© Голиб Саидов, 2014

© Надежда Велиева, дизайн обложки, 2014

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

 

Сибирская соната

Из цикла «шоферские байки и истории»

Неравный брак понять ещё можно, в то время, как – неразумный…

Деревенского парня из узбекской глубинки, судьба-злодейка забросила за несколько тысяч километров от родного порога. Аж, в самый Иркутск. То ли, служить ему там довелось, то ли ещё по неизвестно какой причине, но угораздило его жениться на самой что ни на есть коренной молочной сибирячке, «забросив свой якорь» среди таежных лесов России.

Однако, ностальгия, как известно, штука весьма коварная и довольно часто – болезненная. Особенно, когда тебя окружает всё чужое: и язык, который так и не удалось освоить до конца, и люди, со своими странными обычаями, другим укладом жизни, и уж, тем более, сама природа.

Прожив в этих краях с десяток лет, Садриддин так и не сумел свыкнуться ни с людьми, ни с тайгой.

Единственной ниточкой – лучиком света в темном царстве, связывавшим его с родным домом – являлись две затертые кассеты с записями любимых узбекских музыкантов-исполнителей – классиков советского Востока. Всякий раз, по окончании рабочего дня, Садриддин уединялся в маленьком сарайчике, расположенном недалеко от дома, где, включив на «полную катушку» старенький магнитофон, лил горькие слезы, предаваясь воспоминаниям былой молодости и оплакивая свою горькую участь.

Как это ни странно, но русские песни также, порой, находили свое место в разборчивом репертуаре несчастного страдальца. К примеру, из творчества В. Добрынина.

– …Не сыпь мне соль на рану, она ещё боли-и-т! – подвывал он в такт певцу и композитору, растягивая на восточный манер концовку куплета известной песни.

В такие минуты, Людмила – жена Садриддина – готова была его задушить. Однако, хорошо изучив характер своего (в общем-то, кроткого) благоверного, в самый последний момент, благоразумно удерживала себя от праведного гнева, стараясь переключиться и занять себя какой-либо работой по хозяйству.

Любви, как таковой, давно уже меж ними не было. Да и была ли она вообще? Трудно сказать. Так, какая-то непонятная привязанность и… некая жалость, непонятно – к чему или кому. И ещё, наверное, человеческий долг. По отношению к семье, к детям. Тот самый, что по обыкновению принят во многих чрезвычайно простых семьях.

Энергичная и бойкая по натуре Людмила, с ранних лет привыкшая к физическому труду и не избалованная чудесами современной техники, довольно быстро справлялась с домашними делами.

Наконец, наладив ужин и накрыв на стол, оборачивалась в сторону сарая:

– Сашка! – зычным голосом звала она своего супруга. – Ну, хватить уже скулить! Иди, давай: ужин стынет!

Садриддин неожиданно вздрагивал, заслышав её голос, «опускался на землю» и нехотя плёлся к дому…

Неизвестно, сколь долго ещё продолжалось бы это установившееся течение серых будней, если бы, в один из дней, тишину их дома не нарушил рокот старого КамАЗа, с узбекскими номерами на борту. Вначале, Садриддин не поверил своим глазам, сочтя за галлюцинацию столь знакомое до боли сочетание букв на номерном знаке. Но, когда машина остановилась буквально в трех шагах от него, и из кабины соскочил на землю «шоколадный» шофер в тюбетейке, он от волнения потерял дар речи, застыв, словно статуя, на месте.

Очередной рейс моих братьев лежал через Иркутск. Волею случая, на короткое время им доведется задержаться и быть гостями Садриддина и его жены.

Излишне, наверное, говорить о том, как обрадовался этой случайной встрече хозяин дома. Приезд моих братьев, явился для него таким же чудом, каким, в свое время, для Робинзона показался корабль с англичанами на борту, приставший к необитаемому острову. Он преданно смотрел в глаза своим «спасителям» и заворожено внимал узбекской речи, в упоении раскачиваясь из стороны в сторону и сладостно причмокивая языком.

В первую очередь, Садриддин счел необходимым поинтересоваться – есть ли у земляков какие-либо новые кассеты и получив утвердительный ответ, обезумел от счастья. Затем, выяснив, что гости вынуждены задержаться на неделю, уговорил их поселиться у себя. На радостях, он в первый же день закатил праздничный ужин, на котором и познакомил своих сородичей со всем своим семейством.

Его верная «Пятница» также была искренне рада друзьям мужа, видя, как тот ожил и преобразился: в последний раз улыбку на лице своего «Сашки» она видела в тот день, когда они поженились.

В гостях Людмиле импонировало всё: и скромность, и деликатность, и удивительная образованность, столь несвойственная её мужу. Но более всего, её покорил их добродушный юмор, который выражался в подтрунивании над новоиспеченным «сибиряком», сопровождавшийся тонкими ироническими подколами и намёками. Последнее обстоятельство настолько расположило хозяйку, что уже буквально через час небольшим, не осталось и следа от сдержанных жестов и былой скованности. В лице таких же, как и её собственный муж, восточных людей, она обрела столь необходимую ей моральную поддержку и была безумно рада судьбе за то, что та послала ей таких благодарных слушателей. Наконец, она могла выплеснуть им свою наболевшую душу, которую уж, кто-кто, а они поймут.

– Господи! Как я устала от него, Генка, если б ты только знал! – в сердцах обронила Людмила, едва лишь супруг, торопливо схватив подаренные ему гостями новые кассеты, встал из-за стола и поспешил в сторону сарая.

Ганижан понимающе улыбнулся:

– Ничего не поделаешь: ностальгия…

– Да какая к черту ностальгия? – не выдержала хозяйка. – Вот, к примеру, взять вас с Шуриком (так, неожиданно, она окрестила Шухрата): образованные, начитанные ребята, знаете не только свою историю, но и нашу. Я даже столько не знаю! – созналась Людмила, окончившая некогда с трудом районную восьмилетку, и продолжила: – одним словом, с вами есть о чём поговорить. А этот… – кивнула она головой в сторону сарая. – Ни сам толком не выучился русскому, ни меня своему так и не научил! Дети, и те не знают – как его называть…

– А ты попробуй, сама с ним поговорить. – рискнул посоветовать Шухрат. – Расспроси его, по-хорошему, полюбовно…

– Да какой, там… – безнадежно махнула рукой хозяйка. – Он, ведь, окромя своего магнитофона, ни черта и слушать не желает.

И, повернувшись к Ганижану, в отчаянии выдала:

– Вот, веришь – нет, Генка: как заведет свою нудную шарманку, так мне, хоть вешайся… ну прямь, стирать охота! Вот, честное слово!

Гости не выдержали и расхохотались. Людмила тоже расплылась в широкой улыбке: ей было приятно, что она доставила хорошим людям удовольствие.

Выросшая под Иркутском, в провинциальном поселке, посреди русской бескрайней тайги и воспитанная на советской попсе, народных песнях и частушках, она особо-то и не задумывалась, что на свете может существовать другая музыка, другая культура. Выйдя замуж за своего Сашку, она выучилась только одному – тихо ненавидеть узбекскую классику. Она ревновала к ней собственного мужа. Эти протяжные и нудные – как ей казалось – звуки, способны были довести до исступления любого нормального человека. Они отнимали у неё законного супруга, а потому Людмила уже никогда не смогла бы воспринять эти мелодии иначе. Они являлись виновницей их семейного разлада. И осознание этого факта наводило гостей на горестные размышления.

Вскоре, со стороны сарая прибежал довольный Садриддин и, ласково взглянув на Людмилу, протянул ей магнитофон:

– Лудычка, ты тока паслущай, а? – он считал несправедливым не поделиться такой божественной музыкой с любимой: пусть она знает, что на свете существует настоящая мелодия, которая не может не затронуть любящее сердце.

– Ай, отстань ты! – попыталась она отмахнуться, состроив на лице хмурое выражение, но, перехватив взгляд моих братьев, не выдержала и расхохоталась, загробастав в охапку своего тощего, но жилистого мужичонку. – Нет, ну вот что с ним поделать?! – как бы оправдываясь перед гостями, произнесла хозяйка и, не стесняясь, чмокнула его по матерински в лоб.

Садриддин несколько растерялся от такого неожиданного проявления чувств и укоризненно посмотрел на жену: столь откровенные сцены явно противоречили понятиям и нормам его морали и могли обидеть гостей. Но, кинув короткий взгляд на братьев и убедившись, что всё нормально, он вмиг успокоился и даже вскоре сам обнял за талию свою супругу…

Близилась к завершению последняя ночь пребывания земляков в гостеприимном доме. Гости и хозяева уже успели за короткое время настолько сдружиться и проникнуться взаимными симпатиями, что расставание казалось тяжелым экзаменом для обеих сторон.

Назавтра, братьям предстояла поездка далее, на север, через Братск к Усть-Илимску, а потому необходимо было сосредоточиться перед дорогой и собраться с мыслями. Однако, уснуть никак не удавалось. Сколько бы Ганижан не заставлял себя отвлечься, но мысли невольно возвращали его к этой удивительной паре.

«Что могло заставить, встретиться на такой огромной планете, таких, казалось бы, совершенно непохожих и разных по характеру людей? – размышлял он, глядя в окно на безжизненные звезды, в бесчисленном количестве раскинутые по бездонному небу. – Вероятно, вот точно так же, всматривается в эту темную бездну несчастный Садриддин, выискивая на небосклоне знакомые созвездия и мысленно представляя лежащим себя на деревянном тапчане, расположенном посреди большого огорода, в родном кишлаке Жондор. Где-то, совсем рядом, в арыке протекает прохладный ручеек, в котором остужается сорванная накануне с бахчи огромная мирзачульская дыня. Пахнет глиной, соломой и засохшими кизяками. А ещё – тандыром, в котором рано поутру мать начнет выпекать патыр – большие деревенские слоеные лепешки…»

Рано утром, гости завели мотор и стали прощаться с друзьями. На Садриддина невозможно было смотреть без жалости и сострадания. Он весь как-то съежился, осунулся и не проронил за всё время почти ни единого слова. И только после того, как братья, обнявшись по восточной традиции, простились с хозяином и сели в кабину КамАЗа, Ганижан вдруг почувствовал, как плотно прилип к телу влажный рукав рубашки, обильно орошенный слезами Садриддина.

Последнее, что успели зафиксировать братья в зеркале заднего вида, это стоящая посередине дороги странная пара: она – машущая своей легкой косынкой вослед удаляющей машине и он – стоящий рядом с нею, маленький тщедушный человечек в старой выцветшей узбекской тюбетейке.

Впереди лежала узкая лента дороги, ведущая в неизвестность, а за спиною оставалась ещё одна судьба, ещё одна история любви. Такая непонятная, жалкая и несуразная, но оттого и – трогательно щемящая, заставляющая задуматься над многими вопросами мирозданья.

 

И один в поле воин…

Из цикла «Записки повара»

– Сергей Николаевич, ну к чему нам такой большой штат? – не выдержав, встрял я в обсуждение вопроса, касающегося должностных функций предполагаемых сотрудников нового кафе. Шефу явно льстило, когда я обращался к нему по имени-отчеству в присутствии работников коллектива. Тем не менее, на сей раз, он был непреклонен:

– Ты решай свои вопросы кухни, а мы здесь, с Олей, сами управимся!

Оля – немолодая уже, но миловидная и стройная женщина – была любовницей Сергея, являясь по совместительству его заместителем.

– А может быть, он прав? – она жалобно взглянула на своего любимого. – Ты уверен, что мы потянем?

– Даже и слушать не желаю! – категорично отрезал шеф. – У нас всё должно быть по-человечески.

Вообще-то, мягкий по натуре, иногда он бывал невыносимо груб. Видимо, сказывалось военное прошлое.

По молодости, Сережа несколько лет прослужил в советской армии, в чине прапорщика, а потому, чувствовалось, что командный стиль руководства наложил на его характер заметный отпечаток. Возражений он не терпел. Впрочем, это вовсе не мешало ему впоследствии несколько раз менять своё решение, что он и делал довольно часто, со свойственной ему прямотой.

Завязав окончательно с армией, на волне горбачевской «гласности» и «перестройки», он решил удариться в систему общепита. Благо, соответствующие «корочки» у него имелись. И вот, проработав некоторое время в тресте столовых Василеостровского района, Сергей Николаевич решил открыть небольшое, но своё, собственное дело, заделавшись частным предпринимателем.

Невзрачное кафе, расположенное в одном из глухих дворов, на проспекте Стачек, которое он недорого взял в аренду, сулило – как ему тогда казалось – неплохие дивиденды. А потому, не стоило начинать свою карьеру с выкраивания и урезания, с того, что так бесило его во многих начинающих советских бизнесменах. Хватить жить по «совку»! Уж, он то, наконец, покажет – как следует налаживать дело.

В ходе короткого обсуждения, было принято окончательное решение. Предполагалось, что поваров будет трое (во главе с шеф-поваром), мойщиц – две единицы, барменов и официанток, соответственно, также, по трое, плюс одна уборщица. Помимо прочего, было принято решение, нанимать охранника по вечерам, на почасовую работу. Если в это число включить Олю (заместитель и бухгалтер по совместительству) и самого директора, взвалившего на свои плечи функции экспедитора и поставщика товаров, то в общей сложности выходило пятнадцать человек. Пятнадцать ртов, которых необходимо было не только накормить, но и – ежемесячно выплачивать зарплату.

На секунду я представил, как в небольшом помещении, площадью в 30 квадратных метров и шестью столами, разбросанными по периметру зала, будет стоять нескончаемая очередь клиентов, желающих непременно отведать именно наши блюда. Повара будут задыхаться от работы, не отходя от плит ни на секунду; официантки и бармены – еле успевать обслуживать посетителей. У мойщиц постоянно будет гора заваленной посуды, а про уборщицу и вовсе говорить не хочется. По вечерам, охранник с трудом будет справляться со своими обязанностями и потому, необходимо будет подумывать о том, что не мешало бы нанять хотя бы ещё одного, на помощь…

Первые несколько дней, Сергей Николаевич ходил радостный и довольный: всё шло так, как он и задумал. Подъезжая на своей беленькой «Ауди-80» к самым дверям кафе, он открывал багажник, и начинал выгружать многочисленные коробки. Это были не только продукты питания и спиртное. Среди прочего, числились и импортные моющие средства, салфетки, ветоши, тряпки для мытья полов, всевозможные декоративные свечечки, ароматные палочки и индийские благовония, зубочистки и туалетная бумага. Словом, ни одна мелочь не оставалась не учтенной.

Интересно проследить за эволюцией прозрения, которое просто обязано было произойти согласно всем российским законам.

Первым признаком неблагополучия явилось исчезновение столь привычной для нас, широкой улыбки шефа. Она испарилась к концу первой недели. Переступая по утрам порог своего заведения, он не обнаруживал за столиками ни единого посетителя. Улыбку вначале сменило удивление, затем – недоумение, а потом, как и следовало ожидать, недовольство, очень скоро перешедшее в откровенную злобу. Хозяин стал раздражительным и с подозрением относиться ко всему, выискивая, к чему бы придраться.

Оленька, тонко подмечающая и улавливающая любые перемены в настроении своего возлюбленного, как могла, старалась смягчить удары, наносимые коварной судьбой. Вдобавок ко всему, она также внесла свои кровные сбережения, а потому являлась полноправным компаньоном, с мнением которого необходимо считаться. Однако, если раньше, любые её предложения по улучшению работы кафе, воспринимались как оригинальные, смелые и новаторские, то теперь она предпочитала десять раз обдумать, прежде чем открыть свой рот.

Меня, Сергей предпочитал избегать, чтобы лишний раз не замечать в моих глазах укора. Коротко бросив взгляд на кухню, он весело здоровался со мною и, перекинувшись парой-тройкой дежурных фраз, убегал в свой небольшой кабинет, где они с Олей долго о чем-то шушукались, изредка выползая из своего логова на обед или на чашечку эспрессо.

За первые две недели через барную стойку прошло не более сотни посетителей. В среднем, выходило порядка семи клиентов в сутки. Причем, в основном, это были «дневные» покупатели.

Охранник же, каждый вечер, в 19—00 исправно заступал на смену. Добросовестно отсидев пять часов и получив свои честно заработанные деньги, он довольный уходя восвояси.

Поэтому, никого особо не удивило, когда к концу второй недели от его услуг вежливо отказались.

Следующей жертвой пали повара.

– Чего это вы, тут, толпитесь на проходе – даже протиснуться невозможно?! – раздраженно бросил Сергей Николаевич, войдя на кухню к концу третьей недели.

Наутро он зазвал меня в свой кабинет.

– Пожалуй, ты был прав: поваров, что-то, чересчур многовато… – и перейдя на шёпот: – Слушай, может, поработаешь один, а? Временно, пока не раскрутимся. Я тебя не обижу, ты ведь, меня знаешь?

Ещё бы! Сережу я, конечно же, знал давно, а потому лишь неопределенно пожал плечами…

Аппетит, как известно, приходит во время еды.

Эти наглые и самодовольные официантки давно уже раздражали Олю. Они постоянно строили глазки её бой-френду и вызывающе виляли своими выпуклыми задницами, демонстрируя готовность к случке. Не было только подходящего момента для расправы. К концу месяца он наступил: одна из них попалась на обсчете клиента.

– Ты хоть знаешь, сколько они зарабатывают? – намекнула Оля своему любовнику, заставив того призадуматься. – И вдобавок, мы ещё им платим!

Толстая шея хозяина начала багроветь, покрываясь пунцовыми пятнами. На лбу выступил пот.

– Между прочим, с их работой спокойно справились бы те же самые буфетчики. Непонятно, для чего это мы их содержим… – окончательно добила она своего горячего и вспыльчивого мачо.

Ещё через пару-тройку дней, разобрались и с мойщицами: как и следовало ожидать, одна из них ушла в запой. За нарушение трудовой производственной дисциплины она была уволена без выплаты заработанной платы. Её верная напарница, с трудом протянув ещё с неделю и не выдержав двойной нагрузки, запила с горя.

Функции мойщиц были «по-братски» поделены между оставшимися сотрудниками: каждый обязан был мыть посуду в свободное от работы время. Однажды за подобным занятием даже довелось застать самого директора: он тщательно мыл под краном свою личную кружку.

Зато, теперь можно было облегченно вздохнуть: казалось, увольнять уже больше некого.

Однако, вскоре бдительная Оля вычислила ещё одну «праздно шатающуюся дармоедку». Ею оказалась… единственная уборщица.

– Чего это, она ходит из угла в угол? – справедливо возмутилась заместительница во время очередного совместного обеда, кивнув в сторонунесчастной женщины. – С чего ей платить, когда у нас и так всё чисто?

Замечание это было произнесено как раз, в тот самый момент, когда Сергей Николаевич усердно расправлялся с бараньей косточкой. Наконец, обглодав её полностью, он удовлетворительно откинулся на спинку стула, издав, при этом громкую благородную отрыжку: мясо оказалось на редкость мягким и вкусным…

К исходу третьего месяца в штате осталось всего пять человек: два бармена (меняющие друг дружку ежедневно), два руководителя и один повар. Тем не менее, дела нисколько не улучшались. Народ по-прежнему не баловал своим посещением, начисто игнорируя наше заведение. Доходы едва покрывали расходы и, к тому же, обнаружился новый враг в лице соседки, жившей этажом выше, прямо над нашим кафе. Она закидала жалобами всевозможные инстанции, грозясь прикрыть эту «лавочку», где по ночам гремит сумасшедшая музыка, которая не дает покоя нормальным людям, нарушая общественный порядок.

Поначалу Сергей не придал особого значения её воплям, справедливо полагая, что с ментами всегда можно договориться. Однако, вскоре он понял, что ему противостоит достаточной серьезный противник, который мог добавить немало хлопот, отняв у него кучу нервов и денег.

Очень скоро выяснится, что помимо стервозного характера, эта особа, оказывается, умудрилась в свое время получить два высших образования, а потому она в совершенстве владела всеми тонкостями крючкотворства, изрядно набив себе руку на этом деле.

– Я бы с радостью тебе помог, Николаич, – дружелюбно пояснил ситуацию местный участковый, опрокинув очередную стопку и хрустнув малосольным огурчиком, – но тут, извини, бессилен. Ведь, эта гадина сжила со свету уже трех твоих предшественников, а потому никакого сладу с ней просто нет. Да чего там говорить – она уже на нас стала жалобы писать. А нам, как ты понимаешь, следует реагировать. Иначе, места лишимся. Эта зараза ещё та… можешь не сомневаться.

Тогда Сергей решил самолично навестить неугомонную злыдню, надеясь обольстить её своим обаянием. Естественно, миссия эта с треском провалилась: баба оказалась довольно «крепким орешком» для его зубов.

– Вот, сучка! – негодующе воскликнул он, возвратившись от неё. – Она обставила нас такими условиями, что я просто разорюсь, если выполню хотя бы один из этих дурацких пунктов. Прикинь, Оля, эта стерва требует, чтобы мы провели звукоизоляцию! А ты хоть представляешь себе – каких это денег стоит?!

Подруга, естественно, никакого понятия о звукоизоляции не имела, а потому, застыв с широко раскрытыми глазами, восторженно любовалась своим разъяренным мавром, изредка моргая своими ресницами. «Вот бы, таким буйным застать его в постели» – мечтательно пронеслось у неё в голове.

Сергей Николаевич тяжело опустился на стул и вытер со лба выступившие капельки пота. Только теперь до него дошло – почему ему так «дешево» досталось это злосчастное кафе. Необходимо было что-то срочно предпринимать. Немного поразмышляв, он понял, что выход остается только один…

Апофеозом идиотизма российского бизнеса стал тот день, когда на работу не вышел бармен ввиду непредвиденной болезни. Это был «высший пилотаж»: с появлением каждого нового клиента, я носился как угорелый между барной стойкой, кухней и мойкой, сочетая в себе ипостаси бармена, повара, официанта и мойщицы посуды.

В таком состоянии меня и застал Сережа, войдя в кафе. На несколько секунд он остолбенел от такой картины. Но уже буквально в следующую минуту глаза его радостно заблестели. Даже для законченного идиота не составляло особого труда догадаться – какая мысль осенила в тот момент босса.

– Ну, уж, дудки! – не выдержал я, давая понять, что рассчитывать на эту идеальную схему бесполезно…

В одно прекрасное солнечное утро к дверям кафе подкатила серая машина «Вольво», из которой вышел совсем молодой человек. Войдя вовнутрь, он окинул взором помещение, внимательно изучил потолок, украшенный лепниной, отметил про себя уютный интерьер зала и на некоторое время задержал свой взгляд на зеленых шторах. Наконец, заметив меня, робко поинтересовался:

– Скажите, а когда будет Сергей Николаевич?

Именно в этот самый момент до моего слуха донеслось характерное урчание знакомой «Ауди».

