Наконец приглашение графа Рошфора с его невестой принцессой в замок Нейсес было привезено камергером герцога: это была особенная любезность…

В то же утро молодой человек красивой наружности, побывав у графа, прямо от него поехал в гостиницу, где жила Алина.

Лакей доложил Алине, что барон Фриде желает явиться ей. Красавица переменилась в лице и пробормотала, едва не лишаясь чувств:

– Попросите обождать или приехать через час.

Лакей вышел и явился вновь.

– Барон просит извинения, если обеспокоил вас, принцесса, и явится вновь в указанное вами время.

Алина тотчас послала за Шенком, который спокойно пил кофе в ресторане гостиницы. Алина объяснилась.

– Барон Фриде! – выговорил Шенк, смутясь. – Дело скверное! Главный виновник – на том свете. Но ведь он сидел за это в лондонской тюрьме. Его самозванство отсижено, и даже заплачены были вами долги, сделанные им для вас под этим именем.

– Что ж из этого? Барон Фриде теперь напал на мой след и желает продолжать преследование… Но ведь это погибель!

– Он ничего сделать не может! Доказать нельзя, что г-жа Тремуаль и вы – одна и та же личность.

– Доказать?! Достаточно глупой истории. Достаточно скандала, чтобы все погибло.

– Правда… – выговорил Шенк.

Наступило молчание.

– Каких-нибудь два дня лишних – и я была бы уже в Нейсесе, – воскликнула Алина со слезами на глазах.

– Ну, это женская логика… – сердито проворчал Шенк. – Гадать о том, что бы было, если бы того-то не было, а было бы другое, если бы было…

И, походив в волнении по комнате, Шенк вдруг остановился перед Алиной.

– Еще хуже! – воскликнул он.

– Что? – изумилась Алина.

– Еще хуже!

– Положение?

– Да. Наше положение. Еще хуже! Когда болван Дитрих-Фриде сидел в тюрьме, то поверенный барона Фриде сам расспрашивал его часто. И Дитрих, вероятно, все передал ему, что только мог, в свое оправдание. Следовательно, через Дитриха и полицию Фриде узнал все про г-жу Тремуаль.

– И про Алимэ-Шах-Намэт!..

– Конечно! Про все… все…

– Шенк! Нам надо бежать, скрыться, прежде чем этот Фриде явится вновь. Меня могут арестовать как женщину, занимавшуюся мошенническими проделками для вымогания денег.

– Нет. Что Лондон допускал, того Франкфурт наказывать не имеет права. Но ваша свадьба более чем сомнительна.

– Надо бежать!

– Без денег? Да и куда бежать! Успеем выехать… Или… – запнулся Шенк.

– Что?!

– Есть одно спасение. Но вы не решитесь на это, по женской – извините – глупости.

– Что такое? Я на все пойду, что может спасти меня.

– Что спасти! Ваше замужество? Никаким образом! Но бежать не придется! Можно будет остаться здесь или в Нейсесе, у герцога.

– Как? Что? Говорите! – воскликнула Алина.

– Граф безумно влюблен в вас. Расстаться с вами ему будет тяжело, даже невозможно… Если вам нельзя быть его женой, то будьте… Идите в любовницы.

– Вы с ума сошли!

– Он не хуже графа Осинского! – даже сердясь отозвался Шенк.

– А звание принцессы?

– Ну, после принцессы багдадской Шах-Намэт мудрено уже прослыть за принцессу российскую. Вы забыли, что при обвинении в мошенничестве ваш титул «Володимирская» становится тем же обманом.

– Правда! – выговорила Алина и заплакала. – Что же делать? – вымолвила она снова.

– Я уже сказал.

– Быть любовницей человека, за которого и замуж я пошла бы с отвращением! – воскликнула Алина. – Никогда! Не хочу! Пойдемте!

– Куда?

– На улицу! За город! Пешком!

– Вы потеряли рассудок?

– Нет! Идемте, Шенк. Не первый раз. Теперь тут нет, по крайней мере, трупа, – указала Алина на пол горницы.

Шенк успокоил встревоженную женщину и убедил прежде повидаться с бароном Фриде.

– Бежать успеем. Оскорбить его и убить я тоже успею или на поединке, или просто… из-за угла! Что же делать! А пока успокойтесь… Я буду при вас. Дождусь его появления.

Часа через полтора лакей доложил Алине, несколько успокоенной советами Шенка, что тот же барон Фриде явился.

– Просите! – выговорила Алина, как бы объявляя во всеуслышание свой смертный приговор.

Молодой человек красивой наружности, в блестящем мундире вошел в комнаты и любезно, но при этом особенно почтительно раскланявшись, выговорил:

– Я являюсь к вашему высочеству просить вас от имени герцога сделать его высочеству удовольствие пожаловать в Нейсес вместе с нареченным женихом вашим, графом Рошфором.

– Кто вы? – вымолвила Алина.

– Камергер его высочества герцога Голштейн-Лимбургского, графа Оберштейнского и Стирумского…

– А ваше имя, милостивый государь? – не вытерпел и Шенк.

– Барон Фриде.

Наступило молчание, которое послу и камергеру ввиду двух удивленных лиц – принцессы и ее, по-видимому, гофмаршала – показалось крайне странным.

– Другого дела вы не имеете до меня? – вымолвила Алина.

