Криминальный гамбит

Сартинов Евгений

Город Кривое потрясен небывалым событием: неизвестными совершено покушение на победительницу только что состоявшегося конкурса красоты. Тяжелое ранение для Ольги Орловой стало лишь первым испытанием — с этой минуты кто-то начал на нее безжалостную охоту.

Группа сотрудников угрозыска во главе с майором Колодниковым, взявшись за расследование запутанного дела, сама попадает под давление угроз и шантажа.

Чего хотят беспредельщики? Каковы их дерзкие планы? Зачем им покушаться на «мисс города»? Все понимают — что-то вот-вот должно произойти. И кажется, что этого не предотвратить…

 

Глава 1

Ранним утром, когда июньская заря едва забрезжила на востоке, к кладбищу провинциального города Кривова подкатили две машины — синяя «десятка» и полуторка «газель». Из легковушки выскочил невысокого роста, но крепкого телосложения, русоволосый парень и, подбежав к сторожке, постучал в дверь.

— Эй, Бурлак, вставай, работа есть! — закричал он.

— Открыто, чего орешь-то? — донеслось изнутри. Дернув за ручку, гость убедился, что дверь и в самом деле не заперта.

— Ты что, на ночь не запираешься? — удивленно спросил он, войдя в единственную, довольно грязную комнату.

— А кого бояться-то? — недовольно буркнул сидевший на кровати рослый молодой мужик с всклокоченными волосами.

— Как кого? — удивился парень. — Покойников. Я бы ни за какие деньги здесь ночевать не согласился !

— Чего их бояться, лежат себе и лежат, — продолжал бурчать хозяин, натягивая кирзовые сапоги. — Чего надо-то, опять кого закопать?

— Не опять, а снова, — хохотнул Шурик — так звали парня — и выскочил на улицу.

— К последнему ряду поедем, — мрачно сообщил могильщик, вышедший следом.

Прибыв на место, автомобили остановились, и три бугая выгрузили из «Газели» ковер, свернутый в объемный рулон. Структура его не могла скрыть очертаний человеческого тела.

— А вырытых могил нет, что ли? — осматриваясь, спросил Шурик.

— Не-е… Вчера было пять штук, и все ушли.

— Ого, вот это мрут у нас в Кривове! — удивился кто-то из визитеров.

— Да я быстро… — бормотнул Бурлак и принялся за работу. Копал он, казалось, медленно, не торопясь, но яма увеличивалась прямо на глазах.

«Заказчики» стояли в стороне, переговариваясь о чем-то и посмеиваясь, изредка бросая взгляды в сторону могильщика.

— Во шурует, — заметил один из них.

— Ты че! — отозвался другой. — Я тестя год назад хоронил. Мы экскаватором еле могилу наковыряли, а этот один, вручную, ломом да лопатой. Ручищи, вишь, какие?

— Да, силен парень.

Потом они что-то коротко обсудили, и к могильщику направился все тот же Шурик.

— Слышь, Бурлак! Так мы поедем, один здесь управишься?

— Езжайте, — равнодушно ответил тот, продолжая методично копать.

— На вот тебе, за хлопоты, — Шурик сунул в карман его спецовки сотенную бумажку. Полиэтиленовый пакет, брякнувший бутылками, осторожно поставил на землю. — Ну и это, как всегда.

Машины уехали, а Бурлак продолжал работать так же размеренно и с прежним упорством.

* * *

Почти никто не знал, что Бурлак — не кличка, а фамилия. На кладбище он появился совсем пацаном.

…Сначала Пашке понравилась Пасха с куличами и разноцветными яйцами, пряниками и конфетами, которые совали полуголодному парнишке подобревшие к церковному празднику старухи. Угощения ему были в диковинку, так как деньги в его семье в основном уходили на выпивку, пили все нещадно. Исключением не стали старшие братья и сестра Пашки.

Семья получала крошечное пособие для многодетных и сразу его пропивала.

Когда халявные деньги кончались, Бурлаки сдавали «посуду». Торжественно шествуя по городу в полном составе, они не пропускали ни одного мусорного бака, вылавливая оттуда очередную пустую бутылку. С наступлением лета воровали с огородов овощи, продавали их, а на вырученные деньги покупали все ту же выпивку и нехитрую жратву. Бросив школу после третьего класса, к «семейному бизнесу» присоединился и Пашка. Но после Пасхи все изменилось.

В понедельник он пришел на кладбище, чтобы собрать куличи и пасхальные яйца, оставленные на могилках. Странно, но Пашке вид пустынного, тихого погоста понравился больше, чем вчерашняя праздничная суета. Начисто забыв о цели посещения, он бездумно просидел в странном, блаженном оцепенении на одной из могил до самого вечера и лишь ночью вернулся в родной барак. На следующее утро он не пошел вместе со всеми на поиски стеклотары, а прямиком отправился на кладбище. С каждых похорон Бурлаку что-то перепадало: кусок хлеба с колбасой, горсть конфет и даже граммов сто водки, налитых одним «доброхотом».

Его приметил «начальник кладбища» — так называли Юрия Ивановича, рослого мужика лет сорока пяти, рывшего на кладбище могилы. Он давно работал на ритуальном поприще и единственный из всех прошедших через это хмельное место мужиков не спился. Несмотря на то что «начальник», учитывая специфику работы, выпивал ежедневно немалое количество водки, никто не мог сказать, что видел Юрия Ивановича пьяным. За спокойный характер и безотказность его уважали и обращались по имени-отчеству, а за глаза называли «начальник кладбища».

В основном могилы копали небольшим экскаватором, кладбище было не огорожено, и давно уже захоранивали, что называется, в чистом поле. Но старенький «Беларусь» частенько ломался, вот тогда и звали «начальника кладбища». Иной раз родственники хотели похоронить своих близких в старой части кладбища, превратившейся с годами в дубовую рощу, где техника проехать не могла. И опять помогал Юрий Иванович. Плата была одна и та же — пачечка червонцев с изображением мудрого дедушки Ленина и литр водки с колбасой.

Скоро Пашка начал помогать «начальнику», а потом и вовсе переехал жить в кладбищенскую сторожку, чтобы не топать каждый день через весь город к своей веселой родне. Это и уберегло его от неминуемой смерти: через полгода семейство Бурлаков отравилось метиловым спиртом.

Во время похорон родственников Пашка не уронил ни слезинки. Столь же безучастно он отнесся к тому, что их комнату сразу же заняла соседская семья.

Бурлак так и остался жить в сторожке и постепенно вымахал в рослого, широкоплечего парня с квадратным, грубым, словно наскоро вырубленным из дерева лицом, с вечно лохматыми, неопределенного цвета волосами и угрюмым взглядом.

В один из осенних темных вечеров Юрий Иванович погиб — его сбил на грузовике пьяный водитель. От своего наставника Пашка унаследовал трудолюбие, стойкость к выпивке, а заодно и прозвище: «начальник кладбища». Настоящие начальники были и не прочь взять парня на постоянную работу, но в свои двадцать два года он не имел не только трудовой книжки, но и никаких документов вообще — метрики Пашки выбросили новые жильцы барачной комнаты вместе со всем бурлацким хламом. В табеле по-прежнему числился Юрий Иванович, а зарплату его исправно получал главбух.

Бурлака деньги не интересовали…

С некоторых пор плата за рытье могил изменилась и зависела теперь от растущего курса доллара. Неизменными остались лишь литр водки и батон вареной колбасы с булкой хлеба. Водкой и деньгами Пашка честно делился с пьющим экскаваторщиком, а колбасу съедал сам. Оставшиеся деньги тратил на традиционное по субботам посещение бани и покупку всякой всячины. Он по-детски радовался, расставляя на столе в сторожке пиво и мороженое, лимонад и селедку.

Но в последнее время у него начали появляться и хорошие, по меркам кривовских бомжей, деньжата.

Все началось с октябрьской ночи, когда к сторожке подкатили две иномарки.

Из машин вывалилась толпа возбужденных, как на подбор коротко стриженных парней.

— Эй, есть тут кто? — закричал один из них.

— Чего надо? — по привычке буркнул возникший из темноты Бурлак. Бесшумное появление рослого мужика вызвало неадекватную реакцию братвы. Все вздрогнули, готовые в любой момент схватиться за пушки, а один в сердцах выматерился.

— …Ты, что ли, тут главный?. — спросил он.

— Ну я, — буркнул Пашка.

Братки оценивающе рассматривали «начальника».

— Похоронить надо тут одного, как, сможешь?

— Сейчас, что ли? — удивился Бурлак.

— Ну да.

— Чего ночью-то?

— Днем нам некогда, — хохотнул русоволосый парень.

— Бумаги-то есть на него? — спросил Пашка.

— А как же, вот. — И Шурик, а это был именно он, протянул могильщику несколько крупных купюр. Бурлак равнодушно посмотрел на них и, сунув в карман, спокойно ответил:

— Поехали.

Казалось, ничто не может вывести могильщика из равновесия, и в тот вечер он удивился, пожалуй, впервые, когда окровавленное тело извлекли из багажника и сбросили в яму.

— Чего, прямо так и закапывать? — оторопел Бурлак.

— Так перебьется. Собаке собачья смерть.

— Ну и ладно, — согласился Пашка. — Только мусульмане и те своих хоть в тряпку да заворачивают.

— Учтем на будущее, — усмехнулся Шурик, почти по-дружески взяв могильщика под руку, сказал:

— Только о том, что сегодня видел, ты, паря, забудь. Не было никакого покойника, понял?

Бурлак спокойно выдержал немигающий взгляд и ровным голосом ответил: .

— Мне по хрену, кого вы тут хороните, только за тобой литр водки и батон колбасы. А деньги мне твои не нужны. У меня и так все есть.

И вернул парню ассигнации.

— Не, ты че, серьезно, что ли? — обалдел Шурик. — Не прикалываешься? Хоть сотню возьми, че кобенишься-то?! Купишь себе чего-нибудь.

С большим трудом он тогда все-таки затолкал сотенную в карман могильщика.

С тех пор они заявлялись к Бурлаку еще раза четыре. Расценки остались прежними. Вот и сейчас Пашку ожидал пакет с традиционным батоном колбасы, булкой хлеба и парой бутылок водки.

Грунт в этом месте попался тяжелый, и вопреки правилам Пашка вылез из ямы отдохнуть. Он наслаждался свежим утренним воздухом. Тишина и покой, как всегда, умиротворяюще действовали на него: хотелось сидеть вот так, хоть до вечера, пребывая в каком-то тихом покое. Из оцепенения его вывел раздавшийся стон.

Бурлак подумал, что ему показалось, убеждал себя, что послышалось, мало ли что… И когда он почти полностью уверовал в свои рассуждения, раздался второй стон, настолько явный, что Пашка не стал ничего придумывать, а мгновенно понял, что это именно стон и идет он из скатки ковра.

Волосы на голове его зашевелились, хотя он давно не боялся покойников, знал, как они выглядят и через год, и через два… За время, проведенное на кладбище, ему приходилось раскапывать могилы и извлекать оттуда «жмуриков» по специальному разрешению милиции. Он даже знал, что это называется эксгумация.

Иногда приходилось и перезахораниватъ кого по просьбе родственников с разрешения кладбищенского начальства. Так что Бурлак насмотрелся всякого, но этот простой звук, издаваемый живым человеком, привел его в состояние ужаса.

«Он же живой!» — подумал с ужасом Пашка и невольно представил себя на месте завернутого в ковер человека. Он будто сам почувствовал все, что может произойти в дальнейшем. Вот тело падает в яму, а сверху начинает сыпаться земля, летят комья, все сильнее сдавливая грудь, не давая дышать, а из глубины души разрастается До вселенских размеров смертельный ужас…

Пашка решил бежать и попятился назад, но третий стон заставил его преодолеть страх и подойти к жуткому ковру. Обливаясь потом, дрожащими руками, с бешено стучащим сердцем Бурлак начал раскатывать рулон. Один оборот, второй, третий…

Когда показалось обнаженное тело, Пашка отшатнулся. Он ожидал чего угодно, но даже не мог предположить, что увидит абсолютно голую девушку.

Глаза ее были закрыты, и можно было подумать, что она спит. Длинные волосы разметались по ковру, бескровное белое лицо и как будто застывшее тело делали ее похожей на мраморную статую. Таких красивых женщин Пашка никогда не видел.

В первый раз он согрешил здесь, на кладбище, лет в тринадцать с молодой бомжихой, по прозвищу Кукла. Она так же, как в свое время Пашка, крутилась у похоронных процессий в надежде что-нибудь заработать. Однажды во время дождя она зашла в сторожку, да и осталась ночевать, идти ей было некуда. Под добрую выпивку Куклу повело на похоть, и она преподала парню первые уроки плотской любви. Жила она у него месяца два, но в первую же вылазку в город по пьянке попала под поезд. Время от времени к Пашкиной сторожке прибивало разных баб, в основном, правда, бомжих или пьяниц.

Лежащая перед ним девушка была совершенно другой: длинные ноги, два округлых холмика грудей, тонкая талия… Несколько минут Бурлак неподвижно стоял, разглядывая ее, пока не заметил не очень большую, но рваную по краям рану под левой грудью, с еще не запекшейся кровью. Пригляделся и увидел кровь в светлых спутанных волосах девушки. И это словно подтолкнуло его. Он рывком подхватил ее на руки и побежал к дороге. Взобравшись на насыпь, пробежал еще метров триста, остановился, опустился на одно колено и, тяжело дыша, начал всматриваться в прекрасное лицо. Силы оставили его.

Он представил, сколько еще идти до больницы, и сам чуть не застонал от отчаяния и безысходности. Нарастающий звук приближающейся машины удивил Бурлака. Дорога, на которой должен был вот-вот показаться автомобиль, уходила в заливные луга, так что по ней практически никто не ездил, тем более в такой ранний час. Когда из-за поворота показался старенький синий «Москвич», Пашка опустил девушку на землю и вышел на середину дороги, перегораживая путь машине.

 

Глава 2

Издавна город Кривов, стоящий в нижнем течении Волги, считался одним из основных арсеналов великой державы. Сам Петр Первый повелел начать здесь производство пороха для молодой российской армии…

Как давно это было! Теперь жизнь в Кривове замерла, казалось, навсегда: заводы стояли, прекратив выпускать оружие и боеприпасы, замолчали стройки…

Правда, были показатели, растущие из месяца в месяц: безработица и наркомания.

Модных по России заказных убийств не было. Грохнули три года назад местного авторитета Василька, да и то все догадывались, кто это сделал. В основном преступления сводились к пьяной поножовщине и краже цветных металлов.

Воровали телефонный кабель, нержавеющие оградки с кладбища, однажды сбили с памятника погибшим в Великой Отечественной войне медные буквы с именами, а из барельефа вырезали автомат.

В городе незаметно обосновалась многочисленная кавказская диаспора, скупившая на корню две трети магазинов и ларьков. И так же тихо благоденствовал в Кривове рэкет, обложивший данью все торговые точки и рынки. Крутые, коротко стриженные братки меняли машины на все более навороченные, возводили особняки один шикарней другого, ничего не боясь. Казалось, что этот «порядок» и относительное спокойствие установились надолго.

Но жители Кривова и не подозревали, что в этот понедельник находятся на пороге больших событий.

Июнь выдался необычно жарким, и только в утренние часы можно было свободно дышать, наслаждаясь короткой ранней прохладой.

Это время и использовал для прогулок Иван Михайлович Мазуров. Он проснулся, как обычно, в пять утра, потихоньку оделся и осторожно, стараясь не разбудить соседей по палате, выскользнул за дверь.

Длинный больничный коридор был пуст, никто не мешал майору милиции беспрепятственно выйти на улицу.

Вдохнув полной грудью утреннюю свежесть, Мазуров прислушался к своему организму и порадовался: застарелая язва молчала. Когда месяц назад возобновились боли, врачи настояли на госпитализации. И, по всей видимости, были правы — сейчас Мазуров чувствовал себя гораздо лучше.

По привычке рука его потянулась к нагрудному карману за сигаретами, но вовремя остановилась: майор вспомнил, что никаких сигарет там нет, курить ему категорически запретили. Тяжко вздохнув, Михалыч, как звали его сослуживцы, отправился совершать свой ежедневный утренний моцион.

Старшего оперуполномоченного уголовного розыска Удручало не только вынужденное расставание с пагубной привычкой, впереди его ожидали более тяжелые испытания. Подходила к концу его служба в органах. Что поделаешь, возраст! Да и язва все чаще напоминала о себе. А Мазуров был настоящий мент, он не кривился от этого слова, не воспринимал его как оскорбление. За долгие годы службы он ни разу не пожалел, что пошел после армии в органы, корнями врос в эту сложную работу, любил ее и знал досконально.

И вот теперь, скорее всего, придется уйти. Двухэтажных хором и машины Мазуров не приобрел, да и не думал об этом, заначки на черный день тоже не имелось. Работа была главной составляющей его жизни. Сейчас же приходится признаваться самому себе, что перспективы на будущее безрадостны: грошовая пенсия, а в лучшем случае прозябание где-нибудь сторожем.

Майор машинально продолжал свой ежедневный обход, стараясь отогнать грустные мысли. Это был именно обход, а не простая прогулка. Больница находилась на окраине города, там, где многоэтажные кварталы уступали место частному сектору и дачному массиву. Именно здесь и караулил своих «клиентов» мудрый опер. Одного из них он сейчас как раз и увидел. Высокий, худой парень тащил на плече что-то громоздкое. Он был занят своей тяжелой, по всей видимости, неудобной ношей, постоянно поправляя ее. И хотя улица и была пустынна, он не заметил препятствие в виде широкоплечего черноволосого мужчины с роскошными черными усами и пристальным взглядом, пока буквально не уперся в него. Подняв голову, «носильщик» как-то безнадежно ахнул и сделал попытку скинуть груз и рвануть в бега. Но мощная рука майора не хуже наручников сковала его левую руку и не позволила привести план в действие. Сопротивляться ранний прохожий не решился. Он был наслышан о Мазурове, отключавшим непослушных клиентов одним ударом.

— Здорово, Афонькин. Откуда это ты с утра пораньше топаешь?

— Да с дачи… — пискляво выдавил парень. — Огурцы поливал.

— Огурцы, говоришь, поливал? С каких это пор у тебя дача появилась?

— Это не моя. Теткина.

— Это какой же тетки? Не той, у которой ты сковородки украл и продал?

— Нет, это другая.

— Да-а, хорошо, когда много родственников. А что это ты такое тащишь?

Первый огурчик?

— Да нет, ковер. Это я на кладбище нашел.

— Ковер? На кладбище?! Ну-ка покажи.

Афонькин нехотя положил свою ношу на землю и развернул часть ковра.

Мазуров присвистнул и, подняв вверх брови, насмешливо глянул на парня.

— И ты хочешь сказать, что нашел его на кладбище?

— Михалыч, точно на кладбище! Прямо рядом с могилками.

Майор крутанул головой, засмеялся:

— Ну, Афонькин, мастер ты пули отливать. Ты, Толик, прошлый раз у нас за кражу телевизора сидел?

— Ну да, — мрачно подтвердил Афонькин.

— Теперь за ковер сядешь. Любишь ты, брат, красивую жизнь. А это до добра не доведет. Давай, бери ковер, пошли за мной.

Всю дорогу до больницы незадачливый воришка канючил о несправедливости, полностью отрицая воровство, но Мазуров в ответ только посмеивался.

В приемном покое майор постучал в дверь ординаторской.

— Войдите, — раздался из-за двери строгий женский голос.

— Доброе утро; Мария Александровна. Будьте так добры, вызовите наряд милиции для этого вот гражданина, — и Мазуров кивнул на стоящего за его спиной Афонькина.

— Иван Михайлович, признаться, мы уже устали от вашего самоуправства.

Пожилая врач давно работала в больнице и чувствовала себя в этих стенах истинной хозяйкой.

— Это лечебное учреждение, а не отделение милиции. Вы нарушаете режим, покидаете без разрешения территорию, потом притаскиваете каких-то непонятных личностей, чего стоит хотя бы тот бомж в прошлую пятницу! Избавьте нас от этого!

Мазуров сердито засопел, грузно перевалился с одной ноги на другую, что было первым признаком его гнева.

— Ну я тогда пошел? — с надеждой пискнул Афонькин.

— Стой, где стоишь, — приказал майор и, упершись пудовыми кулаками в стол, начал говорить, делая ударение на каждом слове:

— Вам что, трудно набрать «ноль два»? Я не водку здесь пью и не баб привожу. Ну, а насчет того, что я притаскиваю разных воришек, то этого вы мне запретить не можете. Если что случится, вы первая пойдете не куда-нибудь, а к нам и скажете: «Помогите, защитите, найдите украденное, Христа ради!» И то, что я его сейчас задержал, — майор ткнул большим пальцем себе за спину, — говорит о том, что кому-то вернутся вещи, купленные на честно заработанные кровные деньги. Так вы будете звонить?

Мария Александровна неприязненно посмотрела на чересчур надоедливого пациента, но телефонную трубку все же подняла.

* * *

Понедельник — день тяжелый, в этом окончательно убедился лейтенант милиции Юрий Астафьев, вошедший утром в девятый кабинет городского отдела внутренних дел. Высокий, симпатичный, сейчас он выглядел лет на пять старше своих двадцати шести, зафиксированных в паспорте. Особенностью внешности Астафьева были его глаза, вернее, их цвет. Один — голубой, другой — зеленый. Друзья его подкалывали: один мамин, другой папин. Надо сказать, что эта особенность придавала его лицу выражение некоторой незащищенности и вместе с тем особой привлекательности.

Сегодня глаза Астафьева были неопределенного цвета, мутноватые, с красными прожилками. Дело в том, что накануне Юрий допоздна обмывал с приятелями новую тачку школьного друга Вадика Долгушина. Обилие и разнообразие выпивки означало непременное смешение водки, шампанского и пива. Воспоминания о вчерашнем веселье и нынешнее отвратительное состояние наводили лейтенанта на философские размышления о неизбежности расплаты за все хорошее в жизни.

Осторожно опустившись на стул, Астафьев с отвращением посмотрел на заваленный бумагами письменный стол и потянулся к графину с водой. С пятницы стоявшая на столе вода мало напоминала элексир здоровья, но мысль о том, что идти менять воду надо в противоположный конец коридора, вызывала у Юрия ужас.

За этими невеселыми размышлениями и застал его вошедший в кабинет дежурный по городу капитан Мелентьев.

— Хоть одна живая душа есть! — обрадовался он. — А я звоню всем, звоню — никто трубку не берет.

— Нашел тоже живую душу, я в этом сильно сомневаюсь, — слабо отозвался лейтенант, наливая в стакан теплую, противную воду.

Мелентьев засмеялся и незамедлительно высказался:

— «В пьянстве замечен не был, но по утрам жадно пил холодную воду…»

— Да если бы холодную, а то моча мочой. И вообще, молчи, несчастный, кого в прошлую субботу я на себе транспортировал до личных апартаментов?

— Ну, знаешь, как говорится: «…сегодня ты, а завтра я…»

Астафьев посмотрел на Мелентьева. По образованию тот был педагог и даже года два преподавал в школе литературу, но потом, как шутил сам Мелентьев, понял, что иметь дело с преступниками гораздо проще, чем с подрастающим поколением, и подался в органы.

— Хочешь не хочешь, а придется тебе, Юрочка, сейчас ехать в горбольницу, на девушку одну посмотреть.

— А почему это я?

— Ну как же, ты ведь у нас пропавшими занимаешься? Твоя это работа.

Мазуров в больнице, а клиент, похоже, по твоему профилю.

— Труп?

— Пока нет. Молодая девушка с ножевым ранением в области сердца и черепной травмой.

— Документы есть?

— Даже одежды нет.

— Вот как? — слабо удивился лейтенант. — Что, совсем?

— Представь себе. Сколько у тебя в розыске?

— Да штук пять. Симонова, Арефьева… всех и не упомнишь.

— Вот и езжай, милай! Отрабатывай свой хлеб.

— Машина-то хоть будет?

— Это вряд ли. Бензина нет. Попробую, конечно, но не обещаю.

Астафьев представил, как он потащится через весь город в автобусе, и ему стало совсем худо. А жизнерадостный Мелентьев продолжал:

— Так что ноги в руки — и вперед!

— Хорошо, сейчас поеду.

Собрав в папку документы с данными на всех пропавших за последнее время девушек, лейтенант направился к выходу, но перед этим все-таки завернул в туалет и вдоволь напился холодной воды. Временно полегчало, а еще обрадовал высунувшийся из своего закутка Мелентьев.

— Юрка, скажи спасибо, есть попутный «уазик», подбросит тебя. Иди к воротам, они уже выезжают.

Астафьев еле успел перехватить старенький «уазик» с ГНР — группой немедленного реагирования. С шуточками он угнездился у ребят на коленях, а через двадцать минут уже входил в приемный покой.

Врачи, дежурившие ночью, ушли, и в отделении к этому времени оставалась одна медсестра, немолодая женщина, по всей видимости, долгие годы проработавшая в больнице. На вопросы Астафьева она отвечала четко и толково.

— В котором часу она к вам поступила? — спросил лейтенант, заполняя протокол.

— В четыре тридцать.

— Кто ее привез?

— Высокий такой парень, широкоплечий. Лицо, квадратное, как будка.

Только… — медсестра замялась, подбирая слова. — Неухоженный он какой-то, в кирзовых сапогах грязных, волосы нестриженые.

— Нестриженые — длинные, что ли? — не понял Астафьев.

— Да нет, это когда стригут не в парикмахерской, а сами подрезают и все.

Неровно, торчат в разные стороны.

— Ну что ж, посмотрим на вашу клиентку. Говорите, она в реанимации?

— Да.

Астафьев уже уходил, когда медсестра крикнула ему вслед:

— А сапоги у этого парня все в земле были!

Юрий, не оборачиваясь, кивнул головой, поправил на плече белый халат и пошел на третий этаж.

Заглянув в ординаторскую, он поздоровался с врачом, которого немного знал:

— Добрый день, Аркадий Михайлович. Вы сегодня дежурите?

— Да. Вы к нашей новой пациентке?

— К ней, к кому же еще.

— Девчонке повезло. Ножом целили в сердце, но лезвие ударилось об ребро и ушло ниже. Рана неглубокая, но крови прилично потеряла… Еще немного, и мы бы ее не спасли. Сейчас меня больше волнует рана на затылке — ударили чем-то тяжелым. Она в коме, но делаем все необходимое. Будете смотреть?

— Конечно.

Астафьев заранее готовил себя к тому, что сейчас увидит. Реанимация была, мягко говоря, не самым приятным местом в больнице: ряды коек с обнаженными пациентами обоих полов, аппараты со множеством проводков, мониторы со скачущей диаграммой и специфический запах, как определил Юрий, — запах беды. От этого запаха его замутило, но, с трудом подавив тошноту, он двинулся дальше, стараясь смотреть только на спину идущего впереди врача. Наконец тот остановился и кивнул:

— Вот она.

Невольно, по истинно мужской привычке, Астафьев сначала взглянул на тело девушки.

«Ого! — подумал он. — Вот это да!» Сказать, что он был поражен красотой, — значит не сказать ровным счетом ничего. У Юрия даже дыхание перехватило. Но, посмотрев на лицо пациентки, Астафьев в голос ахнул и судорожно начал раскрывать свою папку. После разговора с медсестрой он ожидал увидеть какую-нибудь бомжиху, подругу так точно выписанного ею парня. Но этот безупречный девичий облик Юрий за последние дни видел не раз. Вытащив фотографию, он сравнил ее с оригиналом, потом опять перевел взгляд на тело девушки. Конечно, это белое, без кровинки лицо мало напоминало образ цветущей красавицы с фотографии, но, без сомнения, это был один и тот же человек.

— Вот это да, — пробормотал он опять. — Где у вас телефон?

— У меня в ординаторской, — ответил доктор.

— Мне надо срочно позвонить. Торопливо набрав номер, Юрий сообщил:

— Мелентьев, слушай сюда. Нашлась Ольга Орлова. Да-да, именно она, ножевое ранение и черепная травма. Давай сюда бригаду Колодникова

 

Глава 3

Весть о том, что нашлась Ольга Орлова, мгновенно разнеслась по всему ГОВД.

Ольга была не только молодой, красивой девушкой — она была победительницей первого городского конкурса красоты. Удивительно было ее исчезновение ночью, с банкета, сразу после награждения. Когда утром на следующий день лично к полковнику Фомину, начальнику ГОВД, пришли родители девушки, тот поначалу не смог сдержать ухмылки:

— Ну что вы так волнуетесь, найдется ваша дочка, никуда не денется. Банкет затянулся, потом поехали за город, на дачу к кому-нибудь из спонсоров, например.

— Как вы можете?! — вспыхнула от негодования мать Ольги, Анна Владимировна. — Моя дочь — приличная девушка. Она хочет закончить университет, а потом уже думать о замужестве. Если она задерживалась, то нам непременно звонила:

«Милая, какое замужество, — ехидно подумал Фомин. — Сразу видно оторвавшуюся от жизни интеллигенцию. Твоя дочь сейчас, поди, отрабатывает свою победу в постели кого-нибудь из членов жюри».

Родители Ольги ушли ни с чем.

Фомину все-таки пришлось отдать приказ о розыске девушки, но она словно в воду канула. Оперативники рыскали повсюду, но безуспешно. Вопреки ожиданиям начальника ГОВД, у всех так называемых «спонсоров», в основном кавказского происхождения, Ольги не было. Обсуждая исчезновение первой красавицы на совещании с замами, Фомин удрученно заключил:

— Намучаемся мы с этой девицей.

Дело завертелось с невероятной быстротой, потому что сам мэр Кривова Александр Иванович Стародымов позвонил Фомину и поинтересовался ходом расследования. Волнение его можно было понять: он лично вручал награду победительнице конкурса, и сюжет этот был показан по областному телевидению.

Мэр прекрасно представлял себе ехидные комментарии журналистов по поводу пропавшей мисс.

В преддверии перевыборов городского головы подобная реклама ему была ни к чему. В городе его называли не мэром, а бургомистром, тем самым, видимо, стараясь придать Кривову некий европейский статус. Александр Иванович царствовал в городе уже несколько лет и в ближайшем будущем никому не собирался уступать свое кресло, поэтому и взял дело об исчезновении Ольги под личный контроль.

Старший лейтенант Ковчугин, заместитель начальника роты патрульно-постовой службы, одним из первых узнал от дежурного, что Орлова нашлась. Он побежал в свой кабинет, схватил телефонную трубку и торопливо набрал домашний номер.

Когда отозвался сонный женский голос, лейтенант с усмешкой начал выговаривать:

— Все спишь? Я тут на тебя пашу как вол, а ты дрыхнешь целыми сутками.

— Ой, не смеши, ты пашешь на меня! — насмешливо отозвалась далекая собеседница Ковчугина. — Что ты такого напахал? Опять какая-нибудь пьяная драка?

Ковчугин сразу представил себе Ленку, как всегда, в короткой ночнушке, ее потрясающие ножки, и ему нестерпимо захотелось домой. Елена и Ковчугин не торопились узаконивать свои отношения, считая, что два года добровольной совместной жизни значат гораздо больше, чем какой-то штамп в паспорте.

Михаил продолжал интриговать свою подругу:

— Нет, в этот раз кое-что поинтереснее.

Сделав паузу, Ковчугин торжественно закончил:

— Орлова нашлась.

— Что, труп? — спросила Ленка, и Михаил услышал в трубке ее возбужденное дыхание.

Он невольно улыбнулся, хорошо зная свою подругу, — для нее это сообщение прозвучало как выстрел стартового пистолета для спринтера.

— А вот и нет. Жива, но ранена и без сознания.

— Где же она была и что с ней произошло?

— Больше ничего не знаю. Остальное — твоя забота. Ну как, не зря я тебя пробудил?

— Молоток! — чмокнув микрофон, Ленка бросила трубку и начала торопливо одеваться. Всю свою сознательную жизнь двадцатичетырехлетняя Елена Брошина посвятила журналистике. Лет с тринадцати начала писать в местную газету, потом закончила институт и стала работать корреспондентом, подвизаясь сразу в нескольких областных газетах, а с прошлого года и на телевидении. Именно она снимала первый кривовский конкурс красоты для областной телекомпании «Скат», а потом и репортажи об исчезновении Орловой с собственными острыми комментариями.

Через полчаса после звонка она уже находилась в приемном покое больницы и моментально умудрилась взять интервью у того же самого доктора Аркадия Михайловича.

В тот же вечер репортаж Брошиной вышел в эфир, но в самом Кривове его мало кто видел. За пять минут до его начала в большей части города вырубился свет.

Гораздо больший эффект вызвала небольшая заметка Елены в местной газете, поступившей в продажу следующим утром.

Случайно ее прочитал Шурик, «доставивший» Орлову к Бурлаку. Решив поправить здоровье пивком, он разложил на столе первую попавшуюся газету с целью почистить на ней тарань и глазами машинально уперся в заголовок «Криминальные новости». Сообщения о взломанных гаражах и срезанных проводах не вызвали у него интереса, но самый большой сюжет колонки заставил его буквально подпрыгнуть на месте. Коротко выругавшись, он спросил вошедшую на кухню мать:

— Мать, это за какое число газета?

— Эта? Да это же новая совсем, сегодняшняя! Ты что это устроился тут со своей воблой, мы ее еще не читали! Отец ругаться будет…

Она продолжала что-то ворчать, а Шурик уже рванул в свою комнату, прихватив телефон на длинном шнуре. Пару минут он не решался набрать номер, но потом все-таки начал крутить диск, потея от накатившего ужаса.

Не только понедельник, но и вторник оказался для Астафьева днем тяжелым.

Нет, похмельный синдром на этот раз не мучил лейтенанта. Случилась большая неприятность: на работу вышел его непосредственный начальник, майор Мазуров.

Вчерашний разговор на повышенных тонах с главврачом отделения о нарушении режима не прошел даром, конфликт разрастался как снежный ком, и Мазурова выписали. Ивана Михайловича это нисколько не огорчило, а, наоборот, обрадовало.

Язва его окончательно успокоилась, так что в семь утра он был на боевом посту, а ровно в восемь начал разнос своему подчиненному.

— Так, и это все? — спросил он, поднимая тоненькую папку с делом Орловой.

— А что, разве мало? — искренне удивился Астафьев.

— Мало. Ты не сделал и половины положенной работы.

— Как это?

— А вот так! Ты опросил одну медсестру, а где остальные, кто дежурил, когда поступила Орлова, врачи, санитары? Важна любая информация, и ты это прекрасно знаешь!

— Но их уже не было.

— Что они, померли, что ли? Надо было взять телефоны, адреса, опросить, может, кто-то знает этого парня, который привез Орлову.

— Поднимать людей после ночного дежурства?

— Ну и что?! Работа у тебя такая.

— Да она придет в себя и сама все расскажет! — возмутился Астафьев.

— А если не придет?

— Врач говорит, что они надеются…

— Врач! А если он такой же врач, как ты опер?

Астафьев помрачнел, предчувствуя продолжение разноса.

Вместе они работали два года, и все это время Мазуров постоянно пенял лейтенанту, что тот халтурно относится к своей работе. Оба они занимались поисками пропавших без вести людей и укрывающихся от правосудия нарушителей закона. Сам майор отличался редкой въедливостью и был из племени трудоголиков.

На работу он приходил чуть свет, а дома появлялся лишь поздним вечером.

Астафьев же четко соблюдал трудовое законодательство: от и до. Мазуров признавал его ум, энергию, умение вывести людей на откровенность, но кроме этого требовал полной самоотдачи. Начальник забывал, что лейтенант молод и, кроме работы, у него существует еще и бурная личная жизнь. Большой поклонник женского пола, Юрий постоянно заводил скоротечные и фатально невезучие романы.

Такими они были по причине удивительного умения лейтенанта «западать» на замужних женщин…

Как и предполагал Астафьев, разнос продолжался.

— Ты даже не выяснил, как Орлова попала в больницу. Что, этот бомж в автобусе ее вез? Или на руках по городу тащил? Была машина, я уверен. Эту версию ты совсем не отработал.

Наконец Астафьеву удалось вставить слово:

— Иван Михайлович! Но я же бригаду в больницу вызвал, Колодникова с его орлами. Вычислил он машину, вы правы: кто-то из приемного курил на улице и видел, как мужик этот с Орловой из старенького «Москвича» вылез, четыреста двенадцатого. Таких в городе единицы, а может, вообще одна. Водилу найти элементарно.

— Ну вот видишь! А сам что не подключился? Знаешь ведь, людей мало.

— Иван Михайлович! У меня на десять была назначена встреча в морге с родственниками Перфилова.

— Ну и что? Опознали? — тотчас же заинтересовался Мазуров.

— Да вроде бы.

— Что значит вроде бы? — возмутился майор. — Вроде бы у нас не считается.

Либо опознали, либо нет!

— Ага, Мамонтову тоже вон опознали, — ухмыльнулся Юрий.

Зимой у Мазурова произошла неприятная история, связанная с розыском пропавшей девушки по фамилии Мамонтова. Через месяц после ее исчезновения в лесопосадке нашли труп, пригласили близких родственников, и те дружно опознали в убитой сестру и дочь. После похорон те же родственнички, все как на подбор склонные к злоупотреблению спиртным, мирно сидели за поминальным столом, когда открылась дверь, и живая и невредимая, только очень пьяная Лена Мамонтова ввалилась в дом. Увидев обильный стол, она закричала во всю глотку:

— Что, с-суки, опять без меня пьете?!

Одного из сидевших за столом хватила кондрашка, трое свалились в обморок.

А «воскресшая» прорвалась к столу и налила себе полновесный штрафной стакан водки.

Операм же светила жуткая процедура с эксгумацией трупа, многочисленные экспертизы по установлению личности. Начальство устроило нешуточный разбор, а коллеги с удовольствием пересказывали о явлении «усопшей» на собственные поминки.

— С Мамонтовой это недоразумение, — поморщился майор и быстро перевел разговор. — Рассказывай, что с Перфиловым?

— Там трудно уже что-то понять — всю зиму под снегом. Мы пока его откопали в куче трупов, измучились.

Мазуров кивнул. Об особенностях хранения невостребованных трупов в кривовском морге он знал не понаслышке. Не проходило и недели, чтобы ему точно так же не приходилось копаться в куче смерзшихся, весьма несимпатичных жмуриков.

— На нем еще четверо лежало, — продолжал лейтенант. — Сын его — инвалид однорукий, сестра за сердце хватается. Хорошо хоть брат Перфилова здоровый, пришел, помог, правда, пьяный, как обычно. Распознали ботинки, по ним и выдернули.

— Что, кроме ботинок, сходится?

— Все до мелочей. Татуировка на руке, якорь с именем «Саша», отсутствие трех передних зубов.

— Ну, слава богу, можем считать, что это дело свалили, одна «палка» у нас за этот месяц есть.

«Палками» на местном милицейском жаргоне называлось успешно законченное и переданное в суд дело.

— А потом Мамонов меня отозвал, — продолжал Астафьев. — Велел заниматься похоронами Петренко.

— Когда, кстати, его?

— Сегодня, в два.

— Да, жалко Иваныча. Какой был оперативник, ты не представляешь. Двух лет на пенсии не протянул. Надо бы заехать проститься. Значит, по «Москвичу»

Колодников работать будет? Это хорошо, Андрей мужик цепкий. А тебе придется тогда еще раз в больничку слетать. Оперативку из области проверить по одному типу. Вдруг сойдется?

— Ладно, съезжу. — Астафьев спешно покинул кабинет.

В это время в кривовской больнице случилось еще одно чрезвычайное происшествие.

Капитан Мелешкин, участковый центрального района, выполнял свои рутинные обязанности, допрашивая пострадавшего в драке мужичка. Дело было простое и ясное: поссорились два соседа, начали драться, а этот чудак кинулся их разнимать. Как обычно бывает в таких случаях, миротворцу досталось больше всех.

Драчуны отделались синяками и ссадинами, а разнимавшего их мужика с сотрясением мозга поместили в нейротравму, в палату с такими же, как и он, «головастиками».

Закончив все формальности, Мелешкин уже собирался покинуть палату, когда из коридора донесся шум: требовательный женский голос переходил-на крик.

Открыв дверь, капитан увидел странную сцену: растрепанная медсестра буквально висела на руке у высокого худого парня в кожаной куртке, пытаясь задержать его, но тот, выкручиваясь, упорно пробивался вперед.

— Куда?! Нельзя без халата!

— Да пошла ты!.. — В доли секунды странный посетитель свободной рукой ударил медсестру, но попал куда-то в плечо. И занес руку для повторного, более прицельного удара.

Этого Мелешкин допустить не мог. Он подскочил к хулигану, намереваясь перехватить руку. С плеч участкового упал накинутый белый халат, до этого прикрывавший милицейскую форму. В этот момент произошло нечто еще более неожиданное: парень остановился и замер. Лицо его исказила гримаса ненависти, а в руке щелкнуло выкидное лезвие ножа. Прежде чем капитан успел хоть что-то понять, острая боль пронзила его. Захрипев, участковый опустился на пол, а убийца быстро вытащил из тела милиционера нож, с силой отшвырнул медсестру и помчался к выходу.

Через три минуты Мелешкин лежал на операционном столе, а через четыре часа, когда схлынула пелена наркоза, в палату вошел мужчина лет сорока с тонкой щеточкой усов.

 

Глава 4

Старший оперуполномоченный уголовного розыска майор Андрей Викторович Колодников не впечатлял своими габаритами. Невысокого роста, да еще сутулившийся, с лицом, выдававшим поклонника Бахуса, он тем не менее считался лучшим оперативником города. Фанатизм и преданность делу с лихвой покрывали все недостатки майора. В данный момент Колодников временно исполнял обязанности начальника УТРО, пока тот пребывал в очередном отпуске.

— Алексей, Лешка! Слышишь меня? — наклоняясь над Мелешкиным, хрипловатым, прокуренным голосом уже в третий раз повторил он.

— Что? — с трудом раскрывая глаза, отозвался участковый.

— Кто это был? За что он тебя?

— Не знаю… вроде видел его раньше, но никак не вспомню…

Колодников с досадой поморщился. Перепуганная медсестра не запомнила лицо бандита, да и остальные свидетели припоминали самые общие приметы: высокий рост, худобу, одному бросились в глаза многочисленные синие наколки на пальцах, так называемые «перстни», второму — чересчур короткие волосы. Ни по одной фотографии «спецконтингента» из картотеки ГОВД тот парень не был опознан. По показаниям тех же свидетелей, он, выскочив из здания больницы, перебежал улицу, прыгнул в синюю «десятку» и уехал. Номер машины, естественно, никто не заметил.

Задержать убийцу по цвету и марке машины было практически невозможно. В Кривове многие предпочитали при первой возможности пересесть на «десятку», в том числе и бандиты. Проверку машин Колодников не исключал, хотя и понимал, что поиск в этом направлении будет длительным. Раздался слабый голос Мелешкина:

— По-моему… он был обколотый.

— Точно?

— Да… и хорошо обколотый. Глаз у меня наметанный.

Чуть помолчав, капитан добавил:

— Это кто-то из старых клиентов. Только никак не вспомню кто… но точно не по моему участку.

Участковым Мелешкин служил двенадцать лет, и его словам Колодников полностью доверял.

— Может, кто вернулся из старичков… слишком он худой… как с зоны…

— Ладно, Алексей, поправляйся.

В коридоре Колодников столкнулся лицом к лицу с заведующим хирургическим отделением Арсением Топляковым. Лучший хирург города выглядел усталым: после Мелешкина он провел еще одну сложную операцию.

— Ну, как ваш товарищ? — спросил хирург.

— Да вроде все нормально.

— Ему повезло: чуть повыше, и задел бы сердце.

Они вышли на лестничную площадку, и оба автоматически закурили. Топляков прищурился, потер висок и сказал:

— Знаете, что меня удивило? Точно такую же рану я видел во время обхода у той девушки, Орловой.

— Что значит точно такую же? — удивился Колодников.

— Узкое лезвие, удар в область сердца. Специфический след.

В голове майора что-то словно щелкнуло.

— Постойте, а где он нашего капитана поранил?

— Около восьмой палаты.

Выкинув только что прикуренную сигарету, Колодников рванулся обратно в отделение. Вслед за ним последовал и удивленный хирург.

— Здесь? — спросил он в конце коридора. За палатой номер восемь была металлическая перегородка с дверью без надписей и цифр.

— Да.

— А дальше у вас реанимация, — Андрей ткнул пальцем в дверь без номера.

— Именно так.

— И там лежит Орлова?

— Естественно.

— …Кое-что становится ясным. Орлова подключена к стационарным аппаратам?

— Насколько мне известно, основные реанимационные процедуры уже проведены.

Но она по-прежнему в коме, возможно, последствия шока, поскольку серьезных черепно-мозговых травм нет.

— Срочно нужна отдельная палата, желательно на другом этаже. Найдете?

— Поищем, — не удивился Топляков.

— Надо перевести туда Орлову, и мы выставим охрану.

— Вы думаете, этот парень прорывался к ней?

— Получается, что к ней.

Не прошло и получаса, а Ольга Орлова уже лежала этажом выше, в травматологии, в небольшой одноместной палате. Колодников давал подробнейший инструктаж ее родителям.

— Вы будете здесь постоянно?

— Да, конечно, — сказала Анна Владимировна.

— Все должно быть под вашим контролем: лекарства, шприцы…

Орловых слова майора напугали.

— Это так серьезно? — спросил отец.

— Более чем. Охрану я пришлю как можно быстрей, — в этот момент оперативник увидел в коридоре знакомую долговязую фигуру Астафьева. Как вовремя! — Юрий! Ты что тут делаешь? — спросил Колодников, пожимая руку лейтенанту и отводя его в сторону.

— Да одного типчика навещал в третьей палате. Три дня назад проломили ему черепок, с тех пор не помнит, кто он и откуда. Документов нет, а тут как раз оперативка о пропаже одного мужика из Железногорска.

— Ну и как? Он?

Астафьев махнул рукой:

— Ничего похожего. Расхождения по всем параметрам. Возраст только сходится.

— Ты с ним закончил?

