я почувствовала себя Володей Шараповым в логове «Черной кошки». И правда, с чего бы ему мне верить?

- Ну и не верьте! – снова вылезла Светка, изображая оскорбленную добродетель.

Ей посоветовали заткнуться. Владлен посмотрел на нас всех по очереди, на дырки в потолке и задумался: то ли пытать Федьку, то ли просто пристрелить. Будь мы с ним, с Федькой то есть, в каких либо приятельских или амурных отношениях, можно было б нас попинать, авось, не выдержит, но увы. Похоже, действительно не врем.

Самое забавное: Федька, который в селе элементарно прятался, считал, что мы заодно с его преследователями. Что приехали специально по его душеньку. Выследили и сообщили, где он скрывается. А те, кого он объегорил (я так поняла, что Федька у них что-то спер или из-под носа перехватил – может, «наш» клад, может, что-то еще), наоборот полагали, что мы с ним заодно.

Вопрос решился просто. Бандосы пошептались, и Олег зачем-то ушел. Владлен остался стеречь нас. Он элементарно согнал нас в угол, а сам сидел на лавке, держа в руке пистолет. Наверно, ему было очень скучно, потому что он без конца морщился, ерзал и зевал. Теоретически мы могли, конечно, втроем его скрутить, но только теоретически. Потому что, во-первых, вряд ли удалось бы договориться с Федькой, который злобно зыркал на нас подбитым глазом, а во-вторых, пистолет все же веский аргумент. Я предпочла сидеть тихо, в отличие от Светки, которая без конца что-то бурчала и пихала меня в бок.

Так прошел, наверно, час, если не больше. У меня здорово затекла нога, по-прежнему ломило спину, здорово болел нос. Хотелось спать, но я боялась даже закрыть глаза.

Наконец я услышала шаги – неторопливые, осторожные.

- Что ты там крадешься? – возмутился Владлен, повернувшись в сторону окошка с давно выбитым стеклом. – Долго я тут еще сидеть буду? Идет, прохлаждается!

Словно в ответ на упрек в окне мелькнули две руки, Владлен, страшно выпучив глаза, захрипел и замахал руками. Похоже, кто-то накинул ему на горло удавку.

Федька словно только этого и ждал. Мигом вскочил, подлетел к Владлену, вырвал у него пистолет и с размаху ударил его по макушке. Тот, кто был за окном, удавку выпустил, и Владлен мешком упал на пол. Злорадно ухмыляясь, Федька навел пистолет на нас.

- Ну вот и моя подмога подоспела.

- Слушай, отпусти ты нас, а? – мирно попросила я. – Что мы тебе сделали-то? Честное слово, сто лет ты нам не нужен. Ты же видел, что мы не с ними.

- Не с ними, да? – приподнял брови Федька. – Ну, не с ними, а с кем? Кому я еще понадобился? Зачем за мной следили?

- Да не следил за тобой никто.

- Ты же была здесь раньше? – продолжая держать нас на мушке, Федька осторожно выглянул в окно и удивленно хмыкнул: похоже, никого не увидел. – Странно. Так зачем тебя сюда занесло, если не за мной?

- Заблудилась.

- А в селе тоже заблудилась? Так заблудилась, что в мой дом залезла?

- Ну знаешь! – возмутилась я. – Твой дом! Видали! Начнем с того, что это дом моего прадеда. А во-вторых, я там не была.

- Да, конечно. Думала, хитрая такая, всех обманула?

- Вообще-то, я думала, что это ты за нами следишь.

- Скажите пожалуйста!

Он снова выглянул в окно и снова никого не увидел. Владлен застонал и пошевелился, Федька пнул его под ребра. В этот момент Светка, о которой я как-то на время забыла, хотя она и сидела вплотную ко мне, снова зашевелилась.

- Эй, ты! Сиди спокойно! – рявкнул Федька, подходя поближе.

Вытащив что-то из-за спины, Светка швырнула это что-то Федьке прямо в лицо. Горлышко разбитой бутылки с острыми зубчатыми краями – пресловутая «розочка»! Придумать что-нибудь глупее было сложно. Федька легко увернулся, и «розочка» зубцами впилась в шею лежащего Владлена. Похоже, стекло перерезало какой-то крупный сосуд: кровь полилась рекой. Меня замутило. Именно в этот момент озверевший Федька и выстрелил.

Светка коротко, по-заячьи вскрикнула, схватилась за грудь и повалилась на меня. Я не удержалась и тоже упала, умудрившись при этом случайно ударить Федьку под коленку. Если б специально! Федька не упал, только покачнулся, и я зажмурилась, потому что поняла, что жить мне осталось не больше пары секунд – если повезет.

Две секунды прошли. И еще две. И еще пять. Ничего не происходило. Я осторожно приоткрыла глаза.

Пистолет валялся у двери, Федька лежал носом в пол, а на его спине сидел какой-то тип, заломив Федькины руки куда-то до лопаток. И откуда он только взялся? Или у меня от страха так дико стучало сердце, что я не слышала шагов? Может быть, это он чуть не задушил Владлена?

Тип повернулся, и я ахнула.

- Привет! – сказал Евгений. – Жива?

- Похоже, я сплю, - тупо констатировала я.

- Да нет, - возразил Евгений, связывая Федьку толстой веревкой, которую он вытащил откуда-то из кармана. – К сожалению.

- Откуда ты взялся?

- Давай попозже поговорим, хорошо?

Он подошел к Владлену, осторожно повернул его, пощупал пульс, покачал головой.

- Что? – хрипло спросила я, пытаясь откашляться.

- Ничего. Точнее, все. Сонную перерезало.

Я особо не удивилась. Крови натекла такая лужа, что человек просто не мог остаться в живых. Если бы она не просачивалась сквозь щели, наверно, залило бы весь пол. Впрочем, рядом со мной крови тоже было достаточно. Светка лежала ничком и не шевелилась.

- Посмотри, что с ней, - скомандовал Евгений.

Я дотронулась до ее плеча, Светка жалобно застонала.

- Жива, - с облегчением вздохнула я.

- Жива-то жива, - нахмурился Евгений. – А дальше что?

В этот момент Светка с кряхтением приподнялась и села, прижимая правую руку к левой ключице. Весь перед ее футболки был в крови.

- Больно, - страдальчески сморщившись, заскулила она. Тут она заметила Евгения, разинула рот и даже о ране словно забыла.

- Вы? – проблеяла она. – Откуда?

- От верблюда! – отрезала я. – Ну-ка, показывай, что у тебя там.

Светка неосторожно пошевелила левой рукой и взвыла, как пожарная сирена. Лежащий на полу Федька злобно выматерился. Евгений слегка пнул его и подошел к нам. Светкины глазки подозрительно заблестели.

Слегка оттянув на Светкиной груди футболку, Евгений разрезал ее ножом, который вытащил из кармана: похоже, у него там был целый склад полезных вещей. Светка пунцово покраснела, как невинная школьница: лифчика на ней не было. Но Евгений даже и не взглянул на ее жалкие прелести. Со знанием дела осмотрел рану и присвистнул:

- Ты, Света, в рубашке родилась. Навылет! И ничего важного не задето. Если не воспалится, то через недельку будешь как новенькая. Надо будет промыть, перевязать и антибиотики попить. Прививку от столбняка давно делали?

- Месяц назад, - не сводя с него восторженных глаз, ответила Светка.

- Ну и отлично.

Оторвав от футболки две длинные полоски, он аккуратно связал их и перевязал Светкино плечо.

- Это временно. Придем в село и обработаем. Ты идти-то сможешь?

Светка неуверенно поднялась на ноги, сделала пару шагов, покачнулась, схватилась за стену.

- Если медленно, то, наверно, смогу, - с томным полувздохом-полустоном ответила она.

Не знаю, может, она рассчитывала пройти десять метров и изобразить обморок – чтобы Евгений тащил ее на руках? Я бы не удивилась.

- А как ты пойдешь, интересно? – фыркнула я. – В одной этой повязочке?

Светка снова покраснела и стыдливо прикрылась ладошками. Вспомнила! А то так и пошла бы топлес. Неужели всерьез думает, что этими обвисшими прыщами можно произвести впечатление?

Хотя погода в последние дни была жаркая, ночью все же было довольно прохладно, поэтому я накинула поверх кофточки с коротким рукавом ветровку от спортивного костюма.

- Надевай! – я бросила ветровку Светке.

- Как? – возмущенно завопила она.

Евгений натянул правый рукав Светке на руку и застегнул молнию, оставив левый рукав свободно болтаться. Светка млела, разве что не мурлыкала. Наверняка решила, что он ради нее, прекрасной, появился. А ради кого, собственно? Ладно, все выясним.

Пока мы возились с ветровкой, сзади раздался какой-то шорох. Я обернулась – Федька елозил по полу, пытаясь перевернуться, словно большой жук.

- Поверните меня! – потребовал он. – Я так задыхаюсь.

Евгений одной рукой легко перевернул его. Светка восторженно вздохнула.

- Что с ним делать будем? – спросила я. – И с... тем?

Евгений задумался.

- Слушай, если мы тебя отпустим, что ты будешь делать? – спросил он Федьку?

- Уйду! – буркнул тот.

- Куда?

- Куда подальше. Пока еще кто-нибудь не нашел. Заберу вещи из дома и уеду. На Канары. Или в Австралию.

- Ни фига себе! – возмутилась Светка. – Как это он так уйдет? Да он меня чуть не убил!

- Между прочим, ты тоже человека убила, - едва сдерживаясь, чтобы не заорать на нее, заметила я. – Вон лежит.

- Я не хотела, - еще сильнее побледнела Светка. – А он специально. Он в меня стрелял.

- Что ты предлагаешь? – пожав плечами, спросил Евгений. – Забрать его с собой и сдать в милицию? Можно, конечно. Только учти, и тебе достанется. Мы, конечно, подтвердим, что это была необходимая оборона. Но, боюсь, если тебя и оправдают, долго не проживешь.

- Почему?

- Да потому что таких вот типов просто так не убьешь. Корпоративная этика.

- Кстати, сейчас же его охранник вернется, или кто он там! – вдруг вспомнила я об Олеге. – Странно, что его до сих пор нет. Этот его куда-то отправил, а сам остался нас стеречь.

- Фиговые дела, - нахмурился Евгений. – Надо сваливать, и побыстрее. Слушай, я тебя сейчас раз...

Договорить он не успел. Каким-то образом развязавшийся самостоятельно Федька бросился на него и сбил с ног. И хотя был он раза в полтора меньше и легче, на его стороне была неожиданность. Евгений никак не ожидал нападения, да еще и сильно ударился затылком. Федька вцепился ему в горло. Евгений легко стряхнул его с себя, но тут Федька схватил нож, который Евгений, разрезав Светкину футболку, положил на лавку. Секунду назад мы со Светкой, вернее, я одна еще могла чем-то помочь, но в растерянности топталась на месте. Теперь любое мое неловкое движение могло дорого обойтись Евгению – Федька держал лезвие у его шеи. Светка больно вцепилась когтями в мою руку.

- Отпусти его! – завопила она. - Ты, придурок! Говно бородатое!

Федька чуть скосил глаза в ее сторону, и в этот момент я увидела валяющийся на полу пистолет. Каким-то образом Евгений выбил его у Федьки в те несколько секунд, когда я уже считала себя мертвой. Между прочим, этот самый пистолет уже столько раз переходил из рук в руки! Сначала он был у Федьки, потом у Владлена, потом снова у Федьки. А теперь до него могла дотянуться я.

Глаза у Федьки были совершенно сумасшедшие. Я поняла, что, если ничего не предпринять, он Евгения убьет. А потом и нас со Светкой.

- Покричи еще! – шепнула я Светке, отчаянно молясь Богу, чтобы она поняла, а не начала глупо переспрашивать, что именно покричать и зачем. Светка поняла.

- Ты, дебил! – надрывалась она. – Отпусти его, говорю тебе. А не то...

- Заткнись, курва! – не выдержал ее визга Федька.

В этот момент я протянула руку и схватила пистолет. Действовать надо было быстро. В жизни никогда не стреляла. Только из игрушечного: у Борьки был маленький такой пистолетик, который стрелял резиновыми шариками. Если с близкого расстояния, то очень больно. Как-то я решила попробовать, случайно выстрелила Лешке в лоб, после чего пистолет исчез. Борька поплакал-поплакал и забыл.

Пистолет оказался неожиданно тяжелым, руки дрожали.

- Стреляй, Оля! – крикнул Евгений.

Я успела только подумать, как бы не попасть в него, и выстрелила.

- Оля, ты его убила, - потрясенно прошептала Светка, снова вцепляясь мне когтями в руку.

- Кого? – так же шепотом спросила я, стряхивая ее руку со своей.

Федька не шевелился, Евгений тоже. Мне показалось, что я застрелила их обоих, в глазах потемнело.

Тут Евгений тяжело перевел дыхание и выбрался из-под Федьки.

- Ворошиловский стрелок, - глухо сказал он. – Прямо белке в глаз. Спасибо.

- Теперь мы квиты, - только и смогла сказать я. К горлу подступил едкий ком, и я бросилась вон из избы.

Обычно в кино тех, кто впервые убил кого-то, долго и художественно рвет. Мне всегда это казалось преувеличением. Если, к примеру, убьешь человека, защищая свою жизнь или жизнь другого, чего так переживать? Ну да, не убий и все такое. Но иначе ведь тебя убили бы. Или еще кого-то. В своих книгах я вынуждена была «убивать» – закон жанра, хотя и не могу сказать, что это мне нравится. Скорее наоборот, совсем не нравится. Но что поделаешь? Во всяком случае, я старалась не плодить трупы в страшных количествах и обычно обходилась без кровавых подробностей. Если читателей это не устраивает, они могут читать что-нибудь другое, где кровь разве что со страниц не капает. Так или иначе, мне всегда казалось, что, если придется защищать себя или кого-то еще, я не дрогну. Или, по крайней мере, не буду потом выворачиваться наизнанку и мучиться ночными кошмарами. Господь будет знать, что я сделала это не ради прихоти. И что же?

Так меня не рвало еще ни разу в жизни. Даже когда я была беременна и все встречные урны на улице были моими. Что творилось в моей голове – передать невозможно. Словно я перешла грань, за которой невозможно жить дальше. Жить так, как раньше.

Когда спазмы утихли, я отошла в сторону, упала на землю и заплакала. Меня трясло, и я никак не могла успокоиться.

- Ну что ты, Оля? – Евгений сел рядом со мной, погладил по спине. Я только плечом дернула. – Ну, не надо так.  Ведь если бы ты не выстрелила...

От мысли, что, если бы я не выстрелила, Федька наверняка убил бы его, стало чуточку легче. А еще я подумала, что Светка, которая тоже только что убила человека, нисколько не переживает. Во всяком случае, по ней не скажешь. Похоже, у нее сейчас только две мысли в голове: о так и не найденном кладе и о том, как соблазнить Евгения. Вон как глазами стреляет и ушами шевелит: что это он там мне такое говорит.

Светка вышла из домика и сидела на ступенечке. Видок у нее был тот еще. Растрепанные волосы, ветровка мешком, джинсы в крови. И ладонь в запекшейся крови – ах да, она же порезала ее, когда пыталась осколком бутылки вскрыть крышку коробки. Впрочем, и я была не лучше. И тоже вся в крови. И своей, и чужой.

- Теперь все стало несколько проще, - Евгений поднялся с земли и протянул мне руку. – Если, конечно, успеем. Ты посиди здесь, не ходи туда больше.

Но я упрямо поплелась за ним в избушку, хотя тошнота по-прежнему плескалась на уровне ушей. Светка, не желая оставлять нас наедине даже в такой неромантической обстановке, тоже зашла вовнутрь.

От запаха крови меня замутило еще больше. Федька лежал на спине и смотрел в потолок единственным оставшимся глазом – тут Евгений не шутил, я действительно попала «белке в глаз».

Первым делом он подобрал с полу нож и обрывки веревки.

- Смотри! – он обращался ко мне, словно Светки тут и вовсе не было. – Он ее о стекло перерезал. Видишь, у него все руки в порезах. Когда я его перевернул, он сел, и давай об осколок тереть, - Евгений показал на торчащий из щели в полу большой осколок бутылки, весь окровавленный. – Сделаем вот так.

Взяв обрывки Светкиной футболки, Евгений тщательно протер горлышко бутылки, затем, придерживая его тряпкой, обмакнул в кровь Владлена и вложил Федьке в правую руку. Потом так же тщательно протер пистолет, оставил на нем отпечатки пальцев Владлена и бросил рядом с ним.

- Все. Теперь выходит, что они друг друга убили. А теперь бегом отсюда.

Мы вышли из дома, и тут Светку словно ужалило. Охнув, она бросилась обратно.

- Что это с ней? – спросил Евгений.

Я только плечами пожала, хотя и догадывалась. И не ошиблась. Когда мы вошли, она ползала по полу, собирая золотые червонцы. Похожа при этом она была на знаменитую жадную обезьяну, собиравшую орехи. Поскольку подбирать монеты она могла только одной рукой, они то и дело падали обратно на пол. Одну подберет – две упадут.

Я подошла, чтобы помочь ей – все равно ведь не уйдет, пока все не подберет. Светка дернулась, наверно, подумала, что я хочу ее ограбить или хотя бы забрать часть себе. И вдруг провалилась сквозь пол. Подгнившая доска не выдержала и подломилась. Вид у Светки при этом был самый что ни на есть комичный: торчит и моргает совиными глазами, одна нога снаружи, другая по самое бедро под полом.

- Оль, там что-то есть, - таинственно прошептала она. – У меня под ногой.

- Крыса дохлая, - пробормотала я, - вот что там есть.

Евгений рывком вытащил ее из дыры, при этом Светка завопила во весь голос – то ли от боли, то ли от удовольствия, не знаю.

- Посмотри, что там! – потребовала она.

Я наклонилась. Между полом и землей было где-то сантиметров сорок. На земле действительно что-то лежало.

- Возьми фонарик, - Евгений протянул мне маленький ручной фонарик, который опять же достал из кармана спортивной куртки.

- Какие-то пакеты, - посветив вниз, сказала я и достала один. Грамм сто белого порошка в запаянном полиэтиленовом пакете. - Слушайте, да это же, наверно, наркотики. Героин или кокаин. Или еще что-нибудь. Вот что они искали. Федька, надо думать, целую партию увел и спрятал. И сам спрятался. Ни фига себе!

- И все? – дрогнувшим голосом спросила Светка. – Больше ничего?

Я легла на пол, сунула в дыру голову, поворошила пакеты – штук двадцать, если не больше. Под ними ничего. Посветила фонариком во все углы – тоже ничего.