– А вот и он! – указал я на дверь.

– А-а, Сашенька, дорогой, здравствуй! – радостно бросился с порога навстречу к гостю шеф. – Извини, дорогой, в «пробке» пришлось проторчать.

– Ничего, ничего… – с пониманием отнесся гость. – Я сам только что подъехал.

– Ну, как? – с плохо скрываемым волнением обратился Сергей Николаевич к Александру.

– Да вроде бы, ничего… нормальная кафешка. Вот только публика немного смущает. Вернее, её отсутствие. Это у вас всегда так?

– Нет, что ты! Просто, люди ещё не проснулись. – испугался Сергей Николаевич и в подтверждение своих слов, бросив на меня умоляющий взгляд, бодро произнес: – Вот, спроси у нашего повара. Скажи ему, Галиб, сколько тут по вечерам бывает народу?

– Уу-у… – протянул я неопределенно, пытаясь оставаться честным и в то же время желая поддержать товарища. Мой ответ можно было интерпретировать по-разному, в зависимости от того, что подразумевается: ирония, сарказм или что-либо другое.

Хозяин провел гостя вглубь, знакомя его с подсобными помещениями, кухней и особой гордостью – отдельным кабинетом. Последний, больше всего пришелся по душе Саше. Там они и заперлись на пару часиков, детально обсуждая предстоящую сделку, после чего оба вышли довольные и вскоре распрощались до следующей встречи.

– Ты не переживай: я тебя потом к себе заберу. – заверил меня Сергей, когда мы остались одни. – Тебя он не уволит, это было одним из моих условий. Понимаешь, мне бы только сбагрить с рук это чертово кафе! А я тебя не подведу. Ты ведь, меня знаешь?

Я согласно кивнул головой. Я знал…

Когда через несколько дней Александр и его теща – заместитель и, по совместительству, главный бухгалтер – обсуждали кадровый вопрос, я уже не встревал, молча наблюдая за бурной дискуссией новоявленных бизнесменов из своего закутка на кухне.

– Саша! – донесся до меня возмущенный голос новой главбухши, – ну, на хрена, нам целых тринадцать человек?! Давай, для начала ограничимся десятью сотрудниками?

– Мама, Вы неправы, – грамотно возразил зять и пояснил:

– Затевать серьезное дело и экономить на таких мелочах – это недостойно настоящего бизнесмена. У нас всё должно быть по-человечески!

 

Когда приходит смерть…

Из цикла «Записки повара»

– Видишь, какое оно у нас маленькое? – кивнула Маргарита Павловна на меню, оказавшееся у меня в руках.

«Ни х#я себе – «маленькое»… – подумал я про себя. Вслух же, произнёс нечто вроде подтверждения, больше похожее на сомнение:

– Да-а…

Затем окинул взглядом небольшую кухню, одна из стен которой была сплошь оклеена многочисленными технологическими картами.

– Не пугайся: ничего нового для тебя нет – перехватив мой взгляд, мгновенно приободрила меня заведующая производством. – Всё простенько…

Скрепя сердце, я вынужден был согласиться, хотя в глубине души понимал, что это только начало. Деваться было некуда: в который раз я вновь остался без работы.

Марго я знал давно. Властная по натуре и довольно амбициозная женщина, она, как могла, пыталась устроиться в этом новом и жестоком мире. Благодаря своим организаторским способностям, строгой дисциплине и особой взыскательности к своим подчинённым, она сумела расположить к себе благосклонность хозяев. Последние же, как правило, совершенно не разбираясь в тонкостях производства, требовали только одного – прибыли. Охрана труда, здоровье людей, их права и прочее, всё это менее всего волновало новоявленных российских нуворишей: они вложили «конкретные бабки» и следовало любым способом их «отбить». И новому заведующему оставалось только всячески им угождать. Достаточно часто, ценою ущемления элементарных прав рядовых сотрудников.

Поначалу, всё шло гладко: количество посетителей с каждым днём неуклонно росло, повара выкладывались от души, заведение не только стало окупать себя, но и приносить вполне ощутимые дивиденды. Марго цвела и благоухала, одаривая нас своей обворожительной улыбкой. Повара постепенно освоились со своими обязанностями, разобрались со сменами и даже изредка находили время для общения и дежурных поварских шуток.

Одной из моих сменщиц являлась Ира – несколько полноватая добродушная женщина. Как и многие несчастные российские женщины, она работала на двух работах, взвалив на свои плечи нелёгкий груз семейной ответственности. Она одна растила двух взрослых сыновей. Прожив с мужем около двадцати лет, в один «прекрасный» вечер она рассталась с ним, застукав «благоверного» в объятиях своей лучшей подруги. И хоть, было ей далеко за сорок, выглядела она вполне привлекательно.

– Ах, ты моя «сорокопяточка»! – нежно подначивал я её порой, и она сразу же вся расцветала и расплывалась в своей обаятельной улыбке. Иногда, подобные реплики только раздражали её.

– Да ну, тебя, Галиб: только дразнишь…

Она была прирождённым поваром. Никаких техникумов или курсов не заканчивала. Это я сразу понял, глянув – как она готовит: не механически и небрежно, как чётко заведённый робот, а как-то «по-домашнему», добротно и с любовью. От неё всегда веяло каким-то теплом и уютом.

Особенно ей удавались первые блюда.

– Погоди, погоди, не выливай! – выхватывала она у меня из рук остатки вчерашнего борща. – Сейчас я его подшаманю…

И действительно: прошедший через её золотые ручки борщ оказывался ещё вкуснее, чем вчера!

Выматывая себя на двух работах, Ира временами открывала мне свою душу. Я же, как мог, старался её приободрить, делая ей комплименты и рассказывая всякие смешные истории. Она была настоящей женщиной, поскольку достаточно было произнести пару ласковых слов, и усталое выражение моментально сменялось озорными искорками в её глазах и кокетливым поведением.

Достаточно часто, предметом наших обсуждений становилась Марго. Вернее её неуёмная энергия и страстное желание угодить своим боссам.

– Блять, она нас в гроб загонит! Точно, тебе, говорю… – жаловалась мне Ира. – Ты посмотри: уже на вторую стенку стала наклеивать свои грёбаные «обои»! Нет, я точно не выдержу на двух работах. Что мне выбрать, а?

– Оставайся в «Спутнике» и не дури! – строго посоветовал я ей. – А здесь, всем нам точно, скоро хана придёт…

Вскоре хозяева научились владеть своими эмоциями, и всё чаще стали вызывать «на ковёр» заместительницу.

– Плохо, Маргарита Павловна, плохо работаем. – принимались они давить на исполнительную руководящую. – Клиенты просят разнообразия, а вы… Неужели у Вас иссякла фантазия?! Надо чего-нибудь необычного, понимаете?

Марго понимала их с полуслова. И – старалась, как умела…

Спустя ещё пару дней, в меню, отдельной строкой будут значится «Блюда от шеф-повара», каждое из которых было наворочено по самое не хочу. Среди прочего, числились и фирменный хлебец, который предстояло выпекать нам – поварам, и различные усложнённые миксы, невероятное количество соусов и разнообразных горячих закусок, какое-то непонятное блюдо, состоящее из нескольких видов рыб ценнейших пород, украшенное всевозможными морепродуктами и перепелиными яйцами, фаршированными красной и черной икрой, и ещё куча всего такого, что могло только присниться нашей начальнице на ночь глядя.

Все холодильники были забиты многочисленными плошками и баночками с заправками, соусами и заготовками на все случаи, за которыми необходимо было следить. Все стены кухни были оклеены фотографиями и технологическими картами. Повара, уже окончательно потерялись в названиях блюд, постоянно припадая к стенкам кухни, в поисках того или иного рецепта.

«Стена плача» – горестно окрещу я её потом.

Самым забавным в этой ситуации было то, что повар в ночную смену полагался …один.

Являясь многостаночником, он совмещал в себе обязанности не только повара горячего цеха, не только «холодника», но и функции овощницы и мойщицы посуды одновременно. Сначала он бежал в холодный цех – делать салаты, затем в горячий – готовить основное блюдо, и в конце вновь возвращался в холодный, чтобы отдать десерт. Порою, заказов было столько, что я стоял, не зная, в какую сторону вначале мчаться. Было очевидно, что надолго меня не хватит…

– Маргарита Павловна! – не выдержал я однажды. – Вы ведь, прекрасно понимаете, что вводя новое блюдо, необходимо исключать из меню что-либо из старого?

– Не волнуйся, дорогой: как раз над этим я сейчас и работаю. – обдала она меня своей неотразимой улыбкой, коротко пронзив меня своими умопомрачительными черными цыганскими глазами.

И действительно: не прошло и недели, как я убедился, что Марго умеет сдерживать свои обещания. Из меню было вычеркнуто аж, целых пять «старых» блюд! Правда, вместо них, уже в коридоре, на стене было присобачено скотчем восемь новых бумажек. Вместо вскрика у меня вырвался не то стон, не то хрип: вероятно, такой звук издаёт смертельно раненый зверь, когда стрела охотника вонзается в самое сердце.

Это было единственное место работы, куда я шёл как на каторгу, как на плаху, как на расстрел. Каждое утро, миновав площадь Труда, я тяжело ступал на Благовещенский мост, откуда как на ладони открывалась моему взору ненавистная панорама Васильевского острова. Бедный, бедный остров! Конечно же, он был не виноват в том, что я за короткое время успел невзлюбить его настолько, что мне потребуется ещё немало лет, прежде я сумею взглянуть на него совершенно другими глазами. А тогда…

«Несчастный Бродский…» – вздыхал я, несколько видоизменив «пророческие» строки поэта… На самом деле, мне жалко было исключительно себя.

С трудом передвигая ноги, я медленно брёл по бывшему мосту лейтенанта Шмидта, проклиная свою судьбу. Некогда восхищавшая меня панорама города, была подёрнута какой-то серой полосой тумана. С Финского залива дул холодный и пронизывающий ветер, а по небу неспешно плыли мрачные свинцовые тучи, изредка поливая меня мерзопакостным моросящим дождём. Предстоящий день не сулил мне ничего хорошего, вселяя в мою душу только страх и отчаянье. Именно такая картина предстаёт предо мной всякий раз, когда я с ужасом вспоминаю это злосчастное место работы.

Как и следовало ожидать, началась текучка кадров: официанты и повара стали меняться чуть ли не каждый день, как перчатки. Обслуживающий персонал постепенно превратился в издёрганную и затравленную кучку зверей: все стали огрызаться и дерзить друг другу, каждый норовил спихнуть работу на другого. При любом удобном случае, стремились закрыться (хотя бы на некоторое время!) в туалете, где дышалось намного легче и свободнее. И только мы с Ирой старались держаться вместе, морально поддерживая друг друга.

– Потерпи, дорогой! – теперь она уже пыталась меня успокоить, чувствуя, что со дня на день я не выдержу и брошу всё к чертям собачьим. – У нас в гостинице, по-моему, местечко освобождается… Не буду ничего заранее говорить…

В общем, атмосфера в коллективе достигла точки кипения. Дурацкий колокольчик, извещающий поваров о каждом новом заказе, почти ни на минуту не умолкал. Однажды, прикола ради, я отрезал нитку. Через пять минут тишины, столь непривычной для нашего кафе, Марго чуть не хватил инфаркт. Боссы, также выползли из своих кабинетов, удивившись отсутствию столь приятного и сладостного для их слуха трезвона.

«Интересно, – подумал я про себя, – когда же придёт моя смерть?»

И «она» не заставила себя ждать, явившись вначале в виде пары изящных женских ножек, которые я успел разглядеть сквозь окно раздачи. Прямо напротив, располагалась входная дверь. Мне же, была видна только самая нижняя её часть. Там, где находились ступеньки, ведущие в зал.

Ножки задержались на некоторое время, как бы раздумывая – входить ли им или же протопать дальше. Я весь напрягся в ожидании. Наконец, они, всё же, переступили порог нашего заведения и, бодро цокая каблучками, спустились по лестнице. И тут же, им на смену возникла уже другая пара ног.

«Два!» – процедил я сквозь зубы и в следующую секунду принялся считать вслух:

– …Три, четыре… шесть, семь…

На десятой паре, я схватил себя за грудь, в области сердца.

– …Пятнадцать, шестнадцать… – вдруг я почувствовал, что начинаю нервно посмеиваться.

– …Двадцать девять, тридцать… – на какое-то время я оцепенел, находясь в прострации.

– Ё# твою мать… – невольно вырвалось у меня, и я тихо сполз по стенке.

Вскоре выяснилось, что наше кафе приглянулось группе иностранных туристов, которые изъявили желание отужинать именно здесь.

Как я и предполагал, каждому захотелось соригинальничать и заказать себе что-либо такое, чего никто до него не заказывал. И я сразу же проникся огромным уважением к нашим, отечественным туристам, которые как попугаи, абсолютно все, как один, берут почти одно и то же, не утруждая мозгами ни себя, ни обслуживающий их персонал.

– У-у, с-суки! – взвыл я, включая на полную мощь все плиты, духовые шкафы, пароконвектомат и громыхая кастрюлями, плошками и сковородками…

Сознательно опуская ту часть, которая противопоказана нормальному читателю, я только скажу одно: когда через полтора часа я наконец расправился с последним заказом, кухня напоминала распотрошенный курятник, в котором только что побывал хищный зверь. Сам я выглядел как ощипанный петух, который непонятно каким образом спасся от ужасных клыков. На мне совершенно не было лица, а сердце колотилось так, словно вот-вот выскочит наружу. Я совершенно не помню, как закончилась моя смена, и в котором часу возвратился домой. В этот день, до меня вдруг дошло лишь одно – я очень люблю жизнь и хочу жить! Хочу дышать полной грудью, хочу любить, быть естественным и свободным.!

Через день я шёл по тому же самому мосту и удивлялся: «Господи, какая кругом красота! И чего это я раньше всего этого не замечал?!»

На работе меня встретила строгая Маргарита Павловна. В руке была зажата пачка с очередной порцией напечатанных листов.

– Что за дела, почему опаздываем?! – нахмурив брови, начала было отчитывать меня начальница.

Не говоря ни слова, я грубо выдернул у неё из рук пачку бумаг, всучив ей взамен всего один листочек.

– Что это?! – опешила она, широко раскрыв от изумления глаза: таким она меня ещё никогда не видела.

– Некролог! – чётко отчеканил я и, не сдержавшись, громко расхохотался – По собственному желанию!

И не дав ей опомниться, развернулся к дверям.

В тот же вечер в моей квартире раздался телефонный звонок. Звонила Ира, которая сообщила, что в гостинице «Спутник» освободилось место старшего повара.

– Много «обоев»? – коротко поинтересовался я.

– Совсем нет! Какие поклеишь, такие и будут. – рассмеялась в трубку подруга и, немного помолчав, успокоила: – Не волнуйся: после Марго, наше место тебе покажется просто раем.

«Почему бы и нет, – логично вывел я заключение, – в аду я уже побывал. Двум смертям не бывать. Почему бы, в качестве компенсации мне не понежиться немного в раю. Ведь, Бог – Милостивый и Милосердный…»

 

Сладкие дни

В небольшом финском городке Куопио, расположенном почти в самом центре страны, живет маленькая семья, состоящая из папы-Ласси, мамы-Валентины и семилетнего Костика, который очень любит своих родителей. Особенно маму. Потому, что мама для него – всё: она научила его читать и писать, она постоянно заботится о том, чтобы он всегда был сыт и хорошо одет, мама – этой самый лучший друг и советчик, с которым можно поделиться своими сокровенными тайнами. Вместе с мамой они часто гуляют вдоль восхитительного озера, расположенного рядом с их домом, в красивом сосновом лесу. Наконец, мама, пожалуй, единственный на свете человек, который знает, как безумно Костик обожает шоколадные конфеты и прочие сладости. Правда, мама очень строга, и потому редко, когда позволяет ему такую роскошь. Но, тем они желаннее и вкуснее…

Отложив в сторону свой любимый «тетрис», Костя пододвинул стул поближе к окну и, взобравшись на него с коленками, с грустью уставился на белую безжизненную полосу дороги. Туда, откуда должна, со дня на день, приехать мама.

Не прошло и недели со дня её отъезда, а его уже не радовало ничто: ни новые игрушки, ни книжки, ни компьютер, за которым ему разрешалось обычно проводить не более двух часов в сутки. Ничего не хотелось. Хотелось только одного: поскорей бы вернулась мама.

И тогда их тихий уголок вновь оживёт и расцветет, словно, пробудившийся от долгой спячки, нежный подснежник. Снова дом наполнится живыми и теплыми звуками, обои на стенах перестанут выглядеть унылыми и блеклыми, и весь мир за окном засверкает и вспыхнет яркими красками. Вновь Костик будет слышать любимый и звонкий мамин смех, и даже вечно занятый папа, отложит на время свои дела для того, чтобы принять активное участие в общем семейном веселье.

Словно добрая волшебница, мама начнет извлекать на свет долгожданные подарки, а в конце, многозначительно подмигнув сыну, обязательно достанет огромную красивую коробку шоколадных конфет – самый главный подарок – от чего, Костик, радостно взвизгнув, подпрыгнет, чуть ли не до потолка и восторженно захлопает в ладоши. Он знает, что в этот день никто не посмеет ограничить его в любимом лакомстве, так как это исключительный день, когда можно оттянуться по полной программе. Пускай, через день-два, мама вновь станет строгой и требовательной, но в этот день…

Костя не выдержал и зажмурил глаза: уж, слишком живо и реально предстала перед его взором эта картинка.

– Чего грустим? – вернул его на грешную землю голос отца, встревоженного непонятной тишиной в доме. – Что-нибудь случилось?

В ответ, сын только тяжело вздохнул, молча слез со стула и уныло побрел к своему компьютеру.

Догадавшись, что происходит в душе ребенка, родитель беспомощно уставился на своего сына, не зная, как и чем тому помочь, чувствуя себя виноватым.

Наконец, он не выдержал и, подойдя вплотную, нежно обнял сына:

– Мы ведь, с тобой мужчины? А настоящие мужчины никогда не вешают носа, верно?

Костик, повернувшись к отцу, попытался улыбнуться. Улыбка вышла жалкой и беспомощной, отчего сердце Ласси невыносимо сжалось. Вдруг, его осенило:

– А давай, мы сейчас свяжемся по «скайпу» с мамой?!

– Давай! – радостно согласился малыш.

…Когда через час с небольшим, папа с сыном, отужинав, уютно устроились напротив телевизора, настроение у обоих было явно приподнятым.

– Кстати, ты не знаешь, когда мама вернётся? – рассеянно щёлкая пультом, спросил отец.

– Знаю. – уверенно ответил Костик и мечтательно закатил свои красивые глазки кверху.

На мгновение, папа застыл, изумленно уставившись на сына: о конкретных сроках приезда Валентины, разговора, вроде бы, не было…

– Когда? – удивился Ласси.

– Когда наступят сладкие дни…

 

Костыль

Взрыв лопнувшей камеры нарушил знойную тишину Устюрта, возвестив о нагрянувшей-таки беде.

Груженый КамАЗ прополз по инерции ещё несколько метров по раскаленному песку и остановился.

– П#здец – «приехали»… чуть слышно выматерился Роман и заглушил мотор.

Случилось то, чего он больше всего опасался.

«Сейчас они появятся» – мгновенно промелькнуло в мозгу.

Не мешкая более ни секунды, он быстро выскочил из кабины и, убедившись, что машина и в самом деле напоролась на тщательно замаскированный «костыль», торопливо кинулся доставать продукты.

– Живо, домкрат и ключи! – скомандовал он на ходу своему помощнику. – Ни на что не отвлекайся: мы должны как можно скорее управиться!

Напарнику – молодому мальчишке, лет двадцати – не было необходимости повторять дважды: по интонации своего наставника он сразу сообразил, что случилось нечто очень неприятное. И, несмотря на то, что суть произошедшего оставалась для него до конца неясной, уточнять детали не стал. Шустро захватив с собой тяжелый мешок с инструментами, он соскочил с подножки и принялся за работу, усердно пыхтя и копошась под лопнувшим колесом.

Тем временем, Роман уже достал пару бутылок водки, паяльную лампу и принялся открывать банки с тушенкой.

Наконец, боковым зрением он засёк, как из-за бархана сначала появилась одна голова, а спустя минуту, с противоположной стороны нарисовался ещё один силуэт казаха.

«И откуда они неожиданно возникают, когда ни единой души кругом не видно?! Словно черти из земли.» – бывалого шофера всегда изумлял этот факт.

– Будь проклят тот день, когда я сел за эту баранку! – выругался про себя Роман.

Подобная мысль посещала его всякий раз, когда случалось попадать в неприятные шоферские ситуации. Вот и сейчас: на какие-то доли секунды его сознание перенеслось в те далекие 60-е годы, когда он – молодой, полной энергии и готовый «свернуть горы» – пришел после армии в автоколонну, чтобы стать водителем большегрузных машин.

Это было время лириков-романтиков, когда будущее рисовалось в радужном свете; когда молодежь, воспитанная на фильмах-вестернах, вроде «Лимонадного Джо» и «Великолепной семерки», находилась во власти мужественных и справедливых идеалов; жаждала приключений, была полна азарта и известной доли авантюризма; наконец, когда ещё не было такого слова, – «дальнобойщик»: вместо него, в обиходе шоферов ходил подзабытый, теперь уже, термин «поливной»…

Воспоминания незаметно перенесли его в детство, заставив вспомнить свою родную школу Ленина и близких ему учителей. На преподавателей Роману и в самом деле сказочно повезло.

Вообще-то, если строго следовать фактам, то звали его не Романом, а Рузи. Созвучное русское имя укрепилось за ним вскоре после того, как он пошел в «русскую» школу и в этом не было ничего необычного.

Хулиганистый, но очень любознательный мальчик, с самого начала явил свои незаурядные способности, хотя и не отличался особой усидчивостью и прилежным поведением. Он рос этаким баловнем судьбы, которому многое прощалось за его наблюдательный цепкий ум и несвойственную для его раннего возраста житейскую рассудительность. Ему поразительным образом удавалось с первого раза усваивать новый учебный материал, который прочно оседал у него внутри. Мальчик как губка впитывал в себя не только школьные, но жизненные уроки. Последние окажут ему впоследствии неоценимую услугу, за что к нему ещё в раннем возрасте прикрепится уважительная приставка «Ака», означающая как «старший и умудренный жизненным опытом брат».

Учителя ему прочили институтское образование, однако он, следуя своей внутренней интуиции, выберет для себя иной путь, полный романтики и приключений, который с лихвой заменит ему не один университет. И пусть, порой, он горько будет сожалеть о совершенном выборе, но, если быть честным до конца, то он ни за какие коврижки не променял бы свою судьбу, случись – всё начинать сначала. Ибо, только благодаря выбранной профессии, Ака-Рузи в полной мере сумеет познать и полюбить этот странный и удивительный мир, во всём его многообразии.

