1

После возвращения из Алжира Меруерт присмотрела себе местечко в министерстве, где прежде работал муж. Ее зачислили сотрудницей технической библиотеки. Для тех, кто ценит каждую минуту, дежурство в читательском зале или разбор книг в хранилище были истинным раем. Спины не наломаешь, голоса не сорвешь — отыщи нужный томик для посетителя, верни его на полку в конце рабочего дня. Отметь в карточке. Только и всего. Даже в рабочие часы думай себе о посторонних вещах сколько угодно.

Главная работа для Меруерт, конечно, дети. Малыши так соскучились по своей мамочке, что в первые дни следовали за нею по пятам, не сводили с нее глаз, щебетали без умолку обо всем, лишь бы не молчать. Голоса их звучали сладкой музыкой. Рядом с детворой женщина чувствовала себя, как нигде, счастливой. Меруерт готова была разорваться на части, пожертвовать всем, что касалось ее лично, лишь бы угодить девчонкам и сыну. Дети, разумеется, пользовались ее уступчивостью. Мама как бы замаливала свои грехи и перед ними. Приготовить детям пищу повкуснее, одеть понаряднее, ублажить, успокоить для нее было наслаждением.

Когда вся семья была в сборе, домашние хлопоты не казались такими уж накладными. Кое в чем помогал муж. Самую тяжелую ношу он без напоминания принимал на себя. Выручала и машина, которую водил лишь глава семьи.

Прошли первые недели. Разлука выветрилась из головы. Женщина теперь все чаще испытывала нехватку помощника. Самым надежным спутником ее становилась хозяйственная сумка. Куда бы ни шла — в плечо врезалась лямка от увесистой поклажи, а в свободной руке колыхалась наполненная бутылками и пакетами авоська. С утра Меруерт стремилась почаще мелькать на глазах заведующей библиотекой. Убедившись, что та приметила ее на рабочем месте, вскоре бочком протискивалась через запасник вон, поручив собрать книги кому-либо из молоденьких сотрудниц, а сама кидалась по магазинам. Рыскала от одной торговой точки до другой, пока не заполняла кожаную сумку с ремнем. Нескончаемые заботы о семейном гнездышке съедали весь день без остатка. С ужасом она спохватывалась, когда дети уже лежали по кроватям: за весь день ни разу не вспомнила о муже, а ведь он вдалеке и ему отнюдь не ласково там одному. Укладываясь в постель, вспоминала что-нибудь о муже, непременно хорошее. Благо моментов, какими можно было замужней женщине гордиться в их супружеской жизни, было немало. Иногда просыпалась среди ночи разгоряченной, обнимала подушку, исступленно целовала ее.

Наступило время, когда она могла уже считать дни до приезда Казыбека. Радовалась тому, что перенесла разлуку без срыва, без истерики. Дети, Айманка и Шолпанка, придя из школы, бросались к отрывному календарю, чтобы отсоединить от него еще один листочек, приблизив тем самым желанную встречу с отцом. Укладывая дочек после ужина и прогулки, мама вместе с ними решала одну и ту же задачу: «Итак, до возвращения папы осталось сто пятьдесят дней, а завтра сколько будет?»

Увы! И это рассчитанное на первоклассников арифметическое упражнение временами подозрительно усложнялось, становясь уравнением со многими неизвестными. Особенно тяжким и разочаровывающим было известие об отсрочке возвращения на двенадцать месяцев. Меруерт восприняла это как безвозвратную потерю для обоих целого года жизни. Одно время она думала: Казыбек таким образом наказал ее за преждевременное бегство из Алжира. Она плохо понимала, как детским своим естеством восприняли это известие девочки, но в своей душе она претерпевала частую смену погоды, кипела от возмущения, грозилась сама себе бросить все и уехать с малышами куда глаза глядят, лишь бы избавиться от отчаяния и подавленности. Все это сменялось обычным смирением замужней женщины перед неизбежностью.

Перебирая прошлое, женщина вспомнила о давней мечте мужа приобрести гараж. До отъезда в Алжир Казыбек так и не смог обзавестись крытой стоянкой для легковушки. Не только утепленного помещения не имели, но и обыкновенной площадки. Купленная им «Волга» сиротливо простаивала прямо под окнами дома, пока изобретательный владелец не пристроил ее в ближнем колхозе «Горный гигант». Не сразу удалось уговорить домовитого дядьку принять покупку на хранение в сарай. Но вскоре и тот отказался от излишней обузы.

Наконец кому-то из домашних пришла в голову мысль отогнать «Волгу» в отцовский дом, в Жартасы. С беспокойным тем приобретением Казтугановы получили добрый урок: иметь гараж в условиях столицы республики — удел только счастливчиков.

Меруерт, очень сочувствуя мужу в его терзаниях с машиной и не желая расстаться с личным транспортом, пустила в ход все связи и ухищрения, на какие только способна женщина, чтобы заполучить закуток на отшибе для сооружения навеса. Энергия ее в таких изысках удвоилась, когда она узнала из мужниных писем, что они по окончании срока контракта получат право на «Волгу» новейшей модели.

Не зря говорят: кто ищет, тот находит… Однажды Меруерт услышала от посвященных в это таинство лиц, что в их районе будет строиться подземный кооперативный гараж. К кому она только не записывалась на прием, чьи пороги не обивала! Извилистые стежки привели ее к дальнему родственнику, занимавшему солидный пост в республиканском банке. Каким-то образом им вдвоем все же удалось втиснуться в плотный список владельцев машин, претендующих на особое внимание, пользующихся исключительным правом.

Едва утихли страсти вокруг гаража, Меруерт бросила себя в новую атаку. На этот раз во имя восстановления своих прав среди таких же служащих, какой была она сама. Жена солидного геолога к той поре уже окончательно избавилась от провинциальной привычки уступать дорогу более сильным, ставить себя во второй ряд.

С ее музыкальным слухом Меруерт отчетливо улавливала любой лепет в дальнем конце помещения, какого бы размера читальный зал или приемная руководителя ни оказались.

Однажды до ее слуха донесся приглушенный разговор двух женщин из числа посетительниц библиотеки. Подружки с употреблением ахов и охов обменивались мнениями о каком-то новом доме для геологов, возводимом в центре Алма-Аты по невиданному проекту: комнаты на разных высотах, в одной квартире два туалета, биде…

Меруерт не осталась к этой новости равнодушной. Нынешняя двухкомнатная малогабаритка была для пяти жильцов Казтугановых подобием пчелиного улья в середине лета. Они с Казыбеком не раз поговаривали о расширении площади. Но где ее добыть, более просторную? Пока муж в отъезде, теснота в доме не очень чувствовалась. Но ведь отсутствие хозяина — дело временное. Больше того: без участия мужа в борениях за новую жилплощадь видов на победу никаких. Никто из отцов города не придет и не предложит тебе другую квартиру.

У Меруерт поднакопился опыт выколачивания того-сего для семьи по мелочам. Она умела при случае пустить слезу, чтобы разжалобить начальство тяготами воспитания троих детей без мужа, который послан за границу для выполнения особо важного задания… Этот опыт пока срабатывал, отказов не наблюдалось. А почему бы не использовать преимущество страдающей в тесноте семьи геолога и в этом случае? Что она в конце концов теряет? «Итак, в бой, Меруерт, в очередную атаку!» — скомандовала себе женщина.

С того дня она уже не ведала покоя в непрестанных бегах по руководителям, кто был причастен к посылке мужа за рубеж. Одновременно она хаживала на улицу Сатпаева, где уже велись отделочные работы в том сказочном доме. И что это было за сооружение?!

Экспериментальный дом высился на большой огороженной площадке. Фоном ему служила белоснежная Алатау с ее голубыми струями чистейшего горного воздуха. Планировка комнат была восхитительно продумана и удобна. Потолок — не дотянуться рукой, стоя на табурете. Из каждой комнаты — балкон… На них хоть танцы заводи — просторные… При любом очередном и всегда тайном от посторонних глаз посещении желанной улицы женщину все больше снедала зависть к тем, кто уже попал в списки на заселение.

Казтугановой и прежде случалось видеть в Алма-Ате хорошие дома, со вкусом обставленные квартиры. Она знала: многие сокурсники Казыбека неплохо устроились в приличных «гнездышках». Не отличаясь какими-то особенными данными по уму и общему развитию, люди эти, прежде совсем незаметные, шли к своей цели быстрее других, более достойных. «Когда же они успевают? — поражалась Меруерт. — Мы вечно в «стахановцах» числимся, в сознательных и безотказных. Где потруднее — туда Казтуганов первым. Молодые годы — для трудового подвига!.. А другие в это время, выходит, только о себе и радели? Невольно задумаешься о несправедливостях жизни, если увидишь преуспевающую посредственность, никому не нужную, потому незамечаемую, а она, никчемушная шушера, вдруг оказывается над головой у тебя, этажом или тремя выше. И уже сама пытается тебя давить!»

Такие наблюдения за другими переворачивали все в душе Меруерт, увы, незаметно для нее самой подтачивая основы нравственности, которые всегда были превыше других ценностей в семье Казтугановых.

Молодая женщина теперь не могла иначе, чем с отвращением, созерцать убогую обстановку в своей двухкомнатной «коробочке» из блоков. Ее бросало из стороны в сторону от мысли, что какой-то недоучка Сексенбаев, помощник начальника главка, которого и в институте-то еле держали, теперь заимеет роскошную четырехкомнатную квартиру на Сатпаева, а талантливый поисковик руд и безотказный трудяга Казтуганов, награжденный заграничным орденом за большое открытие, остается в крохотной квартиренке с совмещенным санузлом.

Жизнь всему учит: решительнее становилась в своих домогательствах и Меруерт. Теперь она уже заливалась слезами в три ручья, едва переступала начальственный порог. Свой разговор начинала не раньше, чем хозяин кабинета подаст стакан воды. Ее жалели, сочувствовали, но разводили руками: поздно, все распределено, людям эти квартиры обещаны полгода тому назад… Ни одной комнаты в запасе.

Отказы еще больше ожесточали женщину. Она почти забросила службу, дерзила заведующей, если та придиралась к ней за опоздания. Странное дело: Меруерт каким-то шестым чувством угадывала на этом пути удачу! Наконец она записалась на прием к «самому». Долго ждала и добилась аудиенции.

Министр выслушал озабоченную жену геолога спокойно, ни разу не перебил, пока она выкладывала свои доводы.