- Все.

Я ждала, что сейчас Евгений спросит, а что, собственно, она еще рассчитывала увидеть, и очень хотела посмотреть, как она будет выкручиваться, но он промолчал.

– А вдруг там... – наклонившись, Светка зашипела мне в ухо.

- Да не пошла бы ты! – в конец рассвирепела я. – Полезай сама и ройся, если хочешь. А с меня хватит. Если мало червонцев, забери наркоту. Только вряд ли такие деньги впрок пойдут.

- Девочки, пошли! – поторопил нас Евгений.

- Странно все-таки, куда тот тип делся? – хмыкнула Светка, когда мы отошли от поляны метров на двести. Шла она вполне уверенно, в обморок падать пока, вроде, не собиралась, хотя рана ее и беспокоила. – Ну, который охранник. Ведь уже часа полтора прошло, как ушел.

Я едва открыла рот, чтобы сказать, что и без него скучно не было, как вдруг откуда-то слева донесся дикий вопль. Кричал мужчина. Мы застыли на месте и уставились друг на друга.

- Пойду посмотрю, - Евгений сделал шаг в сторону, но Светка здоровой рукой уцепилась за его рукав.

- Женечка, миленький, не ходи! – взмолилась она.

Вот так, уже «Женечка» и «миленький». На ты мы перешли вполне органично, странно было б, если бы по-прежнему обращались друг к другу на вы, но «миленький Женечка» – по-моему, это уж чересчур!

- Подождите здесь! – Евгений осторожной отцепил Светку от своего рукава и пошел туда, откуда снова раздался крик.

- Пошли за ним! – Светка не стала ждать моей реакции и двинулась за Евгением, убедившись, что он отошел довольно далеко и не видит нас. Вздохнув глубоко, я тоже повернула в чащу.

Куртка Евгения мелькала где-то далеко впереди, мы осторожно пробирались между деревьями, Светка жалобно пыхтела и стонала.

- Посиди здесь, - предложила я, но она упрямо помотала головой.

Впереди посветлело, деревья стали реже. Земля под ногами начала знакомо подаваться. Похоже, мы опять вышли к болоту. Евгений стоял на месте и что-то кому-то говорил. Потихоньку мы подобрались к нему. Он недовольно обернулся на наши шаги.

- Я же сказал, подождите там! Осторожно!

Последнее относилось к Светке, которая, неловко шагнув, едва не оставила ботинок в жидкой грязи, которая выплеснулась из-под вполне прочной на вид моховой подушки. Метрах в пяти от нас из трясины по пояс торчал Олег – совсем как я несколько дней назад.

- Как его сюда занесло? – удивилась я.

- Сбился с дороги, - прохрипел Олег. – Заблудился. Помогите!

- Я же сказал, стой спокойно! – Евгений выбирал молодое деревце, которое можно было бы согнуть, чтобы вытащить Олега из болота. – Неужели не видно было, что в болото лезешь?

- Не видно!

- Может, не надо его вытаскивать? – тихонько предложила Светка. – А что? Меньше проблем.

- Вот так ты и мне за помощью ходила, - усмехнулась я. – Думаю, и не искала никого. А зачем? Меньше проблем.

Светка надулась и замолчала. Евгений выбрал крепкую на вид осинку, и мы вдвоем еле-еле согнули ее так, чтобы Олег смог уцепиться за ветки.

- Крепко держишься? Отпускаем.

Я думала, что Олег взлетит, как на катапульте, но он был тяжеленький, а дерево уже потеряло молодую гибкость. В какой-то момент мне показалось, что ничего не выйдет, но осина начала потихоньку разгибаться, таща Олега из болота. Он судорожно цеплялся за ветки, но как только почувствовал, что ноги болтаются в воздухе, брыкнулся и тяжело шлепнулся на твердую землю. Осина, радостно ухнув кроной, вернулась в первоначальное положение.

- Закурить... дайте, - тяжело переводя дух, попросил Олег.

Светка вытащила из кармана джинсов помятую пачку «Винстона» и зажигалку. Олег с жадностью затянулся.

- Ребята, я ваш должник. Только... – он с сомнением посмотрел на нас со Светкой. – Влад вас отпустил? Или сбежали?

Евгений сурово посмотрел на нас. Ну да, конечно. Если б мы его послушались и остались на том месте, где услышали крик, все было бы гораздо проще. Олег нас не увидел бы, поблагодарил бы себе Евгения и поплелся к избушке.

- Слушай, парень, - отвернувшись от него, Евгений стряхнул с брюк лесной мусор. – Ты, конечно, можешь туда пойти и посмотреть, но я не советую. Там приятного мало. Псих этот твоего шефа зарезал.

- И... что? – оторопел Олег.

- Ну, твой в него выстрелил, наверно, не знаю. Короче, они там оба мертвые.

- Но ведь надо же... как-то... – ошеломленно бубнил Олег.

- Сообщить властям? – помог Евгений. – Ну да, надо. Сообщай. Только сделай милость, раз уж ты наш должник, не впутывай нас в это, идет? Вы приехали за ним, так? А девушки случайно вам попались. Вот и не говори никому, что они там были. Они тут ни при чем.

- А что же я скажу?

- Давай сделаем так, - предложила я. – Сейчас ты доходишь до своей машины и едешь в Пичаево. Там идешь в милицию и рассказываешь следующее: вы с шефом приехали сюда, потому что узнали, что здесь прячется человек, который должен ему большую сумму денег. Вы его нашли, и он, человек этот, обещал деньги отдать. Вы пошли с ним в этот домик, поскольку там, по его словам, он прятал деньги. А когда пришли, он на вашего шефа напал, вы ничего сделать не успели, они друг друга убили. А по пути ты еще в болото провалился. Когда увидят, какой ты грязный, сразу поверят. А раз в одно поверят, то и в остальное, скорее всего, тоже.

                                             18.

Последовав нашему совету, Олег в домик заходить не стал. Дошел с нами до опушки, сел в «форд» и поехал в Пичаево. Я специально не стала ничего говорить о наркотиках – вот будет забавный сюрприз, и ему, и ментам.

Светка всю дорогу висела на Евгении и ныла, изрядно действуя мне на нервы. Хотя я не представляю, как вела бы себя на ее месте. Лицо ее совсем посерело, и даже нос заострился еще больше. Было видно, что ей очень больно и идет она на пределе сил. С одной стороны мне было ее жаль, но с другой... С другой я здорово на нее злилась. А еще хотелось поскорее дойти до дома, смыть с себя всю гадость и лечь спать. Выспаться, собраться и уехать. Все, хватит с меня. Острых впечатлений я набралась на много лет вперед. Разве что действительно удастся состряпать из всего этого кошмара книжку?

У речки Евгений предложил сделать привал и помыться. Хотя бы слегка. Уж больно вид у нас был страшный.

- Запомни, Света, - напутствовал Евгений, - ты упала в лесу и напоролась на сук. Мы тебе помогали, поэтому заляпались твоей кровью. Только и всего. А там мы не были! Поняла?

- Конечно, - вздохнула Светка. – Женечка, вымой мне лицо, пожалуйста. А то мне не наклониться.

Я только зубами скрипнула, глядя, как он моет Светкину довольную физиономию. Похоже, она добровольно согласилась бы, чтоб ее подстрелили, только бы после этого вот так за ней поухаживали. И не кто-то там, а симпатичный неженатый мужчина.

Видимо, весь этого негатив так ясно запечатлелся у меня на лице, что Евгений весело мне подмигнул – так, чтобы Светка не увидела. Что делать, мол, приходится терпеть.

- Женечка, откуда ты здесь взялся? – медовым голоском пропела Светка, страдальчески пристанывая. – Ты же в Моршанске вышел.

- Ну да, - он нагнулся, завязывая шнурок. – Я к другу ехал. А друг, как выяснилось, уезжал в срочную командировку. Так что я его в тот же день проводил и приехал сюда. К сестре.

- К сестре? – удивилась я. – Но ведь...

- А что такого? Я разве не сказал, что у меня здесь сестра живет? Она за местным священником замужем.

- Лена? – еще больше поразилась я. – Подожди, я с ней познакомилась, но она ведь называла тебя Геной. То есть говорила, что к ней брат приехал – Гена.

- Ну да. Так она меня и зовет, Геной, - усмехнулся Евгений. – С детства. Ей не нравится имя Женя, считает, что бабское. Спасибо, что не Геня.

- Нет, про сестру ты не говорил.

- Между прочим, кто-то говорил, что едет в Фитингоф. К тетке. Или я ошибся?

- Тетка куда-то уехала, как и твой друг, - пришла мне на помощь Светка. – Мы ее не предупреждали, что приедем. Заявились и поцеловали закрытую дверь. Хотели ехать обратно, но потом решили, раз уж оказались здесь, съездить в Вараксу. Посмотреть, где предки жили. А вот в лесу ты как оказался? Если б не ты...

- Стреляли, - усмехнулся Евгений и пояснил, увидев, что Светка не поняла: - Ну, как в «Белом солнце пустыни». Откуда ты здесь взялся, Саид? Стреляли... На самом деле я просто шлепал по дороге в Пичаево, к Лене. И увидел, как некие хлопцы пинают Свету. Хотел вмешаться, но они тебя в лес потащили. Наверно, думаю, убивать и насиловать. Или наоборот. Пойду, думаю, помогу. Да нет, не убивать и насиловать. Ну, вот и...

- Спасибо тебе, Женечка, - Светка проникновенно всхлипнула. – Ты нас спас. Можно... я тебя поцелую?

Если до сих пор мне перманентно хотелось надавать ей плюх, то теперь – вцепиться когтями в физиономию. Это что же, господа, я ревную? Но на что он мне сдался-то? Я вспомнила вдруг школьные годы, класс примерно пятый. У меня была подружка Катя, за которой бегал Шурик Крылов. Долго и безуспешно – Катька просто в упор его не видела. Но когда Шурику надоело безответно страдать, и он начал подбрасывать яблоки мне в портфель, Катька моментально со мной рассорилась. Целых четыре года, пока Шурик не ушел в ПТУ, она со мной не разговаривала. Хотя мне его яблоки тоже были ни к чему.

- Ну, поцелуй, если хочется, - согласился Евгений, подставляя Светке щеку и косясь в мою сторону.

Вот ведь цирк! Я фыркнула, как тюлень, и отошла от них подальше, за ракитник, чтобы искупаться. Вода была холодная, еще холоднее, чем в озере, но спину сразу стало ломить меньше.

Я уже хотела выйти, как вдруг из-за кустов показался Евгений. Я только зубами скрипнула. Вопить «уйди, я не одета» показалось мне верхом глупости. Вылезать и одеваться при нем по принципу «плевать, пусть ослепнет» я не стала бы ни за какие коврижки. Оставалось только сидеть в воде до посинения, надеясь, что он уйдет.

Но Евгений и не собирался уходить. Сел на камешек, бросил в воду щепку.

- Не холодно? – поинтересовался словно между делом. – Как водичка?

- Ледяная! – рявкнула я.

- Вылезай. Простудишься.

- Да нет, я еще поплаваю.

Евгений улыбнулся. Похоже, он сообразил наконец, в чем дело, и решил посмотреть, что из этого выйдет. Я подумала, что если он не уйдет в течение пяти минут, то просто потребую, чтобы он это сделал. Ну и пусть глупо. В конце концов, с какой стати я должна перед ним голая разгуливать? Я его второй раз в жизни вижу. Ну и что, что он два раза меня от смерти спас!

Не успела я рот открыть, чтобы прогнать его за кусты, как Евгений встал с камня и сказал с задумчивой миной:

- Может, тоже искупаться?

Я чуть не захлебнулась от возмущения. А он просто наслаждался моим дурацким видом, медленно стаскивая через голову белую футболку с крокодилом. Будто в стриптизе выступал.

«Если он сейчас залезет в воду...»

Додумать мысль до конца я не успела.

- Женечка! – капризно и с укором пропела Светка, умудрившись украсить одно-единственное словечко всевозможными мелизмами, словно елку игрушками. «Как же ты мог, ты, такой замечательный, единственный и неповторимый, как ты мог бросить меня здесь одну – такую несчастную и беспомощную?!» – вот что звучало в этом «Женечка».

Я присела – вода поднялась до самых глаз. Наверно, я была похожа на бегемота. Евгений посмотрел на меня и состроил зверскую мину. Я фыркнула – по воде пошли пузыри. Примерно так мы переглядывались в поезде, когда Светка вешала на него лапшу и себя одновременно.

- Иди, - сказала я, высунув голову из воды. – А то наша принцесса сама сюда припрется. Посмотреть, что мы тут с тобой такое делаем.

- Боишься, что она тебя во сне задушит? – усмехнулся он, натягивая футболку.

- Представь себе, боюсь. У нее, знаешь ли, пушечное ранение в голову. К тому же она решила, что, раз ты ее спас, она теперь твоя навеки. И не говори, что я злая и противная. Это на самом деле так.

- Что на самом деле так? Что ты злая и противная?

- И это тоже. Но это уже второй вопрос, профессор.

- Между прочим, тебя я тоже спас, - заметил Евгений, уже повернувшись и подходя к ракитнику.

- Женечка! – снова укоризненно пропела Светка.

Да, подумала я, поспешно натягивая непослушную одежду на мокрое тело, меня он тоже спас. Как говорит одна моя незамужняя приятельница, принц на боевом коне. Нет. Дважды принц на боевом коне.

Уж не знаю, что подумали встреченные селяне на этот раз. Пробраться в село незамеченными не удалось. Даже после умывания в реке вид у нас троих был довольно устрашающий. Во всяком случае, косились на нас изрядно. Если Евгения здесь знали как брата матушки, то мы со Светкой нанесли репутации местного священства значительный урон.

Таисия заахала и хотела уже бежать в медпункт, но Евгений ее остановил. Сказал, что сам все сделает. Светка блаженно улыбалась и больше не краснела. Таисия согрела воды, достала бинты и еще какие-то медикаменты. Нужных антибиотиков не нашлось, и Евгений отправил меня за ними к отцу Александру.

- Если его не будет, значит, к дьякону пошел. Тогда подожди немного, - крикнул он мне вдогонку из окна.

На этот раз путь до церкви занял у меня минут двадцать. Снова начала ныть спина, да и вообще каждый шаг давался с трудом. Словно я вдруг стала дряхлой бабкой. И хотя я сразу же переоделась в чистое, встречные продолжали бросать на меня косые взгляды. Вот, наверно, разговоров будет, когда мы уедем – не на один год. «А помните, как к нам две ведьмы приезжали?»

Правда, в одном стало легче. Все же Федька за нами не следил. Вернее, следил, конечно, но не из-за графских сокровищ. А то, что он, как мне казалось, был не один, что еще кто-то за мной крался, когда я на кладбище шла... Значит, все-таки показалось. Странно, конечно, что наши конкуренты до сих пор до нас не добрались. И кулон, который с меня кто-то снял... Мы-то со Светкой решили, что это Федька был, кто же еще. А если хорошо подумать, как он мог меня вытащить из болота? И не только вытащить, но и пронести немалое расстояние?

Однако эти мысли были не единственные, которые я жевала по дороге. Нет-нет, да и вставало передо мной изуродованное лицо Федьки с дырой вместо правого глаза. И он же – протягивающий мне корзину щавеля. Теперь-то я знала, что он сделал это, только чтобы рассмотреть меня получше. Но все равно, все равно...

А еще – Евгений... Вот только этого мне и не хватало!

Странно, почему Лене не нравится имя Женя? Что в нем такого бабского? Вон Светка как заливается: «Же-е-енечка». И все-таки... Пожалуй, я только сейчас окончательно поняла, что именно почувствовала, когда Светка позвала Евгения, и он, натянув обратно футболку, пошел к ней. Разочарование, вот что!

Оля, прекрати это, будь добра!

В последние годы всплески мужского внимания стали вызывать во мне легкую досаду: где же вы были раньше, когда я считала себя толстой и некрасивой, особенно рядом с ослепительной Лизой Журавлевой. Впрочем, и Лиза, несмотря на всю свою красоту, была катастрофически в себе не уверена. Мне даже казалось иногда, что она дружит со мной исключительно ради того, чтобы встречные мужчины выбирали из нас двоих ее – пусть даже просто взглядом. Они и выбирали. Даже мой Лешка сначала выбрал ее.

Мы с ней тогда закончили третий курс. И обе переживали личную драму. Лизку бросил молодой человек, за которого она собиралась замуж. Они уже и заявление подали, но он вдруг вернулся к своей прежней пассии, которая некогда предпочла ему другого. Лиза свои страдания всячески скрывала, делала вид, что ничего страшного не произошло. Что у них вообще ничего серьезного с Вовкой не было. И что заявление они в загс подали, только чтобы купить что-то в магазине для новобрачных. Но я-то видела, что она врет.

Мой роман с однокурсником Витей в то же время зашел в тупик. Ни туда, ни сюда. Я понимала, что перспектив никаких, что наши отношения напоминают старый чемодан: и тащить тяжело, и выбросить жалко. Мы были похожи на супругов со стажем, которые друг друга давно разлюбили, а подружиться так и не смогли. Что нас удерживало вместе – до сих пор не могу понять. Привычка? Страх остаться в одиночестве?

Сдав летнюю сессию, мы с Лизой купили путевки «в круиз». На теплоходе по маршруту Валаам – Петрозаводск – Кижи. Отдохнуть и развеяться. Но с погодой нам не повезло. Холод, дождь и даже небольшой шторм на Ладоге. Валаам, о котором я была наслышана как о месте красоты неземной, впечатления по этой причине не произвел. Монастырь только-только начали восстанавливать, все в лесах, в маленький деревянный скит нас тоже не пустили – там работали реставраторы. Побродили подзонтичным стадом за экскурсоводом, утопая в грязи, и с облегчением вернулись на теплоход. Не лучше было и в Петрозаводске. Унылая пешая прогулка по городу с посещением краеведческого музея. «Кошмар, - вздыхала Лиза. – Только деньги зря выбросили». Развлечений на теплоходе особых не было. Видеосалон с тупыми комедиями и порнушкой да бар.

На подступах к Кижам дождь кончился, но было так же пасмурно, холодно и ветрено. Неожиданно для себя я поняла, что мне здесь нравится. Очень нравится. Именно так – когда все серое. И небо, и холодная рябь воды, и дерево старинных построек. И ветер, стонущий в березах, - тоже нравится. В голове экспромтом заплескались какие-то восторженные стихи с рефреном: «Я бы осталась здесь жить!»