— Да.

— Ничего срочного пока нет?

Юрий пожал плечами:

— Не знаю пока. Смотря что там мне Михалыч приготовил.

— Слушай, шпалер при тебе?

Астафьев отрицательно покачал головой.

— Как вы так можете, не понимаю? Во всем городе, наверное, только я и Михалыч таскаем с собой пушку.

— Да жарко же с ней! — возмутился Юрий. — Тут в рубашке потеешь, как собака, а еще эту сбрую надевать.

Майор расстегнул китель, и Астафьев сразу заметил коричневую кобуру со знакомой рукоятью пистолета Макарова. Но из поясной кобуры Колодников неожиданно вытащил на свет божий еще один пистолет, по виду точно такой же пээм.

— На вот тебе по бедности во временное пользование.

— Газовый? — разочарованно спросил Астафьев, заглянув в ствол оружия.

— У тебя вообще никакого не было, жарко, видите ли, ему! А теперь хочешь, чтобы я тебе свой табельный отдал? Перебьешься.

— Слушай, а что случилось? — спросил лейтенант, с недоумением глядя на майора.

— Юр, тебе ставится простая и ясная задача. Садишься у дверей этой палаты и головой отвечаешь за пациентку.

— Это за кого еще?

— За свою крестницу, Орлову. Ее попытались убить, но по пути подвернулся Мелешкин и поронули его.

Астафьев присвистнул, а Колодников продолжал:

— Парень тот рвался в реанимацию, и ножичек у него был точно такой же, каким пырнули девицу.

— И долго мне здесь торчать?

— Пока не пришлю смену. Я сейчас сгоняю в управление, выбью пару орлов для охраны, как минимум, через два часа тебя сменят.

— Точно?

Колодников принял обиженный вид.

— Ты что, меня не знаешь?

— Слушай, — умоляюще прижал руки к груди Юрий. — Мне в девять как штык надо будет отсюда слинять!

— В девять?! Смеешься?! — возмутился Колодников. — В восемь будешь свободен, как фанера в полете. По рукам?

— Ну ладно, уговорил, — нехотя согласился Астафьев.

Они хлопнули друг друга по рукам, и оперативник своей семенящей походочкой заспешил к выходу, а поскучневший лейтенант тяжело вздохнул, сунул пистолет за пояс и шагнул в палату, на ходу придав лицу предельно вежливое выражение.

На свидание в тот вечер Астафьев так и не попал. Как это обычно бывает, Колодников столкнулся с массой неожиданных проблем. Ни Фомина, ни его заместителей на месте не было. После похорон Петренко все они, как подозревал Колодников, находились на даче одного из замов, подполковника Мамонова, — поминали покойного. Дежурный по городу наотрез отказался давать людей для охраны Орловой, сославшись на нехватку милиционеров.

— Сейчас пора отпусков, сам знаешь. Лишних нет.

— Ты что, не понимаешь, насколько это серьезно? — настаивал Колодников. — Может, снять пару бойцов с дежурства?

— Андрей, я все понимаю, но на это должен быть приказ кого-то из замов или командира роты. Лично у меня никого нет. Семеро в Чечне… Знаешь, сколько штыков сегодня вышло у меня на разводе?

— И сколько?

— Семь.

— А остальные где? — ошеломленно спросил Колодников.

— Остальные протирают штаны в избирательных участках, охраняют эти долбаные бумажки!

— Бюллетени?

— Ну да.

— Дурдом! — вздохнул Андрей. — Да, было в России две напасти: дураки и дороги, теперь стало три, еще и выборы добавились. Кого бы мне поискать?

— Ну, хотя бы Звонковича.

— Где он, не знаешь?

— Тут был, посмотри в кабинете. В кабинете Звонковича не было, и Колодников отправился в путешествие по коридорам родного управления, толкаясь во все двери. Большая часть комнат была закрыта, в остальных Звонковича либо не было, либо был, но ушел. Толкнув одну из дверей и убедившись, что она закрыта, майор хотел идти дальше, но, услышав неясный шум, остановился. Казалось, что в кабинете гудит растревоженный пчелиный улей, сопровождающийся легким позвякиванием стекла. В этом кабинете размещались районные участковые. Андрей осторожно постучал, и тут же пчелиный рой затих. Усмехнувшись, он постучал еще раз. Отчетливо стали слышны приглушенные переговоры. Наконец дверь приоткрылась, и в проеме показалось круглое лицо участкового, капитана Фортуны.

Обычно добродушное, сейчас оно выглядело испуганным, но, увидев майора, участковый облегченно вздохнул:

— Фу, блин, это ты, Андрюха. А мы уж думали, снова Мамонов шмонает.

— А что, было? — удивился Андрей.

— Ты что, на прошлой неделе знаешь, как нам всем тут пистон вставил? До сих пор враскорячку ходим. Заходи.

В небольшом, три на четыре, кабинете было накурено и многолюдно. Кроме Фортуны там разместились еще участковые — Мысин, Березин и Панченко и майор Мазуров. Все приветствовали Колодникова со вздохом облегчения.

— Как вас Мамонов запугал, — съехидничал майор, по очереди пожимая присутствующим руки.

— Ты чего, знаешь, как лютует? — продолжал Фортуна, усаживаясь за стол.

Капитан был чистокровным молдаванином, но семья его давно жила в Кривове, и будущий участковый родился здесь. По-молдавски он не знал ни слова, но любил козырять своим происхождением и даже получил кличку Молдован. — Как у Фомина начало пошаливать сердечко, Мамонов спит и видит себя на его месте.

Здороваясь, Колодников задержал руку Мазурова:

— Как здоровьишко, Михалыч?

— Твоими молитвами. Подлечили немного.

— Ты бы пока воздержался, — опер кивнул на стол, где красовалась уже початая бутылка водки.

— Да ты чего, Андрей! Я даже не пригубил. Сижу, разговариваю просто.

Фортуна уже протягивал Колодникову полную рюмку.

— На, Андрей, помяни Иваныча.

От подобного предложения отказаться было нельзя.

— Давай, хороший был опер, настоящий волкодав.

Колодников закусил бледной сосиской из вакуумной упаковки и спросил у присутствующих:

— Звонковича здесь не было?

— Нет, а что? — удивился Фортуна. Колодников коротко изложил суть проблемы, чем вызвал шквал обсуждения, и Фортуне пришлось даже шикнуть.

— Тихо вы! Не дай боже завалится кто из начальства, — сказал он, смешно округляя глаза.

Наведя порядок, капитан обратился к Колодникову:

— Так, значит, Мелешкина из-за этой девки резанули?

— Выходит, так. Кстати, вы получили оперативку по этому типу?

— Получили. Но на моем участке такого нет. Был один похожий, но он «крякнул» месяц назад.

— Опиши поподробней, — попросил Мазуров.

Андрей постарался припомнить все, что узнал со слов пострадавшего участкового, и это снова вызвало новый всплеск обсуждения.

— У меня Барабанов на него похож, но он в КПЗ сидит, сам отправлял, — сказал Панченко.

— У меня двое похожих — братья Бузыкины, — вспомнил Березин.

— Ну, они-то хоть на месте? — спросил Фортуна.

— На месте. Оба спали дома, все в мат. К тому же они не колются, бухают только.

— Да все они после зоны худые и звонкие, — заключил Панченко.

— А у меня есть один кент, копия этот твой отморозок, — в разговор вступил молчавший до этого молоденький щуплый парень с сержантскими лычками.

Андрей Мысин из всех собравшихся в комнате был самым младшим и по возрасту, и по званию. На своем участке на самой окраине города он работал всего год и, признаться, пока оставался для всех довольно загадочной личностью.

В отделе он появлялся утром да вечером, большей частью обитал на своем участке, носившем не слишком благозвучное название Гусинка.

— И кто же это? — поинтересовался Мазуров.

— Некто Сергеев, Валерий Павлович. Откинулся с зоны дней десять назад.

Рост и приметы сходятся.

— Наркоман?

— Да, сидит плотно, с зоны.

— Что за времена, а? — возмутился Мазуров. — С зоны приходят наркоманами.

Разве такое раньше было?

— Постой, Михалыч, — прервал его Колодников. — Ну-ка, тезка, колись дальше. Что из себя представляет этот Сергеев? Сколько он сидел?

— Сидел он солидно, по-моему… — Андрей наморщил лоб, припоминая. — Червонец отмотал точно. Сел он совсем молодым, с отцом вместе троих убили, отца вроде бы расстреляли, а сыночек прошел как малолетка.

И Мазуров, и Колодников смотрели на молодого коллегу с недоумением.

Подобные преступления в городе случались нечасто, и обо всех они помнили.

— Постой, что-то я не помню такого Сергеева. А где он живет?

— Краснодонская, сорок.

— Краснодонская, сорок? — в один голос переспросили майоры и переглянулись, а Мазуров сказал:

— Постой, так какой же это к х… Сергеев? Это Быков! Валера Быков, и они действительно с отцом убили троих пенсионеров, зарезали из-за грошовой пенсии.

Тогда ему было лет шестнадцать, поэтому он и получил только червонец. А папашу его точно хлопнули, на нем и до этого труп висел, старый волк был. Три ходки в зону.

— Четыре, — поправил его Колодников. — С вышкой. И звали его действительно Павлом.

— Павел Иванович, — напомнил Мазуров, обладающий уникальной памятью на даты и имена.

— Но почему сын Сергеев? — недоумевал Колодников. — Ты его паспорт видел?

— Ну а как же, — даже обиделся Андрей. — И справку об освобождении, и паспорт потом.

— Где он сегодня днем был, знаешь?

— Как с утра ушел, так его весь день и не было. Сейчас, может, заявился.

— Пойду-ка я пробью его по компьютеру у дежурного, — Колодников выскочил за дверь и вернулся довольно быстро, присутствующие успели выпить только по рюмке.

— Э, мужики! — с порога закричал майор. — Все верно, это тот же самый Валера Быков, и он сейчас действительно Сергеев. В зоне женился и взял фамилию жены. Теперь понятно, почему его никто не опознал. Десять лет назад он был толстый, как молодой кабан.

— И какая ж дура на него такого позарилась? — спросил Мазуров. — Ведь потомственный убийца.

— А это мы сейчас узнаем. Кто со мной на Краснодонскую?

Ехать решили все, только герой дня, Андрей Мысин, осторожно спросил:

— А нам ничего не будет, если мы его возьмем под этим делом? — И он щелкнул пальцем по кадыку.

— Нет, еще и похмелят завтра, — пошутил Колодников своим хрипловатым голосом.

 

Глава 5

В стареньком «уазике» разместились с трудом, Мысину и Панченко пришлось сесть на коленки к своим более мощным коллегам. Уникальные российские дороги не давали скучать всем пассажирам.

— Андрюха, ты вроде худой, а задница килограммов пятьдесят весит! И мослы торчат как у старой лошади, — сделал заключение Фортуна.

— А тебе что надо, Клашку Шиффер на колени?

— Не отказался бы… — оживился капитан, но на очередной кочке подпрыгнул так, что прикусил язык и тоскливо застонал.

— Он не отказался, если б ему на коленки и Оленьку Камазуху посадили, — поддел сидевший на первом сиденье Колодников.

Миловидная Оленька, по кличке Камазуха работала в отделе оператором и весила не меньше полутора центнеров.

— Андрей, — обратился Мазуров к Колодникову. — Ты насчет «Москвича» узнавал?

— Да, но пока голяк.

— Чего так?

— Хозяина-то быстро вычислили. Этот мужик, Панов его фамилия, промышляет рыбалкой. Ставит сети в заливных лугах, все лето живет там, на берегу. В город приезжает редко, только продать рыбу. Так что тем же утром он уехал назад.

— А жена что говорит?

— У него жены нет, только мать, глухня глухней. Я пока ее расспрашивал, чуть голос не сорвал, вон, хриплю до сих пор. Тот может ей что и рассказывал, но она толком ничего не расслышала.

— А в больнице что?

— Парня, который Орлову привез, никто не знает. Все срочно занялись нашей мисс, а он в это время смотался. Не опросили только дежурного врача, он прямо из больницы поехал в Железногорск. Невеста там у него. Сегодня должен вернуться. Тогда и поговорим.

Машину остановили метров за двести от дома Быковых-Сергеевых. Мазуров по памяти и с помощью Мысина обрисовал план участка. Он и командовал захватом.

— Вы трое зайдите с задов, — Мазуров ткнул пальцем в Фортуну, Березина и Панченко. — Там за огородами поле, потом овраг, он может уйти туда, ну а мы с двумя Андрюшками пойдем в лоб. Если все нормально, по рации звякнем, значит, подходите. Сергей, ты тоже посматривай, за тобой эта сторона, если что, шумни, хорошо?

— Ясно, Михалыч. Не в первый раз, — засмеялся молодой и улыбчивый шофер, частенько попадавший со своим раздрызганным «уазиком» на задержание.

Шел десятый час вечера, но солнце только начинало приближаться к линии горизонта, словно раздумывая, оставаться ему или все-таки спрятаться. Стояла середина июня, и торжество света и тепла, так радующее простых людей, оперативников только нервировало.

— Черт, светит как прожектор, — пробормотал Колодников.

— А нам бы сейчас лучше не светиться, — согласился Мазуров, настороженно оглядываясь по сторонам. Их молодой коллега Мысин старался выглядеть предельно спокойным, словно шли не брать убийцу, а в гости к старым знакомым. Все трое остановились у высоких, потемневших от времени ворот, из-за которых сразу же раздался свирепый лай, переходящий на хрип. Глянув в щелку забора, Мазуров выругался:

— Блин, на проволоке бегает. Мимо него не пройдешь. Что делать будем?

— Может, пристрелим?

— Жалко собаку, все-таки это не человек, — пошутил Мысин и осекся.

— Слушай, Андрюха, — обратился к участковому Колодников. — Давай стучи. Ты все-таки участковый, тебя Валерка не должен сильно испугаться.

Мысин хмыкнул. Перспектива оказаться один на один с этим лохматым исчадием ада, бегающим по цепи, была не из приятных. Но жертвовать собой ему не пришлось. За забором скрипнула дверь дома, и женский голос прикрикнул на пса, а вскоре загремели засовы калитки. Мазуров и прошлый раз брал отца и сына Быковых, поэтому сразу узнал вдову покойного Паши, но поразился, насколько она за эти годы постарела. Тогда, во время ареста, Мазуров еще удивился, как она не походит на жену закоренелого преступника и убийцы. Десять лет назад Быкова была полной, красивой сорокалетней женщиной, сейчас он увидел перед собой старуху.

Черный вдовий платок еще больше старил ее, оттеняя до колодезной черноты темно-карие глаза.

Несмотря на то что в форме был один Мысин, хозяйка сразу узнала нежданных гостей.

— За Валеркой? — спросила она.

— Да, — коротко признался Мазуров.

— Не надо было его выпускать. Пусть сидел бы.

Она загнала собаку в будку, потом медленно пошла к дому, за ней гуськом потянулись и милиционеры. Колодников сразу определил по дворовым постройкам, что женщина держит скотину, чувствовалось это и по запаху навоза и хрюканью, доносящемуся откуда-то из глубины двора. Между сенями и домом был неширокий проход с открытой калиткой, в которую майор рассмотрел огромный, не менее десяти соток огород, густо засаженный помидорами и бесконечными грядками сочного зеленого лука.

— Нету его дома, но вы же не поверите? — как бы утвердила хозяйка.

— Не поверим, — признался Мазуров.

— Проходите, — вздохнула женщина и, не оборачиваясь, первая вошла в дом.

Лишь теперь майор вспомнил ее имя — Валентина.

Мазуров на всякий случай расстегнул кобуру, но пускать оружие в ход им не пришлось. Валерки в доме не было. В спальне Колодников увидел только молодую, поистине кустодиевскую красавицу, правда, с солидным синяком под глазом. Но даже это «украшение» не портило простую, русскую красоту девушки, и некоторая полнота ей даже шла. Покрасневшие глаза и всхлипывающий курносый нос подсказали майору, что фингал красавица получила недавно и еще окончательно с этим обстоятельством не смирилась.

— Ну, чего ревешь? — спросил Колодников. — Как зовут?

— Ле-ена, — жалобно протянула барышня.

— Давно он тебя так приласкал?

— Часа два назад, — дрогнувшим голосом призналась девушка.

— За что?

— Сережки не хотела отдавать.

— Дорогие сережки?

— Золотые, — она снова всхлипнула. — Мамий подарок.

Колодников взглянул на уши девушки и сразу увидел покрасневшие мочки.

В дом подтянулись и остальные члены самостийной опергруппы. Они уже проверили все хозпостройки и убедились, что Валерия Сергеева дома действительно нет. Колодников продолжал допрос женщин:

— Так когда он пришел домой?

— В шесть, — без запинки ответила мать.

— И долго был?

— Да нет, выгреб из дома все деньги, Ленке вон морду набил и ушел.

— На чем он приехал?

— Как это? — не поняла мать.

— Ну, на какой машине?

— Ни на какой, — в первый раз удивилась родительница. — Пешком пришел, пешком и ушел. Огородами.

— Сказал куда идет?

— Нет, он никогда не говорит. А в этот раз, видно, далеко собрался.

Паспорт взял.

— Вы давно с ним расписались? — спросил Мазуров Елену.

— В прошлом году, в зоне еще.

— А где познакомились?

— По переписке. Он такие хорошие письма мне писал.

«Ясно, наивная дурочка, и прохиндей, катающий письма под копирку, — понял Мазуров, разглядывая паспорт Лены. — Двадцать девять лет, а замуж все никак, тут и подвернулся этот козел…»

— К кому он мог пойти?

— Не знаю. Сюда он никого не приводил, — отрезала мать.

Ее поведение удивляло Колодникова. С одной стороны, Валентина явно была агрессивно настроена против родного сына, но при этом не жалует и милицейскую братию.

— Может, он имена какие-нибудь называл? — спросил Андрей.

— Нет.

— А этот, как его, — Ленка неуверенно посмотрела на свекровь. — Батон, что ли?

— Какой Батон? — быстро спросил Мазуров.

— Брат это его двоюродный, Витька Козлов, — неохотно призналась мать. — Тоже все из тюрьмы да в ссылку.

— И где это Батон живет?

— На Красноярской, в пятиэтажках. Второй дом, если идти отсюда, квартира на третьем этаже, сорок вторая.

— Хорошо, спасибо, — сказал, поднимаясь, Колодников.

— Что Валерка хоть натворил? — спросила напоследок Валентина.

Колодников скрывать не стал:

— Милиционера порезал, еле отходили.

Елена ахнула, а Валентина начала отчитывать незваных гостей:

— И что вы его выпустили? За две недели все нервы вымотал! Десять лет горбатилась со скотиной, думала, сын выйдет, заживем по-человечески… Как же!

У него одно на уме, как бы кольнуться да зарезать кого. Из-за отца его глаз поднять на соседей не могла, стьщно было, и этот такой же!

Тут Колодников ее прервал:

— Если он вам так надоел, то как появится, дайте знать нам или Андрею, — майор кивнул на Мысина. — Он тут в вашем районе постоянно пасется.

— Да знаю я его, — пробурчала Валентина. — С матерью его в одном цехе работали, лет на десять она меня помоложе.

Лишь у порога, оглянувшись назад и посмотрев на Лену, Мазуров вдруг понял, что она беременна.

«Вот влетела-то дурочка молодая, — подумал он. — И деваться ей теперь некуда».

У машины Колодников подвел итог операции:

— Ну что, здесь голяк.

— Да, похоже, рванул Валера из города, только пятки сверкали, — согласился Мазуров. — Надо бы объявить его в розыск.

Он обернулся к участковым:

— Мы сейчас подскочим к этому Батону, а ты, — обратился он к Панченко, — езжай в управление и толково объясни все, пусть оповестят патрульные машины, линейный отдел и область.

— Хорошо.

Неуверенно наконец начала наступать темнота, и на улицах зажглись редкие фонари. На Красноярской милиционеры разбились по тому же принципу: в подъезд пошли Мазуров, Колодников и Мысин, под окнами затаились Фортуна и Березин.

У сорок второй квартиры Мазуров остановился, предупреждающе поднял руку и, приложив ухо к стандартной, крашеной двери, прислушался. Эта выработанная годами методика частенько избавляла его от разных неприятных сюрпризов при подобных, как сегодня, нежданных визитах.

— Есть. Как минимум двое, — сказал он через минуту.

— Не радио, случайно? — шепнул Колодников.

— По радио не матерятся.

После этого майор осторожно постучал в дверь и снова прислушался. Голоса затихли. Мазуров чуть переждал и повторил свою попытку. Вскоре послышалось легкое движение, и майор постучал более настойчиво.

— Кто? — донеслось из-за двери.

— Свои! Открывай, мать твою! — пьяным голосом отозвался Михалыч.

— Свои все дома, пошел на хрен, — и Мазуров услышал удаляющиеся шаги. Он переглянулся со своими напарниками, с досадой мотнул головой, дескать, «номер не удался», и уже изо всей силы застучал в дверь. В ответ грянул поток мата.

— … Я милицию вызову!.. — прозвучало в конце.

— Милиция уже здесь, открывай давай! Быстро!

— Да пошли вы!..

Поздние гости переглянулись, и Колодников развел руками:

— Придется тебе, Михалыч, ломать дверь.

— Опять я?! — возмутился Мазуров.

— Ну, Михалыч, а кто же еще, как не ты? Ты специалист, мы с тезкой только на подхвате.

— Ну ладно, попробуем.

Колодников не зря назвал Мазурова специалистом по выбиванию дверей.

Невысокий, но широкоплечий, плотный, с мощными руками бывшего боксера, он, как никто, умел ликвидировать подобные препятствия советского производства. Иногда его вызывали даже в выходные, только лишь для того, чтобы тот разнес в щепки последний оплот упрямых затворников с уголовным прошлым.

Мазуров отошел, набычился и, разбежавшись, врезался в дверь. Та затрещала, но выдержала удар девяностокилограммового тарана, только штукатурка посыпалась.

— Крепкая, — пробормотал майор. Теперь он далеко отходить не стал, качнулся маятником и плечом ударил в упрямое дерево. То же самое повторил Колодников. Этого напора дверь не выдержала. Замок держался до конца, а вот петли отлетели от косяка вместе с кусками дерева. Не дожидаясь, пока осядет пыль, оба рванулись в квартиру. Проскочив узкий коридор, Мазуров первый ворвался в комнату и лицом к лицу столкнулся с каким-то верзилой. Тот взмахнул рукой, и Михалыч еле увернулся от его кулака. В свою очередь и детина легко ушел от удара Мазурова.

«Ого, бывший боксер», — подумал майор и заработал кулаками еще быстрее.

Мимо них в комнату бочком проскользнул Колодников, а за ним и его молодой тезка. Когда Мазуров все же свалил своего противника хуком с правой и обернулся, то увидел, что Мысин сидит верхом на лежащем лицом вниз мужике в серой, грязной майке, а Колодников стоит на балконе и смотрит вниз. Пристегнув своего «клиента» наручниками к ножке серванта, Мазуров выскочил на балкон.

— Что там? — спросил он, всматриваясь в темноту.

— Да какой-то придурок с балкона сиганул. Ну что там, Фортуна? — крикнул Колодников вниз.

— Ногу сломал, — донеслось снизу.

— Надо думать, все-таки третий этаж.

— Знаешь, кто это?! — крикнул уже Березин. — Рыбачок!

— Да ну?! — в один голос взревели стоящие на балконе.

— Он самый, я его хорошо знаю!

— Ну, Михалыч, с тебя пузырь, — толкнул плечом Мазурова Андрей. — Еще одна «палка» есть.

 

Глава 6

Николай Рыбаков по кличке Рыбачок уже полтора месяца числился в розыске.

На Первомай этот сорокалетний мужик, пациент психдиспансера, нажрался до поросячьего визга и «розочкой» — разбитым горлышком бутылки — запорол своего дружка, после чего скрылся в заливных лугах, но найти его там не удалось. Луга эти — место особое, и разобраться в их хитросплетениях может не каждый, кружить по ним, водя за нос оперативников, преступнику было очень удобно.

Подъехал «уазик», и участковые погрузили «парашютиста» в машину. Майоры вернулись в квартиру. Андрей Мысин покуривал, продолжая сидеть на спине хозяина дома. Тот ворочался под ним, время от времени изрыгая приглушенные проклятия.

— Ну, этот, что ли, Батон? — спросил Мазуров, определив хозяина квартиры по непринужденности одежды: старые трусы и майка. Жестом майор показал, чтобы Мысин поднял бедолагу. Хозяин квартиры оказался мужиком лет сорока, богато орнаментированным татуировкой.

— Ну что, падла, укрываешь у себя убийц? — сурово спросил Мазуров, всей массой надвигаясь на Батона.

— Да я-то тут при чем?! Он сам приперся.

Мысин с Колодниковым подошли к спарринг-партнеру Мазурова, отстегнули наручник и, подняв его с пола, защелкнули браслеты теперь на обеих руках.

«Боксер» уже очухался от нокаута и пробовал сопротивляться, так что приходилось пинками и тычками помогать ему продвигаться вперед.

— Иди ты, козел!

Присмотревшись к своему противнику, Мазуров растерялся. Это оказался совсем не Сергеев-Быков. Мужик был раза в два старше Быкова. В прошлом, возможно, интересное лицо драчуна сейчас носило следы неизбывной любви к алкоголю.

— Это кто такой? — спросил Михалыч.

— Не узнаешь? — спросил Колодников. — Демин, Александр Палыч.

— А-а! Это тот самый Дема?

— Ну да.

— Я, оказывается, мастера спорта отключил. И чего я в свое время не пошел в большой бокс? — пожалел Мазуров.

Демин когда-то был популярнейшей в Кривове личностью, он первым в городе получил звание мастера спорта по боксу, стал призером области. После окончания спортивной карьеры Демин стремительно спился и стал крутиться в сомнительных блатных компаниях, попал в тюрьму, а выйдя оттуда, откровенно забомжевал.

— За оказание сопротивления получишь по полной форме, понял? — предупредил его Мазуров.

В это время шустрый Мысин вынырнул из соседней комнаты и поманил рукой своих спутников:

— Гляньте-ка, там у него целый склад.

Глазам оперативников открылась самая настоящая свалка разнообразных вещей: колеса от легковых машин, два хромоникелевых бака, свернутый бухтой телефонный кабель, три автомагнитолы, мешок, из которого торчали алюминиевые лыжные палки.

— Ясно, по гаражам прошлись, — подвел итог Колодников. — Как говорили в каком-то фильме: «…это мы, однако, удачно зашли».

— Теперь с тебя пол-литра, — поддел друга Мазуров. Тот хрипловато хохотнул, достал портативную рацию и вышел на балкон. Мазуров уже начал раскручивать хозяина дома.

— Так как тебя зовут?

— Виктор, — мрачным тоном ответил тот.

— Ну что ж, Виктор, ты человек опытный, знаешь, что тебе как минимум две статьи светят, за укрывательство и за хранение краденого.

— Понятно, — скривился тот.

— Хочешь скостить срок, расскажи, где Валерка Быков.

— А я-то откуда знаю?! — искренне удивился тот. — Я его, на хрен, уже с неделю не видел.

— Чего так, вроде родственники?

— Да какой он мне к х… родственник! Седьмая вода на киселе. Вот по зоне вместе были полгода, это да. Он ко мне после отсидки по старой памяти и приперся.

— Ну и что?

— Что-что, развернул я его к х… собачьим!

— Чего это так? — изобразив на лице полное недоумение, спросил Мазуров.

— Да он же на иглу сел, да еще на геру, придурок хренов. Ему ширево надо, а я этого говна не держу! Дал я ему пару наколок, где ее продают, он и слинял по-хорошему.

— И куда ж ты его послал?

— Ну куда, в поселок, к цыганам.

— Не п… дорогой, цыгане героин не продают, они только ханкой торгуют, — вмешался в разговор вернувшийся Колодников.

Батон насупился, понял, что сболтнул лишнего.

— Ну… а я-то откуда знаю, торгуют они герой или нет! Послал его туда, на хрен, и все! Больше он не приходил.

— У Валерки кличка есть? — спросил Мазуров.

— Есть, погоняло Бычок, а по зоне его больше Свинорезом звали.

— Почему? — удивились все.

— Любил Валерка рассказывать, как свиней с батей колол. Хвалился, что с одного удара укладывал.

— Так ты точно его больше не видел? — настаивал Колодников.

— Нет, — отрезал Батон. — Я из дому-то почти не выхожу, «тубик» у меня в открытой форме. Не был он больше у меня.

— Я его видел, — неожиданно подал голос притихший было Демин.

— Неужели наш герой заговорил? Давай-давай, тебе за оказание сопротивления скостить надо, — подбодрил бывшего боксера Колодников.

— Когда? — спросил Мазуров.

— Сегодня, часа в четыре.

Майоры переглянулись и начали задавать вопросы бывшему боксеру.

— Где?

— В центре, на Ленина. Он вылез из. машины и пошел в сторону универмага.

— Что за машина была?

— Синяя «десятка».

— Номер не запомнил?

— Нет, она боком ко мне стояла, потом развернулась и уехала.

— Сколько человек было в машине?

— Да хрен его знает, там стекла тонированные. — Дема чуть задумался, потом припомнил еще кое-что:

— Мне показалось, что Бычок психованный был.

— Почему?

— Ну, походка у него такая, дерганая, как на пружинах, и когда вылезал из машины, что-то сказанул, резко так. Я и обратил внимание, думаю, кто это так разошелся. Обернулся он, и… В общем, послал кого-то в машине. А уж дверцей хлопнул! Я думал, оторвется на хрен.

— Понятно. Ну молодец, может, я тебе даже прощу эту драку, — поощрил рассказчика Мазуров, потом обернулся к Батону. — Ты не видел, у брательника твоего нож был?

— Да он с пером и на зоне-то редко расставался. Только что в баню с ним не ходил. Тут я у него тоже кнопарь видел, сало он им резал.

— Выкидной? — переспросил Колодников, переглядываясь с Михалычем.

— Да, небольшой такой, лезвие узкое. Два усика.

В это время в комнате появились еще трое: два милиционера и высокий парень в штатском. Черты его лица можно было назвать классическими, но какими-то женственными: прямой нос, брови вразлет, большие миндалевидные глаза, густые, волнистые волосы — любая девушка такой внешности позавидует. Но при этом романтическом облике — нордическая невозмутимость. Чаще всего оперуполномоченного УГРО капитана Зудова звали просто Паша, внешность располагала.

— Ну, чего тут у вас? — спросил он красивым, грудным голосом.

— Паш, с тебя калым. Загляни в соседнюю комнату.

Район, в котором находилась квартира Батона, входил в поле деятельности Зудова. Осмотрев вещцоки, он с присущей ему невозмутимостью заключил:

— Ну, дел пять я сегодня свалю. Колеса точно свинчены с «жигуленка», который позавчера раздели.

— Тогда принимай клиентов, а мы займемся своими делами.

Колодников с Мазуровым отошли в сторону.

— Ну, что дальше делать будем? Здесь тоже голяк.

— Сначала отпустим участковых, чего они с нами мучаются.

— Я могу и остаться, — предложил подошедший Мысин. — Меня дома никто не ждет.

— Ты не женат, что ли?

— Нет, с матерью живу.

— Ну вот, а говоришь, никто не ждет! Как раз матери больше всего и ждут, — сказал Мазуров и кивнул Колодникову. — Тогда тех отпускаем, а Андрюха с нами поедет.

Скоро в «уазике» стало просторно. «Как в лимузине», — пошутил Колодников.

Никто уже не жаловался на отдавленные коленки. В машине продолжили разговор.

— Так что, у нас тупик? — спросил Мазуров.

— Почему тупик, есть одна зацепка. Синяя «десятка», — отозвался Колодников.

— Ну-у! Нашел тоже мне зацепку. Сколько их у нас по городу мотается. И каждая вторая синяя.

— А если подумать? — обернулся к нему Колодников. — В такое дело люди со стороны вряд ли ввяжутся. Скорее всего, это кто-то из антоновской братвы. У них сейчас мода на синий «десятки».

— Ну не скажи! — парировал Мазуров. — Многие из наших барыг ездят на «десятках». Тот же Ахмедов, Мирзоян.

— Ты все пытаешься связать их с Орловой?

— Ну да.

— А мне кажется, что из этого дела торчат уши братвы. Кто из них раскатывает на «десятках»?

— Мизунов. Триста тридцать три; АО. Сопрыкин, пятьсот пятьдесят пять, тоже АО. Да еще не то трое, не то четверо недавно купили. У самого Антоши «десятка» была, правда, зеленая.

— У него же джип «чероки»? — возразил Колодников.

— И «десятка» тоже, но он на ней почти не ездил. Все больше жена его, Татьяна, раскатывала.

— Продал он ее тому же Ахмедову, — подал голос Мысин.

— А ты откуда знаешь? — удивился Мазуров.

— Знаю, — коротко отрезал парень, но потом все-таки пояснил:

— Сам видел, как он ее отогнал от дома Антонова. Зато Антоша своей жене купил «опель», цвет серебристый металлик.

Аркадий Антонов был крупнейшим в городе предпринимателем, но одновременно и «бригадиром» самой первой в Кривове группировки. Сначала Антоша был простым рэкетиром, а потом потихоньку прибрал к рукам несколько магазинов, бензоколонку, станцию автосервиса. Самое забавное, что с Колодниковым они были погодками, и оба учились в одной школе и даже некоторое время в одном классе.

Майор давно точил зуб на бывшего одноклассника, но подобраться вплотную не мог.

Ему удалось лишь слегка пощипать первого мафиози Кривова, посадив пару его братков по разным мелочам.

Когда подъехали к зданию ОВД и посмотрели на часы, выяснилось, что уже второй час ночи и разыскивать синюю «десятку» без помощи ГАИ нет смысла. Да и головы у всех троих соображали с трудом, поэтому решили разъехаться по домам.

Утром Колодникова, как говорят, совесть загрызла. Едва он зашел в свой кабинет, как зазвонил телефон.

— Да, Колодников.

— Я тебя убью!

Несмотря на свирепую ярость, изменившую голос, майор мгновенно узнал звонившего. Он хлопнул себя по лбу и взмолился:

— Юр, прости, ради бога! Совсем вчера замотался.

— Пристрелю как собаку! — в том же тоне продолжал лейтенант.

— Юр, Юр, не спеши, я еще замолю свои грехи. Кстати, ты где сейчас?

— А ты не догадываешься?! — Голос Астафьева был предельно язвителен.

— Юр, я сейчас вызову двух своих орлов, и они сменят тебя. Слушай, пока ты там, найди в хирургии врача по фамилии, сейчас, — он порылся в своей пухлой записной книжке. — Сударушкин. Как раз в его смену привезли Орлову, может, он что-нибудь новое расскажет. Юр, я тебе с получки литр поставлю, ей-богу!

— Нужен мне твой литр, — Астафьев покосился на сидевшую в метре от него медсестру и сказал, не вдаваясь в подробности; — Ты мне вчера такой кайф обломал.

Вчера вечером Юриного прихода ждала суперкрасивая женщина, которую Астафьев добивался более полугода. И когда она наконец-то решилась изменить своему мужу-бизнесмену, отбывшему в командировку, неожиданно со своей просьбой вмешался Колодников.

Минут через двадцать прибыла смена, два веселых оперативника, почти неразлучных по работе. Самсонова и Онищенко все звали Вовчик и Левчик, как всероссийски известную пару — певца и сатирика. Вовчиком был только один из милиционеров, второй по документам значился как Леонид. Были они толстячки-весельчаки и зубоскалить начали еще с порога.

— Герою патрульно-постовой службы наш пламенный пионерский привет! Плывут пароходы: привет Юрашу!

— Награждаешься орденом Сутулого первой степени с непременным и экстренным вручением пинком под задницу.

Обменявшись рукопожатиями, Левчик опять подколол Астафьева:

— А нам сказали, что ты уходить не хочешь.

— Я думаю, мы зря приехали, — поддержал его Вовчик.

— Идите вы на фиг, — отмахнулся от них усталый, злой и голодный лейтенант.

— Палата номер пять. Глядя вслед коллеге, Левчик сказал:

— Нет, ну совсем парень чувство юмора утерял.

— Это верно. Но главное, чтобы нас с тобой здесь так же не замариновали на сутки.

— Не, ты что! Я Фомина с кровати подниму, что Фомина, министра. «Алле, это Грызлов? Мать твою, когда смена будет…»

Астафьев разыскивал хирурга Сударушкина. В прежние времена он с легкой душой послал бы Колодникова с этой просьбой на три буквы и пошел домой спать, но сейчас какая-то неведомая сила толкала его вперед. Позевывая на ходу, он сначала поднялся наверх, в хирургию, потом спустился вниз, в приемное отделение, и только в травматологическом отделении нашел молодого круглолицего врача Сударушкина, рассматривающего рентгеновский снимок.

— Лейтенант Астафьев, уголовный розыск, — представился Юрий. — Скажите, вы позавчера принимали Орлову?

— Да, я.

— А вы случайно не знаете человека, который привез ее в больницу.

— Случайно знаю.

Юрий от неожиданности выронил из рук папку.

— К-как? Откуда? — спросил он, не глядя сгребая в кучу вывалившиеся листы, продолжая смотреть на хирурга снизу вверх.

— Это могильщик с кладбища.

— Откуда вы знаете?

— Я прошлой осенью хоронил отца, поневоле пришлось познакомиться с этой личностью. Там их двое было: один постарше и этот парень.

— И где мне его искать? — машинально, сам себя спросил Астафьев. — На кладбище?

— Скорее всего, именно там. Насколько я понял, он и живет там же, в сторожке. Кажется, его зовут Бурлак, — доктор наморщил лоб припоминая. — Да, точно! Бурлак.

— Спасибо, большое спасибо.

Забыв об усталости, Астафьев бегом спустился с крыльца и с удивлением увидел «уазик» патрульно-постовой службы. Свистнув, он остановил его и, ввалившись в салон, спросил двух сержантов:

— Вы куда сейчас?

— В управление.

— И мне туда же, и побыстрей.

Мазуров был, естественно, на месте, с озабоченным видом перебирал на столе какие-то бумаги. Не здороваясь, Астафьев хлопнул ладонью по этим бумагам.

— А, Юра, — пробормотал Мазуров. — Я уже слышал, как тебя заарканили…

— Я нашел того парня, — прервал его Юрий.

— Какого? — не понял майор.

— Того, что привез Орлову.

— И кто же это?

— Могильщик. Могилки роет на кладбище, там и живет, в сторожке. Зовут Бурлак, не то кличка, не то фамилия.

Мазуров даже покраснел от неожиданности, снял очки.

— А я ведь знаю его, — признался он, — помогал нам эксгумировать Поморцева, помнишь? Ах да, это ж до тебя было. Как же я не узнал его по описанию? А ты как выяснил?

— От врача, Сударушкина.

Мазуров схватился за телефон:

— Колодникову не звонил?

— Да хрен ему, — хмыкнул лейтенант.

— Колодникова мне, — сказал Мазуров в трубку. — А где он? Понятно. Поехал к мужику тому на синем «Москвиче», — сказал он, опуская трубку. — Ждать его не будем, поехали.

 

Глава 7

Казалось, в этот день им везет во всем. Сразу же нашлась машина, «Жигули», а на первом же перекрестке они чуть не столкнулись с «уазиком» Колодникова.

Тот, пообщавшись с владельцем «Москвича», тоже спешил на кладбище, так что дальше ехали в одной машине.

— Он говорит, что этот самый парень перегородил ему дорогу. А тут еще девица голая лежит, — возбужденно рассказывал Колодников. — Говорит, и связываться не хотел, но могильщик этот с ходу сунул ему сотенную и попросил довезти до больницы. На это он и купился.

— Однако денежный этот могильщик, у нас на такси от Гусинки до Аксеновки три червонца стоит, — удивился Мазуров. — Как по-твоему, это он резанул Орлову?

— Не знаю, сам голову сломал. Если он, то почему потом отвез ее в больницу? Испугался? Как она к нему попала? С банкета на кладбище? Да и не слишком подходящее общество для студентки университета.

— Ужастик какой-то, — пробормотал Юрий. — Просто триллер.

— Да чего гадать, сейчас он нам все сам расскажет, — убедил коллег Колодников.

Они действительно уже подъезжали, и «уазик», свернув, остановился у ворот кладбища.

Сторожка представляла собой деревянное ветхое строение, почерневшее от старости, выбитые стекла заколочены фанерками, остальные покрыл слой пыли.

Когда Мазуров осторожно приоткрыл дверь, ни он, ни его спутники ничего толком не разглядели — свет почти не проникал в помещение. Лишь распахнув ее пошире и впустив яркий июньский свет, они увидели безрадостную картину. Бурлак лежал поперек старой широкой кровати и, судя по неестественной позе и окровавленной рубашке, был мертв.

— Да, приплыли, — прокомментировал Колодников. Мазуров, стоя на пороге, продолжал осматриваться по сторонам.

— Похоже, тут хорошая махаловка была, — сказал он, кивая на перевернутый стол и сломанную табуретку. На грязном полу валялись пустые бутылки, несколько железных кружек, растоптанный хлеб и сомнительного вида пряники.

— На этом полу следов мы не найдем, — решил Колодников и махнул рукой Мазурову. — Подойди поближе.

Они подошли к кровати и стали рассматривать труп. Астафьев понял, что это именно тот человек, которого они искали, слишком он подходил под описание: грубое лицо, неопределенного цвета торчащие волосы, широкие плечи, могучие, как у скульптурного пролетария, кулаки. Потрогав его лоб, Колодников сказал:

— Давненько его грохнули, остыл совсем.

— Как минимум четыре пули, — сообщил Мазуров.

— И стреляли практически в упор, — добавил Колодников. — Надо вызывать экспертов.

Он уже вытащил рацию, когда Астафьев нагнулся и спросил:

— А что это у него в кулаке?

Теперь все трое рассматривали правый кулак покойного.

— Тряпка какая-то, — решил Мазуров.

— Похоже, — подтвердил Колодников и осторожно потянул ее из пальцев могильщика. — Крепко держит.

— Еще бы, трупное окоченение.

— Да нет, он ее так еще при жизни зажал.

— Может, подождем экспертов? — предложил Мазуров.

— Да сколько их ждать-то? Все-таки интересно.

Андрею все же удалось разжать пальцы мертвеца и вытащить материю. Это был кусок синей джинсовой ткани примерно с ладонь величиной. Судя по рваным краям, его выдрали из брюк или куртки.

— Хорошая джинсовка, плотная, — сказал Андрей, пробуя ткань на прочность.

Юрий так же повертел улику в руках и высказал свое мнение:

— Фирма. Что-то типа «Рэнглер» или «Леви Страус». Мне такое не по карману.

Что с ней теперь делать-то? — спросил он Мазурова.

Тот покрутил тряпку в руках и вложил ее в пальцы покойного.

— Ну вот, теперь можно и экспертов вызывать.

Они вышли на крыльцо, закурили. Пока Колодников по рации вызывал дежурную часть, оперативники тихо переговаривались.

— Спать хочешь?

— Да нет, — Юрий кивнул в сторону трупа. — После такого не очень-то и заснешь. Не дай боже приснится.

— Тогда поработаешь еще немножко. Я понимаю, что не хочется, уж больно интересное дело здесь закрутилось, однако старые тоже нельзя забывать. Надо по одному адресу съездить, там Вовку Жесткина вчера видели.

— Рваного? Не ошиблись?

— Нет, стукачок у меня проверенный. Утром сегодня меня у подъезда встретил, обрадовался. Гони, говорит, на пузырь, Вовик Рваный объявился. Живет у своей старой подруги Машки Глухни.

Вместе с криминалистами приехали неразлучные Вовчик и Левчик, которых сменили на посту два рядовых милиционера. Чуть попозже подъехала «Волга» с Сергеем Шалимовым, следователем прокуратуры. Последним обстоятельством Мазуров был очень доволен. Шалимов, по его мнению, был из прокурорских самым толковым, и, главное, он доверял работникам УГРО по большому счету, не придираясь по мелочам. Вместе с Колодниковым он начал деловито составлять протокол, а Мазуров с Колодниковым отправились в отдел прихватить пистолет Астафьева для предстоящей встречи с Жесткиным, по кличке Рваный. Они не могли даже предположить, что задержание Рваного, подозреваемого в убийстве и скрывающегося до сего момента, произойдет не так скоро, как они рассчитывали.

Первый, с кем они столкнулись в дверях управления, был небезызвестный Афонькин. Лицо воришки сияло радостью.

— Стой! Ты чего это тут расхаживаешь? — тормознул любителя красивой жизни Мазуров.

— Как что, домой иду, — ухмыльнулся тот. — Приходил прокурор и признал, что меня задержали не правильно.

— Это кто же у нас такой умный?

Майор за руку подтащил Афонькина к окошку дежурного.

— Киврин, кто этого орла отпустил?

— Приходила Занчевская, проверила документы и велела отпустить. Не оформлен соответствующим образом. В частности, нет заявления потерпевшего.

Мазуров обескураженно посмотрел в сторону Астафьева. Занчевская, инспектор прокуратуры по надзору, славилась своей въедливостью и непримиримостью к нарушению буквы закона. Спорить с ней было бесполезно, — легче уговорить слона станцевать польку-бабочку, чем Занчевскую изменить свое решение.

— Ты что, протокол по нему не оформил? — спросил Мазуров своего спутника.

— Да оформил я, только не зарегистрировал, — Юрий начал торопливо рыться в папке. — Некогда мне было. Здесь он где-то у меня.

Эту сцену с довольным и гордым видом лицезрел Афонькин. Казалось, для него все закончилось благополучно, но парень зарвался.

— Да, кстати, коверчик-то мне отдайте, — довольно решительно пискнул он.

— Чего?! — возопил Мазуров. Он мотнул головой Астафьеву. — Ну-ка проводи этого наглеца к нам в апартаменты и сбей с него спесь. А я попробую найти Фомина.

Перепуганный Афонькин попятился к выходу, но лейтенант ловко заломил ему руки за спину и поволок в сторону своего кабинета. Втолкнув воришку, тут же запер за собой дверь и до максимума повернул регулятор громкости радио. Кабинет наполнили звуки какого-то бравурного марша советских времен, и Юрий развернулся к своему «гостю».