Только тут, находясь в постоянных путешествиях и контактах, сталкиваясь с различными типами и характерами, его внутренний духовный багаж наполнится тем богатым жизненным материалом и опытом, который не снился никакому профессору или доценту. И – чего, там, греха таить – довольно часто это интеллектуальное превосходство, выражающееся, прежде всего, в более глубоком изучении психологии человека, будет давать ему, иногда, повод для нарочито скромного, но подчеркнутого бравирования в среде таких же, как и он, но менее образованных водителей: мол, чего уж тут с нас возьмёшь – мы всего-навсего простые шофера. Подобное тщеславие, вероятно, компенсировало некий моральный ущерб, который так свойственен многим действительно талантливым людям, волею судьбы избежавшим стен высших учебных заведений.

За свою многолетнюю практику он насмотрелся всякого, а потому был готов к любым жизненным коллизиям, грамотно и верно оценивая сложившуюся обстановку и, с учетом обстоятельств, находя выход практически из любой нестандартной ситуации.

Вот и сейчас, возвратившись в действительность, он покрепче стиснул зубы и, набросив на лицо маску спокойствия и невозмутимости, приготовился к очередному поединку.

К этому времени, уже с пяток казахов топталось возле машины, молча присматриваясь к копошившемуся под колесом молодому водителю. Тот невозмутимо продолжал свою работу, свято памятуя наказ своего наставника: «ни в коем случае, не пытаться заговаривать первым, а уж тем более – не проявлять признаков возмущения».

Ещё свежа была в памяти история, приключившаяся с предыдущим напарником Романа.

Тогда машина «по уши» завязла в грязи, и для того, чтобы её вытащить, им пришлось почти полдня изрядно помахать лопатами, прорывая длинную траншею и присыпая её сухой землей.

В самый разгар напряженной работы неожиданно сзади возникла машина и стала настойчиво сигналить. За рулем сидел молодой и уверенный в себе казах. И хотя, бедственное положение безнадежно застрявшего КамАЗа было, что называется, налицо, упрямый дитя степи ни в какую не желал объезжать: ему непременно хотелось проехать прямо. А потому, он упорно не снимал руку с клаксона, действуя на нервы и испытывая последнее терпение несчастных водителей.

И тут, несмотря на многочисленные предостережения более опытного наставника, молодой помощник не выдержал и, выдернув наглеца из кабины, хорошенько врезал ему в ухо. Тот взвизгнул, мигом запрыгнул в свою машину и исчез…, чтобы через полчаса вернуться с целой ватагой своих соплеменников.

В тот раз, только неимоверные дипломатические усилия Ака-Рузи, позволили сохранить молодому человеку жизнь. Можно сказать, ему здорово повезло: его всего лишь изрядно попинали, сломав пару ребер и отбив внутренние органы…

На этот раз, они, молча, наблюдали за водителем, словно чего-то выжидая. Впрочем, времени у них было предостаточно.

Наконец, когда всё было готово, Ака-Рузи, подойдя к «группе товарищей» и безошибочно вычислив среди них главаря, улыбнулся ему и жестом пригласил к импровизированному столу. На какую-то долю секунды «старшОй» опешил от такой учтивости и гостеприимства, но, быстро совладав с собой, неторопливой и вальяжной походкой направился в сторону халявы. Остальные покорно двинулись за вожаком.

Суровые законы знойной пустыни учат человека экономии своих ресурсов: они заставляют человека быть скупым на слова и лишние движения. Потому, многое здесь понятно без слов.

Ака-Рузи разлил по пиалушкам водку, пододвинул поближе к атаману миску с разогретой тушенкой и, подняв свой стакан, ещё раз дружелюбно улыбнулся хозяину пустыни. Тому невольно пришлось скривить в ответ некое жалкое подобие улыбки. Не чокаясь, компания, молча, опрокинула содержимое вовнутрь. Жидкость мгновенно растеклась по всему телу, приятно обжигая внутренности, после чего старшОй удовлетворительно крякнул и слегка подобрел. Это не ускользнуло от опытного взгляда водителя: сейчас во что бы то ни стало необходимо выиграть время.

После второй стопки вся шайка дружно зачавкала, игнорируя предоставленные ложки и макая грязными ручищами хлеб в миску с тушенкой. Главарь же, наоборот, откинувшись спиной к заднему колесу КамАЗа и постучав своей длинной палкой по борту, повернулся к Роману.

– Ня у?! («Что это?!») – коротко бросил он по-казахски, подразумевая груз, находящийся в кузове.

– Карам! – моментально ответил по-таджикски Ака-Рузи, давно ожидавший этого вопроса. Впрочем, русское «капуста», вряд-ли вызвало бы иную реакцию у степняка.

– Ня у?! – вновь мяукнул казах, на этот раз, имея ввиду «что означает сие слово?»

В ответ, шофер достал из кабины заранее приготовленный кочан капусты и протянул его вожаку.

Тот поморщился и заметно сник: уголки его губ грустно опустились вниз. Он разочарованно окинул взглядом своих собратьев и коротко сплюнул в песок: не такого улова они ожидали.

Мельком бросив взгляд в сторону копошившегося под колесом помощника, Ака-Рузи вновь наполнил пиалушки.

Теперь, самое главное – не давать повода для раздражения.

Исколесив по Устюрту десятки тысяч километров и хорошо изучив дикий и необузданный нрав местных жителей, он прекрасно разбирался в тончайших нюансах их психологии, зная – где, когда, что и как следует говорить, дабы свести к минимуму возможный конфликт. И, тем не менее, всякий раз, напряжение ни на миг не отпускало его, поскольку никто не мог ручаться за то, что меланхоличное внешнее спокойствие степняка не сменится в следующую секунду непредсказуемым взрывом эмоций, с вытекающими последствиями.

Прошедший нелегкую школу жизни, Ака-Рузи достаточно трезво смотрел на жизнь. Впитав ещё со школьной скамьи интерес к географии и истории, страсть к далеким странам и путешествиям, он старался одинаково уважительно относиться к любому народу, понимая, что только открытость и принятие другой культуры способно по-настоящему расширить кругозор человека, возвышая его как в нравственном, так и в любом другом отношении. Во время своих многочисленных поездок, он любил размышлять над увиденным, над жизнью, над собой. А потому, очень скоро пришел к выводу, что нет предела совершенствованию на пути к достижению того идеала, который лежит в основе мировых общечеловеческих ценностей.

Не имея привычки – делить, кого бы то ни было, по расовому или национальному признаку, он прекрасно был осведомлен в том, что хороших и плохих людей хватает всюду, среди любого народа. И, всё же, к степным казахам не мог скрыть своего неприятия. Несмотря на то, что среди его друзей было немало казахов. Один, из которых, так разъяснил Роману, имея ввиду своих степных «собратьев»:

– Понимаешь, это не человек, это – инвалид.

Впрочем, Ака-Рузи и сам уже давно пришел к этому выводу. Он понимал: призывать их к совести, аппелируя к гуманности и так далее, было равносильно попытке – объяснить каннибалу, что питаться людьми – нехорошо. А потому, он был далек от того, чтобы витать в облаках надуманных идеалов, а достаточно прочно, обеими ногами твёрдо стоял на земле и без розовых очков смотрел на реальность, фиксируя всё то, что ежедневно преподносила ему жизнь.

Обижаться на людей, с самого рождения лишенных социальных прав, брошенных властями на произвол судьбы, оторванных от цивилизации и не видевших вокруг себя ничего, кроме лошадей, верблюдов и бескрайней степи, было, по меньшей мере, неразумно. Это Роман понимал.

Несмотря на малообразованность и отсутствие элементарной культуры, казах чувствовал себя настоящим господином этих бескрайних просторов, испытывая, при этом, совершенно неприкрытую гордость. Надменно задрав голову кверху, подперев свои кулачища в бок и выставив одну ногу чуть вперед, он самодовольно притоптывает носком по песку, всем своим видом ясно давая понять – кто тут истинный хозяин земли и положения.

Романа этот «артистизм» давно уже не только перестал бесить, но даже и не вызывает улыбку. Он успел насмотреться всяко-разного. Мозг только автоматом фиксирует характерные сценки и картинки, за каждой из которых скрыта целая философия.

Ака-Рузи вновь незаметно бросает взгляд в сторону помощника и удовлетворенно отмечает для себя, что работы осталось примерно с полчаса. Надо протянуть совсем немного!

Не раздумывая ни секунды, он забирается в кабину, откуда достаёт ещё одну банку тушенки и пол-литра водки. Вся компания в задумчивости смотрит на то, как жидкость из узкого горлышка переливается в фарфоровые пиалы. Эта музыка действует на них гипнотически завораживающе. Вскоре миска вновь наполняется разогретой с помощью паяльной лампы тушенкой и, порядком разомлевшим «робингудам» не остается ничего, как снова продолжить пиршество.

«Странно, – усмехнулся про себя Роман, – жертва угощает своих обидчиков. Сказать кому – не поверят».

Он понимает, что со стороны ситуация выглядит довольно забавной. Но только не для него. Ему хватило ума и терпения, не возмущаться с самого начала. Уж, кто-кто, а он не станет делать этого, поскольку прекрасно осознает, что пойди он этим путём, и хлопот не оберёшься: они только и ждут такого поворота событий. Ничего не поделаешь – кушать хочется всем. Это их «хлеб» и против этого никуда не попрёшь.

«Костыль» – это их собственное изобретение, позволяющее им найти себе пропитание. Этот огромный гвоздь-штырь служит для того, чтобы накрепко прикреплять рельсы к шпалам, однако казахская смекалка нашло им совершенно иное применение: его искусно маскируют в колее, присыпав слегка песком и… остается только ждать, когда жертва сама приплывет тебе в руки.

Бескрайнее плато Устюрт раскинулось на сотни километров, где никаких ориентиров не видно. Кроме железнодорожного полотна и редких КаэСов – компрессорных станций, перекачивающих газ, которые расположены через каждые сто верст. Днём «поливные» едут, держась железнодорожной ветки, а ночью единственным ориентиром для них служит ночное небо. Иногда, более опытные водители, пытаясь сократить свой путь, ради экономии топлива, игнорируют железную дорогу, полностью «переключившись» на проверенные временем старые методы – солнце, звёзды и луну.

Роману известны случаи, когда даже бывалые шофера сбивались с пути, плутая в безжизненной пустыне и загоняя себя в тупик, совершали огромные «спирали», теряясь в песках и оставаясь один на один с нещадно палящим солнцем. В конце концов, одних неудачников находили с помощью вертолета, а иных – ждала ужасная кончина от жажды и знойной жары.

Со временем, от юношеского азарта, максимализма и романтики не остается и следа: авантюризм и страсть к приключениям уступают место мудрой осторожной сдержанности и умеренному взвешиванию обстановки при принятии очередного решения. Такова суровая жизнь…

Небрежный жест главаря шайки, заставил Романа прервать свои размышления. Казах постучал длинной палкой по борту машины, давая понять, что он не возражает против того, чтобы его угостили.

Водитель послушно вытащил из кабины пару кочанов и положил их перед атаманом. Однако, тот, удивленно вскинув свои белесые брови, недовольно зарычал в третий раз:

– Ня у?!

Роман инстинктивно догадался: на сей раз, данная фраза была наполнена следующим смыслом: «Обижаешь! Наполни мне целый мешок!»

Подобная наглость чуть не рассмешила Ака-Рузи. Вряд ли, этот обыкновенный овощ является тем стратегически важным продуктом, без которого «хозяин пустыни» не проживёт? Интересно, однако, было проследить за логикой разбойника: «Пускай, хоть и капуста, пускай, мне она и даром не нужна. Но взять её необходимо как можно больше. Как – дань, как плату за проезд через мою территорию!»

Ни слова не говоря, Ака-Рузи поднялся в кузов, где доверху наполнил мешок этим нехитрым товаром.

Тем временем, помощник закончил свою работу. Он наскоро собрал все инструменты и стоял в ожидании, стараясь скрыть свое волнение.

Наконец, главарь нехотя встал. Остальные, как по команде, последовали его примеру, преданно глядя в глаза своему господину. Скажи он им в эту минуту «фас!», и они как зомби, не задумываясь, растерзали бы «незваных гостей». Однако, видать, остатки благоразумия ещё не окончательно покинули старого атамана и потому он, подойдя поближе к гостеприимному водителю, только пристально и изучающе уставился на него, словно удав, гипнотизируя свою жертву. Ака-Рузи внешне спокойно выдержал этот сверлящий взгляд. О-о! Как он до боли был ему знаком! Ещё бы: этот многозначительный молчаливый взгляд, говорил многоопытному шоферу о многом! Про этот взгляд он мог бы написать целую книгу.

Прошло не более десяти секунд, которые показались Роману вечностью.

В конце которых, ему стало ясно, что сегодня судьба над ними сжалилась и пощадила…

– Ну что – здОрово струхнул?! – впервые за всё это время, от души рассмеялся Ака-Рузи, обращаясь к своему молодому помощнику, когда они отъехали немного от того злосчастного места. – Не ссы, Петруха: я и сам порядком пересрался. Но мы выкрутились, переиграли их и выжили! Слышишь, – вы-жи-ли! – произнес он по слогам и весело подмигнул впавшему в расстройство напарнику.

Столь долгожданный рокот урчащего мотора вновь заполнил приятной сердцу мелодией кабину КамАЗа, возвратив угасший было интерес к жизни.

– Не боись: завтра – дай Бог – доберёмся до Кульсары, а там опять ты увидишь асфальт! – приободрил молодого парня Ака-Рузи. – Там тебя будут ждать «белые шаровары» и красивые «ночные бабочки»! Да, дорогой мой, мы – шофера – калифы на час! И такова наша судьба!

«Как мало, оказывается, нужно человеку для счастья!» – с удивлением констатировал для себя Роман.

«Нет, что ни говори, а жизнь прекрасна! – радостно подумал он, глядя на скатывающий к горизонту остывающий огненный шар. – Боже мой! Как хорошо, что я не пошел в своё время в институт и выбрал именно эту дорогу!»

Приподнятое настроение и предстоящий отдых, сулящий кучу положительных эмоций и впечатлений, вернули его к жизни, позволив ему вновь почувствовать вкус свободы! Он знал: граната дважды в одну и ту же воронку не попадает. Чертов костыль остался далеко позади. А впереди…

И, несмотря на то, что на сотни верст окрест, куда ни кинь взгляд, распростерлась безжизненная серая степь, с её выжженной и скудной растительностью, Роману, почему-то, верилось, что там, впереди их ждёт только самое хорошее, самое светлое и самое радостное. Впереди может быть только счастье и никак – по-другому. А иначе – для чего существует на свете жизнь?

 

Притча

Будучи, в очередной раз, в Бухаре, я находился в гостях у старшего брата, когда внезапно нашу беседу нарушил телефонный звонок. Звонил один из товарищей брата, который сообщил о том, что на днях скончалась тёща их общего знакомого.

– Надо сходить… – коротко сказал брат, положив трубку.

Я согласно кивнул: поминки на Востоке – дело святое. По мусульманским предписаниям, ты можешь не пойти на свадьбу, но игнорировать похороны и поминки – непростительно.

На следующее утро, мы – все трое братьев – наняли машину и отправились к постигшей горе семье.

Сама процедура поминок, как правило, совсем короткая и занимает всего несколько минут: необходимо войти в дом, выразить соболезнование родственникам покойного, присесть за стол и выпить зеленого чая. Потом читается заупокойная молитва, после чего, собственно, можно расходиться.

Поэтому, остановившись в ста метрах от дома, мы попросили водителя немного нас подождать с тем, чтобы на этой же машине возвратиться обратно домой.

Подойдя к воротам типичного каркасного глинобитного дома, мы с удивлением отметили для себя отсутствие привычной толпы людей, что могло означать лишь одно – с момента горестного события прошло не меньше недели.

Войдя в открытую дверь, мы вскоре оказались во внутреннем дворике дома, где нас и встретили домочадцы: супруга и тетушка нашего друга. Как и положено, по обычаю, они были одеты во всё белое. Самого хозяина не оказалось дома: он отлучился по каким-то делам.

Выразив коротко своё соболезнование, мы опустились на длинную лавку, расположенную вдоль стены. Перед нами находился стол, который очень скоро был заставлен традиционными сладостями, лепешками, парой фарфоровых чайников с горячим зеленым чаем и несколькими пиалами, расписанными традиционным восточным орнаментом.

Женщины присели неподалёку и, ввиду отсутствия муллы, один из нас прочитал несколько сур из Корана, после чего все совершили «омин» – традиционный жест, принятый среди мусульман.

– Берите, угощайтесь – по привычке стала настаивать хозяйка, налив в пиалы ароматный чай и пододвинув поближе к нам сладости и лепешки.

– Да, да, конечно – поспешно согласились мы, не притронувшись, однако, к лепешкам, и довольствовавшись одним лишь чаем.

– Отведайте, пожалуйста, хлеба – подала вдруг свой голос тётушка, сохранявшая до сего времени полное молчание.

Она приходилась родной сестрой покойной. Лет ей было далеко за семьдесят. Тем не менее, выглядела она значительно моложе: у неё были поразительно живые глаза, и во всём её облике читалось благородное происхождение. Держалась она просто, но с достоинством – что всегда являлось отличительной чертой коренных бухарцев. И только иссохшие морщинистые руки, с выпуклыми прожилками темно-фиолетовых вен, выдавали её истинный возраст.

Мы вновь согласно закивали головами, понимая, что это обычная дань уважения, принятая в любом восточном доме.

Наконец, допив чай и выждав для приличия несколько секунд, мы вознамерились встать из-за стола с тем, чтобы попрощаться и двинуться в обратный путь.

– Вы, всё-таки, так и не попробовали хлеба – с заметной горечью в голосе, произнесла старушка и, помолчав секунду-другую, с сожалением подытожила: – А зря…

Нам стало как-то неловко, и мы, не сговариваясь, чуть ли не одновременно потянулись к лепешкам. Отломив по небольшому кусочку, мы, молча, принялись жевать, запивая очередной порцией чая, предоставленной любезной хозяйкой.

Тётушка, с выступившими на глазах слезами благодарности, одобрительно посмотрела на нас и, через некоторое время, вновь нарушила тишину:

– Простите меня, старую, ради Аллаха! Мне совсем не хотелось быть назойливой. Однако, теперь я вижу, что вы действительно являетесь друзьями моего племянника и уважаете этот дом.

Она помолчала ещё с минуту и продолжила:

– Хлеб – всему голова. И это не просто слова. За этим кроется глубокий смысл. Я помню, как ещё моя бабушка рассказывала старую притчу на эту тему. Ведь, хлеб… – и тут она, словно опомнившись, спохватилась: – Впрочем, чего это я… вам, вероятно уже надо идти?

– Нет-нет: что Вы! Мы никуда не спешим. – поспешил я высказаться за всех, страшно заинтригованный возможностью услышать новую притчу и проникнувшись, непонятно откуда взявшимся, обаянием к этой удивительно кроткой и в то же время живописной личности. Было в её светлом и мудром взгляде что-то такое, что заставляло, полностью разоружившись, отдаться во власть этих чар, безоговорочно доверившись тому свету, который, казалось, исходит из каких-то далеких и неведомых нам – простым смертным – источников, которые существовали всегда, во все времена.

– Расскажите, пожалуйста! попросил я её, надеясь услышать нечто новое.

И – не ошибся.

– «Некогда, в далекие времена, – издалека и неспешно повела свой сказ старушка – жил да был на свете один красивый юноша, происходивший родом из благородной семьи, но рано лишившийся своих родителей.

Получив отменное воспитание, он с ранних лет усвоил кодекс поведения, и свод правил, предписанных молодому мусульманину. А потому, согласно традиции, всякий раз садясь за стол, он обязательно стремился разделить с кем-либо свою трапезу, свято памятуя предостережение древних: «Сотрапезником человека, единолично вкушающего свою пищу, непременно становится сам сатана».

Так, однажды, сидя в одиночестве во время обеда, он в отчаянии воззвал к Аллаху: «О Господи! пошли моему столу собеседника, чтобы смог я поделиться скромным достатком, даруемым Тобою, и дабы не оказаться мне среди потерпевших убыток!».

Плов начинал остывать, но молодой человек по-прежнему чего-то ждал, не притрагиваясь к еде.

Наконец, он решительно встал и вышел на улицу. На его счастье, как раз мимо его дома проходил одинокий странник. Обрадовавшись, юноша поспешил к нему навстречу.

– О уважаемый брат, я не знаю – кто ты, но не откажи мне в любезности и согласись разделить со мной мой скромный обед! – учтиво обратился к незнакомцу юноша.

Прохожего тронуло такое приглашение, и он согласился войти в дом. Однако, за всё время трапезы, гость всего лишь раз протянул свою руку к блюду, взяв одну-единственную рисинку и отломив от лепешки самый крохотный кусочек, с трудом проглотив их.

Понятно, что такой поступок не мог не огорчить гостеприимного хозяина, который не преминул выразить незнакомцу своё недоумение:

– Неужели, я чем-либо обидел тебя или моя еда оказалась невкусной?!

Ответ же, необычного гостя буквально ошеломил юношу своим откровением:

– Знаешь ли ты – кого пригласил к себе в сотрапезники? Я – ангел смерти Азраил. А нам, как известно, не положено вкушать человеческую пищу. И, тем не менее, в знак благодарности я, всё же, рискнул проглотить кусочек хлеба и единственную рисину.

Оторопевший хозяин в великом изумлении уставился на гостя. Однако, вскоре придя в себя и, не желая упускать такого уникального шанса, набравшись смелости, спросил:

– Если ты и в самом деле являешься ангелом смерти, скажи мне в таком случае: когда ты явишься за моей душой?

– В день свадьбы – мгновенно отреагировал ангел и спокойно пояснил: – В тот самый день, когда ты надумаешь жениться…

Пройдет ещё несколько лет, в течение которых молодой человек всячески будет стараться избегать общества прекрасного пола, памятуя слова, сказанные ему ангелом и намереваясь всю свою жизнь провести холостяком.

В один из дней, охотясь в окрестностях своих земель, он совершенно случайно столкнулся с государевой свитой, где, среди прочих, признал и самого монарха. Юноша вежливо поздоровается с повелителем и, узнав, что тот также собрался пострелять дичь, с радостью поспешит уговорить государя поохотиться вместе, на территории своих обширных владений. Монарх благосклонно примет его приглашение.

По окончанию удачной охоты, благородный повелитель, не желая оставаться в долгу, пригласит своего верноподданного к себе во дворец, где в честь последнего закатит роскошный пир.