А потом к нам подошел экскурсовод – лохматый высокий парень в очках. Никаких не было ударов молний и искр из глаз. Просто мне вдруг стало невыносимо жаль, что через два часа теплоход развернется обратно к Питеру, а он останется здесь. Завтра прибудут новые экскурсанты, потом еще и еще, и он будет водить их по острову, вот так же рассказывать о том, что когда-то здесь было языческое капище... Я честно пыталась слушать, но мало что понимала – так скулило во мне отчаянье. Когда мы кучкой переходили от одного дома или церкви к другому, я плелась хвостом за ним и задавала глупые вопросы. Он рассеянно отвечал, посматривая в сторону скучающей Лизки.

Когда экскурсия закончилась и наши разбрелись кто куда, Алексей – так он представился – подошел к нам. Вернее, не к нам, а к Лизке. Спросил, кто мы и откуда, как нас зовут. Рассказал, что перешел на пятый курс юрфака Петрозаводского университета, в Кижах работает экскурсоводом только летом. Они весело ворковали, а я топталась рядом, чувствовала себя последней идиоткой и тихо ненавидела Лизку.

«Не переживай, - тоном умудренной жизнью старухи сказала она мне уже на теплоходе. – Он, конечно, мальчик неплохой, но не для тебя». – «А для кого, для тебя?» - буркнула я. «И не для меня. На что нам с тобой провинциальный юристик?»

Тема была закрыта. Иногда Лизка вскользь бросала, что звонил Леша – как-то он успел выпросить у нее телефон, я даже не заметила. Я только плечами пожимала. Говорить об этом не хотелось. А Кижи вспоминала часто, рассматривала сделанные там фотографии. Было грустно, словно что-то светлое прошло мимо.

Прошел год. Как-то мне позвонила Лизка и смущенно сказала, что завтра приезжает Леша – поступать в аспирантуру. Просил его встретить.

«Ну и встреть», - сцепив зубы, ответила я.

«Не могу, - не слишком печально вздохнула она. – Уезжаем с Вадиком в Таллинн».

Лешу я встретила, проводила до общежития. Если он и был разочарован, виду не подал. Уж не знаю, как они с Лизаветой объяснились, но через неделю он позвонил мне и пригласил в кафе.

Встречались мы с ним больше двух лет. Сказать, что отношения наши складывались трудно, - ничего не сказать. Как он признался уже потом, после свадьбы, я довольно долгое время была для него тем самым жуком, который в поле мясо. С Лизой не склеилось, с другими девушками тоже – уж больно он был разборчивый. А я каким-то наитием выбрала выжидательную тактику – и не прогадала. Сначала он ко мне просто привык, а уже потом понял, что именно я-то ему и нужна.

И вот, наконец, мне бы жить и радоваться, но не тут-то было! Я взбрыкнула, да так, что теперь и вспоминать тошно. Чего только добивалась – не пойму. Мстила ему, что ли, за его былое пренебрежение? Устраивала по поводу и без повода безобразные сцены, без какого-либо объяснения не являлась на свидания, не подходила к телефону. Да что там это! Мне словно черт ворожил! Откуда ни возьмись, словно из рога изобилия, посыпались кавалеры, да какие! Красивые, умные, денежные! Рестораны, театры, цветы, подарки... У меня хватало наглости позвонить Лешке (он снимал комнату) из ресторана с мобильника очередного знакомого и сказать, что не приеду, потому что плохо себя чувствую, - нисколько не беспокоясь, что он услышит музыку, смех и разговоры. Нет, физически я ему не изменяла, какими-то невероятными усилиями цепляясь за последнюю черту, – все-таки, несмотря ни на что, он мне был дорог, и я не хотела его терять. Но что творилось у меня в голове? Словно это и не я была вовсе.

Кончилось все тем, что как-то Лешка позвонил мне в полвторого ночи (я только что вернулась с очередной вечеринки) и сказал, что или мы поженимся, или... Я открыла рот, чтобы послать его в далекую страну, но неожиданно вспомнила, как гнул березы ветер в Кижах и «Я бы осталась здесь жить». И сказала «да».

Потом было еще много всякого. Притирались мы друг к другу тяжело. Скандалили, били посуду и даже дрались. Несколько раз я уезжала к родителям, один раз, тогда уже и Борька родился, просто выставила Лешку за дверь с чемоданом, и он уехал в Петрозаводск. Я подала заявление на развод, но через неделю сама поехала к нему, бросив шестимесячного сына маме. Лешка захлопнул у меня перед носом дверь, я просидела ночь на лестнице, потом мы долго и со вкусом мирились и уехали вместе. Чтобы через два дня снова поругаться до драки.

Но со временем все эти страсти-мордасти улеглись. Скандалить стало и лень, и ни к чему. Словно горную реку вынесло вдруг на равнину. Да и Борька страшно переживал, когда мы ссорились. Я вполне трезво поняла, что ничего другого мне не нужно. Ничего и никого. Если даже и встречался интересный мужчина, явно положивший на меня глаз, я говорила себе: да, вот если бы раньше, тогда да, а сейчас – спасибо, не надо. Да, Лешка разбрасывает везде грязные носки, храпит, не моет за собой посуду, сосредоточенно ковыряет в носу, проводит все вечера у телевизора и не читает абсолютно ничего, кроме спортивной газеты и служебных бумаг, полагая, что все дельное уже прочел в университетские годы. Все это меня частенько раздражает, но не до такой степени, чтобы вызвать отвращение. Этот вредный сутулый очкарик со всеми своими противными (но не противнее моих!) привычками все же мой. «Плохонький – да свой» – смеется мама. «Почему же плохонький?!» – оскорбляюсь я.

Короче, я считала, что от поползновений налево прочно застрахована.

Оказалось, что ошибалась.

Надо скорее уезжать!

Отец Александр оказался дома. Врать ему мне показалось совсем уж непристойным – все же священник, поэтому я  буквально голову сломала, чтобы выдать безопасную информацию и при этом хотя бы формально не соврать. В результате продукт получился такой: мы были в лесу («были» – слово вполне нейтральное), случайно встретили Женю (он же Гена). Светка повредила руку, Женя нас проводил и попросил для Светки какие-то таблетки. Антибиотики мне были немедленно выданы. Я сказала, что из-за нас Женя так и не дошел до Лены, и отправилась обратно.

Светка лежала на мой кровати – «приятный» сюрприз! – и чирикала, как птичка, держа Женю за руку. Ну, не могла я уже думать о нем как о Евгении. Никак не получалось. Хотя я честно пыталась. Светкин вид – вся такая томно бледная, красиво страдающая, но довольная – вызывал оскомину, как недозрелое яблоко.

- Завтра я уезжаю, - я протянула Жене таблетки и вышла из комнаты. – Если ты не в состоянии ехать, оставайся.

- Ты мне? – умирающим голосом спросила Светка.

- Тебе, кому еще.

- Лена расстроится, - Женя отцепил от себя Светку и вышел ко мне.

Таисия внимательно посмотрела на нас, покачала головой и отправилась во двор, подзывая Борьку.

- Передашь ей привет. Вернее, поклон. Я ей напишу.

- Оля, ты окончательно решила? – Светка, похоже, не особо расстроилась. Правильно, зачем ей я, когда тут Женя. И клад больше не нужен. – Я, наверно, завтра не смогу. Что-то мне нехорошо. Болит все. Побуду еще дня два-три. Если Таисия против не будет.

- Не будет, - заверила я ее.

Во мне словно рвалось все на куски. Первое семечко было посеяно еще в поезде, когда я разглядывала его безупречный профиль. Или еще раньше, на выходе из Никольского собора? А потом? Потом были всходы. Принц на боевом коне... Не на белом, а именно на боевом. Как же, спаситель! И тот разговор о моей писанине. И Светкина злость – как же, ведь не ее предпочли! И это тоже грело мое злосчастное самолюбие. Ну уж а последние события - и говорить нечего. Травка буйно пошла в рост. Да так, что и вырывать не успеваешь. Лучше так – одним махом. Пока не зацвело.

Где-то рядом загудела машина. Таисия стукнула в раму открытого окна:

- Там машина в Пичаево идет. Поедете? Батюшка попросил за вами заехать.

- Да, спасибо, - кивнул Женя. – Света, поняла? Одну таблетку сейчас, одну вечером, перед сном. Оль, напомнишь ей?

Я кивнула. Надеюсь, что больше его не увижу. До вечера он вряд ли вернется, а завтра рано утром я пойду пешком до Фитингофа. Далековато, но я уже привыкла за эти дни отмахивать по десять верст. Дойду. Если б еще знать, во сколько поезд. Ничего, посижу на станции. Моего телефона у него нет, а я сама ему звонить точно не буду. На всякий, словно не доверяя себе, я нашла в сумке визитку и мелко-мелко порвала.

Женя ушел, я вошла в комнату и начала собирать в сумку свои вещи. Смотреть на Светку не хотелось. Я понимала, что, в общем-то, она ни при чем и в своем праве, но... Она была мне неприятна.

- Значит, я все-таки не ошиблась, - Светка мигом отбросила свою томность и слащавость, голос налился здоровым металлом и стервозностью.

- В чем? – не поворачиваясь, уточнила я, хотя нужды в уточнениях не было.

- Что-то у вас все-таки наклюнулось. Думаешь, я не вижу, как вы друг на друга коситесь? Такой кругом адреналин! Разве что током не бьет.

- Света, я уезжаю. А ты остаешься, - тускло огрызнулась я. – Можешь есть его с кашей. Может быть, он как твой Виталик – любит несчастненьких. Советую не выздоравливать с месячишко. Он будет носить тебе таблетки, а ты – стонать и держать его за ручку.

- Какая же ты сука! – Светка залилась слезами.

Я только усмехнулась и вышла во двор. Таисия куда-то ушла, Борька лежал на дорожке у самого крыльца. Я села на ступеньку и принялась чесать его за ухом. Свин блаженно захрюкал.

Я сидела и думала о том, что ждет меня в ближайшие дни. Почему-то не вызвали никаких эмоций мысли о том, что меня могут снова найти охотники за графским кладом или железнодорожная милиция. Зато мысли о том, как я буду объясняться с Лешкой, нависали сплошной чернотой. Поверила бы я на его месте? Может быть. А может, и не совсем. А поверит ли он мне? Ладно, допустим, поверит. Но как быть с «ушами Каренина»? Ведь пока не уляжется в душе эта непрошеная буря, я невольно буду думать о том, что, возможно, сделала ошибку. Что если бы... если бы...

Дежурное «если бы раньше, то да, а сейчас – спасибо, не надо» не работало. Ну почему, почему не раньше, почему сейчас?

Если бы раньше, сказал незнакомый трезвый голос, у тебя ничего бы не было. Ни Лешки, ни Борьки.

Я испуганно закусила губу. Это была чистая правда. Другое? Откуда я знаю, что могло бы быть. Но вот того, что у меня есть сейчас и без чего я не представляю себя, - этого точно не было бы.

И снова я подумала, что слово «искушение» – одного корня со словом «кусать». Грызть, глодать, впиваться зубами...

К вечеру все село гудело. В лесу нашли склад наркотиков и два трупа. Для такой глухой дыры – новость вселенского масштаба. Вот о чем будут судить и рядить долгие годы. Куда там нам с нашей сомнительной репутацией. Охранника, который сообщил о двойном убийстве, на всякий случай арестовали, хотя он уверял, что о наркотиках знать ничего не знает и вообще простой наемный служащий, пашущий за зарплату.

Между прочим, о нашей повальной окровавленности кто-то ментам все-таки доложил. Олег клялся, что никаких женщин с мужиком в лесу не видел. Лейтенант Сорокин – об этом нам рассказала всезнающая Таисия – отловил в Пичаеве Женю, и тот заверил его, что встретил нас совсем в другой стороне. И вообще – Светка напоролась на сук у него на глазах. Нас допрашивать не стали.

Лейтенант привез на своем мотоцикле какого-то сухопарого дядечку, одетого в жаркий клетчатый пиджак не по погоде. Призвав в качестве понятых подругу Таисии Полину и еще кого-то, они обыскали старый дом, где жил Федька, и, разумеется, нашли страшную сумку с вещичками от кутюр. А еще – деньги и документы. Как Федьку звали на самом деле, Полина не запомнила, но утверждала, что он давно во всероссийском розыске: так сказал тот второй, в клетчатом пиджаке.

- И что вас носит по лесу вечно? – ворчала Таисия, попутно готовя Светке морс из прошлогодней клюквы. – Взрослые тетки, а все по лесу шныряют, как дети, клад ищут. Вот и дошнырялись. А если бы тем на пути попались? И лопату опять где-то заносили.

Лопата действительно осталась в избушке. До нее ли было! Мне стало, мягко говоря, нехорошо. Конечно, у Таисии нет привычки выжигать или вырезать на хозинвентаре свои инициалы, но что, если с лопаты захотят снять отпечатки пальцев?

Впрочем, чего это я так испугалась? Мои-то отпечатки ни в каких картотеках не значатся. Думаю, что и Светкины тоже.

- Пойду прогуляюсь напоследок.

Светка что-то пробурчала, но меня ее мнение мало интересовало.

- Все-таки уезжаешь? – вздохнула Таисия.

- Да.

- Ну что же делать. Если надо...

- Надо, Таись Ванна, - мне вдруг захотелось обнять ее, расцеловать, но я постеснялась.

- Приедешь еще?

- Не знаю. Может быть.

- Ну хоть пиши тогда.

Снова тяжело вздохнув, она села за стол и принялась разбирать в корзинке какие-то нитки и тряпки. Я постояла немного, глядя на нее, и вышла.

Только начало смеркаться, солнце еще не село, край неба светился малиновым металлом – как раскаленная конфорка. У колонки баловались дети, поливая друг друга водой, тут же на лавочке шушукались три бабки. Я решила пройти по всему селу – мимо церкви и магазина, где раньше была усадьба графа, мимо старого дома прадеда. Потом выйду на дорогу, по которой когда-то можно было доехать до спиртзавода. Может быть, зайду еще раз на кладбище. Дойду до речки и вернусь.

Но не успела дойти до и угла, как кто-то крепко схватил меня за локоть.

                                                      19.

- Подожди! Ты далеко?

- Просто пройтись.

- Пойдем вместе пройдемся.

Вот так и идут прахом все благие намерения. Вернуться обратно? Боюсь, что не смогу.

- Я к вам шел, - Женя так и держал меня за локоть, от которого по всему моему телу разбегалась мелкая дрожь: миллионы крохотных кусачих муравьев. – Лена просила передать, что ее завтра выписывают. Может, ты все-таки отложишь на один день свой отъезд?

- М-может, - прошлепала я непослушными губами.

- Вот и отлично, - он отпустил мою руку, и я судорожно перевела дыхание. – Завтра с утра Саша поедет за Леной, а вечером ты к нам придешь на ужин. Ну а послезавтра тогда поедешь, если так хочется. Я тебя провожу. А может, и Света будет себя лучше чувствовать, вместе поедете.

- Во-первых, провожать меня не надо. А во-вторых, Светка со мной не поедет ни за какие коврижки.

- Поссорились? – усмехнулся Женя.

Смешно ему, видите ли! Обхохочешься тут!

- Нет. Просто... Да что у тебя глаз нет, что ли? – вдруг разозлилась я – то ли на него, то ли на себя.

- Есть, - пожал плечами Женя. – Как ты думаешь, оно мне надо? Она, вернее?

- Откуда я знаю! Она надеется.

- Надежда умирает последней. Ничем не могу помочь. Не мой размерчик.

Несмотря на всю абсурдность ситуации, я не смогла не порадоваться. Хуже другое: я не смогла эту радость толком скрыть. Похоже, он читал по моему лицу, как по книге.

- Ты здорово ее не любишь, - то ли спросил, то ли сделал вывод Женя.

- А за что мне ее любить-то? С ее появлением моя жизнь превратилась в сплошной геморрой.

Он с недоумением посмотрел на меня.

- Я так понял, что вы сестры.

- Очень приблизительно. Четвероюродные. Моя прабабушка и ее прадед были родные брат и сестра. Они здесь родились. А их отец был управляющим графским имением.

- А, так это ваша вотчина?

- Если можно так выразиться.

Между тем мы вышли за околицу. Я вообще не собиралась идти в эту сторону, но послушно шла за Женей, как овца на веревке.

- К речке пойдем?

- Пойдем, - кивнула я. Мне было все равно. С каждым шагом я сдавала одну позицию за другой.

Мое намерение обрубить все, «пока не зацвело», надо было признать, провалилось. Зацвело, еще как зацвело! Махровым цветом. Он ничего такого особого не делал, не говорил, а я все больше и больше теряла голову.

Мы снова вышли к мосту. На противоположной стороне ласточки и стрижи с криками ловили мошек над самой водой, а потом ныряли в свои пещерки, вырытые в отвесном песчаном берегу.

- Давай туда пойдем? – я махнула в сторону обрыва.

Пройдя по мосту, мы сошли с дороги и начали карабкаться по уступам, поросшим соснами. Ноги скользили по траве и шелковистому белому мху, Женя поддерживал меня, я понимала, что выгляжу сейчас ничем не лучше Светки, злилась на себя, но ничего не могла с собой поделать.

«Остановись, дура!» – сиреной вопил внутренний голос. Но становиться я не могла. И, наверно, не хотела.

Забравшись на самый верх, мы сели на краю обрыва, свесив ноги. Вообще я не очень боюсь высоты, но сейчас мне было страшно, даже голова кружилась. Или это не от высоты? Мы сидели близко, но не касались друг друга, и это расстояние физически ощущалось одновременно как космическая бездна и как крохотный шажок, для преодоления которого не нужно никаких усилий.

- Я так понял, что Света живет в Москве, - Женя смотрел вниз, в воду, а я судорожно цеплялась обеими руками за пучки травы. – Вы специально встретились, чтобы поехать к тетке?

- Нет, - я вырвала кустик травы с корнем и бросила вниз. – Все было совсем не так.

- А как?

- Тебе интересно?

- Мне все интересно. О тебе.

Лучше бы он этого не говорил.

Я набрала побольше воздуха и начала рассказывать. Как собиралась провести несколько дней отпуска в блаженном безделье и одиночестве. И как в половине шестого меня разбудил звонок в дверь. И про кулоны, которые вместе с брошкой собирались в крест и указывали место, где спрятаны сокровища графа Протасова. Про Марью Петровну, про Павла, про «племянника» – и так далее. Вплоть до событий сегодняшнего утра.

- Так что тогда, в поезде, это не просто какой-то грабитель был.

- Понятно, - Женя по-прежнему смотрел вниз. – Значит, вы ничего так и не нашли?