— Так что тебе надо? Ковер? — спросил он.

— Ну да, — уже не столь уверенно сказал Афонькин.

— Это какой?

— Да вот… — И Афонькин рукой показал в угол, где громоздился рулон его утренней добычи.

Резкий удар с правой в челюсть ошеломил «любителя красивой жизни», он вскрикнул, попробовал прикрыться, но в этот момент удар с левой пришелся в ухо, и последовала частая серия ударов, не давая Афонькину опомниться. Лейтенант бил расчетливо, не кулаком, а подушечкой ладони, лишь поджав пальцы. Подобные удары не оставляли следов, и когда минут через десять в кабинет вошел Мазуров, его недавний утренний спутник, всклокоченный и красный, сидел в углу, но без видимых следов прошедшей взбучки.

— Ну, как он? — спросил Мазуров.

— Нормально, ни на что не претендует и готов рассказать, как все происходило на самом деле.

— Фомина нет, говорят, заболел.

— Знаем мы, чем он болеет после вчерашних поминок.

Мазуров обернулся к Афонькину:

— Ну, а теперь говори, где ты надыбал этот ковер?

Оперативники угрожающе нависли над сидящим Афонькиным. Вид у того был совсем жалкий и растерянный. Он сглотнул слюну и, запинаясь, начал рассказывать:

— Нет, честное слово, я шел с дач… там прихватил кое-что из нержавейки, думал сдать в приемный пункт. И решил срезать дорогу, пройти через кладбище… смотрю, могилка свежевырытая и рядом этот ковер лежит…

Милиционеры переглянулись.

— Ну что с ним делать? — спросил Мазуров. — Врет и не краснеет.

— Нет, в самом деле так было, — зачастил воришка, клятвенно прижимая руки к груди. — Я еще по сторонам оглянулся, Бурлака нигде нет, подождал немного, да и забрал его.

Астафьев почесывал ладонь правой руки в предчувствии будущей «работы», но Мазуров остановил его.

— Постой, — он обернулся к воришке. — Как ты сказал? Бурлак?

— Ну да, этот, «начальник кладбища». Раньше еще Юрий Иванович был, но тот под машину попал…

— Кладбище, — пробормотал майор, глядя на своего молодого напарника. — Кладбище.

— Ты думаешь… — начал понимать его лейтенант.

— Ну да. Это было позавчера, утром как раз поступила в больницу Орлова, в четыре тридцать, в пять пятнадцать утра я задержал этого орла. А красиво все складывается! — После этого он решился:

— Поехали! Колодников с бригадой еще должен быть там.

Свой рассказ Афонькин продолжил в машине:

— Я ведь не сразу его взял, подождал, походил. С Бурлаком тоже связываться неохота, он хоть мужик спокойный, но очень здоровый. Голову, на хрен, оторвать может одной рукой.

— Так ты его хорошо знаешь? — расспрашивал майор.

— А как же. Частенько у него в сторожке бухали.

— Он что, там постоянно живет?

— Да. Все еще удивлялись — на кладбище жить, это ж сдуреть можно, а он ничего, спокойно.

— Ты то место, где нашел ковер, показать сможешь?

— А как же!

Но на кладбище он уже не был так уверен. Пока Астафьев разыскивал Колодникова, Афонькин под присмотром Мазурова топтался около последнего ряда могил, озираясь по сторонам и бормоча под нос ругательства.

— Ну, чего?

— Да здесь где-то, только тут за два дня столько могил прибавилось. Не то в этом ряду, не то в том.

Подъехал «уазик» с Астафьевым и Колодниковым. Старший оперуполномоченный быстро разобрался в ситуации.

— Вырытая могила была одна? — спросил он.

— Одна, других не было.

— А ковер далеко лежал?

— Нет, метрах в двух.

Колодников оглянулся, недалеко от них в недрах замызганного «Беларуси» с зубастым ковшом копался невысокий мужичок в безнадежно замасленном комбинезоне.

— Этот, может быть, что-то знает, — предположил Колодников. — К нему они отправились всей компанией.

— Эй, друг, ты здесь работаешь? — окликнул его Колодников.

— Да, только копать сегодня не буду, машина сдохла. К Бурлаку идите, — буркнул мужичонка не оборачиваясь.

— Бурлак уже ничего не выкопает — убили его, — просветил кладбищенского работника Мазуров.

Тот, чуть покачнувшись, обернулся, и на всех присутствующих пахнуло чудовищным, застоялым перегаром. На сером лице мужичка отразилось сначала недоумение, а потом и испуг.

— Как убили? — пролепетал он. — А как же теперь?..

— Ты когда его последний раз видел? — спросил Колодников.

— В-вчера…

— Когда?

— В-вечером…

Неожиданный свидетель, по всей видимости, пребывал в глубоком шоке от услышанного, поэтому отвечал односложно.

— А ты разве технику свою не у сторожки оставляешь? — спросил Мазуров. Тот кивнул.

— Да… обычно. Но вчера здесь… перебрал слегка…

— Ты что же, к сторожке сегодня не подходил?

— Нет, с-сразу сюда.

Астафьев обошел «Беларусь» и увидел стоявший в стороне мопед.

— Да не трясись ты, — подбодрил пьянчугу Мазуров. — Никто тебя не собирается ни в чем обвинять. Ты вот лучше скажи, два дня назад ты во сколько сюда прибыл?

— В восемь, — привычно соврал тот, но потом, видимо, испугался и уточнил:

— Нет, в девять, ближе к десяти.

— Бурлак был здесь?

— Да.

— А вырытая могила?

— Тоже была. Я еще удивился, чего это он меня не дождался. Еще и заказчиков не было.

— Показать эту могилу можешь?

Хозяин «Беларуси» неуверенно пожал плечами:

— У дороги где-то, во втором ряду.

— Точно! — обрадовался Афонькин. — У дороги, не то третья, не то четвертая.

Они всем скопом вернулись к дороге, и оба свидетеля теперь уверенно показали на одну из могил с парой скромных пластиковых венков на холмике.

— Антонина Николаевна Станова, тысяча девятьсот… — прочитал Астафьев на табличке, воткнутой в землю. — Ого, бабулька почти век прожила! — удивился он.

— А вот здесь вот лежал ковер, — продолжал вошедший в раж Афонькин, волчком кружась на одном месте. — Здоровый такой.

— Постой, он был развернут? — прервал его Колодников.

— Ну да, во всю длину.

— А не врешь? Смотри, Афонькин, твои слова многое решают. Ты сейчас не подозреваемый, ты сейчас главный свидетель, — предупредил Мазуров.

Бедный воришка чуть не захлебнулся от собственной значимости.

— Да я… Я сейчас!

И он ломанул куда-то в глубь кладбища. Миновав четыре ряда могил, Афонькин склонился над одной и откуда-то из горы венков вытащил белый пластиковый пакет.

— Вот, — торжествующе сказал он, вернувшись. — Я тогда его взять с собой не смог, ковер-то большой, нести неудобно, здесь и припрятал. Рядом с ковром лежал.

Заглянув в пакет, оперативники, не сговариваясь, поморщились.

— Да, колбаска, похоже, того. Протухла, — резюмировал Астафьев.

— Конечно, вы ж меня в КПЗ мариновали, — обиделся новоявленный свидетель.

— Хорошо хоть водка не протухла.

— Откуда ты знаешь, может, она прокисла, — спросил Колодников, ставя пакет на землю и осторожно, за пробку вытаскивая одну из бутылок.

— Что ж ей сделается, — ухмыльнулся Афонькин, но потом обеспокоился, увидев, как внимательно оперативник рассматривает бутылку на свет.

— Ну что? — спросил Мазуров.

— Есть пальчики, и хорошие.

— Э-э, вы что!.. — начал догадываться Афонькин.

— Что-что, изымаем мы у тебя твой трофей, на предмет проведения экспертизы.

— Ну вот! — лицо свидетеля приобрело выражение обиженного ребенка. — И это забираете.

— Что делать, Афонькин, — сказал Мазуров, вытряхивая из пакета протухшие продукты и осторожно загружая туда бутылки. — Лучше с нами не связываться. Вот позарился на дармовщинку, и что получилось? Жить надо честно.

Колодников вспомнил про мужичка-экскаваторщика. Тот и так был небольшого росточка, а сейчас стал и вовсе незаметным, казалось, он даже дышать боялся.

— Ну, а ты, брат, припомни, когда вчера домой вернулся?

В ответ тот неуверенно пожал плечами:

— Темнело уже.

— На мопеде возвращался?

— Да. Я здесь чуток отоспался, добавил еще и поехал. Жена скажет, я не вру, ей-богу!

— Что значит темнело? Насколько стемнело? — решил уточнить Мазуров.

— Ну, хорошо так стемнело, фару пришлось включить.

— Около одиннадцати примерно, — решил Мазуров, припомнив вчерашний их поход по следу Бычка-Свинореза.

— Бурлак был один?

— Да.

— К нему никто не приезжал?

— Как это?

— Ну, вечером никто к нему не приезжал? Не заказчики, а так, другие люди.

— Нет, никого не было.

— Он ничего не рассказывал про девушку? Про ковер? — спросил Астафьев.

Кладбищенский работник с недоумением посмотрел на негр:

— Да вы что, из него слова-то не выдавишь. Бирюк бирюком. Ничего он про это не говорил.

— А как он объяснил вырытую могилу?

— Да никак. Я его еще спросил, чего, дескать, выкопал, меня не дождался. А он только рукой махнул. Я ж говорю — бирюк. Как работы нет, заберется куда-нибудь в глубь кладбища и сидит там один как сыч. Малохольный какой-то, хоть и здоровый, как бык. Как нужно чего, так оборешься, пока его найдешь.

— Ну хорошо, иди к сторожке, напишешь там все, что сказал. Ты, — Колодников ткнул .пальцем в грудь Афонькину. — Тоже иди с ним. Расскажете все Шалимову, он в синем кителе, рассказывать все, без утайки.

Оставшись втроем, оперативники дружно закурили.

— Ну, что дальше делать будем? — спросил Колодников.

— Надо эти бутылки отправить на экспертизу, снять отпечатки пальцев, — предложил Мазуров.

— Ну, это само собой, — согласился Андрей. — Я их с собой заберу, прокатаем.

— Надо бы ковром заняться, там должна остаться кровь Орловой, — предположил Мазуров.

— Попробую выпросить у Шалимова Сычева, ему и двоих экспертов там за глаза хватит. Берите его и езжайте, оформляйте, как вещдок.

— У нас Рваный объявился, из своей засады вылез. Брать надо, — пожаловался Мазуров. Его, матерого мента-профессионала, гораздо больше, как и Астафьева, влекло запутанное и пока малопонятное дело Орловой. Но он также понимал, что с Рваным тянуть нельзя. Не будет тот отсиживаться на одном месте, скроется опять в тех же заливных лугах, так и будет висеть на отделе скрывающийся преступник.

— Ну, вы отдайте ковер Сычеву, а сами езжайте брать своего Рваного!

— Ладно, уговорил.

Колодникову удалось вызволить из бригады самого опытного эксперта — Николая Сычева, отличавшегося полной невозмутимостью и хладнокровием при самых сложных и кровавых делах. С Мазуровым они раскланялись довольно сухо. В свое время у них был конфликт из-за побочной деятельности эксперта. Мать Сычева держала на городском рынке небольшой магазинчик, реализующий мясо из соседних сел. Торговали там жена и мать эксперта, но и самому Сычеву приходилось порой тратить рабочее время на доставку товара. Поползли слухи, что он работает «крышей» собственной родни. Мазуров как-то не выдержал и взорвался, в очередной раз не получив сделанных неделю назад снимков неопознанного трупа. Тогда он высказал все, что думает о работниках, подобных Сычеву, и сделано это было далеко не в дипломатической форме.

 

Глава 8

Чтобы заснять ковер во всей красе, пришлось искать помещение по всему зданию ГОВД. Наконец его расстелили в комнате отдыха, потеснив теннисный стол.

Рассматривая вещдок, Мазуров покачал головой:

— Красивый, собака. Правда, машинная вязка. Три на пять.

Действительно, ковер был хорош! Классический восточный узор, с преобладанием красного, коричневого и желтого тонов.

— Да, кровь тут не очень-то и разглядишь, — сказал Мазуров. — Но почему Орлову завернули именно в ковер? Неужели ничего другого под рукой не было? Он же очень дорогой, сколько такие сейчас стоят, кусков пять?

— Больше, — сказал Астафьев.

— На стене он не висел, — сказал Сычев, исследуя вешдок, сидя на корточках. — Судя по некоторой вытертости и крупнозернистой пыли на ворсе, этот ковер лежал на полу. А кровь вот она, — Сычев показал на большое бурое пятно в самом центе. — И вот тут тоже, с краю.

— Точно?

Сычев обиженно хмыкнул:

— Уж это я различаю с первого взгляда. Сколько такого повидал на своем веку.

Астафьев присвистнул и переглянулся с Мазуровым.

— Сейчас я принесу софит и сделаю фотографии, — сказал эксперт, — ну а потом займемся кровью.

Сычев с софитом в руках привлек внимание высокого человека с погонами подполковника. Широкоплечий, плотный, но еще не толстый, с редеющей шевелюрой, Мамонов вызывал чувство уважения и одновременно какой-то опасности. Он будто подавлял людей своей внутренней энергетикой. Проще говоря, Мамонов обладал качествами, присущими властным руководителям, умеющим без особых усилий держать подчиненных в узде. Вслед за экспертом он зашел в комнату и остановился на пороге.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — поздоровался Мазуров, подтаскивая ковер поближе к софитам!

— Привет-привет, чем это вы занимаетесь? — спросил подполковник, пытаясь понять причину суматохи вокруг восточного чуда.

— Да вот, оформляем улику. В этот ковер была завернута Орлова, и здесь должны остаться следы ее крови. Сычев включил лампы и начал щелкать стареньким «Зенитом».

— У тебя пленка-то цветная? — спросил Мазуров.

— Обижаешь, «Кодак», другой не держим.

В самый разгар съемок подполковник тихо сказал:

— Ладно, работайте, — и вышел из комнаты.

— Что-то Мамонов сегодня тихий, — сказал Сычев, косясь в сторону двери.

— Да поди болеет после вчерашнего, — предположил Астафьев.

Подполковник Мамонов, начальник криминальной милиции и заместитель начальника ГОВД поднялся к себе в кабинет и сел за письменный стол. Лицо его вырожало крайнее беспокойство. Зазвонил телефон, и Мамонов поднял трубку.

— Как дела, Михаил Андреич?

Подполковник мгновенно узнал голос своего непосредственного начальника, полковника Фомина.

— Все нормально, Василий Николаевич.

— Как там, ничего сверхсрочного нет?

— Все нормально, отдыхайте.

— Хорошо. Но завтра я обязательно выйду на работу, — предупредил Фомин.

— Буду вас ждать, — почтительно отозвался Мамонов, но, положив трубку, скептически хмыкнул.

Полковник Фомин медленно, но уверенно двигался к предстоящей пенсии.

Начало пошаливать сердце, давление прыгало… И весь основной груз работы он взвалил в последнее время на Мамонова, иногда неделями не появляясь на работе.

Подполковник осторожно начал наводить мосты в областном УВД и уже заметил некоторые положительные сдвиги, приближающие его к должности начальника ГОВД и, соответственно, званию полковника.

Телефон зазвонил вновь. Услышав голос в трубке, подполковник невольно подобрался и, даже не видя своего собеседника, изобразил на лице почтительную мину:

— Да, Александр Иванович, здравствуйте. Да-да, делаем все, что в наших силах.

— Надеюсь, это не выйдет за пределы города?

— Конечно. Даже за стены нашего учреждения.

— Хорошо, я на вас надеюсь, Михаил Андреевич.

Положив трубку, Мамонов как бы увидел воочию широкое, скуластое лицо мэра с пигментными пятнами. Раздражали подполковника глаза Стародымова, будто Подернутые болотной ряской. Мамонова даже передернуло от отвращения.

Подполковник числился среди друзей первого лица города, но относился к нему без всякого почтения.

— Старый хрен, боится, что из-под его задницы вытащат кресло на выборах, — пробормотал он.

Мамонов взглянул на часы и поморщился. Время шло, и сейчас каждая минута была дорога. Он нажал кнопку селектора и сказал в микрофон:

— Дежурный! Найдите капитана Касьянова, и срочно ко мне.

* * *

Аксеновка была обычной пригородной деревней, давно и безнадежно поглощенной Кривовым. Сюда сейчас на «уазике» направлялись Астафьев и Мазуров.

Водитель в этот раз был незнакомый молодой парень. По мнению майора, шоферы в ГОВД менялись слишком часто: как и всему рядовому составу, им платили сущие крохи. А от этих парней порой зависело очень многое. Полгода назад разбился на служебной машине начальник отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков майор Михайлов. Точно такой же вот пацан-шофер не справился с управлением в рядовой ситуации.

— Тебя как зовут? — спросил Мазуров водителя.

— Андрей.

— Давно работаешь?

— Первый день.

Астафьев хмыкнул.

— Да, везет нам, — констатировал он. — Вот что, Андрей, сейчас приедем на Чапаевскую, поставишь машину, где скажу, и будешь смотреть в оба. Если заметишь что-нибудь подозрительное, погудишь.

— Что значит подозрительное?

— Подозрительное? Ну, например, убегающего мужика лет пятидесяти, высокого роста, худого, с большим шрамом на левой щеке, ясно?

— А что он сделал?

— Что может сделать у нас трижды судимый алкоголик? Запороть ножом своего собутыльника, только и всего.

Шофер поежился.

— Да не бойся ты, мы с ним сами разберемся, твое дело быть на подхвате.

Как обычно, оставив машину метрах в ста от нужного места, оперативники двинулись к дому, в котором предположительно находился Жесткий, по кличке Рваный.

— Все-таки нужно нам было попросить еще людей, — пробормотал Астафьев, нервно поправляя кобуру под джинсовой курткой и вытирая платком пот со лба.

Астафьев обливался потом не столько от жары, сколько от волнения. Он никак не мог привыкнуть к этой части своей профессии, а именно, к задержанию преступника. Вроде не трус — долгие годы занимался мотокроссом, пару лет ходил на популярный в Кривове бокс. Но каждая встреча с преступником являлась для Астафьева тяжким испытанием, и привыкнуть к этому он никак не мог. Каждый раз это был риск, с непрогнозируемыми событиями. Невозможно было предсказать, что ждет впереди. Порой самые отъявленные варнаки сдавались без малейшего сопротивления, а тихие, мирные алиментщики кидались на них очертя голову с первым попавшим под руку холодным оружием.

— Ничего, управимся вдвоем, — пробормотал Мазуров. В отличие от своего молодого напарника он выглядел лишь озабоченным.

— И что будем делать? — замирая от страха, спросил Астафьев.

— Да черт его знает. На месте сориентируемся.

Дом пятьдесят два мало чем отличался от соседних строений. Низенький, потемневший от старости. Полутораметровый забор также доживал последние дни, прогибаясь в разные стороны. Залаяла, надрываясь, собака.

— Может, попробуем взять его на арапа? — предложил Мазуров.

— Давай! — решился лейтенант, и по знаку майора оба в, секунду перемахнули через забор. Михалыч услышал, как в кармане у него что-то тихо хрустнуло.

«Опять авторучку сломал! Нет, чтобы положить в папку!» — с досадой подумал он.

Но рассуждать было некогда. Оперативники кинулись к крыльцу. Мазурову удалось избежать встречи с собакой, а Юрий сразу же попал под острые зубы. С яростью собаки Баскервилей эта небольшая дворняга вцепилась в брюки лейтенанта.

С трудом стряхнув с себя это исчадие ада, Астафьев вслед за майором проскочил в дом.

Отворив дверь в летнюю кухню, Мазуров увидел рослую, здоровую бабу непонятного возраста в застиранном байковом халате.

— Вовка где? — неожиданно тихим голосом спросил Мазуров.

Несколько секунд дама соображала, а потом слабым жестом показала куда-то вперед, и сразу стало ясно, что хозяйка дома абсолютно пьяна. Но майор понял главное: Рваный действительно здесь, в доме, и шепнул напарнику:

— Вперед, — и первым ворвался в зал.

На ходу он выдернул из кобуры пистолет, но пускать его в ход не пришлось.

Жесткий, он же Рваный, спал мертвецким сном. Он лежал в одних трусах на тахте, лицом вниз, свесив руку до полу. Остатки трапезы на столе и три пустые бутылки на полу в полной мере объясняли причину столь глубокой нирваны. Мазуров осторожно приблизился к «телу», зашел с другой стороны, посмотрел в лицо спящего и удовлетворенно кивнул. Основная примета — багровый шрам поперек щеки — была на месте.

— Ну, давай будить беглеца, — предложил майор, засовывая в кобуру свой табельный «Макаров». — Э, друг, вставай, собирайся!

Мазуров перевернул Рваного и начал трясти его.

Астафьев поморщился. Из всех и без того не очень приятных профессиональных обязанностей возня с пьяницами была для него просто как нож в горло. Липкие от пота, рыхлые от пьяной расслабленности тела вызывали в нем чувство глубокого омерзения. Окончательно убивал жуткий запах столетнего перегара, а частенько и мочи. Ей-богу, лейтенант был готов освидетельствовать десяток трупов, нежели возиться с одним пьяницей, чем сейчас занимался Мазуров.

Но помогать майору ему не пришлось. Неожиданно Юрий получил сильный удар по затылку и, отлетев на середину комнаты, ошалело оглянулся назад, автоматически хватаясь за пистолет. Но применение оружия лейтенанту пришлось отставить. В комнате ожившей статуей командора стояла хозяйка дома. Все такая же прямая, как столб, и такая же немая, как укор судьбы, она с методичностью механической молотилки махала перед собой пудовыми кулачищами. Астафьев еле успевал уворачиваться от ее ударов, и так, постепенно отступая, он спиной наткнулся на Мазурова.

— Чего ты там толкаешься, — недовольно сказал майор и оглянулся. Увидев душещипательную сцену, он мгновенно оценил происходящее и приказал:

— Уводи ее из дома.

«Легко сказать — уводи! Уведешь ее, как же! — подумал лейтенант, в очередной раз отклоняясь от кулака великанши. — Сейчас я тебе, майор, предоставлю эту возможность».

После очередного удара он поднырнул под мышку «гвардейца в юбке» и рванул к выходу. Но, обернувшись у порога, Юрий с изумлением увидел, что «мадам» не заинтересовалась майором, а развернулась и последовала за ним.

— Вот привязалась! — в сердцах выругался лейтенант и машинально отступил в сени, а потом и на крыльцо. Он искренне надеялся, что «девушка» Рваного на свежем воздухе протрезвеет и остановится, но не тут-то было! На улице дама действительно пришла в себя, в ее глазах появилось даже осмысленное выражение, но ярости от этого не убавилось. Удары она теперь наносила с еще большей силой, при этом утробно порыкивая. Астафьев решил перейти в наступление, но, не рассчитав, споткнулся о корыто и тотчас же получил удар в ухо, перелетел через корыто и приземлился на многочисленные кучки куриного помета, в изобилии покрывавшие землю, и тут же попал в зубы дворового шакала.

В голове лейтенанта зазвенели колокольчики и загудели колокола, но отлеживаться было некогда: потомок Му-му с неистовым рычанием рвал куртку Астафьева. Невероятная злость охватила лейтенанта, и он ловким пинком отбросил жалобно взвизгнувшую псину за забор. С грохотом натянулась цепь, и из-за забора послышался жуткий вой, а Юрий развернулся к хозяйке мини-волкодава. Теперь он ее хорошо рассмотрел: Машка Глухня оказалась гораздо старше, чем ему показалась вначале, — по оплывшему, в морщинах, лицу, полуседым космам было очевидно, что Машка Глухня переступила пятидесятилетний рубеж. Тем не менее она вновь надвигалась на лейтенанта.

— Ну, держись, — пробормотал вконец разозлившийся Юрий. Разогнавшись, он толкнул обеими руками мощный торс атакующей Артемиды. Ему показалось, что он ударился о скалу. Но, отлетев назад, он с изумлением увидел, что баба, быстро набирая скорость, заваливалась назад и в конце концов прямиком угодила во врытую в землю бочку для дождевой воды и мощным задом намертво закупорила ее.

Она сидела там так же прочно, как пробка в шампанском. Суча ногами и руками, спутница Рваного пыталась выбраться, но безрезультатно. Довольно хмыкнув, Астафьев сказал:

— Посиди там, подумай о своем недостойном поведении.

Сняв куртку, матерясь, он начал очищать ее от куриного помета и обнаружил несколько мелких дырок от зубов четвероногого сторожа, пострадали и брюки лейтенанта. Исследуя руки и ноги, Юрий вздохнул с облегчением, не увидев следов кровожадной дворняги.

— Хорошо хоть уколы от бешенства не придется делать, — пробормотал он.

Мазуров вывел на крыльцо Рваного. Тот хоть и пошатывался, но ноги переставлял сам. Астафьев внимательно рассмотрел «клиента». Признаться, он его разочаровал — высокий, худой старик с впалой грудью и седыми волосами. Юрии знал, что Жесткину пятьдесят лет, но выглядел тот гораздо старше.

Увидев хозяйку дома в столь странном положении, Мазуров укоризненно взглянул на молодого напарника и сказал:

— Вытащи ее.

Неохотно Юрий пришел на помощь даме. Взяв ее за руку, он с силой дернул, но Машка Глухня даже не сдвинулась с места.

— Бесполезно. Крепко сидит, без штопора тут не обойтись, — пошутил он.

Мазуров покачал головой.

— А потом про нас говорят черт знает что, — недовольно процедил он.

Вызволить ее из бочки им удалось только с третьей попытки.

— Тяжела же ты, матушка, — сказал, отдуваясь, майор. Юрий побаивался, что, очутившись на свободе, дама продолжит прерванный поединок, но мысли о битве оставили ее. Странно подвывая и вскидывая вверх руки, она заковыляла вслед за троицей.

— Слушай, а она что, немая? — наконец-то догадался Астафьев.

— Конечно. Ты разве не знал?

— Нет.

— Давняя подруга Рваного. После каждой отсидки он к ней возвращается, а ведь раньше у него семья была…

За воротами милиционеров ждало довольно неприятное зрелище. На заборе, на собственной цепи, висел, чуть-чуть не доставая до земли лапами, доблестный страж немой хозяйки, — из раскрытой пасти торчал язык. Осуждающий взгляд Мазурова был преддверием очередной взбучки.

— Как ребенок, ей-богу, — только и сказал майор, впрочем, и самому Астафьеву было несколько не по себе, ведь собака с честью исполняла свой служебный долг. Пса стало жалко. «И мы выполняем свой долг…» — подумалось почему-то лейтенанту.

Подъехал «уазик». А Машка Глухня все старалась что-то объяснить, эмоционально жестикулируя. По лицу ее текли слезы, и Юрий окончательно расстроился — настолько безысходно было горе этой ущербной бабы.

К приезду в отдел Рваный достаточно протрезвел — его уже можно было допрашивать.

— Давай оформлять, садись пиши протокол, — сказал Мазуров, вытаскивая из кармана сверток. В нем оказались два ножа: старый складник «белочка» и новенький выкидной нож с узким лезвием и накладными черными эбонитовыми «щечками».

— Вот все его хозяйство, что было в карманах, — пояснил Мазуров. — Ну и каким из них ты запорол Витю Благинина? — обратился майор к Рваному.

— Никаким. Бутылкой, сами знаете, — прохрипел Рваный. — Дай закурить.

Раскурив сигарету, старый уголовник раскололся:

— Витька сам виноват, чуть зашел и сразу понтовать начал, не я!.. А я этого не люблю! Если был он шестеркой на зоне, он и на воле шестерка. А то понтовать: да я на пересылке смотрящим был! Какой к х… смотрящий, спасибо, что не опустили, я за него тогда слово замолвил, все же земляк Витька был.

— А что это ты с собой целый арсенал таскаешь? — спросил Астафьев, разглядывая второй, более хитроумный нож. Это оружие абсолютно не сочеталось с обликом Рваного, помятого и самой жизнью, и годами, проведенными в тюрьме. Ему больше соответствовала потертая, изготовленная в шестидесятых годах на зоне «белочка», с тонким от постоянной заточки лезвием. Рваный не сразу, но ответил:

— Это вообще не мой кнопарь.

— А чей?

— Да один чудак на днях у меня в шалаше ночевал, там и выронил.

— И как его зовут?

— Да не знаю я! Валеркой назвался.

Мазурову показалось, что Рваный несколько переиграл, ответ прозвучал неестественно.

«Знает он его, но говорить не хочет», — предположил майор.

— Постой, это какой Валерка? Случайно не Сергеев? Тот, что раньше числился Быковым?, — Не знаю я его, — отрезал Рваный и в знак того, что не хочет больше говорить, отвернулся к окну.

Оперативники переглянулись.

— Слушай, Владимир Яковлевич, — бархатным голосом начал Мазуров. — Если это был Сергеев, то на этом ноже кровь как минимум двух человек. Сейчас мы отправим его на экспертизу, и завтра все будем знать точно. Сам знаешь, это у нас умеют делать хорошо и быстро.

— Ты ведь не хочешь, чтобы на тебя повесили еще два убийства? — продолжил мысль старшего товарища Астафьев.

Этот довод дожал Рваного. Длинно и с душой выматерившись, он начал давать показания.

— Свинореза этот нож. Покнацались мы как-то с ним на пересылке. А вчера вечером он по темноте вышел к моему шалашу — ночую-то я там, — узнал меня, побалакали за жизнь, чифирку глотнули. А утром он ушел.

— Куда?

— Дальше, вниз по течению.

— Не темни, говори куда именно? — исходил от нетерпения Мазуров.

— В Константиновку. Собирался на попутках добраться, там у него старый кент живет.

— А что ж ножичек свой у тебя оставил?

— Забыл он его. Он же колется. Вот поутру ширнулся, глаза залил и ходу.

Потом я в шалаш полез, а там его кнопарь лежит.

Мазуров коротко взглянул на Астафьева и кивнул в сторону двери. Лейтенант без слов понял его и чуть ли не бегом рванул в сторону дежурной части. Через пять минут в Константиновке уже знали о визите «гостя».

Только в девятом часу они закончили допрос и, сдав Рваного работникам изолятора временного содержания, сокращенно ИВС, подвели итоги.

— Ну и что мы теперь имеем? — начал Мазуров. — Про то, что он поронул мента, Свинорез рассказал Рваному охотно, а вот про девку смолчал, почему?

— Не козырная карта, — предположил Астафьев.

— Может быть. Мало того что не убил, но и потом не достал. А с Мелешкиным… тут все-таки до мента добрался, заслуга! Что участковый жив, наверняка не знает.

Мазуров потянулся:

— Несмотря ни на что, я доволен этим днем. Столько всего удалось.

Его уверенность резко поубавилась бы, знай он, какой сейчас разговор идет в кабинете этажом выше.

 

Глава 9

Разговор в кабинете Мамонова шел неторопливый и деловой. Высокий, светловолосый милиционер с погонами капитана подробно рассказывал подполковнику о ходе расследования дела Орловой. Когда он закончил, подполковник вынес резюме:

— Ну что ж, дело идет, только я не думаю, что Колодников с ним справится.

— Мамонов поднялся из-за стола, прошелся по кабинету:

— Он не видит того, что лежит на поверхности. Ищет похитителей, а они у него фактически были в руках.

Да-да, не удивляйся. Этот… как его, Афонькин и экскаваторщик, могильщик этот, они и есть одна шайка. Все просто. Встретили ночью красивую девушку, сами пьяные, увезли в сторожку, силой удерживали. А чтобы она не рыпалась, дали по голове. Может, она оклемалась, угрожать начала, вот они для полного порядка еще и ножичком пырнули. В этой же компании был и этот Сергеев — Свинорез. Я думаю, именно он ее резанул, а когда Бурлак увидел, что из этого получилось, испугался и привез Орлову в больницу. Сам Сергеев в это время, скорее всего, отправился в город за наркотиками. Он ведь на игле сидит.

Мамонов покосился на капитана, но лицо того оставалась бесстрастным. Есть люди, при встрече с которыми возникает ощущение, что ты видел этого человека раньше. Лицо капитана Касьянова словно сошло с плаката с изображением идеального советского милиционера. Чересчур правильные черты лица, русые, зачесанные назад волосы, честный, но равнодушный взгляд. Словно желая подтвердить это сходство, Касьянов всегда ходил в форме, едва ли не единственный среди оперативников, предпочитавших работать в штатском. В Кривове он жил недавно, переехал из Казахстана, и Мамонову казалось, что он успел полностью понять этого человека. Касьянов молчал, и подполковник убедительно продолжил свои рассуждения:

— Все просчитывается очень просто. Вернувшись, Сергеев узнает, что девушка в больнице, и в ярости идет ее добить. Еще бы, такой свидетель! Когда это ему не удается, он возвращается в сторожку и убирает Бурлака — свидетеля. Как считаете, Николай Фомич, хорошая версия?

Касьянов высказал свое мнение, и голос его звучал ровно и бесстрастно:

— В этой версии есть две неувязки. Пистолет, ковер и машина, на которой Орлову привезли в сторожку.

— Если как следует поискать, то все свяжется…

— Ну, машина… тот синий «Москвич», — начал Касьянов. — С чего это он появился в тех местах в такую рань? И пистолет надо бы найти.

Полковнику казалось, что они поняли друг друга.

— Найдется пистолет, не переживай, — успокоился Мамонов и добавил:

— Не секрет, что скоро Фомин уходит в отставку. Да и Агеев не долго задержится…

Майор Агеев был начальником уголовного розыска и сейчас находился в последнем, предпенсионном отпуске.

— Если вы все добросовестно доведете до конца, — Мамонов ткнул пальцем в лежащую перед ним папку с делом Орловой, — я сразу подпишу вам представление на майора, а затем и назначение на должность начальника уголовного розыска. Только вы уж постарайтесь.

Мамонов знал болевую точку Касьянова. По выслуге лет он уже должен был носить майорские погоны, но годы службы в суверенном Казахстане не прибавили ему звездочек: начальство отмечало в основном национальные кадры, и то, что предлагал ему Мамонов, было последним шансом сорокалетнего капитана наверстать упущенное.

Касьянов кивнул русой головой и все тем же бесстрастным тоном сказал:

— Сделаю все возможное.

Глядя вслед уходящему капитану, Мамонов неожиданно почувствовал острый укол тревоги. Бесстрастный голос Касьянова, его голубые, льдистые глаза и прямая, как милицейская дубинка, спина внушали подполковнику чувство необъяснимой тревоги.

«Такой не продаст, такой просто возьмет и подсидит. Далеко пойдет капитан, чувствуется — большие задатки у человека».

* * *

Следующим утром Астафьев с утра зашел по одному адресу, полученному вечером у Мазурова. Следовало проверить, не объявился ли там находящийся в бегах Михаил Болотников — старый уголовный кадр. Как и предполагал Астафьев, поход его не увенчался успехом, — не такой дурак Болотников, чтобы скрываться в городе.

В свой кабинет Юрий попал только в десять утра. Там он застал Мазурова и Колодникова и по их обескураженным лицам понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее.

— Здорово! Что это вы такие смурные? — спросил он.

— А чему радоваться? — буркнул Колодников. — Сейчас вызывал Мамонов, разнес в пух и прах всю нашу работу, отстранил от дела и передал его Касьянову.

— Касьянову? — удивился Астафьев. — Ну и что тут такого? Он неплохой оперативник.

— Какой он оперативник, — пробурчал Мазуров. — Карьерист.

— Да, подбивать показатели он умеет, — признал Колодников. — Я пару раз с ним работал.

Их разговор прервал появившийся в дверях дежурный по отделению.

— Мазуров, тебе из Константиновки звонят.

Майор почти выпорхнул из кабинета с необычной для его грузного тела легкостью. Вернулся он быстро, сияя.

— Молодцы ребята в этом селе, Бычка взяли.

— Вот это да!

— Быстро они! Как им удалось?

— Навели справки, кто из местных сидел вместе с Сергеевым, — пояснил радостный Михалыч. — Там на хате его и повязали. Одна неувязка, у них нет бензина, чтобы его сюда доставить. Пойду попрошу Мамонова, может, пошлет нашу машину. Это ведь и в его интересах.

— Вряд ли, они сейчас каждый литр бензина считают, — скептически заметил Колодников. — Я две недели не могу отправить в УВД ту бабу, которую из колодца вытащили, — говорят, бензина нет, на патрульные машины только хватает. Скоро у этой «купальщицы» хрен что восстановишь.

По весне из заброшенного, высохшего колодца на окраине города извлекли тело женщины. Судя по сохранившимся наколкам на плече, жертва прошла лагеря. И давно надо было провести экспертизу по восстановлению отпечатков пальцев в областной лаборатории криминалистики, но не находилось то машины, то бензина.

Мазуров ушел, но минут через десять вернулся с квадратными глазами.

— Представляешь, он распорядился отправить машину в Константиновку прямо при мне.

— Какую?

— Воронок.

— Вот это да! Не ближний путь! Расщедрился Мамон.

— Значит, это ему выгодно, — решил Астафьев. Оба майора с удивлением посмотрели на молодого коллегу.

— А лейтенант точно уловил суть дела, — хохотнул Колодников. — Мамонов ничего не сделает, если это ему не выгодно.

— А как же мы? — спросил Юрий. — Нельзя же дать им повернуть дело по-своему…

Он хотел еще что-то добавить, но тут Мазуров вскочил и, замахав руками, как курица-наседка крыльями, вышел в небольшой тамбур, плотнее прикрыл дверь и прибавил громкость радиоприемника. Разговор продолжался под звуковое оформление классической музыки.

— Тебя куда бросили? — спросил Мазуров Колодникова.

— На эту, колодезную купальщицу.

— Без экспертизы это полный висяк.

— Я тоже так думаю, — согласился Андрей.

— Может, тогда плюнуть на все и заняться делом Орловой?

— Можно попробовать. Ты как, Юр?

Астафьев молча кивнул.

— С чего начнем? — спросил Мазуров. Колодников посмотрел на лейтенанта:

— Прежде всего, ты навестишь свою крестницу….

Через десять минут план был готов.

Выйдя в коридор, Мазуров нос к носу столкнулся со «старым знакомым».

Толика Афонькина в наручниках волокли под руки два милиционера. Увидев майора, невезучий любитель красивой жизни взвыл.

— Иван Михайлович, вы же говорили, что я главный свидетель, а эти волки забрали меня как последнего урку!

Майор только развел руками, ничего утешительного Афонькину он сказать не мог.

— Плохой знак, — шепнул он Колодникову.

— Это точно.

* * *

Визит Астафьева в больницу не принес положительного результата. В коридоре он встретил мать Ольги.

— Добрый день, Анна Владимировна. Как Ольга? — спросил Юрий.

— Ой, Юрочка, даже не знаю!

— В чем дело? — встревожился лейтенант.

— Ресницы у моей девочки задрожали, как будто глаза открыть хочет, я — бегом за врачами.

— И что врачи?

— Не знаю, они сейчас совещаются. Меня не пускают.

Астафьев тихо вошел в палату. У кровати Ольги стояли два врача, один из них был знакомый Астафьеву Сударушкин. Лишь взглянув на девушку, Юрий понял, что она пришла в сознание: глаза ее были открыты, но выражение их было крайне испуганное, дыхание прерывистое.

— Здравствуйте. Что случилось? — обратился лейтенант к Сударушкину — Не знаю, обрадую вас или огорчу: Орлова пришла в сознание, но у нее практически полная амнезия. Она ничего не помнит и поэтому напугана этим до предела, — ответил Сударушкин, отводя Астафьева в сторону.

— Это надолго? Амнезия?..

— На этот вопрос вам никто не ответит. Амнезия — непрогнозируемое состояние. Были случаи, когда память к больным вообще не возвращалась. Или возвращалась частично. В данном случае это последствие сильного удара по голове.

Но Юрия интересовала одно.

— Значит, в ближайшее время рассчитывать на показания Орловой нельзя? — все-таки переспросил он.

— Я все объяснил. Девушка перенесла нервный стресс, и даже если бы к ней вернулась память, я вряд ли позволил бы вам сразу беседовать на тяжелую для нее тему. Сейчас ей необходим покой.

— Доктор, я вас очень прошу, если к Орловой вернется память, хотя бы сообщите нам.

— Хорошо, — согласился Сударушкин. — Но повторяю, это может произойти и не скоро.

В палату внесли штатив для капельницы. Пока мед сестра устанавливала систему, Астафьев отвел Сударушкина к окну.

— Вам насчет Ольги из нашего ведомства сегодня еще не звонили?

— Пока нет.

— Если позвонят, скажите то же, что и мне, но поменьше оптимизма. Для ее же пользы.

Доктор с удивлением посмотрел на лейтенанта.

— Тайны мадридского двора?

— Есть некоторые сложности, — признался Юрий.

— Хорошо, нет проблем. Сделаем в лучшем виде, — заверил доктор.

В коридоре Астафьев покосился на сидевших на диванчике двух милиционеров.

Один из них, позевывая, листал журнал, второй заигрывал с хорошенькой медсестрой. Никто из них не обратил внимания на то, что кто-то вышел из палаты.

— Охрана, язви тебя! — пробормотал Астафьев, но одергивать бойцов не стал.

Больше всего Юрий рассчитывал как раз не на них, а на родителей Ольги. Эти же двое перед дверью должны сдерживать убийц самим фактом своего присутствия. "Да, — размышлял он, — вроде бы есть главный свидетель, а в то же время и нет.

Рассчитывать на Орлову пока нельзя".

* * *

Как и было задумано по плану, лейтенант отправился по адресам участников банкета. Сначала он решили опросить второстепенных лиц: официантов, поваров, администраторов. Увы, это ничего не дало. Работников сферы обслуживания интересовало только одно: как побольше урвать для себя с банкетного стола.

Гораздо больше дали показания личного шофера самого Стародымова.

Астафьев застал его в гараже рядом с мэрией. Мужчина лет сорока пяти неторопливо, копался в моторе черной «Волги», но охотно оторвался от своего занятия для разговора с оперативником. Себя он попросил называть просто Иваном.

В тот памятный вечер он находился при машине и поневоле видел всех выходящих на крыльцо ресторана покурить.

— В синем платье, говоришь? С блестками? — переспросил он Астафьева. — И на голове такая вроде как башня? Видел, как же. Она из девиц, наверное, единственная не курила.

— Откуда вы знаете?

— Да другие постоянно выскакивали из ресторана посмолить, а ее я один раз только и видел. Она вышла из ресторана и пошла по аллее.

— Одна?

Иван ненадолго задумался.

— Сначала с ней была еще одна деваха, тоже хорошенькая, в серебристом таком платье, волосы распущены. Она, по-моему, не хотела, чтобы та, в синем, уходила. За руки ее все хватала, тянула за собой… Поддатенькая она хорошо была, это точно.

— Кто поддатенькая? — не понял Юрий. — В синем платье или в серебристом?

— В серебристом, а про ту ничего такого сказать не могу.

— Она в какую сторону пошла? По аллее в сторону памятника или в противоположную?

— В противоположную.

«В сторону дома», — подумал Юрий.

— А что было потом? — спросил он водителя.

— В смысле?

— Ну, были потом еще какие-нибудь приметные события. Драки, шум?

Шофер пожал плечами:

— Да нет. Вскоре после этого все начали разъезжаться. Меня тоже попросили отвезти какую-то компанию, потом шефа отвез.

— А какая машина уехала первая, не припомните?

Теперь водила задумался надолго.

— Кажется, серебристый джип «чероки», — неуверенно сказал он.

— Спасибо.

— Не за что.

Юрий отправился в управление, размышляя обо всем услышанном, но метров через сто его догнала знакомая «Волга».

— Вам в какую сторону? — спросил Иван, высовываясь в окошко.

— А вы куда едете?

— Я в больницу, там мать нашего мэра на приеме, надо ее отвезти домой.

«Ну, это судьба, — подумал Юрий, усаживаясь в машину. — В больницу так в больницу».

Они долетели минут за пять, а на прощание Иван порадовал лейтенанта еще одной интересной информацией:

— Да, про ту машину…

— Про какую? — не сразу сообразил Астафьев, углубившийся в свои мысли.

— Ну, которая уехала первой, джип. Я вспомнил, мы пока стояли там, разглядывали ее. Мужики говорили, что в ней раскатывает Гусев.

— Тот самый? Вадик?

— Да.

Гусев был одним из местных крупных мафиози, правой рукой самого Антонова.

Последние годы он подвизался на ниве бизнеса и. спокойно писал на своих визитках: "Вадим Александрович Гусев. Президент компании «Арктур-эст».

В больнице Юрий накинул на плечи белый халат и поспешил в знакомую палату.

У постели Ольги неподвижно, уйдя в свои мысли, сидела мать девушки.

«Когда она спит?» — подумал лейтенант, и ему стало жалко эту рано постаревшую женщину, так непохожую на свою красавицу дочь.

— Анна Владимировна, — позвал Юрий.

— А, это ты, Юрочка? — вздрогнула от неожиданности женщина.

— Ну, как дела?

— Не знаю. Спит Олечка. А глаза открывает и меня не узнает, разговаривает, как с чужой, но врачи говорят, что все будет хорошо, и она обязательно все вспомнит. А мне как-то не по себе.

Дыхание девушки было спокойным и ровным, она смотрела свои хрустальные девичьи сны.

— Анна Владимировна, скажите, вы не помните, кто из девушек в тот вечер был в серебристом платье и с распущенными волосами?

— Ой, их так много было, а я, знаете ли, смотрела только на Ольгу. А что, это важно?

— Да. Нашелся один свидетель, который видел, как эта девушка провожала Ольгу, говорят, она даже не хотела ее отпускать с банкета.

— А, вспомнила! В серебристом платье была Света Самойленко.

— Это точно?