Максут Ералиевич Ералиев был назначен на высокую должность совсем недавно. Он не знал Казыбека Казтуганова, вряд ли слышал о нем. Сотрудников такого ранга в его ведомстве — сотни. При всем желании всех не упомнишь.

И все же не скажешь посетителю, тем более женщине, что, мол, не знаешь ни мужа, ни ее, не посвящен в их квартирные дела, обращайтесь к непосредственному руководителю, а по вопросу жилья — в профком… Министр не спеша записал фамилию просительницы в свой аккуратный с голубой обложкой новенький блокнот.

— Хорошо, подумаем над вашей просьбой, — сказал он, закрывая блокнот. — Желание ваше обоснованно… Трое детей — это уже, как говорится, полная семья. Но вы и сами, наверное, знаете: нуждающихся много. Меня несколько удивляет одно: почему все наши сотрудник вдруг захотели улучшить жилищные условия именно в этом году. Дом как дом, разве только новый… — Он с искренним удивлением смотрел в лицо Меруерт. — Если не в новом, то из освобождающихся квартир что-нибудь подыщем. Можете не сомневаться, я распоряжусь.

— Нет уж, агай, старое на старое менять какой резон? — Меруерт опомнилась от первых впечатлений в кабинете министра и перешла в атаку. Лицо ее зарделось от возбуждения, взгляд стал острым. — Мой муж ни одного метра от министерства геологии пока не получал, хотя он в вашем ведомстве не последний специалист. Наша малогабаритка заселена по обмену. К нам вот-вот переберутся престарелые родители мужа, их заявление тоже перед вами. Отец мужа — заслуженный учитель… Нам нужно не менее четырех комнат, в стены старых конструкций мы просто не влезем… Просим учесть, Максут Ералиевич, ради чего мы с мужем долгие годы мыкались в поле? Сколько невзгод, трудностей перенесли? И теперь Казыбек Казтаевич второй срок работает вдали от дома. Командировка продлена по просьбе посла, муж поступил так в государственных интересах, а семья его перебивается в стесненных условиях… Уж вы, агай, извините меня. — Меруерт тут закусила нижнюю губу и раскрыла сумочку, чтобы приложить платок к глазам. — Одно ваше слово…

Но женщина уже не могла досказать своей мысли.

— Успокойтесь, Казтуганова, — прервал ее мучения министр. — Ваше заявление я передам в местный комитет. Договорились?

— Да, да, — кивала головой Меруерт, чувствуя, что ей хочется петь, а не плакать.

Закрыв за посетительницей дверь, Ералиев несколько минут провел в раздумье. Не слишком ли обнадежил библиотекаршу?.. Женщина, судя по всему, опытная в своих хождениях по руководителям, не в меру напористая. «Много перенесли Казтугановы? Разве они только? А сам я не прозябал в палатках, не кочевал по бездорожью? И семья все годы была со мной, в степи, в вагончике, в экспедиционных поселках.

Да, нельзя не посочувствовать гражданке Казтугановой: трое ребят и муж вдалеке. Все в одни руки. Понять ее беспокойство можно. Но этой логике противоречила другая: а сколько геологов ведут скитальческую жизнь? У Казтугановых небольшая квартира, но имеется. Не где-нибудь, в столице республики. Зарплата мужа, и немалая, помогает жене в преодолении бытовых забот. Полно ведь и таких тружеников, у которых условия существования куда хуже».

О Меруерт министр думал уже с осуждением: «Такая бабенка вырвет у другой кусок из горла». Еще до ее прихода сюда было несколько звонков от авторитетных лиц с просьбой принять и выслушать, помочь, если окажется возможным. Меруерт Казтуганова, с горечью думал Ералиев, совсем не похожа на прежних казашек — стеснительных, всегда смотрящих вниз, под ноги, когда разговаривают с мужчиной. Эта и глазками поигрывает, и улыбается зазывно, и ведет себя излишне вольно… Когда же утратили былые качества наши женщины?

2

Ералиев нажал на клавиш селектора. Попросил зайти начальника управления кадров.

— Возьмите личное дело геолога Казтуганова, — сказал он, опуская трубку.

Пришел всегда аккуратно одетый, с мягкой улыбкой Кунтуаров. Молча положил перед министром соединенные скрепкой листы. Ералиев, по существу, впервые знакомился по кратким записям в послужном списке с геологом, отправленным в командировку за границу.

За десять лет Казтуганов вырос от рядового геолога до главного специалиста большой экспедиции. На первый взгляд совсем неплохо. Типичный путь каждого честного труженика, отдающего себя практической работе. Было даже нечто сходное с биографией самого Ералиева. Примерно за такое же время он сам стал главным геологом экспедиции. Невольное сопоставление Казтуганова с собою породило некоторое потепление в душе Ералиева: «Человек одной судьбы…» Разница между ними была разве в том, что министр прошел эти испытания десятью годами раньше Казтуганова, потому что был старше.

— Что-нибудь можете добавить к написанному о Казтуганове в этих бумагах? — спросил министр, не выпуская личное дело из рук.

Кунтуаров невольно поежился, отвел глаза в сторону. Он уже знал о встрече Меруерт с хозяином этого кабинета. В вопросе Ералиева слышалось что-то не совсем приятное.

— Сказать по правде, Максут Ералиевич, я достаточно хорошо знаю этого товарища. Вместе учились в институте. Человек он рассудительный, дело свое знает.

Министр ждал дальнейших слов, но глядел куда-то за окно. Далеко отсюда был направлен и внутренний взор Елемеса, почувствовавшего приближение грозы к семье друга. «Достукалась!» — мысленно ругал он предприимчивую Меруерт. Но не таков был Кунтуаров, чтобы признаться в своих давних симпатиях к Казыбеку при первом же разговоре.

— Есть свежие факты, — перенесся вдруг из теснин кабинетных на заокеанские просторы кадровик. — Мне сообщили наши люди, приехавшие из Алжира: геолог Казтуганов переплюнул в своем недолгом поиске французских коллег, отыскал большие запасы там, где спецы из Западной Европы зубы себе поломали в напрасных стараниях.

Министр продолжал слушать. Но глядел уже не в окно, а прямо в лицо Елемеса — напряженно и с любопытством школьника, впервые услышавшего нечто очень занимательное.

— Вы ведь знаете, Максут Ералиевич: наше министерство отряжает каждые два года группу специалистов в эту страну. Цель — поддержать знаниями и опытом угасающие из-за нехватки сырья рудники…

— Знанием и опытом не поддержишь, — пошутил министр. — Нужна еще и руда!

— И — везение! — добавил Елемес, улыбаясь.

— Везенье — хорошая вещь, — согласился министр. — И все же… Чем непосредственно помог Казтуганов «Сонарему»?

— По сути, он заново открыл старое месторождение! — осклабясь во все лицо, торжествующе заявил Кунтуаров. — Получил от президента орден… Уже два года работает главным экспертом. Короче, не уронил ни себя, ни нас всех.

Сообщение это, кажется, не очень удивило Ералиева — так он ровно, без лишних эмоций держал себя перед подчиненными.

— Странное дело, — рассуждал он, вертя в руках жиденькую стопочку бумаг. — В чужой земле человек находит признание, у себя дома выглядит чуть не банкротом. Актасская экспедиция, где Казтуганов работал главным геологом много лет, не прибавила ни грамма разведанного сырья… Как говорится, дали человеку все карты в руки. И закончилось это, извините, пшиком.

Ералиев как бы нехотя возвратил дело Казтуганова начальнику управления.

Кунтуаров слегка покраснел, будто упрек министра касался и его. Но Елемес удержался от каких-либо слов, видя, что министр на этом не закончил.

— Вы не находите удивительным, — продолжал Максут Ералиевич, однако в более мягком, даже чуть ироническом тоне, — то, что одаренный, серьезный и даже трезвый, как вы сказали о нем, специалист, очень нужный со своими знаниями в поле, вдруг переводится в Алма-Ату на невзрачную должностенку? Что сие означает? Не очень-то этот факт к лицу хваленому геологу.

Кунтуаров решил прекратить игру в незнайки и высказался без обиняков, напрямик:

— Казтуганов не по своей воле ушел из Актаса, Мака. Его вынудили покинуть экспедицию… Уж эту историю я запомнил до мелочей, хотя, знаете, у нас в кадрах всяк исповедуется по-своему, особенно люди, потерпевшие крушение…

Министр приподнял подбородок и с подозрением заглянул в лицо Елемеса. Он попросту недоумевал:

— Кто же мог заставить Казтуганова уйти из экспедиции?

— Выгнали! — брякнул Елемес Кунтуарович по-простецки. — То есть, извините, заставили уйти… Еще точнее: убрали за непокорность. Отстаивал свои методы разведки, а кое-кому пришлось это не по душе.

— Любопытно! — воскликнул министр, заволновавшись. — А кто, если не секрет, оказался противником Казтуганова и какими принципами руководствовался?

Кунтуаров вздохнул, выдавая крайнее напряжение. Он должен был называть фамилии отсутствующих людей, чего обычно избегал.

— В рудном крае только один истинный хозяин сейчас…

— Даже так? Один? Не о Кудайбергенове ли речь?

— О нем, Максут Ералиевич!.. Вы сами знаете!

Но министр знал не все. Теперь он слушал внимательно.

— Приглядитесь к подписи генерального. Там вся разгадка и ответ на ваши вопросы. Он подписывает коротко: «Кудай», а дальше — хвостик, закорючка…

Это известие так озадачило министра, что он тут же принялся рыться в бумагах, лежавших в зеленой папке. Отыскал совсем недавнюю. Сначала взглянул на подпись внизу мельком, затем нацепил на нос очки, принялся рассматривать по букве. Тут же откинулся на спинку кресла, расхохотался, да так громко, что пришлось снять очки, протирать платочком глаза.

— А ведь и правда — бог! Поистине — всемогущий владыка! Вот это чудеса новоявленные… Век живи, век учись! Как же я раньше не обратил внимания? Неужто Ильяс Мурзаевич и впрямь о себе такого мнения? Не верится, не похоже.

— Немыслимо, но это так! — вел свое Елемес. — Все вроде само по себе сложилось. Не бог, но на царя в ведомстве тянет. Слабых любит попугать Кудайбергенов своим грозным именем. И не только слабых, а кого осилит.

Министр вдруг посерьезнел:

— Мы увлеклись, Елемес Кунтуарович… Согласен: ваш друг на самом деле не из трусливых, если не побоялся схлестнуться с директором объединения, который причислил себя к категории некритикуемых… В общем, так, Елемес Кунтуарович… Сейчас мы заговорились, мне к шестнадцати в Совмин… Завтра с утра попрошу ко мне за полчасика до начала работы. Расскажете мне об этой сшибке между «богами» подробнее. Хочу знать.