- Нет. Вернее, нашли те самые монетки, которые Светка по полу собирала. Вроде, золотые. Но это совсем не то. Так уж случайно совпало. Кто-то их спрятал в той избушке в лесу, но гораздо позже.

- Почему ты так думаешь?

Я объяснила, достала из кармана приказ, дала Жене прочитать.

- Если клад и есть на самом деле, то мы просто не знаем, от какого места надо отсчитывать расстояние. Оттуда, где был графский дом, - ничего не вышло – угодили в озеро. Светка подумала, что раз крест, значит, от церкви. Попробовали – попали в болото. Как раз тогда я чуть и не утонула. Тогда решили от кладбищенской часовни идти. Ну, от того места, где она была. И очутились в том домике. Как в насмешку. Ты бы видел Светку, когда я эту коробку с червонцами нашла! Вот когда я испугалась, что она меня загрызет. Ты – это, извини, ерунда по сравнению с тем.

- Очень лестно, - засмеялся Женя. – Значит, вы решили больше не искать?

- Да ну его на фиг! С тем же успехом можно перерыть весь Пичаевский район. Самое мрачное, что наши конкуренты вряд ли с нами согласятся. Размах у них не на шутку. А мы-то, дуры, думали, что это Федька. Думали, что он за нами следит. Когда кто-то меня из болота вытащил, у меня кулон пропал. Я тогда сознание потеряла. Думала, что это он – вытащил меня и кулон стащил. Потом сообразила: как он мог меня вытащить, в нем росту-то на пару сантиметров больше, чем во мне. А веса, наверно, даже меньше. Да и вообще, как оказалось, не он. Кто тогда?

Женя посмотрел на меня искоса, подумал.

- Знаешь, не хотел тебе говорить, но если уж тебя это так беспокоит... Короче, это я был.

- Ты?! – неужели я могу еще чему-то удивляться? – Да... Трижды принц на боевом коне.

Наверно, не стоило этого говорить вслух. Разве недостаточно того, что мигает на моей физиономии, как сигнальная лампа? Впрочем, какая, собственно, разница?

- Только вот кулона на тебе никакого не было. Может, просто потерялся? Обломилось ушко – и все. Цепочка на месте, кулона нет.

- Может быть. А как ты оказался на болоте? Лена сказала, что ты к дьякону пошел. Мотоцикл чинить.

- Когда к лесу шли, домик видели на краю села голубой? С шиферной крышей? Вот там мы мотоцикл и чинили. Смотрю, девицы какие-то знакомые идут. Лена говорила, что познакомилась с некой Олей из Питера, но мне и в голову не пришло, что это можешь быть ты.

- И ты за нами пошел?

- Ну, не сразу. Сначала мы все-таки починили мотоцикл. А потом я сообразил, что вы в лес отправились, и забеспокоился. Мест наших не знаете, болота здесь коварные. Взял у дьякона сапоги и пошел вас искать. И ведь как в воду смотрел, ты действительно провалилась, - тут он усмехнулся. – Не обижайся, но я тебя издали за кочку принял. Чуть мимо не прошел. А вообще, совсем не смешно. Ты ведь уже по грудь ушла. Еще немного – и засосало бы.

- Спасибо, - я поежилась.

- Замерзла?

- Нет. Просто... Представила. А почему ты меня там оставил? Бросил и ушел. А вдруг я умерла бы?

- Да прямо! Ты уже зашевелилась, начала потихоньку в себя приходить. И Светка возвращалась – я слышал, как она топает. А почему ушел? Да не хотел, чтобы ты снова чувствовала себя обязанной. Один раз я тебя уже вытащил, хватит. А то еще полезла бы в голову всякая глупость – как ты говоришь, принц на боевом коне. Оль, да ты что? Оля!

Вот так! Всякая глупость.

В очередной раз довелось убедиться, что штампы так затерты именно потому, что соответствуют действительности. Если говорят «слезы градом» – так оно и есть. Они текли стремительно, собирались в крупные капли и весомо падали на руки. Вообще-то я стараюсь при посторонних не плакать, потому что выгляжу настоящей уродиной: распухший нос, красные глаза. Мало кому слезы идут по-настоящему. Но сейчас я не могла удержаться. Как говорят, используя очередной штамп, «ситуация вышла из-под контроля».

Женя резким движением притянул меня к себе.

- Похоже, это я сказал глупость, - пробормотал он, вытирая мое лицо большим носовым платком в синюю клетку. – Я осел! Прости!

- Ты подумал, что я как Светка? – еще пыталась трепыхаться я.

- Ничего я не подумал, - сказал он тихо, и его лицо вдруг оказалось совсем рядом с моим – глаза в глаза. Меня словно залило синевой. Я попыталась отстраниться, но он держал меня крепко. – Я и так знаю, что ты как Светка.

Он поцеловал меня, и мне показалось, что я падаю вниз, лечу долго-долго, погружаюсь в темную глубину реки. Сердце то замирало до полной остановки, то срывалось в галоп.

Господи, что же я делаю?!

Внезапно он отстранился, да так резко, что я покачнулась и уцепилась за траву. И снова испытала одновременно и облегчение и разочарование.

Женя встал и протянул мне руку.

- Не хотелось бы погибнуть именно сейчас, - сказал он тихо.

- В каком смысле?

- В прямом. Упасть вниз. Даже если и вдвоем. Романтики, правда, предпочитали саму мечту ее реализации, но я не романтик. Я паршивый прагматик и циник.

- Не верю, - прошептала я.

- Ну и не верь. Верить нельзя никому. Я сам себе часто не верю. Иди сюда.

Держа меня за руку, Женя отвел меня подальше от края. Коленки мелко тряслись. Словно боясь, что ноги могут подкоситься, я прислонилось к сосне, пачкая кофту смолой.

Это был сон. Кошмар – одновременно восхитительный и отвратительный. Когда понимаешь, что спишь. Когда хочешь проснуться и в то же время боишься этого, желая продлить сон еще на несколько мгновений.

Я знала, что должна остановиться. Немедленно. Сейчас. Пока еще не поздно. Пока еще не слишком поздно.

А зачем останавливаться, шептал какой-то тоненький вкрадчивый голосок – совсем не тот, который частенько уговаривал меня не делать глупости. Зачем останавливаться, спрашивал он. Ведь ты же хочешь этого. Никто не узнает. Ты совсем заплесневела в своей скучной добродетели. Оглянись, ты одна такая, весь мир живет совсем по другим законам. Ты думаешь, твой ненаглядный Лешенька не изменяет тебе с секретаршей Верочкой и прочими девочками из офиса? Например, во время корпоративных пьянок. Хотя бы уже потому, что так принято. И что? Он весел и доволен жизнью. А ты так всю жизнь и просидишь, вспоминая и пережевывая свой убогий юношеский опыт. Потому что ничего другого на старости лет, кроме тех смешных от неопытности эпизодов да надоевшей за столько лет супружеской постели, тебе вспомнить будет нечего. Подумай, если ты сейчас уйдешь, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. В конце концов, если в тебе так уж бушует твой религиозный фанатизм, есть же исповедь. Человек грешен, что с этим поделаешь. Никогда не поздно покаяться.

Я мысленно махнула рукой и... сдалась.

Будь что будет.

Женя гладил мои волосы, лицо, целовал – то легко, едва касаясь губами моих губ, то долго и властно. Он был намного выше, и ему приходилось наклоняться ко мне. Медленно, словно через силу, я привстала на цыпочки, подняла руки и обняла его за шею. Я дышала часто и судорожно – воздуха не хватало, он обжигал легкие. Если уж все получилось так – тогда скорее.

Его руки и губы становились все настойчивее – да я и не сопротивлялась, наоборот – отвечала ему, стараясь не думать ни о чем. Я чувствовала все его тело – так близко – и понимала, что теперь повернуть назад уже невозможно. Вот, сейчас...

То ли ветер подул резко, то ли птица крикнула, пролетая, то ли иголка сосновая упала мне на руку. Я словно вынырнула на мгновение с глубины, перехватила воздуха, и вдруг что-то такое яркое вспыхнуло, и так больно сжало грудь.

Голос Лешки в телефонной трубке, от волнения совсем чужой, незнакомый: «Оля, подумай. Или мы будем вместе... или расстанемся».

Красная сморщенная мордочка Борьки в голубом конверте – Лешка держит его на руках, стоя на ступеньках роддома, - гордый и счастливый.

Горячий воск, капнувший на руку с венчальной свечи, солнечный луч, заигравший на венцах. «Живота просиша у Тебе, и дал еси им»...

Из последних сил я отстранилась и, казалось, крикнула, а на самом деле едва слышно прошептала: «Нет».

- Что? – открыл глаза Женя. – Ты что-то сказала?

- Женя, я не могу. Прости.

Если бы он обиделся, разозлился, мне было бы легче. Но он только спросил дрогнувшим голосом:

- Почему?

Я только головой замотала в ответ, пытаясь скрыть брызнувшие вновь слезы. Повернулась и побежала, скользя и падая, по склону вниз – к дороге и мосту.

Женя догнал меня, схватил, прижал к себе.

- Скажи, почему? Ведь ты же хочешь этого! Скажи! Оля!

Он повторил слова, которые нашептывал мне тоненький голосок-искуситель. И я испугалась, что снова не устою, поддамся на уговоры.

- Скажи! – настаивал он.

- Да! – закричала я, вырываясь. – Да, хочу! Но... не хочу. Не могу.

- Хорошо, - он отпустил меня. – Только... Только не уезжай, пожалуйста, завтра. Ленка расстроится.

Я молча кивнула и пошла к мосту.

- Пожалуйста, не ходи сейчас за мной, - было единственным, что мне удалось из себя выдавить.

Спустившись у моста к реке, я вымыла лицо, стараясь не смотреть в ту сторону, где сегодня днем купалась, а Женя сидел на берегу. Впрочем, могла и не мыть. Потому что всю дорогу проплакала. Не рассуждая и не анализируя – это потом. Просто мне было очень больно. Не все ли равно, отчего.

- Ну, и где ты шлялась? – поприветствовала меня Светка, когда я вошла в дом.

Из кухни мне было видно, что она возлежит на моей кровати и с завидным аппетитом наворачивает картофельное пюре с жареной колбасой. Таисия сидела у печки и штопала носок. Кот у ее ног осторожно трогал лапкой клубочек штопки.

- Гуляла, - коротко ответила я, прилегла на Светкину лежанку и закрыла глаза. Скорей бы уснуть.

Что-то прошуршало рядом со мной.

- Света! – голос Таисии звучал с укоризной.

Светка стояла передо мной – босиком, в ночной рубашке, уперев здоровую руку в бок. Разве что ни оскалившись.

- Это ты с ним гуляла! – прошипела она.

- А твое-то какое дело? – я снова закрыла глаза.

- Такое! – завопила она. – Трахались небось под кустом, да?

И хотелось бы засмеяться, да сил не было. Не доказывать же, в самом деле, что до этого как раз дело и не дошло, потому что я сбежала.

- Света! – повторила Таисия.

- А что Света? – огрызнулась она. – Что Света? Эта блядь тут прикидывается такой порядочной-распорядочной, в церковь ходит, лбом об пол стучит. А сама не успела от дома отъехать, как с первым встречным мужиком снюхалась. Как хорошо, что ты завтра уедешь! Надеюсь, больше мы с тобой не увидимся.

Да, хорошо. И я надеюсь на то же. Спорить не хотелось. Тем более, определенный процент правды в Светкиной филиппике присутствовал. Уже выходя из дома, чтобы оставить последнее слово за собой, я все-таки заметила:

- Не думаю, что ты стала бы так возмущаться по этому поводу, если б сама не положила на него глаз. И уезжать завтра я передумала.

Светка завопила что-то в ответ, но я уже не слышала. Села на ступеньку, глядя в сгустившуюся темноту. Так и буду сидеть, подумала, пока она не уснет. Не хочу ее видеть. По крайней мере, сегодня. Потому что, если и были у меня сомнения по поводу завтрашнего дня, то теперь они испарились. Женя Женей, Лена Леной, а Света Светой. Нет уж, не доставлю я ей такого удовольствия. Потерпит!

Вышла из дома Таисия, села рядом, погладила меня по плечу. Я повернулась и уткнулась носом ей в грудь – мягкую и теплую.

- Ты на Свету не обижайся, Оленька, - Таисия обняла меня и баюкала, как маленькую. – Ей плохо сейчас. И рана болит, и парень понравился. А он на тебя смотрит, словно проглотить готов. А ты на него. Думаешь, не видно? Вот она и злится. Ну а что там было у тебя с ним... Чего в жизни не бывает. Иногда такого натворишь, не желая! Вот и у меня...

- Да не было у меня с ним ничего, - вздохнула я. – Может, и зря. Не знаю.

- Не было – и хорошо. Не жалей. Сдержала себя – и умница. Это сейчас тебе обидно. А время пройдет – еще и радоваться будешь, что ничего не было. Вот, скажешь, Бог уберег. Не будет перед мужем да перед дитенком совесть грызть.

- Все равно, наверно, будет.

- Ну, и это неплохо. Совсем-то уж без совести нельзя, как думаешь? Ужинать-то будешь? Не хочешь в дом идти, я тебе сюда принесу.

Я думала, что не смогу проглотить ни кусочка, но неожиданно для себя набросилась на холодное пюре и колбасу с каннибальской жадностью. Ела, сидя там же, на крыльце, а Таисия, чтобы не мешать, перебралась на лавочку – посматривала на меня с улыбкой, напевала что-то себе под нос. Было тепло, где-то в стороне леса заливались песней лягушки, сквозь кисейные облачка просвечивали редкие звезды. Как жаль, что я приехала сюда так. Смогу ли когда-нибудь вернуться снова – просто отдыхать, собирать в лесу грибы, купаться в речке, играть с Лениным малышом. Чтобы не ловить на улице настороженные взгляды, не думать о графских сокровищах, не вспоминать об убитом мною Федьке. Не вспоминать о Жене...

Снова навалилась ледяная тоска. Лягушки умолкли, звезды затянуло.

- Пойдем спать, - встав с лавочки, позвала Таисия. – Просто ложись и молчи. Будет Светка говорить что-то, а ты молчи. Она и уймется. А так полночи не успокоится. Еще подеретесь, а у нее плечо больное.

Подумав, я пошла за ней. Светка спала. Или делала вид, что спит.

Как ни странно, уснула я почти сразу. Как провалилась. Только вот плакала во сне. Когда проснулась, подушка была мокрая.

Было еще темно, даже не начало светать. И птицы молчали. Где-то далеко-далеко лаяла собака. Сонно хрюкнул в сарае Борька, завозилась в своей «горничке» Таисия.

Кто-то ходил во дворе.

Может, послышалось? Нет, вот снова. Осторожно, тихо. Только песок чуть шуршит под ногами. Остановился у окна.

Я сжалась в комочек, натянула на голову одеяло.

Ну, зачем, зачем?

А что, собственно, спрашивать? «Зачем» – это когда ответ можешь дать. Например, так: покупать вместе мебель на кухню, крестить детей и тайком закармливать мороженым внуков. Или так: просто переспать, а на утро с воплями ужаса разбежаться. А когда наваждение, тогда вопрос «зачем» не работает. Потому что – вот и все.

Я откинула одеяло и встала. Натянула в темноте джинсы, майку, нащупала шлепанцы. Заскрипели пружины под Светкой. Я замерла. Все было тихо. Спит или притворяется? Ладно, не могу я в туалет выйти, что ли?

Тихо-тихо, ступая на цыпочки, я вышла в сени, приоткрыла дверь. Чернильная темнота. Ни луны, ни звезд. Дул сырой ветер – похоже, собирался дождь.

Спустившись с крыльца, я вышла на дорожку и остановилась, прислушиваясь. Во дворе определенно кто-то был. Стоял в темноте и ждал.

- Кто здесь? – тихо спросила я, морщась от того, как глупо это прозвучало.

Тишина.

- Жень, ты?

Человек, стоящий под яблоней у забора, пошевелился – теперь, когда глаза немного привыкли к темноте, я различила смутный силуэт. Постоял молча и пошел ко мне. Я снова почувствовала себя маленькой, глупенькой и слабовольной.

Он еще не успел подойти близко, когда я поняла: это не Женя. От Жени пахло сандалом, лимоном и немного потом – свежим, не застарелым. От того, кто подходил ко мне, несло табаком, несвежим бельем и копченой рыбой. Я хотела крикнуть, но человек крепко и больно зажал мне рот.

- Тихо! – прошипел он мне прямо в ухо, уколов щеку щетиной. – Будь умницей. Пойдешь сама, или придется тебя больно стукнуть.

                                                      20.

Кто бы он ни был, этот тип, но в темноте он ориентировался, как кошка. Шел быстро, тащил меня, сильно дергая за руку, когда я спотыкалась.

«Ну, вот и все!» - раз за разом прокручивалось в голове.

Скрипнула калитка.

- Заходи!

Что-то странное было в том, как он говорил. Не акцент, нет, скорее, интонации. Словно он удваивал и округлял ударные гласные.

Понятно. Вот вам и минский «племянник». Вчера надо было уезжать. Сразу же, как только из леса вернулись. Не было бы и прогулки с Женей на речку, не было бы и этого кошмара.

Споткнувшись в очередной раз, я чуть не упала на крыльце, больно подвернув ногу. «Племянник» буквально втащил меня на ступеньки, втолкнул в открытую дверь. Вспыхнул, больно ударив по глазам, свет. Я зажмурилась.

- Привел? – спросил смутно знакомый голос.

На потертом красном диване с накидкой-гобеленом сидел хорошо знакомый инвалид-пенсионер с Московского вокзала. Выглядел он, правда, совсем по-другому. Совсем не замухрышкой. Да, все то же отечное лицо и мешки под глазами, но седоватые волосы чистые и аккуратно причесаны, одет в недешевые светлые брюки и спортивную трикотажную рубашку с крокодильчиком, на ногах мокасины из тонкой кожи.

- Как здрасьте, - усмехнулся тот, который меня приволок, крепкий сероглазый шатен лет тридцати в синем спортивном костюме. – Сама вышла. Похоже, ждала кого-то.

- Весь кайф девке поломал.

- Ничего, переживет. Тем более, я примерно представляю, кого она могла ждать.

- Неужели? – вскинул брови «инвалид».

- Да. Вечером у них было очень романтичное свидание на берегу. Только она ему не дала почему-то. Плохо уговаривал.

Я закусила губу, да так, что почувствовала медный привкус крови.

- Лихо!

