Дитрих за последнее время сильно переменился нравственно. Его честная натура была возмущена тем простым случаем, что он попал в тюрьму. Он чувствовал, что подобный позор случился с ним благодаря Алине. Для нее занимал он деньги, из-за нее назывался вымышленным именем барона Фриде. Ради глубокого и серьезного чувства к ней он прошел через целый ряд несчастных поступков, которые и привели его в тюрьму. Но зато и чувство его к легкомысленной женщине, которое обошлось ему такой дорогой ценой, неминуемо должно было ослабнуть.

Дитрих, сидя в лондонской тюрьме, мысленно разобрал до мелочей все свое прошлое существование и в особенности последнее время безумной жизни и скитаний по Европе вслед за Алиной. И вдруг полный переворот совершился в его душе. Он начал презирать Алину! Ему жаль стало родины, жаль своего честного имени, наконец, жаль бедной женщины, которая искренно привязалась к нему, по любви вышла за него замуж и в награду за свое чувство была брошена им.

Еще будучи в Лондоне, он написал письмо одному из своих прежних друзей, в Лейпциг, прося собрать все сведения о жене и вообще о делах в Андау.

Приятель отвечал немедленно все, что знал. Коммерческие дела были заброшены, запутаны, так как ими никто не занимался. Госпожа Шель была давно на том свете с горя, а госпожа Дитрих, прежняя Фредерика Шель, долго проболев какой-то душевной болезнью, почти сумасшествием, теперь жила в Андау отшельнической жизнью.

Всем было известно, что она почти не выходит из одной горницы, где висит большой портрет покинувшего ее мужа. Кроме того, она носит траур, объясняя всем, что снимет его только тогда, когда снова явится в Андау любимый ею человек, которого она все-таки любит, несмотря на его ужасный поступок с нею.

Все подробности, которые были в письме, навели на Дитриха много грусти, горечи и раскаяния.

Далеко от родины и жены, в тюрьме столицы Англии, Дитрих почувствовал первые признаки хорошего чувства к покинутой жене.

Если бы он решился написать Фредерике, рассказать все, просить прощения, то теперь был бы уже на родине. Но сознаться брошенной жене, что он сидит в тюрьме, просить выкупить и освободить себя – было невозможно. Чувство собственного достоинства останавливало его.

Освобожденный Алиной вместе с Ван-Тойрсом, Дитрих приехал в Париж, но продолжал грустить и мечтать о родине. Теперь только он ясно увидел и понял, что за будущность ожидает Алину.

Ее новому нежданному возвышению, великолепному дворцу и священным правам на какой-то престол Дитрих не придавал никакого значения. Он был уверен, что после этого высокого положения Алина сама попадет в тюрьму, а благодаря такому союзнику, как барон Шенк, быть может, когда-нибудь почти безвинно попадет и в каторжные работы.

Через несколько дней по приезде в Париж Дитрих, конечно, тайно ото всех написал Фредерике письмо, где подробно и красноречиво рассказал все и покаялся во всем.

Он умолял жену о прощении и дозволении вернуться домой для мирной семейной жизни.

Но в те же самые дни, когда Дитрих отослал письмо к жене, барон Шенк уже готовил развязку задуманного им предприятия.

Предупреждая Дитриха постоянно о том, что он может попасть на глаза Шеля и может произойти кровавая встреча, барон Шенк взял с Дитриха слово, что он не выдаст местопребывания и имени Алины.

Дитрих обещал и намеревался сдержать слово. Что касается объяснения с Шелем, то Дитрих настолько считал себя самого коварно увлеченным Алиною, что верил в свою полную невиновность перед Шелем. Он был уверен, что и его друг отнесется к делу так же, то есть обвинит во всем жену.

У Дитриха были несомненные доказательства на свою относительную правоту перед другом, про которые Шель не знал. Притом Дитрих был уверен, что когда Генрих узнает о его намерении примириться с женою и немедленно ехать в Андау, то это обстоятельство еще более повлияет на Генриха.

Пока Дитрих мечтал о том, как он увидится с Шелем, примирится и, скрыв местопребывание Алины, вместе с ним, быть может, поедет на родину, другой человек, более хитрый и ловкий, не мечтал, а действовал. Барон Шенк безжалостно готовил встречу двух врагов. За последнее время он часто виделся с Шелем и успел окончательно убедить саксонца, что во всем, конечно, виноват Дитрих, который когда-то совратил Алину на путь приключений и распущенной жизни.

По словам Шенка, Алина никогда бы не сделалась авантюристкой, если бы не Дитрих.

Наконец однажды барон рано утром явился в квартиру саксонца и выговорил:

– Сегодня я могу доказать вам, насколько велика моя дружба к вам, насколько я озабочиваюсь вашим положением. Уже более двух недель, как я узнал местопребывание в Париже Дитриха, проследил его до квартиры, и теперь, если вы желаете, вы можете расплатиться с ним, как захотите.

Шель был поражен и даже переменился в лице.

– Не знает ли он, где она? – было первое его слово.

– Если и знает, то так просто не скажет, не выдаст ее. Но я думаю и почти уверен, что он не знает, где госпожа Шель. Она просто бросила его здесь, по дороге в Италию. Но дело не в том – мы найдем ее. А пока я даю вам случай наказать вашего врага.

– О, да, да! – воскликнул Генрих. – Я убью его! Он один – причина всех моих несчастий: он допустил мою женитьбу в ту минуту, когда был сам влюблен в нее, даже сознался в этом мне самому… Быть может, он уже и тогда был ее любовником. Да, если бы я мог заставить его умереть какою-нибудь даже мучительною смертью, так и на это я решусь.

И с этой минуты Шель стал волноваться и думать только о том, как бы Дитрих не ускользнул от него и его мести.

– Он здесь, в Париже, – успокаивал его Шенк, – без всяких средств, выехать ему не с чем, и я не покидаю его ни на один день. Наконец, ваше дело может быть решено в одно утро. Приготовьте все, найдите себе секунданта для поединка, а я доставляю вам случай встретить Дитриха и не дать ему возможности ускользнуть.

– Я выбираю вас. Никого не хочу я, кроме вас! – воскликнул Шель. – Вы имеете все права на мою дружбу. Мы с вами недавно знакомы, но успели близко сойтись и подружиться.

– Благодарю вас за доказательства доверия и дружбы, но я должен поневоле отказаться от чести быть вашим свидетелем. Вы поймете меня и извините… Вы, вероятно, знаете, что за поединки теперь принято наказывать строго… Это выдумка ханжи маркизы Помпадур – запрещать их. Поединщика, оставшегося в живых, а равно и свидетелей, арестовывают на основании lettre de cachet [24] за подписью короля. Последствие прямое этих lettre de cachet – Бастилия на год и более. А забудут, то можно остаться и на всю жизнь.

– Надо бежать, скрыться тотчас же после поединка.

– Да, конечно… Но я не могу бежать. Я должен здесь снова большую сумму тому лицу, которое выкупило меня из тюрьмы в Лондоне. Эта личность с меня не спускает глаз и не дает мне убежать – предпочтет, конечно, видеть меня в крепости, нежели где-нибудь за границами Франции.

– В таком случае, барон, достаньте мне секунданта, – сказал Шель.

– Об этом не беспокойтесь – завтра же у вас будет и секундант и оружие. До свидания, до утра.

Шенк вышел от нового друга и подумал:

– Какой ведь добрый!.. Он у меня, извольте видеть, не хочет отнять освященного дружбою права посидеть в крепости.