Единственная и любимая дочь падишаха, завидев на этом пиру красивого незнакомца, мгновенно воспылает к нему страстной любовью и не удержится от того, чтобы не поделиться своей сокровенной тайной с родителем. Тот придет в неописуемую радость от этого известия и в тот же час, желая по достоинству отблагодарить молодого человека, предложит тому в жены свою дочь.

Какова же была ярость повелителя, когда неблагодарный гость осмелился отказаться от столь щедрого подарка. Наглецу был поставлен ультиматум: либо он женится на дочери падишаха, либо ему тотчас же отрубят голову.

Коротко поразмыслив над сложившейся ситуацией, удрученный юноша выбрал первое, решив, таким образом, оттянуть хотя бы на некоторое время свою неминуемую гибель.

Накануне намечаемой свадьбы, молодой человек уединится в предоставленных ему покоях, где всю ночь напролёт проведет в иступленной молитве, взывая к Всевышнему и оплакивая свою несчастную судьбу.

Наконец, в назначенный час перед ним возникнет ангел смерти Азраил.

– Да, ты оказался прав – горестно произнесет обреченный юноша, завидя ангела. – Теперь я убедился, что от судьбы никуда не уйти… Что ж, делай своё дело…

Несчастный в последний раз печально взглянул на небо, окончательно смирившись со своей участью, как вдруг ангел смерти вновь ошеломил свою жертву, признавшись:

– Я не могу забрать твою душу…

– Как так?! – удивился молодой человек.

– Аллах услышал твою молитву, – ответил ему Азраил, – а потому, в самый последний момент, остановил меня, устыдив:

– Как ты смеешь забирать душу того, с кем разделил кусок хлеба?!»

Наступила короткая тишина, в ходе которой я почувствовал, как по моей спине мелкой дрожью пробежали «мурашки»: от копчика до самого темени, наэлектризовав до предела мои редкие волосы.

Наконец, мы встали из-за стола.

– Заходите ещё – произнесла старушка на прощание, обращаясь ко мне. – Мы всегда будем рады видеть вас в нашем доме.

– Обязательно зайдём! – заверил я, тронутый её вниманием и всё ещё находясь под впечатлением услышанного…

– Что-то вы долго… – с некоторым упреком встретил нас заждавшийся водитель.

– Не переживай: рассчитаемся – заверил его мой младший брат.

Некоторое время мы ехали молча. Всю дорогу я рассеянно смотрел в окно «жигуленка»: на прохожих, на встречные машины, весь находясь во власти только что услышанной притчи. Я знал их во множестве, но ничего подобного ранее мне слышать не приходилось.

– Ну, как тебе тётушка Убайда? – нарушил тишину старший, желая выяснить мои впечатления. Досконально изучив меня с головы до пят, он был прекрасно осведомлен о том, что творилось в данный момент в моей душе.

– Ты слышал, она сказала: «Приходите ещё» – с робкой надеждой в голосе, попытался я намекнуть, что неплохо бы было прийти сюда ещё раз. Мне вдруг очень захотелось пообщаться с удивительной старушкой.

– Обана! Нет, ты слышал? – рассмеялся он, обращаясь к младшему. – Я так и знал!

И повернувшись снова ко мне, округлил свои глаза:

– Ты что: совсем уже…? Неужели не понимаешь, что это всего лишь на всего дань уважения, принятая на Востоке? И вообще: под каким предлогом ты собираешься войти в дом, в котором был всего один-единственный раз?

И он вновь от души расхохотался, видимо, представив себе на секунду эту картину.

Я печально улыбнулся, ничего не ответив. Да и что я ему мог возразить? По большому счету брат был прав: по традиции, хозяева обязаны приглашать, а гостям рекомендовано соглашаться, не воспринимая, однако, эти рекомендации слишком уж буквально.

И, всё же, отчего-то мне сделалось на душе тоскливо и грустно, представив себе эту невероятно трогательную старушку, с которой мне вряд ли ещё когда-либо доведется встретиться в жизни.

«А ведь, она наверняка не заканчивала никаких колледжей и университетов?» – отчего-то подумалось мне, поражаясь её памяти. Я был уверен, что она могла бы поведать ещё много чего интересного. Того, что передается не по книгам, а изустно, через сердце: поколение в поколение, от прабабушки – бабушке, от бабушки – к маме и так далее…

Возможно, это и есть та самая истина, передаваемая посредством таких вот, простых людей и которая связывает нас с непреходящими общечеловеческими ценностями, позволяющими нам не упасть на дно, а наоборот, ухватившись как за спасательный круг, держаться на плаву, пытаясь научиться плавать? Плавать, чтобы выжить и сохранить свою душу…

 

Ремонт

Сделать ремонт на кухне, уговорили друзья.

– Люди умоляют нас сделать им за деньги, а тебе – дурачку – мы «за так» готовы… только разреши! – Не унимался Жора..

– Почему это вдруг «за так»?! – справедливо возмутился Шурик, – А манты, а водка?

Я знал, что Саня просто обожает манты.

– Соглашайся, кухня и в самом деле страшная. – встрял в разговор Денис – сын Жоржика. – Если что, я тоже готов тебе помочь.

В отличие от отца, Диня с молодости поставил себе цель: добиться независимого положения и во многом уже преуспел: он являлся соучредителем какой-то преуспевающей частной строительной фирмы и уже сам решал – на какой объект посылать ту или иную бригаду. Словом, дела у него шли в гору.

– Нет, нет и ещё раз нет! – категорически отрезал я, на секунду представив себе весь этот строительный мусор и бардак.

– Послушай меня, – не унимался Георгий, приводя разумные доводы, – нормальные люди уже позабыли, что такое фановые и цинковые трубы, грубые радиаторы и прочая дребедень. Все давно перешли на металлопластик и медь, гипрок и стеклопакеты, подвесные потолки и…

– Не надо мне никаких подвесных потолков! – не выдержав, перебил я товарища. – Не надо мне гипрока и стеклопакетов! Да и вообще, я ненавижу евроремонт: меня тошнит от этой аккуратной правильности, искусственного лоска ламината и хрупких навесных потолков!

– Хорошо-хорошо: не будет никаких потолков, ламината и стеклопакетов – тут же согласился мой настырный друг. О! Иногда я готов был за это его убить! – Но ты посмотри на эти кривые стены, на ржавые трубы: не сегодня-завтра легко может произойти авария, и тогда… ты попадешь на конкретные бабки…

Я в унынии уставился на серые стены, со вздувшимися бледными обоями, непонятно какого цвета. Затем перевел взгляд на страшные трубы. Конечно же, Жоржик был прав: так жить далее просто невозможно.

– Ну, решайся! – подтолкнул меня Денис. – Так уж, и быть: я берусь просчитать твою будущую стоимость мебели, установлю мойку, поклею обои и положу кафель.

«От мантов он тоже не отказался бы» – мелькнуло у меня в башке. Да что там говорить: мы все любим хорошо поесть и ещё лучше – выпить…

– А я возьму на себя стены и потолок – подал свой голос Шурик, скромно сидевший в углу. – Пока твои отдыхают в деревне, мы мигом управимся. Дней за десять.

«А что, – может быть, это и в самом деле шанс?» – подумалось мне, представив себе ругань и разногласия, которые неизбежно возникли бы у нас с женой, останься она дома.

– Так, – не выдержал Саня, уловив, что я всё ещё колеблюсь, и медленно поднимаясь со стула. Он протянул свою руку к стене и, подцепив пальцами гнилые обои, с силой потянул их вниз. В самом центре кухни образовалась внушительная «проплешина». Я даже и вскрикнуть не успел, так всё получилось неожиданно быстро.

– Вот теперь уже, ремонт просто необходим…– спокойно констатировал Шурик.

На следующий день работа закипела.

Денис, опытным взглядом окинув кухню, быстро начертил план предполагаемой расстановки основных агрегатов: мойки, стиральной машины, газовой плиты. Поняв, что ему пока здесь делать нечего, он оставил нас троих, умчавшись к себе на объект.

– Не вздумай покупать никаких материалов: всё необходимое я тебе пришлю! – предупредил он меня на прощанье.

Все пришли к единодушному мнению, что мебель разумнее и дешевле всего делать на заказ. Друзья прикинули размеры будущих навесных шкафчиков и нижних столов. Мне оставалось только с готовыми размерами сходить в ближайшую мастерскую, что я аккуратно и исполнил.

Шурик орудовал наверху, соскабливая с потолка старую известку и выравнивая стены, а Жора, взвалив на себя черную работу, воевал с трубами и канализацией. Буквально за день он разбил все фановые трубы, вплоть до основного стояка, расчистив место для новой проводки. Я помогал ему убирать мусор, со страхом взирая на образовавшиеся в стене большие дыры. «Как хорошо, что ничего этого не видит Лена» – мелькнуло в голове.

То, что Жоржик был мастером на все руки, мне было известно давно. У него был шестой разряд газо-электросварщика, но он столь же успешно владел, как сантехникой, так и прочими строительными специальностями. За его спиной был огромный опыт, а потому он не торопясь подходил к новой работе: закурив сигарету, товарищ, сосредоточенно что-то прокручивал в своей голове, не прикасаясь к инструменту. И только потом, когда будущая цепочка последовательных действий выстраивалась у него в определенную и ясную картину, приступал к делу. По ходу работы он любил меня просвещать.

– Видишь, как просто: шпок-шпок и – готово! – говорил он мне, демонстрируя, как состыковываются части современных пластиковых труб.

Работа в его руках спорилась легко и просто. Со стороны казалось, что ничего сложно в этом нет. Но я то, прекрасно догадывался, что за внешней простотой скрывался накопленный десятилетиями опыт.

– Жор, а почему наши не умеют делать такие вещи? – спрашиваю я его, кивая на импортные легкие канализационные трубы, такие аккуратные и изящные. А главное – такие удобные.

– Потому, что наши кроме ракет, танков и самолетов ни до чего додуматься не могут…

Постепенно, по мере продвижения работы, меня стали посещать идеи. Одна из них заключалась в том, чтобы под широким подоконником соорудить небольшой естественный холодильник, который я видел во многих «сталинских» домах. Я поделился своими соображениями с другом. Тот, ничего не ответив, уставился на внушительную толстую стенку, которую ему предстояло долбить, и покорно кивнул головой.

Самым сложным было выбить первый кирпич.

– На совесть делали в советское время, а? – поделился я своими предположениями, наблюдая, с каким трудом ему удалось выбить несколько первых кирпичей.

– Погоди, скоро узнаем. – неопределенно ответил Жора, усердно продолжая орудовать кувалдой.

Толщина была приличная, где-то в четыре-пять кирпичей. Предполагалось выбить первые три ряда, оставив внешний, обращенный на улицу. Вскоре, расправившись с первым рядом кирпичей, мы вдруг наткнулись на серую груду непонятного застывшего раствора, состоявшую из обломков кирпичей, извести и какого-то тряпья.

– Хм, бутовка… – усмехнулся товарищ.

– Что это значит? – поинтересовался я.

– Строительный мусор. – пояснил мне Георгий. – В советские времена прорабы тоже хотели кушать. А потому, обложив внешние стены нормальным кирпичом, всю середину заливали отходами производства, экономя на этом для себя. Видишь: только на одном твоём окне сэкономлено почти с четверть куба. А теперь, встань, выгляни во двор и подсчитай, сколько в вашем доме окон. Вот тебе и небольшая дачка.

– Как же так? – поразился я. – А если рухнет дом?

– Не волнуйся, этот ещё долго простоит. – улыбнулся товарищ. – Это не несущая стена. Под подоконниками можно выкроить без вреда.

Он немного помолчал, а потом добавил:

– Это сейчас здания рушатся как карточные домики, потому, что перестали соблюдать строительные нормы. А раньше контролирующих организаций хватало. Да и законы были посуровее.

– Но все равно, ведь, воровали?

– Воровали, – согласился Жора, – но только не в таких масштабах. Тогда сама система подстёгивала к изобретательности: и дом сдан, и себе выкроил. Разве можно сравнить те запросы с сегодняшними? Так что, воровали, но по-умному, не зарываясь. Помнишь наше восточное выражение «совестливый вор»?

– А сейчас?

– Ты что, телевизор не смотришь? – удивился Жора.

– Не смотрю. – пришлось сознаться.

– Да что там, телевизор, ты взгляни вокруг себя. – Обычно, немногословный друг неожиданно завелся. – Кругом аварии, рушатся строения, падают самолеты, взрываются трубопроводы, проваливаются дороги…

– Ну-у, дорогой, ты всё сгрёб в одну кучу: и катаклизмы природного характера, и теракты, и…

– Ничего подобного, – перебил меня товарищ, – я совершенно ответственно берусь тебе обосновать причины. Возьмём, к примеру, строительство. Почему рушатся дома, едва их только сдали в эксплуатацию? За примерами далеко ходить не нужно: мы с ними сталкиваемся почти ежедневно.

Во-первых: никто не придерживается технических норм и стандартов. Помнишь, как мы в свое время смеялись над «Знаком Качества»? А теперь, и рады бы его вернуть снова, да времена не те, «демократия». А это означает, что многое сходит с рук.

Во-вторых: квалификация и компетентность. Откуда сегодня взяться квалификации, если старую «советскую» систему образования мы сломали, а взамен ничего не построили? Причем, заметь – сломали бесплатную и толковую. А сейчас, любая бестолочь, имеющая деньги, может приобрести какие угодно корочки.

В-третьих: зачем нанимать на работу высококлассного специалиста, когда можно сэкономить на гастарбайтерах из Украины, Белоруссии, Молдовы, Узбекистана и так далее? Дешево и сердито. Построили, сдали объект и… разбежались. А на кого завтра дом рухнет, никого не волнует: денежки-то, уже в кармане…

– Перекурим? – предложил я, заподозрив в его словах изрядную долю правды.

Жоржик нехотя отложил в сторону тяжелую кувалду.

Не проронивший за всё это время, Шурик, также спустился со стремянки, присоединившись к нам. Глубоко затянувшись сигаретой, Георгий продолжил:

– Давай, теперь подойдем с другой стороны. Почему в домах не выдерживает арматура, лопаются трубы, горит электропроводка, взрывается газ? Теракты тут ни при чем. Вот, ты мне ответь: в каком году в последний раз в вашем доме производился капремонт?

– В семьдесят пятом. – Эту дату я, почему-то, запомнил хорошо.

– А сейчас две тысячи десятый. – подытожил товарищ. – Тридцать пять лет! И я скажу, что тебе ещё крупно повезло: в Питере полно домов, которые не видели ремонта по-более вашего. А ведь, в ругаемую нами эпоху, капитальный ремонт предусматривался не реже, чем раз в четверть века! Причем, за счет государства.

А сегодня? Мало того, что цены на коммунальные услуги взвинчиваются чуть ли не ежемесячно, так не делается даже десятой доли необходимого. Сегодня, даже те крохи, что выделяются на эти работы, до копейки разворовываются коммунальщиками. Тут уж, о замене труб и говорить не приходится. Самим мало останется… Вот и лопаются ржавые трубы, течет с крыши, горят дома, взрываются газовые и водопроводные магистрали.

Сегодня деньги делаются на всём. Перебрали списанные и отработанные моторы и двигатели, и вновь продали родным авиаторам. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что наших «ТУшек» боятся как огня. Кому охота платить за собственную смерть?!

Или взять дороги.

Ты знаешь, сколько стоит построить один километр дороги в России и за рубежом? Нет? Так я тебе скажу – один километр четырехполосной автострады обходится Китаю в 2,9 миллиона долларов, Бразилии – в 3,6, России – в 13 миллионов долларов! Для участка автодороги Москва – Санкт-Петербург эта цифра составляет 134 миллиона «зелененьких» за один километр; для Западного скоростного диаметра Санкт-Петербурга – 142 миллиона, а для четвертого кольца Москвы – около 400 миллионов баксов!

– Впечатляет… – согласился я.

– Ещё бы! А теперь отгадай с трех раз: где эти деньги? То-то! С кого спросить? Правильно, не с кого… Коррупция и отсутствие конкуренции – вот основные причины дороговизны наших дорог. Всё остальное – сказки для маленьких.

Наконец, Жора замолчал, уставившись в раздолбанную стену.

Я тоже, тяжело вздохнув, погрузился в размышления.

– Ребята, а хотите, я расскажу вам анекдот в тему? – предложил вдруг Саня, желая несколько развеселить компанию.

– Валяй! – согласились мы.

– Идет суд. На скамье подсудимых трое: кирпич, арматура и бетон.

– Почему Вы рассыпались? – спрашивает судья у кирпича.

– Ну, как Вам сказать, наверное, плохо обожгли в печи, компонентов нужных не доложили в состав.

– А Вы, почему не выдержали? – призывают к ответу арматуру.

– Видать, решили немного сэкономить на мне, залив сталь не той марки…

– Ну, а Вы что скажете в свое оправдание? – грозно обратился судья к бетону.

– Простите, господин судья, но у меня железное алиби: меня там вообще не было…

Настроение у всех приподнялось, и мы вновь принялись за работу…

С каждым днем кухня преображалась.

Прекрасно изучив меня, Жора, шаг за шагом, осторожно мне намекал, что неплохо бы сменить ту или иную вещь. Так, постепенно, мы дошли до радиаторов отопления.

Тут я решил сопротивляться до последнего, однако «битвы» не получилось: Георгий сразил меня наповал, указав на истонченную трубу в месте стыка.

– Что это? – спросил он, ткнув пальцем в ржавое место. – Ты что, счетчик назад перематывал?

– Как это? – искренне удивился я, уставившись на всезнайку.

– Видишь – след от провода? Один конец сюда, другой – в розетку. Всё очень просто. Но учти: минус этой затеи состоит в том, что возникающие, так называемые, «блуждающие токи» способны очень быстро сожрать и истончить трубу, подвергая, тем самым, к риску и неизбежной аварии. Достаточно, малейшего давления в трубе…

– Да ты с ума сошел! – разозлился я на товарища. – На фига мне заниматься подобной ерундой? Ты что, мне не веришь?!

Жоржик вновь уставился на трубу. Не верить мне оснований у него не было.

– Что же, в таком случае, это могло быть? – задался вопросом друг, обращаясь скорее к себе.

И тут до меня дошло.

– Господи! Так это ж, я под заземление пытался приспособить! – вспомнил я, воскресив в памяти времена активного увлечения радиолюбительством.

– Вот видишь! – обрадовался Жорик, – Всё-таки, я не беспочвенно обвинил тебя.

И возвращая мое внимание к первоначальной теме нашего разговора, озабоченно произнес:

– Будет очень жалко, если в один прекрасный день весь наш труд пойдет насмарку…

– Почему?

– Да потому, что если мы в срочном порядке не поменяем эти трубы, то, не сегодня-завтра они у тебя лопнут, и именно в этом месте. Теперь тебе понятно?!

И мне вновь пришлось смириться.

Зато, в отношении полов, удалось отстоять свою позицию. Правда, и здесь не обошлось без просветительской лекции товарища, который открыл мне глаза на многое.

– А ты никогда не задавался вопросом: почему на кухне и в коридоре у вас положен один паркет, а в остальных комнатах – другой?

Только теперь я обратил внимание на эту разницу: это было просто поразительно!

– Потому что это не паркет, а гАвно. – пояснил мне Жоржик. – Настоящий паркет, предназначавшийся для твоей кухни, положен в доме того прораба, который руководил этими работами в далеком 1975 году. А тебе досталась пародия на паркет…

Ремонт был завершен досрочно. Я ходил довольный по кухне и всё не мог нарадоваться её новому облику. Однако, наряду с восторгом, душу мою терзали тревожные мысли: «Как воспримет новую обстановку моя супруга? Что скажут дети?».

До их приезда оставалось менее суток.

– Не переживай: всё будет отлично! – успокоил меня Денис, поднимая стопку. – Ну, чтоб все! – напомнил он мне моё самое любимое произведение М. Булгакова.

И мы дружно сдвинули хрустальные рюмочки.

– Да за такие манты, я готов бесплатно сделать ремонт во всей квартире! – признался Шурик, отправив в рот горяченькую мантышку.

– За настоящий друзей! – чуть не прослезился я, произнося очередной тост. Мне действительно было приятно, что у меня такие замечательные товарищи. Я был горд и счастлив. Мне вдруг сделалось стыдно за то, что кроме мантов, я ничем не могу их отблагодарить. Хотя и понимал, что они вовсе не нуждались в достойной оплате: им просто, было хорошо оттого, что они помогли своему другу.

Серьезный Жоржик большей частью молчал весь вечер, сосредоточивший на мантах и телевизоре. И только единожды, когда я попытался выключить этот дурацкий ящик, горячо запротестовал:

– Будь другом, не выключай! Сейчас будет интересный сериал…

– Я так и знала, что он поклеит темные обои… – с горечью произнесла Лена, убив во мне всё, перешагнув порог кухни.

– Но ведь, ты сама настаивала на нейтральном геометрическом орнаменте. – с трудом выдавил я из себя, ещё на что-то надеясь.

– Да, но я имела в виду совсем другой рисунок и цвет.

– Знаешь – что? Я… тут… – запинаясь от распиравшей меня злости, попытался я было подобрать нужные слова, но не выдержав, хлопнул дверью у неё под носом:

– Да пошли вы все…

Ночью я долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок и пытаясь заглушить в себе обиду. Наконец, во втором часу мне кое-как удалось расслабиться, и я стал проваливаться куда-то в небытиё.

Пробудился я от жаркого дыхания и теплых объятий. За спиной пристроилась жена, обвив меня за шею.

– Милый! Спасибо за чудесную кухню, – прошептала она страстно мне на ухо, – именно такую я всю жизнь и мечтала…

Естественно, после таких слов я постепенно стал оттаивать, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

Той же ночью мне приснился… анекдот.

Одесса. В парикмахерскую Соломона Израилевича, расположенную на углу Дерибасовской и Решельевской входит государственная комиссия. Председатель:

– Нет, всё: так больше нельзя! Всё надо менять! Вы слышите меня, Соломон Израилевич?! Ну, куда это годится: помещение не проветривается, тут – грязно, здесь – волосы, инструмент у Вас, можно сказать, никакой, и одеколон можно было бы выбрать получше, и зеркало у Вас заляпано… В общем, так у нас дело не пойдет! Надо кардинально менять всё!

– Я с Вами абсолютно согласен – отвечает старый парикмахер. – Всё надо менять, к чертовой бабушке! Всю систему! Но скажите мне, пожалуйста, почему это вдруг Вы решили начать именно с меня, с этой несчастной парикмахерской?