3

На исходе года все экспедиции, входившие в геологическое объединение рудного края, получили указание: составить перспективный план поисков руд на пятилетку. Полагалось взвесить свои возможности, исходя из того, что каждый из руководителей имел в наличности: людей, техники, средств. Где, чего и сколько им под силу разведать, короче говоря, взять на себя с полной мерой ответственности… Казыбек воспрянул, получив такое указание свыше. Ему вдруг захотелось овладеть давней, всегда манившей к себе целью, прибавить к иссякающим запасам сырья нечто свое, обязательно весомое. К тому времени имевший за плечами Шокпар и другие недопроверенные открытия геолог с подозрением воспринимал разговоры старших по возрасту специалистов о скором исчезновении руд в их крае, о возможном закрытии Актасского комбината.

Казыбек не скрывал желания еще раз, и более основательно, прощупать техникой обнадеживающие участки вблизи старого месторождения. Любой специалист знал: залежной на Актасе является лишь Ревнюхинская свита, сложная сама по себе из-за разломов земной коры. Это означало, что часть полезных ископаемых могла быть сброшенной в разломы, отойти за пределы досягаемости, если искать в поверхностных слоях. Никто не брался беспокоить пласты глубже пятисот метров. А почему? Этот же вопрос, будто самому себе, задавал в своих работах академик Снурников. Противники ученого, в их числе и Кудайбергенов, стояли на своем: оруднение в здешних местах, мол, коснулось лишь верхней части свиты, всякие «низы» отвергались как непродуктивные. Рассуждали: если и провалилось что-то в разлом, так в малом количестве, не стоит хлопот, воспримем эти потери, как велит пословица: «Что с воза упало, то пропало».

Казтуганова бесили такие рассуждения. Его выводила из равновесия всякая мысль о том, что росчерком пера какого-либо чинуши от геологии можно перечеркнуть судьбу целого комбината с десятками тысяч занятых в нем людей. Не только не грешно, рассуждал молодой геолог, но даже свято было проверить догадки об имеющейся поблизости руде, хотя бы во имя спасения города! Кто возбраняет рудознатцам запустить свои щупальца поглубже? Куда деться от упрека собственной логики? Сомневаешься — проверь! Не поленись, загляни в таинственную глубь. Сделай это сейчас, пока не наступила катастрофа!

Получив распоряжение четко наметить себе занятие на пять лет жизни, Казыбек превозмог колебания. Проект был составлен в двух вариантах. Один в угоду скептикам — хождения по избитым тропам. Другой — на удачу, для себя и таких же неугомонных. Проект, какой и в снах виделся.

С прикидками на разведку вокруг Актаса Казыбек тут же отправился в Ускен. Читали в отделах, ухмылялись, передавали из рук в руки, будто классное сочинение дебила. Настоял на том, чтобы рассмотрели проект на техническом совете. Не отказали в любезности — совет давно не собирали. В начале заседания слушали внимательно. Это ободрило поборника глубин. Но когда Казыбек сделал паузу и потянулся к стакану с водой, из зала последовал нетерпеливый вопрос:

— Вы это все придумали или вычитали у других?

Вопрос мог оказаться с подтекстом. В объединении были свои мастера и даже «заслуженные» в игре в поддавки. На трибуне Казыбек не признавал дипломатии:

— Придумал! — сознался он. — Разве нельзя?

В зале засмеялись. И опять невозможно понять: друг радуется находчивости полемиста или враг ликует из-за оплошки? Нужно было скорее уходить за спину авторитетов.

— За основу наших расчетов, — говорил дальше Казтуганов, — взято предположение академика Снурникова. Хорошо известный всем нам Сергей Архипович в своем предисловии к прогнозной карте рудного края высказывает предположение о залеганиях в нашем районе руд, находящихся на трех горизонтах. Первый — поверхностный, в основном размещается на глубине двухсот — трехсот метров. Второй ярус проходит метров на триста — пятьсот ниже… Академик относит эти месторождения к категории «слепых». Третий еще глубже, вплоть до километра. О нем мы сейчас не станем говорить. Проект нацелен на поиски руд в среднем измерении.

— В таком случае позвольте еще вопрос, — поднялся с места седовласый человек в светло-сером, отлично сидящем костюме. — Вам известно имя профессора, кто впервые окрестил наш регион рудным краем?

— Профессор К… — Казыбек помнил это имя.

— Верно, Казыбек Казтаевич, — заметил добровольный оппонент. — Вы, по всей вероятности, отдаете должное знаниям первооткрывателя руд.

— Несомненно.

— Как понять в таком случае ваши намерения идти вглубь? Ведь основатель рудного края подробно описал здешние месторождения и, наверное, не случайно видел их лишь в поверхностных слоях. А вы наперекор уже доказанной истине упрямо зовете нас чуть не к центру земли… Как позволите понимать вас в этом рвении? Хочется прослыть новатором из новаторов или приобрести капитал скандалиста? Скажите напрямик: зачем вы морочите нам голову?

Элегантный человек этот почти кричал, когда заканчивал свою речь с места. Казыбек почувствовал в словах оппонента насилие над его мыслью. Будь он наедине с этим поседевшим геологом, напомнил бы ему о необходимости соблюдать приличие в дискуссии. Но в зале, где проходил технический совет, сидели разные люди, в том числе и скептически настроенные к его предложению спуститься за рудой в неизведанные пространства.

— Извините, если я в чем-либо повторяюсь, но должен напомнить, что профессор, на которого вы ссылаетесь, ни в одном из своих трудов о нашем крае не утверждает столь категорично, как вам показалось, что в нижних слоях земной коры руды нет. Кроме того, я полагаю, что к работам наших предшественников нельзя подходить со слепым поклонением. Предпосылки профессора К. формировались более полувека назад. В те времена никто и помыслить не мог о глубоком бурении. Наш уважаемый ученый в своих предположениях исходил из тогдашней практики и был по-своему прав.

В спор вмешался начальник геологического отдела Щекочихин — плотный мужчина с грубыми чертами лица и трубным голосом. Он явно хотел смутить Казыбека, но неожиданно для себя помог ему своим вопросом:

— На чем основано ваше предположение, что под сводом Ревнюхинской свиты, в южном ее крыле, остались неоткрытые зоны?

— За последние пятнадцать лет разведки в нашем районе ни одна из существующих теорий залегания не оправдалась. Пришлось мне, практику, изобретать свою «теорию»… Смешно? Мне тоже. Но это смех сквозь слезы: руда-то всем нужна сегодня… Излагайте свою версию, только не молчите! Не прячьтесь за чужие идеи, не приведшие к удаче!

Искренность, с которой Казтуганов высказал боль своей души, разоружила многих противников его метода поисков. Геолог возвратился к карте района и обвел указкой площадь на склоне сопки.

— Здесь задолго до нашей экспедиции закладывались скважины. Керны тех лет содержат пусть слабую, но отчетливую минерализацию.

Щекочихин прогудел прямо перед собою, скорбно покачивая мясистым носом:

— О моих скважинах речь! Убил миллионы средств и потерял два года! Куда только ни совались мы там, а ушли несолоно хлебавши! Поверьте, молодой друг: вас ждет то же разочарование! Зачем же надеяться на урожай, где не посеяно?

— А мое предложение: не кропать там-сям, как вы тогда поступали, а проверить весь район метр за метром. Пройти не две-три и не пять скважин, а двадцать! На всю глубину.

— Эк, ты, братец, замахнулся! — выкрикнул уязвленный иронией Казтуганова Щекочихин.

Казыбек видел: этого не сдвинешь с избранных им удобных позиций. Упрям, будто валун на дороге!

Актасский геолог, невзирая на язвительные реплики, продолжал излагать свои доводы в пользу бурения на Совиной сопке. Четверть века назад разведотряд, руководимый Щекочихиным, наткнулся в тех местах на толщи сланцев. На это не обратили внимания. Почему? Разве сланцы не примета близкой руды?

Казыбек видел, как лица участников совета при известии о сланцах посерьезнели. И все же никто из сомневающихся и тех, кто интуитивно верил молодому геологу, не поднялся с места, не поддержал Казыбека. Против смелого поисковика работали его запальчивость и небольшой к тому времени опыт. Никто из умудренных годами аксакалов не решился делать ставку на необъезженного скакуна. Именно таким выглядел тогда на заседании Казтуганов. Коллеги разошлись, не приняв проект актасской экспедиции, что означало крах его надежд.

Лежа на жесткой койке в коммунальной гостинице и покусывая губы от досады, геолог мысленно продолжал спор со своими недоброжелателями, обвиняя их в трусости. Он был готов к продолжению спора.

«Ваша позиция, коллеги, не ясна! — упрекал он действительных и мнимых врагов проекта. — Кануло в Лету время, когда руду можно было обнаружить по рыхлой земле возле сурочьих нор. Именно так были открыты карагандинское месторождение и джезказганское. Пора нам свое ремесло ставить на научную основу. Клады нынешних дней придется искать в поте лица и тратить на каждый из них целые годы. Любая находка будущего обойдется втридорога, а то и в десять раз окажется накладнее предыдущих. К таким потерям надо готовиться уже сейчас. Миллионы впустую? Как бы не так! Основательно разведанный район — это точный ответ на любые вопросы завтрашнего дня: что земля накопила, за какой добычей сюда придут наши потомки через сто и двести лет! Пора отнестись к земле и ее недрам по-хозяйски и не довольствоваться на этот счет пользой только для себя, для одного-двух поколений.

Не исключено: мой нынешний проект с виду совсем неэкономичен. Вы его не поняли и не приняли. Вы, коллеги, оказались правыми. Но это правота вчерашнего дня, как и те методы, которые обеспечивали заводы сырьем лишь до поры. Правда, приведшая в тупик, это не вся правда! Не верите мне — ищите сами! Предлагайте, ошибайтесь, рискуйте, но не заслоняйтесь теориями, обеспечивающими вас обывательским благополучием, не больше. Чем спокойнее чувствует себя наука, тем тревожнее живется в сем мире простому человеку, рабочему… А ведь ему кормить мир и защищать страну в бою, оберегать людей от всяческих иных бед.

