1

Академик Снурников возвратился из экспедиции на Устюрт. По заведенному издавна правилу Сергей Архипович являлся к месту службы к одиннадцати. Начинал с разбора корреспонденции. Если выдавался час посвободнее, просматривал зарубежные журналы по геологии. До перерыва на обед никто не смел его отвлекать от четко спланированного занятия. Все знали: именно в это время чаще всего посещали академика идеи.

Но были люди, которые не считались со сложившимся распорядком ученого.

В дверь постучали, и в кабинет вошел директор института Хамза Жакупович Жарболов. Среднего роста, коротко остриженный, нестарый еще человек с порывистыми движениями и начальственно поставленным голосом. Звали его заглазно Ежом.

— Можно, Сергей Архипович? — спросил он скорее механически, потому что успел переставить ногу через порог.

Академик отложил бумаги. Он не любил лишних, не обязательных слов. А тут этот прозвучавший всуе вопрос, принадлежавший руководителю учреждения.

— Проверяете, Хамза Жакупович? На месте, на месте старый пень. Куда мне деться?

— Побольше бы таких «пней»! Наука процветала бы.

Жарболов рассмеялся громко, раскатисто. Он был моложе человека, сидящего за столом, почти вдвое. И всегда помнил его стариком, а к своему сорокалетнему возрасту еще не привык, считал себя молодым. По чьей-то протекции Еж был оставлен в этом же институте, защитился, и не один раз, а дважды. Недавно получил пост руководителя в своем же научном учреждении.

Всякий раз при встрече с ним Снурников пытался определить служебный путь этого без единой сединки в волосах, слишком уж моложавого на вид человека. Анализ жизненных успехов счастливчика начинался со способностей молодого коллеги. Отказать ему начисто в умении творить академик не мог. Формальные признаки одаренности Ежа налицо: кандидатская и докторская диссертации. Самостоятельные работы?.. Это почти всегда деликатный вопрос для ученого. Деловые качества? Если судить по этим данным, лучшего директора не подыскать. Видимо, так и рассуждали люди, выдвигавшие Жарболова на повышение.

Успевал Хамза Жакупович во всех начинаниях, хотя сам инициативы старался не проявлять. О нем говорили: человек на подхвате. Поддержать мысли другого, счастливо завершить непростые искания коллеги — все эти достоинства были заложены в нем будто с пеленок. «Врожденный соавтор», — говорили о Жарболове другие…

А еще он мог угодить старшему. Вовремя сказанным словом, анекдотцем, которых знал множество, услугой по пустякам. Мелочи, как известно, досаждают солидным людям больше самой великой трудности. Умел Жарболов в нужную минуту появиться на глазах у старших. Говорят, пользуется расположением самого президента академии. Проверь эти слухи!.. А завхоз института просто обожает своего директора за умение пробить и достать… Радеет человек во имя коллектива!.. Такому организатору невольно простишь упущения по части науки.

Подобно некоторым другим корифеям геологии, Сергей Архипович смотрел на директора института с благожелательной иронией: нельзя ведь успевать буквально во всем. Административная работа — такая, знаете ли, штука, что для нее тоже требуется талант. Совсем бесталанные принимались — конфуз, и только! И для чистой науки и нечистой организаторский промах — прямой убыток всему сообществу ревнителей науки.

Вот что по-настоящему волновало Снурникова, без всякой иронии тревожило — бурный поток, наплыв на поприще избранных именно таких «живчиков», каким удался с рождения товарищ Еж, попросту Хамза Жакупович.

Глядишь на очередного ловкача от науки и в глазах видишь: «Ах, остепениться бы поскорее!» А обзаведется степенью — не успокоится. Ползет, пробирается вверх потихонечку… Остановится вроде, подгрызет оказавшиеся на пути препятствия и снова вперед. Глядишь: вылез! Здравия желаю! Толкует уже с тобою на равных, а то и баском, с ефрейторской дикцией в голосе. Подлинная наука вянет. Серый серого тащит… А ремесло вокруг такого директора процветает. Но самое главное все же достигнуто: преуспевает среди прочих смертных новоявленный владыка от науки. Этот все постиг на каменистой тропе: с кем выгодно общаться, с кем настало время раскланяться, в чьего бога верить сейчас, кому ручку лобызать при встрече…

Истинные жрецы созидания в поте лица старательно и с запасом впрок заготавливают свой материал для развития мироздания. А какой-нибудь из подручных, человек с отменными задатками экспедитора, не больше, поднатаскает себе всяких отходов от их строения да сколотит себе в сторонке теремок по всем правилам. Не только стянет из россыпи чужих мыслей себе кунсткамеру идей, но и законопатит плотно, чтобы никакие ветры не продули, дожди не промочили. И живет себе по соседству с храмом, питаясь духом его. Живет не спуская глаз с самой обители святых, а при случае переберется на место бога от науки…

— Скажете такое! — бодро перекатывался сытый басок Жарболова. — Вас я проверять стану! Услышал: приехали… Любопытства не превозмог. Действую по пословице: «К шестилетнему ребенку, приехавшему издалека, идет с поклоном даже старец!» Три месяца не виделись. Зашел пожать руку, авось приятной новостишкой одарите. Знаю по студенческим временам, вы на такие штучки щедры.

Директор крутил бы языком, будто лиса хвостом, и дальше, но ученый предостерег его от праздного суесловия:

— Ты, Хамза Жакупович, не занимай меня блудом, говори напрямик, зачем пожаловал? Так себе, зазря ты время не тратишь, ценю за это! Чужие минуты другой раз не бережешь — молод еще, и этому искусству научишься. Так говори же, мой кормчий, напрямик: чему обязан? А уж потом и я покопаюсь в своей памяти.

— Ох, ох, ох! — завздыхал Жарболов, доставая платок, — он часто и беспричинно потел, распространяя вокруг неприятный запах. — Вовремя приехали, Сергей Архипович… Не появись вы сегодня завтра, пришлось бы телеграмму отбивать в Устюрт… Н-да… Предстоит вам дальняя дорога и казенные интересы… Зовут персонально вас в рудный край. Высокое начальство челом бьет.

Академик молча слушал, слегка морщась, когда улавливал лишние слова в речениях коллеги.

— Новое руководство Ускенской области затевает фронтальную проверку залежей. Подзахирели там делишки, дошло до партийного разбирательства. В общем, в наш огород полетели камни.

— Вы хотите мою седую голову подставить под эти камни? — спросил Снурников язвительно.

Жарболов замахал руками, протестуя.

— Избави боже! Мне ли искать беды на вашу голову? Можно сказать, на вашей голове все стоим! Извините за невольную метафору.

— Чую: геологи с горняками поцапались… Мне разнимать. А может, там поймана лишь мелкая рыбешка? Шум из ничего?