Из соседней комнаты высунулась распатланная голова агронома Володи. Я сразу вспомнила слова Таисии о том, что у него останавливались какие-то «парни», якобы предлагавшие купить удобрения. Но ведь она говорила, что они уехали. Да и как «инвалид» мог нас опередить? Оставалось, предположить, что сначала сюда приехал «племянник» с кем-то еще, а потом уже и этот нас нагнал. То ли они прятались, то ли сделали вид, что уехали, а потом потихоньку вернулись.

Посмотрев на меня, Володя злорадно усмехнулся.

- Выйди! – тихо, но с металлом приказал «инвалид». Похоже, именно он был в этой обойме главным.

Недовольно скривившись, агроном вышел, но я могла на что угодно спорить, что он стоит за дверью, приложив к ней ухо. Или подглядывая в замочную скважину. Наверно, об этом же подумал и «племянник», который разве что не за шкирку выволок его во двор.

- Посиди здесь пока, Володя, - ласково, но с угрозой предложил он.

- Ну что, солнце мое, - не глядя на меня, промурлыкал «инвалид», закуривая сигарету. – Будем говорить или глазки строить?

- Что говорить-то? – прикинулась дурочкой я.

«Инвалид» и «племянник» переглянулись.

- Будем корчить из себя идиотку, - вздохнул «инвалид». – Для тех, которые на бронепоезде, объясняю. Либо крест, вернее, его части, либо клад.

- А что же вы так долго ждали? – не могла не удивиться я. – То прям на хвосте висели, на шаг не отставали. А на вокзале! Кошелек я у него стащила, понимаешь! А тут притаились.

- Ага, вот это уже диалог, - довольно потер ладони «инвалид». – Поясняю. В Питере вас упускать было нерезонно. Мало ли что в башку придет, ищи потом ветра в поле. А здесь вы уже никуда не денетесь. Только искать будете. Мы сначала хотели подождать, пока найдете, но, как выяснилось, ты собралась нас покинуть. Печально. Так что?

Я судорожно соображала. В любом случае, терять я ничего не теряла. Можно было спокойно сообщить им координаты – пусть роются. Глядишь, освоят целинные земли. Колхозники спасибо скажут. А можно было выдать за графские сокровища коробочку с червонцами. Вот Светка попищит. Действительно, мало ли что граф мог запрятать. Не нравится – с него и спрашивайте. Такой вот он был шутник и озорник.

- Можно сначала вопрос? – я решила потянуть время, авось, обстоятельства подскажут, как лучше подступить.

- Валяй!

- Вы какое-нибудь отношение к графу Протасову имеете?

- А как же! – усмехнулся «инвалид». – Сергей Николаевич Протасов, к вашим услугам. Граф – мой прадед. Так что и к нему, и к кладу я имею отношение самое непосредственное. Это, считай, мое наследство. Учти, я человек мирный, но судиться с вами не буду. Я не угрожаю, и все же... пойми меня правильно.

- Ничего себе мирный! – не удержалась я. – Максима Шахова в Москве убили, Павла Каледина убили. Коваленко ограбили.

- Что поделаешь, издержки. Самая большая беда – тупые исполнители. Все надо делать самому. Слишком уж куш большой.

- Заведите умного менеджера по кадрам.

- Предлагаешь взять тебя на работу?

- Куда мне. Я лучше своими делами буду заниматься.  Я во всю эту историю сама не лезла, к вашему сведению.

- Я в курсе, - кивнул «инвалид» Протасов. – Ладно, хватит болтовни. Излагай.

- Да пожалуйста.

Я подробно рассказала, что было нацарапано на синем и зеленом кулонах, как мы путешествовали с лопатой - и от того места, где была усадьба, и от церкви, и от часовни.

- В последний раз мы угодили прямо в какую-то лесную халупу. И там нашли коробочку. А в ней штук двадцать золотых монет. И все. Если это большой куш, то извините.

Я все же решила не говорить про приказ, который категорически опровергал графа в качестве автора «хованки». Если хотят, пусть удовлетворятся этим. Не нравится – пусть ищут дальше сами.

На лице Протасова кипели самые разные негативные эмоции. «Племянник» недоверчиво выпятил губу.

- А где желтый кулон и брошь? – спросил он.

- Брошь давным-давно почила. Лет двадцать назад. А вот насчет желтого кулона мне ничего не известно. Вернее известно, что некто купил его за сотню баксов у сумасшедшей бабки.

Протасов, приподняв брови, посмотрел на «племянника». Тот покачал головой.

- Допустим. Где синий и зеленый?

- Будете смеяться, но ни того, ни другого нет. Зеленый Света от злости зашвырнула в болото, а синий куда-то пропал. Наверно, просто отцепился от цепочки и потерялся.

- Я должен верить?

Опять! Еще один Владлен. «Скажите, девушки, а почему я должен вам верить?» – кажется, так он спросил. Впрочем, я на его месте тоже, наверно, засомневалась бы. Вообще, вся эта история – глупость несусветная.

- Как хотите. Можете проверить. Кулонов нет. Ни у меня, ни у нее. Монетки у Светки. Если вы думаете, что мы куда-нибудь все уже снова зарыли... Ну, не знаю. Я понимаю, можно было в гестапо или на Лубянке человека пытать, чтобы он другого оговорил. Но если вы мне утюг на живот поставите, и я что-нибудь от боли придумаю, там все равно ничего не окажется. Так и будете пытать, пока не помру? Так все равно это вам ничего не даст.

- Логично излагаешь, - хмыкнул Протасов. – Хорошо, спросим твою подругу. Утречком. Утро вечера мудренее. А до тех пор здесь побудешь.

Меня отвели на застекленную веранду, где из мебели был только пластиковый столик и пара табуреток. На одну из них уселся, привалившись к стене «племянник» – мой страж.

- Как тебя зовут-то? – спросила, пристраиваясь в углу на корточках.

Ответ цитировать не рискну – уж больно забористо.

- Надо же, каких только имен у людей не бывает, - пробормотала я, словно бы сама себе, на что последовало опять же не слишком вежливое предложение заткнуться. Ну что ж, пусть по-прежнему будет «племянник».

Хоть бы утро скорей. Ноги скоро затекли, и я уселась прямо на пол, не слишком чистый. Ну и плевать! Я утешала себя совсем нехристианским злорадством, представляя, как утром будет выкручиваться Светка. А уж если еще и червонцы отнимут... И таких потрясающих картинок себе навоображала, что и не заметила, как задремала.

- Просыпайся! – грубо тряхнул меня за плечо «племянник».  – Сейчас вам будет... очная ставка.

Солнце уже стояло довольно высоко. Наверно, не меньше девяти часов. Где-то громко гоготали гуси и вопили мальчишки.

«Племянник» встащил меня в комнату, где уже сидела, затравленно глядя по сторонам, Светка. Увидев меня, она оживилась и по-змеиному заулыбалась, словно предвкушала что-то очень приятное для себя – и отвратительное для меня. Похоже, денежки у нее пока отбирать не стали.

- Ну что, девицы, поговорим? – Протасов уселся на прежнее место, на диван. Он был в тех же брюках, но рубашка уже другая, не белая, а светло-зеленая.

Мы со Светкой оказались рядышком на стульях. Она косилась на меня и разве что не шипела. Мое злорадство как-то вдруг съежилось и потухло, и я почувствовала дикую усталость. Скорей бы все это закончилось.

- Так вот, Светлана, Ольга утверждает, что вы не нашли ничего, кроме нескольких золотых монет, которые находятся у тебя.

Светка фыркнула и снова злорадно покосилась в мою сторону.

- А Светлана, в свою очередь, утверждает, что вы нашли клад. И не какие-то там монетки, а драгоценности. Много драгоценностей. И что ты их спрятала. Где – ей не сказала. И что из-за этого вы с ней поссорились.

- Что?! – опешила я. – Ты что, совсем сдурела?

Светка довольно улыбалась, скромно глядя себе под ноги. По принципу «сделал гадость – на сердце радость». Мое прежнее желание дать ей пинка возросло до вселенских масштабов. Как-то Борька рассказывал, что у них в классе есть один мальчик, которого вечно все бьют. Он ходит, ноет, ко всем пристает, дразнится, ябедничает. Его бьют, он плачет и снова вредничает и ябедничает. Короче, всячески нарывается. «Знаешь, мам, мне постоянно хочется ему навешать. Даже когда он ко мне вообще не подходит. Просто когда я его вижу». Я пыталась объяснить, что это не слишком достойное чувство, но, похоже, не преуспела. А сейчас испытывала то же самое.

- Все это вранье. Ничего мы не нашли, - я пыталась говорить спокойно и убедительно, но голос все равно истерично дрогнул.

- И кому же я должен верить? – Протасов наклонил голову вбок и стал похож на старого попугая.

- Видите, как она дергается? – подала голосок Светка. – Боится. А вы дружка ее приведите. Брата попадьи. Наверняка вместе прятали. А даже если он и не знает... Ну, вы, я думаю, найдете способ ей язык развязать.

- Ну ты и тварь, - выдохнула я. Чего-чего, а такой подлости я от нее никак не ожидала. Хотя... Чему тут удивляться. Достаточно вспомнить, что она сделала со своим Максимом. Но сейчас-то! Неужели это все из-за Жени? Или по врожденной стервозности?

- Дельная мысль. Ну-ка, Алик, сгоняй агронома.

Оказавшийся Аликом «племянник» вышел во двор и начал что-то втолковывать Володе. Хлопнула калитка – агроном ушел. Алик вернулся в дом.

- Подождем... твою мать, - пропел он.

Продолжая довольно скалиться, Светка сидела и с преувеличенным вниманием разглядывала свои ногти.

- Это еще что, - тихонько прошипела она. – Увидишь, что дальше будет.

Не в силах больше сдерживаться, я изо всех сил ударила ее в левый бок. Коротко вскрикнув, Светка кулем шлепнулась на пол и замерла.

- Что это с ней? – удивился Алик. – Ты что сделала, идиотка?

- Вылейте на нее ведро воды, - посоветовала я. – Сразу очнется.

Но, похоже, Светка действительно потеряла сознание от боли. Хотя я и не задела ее рану, но все равно потревожила. Облачком пробежало легкое угрызение, но я его отогнала.

Светку аккуратно складировали на диван – Протасов подвинулся и сел у нее в ногах.

- Будешь дергаться, свяжем, - предупредил он меня. – Хотя где-то я тебя понимаю.

Время шло. Допотопные ходики громко тикали, кошачьи глазки бегали туда-сюда. Светка очнулась, с демонстративным стоном приоткрыла один глаз, но никто не спешил реагировать. Подождав, она снова закрыла глаза и замерла. Протасов сидел, подперев голову кулаком, и о чем-то напряженно размышлял. Алик устроился на стуле у дверей, вытянул ноги поперек проема и что-то тихонько мурлыкал себе под нос.

Я попробовала взять себя в руки, успокоиться и трезво оценить обстановку. Сбежать вряд ли удастся. Конечно, пока мне пистолетом в лоб никто не тыкал, но это не факт, что его нет. Дверь отпадает. Окно? Окно открыто, но прямо под ним куст сирени, из-за него в комнате совсем темно и сыровато. Да и не успею я, наверно.

Я закрыла глаза и принялась молиться, в надежде на то, что Женя с отцом Александром уже уехали в Пичаево за Леной.

В напряженном ожидании прошло минут пятнадцать. Наконец Володя вернулся.

- Нет его, - доложил он. – Ни его, ни попа. Церковь закрыта, дом закрыт. Говорят, в район уехали.

- Ничего, подождем, - невозмутимо отозвался Протасов. – Посиди здесь, с нами.

- Да я... Мне... на работу надо, - замялся Володя.

- Посиди, посиди. Работа, как говорится, не хрен, стояла и стоять будет.

Словно и не у себя дома, агроном робко пристроился в уголке. Сейчас он был похож даже не на мопса, а на жирного трусливого хомяка. Неизменную белую панаму он мял в руках, пока она совсем не превратилась в тряпку.

Прошел еще час. В доме стало душно. Хотелось пить. И не только. Причем «не только» – гораздо сильнее.

- Мне надо в туалет, - набычившись, заявила я.

- Перебьешься! – беззаботно махнул рукой Алик.

- Вы что, с ума сошли?

- Может, сводить ее? – подал голос Володя, которому явно не хотелось, чтобы я сделала лужу в его жилище.

- Ты что ль поведешь? – скептически хмыкнул Алик. – Да она тебя в толчке утопит. И сбежит.

А это идея! Вот только Володе, с которым я наверняка справилась бы, меня точно не доверят.

- Проводи ее, Алик, - поморщился Протасов. – Смотри только, чтобы действительно не сбежала.

Алика скисломордило так, словно ему предложили не проводить меня до туалета, а вычистить его, а заодно подтереть мне зад. Но возражать он не посмел. Встал, всем своим видом показывая, как тяжко и несправедливо страдает, кивнул мне:

- Пошли.

Спасибо, хоть руки за спину не потребовал заложить.

Володин туалет представлял собой стандартную щелястую будку с вытяжной трубой и маленьким застекленным окошком вверху двери. Сбоку висела потертая кожаная сумка с нарванной газетой.

Сделав свои дела, я задумалась. Как бы действительно сделать ноги?

И куда же ты победишь, ехидно поинтересовался вчерашний тоненький голосишко, почти как Светкин. Пешком в Пичаево – искать Женечку? Ах, ах, мой рыцарь, спаси меня еще разок!

А хотя бы и так! Только не «спаси меня еще разок», а предупредить. Между прочим, в Пичаеве имеется милиция. Ну и что, что лейтенант Сорокин взяточник. Ну и что, что он Володин родственник. Уж лучше такая милиция, чем эти типы!

Володин туалет  не был пошлой дыркой в полу, а имел сиденье-подиум, даже со стульчаком. Вскарабкавшись на возвышение, я осторожно посмотрело в окошко. Алик стоял от туалета метрах в пяти и курил.

Закричать, позвать его на помощь, толкнуть в очко?

Глупо. Ничего не выйдет. Он меня саму утопит. К тому же услышат в доме, прибегут. 

Дверь открывалась наружу. Не снимая крючка, я подергала ее – раз, другой. Потом еще и еще.

- Эй, ты что там ломишься? – Алик подошел поближе. – Крючок забыла снять?

- Да сняла я крючок. Не открывается. Заело. Наверно, перекосило. Помоги, а?

Выругавшись, Алик поднялся на крылечко, довольно высокое, из двух ступенек. Подергал дверь, потряс ее. Я осторожно, чтобы он не услышал, откинула крючок и держала ручку-скобку двумя руками, изо всех сил уперевшись ногами в пол. Алик рванул дверь так, что я едва ее удержала.

- Ну, еще разок. Видел, уже подалась! – подбодрила я.

Алик рванул снова, я отпустила ручку, и он с маху полетел с крыльца в заросли малины. Уже одного его рывка хватило бы, чтоб улететь очень далеко, а я еще прибавила ускорения, поддав дверь ногой.

Пока Алик матерился и выдирал себя из малинника, я успела добежать до заднего забора и перевалить через крупную невысокую рабицу. Зады Володиного участка выходили в незнакомый мне переулок. В какую сторону бежать, чтобы выбраться на дорогу, ведущую в райцентр?

Размышлять и ориентироваться времени не было. Я рванула прямо, свернула за угол и услышала сзади топот: Алик бежал за мной.

Бегунья из меня всегда была посредственная. И вообще физкультуру я не любила, и в школе, и в университете. Но сейчас припустила, как настеганная крапивой, потому что не сомневалась: если (точнее, когда) он меня догонит, мало мне не покажется. Меня подгонял страх, а его – перспектива начальственного гнева и малиновые колючки.

Я снова свернула за угол. Спрятаться где-нибудь? Но сейчас не ночь, а Алик не Федька, он меня учует своей исколотой и ободранной задницей. Да и негде прятаться. Разве что за чей-нибудь забор перевалить, рискуя сломать шею или быть сожранной злой собакой.

Похоже, я совсем заблудилась и совершенно не представляла, в какую сторону бегу. В боку кололо, сильно тошнило, по спине тек пот. Сильно болела подвернутая ночью нога. Алик не отставал. Еще немного, и я упаду. Он подбежит и начнет пинать меня ногами.

Вдруг впереди показалась церковь. Почему-то так ясно вспомнился сон, который приснился в поезде: я иду к ней, заброшенной, заросшей, путаюсь в траве, топчу крупные мясистые ромашки.

«Туда!» – промелькнуло в голове.

И ведь я знала, что там никого нет, что Женя со священником уехали. Что церковь закрыта – об этом сказал Володя. Знала, что никто мне там не поможет. Никто? Но что тогда вело меня туда? Что – или Кто?

Толкнув незапертую калитку ограды, я подбежала к паперти и увидела на обшарпанной двери большой тяжелый замок. Алик, тяжело дыша, уже подбегал к ограде. Я завертела головой по сторонам, не находя, куда бы деться, и вдруг увидела в стене небольшую деревянную дверку, рассохшуюся и покосившуюся.

Открыв ее, я юркнула вовнутрь и увидела узкие ступени винтовой лестницы, ведущей на колокольню. Чем бы подпереть дверь? Я оглянулась, но ничего подходящего не увидела. Только из осыпавшейся стены, из дыры, через которую был виден притвор, торчал какой-то железный прут. В отчаянье я ухватилась за него, и он легко подался, оставшись у меня в руках. Впрочем, я даже не успела обрадоваться: прут был слишком короткий, всего-то с полметра.

Все-таки я попыталась как-то заклинить дверь, но ничего не получалось: его просто некуда было вставить. Я загнала себя в ловушку. Вот сейчас...

Что же ты стоишь, дура?

Я рванула вверх по лестнице. Ступени местами искрошились до такой степени, что просто рассыпались под ногами. Несколько раз я едва удержалась, цепляясь за неровности кирпичной кладки.

Дверь внизу распахнулась, когда я не успела еще преодолеть и половины лестницы. Алик с пыхтением карабкался за мной и яростно матерился. Надеяться было не на что. Разве что на ржавый прут, который я по-прежнему сжимала в руке.

Колокольню восстанавливать еще не начинали, лесов с этой стороны не было. Впрочем, не было и крыши. Только полукруглая замусоренная площадка. Местами сохранились столбики балюстрады высотой примерно по пояс, но большинство из них торчало короткими пеньками, напоминающими сгнившие корни зубов. Деваться с колокольни было некуда – только вниз.

- Ну что, сучка? Далеко убежала?

Алик стоял на верхней ступеньке лестницы и улыбался так, что было видно коренные зубы из какого-то некрасивого металла.

- Будь моя воля, я б тебя так с ноги запустил, что до Моршанска летела бы.

Я молчала, прижавшись к стене и пряча прут за спиной. Но Алик его все равно увидел.