…Деньги? — изумлялся слепоте своих противников Казыбек. — Для доброго дела они всегда отыщутся. Прекрати Щекочихин хоть на время пространственные поиски на отдаленных участках, собери разбросанную силу в одном месте, и увидишь результат быстрее, чем ожидал. На десять, возможно, больше лет мы перестанем разговаривать об оскудении запасов. Закроем эту неприятную и всем надоевшую тему наших столь же бесплодных совещаний! Прислушайся к самому себе, но молодому, Щекочихин!»

Не таким удался Казыбек по характеру, чтобы, осмыслив нечто, долго держать свои выводы при себе. На другой день он так и заявил в объединении:

— Мне отвечать, я и поведу бурение! Зачем жалеть меня?

Сказано это было в кабинете Шекочихина.

— За что вы собираетесь отвечать в одиночку, Казтуганов? — спросил его руководитель отдела. Щекочихин хорошо отоспался после вчерашней прогулки на лыжах. Лицо его, обрамленное длинными, свисающими ниже ушей, волосами, было спокойным, а щеки надуты, как у суслика. Он даже сердился теперь лениво, улыбаясь лишь глазами, в которых после поступления единственной дочери в университет навсегда поселилось спокойствие, удовлетворенность жизнью. — Какую роль в своих борениях вы отводите мне? Отвечать за ошибки подчиненных? За их ученические опыты?.. Любые смелые затеи в мире сем должен кто-то оплачивать. Знаете, сколько потянут ваши новации? Я еще вчера прикинул: пять миллионов! Вы поматросили на площадке и бросили, пожали плечами, пошли дальше. А мне кто эти миллионы спишет в случае неудачи? Как человек вы мне симпатичны, Казыбек Казтаевич. Но загляните же, наконец, в себя. Вы сами полны сомнений. И это естественно. Поиск без риска не бывает. Но и риск… — он державно покачал головой. — Идите, друг мой, залижите где-нибудь в укромном месте свои раны. И никогда не берите на себя лишнего.

Он не поленился и встал у стола, как бы тесня провинившегося младшего из кабинета.

«Слон! Слон!..» — мелькнуло в мозгу Казыбека. Сам отнюдь не считавший себя недомерком, Казыбек выглядел сейчас рядом с исполином Щекочихиным мальчиком-приготовишкой. Когда у начальника отдела недоставало аргументов, он вставал и надвигался на посетителя всей исполинской фигурой. За эту привычку его звали в управлении Слоном.

Как ни удивительно, Казыбек почувствовал в споре с ним и свой просчет. Право, нельзя же так открыто и грубо выставлять себя умнее других. Полагалось бы проявить гибкость, сманеврировать. Что ни говори, есть люди, которые хоть краешком глаза тоже заглядывали в подспудные пласты Ревнюхи. Заглядывали и опасались бездны, у обрывистого края которой ходили. Спуститься в ту бездну и извлечь желаемое — это подвиг, конечно. Однако подвиг, исподволь подготовленный или подготовляемый многими. Безумство храбрых на практике не всегда ведет к победе. Об этом и разведчику недр нелишне помнить. Неосмотрительность, слепой риск приводят к дурным потерям средств. Так тоже не раз случалось.

Казыбек, быть может, после сурового напоминания начальника геологического отдела осознал, что в своих рвениях к добру он поставил себя в неловкое положение перед многими, более рассудительными коллегами.

4

Печальные выводы из стычки в объединении, как ни удивительно, не смирили нрава мятежного искателя. «Не донкихотствуй!» — подсказывал ему рассудок. Ему бы вернуться в Актас, пересоставить проект. Если уж так неудержимо влечет в глубины — включить в новый план две-три скважины на каждый год вблизи Совиной. Сказать: «Для пробы». Кто поругает? Нет же на свете крепости, которая в конце концов не склонила бы головы под усиленным натиском тех, кто всесторонне осмыслил ее осаду… Научись брать в обхват, если цель не достигнута при штурме, бери ее всякими хитростями, бывает, и на измор… Главное в намерениях самых дерзких разведчиков — доразведка начатого. Так постигай свою цель не в лобовой атаке, а в обход… В обход тех, кто тупо и прямолинейно защищает свои позиции. Но Казыбек был наделен донкихотским нравом от природы. Ему всегда претило хитрить, изворачиваться, искать кривого пути. Геолог казнился, ощущая в себе этот недостаток, понукал подчас упрямую свою натуру и… опять пер напролом!

Через некоторое время Казыбек почувствовал в себе готовность сразиться за свою мечту с самим «богом». Вдохновляющей была шаткость позиций противников глубокой разведки. Оставалось много неясного в поведении того же Щекочихина… Кто бы помог Казыбеку хоть потренироваться перед схваткой? Рассказывали: Таир Унисьянович смолоду был горяч… Авось повезет. Младший по возрасту на многое не рассчитывал, но все же…

Шибынтаев принял воителя без обычных слов приветствия. Холодок встречи не удивил Казтуганова. После сшибки на техсовете многие управленцы стали относиться к нему настороженно. Кое-кто уже считал дни до увольнения мятежного искателя правды. Здесь хорошо знали расстановку сил. В лучшем случае могли только посочувствовать. С того же и начал Таир Унисьянович.

— Садись! — кивнул на свободный стул. С неприязнью посмотрел в измятое, поблекшее от бессонницы лицо коллеги. — Больно? То-то же! Помни: кулаки не только у тебя! Я ведь тоже мальчишкой родился, не единожды ввязывался в хо-орошие драки!.. Знаешь, иногда полезно дождаться своего часа.

— А я жду! — Казыбек опустился на стул.

— Ну и молодец! Дай лапу! — протянул руку Шибынтаев. Он умел быть самокритичным, участливым, если видел перед собою человека, гонимого судьбой. — Знал бы ты, сколько раз на день слышу хлесткие замечания от старших. Так стеганет другой, отцовского ремня сильнее… Но ведь ты — степняк и не раз видел в детстве: чем чаще бьют коня плеткой, тем меньше он обращает внимания на гнев хозяина. Да и каков прок, если после каждого удара конь станет взвиваться на задние ноги? И ты, браток, береги силы. Они еще пригодятся. Не убивайся из-за пустяков. Да, да, я не оговорился. Рядом с катаклизмами сего мира, наша ежедневная суета — сущий пустяк. До нас с вами рождались всякие чудаки, и после их не убудет. Руда в земле имеется, ее всем хватит, и потомкам. А почему мы, извини за вопрос, должны сушить себе мозги за тех, кто еще не родился? Может, внуки смеяться будут над нашими потугами, пойдут своим путем к металлу, перебьются заменителями?

Казыбек уже не однажды слышал такие разговоры.

— Таир Унисьянович, я намного младше вас… И пришел за советом, даже с надеждой на соучастие. — Казыбек едва проталкивал сквозь горло застрявшие где-то слова. — Короче, пойдемте вместе к Ильясу Мурзаевичу.

Шибынтаев угрюмо слушал, нервно постукивая пальцем по столу.

— Неужели мы с вами вдвоем не уговорим шефа, — продолжал Казыбек. — От вас потребуется самая мизерная помощь: открыть начальственные двери и протолкнуть через порог. А там уж я сам паду ниц, объясню, уговорю. Вы только поддакивайте в кабинете «бога» самую малость.

Шибынтаев ерзнул на стуле.

— Все ясно! — пробасил без всякого энтузиазма. — Значит, пошел на приступ. И против кого, знал бы! Ведь Кудайбергенов… Ах, ну тебя! Не хочу руки пачкать в твоей крови. — Он вскочил на ноги, заколотил руками в грудь. — Не хочу, понимаешь?

— Да ведь не я — первый! — убеждал Казыбек. — Пусть наживу с десяток противников среди нашего брата. Дадут под зад… Что я теряю? Ну, пошлете, как штрафника, в медвежий угол. Пойду в любую партию рядовым.

— Десяток врагов — это тьфу! — произнес с яростью Шибынтаев. — Один среди них — опаснее льва. Тебе известна тема диссертации Ильяса Мурзаевича?

— Ну, более-менее… Когда-то помогал ему в подборе материалов.

— Потому и советую: заткни себе рот! — выкрикнул главный. — Ты только помогал, а писал диссертацию он. Знай же: она ведь зачтена! Шеф наш получил докторскую степень, пожинает соответствующие плоды. А ты прешь на него вспять, свалить пытаешься. Таких начальство не любит, выставляет за дверь, случается — преследует, мстит! С твоим опытом разведки…

— Что с моим опытом? — перебил вопросом Казыбек. — Уходить в другой регион? Бежать с горячей точки? Не по мне это все!

— Перетерпеть… Перетерпеть… — мягким голосом, почти просительно нашептывал Таир Унисьянович, заглядывая в глаза Казыбеку.

— Молча снести заведомую ложь, сказанную в твоем присутствии, — с иронией над собою проговорил Казтуганов, будто грех такой уже произошел, — смириться со злом, согласиться без борьбы, даже без попытки доказать истину… А потом как жить? — Он на минуту задумался. — Ну, а если Ильяс Мурзаевич сам после защиты диссертации, а то и в процессе работы над нею понял ошибку? Возможно, казнится, ждет, когда кто-то придет ему на помощь, подаст руку? Разве не случается?

— Это Кудайбергенов-то казнится? Он скорее всех вокруг изуродует, вставших на пути, чем признает себя неправым.

Высказав такое, Шибынтаев пугливо оглянулся на дверь.

— Пусть бьет! Я — иду! — заявил Казыбек.

— Хорошо! Выпрошу для тебя аудиенцию! — вдруг согласился Шибынтаев. — Теперь скажи мне, как брат брату, мы ведь из одного рода, не забывай… Сам-то веришь ты в эти глубинные руды? А если он скажет: «Черт с тобою, Казтуганов, разрешаю! Иди на десяток скважин…» А у тебя — все мимо! Не боишься?

Шибынтаев говорил истинную правду, и в своих опасениях он был отнюдь не нов.

— Неужто вы, Таке, всегда знаете, чем закончится любой наш поиск? — почти с отчаянием проговорил Казыбек.

Видя, как нелегко сейчас упрямому визитеру, Шибынтаев перешел на прямой инструктаж:

— Послушай, Казыбек… Каким бы ни сложился у вас разговор с Ильясом, возьми в толк: генеральный и впрямь не может, не имеет права перечеркнуть решение технического совета, а оно не в твою пользу. Говоря откровенно, в нынешней ситуации надо было бы тебе на год-два угомониться. Пусть улеглись бы страсти… Особенно страсти! — подчеркнул он. — Ты ведь сам себе навредил, начал поучать на заседании старших, язвить, доказывать, что ты умнее других. Тех, что умничают на людском кругу, всегда считают… чудаками, не больше. Так вот…

— Таке! — перебил его Казыбек. — Вы пойдете со мною к директору?