— Нет, Сергей Архипович, судя по всему, каша там заварилась вкрутую. Короче говоря, их первый секретарь позвонил нашему президенту. Просит, чтобы мы выделили в качестве члена обкомовской комиссии солидного ученого, знатока руд. По нашим данным, там уже находится хорошо известный вам Виктор Николаевич Табаров. Думаю, не праздное любопытство привело его туда. Возможно, вам придется не только разъединять сцепившиеся в тяжбе две стороны, но указать место, где водится рыбка большая и малая. Откровенно говоря, не хотелось беспокоить вас, Сергей Архипович, тем более что вы только вернулись из длительной поездки. Однако не ознакомить с этой ситуацией, согласитесь, я не мог. Скажу без обиняков: выполняю неприятную обязанность.

— Согласен, неприятная… — Академик стукнул согнутым безымянным пальцем по столу, задумался.

Давно изучивший слабости старика Жарболов понял по выражению лица Сергея Архиповича, что тот уже «заряжен» проблемой. Рудный край — давний конек академика, радость его и боль. Но Снурников не таков, чтобы, подобно мальчишке, сорваться с места по первому зову. Возраст уже не тот!

У академика было полное право отказаться. Любая хворь и немогота могли уложить его в постель под опеку супруги. Жарболов уже потихонечку трусил: «Откажется — что скажу президенту? Жаловаться на Снурникова? Получится жалоба на свое неумение разговаривать с людьми. Завалить эту поездку, отложить тоже невозможно. Говорят, новый ускенский секретарь человек крутой, не любит отменять своих решений. Первая просьба от него… А вдруг позвонит в ЦК? С той высоты всякие наши разногласия и вовсе выглядят мышиной возней».

— Что за привычка у вас, любезный Хамза Жакупович: чуть не заладилось где, к старикам за выручкой бежите? А что станете делать, когда мы вымрем поголовно? Растили, растили вас, молодежь, лелеяли… А закалить забыли вроде. В институте десятки первоклассных специалистов, молодец к молодцу… И в нашем секторе есть металлогенисты, взращенные на разведке региона. Направь людей на большое дело, доверь им — все пойдет на должном уровне. А мы все глядим на них как на подлесок. Когда же матереть будете?

— Для нынешней поездки не годятся! — возразил Жарболов, решив не уступать лукавым советам старика. — Вы же знаете: в последние годы Табаров проявляет активный интерес к этому краю. Эрудит он первоклассный! Чтобы пойти ему вспять, профессиональной подготовки мало. Солидный авторитет потребуется. Как раз по части признания заслуг у моих ровесников слабовато. Здесь нужен истинный корифей геологии, вроде вас.

Академик продолжал думать. Что-то мешало ему спокойно принять предложение директора института.

— Чего скрывать, геологическое объединение рудного края, — продолжал углубляться в проблему Жарболов, — защищает узкие интересы. Помните, в свое время они пренебрегли нашими рекомендациями. Не наступила ли пора предъявить счет? Все это удобнее сделать, прибыв на место, основательно оглядевшись. Думаю, не мне, а вам, разумеется. Итак, снова карты в руки! Заходите лишь с козырей! — завершил свою мысль любитель игры, большой мастак по части преферанса и прочего в этом роде, доктор наук Жарболов.

— Ладно, Хамза Жакупович, — произнес академик. — Вынимай из кармана свою излюбленную ручку. Есть кое-что для нынешнего дня и впрок.

— А может, после? — замялся директор, взглянув на часы. По его прикидкам, на выколачивание согласия коллеги ушло слишком много всегда драгоценных для администратора минут.

— Нет, Устюрт тоже нельзя откладывать. Там ждут нашей помощи.

Жарболов нехотя извлек из нагрудного кармана изящную японскую ручку с золотым пером — доктор тяготел ко всему восточному, — подтянул поближе лист бумаги, принялся записывать под диктовку. Снурников перечислил из своих дорожных записей все, что требовалось для Устюрта немедленно: материалы, приборы, запчасти, дефицитные фонды… Не преминул подсказать молодому руководителю учреждения имена тех людей, кто обязан осуществить все это и в какие сроки.

— Только теперь, — сказал академик, — когда я переложил на вас заботы об Устюрте, могу согласиться на очередную поездку, чтобы не действовать на два фронта. Договорились?.. По рукам!.. А то ведь у старого выручателя из бед получится как в басне Крылова: нос вытащил, а хвост увяз… Когда прикажете отправляться?

— Об этом услышите в министерстве… Да и командировку оплачивают они, — Жарболов улыбнулся, поднимаясь.

— Разве и туда тащиться? Бог мой, а я-то старухе обещал не задерживаться… Пластырь вовремя снять нужно. — Он указал рукой на поясницу.

— Ералиев звонил лично, — все еще улыбаясь, уточнил директор.

— Ну, так и говорил бы сразу! — пыхнул академик. — А то несешь околесицу полчаса. В таких случаях полагается напрямик, с порога: «Нас ждет министр!» Какого лешего, хотел бы я знать, хочет от меня Ералиев?

Жарболов склонил голову набок, изображая полное неведение.

2

Институтская «Волга» доставила их в Министерство геологии за десять минут. Хозяин кабинета был занят. Если бы не расторопный помощник, кто знает, как долго пришлось бы сидеть в приемной. В каждом солидном учреждении обнаруживаются такие находчивые, обычно молодые еще люди, которым достаточно одного взгляда, чтобы определить, кто и зачем пожаловал. Нужного человека, явившегося по делу, тем более — по приглашению, долго держать у дверей руководителя не станут.

На сей раз усердие помощника превзошло надежды. Двое посетителей, похоже приехавших из экспедиции, вынуждены были прервать свою беседу, а директор института и академик в следующую минуту уже сидели в кабинете министра.

Максут Ералиев хорошо знал Снурникова. Они изредка общались в те годы, когда Ералиев работал в Устюрте. Не от других лиц нынешний министр знал о резком и прямом характере своенравного старика. Знал его пунктуальность, нетерпимое отношение к краснобайству. Ералиев встал из-за стола, молча пожал руку Сергея Архиповича, предложил кресла ему и директору института. Едва сели за приставку к столу, из приемной принесли поднос, а на нем дымящийся чайник и три пиалы… Министр разлил чай.

Пахучий напиток внес оживление. Снурников позволил себе заметить:

— Что хорошо умеют в вашем министерстве, так это заваривать чай. Непростое, я вам скажу, занятие!

— Чай не пьешь, откуда сила? — попытался свести разговор на шутку Жарболов.

— Вы правы, сударь, хоть истину эту повторяете вслед за другими. Как ушел от нас незабвенный Каныш Имантаевич, перестали по его примеру подкрепляться чайком, заменили другим напитком — поиздержался силой институт.

— А что это за напиток появился там у вас, хотел бы я знать, что даже тысячелетний чай оттеснил на второй план? — спросил Ералиев, наполняя пиалу себе.

— Кофе, кофе не в меру употребляют! — поспешил заверить Снурников.

Это было уже слишком. Нынешний директор покраснел и умолк, отчаянно дуя на пиалу.

Министр не спешил с деловым разговором, удовлетворяясь тем, что академик с шуткой на устах переступил порог его кабинета. Сергей Архипович был явно польщен приглашением Ералиева.