– Никак нет-с. Я явился пригласить вас от имени герцога, что уже передал графу.

И настоящий барон Фриде, не подозревавший, какое магическое значение имела для Алины его фамилия, вышел из комнаты, оставляя за собой два существа, готовых разразиться самым громким, искренним и душевным смехом. Шенк готов был даже протанцевать по комнате менуэт от счастья.

– Бежать! На улицу! Пешком! – передразнивал он через минуту Алину, стараясь говорить ее голосом и делая ее жесты. – Вот то-то и есть! Жить нечестиво – злодеем сделаешься! Но этого мало… И дураком сделаешься. Разве сейчас не попал в дураки?

Через несколько времени явился довольный и счастливый Рошфор и нашел Алину веселее и красивее, чем когда-либо.

Путешествие было назначено на следующий день, но так как Рошфор предполагал, что свадьба будет тотчас же и отпразднована в Нейсесе, то посоветовал захватить с собою все вещи.

Когда принцесса Володимирская явилась в замок герцога в сопровождении жениха и своего гофмаршала, герцог Филипп был поражен.

Утром приехала принцесса, а вечером влюбчивый монарх не отходил от нее ни на шаг, подавал ей сам фрукты, вставал, чтобы позвонить лакея для нее, вскакивал, чтоб поднять платок, и совершенно, казалось, потерялся, забыл, что он владетельный имперский принц и что у него есть свидетели и очевидцы странного поведения.

Граф Рошфор был сумрачен… темнее ночи. Ухаживания его монарха за его невестой, быстрая метаморфоза в самой Алине возмутили его.

Прошла неделя, и случилось то, чего никто не ожидал…

Герцог Филипп безумно влюбился в красавицу принцессу и предложил ей руку, сердце и голштейн-лимбургский престол. Алина приняла предложение, но пожелала сохранить все в тайне, ради особых причин…

Но чувство к герцогу было настолько, по ее словам, сильно, она настолько верила в честь и доблесть принца-монарха, что, отлагая свадьбу на неопределенное время, она не могла отложить счастливого мгновения принадлежать ему всецело.

И Алина отдалась герцогу…

Чувства и увлечения, конечно, не было ни капли, но было удовлетворение самолюбия и расчет…

– Когда захочу… и если захочу… тогда и буду уже герцогиней Лимбургской! – сказала Алина другу Шенку, пожалованному в егермейстеры двора герцога.

Но предложение герцога и согласие Алины не обошлось без бури и такого происшествия, о котором долго толковали потом весь двор монарха, весь город, а затем и во всем маленьком государстве.

Граф Рошфор со второго же дня прибытия стал относиться к герцогу так странно, что не только его нельзя было пожаловать в гофмаршалы двора, но приходилось делать ему строгие замечания и выговоры.

Оба соперника, очаровательница, ее друг и весь придворный штат поняли, в чем дело. Но все, однако, притворялись, что ничего не понимают, и играли комедию.

Никто не заикнулся, конечно, что все сводится к тому, что один у другого отбил красавицу невесту. Все знали и предвидели бурю или скандал, но заранее были готовы объяснить его иначе.

Однако ни Рошфор, ни кто-либо из придворных не предугадал, до чего дойдет и на что решится монарх под влиянием внезапного, но уже безумно пылкого чувства к очаровательной женщине.

Однажды вечером герцог оставался до полуночи в горницах, отведенных принцессе… Жених был в это время на другой половине замка и напрасно два раза докладывал о себе невесте. Ему отвечали:

– У принцессы – его высочество. И не приказано ни с чем являться, кроме вестей государственной важности.

На этот раз ревность графа дошла до последней крайности. Он был убежден, уверен душой и разумом, что в этот вечер его обожаемая Алина, его нареченная принадлежала герцогу.

Когда монарх около полуночи явился к себе в рабочий кабинет, ему доложили о графе, желающем его видеть.

– Скажи: завтра утром. Он, кажется, забыл, что уже полночь.

Несмотря на приказание герцога, граф Рошфор, слышавший его ответ, вошел в комнату и запер за собою дверь.

И с глазу на глаз произошли объяснения между монархом и подданным.

Через полчаса герцог почти выбежал из своего кабинета, а граф остался…

Герцог крикнул лакеев и приказал разбудить коменданта замка, разбудить, позвать всех…

Монарх был бледен как полотно и вне себя от гнева…

– Взять графа Рошфора! – приказал он. – Заключить немедленно в круглую башню!.. – И собравшийся люд спросонья и перепуга не сразу понял, что случилось.

Графа Рошфора взяли и тотчас препроводили в башню. Он молчал как убитый и, только увидя в числе окружающих его лиц прибежавшего ради любопытства егермейстера Шенка, крикнул ему насмешливо:

– Не даром досталась! Дорого ему обошлась и будет помнить! Видно, невеста была слишком красивая и слишком легкомысленная женщина, чтобы все могло обойтись просто и благополучно.

Наутро бывший посланник при версальском кабинете граф Рошфор де Валькур, родственник дома Бурбонов, был в качестве государственного преступника отправлен в Стирум и заключен в крепость!

Урок всякому подданному – не быть соперником в любви своему монарху!

Бедный жених долго просидел в заключении и был освобожден, когда его невесты уже и на свете не было. А между тем все преступление его ограничилось тем, что в пылу ревности он в эту роковую ночь после упреков и жалоб… взял герцога за ворот.