— Только не сейчас! — взмолился главный геолог, кивнув на кипу бумаг, лежавшую на столе. — Видишь, сколько проектов набросали, и во все полагается вникнуть. Приходи на следующей неделе, так и быть. Грешен! Люблю с детства смотреть на петушиные бои. На мое участие в вашем поединке не надейся. С тобою куда ни шло. В крайнем случае схватишь выговорок за настырность… А на меня «бог» поведет недовольным оком — считай, голова долой. У меня она одна. Впрочем, не голова уже, только шея. На шее куча детей. Может, и порезвился бы в сотворении глупостей, молодость вспомнил, да детки не велят… Усек теперь мою философию? Приходи после понедельника.

— Я уже записался на прием. Завтра к семнадцати велено явиться.

Шибынтаев изумленно выпучил глаза.

5

При всех оговорках насчет гневной натуры Кудайбергенова Казыбек продолжал верить в рассудок генерального. Мощь его ума не однажды заставляла содрогнуться весь интеллектуальный мир окружения. Краткое решение собравшихся по обсуждаемому проекту Казтуганова мог прочесть вполглаза, не вникая в суть. Принять к сведению и тут же выбросить из головы мальчишеские потуги геолога. В чьей-либо устной передаче ход заседания мог превратиться в развлекательную картину: один молодой человек вступает в спор против десятка знатных людей объединения и солидных практиков.

До этой встречи с генеральным Казыбек близко с ним не встречался. Разве в дни открытия Шокпара… Но тогда Ильясу было не до него. Казыбеку — тоже. Отзывы о шефе доходили чаще всего уважительные: пообещает кому — сделает; заспорит со старшими — свою правоту докажет. И скуп, и щедр. Нечто бойцовское в характере повелителя рудного края было по душе Казыбеку. Актасский геолог предполагал найти в своем шефе единомышленника в отстаивании истины.

Авторитет Кудайбергенова лет десять тому назад резко подскочил в глазах поклонников его таланта, когда в числе ведущих геологов страны ему дали Государственную премию. Защита им докторской диссертации, наоборот, многих удивила. Ильяс Мурзаевич безнадежно упустил время для научных трудов, ушел в года. Вокруг уже поговаривали о скорых проводах на отдых, и вдруг — поползновения в науке… Ясное дело: докторская прошла будто по маслу. Разговоры об этом случае из биографии Кудайбергенова долго не утихали, обрастая невыгодными для соискателя слухами, вплоть до анекдотов.

Что ни говорили бы люди о своем шефе, объединение устало от его руководства. Тихонько увядали под его рукой, поиздержавшись идеями, отбывали на пенсию коллеги, младшие по возрасту замы, а он все сидел в кресле, будто получил его по наследству.

Применительно к своим заботам о проходке вглубь Казтуганов находил нынешнюю расстановку сил на геологическом «парнасе» в какой-то мере выгодной: если Кудайбергенов не собирается уходить, первейший долг службы велит ему по-крупному мыслить о завтрашнем дне рудников и заводов, действующих в пределах его обслуживания. Ильяс-ага сознает, наверное, свою миссию: он обязан отчетливее других видеть нависшую над Актасским комбинатом беду. А коли так, спасибо за любое участие в предотвращении беды!

Кудайбергенов выслушал Казыбека с редким вниманием. Не перебил, не высказал своих сомнений. Казалось, что он вбирает каждое слово младшего коллеги, взвешивает на своих «божественных» весах мудрости и опыта. Казыбек вдруг почувствовал в нем союзника своих исканий, заговорил спокойно, как на доверительной беседе с близким человеком.

— Все это хорошо, — наконец проговорил генеральный, даже не взглянув на разложенные перед ним схемы бурения. — А при чем тут я?

— Требуется ваша поддержка, — наивно сказал Казыбек, глядя на лоснящееся, будто смазанное жиром, лицо человека, от которого зависела его судьба. — Хотя бы на два года разрешите поиск по моему проекту… Пойдем сообща вглубь, скопом…

— А как же поступим с Шокпаром? Кто будет отвечать за детальную разведку в том районе?

Казыбек, улавливая некую доброжелательную нотку в грозном голосе своего повелителя, слушал. Наконец отозвался на вопрос:

— Шокпар останется на моей совести. За все отчитаюсь. А нынешний поиск сосредоточим у Совиной горы. Повезет — спасем Актас…

— Подскажи-ка, любезный, во сколько обойдется для нас каждая твоя скважина? — перешел на легкую иронию генеральный. Он, конечно, экзаменовал разгоряченного геолога.

Казыбек назвал самую небольшую сумму.

— А если помножить на двадцать таких буровых? И все это начинать на новой площадке, где ни воды, ни энергии?

— Миллиона два потребуется, — произнес Казыбек убито, чувствуя, что разговоры перешли в область, не очень ему близкую, о рублях. — В этих поисках наш престиж, понимаете…

Он не договорил, наткнувшись взглядом на чересчур насупленные брови генерального. Тот сидел, уставясь в пол, и согнутая в колене нога его подрагивала от едва сдерживаемого гнева.

— Нашелся мне спаситель престижа! — ухмыльнулся Кудайбергенов. — И чем же ты собираешься одарить нас за эти два миллиона?

В волнении Казыбек не задумывался над каждым своим словом. Отвечая на прямой вопрос, снова невзначай задел самолюбие генерального. Тот слыл вечным искателем крупных залежей.

— Разумеется, Илеке, я не тщусь найти на Совиной рудного «гиганта». Сами понимаете, нельзя рассчитывать на что-то великое. Но жизнь Актаса, думаю, продлю… Между прочим, — тут Казыбека чуть занесло в сторону, — для меня неясен смысл разговоров об истощении давно обнаруженных месторождений. Другой раз мне думается: кто-то нарочито хочет принести в жертву наш добрый Актас. Если я ошибаюсь, зачем геологический отдел отметает в последние годы всякую мысль о доразведке у Совиной? Конечно, каждый уткнулся в свое корыто! Но мы с вами, Ильяс Мурзаевич, должны мыслить масштабно, без предубеждений.

— «Мы»! — передразнил его Кудайбергенов. — Спасибо за помощь. Как бы твоя услуга не обернулась в медвежью. Давай предположим не самое лучшее: и ты потерпишь провал на Совиной, как уже случалось не раз с другими… Где я возьму два миллиона, чтобы залатать прореху в бюджете объединения?

Он встал, хлопнул себя по ляжкам, почти вскричал:

— Диву даюсь, выслушивая таких прожектеров! Вы же думайте и о том, где взять на все эти штучки-дрючки деньги!

Казыбек готов был крикнуть ему в тон: «А мало ли этих миллионов вы сами швырнули на ветер, когда набирали материал для диссертации? Бурильщики месяцами гоняли станки, техники корпели в лабораториях, конторские служащие переводили горы бумаги… Сколько анекдотов сочинено по поводу вашего так называемого вклада в науку? Кто учтет моральный ущерб для всего общества от подобных лженаучных сочинений?»

В перепалке мысли сменяли одна другую. Но разве осмелишься высказать их в глаза человеку, от которого зависит твоя жизнь? И не только твоя — судьба рудников, стотысячного города в тайге.

У любого честного человека до последних минут остается надежда на то, что столь важный руководитель вдруг сменит в разговоре гнев на милость. Казыбек повторял одну и ту же просьбу, оставаясь при своем мнении:

— Поверьте мне, Ильяс Мурзаевич… Надо окончательно убедиться, загляните еще разок в мои схемы. Вот здесь посмотрите, я предполагаю найти глубинные трещины, а там…

Кудайбергенов не пропускал его слов мимо ушей. Рот генерального скривился в иронии, а может, и от презрения к настойчивому посетителю.

— Как же не поверить, если ты просто гений среди нас? — проговорил он, срываясь. — Мне все уши прожужжали о твоих находках на Шокпаре. Будто и не существовало моего приказа о продолжении разведки вопреки отрицательным результатам. Оказывается, ты один верил в залежи и в одиночку пришел к успеху. Вот ведь как можно повернуть всю эту историю. А сейчас ходят слухи о том, что ты нащупал под ногами не одну, а три рудоносные структуры. Каков молодец, а? Скажи, как мы, старики, проморгали! Сколько лет ходили над богатством и не замечали, что топчем?

Это было уже прямое издевательство.

— Почему три? — закипел в ответ Казыбек. — Не три, а четыре. И не я их прогнозировал…

— Славно, Казтуганов! И об этом ты знаешь. А мы все здесь — неучи и невежды. Пусть маршрут указал кто-то другой! Важен итог. Значит, мы стали настоящими богачами. Похвально!.. Ну, вот что, — оборвал он себя, — не вздумай доложить о своих дурацких находках Кали Наримановичу. У него своих завихрений предостаточно. Есть такое понятие: секрет фирмы… Трудно с нами жить человеку с такой неуемной фантазией?.. В таком случае я посоветовал бы тебе перейти на работу в другую организацию. У нас ты угробишь свой талант. Таким прогнозистам больше подошел бы научный институт, где очень ценятся всякие предвидения. Мы, что ни говори, — практики. Видим — берем. Не видим своими глазами — помалкиваем. Надеюсь, понял мои слова?

Казыбеком овладело отчаяние: «Это что же он — гонит? — Потеряв контроль над собой, он продолжал верить в поворот событий. — Ну что стоит этому всесильному человеку разрешить хотя бы пять-шесть скважин?»

Генеральный уже бодал его гневным взглядом, выталкивал за порог. Голос его рокотал громовыми раскатами:

— Поступай как знаешь, но средств для твоих фантазий не имею!

Казыбек решился ударить Кудайбергенова по самолюбию. Он уже видел, что схватка с ним проиграна, денег на поиски вблизи Актаса не даст. И причина не только в его скупости или осторожности.

— Мне непонятна ваша позиция, Ильяс Мурзаевич. Вы не желаете свернуть чуть в сторону от избитых троп. Где же ваша прежняя смелость, жажда пойти на риск?

— Молодой человек, не надо меня сечь моими вожжами.

— Я всего лишь напоминаю о фактах… Вам жаль денег для Актаса? Потери возможны, но где их нет, когда люди думают о будущем целого района? Сколько лет впустую топчемся в долине Нарына, чтобы доказать вашим противникам безрудность структуры? А сколько средств ушло в погоне за призрачными залежами, нужными только для начальственных диссертаций? Чуть не каждый из ваших замов со степенью. Кому нужны эти, с позволения сказать, научные труды? Другим вы позволяли…

— Вы на что намекаете? — Кудайбергенов вскочил с места и резко остановился напротив Казыбека, пожирая его глазами.