— Да, приехал вот из Устюрта, — сам перешел к делу Снурников. — И в прошлом году промышлял там до осени, и на нынешнее лето забот хватило. Теперь можно сказать точно: не зря мы туда нацелились! Чуяло мое сердце.

— Хорошее у вас сердце! — поддержал настроение старика министр. — Чует удачу. Можно поздравить?

— После, после, голубчик! — завозражал Снурников. Ему не терпелось обосновать свои впечатления от поездки в новый рудный регион. — У нас, я имею в виду геологов-практиков, вреднейшая сложилась привычка: верить только в приметы руды. Сколько лет искали на Устюрте нефть и газ? Ну, поглядывали еще на хромитовые залежи… Навострили глаз только на это. А почему, скажите, дорогой министр, не предположить наличие в тех структурах и полиметаллов? Да по той причине, говорят, что ни медь, ни свинец не дали о себе знать поначалу даже в ореолах рассеяния.

— Значит, ошибались мы раньше, Сергей Архипович? А теперь появилась надежда?.. Радуйте нас доброй вестью, скажите, чем помочь, сделаем все!

— Покамест от вас требуется только доверие! Но доверие крепкое, мужское! Без веры в человека, Максут Ералиевич, в любом деле толку нет.

Академик не спешил раскрывать свои секреты.

Жарболов уже поглядывал на хозяина кабинета, словно извиняясь за нехватку откровенности у своего подчиненного. «Не хочет раскрываться академик сейчас, подождем», — словно читал он на лице Ералиева.

— Вам, Сергей Архипович, наверное, уже сказали о новостях из рудного края, — начал министр, отставив пиалу. — Признаться, меня никогда не удовлетворяло состояние разведки на юго-востоке. Кадры там будто неплохие, в средствах не отказываем, техникой оснащены. И научными прогнозами напичканы донельзя. И все же крупных обнаружений давно нет. Слава края, гремевшего на весь Союз, пошла на убыль, словно шагреневая кожа. А новое месторождение в той стороне вот так нужно всем! — Ералиев черкнул себя ладонью по горлу.

— Ваша правда! — поддакнул Жарболов.

Академик переживал слова министра молча.

— Нельзя сказать, что тамошние геологи плохо работают или не понимают своих задач, — продолжал Ералиев. — План проходки выполняется, кое-что по мелочи находят, аккуратно отчитываются… Но чувствую: напряжение в области растет, теперь там создали рабочую комиссию, пытаются выяснить причину застоя сами. Это, между прочим, похвально. Тем не менее большим доверием у областного комитета пользуются, судя по всему, горняки. Для вашего сведения, в комиссии той геологам отведена как бы вторая роль… Это не может не встревожить всех нас. Известный вам Жаксыбеков назначен председателем. Человек он решительный. Не исключено, замахнется на авторитет геологии в целом…

— Знаю Жаксыбекова, — вставил Снурников.

— Сергей Архипович! — слегка повысил голос министр. — Смекаете, с какими полномочиями мы вас направляем в этот регион? Требуется не больше не меньше как отстоять интересы науки от посягательств со стороны производственников. Заодно не помешало бы продумать и наши рекомендации о стиле и направлении дальнейших поисков тамошних геологов… У нас уже возникала мысль о пересоставлении прогнозной карты региона. Понадобятся средства. Сколько и когда — входите с предложением.

— Составленной нами карте уже двадцать лет, — заметил Жарболов с готовностью переделать ее. — А обновлять ее положено через десять.

Снурников хмуро покосился на суетливого коллегу. О том, что он изрек сейчас, известно каждому геологу. Поговаривают о том в институте давно. Почему же директор ничего не делал до сих пор для обновления карты?..

Жарболов откровенно побаивался министра. Знакомы они были только по служебным встречам. С предшественником Ералиева директор института был близок: оба они родом из одного района, обучались вместе в сельской школе, хотя и в разных классах. Мужчины встречались дома, на заседаниях. Находили время посоветоваться в сложные времена становления карьеры. А с нынешним еще не выпадало случая для прямого сближения, хотя Жарболов усиленно к тому стремился. Оставаться долго в отдалении означало бы согласиться на роль запасного игрока в вечной тяжбе между наукой и практикой. Министра, естественно, больше беспокоит нынешнее состояние рудных запасов, чем теоретические подступы к неразведанным залежам. «Надо почаще попадаться на глаза Максуту Ералиевичу», — рассуждал сам с собою Жарболов. Академик Снурников мог стать одним из проводников в министерский кабинет. Но проводник не совсем надежный, как считал Жарболов. Есть такие люди, для которых своя выгода — ничто, лишь бы святая правда торжествовала. Сергей Архипович из таких упрямцев.

Министр не ставил в упрек академику его медлительность в принятии решений. Готовность Снурникова откликнуться на какую-либо очередную просьбу означала уже решение дела по меньшей мере наполовину. Вторую часть ученый одолевал, приехав на место.

Жарболов недоумевал, почему Сергей Архипович до сих пор не сказал своего «да» министру, если согласие на поездку уже дано в его институтском кабинете. Не пошел ли старик на попятную, пока ехали на прием?

— Мы с Сергеем Архиповичем уже договорились о согласии поехать в Ускен, — сказал Хамза угодливым тоном. — Так что, Максут Ералиевич, можете готовить приказ.

Академик отодвинул от себя недопитый чай.

— Ах, какие вы прыткие, други! — заявил он разоблачительно. — Мой лоб подставляете под удар, а сами из-за кустов наблюдать станете? При удаче лавры на всех, мол, вместе в поход ходили. А осрамится Снурников в том поединке, есть на кого вину свалить.

Министр рассмеялся:

— Сергей Архипович! Сказанное вами трудно оспорить. Да ведь не ради обмана позвали вас, поверьте! Приказ-то на поездку мне подписывать. Значит, за провал и отвечать вдвоем. Слава или позор — поровну!

— До позора не дойдет, — успокоил академик. — Кудай выдохся. И с рудой, и со всякими своими фокусами. Но было, было за ним! Всю славу, друзья мои, пригреб к себе Кудай. Люди работали, а он подгонял своим зычным голосом и греб под себя. Щедра земля, а мы-то все думали, что нас выручает Ильяс! И так бывает! А чуть поскупились недра — и у Кудая ниже спины затрещало! Дух испускает божок местный. Вот откуда весь этот сыр-бор!

Жарболов давал какие-то знаки Снурникову, показывая на часы. Наверное, это означало — закругляться, не расплываться мыслью…

Академик осадил его взглядом и продолжал излагать свои соображения:

— Ладно с ним, с Кудаем… В конце концов жизнь каждому из нас укажет место… Послушайте историю. Быть может, она откроет вам глаза…

Академик вкратце изложил министру суть нынешних беспокойств Жаксыбекова, оставившего комбинат, чтобы посетить Устюрт ради важной для него встречи.