 

Голод не тётка

Весенний солнечный лучик плавно соскользнул с грязных штор в глубину комнаты и опустился на небритое лицо Анатолия. Заглянув в раскрытый рот хозяина квартиры, он медленно прошелся по его длинному кривому носу и остановился на уровне глаз. Молодой человек невольно зажмурился, перевернулся на другой бок и проснулся. Едва открыв глаза, он мгновенно почувствовал нестерпимую боль в висках. Обхватив ладонями голову, Толик откинулся на спину, бессмысленно уставившись на потолок, с потрескавшейся известкой, а затем, на обшарпанные стены с рваными и выцветшими обоями.

Во рту, после вчерашнего, стояла горечь, а потому ужасно хотелось пить. Однако, до воды ещё надо было дойти: она была там, на кухне, а он – здесь. С трудом приподнявшись, Анатолий отшвырнул в сторону подушку и прижался тощей спиной к прохладной стене. Затем, тяжко вздохнув, медленно обвел мутным взглядом комнату. На полу, возле стола, в беспорядке валялись пустые бутылки от портвейна. Увидев их, Толя вновь схватился за виски: казалось, ещё немного, и голова треснет как арбуз, пополам.

«Похмелиться. Нужно срочно опохмелиться!» – это было единственная мысль, которая прочно засела в голове, не давая покоя. Анатолий прекрасно знал, что денег больше нет и взяться им не откуда: всё, что можно было продать или сдать в «комиссионку», он уже давным-давно перетаскал. Из всей мебели в квартире, что досталась ему в наследство после смерти матери, оставались лишь массивный круглый стол, да старенький диван.

«Нет, так дальше жить нельзя! – подумал он, тоскливо уставившись в окно.– Ещё немного, и можно окончательно скатиться до состояния бомжа».

За окном весело чирикали воробьи, натужно каркали вороны, а с соседних крыш, искрясь и переливаясь многоцветной радугой на солнце, стекал подтаявший снег. Весна уверенно вступала в свои права.

Неожиданный звонок в дверь, заставил встрепенуться хозяина.

– Какого чёрта, ещё там, принесло?! – выругался вслух Анатолий, с трудом поднимаясь с дивана и на ходу напяливая на себя рваную тельняшку, служившую ему, как домашней, так и парадно-выходной одеждой.

– Толик! Открой, слышишь, Толик!! – узнал он голос Марины – соседки по лестничной площадке.

«Странно»… – удивился Анатолий, гадая, зачем он понадобился «новым русским», которые, бывало, в упор не замечали его прежде.

Он распахнул дверь. На пороге стояли Марина и её муж Виктор.

– Толик, извини, пожалуйста… – начал, было, сосед, льстиво улыбаясь из-за спины своей супруги.

– Вить, ты иди, спускайся… Я сама! – перебила мужа Марина и, повернувшись к соседу, обдала его очаровательной улыбкой.

– Толик, дорогой, выручай: нам с Витей срочно необходимо отлучиться, а Маркизика не с кем оставить.

– Какого Маркизика? – не понял Анатолий, с трудом соображая, о чем идет речь.

Вскоре выяснится, что супруги решили с пару недель позагорать на Сейшелах, а за несчастным котом некому присмотреть. Предусмотрительная хозяйка заблаговременно распечатала на трех листах внушительную инструкцию ухода за котом, которую и вручила обалдевшему Толику, сунув, отдельно ему в руку пять зелененьких бумажек.

– Здесь пятьсот долларов, должно хватить – затараторила Марина, не давая соседу опомниться. – Вот ключи! Прости, мы опаздываем на самолет. Там всё подробно расписано.

Толя тупо уставился на доллары.

– По приезду, мы тебя обязательно отблагодарим! – выкрикнула, уже спускаясь по лестнице, соседка. – Только учти, он у нас очень капризный. Королевских кровей, всё-таки. Витя его за две штуки баксов приобрел. Ну, пока!

Дверь парадной внизу громко хлопнула, и вскоре послышался рокот удаляющего авто. После чего, наступила тишина. Анатолий, все ещё не веря своим глазам, стоял на пороге своей квартиры, разглядывая зеленые бумажки и почесывая небритую щетину. Однако, вскоре, придя в себя, он наспех оделся и помчался к ближайшему обменнику. Разменяв одну из пяти бумажек, новоявленный нувориш, первым делом, купил в магазине три бутылки портвейна, буханку ржаного, полпалки вареной колбасы и заглянул по пути в зоомагазин. Его сильно удивило, что несчастный пакетик кошачьего корма стоил больше, чем бутылка вина.

Придя домой, он сходу опрокинул два стакана крепленого напитка и только затем, удобно расположившись на диване, принялся изучать «талмуд», оставленный ему Мариной. Постепенно, по мере изучения, он с изумлением стал открывать для себя интересные вещи: оказывается, животные в наше время, находятся в явно предпочтительном положении, чем некоторые из людей. Ему непременно, сию же минуту, захотелось познакомиться с этим чудо-котом.

Едва переступив порог соседской прихожей, взгляд его уставился на хмурого мужичка, расположившегося на стильном диванчике, в стиле Людовика XVI-го. Правда, без рук, без ног: одна голова, с сердитыми и недовольными глазами. Потребовалось некоторое время, прежде чем Толик осознал: перед ним лежал тот самый воспитанник, за которым ему предстояло ухаживать. Подобное пушистое чудо с человеческим лицом он видел впервые. Вытаращив свои большие голубые глаза, Маркиз с интересом изучал незнакомца. С минуту, оба молча разглядывали друг друга. Наконец, удовлетворив своё любопытство, Анатолий вынул из кармана трико список и, не обращая внимания на кота-перса, прошел на кухню. И тихо ахнул, застыв на месте: такую кухню ему тоже не доводилось видеть прежде.

– Да-а… живут же, люди… – вылетело у него невольно.

Обнаружив кошачью миску, Анатолий тщательно вымыл её, протер насухо, а затем, мерной ложкой насыпал ровно столько, сколько значилось в инструкции.

– Кис-кис-кис! – позвал он кота, поставив миску на место.

Кот даже не шелохнулся, продолжая, однако, наблюдать за гостем.

– Ах, ты зараза… – обиделся «кормилец». – Ну, ничего: голод не тётка!

Затем он быстро поднялся и прошел в туалет, который тоже заставил его на несколько минут замереть от невиданной прежде красоты.

«Почище, чем у меня на кухне» – вынужден был он признаться самому себе.

Наконец, обратив внимание на лоток, он поднял его и, ополоснув под водой, вновь поставил на место. Затем, внимательно сверился со списком. Вроде, ничего не было упущено. Анатолий ещё раз окинул взором туалет, заглянул в ванную комнату и, присвистнув, довольный направился в прихожую. На всё про всё, у него ушло каких-то пять-семь минут. На прощанье, он весело подмигнул мрачному коту:

– Ну, до завтра, дуралей! – и насмешливо передразнил, вспомнив соседку: – Хм… Мар-ки-зик!

Четыре дня подряд, Анатолий исправно, по часам, захаживал проведать кота, меняя тому корма и убирая лотки. А на пятый день… запил.

Очнулся только через неделю. И первой же мыслью, которая заставила его подскочить на диване, была мысль о несчастном Маркизе.

– Бляха-муха! – выматерился он, спешно напяливая свою тельняшку. – Жив ли он там?!

Трясущимися непослушными руками Анатолий с трудом открыл дверь, отгоняя от себя подальше страшные мысли и бросил взгляд на диван. Диван был пуст. Сердце сжалось и опустилось куда-то вниз. Он быстро прошел на кухню – пусто. Затем глянул в ванную комнату – никого. Проверил оба туалета – безрезультатно. В страшном волнении, держась за грудь, Анатолий прошелся по всем комнатам. Кота нигде не было. В отчаянии, он вернулся на кухню, и устало плюхнулся на стул. Сердце бешено колотилось.

«Должен же, остаться, хотя бы, труп?!» – недоумевал он, с ужасом вперив свой взор в затейливый орнамент на паркете и представляя себе, что он скажет хозяевам. Три тысячи баксов! Как он расплатится?! Да и где найти такие деньги?! Внезапно, он вспомнил про свою квартиру. От этой мысли ему стало совсем плохо. Он встряхнулся и поднял голову к потолку. И тут же, уперся взглядом на знакомого мужичка, который сидел на самом верху кухонного шкафчика и жалостливо глядел на Анатолия своими огромными как блюдца голубыми глазами.

– Мурзик!! – вскрикнул Толик, от радости перепутав кличку кота.

Несчастный Маркиз, весь взъерошенный и худющий, словно нахохлившийся воробышек, сидел под потолком и, не мигая, взирал на своего спасителя. В его глазах было столько страдания, что в какой-то момент, Анатолию даже показалось, что ещё немного, и кот заговорит с ним человеческим языком.

Через три дня соседи возвратились из своего круиза. Толя не помнил, как он отдавал им ключи и что, при этом, говорил. Помнил только, что заперся после этого у себя в квартире и на целых три дня вновь ушел в запой.

На четвертый день, его разбудили не прекращающийся звонок и барабанная дробь в дверь.

– Толик! Толь, ты жив?! Открой, слышишь, Толя!!! – услышал он знакомые крики соседки.

Неимоверным усилием воли он заставил себя подняться и, кое-как дойдя до прихожей, открыл дверь.

– Боже мой! Как ты нас перепугал! – заверещала Марина и, не ожидая приглашения, вошла в переднюю. – Мы уже подумали, не случилось ли чего страшного, хотели вызвать милицию!

– Не надо, милицию! – протрезвел Анатолий.

– Вот, держи, это тебе от нас с Витей! – Марина протянула огромный пакет.

– Что это? Зачем… – начал, было, Толя.

– Это костюм. Шикарный английский костюм! – Марина торжествующе уставилась на соседа, ожидая его реакции.

– Ну, что вы… Я не могу принять такой дорогой подарок. – поломался для приличия Анатолий, прикидывая – сколько же за него могут дать в комиссионке.

– Можешь, можешь… – заверила довольная хозяйка кота и сунула ему в руку зелененькую бумажку. – А это тебе от Маркизика!

Толик смущенно сунул купюру в карман и заметно повеселел.

«Значит, всё обошлось, слава Богу!» – подумал он про себя.

Между тем, Марина кокетливо прильнула к нему и, прижав его слегка к стенке, льстиво заглянула прямо в глаза:

– Толь! Скажи мне, только честно: что ты сделал с Маркизиком?

Анатолий вытянулся в страхе вдоль стены, приподнявшись на цыпочках и, стараясь не дышать на соседку, еле выдавил:

– Я… я ничего не делал…

– Неправда! – строго помахала перед Толиным носом своим пальчиком Марина, отчего тому снова стало не по себе. И тут же, игриво ткнув его тем же пальчиком в живот, умоляющим тоном вопросила: – Ну, сознайся, Толь! Ну, пожалуйста, между нами…

Деваться было некуда: врать Анатолий не умел. Он тяжело выдохнул, собираясь сделать чистосердечное признание:

– Понимаешь…

– Понимаешь, – в ту же самую секунду перебила его соседка, возвращаясь, по-видимому, своими мыслями к любимому коту. – Маркизика просто не узнать: он стал такой ласковый, добрый… ну просто, как будто взяли его и подменили. А главное – перестал привередничать: ест всё подряд. Причем, с удовольствием.

Марина вновь пристально посмотрела на Анатолия.

– Ну, Толь, дорогой… – она с чувством сдавила Толину руку. – Выдай секрет, пожалуйста!

– Да какой тут секрет? Нет никакого секрета! – оживился Толик и назидательно продолжил: – Просто, котику не хватало общения, понимаешь? Элементарного человеческого общения!

 

Сын полка

Худенький смазливый мальчонка, с симпатичной мордашкой и невероятно большими черными глазами, покорил нас с первой же минуты, едва мы с ним познакомились. Однако – по-порядку…

Мы – это группа студентов, которая, согласно установившейся традиции, ежегодно, с началом учебного года, была обречена на сельскую каторгу, чтобы помочь собрать урожай «белого золота». На самом «верху» объявлялась хлопковая кампания, и сотни верениц автобусов, набитых школьниками и студентами, в сопровождении работников госавтоинспекции, нескончаемым потоком растекались по дорогам республики.

На целых три месяца, все учащиеся были оторваны не только от учебы, но и от родного дома. От уютной и чистенькой кроватки, от горячего душа, от тепленького туалета. Словом, от привычных удобств горожанина, к которым очень быстро привыкаешь и не замечаешь, пока… не лишишься их на какое-то время.

По приезду на место, каждой группе предоставлялось какое-нибудь глинобитное сооружение каркасного типа, служившее отныне кровом до самого конца мероприятия. Нам досталась сельская школа: по периметру – классы, которые служили спальнями, а в центре – огромное «фойе» для «линеек», идеальнейшим образом послужившее нам в качестве танцплощадки.

С раннего утра и до заката солнца, мы собирали хлопок. Считалось, что мы вносим весомую лепту в дело государственной важности. Хотя, на самом деле, вреда от нас, конечно-же, было не меньше – к каким только ухищрениям не прибегает студенческая смекалка, лишь бы отлынуть от работы: начиная от замачивания хлопка (чтобы он стал тяжелее) и припрятывания в середину фартука огромных камней, песка и прочего, до многочисленных афёр с обвесом, «прокруткой» и последующим двойным (а порою, и тройным!) взвешиванием одного и того же фартука, имевших место во время сдачи хлопка. Я уже не говорю про «ночные рейды» и воровство хлопка-сырца с тележек, с хирмана, чтобы наутро… сдать его ещё раз. В общем, мы были достойными сынами своего отчества: у них там, наверху, были свои приписки и махинации, только по-крупному, а у нас – свои, помельче.

Зато, с наступлением сумерек, наши лица заметно светлели. Ещё бы, весь вечер и вся ночь, до утра, были в нашем распоряжении! Мы спешно мылись, ужинали и начинали готовиться к самому любимому мероприятию – к танцам! О, это было нечто!

Сегодняшняя молодежь даже не имеет представления о том, что такое катушечный магнитофон «Яуза-5», огромная бандура «Тембр», или изящный аккуратненький «Юпитер», весом всего лишь в 5 килограмм. Как нетрудно догадаться, «нанотехнологии» существовали уже тогда, в Советсском Союзе. После ужина, «фойе» постепенно заполнялось «народом», и мы, под записи «Битлов», «Криденса», «Лед Зеппелин», «Смоки», «Слейд», «Шокинг Блю», «Роллинг Стоунз» и прочих прославленных звезд мирового рока, как принято сейчас говорить, «тусовались» по-своему. Чаще всего, медленно кружась на месте, в романтическом танце с партнершей: твои руки строго на поясе дамы, её руки – на твоём плече. Боже мой, какой это кайф, просто, не передать!

Менее «развязные» товарищи, танцам предпочитали различного рода вылазки за пределы дислокации, с целью изучения «родного края», ближайших окрестностей и в поисках приключений. Как правило, это были заядлые охотники или рыбаки. И лишь, редкие скромники, проводили свободное время разумно. То есть, почитывали книжки, вовремя ложились спать… На нашем курсе, таких практически не водилось. Кроме… того самого милого и обаятельного мальчугана, с которого, собственно, и началось наше повествование.

Всё вышло как-то само-собой: с первых же дней, местный мальчишка, который всё время ходил за нами по пятам, вызвал в нас такую жалость, и так растопил наши сердца, что мы практически приютили его в своей комнате, искренне проникшись к несчастному «отеческой» любовью и состраданием. И, поскольку ещё свежа была в нашей памяти школьная программа, то мы, вспомнив известную повесть Валентина Катаева, совершенно естественно «окрестили» нашего юного друга «сыном полка». Настоящего его имени никто не запомнил, да это было и ни к чему. Это был очень скромный и тихий мальчишка, которому больше всего на свете нравилось проводить время среди нас, завороженно и с восхищением впитывая как губка, всевозможные байки и истории про студенческую учебу, про городскую жизнь. «В душе, наверное, он тоже мечтает когда-нибудь поступить в институт» – мысленно жалел его каждый из нас, с нежностью гладя его по головке и по-родственному прижимая к себе.

Когда же, мы уходили на танцы, либо ещё куда, верный «сын полка» оставался «дома», стеречь родные стены. Хотя, откровенно говоря, стеречь их было не от кого: кругом жили такие же молодые студенты, да редкие преподаватели.

Прошло, примерно с пару недель, как, вскоре, в нашей комнате стали происходить странные и непонятные дела: стали пропадать вещи. Сначала, «по мелочевке»: там, скажем, обыкновенное вафельное полотенце или шариковая ручка. Естественно, помаявшись немного в поисках искомого предмета, несчастная жертва в недоумении почёсывала свою «репу», после чего, списав всё это на свою забывчивость и невнимательность, забывала о такой ерунде. Однако, вскоре, масштабы и регулярность пропаж достигли такого уровня, когда молчать об этом уже было невозможно.

– Интересно, – вслух удивился однажды Славик, копаясь в своем чемодане – куда делся мой балончик со сжижженным газом?

Газовые зажигалки, в середине семидесятых годов прошлого века были большой редкостью. Ребята недоуменно переглянулись.

Наутро, Дамир – мой сосед по койке – с удивлением уставился на наш общий столик:

– Ты, случайно, не видел мою зубную щетку?

– Нет… – произнес я, не придав этому особого значения.

– Ребята, никто не видел мои новые махровые носки? – донесся из дальнего угла недовольный голос Леонида. – Блять, я вчера их повесил вот сюда! Куда они могли пропасть?!

Друзья понуро уставились в земляной пол: каждый думал об одном и том же…

С этого момента, мы старались избегать – смотреть в глаза друг к другу, ибо, каждый из нас испытывал омерзительное чувство некоей вины, от которого так хотелось поскорее избавиться. Однако, необъяснимый факт, что называется, был налицо, и никуда от этого не денешься.

Кульминацией этого беспредела стала пропажа у Шамиля фирменных джинсов «Вранглер» и модная Гришина электробритва «Браун», с выдвижными плавающими ножами для подравнивания усов, которой он сдержанно гордился. Григорий был заядлым охотником и рыбаком до «мозга костей»: ни одна дичь и ни одна рыба не ускользала от его острого взора и цепких рук. А тут…

Вечером, после ужина, все вышли «на танцы». Через какое-то время, мой товарищ, похлопав себя по карманам, «сообразил», что забыл зажигалку «дома». Подойдя к двери нашей комнаты, Григорий, почему-то, внезапно насторожился: сработал инстинкт охотника. Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул в узкую полоску щели. То, что он там увидел, заставило его обернуться и пальцем поманить к себе собрата по несчастью. Почувствовав «жареное», Шамиль одним легким прыжком очутился возле друга и тоже прилип к двери.

Любимец группы, наш приемный «сыночек» вовсю орудовал над сумками и чемоданами, шустро переползая от одной раскладушки к другой. Ребята зашли и прикрыли за собою дверь. Первым настиг несчастного пендаль Гриши. Парнишка пролетел через всю комнату, к Шамилю, который врезав воришке в ухо, изменил траекторию полета, заставив вылететь «сына полка» в открытое окно. Проворно вскочив на ноги, чертенок в мгновение ока скрылся из глаз. Через десять минут, наглец вновь появился на горизонте, в окружении четверых взрослых детин. Однако, ребята были уже готовы к подобному повороту событий. По опыту, они знали: «Главное – вычислить самого здорового и вырубить его». Всё так и вышло. Едва «вожак» оказался на земле, все остальные рванули со всех ног.

С этого момента, жизнь вновь вошла в свое привычное русло. Вскоре, мы почти совсем забыли «любимого сыночка», который больше ни разу с тех пор, не попался никому на глаза. Так прошло ещё два месяца.

В одно прекрасное холодное осеннее утро, когда к нашей школе подкатило три «ЛИАЗа», наши лица радостно засветились на фоне пробуждающегося оранжевого светила. «Ура-а! Домой!!» – читалось в каждом лице. Наконец, когда сборы подошли к концу и все студенты расселись по автобусам, мы машинально бросили прощальный взгляд на наше ветхое глинобитное сооружение, на целых три месяца приютившее нас под своей скромной крышей и воспринимавшееся уже нашим сознанием, как ещё один родной кров. В груди, непонятным образом что-то сжалось и защимило. И тут, один из ребят, указывая пальцем на окна нашей комнаты, воскликнул:

– Смотрите, смотрите: «сын полка»!

Все мгновенно прильнули к окнам автобуса.

По пустому заброшенному классу печально брел симпатичный черноволосый мальчишка, с огромными жгучими как смоль глазами, понуро опустив голову. Посреди комнаты, он вдруг остановился, постоял немного в раздумье, а потом поднял свои красивые глаза и глянул сквозь окно, туда, где стояла вереница автобусов. После чего, он вяло поднял руку и помахал нам. По его грязной щеке медленно сползла крупная прозрачная росинка, ослепив нас, на короткое время, лучиком, отразившимся от солнца. Не смея что-либо произнести, мы молча взирали на эту душераздирающую картину. К горлу подкатил комок.

Внезапно, тишину морозного утра прорезал тоскливый сигнал головной машины, и колонна тронулась, оставляя позади себя хлопок, школу и хрупкого смазливого мальчонку, который с каждой секундой стал всё уменьшаться и уменьшаться, пока, не превратившись в маленькую черную точку, не растворился и не исчез… совсем.

 

Что такое не везёт…

– Ты чего, это себе, такое позволяешь, а!? – сурово начал директор. – Хрен вырос, что ли?

Я стоял, тупо опустив голову и, не находя слов в свое оправдание, мучительно разглядывал затейливый орнамент красного бельгийского ковра, раскинутого посередине кабинета.

– Тебе что – мало было «своих»? Ладно, там – кого-нибудь из братских стран. Но – из ФРГ!? Ты хоть, представляешь себе – чем это пахнет?

Я представлял. Сегодня я уже прекрасно осознавал и каялся о случившемся, поскольку, в лучшем случае меня ждал выговор, ну а в худшем… О худшем думать не хотелось.

Кроме шефа и меня, в кабинете находился также один из руководителей службы безопасности «Интуриста» – пожилой и многое повидавший на своём веку ака-Борис. Все его звали именно так. Никто не знал ни настоящей его фамилии, ни – отчества.

– Ну, ладно, – доверительно наклонившись ко мне и сузив свои маленькие хитрые глазки, лукаво прошептал старый мент – сколько «палок» кинул? Только честно, между нами?

«Ага: так я тебе и сказал…» – подумал я и представил – как ликует сейчас душа ветерана.

– Да не было у нас ничего.

– Ты кому сказки рассказываешь: твой друг давно уже всё нам рассказал? – В обычной нашей среде это называлось «брать на понт», то есть, заставить расколоться. – Мы же, о тебе беспокоимся, дурачок! Подумай о родителях! – вкрадчиво льстился ко мне «хитрый лис», продолжая свою обработку.

И в самом деле: было нечто такое в повадках и во всем его облике, что напоминало это дикое животное. Это был прирожденный мент. Иногда мне даже казалось, что он родился в форме, – представить его в обычной одежде не приходило в голову никому.