Лицо генерального залилось краской, побагровело. Он даже качнулся слегка, будто от удара, провел ладонью по лицу. Затем круто повернулся и схватил короткой пятерней стопку заточенных карандашей, торчавших остриями вверх в подставочке. Но тут же, овладев собою, вернулся на свое место за столом и принялся те карандаши по одному заталкивать пляшущими пальцами обратно в подставочку, выточенную из местной голубой яшмы.

В подобных случаях, когда Ильяс Мурзаевич хватался за карандаши, будто монах за четки, посетители стремились поскорее ретироваться. Иначе не миновать беды…

Казыбек знал об этой странной привычке генерального, однако, вопреки опасности, не покидал кабинета.

— Казтуганов! — поднял на него сверкающие гневом глаза генеральный. — Ты уже предостаточно отнял у меня времени. Запомни: на следующую пятилетку экспедиция получит не больше половины средств по сравнению с теми, что вы там угрохали за прошедшие годы. И вообще закругляйтесь с Актасом. Перебросим на другое место.

— Почему? — выкрикнул Казыбек, и пальцы его машинально сжались так, что ногти врезались в ладонь. — Вы не можете поступить так, не смеете…

— Потому, — Ильяс Мурзаевич и не пытался смягчить гнева, — что ты до чертиков надоел своей болтовней. А могу я принимать решения или нет, не тебе знать… Зелен еще, для того чтобы указывать мне место.

Казыбек почувствовал, что летит в пропасть. С какими радужными надеждами шел сюда, и с каким никчемным результатом уходит! Терять было уже нечего, все потеряно.

— Если так, Ильяс Мурзаевич, нет смысла мне оставаться в экспедиции.

По столу опять со звоном рассыпались карандаши, которые никак не хотели слушаться своего владельца. На этот раз свалилась набок вся подставочка.

— Заканчивай годовой отчет и можешь проваливать… Если прихватил с собою заявление, давай подпишу.

Заявление действительно имелось у Казыбека. Он приготовил его давно, на случай, и держал сложенный вчетверо листок в кармане пиджака. Но сейчас он уже ни в чем не хотел соглашаться с Кудайбергеновым. Отвечал резко:

— У вас и без моего отчета завал в бумагах!.. Уйду раньше.

— Скатертью дорожка!

…Министр дослушал до конца историю, с геологом Казтугановым. Елемес Кунтуарович, разумеется, не знал всех подробностей последнего разговора Казыбека с генеральным, но причину раздора между ними представлял себе довольно отчетливо по неоднократным воспоминаниям дружка и по другим источникам. Как-то Кунтуаров спросил о причине ухода Казыбека у Шибынтаева. И если отбросить частности и расхождения в оценках деталей, причина конфликта была ясна: Казыбек заехал со своими принципами в зону, ревниво оберегаемую от постороннего глаза Кудайбергеновым.

Министру что-то не нравилось в поведении Казтуганова.

— Столкнулся с рутиной… Обиделся и… трусцой с поля боя? Два дурака сшиблись лбами. Каждый соблюдал свой интерес, а дело, выходит, оба похерили? И вы, Елемес Кунтуарович, хороши в этой схватке гигантов…

— Извините, в чем же моя вина? — попытался увильнуть от серьезного разговора Елемес.

Ералиев разгадал его прием.

— Заботясь о сокурснике, вы предоставили гонимому человеку убежище под крышей министерства. Не так ли? А отъезд хорошего поисковика за рубеж — не продолжение той же опеки?

— Да, вы отчасти, Максут Ералиевич, правы. Если всю эту историю обозреть с высоты прошедших лет, можно увидеть больше, чем тогда. Кое-что я беру на себя, но и в те дни я не был простым созерцателем в стычке между двумя геологами. Я доложил обо всем вашему предшественнику. Однако человек, сидевший в министерском кресле, не счел нужным вникнуть… Тогда Казыбек Казтуганов, не желая отступать, изложил причину своего ухода из рудного края в подробном рапорте. Документ тот был передан министру через его помощника. Как сейчас помню: сорок страниц машинописного текста… Больше чем уверен: такой длинный «меморандум» никто не стал читать до конца. Вероятно, целиком отправили в архив. А жаль! Ведь там не жалоба и не месть обидчику. Разговор о новых приемах разведки.

Ералиев с откровенной досадой заметил:

— Провалили хороший замысел! Взяла верх злая воля того, кто был сильнее в момент схватки. Можно сказать, Кудай ни сам не сумел отыскать руды, ни другому не позволил. А ведь тот спор продолжается и сегодня!.. Ну, вот что… Когда этот чересчур кипяченый джигит покажется здесь, приведите его ко мне на ковер. Я тоже ведь немалый спорщик… Авось мы с ним до чего-нибудь доругаемся. Уважаю, знаете ли, неудобных, способных потягаться с самим богом! Из таких ретивых выходят настоящие бойцы, ревнители профессии.

Министр от удовольствия потер руки. Елемесу, поднявшемуся, чтобы идти, распорядительно заявил:

— В архиве или другом доступном вам месте сочиненьице то или хотя бы копию разыщите. Хотел бы познакомиться с ним. Найдете?

— Копия наверняка сохранилась. Спрошу у его супруги, — с готовностью ответил Елемес.

Из министерского кабинета Кунтуаров ушел воодушевленным. Он испытывал чувство победителя в многолетнем сражении, в котором исподволь участвовал. Какого бы мнения Ералиев ни остался о Казыбеке, он получил достаточно объективной информации о нем. Значит, не потребуется моей заботы о трудоустройстве друга по приезде, рассуждал Елемес. Министр наверняка предложит ему достойную работу. Не зря говорят: «Большому кораблю — большое плавание!..» Глядишь, и квартирная проблема Казтугановых сдвинется с места.

6

Так и произошло.

Квартиру получили — дух захватывает от простора! Четыре квадратных комнаты, большая прихожая, кухня-столовая. Ванная отделана голубым кафелем, биде… Окна комнат выходят на две стороны, так что в доме целый день солнце. Спальня и кабинет Казыбека, так уж решила Меруерт, — окнами на восток, чтобы в них к вечеру было прохладно. Гостиная при случае могла вместить три десятка человек в застолье. Дверь из спальни вела во вместительную лоджию, настолько широкую, что там можно было поставить два кресла, журнальный столик и топчан. Казыбек иногда спал на балконе.

Впервые попав в свои хоромы после получения ордера, Меруерт бегала из спальни в детскую, из детской на кухню, будто подхваченная вихрем и желая все это обнять широко расставленными руками. Она смеялась от восторга, пробовала голос отдельными куплетами из песен, аукала, будто заблудившаяся в лесу, полном всякого волшебства и неожиданностей. Устав от радостных переживаний, села, сложив ноги, прямо на полу в комнате мужа и принялась перебирать все свои удачи в жизни. «Дурочка, — убеждала она себя. — Ну, конечно же ты самая счастливая: муж у тебя, дети — наилучшие во всем свете! А квартира! У кого еще такая есть?»

Строители на удивление подобрали для каждой комнаты обои. Куда ни загляни — не к чему хозяину руки приложить! Все чисто, подогнано, манит к себе и радует взор. Хватай свои пожитки из прежних углов и расставляй в новом жилище как вздумается. Одних рук на все эти дела недостанет. Благо приехали мать с отцом из Ускена. И Жазыбек, младший брат мужа, примчался на своем «Москвиче» из Жартаса. Суета с переездом так закружила женщину, что она за неделю не выбрала и часа отстучать телеграмму в Алжир. Все дни в бегах. А муженек небось заждался вестей из дому. Он там сидит на чемодане.

Если толком разобраться в смятенных чувствах Меруерт, в ее страданиях, перемешанных с ликованием души, она умышленно не торопилась поделиться с Казыбеком семейной удачей. Годы с начала супружества прошли немалые, Меруерт посерьезнела с виду, но привычки детства еще не оставили ее бесповоротно. При хорошем настроении к ней возвращалось кокетство, игривость, желание подшутить над близкими, сделать кому-либо сюрприз.

Казыбек поощрял в ней эту способность вдруг забыть о возрасте и превратиться в шаловливого ребенка. Именно вера в необидчивость мужа способствовала тому, что Меруерт остановилась на желании преподнести мужу новую квартиру как подарок в день приезда. Встреча с Казыбеком виделась ей довольно простой: все они — дети, она, родственники — приезжают с букетом цветов в аэропорт; каждый по-своему лобызает главу семьи, дарит, что припас для этого дня. Затем они ведут путешественника к машине. Едут к центру города. Один поворот, другой. Вот путники устремились к проспекту Мира, пересекают десяток улиц, едут дальше… И тут Казыбек не выдерживает: «Эй, милые! Вы что надумали — прогулочку в честь возвращения? Не пора ли домой?» И лишь тогда Меруерт, загадочно поигрывая глазками, улыбаясь, тихо шепнет мужу: «Спокойно, папенька Назкетая! Минуту терпения, и ты окажешься в своих покоях… А сейчас поплотнее закрой глаза и сиди не шевелись, пока не скажу: «Открой!»

В другом случае Казыбек наверняка заартачился бы, потребовал объяснения, что, мол, за шуточки. С каких пор моя жена стала объясняться загадками? Но в день приезда он все вытерпит, и шалости Меруерт на глазах людей: пусть жена порезвится!

Путь их между тем продолжается. Цепочка машин объехала площадь Ленина, втянулась в улицу Сатпаева. Передняя легковушка приткнулась у подъезда нового дома. Теперь Меруерт берет мужа за руку и ведет на шестой этаж. Лифт пока не подключен. Придется подняться на своих двоих… Когда мелькнет знакомый номер на двери, можно подождать отставших. Оказавшись впереди шумной толпы, Меруерт сделает грациозный реверанс перед своим благоверным, произнесет с ликованием в голосе: «Ну, мсье Казтуганов, прошу вас первым переступить порог… И если позволите, мы последуем за вами».

Дальше этой сцены, сложившейся в голове довольно отчетливо, Меруерт не уходила. Ей нужно было передать мужу свой дар в присутствии свиты близких людей.