— Вдумайтесь, коллеги, в этот факт! — горячился академик. — Тамошние специалисты разлюбили доступные всем месторождения! Морду воротят от своего же детища, служившего веками! Стоило кому-то вякнуть об истощении запасов, будто обрадовались такому известию… Прут на Музбел, тащатся к Шокпару, куда угодно, лишь бы от родного дома подальше. Здесь, как говорится, что-то зарыто…

Сергей Архипович отхлебнул глоток остывшего чая, отер губы платком, не спеша сложил его вчетверо, отправил в карман. Свободной рукой потянул лист бумаги из-под локтя министра, попросил карандаш. Сначала провел кривую линию, изображающую земную поверхность. Затем смелым штрихом рассек ее двумя черточками под прямым углом. Двое его собеседников угадали на бумаге схему разлома.

В первый раз Максут Ералиевич видел такой чертеж, когда беседовал с Кунтуаровым. Тогда речь шла о молодом геологе и его схеме разведки. К чему сейчас академик изображает разлом?

Закончив свой труд, Сергей Архипович сказал, возвращая карандаш:

— Вот что придумал для всех нас один молодой рудознатец! Идти к нижним границам свиты по трещинам. По малости взято из моих трудов, но не в том суть! Мало ли добрых замыслов похоронено в блокнотах и черновых записях? Руки не дошли, а там увлекло другое.

Министр тронул Снурникова за руку.

— Вы не о Казтуганове напоминаете?

— Он самый! И до вас эта идея дошла?

— Земля слухом полнится, — скромно заметил министр. Он больше не перебивал его. Откинулся на спинку кресла, ушел в свои мысли. — Надумаете проверить, Сергей Архипович, мы к вашим услугам. Речь ведь идет об Актасе, которому угрожает закрытие.

— Да, закрытие! — воскликнул академик. — Но с предложением услуг, мил человек, опоздали. С недавних пор мы состоим в договоре с дирекцией Актасского комбината, мои парни уже грызут пласты там. Разведкой Совиной сопки занимаются не геологи, а горняки… Не верят вам больше. Вот ведь чем нерешительность ваша обернулась. Против зубров геологии поперли, сукины сыны! Изверились, выходит… Теперь министерству остается бить поклоны нечистой силе, чтобы не наколдовала комбинату слепой удачи. Отыщут — посрамят! Ей-богу, вгонят в стыд твоих разведчиков, Максут Ералиевич. Вот уж потанцует на ваших костях Жаксыбеков!.. Между прочим, он отличным плясуном был в студенческие годы!

Ералиев покачал головой. Не очень-то ласкала слух министра эта новость. А что поделаешь, если она стала фактом жизни?

— Значит, мы угадали ваше желание, Сергей Архипович, — подытожил министр. — Найдется для вас чем заняться в случае удачи и неудачи… Отступать не будем! Когда намереваетесь отбыть? Командировку оформим сейчас же. Скажите, на какое число заказать билет?

Он нажал кнопку звонка.

3

Настало время и Казыбеку оценить во всем объеме работу человека, вынужденного долгие часы торчать у плиты.

День начинался с загляда в кастрюли: не осталось ли чего от ужина, чтобы накормить детей? Обычно там было пусто или прилип на донышке посиневший калабух заруганной всеми перловки… Шарил по уголкам кухонного стола, натыкаясь то на манную крупу, которой не терпела Шолпанка, то на пшенную — от нее воротила нос Айманка, хоть готовь каждому из детей в трех кастрюлях… Принимался за чистку картошки, а к ней он сам не очень-то благоволил. Но картошку одна любила рыхлую, разваристую, другой подавай только с румяной корочкой со сковороды…

— Ну, нашла ты меня, женушка, чем уесть! — вздыхал у плиты Казыбек.

На любой звонок в дверь и по телефону кидались все четверо. Все жаждали видеть и слышать только одного человека. С кислыми минами отходили прочь, если нарушил их тревожный покой посторонний.

С ножом в одной руке и недочищенной картофелиной в другой увидел Казыбека, перешагнув порог, Елемес. Ко всему прочему глава семьи не успел с утра побриться.

Елемес скреб затылок.

— Поговорил бы я с нею… Давно начистоту хочется. Но ты же знаешь, Казыбек: мои замечания она всегда воспринимает с этакой ухмылочкой, будто и без подсказок все знает. Другую давно одернул бы, до того доходило. Но как вспомнишь, сколько ей, бедняжке, здесь доставалось в хождениях по начальству…

— А кто просил об этом? — зло бросил Казыбек.

— Теперь они действуют без спросу, дружище! Не о женщине ли сказано: дурная голова ногам покоя не дает.

До Казыбека, похоже, эта пословица не дошла. Он продолжал обижаться на жену за безоглядность: вот уже и близким людям она надоела своим попрошайничеством.

— Никуда не денется! — отрезал Елемес — Походит кругами, как щука на кукане, и вернется в свой садок. Другое дело, что не вовремя затеяла свару в доме.

Елемес откровенно сочувствовал Казыбеку, волновался, будто во всем случившемся была часть его вины. Видите ли, жена хорошего человека позволяла себе излишнее рвение и он, считая себя другом семьи, не предостерег женщину.

Покряхтывая от непереносимой тяжести на душе, Елемес прохаживался между разбросанной в комнате мебелью.

А Казыбек, после горестных слов о разладе с женой, сидел на диване потупившись. В словах Елемеса он не находил разрешения своим терзаниям.

Ему вспомнился разговор со старшими сестрами жены. Гаухар навестила путешественника перед лекциями в институте, где уже давненько вела курс. Жаухар встретила опечаленного главу семьи возле дома, у детской площадки. Смысл их визитов сводился к одному:

— Меруерт не ищи ни сегодня, ни завтра. Она плохо себя чувствует после вашей ссоры и почти не встает с постели. Сначала хотела уехать к родителям, в Ускен, но мы кое-как отговорили… Поплачет и вернется. Так со всеми нами случается.

— Что она хоть говорит обо мне? — допытывался Казыбек.

— Ничего дурного! — уверяла Жаухар, которая сама была чуточку влюблена в зятя. — Пытались спросить — гонит прочь. Тебя оправдывает во всем, но ей больно, не ждала размолвки, хотела угодить, а не вышло.

— Но ты, зятек наш, тоже хорош, — толковала в то утро Гаухар. — Сколько лет не виделись — сразу права качать начал, мужскую гордость показывать!.. Что ни говори, она женщина, да еще наша младшенькая, — дома мы ее всегда баловали. Можно было и пожалеть, если человек оступился невзначай. А ты неисправим, все тот же! Как чуть не по-твоему, давишь на всю катушку… Было бы из-за чего! Мебель, конечно, хорошая, — закачаешься… Такую софу ищут годами. И Меруерт, бедняжка, с ног сбилась. А вообще-то я сказала бы, — закончила у порога Гаухар, — пора тебе, зятек, вожжи-то поослабить. Пусть Меруерт домашние дела ведет сама, а твое дело — помочь, если супруга падает от усталости, а не выворачивать ей душу походя.

Казыбек пытался одной и другой советчицам объяснить причину размолвки в семье. Но это были уже не те свояченицы, которые когда-то в рот глядели, ловя каждое слово. Прошедшие годы или еще что-то, не совсем понятное для странствующего геолога, сильно изменили сестер, да и младшая от них не отстала. Наговорив кучу всяких пожеланий племянницам и племяннику, женщины удалились.

