В тот самый день, когда Алина готовила Осинскому неожиданность, счастье – взять ее в дорогу с собой и в полное распоряжение, – в этот же именно день явился барон Шенк со своим объяснением и предложением миллионов.
Алина призадумалась и колебалась.
Красавцев Осинских было на свете немало. Кроме того, бегство с ним давало ей трех новых врагов из трех друзей. С другой стороны, новая связь с юным аристократом приведет ли к браку и к высшему общественному положению? Если его семья не примет ее?! Если отец Осинского прогонит его и лишит всего? А здесь Шенк обещает иное! И по всей вероятности, он не лжет и даже не преувеличивает…
– Лучше остаться, – решила теперь Алина, – и иметь такого союзника, как Шенк! Если уж рисковать быть двумужницей, то, по крайней мере, при иных условиях. Выйти за человека более независимого и состоятельного и с высшим общественным положением. Единственное, что возможно и что, конечно, тотчас я позволю себе, – это каприз. Une partie de plaisir [10] .
В тот вечер, который барон Шенк назначил для объяснений, у Алины случайно собралось много гостей, и дело пришлось отложить.
Осинский явился ранее других и, не спуская влюбленных глаз с Алины, вопросительно глядел в ее красивое и веселое лицо. Ему хотелось узнать скорее загадку, которую задала ему Алина, попросив отложить отъезд.
Но он не чуял, что в этот день все изменилось. Он не знал, на что еще вчера хотела решиться молодая женщина по отношению к нему. А теперь он равно не знал об отмене этого решения.
Вечер был такой же скучный, как и все предыдущие, но Алина была оживленнее, нервнее, и все заметили в ней какое-то особенное настроение…
Когда гости вдруг с общего разговора перешли в горячий спор по поводу какого-то политического события, всех взволновавшего накануне, кроме одной г-жи Тремуаль, хозяйка подошла к Шенку, отвела его в сторону, к окну, и заговорила тихо:
– Мне все равно, что именно вы мне предложите… Я согласна заранее! Я вам верю! И вы найдете во мне решительную и верную союзницу!.. Но только с одним условием… Я вам предложу одно условие, на которое вы должны согласиться… Условие пустое, ребяческое…
– Извольте… Скажите… – вымолвил Шенк, пронизывая женщину своим взглядом и тщетно стараясь понять, почему Алина, спокойная еще утром, теперь отчасти взволнована.
Шенк боялся загадочного в своих друзьях и знакомых. Он любил и отчасти привык видеть всех насквозь, и всякая тайна его раздражала.
В эту минуту он ничего не понимал.
– Без этого условия, – продолжала Алина, – я моего согласия на ваше предприятие не дам, какое бы оно ни было…
– Говорите, боже мой! – нетерпеливо произнес Шенк настолько громко, что многие обернулись и горячий cпop смолк на минуту. Алина увидела, что говорить теперь было мудренее, – их могли услышать.
– Надо обождать. Вы неосторожны. Говорите мне что-нибудь, – шепнула она.
Шенк громко стал говорить с ней о покупке лошадей.
Гости прислушались и снова заговорили и заспорили о чем-то.
– Слушайте же теперь внимательно! – произнесла, обождав, Алина несколько свободнее и громче. – Не удивляйтесь.
– Постараюсь. Хотя женщина вроде вас может удивить самого черта.
– Вы мне дадите важное поручение на неделю, по которому я должна буду уехать из Лондона. Не для англичан, конечно. А для Дитриха и Карла. Через неделю я вернусь…
– Куда же вы поедете? – мрачно и недоверчиво глянул на красавицу Шенк. Ее возбуждение, румянец на лице и особый блеск в глазах смущали его.
– Недалеко!
– Вы хотите бежать… не расплатившись со мной!
– Ах, как это глупо! Я вас считала умнее!
– Я вас считал проще… Я не люблю загадок, не люблю необъяснимых и таинственных поступков! Зачем вы поедете и куда? Вы хотите бежать от нас, то есть от меня!
– Если б я хотела скрыться от ваших преследований, то зачем же я сказала бы вам это, предупредила вас?
– Чтобы у меня же попросить денег на бегство от меня…
– Ошибаетесь. На это денег не надо! Я доеду отсюда до места назначения за несколько копеек.
– Куда же, наконец?
– За несколько улиц отсюда! Довольно с вас?
– Какое ребячество! Только женщины способны на такие выходки!..
– Но это серьезное и непоколебимое решение. Это мое условие sine quanon! [11] Согласны ли вы?..
– Конечно… но… право, дайте подумать. Зачем эта тайна? Зачем мне не сказать всего? Тогда я буду спокойнее. Ведь я – не Ван-Тойрс и не Дитрих. Вон они оба смотрят на нас и пожирают меня глазами, как если б я собирался убивать вас! Дураки! Нет, уж будьте милы, скажите мне все… Что это за проделка? Неужели глупое увлечение?..
– Я ничего более не скажу! – сурово произнесла Алина. – Согласны вы дать мне отпуск на неделю и обмануть моих аргусов?..
– Через полчаса я вам дам ответ! – выговорил Шенк.
– Хорошо… Но прибавлю еще… для вас. Не бойтесь. Я честная женщина. Столько же честная, сколько прихотливая и капризная. Je suis fantasque! [12] Но честная!..
– Да. Мы ведь все здесь честные! – выговорил вдруг Шенк с таким ядовитым смехом и таким презрением, что снова многие обернулись на него. Алину, еще не совсем примиренную с ее новым низким положением, кольнуло в самое сердце…
Через полчаса Шенк, передумав многое и взвесив многое, успокоился, убедился и поверил, что Алина его не обманет.
– Это просто какая-нибудь причуда! – рассуждал он. – Но чего же она церемонится с этими воробьями, если они ей настолько надоели и настолько стесняют? Сказала бы мне! Я их тотчас прибрал бы в сторону.
Подойдя к Алине, говорившей со стариком адмиралом, Шенк вымолвил, не стесняясь:
– Я согласен на ваше условие и совершенно спокоен. А об двух аргусах не беспокойтесь!..
Алина весело улыбнулась и протянула Шенку руку.
Через минуту Алина объявила гостям своим, что она должна по одному делу отлучиться из Лондона на континент при первом попутном ветре.
– Если буря не занесет мой корабль в Исландию, то я скоро буду и назад! И прошу снова не забывать меня.
Гости не удивились. Но трое из присутствующих смутились. Дитрих глядел испуганно, Ван-Тойрс недоумевал… А третий, юный граф Осинский, глядел, не спуская глаз с Алины, и сердце его билось сильнее.
– Она просила его отложить отъезд в Париж?! А теперь сама собирается на континент… С ним, стало быть!..
Но через несколько мгновений Осинский переживал иное чувство с юношеской болью в сердце, не привыкшем еще к страданию.
Алина, улучив мгновение, чтобы никто не заметил их разговора наедине, передала Осинскому грустное для него известие и разочарование.
– Я должна ехать в Копенгаген; когда я вернусь в Лондон, вас, вероятно, уже не будет здесь. Следовательно, бог знает когда мы увидимся… Вероятно, никогда! Сохраните обо мне доброе воспоминание. Эта случайность – к лучшему. Если б мы дольше оставались вместе и виделись, то бог весть что могло бы случиться…
И Алина, быстро отошла от Осинского, но хорошо заметила, что он стал бледен как полотно.