— Она одноклассница Ольги, именно она подбила дочку участвовать в этом проклятом конкурсе. С месяц нас уговаривала, не могу, говорила, одна идти, стесняюсь. А вдвоем будет легче. Они ведь, Самойленко, побогаче нас живут, он там в администрации работает, что-то с культурой связано. И платье это самое синее Света нам одолжила, свое выпускное. Фигуры у них почти одинаковые, они раньше вообще как две сестры были, только Света черненькая, брюнетка, а Оленька блондинка. Пять лет в школе неразлучны были, это потом они в разные институты поступили. Света училась похуже, так что она сейчас в институте учится, педагогическом, а Оленька…

«Ну, это мне ни к чему, это мы знаем», — подумал Юрий, чувствуя, что Анну Владимировну теперь будет трудно остановить.

— И какое она заняла место? — торопливо спросил он.

— Света?

— Да.

— Второе!

— А вы знаете, где она живет?

— Ну, как же! Недалеко от нас, буквально через дорогу. Пархоменко десять, квартира четыре.

— Хорошо, большое спасибо.

Юрий уже поднялся, чтобы уйти, но замешкался. Он целиком включился в расследование этого дела и хотел знать мельчайшие подробности того рокового дня.

— Скажите, Анна Владимировна, а как получилось, что вы ушли с банкета, не дождавшись дочери? — спросил он.

Лицо женщины приобрело несчастное выражение.

— Андрей у меня дорвался до бесплатной выпивки и так накачался, что я от стыда решила отвести его домой. Если б знать, что все будет вот так…

 

Глава 10

Чтобы посетить загадочную Светочку Самойленко, Астафьеву надо было ехать в центр, в сторону родного ГОВД. Ему повезло со средствами передвижения — его подбросил встретившийся случайно в больнице сосед по лестничной клетке. Чуть подумав, Юрий решил зайти на работу, вдруг что-нибудь изменилось в раскладе сил. Новости оказались неутешительными.

В кабинете он застал Мазурова, тот стоял у окна с сигаретой. Это был плохой знак, в больнице майор бросил курить, и только что-то чрезвычайное могло заставить его снова взяться за узаконенную Минздравом отраву.

— Бычка привезли, — сразу оповестил он Астафьева.

— Давно?

— С полчаса назад. Допрашивают в ИВС. Там и Мамонов, и Касьянов, сейчас смотрю, и Жучихин туда пробежал.

Юрий покачал головой. Василий Иванович Жучихин был не только личным шофером Мамонова, но по совместительству и денщиком и адъютантом, служил подполковнику верой и правдой. Среднего роста, прапорщик обладал невероятной физической силой. В молодости он занимался тяжелой атлетикой, и это отложило отпечаток на его облик — голова, казалось, лежала на плечах, шея как бы вообще отсутствовала.. Сам же прапорщик был далеко не прост: темные, с татарской раскосостью хитрованские глаза с лихвой выдавали его натуру. Мамонов заметил его лет пятнадцать назад, тогда Жучихин был обычным шофером, да и сам Мамонов пахал в УГРО простым опером. Но что-то тогда рассмотрел в нем будущий подполковник и волок за собой всю службу, выпрашивая у начальства лычки и звездочки для своего любимца. Он не раз жалел, что Жучихин не имеет соответствующего образования, тогда сделал бы для него и офицерское звание.

Несколько раз шофер спасал своего начальника при задержаниях и однажды даже прикрыл Мамонова своим телом, получив удар ножом в бедро.

Но особенно ценен был Василий Иванович при допросах. Тактика «прессования» подозреваемых была известна давно, сам Мазуров не раз применял запрещенные методы, если знал — перед ним стопроцентный убийца. Порой приходилось пускать в ход и руки, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что творил на допросах Жучихин. Мазуров ругался с Мамоновым по этому поводу еще в бытность обоих капитанами, после этого Мамонов начал вести допросы подозреваемых за закрытыми дверями, на пару с Жучихиным. Странно, при этом прапорщик не был садистом, наоборот, в повседневной жизни слыл добродушным и даже добрым человеком. Ответ был прост — он все привык делать хорошо, в том числе и «работу» с подозреваемыми.

— А еще знаешь, какая есть неприятная новость? — сказал майор. — У Афонькина нашли пистолет.

— Как это? — не понял Юрий.

— Так это. Обыск проходил под личным руководством Мамонова и этого его варнака, Касьянова. Где-то на кухне, на полочке за кастрюлями и нашли.

— А точно тот?

Мазуров кивнул:

— Уверен. Иначе бы Мамонов не отправил его срочно на баллистическую экспертизу.

— А колодниковская «купальщица»?

Майор ухмыльнулся:

— Пришлось тоже отправить. Все отправили: и кровь с ковра, и по Бурлаку.

Ну, а что у тебя?

Астафьев коротко рассказал о своих успехах.

— Это интересно, — оживился Мазуров. — До дома Орловых там метров триста.

Ее могли перехватить только те, с серебристого джипа. А с этой Светой надо бы встретиться.

— Я сейчас к ней собираюсь.

— Ты обедал?

— Нет.

— Я тоже. Сходить перекусить, что ли?

Но в этот момент открылась дверь и в кабинет вошел возбужденный Колодников.

— Кажется, я вычислил, кто ту бабу в колодец запрятал! — с ходу информировал он.

— Кто?

— Некто Засыпкин, Николай Федорович. Дважды судимый, наркоман. Дом его буквально в ста метрах от колодца.

— С чего ты взял, что именно он?

— Сейчас, — сказал Андрей и, налив из графина стакан воды, залпом осушил его. — Жарища, — пожаловался он. — Мозги аж кипят. Так вот! Его сожительница, некто Валя Игошина, сидела в свое время также за наркоту. Соседи припомнили, что как раз в ноябре, когда закрыли этот колодец, оба исчезли из города. Не было их месяца три, потом появилась сначала она, а вскоре и он. Но самое главное, — Колодников торжественно поднял палец, — Я, кажется, вычислил и саму жертву.

Глаза Мазурова заблестели не меньше, чем у торжествующего Андрея. Он всегда восхищался четкой, красивой работой и радовался так, как будто провел ее сам.

— Ну, давай, доказывай, пока не верю, — поторопил он Андрея.

— Слушайте. В ноябре прошлого года прошла оперативка о некоей Варваре Пыршевой, пятьдесят второго года рождения, воровке на доверии. За ней числилось несколько эпизодов, довольно типичных: подходят на улице к детям и начинают рассказывать, что с их родителями произойдет что-то страшное, если не снять с них порчу, узнают, есть ли кто дома, и таким образом проникают в квартиру.

— Ну-ну!

— Последний раз она хапнула приличную сумму в долларах плюс золото. Не знаю уж почему, но она там сильно наследила, в квартире повсюду ее пальчики, искала на совесть. По ним Пыршеву и вычислили, но найти не смогли — исчезла.

Все приметы с моей «купальщицей» сходятся: возраст, рост, комплекция, а самое главное — татуировка, роза на плече.

— Но почему ты решил, что ее запорола именно эта парочка? — не выдержал Астафьев.

— Эта самая Валя Игошина сидела в зоне в одно время с Пыршевой. Я позвонил туда, благо это у нас в области. «Кум» покопался в архивах и подтвердил, что они даже были большими подругами. Похоже, Валя была личной «коблихой» Паршевой.

— Чем? — не понял Юрий.

— Ну, любовницей Пыршевой, удовлетворяла ее, — пояснил Мазуров.

— Так что приехать к ней Пыршева вполне могла, к примеру, поняла, что наследила, и решила на время лечь на дно.

— И легла в колодец, — хмыкнул Мазуров.

— Но зачем лучшей подруге ее убивать? — усомнился Астафьев.

— Ну Юра, — Колодников развел руками. — Ты что, не знаешь наркоманов? У той же на руках был хорошие деньги, не считая золота! Полгода можно колоться, если не больше.

— Что дальше будешь делать? — спросил Мазуров.

— Надо подумать. Экспертизу бы провести…

— Мамонов уже отправил.

— Как?! — удивился Колодников. — Когда?

— Сегодня.

Мазуров рассказал оперативнику все происшедшее в этот день, и радостное возбуждение майора сошло на нет. Он выругался.

— Козлы! Боюсь, обломают они Свинореза. Пару дней подержат без дозы, а потом он все что надо подпишет. Значит, все-таки они валят все на этих троих, — сказал Колодников.

— На кого?

— Ну, Бурлака, Свинореза и Афонькина.

— На пятерых, Андрюша, — поправил Мазуров. — Приплели сюда и экскаваторщика — уже сидит в ИВС, а кроме того, хотят притянуть на цугундер и рыбака на синем «Москвиче». Будет у них за «шмаровоза».

— Хреново, — подвел итог Андрей.

— Да уж, хуже некуда.

Мазуров снова закурил, поднялся, подошел к окну.

— Дома, как его, рыбака-то, Панов, что ли, уже ждут. Как приедет, сразу сцапают.

— Панов, точно.

— А когда он приедет? — спросил Юрий, — По утрам он приезжает. Привозит вечерний и утренний улов. Долго рыбу сейчас не подержишь, протухнет на такой жаре, — пояснил Колодников.

— Значит, завтра его и возьмут, — пришел к выводу Мазуров.

— Да вот хрен им, — хмыкнул Андрей. — Этого я уж не допущу…

— Идут! Оба! — крикнул, глядя в окно, Мазуров. Астафьев и Колодников в секунду подскочили к нему.

— Что-то я у них на рожах не вижу радости, — заметил Юрий.

— Юр, ну разве можно так говорить о вышестоящем начальстве, — хрипловато хохотнул старший опер.

На лицах Мамонова и Касьянова и в самом деле читалось явное разочарование.

Подполковник обернулся к Касьянову и сказал:

— Ничего, без ширева он долго не продержится. Завтра подпишет все что угодно, хоть убийство Патриса Лумумбы.

Настроение Мамонова испортилось окончательно, когда он увидел в окне глазевшую на них троицу во главе с Мазуровым. Под этим жестким взглядом Юрий невольно отступил назад, но и он успел заметить, как перекосилось лицо подполковника.

— А эти что в окне торчат? — обратился он к капитану. — Пускай напишут рапорт о проделанной сегодня работе.

Касьянов чуть задержался в дежурной части, а когда прошел в девятый кабинет, то застал там одного Мазурова. Остальные успели покинуть ГОВД через запасной выход, минуя очи начальства.

На своем неизменном «уазике» Колодников приехал в район, где жил рыбак Панов. Машину, как всегда, оставил на другой улице и пешком направился к старому неприметному домишке. За забором залаяла собака, но Колодников смело толкнул калитку и сразу увидел хозяина дома. Худощавый мужик лет пятидесяти с дочерна загорелым лицом возился с надувной лодкой.

— Здорово, хозяин, — приветствовал оперативник рыбака.

— А, начальник, — засмеялся тот, поднимаясь с земли. Он цыкнул на собаку и подошел поближе. — Чем обязан таким визитом?

— Ты дружка своего Панова давно видел?

— Витьку?

— Ну да.

— Вчера, заезжал ко мне, просил лески ноль четыре, сети латать, — А когда он приедет?

— Завтра утром, как обычно.

— Ты вроде ему родственником приходишься?

— Ну да, он мне двоюродный брат.

— Вот что, ты место, где он сейчас обитает, знаешь?

— Ну как же, на Гнилом, ближе к Россоши.

— Не хочешь его навестить?

— А что, надо?

— Очень.

Колодников оглянулся по сторонам и, поманив пальцем рыбака, тихо сказал:

— Передай ему, чтобы дня три в городе не появлялся. И место пусть сменит, а «москвичек» свой пусть припрячет подальше, больно приметен, понял?

Лицо мужика вытянулось, он почесал искусанную комарами шею.

— Что, так хреново?

— Очень. Ну что, поедешь?

— Конечно.

Брат Панова сдержал свое обещание. Колодников покупал у ближайшего киоска сигареты, когда мимо него с противным треском на стареньком мопеде промчался давешний его собеседник. Одет он был по-походному, в брезентовую робу, болотные сапоги и с удочками наперевес. Проводив его взглядом, Андрей довольно хмыкнул.

Заливные луга в окрестностях Кривова представляли собой естественный лабиринт из проток, речек, озер и болот пойменной части Волги. До великой реки от Кривова по прямой было километров десять, не больше, но, чтобы добраться туда, надо было долго петлять среди озер и проток, пробиваясь по раскисшей колее проселочных дорог, а местами и бездорожью. В этом хитросплетении разбирались только опытные, местные рыбаки и охотники. Именно в луга бежали все злостные правонарушители Кривова, и найти их там было не легче, чем иголку в стоге сена.

* * *

Астафьев беседовал со Светой Самойленко. Она и в самом деле оказалось очень красивой девушкой. Юрий сразу почувствовал, что ей не очень нравится этот разговор.

— Меня уже допрашивали два ваших товарища, толстые такие, приколистые.

«Вовчик и Левчик, зубоскалы. То-то они не усмотрели в ее показаниях ничего интересного», — понял лейтенант.

— У нас это дело обычное, открылись новые обстоятельства, надо уточнить кое-какие детали.

— А Ольга что же, до сих пор без сознания?

Не ответив на ее вопрос, Юрий спокойно продолжил:

— Кстати, почему вы ни разу не посетили свою лучшую подругу? Столько лет были не разлей вода?

Светлана отвела глаза.

— Я вчера видела дядю Андрея, он мне все рассказал.

— Хорошо, тогда приступим к делу. Скажите, почему вы не хотели, чтобы Ольга уходила с банкета?

— Почему вы считаете, что я этого не хотела? — оторопела Светлана.

— Есть свидетели. Они видели, как вы шли за ней по аллее, хватали за руку, пытались остановить.

— Ну-у, я плохо помню, я… слегка перебрала. Может, такое и было, но я не помню.

Юрию показалось, что девушка сочиняет на ходу. Тогда он задал другой вопрос.

— Кстати, а когда вы сами вернулись с банкета?

После небольшой паузы она ответила:

— В четыре.

«Врет, — подумал Юрий. — Но почему?»

— А если точнее?

— Если точнее, то в пять минут пятого, — ехидно уточнила Света.

— Хорошо, так и запишем. Да, а где ваши родители?

— Ну, отец на работе, а мать у бабушки, она ухаживает за ней. А что?

— Хотелось бы с ними встретиться.

— Но они не были на банкете.

— Зато они были дома, когда вы вернулись.

— Ну и что? Я совершеннолетняя, могу делать что хочу и приходить домой когда угодно.

— То есть на самом деле вы пришли домой гораздо позже?

Несколько минут Светлана пристально рассматривала Астафьева. Этот довольно симпатичный парень все меньше и меньше нравился ей.

— Что вам от меня надо? — уже со злостью спросила она.

— Очень немного. Правды.

— Я говорю правду.

— Нет.

— Вы так уверены?

— Конечно. И это очень странно. Вашу лучшую подругу похищают, потом находят раненой, без сознания. В больнице пытаются добить окончательно, а вы не хотите рассказать даже о такой малости, как последний разговор с подругой.

Может быть, вы в этом как-то замешаны?

Девушка молчала, но по глазам было видно, что сейчас в глубине ее души происходит какая-то борьба. «Сказать или не сказать?» Но Светлана вдруг явственно снова будто почувствовала на плече цепкую руку долговязого рыжеватого парня с нахальной усмешкой, услышала его хрипловатый голос.

"… — И где же твоя подружка-недотрога?

— Пошла домой.

— Давно?

— Только что.

— В какую сторону?

— Туда…"

Астафьеву пришлось напомнить о себе, чтобы вывести девушку из молчаливого транса.

— Ну так что, Света?

Наконец та призналась.

— Вам легко говорить, а мне угрожали!

— Кто? — быстро спросил лейтенант.

— Я не знаю, звонили по телефону. Велели молчать, или меня, как Ольгу, найдут…

Астафьев поднялся, обошел кресло, в котором сидела девушка, наклонился над ней и тихо, доверительно сказал:

— Свет, они не узнают. Никаких протоколов я составлять не буду. На этих тварей мы все равно выйдем, через того же Гусева, машина ведь его была, а? — Астафьев увидел неподдельный испуг в глазах девушки — Я не знаю никакой машины, — вздрогнув, сказала она.

— Хорошо, предположим, я тебе поверил. Но будь уверена, мы их поймаем.

Просто это будет завтра, а не сегодня. Мы знаем, что джип «чероки» принадлежит Гусеву. Но кто был в машине, кроме Гусева, а?

 

Глава 11

В камере Валера Сергеев по кличке Свинорез со стоном рухнул на нары, зажимая руками отбитые места.

— С-суки, фашисты! — прохрипел он и замер, лежа лицом вниз. Дежурный по смене сержант несколько раз заглядывал в глазок, но новый клиент по-прежнему лежал, не меняя позы. Примерно через час к двери камеры Свинореза подвели еще одного заключенного, невысокого, хилого мужичка с помятым лицом пьяницы и маленькими, бегающими глазками.

— Давай его туда, — приказал прапорщик Гребешков, начальник смены.

— Чего это? — удивился сержант.

— Мамонов велел.

— Тогда ладно.

Петя Чингарев имел репутацию вечного неудачника. Самые, казалось, обыкновенные поступки для него заканчивались крупными неприятностями. Первый срок он получил в восемнадцать лет: выехав со двора на новеньком мотоцикле, Петя сразу же сбил пешехода. Скорость при этом была не больше двадцати километров в час, но пенсионер умудрился упасть головой на бордюрный камень и загнуться. Через пять лет выйдя из тюрьмы, Чингарев решил отметить это Дело с соседом, но в ходе пьянки произошел крутой «разбор полетов» и сосед умер, получив лишь один удар бутылкой по голове. От большого срока Петю спасло то, что сам убивец оказался еле живой после «беседы» с соседом — синяков на его теле насчитали до полусотни плюс сломанное ребро. Так и тащилась жизнь Чингарева, спотыкаясь на каждой кочке, пока не привела его в очередной раз в изолятор временного содержания по причине кражи телефонного кабеля. Воровали этот кабель все кому не лень, но попался один Петя.

В камеру к Сергееву Чингарева подсадили не зря. Петю давно и успешно использовали как стукачка, и Мамонов решил этим воспользоваться.

«Хуже не будет, — думал он, отдавая команду. — Этот хмырь, может, убедит его перестать запираться, да и вообще, полезно узнать, что у этого придурка на уме».

Очутившись в камере, Чингарев покосился на лежащего Свинореза и, решив, что тот преспокойно спит, полез на верхние нары.

Но Валерий не спал, думал. Он прекрасно понимал весь легший не в его пользу расклад. Со страхом он прислушивался к своему организму и понимал, что очень скоро потребуется доза. В подобном состоянии у него возникало только одно желание — кого-нибудь убить. Знали об этом и мать и жена Валеры, безропотно отдавая ему последние деньги. Лишь раз Ленка заартачилась, не желая отдавать сережки, и это для нее плохо кончилось.

Этот высокий, красивый парень с голубыми глазами, но жутким прозвищем — Свинорез — сеял на своем пути только смерть, ненависть и страх.

Воспоминание о серьгах заставило Бычка застонать от злобы. Кроме сережек в тот раз он вырвал у матери солидную заначку и купил хорошую дозу героина, которого хватило бы надолго, как минимум на неделю, но все это осталось в Константиновке. Наконец в его голове возникло что-то похожее на реальный план побега. Резко поднявшись, он застонал от боли, вполголоса выматерил костолома Жучихина и, переждав боль, начал разуваться. Это было довольно просто — шнурки реквизировали при аресте. Содрав с ноги старый тяжелый тупоносый полуботинок, Бычок начал раздирать его на части.

В Константиновке его взяли прямо в доме, и, выходя на улицу, он надел не свои новенькие итальянские туфли, а растоптанные буцалы советского производства, в которых хозяева работали в огороде. Вытащив из ботинка железную пластину супинатора, Бычок провел пальцем по краю выгнутой железки и засмеялся.

В свое время износившийся штамп выдал продукцию с браком — чудовищным заусенцем по краю супинатора, а ликвидировать его в ходе вечных боев за выполнение плана не хватило времени. На все действия Свинореза, вытаращив глаза, с верхних нар смотрел Чингарев.

— Чего это ты делаешь? — удивленно спросил он. Валера поднял на него голубые глаза и, ухмыльнувшись, сказал совсем невпопад.

— А-а, ты как раз вовремя, — и быстро резанул зажатым между пальцев супинатором по лицу неудачника Пети.

Тот заорал во все горло, из распоротой щеки хлынула кровь. Чингарев зажимал рану обеими руками, но алая струя просачивалась сквозь пальцы и капала вниз. Свинорез подставил под эти капли лицо и, одним движением руки размазав кровь по щекам и лбу, кинулся к двери, на ходу истерично крича:

— А-а! Он меня зарезал!..

Открывший «кормушку» сержант увидел перед собой перемазанное кровью лицо заключенного и, крикнув в сторону дежурки:

— Саня! — начал отпирать дверь.

В камеру они вломились вдвоем. В углу, согнувшись, сидел Бычок, а на нарах корчился Чингарев. Подняв дубинку, сержант бросился к нарам, а прапорщик наклонился над Валеркой.

— Что у тебя?..

В ответ тот резко разогнулся и, всем телом бросившись на прапорщика, резанул его по шее зазубренной железякой. Кровь из сонной артерии ударила фонтаном. Прапорщик захрипел, зажал горло руками и начал медленно оседать. Его напарник не успел еще понять, что произошло, когда Бычок кинулся к двери и, захлопнув ее снаружи, задвинул защелку и метнулся в дежурку.

Третий из надзирателей, невзирая на поднявшуюся суматоху и крики, мирно спал. Он лишь приоткрыл один глаз и сонно посмотрел на вошедшего. Бычок в одну секунду схватил массивную табуретку и обрушил ее на голову милиционера.

Судорожным движением вырвал из его кобуры пистолет, рванулся было на выход, но неожиданно остановился, вернулся и содрал с надзирателя ботинки.

В голове его внезапно возник еще один замысел. Вытащив связку ключей из двери собственной камеры, он начал отпирать все двери подряд, повторяя одну и ту же фразу:

— Всем на выход, конечная остановка.

Ничего не понимающие заключенные толпились в коридоре, переговариваясь друг с другом. Входная дверь ИВС по-прежнему оставалась закрытой.

— Че такое? Что за базар?

— Да хрен его знает.

Когда обитатели последней камеры оказались в коридоре, Свинорез обратился к ним с короткой речью:

— Ну че, братва! Хер нары протирать, свобода! Аида по домам!

Открыв последний замок, он первым выскочил во двор ГОВД. Уже стемнело, и темная лава из тридцати человек почти бесшумно метнулась к большим автомобильным воротам. Вручную они раздвинули их и бросились врассыпную.

— Эй, куда! Стоять! — закричал выскочивший из здания ГОВД дежурный по городу и несколько раз выстрелил в воздух. Но это только подстегнуло убегавших.

* * *

Во внутреннем кармане Астафьева раздался щелчок рации, и голос дежурного по городу взволнованно прокричал:

— Всем патрульным машинам и всем, кто меня слышит! Массовый побег из ИВС!

Сбежали более тридцати человек.

«Свинорез! — тотчас мелькнуло в голове лейтенанта. — Но как?!»

Астафьев побежал к остановке дворами. Так ближе! Навстречу ему быстро шли трое парней, встречный ветер донес до лейтенанта ни с чем не сравнимый запах тюремной карболки.

«Они!» — мелькнуло в голове Юрия. — Стоять! — закричал он, перебрасывая папку из правой руки в левую и хватаясь за кобуру. Вытащить пистолет он не успел, самый рослый из беглецов прыгнул вперед и ударом ноги свалил Астафьева на землю. Тяжелые удары трех пар ног посыпались со всех сторон, но Юрию все-таки удалось вытащить пистолет и, перекатившись на бок, выстрелить сквозь куртку вверх, не целясь. Он ни в кого не попал, но удары прекратились, и все трое кинулись врассыпную.

Астафьев вскочил, подхватил папку и, превозмогая боль во всем теле, погнался за одним из парней. Тому чуточку не повезло: выскочив за угол ближайшего дома, он увидел приближающиеся фары милицейского «уазика» и, повернув назад, нарвался на кулак лейтенанта. Сбив беглеца на землю, Юрий быстро упаковал его в наручники и до приезда машины успел еще пару раз пнуть от всей души. Подбежавшим милиционерам он кивнул в сторону проходного двора:

— Двое убежали туда.

— Ты с этим выходи на дорогу, — попросил сержант. — Сейчас всех на ноги подняли — гаишников, вневедомственную, кто-нибудь подберет.

— Хорошо, — согласился Астафьев.

«Уазик» погнал по следу беглецов, а Юрий еще раза три отвел душу на ребрах пленника и поволок его в сторону центральной улицы города, носившей, естественно, гордое имя товарища Ленина. Долго ждать ему не пришлось, минут через пять подъехал «воронок» и «добычу» Астафьева погрузили в соответствующий его социальному положению автомобиль.

Не успели они отъехать, как рядом притормозил знакомый «уазик»

Колодникова.

— Юрка, бросай все, иди сюда! — послышался из кабины голос Мазурова.

Рассмотрев при свете состояние своего подопечного, он присвистнул. На лбу лейтенанта набухала кровавая ссадина, волосы выглядели растрепанной метлой, из которой торчал тополиный листочек. С кряхтеньем, корчась от боли, Юрий с трудом забрался в салон машины.

— Это кто тебя так? — спросил Михалыч.

— Да нарвался на троих этих козлов, еле успел пистолет достать. Одного взял.

— А я уже двоих, — похвастался Мазуров.

— Ну конечно, я в этом и не сомневался, — скривился Юрий. — Куда мне до вас!

— Может, тебя в больницу отвезти?

— Не надо, — отмахнулся лейтенант. — Все это мелочи.

— Тогда поехали Свинореза искать. Остальных пусть другие ловят.

— И где же его искать?

— А подумай сам, — предложил Колодников. — Куда он мог податься после побега?

Думать Юрию совсем не хотелось, до сих пор в голове его что-то шумело после контакта с тяжелыми ботинками беглецов. Но он все-таки постарался включить мыслительный процесс и вскоре высказал свою точку зрения.

— Куда-куда, ширнуться ему надо.

— Во-от! Сообразительный мальчик, а героин у над пока не сильно распространен, слишком дорог.

— Значит, надо проехаться по предполагаемым точкам, где могут торговать наркотой?

— Вот именно — «предполагаемым». Но другого выхода я не вижу, — закончил рассуждения Колодников.

Метров через триста они увидели у дороги знакомую фигуру Фортуны. Вся милиция была поднята по тревоге, поэтому никто не удивился неожиданной встрече.

Машина притормозила, и грузный капитан забрался в «уазик», сразу же спрессовав оперативников.

— Я один дом раскопал, наркотой там торгуют, точно. Свинорез может пойти туда за ширевом. Человечек, который мне шепнул, четкий.

— Ну что, может, сначала туда и сгоняем? — спросил Колодников.

Они мчались по ночному городу, но вскоре ожил динамик рации.

— Всем патрульным машинам, выстрелы на улице Фрунзе, дом сорок.

— Черт, это как раз тот дом! — стукнул кулаком по спинке сиденья Фортуна.

— Значит, опоздали, — решил Колодников.

Коттедж на две семьи сиял всеми окнами. Фортуна подошел к калитке, — она оказалась открытой — и милиционеры беспрепятственно прошли во двор. Первое, что они увидели на бетонированной дорожке, ведущей к дому, труп здоровущей овчарки, а чуть подальше, У крыльца, под фонарем завалился в неестественной позе седой человек в зеленой армейской рубахе. Мазуров приподнял голову старика — вместо лица было кровавое месиво. Колодников нагнулся к кусту с опадающими пионами и вытащил за ремень двустволку. Показав ее остальным, Андрей вернул свою находку на место. Фортуна сразу метнулся куда-то за дом и исчез в темноте. Дверь в дом оказалась заперта, и на стук никто не реагировал. Но открылось окно в соседней половине коттеджа, и высунувшийся лысоватый мужчина заявил:

— Это я вас вызвал.

— Давно стреляли? — спросил Колодников.

— Минут десять назад.

— Сколько раз?

— Три. Сначала два раза во дворе, а потом в доме.

Колодников обернулся к Мазурову. В это время их окликнул Астафьев:

— Не надо ломать, идите сюда!.

Одно из окон оказалось приоткрытым. В дом первым пробрался лейтенант, вслед за ним оба майора. Держа пистолет наготове, Астафьев осторожно продвигался вперед. Миновал зал, заглянул в спальню, но лишь на кухне увидел то, что и предполагал. На полу лежало тело пожилой, грузной женщины. Свинорез и ей выстрелил в лицо, так что лишь мельком взглянув на хозяйку, Астафьев отвел в глаза в сторону. Осмотревшись, он поставил пистолет на предохранитель и сказал вошедшему вслед за ним Мазурову:

— Он ушел. Вон, и здесь окно открыто.

Сквозняк прощально трепал белую занавеску, выбрасывая ее в черноту ночи.

* * *

— За что он их? — спросил Мазуров, разглядывая труп. Колодников в это время диктовал в микрофон рации адрес.

— По идее денег у него не было, так что геры они ему могли и не дать, — предположил Юрий.

— Да, но кайфануть он не успел, — сказал Колодников, пряча рацию. — Спугнули мы его. Теперь Свинорезу надо будет искать нычку для укола.

Оглядевшись по сторонам, Астафьев сказал:

— Слушай, а неплохо жили пенсионеры.

В самом деле, дом этот никак не походил ни на притон наркоманов, ни на жилище обыкновенных пенсионеров. Мебель хотя и не очень модная, но добротная, в доме было все для комфортной жизни: телевизор, огромный холодильник, швейная машинка, новенькая стиральная — все предметы в импортном исполнении. В полированной стенке блестел хрусталь, на стенах висели ковры.

— А ты что, думаешь, наркоту они продавали из любви к искусству на общественных, так сказать, началах? На наркоте разбогатели, из-за нее и погибли, — заключил Мазуров.

В открытое окно кухни вломилось что-то огромное, и оперативники невольно вздрогнули. Но это был всего лишь капитан Фортуна.

— Ушел к железной дороге, его видели бегущим в ту сторону, — сообщил он.

— Черт, похоже, он идет в Гусинку! — вырвалось у Колодникова.

Оперативники толпой вывалились из дома.

— Серега, аллюр три креста! — крикнул Колодников шоферу.

«Уазик» надсадно взревел и на своей максимальной скорости — пятьдесят километров в час — рванулся вперед.

— Он сдурел, что ли, идти домой? — прокричал Астафьев своим друзьям.

— Ему сейчас не до этого, его ломка корежит, — отозвался Андрей, а Михалыч лишь согласно кивнул.

— Сейчас бы сюда спецназ с брониками и сферами, — сказал он со вздохом.

— Ага, сейчас ты у нас и будешь изображать спецназ, папку сунь под куртку, а нимб над головой будет вместо сферы, — хохотнул Колодников.

Мазуров засмеялся, а Юрий улыбнулся черезсилу. Его начинала колотить нервическая лихорадка предстоящего задержания. С теми тремя беглецами было все неожиданно, а потому просто. Юрий даже не успел испугаться, но сейчас где-то впереди ждал Свинорез с пистолетом. Беспощадный убийца и наркоман.

Метров за триста до дома Быковых они увидели щуплую фигурку, отчаянно размахивающую руками. Это оказался Андрей Мысин.

— Слава богу, вы приехали, а я уж думал, мне одному Свинореза брать придется! — заглянув в кабину, сказал он возбужденно.

— Этот дома?

— Да, сосед его сейчас ко мне прибегал, шепнул, что видел, как тот прошел огородами.

"Вот она, деревня. Как там в песне? «От людей на деревне не спрятаться…»

— мелькнуло в голове Астафьева. А Мысин продолжал:

— Я за рацию, давай вызывать хоть кого-нибудь, и чувствую, что меня никто не слышит. Батареи опять сели. Когда мне новую рацию дадут?! Эта меня заколебала!

— Как думаешь, он кольнуться успел? — спросил Мазуров участкового.

— Да хрен его знает, а что? — спросил Мысин.

— Лучше, если он ширнется, поспокойней будет.

— Ну не скажи, брат, — возразил Колодников. — Под кайфом ему все будет по фигу, на автоматы с песней пойдет.

Обсуждение этой проблемы быстро закончилось, предугадать действия наркомана все равно было невозможно. Срочно начали распределять роли. В лобовую атаку решили идти Мазуров, Колодников и Фортуна, молодым, как всегда, достался огород и постройки.

— Извини, Юр, но я не думаю, что со своими избитыми ребрами ты захочешь прыгать через забор, — сказал Михалыч.

Астафьев с Мысиным пробирались к задам усадьбы Быковых. Андрей, несмотря на темноту, вел своего напарника уверенно. Отворив небольшую калитку, он пошел по узким тропинкам большого, как футбольное поле, огорода, лавируя между грядок и парников. Юрий же ни черта не видел в этой темноте, пару раз наступил в мягкую почву грядок, поскользнулся в лужице, оставшейся после полива, и с тихим матом запутался в остро пахнущей помидорной ботве.

— Тихо ты! — свистящим шепотом выругал его участковый. — Как слон!

— Как ты здесь ориентируешься, я ни черта не вижу! — прошипел Астафьев.

— Очки купи! — свирепо посоветовал Мысин.

— Да у меня стопроцентное зрение, — нервозность лейтенанта перешла в неконтролируемую болтливость. — Правда, восемь процентов дальтонизма, меня за это даже в милицейскую школу брать не хотели.

— Лопай больше витаминов.

Со двора донесся истеричный собачий лай.

— Пошли быстрей, — уже в голос приказал участковый и рванулся вперед.

В кармане Юрия щелкнула рация, и голос Мазурова сообщил:

— Все, мы готовы!

Медлить было нельзя, и Астафьев побежал за Мысиным.

* * *

Майоры были и правы, и не правы в своем споре. Валерий Павлович Быков-Сергеев по кличке Свинорез был опасен в любом состоянии, как при ломке, так и под кайфом. Бывшего майора внутренних войск Игоря Михайловича Семенова, хозяина коттеджа на Фрунзе, он пристрелил с ходу, так как знал, что тот откажется дать ему дозу героина бесплатно. Валера хорошо знал упрямый характер бывшего заместителя начальника исправительно-трудовой колонии строгого режима.

Перепрыгнув через забор, он сразу выстрелил в овчарку, а затем за пару секунд определил на тот свет выскочившего на крыльцо с ружьем хозяина. Ворвавшись в дом, Свинорез под пистолетом заставил обезумевшую от страха жену Семенова отдать всю отраву, что имелась в доме, а после этого застрелил и ее. Животный инстинкт самосохранения заставил его тут же покинуть дом, а к себе в Гусинку Быков пришел только потому, что мозг от жуткой боли отказывался работать и ноги сами понесли его по знакомой дороге.

Когда злобно, явно на чужих залаяла собака, он как раз испытал первый прилив кайфа. Но Валера сразу понял, что это по его душу. Беспричинная, дурная веселость заставила его расхохотаться. Прикрыв колпачком шприц, он сутгул его в карман куртки и взглянул на жавшихся в углу кухни мать и жену.

— Ленка, иди сюда, — велел он. Та отрицательно замотала головой, а мать Валерки обняла ее обеими руками и прижала к себе. — Иди, говорю!

Но испуганная женщина только сильнее прижалась к свекрови. Тогда Быков со всей силы ударил мать кулаком в ухо. Она вскрикнула и стала заваливаться с табуретки на пол. Подхватив Ленку, Свинорез заломил ей руку за спину и поволок к выходу. Когда через ограду во двор впрыгнули две черные фигуры, он уже стоял на крыльце, прикрывшись женой, как щитом.

— Стоять! — крикнул он и, не целясь, выстрелил. — Иначе я ее убью!

Мазуров и Колодников застыли на месте. В это время с треском распахнулась калитка, и появился чуть припоздавший Фортуна. Он так же застыл, услышав окрик Свинореза.

— Стоять, говорю! — снова заорал Бычок и полил щедрым матом.

Страха у него не было, героин наполнял все тело легкостью и весельем.

«Сейчас выведу ее в огород и уйду по оврагу к реке, а там они в лугах хрен найдут. Геры у меня сейчас столько, что на год хватит, оттянусь на всю катушку», — думал он.

— Иди, сука! — прикрикнул он на Лену, у которой от страха подгибались ноги. Они спустились с крыльца и начали отходить в сторону огорода.

— Отпусти девчонку, — сказал Мазуров, сунул пистолет в кобуру и поднял руки вверх. — Отпусти и уходи, никто тебя не тронет.

Он сделал два шага вперед, но Свинорез снова заорал: «Стоять!» — и майор остановился. Он знал, что с тыла Быкова пасут Андрей и Юрка, надо было только как-то уговорить его отпустить жену, все остальное было делом техники.

— А хочешь возьми меня в заложники, — майор сделал еще шаг, и в это время Бычок выстрелил в него. Оперативник со стоном опустился на землю, а Свинорез снова ткнул ствол в висок жены и заорал во всю глотку:

— Стоять, суки! Кому говорю: стоять на месте!

Фортуна и Колодников, рванувшиеся было к лежащему на земле Мазурову, замерли, а Быков поволок Ленку в узкий проход между сараями. Колодникову показалось, что слева от Свинореза наверху шевельнулась какая-то тень, он внимательно присмотрелся и понял: кто-то из молодых засел на лестнице, ведущей на сеновал. Это был Мысин, который уже пожалел, что забрался сюда, — обоих, и жертву и убийцу, прикрывала тень от дома. А Свинорез быстро поменял план.

«Дотащу ее до оврага, а там пристрелю. Просто так, чтобы знали суки, с кем дело имеют!»

Астафьев подоспел к месту действий самым последним и единственное, что он смог сделать, это прижаться к стене сарая и ждать. Он не все расслышал из переговоров уголовника с Мазуровым — мешал истерический собачий лай, но суть уловил.

«Похоже, своей бабой прикрывается». Скрипнула калитка, ведущая в огород, и Астафьев поднял пистолет, поддерживая при этом правую руку левой, как в свое время их учили в милицейской школе. Табельный пээм, как никогда, казался невероятно тяжелым. Сердце в груди бешено колотилось, и, хотя на улице было по-ночному прохладно, с лица лейтенанта ручьями лил пот.

— Мазуров ранен, — донеслось до него. Это Колодников вызывал «скорую», но говорил он это не столько для медиков, сколько для Юрия. Астафьев вытянул руки с оружием вперед, прищурился. Глаза его уже привыкли к темноте, и, когда на пятачке, подсвеченном фонарями с соседнего двора, появилось очертание головы, он нажал на крючок. До цели было не более полуметра, и Юрию показалось, что не сама пуля, а грохот выстрела откинул тело Свинореза в сторону. Пуля попала в голову, но и мертвый бандит, падая, тащил за собой Ленку.

Подбежал Колодников, спрыгнул с лестницы Мысин. Его фонарь высветил окровавленное лицо Сергеева-Быкова, а под его рукой, в последних объятиях, заходящуюся в истерике Лену.

— Готов? — спросил Колодников.

— Да, — неожиданно спокойно ответил Астафьев. Страха не было, единственным нестерпимым желанием было — скорее закурить. — А что там с Михалычем?

— В бедро пулю всадил, сука! Фортуна его к машине потащил.

Словно в подтверждение его слов загудел движок отъезжающего «уазика».

Милиционеров растолкала Валеркина мать. Увидев мертвого сына, она рухнула на его тело и взвыла:

— Сыночек!!! Что же они с тобой, изверги, сделали!..

«Нормально, — подумал Колодников. — Что мы с ним сделали! А три дня назад сама говорила, что зря выпустили».

Между тем Лена высвободилась из-под тяжелой руки Свинореза, поднялась на ноги, но, сделав несколько шагов, застонала и снова опустилась на землю, сжимая руками живот. Вскоре она перешла на истошный крик, и Колодников с облегчением вздохнул, когда увидел за забором свет фар подъехавшей «скорой».

— Поздний выкидыш, — сказал врач.

— Это хорошо, — сказал Колодников. — Такую породу лучше задавить в зародыше. Хватит нам и одного Свинореза. Надолго.

 

Глава 12

В эту ночь им так и не удалось поспать. Все службы кривовской милиции были подняты по тревоге, на поиски беглецов мобилизовали весь личный состав. Десятки следователей, оперативников, участковых поднимали дела сбежавших, паспортный отдел выяснял адреса родственников в городе и в окрестных селах, и немедленно по этим адресам отправлялись наряды милиции. Проверяли все выезжающие из города машины и автобусы, пассажиров на железнодорожном вокзале. Выставили кордоны на всех дорогах, ведущих в луга.

Не остались без работы и Колодников с Астафьевым. Дела на четырех беглецов попали и на их стол. Но Юрий воспринимал все происходящее несколько заторможенно, словно со стороны. Колодников в очередной раз пристально взглянул на него, спросил что-то, но пока Юрий соображал, о чем его спрашивал майор, тот уже выскочил из кабинета. Своим семенящим шагом он пробежал до кабинета экспертов и, коротко стукнув в дверь, бесцеремонно вломился в их резиденцию.

— Андрюха, а если бы я сейчас пленки проявлял? — меланхолично спросил Сычев, рассматривая что-то на столе — Ни п… дорогой, ты когда проявляешь, всегда на ключ закрываешься. Лучше скажи, ты с тех кладбищенских бутылок отпечатки снял?

— А как же! — обиделся эксперт. — Вчера еще ушли в область.

— Молодец, тогда гони тару сюда.

— Андрюх, но это же вещественные доказательства, их надо хранить вечно!

— Что, поди, вылакал уже?

— Да нет, ты что. Вон, в шкафу стоят. Пока Андрей занимался поисками водки, Сычев, устанавливая штатив для фотоаппарата, спросил:

— А что так срочно-то?

— Человека лечить надо.

— Это кого?

— Юрку Астафьева.

— У него что, зуб болит?

— Хуже, час назад человека убил.

— Это кого? — удивился Николай.

— Свинореза.

— По этому страдать не стоит!! Посмотри, чем он прапорщика в ИВС замочил.

Распорол сонную артерию, и, пока они сидели запертые в камере, прапор истек кровью.

Рассмотрев супинатор, Колодников присвистнул:

— Однако!

Его даже передернуло, настолько четко майор прочувствовал, как эта железяка могла полоснуть его по собственному горлу.

— Что, проняло? — засмеялся довольный эксперт.

— Ты вот лучше скажи, у тебя закуски случайно нет?

— Есть. Жена мне всегда с собой бутерброды дает.

— Тогда приходи, гостем будешь.

— Сейчас, щелкну эту дрянь и подойду.

Когда через пару часов в кабинет номер девять зашел Мамонов, Астафьев мирно спал на составленных стульях, а Колодников, окутанный сизым табачным дымом, сидел за столом и строчил отчет о проделанной работе.

— Чего это он у тебя спит? — спросил подполковник, кивая на Юрия.

— Пусть спит, он сегодня Свинореза пристрелил, переживает. Первый раз человека убил.

— А, ну тогда ладно. Это понятно. Я первый раз так вообще блевал полсуток.

Отчет пишешь?

— Да, сейчас закончу.

Через несколько секунд он действительно отдал бумагу начальнику и спросил, потерев обеими руками лицо:

— Как там Мазуров?

— Нормально. Пулю вытащили, спит после наркоза.

Прочитав рапорт, Мамонов хмыкнул.

— Орлы, — сказал он и, больше ничего не добавив, вышел из кабинета.

Колодников так и не понял интонации сказанного, но размышлять на эту тему сил не было — нестерпимо хотелось спать. Майор положил руки на стол, на них — голову и мгновенно уснул.

Ровно в одиннадцать часов пополудни к кривовско-му ГОВД торжественно подъехали две черные «Волги». Начальника УВД области встречал лично Фомин.

Выслушав его рапорт, генерал-лейтенант скомандовал: «Вольно» — и, не пожав руки полковника, прошел в здание. Наблюдавшему за встречей из окна Астафьеву показалось, что лицо Фрмина стало бледней обычного.

После получасового разговора с высоким начальством за закрытыми дверями Фомину вызвали «скорую». Врач предположил инфаркт. Генерал-майор и все руководство кривовского ГОВД наблюдали за отбытием начальника в больницу.

— Давно надо было отправить его на пенсию, да все либеральничали, пусть человек, мол, нормально дослужит, — сказал генерал. — Временно исполнять обязанности начальника ГОВД пока будете вы, Мамонов.

Подполковник с облегчением вздохнул. Этот пост был нужен ему именно сейчас, как никогда.

— Сколько, говорите, осталось на свободе этих ваших гавриков? — спросил генерал.

— Пятеро. Восемь человек отказались вообще покидать СИЗО, пятеро пришли сами, остальных выловили за ночь. Троих задержал линейный отдел, причем одного уже в Железногорске.

Зазвонил телефон, и Мамонов с раздражением схватил трубку — он не велел ни с кем соединять его, но, выслушав доклад дежурного по городу, смягчился.

— Еще одного поймали, — сказал он, опуская трубку. — Так что остались четверо.

— Смотрите, подполковник, если эти ваши беглецы устроят что-то похожее на то, что сотворил Свинорез, то не видать вам полковничьих погон.

Начальство задержалось в городе еще на час. В самом конце визита, стоя у черной «Волги», Мамонов сказал:

— Товарищ генерал, разрешите представить к наградам майора Мазурова и лейтенанта Астафьева?

— Это те, кто нейтрализовал этого вашего террориста?

— Да, майор вел переговоры и был ранен, а лейтенант непосредственно обезвредил убийцу.

— Хорошо, подавайте представление, я подпишу.

Известие о том, что их хотят наградить, удивило и Мазурова и Астафьева.

Час они обсуждали это известие в больнице в присутствии Колодникова.

— Никогда не думал, что Мамонов может хлопотать мне о медали, — сказал Мазуров, поудобней устраиваясь на подушке.

— Вот видишь, как ты плохо думал о своем непосредственном начальнике, — хохотнул Колодников.

— Не, ну ты же знаешь, что мы с ним давно на ножах, — продолжал Михалыч. — Еще с тех пор, как оба были капитанами, а в последние годы вообще… — он безнадежно махнул рукой.

— А из-за чего? — спросил Юрий, не знавший прошлых закулисных игр. Майоры переглянулись.