Девочки чем чаще выслушивали советы посторонних, тем становились молчаливее. Каждый в доме теперь только настроением передавал свое состояние. В глазах Айман и Шолпан бездна неосознанной тревоги. Внезапно и надолго исчезают, с детской площадки бегут к матери. Возможно, остались бы с родимой и навсегда, но Меруерт их гонит обратно к отцу. Назкен ни разу не пошел вслед за сестренками. Лишь еще больше замкнулся, осердясь на всех сразу.

Слово за словом Казыбек рассказал Елемесу об этих вроде бы не таких уж значительных переменах в доме.

— Меруерт, возможно, уговорил бы вернуться, — подвел итог своей исповеди Казыбек. — Но как поступить с проклятой мебелью — ума не приложу. Надеялся, что за ней приедут эти прохвосты, а они глаз не кажут. Надеются, подлецы, что я переморгаю плевок в лицо, на том дело обойдется.

Елемес вдруг прихлопнул ладонью себе по коленке, расхохотался:

— Ну, брат, уморил! Ну — потешил! Нельзя век целый ломать голову над этой задачей! Сам заварил кашу, а расхлебывайте другие…

— Всю жизнь расхлебываем за других! — ворчал в ответ расстроенный глава семьи.

— Хорошо, расхлебаю! — пообещал Елемес — Доверяешь — буду разбирать завалы у тебя на глазах. Только, чур, не мешать и не перебивать.

Казыбек с мальчишеской покорностью уставился на человека, готового помочь.

— Собирайся! — скомандовал Елемес — Новенький галстук и все такое прочее.

— А что ты понимаешь под «прочим»? К свояченице небось потащишь?

— Бери выше! — продолжал повелевать Елемес. — Одевайся так, будто идем к самому министру.

— Ну да?

Видя, что Казыбек заволновался и выполняет все в точности, Елемес спокойным тоном продолжал:

— Министр наш — человек знающий. Недавно переведен из Устюрта… Утром, едва я присел за стол, звоночек: «Не появился ли в наших краях Казтуганов?» Он и твое имя запомнил с первого раза. Чувствую: кто-то уже донес ему о твоем приезде. А зачем ищет — толком сказать не берусь. У министра об этом не спросишь. Отвечаю, как солдат генералу: «Да, приехал! Изволит почивать с дороги в той самой квартире, о которой вы любезно позаботились до его возвращения…» Короче, сам Ералиев пожелал видеть тебя, олуха, уже сегодня и ни днем позже.

— Час приема не назначил? — с явной тревогой спросил Казыбек.

— Когда отдохнуть изволите! — картинно поклонился ему Елемес. — А вообще говоря, время приема подкатывается.

Сказанное Елемесом было похоже на шутку. Дружок разыгрывал его и раньше. Однако сейчас он не был похож на досужего пересмешника. Он и сам слегка нервничал, говоря о министре, поглядывал на часы, торопил взглядом. Подчиненные редко вовлекают в орбиту своих шуточек прямое начальство. А Елемес при всей живости характера был служака, каких поискать!

Казыбек никак не рассчитывал сразу по прибытии домой заводить деловые знакомства. Тем более с высоким начальством. Его ждал заслуженный отдых за целых три года изнурительной работы… Перед поездкой к морю намеревался навестить всей семьей стариков в ауле. Да и санаторий не помешал бы. Вокруг этих поездок и крутились его мысли. Неужели происшествие с гарнитуром было началом каких-то других незапланированных тревог?

Сама по себе встреча с министром геологии могла оказаться интересной для Казыбека. В душе он радовался этому. Но пусть бы все, даже самое интересное, случилось потом, после небольшой передышки.

— А может, мы отложим поход в министерство? — робко предложил Казыбек. — Ну, не застал меня дома… Бывает же так. Я мог уехать в аул.

Елемес даже брови поднял от удивления.

— Такие люди, — предупредил он, — приглашают лишь однажды. Не только отложить, но и опоздать невозможно. Быть может, Максут Ералиевич хочет предвосхитить твое желание. Сам-то подумывал ведь о такой встрече, признайся?

Будучи там, в Алжире, Казыбек не исключал по возвращении визита к шефу геологов всей республики. Но когда это случится и каким будет их разговор, представить себе ясно не мог. А Елемес гудел над ухом наставительно:

— Подумай о своей будущей работе… Или снова хочешь юркнуть в загранку?

В этих словах Казыбек улавливал намек на разговор о каком-то важном назначении. Не спешил торжествовать.

— Сегодня, извини, мне даже не до министра! — устало говорил он. — К такому человеку надо идти с ясной головой, в хорошей форме. Первое впечатление — на всю жизнь. Давай отложим…

Казыбек почти канючил. А Елемесу казалось: он просто трусит.

— Пожалеешь, Казыбек! — вразумлял его резким словом друг. — Я никогда для тебя плохого не хотел… А пожалеешь потому, что разговор пойдет об Актасе. Я уже догадываюсь… Не далее как вчера Максут Ералиевич вдруг потребовал отыскать твою служебную записку, состряпанную перед уходом из экспедиции. Бумаги нашлись в целости, слава богу. Они уже у экспертов… А сегодня Ералиев захотел тебя самого видеть… Чуешь? Не прямая ли тут связь?.. Впрочем, думать за других — не мое занятие. Приказано доставить, вот и стараюсь.

— Ладно, ладно! — Казыбек уже заторопился. — А тебе хоть известно, кто затеял этот разговор о похороненном проекте?

— Ты хочешь знать, кто твой союзник? — вильнул языком сокурсник. — Совсем не лишний вопрос для неудачника. Но мой ответ опять тебя удивит. А день и без того полон сюрпризов. Ладно, скажу: что-нибудь значит для тебя имя академика Снурникова?

— Сергей Архипович?

Казыбек, судя по выражению глаз, обретал свою форму.

Елемес развивал успех.

— Ах ты же господи! — всплеснул он руками. — Какой же ты отсталый человек, товарищ Казтуганов! Что значит три года пожить вне привычных понятий! А тут жена мозги припудрила своим гарнитуром? Так и быть, помирю и с женой. А вот с министром, если ты ему не понравишься, мирить не стану.

Последние слова Елемес произнес уже на выходе из квартиры.

— Мыслишка, между прочим, появилась… насчет Меруерт. Только дай слово, что поступишь так, как скажу. И мужская честь твоя будет сохранена, и жена соплями не забросает, сокрушаясь о потерях… Если пожелаешь того, брошу ее тебе в объятия уже сегодня.

— Не много ли обещаешь? — с сомнением произнес Казыбек, не возражая покамест против ультиматума.

Около часа друзья сидели в кабинете начальника управления кадров, разговаривая о том о сем и не касаясь лишь одной темы — размолвки с Меруерт. Казыбек считал, что на службе не должно быть места рассуждениям о семейных дрязгах. Все домашние неурядицы на людях видятся мелкими и не стоящими внимания. Он не разрешал Меруерт звонить к нему на работу, боясь насмешек сослуживцев.