- Смотри-ка, палочку нашла! Ты моя золотая!

Он сделал ко мне шаг, другой – медленно, плавно, словно кот, подбирающийся к голубю. Я невольно отступила ближе к краю. Наверно, умнее было сдаться на милость победителя, чего бы это ни стоило. Но поступать как умнее не хотелось.

Алик сделал бросок и сбил меня с ног. Прут со звоном проскакал всю площадку и загремел вниз по лестнице. От отчаянья я вцепилась зубами ему в колено. Он завопил и ударил меня по лицу. Тут я вообще перестала что-либо соображать. Говорят, чтобы связать буйного психа, иногда нужно трое-четверо дюжих санитаров. Наверно, в тот момент я была вот таким вот буйным психом. Алик пытался удержать меня, а я извивалась, как червяк, размахивала руками и молотила по всему, до чего могла дотянуться. А еще царапалась. И кусалась. И пиналась, как дикий страус. А кончилась эта схватка века тем, что мы полетели вниз. Оба.

В последний момент я успела уцепиться за обломанный столбик. А вот Алик ухватился за мои ноги. Еще пара секунд, и я не удержалась бы, но из последних сил дернулась, и он полетел вниз. У меня потемнело в глазах, когда я услышала крик и глухой удар, но тут же раздался такой яростный мат, что у меня отлегло от сердца. Значит, жив. Высота примерно как третий этаж. Наверно, сломал что-то. Ну и ладно. Не до него сейчас.

Пальцы онемели, столбик угрожающе шатался. Искушение разжать руки было огромное – Алик ведь не разбился насмерть! Но где гарантия, что и мне так повезет? Подтянуться никак не получалось. Если б я могла хотя бы оттолкнуться ногами от стены. Но площадка выступала вперед широким карнизом, и у меня ничего не получалось. Каждое движение лишь усугубляло мое и без того кошмарное положение.

«Господи!» – взмолилась я, зажмурив глаза, и в этот момент кто-то за шкирку втащил меня на площадку.

Перед глазами все плыло. Мелькнули чьи-то ноги в джинсах. Я отползла на четвереньках подальше от края, упала на пол и простонала:

- Жень, мы постоянно с тобой встречаемся в экстремальных ситуациях. Четвертый раз – это уже явный перебор.

Женя не ответил. Я подняла голову и поняла, что наилучшим вариантом для меня было бы все же свалиться вниз и сломать себе шею.

                                             21.

Лешка отвернулся от меня, закурил и стоял, глядя куда-то вдаль.

- Значит, все это правда, - глухо сказал он.

- Откуда ты взялся? – тупо спросила я.

- Из Петрозаводска. Было очень забавно, когда тетка в телефоне сказала: «Вас вызывает Варакса Тамбовской области», а потом ты начинаешь деловито врать, что находишься в Москве, что за тобой охотятся бандиты, которые хотят найти какие-то фамильные драгоценности.

- Я действительно была в Москве. Хотя и недолго. И бандиты...

- Я, как последний идиот, еду в Питер, - не слушал меня Лешка, -приезжаю на дачу, вру всем, что срочно вызвали на работу. Потом потихоньку пытаю твоего деда, как добраться до этой чертовой Вараксы. Говорю, что мы с тобой немного поссорились, и ты туда уехала – посмотреть. А я, мол, еду за тобой. Он рассказал, только все это оказалось не соответствующим действительности. И поезда давным-давно такого нет, и вообще. И вообще, зачем я тебе все это рассказываю?

Я молчала. Потому что поняла, наконец, что имела в виду Светка, когда сказала: «Увидишь, что дальше будет».

- Приехал ночью, поезд опоздал, - Лешка бросил недокуренную сигарету вниз и тут же достал другую. – Ночевал на станции. Утром пошел пешком. У самого села смотрю, дед едет на велосипеде. Описал тебя, спросил, не знает ли, где такая остановилась. Он сказал, куда идти надо. Прихожу – бабка какая-то и девка противная. Спрашиваю про тебя. Бабка говорит, что да, ты там, но куда-то вышла. Тут вылезает эта дрянь мелкая и начинает мне рассказывать. Что у тебя тут любовник, какой-то поповский родственник, и что ты вчера как с ним ушла, так и не приходила. Бабка пыталась тебя выгораживать, но эта сказала, что я сам еще все увижу. Я, как осел, про клад и бандитов спрашиваю, а она мне в лицо смеется. Мол, это вы с ней все придумали, чтобы мне башку задурить. А на самом деле, вы с ним еще из Питера вместе приехали, в одном купе.

- Да ничего подобного! – возмутилась я. – Да, действительно мы ехали в одном купе из Москвы. Но мы не были с ним раньше знакомы. И он действительно меня спас, когда меня хотели убить. А потом еще, когда я в болоте чуть не утонула. И...

- Да, я слышал, - усмехнулся Лешка. – И еще раз. В тот раз тебя, наверно, хотели изнасиловать. Ты сама сказала, что это уже четвертый раз. Да нет, на этот раз я подвернулся. Извини, какое разочарование.

- Перестань, а? – попросила я, прекрасно понимая, как глупо будет звучать все, что бы я ни сказала.

- Перестань? – приподняв брови, переспросил он. – Хорошо, я уже перестал. Слушай, что было дальше. Я оставил там вещи и пошел сюда, к церкви. Церковь закрыта, дом закрыт на замок. Что и требовалось доказать.

- Что доказать? – завопила я. – Что? Он за сестрой уехал в райцентр, в больницу. Вместе со священником.

- А ты откуда знаешь?

- Он мне сам сказал?

- Ночью?

- Нет! Вчера.

- А ночью ты где была?

- Ночью я вышла из дома в туалет, и меня бандиты схватили и... увели.

Лешка засмеялся невесело.

- Ты, Оля, или совсем со своими детективами спятила, или меня идиотом считаешь. А может, и то, и другое. Бандиты, говоришь, увели? А потом что, отпустили?

- Я убежала. А вон тот тип, который внизу валяется... Он меня стерег. И если бы не ты...

Парадокс был в том, что я говорила чистую правду, но чувствовала себя так, словно врала напропалую. Потому что звучало все и на самом деле по-идиотски. Я бы на его месте тоже... засомневалась бы.

- Между прочим, Светка тоже там была. В том доме. Наверно, и до сих пор там.

- Не знаю, не знаю. Мне показалось, что я видел ее в добром здравии, ну, почти, в добром здравии отнюдь не в компании бандитов. Кстати, а подстрелил ее кто? Бандиты?

Я кивнула, Лешка только головой покачал.

- Знаешь, Оля, если уж попалась, то не надо так бездарно врать. Я думал, у тебя с фантазией дело получше обстоит. Выходит, ошибся. Или ты все на бредни свои тратишь? Тебя даже подруга твоя с потрохами сдала.

- Леш, я тебе все объясню, - я сделала еще одну жалкую попытку хоть как-то оправдаться. – Никакая она мне не подруга. А Женя этот... Ну, он Светке понравился. Очень понравился. А он... – я замолчала. Чтобы ни начинала говорить, получалось только хуже.

- Ну, что он? – Лешка наконец повернулся ко мне лицом. – А он предпочел тебя? И поэтому она решила тебе страшно отомстить, так?

- Ну... да. Только это не значит, что...

- Хватит, Оля! – Лешка махнул рукой и прошел мимо меня к лестнице. – Мне этот балаган надоел.

- Ты куда? – глупо спросила я, безуспешно пытаясь поймать его за рукав.

- Пойду сумку заберу. И на станцию. Что мне здесь делать?

- А я?

- А ты дожидайся своего Женю.

- Да никакой он не мой! – снова рассвирепела я.

- Тем хуже для тебя.

Оставалось только заплакать, что я и сделала. Крайне непродуктивно – Лешка только разозлился окончательно. Отпихнул меня, да так, что я снова чуть не полетела вниз, и ушел.

Долго плакать без определенной цели я не умею. От обиды, от огорчения – да, но в этом случае слезы быстро кончаются, едва смыв самое горькое горе. Другое дело, если преследуешь определенную цель. Впрочем, такое со мной бывает крайне редко: Лешку мои слезы элементарно бесят. Если, по его мнению, я плачу не по делу, он начинает психовать, орать и хлопать дверями. Может даже из дома уйти на целый день.

Так, будем рассуждать здраво.

Хорошо, сейчас он заберет вещи и уедет. Мне тоже надо уехать, и побыстрее. Как-нибудь пробраться огородами, лесом до Фитингофа. Или до Моршанска, пусть даже до Тамбова, неважно. Все хорошо, но как попасть к Таисии, чтобы никто не заметил? Наверняка ведь Протасов нас с Аликом уже разыскивает. Вещи? Я и без вещей уехала бы, черт с ними. Но вот деньги и документы – куда без них денешься.

Остается одно – пересидеть здесь, пока Женя и отец Александр не вернутся с Леной из Пичаева. Попросить кого-нибудь из них сходить к Таисии за моей сумкой, благо, она уже собрана. И в Питер!

А там уж видно будет. Не побежит же Лешка немедленно заявление на развод подавать. Впрочем, даже если и побежит, быстро такие дела не делаются. А за это время, как говорится, глядишь, ишак и сдохнет.

Я наклонилась вниз, посмотреть, как там Алик. Он то лежал тихонько, то вдруг начинал завывать и материться. Но даже и не пытался встать.

Ветер шумел в кронах деревьев, холодил распухшие от слез глаза. Птицы летали совсем рядом, казалось, можно дотронуться рукой. Видно было далеко-далеко. Дедушка говорил, что когда-то церкви ставили так, чтобы с колокольни одной можно было увидеть другую. А сейчас... Только поля, лес и лента реки. И пыль над дорогой, по которой едет грузовичок, крохотный, словно спичечный коробок.

Он быстро подрос и остановился у церковной ограды. Из кузова выбрались Женя и отец Александр, Славик помог выйти из кабины Лене. Я хотела помахать им, но они все сгрудились около Алика, посмотрели вверх, и я спряталась, так, чтобы они не смогли меня увидеть. Вряд ли он будет рассказывать, что забрался на колокольню вслед за мной. Ну и мне тоже не стоит – к чему лишние объяснения. Сколько уже можно объясняться. Спущусь потом потихонечку, когда в дом уйдут.

Тем временем мужчины подняли вопящего Алика и осторожно усадили в кабину грузовика. Взревев, грузовик скрылся. Лена, переваливаясь, как уточка, и придерживая рукой живот, медленно направилась к крыльцу. Женя опередил ее, открыл дверь, и все вошли в дом.

Подождав еще минут пять, я начала медленно спускаться. Прошла ступеней десять, а следующая вдруг просто рассыпалась у меня под ногой. Как я только умудрилась уцепиться за выступ стены. Вся тяжесть пришлась на многострадальную подвернутую ногу. Аж слезы снова брызнули из глаз. Чтобы не заорать в голос наподобие Алика я с силой ударила по стене кулаком и замерла.

Стена отозвалась странным гулом, словно там была пустота. Я постучала снова и снова. Да, разница между этим выступом и остальной стеной, хоть небольшая, но определенно была.

Из-под облупившейся штукатурки выступали кирпичи. Я отколупнула один грязно-серый кусочек, другой. Кирпичи прилегали друг к другу плотно, но никакого связующего раствора между ними не было. Покачав их туда-сюда, я поняла, что голыми руками ничего сделать не смогу.

Где-то здесь был прут! Наверно, укатился до самого низа. Здесь, наверху, было довольно светло от падающих с площадки солнечных лучей. Но внизу рассчитывать можно было только на свет, скудно просачивающийся сквозь щели в двери. Хотя что же я, ведь ее можно и открыть!

Прут действительно упал к подножью лестницы. Я подобрала его и снова поднялась наверх. Причем делала я все это довольно тупо, во всяком случае, без тени эмоций. Ну да, там, может, что-то есть. А может, и нет. Ну и ладно.

Кирпич мне удалось поддеть с первой же попытки. За ним оказалась черная дыра, просунуть в которую руку никак не получалось – ладонь не пролезала. Пришлось вытащить еще один кирпич. Снова, как в лесной избушке, я с опаской опустила туда руку и...

И рука наткнулась на что-то твердое и холодное. На секунду мне показалось, что это еще одна жестяная коробка с монетами и какой-нибудь исторической бумажкой. Но нет, ящичек был гораздо больше.  Я с трудом вытащила его из дыры. Когда-то лакированное черное дерево потускнело и пошло пятнами плесени, перламутровая инкрустация осыпалась, изящная латунная накладка с замочком позеленела. Я вспомнила, как Светка пыталась открыть ту, первую коробку, и просто ударила по замочку железным прутом. Накладка жалобно хрустнула, помятый замочек, звякнув, упал на лестницу.

Поставив шкатулку на ступеньку, я присела перед ней на корточки и открыла крышку.

Наверно, нет такого человека, который в детстве не мечтал бы найти клад. Непременно с драгоценностями. Некоторые и во взрослом состоянии продолжают об этом мечтать, правда, мечты эти уже более прозаичны. Зачем эти драгоценности, возни с ними! Носить вряд ли будешь, продавать – вот морока. Лучше денежек и побольше. Желательно в твердой конвертируемой валюте. А что, разве не бывает? Вот недавно по всем каналам в новостях рассказывали: где-то в Америке бобры использовали украденную и потерянную каким-то вором-раззявой сумку с деньгами по прямому назначению, то есть для постройки плотины. Да так аккуратно, что ни одну купюру не повредили.

Наверно, если б я нашла этот сундучок в детстве, я бы бурно радовалась. А сейчас... А сейчас просто тупо смотрела на груду колец, браслетов, ожерелий и прочих украшений. Запустила в них руку по запястье, оцарапала чем-то палец. Надела на палец изящное колечко, полюбовалась. Словно и не со мной все это. Словно в кино. Ну никак не могла я себе представить, что заберу эти побрякушки себе (а как же иначе – Светке отдать, что ли, или графу Протасову?)

А может, действительно графу отдать? И кончатся разом все проблемы. Ведь, если подумать, все это по праву принадлежит ему. Вот только не слишком ли дорого за это заплачено?

Я снова вспомнила Павла, лежащего неподвижно под окровавленной простыней, вспомнила газетную заметку о «предпринимателе Максиме Ш.» И то, как чуть меня чуть не вытолкнули из поезда. И как висела, уцепившись за обломки балюстрады на колокольне.

Ну нет. Обойдется граф. Да и потом, откуда я знаю, может, он и не граф никакой, а просто самозванец. На какое-то мгновение мне захотелось засунуть шкатулку обратно в дыру и заложить ее кирпичами. Ничего не было. Я ничего не находила.

И дело было не в какой-то особой моей честности: мол, не имею я на эти драгоценности никакого права. Нет, если бы я нашла их в другом месте, при других обстоятельствах... Можете не сомневаться, я непременно утаила бы их от государства. Тайком привезла бы домой, спрятала бы под матрас и сидела б на них, как жадная курица на гнезде. Ну, может, одно или два колечка и носила бы, а остальные продавала бы потихоньку. Можно было бы купить машину получше. И квартиру побольше. И съездить куда-нибудь в экзотические страны...

Почему-то промелькнувшая в мозгу картинка не вызвала энтузиазма, а показалась даже противной. Особенно я – сидящая на матрасе, с диким блеском в глазах и трясущимися от жадности ручонками...

Я знала, что буду жалеть. Непременно буду жалеть. Я же не плакат советского образца о моральном облике строителя коммунизма. И до святости мне... Да, правильно, три лаптя по карте. Но при этом понимала, что  сделала единственно правильный выбор. Вот только реализовать его надо было побыстрее – чтобы не передумать.

Закрыв крышку, я взяла сундучок под мышку и вышла на церковный двор. Посмотрела, поежившись, на вмятину в земле и небольшую лужицу крови там, где лежал Алик. Рыжий кот подошел к ней и брезгливо обнюхивал, верблюдя спину и поджимая по очереди передние лапки. Я поднялась на крылечко голубого домика и постучалась. Лена выглянула в окно, слегка взвизгнула и открыла дверь.

- Оля, как хорошо, что ты не уехала! – она хотела меня обнять, но разглядела получше и отступила на шаг. – Что с тобой? Или ты тоже с колокольни упала? Представляешь, мы приезжаем, а на земле мужик какой-то лежит и вопит. Голова разбита, нога сломана. Говорит, хотел сверху посмотреть вокруг, забрался на колокольню и упал. Как только жив остался, вот чудо! Нет, надо будет обязательно замок на дверь повесить, - она тараторила и не давала мне ни слова сказать, пока не спохватилась: - Так что с тобой все-таки случилось? Ты вся грязная, ободранная, руки в крови.

Ладони действительно саднило – я ободрала их о карниз, но даже и не заметила, не до того было. Одежда... ну, и говорить нечего. Примерно как вчера.

- Я упала, Лена. Не с колокольни, но...

- Понятно. Ну проходи, сейчас тебя почистим и будем чай пить. А это что за ящик?

Ну вот, обратного пути не было. Я поставила шкатулку прямо на кухонный стол и открыла крышку. Лена сдавленно ахнула и мешком шлепнулась на табурет.

- Да-а, - неопределенно протянул отец Александр.

Женя промолчал. Только как-то странно посмотрел на Лену. А она на него.

- В общем, слушайте.

Я набрала побольше воздуху, словно собиралась прыгнуть в воду, и начала рассказывать. Все с самого начала. Женя всю эту историю уже слышал накануне, а Лена и отец Александр буквально заглядывали мне в рот, только иногда поглядывая на раскрытую шкатулку. Правда, Лена еще время от времени посматривала на Женю. Так, словно они знали что-то такое, чего не знала я.

- И что же вы будете с этим делать? – осторожно спросил отец Александр, когда я закончила и перевела дух.

- Протасову точно не отдам. Тем более, кто знает, может, он к графу никакого отношения и не имеет. Может, он просто самозванец. Но даже если и нет... Все равно. Короче, я все это отдаю вам.

- Мне? – поразился священник.

- Вам. Ну, не совсем вам... Ну, вы поняли. Короче, отреставрируйте церковь и постойте себе домик.

Повисла густая тишина. Отец Александр озадаченно смотрел на шкатулку, а Лена с Женей друг на друга. Они усиленно подавали друг другу какие-то знаки, подмигивая, дергая бровями и шевеля губами.

- Что это у вас за пантомима? – наконец не выдержала я.

- Понимаешь, Оль... – еще раз бросив взгляд в Женину сторону, начала Лена. – Мы ведь с Генкой тоже этот клад искали. Еще в детстве. Он, может, тебе говорил, что у нас бабушка жила в Моршанске. Ну, сюда мы тоже приезжали. Да и потом тоже искали, уже когда батюшку сюда служить направили. Между прочим, он сюда ехать не хотел. Ему на выбор три места предложили. Он-то хотел в Галич, все-таки какой никакой, а город, но я уговорила сюда.