— Ну что, можно ему доверять, как ты думаешь? — спросил Мазуров.

— Хочешь не хочешь, а придется на него всю твою работу сгрузить. Так что деваться некуда, он должен все знать. Откровенничай!

Мазуров покосился в сторону единственного соседа по палате — он спал.

Ходячие больные ушли на обед. На всякий случай майор включил небольшой транзистор и, настроив на грохочущую современную музыку, начал тихо рассказывать.

— Перед тем как стать замом Фомина, Мамонов был заместителем начальника ОБНОН — отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Начал он лихо, провернул несколько сложнейших операций, хоть в учебники заноси. Только у Аньки Нечипоренко, цыганки, изъяли тридцать два килограмма опия-сырца! Потом его энтузиазм как-то начал сходить на нет, серьезных задержаний больше не было.

Мамонов за полгода выстроил себе дачу в Демидовке. А потом я случайно узнал, что кроме этого у него еще один дом записан на родителей и две квартиры — одна на него, другая на сына. Это не считая государственной.

— Самое главное, что и Мамон узнал, что Михалыч в курсе, — Колодников кивнул в сторону Мазурова. — Нет чтобы язык за зубами держать.

— Да я-то откуда знал, что там одна из мамоновских квартир?! — возмутился майор. — Я пришел в паспортный стол узнать, не появляется ли в том районе одна цыганка — она в розыске числилась, вот я и навещал мeста ее бывшего обитания.

Назвал адрес, а Мамонов меня за руку и из кабинета. «Ты чего, говорит, копать под меня начал? Смотри, говорит, на дороге не попадайся». А потом я узнал, откуда этот домик и за что получил его Мамонов. Как говорится, слухами земля полнится.

— Он прицепил за крупную партию опия-сырца одного цыгана, тот, видимо, почуял жадную до денег натуру Мамонова — поистине цыган — и в обмен на свободу предложил свой домишко, — пояснил Колодников. — А домик хорош: одноэтажный, пять комнат, со всеми удобствами, десять соток земли. Его он и записал на родителей. Ну, а дальше сам знаешь… Теперь он зам Фомина и первый претендент на его место.

Пока Астафьев переваривал информацию, Колодников продолжал:

— А по-моему, Мамон правильно поступил, что вас к орденам представил. Он должен был это сделать как настоящий, истинный начальник, который должен заботиться о своих подчиненных, душой болеть за них, пусть даже его начальство дрючит за промахи. Попомните мое слово, Мамонов будет нашим начальником.

Генерал ему явно благоволит.

— Типун тебе на язык! — вырвалось у Мазурова, но разговор прервался — в палату с обеда возвращались больные. Заговорили на другие темы.

— Ну и какие планы? — спросил Юрий.

— А тебя чем озадачили?

— Как и всех, искать беглецов. Дали вон десять адресов, и пусть хоть ноги отвалятся.

— Слушай, — вспомнил Мазуров. — А ты ту девицу раскрутил?

— Самойленко? Нет. Почти дожал, но тут заявились ее родители. Зато я узнал, где была той ночью сама Света. Ее подцепил Гарик Рамазанов. Вернее, не он ее, а она его. С тех пор приезжает к ним каждый день, дарит подарки, цветы и поговаривает о свадьбе.

— Это какой Рамазанов, не тот, что держит трактир на привокзальной площади? — спросил Андрей.

— Именно он, — подтвердил Юрий.

— Хорошая партия, кроме этого у него два магазина, штук пять ларьков, — припомнил Мазуров.

— А она и не против. Родители те, по-моему, вообще счастливы.

— А с Самойленко все-таки стоит еще встретиться, — подвел итог Мазуров.

* * *

Насчет представления к наградам Колодников был прав. В тот же день Мамонову позвонил замначальника УВД по кадрам полковник Сидихин. В свое время они вместе начинали рядовыми, так что в разговоре особенно не церемонились.

— Ну, ты молодец, Мишка, хорошее впечатление произвел на нашего фазана.

Особенно этот финт с награждением. Можешь считать, что ты уже назначен. Завтра я еще напомню ему о тебе.

— Премного благодарен. Ты там еще подсуетись насчет капитана Касьянова.

Очень нужно.

— Ну, он идет в общем списке, придется подписать представления на еще троих твоих орлов.

— Черт с ними, хуже не будет. Поторопись, Валера. Заранее огромное спасибо.

— Одной благодарностью сыт не будешь. Устрой мне лучше еще один наборчик, как прошлый раз. Тогда и будем квиты.

— Договорились. Жучихин подвезет.

Мамонов набрал номер телефона директора мясокомбината Елисеева.

— Юрий Владимирович? Добрый день. Как житье-бытье?

— Вашими молитвами.

— Как там, претензий больше не было?

— Нет, все в порядке.

— Слушай, сделай наборчик. Балычка, сервелата, в общем, сам понимаешь…

Баранинки, свининки сообрази для шашлычка.

— Ладно, сделаем.

— Я Жучихина к тебе подошлю, надо поскорей, в наших же общих интересах.

Через полчаса к воротам мясокомбината подъехала зеленая «десятка»

Мамонова. На завод машину пропустили беспрепятственно, а еще через полчаса обильно груженная «образцами продукции» машина взяла курс на областной центр.

* * *

Этот день был не самым лучшим в карьере старшего оперуполномоченного Андрея Колодникова. Во-первых, он, как и все, не выспался. Во-вторых, его все-таки немного задело, что Мамонов никак не отметил его участие в операции по обезвреживанию Свинореза.

«Хоть бы благодарность вынес, скотина, а то молчит как сыч», — подумал он.

Майора нельзя было назвать тщеславным человеком. Он не гонялся за званиями и орденами, но иногда, крайне редко, как, например, сейчас, острое ощущение несправедливости выводило его из себя.

Андрей понимал, что среди коллег он если не самый лучший, то один из лучших. Сейчас, когда Агеев по возрасту дослуживал последние дни, Колодников рассчитывал занять его место. Для этого у него было все: звание, опыт, авторитет. Но майор чувствовал, что Мамонов не воспринимает его как будущего начальника УТРО. Колодников не мог понять, в чем дело, — дорогу подполковнику он, в отличие от Мазурова, нигде не переходил. Но в его отстранении от дела Орловой Андрей отчетливо видел подоплеку будущей комбинации Мамонова. Касьянов доводит дело до конца, получает звание майора и занимает вожделенное место начальника УГОЛОВНОГО розыска.

Дело Орловой было слишком аппетитным куском для Колодникова. Все преступления в Кривове сводились большей частью к одной формуле: пьянка, разборка, поножовщина, труп. Но странная история исчезновения Мисс Кривов была для Андрея, как пирожное после ржаной горбушки. В этом деле были интрига, тайна, будоражащие кровь истинного профессионала, коим и являлся майор.

После обеда начали выдавать деньги, в этот раз задержали получку всего на две недели.

— А пайковые будут? — кричали из очереди.

— Ага, размечтался! Скажи спасибо, что получку дали.

— Нет, сколько можно, год как пайковые зажимают! — вполголоса переговаривались милиционеры.

— Кому деньги дают, муниципальным или областным? — спрашивали вновь подходившие. Половина личного состава финансировалась областью, а вторая, несчастная половина, из местного бюджета.

— Всем.

— Что-то они расщедрились?

— Выборы на носу.

— Перед прошлыми выборами вообще денег полгода не видели.

— В этот раз больше наворовали.

Вырвавшись из толпы с полученными деньгами, Колодников заскочил в кабинет экспертов, отдать Сычеву должок. Николая он застал в состоянии полной прострации.

— Коль, на тебе сотню, червонец должен будешь.

— Погоди, я тебе сейчас сразу отдам, — отстраненно сказал Сычев и полез в карман за кошельком. Выражение его лица оставалось растерянным.

— Ты чего это какой-то не такой? — удивился Колодников.

— Да чертовщина какая-то. Фотографии пропали.

— Какие?

— Те, что с Мазуровым делали, ковер этот.

— Как — пропали? — не поверил Андрей. — Откуда?

— Отсюда, — эксперт рукой указал на веревку с прищепками. — Уходил на обед — висели, сохли. Прихожу, их уже нет. Спросил наших, говорят, не брали. Кассету с негативами тоже никак не найду.

Колодников присвистнул:

— Дела! Это ведь кто-то из наших.

— Больше некому.

— А ключи от твоего кабинета у кого еще есть?

— Дубликаты, у дежурного.

«Значит, кому-то эти снимки очень мешали, — подумал Андрей. — Но это же глупо, их же в любой момент можно сделать заново».

— Слушай, а где у тебя ковер? — спросил он, оглядываясь по сторонам.

— А у меня его нет.

— Как это?

— Так это, — Сычев развел руками. — Куда я его здесь дену?

Немаленький кабинет эксперта и в самом деле были безнадежно забит столами, шкафами с реактивами и многочисленными вешдоками.

— А где же он? — предчувствуя неладное, спросил Андрей.

— Я его там и оставил, в комнате отдыха, когда Мазуров со своим лейтенантом отправились Рваного брать. Куда мне его девать-то? Я его свернул, там и оставил в уголке.

Колодников резко развернулся и своим обычным семенящим шагом направился в комнату отдыха. Вслед за ним пошел и встревоженный эксперт. Ковер оказался на месте, стоял свернутый в рулон в дальнем углу.

— Ну вот он, видишь, на месте, — развел руками Сычев. — Куда он, на хрен, такой здоровый денется?

«Да, незаметно вытащить эту дуру три на пять в самом деле затруднительно», — подумал Колодников, но на всякий случай подошел посмотреть «экспонат». Он отогнул край, взглянул, хотел уже было вздохнуть с облегчением, но вдруг изменился в лице и, резко потянув ковер на себя, начал разматывая его.

— Мать твою!..

Сычев за его спиной ахнул. Многоцветное чудо было безнадежно испорчено.

Краски пожухли, а в некоторых местах ковер просто «облысел».

— Кислота, — сразу определил Сычев. — Залили сверху. И, надо сказать, не поскупились.

— Что за падла это сделала? — сам себя спросил майор.

— Падлы, — поправил его Николай. — Один бы не справился. Кому-то надо держать ковер, а кому-то лить кислоту, иначе себе все руки сожжешь. Да, для кого-то это, видимо, очень не в нюх.

В коридоре Колодников спросил:

— А ты экспертизу на кровь-то успел с него сделать?

— А как же. Кровь там была, это я определил сразу.

— А на группу?

Эксперт утвердительно кивнул:

— Вчера ушла вместе с твоей купальщицей колодезной.

— С моей, — хмыкнул Андрей. — Скажешь тоже.

Не прошло и получаса, как Колодникова вызвал к себе Мамонов. Он уже сидел в кабинете Фомина и был холоден, сух и официален.

— Товарищ майор, почему вы продолжаете заниматься посторонними делами, игнорируя основную работу?

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду дело Орловой. Этим занимается Касьянов, и не стоит ему мешать.

— Ему или вам? — резко спросил Андрей.

Мамонов окаменел. Он никак не ожидал от Колодников подобной дерзости.

«Совсем распустился!» — подумал он, и в душе подполковника начала закипать злоба.

— А хотя бы и мне! Ты слишком распоясался, Андрюша. Я тебя уволю за хроническое пьянство и несоответствие занимаемой должности.

— Не выйдет, — хмыкнул Колодников. — У меня нет ни одного взыскания, только благодарности. Раскрываемость восемьдесят два процента.

— Но не сто.

— Будет и сто.

— Это каким образом?

— Простым. Раскрою дело с Паршевой, и будет сто.

— Ну, это еще неизвестно…

— Известно. Я его практически раскрыл.

— Как?

— Да просто поработал головой.

Для наглядности Колодников постучал себя пальцем по лбу, и Мамонов безоговорчно поверил майору.

«С-сука, сидит и ухмыляется, недоносок хренов!»

Всех людей ниже себя ростом подполковник считал ущербными. Раздражение требовало выхода, и Мамонов не сдержался:

— Ты, сволочь, запомни, еще рыпнешься в сторону этой девки, и тебе будет полный мандец!

— Ну-ну, это мы еще посмотрим, кто кого. Мамонов встал, подошел поближе:

— Ты сильно-то не выдрючивайся, майор. У тебя, кажется, дома все в порядке, все на месте? Смотри…

Подполковник не успел закончить свою мысль, а Колодникова словно катапультой подкинуло. Левой рукой он схватил начальника за лацкан мундира, а правой сунул ему в кадык дуло пистолета, причем Мамонов успел заметить, как перед этим оперативник снял оружие с предохранителя.

— Что ты сказал, с-сука?! Что ты сказал?! — свирепым шепотом спросил майор. — Я тебя сразу пристрелю, если хоть с кем-то из моей семьи что-то случится! Понял!! Я тебя спрашиваю, ты все понял?!

Мамонов был не из трусливых, в прошлом не раз шел под пули и ножи уголовников, но тут он не на шутку испугался. Он видел бешеные глаза Колодникова, дуло пистолета больно давило на горло, невольно заставляя подполковника все выше и выше задирать голову. Мамонов почувствовал, как мало осталось Андрею для того, чтобы нажать на спуск.

— Я тебя спрашиваю, ты понял, козел? — громко переспросил Андрей.

— Понял, — прохрипел Мамонов. — Все понял.

Колодников сунул пистолет в кобуру и, оттолкнув подполковника, вышел из кабинета. Пылая гневом, он спустился вниз и, войдя в кабинет, уселся за стол и попробовал закурить, пытаясь справиться с разбушевавшимися нервами. Руки тряслись, перед глазами все плыло — прикурить удалось лишь с третьей попытки.

Колодников окончательно пришел в себя, когда в кабинет вошли майор Жуков, начальник штаба ГОВД, и дежурный по городу.

— Андрей Викторович, Мамонов приказал мне изъять у вас пистолет, — сказал Жуков.

— По какому праву?

— По праву начальника.

Колодников ехидно ухмыльнулся, но без промедления вытащил и отдал свой пээм. Дежурный сравнил его номер с табелем и вышел. Жуков также развернулся, чтобы уйти, но тут Колодников окликнул его:

— Васильич, скажи Мамонову, что я его в случае чего и голыми руками задушу, пусть не надеется.

Жуков удивленно поднял брови:

— Что, так и передать?

— Именно так, слово в слово.

Майор пожал плечами:

— Не знаю, что там у вас произошло, Андрей, но мне кажется, что ты зарываешься. Мамонов тебе это не простит.

— Это мое дело зарываться или не зарываться, но ты ему передай, что я сказал. Хуже, чем есть, не будет.

 

Глава 13

Вечером все действующие лица драмы вокруг «первой мисс» города пребывали в плохом настроении. Мамонов никак не мог прийти в себя после стычки с Колодниковым, тем более Жуков выполнил свое обещание и слово в слово передал угрозу опера. Расстроил его и пришедший с очередным докладом Касьянов.

— Основная трудность в том, — пояснил он, — что прокурор не верит в кладбищенскую версию, Шалимов откровенно смеется над всеми нашими доводами.

— Хрен с ним, пусть смеется, посмотрим, кто будет смеяться последним. Как там остальные — воришка, экскаваторщик этот кладбищенский?

— Эти подписали все что надо, правда, к Афонькину пришлось запустить Жучихина.

— Водитель «Москвича» не появился?

— Нет. Мы уж думаем, не утонул ли где.

— Надо поискать его.

— В наших-то лугах? — скептически спросил Касьянов.

— Ну и что? Нам все равно еще их прочесывать придется, трех беглецов так и не нашли. Так что надо давать в оперативку и его приметы, и его гребаный «Москвич».

Мамонов прошелся по кабинету, покосился на капитана, как всегда стоявшего по стойке смирно.

— У тебя все?

— Так точно. Завтра прибудут результаты экспертизы, это решит многое.

— Ну хорошо, иди.

После ухода Касьянова подполковник долго куда-то дозванивался и по обычному телефону, и по мобильному. Но абонент упорно молчал, и, выругавшись, Мамонов бросил трубку.

— Нажрался, поди, да спит опять, скотина!

Чуть подумав, подполковник посмотрел на часы и решил, что в такую пору не грех и ему немного снять напряжение. Он запер дверь и, открыв небольшой холодильник, вытащил запотевшую бутылку «Смирновской».

Подобным методом снимали нервное напряжение и многие подчиненные Мамонова.

В кабинете Колодникова шла активная, в три глотки, агитационная кампания по склонению к пьянке самого молодого из оперативников, Юрия Астафьева.

— Юр, ну ты чего, нас не уважаешь, что ли? Посидим немного, расслабимся.

Ты же знаешь, нам без этого дела нельзя. Без водки на этой работе можно совсем рехнуться. Да мы что, враги себе, что ли? Чуть выпьем — и по домам, — убеждал его хозяин кабинета.

— Ага, знаю я ваше чуть-чуть, — скептически хмыкнул лейтенант. — Я прошлый раз у вас тут треть зарплаты оставил.

— Ты скажи, а зачем тебе деньги? Холостой, не женатый, благодать, — поддел Юрия Фортуна. — Это у нас голова болит, чем семью кормить.

— Ага, а мне вот ходить не в чем. Позавчера эта вол-чара мне на куртке дырок наделала, вчера сам ее прострелил, — Юрий просунул палец в дырку. — Да еще еле отчистил, до сих пор куриным пометом воняет. А от быковских помидоров вон зеленка осталась, теперь хрен отстираешь.

— А нечего было валяться во дворе у Глухни. Тем более не пойму, зачем ты разрешил об себя сапоги чистить этим трем беглецам, — смешно округляя глаза, невинно заявил Фортуна.

Все дружно грохнули, а Астафьев замахнулся кулаком А на участкового, но в кабинет уже входил Мысин с тяжелой матерчатой сумкой и большим пакетом в руках.

— Мужики, опять цену на водку подняли, так что пришлось доплачивать, — заявил он, водружая свою ношу на стол.

— Сейчас скинемся, тем более к нам вон Юрка присоединился, — заявил Колодников. А лейтенант заглянул в сумку и, выругавшись, схватился за голову.

Батарея бутылочных горлышек напоминала установку «Град» на боевой позиции.

— Не дрейфь, Юрик, я тебе свою долю сосисок отдам, — поддержал товарища Фортуна, выгружая из пакета две упаковки самых дешевых сосисок и батон хлеба. — Хоть какая, а все ж закуска.

— Ага, так я тебе и поверю! С такой мордой как раз отдаст он нам свои сосиски, хоть бы понюхать хватило, — пробурчал Мысин, поближе подсаживаясь к столу.

Фортуна было начал банковать, но, налив первую стопку, остановился.

— Стоп, а шоколадка? Забыл? — сурово обратился он к Мысину.

— Нет. — Сержант выудил из кармана небольшую шоколадку.

— Благоверной? — с улыбкой спросил Фортуну Паша Зудов.

— А как же! Традиция.

Фортуна неизменно покупал своей жене шоколад перед каждой пьянкой. Когда благоверная открывала дверь и видела перед собой мужа со стеклянными глазами и шоколадкой в руке, сразу понимала, что произошло, и со вздохами помогала тяжеловесу преодолеть трудные пять метров до родного дивана. Это не было личным изобретением капитана, его отец точно так же приходил после получки с пакетиком липких советских карамелек. Воспринималось это, видимо, как знак внимания.

Через час в кабинете стало шумно, накурено, все разбились на группки.

Участковые спорили о чем-то своем, Колодников и Астафьев слушали монолог Зудова.

Колодников и его товарищи никого не боялись. Все знали, что после долгожданной получки вряд ли кто-нибудь надумает нагрянуть с проверкой.

— …А в нем веса больше тонны. По размерам как раз с полкабинета. Так они что сделали: подъехали на тракторе, открутили болты и сдернули движок. Дотащили его до гаражей и кувалдой раздолбали. Меди там оказалось с гулькин хрен, а завод встал. Теперь чтобы такой же купить, надо выложить двадцать пять тысяч.

Колодников недовольно крякнул:

— Будь моя воля, я бы совсем все эти пункты приема закрыл и запретил вывоз металла из города и… из страны.

— А что наркоманам делать? Они тогда просто убивать будут за любую мелочь, лишь бы ширнуться, — сказал Астафьев.

— Да, это тоже верно, — согласился Зудов. Машинально, по въевшийся в кровь привычке, он все время сжимал в руках резиновое кольцо ручного эспандера. — Слушай, так ты не знаешь, кто тебя Мамону заложил? — спросил он Колодникова.

— Да кто угодно, какая разница. Мы с этим ковром на глазах у всех возились.

— Раз он угрожать взялся, значит, это дело серьезное и касается лично его, — предположил Паша.

— Ты думаешь? — спросил Андрей, принимая из рук Фортуны очередную рюмку.

Смачно выпив и закусив, спросил:

— А чем же мы могли его прищемить? Что мы такого особенного знаем об этом? Только то, что и остальные. Никаких тайн.

— Знаем то, что еще год назад Мамонов запретил Мазурову заниматься Антошей и его братками, — вспомнил Астафьев.

— Да, было такое. И, мне кажется, у них могут быть какие-то деловые отношения. Предположим, Мамон мог урвать дом, квартиру, но, чтобы построить такую дачу, нужно иметь постоянный доход, — размышлял Колодников.

— К тому же сына своего пристроил в милицейскую школу, — продолжил Зудов.

— А он у него звезд с неба не хватал. Еле среднюю-то окончил.

— Ходили слухи, что он свою прежнюю «десятку», помнишь, у него белая была, подарил директору школы. А потом купил эту, зеленую.

— А что ты удивляешься, — хмыкнул Колодников. — Если сын Гусева поступил в одном потоке вместе с сыночком Мамонова. А у его папаши, между прочим, две судимости, в том числе за разбой.

— А что они все в менты-то лезут? — услышав разговор оперативников, удивился Андрей Мысин. — С такими деньгами шли бы учиться на адвокатов, очень престижная профессия и денежная, все знают.

Все иронично посмотрели на сержанта.

— А ты не понимаешь? — спросил Фортуна. — Во-первых, освобождение от армии, во-вторых, четыре года и он офицер, а в третьих, он как раз попутно и получает юридическое образование.

— Ты так и загнешься сержантом, а он сразу в гору попрет, с такой-то протекцией, — поддержал участкового Астафьев.

— У Гусева авторынок и «Айсберг»? — спросил Зудов.

— Ну ты вспомнил! — вмешался в разговор Фортуна. — Сейчас Гусь на кирпиче сидит, весь «кулацкий поселок» из его кирпича построен.

— Прикинь, какие там бабки ходят?

— Все это ерунда, — прервал разговор Фортуна. — Мне чего-то пива хочется.

— Ну вот, начинается! — возмутился Астафьев. — Сегодня пиво, завтра похмелье. Все как всегда!

— Так тебе в глотку его никто не вливает! — в свою очередь возмутился участковый. — Пошли в «Айсберг», мужики?

— Ну его на хрен, срамиться, как в прошлый раз?

— Зачем, что у нас, денег нет? Без кружки пива я не почувствую себя до конца счастливым, — убедительно сообщил Фортуна.

— Знаем мы, какая тебе нужна кружка пива !

— Кружка размером с ведро!

— Может, действительно не надо? — засомневался Колодников.

— Да ты просто пиво не любишь, — поддел майора Фортуна.

— Я?! — взвился Андрей. — Да я больше тебя его люблю.

— Хорошо, — сразу оживился участковый. — Сколько можешь выпить за раз?

— Ну, литра два, может, больше. Фортуна пренебрежительно махнул рукой:

— Литра два! Мне это на один глоток. А вот скажи, ты сможешь на вкус отличить один сорт от другого? Майор неуверенно пожал плечами:

— Черт его знает. «Жигулевское» от «Балтики» отличу, это точно, а другие вряд ли.

— А я из семи сортов пять точно угадываю!

— Ой, да не бреши, — с ехидной улыбкой заметил Березин.

— Давай на спор! — сразу протянул ему руку Фортуна.

— Давай!

— Пошли?

— Пошли!

* * *

Кафе-бар «Айсберг» размещалось недалеко от здания ГОВД и частенько принимало у себя невольных соседей.

— Ты за прошлый раз с ними расплатился? — на ходу спросил Колодников у Березина, властвовавшего как раз на этом участке.

— А как же, с аванса.

При виде входящих клиентов лица официантов не засветились радостью. Менты сильно не шиковали, к тому же частенько гудели в долг, а временами и просто забывали расплатиться.

— Здравствуйте, девочки и мальчики, — предельно вежливо обратился к ним Фортуна. — У вас банкетный зал свободен?

— Да.

— Тогда с вашего разрешения мы расположимся там.

В главном зале «Айсберга» было немноголюдно, темная полировка пустых столиков отражала матовую желтизну круглых светильников под потолком, влюбленная парочка ворковала в углу под джин с тоником. Милиционеры прошли в конец зала, где за массивной дверью и бархатной портьерой разместился небольшой зал с длинным столом. В «Айсберге» еще имелась пара кабинетов, совсем крошечных, на двух человек, не больше. В зал вошла красивая, длинноногая официантка со строгим выражением лица.

— Что будете заказывать?

Менты вдруг засмущались.

— По пиву, да? Больше ничего? — обратился ко всем Фортуна.

— Не, хватит пива.

— Да, по кружечке.

— Платить сразу будете? — не меняя строгой мины, спросила девушка.

— Естественно! — в несколько голосов возмутились посетители.

Девушка хмыкнула и удалилась, не покачивая при этом бедрами, тем самым выражая присутствующим полное презрение.

— Ох ты, какая! — сделал заключение Фортуна, маслеными глазками поглядывая вслед официантке.

— А мне не очень нравится, — отозвался Мысин. — Худая больно.

— Ты че, все при ней! Видел, какие ножки?!

Астафьев прервал этот стихийный диалог по обсуждению достоинств официантки. Подойдя к Фортуне, он знаком попросил его встать, а когда тот поднялся, Юрий так же, не говоря ни слова, задрал вверх его руки и по всем правилам провел первичный обыск участкового. Никто ничего не понял, а больше всех опешил сам Фортуна.

— Ты чего, Юрок, заболел? — спросил он, выкатив свои черные, круглые от удивления глаза.

А лейтенант, закончив странное занятие, уселся на свое место.

— Нет, просто проверил, нет ли у тебя с собой пушки. А то опять нажрешься до глюков и начнешь выпендриваться, как прошлый раз на Первое мая.

— А что было первого мая? — спросил непосвященный Мысин.

— На природу мы ездили, человек семь, да? Ну там, Юлечка, Надя, Света из паспортного стола, в общем, обычный контингент. Так вот этот, — Юрий кивнул на потомка веселых молдаван, — вылакал литра два водки, ведро пива, а потом резко перестал нас узнавать и пробовал всех задержать до предварительного выяснения личности. Мы к нему: «Володя, Володя», а тот руку в карман сунул и кричит:

«Стоять на месте, а то всех перестреляю! Руки за голову!» А мы-то откуда знаем, со стволом он или нет…

Публика покатывалась со смеху, лишь Фортуна сидел с обиженным лицом.

— Да не было такого… — начал было он.

— Конечно, потому что ты не помнишь ни хрена…

Этот спор прервало появление официантки с подносом, на котором громоздились пивные кружки — большие, литровые, с фирменной эмблемой «Балтики».

— А вот и пиво! — с удовольствием сказал Колодников.

— Эх, сигарет надо прикупить, — хлопнув себя по карманам, пробормотал Фортуна и с грациозностью бегемота выскользнул из зала.

Началась дегустация. Вернулся Фортуна и с наслаждением отпил треть кружки, довольно крякнул и спросил:

— Ну и что это за сорт?

— «Жигулевское», — сказал Астафьев, но все с возмущением отвергли это предположение.

— Нет, ты что!

— Скажи еще «Очаковское»!

— На «Балтику» тоже не похоже, — сказал Мысин.

— Ну, Андрей, а ты что скажешь? — настаивал Фортуна.

— Черт его знает! — Колодников рассмотрел пиво на свет. — Но точно не «Жигулевское».

— Пожалуй, похоже на «Толстяка», — подал голос Березин.

— Вот! Это именно «Толстяк»! — подтвердил Фортуна.

— Сейчас проверим, — Колодников быстро поднялся с места и, открыв дверь, ведущую в главный зал, спросил:

— Девушка, какое вы нам пиво принесли?

— «Толстяк», — донеслось до всех.

Фортуна сиял, а Колодников уже поднял руки, собираясь признать свое поражение, но победителя низверг Андрей Мысин.

— Да что вы его слушаете! Он выходил в зал и все узнал заранее.

— Когда?! — вскипел участковый.

— Тогда! — в тон ему ответил Андрей. — Когда ты якобы за сигаретами ходил.

Зачем они тебе нужны-то?

Тут все просекли ситуацию и расхохотались. Фортуна действительно не курил, единственный из всех. На круглом лице молдаванина появилась хитрая улыбка, и, рассмеявшись, он признал свое поражение.

— А ты глазастый, — сказал он Мысину, добродушно похлопав его тяжелой рукой по плечу, — настоящий мент, все просек.

Сержант тут же от греха подальше пересел от Фортуны подальше.

За столом все вскоре разбились на группы, и Колодников вышел в общий зал, на самом деле купить сигарет. Кто-то его окликнул:

— Андрей.

Майор оглянулся по сторонам, но понял, что голос раздался из-за плотных портьер кабинета.

— Зайди, — предложил тот же голос.

Колодников стрельнул глазами по сторонам: влюбленные ушли, бармен за стойкой протирал бокалы. Раздвинув портьеры, Андрей вошел и искренне удивился, увидев человека, пригласившего его. За столом в полном одиночестве сидел его бывший одноклассник, а теперь основной враг — авторитет местных криминальных структур Аркадий Антонов, Антоша.

 

Глава 14

В школе на линейке они стояли на разных флангах. Антонов с его ста девяноста сантиметрами — первым, низкорослый Колодников замыкал строй. Впрочем, вместе учились они недолго. Родители Андрея переехали в новый район, и будущему оперу пришлось сменить школу, а Антонов скоро в первый раз сел, избив двух взрослых мужиков. Но искра неприязни успела пробежать между ними. Она разгоралась по мере профессионального роста бывших одноклассников.

Аркадий освободился, когда Андрей еще учился в милицейской школе, и сел второй раз, когда тот окончил ее. На этот раз он загремел надолго, убив в драке одного из противников и серьезно покалечив двоих. Нападавших было четверо, Антонов был вдвоем с Гусевым. Именно тогда на зоне он приобрел большой авторитет, и, вернувшись в Кривов, в начале девяностых Антоша заставил потесниться исконных кривовских. «пастухов», сколотив бригаду из подобных себе молодых отморозков.

Очень быстро он вышел в лидеры уголовного братства, пристрелив смотрящего за городом по кличке Василек. Доходы Аркадия росли, он не стеснялся менять машины одна круче другой, квартиры на престижные хоромы. Вершиной его «жилищной программы» стал дом на окраине города, на берегу речки Кривовки. Двухэтажная махина поражала своей невиданной для провинции вычурностью. Красный кирпич был уложен с выверенной безупречностью, узоры на облицовке, башенки по углам, круглые обводы окон, зеленая крыша из керамической черепицы. Ничего подобного в Кривове до сих пор не было. Двухметровый забор из того же красного кирпича поражал своей монументальностью, а решетки окон и ворот удивляли затейливостью узоров.

Все это время судьба словно нарочно сталкивала бывших одноклассников лоб в лоб. И дело об убийстве Василька, и все последующие уголовные дела на Антонова проходили через Колодникова. К сожалению, здесь он не преуспел. Подкуп и запугивание свидетелей, дорогие профессиональные адвокаты-крючкотворы из Железногорска — все это позволяло Антоше выходить сухим из воды.

— Присаживайся, не стой, — предложил Аркадий.

Антонова нельзя было назвать красавцем, но было что-то располагающее в его облике. Мощный, широкоплечий, с покатыми борцовскими плечами, круглой, правильной формы головой и коротко стриженными волосами, небольшой, чуть вздернутый нос, широко поставленные темные глаза, может быть чуть глубоко посаженные, — все вместе это создавало впечатление спокойствия и силы. Без сомнения, в нем от природы было заложено нечто способное притягивать к себе людей, быть лидером.

— И ты думаешь, я сяду? — усмехнулся майор.

— А как же. Я же тебя не школу зазвал вспомнить. Дело есть.

— Дело? — удивился Колодников, но все-таки сел.

— Толкни дверь, — попросил хозяин стола и, дождавшись, когда Андрей прикроет дверь, подтвердил:

— Да, именно дело.

— И какое же у тебя ко мне, менту поганому, может быть дело?

Аркадий поморщился. Был между ними один разговор, когда именно такими словами он охарактеризовал бывшего одноклассника.

— Ладно, не гоношись, давай лучше выпьем.

Чокаться они не стали, слишком много неприязни скопилось за эти годы, чтобы так просто преодолеть это чувство. Колодников выпил и удивленно посмотрел на рюмку, потом на бутылку.

— Это что за фигня?

— Текила.

— А ничего, и колючки не чувствуются.

— А кактусы бреют, прежде чем начинают гнать это дерьмо.

— И сколько такой пузырь стоит?

— Кусок.

Андрей присвистнул.

— Пол моей месячной зарплаты.

— Ну, а кто виноват, что ты только на два пузыря зарабатываешь? Был бы сговорчивей, каждый день бы эту мексиканскую пакость лакал.

Майор засмеялся:

— Ты что же, опять меня купить хочешь? Сам же знаешь, что это бесполезно.

— Да нет, зачем, поздно уже. Уезжаю я из Кривова.

Колодников вскинул брови от неожиданности. Слухи о переезде кривовского бригадира в Железногорск ходили давно, но Андрей не придавал им большого значения. Он никак не мог поверить, что Антоша сможет расстаться с родным городом, с этим своим донором и кормильцем, оставить завоеванные высоты авторитета… Ехать в миллионный город и начинать все с нуля? Да такого не может быть! Колодников только смеялся над этими слухами, и вдруг неожиданное признание, что называется, из первых уст.

— С чего это? — спросил он.

— Да тут многое сошлось. Ты же знаешь мою подругу, ей здесь скучно, а я ее, признаться, по-настоящему люблю. Она меня все по столицам таскает, в Питер, Москву, в Рим ездили. По картинным галереям, музеям там всяким ходили. Красиво, конечно. Кривов наш не для нее, не тот размах, скучно ей здесь.

Оперативник промолчал. Татьяну, жену Антонова, он знал прекрасно. Десять лет они жили в одном подъезде. На его глазах она выросла и расцвела. Танька с золотой медалью окончила школу и поступила в университет. Когда Колодников узнал, что эта красавица и умница выходит замуж за первого мафиози города, он воспринял это как личную драму и до потери памяти надрался.

— К тому же сын растет, — продолжал Аркадий. — Еще год, и надо его определять в школу. А в нашем городе для него перспектив нет. На кого он у нас тут сможет выучиться, на наркомана? А там отдам его в какой-нибудь путевый колледж. Ромка башкой не в меня пошел, в Таньку. Пять лет, а уже читает вовсю, считает в уме, прикинь?!

— Да… Значит, ты оставляешь нас? А кому же передаешь бразды правления?

— А ты что ж, разве не догадываешься? А еще говорят, что вы, опера, все про нас знаете.

— Гусю?

— Ему, козлу!

Эта неожиданная злость удивила Андрея. С Вадимом Гусевым Антоша дружил с детства, они даже сидели вместе, а потом вместе создавали свою бригаду. Гусь, правда, всегда был на подхвате, но именно он заманил Василька на берег Кривовки, где тот и получил свои девять грамм.

— Что это ты так на него? Вроде первый друган?

— Был друган, да весь вышел. Я этого пидора в свое время прикрыл, он ведь полсрока на зоне Машкой работал. А я его в долю взял, первым корешом записал.

Колодников просто балдел от обилия поступающей информации. До него доходили слухи, что в зоне Гуся опустили, вроде бы за карточный долг, но все это было неточно, на уровне «кто-то говорил».

Аркадий снова разлил текилу, они молча выпили, поклевали закуску.

— Чем же он тебя так обидел, что ты со мной мосты наводишь?

Антоша было вскинулся, даже желваки заходили на скулах, но быстро остыл.

— Ты это правильно понял. Обидел, и сильно обидел. Я ему все передал, в Кривове оборвал все ниточки, все теперь у него: братва, связи! А этот козел знаешь, что мне на днях сказал? Давай, говорит, отступного за то, что без базара уходишь. Ты понял?

— А что ты хотел? — Колодников недобро прищурился. — Помнишь, когда я тебя пытался за Василька прижать, ты мне свою философию толкал? Дескать, жизнь — это тот же спорт, кто сильнее, тот и победитель, он и наверху и имеет больше. А теперь ты толкуешь об обидах. Смешно, Аркадий Ильич. Вот захотел ты уйти в сторону, и что? Теперь наехали на тебя. И к кому ты пришел? К нам, к ментам поганым, прибежал. Я прав?

Антоша молчал, только сжал на столе свои пудовые кулачищи. И Колодников решил, что с нравоучениями пора заканчивать.

— Ну хорошо, с отступными Гусь действительно борщанул, — согласился он. — Но вы же с ним в одной упряжке сколько лет.

Аркадий снова торопливо разлил по рюмкам текилу.

— Я и говорю, — с жаром начал объяснять он. — Ты, говорю, не борзей, а то я тебе шею сверну! А он только хи-хи давит, попробуй, говорит. Без парней я его теперь не достану, а самому на мокруху идти что-то не в кайф. Знает, сука, что мне теперь садиться не с руки, сяду лет на десять, а что за это время с сыном будет? Попадется такой дружок, как Гусь, и хана парню. Могут на иглу подсадить.

А я этих наркошей не переношу.

— Вот ты как заговорил! А кто в город первый героин привез? Твоя ведь работа. Скажешь, нет?

Антоша опять поморщился.

— Гера — это кайф для толстых, у кого мошна тугая. Вся остальная плотва к цыганам бегает, за ханкой.

— Ну хорошо, так что тебе от меня-то надо?

— Ты ведь сейчас дело с той девкой крутишь, значит, непременно на хвост Гусю наступишь. То, что там его сынок повязан, — точно, но кроме того, там еще и ваш Мамон его прикрывает.

— А он-то с какого бока?

— Он же с Гусем в доле. Через Мамона гера поступает в город.

Колодников тряхнул головой, не веря своим ушам. Он чувствовал, как алкоголь мгновенно улетучивается из организма и мысли становятся ясными и четкими. Все, что он услышал, можно было назвать самой большой удачей оперативника в этой жизни. За крохи подобной информации он в свое время бился, как мог, но безрезультатно. Тогда он был «мент поганый». А теперь ему преподносят все на блюдечке с голубой каемочкой. Значит, сильно Антошу заело.

— Рассказывай, — сказал Колодников и удивился, что его голос звучит ровно и почти спокойно.

— Раз в месяц он ездит на Украину к родителям со своим этим толстым прапором. В машине у него оборудован тайничок в бензобаке.

— А ты откуда знаешь?

Аркадий ухмыльнулся:

— Ну а чьи парни в автосервисе делали ему этот тайник? Добраться до него можно, только разобрав полмашины. Он туда приезжает, ставит тачку в автосервис, якобы на ремонт, ему все упаковывают, и он плывет с грузом обратно. А изымают посылку так же в автосервисе, только уже в Кривове.

— Это в твоем?

— Ну да. В бывшем моем, — со взддхом признал Антоша. — Они с Гусем в последнее время закорефанились. Я как-то прозевал это, и зря.

— Кто? — не понял Андрей. — С кем покорефанился?

— Ну Мамон, кто ж еще. Даже дома в Демидовке рядом выстроили, а в заборе калиточка, так что никто не видит, как Гусь к вашему начальнику водку пить ходит. Каждый вечер у него сидит.

— Откуда знаешь?

— Знаю. Как ни позвоню ему вечерком, так Зойка непременно к Мамону отправляет.

— На что же купился Мамон?

— Жадный он слишком. Как цыгане его за тот дом купили, так и поехало. Я ему спецом одного кента с большой партией «пластилина» подсунул, а потом якобы выкупать подкатил. Квартирку ему оформил, сынок там его теперь живет. Но весь наш базар этот я снял на видео. А чтоб не гоношился сильно, предложил войти в долю. Тут он и клюнул, падла. Потом уж сам в раж вошел, тайничок-то он мне сам предложил сделать, все равно, говорит, мне туда каждый месяц мотаться. Долю себе за это выбил побольше. Он когда в Хохляндию катит, мундир не снимает, чтобы не останавливали и на таможне не проверяли. Ну что, много я тебе настучал?

— Да, весьма. И что я тебе за это должен? Отмазать от гусевского выкупа?

Антоша равнодушно махнул рукой:

— Хрен с ним, с выкупом. Бабки у меня есть — в Железногорске я давно уже три магазина прикупил, две пекарни. Капает потихоньку, на жизнь хватает. За жлобство обидно, прищеми их, опер. Сможешь?

— А не боишься что Гусь тебя потом за Василька сдаст?

— Нет. Это ему не с руки. Он ведь тоже стрелял. Две пули моих, две — его.

— Ясно.

— Только, Андрюха, — Аркадий предостерегающе поднял руку. — Никому про наш разговор ни слова!

— Ладно, не дурак, — усмехнулся майор, поднимаясь со стула. — Ты когда отъезжаешь?

— Послезавтра. Армяне бабки подгонят за дом, и отвалю.

— Ну что ж, скатертью дорожка. Пока, Аркаша.

Руки на прощание они друг другу так и не пожали.

На долгое отсутствие Колодникова никто не обратил внимания. Пили уже по второй кружке пива, участковые хохотали над чем-то, а Астафьев с интересом слушал Зудова. Андрей мыслями был еще там, за бархатной портьерой небольшого кабинета, еще раз прокручивая весь разговор с одноклассником. Майор даже не прикоснулся к пиву, настолько сейчас боялся перебрать лишнего и забыть хоть что-то из этого невероятного разговора. Наконец он вышел из транса и прислушался к беседе оперативников.

— … и все вдребезги, он весь в крови, ревет как медведь и крушит эти зеркала!

— Ты про что это, Паш? — не понял Колодников.

— Да я про армию рассказываю, — пояснил капитан. — Я в Чехословакии служил, там мы раз пошли на аттракцион, называется зеркальный лабиринт. Стены — часть зеркала, часть стекла. Бродишь по нему и сам себя в десятках зеркал видишь и других, а где выход хрен его знает. Вот вроде стоят парни, руками машут, пошли, дескать, выходим. А выйти хренушки, только случайно. Мы еще поддали перед этим, я минут через сорок вышел, аж ноги гудели, а Мишка Сорокин, сибиряк наш, здоровый такой, бродил полтора часа, потом озверел и начал крошить все эти стекла кулаками. Изрезался весь в кровь, но выбрался.

— И что потом было? — спросил Юрий.

— А что, его сразу в Союз отправили, а часть наша потом деньги чехам выплачивала за разбитые зеркала. Но мы еще долго потом над этим смеялись. — Паша взглянул на часы:

— Может, пойдем, время уже одиннадцать.

— Да, надо идти, а то опять не выспимся.

Пиво вдогонку к водке сыграло свою роль, и из бара все шестеро вышли заметно пошатываясь. На улице они дружно пристроились «помыть» чей-то «вольво», испытав при этом двойное удовлетворение.

— Это чья такая тачка? — спросил Мысин.

— А черт его знает, но то, что он нам должен за автоуслуги, это точно, — сказал Фортуна, застегивая ширинку. — Может, он нас за это и подвезет?

— Ага, счас подвезет!

— Автобус катит! Андрюха, тормозни-ка его!

Мысин на ватных ногах выбежал на дорогу, отчаянно махая руками.

«Задержание» рейсового автобуса прошло успешно, и вся милицейская компания отбыла по домам.

Колодников с Зудовым вышли на одной остановке и до перекрестка шли вместе.

Остановились закурить по последней, и Андрей, подняв голову, взглянул на яркие летние звезды. В голове его все крутился разговор с одноклассником. Ему казалось, что он не успел сказать своему давнему противнику что-то важное.

— Как ты там говорил, стеклянный лабиринт? — спросил Андрей своего спутника.

— Ну да, а что?

— Паш, а тебе не кажется, что весь наш город точно такой же стеклянный лабиринт?

— Почему? — удивился капитан.

— А потому, что в нем все про всех знают. Кто первый бандит, кто первый вор, сколько ворует бургомистр, сколько у кого любовниц, кто братве помогает из наших…. А взять никого нельзя, не подойти! Как, похоже?

Паша качнул головой:

— Ну ты, Андрей, и загнул. Если наш Кривов лабиринт, то средство борьбы с ним давным-давно известно.

— Какое?

— Нить Ариадны.

Майор отрицательно замотал головой:

— Нет, Паша, это не то. Любую нить можно ножичком — чик! И все. Так нам и жизни не хватит ее распутывать. Ну ладно, давай!

* * *

Через час отбыл домой и владелец «вольво», бармен Василий Кузин по кличке Жиклер. Всю дорогу его терзали сомнения, и, добравшись до квартиры, он уже было решился позвонить, но, посмотрев на часы, работник сферы обслуживания решил перенести разговор на утро.

Астафьева разбудил телефонный звонок. После хорошей пьянки это все равно что труба архангела Гавриила, призывающая на судный день. Выскочив из постели, Юрий спросонья начал кружить по комнате, но никак не мог приблизиться к источнику звука. Словно нечистая сила отбрасывала его в сторону. Наконец он справился с «вертолетом» в голове и, подняв трубку, слабым голосом сказал:

— Астафьев у телефона.

— С вами говорит отец Светы Самойленко. Не могли бы вы к нам сейчас подъехать?

— Это срочно?

— По возможности — да.

— Хорошо, — сказал лейтенант, пытаясь по ходу дела понять, сколько сейчас времени. — Через полчаса я буду у вас.

Лишь положив трубку и сконцентрировав взгляд на часах, он понял, что стрелки показывают полшестого утра.

— Боже мой, какой ужас, — пробормотал Юрий, стараясь не смотреть на предательски завлекающую подушку. — Я бы мог спать еще полтора часа.

Но, приняв холодный душ и выпив не менее ванны холодной воды, Астафьев начал соображать более или менее ясно.