Время уже восемнадцать, но Ералиев задерживался на совещании в Совмине. Соскучившиеся друг по другу однокашники принялись делать заочную перекличку бывших студентов, называя фамилии. Обо всех Казыбеку хотелось знать хоть что-нибудь. Елемес мог дать любую справку.

Забыв о возрасте, они теперь перебирали в памяти эпизоды студенческих лет, то и дело восклицая по поводу судеб своих ровесников, которым в одном случае очень везло, в другом первоначальные успехи сходили на нет из-за какого-либо нелепого житейского происшествия.

Казыбек разволновался, отошел к окну. Его собственная жизнь никогда не казалась ему безмятежной. Кто он сейчас, если примерить по служебной лестнице? Рядовой геолог-неудачник, сотрудник фондов. Судьба самую малость поигралась с ним на чужбине, поманила к себе удачей. А у себя дома?..

Взгляд его упал сначала на тротуар, протянувшийся вдоль домов на противоположной стороне улицы. Там вереницей двигались пешеходы: вот старушка с тяжелой авоськой, рядом мужчина, толкающий впереди себя коляску с младенцем, группа смеющихся девушек. Сколько им? Чуть старше Назкена… Жизнь вот-вот превратит и его в деда, как того старичка, семенящего на кривых ногах вслед за молодым, атлетического сложения джигитом. Женщина, оглядываясь, пересекает улицу, идет прямо на красный светофор… Все бегут, нужно поспеть, а время неумолимо ведет свой отсчет. Минутам ли только?.. А делам?

Спешить вошло в привычку. Другие не останавливаются и тогда, когда рядом упал человек. Есть и такие, что наступят на лежащего и пойдут дальше. А небо с почти неподвижными облаками и загадочной глубиной словно зовет суетящихся внизу людей замедлить шаг, оглядеться на себя хорошенько сначала, обдумать дальнейший путь и уж тогда срываться в соревнование с другими. Всегда величавы горы, чисты снега Алатау… Вот уж к чьей вершине Казыбек тянулся бы всю жизнь, чтобы не отстать от других. Вспомнил об альпинистах: что влечет людей ввысь? Не от суеты ли надоедливой спасаются истинные покорители вершин? Все для них естественно и просто: гора, зовущая к себе, чистое небо, воздух… Задумал — сделал: превозмог самого себя в колебаниях, одолел крутизну скал на подступах к желанному пику…

Путь этот, конечно, не для Казыбека. Если бы он был достаточно натренирован, наверняка чередовал бы занятия: один раз взобраться на высокую гору, в другой — пробурить сверхглубинную скважину… Нет, нет, прогулки, какие бы они ни были заманчивые, не для него. И на самой живописной вершине по привычке искал бы характерные линии на изломе камней, ловил упрятанные в твердую породу блестки минерала… Без таких находок, дающих средства к существованию людям, любое восхождение содержит элемент жизни праздной. Пусть не совсем праздной, чем-то объясненной, оправданной. Но главное все же в том, чтобы не топтаться на месте, искать и находить. Иначе засосет обывательщина. В голову полезут мысли об украшениях, модной одежде с нездешними фасонами, а там недалеко и до завезенных с Востока шифоньеров и кресел, покрытых узорами, будто сорочка жениха. Этак можно забыть о том, что ты пришел в мир человеком, и самому превратиться в вещь, в забаву для других.

— Послушай, а я ведь еще ни слова не слышал от тебя об Алжире, — напомнил о себе Елемес. Он подумал, что Казыбек скучает у окна.

— Только не здесь и не сейчас! — бросил через плечо Казыбек.

Напомнил дружок о недавнем. И в голове геолога завертелось, будто калейдоскоп…

— Трудно все-таки жить за границей, Елемес… Чужбина есть чужбина. Часто снился Актас. Давала себя знать обида: своя земля не приютила… А так много хотелось успеть в молодые годы! Потом все плохое стало забываться, казалось уже мелким. Случается же: строгий родитель пожурит сына за провинность. Виноват-то я был сам, не смог втолковать шефу. Кипятился напрасно… Вот я перед тобою весь…

— Дураку не втолкуешь, — заметил Елемес, но, не увидев в лице друга понимания, заговорил о нем слегка разоблачительно: — Я ведь только теперь стал замечать: едва заговорят при тебе об Актасе, ты вспыхиваешь, будто девица от неосторожного слова.

— Актас — моя первая любовь! — признался Казыбек. — Только дорога мне туда заказана. Уезжал, клятву дал, что ноги моей там больше не будет. Характер мой знаешь.

Елемес, будто не услышав его ответа, принялся жалеть Меруерт, выложившуюся до донышка, чтобы украсить семейное гнездо. Угнетала мысль: идут с Казыбеком за назначением. А если Казтугановым придется вновь переселиться… Не исключено, совсем уехать из города?..

Казыбек между тем рассказал о предложении, сделанном ему в «Союзгеологии» в Москве.

Елемеса его разговор в Москве не заинтересовал так уж серьезно.

— Нет, батыр, тебя ждет нечто другое, — сказал он уверенно. — Если Ералиев распорядился о новой квартире для вашей семьи, значит, он имел какие-то виды на тебя. Как бы ты сегодня, друг мой, после аудиенции у высокого начальства не вышел из этого кабинета с назначением на новую должность. Максут Ералиевич в последнее время все чаще теребит меня насчет людей, способных взять под свою руку коллектив. Канцеляристов не жалует. Многих уже отправил на пенсию. На освободившиеся места приглашает только тех, кто проявил себя в поле. Любителей повозиться с бумажками, заменять живое дело инструкциями прочь гонит. Знаешь, сколько в министерстве сейчас таких чиновников? Пустяка подчас невозможно решить оперативно. Тут же найдут какие-то аргументы, контрдоводы, превратят сущую мелочь в неразрешимую проблему. Лишь бы самому не решать, чтобы после отвечать не пришлось… Словом, Ералиеву подавай человека с характером, способного «вкалывать» засучив рукава. Кстати, видел бы ты нашего министра на субботнике! Когда он с лопатой в руках, за ним не поспевают работяги.

— Занятный человек! — согласился Казыбек. — Я хоть и в глаза не видел министров, щелкоперов презираю. Пусть геолог впустую сезон убьет в горах, там он все-таки ума набирается на будущее. На своих же промахах учится… Сидя все время над бумагами, тупеешь… Вот поработал на разведке, кое-что удалось, и рад. Снова жить хочется.

— В поле тебе, Казыбек, с твоими крыльями! — заключил Елемес — Мне уже не подняться до тех высот.

Казыбек продолжал от окна:

— А еще чего хотелось бы — с делячеством помериться силами! Сколько этих жучков-короедов развелось у нас! Видим, что плодятся дальше, подгрызают добро наше и людей хороших, а мы молчим, посапываем себе в две дырочки и терпим. Одно-два таких насекомых не опасны, а когда размножатся и заскребут во всю мощь дружно, ох, как тоскливо на душе становится. Глядишь, у тех, кто рядом с ними прошел выучку, зубки пошли в рост. Перетирать чужое вошло в моду. А наследники уже с врожденным грызущим устройством на свет появляются… Перерождаемся, Елемес? Как ты думаешь?

