Филипп-Фердинанд, принц Голштейн-Лимбургский, граф Стирумский и Оберштейнский и князь Священной Римской империи, был владетелем невеликого пространства земли и монарх не особенно большого количества верноподданных.

Принц этот только что вступил на престол, наследовав после умершего брата; но, будучи самолюбив, честолюбив и смел, тотчас же стал оспаривать права наследника русского престола великого князя Павла Петровича и предъявлять свои права на герцогство Шлезвиг-Голштейнское. Вместе с тем он начал гражданский иск и тяжбу с таким могущественным государем, как Фридрих II.

Из всех своих титулов он предпочитал именоваться титулом герцога Голштейн-Лимбургского, как бы назло России.

Это был человек сорока двух лет, очень образованный, но недалекий, добрый, но слабодушный, постоянно подпадавший под чье-нибудь влияние. Он был холост, боялся женитьбы и брака всем сердцем, и главным образом потому, что постоянно влюблялся в женщин.

Положение монарха, хотя и миниатюрного, помогло ему быть чем-то вроде Дон-Жуана. Но одной внешностью своею он, конечно, не мог бы пленить ни одной женщины.

Красно-рыжий, тщедушный, с пошлыми чертами лица, угловатый в движениях, очень недалекий, герцог Филипп имел только одно качество, приобретенное средой и воспитанием: необыкновенную мягкость характера, делавшую его приветливым и любезным со всеми… За это именно и был он одним из самых любимых своими подданными маленьких монархов Германии.

Герцог, несмотря на небольшие средства, имел, конечно, как и всякий имперский принц-монарх, свой двор, своих гофмейстеров, камергеров, егермейстеров и так далее. У него были два посланника при двух главных кабинетах Европы, откуда исходили и гнев, и милость, то есть при венском и при версальском дворах.

У герцога было и свое войско, хотя малочисленнее одной дивизии короля прусского. В Лимбурге чеканилась монета с изображением профиля герцога Филиппа, но подданным строго воспрещалось разменивать или увозить монету за пределы государства. Впрочем, в соседних государствах монету эту не любили, и она могла безопасно вращаться в среде лимбуржцев, не исчезая за пределы Лимбурга. Наконец, у маленького монарха были и свои ордена, которые он жаловал очень щедро, так как за эти пожалования взималась пошлина – довольно большие деньги, которые немало увеличивали скромный бюджет герцога. Этих орденов было два: Голштейн-Лимбургского Льва и Четырех Императоров. Законность существования последнего оспаривалась, и его брали неохотно самые отчаянные любители знаков отличия. Зато Лимбургский Лев красовался на груди всякого рода личностей во всех европейских государствах, и в их числе – на многих авантюристах и проходимцах. Не один герцог Филипп раздавал кресты, собственно говоря, торговал этой выгодной статьей дохода. То же самое, в более широких размерах, практиковалось во всех маленьких странах Европы.

Дела герцога за это время были далеко не в блестящем положении. Графство Оберштейн принадлежало ему лишь наполовину, причем большею частью владел Трирский курфюрст, а графство Стирум было заложено предшественником герцога Филиппа, братом, которому он неожиданно наследовал. Стирум герцог старался теперь всячески выкупить из рук еврейского банкирского дома.

Вследствие хлопот всякого рода герцог выписал к себе графа Рошфора из Парижа, заменил его другим посланником, а его собирался назначить гофмаршалом своего двора.

Эта перемена и повлияла на всю судьбу Алины…

Будь Рошфор посланником в Париже по-прежнему, он мог бы письменно просить разрешения у герцога на свою женитьбу ради одной формальности. Теперь же, прежде нежели иметь право ввести Алину в резиденцию и в замок своего монарха в качестве будущей жены гофмаршала его двора – то есть первой и главной придворной дамы, – Рошфор поневоле должен был представить ее герцогу в качестве невесты.

Граф ни минуты не сомневался, что монарх дозволит ему жениться на такой красавице, как Алина, да еще вдобавок на принцессе русского царствующего дома…

Не этого боялся Рошфор.

Он боялся, что влюбчивый монарх сам способен прельститься Алиной и, пожалуй, предложить ей тоже руку, сердце и звание герцогини Голштейн-Лимбургской.

Единственное, на что мог надеяться граф, было положение герцога как монарха. Венский кабинет мог косо поглядеть или просто не дозволить пылкому имперскому князю жениться на принцессе, которая со своей рукой как бы передавала ему тоже претендентство на императорский российский престол. Фридрих Прусский мог точно так же озлобиться на миниатюрного монарха Лимбургского. А этого «нового» короля или «бранденбургского фельдфебеля», как его звали враги, все мелкие имперские государи боялись чрезвычайно.