«Что-то у них стряслось, если они решились позвонить в такую рань, — думал он, шагая по пустынным улицам и ежась от утренней прохлады. — И почему звонят родители, а не сама Светка?»

Утренняя прогулка на бодрящем воздухе окончательно привела мозги лейтенанта в рабочее состояние, но организм все еще напоминал ему о вчерашней «встрече друзей» периодическими приступами тошноты.

Дверь квартиры Самойленко открыл отец девушки, долго перед этим рассматривая гостя в «глазок». Кроме родителей и самой Светы в квартире находился еще один персонаж — невысокий, худощавый парень типично кавказской внешности. Насколько понял Юрий, это и был ухажер Светланы — Гарик Рамазанов, не то чеченец, не то дагестанец, года три живший в Кривове. Все обитатели квартиры, несмотря на ранний час, были при параде, никаких пижам и халатов.

Света выглядела испуганной, а ее мать — заплаканной. Быстро оценив обстановку, Юрий уселся за стол и преувеличенно спокойно спросил:

— Ну и что у вас произошло?

Первым дернулся Гарик.

— Черт знает что такое, эти сволочи угрожают девушке, разве это люди, а?!

Разве это мужчины?!

— Давайте по порядку, кто угрожает и как?

Все переглянулись, и разговор продолжил отец.

— Света вам говорила, что ей угрожали по телефону?

— Да.

— А вчера, то есть сегодня ночью, ее чуть не сбила машина.

— Как это произошло и где?

В разговор наконец-то вступила сама Светлана.

— Сегодня ночью, часа в два. Гарик меня подвез к соседнему дому — к нашему не подобраться, там сейчас все перекопали. Я обошла яму, и вдруг, я даже не поняла откуда, вылетела машина и прямо на меня.

— Дальше, — поторопил ее Юрий.

— Я бросилась в сторону, споткнулась о бордюр и упала. Она еще ослепила меня.

— Я видел, Света чудом спаслась, — горячо поддержал невесту Гарик.

— А вы, что же, молодой человек, — обратился Астафьев к Гарику, — не проводили девушку?

— До ее подъезда всего метров сто, я же не уехал, ждал.

— И куда машина делась потом?

— Я плохо соображала, — сказала Света. — Мне показалась, что она куда-то налево умчалась, — там гаражи, и между ними, наверное, можно проехать.

— Какая была машина? — спросил Юрий жениха.

— «Десятка», темная. Номер рассмотреть не успел, — торопливо сообщил Гарик.

— Значит, вы думаете, что вашу дочь хотели умышленно сбить? — Астафьев посмотрел на родителей Светы.

— Конечно! Тем более она нам рассказала про все эти угрозы по телефону.

— Вы этого раньше не знали?

— Нет.

— А потом, после этого наезда, слава богу, несостоявшегося, звонки были?

— Нет.

— Это плохо, — признался Астафьев.

— Почему?

— Если они перестали угрожать и запугивать, то, скорее всего, решили просто избавиться от Светланы. Что же она такое страшное знает, если на убийство решились, не испугались?

Ответа Юрий не услышал — все молчали. Рассматривая испуганные лица присутствующих, он наслаждался создавшейся ситуацией. Астафьев специально запугивал святое семейство: во-первых, рассчитываясь за предыдущий разговор с девушкой, во-вторых, доводя всех четверых до нужной кондиции. Решив, что кондиция наступила, Астафьев неторопливо и уверенно начал дожимать свидетелей.

— Я думаю, Светлане на всякий случай лучше уехать на время из города. Чем дальше, тем лучше.

— У нас через неделю свадьба, — сказала девушка, беспомощно посмотрев на Гарика.

— Да, почти все готово, — подтвердил тот. — А потом — в Анталию.

— Ну что ж, придется поменять все местами. Сначала свадебное путешествие, а потом свадьба.

— Но у нас не готовы загранпаспорта!

— Поезжайте тогда в Сочи. Заодно и деньги сэкономите.

Его собеседники переглянулись, отец кивнул, и Гарик высказал общее мнение:

— Хорошо, едем сегодня же. Я на вокзал, за билетами.

Не мешкая ни секунды жених покинул квартиру, а лейтенант обратился к оставшимся членам семейства:

— Ну а теперь я все-таки хочу знать, кто был в машине вместе с младшим Гусевым. Это в ваших интересах. Пока вы будете отдыхать, мы будем крутить этих мерзавцев.

 

Глава 15

В этот раз Астафьев пришел на работу как никогда рано, и первый, кого он увидел около окошка дежурной части, был Колодников.

— Ты чего так рано? — удивился Юрий.

— Пришлось, — буркнул майор. — Я еще и не ложился. Слышал последние новости?

— Нет. Откуда?

— Шалимова избили.

Юрий ахнул:

— Где, когда?

— Вчера ночью, в собственном подъезде. Он возвращался с женой из гостей, поздно, в первом часу, встретили четверо, один держал жену, остальные били.

Хорошо, она еще такой визг подняла, что полквартала перебудила. Бандюки занервничали, бросились бежать. Но Сергея сильно помяли. Сотрясение мозга, сильные ушибы, переломы ребер.

Дежурный подал Колодникову какую-то бумагу, и тот, кивнув ему, отправился в кабинет номер девять вместе с его хозяином.

— У тебя деньги есть? — спросил майор Астафьева.

— Ну а как же, получку же вчера получили.

Андрей хмыкнул:

— Вот что значит неженатый. У меня уже ни копейки. Домашняя налоговая полиция все до рубля выгребла.

— А ты что, хотел похмелиться?

— Какой там похмелиться! — махнул рукой Колодников. — Мне сейчас двадцать грамм, и я упаду как подкошенный. Сходи купи кофе.

— Да кофе у меня есть, — Андрей вытащил из стола банку. — Михалыч его не пьет, вот я у себя и держу.

Колодников включил чайник, а Астафьев сделал загадочное лицо и спросил:

— А хочешь, я тебе скажу такое, что сон как рукой снимет?

— Ну, попробуй.

— Я узнал, кто был с Гусевым-младшим в том джипе.

— И кто? — почему-то тихо спросил майор.

— Очень интересные личности, весьма известные в нашем городе. Это не кто иные, как сынок нашего Мамонова и Петруша Стародымов.

Колодников присвистнул:

— Откуда ты знаешь?

— Света Самойленко раскололась. Вчера ее пытались убить — сбить машиной, она и запаниковала. Рассказала, что эта троица перед банкетом пыталась и ее затащить в джип, но вовремя выскочил Гарик Рамазанов и отбил ее.

По ходу разговора они, не торопясь, пили кофе.

— Значит, Светочку хотели убрать? Интересно. Кто-то нервничает, — резюмировал Андрей.

— Догадаться нетрудно.

— Конечно. Кто-то из трех папаш. А может, и все вместе. А как они вообще познакомились?

— Сынки?

— Ну да.

— Мамоновский со стародымовским учились в одном классе, а с Гусевым Мамонов-младший учится в милицейской школе.

— И где же они теперь? В городе?

— Ну, это довольно просто проверить, дело десяти минут.

Колодников недоверчиво посмотрел на лейтенанта:

— И как ты это собираешься выяснить? Ну ладно, посмотрим, время пошло.

Астафьев взял телефонную книгу и, быстро полистав ее, набрал номер.

— Здравствуйте, а Игоря можно? Кто спрашивает? Товарищ по школе милиции.

Нет его? А когда будет?

В этот момент открылась дверь, и заглянувший в кабинет Касьянов сказал:

— Андрей, на планерку.

Колодников вернулся минут через сорок злой как собака.

— Ну что? — спросил его Юрий. Тот огорченно махнул рукой:

— Куда только не старается меня заткнуть, лишь бы не занимался делом Орловой. Требует, чтобы нашел тех, кто избил Шалимова, в течение суток, прикинь? Ну а ты чего вызвонил?

— Очень интересная картина, — сказал лейтенант, потирая руки. — Никого из этой троицы нет в городе. Мамоновы отправили своего отпрыска к предкам на Украину, Гусев-младший путешествует на теплоходе по Волге, а сынок нашего мэра отправился дальше всех, на Канары.

— На Канары, не на нары, — срифмовал майор. — Каковы дальнейшие планы?

— Официально я работаю по беглецам.

— А я поеду к Шалимову в больницу, зайду к Орловой, посмотрю, как она там, может, что-то сдвинулось с мертвой точки. — Колодников задумался, потом спросил:

— А тебе не кажется, что эта синяя «десятка» нам слишком часто попадается на пути?

— Ты предлагаешь ею заняться?

— Да. Проверь весь список обладателей этой таинственной машины, попробуй выцедить из них гусевских подручных, и надо подумать, как их проверить.

— Ладно, займусь. Привлеку участковых.

— Вот-вот, давай, покопайся там. Ну а я поехал к нашим убогим, сирым и страждущим.

Юрий усмехнулся. Иногда Колодников любил загнуть этакие словечки.

В ГОВД майор вернулся часа через два. Мазуров шел на поправку, а вот с Орловой все оставалось по-прежнему. Врач Сударушкин не пустил его даже в палату. «Что вы хотите? Она даже мать не узнает» — сказал он Колодникову.

В коридоре майора окликнул дежурный по городу:

— Андрей, результаты экспертиз пришли.

— Где они?

— У Касьянова.

Колодников рысцой побежал к пятнадцатому кабинету. Касьянов что-то писал, но, увидев вошедшего, подняв голову, он коротко кивнул, не выразив удивления по поводу внезапного визита коллеги.

— Результаты экспертиз у тебя? — с ходу начал Андрей.

— Да, вон возьми.

И капитан кивнул на тоненькую прозрачную папочку. Быстро просмотрев немногочисленные листочки, на одном Колодников остановился, внимательно прочитал и усмехнулся.

— Ты чего? — спросил Касьянов.

— «Отпечатки пальцев принадлежат Варваре Андреевне Паршевой, пятьдесят второго года рождения, ранее судимой по статье…» — зачитал майор. — Что и требовалось доказать.

— Да, Мамонов распорядился, чтобы ты это дело сегодня свалил. Бери опергруппу и поезжай к этой парочке.

Но Колодников продолжал копаться в бумагах.

— Это все, что ли? — удивился он.

— А что тебе еще надо?

— А отпечатки пальцев с бутылок и пистолета?

— По пистолету вот, а на бутылках ничего не было.

— А кровь с ковра?

— Тоже.

— Что значит тоже?! — невольно повысил голос Андрей.

— Не было никакой крови.

Колодников помолчал, потом сел напротив капитана, тем самым заставив его наконец-то оторваться от писанины.

— Николай, хочу тебя предупредить, — проникновенно начал Андрей. — Не ошибись в выборе.

— В каком смысле? — Касьянов откинулся на спинку стула и уставился на Колодникова голубыми глазами-льдинками.

— А вот в таком. Мамонов много обещает, но и Мамонов не Господь Бог. Он сам может загреметь, и очень прилично.

— Я не понимаю тебя.

— А зря. Ты знаешь, что в этом деле замешан его сын?

Касьянов промолчал, но по его глазам Андрей понял, что капитан в курсе.

— И не только он, — продолжил майор. По лицу Касьянова пробежала легкая усмешка.

«Все знает, скотина!» — подумал Колодников.

— Ну, Орлова, допустим, это так, издержки воспитания золотой молодежи, — сказал Андрей, заводясь. — Есть кое-что похуже, на чем твой покровитель может сгореть, как бабочка над пламенем.

— И что же это? — поинтересовался Касьянов. Колодников наклонился к уху капитана и тихо шепнул ему:

— Героин.

Капитан искоса взглянул на него, и Колодников понял, что про это капитан как раз ничего не знал.

— Он увяз в этом деле с головой, — продолжал Андрей. — Всего сказать не могу, но погореть он может каждую минуту.

После этих слов Колодников поднялся и быстро вышел, оставив хозяина кабинета в полной прострации.

В коридоре Андрея тормознул начальник милиции общественного порядка, подполковник Голов.

— Андрей, Мамонов требует, чтобы ты брал подозреваемых по делу этой утопленницы из колодца.

— Знаю. Что так срочно-то?

— А ты будто не понимаешь? Месяц идет к концу, а у нас показатели ни к черту. К тому же побег этот. Троих ведь до сих пор не поймали.

— Ладно, сейчас займусь, только, Василий Андреевич, — Колодников открыл свою папку. — Пробейте там, что мы имеем по Боре.

— По какому именно?

— Ну не по Ельцину же. Шалимов сказал, что, когда его били, один из парней сказал: «Атас, Боря, уходим». Я думаю, что надо искать среди наших старых знакомых — антоновской братвы.

— Хорошо, Андрей, сделаем. Результаты будут у дежурного.

После разговора с Головым Колодников заглянул в кабинет экспертов.

— Николай, ты видел акт экспертизы? — спросил он Сычева.

— Я так и предполагал. Но… — Эксперт оглянулся, сделал приглашающий жест рукой. Андрей вошел в кабинет и, повинуясь многозначительным жестам криминалиста, плотно прикрыл дверь.

— Смотри, — тихо шепнул Николай, доставая из кармана кассету с фотопленкой.

— Что это?

— Эта пленка стояла в «Зените», когда я начал щелкать ковер. Но там оставалось несколько кадров, и я поставил новую, которую и украли, а эту положил в карман. Я и забыл про нее, если б не эта кража. Здесь делать снимки я не хочу, боюсь, уйдут вслед за теми. Отдадим в фотоателье.

Колодников крепко пожал руку Сычеву.

— А ты молоток, Николай. Извини, как-то не ожидал от тебя…

Сычев с досадой поморщился:

— Вы с Мазуровым меня во врага народа записали. А я делаю все что могу.

Через полчаса оперативная группа во главе с Колодниковым выехала на место предполагаемого убийства гражданки Паршевой. «Уазик» сделал только одну остановку около фотоателье «Кодак-экспресс».

Астафьев занимался утомительным и неблагодарным делом. Изучив список всех владельцев синих «десяток», он выделил из них пять человек, про которых точно было известно, что они в бригаде Антонова. Из этих он выделил четверых, проживающих в одном районе, и, прихватив с собой Фортуну, начал обход домов.

Повод для этого они имели неплохой.

— Добрый день, — вежливо начинал разговор Астафьев, показывая хозяевам свои корочки. — Извините, что побеспокоили, но вы знаете, что в городе чрезвычайная обстановка: из изолятора сбежали несколько уголовников. Мы хотели поговорить по поводу ваших соседей или других людей, кто ведет антиобщественный образ жизни. Наркоманы там, алкоголики, бывшие уголовники. Беглецы вполне могут скрываться у этих личностей.

Приманка действовала безотказно. В каждом подъезде находилась своя «паршивая овца», и, пользуясь случаем, мирные граждане выливали на головы своих соседей ушаты грязи. Вполуха слушая словоохотливых хозяев, Астафьев незаметно рассматривал квартиру, в этом ему активно помогал хитрый Фортуна, отвлекая хозяев вопросами.

Юрий и сам не знал, что искал, но удача улыбнулась ему на третьем по счету «визите вежливости». Дверь открыла пожилая женщина в старомодных круглых очках.

Лейтенант начал со своей традиционной фразы, но внезапно замолчал. Фортуна удивленно взглянул на напарника и подхватил нить разговора. А Юрий не мог оторвать глаз от рук женщины, в которых она держала вывернутую наизнанку джинсовую куртку с нещадно выдранным куском рукава…

Колодников прохаживался за спиной следователя прокуратуры Артурова, проводившего допрос Валентины Игошиной.

— Так вы утверждаете, что Варвара Паршева к вам никогда не приезжала и после освобождения вы ее не видели?

— Нет, — тихо ответила Валя, рослая, неопрятная женщина непонятного возраста. Колодников знал, что ей всего двадцать семь, но на вид можно было дать и все сорок. Одна прядь ее давно немытых волос постоянно падала на глаза, и та замедленным, неуверенным движением поправляла ее. Когда-то, видимо, она была красива: курносая, большие темные глаза. Сейчас их заволокла пелена дурмана.

— Ну а как вы объясните, что тело вашей подруги найдено всего в ста метрах от вашего дома?

— Не знаю я, как она тут очутилась. Мы уезжали тогда.

— Тогда это когда? — переспросил следователь. Валя поняла, что ляпнула лишнее, и замолкла.

— Когда — тогда? — повторил свой вопрос Артуров, но женщина молчала.

Следователь покосился на Колодникова и не выдержал.

— Ты можешь не ходить за спиной, а? — раздраженно попросил он.

— Не могу, — буркнул Андрей, потирая лицо руками. — Я тогда сразу усну.

— Ну, пойди куда-нибудь и ляг! Когда закончим, разбудим тебя.

— Ага, спасибо. Всю жизнь мечтал в притоне покемарить. Может, еще кольнуться, «мультики» во сне посмотреть?

Подошедший Сычев прервал легкую перебранку, за руку потянув Колодникова в зал.

— Смотри, — сказал он, показывая на криво повешенный над кроватью небольшой коврик моды пятидесятых годов с Царевной Лебедью. — Видишь этот чудный гобелен?

— Ну.

Сычев подвел Андрея поближе, отогнул край. Под ним на обоях открылось большое серое пятно с потеками.

— Сюда, похоже, перевесили недавно, раньше он висел на той стене. — Николай показал на противоположную стену, где выделялся более яркий прямоугольный кусок обоев. — И я тебе без всяких экспертиз скажу, — Сычев кивнул на серое пятно, — это типичные следы замытой крови.

— Слушай, ей ведь весь затылок размозжили? — припомнил майор.

— Да.

— Уверен, что это кровь?

— Я же сказал — стопроцентно.

— Давай-ка сюда хозяина дома.

Ввели Засыпкина — угрюмого худого мужика лет сорока с бесцветными глазами.

— Так, Николай Федорович, что это у вас за пятно на стене?

— Да так, бутылкой раз в Вальку запустил. Разбилась.

— И что было в бутылке?

— Вино, что же еще.

— А анализы показали, что это кровь. Ты же сидел, Засыпкин, знаешь, что такие вещи мы определим хоть через сто лет. Если экспертиза покажет, что это кровь Паршевой, то тебе светит сто пятая пункт второй, а проще — убийство.

Но Засыпкин молчал, только желваки играли на худом лице. Тогда Колодников вышел в кухню и попросил Артурова:

— Одолжи-ка мне твою даму на пару минут.

Он вывел Валентину в зал и, ткнув пальцем в ковер, спросил:

— Это что?

Лицо наркоманки в первый раз за все это время дрогнуло, и в глазах заблестели слезы.

— Он ее со всего маху… — начала она.

— Молчи дура! Б…! — заорал на подругу Засыпкин. Эти слова словно взорвали Игошину:

— А ты кто?! За что ты ее!! За что?!

— А кто меня козлом обозвал?! Эта твоя сука! За такое на зоне режут!..

Теперь милиционерам приходилось держать обоих. Колодников тронул следователя за плечо:

— Иваныч, доведешь все до ума, а я поеду, посплю хоть часок.

— Хорошо-хорошо, Андрей, езжай. Здесь все ясно.

По дороге домой Колодников заехал в фотоателье и забрал готовые снимки ковра. Получились они превосходно, был виден каждый завиток хитроумного узора, все-таки Сычев, когда хотел, делал свое дело отлично. Обедать Андрей не стал, а как был, в одежде, завалился на диван и мгновенно отключился, словно выдернутый из сети телевизор.

 

Глава 16

Утро встретило жителей Кривова пасмурными тучами.

Очень рано, в семь часов, в отдел приехал Мамонов, поднялся к себе в кабинет и тотчас же вызвал к себе Касьянова. Капитан оказался на рабочем месте, как всегда подтянутый, только по теням под глазами можно было понять, что он провел бессонную ночь. Последние дни тоже были нелегкими. Подполковник не спросил, почему подчиненный находится так рано на рабочем месте, будто и не уходил отсюда. Это его волновало меньше всего. По разумению Мамонова, его протеже сейчас должен дневать и ночевать на работе, рыть носом землю, но оправдать его доверие.

— Что у нас по делу Орловой? — спросил он.

— Все идет своим чередом. Но многое изменилось после того, как Астафьев нашел эту куртку. Не сомневаюсь, что именно этот парень, Александр Медведкин, участвовал в убийстве Бурлака. Кусок ткани, обнаруженный в руке трупа, идеально подходит к его рваной джинсовке.

— Как Астафьев вообще вышел на него?

— Обходили квартиры с участковыми, искали этих беглецов. В одной из квартир он и увидел куртку. Парень, дурак, выбросил ее в мусорное ведро, а мать подобрала, начала штопать. Случайность.

— Да, такое бывает. Но редко.

— В этой квартире Медведкин, я думаю, больше не появится, — продолжал Касьянов. — Он позвонил и сказал, что дома будет не скоро.

— Установили, откуда был звонок?

— Из таксофона.

— Что Орлова, как себя чувствует?

— Идет на поправку.

Мамонов с изумлением, словно не веря своим глазам, посмотрел на капитана:

— Но два дня назад врачи клятвенно меня уверяли, что она чуть ли не одной ногой в могиле?

— Да, но теперь она оттуда выкарабкалась. В сознание пришла, но ничего не помнит… Пока… А вспомнить может в любой момент.

Подполковник чуть помолчал, потом спросил:

— Водитель «Москвича» не появлялся?

— Пока нет.

— Пожалуй, сними засаду с его квартиры. Я склоняюсь к мнению, что в этой истории он ни при чем. Скорее всего, личным шмаровозом у этой компании был как раз Медведкин. Слишком часто мелькает в деле его синяя «десятка». Полдевятого оперативка, ты можешь не приходить.

— Разрешите идти?

— Да, ступай.

Оставшись один, Мамонов задумался об Астафьеве.

«А парень разошелся не на шутку. Никогда бы раньше не подумал. Что ж они так все на меня взъелись? Все-таки в угро работают одни идиоты. Догадываются ведь, поди, кому они в этом деле переходят дорогу. Любой нормальный человек отошел бы в сторону, а эти копают, назло всем, втихаря, без приказа!»

Его размышления прервал звонок мобильного телефона. Звонивший не представился, но голос, который Мамонов услышал в трубке, нельзя было спутать ни с чьим другим. Хрипловатый, с тягучими блатными интонациями, он почему-то раздражал подполковника именно по телефону, а при личных встречах не вызывал такой антипатии.

— Не хотел с тобой по трубе про это говорить, но товар кончается.

— Не понял. Как это кончается?

— Как-как, забыл, что ли?

Тут Мамонов вспомнил, что все триста граммов героина, найденного у убитого Свинореза, конфискованы отделом борьбы с незаконным оборотом наркотиков.

— А, черт, да! С этой суетой совсем замотался.

— Никак нельзя его обратно выгрести?

— Нет, на него тут же лапу ОБНОН наложил. А в этот муравейник лучше не соваться, там у меня пока своих людей нет.

— Тогда тебе надо ехать.

— Ты что, издеваешься?! Куда я уеду, когда эти трое еще где-то в бегах? Я сейчас под колпаком у генерала, он каждый день звонит. Если поймаю их, стану начальником, а нет, пришлют варяга со стороны. Тебе это тоже будет не в кон.

Надеюсь, это ты понимаешь?

— Это конечно, — согласился собеседник, но продолжал гнуть свою линию. — Все-таки надо что-то придумать. Знаешь, сколько мы потеряем? Товара в городе нет, и клиентура разбежится. Поедут в Железногорск. Прикинь, какие убытки.

— Хорошо, я подумаю.

— Ну вот и ладушки. А мы тут тоже подсуетимся, поищем этих трех дуриков.

Пока.

Положив трубку, Мамонов задумался. Бычок-СвиноРез, убив Семеновых, прихватил и громадную для Кривова партию героина, почти триста граммов.

Конечно, глупо было давать столько дури в одни руки, но последние события в городе нарушили многие отлично налаженные связи. Большую часть привозимого Мамоновым ширева Гусев отправлял в Железногорск с необъятным рынком сбыта. В Кривове оставлял меньшую часть. Наконец решившись, Мамонов поднял трубку и, услышав голос Жучихина, коротко сказал:

— Зайди после планерки.

После этого позвонил Жукову. Начальник штаба, несмотря на ранний час, был у себя.

— Васильич, зайди перед планеркой со списком отпускников, посмотрим, что там у нас.

Эта, казалось, вполне невинная фраза решила дальнейшую судьбу Астафьева.

Юрий только успел зайти в свой кабинет и включить чайник, как тут же в дверь заглянул помощник дежурного по городу и весело заявил:

— С тебя пузырь!

— С чего это? — не слишком приветливо буркнул лейтенант.

— Мамон подписал твой рапорт на отпуск. С сегодняшнего дня ты отдыхаешь, так что сдавай оружие и вали домой.

— Чего это он так расщедрился? — удивился Юрий. Рапорт на отпуск он подавал месяц назад без всякой надежды на успех. Просто подошло время очередного отпуска, и он, чтобы этот факт не забыли, отметился в канцелярии, рассчитывая на самом деле отдохнуть лишь с появлением первого легкого снежка. В сложившейся обстановке отпускать оперативника было крайне неразумно — против всех правил и инструкций. Неожиданно до лейтенанта дошел истинный глубинный замысел и. о. начальника ГОВД, и предстоящий отпуск не казался ему теперь таким желанным.

Сдав пистолет, Астафьев позвонил Колодникову:

— Андрей, это я. Тебя на планерку не вызывают?

— Нет, игнорируют.

— Ясно. А меня выгнали в отпуск.

— Когда?

— С сегодняшнего дня.

Майор помолчал, потом сказал:

— Ну что ж, поздравляю.

— Ты что, издеваешься? Как раз сейчас мне меньше всего нужен отпуск! В работу не влезешь, выгонят да еще по шее надают.

— Ладно, не дрейфь. Найдем тебе работенку по душе вдали от глаз начальства.

После планерки к Мамонову пришел Жучихин. Круглое лицо прапорщика было, как всегда, невозмутимо, но подполковник отметил: набрякшие веки превратили глаза, в совсем узкие щелочки, под ними образовались мешки. Мамонов разозлился.

«Опять вчера перебрал», — подумал он. Но читать нотации своему самому близкому подчиненному Мамонов не стал.

— Садись.

Стул жалобно скрипнул под массивной задницей прапорщика.

— Есть дело. Надо сгонять в Антоновку и обратно.

— Чего так срочно?

— Надо. В этот раз поедешь один. Я вырваться не могу. Сам знаешь, какие тут у нас дела, я под колпаком у генерала. Заедешь как всегда на комбинат, затаришься по полной программе. В Антоновке загонишь машину в автосервис, ну и… как обычно.

Прапорщик недовольно засопел, стул под ним заскрипел угрожающе. Он был в курсе всех дел шефа и знал, ЧТО ему предстоит везти кроме колбасы и первых абрикосов. Но одно дело быть просто шофером, а другое дело одному везти наркотики.

— Ладно, не волнуйся, — успокоил его подполковник. — Ты же знаешь, что все отлажено, риска никакого. Машину мою знают, тебя — тоже. Сколько раз вместе через таможню гоняли. Вечером будешь на месте, завтра вернешься сюда. Плачу вдвойне.

— Так и быть, — пробурчал Жучихин, тяжело поднимаясь со стула. — Но один я поеду первый и последний раз.

Подполковник с изумлением посмотрел на своего верного Санчо Пансу.

Подобных слов он от него никак не ожидал.

— Ты чего это борзеешь? — спросил он. — Я тебя сколько раз за эти годы отмазывал? Как минимум три. А звездочки ты как получил? Домик себе тоже неплохой выстроил, да и так перепадает — дай Бог каждому.

Прапорщик скривился и, стоя вполоборота к начальнику, сказал:

— Так это разные вещи — просто баранку крутить или наркоту возить. За это такой срок можно схлопотать — жизни не хватит.

— Поменьше болтай, а думать тебе вообще ни к чему. Разговорился, тоже мне.

Иди, готовь машину.

У выхода из ГОВД судьба столкнула двух очень недовольных судьбой людей — Астафьева и Жучихина. Увидев, что прапорщик направляется к машине Мамонова, машинально поигрывая ключами, Юрий спросил личного водилу подполковника:

— Иваныч, ты куда сейчас?

— На мясокомбинат.

— Подбрось, а? Мне в больницу надо, а от комбината я пешком дотопаю.

Отношения между двумя попутчиками были нейтральные, дорогу друг друга они никогда не переходили, и Жучихин кивнул:

— Поехали.

По дороге Юрий спросил:

— Ты чего такой мрачный?

— А ну ее на х…!

— Кого это?

— Да жизнь такую.

— А я вот с сегодняшнего дня в отпуске.

— Поздравляю. Самая пора. В Хохляндии вон уже абрикосы спеют.

— Да ты чего, рано вроде еще.

— Ну, ты мне еще говори!

Астафьеву нестерпимо захотелось абрикосов, он настолько явно почувствовал во рту вкус нежной мякоти, даже слюну сглотнул. Выругавшись, он сказал:

— Ну, Иваныч, гад же ты! Так абрикосов захотелось, чуть слюной не подавился.

Прапорщик засмеялся, круглое лицо расплылось в добродушной улыбке. Ему нравились такие ситуации, когда человек начинал от него зависеть. Жучихин решил быть великодушным.

— Ладно, так и быть, завтра привезу тебе абрикосов. Пару килограмм хватит?

— Откуда? — удивился Юрий.

Они остановились около ворот мясокомбината.

— Оттуда. Ну, говори? Хватит? — повторил Жучихин.

— Вполне.

— Считай, что они у тебя.

Поблагодарив шофера за бесплатную доставку и обещанные фрукты, Астафьев вышел из машины. Он видел, как «десятка» подполковника беспрепятственно проехала во двор мясокомбината. Это удивило Юрия. В последнее время хозяйство местного мясного короля Елисеева охраняли верзилы из агентства «Баграм», состоящего сплошь из ветеранов первой чеченской войны. Астафьев слышал, что эти парни в камуфляже полностью искоренили на заводе воровство, но машину Мамонова пропустили без каких-либо проверок, широко Распахнув ворота.

Шагая к больнице, Астафьев размышлял над эти феноменом. Со слов Мазурова он знал, что как-то Елисеев, этот мясной царек Кривова, поставил на прилавки магазинов большую партию некачественных просроченных сосисок.

Обычно подобные фокусы сходили Елисееву с рук, но в этот раз поставка была особенно крупной, помимо этого несколько человек попали в больницу с отравлением, а один даже умер. Хозяева магазинов подали на Елисеева в суд, прокуратура завела уголовное дело, и тот в панике начал искать защитника в милицейской среде. Таковым оказался Мамонов. С его помощью подменили историю болезни умершего, состряпали другую. Денег тогда за это Мамонов не взял, а начал просто потихоньку доить Елисеева, регулярно и бесплатно отовариваясь прямо на мясокомбинате, вывозил багажниками деликатесы.

К удивлению Астафьева, Мазурова в палате не оказалось.

— А где Михалыч? — спросил он в палате.

— Гуляет где-то. Взял костыли и убежал.

Своего непосредственного начальника Юрий увидел в небольшом фойе, полулежащим на диванчике. Рядом с ним расположился Колодников. По их сосредоточенным лицам лейтенант понял, что ненароком попал на производственное совещание.

— Здорово, Андрей. Ты чего это распрыгался, Михалыч? Тебе еще рановато, — сказал Юрий.

— Да поговорить надо, а разве в палате это возможно.

— Что, есть интересные новости? — понял Астафьев.

— Очень, — многозначительно и таинственно произнес Колодников.

— Да, все у нас в городе становится с ног на голову.

Говоря это, Мазуров имел в виду разговор Колодникова с Антоновым.

— Что именно? — не понял Астафьев.

— А то, что теперь в городе всем заправляет Гусь, — сказал Андрей.

— А Антоша? — удивился Юрий.

— Антоша на днях уезжает в Железногорск на постоянное место жительства.

— Откуда такие сведения?

— Из очень надежного источника, — усмехнулся Мазуров.

— Да, — подтвердил Колодников. — Надежней не бывает. Кроме этого, есть интересные сведения о нашем и. о.

Версию про героин Юрий выслушал, вытаращив глаза.

— Слушайте, — сказал он, меняясь в лице. — Меня Жучихин только что подвез до мясокомбината, обещал завтра привезти абрикосов с Украины.

Майоры переглянулись.

— Это нам в кон.

— Что-то они зачастили, — удивился Мазуров.

— Ну, а как же, ты забыл, что ли, сколько у них Свинорез хапнул? — догадался Колодников. — Триста граммов — это партия в особо крупных размерах.

— Да, все сходится. Но неужели Мамон в такой момент бросит все и поедет за дурью?

— Надо бы проследить за его машиной, — предложил Мазуров. — И вообще, тут можно их хорошо крутануть. У нас до границы сколько?

— Часов шесть езды.

— И оттуда шесть. Где бы взять машину?

— На моем «уазике» туда не шесть часов, а за целые сутки не доберешься, — уточнил Колодников.

— А если этим займусь я? — предложил Юрий.

— Каким образом?

— Ну, попробую. У меня один другая недавно тачку купил. Сейчас ее обкатывает. Попрошу его.

— Давай, Юра! Надо их на этом прищемить. А как — надо подумать.

— Прежде всего, убедиться, что машина действительно едет именно туда, куда мы рассчитываем, — подсказал Мазуров.

Короткое обсуждение заняло чуть меньше десяти минут, после чего Астафьев спешно покинул больницу.

— А Юрка-то молодец, — сказал Колодников. — Смотри, как пашет, не за страх, а за совесть. А ты его вечно ругаешь.

— Да, проняло парня. Чтобы раньше он в свой отпуск мотался по делам, это скорее бы снег в июне выпал.

* * *

Астафьев спешил к своему дому. Но в квартиру он не поднялся, позвонил в одну из дверей этажом ниже. На естественный вопрос: кто? — отозвался весело и преувеличенно бодро:

— Это я, Астафьев Юра, Вадик дома?

Дверь загремела, открылась, и выглянула пожилая женщина в красном байковом халате и старомодных очках-велосипедах.

— Это ты, Юра? Вадик только что ушел в гараж, он все с машиной возится.

Как купили ему эту штуковину, совсем его дома не видно, все мотается где-то да ездит так быстро…

Бабушка Вадима Долгушина целыми днями находилась дома одна, скучала, поэтому ее монологи были бесконечны, как песни степных акынов.

— Большое спасибо, всего хорошего вам, — поспешно распрощался Юрий и быстро сбежал вниз. Так же бегом он припустился к ближайшему массиву гаражей.

Вадик Долгушин был сыном владельца ресторана «Заря» Остапа Андреевича Долгушина. И он, и его жена всю свою жизнь проработали в сфере обслуживания, так что их единственное дитя ни в чем не испытывало нужды. В пятнадцать Вадику купили мотоцикл, в семнадцать — пятую модель «Жигулей», года два назад он сменил ее на подержанный, но довольно приличный «форд», и вот теперь, на двадцатипятилетие родственники не поскупились и подарили Вадику «вольво» светло-коричневого цвета с тонированными стеклами.

Долгушин и Астафьев сдружились еще в песочнице и поддерживали отношения до сих пор. Астафьев и «подорвался» в тот злосчастный понедельник, обмывая накануне чудо «вражеской» индустрии.

«Только бы он не уехал», — молил лейтенант, и Бог услышал его молитвы.

Вадик уже выгнал машину из гаража, но, открыв капот, возился в моторе.

— Привет, студент! — хлопнул его по спине Юрий.

— О, Юрок! — отбзвался хозяин «вольво», высокий, русоволосый парень, с лицом, не очень соответствующим канонам мужской красоты, но безмерно обаятельным своей белозубой улыбкой и добротой, данной от природы. — Ты совсем что-то пропал. Нельку рыжую помнишь?

— Ну?

— Достала насчет тебя. Куда да куда пропал?

— Значит, ей той ночью понравилось. Еще хочет.

Они дружно заржали, потом Вадим спросил:

— Так куда ты все-таки пропал? Сколько раз к тебе вечером заходил, а тебя нет. С кем это ты сейчас крутишь, признавайся?

— Да если бы! А то ведь все на работе! И не спрашивай, затрахали до изумления. Слышал, у нас тут побег был?

— Ну, как же! Мне бабка все уши прожужжала, говорит, двести уркаганов сбежали.

— Ну не двести, а тридцать, но троих до сих пор не поймали. Так что всех нас на уши поставили и ночевать пришлось на работе. — После этого Юрий перешел к главному:

— Как тачка-то? Лучше «Запорожца»?

— Да ништяк, я уже масло сменил, модификатор залил.

Он захлопнул капот и, вытирая ветошью руки, озабоченно сказал:

— Только мне кажется, что она не новая.

— Как это?

— А так. У нас же почти все тачки такого класса продают ворованные. Тырят на Западе, в основном в Германии, перебивают номера, отматывают спидометр и гонят сюда как новье.

— Ты думаешь, и твою так же?

— Конечно. Я же чувствую, как она идет. По идее она еще обкатку не прошла, а она тянет на все сто.

— Слушай, Вадик, дело есть. — Юрий прищурился и уперся руками в капот:

— Не хочешь проверить ее на дальнем маршруте?

— На каком это?

— До Зубова и обратно.

— Почему до Зубова? — удивился Вадик.

— Там есть таможенный переход в Хохляндию, надо мне кое с кем переговорить, а заодно и прокатимся.

Он не очень рассчитывал на успех, но Вадик неожиданно загорелся:

— А это идея! Трасса идеальная, двухполосное движение. Едем! Сейчас залью полный бак и прокатимся.

Пока Долгушин заправлялся, Астафьев позвонил Колодникову, но его не застал. Набрал номер Паши Зудова.

— Да, Зудов слушает, — как всегда, ровным голосом отозвался капитан.

— Паш, Андрей появится, скажешь ему, что мой план удался, я уехал, вечером буду.

— Тебе тоже послание от Колодникова. Он просил передать, что прапор выехал из города тридцать минут назад направлением на юг.

— Все-таки поехал!

— Как видишь.

— Ладно, передавай привет.

— Постой, скажи лучше, когда отпуск твой обмывать будем?

— Какой отпуск?! Пашу как волк.

— Ты уж совсем дошел, хуже Мазурова стал, заразился, что ли?

— С кем поведешься, от того и наберешься. — И оба дружно засмеялись.

 

Глава 17

Путешествие было приятным. Юрий откровенно наслаждался мягким удобным креслом, мощным ходом машины. «Вольво» летела по новенькой трассе, как выпущенная кочевником стрела, надрывался стереофонический Рики Мартин, и впервые за эти дни Астафьев немного отключился от милицейских дел.

Они болтали о машинах, о знакомых девицах, об общих друзьях и недругах. У Вадика был обширный круг знакомств, он пользовался успехом у женщин, кроме того, немереные порции дензнаков, выдаваемые чадолюбивыми родственниками, притягивали к нему разного рода проходимцев. Это привело к тому, что в свои двадцать пять Долгушин был вечным студентом политехнического института. Те же финансовые потоки не раз заставляли деканат менять приказ об отчислении на очередной академический отпуск.

На третьем часе пути Астафьев задремал, а когда проснулся, то увидел прямо перед собой, метрах в ста, зеленую десятку" Мамонова. Номерной знак «триста» он с трудом, но все же разглядел.

Юрий поспешно нацепил темные очки и опустил кресло пониже, а когда Вадик догнал «десятку» и пошел на обгон, лейтенант прикрыл лицо ладонью, хотя вряд ли Жучихин мог его рассмотреть за тонированными стеклами.

Юрий похвалил друга:

— Ну, ты, Вадик, даешь! Просто Шумахер.

— Думаешь?

— Вот эта зеленая «булка» выползла из города почти на час раньше нас.

Вечный студент довольно заржал:

— Ну а что ты хочешь? Фирмовая машина и классный водила, что еще надо? Я же говорил, она уже прошла обкатку. Все эти тачки ворованные, поэтому дешевые.

Вот у Гуся джип «чероки» видел?

— Нет.

— Ты что? Серебристый внедорожник, он у нас такой один в городе!

— Это тачка старшего Гуся?

— Нет, сейчас он ее окончательно Мишке сбагрил, дарственную подписал. Тот божится, что она у него новая. А я только сел в нее и чувствую, не то. И сиденья потертые, велюр, он быстро вытирается. Порулил я немного на ней и сразу Мишке кричу: говно! Коробка поскрипывает, мотор не тянет так, как надо, ну пятьдесят тысяч она точно накатала. Тот в крик: да не п…, все такое…

— Постой, — прервал его Астафьев. До него только дошло, про кого именно говорит Вадим. — Так ты знаешь Гуся?

— Мишку, что ли? А как же! Кто ж его не знает, он по всем кабакам, как пылесос, работает, гребет текилу и телок в двойном размере.

— А младшего Мамона тоже знаешь?

— Конечно! Они же с Гусем первые дружбаны! Сейчас к ним еще этот пристегнулся, сынок бургомистра, Петюша. Ну, тот ни рыба ни мясо. Туповатый такой кент, один сплошной прикол. В любой анекдот с третьего раза врубается.

Зато бабок полный карман.

— И чем же занимается это трио?

— Да чем они могут заниматься, по кабакам виснут Да телок снимают. Мамон, тот вообще отвязался в последнее время. Мне все, говорит, по хрену, папа меня всегда прикроет, а скоро и я погоны надену, всех тут на уши поставлю.

Юрий почувствовал, как у него от ненависти спазм сжал горло.

— Ты чего, Юрок?

— Горло пересохло.

— Может, встанем, перекусим? — предложил Вадик.

— Давай, только выбери забегаловку получше. А то еще собачатинкой накормят.

Минут через пять они свернули к небольшому кафе со счастливым названием «Подкова». Беляши и сомнительного вида шашлыки их не вдохновили, поэтому ограничились десятком хот-догов и двойной порцией горячего кофе. Сидя у окна, Юрий с беспокойством посматривал на дорогу, он побаивался, как бы у Жучихина также не возникло желание перекусить. Поэтому он облегченно вздохнул, когда «десятка» подполковника промчалась мимо.

Они догнали ее около самого Зубова, Юрий попросил Вадима остановиться, не доезжая до поста таможенного контроля, и они притормозили в стороне от общего потока машин. К счастью, их было не так много, и уже через полчаса зеленая «десятка» пересекла границу суверенной Украины.

— Постой здесь, я сейчас, — сказал Астафьев Вадиму, озабоченно ковырявшемуся под открытым капотом.

Юрий подошел к самому старшему по званию на пропускном пункте, молодому черноглазому и черноусому инспектору.

— Добрый день, — сказал он и сразу протянул свое служебное удостоверение.

— Можно с вами поговорить?

— Конечно. Демченко, продолжай досмотр! — крикнул таможенник толстенькому шустрому прапорщику.

— Тебя как зовут? — спросил Юрий, сразу переходя на «ты», так как инспектор был явно его ровесником.

— Юрий. Юрий Морозов.

— О, тезка, значит. Сколько вам здесь платят?

— Да, считай, почти ничего! За такие деньги мы по идее только шлагбаум должны поднимать.

— Ясно.

— А у вас там как, в угро?

— Да точно так же, лишь бы с голоду не сдохли.

Астафьев решил, что прелюдия сыграна, и решил перейти к делу:

— Ты завтра здесь, случайно, не будешь работать?

— Случайно буду, а что?

— Повышение по службе получить хочешь?

Брови инспектора поползли наверх:

— А поконкретней?

— Видел сейчас зеленую «десятку» номер триста АО?

— Ну, она здесь часто мелькает. Подполковник в ней обычно раскатывает.

— Вот. У нас есть оперативные сведения, что этот самый подполковник, а также его шофер, прапор, что был за рулем, провозит через границу крупные партии героина.

Выражение лица таможенника стало более чем заинтересованным.

— Вот как! И это точно?

— Вполне. Могу даже подсказать где. У машины двойной бензобак, и добраться до тайника можно, разобрав полмашины.

Морозов пренебрежительно махнул рукой:

— Ну, это не проблема. Мои орлы «КамАЗы» потрошат, как карасей, любую машину тебе за полчаса разденут до скелета. Так, значит, сведения точные?

— Более чем. Информация от человека, который лично ему этот тайник сварганил, — слегка соврал Астафьев. — Завтра прапор поедет обратно, смотри, тезка, это твой шанс. Там не менее полкило героина.

Таможенник, прищурившись, размышлял о чем-то.

— А что ж ты в ОБНОН не обратился?

— Слишком долго. Они же будут выяснять, откуда информация и так далее, сам знаешь эти варианты.

— Ну ладно, — решился страж границы. — Попробую рискнуть. Только смотри, если это будет пустышка и никакого тайника там не будет! Я ведь твои данные запомнил, у меня память на такие вещи отработана.

Астафьев рассмеялся:

— Ну, если так, то имеешь полное право меня сдать тому прапору. Уж тогда он меня точно грохнет.

Тезки пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Вадик уже произвел осмотр машины и скучал за рулем под музыку все того же, предельно надоевшего Юрию, Рики Мартина.

— И за сколько мы добрались до этого Зубова? — спросил лейтенант.

— Ну, если вычесть перекусон, то за четыре с половиной часа.

— Ну вот, а мне говорили, туг как минимум шесть часов пути. Вадик, а слабо теперь этот же путь махнуть за четыре часа?

— Пристегнись получше, — посоветовал хозяин «вольво». — А то ненароком в форточку выдует.

Он нажал на педаль газа, и Юрий невольно захохотал, глядя на стремительно ускоряющуюся ленту шоссе. На секунду ему даже показалось, что сейчас машина оторвется от магистрали и рванет вверх, набирая высоту.

У самого Кривова судьба Подкинула Юрию еще один подарок. Как никогда сосредоточенный, почти непрерывно куривший Вадик не глядя открыл бардачок и на ощупь полез за очередной пачкой сигарет.

— О, — воскликнул он, вытаскивая пачку «Мальборо». — Я совсем забыл. Тут фотки с той нашей пьянки, поприкалывайся. — И протянул Астафьеву фирменный пакет «Кодак-экспресс».

Юрий открыл его и, посмотрев фотографии, хмыкнул:

— Это какие-то другие снимки.

