Граф Рошфор был в Париже, когда случилось ужасное происшествие в доме принцессы, когда начали ходить по Парижу невероятные толки про авантюристку-преступницу, бежавшую из тюрьмы.

Рошфор, человек порядочный и честный, был возмущен; он, знавший Алину близко, не мог поверить этим россказням.

Но скоро дело обернулось и скоро весь город восторгался принцессой и приходил в негодование от страшной махинации, при помощи которой императрица российская хотела отделаться от претендентки на престол – на престол, ею занятый самовольно.

Рошфор, серьезно привязавшийся к Алине, был в восторге. Вскоре ему пришлось по делам ехать обратно к своему государю. Герцог Голштейн-Лимбургский вызвал своего посланника ради тяжбы, которую вел с курфюрстом Бранденбургским.

Таким образом, письмо Алины, дошедшее в Париж, пролежало там до тех пор, пока курьер посланника не нашел нужным собрать все бумаги, накопившиеся за время отсутствия господина посланника, и выехал во Франкфурт.

Понятно, в каком восторге был влюбленный Рошфор, когда узнал местопребывание обворожительной принцессы.

Он, конечно, и не подозревал, что Алина не знает того про себя, что знает уже весь Париж.

И на этот раз судьба благоприятствовала Алине.

Когда она писала письмо, у нее явилось понятное желание оправдать себя пред глазами Рошфора, признаться, что она была замужем за простым саксонцем. Но она этого не сделала и ничем не выдала себя.

Рошфор отвечал тотчас же на это письмо.

И в первых числах марта маленький городок, где жила Алина, был встревожен вестью, которая разошлась из почтовой конторы по всему городку.

На почте было получено письмо от германского министра, адресованное красивой молодой женщине, обитающей в крошечном домике на краю города. На пакете была надпись: A son Altesse Serenissime Madame la Princesse Elisabeth de Wolodimir [27] .

Алина прочла надпись, приняла это за насмешку, но прочитала письмо – целое послание, красноречивое и страстное, где все было перемешано вместе: и объяснение в любви, и ссылка на ужасную историю в Париже, и негодование на российское правительство, пославшее злодеев убить принцессу.

Алина чуть не лишилась рассудка: она ничего не могла понять из этого письма.

Смутно чуялось ей, что чья-то рука милостиво спасла ее от позора. Она поняла, что после ее бегства совершилось в Париже что-то новое, что положение ее вовсе не так ужасно, как она думает.

Конечно, немедленно простой эльзасец, глуповатый на вид, поскакал курьером к другу. Господин приказчик самой известной гостиницы, Шенк, явился тотчас же, прочел письмо Рошфора, и хотя считал себя хитрым и умным, но тоже ничего не мог понять.

Русское правительство хотело убить принцессу Володимирскую, а ее гофмаршал храбро и самоотверженно спас ее в ее же уборной, убив главного злодея?

– Ну, что же наконец? – воскликнула Алина, когда Шенк несколько раз перечел письмо и встал в недоумении, разводя руками. – Что же вы скажете на это? Что это значит? – румяная от счастья и с блестящими глазами вымолвила Алина.

– Что я знаю? Что я скажу? Ничего я не знаю; одно только верно, неопровержимо и истинно – то, что есть на свете люди, которые врут еще лучше нас, обманывают еще лучше нас. Рошфор намекает на какую-то тонкую комбинацию: по глупости своей он воображает, что вам все известно.

– Что же делать нам? – воскликнула Алина.

– Ничего, подождать. Вы можете быть только спокойнее и счастливее; ваше дело не так плохо, как мы думаем. Увидим, что будет. Одно обстоятельство – самое важное, но об этом в письме ничего нет. В этом обстоятельстве, в этой подробности самое главное.

– Что вы хотите сказать? – спросила Алина.

– Важно, кто именно перевернул все это дело наизнанку, кто сочинил клевету на Российское государство и сумел тем оправдать вас? Если эта личность нам не известна или мало известна – какой-нибудь болтун, влюбленный в вас и старающийся и в отсутствие ваше оправдать вас на вечные времена, – то пользы нам нет; если же все это выдумано и подстроено нашим незабвенным самозваным епископом Родосским, то считайте себя по-прежнему принцессой Володимирской. Тогда все дело спасено; тогда не заботьтесь ни о чем. Эти господа, эти «мы», как выражался епископ, все сделали и все сделают для вас. Этим «нам» вы необходимы для их предприятия, но только об этом, собственно, мы переговорим с вами, моя милая, в другой раз. Я снова и более, чем когда-либо, буду умолять вас не соглашаться на ту роль, которую вам будут снова предлагать. Я, кажется, достаточно доказал мою истинную дружбу вам, и впредь я готов на все для вас, но, повторяю, теперь, когда еще можно отказаться от бессмысленного предложения… Не давайте своего адреса вновь, подумайте, удовлетворитесь ролью жены посланника, званием графини Рошфор. Пишите, пожалуй, на своих документах: «графиня Рошфор де Валькур, рожденная принцесса Володимирская» и, пожалуй, даже «султанша константинопольская и владетельница ост-индская» – все, что вам угодно. Я вам придумаю титул в двадцать две тысячи букв. Если вы пойдете в церковь под венец с графом Рошфором, я буду вашим мажордомом, пожалуй хоть простым управляющим вашего замка. Вы будете счастливы, спокойно доживете до глубокой старости. Если же вы согласитесь завоевать при помощи Франции и Турции, а главным образом при помощи всего вранья епископа и собственной фантазии российский престол, то я, конечно, тоже последую за вами… но предсказываю, что мы с вами кончим жизнь на чердаке и умрем с голоду.