- Из-за клада? – удивилась я.

- Да нет, не только. Просто... – она нерешительно посмотрела на Женю.

- А откуда вы о кладе узнали? – спросила я, машинально крутя на пальце колечко с крошечной веточкой ландыша из мелких бриллиантиков – его я решила все же оставить себе, на память.

- Да о нем все здесь знают. Кто его только не искал за столько лет. Лес, наверно, весь перерыли. А он вот где, оказывается, был. Совсем рядом с нами. Надо же!

- Странно, - отец Александр достал из шкатулки золотой резной крестик на тонкой цепочке. – Зачем же была вся эта мистификация с крестом, верстами? Постойте-ка, а это что?

Он аккуратно вытащил из-под слоя драгоценностей пожелтевший листочек бумаги. Неужели действительно очередной приказ?

Но это было письмо. Чернила совсем выцвели, и написанные тонким изящным почеркам слова с ятями и ерами едва можно было различить.

«Дорогой сынок! – наморщив лоб, разбирала Лена. – Если ты читаешь это письмо, значит, крест попал к тебе и ты вспомнил наш уговор – всегда идти от храма к храму. Я знал, что на Клавдию можно положиться, она не подведет. Моя судьба – в тумане. Почему я до сих пор еще жив? Нашего соседа Виноградова расстреляли вчера в овраге, как говорится, без суда и следствия. В любой момент могут прийти и за мной. Надо спешить. Надеюсь, этот кошмар долго не продержится. Эти большевики сами себя уничтожат своей жестокостью. Как бы я хотел дожить до того момента, когда они захлебнуться той кровью, которую пролили. Молю Бога, чтобы ты уцелел в этой бойне. Надеюсь, мы еще встретимся, не в этой жизни, так в будущей. А если сохранит нас Господь и для этого века, тогда драгоценности твоей любезной матушки сослужат нам добрую службу. Обнимаю тебя. Отец»

- «Всегда идти от храма к храму»? – переспросила я в недоумении. – Но ведь и мы шли от храма. И попали в болото. Или был какой-то еще? Кроме часовни на кладбище?

- Нет, - покачала головой Лена. – Ближайший храм был километрах в десяти отсюда.

- Тогда, может, под храмом подразумевалось что-то другое?

- Кажется, я знаю, - подергивая себя за бороду, сказал отец Александр. – Мне рассказывала одна древняя местная бабушка, что еще до революции в этих местах частенько ставили дорожные часовенки. На опушках леса, на перекрестках, у воды. Знаете, что такое голбец?

- Лежанка у печки, - отозвался Женя.

- Ну да, но не только. Еще – домик, крыша.

- А-а! – вспомнила я. – Это же крест старообрядческий, с маленькой крышей сверху, да?

- Опять же, и не только крест. Когда-то, еще в языческие времена такие голбцы, или голвцы, ставили у погребений. Столбик с полочкой, а сверху двускатная крыша. На вид, между прочим, от креста не отличишь. На полочку клали какую-то еду для мертвых. Считалось тягчайшим преступлением что-то с голбца украсть. Когда портилось, убирали и сжигали, клали другое. Да, так вот по такому принципу и часовенки ставили. Столбик с полочкой и крышей. Под крышей – две иконы. С одной стороны Иисус Христос, с другой – Божия Матерь. И лампадка. Идет человек мимо – остановится, помолится и дальше пойдет. Вот такой вот маленький храм. Конечно, все эти часовни уничтожили. Но, вроде, одна была как раз в часе ходьбы отсюда, рядом с источником. Можете проверить, если хотите. Впрочем, теперь-то не все ли равно?

Только тут я заметила, что Лена не слушает, а снова и снова перечитывает письмо. И что руки у нее мелко подрагивают, а в глазах стоят слезы.

- Лен, ты чего? – забеспокоилась я.

Они с Женей снова переглянулись.

- Ладно, слушай. Дело в том, что граф Протасов... Нет, не этот, который совсем никакой не граф, а тот. Так вот, тот граф Протасов – наш с Генкой прапрадед. Так что мы тоже, в какой-то далекой степени, графья.

- Как это? – поперхнулась я. – Значит, Петр Протасов?..

- Нет, не Петр, - перебил меня Женя. – Нашего деда по матери звали Валентин Савельевич Тихомиров. Ничего тебе эта фамилия не говорит?

- Тихомиров? – я выпучила глаза еще больше. – Но ведь...

- Ну да, - шмыгнула носом Лена. – Мария Васильевна умерла, когда его рожала. Дед наш сиротой остался.

- А граф? Он не захотел его принять?

- А он ничего о внуке и не знал. Там, Оля, такая темная история вышла. Объявилась сестра Тихомирова и ребенка, по сути дела, просто украла. Пока похороны, всем не до него было. А она, сестра эта, носила молоко от кормилицы. Потом спохватились – ни ее, ни ребенка. А ребенок ей нужен был, чтобы любовника своего шантажировать. Выдать за своего - чтобы он на ней срочно женился. Но ничего не вышло, и она сдала его в приют. Ладно хоть не подбросила на крыльцо, пришла и рассказала начальнице, что мальчик сирота, что она его тетя, и у нее нет возможностей его воспитывать. Отдала все документы. А потом они встретились, когда дед уже взрослый был. Нашел ее как-то. Ну, она все ему и рассказала, без утайки.

- Так вот оно что! – протянула я.

Шарики в моей голове со скрипом впрыгнули обратно в ролики, и все закрутилось с бешеной силой. Один за другим кусочки головоломки вставали на свои места.

Я посмотрела на Женю, который сидел, не глядя на меня, опустив голову, и вышла из дома. Лучше бы я ничего не находила. Лучше бы я ничего не знала. Лучше бы...

Лучше бы я утонула в болоте или упала с колокольни, вот!

По крайней мере, теперь мне было глубоко на все наплевать. Пробираться огородами? Еще чего!

Да, Протасов влип конкретно, злорадно усмехнулась я. То ли сидеть до скончания века в компании Светки, то ли бросить ее на Володю и отправиться на поиски меня и Алика. Да и вообще. Предположим, вот сейчас я встречу его собственной персоной. Ну и что? Да плевать. Мне даже вдруг захотелось его встретить, чтобы посмотреть, а что из этого выйдет.

Но ничего не произошло. Я вполне благополучно добралась до дома Таисии. Борька, как всегда, лежал на дорожке, сыто похрюкивая. Таисию я застала на кухне. Она капала в рюмочку корвалол. Светки не было.

- Ох, ну что же вы, девки, творите! – запричитала Таисия, залпом выпив содержимое рюмки. – С ума с вами сойти можно. Вот что, Оля. Ты, если хочешь, приезжай, всегда тебе рада буду. Но вот эту дрянь, Светку то есть, я больше видеть не желаю. После того, что она тут натворила. Ты тоже хороша, нечего сказать, но она... Сейчас вот вытащу ее шмотки на крыльцо, и пусть сматывает отсюда подобру-поздорову. Ты знаешь, что тут было? Хотя откуда! Ты, Оля, только не волнуйся...

- Таись Ванна, я знаю. Я его видела. И он мне все сказал. Ведь вы моего мужа имеете в виду, да?

- Да, Оленька. Он вещи свои забрал и на станцию поехал. Как раз Славка ехал в Пичаево на грузовике, мужика какого-то вез в больницу, не нашего. Вот и твоего забрал, заодно подбросит. Послушай, - она понизила голос, - ты на меня не обижайся, я как баба тебе скажу. У тебя такой мужик справный, а ты с каким-то обормотом связалась, прости Господи.

- Да ни с кем я не связалась. И вы туда же?

- Ну прости, прости глупую.

- Да чего там, Таись Ванна. И мужик справный, и обормот, и прости Господи – все так.

- Уезжаешь? – помолчав, робко спросила Таисия.

- Да. За сумкой пришла. А Светку гоните поганой метлой, не стесняйтесь. Можете на нее Борьку натравить, глядишь, инфаркт случится.

- У Борьки? – испугалась Таисия.

- У Светки. Она его до смерти боится.

- У матушки-то была?

- Да. Только что от них.

- Оль, а ночью?..

- А ночью, Таись Ванна, - обнимая ее на прощанье, - я пошла в туалет, и меня украли бандиты. – Между прочим, я правду говорю, но никто не верит. Лешка вон тоже не поверил. И правильно. Я бы тоже не поверила.

- И что же теперь будет?

- Не знаю, - я подхватила сумку и взялась за ручку двери. – Поживем – увидим. Я вам напишу.

До станции я добралась часа за полтора – бодрым шагом. Сумка была не слишком тяжелая, потому что пришедшие в полную негодность вещи я просто выбросила. Разумеется, в голову лезло, что если б я не проявила чудеса благородства и бескорыстия, то очень скоро смогла бы купить себе целую гору новых шмоток в самых крутых бутиках. И Лешка бы убедился, что я не страдаю мифоманией и не выкручиваюсь, чтобы прикрыть свою преступную задницу.

Ладно, чего там! Если уж переворачивать страницу, то окончательно. И даже лучше, что все кончилось именно так. Вся эта лапша на уши про приятеля в Моршанске... Просто Женечка с самого Питера за мной следил. И в Никольском соборе не случайно оказался. Вот что значит «меж двух огней». С одной стороны графский потомок – и с другой тоже. И тот, и другой очень хотели заполучить кулоны, чтобы найти фамильные драгоценности. Какая теперь разница, как они узнали о кулонах, как вышли на наше семейство. Вот теперь понятно, почему так по-разному действовали. Добренький Женечка, наверно, желтый кулон у бабки Варвары и купил. Пожалел бабушку. И к моим тоже, думаю, он залез. Что я о нем вообще знаю? Авиадиспетчер? Так он мог с таким же успехом представиться балериной или космонавтом. Теперь понятно, почему он так кстати оказывался в нужное время в нужном месте. Ах, ах, прынц на боевом коне. Заслуженный трижды герой республики. Да потому и оказывался, что следил за мной. И кулон синий тоже он спер, кому еще.

И надо ведь было так ухитриться нежные чувства разыграть! Впрочем, если хорошенько подумать, то ничего он и не разыгрывал. Нужды не было. Я сама все придумала. Да ведь он сам сказал, объясняя, почему не сразу признался, что вытащил меня из болота: «А то еще полезла бы в голову всякая глупость». Вот она и полезла.

А Лена... Пожалуй, именно это было больнее всего. Знала она, зачем приехал братец Гена? Да наверняка знала. Вон как они переглядывались да перемигивались, пока я о кладе рассказывала. Может, именно поэтому она так демонстрировала свою симпатию ко мне и желание подружиться? Одного я не могла понять, зачем они мне выложили всю правду о своем благородном происхождении. Дали понять, что мавр сделал свое дело, мавр может уходить?

По старому испытанному способу, я помотала головой, чтобы отогнать неприятные мысли. Не получилось.

Под тем самым деревом, где совсем недавно дремал в тени Славик, стоял видавший виды мотоцикл. Диковатого вида бородатый и патлатый парень в темных очках, повесив на руку шлем, как корзину, озабоченно разглядывал заднее колесо. Неподалеку от платформы на поваленном дереве рядком сидели Женя и Лешка и мирно беседовали. Ну, не совсем, конечно, мирно. Женя что-то втолковывал, размахивая руками, а Лешка, набычившись, смотрел себе под ноги. Но все равно, просто идиллия. Если я все-таки напишу обо всей этой ерунде книгу и вставлю туда этот эпизод, читатели меня просто заплюют.

Бородач покосился в мою сторону. Надо понимать, это и есть дьякон отец Георгий. Наверно, в стихаре и с кадилом он выглядит просто феерично.

Собрав себя веничком на совочек, я поплелась к дереву. Мужчины синхронно посмотрели на меня и так же синхронно встали. Я молчала, совершенно не представляя, что надо говорить.

- Поезд через два часа, - голосом Буратино изрек Лешка. – Ты едешь?

Я кивнула.

- Тогда я пошел за билетами. Давай паспорт. А вы тут... разберитесь, пожалуйста. Чтобы ничего не осталось невыясненного.

Я так и плюхнулась на бревно. Женя сел рядом, но чуть поодаль. Помолчал.

- Я знаю, о чем ты думаешь.

- Ну и на здоровье, - фыркнула я.

- Ну и неправильно думаешь.

- Да? Ну и пусть неправильно. Непонятно только, зачем надо было сюда ехать, дьякона напрягать. Ты получил, что хотел? Получил.

- Ну, не совсем.

Сообразив, о чем он, я залилась краской и окончательно рассвирепела.

- Может, хватит идиотничать? Что тебе еще от меня надо? Ты искал кулоны? Ты следил за мной? Черт, какая же я дура!

- Что отдала шкатулку? – усмехнулся Женя. – Но ты же не знала. Вполне благородный порыв.

- Да иди ты на фиг! Если б знала, я бы лучше ее в лес унесла и в болоте утопила.

- Послушай, - Женя хотел было взять меня за руку, но не рискнул. – Я понимаю, все это напоминает плохой детектив, где какой-нибудь мент или прочий детектив использует некую даму в темную голову, изображая нежные чувства, а потом она узнает и устраивает скандал, а он говорит: «Ну да, сначала я за тобой следил по долгу службы, а потом воспылал страстью». Но ты такие глупости не пишешь, вроде?

- Нет, не пишу, - буркнула я. – И слушать тоже не хочу.

- А я и не собираюсь говорить. Ты же все равно не поверишь.

- И не подумаю даже.

- Ну, дело твое. Между прочим, если бы Ленку не понесло на откровенности, я бы ничего тебе говорить не стал. Потому что знал, что именно так и будет.

- Ты хочешь сказать, что она о твоей авантюре ничего не знала? – не поверила я.

- Нет, конечно. Клад мы с ней действительно когда-то искали. Мне было девятнадцать, а ей семь. У нас ведь двенадцать лет разницы.

- Меня ваша разница в возрасте не интересует, - продолжала шипеть я. – Хоть двадцать, мне-то что.

- Да ничего. Просто она орала на меня так, что Саша в церковь убежал – молиться, чтобы мы образумились.

- Почему орала-то? Ты ей что, рассказал?

- Кое-что рассказал, остальное сама додумала. Она у нас девочка неглупая. Ты, Оля, ей очень понравилась, и она сказала, что если я с тобой не разберусь, могу ей больше на глаза не показываться.

- Вот как? – усмехнулась я. – Понятно. Сам ты, конечно, сюда не поехал бы.

- Не знаю, - отрезал Женя. – Короче, слушай. Я расскажу, а там уже дело твое. Когда я узнал о кресте и кулонах... Неважно, как именно узнал, это роли не играет. Короче, когда я узнал и начал их искать, то очень быстро понял, что не одинок. Что у меня есть конкурент. Или даже конкуренты. Когда я позвонил Максиму Шахову и спросил, не продает ли он крест или часть креста из коллекции графа Протасова, он с пол-оборота завелся и начал вопить, что уже русским языком объяснил: нет у него никакого креста, никакой брошки и никаких кулонов. Стало быть, кто-то у него уже об этом спрашивал. В это время ограбили квартиру Коваленко, у которых тоже могла быть часть креста.

- А ты что, был в Москве?

- Да.

- Значит, никакой ты не авиадиспетчер, - усмехнулась я.

- Ну... Скажем, когда-то я им был. Надо же было тебе что-то сказать. Вообще-то я частный детектив.

- Скажите, пожалуйста!

- Пожалуйста. Правда, на этот раз пришлось поработать на себя. Просто возможностей было больше, чем если б я по-прежнему был авиадиспетчером. Так вот, очень скоро я вышел на Протасова и его людей.

- Допустим, я тебе поверю. И кто же он такой?

- Протасов, - пожал плечами Женя. – Настоящий. Какой-то теневой деловичок. По совместительству антиквар. Видишь ли, Петр сразу после революции уехал за границу, а жена с ребенком остались. Жена умерла от тифа, ребенок жил с какими-то тетками. Так что этот Протасов – графу правнук. Мой дальний родственник.

- Вам надо было объединить усилия.

- Я с ним встретился и предложил. Он отказался. В довольно грубой форме. Потом пару раз меня элементарно пытались убрать, но ничего не вышло. Тогда я решил его опередить.

- Во пауки в банке, - фыркнула я. – Кто кого первый сожрет.

- Во всяком случае, я его убить не пытался. Не мое амплуа. Слушай дальше. Приходилось все время мотаться из Питера в Москву и обратно. Красный кулон я проморгал, но желтый успел увести у него из-под носа. Тихо и мирно, за сто долларов.

- Каков герой, обдурил сумасшедшую старуху.

- Если бы Протасов успел первый, вряд ли бы она так легко отделалась. К счастью, они как-то узнали, что я там был, и больше не полезли. Я знал, что на кулонах как-то обозначено расстояние до клада. Но на желтом ничего не было. Даже если красный попал к Протасову, надо было непременно заполучить синий и зеленый. Долго рассказывать, как я выяснял, у кого же могут быть остальные кулоны. Остались Светка, ты и кто-то из потомков Дмитрия Каледина. Честно говоря, я не думал, что она вдруг отправится к тебе, но это здорово облегчило мою задачу. Теперь я мог наблюдать за вами обеими сразу.

- Зато не уследил за Павлом. Синий кулон был у него.

- Я так и понял. Кстати, на, держи, - Женя достал из кармана кулон и протянул мне. – Оставь себе на память. И извини, что соврал. Я действительно снял его у тебя с шеи. Впрочем, с него одного все равно не было никакого толку.

- Спасибо, не надо, - отказалась я, словно он предлагал мне на память мохнатую гусеницу. – Не хочу.

- Как хочешь. Кстати, в Питере это я тебе звонил. Хотел предупредить.

Я расхохоталась до икоты. Латы с прекрасного принца на боевом коне осыпались крупными кусками. Принц оказался полным придурком, а боевой конь – обыкновенной свиньей. Нет, даже не свиньей – я вспомнила о благородном хряке Борьке и подумала, что не стоит его обижать. Просто клячей.

Женя оскорбленно пожал плечами. По его мнению, смеяться было не над чем. Впрочем, по моему – тоже. Разве что над собой. И над ситуацией. Смех, понимаете ли, сквозь слезы.

- А шашку дымовую в ментуру тоже ты бросил? Впрочем, кто же еще. Спасибо, Женя, - я встала, подобрала сумки, свою и Лешкину. – Теперь мне все понятно. А даже если и не все, то это мне больше не интересно. Всего хорошего.