Вадим мельком глянул на снимки и мотнул головой:

— Это другая пленка. Там еще одна есть.

Юрий, складывая фотографии в пакет, нечаянно рассыпал их и, чертыхнувшись, нагнулся и начал собирать с пола.

— Руки дырявые, заштопай, — посоветовал Вадик.

— Какие уж достались, такие достались. Я не виноват, что мне вместо рук ноги приделали.

Вадик хохотнул, а Юрий, укладывающий снимки, вдруг замер, рассматривая одну из фотографий. На ней два парня и две девчонки с веселыми, пьяными лицами валялись на полу. Снято было откуда-то сверху. Один из компании был Вадим, но не это привлекло внимание лейтенанта. Вся компания кувыркалась на ковре, очень похожем на тот, что Афонькин нашел на кладбище. Юрий перебрал все снимки, но фотография с таким ракурсом была единственной.

— Это где это ты так отрывался? — стараясь говорить как можно небрежней, спросил Астафьев.

— А, это мы как раз у Гусева гуляли. Так, просто завалились кодлой, у него эта хата свободная.

— А где же он живет? На отцовской даче?

— Нет, ты что. У него двухкомнатная на Щорса, а это дом на Достоевского.

Он одноэтажный, но там комнат шесть, не меньше. В каждой комнате сексодром, бар приличный — папина нычка, тот баб туда возит втихаря oт Зойки, ну и Гусенок сел папе на хвост.

— Понятно.

Юрий покосился на гонщика, но тот был полностью занят дорогой, машина шла не менее ста шестидесяти, и любая кочка могла им дорого обойтись. Тогда лейтенант незаметно сунул заинтересовавшую его фотографию себе под задницу и, отправив пакет в бардачок, вытащил второй, точно такой же. На этих снимках действительно была увековечена пьянка в честь приобретения «вольво», и часто встречающимся персонажем был сам Юрий Астафьев в обнимку с рыжей девушкой по имени Неля.

— Слушай, я возьму себе парочку фоток?

— Бери. Какие ты хочешь?

— Да вот эти, с Нелькой. А то припрет потом, скажет через девять месяцев: твой младенец, а я ей фотографии предъявлю, мол, ничего подобного быть не может, мы только обнимались.

Вадик захохотал, не отрывая глаз от трассы, и поэтому не видел, как вместе с этими фотографиями в кармане куртки Астафьева исчез еще один снимок.

До Кривова они добрались за четыре часа, и Вадик, сбросив скорость перед постом ГАИ, победно глянул на Астафьева:

— Ну, как?

— Я же говорил — Шумахер! — отозвался Юрий. — Иди в гонщики, просись на «Формулу-один». Все равно тебе сопромат не сдать, да и инженер из тебя будет, как из моей задницы наковальня.

Так под смех они въехали в город, и Юрий попросил высадить его у управления. От поездки гудела голова и ломило все тело, но все равно он сразу направился к Колодникову.

В кабинете майора находились еще Пашка Зудов и Андрей Мысин.

— Ты хочешь сказать, что уже вернулся? — удивился Колодников.

— Да, быстро я смотался?

— Молодец! Что-нибудь удалось?

— Все и даже больше. Завтра Жучихина будет ждать большой сюрприз. Но это еще не все. Глянь сюда, — и Юрий протянул Колодникову тот самый снимок. Все трое долго рассматривали его, потом Андрей поспешно расстегнул свою папку и достал фотографии с кассеты Сычева.

— Он? — спросил майор, укладывая фотографии рядышком. После короткого раздумья все вразнобой подтвердили.

— Похож.

— Да, точно он!

— Здорово смахивает на ту кладбищенскую находку.

— Где ты его взял? — обратился Колодников к ухмыляющемуся Астафьеву.

— Везение плюс ловкость рук.

Рассказ лейтенанта слушали с вниманием, достойным речей пророка.

— Это где же такой особнячок на Достоевского? — задумался Колодников. — Что-то я не припомню.

— Достоевского улица длинная, — сказал Астафьев.

— Но старая, — заметил Зудов. — Там халупы большей частью.

— Знаешь, что я заметил? — оживился Астафьев. — Там на одной фотографии в объектив попали окна. Судя по всему, стеклопакеты, арочные, коричневый переплет.

— Ну, это упрощает задачу. Завтра утром прокатимся и поглядим, — предложил Зудов.

— Зачем завтра, давай сейчас, — не удержался Колодников. Медлить он не стал, поднялся с места и запер сейф.

Юрий также встал, но майор его остановил:

— Юр, а тебе, наверное, придется заняться другим делом. Ты знаешь, Мамон какую нам подлянку сделал?

— Нет. Какую?

— Он снял охрану с Орловой.

— Вот козел! — поразился Юрий. — И чем мотивировал?

— Нехваткой людей, отсутствием прямой угрозы и тем, что некому охранять предвыборные участки.

Мнение, выраженное Астафьевым о своем начальнике, заставило даже привычных ко всему оперативников поразиться. А лейтенант продолжал, ничего не замечая:

— …Кому, на хрен, нужны эти участки? Ее там пришьют сегодня же ночью!

— Вот я и предлагаю тебе еще немного поработать ангелом-хранителем мисс Кривое. Переночуй в больнице, а завтра что-нибудь придумаем.

— Придется, только у меня ствола нет.

Колодников по привычке взялся за кобуру, но, ощутив непривычную угловатость рукоятки, вспомнил, что это всего лишь газовая пушка, и поморщился.

— Ч-черт, и у меня отобрали! А эта газовая пукалка — штука несерьезная.

— Погодите-ка, — сказал Паша и быстро вышел в коридор. Вернулся он с пистолетом. По внешнему виду это был типичный пээм.

— Вот, вчера у одного акселерата отобрал. Тот шлялся по городу и стрелял по стеклам и кошкам. Пневматический.

Юрий со скептическим выражением лица вертел в руках непривычное оружие.

— Ты не раздумывай, оружие вполне серьезное, — уверил его Павел. Он вытащил из-под стола пустую водочную бутылку и махнул рукой:

— Пошли.

Вчетвером они вышли на улицу. Паша попросил Мысина сбегать к ближайшим гаражам и поставить бутылку у забора, метрах в десяти.

— Стреляй, — велел он Астафьеву.

Юрий прицелился, заученно-плавно нажал на курок. Плотный хлопок выстрела и звон разбившейся стеклотары произвели на лейтенанта впечатление.

— Вот видишь! — сказал довольный Пашка. — А ты говорил! Шарик калибром четыре с половиной, но не дай боже попасть им в лоб или в глаз. Самое прикольное, что на этот ствол не нужно ни регистрации, ни разрешения. В обойму влезает сорок шариков, правда, половину мы вчера на спор с ребятами расстреляли;

— Убедил, беру, — согласился Астафьев, тем более что выбора у него и не было.

Все погрузились в «уазик», забросили в больницу Астафьева, а сами помчались в сторону улицы Достоевского на поиски таинственного дома — места интимных свиданий старшего и младшего Гусевых.

 

Глава 18

Как обычно на окраинах, освещение почти отсутствовало, хорошо, если горел один фонарь из десяти.

— Ни черта не видно! — возмутился Колодников.

— Да, хрен тут что разглядишь, — согласился Паша.

— Вот солидный особняк, — заметил Мысин.

— Да, похож, — сказал Андрей, рассматривая длинный, приземистый дом за оградой из оцинкованного железа. — Но давайте все-таки прокатимся до конца этого прошпекта и пошукаем еще что-нибудь.

В конце «прошпекта» они нашли еще один дом, подходящий под описание, и водитель Сергей полоснул светом фар по черным окнам спящего дома. Сразу стало ясно, что это совсем не то. На фасаде здания не наблюдалось ни одного арочного окна.

— Стеклопакеты, да не те, — разочарованно сказал Колодников. — Давай-ка назад, к предыдущей хибаре и освети там посерьезней.

Сергей в точности исполнил приказ начальника, и теперь ни у кого не вызывало сомнений, что они нашли то, что искали, — фары высветили ряд окон с закругленной верхней частью.

— Номер двадцать восемь, — удовлетворенно сообщил Колодников. — Ну, теперь можно и по домам. Завтра пробьем в паспортном столе владельцев и начнем раскручивать всю эту петрушку.

* * *

В первом часу ночи на лестничной площадке одной из кривовских пятиэтажек курила троица молодых парней. Двое сидели на подоконнике, третий — на корточках, у стены. Говорили тихо, вполголоса.

— Блин, что же он, падла, не едет! Нормальные люди давно спят, — сказал один из сидевших на подоконнике.

— Нашел нормального, это ж мент, — процедил сидевший на корточках.

— Ну и что, мент? — вступил в разговор третий собеседник. — У меня сосед мент, нормальный пацан, прошлый раз он меня из «обезьянника» выдернул, когда я одному в «Айсберге» табло попортил. Два куска ему за это отстегнул, бухнули хорошо, и всего-то делов.

— Он у тебя кто по званию?

— Летеха, патрульный.

— Ну, а этот майор угро, повернутый на этом деле.

— А он нас тут не перестреляет случаем?

— Нет, ствола у него нет, это точно…

Он хотел что-то добавить, но в этот момент с улицы раздался скрип тормозов подъехавшей машины и вскоре хлопок двери подъезда.

— Что там? — подскочил к окну сидевший на корточках. — «Уазик»?

— Ну да. Синий.

Кто-то из троицы успел рассмотреть прошедшего к подъезду человека и уверенно заявил:

— Он! Точно!

Слышно было, как человек поднимается наверх, звенит ключами, вполголоса матерясь на отсутствие света.

— Точно он, — шепнул все тот же «глазастый», надевая на пальцы кастет. — Пошли!

Тремя бесшумными тенями они скользнули вниз и обрушили удары кастетов на голову жертвы. Тот застонал и свалился на пол. Тогда в ход пошли ноги — били со всей силы, с кхеканьем. Когда человек на полу перестал шевелиться и стонать, главный скомандовал:

— Хорош, уходим!

Они выскочили из подъезда и завернули за угол, где стоял коричневый «жигуленок».

— Ну, куда теперь? Может, в «Айсберг»?

— Нет. Давай лучше в «Сонет», там все свои, если что — прикроют.

* * *

Юрий Астафьев в этот поздний час имел крайне неприятный разговор с дежурным врачом травматологического отделения больницы Рэмом Андреевичем Богомоловым, мужиком предпенсионного возраста. Он отличался скверным и вздорным характером. Ходили слухи, что и врач он так себе, и к нему прочно прилипла кличка Костолом, что не мешало Богомолову занимать должность заведующего отделением. Ходили также слухи, что это неспроста…

— На каком основании вы ночью находитесь в отделении? — почти допрашивал он лейтенанта.

— Хотя бы поэтому, — сказал Юрий, доставая свои корочки.

Но Рэм Андреевич пренебрежительно отмахнулся:

— Не утруждайте себя! Я сегодня разговаривал по телефону с вашим начальством и сообщил, что угрозы для жизни этой вашей Орловой нет, так что извольте сейчас же покинуть стационар.

— И кто же имеет право находиться в палате вместе с больным? — с закипающей в душе злостью спросил лейтенант.

— Только близкие родственники, члены семьи. Вообще я думаю, что и им уже тут делать нечего. Кризис явно миновал, и мы вполне обойдемся своими силами.

Завтра я попрошу родных больной покинуть отделение.

«Козел, что творит, а?! И надо же, именно он дежурит сегодня, другому кому-нибудь можно было бы честно рассказать об опасности, грозящей Ольге. А этот тип опасный, сразу помчится докладывать».

Неожиданно лейтенанта осенила простая и забавная идея:

— А я тоже являюсь членом семьи Орловых.

— Это каким же образом? — ухмыльнулся Богомолов, высоко подняв белесые брови.

— Я Ольгин жених. Мы недавно подали заявление в загс.

Врач засмеялся и, поднявшись из-за стола, отправился прямиком в палату номер пять. Там, как всегда, горел свет, на койке, придвинутой поближе к дочери, дремала Анна Владимировна. При виде столь странной, возникшей среди ночи делегации она порывисто вскочила.

— Послушайте, мамаша, вот этот молодой человек утверждает, что он является женихом вашей дочери. — Богомолов пренебрежительно ткнул большим пальцем себе за спину.

Сонная, ничего не понимающая Анна Владимировна переводила недоуменный взгляд с доктора на лейтенанта.

— Кто, Юрочка? — спросила она.

— Да. Вот этот тип с милицейскими корочками, — усмехнулся Рэм.

До Орловой наконец дошло, о чем идет речь, более того, она увидела, как отчаянно лейтенант подмигивает ей из-за спины невысокого костоправа. Астафьева она считала хорошим, симпатичным парнем, и она радостно закивала головой:

— Да-да, это так. Юрочка в самом деле Ольгин жених.

Этого Богомолов никак не ожидал. Он резко развернулся и, уставившись в лицо неожиданному жениху маленькими пронзительными глазками, процедил:

— И все равно это не дает вам права оставаться в отделении: в палате уже есть ухаживающий за больной. Ясно?

— Ясно, — согласился Юрий и вышел вслед за доктором.

Тот, пребывая в дурном настроении, прошел в ординаторскую, но, усевшись за стол, вновь увидел перед собой все того же надоедливого посетителя:

— Вам же русским языком сказано! Покиньте отделение, иначе я вызову милицию!

— Вызывайте, только приедет патруль с парой сержантов, которых я разверну на сто восемьдесят градусов, понятно?

— Я сейчас позвоню вашему начальнику, как его, Мамонов, что ли?

— Звоните, в час ночи он очень обрадуется вашему звонку.

— Слушай, парень, мне плевать, кто ты, но я тебя отсюда выставлю в любом случае!

— А спорим, нет?

— Это почему же? — ухмыльнулся доктор. Неожиданно Юрий выхватил свой пистолет и сунул его под кадык костолому.

— А вот почему, — довольно грозно сказал он. — Если с Ольгиной головы упадет хоть один волосок, твои мозги будут соскребать с этого потолка!

Астафьев говорил все это вполголоса, но с такой яростью, что травматолог отчетливо понял: этот исполнит свою угрозу. В стенах больницы Богомолов привык чувствовать себя' вольготно, но на этот раз испугался по-настоящему. Чего стоил только один взгляд этого чокнутого мента!

— Ты… вы не надо так, — сдавленным голосом просипел он: дуло пистолета давило на горло и мешало говорить.

— А как надо? Ты же, с-сука, нормальных слов не понимаешь?!

«Черт с ним, — подумал доктор. — Пусть переночует, а там я дойду до прокурора, до этого Мамонова, и ему мало не покажется».

— Хорошо, оставайтесь, я разрешаю, — прохрипел он.

— Ну вот и ладушки, — сказал Астафьев, пряча пистолет в кобуру. — Я знал, что мы договоримся.

Он вышел в коридор все еще во взвинченном состоянии, вытер со лба пот и, дойдя до знакомой палаты, сказал стоящей на пороге встревоженной Анне Владимировне:

— Все-таки я прописался тут у вас.

— Хорошо, Юрочка, с тобой как-то спокойней.

Колодников с компанией еще не успели выехать с улицы Достоевского, как ожила рация, и искаженный хрипом эфира голос дежурного сообщил:

— Внимание всем патрульным машинам, в доме номер шесть по улице Молодогвардейской избит человек. Преступники скрылись на коричневой машине, предположительно «девятке».

— Слушай, это же мой дом, — удивился майор. — Ну-ка, поехали туда!

Колодников включил рацию и уточнил:

— Селиванов, в каком подъезде нашли пострадавшего?

— Сейчас посмотрю… в третьем, на втором этаже.

— Это твой подъезд и этаж, — сказал Пашка Зудов, встревоженно глядя на Колодникова.

— Да, — Андрей облизал внезапно пересохшие губы и попросил шофера:

— Серега, давай на максимум.

«Уазик» дернулся, взревел, но поехал ненамного быстрее.

— Господи, какая же это рухлядь! — пробормотал водитель. — Когда же нам новую дадут?

— Вроде обещали в этом году. Помнишь, когда месяц Назад генерал приезжал, — напомнил Зудов.

— Новую, скажешь тоже! — хмыкнул шофер. — У нас ГНР без машины, так что если новая тачка придет, им и отдадут.

— А я слышал, — сказал Зудов, — что их «жигуль» наладили.

— Да сделать-то сделали, а заплатить за ремонт нечем. Так он и стоит в автосервисе у Антоши.

На разговоры Колодников не реагировал, только нервно, без остановки курил.

Наконец они подъехали к дому на Молодогвардейской. Во дворе уже стояли две патрульные машины, толпился народ. Первой, кого увидел Колодников, выскочив из машины, была его жена.

— Что случилось? — почти закричал майор.

— Витьку избили, — ответила она. — Да так жутко, нос сломали, голову пробили, весь в крови.

— Живой?

— Увозили, живым был. Хорошо, что Ольга его с работы ждала. Он позвонил, сказал, что выезжает, ужин велел разогревать. Когда она услышала шум и открыла дверь, Виктор уже лежал на площадке. Она даже и не поняла сразу, что это он.

— Почему?

— Да там темно было, лампочку вывернули.

Андрей прикрыл глаза и сразу представил всю картину до мелочей.

«Они просто ошиблись, а приходили по мою душу», — понял он.

Еще два года назад они с Виктором, соседом, перегородили небольшой тупичок около их квартир железной дверью, именно около нее Виктора и избили. Работал он мастером в Водоканале и частенько, когда случались аварии, задерживался на работе допоздна. В таких случаях его подбрасывали до дома на служебном «уазике», таком же, как у самого майора. Сосед, на его несчастье, был даже немного похож на Колодникова, правда, повыше ростом. При свете дня спутать их было невозможно, но бандиты сами себя подставили, вывернув на лестничной площадке лампочку.

— Откуда вы знаете про коричневую «девятку»? — спросил Колодников подошедшего лейтенанта патрульной службы.

— Старик с первого этажа бессонницей мучился, он и соообщил.

— Андреич, седой такой, с клюшкой ходит, протез у него, — пояснила жена Колодникова.

— А, ну да, — припомнил Андрей.

— У него культя разболелась. Сначала услышал топот под окном, выглянул, смотрит: трое в машину заваливаются и сразу же с места на бешеной скорости рванули.

— Ясно, — кивнул майор и, отойдя к машине, снова вызвал дежурную часть:

— Селиванов? Слушай, я просил с утра пробить данные на антоновского братка по имени Борис. Что-нибудь нарыли там?

— Да, есть такой. Сейчас, где-то у меня тут… Вот! Ашихмин Борис Викторович, шестьдесят восьмого года рождения, дважды судимый, прописан по улице Баграмяна, семнадцать, квартира семь.

— Машина у него есть?

— Да, «девяносто девятая», цвет коричневый, госномер триста тринадцать АЯ.

— Володя, можешь смело объявлять ее в розыск по избиению на Молодогвардейской.

— Ты думаешь, он?

— Не думаю, а знаю!

— Хорошо, сейчас выдам в эфир все данные. Колодников отключил рацию и махнул рукой своим спутникам:

— Поехали!

— Ты хоть бы домой зашел, поел! — попросила жена.

— Некогда, — отмахнулся Андрей.

— Домой-то когда приедешь? — не успокаивалась женщина.

— Черт его знает, хорошо, если завтра к обеду.

Он захлопнул дверцу и обратился к Сергею:

— Давай на Баграмяна, и побыстрей.

* * *

Юрий Астафьев проявлял бурную деятельность в палате своих будущих «близких родственниц». На правах жениха он первым делом заблокировал дверь, засунув в ручку ножку стула, обстоятельно осмотрелся, выглянул в окно, долго что-то рассматривал на улице, попробовал на прочность шпингалеты. По его недовольному лицу Анна Владимировна поняла: что-то не устраивает ее самозваного зятя.

Юрий нервничал не зря.

«Если к Орловой будут засланы хотя бы трое, то этими шариками их не остановить. Вызвать по рации помощь я успею, но когда подъедет патруль, то обнаружит только трупы… Наши».

Поразмыслив, он жестом попросил «тещу» встать и, пододвинув ее кровать, забаррикадировал ею дверь.

— Юра, что, так опасно? — пролепетала Орлова.

— Пока нет, но все, может быть. Присаживайтесь, Анна Владимировна.

Они уселись на произвольную баррикаду, и Юрий с силой потер лицо — давала знать о себе усталость.

— Может быть, вы поспите? — робко спросила «теща».

— Да нет, нельзя. Давайте о чем-нибудь поговорим, чтобы не уснуть. Как Ольга себя чувствует?

— Не знаю, что и сказать! Врачи говорят, самое страшное позади, а память вернется… Но я все равно боюсь за нее — молчит почти все время или спит. Я постоянно разговариваю с ней, рассказываю что-то… Может быть, это поможет. Да что я говорю! Разве можно сравнить с тем, когда она в коме была, я уже и надежду потеряла. Сейчас, конечно, гораздо лучше!

За разговорами прошло с полчаса, Юрий усиленно боролся с зевотой, монотонный голос Орловой усыплял не хуже колыбельной, тем более что Анна Владимировна села на своего излюбленного конька и рассказывала про то, какая ее дочка умница да красавица, как она хорошо училась, танцевала в хореографическом кружке…

— … Она там самая красивая была, высокая, а какая осанка…

Астафьев тряхнул головой, поднялся на ноги, сделал несколько резких махов руками, пару раз присел. В этот момент с улицы донесся заливистый лай собачонки. Еще во время своего незапланированного дежурства Юрий узнал, что эту небольшую, пушистую псину с остренькой мордочкой и торчащими вверх ушами зовут Кнопкой. Собачонка давно жила при больнице и была всеобщей любимицей. Взяв на себя добровольную охрану больничной громады, она почти каждую ночь устраивала небольшие концерты. На ее лай лейтенант сначала не среагировал, но вдруг Кнопка отчаянно взвизгнула и заскулила, словно от боли.

Юрий подскочил к окну, затаился в простенке, вытащил пистолет и, отогнув куцую, пыльную штору, осторожно выглянул. Ему здорово помогала луна. Круглая, огромная, она расположилась как раз за высоким пирамидальным тополем. Астафьев явно услышал приглушенные мужские голоса, шорох листвы, треск сучьев. Лейтенант обернулся назад и быстро сказал одно слово:

— Свет.

Все было оговорено заранее, и Анна Владимировна моментально щелкнула выключателем — в палате стало темно. Когда черная тень, освещенная луной, появилась среди тополиной листвы прямо напротив окна, Юрий чуть приоткрыл створку и, держа пистолет Двумя руками, тщательно прицелился. До дерева было метров десять, не больше. Хлопок выстрела прозвучал несерьезно, но с улицы донесся громкий болезненный вскрик. Астафьев еще пару раз нажал на спуск, и что-то громоздкое полетело вниз, с треском ломая тонкие ветви. В азарте Юрий пошире приоткрыл окно и сверху вниз обстрелял две другие тени, мечущиеся под деревом. Стальные шарики поразили цель! Матерясь и пригибаясь, два налетчика тащили на плечах своего подельника.

Убедившись, что все кончилось, Юрий облегченно перевел дух, закрыл окно и взглянул на старшую Орлову. Х)на с расширенными от страха глазами смотрела на спасителя.

— Я думаю, они сегодня больше не придут, — уверенно сказал он. А про себя подумал: «Как бы то ни было, но долго мы так не продержимся, надо что-то предпринимать».

 

Глава 19

Колодникову той ночью чертовски везло. Если бы майор был игроком, то вышел бы из казино миллионером. «Уазик», чтобы сократить путь, свернул на Красноармейскую, единственной достопримечательностью которой было заведение с музыкальным названием «Сонет». Ни один из кривовских музыкантов ни за какие деньги в этот кабак сунуться бы не решился — слишком сомнительный вид имели его завсегдатаи. Проезжая мимо «Сонета», Колодников бросил мимолетный взгляд на кабак, но тут же внезапно закричал водителю:

— Стой, Серега!

Тогда и Мысин с Пашей рассмотрели на стоянке перед притоном коричневую «девятку».

— Давай прямо к входу, — скомандовал Колодников.

— Может, подождем подмогу? — предложил Зудов.

— Я сейчас там один всех уложу, — уверенно заявил майор, выскакивая из машины.

— Серега, вызывай помощь, — только и успел крикнуть Паша, выпрыгивая за Андреем.

Колодников вломился в помещение, с грохотом лупанув в дверь ногой. В единственном зале кабака сидели человек десять, не больше. Они разместились в разных углах за тремя столами, но кто из них нужный ему Боря, Андрей не знал.

Сейчас его вела только злость и интуиция. От двух ближайших столов к нему обернулись несколько человек с изумленными лицами, но вот один из троицы в самом дальнем углу явно перепугался.

Борис Ашихмин, плечистый бугай с просвечивающим на темечке сквозь короткие волосы шрамом не верил своим глазам. Человек, которого они час назад долго и упорно били кастетами и ногами, которого они только что хорошо «помянули», живой и здоровый стоял на пороге «Сонета». Увидев неестественную бледность и круглые От удивления глаза братка, Колодников прямиком направился к нему.

— Что, сука, не ожидал меня встретить на этом свете? — издалека приветствовал Андрей неудачливого киллера, стремительно надвигаясь на него. — А я бронированный, от меня пули отскакивают, мне по хрену твои кастеты, козел!

От майора исходила сейчас такая мощная энергия, что никто из качков не решился выступить. А Колодников перегнулся через стол, ткнул в лицо Бориса пистолет и, схватив его за грудки, рванул на себя и начал вытаскивать этого здорового, стокилограммового мужика прямо через стол, как вытаскивают за ботву созревшую свеклу. С грохотом и звоном на пол полетели посуда, закуска, бутылки с пойлом. Когда Ашихмин уткнулся лицом в стол, Андрей коротко ударил его рукоятью пистолета по загривку и почувствовал, как обмякло тело качка. Левой рукой Колодников нашарил на поясе браслеты и ловко и быстро скрутил руки бугая за спиной.

Очнулись подельники Бориса, и один из них сунул руку в карман и выдернул из него «кнопарь», но пустить его в ход не успел. Широкая, как лопата, ладонь Паши Зудова со всей силы опустилась на его шею, моментально отключив сознание любителя холодного оружия.

Второй пошел другим путем. Резко рванувшись с места, он взял приличный старт, но далеко убежать не успел. Правая нога Андрея Мысина словно невзначай попалась на пути стайера. Финишировал «спортсмен» впечатляюще, с грохотом собрав на своем пути столы и стулья доброй половины зала. Он попробовал было подняться, но участковый уже сидел на его спине, заламывая левую руку, а потом, с помощью Паши, и правую, объединив их наручниками.

Когда они подняли бегуна, очухался Боря. Колодников лично привел его в вертикальное положение, благо бугай теперь не очень уверенно стоял на ногах.

Прихватив третьего члена компании, оперативники погнали свой «улов» к выходу.

— Братва, мочи ментов! — неожиданно закричал наименее пострадавший от рук милиционеров один из Бориных качков. Паша коротко и точно ткнул его кулаком в область почек, а Колодников наконец-то обратил внимание на остальных посетителей «музыкального» заведения.

Состав клиентов заставил его поморщиться. Из семи человек он знал как минимум трех, и все они прошли через его руки. Но его «крестники» как раз не проявили никакого энтузиазма, а вот двое незнакомцев — здоровый детина с бородой и худощавый парень с лихорадочно блестевшими глазами неврастеника — откликнулись на лозунг и двинулись за конвоем. Вполне возможно, что они просто хотели покинуть заведение, но майор решил не рисковать. Он вспомнил, что у него в руках не табельный пээм, а газовая пушка, и, развернувшись на пороге, трижды выстрелил в сторону надвигающихся «энтузиастов», а затем шустро выскочил на улицу.

На улице рядом с их «уазиком» уже стоял патрульный «жигуленок», и из него горохом сыпались люди в форме, подруливала и белая с синей полосой «Нива».

Колодников махнул рукой и приказал:

— Этих всех в отделение, проверить документы и все остальное!

Дверь «Сонета» распахнулась, и оттуда с матом и ревом один за другим начали выскакивать посетители, а также бармен и официанты. Не давая опомниться и вытереть слезы, их тут же расставляли у стенки, быстро шмоная карманы. Улов был богатый: три ножа, два кастета, газовый пистолет, переточенный под обычный патрон, у троих нашли героин, но больше всех удивил бармен, заначивший аж шесть пакетиков с этой белой дурью. Для Кривова это был серьезно.

Колодников не присутствовал на этом празднике. Отдав клиентов в руки патруля, Борю Ашихмина он лично повез в управление. Андрей чувствовал, что именно Боря в этой компании главный. Он и выглядел постарше, и разъезжали на его машине. Всю дорогу оперативники молчали, и это почему-то особенно пугало Ашихмина.

Прибыв на место, с вежливостью бухарских палачей его проволокли в кабинет Колодникова и пристегнули наручниками к батарее. После этого Андрей вытащил из шкафа длинную резиновую дубинку и со всей силы полоснул «демократизатором» по выпирающему животику Бориса. Тот отчаянно закричал и упал на колени. Андрей отошел к Зудову и тихо спросил:

— У тебя диктофон пашет?

— Конечно.

— Тащи его сюда.

Зудов единственный из всех оперативников имел диктофон, купленный, естественно, на свои деньги. Пока Паша ходил к себе в кабинет, Колодников еще два раза огрел своего «гостя» дубинкой по ребрам, отчего у того начали закатываться глаза.

— У, с-суки, убил бы, — простонал он. Это должно было получиться грозно, но вышло нестерпимо жалобно.

— Кто тебя послал к Шалимову и ко мне? — спросил Колодников, ухватив клиента за ухо. — Ну, говори, падла! Ты ведь знаешь, какой у меня к тебе счет.

Я из тебя сейчас котлету сделаю! Всю оставшуюся жизнь будешь ходить с бутылочкой в штанах!

В это время Мысин показал майору запакованный в пакет кастет Бориса, массивный, с шипами. Колодников отобрал его у участкового и с размаху ударил пакетом по лицу Ашихмина. Тот вскрикнул — из разбитой брови потекла кровь.

— Я тебе сейчас отобью все потроха, разобью морду так, что ты слова сказать не сможешь, переломаю ребра, а потом еще вырежу на коленках дыры и отправлю в Железногорск, в СИЗО, — пообещал Колодников.

Это для дважды сидевшего Ашихмина было страшней всего. Дыры на коленках означали принадлежность к касте педерастов, а после обещанной майором «обработки» он вряд ли смог бы оправдаться перед сокамерниками.

— Не надо, я все скажу, — прохрипел он. Андрей кивнул, и Паша, включив диктофон, подсунул его под нос Борису.

— Мне велел Гусь… сказал, что этого надо убрать, показал даже тебя из машины… адрес дал.

— С Шалимовым так же было?

— Да, только того надо было просто вырубить.

— За что, говорил?

— Нет, зачем?

Колодников понял, что парня прорвало, и сейчас он может рассказать многое.

Майор задал следующий вопрос:

— Зачем Гусю надо было убрать нас с Шалимовым? Кто ему приказал?

Борис облизнул пересохшие губы, он пытался сообразить, стоит рассказать что-то еще или нет. Но в это время в коридоре послышались шаги, распахнулась дверь, и на пороге появился Мамонов. Зудов еле успел спрятать за спину диктофон, при этом ему показалось, что Борис, увидев Мамонова, облегченно вздохнул. Подполковник был без фуражки, в расстегнутом кителе. Посмотрев на залитое кровью лицо Ашихмина, он спросил:

— Почему задержанный в кабинете? Почему личное мне не сообщили?

— А он вам нужен?

— Конечно.

— Мне он тоже нужен.

— Ты не можешь быть объективным при допросе, ты в этом деле заинтересованная сторона.

— А вы нет?

Они встретились глазами, и после паузы Мамонов негромко, но с чувством произнес:

— Ты нарываешься, Андрюша. Смотри, окончательно отстраню от всех дел.

Колодников пожал плечами и сказал:

— Хорошо, забирайте. Самое главное он уже сказал.

Майор отошел к столу, закурил и, прищурившись, смотрел, как прибывший с Мамоновым сержант выводит Бориса в коридор. Из кабинета подполковник вышел не попрощавшись. На выходе из здания Мамонов тронул сержанта за плечо:

— Вернись, спроси, они протокол на него писали?

Милиционер резво метнулся обратно, а Мамонов оглянулся по сторонам и, убедившись, что никто его не видит, поднял ногу и ударил Ашихмина в зад так, что тот полетел с крыльца далеко вперед. Борис попытался подняться с земли, и ему почти удалось встать на колени, когда с крыльца прозвучал выстрел, вдребезги разнесший ему затылок.

— Пытался убежать, — спокойно заявил Мамонов выскочившим из дежурной части милиционерам. Среди них он не увидел Колодникова, и это неприятно задело подполковника.

«Сука, похоже, он все знает наперед».

Мамонов был прав. Едва за «гостями» закрылась дверь, Андрей тихим голосом, не поднимая глаз от столешницы, сказал:

— Грохнет он его. Интересно только когда?

— Ты думаешь… — начал было Паша, но в это время открылась дверь и на пороге возник сержант, сопровождавший Мамонова.

— Э, мужики, у вас на него что оформлено… — начал он, но неожиданно с улицы раздался пистолетный выстрел.

— Нет у нас ничего, иди отсюда! — окрысился Колодников.

Паша Зудов сказал Андрею:

— Ты оказался прав.

— А ты заметил, как этот придурок оживился, когда увидел Мамонова? — спросил Колодников.

— Конечно, тут все как на ладони.

— Поэтому он его и убрал. Знал его Боря. И еще он слишком много знал.

Машинально он взял со стола мобильник Ашихмина, повертел в руках, а затем сунул в карман.

— Боре он не нужен, а нам пригодится, — пояснил майор. — Как у тебя запись, получилась?

Зудов запустил руку под стол и вытащил на свет божий диктофон. Отмотав пленку, он включил воспроизведение, и все услышали голос уже мертвого человека:

«Мне велел Гусь… сказал этого надо убрать…»

— Ну вот, теперь можно Гуся прищемить, — довольным голосом сказал Мысин.

Старшие его товарищи с иронией посмотрели на сержанта.

— Каким это образом? — спросил майор.

— Ну как, запись-то у нас есть? — удивился Мысин.

— А кто тебе сказал, что этому кто-то поверит? — усмехнулся Зудов. Капитан по привычке сжимал в ладонях резиновый эспандер. Эта привычка осталась еще со школьных лет, и, когда Паша рвал очередной эспандер, чувствовал себя неуютно до тех пор, пока не обзаводился новым.

— Ну как это, голос-то его? — продолжал недоумевать участковый.

— А кто это может подтвердить? Ты знаешь, кому у нас в стране верят меньше всего? — И, не получив ответа, сказал:

— Нам, ментам.

Колодников кивнул на диктофон:

— Вот если бы при разговоре были два незаинтересованных свидетеля, то тогда прокурор, может быть, и возбудил бы дело против Гуся, а так это полная балда. Пустышка. Можно, конечно, пугнуть Гуся при случае, только он в этих делах тоже хорошо разбирается, тертый калач.

— Нет, но это же глупость! — возмутился участковый. — Почему обязательно нужны понятые?

— Андрюха, а ты вообще-то знаешь, что понятые существуют только у нас в стране? — спросил Паша.

— Да-да! — подтвердил Колодников. — В той же вшивой Америке копам почему-то верят на слово.

— Ну и отменили бы их. Кому они нужны? Иногда замучаешься бегать искать их. Хорошо если каких старух уговоришь присутствовать при обыске.

— По идее понятые должны следить, чтобы мы чего-нибудь там не подкинули подозреваемому, только это все полная фигня.

— Ага, — подтвердил Паша. — Афонькину вон приписали пистолет, и хоть бы хрен. Никто ничего не видел и не слышал.

— Что же тогда нам делать? — не унимался участковый.

Колодников откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и начал размышлять вслух:

— Мамон нас теперь в покое не оставит. Не смог пришибить, наверняка попытается отстранить от работы, придерется к чему-нибудь, и все.

— А ты заметил, как он сюда быстро примчался? — спросил Зудов.

— Да. Как будто рядом сидел и ждал.

— Да нет, он просто слушал наши разговоры с дежурным, а когда выяснил, что я увез Ашихмина к себе, сорвался. Но, похоже, Гусеву заказал меня он.

— Плохо то, что Мамон бывший оперативник, — высказал свою точку зрения Зудов.

— И кстати, неплохой оперативник. Я с ним немного работал, хватка у него есть, — подтвердил Колодников.

— Значит, так все и будет продолжаться. Заметь, куда мы ни сунемся, везде полный облом. С тем же Медведкиным хотя бы. Только мы его вычислили, и парень бесследно исчез.

— Да, ты прав, — упавшим голосом подтвердил майор.

— Надо идти на опережение, — предложил капитан. Их молодой коллега — Мысин — молчал, только переводил взгляд с капитана на майора и обратно. Колодников встал, прошелся по кабинету:

— Ты знаешь, я все эти дни думал, что делаю все правильно, но оказалось, что это не так.

Собеседники вопросительно посмотрели на майора.

— Мы действуем по старинке, по правилам: улики, Допросы… Но тот же Мамонов, он же наш, ему это все известно. А братва с их адвокатами и прикрытием того же Мамонова? Они, как в дзоте, палят из пулемета, а ты бежишь на них по минному полю с последней гранатой.

— И что ты предлагаешь? — спросил Зудов. Колодников пристально посмотрел на друга:

— Помнишь, мы вчера говорили про стеклянный лабиринт?

— Ну?

— Так вот, есть еще один путь выхода из лабиринта. Догадываешься какой?

— Нет.

— А ты нам сам про него рассказывал!

Но Паша по-прежнему ничего не понимал.

— Что твой сибиряк сделал с зеркалами?

Зудов, наконец, начал догадываться:

— Ты предлагаешь…

— Да, именно. Разнести к чертям все стекла и зеркала. Действовать не по правилам. Бить не по шестеркам, а по боссам.

— Это как же?

— Бросить всю мелочовку и пристально заняться господами Мамоновым и Гусевым. У них ведь сейчас тоже запарка, шея в мыле, седло на боку.

— Ты хочешь предугадать их дальнейшие действия? Это зависит от того, какие у них проблемы.

— Орлова, — подсказал Мысин.

— Там Юрка, он ее прикроет, — убежденно сказал Паша.

— Ты думаешь? — В голосе Колодникова прозвучало сомнение.

— Да, парень завелся, молодец. Жалко, Мазуров в больнице, не хватает его.

— Самим надо шевелить мозгой, — посоветовал Колодников.

— Да сами как-то необучены. Начальство вон что говорит: нечего думать, а то нарвешься. Свое мнение должно иметь только оно. — Зудов на секунду замер, после чего сказал:

— А знаешь, что они сейчас делают? Они сейчас занимаются точно тем же, чем и мы.

— То есть? — не понял Колодников.

— То есть они должны с Гусевым собраться и все обмозговать. Прикинь: Ольгу им убрать никак не удается, это раз. С тобой также вышел облом, Боря мертв, два его кента в ИВС. Ты еще ляпнул, что Боря нам все сказал, у Мамона сейчас мысли враскорячку. Одна голова хорошо, а полторы лучше, сам знаешь.

— Да, скорее всего, подполковник уже сообщил Гусю.

Но Зудов отрицательно мотнул головой:

— Как? По телефону? Это не то. Тут нужно вот так базарить, как мы сейчас, глаза в глаза.

— А как это проверить?

Они задумались, но тут голос подал самый младший из них:

— Просто ему позвонить.

Офицеры с интересом посмотрели на Мысина и переглянулись.

— А он прав. Это самый простой выход. Соображаешь, тезка!

Колодников набрал номер дежурного части.

— Да, отдел внутренних дел слушает, — усталым голосом отозвался дежурный.

— Селиванов, это Колодников.

— Чего тебе, Андрей?

— Мамонов уехал?

— Да, только что.

— Куда?

— Сказал, если что, звонить в Демидовку.

— Понятно. Спасибо, Мишка.

— Не за что.

Положив трубку, Андрей посмотрел на присутствующих:

— Поехал в Демидовку. К чему бы это?

Он вытащил из нагрудного кармана потрепанную записную книжку и начал в ней что-то лихорадочно искать.

— Ага, вот! Андрей, позвони три сорок двадцать один, спроси Сашу.

— Это зачем? — удивился Мысин, поднимая трубку.

— Это номер Гусева в Демидовке. Мой голос он может узнать, Пашкин тоже.

Участковый начал крутить диск, а оба офицера, затаив дыхание, с двух сторон обступили его. Трубку подняли после первого же гудка.

— Да, — расслышали все голос.

— Сашу можно?

— Какого Сашу? — опешил далекий абонент. — Ты куда звонишь, козел!

— Извините, не туда попал, — торопливо зачастил Мысин, а Колодников нажал на рычажки.

— Ну вот, не спит Гусь. Около телефона сидит, — подбил он итоги эксперимента.

— Да, и голос совсем не заспанный, — подтвердил участковый.

— Значит, они должны встретиться. В городе опасаются — кругом глаза и уши, а там никто ничего не видит. Паш, ты ездил вчера в Демидовку?

— Ну да, ты же просил.

— Как, все подтвердилось?

— Да. Их дома в самом деле стоят рядышком. Я даже рассмотрел ту калиточку в заборе.

— Каким образом? — удивился майор.

— А там на пригорке стоит здоровый такой дуб, листва густая, я не поленился, залез. С него все видно как на ладони.

— Слушай, — заинтересовался Колодников. — А мы с него не увидим, как они будут между собой базарить?

Паша уловил его мысль, но пожал плечами:

— Я не знаю. Это зависит от того, где они разместятся. Шторы задернут, и все.

— Но попробовать стоит.

— А что толку, если даже мы и увидим? Это надо снимать.

Колодников кивнул:

— А снимать нечем. Сычева привлечь?

Паша только хмыкнул.

— Да, ты прав, — вздохнул Андрей. — Он на такое не пойдет, да и техника у него первобытная, иногда смотришь оперативную запись и ни черта не поймешь, одна муть.

Колодников задумался, прошелся по кабинету, потом вдруг хлопнул себя по лбу ладонью:

— Я знаю, кто может это снять!

— Кто?

— Ленка Брошина, — сказал Андрей, уже набирая номер телефона. — Она и отвезет кассету в Железногорск и покажет по «Скату». Представляешь, что будет?

Капитан покачал головой и расплылся в улыбке:

— Было бы красиво. Молодец, Андрюха.

 

Глава 20

В отличие от предыдущего абонента Брошина отозвалась не сразу, и голос у нее был явно со сна, с хрипотцой.

— Да.

— Лен, это Колодников тебя беспокоит. Ты чего это спишь в такую ночь?

— В какую такую?

— Ну, милая, в городе интересные дела творятся, а она дрыхнет.

— Андрей Викторович, я сейчас вас убью! Что происходит-то?!

Майор улыбался. Он по голосу чувствовал, как журналистка «бьет копытом» в нетерпении.

— Ну, первую часть развлекательной программы ты прозевала, но на заключительную мы можем тебя пригласить. Давай, одевайся по-спортивному и не забудь спрей от комаров. Бери свою самую мощную камеру и жди нас.

— Отлично! Я уже у подъезда.

Ухмыльнувшись, Колодников положил трубку. В способность женщины быстро собраться он не верил. Но когда через десять минут замученный «уазик» майора притормозил у подъезда Ленкиного дома, она тут же выскочила на улицу. Несмотря на ничтожно малое, с женской точки зрения, время, отпущенное на сборы, журналистка выглядела сногсшибательно: обтягивающие бедра джинсы, ковбойка, новенькая бейсболка, белоснежные кроссовки. Пахло от корреспондентки чем угодно, только не лосьоном «Тайга» от «вампиров» низшего порядка. В скудном свете салона Колодников все-таки рассмотрел подведенные карандашом глаза, неяркие наложенные тени и, как всегда, ярко накрашенные губы. Плечо Елены оттягивала большая черная сумка.

— Ну, так куда мы едем? — сказала она, втискиваясь в салон и невольно прижимая бедром немного ошалевшего от такого соседства Андрея Мысина. Его потрясение было тем более велико, что участковый видел лихую журналистку первый раз в жизни.

— Лен, сейчас прокатимся до одной деревни, а там все расскажем на месте, — сказал Колодников, он не хотел, чтобы шофер узнал малоприятные подробности деятельности начальства.

— Так, а что сегодня произошло в городе? Почему Мишка мне не позвонил и ничего не сказал?

— Да ничего особенного, просто некие ребята очень хотели меня убить и плюс был небольшой шмон в «Сонете».

Подробности этих событий Ленка выспрашивала у оперов до самой Демидовки.

— Паш, командуй, ты эти места знаешь, — велел Колодников.

— Проезжай чуть подальше, сверни налево, вот здесь, да. И жди нас.

Они не доехали до поселка «новых русских» метров Двести, дальше пошли пешком. Обычная деревня Демидовка в десяти минутах езды от Кривова в последнее время начала бурно разрастаться за счет огромных, Двухэтажных домов из одинакового белого кирпича. Торговые нувориши из местных армян, преуспевающие рэкетиры, члены правления местной администрации — все они были жильцами этого нового поселения, названного в народе «кулацким поселком».

— О, окна горят на втором этаже, — сказал Павел, кивнув на возникший впереди небольшой замок, правда, без сторожевых башен и прочих архитектурных излишеств. — Это хата Мамона.

Колодников наконец-то пояснил недоумевающей девушке диспозицию предстоящего сражения.

— Лен, мы думаем, что сейчас наш любимый и. о. начальника ГОВД встречается с одним интересным человеком по фамилии Гусев.

— Вадиком? — удивилась Ленка.

— Именно с ним. У нас есть надежда, что ты сможешь заснять эту встречу на Эльбе.

Они подошли к дубу: до дачи Мамонова отсюда по прямой было метров сорок, не больше.

— Как тебе это расстояние? — спросил Андрей, кивая на горящие окна. — Снять сможешь?

— Запросто, — сказала девушка, расчехляя камеру. Оперативники были поражены, увидев технику. Это было нечто абсолютно новенькое, небольшой корпус, выгнутая вверх труба видоискателя, продолговатая боеголовка микрофона и массивный объектив.