Являясь грозой не только хулиганов, но и обычной молодежи, которая вела себя (по его мнению) слишком развязно и вызывающе, он не мыслил себя вне милиции. Это был, своего рода, бухарский «Анискин». Причем, совпадало всё: и должность и звание. Отличие состояло лишь в его фирменных усиках «а ля фюрер», с которыми он никогда не расставался, да ещё, пожалуй, сказывался южный темперамент: его неуёмной энергии мог позавидовать любой выпускник высшей школы милиции. В своём деле он был супер-профессионалом. От него бесполезно было скрываться и прятаться: у него был дьявольский нюх и врожденное ментовское чутьё.

Самым излюбленным его занятием было – застукать какую-нибудь парочку в кустах и, осторожно подойдя на цыпочках, хрястнуть по голой заднице своей неразлучной резиновой дубинкой. Это был пик блаженства. Смотреть, как насмерть перепуганные молодые люди, лишившись дара речи, спешно пытаются натянуть на себя штаны. Ради такой картины, несомненно, стОило идти в милицию.

И сейчас, в кабинете директора ресторана, он всячески старался «вывести меня на чистую воду», искренне сожалея о своем промахе, пытаясь взять реванш за вчерашнее. Ещё бы: впервые «Акела промахнулся…»

Отчасти я был даже рад, что дело дошло до моего шефа, потому что это означало только строгую взбучку на виду у начальства гостиничной охраны и «отеческое внушение», когда мы останемся с ним наедине – «дурень, ты этакий: гуляй, но с умом, чтоб не застукали…»

Своих работников он ценил не только за профессиональные качества, а потому, будучи в тесном контакте с сотрудниками КГБ, всячески нас выгораживал, не раз вытаскивая из щекотливых ситуаций. Вот и на сей раз, приняв угрожающий вид, он клеймил меня позором, угрожая увольнением из рядов барменов, глубоко в душе переживая и моля, чтобы я только не сорвался и не отчебучил не того…

– Так, «по обоюдному согласию» было или – как? – с тревогой спросил теперь уже директор. – Ты пойми: в городе за последние два года уже было три ЧП, связанные с изнасилованием иностранок, а потому, если «они» завтра напишут письмо и это дойдет «до Москвы», то мы и в самом деле ничем уже вам с Сафо не поможем.

– Не было ничего – вновь повторил я упрямо.

Самое ужасное заключалось в том, что я говорил правду. Во всяком случае, в отношении себя. И от этого чувство досады и обиды лишь возрастало: «ну почему всегда и за всё отдуваюсь я один?»

Сафо работал за стойкой центрального буфета. Именно он вчера предложил мне «снять девочек» из немецкой группы, которая ужинала в ресторане.

– Смотри, какие классные – обратил он мое внимание на столик в самом центре зала, за которым выделялись две девицы с аппетитными формами. – Присядем к ним, а там видно будет. Видишь, – группа ушла, а они остались, – явно съёмные. – заключил он с видом знатока.

Впрочем, не верить ему, не было никаких оснований: у него был наметанный глаз и огромный опыт работы в «Интуристе».

Меня же, уговаривать было излишне.

– Guten abend! («Добрый вечер!») – мы одновременно и неожиданно возникли с двух сторон, явно ошарашив не только прелестных и очаровательных девушек, но и, одновременно, работников КГБ. Приятель мой, широко улыбаясь, уверенно водрузил в центр стола бутылку «Узбекского мускатного игристого».

– Добрый вечер! – совершенно без акцента ответила одна из них, очень быстро придя в себя и узнав нас.

Я растерялся от неожиданности, однако, вскоре всё прояснилось. Она жестом пригласила нас присесть и представилась:

– Наташа. – и, взглянув на подругу, коротко произнесла: – Хельга.

Мы попросили прощения за свою бестактность и тоже поспешно представились. Как вскоре выяснилось, Наташа являлась сопровождающим гидом из Москвы, а Хельга – руководителем группы. Последняя, по-русски не знала ни единой буквы. Впрочем, мы с другом также не шпрехали по-немецки (за исключением нескольких дежурных слов). Так что услуги Наташи пришлись очень кстати.

Сафо оказался прав: судя по тому, как подруги легко пошли с нами на контакт, а спустя уже минуту, откровенно разглядывали наши загорелые молодые и крепкие тела, девочки не то, чтобы изголодались, но явно были не против, отведать немного экзотики.

Я высоко вскинул свою руку над головой и сделал небрежный щелчок в сторону официанта: через пять минут стол ломился от деликатесов, которые были «сэкономлены» для нас заботливыми халдеями с предстоящего банкета. Завязалась непринужденная беседа, вперемежку с дежурными шутками, которыми, как правило, доверху забиты головы барменов, на все случаи жизни.

Наташа – смуглая брюнетка с прямыми волосами до плеч и большими выразительными глазами, очень напоминала мне солистку из модного в ту пору квартета «Shocking Blue» Мариску Верес. Она выглядела так же стройно и не менее сексапильно. И, тем не менее, в отличие от нидерландской знаменитости, обладала одним существенным недостатком – у Наташи была маленькая грудь.

Хельга же, напротив, была стопроцентной немкой: со светлой кожей, с коротко стриженой рыжеватой прической и открытым доброжелательным лицом. Одним словом, истинная арийка, любительница пива и сосисок, происходившая родом из какого-то провинциального баварского городка, название которого я так и не запомнил. Единственным минусом (для меня) были её габариты: я на секунду представил её восседающей на мне и… мгновенно встряхнулся. Странно, но то, что для меня было «смертью», для приятеля оказалось «плюсом».

Внимательно оглядев обе жертвы поближе, приятель незаметно моргнул мне в сторону московской переводчицы, давая понять, что он предпочитает более жопастую немку. Я не возражал. К тому же, перспектива, молча сопеть в кровати с необъятной грудой мяса, выглядела несколько вульгарно и пошло: я жаждал не только женского тела, но ещё и человеческого общения. Сафо же, мои эстетства казались несколько чуждым и непонятным излишеством: его интересовало только то, что находилось ниже талии, особенно – с обратной её стороны.

Ещё через десять минут не осталось и следа от былой скованности: изумительное «Мускатное игристое» и «Столичная» делали свое дело, приближая нас к заветной цели.

Бдительные сотрудники из органов, не решаясь подойти к нашему столику, издалека делали нам с товарищем знаки, расшифровать которые не составляло труда даже законченному тупице. Естественно, мы с товарищем в упор «не замечали» этих пассов, наглым образом игнорируя их усердие и вводя последних в бешенство своим вконец нахальным и вызывающим поведением.

– Ты видишь? – обратил я внимание моего друга.

– Конечно. – улыбнувшись и искоса бросив взгляд в их сторону, ответил мне Сафо. – Это – ерунда: у меня есть план.

Видимо, количество алкоголя стало переходить в качество: нам было уже абсолютно все «по-барабану». Главное – сегодня нам хорошо в такой веселой и дружеской компании. Вечер обещал быть памятным, а что будет завтра – наплевать.

Сафо склонился к моему уху:

– Я через десять минут пройду к себе в буфет, спущусь в подвал, а оттуда на улицу, к своей «копейке». А ты проведешь их через фойе, мимо охраны и выведешь на улицу. Я подъезжаю, вы быстро садитесь и … дальше – дело за мной. Договорились?

Я кивнул головой: меня уже захватил кураж и я был готов к самым безрассудным действиям.

– Ну, что: поедем ко мне, нах хаузе? – весело обратился товарищ к девочкам и добавил, глядя на порядком раскрасневшую Хельгу: – Шпилен-шпилен, ай-лю-лю, яволь?

Это «шпилен-шпилен» чуть не свалило нас с Наташей под стол.

– Javohl, javohl! – затрясла своими «эдельвейсами» немка и заговорчески подмигнула приятелю белесыми ресницами. Она уже давно поняла – к чему идет дело, и лишь томилась в ожидании. Её откровенно веселила и забавляла наша конспирация.

Впрочем, зачем было ей, – родившейся на Западе и привыкшей к раскованности и свободе, – знать все хитросплетения нашей мудреной и сложной совковой жизни. Мне сделалось смешно оттого, что мы такие разные: многое в нашем поведении приводило её в изумление, переходящее нередко в недоумение, в то время, как мы совершенно искренне питали к ней жалость, поражаясь её наивности. Нет, что ни говори, но мы были из совершенно различных миров, а потому представляли друг для друга исключительный интерес.

Вскоре мой друг исчез, и я, крепко ухватив под рученьки моих спутниц и оказавшись, таким образом, посередине, уверенно пошел прямо «на врага».

«Неприятель» был сбит с толку и находился в явном замешательстве: как быть? Разговаривать с иностранными туристами им строго запрещено. Изъять меня незаметно – нет никакой возможности. Тем не менее, смекалистый и хитроумный ака-Борис нашел способ – донести до моего слуха преступность наших замыслов, с вытекающими отсюда тяжкими последствиями.

Не глядя на нас, он обратился ко мне по-таджикски, цедя сквозь зубы:

– Мон ваёя! На кун! Пага ганда мешёд! («Оставь их! Не делай! Завтра плохо будет!»)

Со стороны, казалось, что он обращается вовсе не к нам, а к своему сотруднику.

Я же, продолжая улыбаться своим подружкам, медленно, но упорно продвигался к выходу, притворившись глухим, словно эти замечания относились не ко мне. Это ещё больше взбесило старого «гвардейца»: он просто не находил себе места, перебегая короткими шажками от одной мраморной колонны к другой. «Как так: игнорировать меня!? Ну, ничего: сейчас мы его на улице возьмём!»

Едва очутившись на свежем воздухе, мы пулей спустились вниз по лестнице, как раз туда, куда подъехал на своей машине Сафо и, быстро забравшись вовнутрь, тронулись с места. Обернувшись назад, я увидел, как несколько человек спешно пытаются сесть в милицейский «бобик». Сафо усмехнулся: он резко свернул с проезжей части куда-то в сторону и, выключив фары, стал петлять по хорошо известным ему переулкам и дворам. Через десять минут мы уже сидели у него дома: довольные и радостные, празднуя нашу победу.

Квартира, состоявшая из двух комнат с крохотным коридором посередине, представляла собою типичное советское жильё 70-х годов прошлого столетия: железобетонный каркас, с низкими потолками, тонкими стенами и идеальной звукопроводностью.

Как и полагается вначале, для приличия, мы собрались все вместе в небольшой комнате, которая являлась, судя по всему, гостиной. Мой друг произнес дежурный тост, обставленный витиеватыми восточными фразами, смысл которых сводился к тому, что пора всем в койку.

– Переведи! – Сафо умоляюще взглянул на Наташу.

Однако, немецкая гостья, каким-то неведомым нам, шестым чувством, прекрасно всё поняла, обойдясь и без переводчика, поскольку в следующую секунду её светлая рука легла вначале на колени, а затем крепко зажала копченую волосатую руку партнера, отчего мой друг расплылся в довольной улыбке.

– Zum vohl! («За здоровье!») – обратившись исключительно к Сафо, страстно выдохнула она, обдав его своим томным взглядом, в котором читалась недвусмысленная готовность – закрепить произнесенный другом тост конкретной печатью.

Через минуту сладкая парочка скрылась в соседней комнате.

Едва мы остались одни, как моя рука автоматом обвила шею Наташи, словно удав, затягивая свою жертву в петлю. Я уже приготовился было к привычному сценарию, однако, подруга неожиданно сняла мою руку и повернулась ко мне, как-то странно взглянув на меня. Я насторожился. Какое-то мгновение она терзалась мыслями.

– Мне сейчас нельзя… – наконец, виновато произнесла она.

Хоровод предвкушаемых живописных сексуальных фантазий внезапно остановился, повис беспомощно в воздухе и… рухнул в какую-то бездну. «Нет, этого не может быть!» – пронеслось у меня в голове. – «Только не это, только не сейчас!»

– Ты мне не веришь? – словно прочитав мои мысли, спросила Наташа.

– Верю… – обреченно выдавил я и в отчаянии откинулся на спину, скрепив на затылке запястья своих рук и тупо уставившись в потолок. «Вот тебе и ****ки!» – сокрушенно подумал я. – «Получай, фашист, гранату!"…

Наступила неловкая пауза.

И вдруг, среди этой тишины из соседней комнаты донеслись стоны. Сначала, едва уловимые, а затем вполне отчетливые и достаточно эмоциональные. Я встал и быстро включил телевизор. По иронии судьбы, шел документальный фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». На фоне немецкого штандарта с изображением орла, маршировали тысячи гитлеровских молодчиков, в надраенных до блеска касках. В какой-то момент на экране возникла физиономия фюрера, импульсивно жестикулирующего в конвульсиях. И, буквально через несколько секунд, прозвучало знакомое: «Zig!» и ответное громовое: «Hail!!!». И так три раза…

– Kommen, kommen! Eins, zwei, drei! – донеслось вдруг неизвестно откуда.

– Господи! Что это?! – не разобравшись в первую секунду, переглянулись мы.

Наконец, до нас дошло: неистовые призывы доносились из соседней комнаты. Стереоэффект произвел на нас должное впечатление: громкость телевизора дрожащими ручонками была установлена в положение «максимум». Однако, это не помогло.

Я знал, что экстаз у женщин, достигших апогея, может выражаться в совершенно необычных формах.

К примеру, небезызвестная Марья Антоновна из знаменитого литературного шедевра Эфраима Севелы «Моня Цацкес – знаменосец», в такие моменты, обычно, проникаясь к самому святому, кричала: Батюшки-светы! Святые угодники! Мать пресвятая богородица! – и, достигнув оргазма, звала на помощь – Ка-ра-у-у-ул!

Другая героиня не менее знаменитого классика и автора популярных «Гариков» – Игоря Губермана, дойдя «до точки кипения» неизменно выкрикивала своё знаменитое: «Зарежу-у!!!».

«Наша» же фройлян была не такой: будучи истинной арийкой, она методично и неистово маршировала, усердно подбадривая утомленного и обессиленного партнера: – Eins, zwei! Eins, zwei, drei!

В моем воображении внезапно всплыли картинки из её далекого детства: очень возможно, что не последнюю роль в деле воспитания и закреплению подобных инстинктов, оказало дедушкино влияние, который (вероятнее всего) в молодости являлся одним из молодчиков штурмовых отрядов.

Наши взгляды с Наташей встретились и… мы, не выдержав, прыснули: невозмутимость и хладнокровие сохранять далее было просто глупо.

Я на секунду представил несчастного Сафо: каково ему сейчас? Мне импонировала в нем его жизнерадостность: являясь неплохим знатоком человеческих душ и обладая своеобразным юмором, он в любой ситуации старался находить нечто веселое и жизнеутверждающее. Как же поведет себя он на этот раз?

В ту же секунду, из-за стены донесся победный возглас друга:

– Ур-ра-а!!

И, буквально через секунду-другую, в этот жиденький клич бывшего советского солдата, ворвался как вихрь, истошный вопль эмоциональной мадам Хельги. На фоне его бодренького и звонкого «Ура», прохрипело, а затем стремительно взвыло, словно сирена, непонятное иностранное «У-ыы-а-а!!!». Голоса слились в едином экстазе, причем, соблюдая музыкальные каноны (в унисон и в терцию), продержались некоторое время, сотрясая воздух, а затем также внезапно безжизненно стихли.

– Кончили. – зафиксировал я.

– Причем, одновременно! – внесла существенную поправку моя партнерша.

И мы тоже, одновременно захихикали…

– Ну: что будем делать? – вопросительно взглянул на моего директора ака-Борис.

– Придется принимать меры. – расстроено согласился директор и, грозно сдвинув брови, обратился ко мне: – Садись, и пиши объяснительную. Про премию, естественно, можешь позабыть, а вот насчет работы и вообще… (многозначительно взглянув на ака-Бориса), разговор сейчас будет особый.

Старый лис, недоверчиво взглянув на нас и, недовольно передёрнув плечами, попятился к двери.

– Короче: – едва только вышел мент, наклонился ко мне через весь стол шеф, – вы их пригласили сегодня к тебе в бар, на филармонию. – скорее утвердительно, чем вопросительно обратился он ко мне. – Так вот: я вечером приеду и разберусь. Точнее – разберёмся. Сафо в курсе. Подготовь там наши места, хорошо? Так что, у тебя есть шанс реабилитироваться…

«Вот так всегда: – подумал я, выходя из кабинета и направляясь на базар за фруктами, – ну почему одним всегда всё, а другим – не везёт? Почему?!

 

Шоковая терапия

Наби относился к тому типу преуспевающих и удачливых людей, деловые качества которых могли раскрыться лишь в советскую эпоху. Являясь продуктом своего времени и не выделяясь чем-то особо примечательным, он, тем не менее, обладал исключительным обоянием, хорошо подвешанным языком и каким-то невероятным чутьём, позволяющим ему с поразительной легкостью располагать к себе чиновников всех мастей и устанавливать с ними тесные дружеские отношения. Его пронырливость (в хорошем смысле этого слова) и невероятная пробивная способность на пути к достижению поставленной цели, не могли не поражать современников и тех, кто лично его знал. Он был вхож во все существовавшие в то время «высшие круги», как принято теперь выражаться, «бомонда». Двери кабинетов больших начальников и сотрудников аппарата ЦК Обкома партии, открывались им чуть ли не лёгким пинком.

Являясь жизнерадостным по натуре, он ни на минуту не расслаблялся, проявляя кипучую деятельность и заражая своим оптимизмом всех, кто так или иначе соприкасался с ним. Идеи нескончаемым потоком низвергались из его светлой головушки, словно фонтаном, обдавая свежими искрами всех вокруг. Буквально, на ровном месте, из Ничего, он в короткое время мог сотворить Нечто, что повергало в изумление окружающих и знакомых. Одним словом, это был настоящий мотор, «вечный двигатель»… Его уникальные качества давно уже обросли в народе легендами и стали предметом весёлых историй, а его имя – нарицательным. Стоило кому-нибудь в городе проявить себя, осуществив какую либо удачную авантюру или реализовав оригинальную идею, как тут-же, о нём могли с гордостью сказать: «Ну, прямо-таки, вылитый второй Наби!».

Даже в такой, казалось бы, строго контролируемой бдительными органами сфере, как «Интурист», его смекалка позволяла ему делать деньги из воздуха. Являясь, в своё время, одним из первых барменов валютного бара, Наби умудрялся протаскивать на работу плов, приготовленный дома его женой, после чего, восточное блюдо «по ложечке» скарливалось восторженным иностранцам. Естественно, не бесплатно.

Тем ошеломляющим показалось мне известие о том, что ныне – это, в общем-то, ничем не примечательный человек, который с развалом Союза, не сумел вовремя перестроиться и найти свою, «достойную нишу» в этой жизни. Это может, вначале, показаться настолько невероятным, что даже трудно поверить. Однако, со временем, мне станут известны судьбы многих подобных ему людей, непонятным образом не сумевших вписаться в нашу жёсткую действительность. Их громкая слава останется в прошлом, погребённая под развалинами некогда грозной и процветающей империи. Казалось бы, на первый взгляд, такой пируэт судьбы должен был сильно растроить и надломить боевой дух бывшего «Остапа». В какой-то мере, возможно, так оно и было: нелегко раставаться со славой и былым ореолом. Тем не менее, Наби сумел сохранить свой жизнерадостный характер, оставшись оптимистом и успевшим запрыгнуть на подножку уходящего в неизвестность «поезда», только «классом» пониже. Более молодые и продвинутые его «ученики», давным-давно обогнали своего «патрона» на предпринимательском поприще, превратившись со временем в крупных бизнесменов и состоятельных людей. Одни, махнули в столичные города, туда, где крутятся большие денежные потоки, другие – перебрались заграницу и, обустроившись там, с ностальгией и известной долей грусти, предаются своим воспоминаниям об ушедшей молодости и неразрывно связанной с нею, несчастной стране, под названием СССР.

Игорь являлся одним из таких его товарищей. Подавшись, в поисках достойной жизни в Штаты и обосновавшись в городе Нью-Йорке, он вскоре вполне обжился и обустроился, работая в одной из престижных фирм. Не теряя связей с бывшими друзьями, он достаточно часто общался с Наби, настойчиво приглашая последнего к себе в гости. И вот, через пятнадцать лет, такая поездка стала возможной. Волновались оба и это понятно: столько «воды утекло», мир стал совершенно другим, да и сами мы заметно изменились – каким окажется встреча?

Наконец, когда всё-же, она состоялась, оба вскоре пришли к единодушному мнению, что бесжалостное Время, сжалившись, обошло их стороной. Игорёк остался тем самым неунывающим, стройным и подтянутым пацаном, что запомнился ещё с студенческой поры, когда они вместе выступали в вокально-инструментальном ансамбле. Наби, также выглядел энергичным, бодреньким и живым, с озорными бегающими глазками и заметно округлившимся представительным животиком, что никоим образом не отразилось на его веселом характере.

В первый же вечер, в доме гостеприимного хозяина был устроен пир, в лучших традициях Востока: плов, шашлыки, свежие фрукты и – конечно-же – выпивка. А уже на следующий день, Наби предстояло столкнуться с первым шоком. Произошло это совершенно случайно, когда он впервые узнал, что для того, чтобы открыть свой собственный бизнес, совершенно излишне обивать многочисленные пороги начальственных кабинетов, «подмазывать» всяких пожарников, руководителей санэпидемстанции и прочих «братков» и «крышевателей».

– Как? – искренне изумился он, выкатив на метр свои черные красивые глаза. – А кому «бабло» платить?!

– А зачем кому-то, что-то платить? – мягко улыбнулся в свою очередь Игорь. – Это ведь, твой бизнес: ты рискуешь своими кровными денежками…

– Нет, так не бывает… – долго ещё не мог успокоиться старший товарищ, чуть ли не с детства обученный нашим порядкам и привыкший к отечественной хитро-мудрой системе. – Тут явно должен существовать какой-то ключик…

Постепенно, по мере знакомства с Америкой, подобных шоков Наби испытает не единожды. И всякий раз, закалённый в боях с родной бюрократией, он будет лишь тихо восклицать:

– Так просто?! Не может этого быть! Вот это да-а…

Известный у себя на родине своим ушлым характером и авантюристическим складом ума, Наби ни разу в жизни не позволил обвести себя вокруг пальца. Наоборот – как раз ему было свойственно, с лёгкостью обходить любые наши законы, с выгодой приобретая ту или иную вещь по бросовым ценам, по дешёвке. И этим он сдержанно гордился.

В один из дней, он, в явно приподнятом настроении, возвратится домой, радостный и довольный демонстрируя с порога свою очередную покупку.

– Гляди, что я приобрёл только что, в маленьком магазинчике, напротив! – и вытащив из пакета небольшую прямоугольную коробочку, нежно прижал её к своей щеке.