Меруерт прокручивала свой сценарий по нескольку раз в день, прибавляя кое-какие немаловажные, на ее взгляд, детали. Она была в те дни довольна собою, гордилась обретенной находчивостью. Пусть она снахальничала в чем-то, важен результат: такой немыслимой квартирой удалось завладеть! Многие пытались, да не вышло! Почему бы столь значительное приобретение не подать муженьку с блеском, с подчеркнутой важностью своих заслуг.

Женщина никогда не забывала о том, что судьба свела ее под одной крышей с человеком незаурядным, видящим ценности в глубинах, умеющим превозмочь немалые помехи в утверждении своего «я». Муж возвращается с наградой из заморской страны. Почему бы хранительнице очага не проявить своих способностей? Разве супруг, возвратясь из дальней дороги, не обрадуется, видя, что зажженный в четыре руки огонь в доме не только сбережен в чистоте, но и стал ярче прежнего? Такими хранительницами домашнего уюта умные мужья должны гордиться!

Кому не известно, что долгожданная встреча обычно завершается обильным дастарханом. Ни один из гостей не должен уйти от хозяев, не насытясь любимым угощением. Еда, питье — до отвала! Пусть все знают: этот дом посетило счастье! Оно не для обитателей дома только — для всех! И хозяева хотят разделить радость с другими, кто захотел их поздравить и оставил ради встречи свои личные заботы.

Хорошо попировать в новой квартире, оросить вкусным напитком углы! Бутылка сухого вина, распитая вдвоем прямо на голом полу, лишь бы тот пол был новым, покажется божественным знаком добра и изобилия!

Такие мысли переполняли щедрое сердце Меруерт накануне возвращения мужа. Однако женщина считала себя способной и на что-то другое. Разве жизнь остановилась и ни о чем нельзя помечтать на будущее? Есть просторные стены, прихожая с цветастыми обоями… «Но почему гости и хозяева должны довольствоваться созерцанием голых стен и уминать праздничный пирог, пристроившись на подоконнике? — раздумывала женщина. — Разве возбраняется обзавестись пусть не роскошной, но более приличной мебелью, чем осталась от старой квартиры? Даже их отнюдь не ветхая еще тахта, купленная Казыбеком в рассрочку, при всех ее достоинствах и заслугах для молодоженов, она, эта милая пристань любовных утех после свадьбы, уже как-то не вписывалась в нынешний интерьер… Невозможно представить себе, как орденоносный муженек тащит в импозантный дом прежние клоповники…»

Меруерт даже губы скривила: разве они такие бедные, чтобы носиться на глазах у соседей с рухлядью?.. Позавчера она видела, как Сексенбаевы подогнали к дому крытый фургон с эстонским спальным гарнитуром. Меруерт тут же решила: что угодно, только тахте с зеленым потершимся бароконом не место в новой спальне.

Итак, Меруерт избрала себе новую цель для атаки — гарнитур! Да такой, чтобы Сексенбаевы рот разинули и потемнели от зависти. Цвет обоев, размер комнат должны сочетаться с обивкой кресел; платяные шкафы в спальне будут источать лирический свет, ласкать взгляд изяществом форм, удобством!..

Меруерт много дней, как больная, с блаженной улыбкой на лице ходила по магазинам. Гарнитуры, как ни странно, попадались, и неплохие. Однако давал себя знать и разгорающийся аппетит женщины. Теперь ее совсем не волновали и не радовали изделия местных фабрик. Скоро Меруерт овладела важной для себя истиной: если решаться на столь важную покупку, нельзя останавливаться перед ценой, лучше уж поискать то, что действительно впишется в интерьер нового жилья, возвысит семейный очаг до уровня некоего совершенства.

День ото дня приобретая опыт, Меруерт вдруг перестала доверять своему вкусу. Она успела узнать: среди торгового люда есть настоящие асы своего дела, которые не только знают, что требуется переборчивой женщине в ее стараниях угодить мужу, но и имеют все дефицитное в заначке. Стоит лишь навести связи и дать знать о своей нужде…

Меруерт теперь шарила глазами не по креслам и полированным стенкам, а по обрюзгшим физиономиям мужчин, ловко снующих между этих шкафов и перегородок. Не она нашла, ее обеспокоенный взгляд привлек внимание знатоков человеческой озабоченности.

В назначенный час пришли сразу двое. Они оглядели опытным взглядом обширные владения Меруерт и тут же определили, какая мебель оказалась бы здесь кстати.

— Подыщем и привезем сами! — сказали чуть не хором. — И расставим как полагается… От вас, хозяюшка, требуется лишь назвать сумму.

У Меруерт имелись небольшие свои сбережения. Кое-что оставили родители Казыбека. Не с пустыми руками прибьется муж к дому. Женщина заявила с неким вызовом:

— Мне нужна мебель сразу на три комнаты… И знаете, что получше. Рухлядь не везите.

Заикающийся черноволосый казах, назвавший себя Маканом, сам определил срок доставки «того, что вам понравится»: неделя!

— Тринадцать «кусков» — подытожил он деловой разговор. — Двенадцать в магазин, один нам, за услуги!

Меруерт чуть не спросила, сколько означает на их жаргоне «кусок». Догадалась: речь идет явно не о сотенных. И молча кивнула в знак согласия.

Едва гости удалились, она в тревоге забегала по просторной спальне. Неделя — срок небольшой. Мужички, судя по всему, слов на ветер не бросают. Это такая «игра», когда денежки полагается ставить на кон наличными, чтобы не нажить беды.

Названная барышниками большая сумма не пугала женщину. После трехлетнего пребывания за рубежом муж мог располагать средствами для оплаты такой, а может, и более дорогой покупки. Но где сейчас муж? Сколько дней займет обмен сертификатов, оформление зарплаты в «Союзгеологии»? А вдруг Казыбек задержится по делам? Что остается делать в таком случае бедной женщине? Идти по знакомым с протянутой рукой? И кто одолжит ей тысячи? Ее просьба вызовет лишь подозрение и нежелательные разговоры среди родственников…

Меруерт все больше страшилась этой затеи. Особенно тоскливо ей становилось в вечерние часы, когда она возвращалась домой. В какую бы комнату ни заглянула, голые стены напоминали о себе немым укором: «Когда же ты, хозяюшка, примешься за создание уюта в своем жилище?»

7

Лучшие мысли осеняют нас внезапно. Нежишься в теплой водичке, наполнив ванну, стоишь ли в очереди за свежей капустой, устало бредешь под вечер вдоль торгового ряда на рынке… И вдруг! Счастливая случайность настигла Меруерт в самом неподходящем месте. Она возвращалась со сходки пайщиков кооперативного гаража. Сосед по этому неказистому сооружению, Куат, присадистый, с вечной улыбкой на загоревшем лице джигит, предложил отвезти ее к дому на своей машине. По дороге разговорились. И надо же такому случиться: человек, сидевший за рулем, поделился своей докукой: он давно подыскивает для брата приличную «тачку»…

— Нам бы такую, как у вашего мужа, — мечтательно произнес Куат, заглядывая в глаза чем-то удрученной женщине.

— Право, не знаю, что вам и посоветовать, — сдержанно отозвалась на его слова Меруерт. — Казыбек собирался продавать машину, но ведь она у нас почти новая, и, наверное, муж возьмет за нее полную стоимость.

— Мой родственник не позарится на дешевку! — заявил Куат, показывая свою солидность. — Лишь бы «Волга» была резва в ходу… Сколько запросите, столько и заплатим. Брат у меня, скажу вам, не скуп. Он еще такой дастархан закатит, что долго помнить будем.

Меруерт задумалась над его словами. Быстро согласиться на торг, значит, продешевить. Так всегда бывает. Назовешь цену — заартачится, потеряешь щедрого покупателя. Где искать золотую середину? Она не ведала, как заключаются такого рода сделки. Стыдливая мысль уводила ее от греха подальше. «Не думала не гадала, что когда-нибудь возьмусь за такое дело: продавать — покупать. Что ни говори, скверное занятие». Женщина уже не рада была, что поддержала разговор с джигитом. Что-то внутри Меруерт ожесточалось против нее самой. «Да пропади все это пропадом! И машина, и гарнитур… Лишь бы Казыбека отдала чужбина здоровым и таким же ласковым, как был. Переспим и на полу, как случалось не раз в геологоразведке. Живы остались. И вспоминаем о тех днях с гордостью за себя, за свое умение потерпеть в ожидании лучшего».

— Не подумайте обо мне плохо, женеше, — заметил Куат, взглянув на объятую тревогой Меруерт. — Я такой же трудяга, как все. Дети, жена… И о вас наслышан как о хороших людях. Знаю, что кого попало в заморские страны не пошлют… Тем, кто в загранке, говорят, без очереди продают авто последней модификации. Не станет же ваш муж, наш уважаемый ага, разъезжать на двух «Волгах»?

Он помолчал и, не дождавшись ответа, заключил подсказкой, как лучше поступить женщине:

— Пока муж в отъезде, надо избавиться от того, что в будущем семье явно не пригодится. Поспешить следует еще и потому, что новой машины не позволят купить, если старая стоит у дома на приколе.

Меруерт испугалась такой категоричности: «Новая, старая… Больно ты скор, Куат! Чужую беду руками разведу… Лучше бы я с ним не связывалась!»

Подъезжали к дому.

— Спасибо! — торопливо произнесла женщина. — Всего вам хорошего.

Куат, желая показать свою порядочность, не приткнулся возле парадного входа, аккуратно заехал во двор и только тогда, притормозив машину, выскочил и распахнул дверцу с ее стороны.

— О, я наслышан об этом доме, — частил он словами. Голос провожающего был мягким, однако не лишенным достоинства. — Говорят не дом, а храм богов! Поздравляю вас, женеше, с новосельем! Не могли бы вы мне что-нибудь сказать относительно моего предложения. Когда прийти за ответом?

Меруерт, готовая прогнать от себя назойливого человека, опять задумалась. Есть ли причина для решительного отказа? Джигит заботится о своей выгоде, разумеется, но не пренебрегает интересами партнеров. Не будут же они и впрямь владельцами двух «Волг»? Родителям машина не требуется, у них свой «Москвич». Рано или поздно со старой «тачкой» расставаться. Почему бы не сбыть ее этому доброму человеку. Вспомнилась пословица: «Первому жениху и первому покупателю не спеши давать поворот».

— Поговорим через неделю.

Куат завздыхал в ответ, принялся уговаривать:

— О, это слишком долго, женеше! Не позволите ли мне навестить вас денька через три… Понимаете…

— Нет, я же сказала, через неделю! — подтвердила свое решение Меруерт, давая знать джигиту, что она хозяйка в этом вопросе. Номер квартиры, однако, назвала охотно.