— Так же и думаю, как ты…

— Почему окорота самым ретивым не даешь? Не засучиваешь рукава для драки, подобно министру? Силенок маловато? Духа не хватает?

Ответа услышать не успел. К подъезду подошла машина. Из нее вышел Ералиев. Казыбек, хотя и не видел его раньше, узнал хозяина дома по осанке, по неторопливым уверенным движениям.

4

Министр не был ни суетливым, ни медлительным. Он все делал размеренно и четко, нисколько не рисовался, как другие, чтобы подчеркнуть свое особое положение, не заискивал перед другими. Широким шагом переступил порог приемной, будто и впрямь запаздывал и хотел наверстать упущенные минуты, нужные не только ему. Быстрым взглядом осмотрел комнату с ожидающими его людьми. Заметив у стола секретарши незнакомого человека с нездешним загаром лица, улыбнулся и, приблизясь к нему, протянул руку для приветствия. Казыбек сразу определил: рука твердая, пальцы по-мужски сильны и упруги. Пожав посетителю руку, он пригласил в кабинет, выждал, пока зашли визитеры. Не сделал притом ни одного принужденного, заученного по правилам хорошего тона жеста, обошелся без подчеркнуто вежливых слов, по обыкновению отнимающих минуты у занятых людей. Своим доверием и неподдельной простотой расположил к ответному доверию.

Казыбек был из числа рослых, статных, атлетически сложенных мужчин. Но министр оказался несколько выше его, быть может, совсем чуть. От самого лба, прочерченного двумя глубокими складками, но высокого, в ладонь, через густую шапку волос пролегла молочно-белая полоса пигмента, словно подрисованная для эффекта. Седеющие виски несколько сглаживали первое впечатление от этой врожденной полосы на державной голове Ералиева. Лицо министра было скорее грубоватым из-за крупных черт его, полноватых губ. Но светло-карие глаза, внимательные, наполненные светом, излучали тепло и доброжелательность.

— Присаживайтесь, джигиты! — произнес Ералиев, по привычке пробежав глазами принесенную в его отсутствие стопочку телеграмм. Что-то пометил себе в настольном календаре. И потом уже ни разу не отвлекся от беседы.

— Вас, Казыбек-бауыр, я немного знаю. Говорят, у вас хорошо сложилась поездка в Алжир. Примите мое поздравление, спасибо за службу! Всегда приятно слышать об успехах земляков, куда бы их ни занесла судьба. Казах перестал быть только степняком, скотоводом. Уже в этом проявляется широта нашего народа.

Казыбек принял добрые слова в свой адрес без ложной скромности. Тут же поблагодарил министра за заботу о семье, пока он совершал длительный вояж на Африканский материк.

Ералиев еще раз изучающе взглянул на смуглое лицо геолога, любуясь его загаром, перешел к делу.

— Сознаюсь, Казыбек Казтаевич, не очень-то хотелось беспокоить вас сегодня да и в ближайшее время… Понимаем: отдых… Во всем виноват случай: на днях в этом кабинете мне говорили о вас… Вы как бы присутствовали при той беседе, духом своим, что ли, мыслью. Короче говоря, как вы посмотрите на наше предложение поехать в рудный край с особым поручением? Понимаю ваш довод, мол, и без Казтуганова служба геологии на чем-то держится, мы располагаем отличными специалистами, которые смогли бы, смогут… И так далее. Но иногда так чертовски складываются обстоятельства, что данное поручение без риска провалить дело и с несомненной пользой выполнить может только один человек. Здесь, как говорится, недалеко до понятия «незаменимый»… Лично я не люблю такого термина, но в талантливых людей всегда верил!

Казтуганов молчал, изумленный внезапно открывшейся своей исключительностью. Молчание его становилось все более тягостным и в чем-то неприятным. Елемес Кунтуарович покачивался в кресле, бодая сердитым взглядом друга и подавляя в себе желание поторопить его с ответом министру.

— Создана комиссия, — продолжал Ералиев. — Перед нею особая цель. Очень важная для всего края. Это раз. Во-вторых, Сергей Архипович Снурников отзывался о вас как о хорошем специалисте, умеющем читать недра. Ну и в-третьих, — министр обернулся к Кунтуарову, — да будет вам известно: геологический отдел Актасского комбината, никого не спросясь, начал бурение по вашему проекту… Горняки, не дождавшись прибавки сырья от нас, ударились в амбицию, хотят доказать: в Актасе имеется руда… Словом, брошен вызов. Позицию геологов горняки опровергают, использовав наши же приемы разведки… А это вдвойне опасно для престижа. Идет проверка профессиональной годности… Возможно, я напрасно тревожусь сейчас, все покажут данные первых глубоких скважин. Но если затея Жаксыбекова оправдает себя, теория академика Снурникова и ваши догадки приведут к открытию. Искренне радуясь за этот успех, я, как министр, буду себя считать несостоятельным руководителем целой отрасли… Вы меня поняли, Казыбек Казтаевич?

Казыбек не ожидал такого поворота событий. В начале беседы он воспринимал поездку в рудный край как не обязательную или, во всяком случае, не срочную. Слушая министра с напряженным вниманием, он намеревался вскоре деликатно прервать беседу и отказаться от участия в этом деле. Однако когда речь пошла о чести геологии, о вторжении людей другого ведомства в его почти забытый проект, в нем пробудилось самолюбие.

— Как горняки добрались до моего проекта? — спросил он возмущенно. — Кто их навел на след?

— Кто ищет, тот всегда найдет! — отозвался на недоумение Казтуганова министр.

— Все это так неожиданно! — заговорил сам с собою Казыбек. — Если признаться, мне приятно: вспомнили о заруганном проекте. Четыре года назад я готов был лечь костьми на этой сопке, лишь бы доказать, что руда там есть. А теперь, когда всыпали под завязку, руки отбили… Что там произошло, хотелось бы знать?

— В двух словах могу сообщить, — сказал Ералиев. — Времена изменились, бауыр… Нужда заставила… А может, были и тогда люди, которые верили вам. Теперь вознамерились отмести сомнения.

— И радостно и горько! — подытожил услышанное Казыбек. — Я в растерянности, прошу понять. Да и не готов к чему-то серьезному сейчас, если разобраться. Не ожидал, честное слово. Что прикажете делать?

— Не приказываю, а прошу: ехать! — Министр снова обратился к кадровику: — Завтра же снабдите джигита всем необходимым в дорогу. Ах, да! Надо ведь сначала принять его на работу… Ну, пока оформим как моего референта по вопросам разведки. Так и напишите, Елемес Кунтуарович, в приказе. А вы, Казыбек Казтаевич, не обижайтесь за поспешность. Будем называть все это оперативностью. Короче говоря, помогите, выручайте… Потребуется отдых — дадим позже, после завершения работы комиссии. Идет?..