Барон Шенк, конечно, тотчас же собрался было в Париж, чтобы узнать, как повернулось дело, как объяснилось несчастное приключение; но тотчас Шенк заставил себя покинуть это намерение. Он сообразил, что если Шель и Дитрих попали в какие-то преступники, посланные для убийства принцессы Володимирской, то, пожалуй, и сам он, вернувшись в Париж, окажется слугою русского правительства и тоже наемным убийцей, а не гофмаршалом принцессы. Тот, кто так хорошо сочинил всю историю покушения на жизнь принцессы Володимирской, мог отлично заочно сделать из него, Шенка, равно и русского каторжника-злодея, и князя Разумовского, и владетельного принца.

– Вот если бы я знал наверно, – шутил Шенк, – что я теперь считаюсь в Париже принцем константинопольским, с правами, самыми священными, на турецкий или персидский престол, то, конечно, я сейчас бы поскакал в Париж. А что если я там в глазах общественного мнения – но до него мне дела нет! – а главное, в глазах полиции и главного судьи окажусь не бароном Шенком и гофмаршалом принцессы Володимирской, а московитским спадассином? [28] А доказать, что я не русский острожник, мне будет так же мудрено, как доказать, что я – барон Шенк. Только те две собаки, от которых меня спас покойник Корнеску, и сам он могли бы свидетельствовать, что я родился в Венгрии, а не в России.

И барон сообща с Алиной решил, что ему нужно ехать немедленно в Лимбург и разыскать место жительства графа Рошфора по тому адресу, который он давал в письме. Алина написала самое милое послание своему бывшему жениху и, намекая на то, что чувство ее к нему осталось неизменно, предлагала немедленно переселиться туда, где он.

Шенк взял отпуск на короткое время у своего хозяина, взял у него взаймы денег на поездку в Берлин по важнейшему делу – получения наследства от какой-то умершей тетки – и сел в почтовую карету.

Целую первую станцию Шенк был весел и доволен, чуть не хохотал сам с собою, вспоминая, какой гвалт и шум наделала в гостинице весть, что приказчик вдруг стал богатым человеком и должен получить тысячу талеров от покойной берлинской тетки.

Еще более смеялся внутренне Шенк, вспоминая, что он все-таки обещал хозяину продолжать свою службу в гостинице, управляя в буфете, помогая повару, убирая горницы и прислуживая самым важным проезжающим.

Барон вскоре был уже в Нейсесе, резиденции принца Лимбургского, где находился и его посланник, отозванный из Парижа.

Барон был принят Рошфором с восторгом, но благодаря расспросам графа, на которые уклончиво отвечал Шенк, не скоро удалось ему заставить счастливого Рошфора рассказать все то, что – предполагалось – он знает лучше его.

– Какое ужасное дело! – восклицал Рошфор. – Весь Париж негодовал; потом весь Париж восхищался вашим поведением. Вас иначе не называли в салонах как именем: le sauveur de la princesse [29] Расскажите мне, ради бога, одно, что не совсем понятно! – продолжал Рошфор и задавал Шенку вопросы, которых Шенк, конечно, и понять не мог.

Наконец удалось барону заставить Рошфора рассказать ему все в подробностях.

– Мне интересно прежде всего узнать от вас, граф, как Париж узнал об этом и не прибавлено ли чего-либо нашими врагами.

Когда Рошфор рассказал все придуманное Игнатием и назвал его несколько раз как самого горячего заступника принцессы, то Шенк вздохнул свободнее. Дело было спасено. Если бы он захотел, то мог тотчас ехать в Париж, сопровождая принцессу Володимирскую.

Она имела полную возможность поселиться в том же доме, где зарезали на ее глазах мужа; она могла снова пользоваться теми суммами, которые были в руках отца Игнатия. Но это не входило в расчет Шенка.

Ему хотелось воспользоваться обстоятельством, чтобы избавить любимую им женщину от темной и сомнительной будущности, спасти ее из рук иезуита. Одним словом, Шенку хотелось на время обмануть Алину, быть в заговоре с графом Рошфором, и, конечно, в заговоре такого рода, на который тот сейчас же согласится.

Отдохнув от дороги, Шенк на другой же день объяснился в любви пред графом за Алину, убедил его, что принцесса Володимирская молчала и скрывалась из стыдливости, что она обожает давно графа и готова отказаться от всех своих прав на московитский престол, чтобы быть женой его.

Разумеется, после этого Шенк собрался в обратный путь к Алине уже в качестве свата от Рошфора, с формальным предложением руки и сердца очаровательной принцессе.

– Передайте принцессе, – сказал Рошфор, – что, согласившись выйти за меня замуж, она не унизится, хотя она по крови принадлежит к царственному дому. Рошфоры де Валькур происходят также от владетельных принцесс, а по матерям – в родстве с домом Бурбонов. Двоюродная сестра короля Генриха IV вышла замуж за одного маркиза де Салин-де Валькур-де ла Рош…

И Рошфор перечислил подробно своих предков.

– А черт их всех побери! – думал в это время Шенк про себя. – Я уверен, что и я в родстве с царственным домом… хотя бы фараонов египетских. Троюродная тетка Навуходоносора могла положительно и с удовольствием выйти замуж за моего предка в тысяча сто одиннадцатом колене.

И, прервав генеалогическую беседу, барон попросил у Рошфора тысячу талеров взаймы себе на дорогу…

Получив деньги, Шенк весело двинулся в обратный путь.