Поднявшись на этаж, она пожалела о своей непреклонности насчет скорой встречи. Под настроение рассказала о неожиданном разговоре с соседом по гаражу детям. Девочек эта новость совсем не заинтересовала. Услышав о том, что машина у них будет лучше, чем в ауле, они шмыгнули в гостиную, где по телевизору шел какой-то мультик. Назкен выслушал слова матери с серьезным вниманием.

— Мама, это все очень кстати, — рассудил он, отложив иллюстрированный журнал, который рассматривал, в сторонку. — Операция что надо! Не какая-нибудь «А» или «Б», а настоящая «Ы»!.. Мне кажется, папа нас не поругает, если мы ему поможем найти покупателя. Правильно говорит этот Куат: зачем нам две одинаковые машины? Вот если бы в нашем дворе появился какой-нибудь потрепанный «жигуленок» для тренировок, мы бы еще подумали…

Меруерт удивилась: Назкену едва тринадцать, а рассуждает как большой. При любом исходе задуманного женщина почувствовала понимание и поддержку со стороны сына.

Под вечер раздался звонок в дверь. «Гаражный приятель», как она называла в мыслях своего партнера по продаже машины, нагрянул с братом. Меруерт встретила гостей приветливо, пригласила в столовую. Гости тоже пришли не с пустыми руками. Куат еще у порога вручил хозяйке огромный букет белых гладиолусов. Брат, все время поглядывавший на старшего, извлек из коричневого дипломата бутылку шампанского. Внешне братья были так похожи друг на друга, что всякие сомнения относительно их родства у Меруерт улетучились в одну минуту. Старший, горожанин, выглядел несколько импозантнее. На младшем — новый костюм, вероятно купленный недавно, топорщился на плечах.

— Простите нас, женеше, за вторжение раньше названного вами срока, — заговорил Куат. — Будем считать, что сегодня мы лишь познакомимся… Его зовут Суат. Он приехал в Алма-Ату по службе, и я мигом смекнул, что будет лучше, если он увидит дом, где его ждет удача. А о деле можем поговорить и после, когда вы, женеше, будете готовы…

Суат, видя, что дары их приняты, осмелел. Он провел всей пятерней по вздыбившимся волосам, оглядел то, что было доступно глазу из коридора, и заявил весело:

— Ничего не скажешь! Квартира у вас преотличная. Не каждому такая достается. А что в ней многовато простору, — он с явным сожалением развел руками, — можно и об этом упущении позаботиться. Ну и везет же вам! Сегодня я в одном месте узрел очень добротные вещицы!..

Суат вопросительно глянул на старшего, будто спрашивая: не перебрал ли в своем рвении угодить хозяйке полупустой квартиры.

Женщине оба брата все больше нравились. «Они будто читают мои мысли! — восхищалась она, потчуя гостей тем, что оказалось в холодильнике. — Вполне воспитанные и деловые. Не попасть бы впросак, когда пойдет разговор о деньгах».

— Женеше! — отерев губы бумажной салфеткой, сказал старший. — Не поругайте нас за назойливость. Но мой братец сказал все это от души. Ясное дело, деньги мы вам заплатим сполна, можете не сомневаться. Но что толку от денег, если они лежат без движения? Сегодня они есть, завтра нет. А хорошая вещь в доме служит вечно… Отдайте Суату свою машину, а он до приезда вашего супруга наполнит эти комнаты изысканными предметами, один вид которых сделает ваше жилье роскошным, не боюсь сказать этих слов. Говорите же откровенно: какой именно гарнитур вам нужен, и он появится здесь, будто по велению золотой рыбки.

Куат зорко следил за выражением глаз хозяйки, не упуская ни малейших изменений в лице. Даже когда Меруерт деланно хмурилась, глаза ее сияли от слов Куата.

Старший перешел на поучение:

— Берегитесь магазинных Жуликов, женеше. Они обведут вокруг пальца, привезут не то, что пообещают. Мы с Суатом добудем для вас любую мебель: немецкую, арабскую, японскую… Между прочим, и поляки на экспорт собирают вполне приличные гарнитуры… Было бы ваше желание. Сделаем все, как надлежит истинным соседям и друзьям. Постараемся словно для себя.

— Машина-то наша сейчас не здесь, — заговорила с сожалением Меруерт. — Казыбек отогнал ее к отцу, когда собирались мы с ним в Алжир.

— Не беда! — выскочил впереди брата Суат.

— Я понимаю… Но как мы сможем договориться, если вы не видели покупки?

Братья переглянулись. Наверное, перебрали на досуге все варианты. Они стали задавать женщине самые различные вопросы об отсутствующей машине, Меруерт сразу запуталась в ответах и, засмеявшись, сказала:

— Ой, мне такие подробности совсем неизвестны. Я была всего лишь пассажиром в нашей «Волге». В каком состоянии она сейчас, извините, не знаю. Куплена пять лет назад. Модель: «ГАЗ-24». Гоняли мы ее мало, тысяч пятьдесят наездили. Кстати, на другие вопросы вам может ответить сын. Он тоже по-своему любитель: часто помогал отцу, вечно крутился возле стоянки. Мужчины часто говорили между собой о моделях и обо всем прочем… Назкен! — позвала она мальчонку из другой комнаты.

К удивлению братьев, на любой вопрос, касавшийся легковушки, юноша резал точными формулировками, будто на экзаменах: модель, цвет корпуса, показания спидометра, состояние тормозов, срок приобретения скатов. Знал Назкен и то, что перед постановкой «Волги» на козлы отец тщательно смазал все части. Законсервировал на долгое хранение.

— Но аккумулятор, — подчеркнул мальчик рассудительно, — наверняка сел. Давно не подзаряжали.

Куат и Суат пришли в восторг от его информации. А больше, вероятно, от того, что машина была умело подготовлена для долгого хранения. Назкен тут же успокоил покупателей насчет аккумулятора: брат отца, Жазыбек-ага, что живет в ауле, механик по профессии; он наверняка поможет сменить аккумулятор на действующий.

— Ну и хозяин растет у вас! Настоящий джигит! — восхищались братья. — Никаких вопросов больше. Теперь бы разок взглянуть на вашу красавицу, и дело с концом. Машина, какую искали. Даже окраской подходит… Словом, скажите, что за мебель требуется в квартиру, и мы не будем особенно мешкать.

— Это всегда так сложно! — заволновалась Меруерт. — Вы же видите: одни стены… И то хотелось бы, и другое… Если признаться, мы с мужем еще не покупали ни одного гарнитура. Здесь годилось бы посоветоваться с теми, у кого вкус…

— Никаких советов со стороны! — вдруг возразил Суат, причислив себя чуть не к близким родственникам Казтугановых, когда внимательно выслушал рассказ Назкена о машине. — Чужие люди наврут из зависти… Давайте начнем с того, что вы назовете ориентировочную стоимость… И на сколько комнат гарнитур?

— Разумеется, речь идет не о бросовой покупке. Взять что на глаза попадется, — значит осквернить жилье. — При этих словах Меруерт посмотрела в лицо Суату. — Ваш брат, помнится, говорил, что у него нет мелочных родственников…

Куат отрывисто всхохотнул, подивившись цепкой памяти женщины на случайно сказанное слово, поддержал разговор:

— Так и быть! Я вам судья и посредник в этом деле… Начнем с того, чем кончили в машине. Красная цена нынче двенадцать тысяч. Такова стоимость японского гарнитура «Минико». В нем, если угодно, все предусмотрено. Кроме непременных шифоньеров, кроватей, сервантов, гардеробов, кресел, столов, стульев и всего прочего, что мы называем мебелью для обихода, есть цветной телевизор, столовый сервиз, постельные принадлежности, ковры, паласы для пола и даже домашние тапочки на шесть персон… Если вас устраивает такой набор вещей, через три дня, после того как доставим сюда вашу «тачку», полный комплект «Минико» будет расставлен по комнатам. Каждая вещь найдет свое законное место.

Говоря так, Куат широко шагал по гостиной и потирал руки от удовольствия, будто искусный циркач, объявивший очередной номер программы.

Меруерт оцепенело глядела в лицо гостя, зачарованная диковинным набором предметов: «Даже тапочки!» Слыхом не слыхала, чтобы к гарнитуру полагались тапочки!

Назкен, похоже, уловил суть разговора из другой комнаты. Подхваченный заключительной фразой Куата, он оказался на пороге, уставился на маму.

— Я… согласна, — выдавила из себя потрясенная чародейством «гаражного приятеля» Меруерт. — А ты, сынок… Как ты считаешь?

Назкен смущенно повел худенькими плечами и, ничего не сказав, исчез в детской комнате. «Ну, хватит! — остепенила себя женщина. — Всему должен быть предел. Нельзя слишком зарываться в своих желаниях».

Ее сдержанность в эмоциях Куат расценил как согласие на обмен машины на японский гарнитур. Гость ловким движением руки выхватил из полураскрытого дипломата еще бутылку. Оказывается, одну они принесли в подарок хозяйке, а другую припасли на всякий случай. Меруерт отметила про себя их предусмотрительность.

— За машиной поедете сами, — заявила она, когда искрящаяся влага была разлита по бокалам.

Братья замялись:

— Полагается вместе с владельцем…

Меруерт не думала об этом. Она могла бы отправить с покупателями сына, снабдив его запиской к старикам. Но отдадут ли они «Волгу» мальчику? Как поступить? Позвонить сначала? Ехать самой?… Отпустит ли ее с работы нетерпимая в подозрениях Азиза Калдаровна? Время летнее, многие сотрудники в отпусках… Может, опять — в который раз! — постучаться к Елемесу? Заездила мужичка своими просьбами. Вот тебе и самостоятельность оставшейся в одиночестве жены!.. Но Елемес такой внимательный. Не подозревая, что лезет в душу, всегда подробно расспрашивает. Что сказать на этот раз? Уезжаю сбывать мужнину машину? Вдруг ему это все не понравится… Скажет, не бабье дело — возиться с железками… И прав будет…

— Мне нужно подумать, — сказала она гостям. — Впрочем, попробую завтра отпроситься с работы.

Куат, забывшись, опять потряс пустые стены квартиры громкими словами:

— Поднимем бокалы, друзья! Разрешите поздравить вас обоих, брата и вас, женеше, с завершением обмена! Пусть все будет хорошо и сейчас и в будущем!

В пустой квартире Казтугановых отчетливо прозвучал хрустальный звон.