Казыбек коротко всхохотнул, тут же прервал смех. Глядя в упор на министра, сказал:

— Извините за слабость, не удержался… Когда шел сюда, на языке вертелось лишь одно слово «нет» всякому предложению. Не зря говорят: хуже всего человек знает сам себя. Заговорили об Актасе, и сердце зашлось от пережитого. На уме — нет, а сердце твердит — да. Самому захотелось в Ускен.

— Выходит, смог Ералиев уговорить? — пошутил министр.

— И в этом вам не откажешь, — согласился геолог.

— Вашему сердцу — хвала! — продолжал Ералиев. — Оно у вас еще не зачерствело. Мне ли не понять истинного разведчика недр? У каждого из нас есть мечта совершить что-либо значительное, добраться до сокровищ. Когда мне надоедает бесконечное сидение в кабинете, рвусь на простор, бегу от самого себя! Иной раз просто невмоготу от звонков и бумаг. А что поделаешь? Невольник своего положения. Вздохнешь поглубже и окунешься в новое заседание… Хоть и грешно так думать о себе, но если чувствуешь удачу, рвется наружу восклицание: «Ай да Ералиев!..» Или как там у Пушкина? Вот и сейчас: встретился с вами, и на душе легче… Итак, выезжайте, дружок! Не медлите, там уже люди готовятся к схватке с землей. И… друг с другом — вот в чем соль!

Ералиев перенесся мыслью в семью новоявленного «референта», и тут же вспомнилась Меруерт Казтуганова — импозантная женщина в сером вязаном платье с ажурным, такого же цвета, широким воротником, облегающим плечи. Ему еще тогда, при первой их и последней встрече, вдруг стало жаль мужчины, обладающего такой редкостной особой. Что-то похожее мелькнуло в сознании Максута Ералиевича и сейчас. Уж очень простым и по-мальчишески беззащитным показался ему Казыбек. Но в глазах джигита бездна мысли, реакция на любое слово — мгновенна и точна. «Инженерное мышление!» — отметил про себя министр. Он уже сам радовался их знакомству, не скрывая эмоций. На прощание крепко жал руку. Иной специалист, продолжал размышлять Ералиев, стал бы важничать, набивать себе цену, а этот сразу все понял и согласился… Дома ждет взбучка от жены-красавицы. По старшинству возраста, жалея Казыбека, заметил:

— Супруге своей от меня передайте: задание это — плата за новую квартиру. Женщине такие объяснения понятнее.

— С женой договоримся, — поспешно сказал Казыбек. — Здесь нам может пособить и Елемес Кунтуарович. Мои сомнения в другом…

— В чем именно? — спросил министр.

— Ильяс Мурзаевич не так уж давно был моим руководителем… А спор об Актасе это же, по существу, продолжение драчки с Кудайбергеновым. Смогу ли быть объективным — вот в чем вопрос.

— Вот вы-то как раз и сможете! — опроверг его сомнения министр. — Другой, наверное, не совладал бы с желанием отомстить за обиду. А вас закалило алжирское солнце, надеюсь. И времени было достаточно, чтобы добраться в мыслях до собственных ошибок. При вашей правоте и принципиальности ошибочки наверняка были? Ну, вот настало время подвести итоги давней совместной ошибки.

— Были, были, — тихо проговорил Казыбек, потупясь.

— Вот видите, вы даже о своих ошибках не забываете! Итак, по коням!

Два геолога, повидавшие виды, перетерпевшие на веку всякого лиха и не утратившие способности мыслить трезво, внимательно посмотрели друг другу в глаза и разошлись надолго.

5

Елемес выполнил обещание — возвратил Меруерт к семейному очагу. Подавленная, с остатками обиды в лице, хозяйка дома на другой день стояла у порога покинутого ею жилища.

— Эй, путешественник! Бродяжка несчастный, подойди ближе! — кричал от дверей неугомонный дружок, словно продавал редкостный товар на рынке. — Подойди и взгляни, до чего ты довел бедную жену своим упрямством! На сей раз она простила. Но, чур, не повторять скандалов из-за мелочей. У вас кроме шкафов и стульев кое-что в доме имеется… А ну-ка, сойдитесь и подайте друг другу руку… Можете поцеловаться, если не забыли, как это делается. Я отвернусь, не любопытный.

Меруерт порывалась пройти в детскую, но провожатый крепко удерживал ее за руку возле порога. Когда Казыбек наконец выглянул из своей комнаты, Елемес соединил их руки, продолжая сыпать словами:

— Если доверились на мой суд, слушайте приговор: ты, мужчина, перестанешь упрекать свою половину за ее попытку создать в доме уют — это священное право женщины. Пусть эти размалеванные восточными кустарями доски остаются под крышей, коль их занесла сюда судьба. Получше расставить всякую рухлядь я вам помогу. И не лезь, пожалуйста, в бабьи дела, если ничего в том не смыслишь. «Тачку» свою, уже обреченную на продажу, уступи тем прохвостам. Сдерите с них побольше, если они целыми гарнитурами бросаются, или оформите через магазин по установленной цене. А мы с Меруерт узнаем в мебельном магазине стоимость этих роскошных кресел и столиков. Останутся деньги — сдайте в Фонд мира, и вся недолга… А тебе, красотка, надлежит впредь в серьезных делах испрашивать совета законного супруга, не действовать наобум. Кому не по душе мое решение, говорите сейчас же, готов принять петицию на обжалование.

Казыбек, не выпуская руки жены, пытался что-то возразить, но Елемес остановил его жестом, — оказывается, не все сказано.

— Не кипятись, друг мой. Я, как видишь, все продумал, чтобы сберечь твое имя в чистоте. Знаю, ты можешь уплатить всю сумму без участия дельцов, но рассуди по-мужски: зачем нам отдавать вполне исправную машину почти за полцены прохвостам? Изымем нетрудовые доходы и передадим в Фонд мира или в сиротский приют… Я высказался как на духу, а теперь вы между собою объясняйтесь.

Елемес шагнул было в глубь прихожей, но хозяин квартиры остановил его фразой:

— Погоди! А что ты обещал министру?

Елемес взмолился, ухватившись за голову:

— Ну и люди! За одну минуту реши им все, додумай за них, вынь да положь в законченном виде! Пощадите, люди добрые! Хороший хозяин хоть и не платит за работу ишаку, зато покормить не забывает!

Меруерт, догадавшись, на что намекает добровольный их помощник, метнулась на кухню, загремела посудой. Казыбек пошел вслед за женой спросить, где будут накрывать на стол. А Елемес не скоро еще унялся в своих упреках, шутливых поношениях, адресуя их то хозяину, то хозяйке, вставляя между язвительными словами то прибаутку, то ловко сочиненную на ходу подсказку о том, как оберегать дарованное людям семейное счастье и не разменивать его на мелочи ссор, на пустопорожние перепалки. Заботясь о госте, супруги все смелее вступали в общий разговор, и прежний лад в семье незаметно для них вошел в привычную норму.