Вдобавок и Фридрих и Мария-Терезия после семилетней войны находились теперь с Россией в самых дружеских отношениях, в особенности после последнего дележа Речи Посполитой и ввиду нового и окончательного раздела.

Итак, даже политические соображения могли остановить герцога… Следовательно, женою монарха Алина быть не может, а в наложницы, конечно, не пойдет. Это утешало наивного графа Рошфора, который, будучи еще с Парижа страстно влюблен в Алину, будучи знаком даже с графом Осинским, все-таки ничего не знал о прежней жизни и поведении красавицы.

Курьер графа поскакал в резиденцию герцога Нейсес, а жених и невеста с нетерпением ожидали приглашения явиться туда же. Рошфор сгорал от любви. Алина относилась к нему любезно, но чувствовала, что никогда не полюбит графа. Он был красив, но не в ее вкусе…

Если теперь Алина нетерпеливо ожидала ответа из Нейсеса, то исключительно из боязни того, что может случиться во Франкфурте.

Все здесь могло вдруг перевернуться и погибнуть! Всякий раз Алина могла попасться на глаза какого-нибудь смелого гражданина, который заявит, что прекрасная очаровательница – музыкантша Алина Франк… Талантливая артистка! Конечно! Но тем не менее жившая когда-то концертами, до чего не допустила бы себя Володимирская принцесса. Но это еще было меньшее зло, которого боялась Алина в центральном городе Германии, где бывало много путешественников и более движения, нежели в Берлине или Вене. Алина боялась повстречаться с кем-либо из очевидцев своих неприличных подвигов во время странствования с Ван-Тойрсом.

Тогда она явилась бы уже в глазах графа простой авантюристкой и женщиной сомнительного поведения.

Алина сидела в гостинице безвыходно, избегая всяких встреч. Граф только удивлялся, какой домоседкой уродилась Алина. В Париже когда-то она много выезжала; но с тех пор, как Рошфор познакомился с ней, Алина перестала много выезжать.

Рошфор не знал, конечно, что познакомился с Алиной в то время, когда она узнала о появлении в Париже Генриха Шеля.

Барон Шенк был при друге неотступно, не отлучаясь ни на шаг и готовый вызвать на поединок и убить всякого дерзкого, который осмелился бы усомниться в происхождении или звании Алины. Оставаясь одни, друзья чаще всего беседовали о своем щекотливом положении.

– Не бойтесь, – говорил Шенк. – Выезжайте!

– Ни за что! – отзывалась Алина. – Лучше сидеть в четырех стенах, нежели рисковать попасть на целую историю.

– Я вам отвечаю за все.

– А Макке вы забыли.

– Макке – банкир. Ему тот дурак Ван-Тойрс задолжал большую сумму. Понятно, что он действовал энергично, встретив и узнав вас. Я отвечаю не за кредиторов ваших. Это народ сердитый. Я отвечаю за тех пустоголовых, которые стали бы болтать, что вы Алина Франк, музыкантша, или Алина Шель… Как бы это выразить вежливее?.. Алина – куртизанка.

– Что же вы сделаете?

– Я скажу, что я ваш друг, молочный брат или родственник.

– Ну что же из этого?

– Что я за всю мою жизнь с рождения не расставался с вами.

– Что же из этого? Это не доказательство.

– Нет. Доказательство.

– Чего?

– Того, что я свидетель всей вашей жизни.

– И отрицаете справедливость слов?..

– Считаю клеветой все, что может сказать подобный болтун, а вместе с тем считаю своей обязанностью вступиться за вашу честь и имя.

– Чтобы вызвать его на поединок?

– Да. И, конечно, убить. Одним свидетелем будет менее тех глупостей, которые вы прежде так неосторожно делали вместе с этим болваном – голландцем Тойрсом.

– А вы думаете, что ваш поединок сразу уничтожит подозрения, которые могут запасть в душу Рошфора?

– Непременно.

– А если нет? Если он все-таки смутится и откажется от моей руки?

– Тогда я его вызову. И убью.

Алина рассмеялась.

– С вами даже страшно. Вы весь свет собираетесь уничтожить.

– За вас? Да. Если бы мог, то весь бы земной шар обезлюдил. Разумеется, если б из того была малейшая польза для вас.