– Что это? – не понял товарищ.

– Выпрямитель. А точнее – понижающий трансформатор, который я так тщетно искал! – гордо пояснит Наби и перейдя почему-то на шёпот, хитро сощурит свои глазки: – А теперь скажи мне: как ты думаешь, за сколько я приобрёл эту вещицу, а?

Игорь улыбаясь, вопросительно уставился на товарища. Тот, не удержавшись, радостно продолжил:

– Всего за двенадцать долларов! А рядом, в соседнем супермаркете, лежал точно такой же, но за сорок пять баксов! Нет, ты себе представляешь?! Экономия почти 75 процентов! Обалдеть!!

Слегка усмехнувшись в ответ, Игорь тронул приятеля за плечо и скомандовал:

– Поехали!

– Куда? – не понял Наби.

– Сейчас узнаешь… – коротко бросил товарищ и друзья, удобно устроившись в уютненький «Форд-фокус», тронулись с места. Проехав три-четыре квартала, они припарковались к небольшому зданию, на фасаде которого висела внушительных размеров вывеска «Ninety-nine» с огромной цифрой «99» посередине.

– Побудь немного тут – попросил Игорь своего товарища – Я мигом: туда и – обратно.

Ничего не подозревавший Наби, согласно кивнул и полез в карман: ему ещё раз захотелось полюбоваться своей удачной покупкой. Через пять минут Игорь возвратился с похожей коробкой и, протянув её приятелю, весело бросил:

– Держи!

– Что это? – удивился Наби.

– Твой выпрямитель, точно такой же трансформатор – широко улыбаясь произнёс друг и заранее предвкушая удовольствие, указал на ценник – Ты сюда глянь!

То, что произошло с несчастным Наби в следующую минуту, невозможно описать. Это было жалкое зрелище. Держа перед собой в каждой руке по коробке, он ошалело переводил взгляд с одной на другую, тупо уставившись на ценники.

– Как?! – раздался, наконец, отчаянный вопль, который можно было услышать на противоположной улице. – Всего четыре доллара?! Да этого не может быть!!!

Ещё бы: такой подлянки от америкосов он, естественно, не ожидал. Ни слова не говоря, Игорь, удовлетворенный произведенным эффектом, весело нажал на педаль акселератора.

– И что мне теперь делать с этим? – растроенно обратился Наби к товарищу, показывая на свою коробку.

– Как что – удивился в свою очередь Игорь. – вернём взад, туда, где ты её приобрёл.

– Ты думаешь, что они заберут назад товар, который я уже распаковал? – с сомнением поинтересовался гость.

– Они не только без слов заберут обратно свой товар, но ещё и искренне посочувствуют, что не смогли тебе угодить. – спокойно разъяснил Игорь.

Когда, через десять минут, всё сказанное другом подтвердилось точь в точь, Наби лишь еле слышно прошептал:

– Дураки… Ей Богу, дураки…

После ужина, гость всё ещё никак не мог успокоиться, возбужденно делясь своими мыслями с окружающими.

– Нет, вы только послушайте меня! Да ведь, они тут все ненормальные: я не понимаю – зачем покупать дорогую вещь, когда рядом точно такая же стоит гораздо дешевле?!

Все попытки хозяина дома просветить товарища и объяснить ему такие понятия, как «статус», «обязывающее положение», «разный достаток» и прочее, безуспешно разбивались о твердую и практичную голову бывшего советского «бизнесмена».

Перед самым отъездом, очередная «ознакомительная экскурсия» по продовольственному супермаркету, окончательно добила несчастного Наби. Узнав о том, что наисвежайшее парное мясо, пролежав на прилавке всего пару часов, автоматитески переводится в «низший» разряд, с соответствующим значительным удешевлением, он окончательно махнёт рукой, воскликнув:

– Нет, честное слово: американцы глупые и наивные дети! Дураки, чего с них возмёшь?..

И уже, выходя из магазина, наш «воротила» мечтательно закатит кверху свои красивые черные глаза и с досадой произнесёт:

– Эх, вот бы их к нам, на родину! Я бы живо правильному бизнесу научил…

 

Велик

Вероятно, у каждого из нас в детстве было заветное желание. Моей светлой мечтой был велосипед. Cначала – трёхколёсный, а чуть позже – в классе четвертом-пятом – настоящий, двухколёсный. Нет, не «ПВЗ»: тот был слишком «взрослым» для меня, да к тому же и чрезвычайно дорогим – пятьдесят два рубля. Об этом не могло быть и речи. Меня вполне устроил бы «Школьник» или – на худой конец – «Ласточка». Правда, последняя модель, считалась «дамской», ввиду отсутствия передней рамы, но с другой стороны, это даже было, скорее, её плюсом, поскольку избавляло нас – низкорослых юнцов – от мучительных попыток, запрокидывать ноги через высокую раму «взрослого» велосипеда. И по цене, второй тип «великов» был гораздо привлекательней – что-то, около 35 рублей. Однако и такая сумма, по тем временам, представлялась довольно внушительной для бюджета среднестатистической советской семьи.

Особенно, если учесть, что нас у родителей было пятеро. Тут уж, моим родителям, волей-неволей, приходилось придерживаться мудрой и осторожной политики, во избежание всевозможных обид со стороны остальных членов семьи, что выглядело вполне справедливо. А потому, рассчитывать на столь щедрый подарок, я мог лишь весьма гипотетически, в своих самых смелых и невероятных фантазиях. Это выглядело примерно также, как чуть позже, я вычитаю в книжках по астрономии: да, есть далекие галактики, да, существуют в них звездные системы, подобной нашей, и даже, очень возможно, что имеется жизнь на какой-нибудь из них, но – вероятность контакта настолько мала… Словом, шанс был невелик, однако, именно эта слабенькая надежда, удивительным и непостижимым образом перевешивала всё остальное.

Тем более, что мои мягкосердечные родители, не желая расстраивать ребенка, дипломатично уклонялись от конкретного ответа, не говоря ни «да», ни – «нет». Это ещё более распаляло детское воображение: образ «золотого тельца» на двух колёсах, прочно засел в моём сознании – велосипедом я грезил целыми днями и бредил во сне, по ночам. Иногда, мне казалось, что эта мечта вот-вот близка к воплощению, но всякий раз, в самый последний момент, неизвестно откуда взявшиеся непредвиденные обстоятельства, препятствовали осуществлению, вновь отодвигая её на новый неопределенный срок. То, что происходило в такие минуты в ранимой и хрупкой душе ребёнка, невозможно передать словами. Обида – это совсем не то слово: эти чувства способен понять лишь тот, кому хоть раз довелось оказаться в подобной ситуации. Каждый раз, с трудом находя в себе силы, я «поднимался на ноги» и, заглушая в себе боль, вновь и вновь попытался заставить себя поверить в то, что уж, в следующий раз, я буду обязательно вознагражден за все свои душевные муки и страдания. И каждый очередной такой случай, оставлял в моём сердце глубокие раны, которые, заживая со временем, оставляли, тем не менее, заметный след. Что тут скажешь: ребёнку так свойственно и ближе по своей природной сути, верить в чудо…

Мне бы, поднатужиться, поднапрячь немного свои детские мозги: прикинуться на недельку-другую паинькой и послушным сыночком; подналечь и принести со школы хотя бы две-три «пятерки»; поймать удобный момент, когда папа с мамой смеются, подойти к ним и тихо сесть рядом, изобразив на лице страдальческое выражение, полное скорби и утраты… И – всё! Можно смело подготовить кусок марли или фланелевую тряпочку для любовной протирки и чистки новенького седла и бардачка, от которых так пахнет кожей и магазином! Однако, с Хитростью, дела у меня обстояли неважно: видать, пока я, раскрыв от удивления рот, изумлялся этому миру, остальные – более шустрые сверстники – разобрали ходовой, нынче, товар. А потому, когда я приплёлся к «шапочному разбору», со дна мешка, глупенько, хлопая своими невинными глазками, на меня взирали лишь Доверчивость и Наивность. Так что, выбора у меня не было: пришлось довольствоваться тем, что осталось.

Позднее, став значительно старше, я так и не сумею полностью избавиться от этой «парочки», осуждаемой на всём трезвомыслящем Востоке, часто являясь предметом для язвительных насмешек со стороны товарищей и вызывая бешеную ярость и стыд в душе моего старшего брата. Именно ему, впоследствии, я буду обязан многим урокам, что преподносит нам жизнь, и на которые иногда совсем не просто дать однозначный ответ. Конечно же, брат меня любил и жалел, но в немалой степени, его рвение и усердие в этом вопросе объяснялось тем, чтобы позорное пятно «дурачка-простофили» не легло на всю нашу семью. И в этом – надо отдать ему должное – он преуспеет. Хотя, однажды, всё-же, причинит мне очень острую боль, легкий след от которой до сих пор даёт о себе знать. Но об этом чуть ниже…

В один из дней, Судьба сжалится надо мной: родители пригласят меня для беседы в гостиную. Надо ли, описывать то волнение, когда я переступил порог главной комнаты, являющийся одновременно и кабинетом отца. Сердце колотилось столь неистово и сильно, что, казалось, ещё немного – и оно выскочит из груди. Папа встретил меня стоя у стола, мама же, сидела в кресле, чуть поодаль, у окна. Прямо над их головами, со стены, на меня ласково и добродушно смотрели два портрета: молодой и красивый папа, с густыми мохнатыми бровями, и совсем юная мама, в национальной тюбетейке, из под которой многочисленными ручейками-струйками ниспадали длинные девичьи косички. Я перевел свой взгляд с портрета на маму, которая продолжала как-то сдержанно и загадочно улыбаться. Мама преподавала в младших классах в той же самой школе, где я учился, а потому была в очень тесном контакте с моими учителями.

– Значит так: мы тут, с мамой, посоветовались – по привычке, сдержанно произнёс родитель, словно, он по-прежнему находился у себя в редакции, на планёрке. – В общем, велосипед мы тебе можем купить, но… при одном условии: ты обязан до конца учебного года исправить «тройку» по ботанике. Договорились?

Боже мой! Я не верил своим ушам! Какой может быть разговор: исправлю, конечно-же, исправлю! Расцеловав на радостях родителей, я метнулся к отрывному календарю, что висел у нас в коридоре: до летних каникул оставалось ещё долгих два месяца. Мне ничего другого не оставалось, как крепко стиснуть зубы: «ничего, зато велик уже, можно сказать, тут, в коридоре». Я бросил взгляд на прихожую, прикидывая, где будет место «стоянки» моего будущего двухколёсного друга. И, в следующую минуту, уже рылся у себя в портфеле, в поисках нужного учебника. Надо было основательно взяться за ботанику.

«Пестик, тычинка, рыльце, цветоложе… Однопольные, семядольные…» – зубрил я без устали днём и ночью.

Одноклассники перестали меня узнавать: обычно, флегматичный и пассивный на уроках, я преображался, едва в класс входила «ботаничка». Нисколько не стесняясь своих друзей, я как самый последний негодяй, отъявленный «отличник» и «выскочка», изо всех сил тянул свою руку вверх в надежде, что, наконец то, учительница обратит на меня своё внимание и вызовет к доске. Но, по закону подлости, она, как назло, не замечала моё рвение. Постепенно, товарищи перестали со мной здороваться.

Во дворе, дело обстояло не лучшим образом. Меня, которого ни за какие коврижки невозможно было загнать домой, не видно было на улице. Друзья недоумевали: что случилось? Я же, поклявшийся себе – молчать до последнего момента, сознательно отказывал себе не только во всевозможных играх и викторинах, устраиваемых ежедневно нашей детворой, но и лишил себя самого главного праздника – футбола, который мы гоняли ежедневно до поздних сумерек.

Вскоре, мой аскетизм принесёт свои плоды: в дневнике, напротив предмета «ботаника» будут красоваться две «четверки» и одна «пятёрка». Правда, по всем остальным урокам, я заметно сдам. Однако, это меня расстраивало менее всего: главное – я сдержал своё слово!

Приближался конец главной четверти. До заветного дня оставалось всего ничего. Никелированный блестящий обод переднего колеса «Школьника», уже отчетливо просматривался в проёме нашей двери. В один из дней, придя со школы домой, я заглянул в наш старый пузатый холодильник «Мир», в надежде перекусить что-либо на скорую руку. На удивление, он окажется пуст. Ничего путного, кроме молока, масла и яиц, моему взору не предстало. На короткое время я задумался. И тут, вдруг вспомнил, как однажды я был восхищён вкуснейшим омлетом, которым меня угостила Анна Ивановна, жившая этажом выше и которую все мальчишки нашего двора дразнили не иначе, как «Анна-Ванна». Глаза невольно закатились вверх, мысленно представив себе эту пышную вкуснятину. И я решился. Не скрою: сомнения терзали. Во-первых, подходить к плите, а тем более, что-либо самостоятельно готовить, нам категорически запрещалось. Ещё свежи были впечатления от первого кулинарного опыта, проводимого совместно с сестрой, когда мы решили пожарить картошку. Я вспомнил сожженную сковородку, обуглившиеся и слипшиеся брусочки картофеля и жуткое облако дыма, застрявшее надолго под потолком, и невольно передёрнул плечами. Помню, как папа, с ремнём, гонялся за нами вокруг стола, а мы слёзно просили прощения, обещая, никогда больше в жизни не затевать подобных опытов. А во-вторых, я плохо запомнил рецепт: знал только, что там обязательно должны присутствовать вышеуказанные ингредиенты, но вот в каких пропорциях… И, тем не менее, я рискнул.

Руководствуясь чисто практическими соображениями и не задумываясь особо, я вбил в чашку четыре яйца, бухнув вослед пол литра молока. Добавил соли, немного сахара и, тщательно взбив всё это дело вилкой, налил первую порцию в холодную сковороду и поставил её на огонь. Вскоре, на поверхности весело забулькали пузырьки молока, однако, ожидаемой «шапки», почему-то, так и не появилось. Промучившись и вконец испортив первый омлет, я вначале заметно взгрустнул, но, вспомнив известную поговорку «первый блин комом», вновь воспрял духом и уверенно добавил немного муки. На сей раз, у меня вышло нечто среднее между блинами и оладьями, но, с «заплатками» и многочисленными комочками. В третью попытку, меня угораздило поместить сковородку с деревянной ручкой в духовку.

Наконец, когда оттуда повалил густой дым, я окончательно сник, поставив крест на своём эксперименте. Добросовестно отправив «омлет» в мусорное ведро и перемыв кое-как посуду, я стал лихорадочно соображать – что бы эдакое придумать, дабы моё оправдание помогло мне избежать заслуженного наказания. На душе «скребли кошки». Не знаю – почему, но ноги принесли меня в гостиную.

Я осторожно перешагнул порог комнаты и бросил взгляд на портреты. Странно, но они смотрели на меня совсем по-другому, нежели пару месяцев назад. У папы, на переносице добавилась ещё одна складка, которую я не замечал раньше, отчего его взгляд показался мне сердитым и строгим, как у Карла Маркса, что висел у нас в школе, в кабинете истории. В мамином же взгляде, читался легкий укор и даже некое осуждение. Далее, находиться дома было невыносимо, более того – опасно: скоро должны были возвратиться родители. Чтобы скинуть с себя неприятные мысли, было принято решение развеяться немного на улице. И действительно: стоило мне оказаться во дворе, где меня встретила толпа ликующих товарищей, как угроза неотвратимого наказания показалась мне таким пустяком, что я очень скоро позабыл про все свои горести и печали. Через пять минут, мы уже вовсю гоняли мяч, предав забвению всё на свете.

Между тем, дома, где собрались все, за исключением меня, шло бурное обсуждение моего поведения. Как назло, именно в этот злосчастный день, наша классная руководительница передала моей маме табель с итоговыми оценками, в котором, наряду с «четверкой» по ботанике, красовались три жирные «тройки»: одна по физике и две – по математике. То, что меня ждало дома, было вполне естественным и закономерным. Неестественной лишь, могла показаться стороннему наблюдателю, реакция моих братьев и сестёр, которые – казалось бы – вопреки здравому смыслу, заметно оживились, если не сказать более – обрадовались. Однако, кто из нас не помнит того соперничества и тех потасовок, между отдельными членами семейства, которые имели место быть практически в любой приличной и уважающей себя семье? Причём, как правило, «весовые категории» соблюдались строго и неукоснительно. Так, например, в нашей семье, несомненными «тяжеловесами» были старшие брат с сестрой. Моим же, извечным соперником по отвоёвыванию жизненного пространства, являлась вторая сестра, которая была на два года старше меня. Самый незавидный и в то же время – самый удобный статус, имел мой младший брат, которому приходилось сражаться «против всех», и которому (по вполне понятным причинам) очень многое сходило с рук.

Итак, дождавшись, когда ярость отца достигла своей наивысшей точки, все дети, в предвкушении «премьеры», нетерпеливо заёрзали на стульях: каждому хотелось насладиться предстоящим спектаклем. Оставалось только послать гонца с извещением. Вскоре, когда мама молча положила перед главой семейства мой табель, гостиную оглушил грозный рык и, к величайшей радости старшего брата, ответственная миссия делегата была поручена именно ему. Надо отдать должное его фантазии и изобретательности, поскольку, справился он со своей задачей настолько блестяще, что многие послы умерли бы на месте от зависти.

Тем временем, ничего не подозревавший я, был с головой погружён в футбол. Ворвавшись в штрафную площадку противника и получив отличный пас, я уже развернулся, было, для того, чтобы отправить мяч в «девятку», как вдруг, боковым зрением, увидел радостно бегущего мне навстречу брата, энергично машущего руками и орущего непонятно – что.

– ВЕлик! – явственно и отчётливо донеслось до моего уха. – Иди скорей, посмотри, какой тебе купили велосипед!!!

Мяч медленно, как в кино, повис на какое-то мгновение в воздухе, а затем поплыл куда-то в сторону, в то время, как самого меня – плавно унесло в другую. Перед глазами внезапно вспыхнули розовые круги, а земля под ногами исчезла, то есть, совсем растворилась. Её просто, не существовало!

Я уже не помню, что я кричал в ответ брату, каким образом преодолел кажущееся бесконечным расстояние до дома, как ворвался домой и как сбрасывал на ходу свою обувь… Ничего этого не помню. Помню только, что, влетев пулей в комнату, с горящими глазами, едва выдохнул:

– Где велик?!

Окончательно же, приду в себя, когда увижу отца, судорожно расстёгивающего на поясе ремень и цедящего сквозь зубы:

– «Велик», говоришь? Сейчас я тебе покажу «велик»!

И тут, я впервые в жизни, вдруг ощутил, как где-то глубоко внутри просыпается какое-то неведомое мне прежде чувство, с которым никогда ранее не приходилось сталкиваться. Нет, велосипед здесь был совершенно ни при чём: о нём я уже успел забыть. То было совершенно иное… до боли сжавшее грудную клетку. Такое ощущение, словно, по чему то очень свято оберегаемому и тщательно скрываемому от всего остального мира, а потому, и – очень сокровенному и дорогому – пробежалась рота солдат, растоптав всё вокруг своими грубыми и грязными тяжёлыми сапожищами. Ощущение полной пустоты и разрухи…

Взбучку я, конечно же, получил. Хотя, папе с трудом удалось дотянуть до конца роль строгого и сурового родителя. Ибо, в такие минуты, он сам очень сильно переживал и еле сдерживал себя от того, чтобы не расчувствоваться и не приласкать свою несчастную жертву. И уже поздно ночью, когда я, всхлипывая и шмыгая носом, почти засыпал, вдруг знакомая тёплая и колючая щека нежно прошлась приятным наждаком по моему горячему лбу, после чего я окончательно успокоился и заснул.

 

Вещий сон

Из цикла «Почти по Зощенко»

На днях мне приснился сон. И не просто сон, которые мы все вскоре забываем по пробуждению. А, удивительный, можно сказать, необычный сон. Причем, всё в цвете, и со знакомыми лицами.

Снится мне, братцы, будто у нас, в России, «золотой век» наступил. Всюду довольные и счастливые лица, будто только что удачную сделку провернули или талон на водку незаметно сперли. Все вежливые: «извините», «простите», «будьте любезны» и всё такое. Матом никто не ругается. Даже непривычно, как-то.

Вокруг лес изумительной красоты, посередине озеро с голубой водицей. По водной глади лебеди, утки и всякие водоплавающие снуют туда-сюда. Вдоль берега народ расположился, отдельными группами, и все, мило улыбаясь, беседу ведут. Такой, можно сказать, междусобойчик.

Причем, среди моих знакомых, почему-то, и политики известные затесались. Ну, вроде, как в одной компашке.

Путин доверительно так, наклонился к моему другану Сереге и что ему шепчет на ухо. И что самое удивительное: никакой тебе охраны, никаких телохранителей. Словно обычные люди. Да и сам Серега как бы слушает его вполуха.

Возле самого берега лежит в купальничке красивом Хакамада и, прикрыв свои глазки от солнца, загорает. А рядом, почему-то, расположился Жириновский и так по-дружески о чем-то с ней беседу ведет. Причем, совсем даже не трясется, как обычно, в падучей, и никому больше пальцем своим не грозит: мол, пересажаю я вас всех сук и мерзавцев, однозначно, и так далее. А совсем даже мирно так, по-домашнему.

Неподалеку, отойдя в кусты и, повернувшись спиной к народу, стоит генерал Макашов и отливает себе потихоньку, бурча себе под нос какую-то детскую песенку.

Словом, идиллия совершеннейшая: ни в сказке сказать, ни пером описать. По небу облака красивые плывут, будто подушечки; в озере всякие аллигаторы мирно соседствуют с лягушками, птицами и прочими тварями; а на земле люди вперемежку с дикими животными расположились, и никто никого не трогает. Все так мирно, можно сказать, сосуществуют друг с другом.

Проснулся я, свесил ноги с кровати, а встать не могу: всё под впечатлением сна, никак не отойти.

На кухне жена с дочкой к завтраку стол накрывают, о чем-то вполголоса шепчутся. В коридоре кошка разлеглась и лижет себе всякие места, утренний марафет наводит. За окном тишина: никаких звуков машин, никаких голосов прохожих не слышно, словно все вымерли.

«Странно, – размышляю я про себя, слегка почесывая интимные места – к чему это вдруг мне такой сон приснился? Политики, дикое зверьё… И какое отношение это может иметь ко мне?»

Вдруг слышу: звонок в дверь.

«Интересно, – думаю, – и кому это в такую рань приспичило к нам домой? Воскресенье, как-никак, то есть, у всех нормальных людей – выходной?»

Однако, встал с кровати и поплелся открывать дверь, даже штаны не одел. Открываю я, значит, дверь и …батюшки! Стоит на пороге красавица, каких печатают только на обложках дорогих журналов, со всех сторон картонными коробками окруженная и мило улыбается мне.