- Подожди! – Он протянул мне какую-то корзинку, накрытую полотенцем. – Возьми, Лена тебе передала.

- Что это?

- Пирожки. С мясом и с повидлом. Просфорница для Ленки испекла, а та попросила тебе отдать. В дорогу.

Корзинка вполне поместилась в мою полупустую сумку. Не оборачиваясь, я поплелась к платформе, но вдруг на полпути остановилась.

- Я очень надеюсь, что ты не заберешь клад у Лены и батюшки, - тихо сказала я, по-прежнему стоя к нему спиной.

Женя молчал. Я обернулась и увидела, что он уже далеко – стоит у мотоцикла и разговаривает с дьяконом.

Значит, не слышал.

Ко мне уже шел Лешка – хмурый и словно постаревший. Я вдруг вспоминал слова Таисии: «Время пройдет – еще и радоваться будешь, что ничего не было. Вот, скажешь, Бог уберег». И правда. Все. Я словно зачеркнула вчерашний вечер. Самыми жирными штрихами. Не было его. Просто не было.

- Послушай, - сказал Лешка, не глядя на меня. – Честно говоря, я просто не знаю, кому верить. Почему-то такое чувство, что врут все.

Я молчала. Что тут было говорить.

- Леш, кому верить, кому не верить – тебе решать, - помолчав, все-таки выжала из себя я. – Но то, что я не по своей воле во все это вляпалась, - это факт. Смотри, это кольцо, - я показала ему руку, - единственное, что я взяла из клада. Если бы ты не ушел, то и сам все увидел бы, - я не стала говорить, что нашла сундучок уже после того, как он ушел. – Можешь вернуться обратно, время до поезда еще есть, и спросить священника. Он подтвердит. Или ты думаешь, тут целый преступный сговор?

- Ты совсем из меня идиота хочешь сделать? – поправив очки, поинтересовался Лешка. – При чем тут твой клад?

- Он не мой, - обиделась я.

- Какая разница. Ладно, Оля. Этот тип тут тебе такие дифирамбы пел, какая ты белая, пушистая и ни в чем не виноватая. Ты говоришь, верь, кому хочешь. Хочется-то тебе верить, просто... – он взял обе сумки. – Пойдем там посидим, внутри. Там хоть скамейки есть. Просто если я поверю этой гадине, Свете твоей, выходит, что она своего добилась.

Мне захотелось возмутиться: вот как, значит, ты не мне хочешь верить, а наоборот, не хочешь верить ей, но я вовремя прикусила язык. Не в моей ситуации качать права. Лучше промолчать.

Пусть все идет своим чередом. А там, глядишь, и ишак сдохнет.

                                             22.

С тех пор прошло больше полугода. Не сразу, но все же наши отношения с Лешкой вошли в нормальную колею. Он получил повышение, уволил старую секретаршу Верочку и подыскал новую, с ногами от ушей и дурацким именем Ариадна. Я постаралась сделать вид, что этого обстоятельства не заметила.

Ни о Светке, ни о Протасове, ни, тем более, о Жене я ничего больше не слышала. Разве что Таисия написала мне, что Светка уехала на следующий день, прихватив на память ее жемчужные бусы и стукнув на прощание Борьку метлой. Бедный хряк хромал две недели. Получила я письмо и от матушки Елены. Она благополучно родила мальчика, которого назвали в честь отца Александром. Сан Саныч, значит. Половину клада у них Женя все-таки забрал, но оставшегося вполне хватит, чтобы закончить реставрацию церкви. А вот на домик – вряд ли.

Павла родственники похоронили в складчину, большую часть внесла считающая себя виноватой Марья Петровна. В милицию тогда все-таки пришлось идти ей, потому что соседей Павла дома не оказалось. Дело завели, но, как и следовало ожидать, оно наглухо зависло. Подумав, подумав, я написала в прокуратуру кляузу на Сергея Николаевича Протасова, причастного и к убийству Павла, и к убийству Максима, и к ограблению Коваленко. Подписалась я именем умершей за несколько дней до того сумасшедшей бабки Варвары. Захотят – пусть ищут, нет – ну, моя совесть чиста. Или почти чиста. Конечно, гражданский долг обязывал явиться лично и выложить все на чистоту, но... Я совсем не была уверена, что все не вывернется так, что я еще окажусь и виновата.

Выйдя на работу, я задумалась об очередной книжке.

Брать ли сюжет в работу?

После долгих мучений, колебаний и сомнений, я все-таки начала, но скоро отложила в сторону, потому что подвернулись сразу два других. Сначала у жены Лешкиного друга Никиты умерла старая и страшно богатая бабка. Многочисленные наследники бросились жадно делить наследство, и из этого вышла совершенно дикая история, в которой Никита оказался, разумеется, крайним. Он даже обращался ко мне за помощью – в обмен на разрешение использовать эту историю по моему усмотрению.

Затем мне позвонила Лиза Журавлева и, едва успев поздороваться, заявила, что я свинья, потому что не пришла на ее похороны.

- А откуда ты звонишь? – осторожно спросила я.

- Из больницы, - ответила она, и едва я подумала: «психиатрической», уточнила: - Тюремной.

Ее история оказалась не менее дикой, и такой сюжет я тоже не могла упустить. Так что в течение четырех месяцев я писала две книги параллельно. Как только случалось затруднение с одной, переключалась на другую – и наоборот.

Закончив, я заскучала. Погода стояла мерзейшая, по городу гуляла эпидемия гриппа, который я благополучно подцепила и две недели провалялась дома. Напуганный Лешка даже взял несколько отгулов и сидел со мной, варил бульоны и вообще – ухаживал. Оказалось, что это очень приятно. За столько лет, в течение которых мне удавалось болеть не более одного дня и то в ходячем состоянии, я об этом совершенно забыла.

Как только мне стало получше, я выползла из постели, натянула шерстяные носки и уселась за компьютер. Поиграла в игру, где забавно блеющие овечки перепрыгивают через барьеры и автомобили, побродила по интернету, полюбовалось на свое раскидистое фамильное древо, загнанное мною на генеалогический сайт, и сделала в нем необходимые дополнения. Потом открыла Word, и в девственно чистом окне появилось: «Как обычно под утро, снилось мне что-то очень приятное».

Конечно, сюжет я, по своему обыкновению, перепахала вдоль и поперек, изменив все, что только можно. Долго думала, стоит ли описывать сцену на берегу, но все же рискнула. Все равно Лешка мои книги не читает. Только первую осилил и сделал потрясающий комплимент: «Мне все очень понравилось. Особенно гонорар». Особенно то, что я купила ему на этот гонорар прибамбасы для машины. И потом, имею я право на художественный вымысел или нет? Я же не автобиографию пишу.

И все же оставались кое-какие вопросы. Заявив Жене, что мне все понятно, я, конечно, слукавила. Ближе к истине было второе: а то, что непонятно, - на это наплевать. Но одно дело мне, а другое – дотошному читателю. Я принялась выдумывать нечто залихватское и в то же время правдоподобное, но на деле все оказалось гораздо проще.

Я написала уже примерно две трети, как вдруг приключился мой день рождения. Как и у большинства женщин, любовь к этому празднику у меня обратно пропорциональна возрасту. Я бы предпочла ужин в ресторане вдвоем с Лешкой, но как-то сами собой пригласились родственники и пара-тройка старых друзей, включая вышедшую из тюрьмы основательно беременную Лизавету вместе со свежеиспеченным супругом.

С самого раннего утра я возилась на кухне, сооружая великолепие, которое позднее будет уничтожено в течение каких-то пары часов. Все шипело, булькало, пеклось и жарилось, чад и мука стояли столбом. Звонок в дверь я не услышала.

Сильно недовольный Лешка приоткрыл дверь и процедил сквозь зубы:

- Там тебя.

Кое-как обтерев руки о передник, я вышла в прихожую. У порога топтался красноносый парнишка в черной куртке и какой-то форменной шапочке. В руках он держал внушительный сверток.

- Погодина О.И. – это вы? – спросил он и протянул мне блокнот с ручкой на пружинке. – Распишитесь. Экспресс-доставка.

В свертке оказался огромный букет темно-красных, почти черных роз и маленькая коробочка, обтянутая синим бархатом. А в ней – крест, точная копия того, только очень маленькая. Он весь был чуть больше одного кулона. И не разбирался на части. И камни явно поддельные.

- Очень мило! – процедил сквозь зубы Лешка.

- Я не просила, - чуть не плача с досады, оправдывалась я.

- Но адрес-то дала!

- Нет. Ни адреса, ни телефона. Разве что у сестры узнал.

Короче, с Лешкой мы поругались. Хотя и делали весь вечер вид, что все у нас просто прекрасно. А как же иначе. Прекрасный стол, поглотивший остатки гонорара за последнюю книгу, любящие родственники и друзья, ребенок, играющий на синтезаторе песни собственного сочинения. Все отлично.

Насладившись ощущением полноты жизни, которое всегда приходит, как только из дома уйдет последний гость, я принялась за уборку. Уставший держать улыбку Лешка отправился спать. Собирая в кучу оберточную бумагу от букетов и подарков, я вдруг заметила приколотую карточку. «С днем рождения! Позвони мне!!! Е.», - было написано на ней. И номер телефона.

Вот ведь идиот! А если бы Лешка это увидел?

Я хотела скомкать карточку и отправить вместе с бумагой в мусоропровод, но призадумалась.

А что? Это идея. Во-первых, верну этот нелепый подарок, а во-вторых, узнаю все, что мне нужно.

Женя моему звонку явно обрадовался. А когда я сказала, что неплохо было бы встретиться, и вовсе воспарил – судя по голосу. И предложил приехать к нему домой. Эту идею я отвергла, выставив встречное предложение: «Макдональдс» у станции метро «Озерки». Вот уж где Лешка точно не бывает – так это там, поэтому риск засыпаться – минимальный.

Похоже, Женя был разочарован, но все же вынужден был согласиться. Или полагал, что повыкаблучиваться для начала – это приятное разнообразие в программе вечера?

Видимо, да. Потому что первые минут пятнадцать он уговаривал меня все же передумать и отправиться к нему. Я слушала его доводы, жевала безвкусный гамбургер и кивала головой. А потом вытащила из сумки коробочку с крестом и положила перед ним на стол. Женя взял ее, покрутил в руках, открыл, снова закрыл.

- Так ты только для этого позвонила? – словно еще надеясь на что-то, спросил он наконец.

- Нет. Я хотела кое-что узнать.

- Все-таки здесь не место для разговора. Может быть?..

- Нет, - отрезала я. – Здесь. И сейчас.

- Хорошо, - сдался Женя. – Что ты хочешь?

- Всего один момент. Как ты узнал, что части креста оказались у членов нашей семьи?

Женя побарабанил пальцами по столу, посмотрел по сторонам, потер шрам на виске.

- Хорошо, слушай. Видишь ли, не одна ты интересуешься генеалогией. У меня составлено довольно подробное древо со стороны Чертковых, но я очень мало знал о Протасовых. Можно сказать, почти ничего. И вот как-то раз я остался дежурить ночью в офисе. Я ведь не совсем уж частный детектив, в смысле, не кустарь-одиночка с мотором, у нас небольшая контора. Так уж вышло, что полетела сигнализация, охранника у нас не было, и я остался на ночь. Там выделенная линия, неограниченный доступ в интернет, ну я и воспользовался. Задал в поиск «Протасов+Варакса», вывалилось миллион страниц, и я начал их проглядывать. В общем, сто процентов ерунды. И только два сайта – очень интересных. Один генеалогический, куда все желающие могут свалить свои родословные. Протасовых там не оказалось, зато обнаружился некий Андрей Каледин, в примечании к которому говорилось, что он был управляющим имением графа Протасова в селе Варакса. А на втором была хренова туча всякой чепухи – и еще статья некого NN о судьбе коллекции графа Протасова. Между прочим, с рисунком – тем самым крестом. Статья эта была о том, что знаменитая и богатейшая коллекция графа после революции таинственным образом пропала, хотя точно известно, что конфискована она не была. Ну, об этом я и так знал, потому что все село знало. И все село искало клад, я тебе об этом уже говорил. Даже сестра Тихомирова откуда-то знала, она деду нашему и рассказала. От него и мы с Ленкой узнали. Но там было еще кое-что. Что есть такая версия: граф сокровища спрятал, а место каким-то образом зашифровал на криновидном кресте, подаренном ему генералом-губернатором, когда Протасов уходил в отставку. Крест этот он, по слухам, отдал своему управляющему  Каледину, чтобы тот передал его, по возможности, сыну Протасова или его жене. Графа убили, Каледин умер. Младшего Протасова расстреляли, жена его еще раньше умерла. Статья заканчивалась тем, что крест или его разборные части по-прежнему находятся у потомков Каледина. Надо думать, что и внук Петра узнал о вас из тех же источников.

- Интересное кино, - совершенно очумело протянула я. – Ну, откуда в интернете взялось наше родословное древо – не вопрос, я сама его туда заслала. Мало ли вдруг еще какой родственник откликнется. Но откуда кто-то узнал о том, что наша прапрабабка крест своим детям раздала?

- Ты очень хочешь это знать? – Женя ехидно улыбнулся, явно наслаждаясь моей растерянностью. – Ладно, скажу. Мне Светочка рассказала.

- Светка?! – вытаращила глаза я.

- Светка. Она тут ко мне приезжала недавно. Ты ведь когда уехала из Вараксы, она очень сильно на меня вешалась. А человек, как известно, слаб. Как Сашка рассказывал, древняя семинарская байка – водка крепкая, а мясо протухло. Так что мы вместе с ней и уехали. Про клад я ей, конечно, не сказал ничего. Погостил у нее в Москве недельку. А тут и она ко мне наведалась. Очень замуж хочет, но не дождется. Я не самоубийца. Она ведь просто чокнутая.

Это был уже удар под дых. В своих книжках я хронически использую сравнение такого ощущения с проглоченным мешком сена. Вот теперь и я сидела и чувствовала его в себе – огромный, колючий, распирающий. Может быть, он, конечно, и врал – в отместку, что я не согласилась поехать к нему домой. А может, и нет.

- Ну и зря, - усилием я взяла себя в руки и постаралась казаться безразличной. – Вы были бы отличной парой.

Не знаю, понял ли он, что я имела в виду, но глазами сверкнул, прямо скажем, бешенно.

- Ладно, дальше слушай. Про свою кузину. Или кем там она тебе приходится. Мне тоже было интересно, что это за NN такой всеведущий. У Светки спросил, она, вроде как смутилась. Ну, я поднажал. И выяснил.

- Пытал ее, что ли? – фыркнула я.

- Примерно. Рассказать, каким образом?

- Не стоит, - сцепив зубы, отказалась я.

- Так вот, Оленька. NN – это... Поняла, нет? Нет?! Ну ты, мать, даешь! Или не даешь? Ну, неважно. Это Света и есть.

Я тупо смотрела на него, хлопая глазами, как сова. Вот это да!

- Но она мне рассказывала... Впрочем, чему я удивляюсь. Она всю дорогу мне врала.

- Разумеется. Понимаешь, Оля, есть такие люди, которым все и всегда врут. Потому что их обманывать – одно удовольствие. Все, что она тебе рассказала, - стопроцентное вранье. И даже письмо, которое она якобы нашла в тайнике, - тоже. Она его сама написала.

Ну-ну, дорогой, вали до кучи. Может, меня все и обманывают, но я не слишком от этого страдаю. Зато я умею то, чего явно не умеешь ты – посмеяться над собой. Да и над другими тоже. Как говорит мой папа, посмотрим, чей козырь старше.

- В общем, Светка задумала отравить жизнь своему двоюродному брату. Уж не знаю, что она там тебе плела, но на самом деле она прекрасно знала всю историю с крестом. Именно она была у бабки любимой внучкой. Она завела сайт в интернете, для вида набила его всякой ерундой и написала статейку. С припиской: мол, кому есть чего сказать, пишите. Я написал, но ответа не получил. Как оказалось, Протасов откликнулся раньше, ей достаточно было и одного претендента на наследство. Ему она сказала, что один из кулонов стопроцентно у ее двоюродного брата. Короче, пилите, Шура, они золотые. На самом-то деле кулон был у нее. Обеспечив страшную месть, она сама решила Протасова опередить. В это время я тоже начал искать кулоны, используя данные твоего древа – они мне очень помогли. Светка знала, что красный кулон Протасов добыл у Коваленко. А вот с желтым я опередил их обоих. Оставался синий. В Москве ловить уже было нечего. Ну, а дальше ты знаешь.

- Спасибо за информацию, - вежливо поблагодарила я, вытягивая из стакана остатки молочного коктейля и поднимаясь. – Всего хорошего. Светочке привет. Хотя нет, обойдется.

Я пошла к выходу, но Женя вдруг меня окликнул. Я обернулась. Он сидел, развалясь, и смотрел на меня с насмешливой улыбочкой – словно получая огромное удовольствие от того, что обманул несчастную дурочку.

- Оль, а зачем тебе это было знать? – спросил он. – Не поленилась ведь позвонить, сюда приехать. Неужели так любопытство гложет?

- Да нет, - пожала плечами я. – Не особенно. Я же сказала еще летом, что мне наплевать.

- Тогда зачем?

- Видишь ли, - не менее насмешливо улыбнулась я, - я тут книгу заканчиваю. Обо всей этой ерунде. Надо же было расставить все точки над Ё. Кстати, ты единственный значишься там под своим именем.

Его улыбка как-то вдруг сразу слиняла.

Придя домой, я наскоро приготовила ужин и села к компьютеру. Можно было продолжать.

Эмоции?

Да нет, все уже прошло. От мешка осталась пара соломинок. Но это мы сейчас поправим.

Интересно, о чем думала наша прапрабабушка, когда с риском для жизни везла из Тамбовской губернии драгоценный крест, чтобы раздать его части своим детям? Может быть, надеялась, что они, не слишком-то дружные, как-нибудь соберутся вместе. Крест соберут. Сообразят, что значат выцарапанные на нем цифры. Клад найдут. Может быть. Только зря надеялась.

А Светка-то! Ну и актриса, с ума сойти можно. Стояла на вокзале рядом с Протасовым и даже глазом не моргнула, никак не показала, что они знакомы. И потом, в Вараксе. А он ей что, подыгрывал, выходит? Впрочем, ведь они могли лично и не знакомиться. Зачем себя утруждать, если интернет есть.

Я подключилась к интернету, зашла на генеалогический сайт и отправила владельцу сообщение с просьбой убрать мое древо.

На всякий случай. Мало ли что.

________________________________________________________________