А напротив неё стою я: в старых порванных кальсонах и с немытой рожей.

– Айн момент! – говорю я ей, быстро спохватившись, – И – бегом в свою комнату – наспех одеваюсь.

Возвращаюсь в прихожую, а она уже там: коробки, всякие разноцветные, складывает в огромную такую пирамиду.

«Господи! – размышляю я про себя. – Да что же это такое? И откуда всё это навалилось?» Ничего понять не могу.

А дамочка, между тем, улыбается так, вся из себя… Ну, очень хороша! Видать, заранее себе представляла мою ошарашенную рожу, а теперь всего лишь сверяла предполагаемую картину с действительностью. По тому, как она уверенно держалась и раскованно себя вела, можно сделать вывод, что эффект удался.

– Только не удивляйтесь – говорит – ничему. Потому как Вам несказанно повезло.

– То, есть? – ничего не понимая, вопрошаю я. – Что Вы хотите этим сказать?

– Ничего особенного, – успокаивает меня эта куколка, – просто Вы выиграли один из призов, что распространяет наша компания!

– Да, ладно, бросьте: – пугаюсь я. – будет Вам издеваться. Может быть, Вы адресом ошиблись?

– Да нет, – отвечает ехидно так, – нисколечко, даже.

И называет мой домашний адрес. Ну, тут я совсем струхнул, братцы! Думаю: «Да что же это такое творится, в самом деле?! Может, я всё ещё сплю?»

Хотя, нет: вон обои наши рваные висят, вон, жена с дочкой на кухне по-прежнему о чем-то на кухне шепчутся. Вот только странно, что не выходят к нам, никакого интереса, так сказать, к происходящему не проявляют. Вот, кошка продолжает свой утренний ритуал, усердно копаясь и что-то выискивая у себя под хвостом. На всякий случай, я даже ущипнул себя.

А гостья все продолжает:

– Компания наша устроила бесплатную акцию, дабы вы могли оценить качество наших товаров и впредь покупали бы только у нас.

– Простите, – говорю, – я не ослышался, случайно? Только что Вами нечаянно было произнесено слово «бесплатно». Я ничего не перепутал?

– Нет, ничего. – говорит, зараза. И начинает распаковывать первую же попавшуюся ей под руку коробку. Смотрю, и не верю своим глазам – целый набор кухонной посуды, состоящий из нескольких кастрюль разных размеров, из нержавеющей стали.

– Вот, – говорит, – это Вам.

Не успел я ещё и слова произнести, как она, словно добрая волшебница, плавно сделала какие-то замысловатые «па» и прямо перед моим фэйсом неожиданно возникла новая коробка, которую она тут же распаковала и, достав из неё электрический чайник, протянула его мне, изумленному и вконец ошарашенному.

Я, молча, трясущимися руками, принимаю этот самый чайник и пытаюсь что-то сказать в ответ, но, чувствую, – что с речью моей что-то не в порядке – не льётся речь из меня никакая. Всё, на что я только способен, так это переводить свой взгляд с чайника на свою благодетельницу и обратно. В какой-то момент она мне даже ангелом показалась. Заместо белой куртки, что была с минуту назад на ей, вдруг простыня белая же оказалась. А за спиной зашевелилось у ей что-то, вроде крылышек. Я даже чуть было не перекрестился.

Но, через несколько секунд всё прояснилось: это, оказывается, был продемонстрирован новый комплект постельного белья. Разумеется, тоже бесплатно.

Тут, наконец, я немножечко прихожу в себя. Начинаю, так сказать, мозгами своими шевелить. Думаю: " Эт, сколько ж, лет мы живем тут, и что-то из истории нашей, как-то не припомню, чтобы государство там, или компании какие-либо, вот так вот, свободно и бесплатно нам, простым людЯм, что-либо раздавали. О «сыре бесплатном, что в мышеловке» я, конечно же, был наслышан, но, чтобы вот так…

«Тут явно что-то нечисто. – думаю – Ну не может быть, чтобы мы вдруг достигли такого уровня процветания, что можем себе позволить обычному народу бельё бесплатно раздавать!» Я ещё понимаю, скажем, там, книжку про уголовный кодекс, или устав партии. Это ещё, куда ни шло. Но чтобы настоящие и полезные в быту предметы задарма раздавались – шиш вам. Такого ни в жизнь не бывало.

Словом, чую я, братцы, что потихоньку, кажись, схожу с ума. Ну, явно, должна же быть тут какая-то подлянка? Налицо, афера скрывается за всем этим, но «где тут эта самая собака зарыта», найти пока не могу.

«Ладно, – думаю я про себя, – продолжая тоже улыбаться этой дуре: кому охота показывать свою неграмотность? – Щас я тебя раскушу, мамзель ты, недоделанная!»

– А скажите мне, пожалуйста, – невинно так, обращаюсь я к ней, собрав остатки своего самообладания, – если я Вас правильно понял, то всё, что Вы только что мне продемонстрировали и переложили оттуда сюда вот, всё это теперь принадлежит мне, то есть моей семье? И мне ни одной копеечки даже не придется Вам за это заплатить? Я правильно Вас понимаю? Так?

– Так! – не моргнув даже взглядом, спокойненько промолвила мне эта стерва.

Тут уж, конечно, ноги у меня окончательно подкосились. Чего уж врать, сердце в пятки ушло. Полвека прожил, а с таким ещё сталкиваться ни разу не приходилось.

«А что, собственно, – размышляю я про себя, – кто его знает, может я зря напраслину на честных людей возвожу? Может быть, мы и в самом деле достигли давно уже того уровня, что переплюнули этот гнилой запад по части обустроенности? Чем черт не шутит? Ведь, ясным языком мне вещает эта коза с невинными глазами: „Бери и жируй себе на здоровье.“ Впрочем, какая же она „коза“? Вполне нормальная молодая и симпатичная девушка, дай ей Бог здоровья! Побольше бы таких, глядишь – и коммунизм уже не за горами…»

А гостья, тем временем, раз за разом достает чего-то там, демонстрирует и откладывает в мою сторону. Смотрю, постепенно почти вся эта груда коробок уже ко мне перекочевала. А я продолжаю все предаваться своим мыслям, уже совершенно не обращая внимания на свою гостью и перестав слушать – о чем она там себе щебечет. Мне достаточно того, что она мне ясно дала понять – ХАЛЯВА, сэр! А халява, конечно, она и в Африке халява, чего уж тут распространяться.

«Нет, ну нельзя же оставаться такой неблагодарной сволочью?– обращаясь с укором теперь уже к себе, взывая к заглохнувшей было совести и элементарной порядочности. – Надо ведь, хоть как-то отблагодарить за столь щедрые подарки?»

И тут приходит мне на ум гениальнейшея мысль.

«Я знаю, как я отблагодарю эту компанию: я разрекламирую её у себя на сайте! Ведь, это так здорово! Об этом многие компании мечтают. А тут я, пусть хоть и со скромненьким, но все же…»

– …Так что, заплатив каких-то несчастных три тысячи рублей, Вы становитесь полноправным обладателем этой, поистине, пирамиды подарков! – вдруг доносятся до моего слуха последние слова припердохавшей незванно-откуда гостьи.

Морда моего лица, конечно же, в этот момент являла, наверное, не совсем симпатичную картину, но смею вас заверить, что это было только в первые пять-шесть секунд. Дальше же, у меня непроизвольно вырвался такой выдох облегчения, что мою гостью невольно волной прибило назад, к двери.

– Господи! Наконец-то!!! – едва сумел я только выкрикнуть. Но, тут же спохватившись, стал извиняться за столь бурные эмоции. – Девушка! Милая! Вы меня только простите, ради Бога! Ну, как это я мог подумать, что…? Ну, конечно же, я полный кретин и идиот всевозможных степеней, какие только существуют на свете! Знал ведь, чувствовал, что где-то меня егорят, а вот где именно – так и не просёк. Нет, ну надо же!

А вообще-то, Вам спасибо огромное! А то, ведь, я уже, грешным делом, решил, что маненько умом тронулся, заболел серьезно…

Короче, спасибо и до свидания, дорогая. Забирайте свои вещички – вот тут они, все тут, в полности и сохранности – ещё раз Вам пока, и всего хорошего.

И как только дверь за нею захлопнулась, я сразу же почувствовал невероятное облегчение. А вслед за этим, вспомнил вдруг про свой сон.

Нет, ну надо же, бляха-муха: – подумал я, – вещий сон приснился! А говорят, не бывает…

 

Издержки демократии

из цикла «Почти по Зощенко»

Нет, братцы: что ни говори, а жить мы стали лучше. Несомненно, лучше.

Хотя и попадаются, конечно же, иногда отдельные несознательные типы, которые наговаривают на нынешнюю власть и с ностальгией вспоминают советские времена: мол, и продукты были качеством получше, и зарплаты хватало на нормальную человеческую жизнь, и цены, мол, не росли как на дрожжах, и так далее… Ну, что о них говорить: не стОит, одним словом.

Соскучились, видать, по старым временам: никак им про колбасу не забыть, за два двадцать. А про то, что никакой свободы выражения, никакой демократии не было, они уже подзабыли.

Помните: попробуй, – опоздай на работу хотя бы на пять минут! – сразу же пропесочат, а то и схлопочешь строгий выговор по партийной линии. А чтобы – не выйти на работу – так за это специальная статья была предусмотрена в Гражданском кодексе – «За тунеядство», называлась. Забыли, небось?

А сейчас? Никаких тебе лозунгов, соцсоревнований и передовиков производства. Сейчас у любого гражданина есть выбор: хочешь – работай, не хочешь – не работай! И никто тебя не спросит, никому до тебя дела нет. Твоё личное право. Демократия.

Конечно, быть безработным в наше время – хорошего мало: можно и «ноги протянуть». Зато у тебя появился шанс – стать предпринимателем, стать бизнесменом, миллионером, олигархом, наконец! А раньше?!

Разве, мы могли мечтать о таком времени ещё каких-то лет двадцать тому назад, когда пытались построить коммунизм? Чего уж, там: наивные, конечно, были. Верили во всякие, там, идеалы, постановления и съезды, делая вид, что не замечаем всего остального цивилизованного мира.

Ракеты, правда, были у нас неплохие, можно сказать, классные ракеты. И нацелены они были куда только возможно: и в космос, и на потенциального врага, и… на возможного друга. И жили мы изолированные от всего остального мира, ощетинившись, словно дикобраз этими самыми ракетами. Словом, боялись нас, косясь как на чумных, а потому и уважали. Хотя особого желания – пожить в нашей стране – у тамошнего населения, конечно, не возникало.

Это мы, наоборот, грозно клеймя их образ жизни на всяких партсобраниях и политинформациях, придя домой, тайно вздыхали об американской жвачке и джинсах, европейской помаде, духах и прочей дряни. И, чего уж там греха таить, завидовали ихнему рабочему и евонной жене. Совсем не подозревая, что «и на нашей улице – совсем скоро – будет праздник».

И вот он наступил!

Господи! Да рази ж, я знал, что буду так жить: свободно и вслух выражать свои мысли; не стоять больше в этих чертовых очередях и брать не «по полпалки колбасы в руки», как раньше, а столько, сколько пожелаю. Неважно, что на большее, порой, и не хватает денег, зато свобода какая!

Или возьмите, к примеру, те же самые выборы. Раньше, ведь, как было: придешь на избирательный участок, тебе аккуратно листок вручат, с отпечатанной на ём единственной фамилией, и ты его только опускаешь в урну. Никакой в помине альтернативы, никакого плюрализма. О том, чтобы хрястнуть кого-нибудь по чайнику или просто рожу набить, не могло быть даже и речи. Противно было в руки брать этот самый листок. А сейчас! Пожалуйста: столько партий развелось, как «собак нерезаных». Хочешь, голосуй за этих, хочешь – за других, а не хочешь, так можешь вообще ни за кого голосовать: отдельные несознательные элементы говорят, что все равно от нас ничего не зависит. Я им, естественно, не верю. Правда, в самом механизме голосования я до конца пока так и не разобрался, зато, свобода какая!..

А на Невский выйди, – ни в жизнь не узнаешь! Настолько он преобразился: всюду витрины и зеркала дорогущие; везде неоновые вывески и рекламы с гирляндами разноцветно бегущих огней; куда ни плюнь, сплошь бутики и шопы элитные. И все это для нас с вами! Если честно, то я один раз, все же, зашел туда, но мне почему-то не понравилось: слишком уж чисто там, как в клинике, и персонал чересчур вежливый. В общем, не по-нашему себя там почувствовал. Даже плюнуть некуда! Я сразу же оттуда вышел, даже на цены не взглянул. Говорят, что вполне сносные…

Словом, умеем мы построить настоящий капитализм, если захотим!

Правда, есть кое-какие издержки, не без этого, конечно.

Например, ездить в транспорте стало накладнее, автобусов и трамваев заметно поубавилось. Зато «пробок» в метро прибавилось. Это как в физике – «закон сохранения энергии» – если в одном месте убавилось, то в другом обязательно должно прибавиться.

На одном из переходов в час «пик» меня как-то так зажали, черти, что не то, чтобы в рыло кому, а даже вздохнуть было невмоготу. А тут ещё бабка какая-то, рядом, визжит, словно её режут, но, при этом, так активно локтями, будто кочергой, вертит и дорогу себе прокладывает, что всякие опасения насчет её здоровья сразу же отпали. Мужики сдержанно пыхтят себе под нос, отдельные истерички глаза закатывают: мол, куды вы тут со своими копытами прёте, мол, каблуки мне сломаете, скоты, колготки новые порвёте, подлюки. А с виду, вроде вполне интеллигентные дамочки…

С медицинским обслуживанием тоже, какая-то накладочка вышла: раньше, бывало, зайдёшь к зубному, он тебе выдернет зуб безо всяких импортных обезболивающих средств и – «гуляй, Вася!»: не по-людски, но зато бесплатно. А сейчас, чтобы записаться на одну медицинскую консультацию, уже денег стоит. Зато, правда, все чисто и стерильно. И персонал обходительный, вежливый такой.

В одной из таких поликлиник Тамарка – соседка моя – работает. Дома – ну, дура дурой: бывает, как нарежется своего медицинского спирта, так похлеще любого сапожника матом кроет, а если надо – то и по кумполу съездить, у ней не заржавеет.

А пришел как-то к им зуб выдирать, не узнал её: вся в накрахмаленном голубом передничке, в тонких резиновых перчаточках и марля аккуратно полморды закрывает. Это, наверное, чтобы клиент не учуял перегара после вчерашнего. Подносит, там, какие-то струменты доктору, улыбается вся и попкой своей эдак, вертит в разные стороны. Это у них, по-научному, кажись, называется «ассистировать». Хотел ей пендаля врезать за вчерашнее, но врач отвлёк: велел мне рот открыть, чтобы сделать инъекцию импортного навокаина, за который я заплатил триста рублей. И, действительно, – через минуту чувствую, братцы, что… ну ничего не чувствую. Язык, и тот вроде не мой: ворочается непослушно, куда попало… А щека будто распухла до неимоверных размеров. В общем, выдернули мне несчастный зуб аккуратными и красивыми такими щипчиками за полминуты. Я, довольный и радостный, благодарю доктора, плачу приличную кругленькую сумму в окошечко кассы и возвращаюсь домой, а через час вдруг чувствую, что боль, почему-то, ещё больше усиливается. Потом выясняется, что выдернули совершенно другой зуб. Хорошо, что Тамарка в этот день домой не пришла: решила, на всякий случай, заночевать у подруги.

С общепитом тоже есть кое-какие мелкие погрешности. Раньше, к примеру, жрать захотел, а пойти некуда: всюду одни пельменные, сосисочные, пирожковые да невзрачные забегаловки. Кругом антисанитария и ассортимент бедный, можно сказать, никакой. Дешево, правда, но все же…

А сейчас: хочешь – бистро, хочешь – макдональс, всякие пицца-хаты, швабские домики и харчевни. Словом, выбор огромный. От ассортимента аж в глазах рябит: одних салатов, поди, с дюжину наберется. И обеды сами теперь называются не так, как раньше, там, «комплексный» или ещё как, а заманчиво красиво и приятно на слух: «бизнес-ланч». Это тебе, конечно, не хрен собачий.

На днях, будучи сильно голодным, не выдержал и зашел в одно из таких заведений, что напротив Московского вокзала. Взял подносик и пристроился к небольшой очереди. Продвигаюсь потихоньку к кассе, и заодно наполняю свой поднос всякой вкуснятиной заморской. Правда, в кассе содрали с меня почти триста рублей. Ну, я не стал скандалить: там молоденькая девочка сидела, видать, из практикантов, ошиблась, наверное. Был бы мужик, так я ему бы пятак начистил, точно. А так, – неудобно, как-то, к Европе, все же, движемся.

Сел за столик, а у самого уже слюнки текут, даже не знаю с чего начать. Все красивое такое и непонятное: тут листочек из лука-порея аккуратно вырезан, там – «ромашечка» из яйца и вареной моркови, здесь – какое-то не то желе, не то холодец, но слоями разноцветными выложено. Сразу аппетит возбудился, как у бешеной собаки.

В общем, как я проглотил одним махом полподноса, – сам не понял. Даже вкуса никакого не почувствовал. Видать, здорово проголодался. Да и порции, по правде сказать, какие-то уж больно маленькие были.

Зато, кругом всё чисто, скатерти накрахмаленные, даже зубочистки почти, что на каждом столике. Бери сколько хочешь и ковыряйся в зубах, сколько твоей душе угодно, никто тебя не остановит, мол, хватит уже, другим оставьте.

Одноразовую посуду повторно уже почти не используют. Научились.

Вышел я оттуда немного разочарованный тем, что меня обсчитали, но в целом, гордый за страну: ведь, могём, когда захотим. Правда, второе ничем от столовского гуляша почти не отличалось, если не считать красиво вырезанной «розочки» из редиски.

Посчитал оставшуюся мелочь в кармане, прикинул: до аванса ещё неделя, и решил, что раньше, чем через месяц я вряд ли нагряну с повторным визитом.

Или возьмите, к примеру, пенсионеров.

И чего это они так взъерепенились? Чего им не хватает? Пенсии постоянно только увеличиваются. Вот, совсем на днях, государство им снова надбавило по сто с лишним рублей, а они все ещё чем-то недовольны. Неважно, что цены на продукты выросли почти вдвое: это нормальный экономический процесс. Ведь, ещё не так давно они получали какие-то несчастные тридцать-сорок рублей и были довольны. А сейчас? Меньше трех тысяч вряд ли кто получает. Даже сравнивать, как-то, неудобно. Правда, за вычетом кварплаты и прочих коммунальных услуг, зубы можно положить на полку. Однако, прожить, тем не менее, очень даже можно. И потом: если уж быть до конца откровенным, есть мясо – слишком вредно для старческого организма.

Про студентов, я уж лучше промолчу: для кого, как не для них, повышенные стипендии и льготные карточки. Хотя, за обучение, большей частью, все же, приходится платить наличными. Но кто им мешает подрабатывать в свободное время от занятий? Сочетать, так сказать, умственный труд, с физическим. Тяжело, конечно, но что поделаешь: такова жертва за демократию.

Зато как раскрепостились средства массовой информации. Вы только почитайте: красная пресса клеймит позором демократическую, та, в свою очередь, критикует либеральную и правых, а те справно поливают и тех и других. Про желтую, даже и распространяться не хочется: что взбредет в голову, то и пишут. Свобода, и только…

Вон, как на радио Веллер изводится… чего-то там про справедливость. Ну и пусть себе надрывается, кто ж ему запрещает? У нас же плюрализм! Хоть визжи от отчаяния – это твоё священное право. Другое дело, – вряд ли тебя кто услышит. Но почему все должны слышать только вас? Это же, демократия.

Про телевидение я вообще молчу: разве было столько каналов при советской власти? Вспомните: читают два строгих диктора по бумажечке и даже не улыбнутся. А сейчас? Сейчас любой диктор или ведущий программы может свободно выразиться по-нашему, по-простому. Чувствуется близость к народу. Ну, чуть ли не сливается с ним. Да так, что иногда, бывает, родной русский язык забывает, ударение, порой, не там ставит, где следует. Ну и что с того?

Зато, сколько передач всяких развелось, и – каких! Да разве, могли мы раньше смотреть «Дом-2», к примеру, или такую интересную программу, как «Однако», с её ведущим М. Леонтьевым? Про проституток, секс и насилие я уж и не говорю: включай любой канал – не ошибешься. Даже для шибко утонченных, ну, там, всяких слабонервных и больных оставили один канал, шоб все по справедливости было. «Культура», кажись, называется. Ну и пусть себе на здоровье разные балеты и театральные постановки смотрят. Кто ж, запрещает? У нас ведь, культурная страна, а не какая-то там, Гвиана. Хотя, некоторые поговаривают, что они, якобы, лучше нас живут. Врут всё, наверное…

А какие политические дебаты происходят по «ящику», просто диву даешься: этот оппоненту в морду, стакан с водой выплеснул, другой – за косы дуру-депутатку тащит, третий уже рукава, так, активно засучивает, в пятак целится. В общем, Никулин со своим цирком, можно сказать, отдыхает…

Нет, не спорю, конечно: иногда это подрывает наш имидж на международной арене. Не без этого. Но ведь, мы стараемся…

Так что, издержки у нас, конечно, пока имеются.

Однако, я полагаю, что носят они временный характер. Даже там, на ихнем Западе от этого не никто не застрахован, хотя свою демократию они строили более трехсот лет.

А мы – ка-а-к навалились всем народом и… раз! – за какие-то четверть века сразу догнали их. Возможно, даже скоро и перегоним их в чем-то. Хотя они, черти, почему-то не особо рады нашим успехам: в ВТО не принимают, на различных ассамблеях критикуют нас. Завидуют, наверное. Боятся честной конкуренции.

А нам-то что? Нам только дай волю, так мы весь мировой рынок завалим нашими продуктами. Правда, на селе народу почти не осталось, многие деревни и хутора давным-давно обезлюдели и вымерли. Но, ничего: если нам сверху скажут, что это необходимо для процветания России, то мы подсобим крестьянину, поможем.

Вон, сколько банков сейчас развелось. И любой, готов дать тебе какую угодно сумму. Под проценты, разумеется. Говорят, что вполне разумные проценты…

Конечно, недоработки есть, и никто их не отрицает. И более того, мы их не скрываем. Но кто вам сказал, что свобода дается так легко? Мы столько страдали под прогнившим царским режимом, столько страдали из-за советской власти… Осталось совсем немножко.

Так что потерпите, граждане-господа-товарищи, дорогие. Ну, честное слово, совсем самую малость. Неужто, и в этот раз государство нас с вами объегорит? Что-то, я не очень-то в это верю.

А вы?