— Ого, вот это у тебя пушка!

— Профессиональная камера, одна из последних моделей. Приз как самому лучшему криминальному журналисту области, — с удовольствием пояснила Брошина. — Легкая, удобная и мощная.

Лена задрала голову вверх. Дуб был раскидистый, с узловатыми, толстыми сучьями, но все они располагались достаточно высоко над землей.

— Так, на эту штуку мне надо еще и влезть?

— А как же. Паш, помоги.

Капитану такая помощь была не в тягость. Он подсадил Лену до самой низкой ветки, подал камеру. Неожиданно проявил инициативу и Мысин. Подпрыгнув, он уцепился за ветку, подтянулся и с ловкостью обезьяны начал карабкаться вверх.

Забравшись выше Лены, он взял у нее камеру, дождался, пока она поднялась сама, и вернул технику. Наконец Брошина пристроилась на широкой разветвленной ветке, поднесла объектив к глазам и отрицательно замотала головой:

— Не видно, ветка мешает.

— Какая? — спросил Андрей, с ловкостью гиббона пробираясь по кроне.

— Не эта, левей. Ага, и соседнюю обломай. Класс! Теперь все как на ладони.

Но эти ее слова расслышал один только Мысин, остальные не только не слышали, но и не видели журналистку.

— Лен, ну как? — приглушенно крикнул Колодников.

— Отлично, — донеслось сверху.

— Что видно?

— Все.

Но майор никак не мог успокоиться:

— Что все?!

— Андрюх, да хватит тебе орать, — начал успокаивать его Зудов. В это время со стороны мамоновского замка залаяла собака. Ветра не было, стоял полный штиль, и Паша недовольно заметил:

— Ну вот, доорался!

— Ну мне же интересно, что там происходит, — оправдывался вертевшийся юлой Колодников.

— Ну и лезь сам туда!

— Ага, нашел пацана! Это с моим-то радикулитом?

— Кстати, жрать хочется. Ты сегодня обедал?

— Нет.

— Я тоже. Вот так язву-то и зарабатывают, как Мазуров.

— Курить надо меньше, — заключил Зудов. — Ты вообще смолишь как паровоз.

— Да, это точно, третью пачку сегодня открыл, — подтвердил Колодников, раскупоривая «Приму» и угощая сигаретой капитана. — На, это наше единственное средство спасения от комаров.

А в это время над головами у них Елена Брошина испытывала чувство, близкое к настоящему экстазу. Техника фирмы «Кэнон» действительно творила чудеса.

«Глаз» телекамеры, словно экран телевизора, высвечивал все, что происходило в комнате на втором этаже особняка.

Два человека сидели друг против друга за небольшим столом с фигурной бутылкой «Смирновской» и закуской. Выпивали они немного, зато много курили, но в основном разговаривали. Хозяин дома был без кителя, в милицейской рубашке, с болтающимся на зажиме галстуком. Подполковник явно был зол, это было видно по его лицу, дерганым движениям рук. Вот он поднялся и начал ходить из угла в угол, время от времени обращаясь к сидящему спиной к окну человеку. Наконец Мамонов уселся на диван и выпил рюмку водки. Тогда поднялся его гость и в свою очередь тоже начал ходить по комнате, что-то выговаривая теперь уже хозяину.

У Ленки перехватило дыхание, она до максимума приблизила изображение. Без сомнения, это был Вадим Гусев, криминальный авторитет Кривова по кличке Гусь.

Ошибиться было невозможно: волосы с легкой рыжиной, широкие плечи, своеобразная манера говорить наклонив голову набок. Лицо Гусева — широкое, но не круглое, а скорее продолговатое, с крупным носом и ртом, резко обозначенным выпирающей верхней губой. От этого казалось, что Вадим все время улыбается. Его трудно с кем-то спутать.

С начала съемок прошло не меньше часа, и все, в том числе и Елена, решили, что больше ничего серьезного не произойдет. Она отключила камеру и с облегчением опустила ее объективом вниз, чувствуя, как болезненно отходят занемевшие рука и плечо.

— Ну как, есть на что посмотреть? — спросил сверху Андрей Мысин.

Елена засмеялась, хотела что-то ответить, но свет фар и рев мотора въезжавшего на пригорок автомобиля заставил ее замолчать. Когда машина свернула к воротам мамоновского замка, журналистка молча взяла телекамеру наизготовку.

— Кто это пожаловал? — спросил снизу Колодников.

Этот вопрос был скорее риторическим. Стоящий рядом с ним Паша Зудов вряд ли мог знать больше, чем он. Капитан промолчал, лишь приподнялся на цыпочки, словно лишние пять сантиметров к его метру девяносто могли помочь ему что-то рассмотреть. А изнывающий от незнания Андрей снова громко прошипел:

— Лен, кто это?!

Ответом был лай мамоновского волкодава. Елена не могла оторваться от объектива. Человек, появившийся в поле ее зрения, был не кто иной, как мэр города Кривова, Александр Иванович Стародымов. Бургомистр.

Его Елена не спутала бы ни с кем другим. Выше среднего роста, лысоватый, с аккуратными усами и широким, скуластым мордовским лицом, Стародымов выглядел моложе своих лет, хотя, по наблюдениям Брошиной, в последнее время несколько сдал. Он по-прежнему каждую субботу играл в большой теннис с давно сложившейся командой своих подчиненных, но, по слухам, с некоторых пор зачастил в церковь и не пропускал ни одной воскресной службы. Вот это Елену удивляло.

Года четыре назад, когда она только начинала свою журналистскую деятельность, мэр попытался затащить ее к себе в постель после пышного банкета по случаю трехсотлетнего юбилея города.

Ленке тогда еще не исполнилось и двадцати. Не безукоризненная красавица с пропорциями топ-модели — этого ей природа не отпустила, — она была все равно необыкновенно хороша, сексуальна и привлекательна. Несмотря на приличную дозу выпитого, Елене тогда все же удалось отбиться от настойчивых попыток мэра затащить ее в один из номеров городского профилактория, арендованного для празднества. С тех пор она чувствовала особое расположение кривовского бургомистра к своей персоне. Любой другой журналист мог неделями безуспешно пробиваться к Стародымову, но Брошину он принимал по первой просьбе — то ли из-за чувства вины за ту пьяную выходку, то ли потому, что Александр Иванович рассчитывал в конце концов добиться своего. Однако надо отдать должное мэру, он ни разу ни на что не намекал.

Как мэр, Стародымов был, как говорится, не плох и не хорош. Подворовывал, на городские деньги обучал своего туповатого сынка в престижной юридической академии, построил дочери в Железногорске дом, себе отгрохал особняк в заповедном районе на берегу великолепного озера. Но вместе с тем город старался не запускать, почти вовремя выплачивал зарплату бюджетникам и пенсии старикам, поэтому довольно прочно занимал свой пост. Других претендентов на кресло мэра кривовцы боялись, а бургомистр все-таки свой. И вот теперь неожиданная встреча бургомистра с мафиозным лидером города!

Лена снимала и не могла понять смысла происходящего. Мамонов и Гусев сидели спиной к окну, она не видела их лиц, а Стародымов расхаживал перед ними взад-вперед и говорил, говорил, грозил пальцем, воздевал руки. Она бы еще больше удивилась, услышав речи господина бургомистра.

— Господь, он ведь все видит, — вещал Стародымов. — Грехи наши, они у него как на ладони, и все, все ответят за них, и не в последующей жизни, а еще в этой, в этой…

И Гусев и подполковник знали то, чего не знала Брошина: Стародымов был пьян, Когда Мамонов вышел встречать позднего гостя, наблюдая, как тот выбирается из машины, он удивился, как мэр в таком состоянии вообще добрался до Демидовки — шофера он, видимо, отпустил.

Проповеди городского головы оба слушателя воспринимали с иронией. Бывший коммунист, бывший зампредисполкома, председатель комиссии по атеизму, на старости лет Стародымов неожиданно уверовал в Бога. Неудачно сложившаяся судьба детей бургомистра была этому причиной. Дочь Наталья трижды побывала замужем: с одним она развелась, другого, бизнесмена, убили, третий умер от рака.

С сыном была совершенно другая история. Внешне физически здоровый, он был явно недоразвит умственно. Туповатый, какой-то неловкий в движениях, Петруша Стародымов воспринимал этот мир как продолжение детской песочницы, где все предназначено для его развлечений. А их Петя находил везде и в самых неожиданных местах. В школе он с компанией таких же балбесов устроил пожар, сунув в урну горящую паклю. Полшколы пришлось белить заново, и только лично выделенные господином мэром деньги на ремонт смягчили наказание Петруши до условных мер.

Веселился он и в академии, быстро сколотил вокруг себя компанию таких же, как и он, молодых придурков. Слава богу, это было заведение частное, платное, а значит, Петеньку и его друзей до поры терпели, но уже поговаривали об увеличении оплаты за следующий семестр. Деньги богатых родственников компенсировали потерю нервных клеток преподавателей.

— Вот вы наших сыновей выгораживаете, — продолжал бургомистр. — А я говорю, что они должны понести наказание, ибо это справедливо. Валентина Петьку на Канары услала, а он должен в тюрьме сидеть вместе с вашими оболтусами…

Мамонов с кривой улыбкой налил в рюмку «Смирновской» и подал мэру.

— Что это? Зачем? — не понял тот.

— Пей, — властно приказал подполковник, и Стародымов мелкими судорожными глотками выпил до дна. После чего продержался на ногах не больше минуты. Он стоял с пустой рюмкой в руках, уставившись куда-то в плинтус, и раскачивался, быстро увеличивая амплитуду. Гусев с хозяином дома ловко перехватили его как раз в тот момент, когда ось абсцисс в виде пола грозила соединиться с осью координат, являющейся лицом первого человека Кривова.

— Давай его сюда, — распорядился Мамонов, решив успокоить кающегося грешника на широком кожаном диване испанского производства. Уложив Стародымова, спасители его налили себе по рюмке и принялись обсуждать новую проблему, возникшую с появлением в Демидовке бургомистра.

— Совсем старый чокнулся с этой религией, — проворчал Гусев, поглядывая на храпевшего с астматическим надрывом мэра.

— Да, так крыша может и совсем уехать, — согласился Мамонов. — Они с Валькой вообще на богомолье куда-то на Валаам ездили, а потом она одна в Киеве какие-то пещеры посещала.

— Да ты что? — удивился Вадим. — А я думал, она опять на Кипр летала.

— Нет, все, отгрешила свое, теперь замаливает.

— Климакс, поди, стукнул.

Мамонов только хмыкнул и, пододвинув к себе телефон, набрал номер.

— Ты кому это звонишь? — спросил Гусев.

— Вальке, чтоб не искала. Алло! Валентина Павловна, извини, что разбудил, это Мамонов. Просто хочу сообщить, что Александр Иванович у нас. Да, отдыхает.

Ну, перебрали немножко, завтра как штык его доставлю живым и невредимым. Да-да, обсуждали наши текущие дела. Нет, что ты! Никаких девушек и сауны… Не волнуйся! Спокойной ночи! — И положил трубку.

Гусь, развалившись в кресле, кивнул в сторону спящего бургомистра:

— И все-таки что с ним делать? Как ты думаешь, это у него серьезно?

— Ты про что?

— Ну, все эти дурацкие шуточки, — пояснил Вадим. — «Должны сидеть в тюрьме…» — процитировал он отдыхающего гостя.

— Да брось ты! — отмахнулся Мамонов, долгие годы бывший с четой Стародымовых на короткой ноге. — Пусть проспится, а завтра из него Валентина быстро эту дурь выбьет. За сына она готова на все, убьет кого угодно.

— Это хорошо, но ты так и не ответил, что со своими операми делать будешь?

Ведь роют, суки, так и идут по следу, волки поганые!

Подполковник скривился:

— А кто виноват? Если бы твой Боря задолбал не этого полудурка, а Колодникова, сейчас бы проблем не было.

— Что ты уперся в майора?! Между прочим, этот лейтенант твой так и пасет Орлову. А, Мазуров?

— Он вне игры.

— Он-то да, а весь остальной утро пашет, копает это дело.

— Что они не нароют, я все подчищу. Вот твои быки ни хрена не могут,начал раздражаться Мамонов. — Я снял охрану с девки, и что? Хренушки?

— Не ссы, завтра ей придут кранты, там все схвачено, — отмахнулся Гусь.

— Если ее не будет, мы все аккуратно переводим на покойничков, Бурлака и Свинореза. Не подкопаешься.

Мамонов подошел к окну, посмотрел на слабую, только занимающуюся зарю.

— Что-то Дик сегодня из себя выходит, — сказал он, вглядываясь в темноту, будто стараясь определить причину собачьего беспокойства. И вдруг увидел, как в лесопосадке вспыхнули на секунду автомобильные фары и тут же скрылись за пригорком, машина выбралась на шоссе и поехала в сторону Кривова.

«И сюда, сволочи, добрались. И не лень им ездить в такую даль, чтобы потыкаться носом в закрытые ворота», — подумал подполковник, отходя от окна.

Дик перестал лаять и начал жадно лакать из миски воду. Было пять утра, когда Гусев ушел. Мамонов собирался ложиться спать, но зазвонил сотовый, и он с удивлением услышал голос недавнего гостя:

— Слушай, братан, я забыл тебе сказать: тут кто-то звонил мне, у меня этот номер остался на определителе. Вроде бы случайно, не туда попали, но ты пробей на всякий случай.

— Диктуй, — сказал Мамонов, вытаскивая из кармана ручку.

— Три, сорок, пятьдесят два.

Подполковник замер, потом переспросил:

— Какой номер?

— Три, сорок, пятьдесят два. Что, знакомый номерок?

Мамонов мог ответить сразу, мгновенно. Телефон с этим номером стоял на столе, за которым шесть лет назад сидел майор, старший оперуполномоченный уголовного розыска, то есть он сам. Теперь этот кабинет занимал Колодников… И номер принадлежал ему.

 

Глава 21

Лариса Онищенко, как всегда, опаздывала на работу. Алешка опять капризничал, не хотел идти в детский сад и на полпути закатил грандиозную истерику. Все это съело и без того маленький запас времени, отпущенный Ларисой на непредвиденные обстоятельства. Она почти бежала, когда рядом затормозила машина и знакомый хрипловатый голос сказал:

— Садись, подвезу.

Девушка вздрогнула и пролепетала:

— Спасибо, — и продолжала идти. Но голос властно и грубо приказал:

— Садись, говорю!

Деваться было некуда, и Лариса села на заднее сиденье, судорожно сжимая в руках потрепанную сумочку.

— Что скажешь? — спросил человек, сидящий за рулем.

— Никак не получается… — запинаясь, проговорила Лариса. — Они все-все контролируют. Лекарства проверяют, шприцы… Я не смогу.

Девушка видела только затылок своего собеседника, с завитками цвета легкой ржавчины. Но она знала его лицо: странные, темного омута глаза, застывший в вечной улыбке рот. Когда машина остановилась метрах в ста от больницы, Гусев обернулся к Ларисе.

— Тем не менее надо постараться, это, детка, в твоих интересах. Возьми еще на расходы, — он почти насильно всунул в руки медсестры несколько купюр, а потом осторожно вытащил из бардачка шприц с предохранительным колпачком на игле. — И возьми вот это. Тем составом не пользуйся, он действует мгновенно, а этот чуть погодя, все будет естественно. Никто на тебя не подумает. Давай, Ларисочка. А то ведь не расплатишься с нами. Да и сын у тебя растет, такой красивый мальчишка, жаль будет, если с ним что-то случится.

Глядя вслед Ларисе, Гусев пытался понять, выполнит она то, что он ей приказал, или нет. Девчонку они вычислили еще позавчера: мать-одиночка, живет в коммуналке, денег явно не хватает, обожает своего сына, а значит, пойдет на все, стоит лишь припугнуть и немного заплатить. Второе Вадим считал основным компонентом убеждения. Получив деньги, большие, по ее меркам, Лариса должна почувствовать себя должницей.

Гусев был неплохим психологом. Он всем своим нутром, подспудно чувствовал, от какого человека стоит ожидать подлости, от кого следует держаться подальше, с кем, наоборот, стоит дружить. А уж кого можно запросто припугнуть, он видел четко.

Еще в школьные годы он прибился к Аркаше Антонову и не прогадал. Тот, как локомотив, тащил его за собой по жизни, проламывая дорогу к «светлому будущему». Снося все на своем пути, не останавливаясь ни перед чем. Но именно Вадик первый рассмотрел в лихом опере майоре Мамонове слабую струну — жадность.

И Гусев, как талантливый музыкант, начал играть на ней сначала скромные сонаты, а потом и целые симфонии, постепенно прибирая к рукам идущего в гору охочего до денег тщеславного офицера.

. «Никуда она не денется, — подумал о Ларисе Вадик. — Вколет, как миленькая, а иначе мы ей вколем кое-что другое всей кодлой».

Окончательно убедив себя в том, что медсестра все сделает как надо и тем самым избавит всех от навязчивой проблемы — Орловой, Гусев решил заехать в небезызвестное кафе «Айсберг», где он давно не был.

Лариса как раз успела к обходу. Она тащилась в самом хвосте за группой врачей и медсестер, не понимая, что говорит Богомолов, лишь механически кивала.

В палате номер пять она словно проснулась, когда услышала слова врача, кольнувшие Ларису в самое сердце.

— Ну вот, а это мадам Орлова. С сегодняшнего дня никаких посторонних сиделок, тем более охраны, родителей пускать в часы посещения. Все у нее налаживается, продолжайте назначенные процедуры.

То, что теперь ей никто не мешает привести план Гусева в исполнение, вызвало у Ларисы еще больший сумбур в голове, нежели прежде. Теперь все было предельно просто: она подойдет, сделает укол и отработает и деньги, и избавит Алешку от опасности похищения и в итоге смерти. Но все ее существо, маленькая, но добрая душа протестовали против этого преступления.

«Я не могу, не могу! — думала она. — Господи, разве так можно? Ну почему я!? Я не могу, не могу, я не хочу этого!»

После обхода наступило время процедур. Уколы она делала на полном автоматизме, с застывшим лицом. Больных это удивило.

— Что-то Лариска мне сегодня хреново укол сделала, — пожаловался один из пациентов, кряхтя, переворачиваясь с живота на бок. — У нее рука легкая, а сегодня как гвоздь всадила.

Наконец остался только один укол, тот самый, Для пациентки из палаты номер пять. Лариса набррла в шприц состав, взяла ватку со спиртом, но, пройдя мимо пятой палаты, зашла в раздевалку и открыла свой шкафчик. На верхней полке лежали два шприца, внешне одинаковые, с предохранительными колпачками.

Несколько минут Лариса рассматривала их, потом осторожно взяла тот, вчерашний.

«Если суждено тому быть, то пусть умрет сразу, не мучается», — решила она.

Со шприцем в руках Лариса вышла в коридор и словно сомнамбула прошла к палате номер пять. Затаив дыхание, толкнула дверь.

Через десять секунд она с расширенными от страха глазами ворвалась в кабинет Богомолова.

— Рэм Андреевич, Орлова исчезла, — пролепетала она.

— Как это — исчезла? — не понял доктор.

— Так, исчезла. Ее нет в палате.

Богомолов рывком поднялся из-за стола и торопливым, широким шагом миновал коридор и ворвался в пятую палату. Кровать девушки действительно оказалась пуста.

«Может, куда-то вышла? — подумал он, но потом сам же себя опроверг. — В таком состоянии она могла уйти только на тот свет».

* * *

Когда у Астафьева прошла первая нервическая трясучка после спонтанной стрельбы, он начал думать о том, что делать дальше.

"Ольгу они в покое не оставят. Есть сотни способов убить и ее, и меня, и сегодня ночью, и завтра днем, когда угодно. Она — главный свидетель, а в этой больнице .она как неподвижная мишень, вся задача для этих козлов, какое выбрать оружие. Завтра выставят Анну Владимировну, и Ольга останется совсем беззащитна.

Значит, надо ее как-то отсюда вытаскивать сегодня. Но как и куда? При сложившихся обстоятельствах это практически невозможно".

Юрию страшно хотелось курить, ему даже казалось, что именно с первой затяжкой придет единственно верное решение.

— Я сейчас выйду, покурю, а вы закройтесь так же стулом, погасите свет и ждите меня. Я постучу три раза, только тогда открывайте, — проинструктировал Астафьев зябко вздрагивающую, несмотря на духоту палаты, Анну Владимировну.

— Хорошо, хорошо, Юрочка, — пролепетала она, и уже в коридоре лейтенант услышал, как Орлова всунула ножку стула в дверную ручку.

«Родная мать — это все-таки огромная сила, — подумал он. — Как она загораживала дочь во время нападения? Я бы, наверное, так не смог».

Дежурной медсестры за столиком не было. Осторожно ступая по вытертому линолеуму, Астафьев услышал голоса из ординаторской, судя по мирному журчанию разговора и звяканью ложек, медики баловались чайком, неторопливо беседуя.

Можно было покурить в туалете, но, вспомнив неприятный, резкий запах карболки, Астафьев решил выйти на лестничную площадку. Он не успел выкурить и трети сигареты, когда услышал, как этажом ниже скрипнула дверь и кто-то не торопясь спустился вниз. Юрий успел заметить только белый докторский колпак и понять, что это был мужчина. Лейтенант уже собирался выкинуть окурок, как снизу снова послышались шаги. На этот раз Астафьев рассмотрел лицо врача. Это оказался его старый знакомый, доктор по фамилии Сударушкин, тот самый, что памятным утром понедельника принимал Ольгу из рук ныне покойного Бурлака.

— Привет, — сказал Юрий, перевешиваясь через перила.

Доктор задрал вверх голову и тоже узнал оперативника.

— А, это вы… Что это вы тут делаете ночью?

— Стою караулом около вашей крестницы.

— Орловой?

— Да.

— Вас можно понять, красивая девушка.

Сударушкин поднялся, достал сигареты. Юрий так же не отказался еще немного потравиться никотином, поскольку должного просветления мозгов он пока не дождался.

— А что, ей что-то угрожает? — спросил доктор.

— Еще как. Только что одного ссадил с дерева из пневматички.

— Так это вот что там за окном грохнулось? Вышел, посмотрел, никого нет. А крик был такой, как будто кого-то убили. За что же ее так мечтают убрать?

Неожиданно для себя Юрий рассказал почти всю историю своей подопечной, умолчав только об именах действующих лиц.

— Без охраны они до нее все равно доберутся, — заключил он.

— Так надо ее отсюда вывезти, — неожиданно предложил сам доктор, незаметно перейдя с опером на «ты».

— А разве это возможно?

— Ты про ее состояние?

— Ну да.

— Риск есть всегда. Но мы ведь исходим из того, что здесь ее все равно достанут, значит, шансов остаться в живых нет. А уколы можно делать и дома.

— Слушай, Валера, — оживился Астафьев. — А практически как это можно сделать? Очень жалко ее, да и вообще… Несправедливо все это.

Сударушкин ненадолго задумался, потом предложил Вполне приемлемый план.

Они обсудили все детали и расстались, договорившись встретиться на этом же месте через полчаса. Увы, все оказалось не так просто — дежурная медсестра после чаепития с Богомоловым не покидала свой пост. Наступило утро, и Астафьев решил, что все их идеи пошли прахом, но за пять минут до обхода в палату заглянул Сударушкин и поманил Юрия:

— Все готово, сделаем так…

Чтобы не раздражать лишний раз Богомолова, Юрий вышел на лестничную площадку еще до обхода и, стоя в дверях, издалека наблюдал за неторопливым шествием врачей и медсестер. Когда их белые халаты скрылись за поворотом, лейтенант рванулся вперед, подхватил заранее подогнанную поближе каталку и завез ее в пятую палату. Вдвоем с Анной Владимировной они быстро переложили на каталку Ольгу, не забыли даже прихватить сумку с лекарствами. Девушка проснулась и наблюдала за всем абсолютно безучастно. Около открытого грузового лифта их уже ждал Сударушкин. Астафьев лихо толкнул каталку внутрь, доктор задвинул решетку и нажал кнопку первого этажа. Там они повернули не направо, к приемному покою, а к противоположному выходу. Эта была довольно неприятная дверь — через нее вывозили покойников.

На улице стояла «скорая» с открытой задней дверью. Рядом с шофером сидел молодой доктор, друг Сударушкина, Володя Камков.

— Ну что, готово? — спросил он.

— Да.

— Давай, брат, трогай.

На «скорую», отъезжающую от больницы, никто не обратил никакого внимания.

Обычное дело. Вся «операция» заняла у заговорщиков не более пяти минут.

* * *

После звонка Гусева подполковник Мамонов вышел на улицу, отцепил Дика и двинулся в ту сторону, где видел свет фар отъезжающей машины. Пес хоть и не был обучен всяким кинологическим штучкам, но на нюх его Мамонов рассчитывал твердо.

Овчарка шла резво, буквально волокла хозяина за собой. Около дуба Дик особенно активизировался, шерсть встала дыбом. Мамонов сразу оценил выгодность обзора с вершины лесного великана.

«Черт, сегодня же распоряжусь, чтобы спилили к е… матери!»

Он начал внимательно рассматривать землю под деревом. Подполковник не зря считался хорошим оперативником. Он увидел и свежесбитую кору, и обломанные ветки, и утоптанную траву. Кроме того, его добычей стали два окурка, которые Мамонов поднял, внимательно рассмотрел и не погнушался даже понюхать.

«Не все собрали, торопились, оперативнички хреновы. „Прима“… курили пару часов назад, судя по характерным прикусам, не менее двух человек. А это что?»

Мамонов нагнулся и вытащил из травы нечто совсем инородное из всех найденных вещдоков. Находка подполковника была не чем иным, как перламутровым футлярчиком губной помады. Повертев в руках, он открыл его и внимательно осмотрел темно-вишневую помаду и понюхал ее. В свое время ему пришлось столкнуться с делом, в раскрытии которого чуть ли не основную роль сыграла женская косметика. Мамонов тогда тщательно изучил эту загадочную для мужчин науку, так что сейчас он с уверенностью мог сказать, что эта помада не из разряда ширпотреба и стоит не меньше трехсот рублей. Помада никак не вязалась с докуренной «до фабрики» «Примой», и подполковник засомневался насчет того, что дорогая косметическая штучка связана с его ночными визитерами.

«Может, кто-то раньше потерял?» — подумал он. Но через несколько метров, около самой лесопосадки Мамонов нашел еще один окурок. Это было что-то импортное, явно из дамского арсенала: на тонком коричневом фильтре с золотым обрезом следы вишневой губной помады. От бычка тянуло почти свежим никотином.

«Что они тут, совмещали приятное с полезным? Наблюдали за нами с Гусем, да еще и бабу трахали?» — недоумевал подполковник.

Вскоре он увидел следы машины. Прикинув ширину протектора колес и колеи, подполковник точно определил марку — «уазик».

«Значит, точно Колодников со своими говнюками!»

Машина оперативников умудрилась залететь в единственную на всю округу яму и застрять в ней, так что кроме протектора Мамонов увидел и несколько вполне отчетливых следов. Они его также очень удивили.

"Как минимум трое. У одного просто слоновий размер, сорок четвертый, не меньше. Второй так себе, сороковой. А это что? Кроссовки, размер примерно тридцать восьмой. Все-таки баба с ними была. И чем же они здесь занимались?

Наблюдали, как мы с Гусем беседовали? Ни хрена толкового они из этого извлечь не могли. На слово им никто не поверит. Может, снимали? Но чем? «Зенитом»? Им и собственный хрен не снимешь. Тут нужна профессиональная пушка, а таких у нас в городе нет. Разве что Демидов из газеты, но он с такими делами связываться не будет… Он своим местом в редакции дорожит".

Размышления подполковник продолжил, возвращаясь к дому.

«Бургомистр не вовремя приехал, козел. Хоть бы толк от него какой был, а то понес какую-то религиозную дурь. Конечно, если снять нас троих на видео, это было бы круто…»

В доме на втором этаже надрывался телефон. Бегом проскочив лестницу, Мамонов схватил трубку:

— Да, слушаю.

— Товарищ подполковник, это Касьянов говорит! Похоже, мы вычислили беглецов.

— Всех троих? — оживился подполковник.

— Да. Вас ждать или берем сами?

— Кто будет в группе захвата?

— Я хотел бы пойти сам.

— Хорошо, действуй, я сейчас подъеду.

«Молодец, Касьянов, — подумал он, опуская трубку. — Понимает, что майора за красивые глаза он не получит».

После этого подполковник вызвал дежурного и потребовал прислать в Демидовку машину. До ее приезда он успел принять душ и побриться, а чашка крепкого кофе окончательно прогнала усталость. Оставалась еще одна неприятная обязанность — разбудить высокопоставленного гостя. Поднявшись наверх, Мамонов тряхнул за плечо сочно, с присвистом храпевшего Стародымова:

— Саша, Александр! Проснись, утро уже!

Бургомистр проснулся сразу, но еще минут пять ошалело оглядывался по сторонам. Когда он поднялся, то наотрез отказался от всего, предложенного Мамоновым: душа, ванны, завтрака и кофе. Несмотря на все уговоры подполковника вызвать водителя, Стародымов лично сел за руль своей серой «Волги». Мамонов проводил машину долгим взглядом. «Волга» шла уверенно.

«Доедет, — решил Мамонов. — Водит он хорошо». Вскоре подъехала и машина из ГОВД.

На самом въезде в город «Волге» Мамонова невольно пришлось остановиться.

Лоб в лоб столкнулись две машины — иномарка и старенький «жигуленок», перегородив своими искореженными останками шоссе. Судя по следам торможения, на встречную полосу выскочила иномарка, а по сплющенному капоту и кровавому месиву на месте водителя подполковник определил, что летела она на скорости не менее ста двадцати километров в час. Мамонов моментально определил национальность водителя.

«Армянин какой-нибудь, подумал подполковник, разглядев в этой жути черную, кудрявую шевелюру покойника. — Купил права и решил, что теперь он водитель-ас».

Мамонов даже не вылез из машины, только отмахнулся от лейтенанта-гаишника, дескать, работайте, и его «Волга» по обочине проскользнула в сторону города.

Невольно проведя взглядом по машинам, скопившимся на другой стороне дороги, Мамонов увидел девушку в вызывающе белоснежном брючном костюме с телекамерой в руках. Она снимала аварию, не отходя от раскрытой дверцы «Оки», на секунду полоснув объективом по проезжающей «Волге». Мамонов мгновенно узнал Елену Брошину, столь яркой была ее внешность. Лена закончила снимать, закрыла крышку объектива, села в свою крошечную машину и тронулась с места, стремясь выбраться из затора так же по обочине. На мгновение их взгляды с Мамоновым встретились, и подполковнику показалось, что по накрашенным вишневой помадой губам журналистки скользнула легкая, ироничная улыбка. Он проводил взглядом машину Елены, а потом приказал водителю.

— Давай быстрее! Вруби сирену и гони.

 

Глава 22

Войдя в управление, он отмахнулся от дежурного, бросил встретившемуся в коридоре Касьянову:

— Все потом. — В кабинете быстро набрал номер начальника патрульно-постовой службы:

— Звонкович? Слушай, где у тебя сейчас Ковчугин?

— Только что сменился, он почти двое суток тут у нас варился, сейчас поехал домой. Вызвать?

— Не надо.

Мамонов бегло просмотрел список номеров домашних телефонов сотрудников и набрал номер лейтенанта Ковчугина. Услышав его голос, подполковник добродушным тоном спросил:

— Здорово, Михаил, это Мамонов. Я тебя не разбудил?

— Никак нет, я еще не успел заснуть.

— Слушай, как там Елена Брошина, еще живет с тобой?

— Ну да.

— Можно ее к телефону?

— Ее нет, недавно уехала в Железногорск. Я в дом, а она из дома. На пороге встретились.

— А что это она туда?

— Да по делам. Сказала, что будет вечером, вроде есть какой-то сенсационный материал.

«Точно она! — понял Мамонов. — Вот сучка!»

— Она как, все со «Скатом» работает?

— Да. А что, вы хотели ее видеть? Может, я что передам?

— Знаешь, есть идея начать пропагандировать наши достижения. Машину с алюминиевым ломом задержали, надо бы снять. Астафьев тут с Мазуровым отличились, тоже бы неплохо отметить в прессе. Ну ладно, приедет, пусть позвонит, обсудим.

Закончив разговор, Мамонов стер с лица улыбку и вытащил из кармана мобильник:

— Гусь? Просыпайся! Растряси своих братков, надо перехватить белую «Оку» номер триста тринадцать АЯ, срочно! Это машина Брошиной. У нее должна быть кассета с одной очень интересной записью. — Он посмотрел на часы:

— Минут десять назад она проехала в сторону Железногорска. Ее нельзя упустить.

Закончив неприятный разговор, Мамонов с трудом сосредоточился на предстоящей работе и нажал кнопку селектора:

— Пригласите Касьянова.

* * *

Оставшихся беглецов вычислили, как говорится, на кончике пера. Ночью, в третьем часу позвонил некто Василий Михайлович Захаров, пенсионер и ветеран войны.

— Тут у меня за стенкой квартира пустует, Мироновна умерла месяц назад, а у дочки своя квартира.

— Ну и что? — спросил дежурный, с трудом подавляя зевоту.

— Да вот, вроде никто не живет, а вода в туалете за стенкой временами шумит и шумит.

— Ну и что? — повторил дежурный. — Может, сливной бачок неисправен.

— Как это что?! — возмутился ветеран. — Обратите внимание, это непорядок!

Так ведь и все квартиры внизу залить может.

— А почему вы в милицию звоните? Ну ладно, передам информацию в аварийную службу, — сказал дежурный, чтобы побыстрее закончить разговор со стариком. — Диктуйте адрес. Это ваш пли соседский? Нет, вы уж скажите номер той самой квартиры.

В это время зашел дежуривший в ночь Касьянов.

— Что там у тебя? — спросил он.

— Да вот, ветеран один задолбал, — опуская трубку, сказал дежурный. — Говорит, квартира за стеной нежилая, а вода в туалете периодически шумит.

Бессонница старика извела, вот и звонит.

— И где это?

— Тухачевского, сорок, квартира двенадцать.

Касьянов наморщил лоб:

— Двенадцатая, говоришь?

— Да.

— Дай-ка мне все сведения на оставшихся наших придурков.

Просматривая адреса родственников беглецов, капитан тут же наткнулся на знакомый адрес. По этим данным в той квартире жила бабушка одного из троицы, Артема Юрташкина.

Касьянов тут же набрал номер телефона участкового Березина.

— Антон, это Касьянов. Ты проверял Тухачевского, сорок, квартира двенадцать?

— Постой, дай вспомнить… — Судя по голосу, участковый тщетно пытался проснуться. — Дом сорок, квартира двенадцать. Там старуха жила, да?

— Да, бабка Юрташкина.

— А, вспомнил! Я проверял ее в первый же день после побега.

— И как?

— Бабка-то померла. Ну я привел мать Юрташкина, заставил открыть дверь.

— Никого не было?

— Нет.

— А сейчас один дед звонил, говорит, что вторую ночь в квартире шумит вода.

— Это интересно.

— Давай, поднимайся, я сейчас подъеду.

В кабинете Касьянов просмотрел дела беглецов. Молодые — одному двадцать, остальным по двадцать два. На цугундер всех притянули по первому разу, за кражу кабеля с родного завода — триста метров, в руку толщиной, медного кабеля стоили солидно. Вычислили парней быстро, буквально через два часа, тем же утром. Они как раз взвешивали кабель в пункте приема цветного металла, расположенного среди частных гаражей. Обычно за такие грехи не сажали, обходились подпиской о невыезде. Но эти воришки совершили ошибку, приняв на грудь по стакану водки, они слишком нагло и агрессивно встретили подъехавший патруль, за это и загремели в ИВС — чисто в воспитательных целях. Двухсуточное пребывание в камере с десятком более опытных и агрессивных уголовников не понравилось парням, и они не упустили шанс дернуть на свободу с благословения покойного Свинореза.

С колодниковскими кадрами Касьянов решил не связываться, на задержание он взял группу немедленного реагирования — ГНР. Они должны первыми выезжать на происшествия, определять, есть ли состав преступления, при необходимости производить первичное расследование и находиться на месте до приезда опергруппы. ГНР состояла всего-то из трех человек — шофера и двух опытных оперов Пунаева и Русакова.

Машину они оставили за углом дома, шофер должен был подстраховать их, если кто-нибудь решится спрыгнуть с четвертого этажа. Осторожно, стараясь не шуметь, подошли к квартире. Касьянов долго стоял у двери, приложив ухо к многократно перекрашенной фанере, слушая тишину, пока не уловил далекие, приглушенные голоса. Этому он научился у Мазурова, пару раз участвуя с ним в задержании.

— Есть, тут они, — сказал капитан старшему по ГНР капитану Пунаеву. — Где же Березин?

Участковый появился минут через пять, и не один, а с заплаканной женщиной лет сорока пяти.

— Это мать Юрташкина, Антонина, — сказал он, кивая на свою спутницу. — Она уже призналась, там они, все трое.

— А как же ты проверял в тот раз? Березин смутился.

— Говорит, залезли в шкаф и сидели тихо, как мыши, — нехотя признался он.

— Ладно, пусть открывает дверь.

Хозяйка, все так же всхлипывая, полезла в сумочку, достала ключи и начала один за другим отпирать все три замка. Когда с последним было покончено, она толкнула дверь, но та не поддалась. Антонина беспомощно посмотрела на милиционеров.

— Там щеколда с той стороны.

Касьянов продолжал все это время прислушиваться к звукам внутри квартиры.

— Скажите, чтобы открыл дверь, — тихо шепнул он женщине.

— Артем, открой, — слабым, болезненным голосом сказала мать и стукнула маленьким кулачком в обшарпанную дверь. — Артемчик, пожалуйста!

— Ма, ты одна? — вскоре донеслось из-за двери.

— Нет, не одна, — громко ответил Касьянов. — Открывай, милиция!

Тихие шаги удалились, но капитан снова крикнул:

— Дом окружен, так что выходите, и побыстрей!

Уговоры длились еще минут десять, мать заливалась слезами, но за дверью было тихо.

— Оружие у них есть? — спросил Касьянов.

— Да какое оружие! Нет у них ничего, откуда? — всхлипывая, сказала Антонина.

Тогда Касьянов кивнул самому мощному из ГНР, капитану Русакову.

— Давай, похоже, уговорами их не проймешь.

Дверь сдалась после первого же таранного удара стокилограммового Русакова.

Оперативники быстро рассредоточились по всей квартире, но никого там не нашли.

— Так, и в каком шкафу они прятались в прошлый раз? В этом? — спросил Касьянов, направляясь к старинному шифоньеру с зеркалом. Открыв дверцу, он заглянул внутрь и, запустив руку, выволок за шиворот тщедушного парня в майке и трениках.

— Сынок, — вскрикнула мать. — Артемчик!

Больше в шкафу никого не оказалось, но из соседней комнаты донесся довольный голос Русакова.

— Вот он где, милый! Щас мы его, как Тельмана…

Все двинулись туда. Встав на одно колено, громадный Русаков, пыхтя, шарил рукой под деревянной кроватью.

— Отбивается, — удивленно сказал он, но через секунду с возгласом:

— Есть!

— выволок за ногу худющего парня в одних трусах. Тот цеплялся за ножки кровати и даже приведенный оперативником в вертикальное положение продолжал дергаться всем телом, напоминая кукольного Петрушку.

— Смотри, какой шустрый! — удивленно сказал Русаков, прихватив задержанного за шею. Потом он слегка сжал пальцы, и брыкастый пацан сразу закашлялся и успокоился.

Третьего из этой команды Березин обнаружил в кладовке, рядом с туалетом, среди сломанных швабр, мешков с барахлом и прочим хламом.

Вместе они представляли собой жалкое зрелище — испуганные, щуплые, они больше походили не на злостных уголовников, а на нашкодивших старшеклассников.

Трое суток беспрерывного страха превратили их в обезумевших волчат. Все эти дни они боялись зажигать свет, разговаривать, питались хлебом, водой и консервами, которые принесла мать Артема Юрташкина. Любой случайный стук, громкие голоса на лестнице приводили их в панику. Страх проник и поселился в их душах, полностью измотал парней.

Страх и сейчас темнел в глазах каждого, хотя скрываться уже не было нужды, но теперь они боялись мести этих людей в форме. Они не сомневались, что их будут долго и страшно бить, но как раз это им не грозило. За три дня злость милиционеров улетучилась, на смену пришла усталость, бессонные ночи измотали и их, а то, что поиски, а значит, и все сверхсрочные закончились, привело милиционеров почти в благодушное состояние.

— Ну вот, малыши, погуляли, и пора в детский сад, на нары, — прогудел Русаков, чуть ли не с родительской лаской глядя на беглецов.

— Молодые придурки, — сказал и Березин, наблюдая, как парней усаживают в зарешеченный «уазик». — Так могли бы условно отделаться, а теперь точно сядут.

Вся процедура задержания уложилась в короткий, пятиминутный доклад Касьянова и. о. начальнику ГОВД. Похвалив подчиненных, Мамонов отпустил капитана, и почти сразу дежурный доложил о звонке из больницы.

— Богомолов к вам прорывается, — сказал он.

— Хорошо, давай его.

— Михаил Андреевич, это Богомолов вас беспокоит.

— Здравствуйте, Рэм Андреевич. Как дела, как здоровье?

— Да здоровье-то ничего, вашими молитвами, но некоторые ваши подчиненные очень хотят это здоровье мне испортить.

— Что такое, в чем дело? — насторожился Мамонов.

— Этот ваш лейтенант, Астафьев, по-моему, просто хунвэйбин какой-то. Нагло ночью заявился в больницу. Я ему предложил покинуть отделение, как вы велели, так он сунул мне под нос пистолет и все-таки остался. И угрожал вполне серьезно, впору инфаркт получить.

«Засранец, у Колодникова, что ли, научился?» — подумал Мамонов, вспомнив инцидент с майором и невольно потирая при этом горло.

— Не беспокойтесь, Рэм Андреевич. Если он еще появится в больнице, гоните его в шею. Можете считать, что в милиции он больше не работает.

— Ну, я не думаю, что он здесь появится в ближайшее время. Больше ему тут нечего делать.

— Как это? — удивился Мамонов.

— Да так. Ваш лейтенант выкрал эту свою невесту и увез в неизвестном направлении.

— Какую невесту?

— Орлову.

— А почему невесту?

— Так он заявил, и мамаша ее подтвердила.

— Вот так новости! А точно это сделал именно Астафьев?

— Да, одна наша нянечка видела, как он вез ее на каталке к лифту.

— Когда это произошло?

— Не более получаса назад.

— Спасибо, Рэм Андреевич, мы примем необходимые меры. А вам я советую: происшествие подробно изложить на бумаге и срочно привезти к нам.

— Непременно-непременно, сейчас же все напишу, как бы это назвать?.. — занервничал Богомолов.

— Заявление, — подсказал подполковник. — Это У нас называется заявлением.

После разговора с Богомоловым, Мамонов пару минут сидел в полном недоумении. То, что сотворил этот Щенок Астафьев, выходило за все рамки.

«А до этого был так себе, ни рыба ни мясо, тихоня. Чего это он так разошелся? Может, действительно эта молодая сучка его невеста? Черт его знает».

Решив оставить эту версию как наиболее приемлемую, Мамонов вызвал по селектору дежурного:

— Касьянов еще не ушел?

— Нет.

— Пусть зайдет ко мне.

Через минуту в кабинете появился Касьянов.

— Слушай, капитан, тут есть одно дело. Астафьев немного рехнулся, выкрал из больницы Орлову. Установи адреса, куда он мог ее отвезти. Что не домой — точно. Выясни адреса его родни, друзей, родственников Орловой, ну, сам знаешь, и доложи мне. Надо парня остановить, а то, если мисс эта загнется, ему срока не миновать.

— Только установить? — уточнил Касьянов.

— Да.

— Хорошо, сейчас же займусь, — с этими словам капитан вышел.

Подполковник позвонил Гусеву:

— Ну что, как дела?

— Ты про что это? Про эту девку на «Оке»?

— Нет, про другую.

— А, недобитую-то. Не сифонь раньше времени, там все заряжено.

— Где там-то, в больнице; что ли?

— Ну да, а где же еще?

— Опоздал, милок. Девки там уже нет.

— А где же она? — опешил Гусев.

— Этого я не знаю. Есть у меня один молодой лейтенант, он почему-то решил выкрасть ее из больницы. И выкрал.

— Лейтенанта твоего я бы сам за яйца подвесил. У меня один кент из-за него навернулся с дерева и сломал ногу.

— Ну, это твои проблемы. Отвезешь Богомолову, он сломает ему вторую ногу и обеспечит костылями на всю жизнь.

— Да в больницу ему нельзя, он в розыске.

— Это кто такой?

— Шурик.

— Медведкин?!

— Ну да.

Мамонов выругался:

— По-моему, от этого парня тебе пора избавиться. Не фартовый он у тебя. К тому же слишком много знает.

— Я тоже так думаю. Но что делать с этой гребаной мисской?

— Попробую задействовать свои силы, найти мы ее найдем, дальше уж постарайся, чтобы твои зажиревшие качки опять не облажались.

Этот разговор Гусев вел из кафе-бара «Айсберг». Отключив мобильник, он закурил и задумался, машинально крутя в руках столовый ножик. Перед ним стояла тарелка с остатками ростбифа, пиво и сигареты, обычный завтрак Вадима.

Исчезновение Орловой поставило Гусева в тупик. Впрочем, вся эта неделя казалась Вадику одним сплошным тупиком. Не успевал решить одну проблему, как возникала другая.

«…Твою мать-то! Хозяин милиции, можно сказать лучший друг и компаньон, а хлопот все больше и больше. Что-то от Мамона толку мало. Раньше было так хорошо, просто тишь и благодать, а теперь его же подчиненные будто озверели, роют землю копытами…»

Размышления его прервал бармен, почтительно остановившийся в сторонке, дожидаясь, пока босс обратит на него внимание. Взглянув на туповатое, подобострастное лицо, Вадим понял, что у того есть какая-то важная новость.

— Ну, чего ждешь, говори, — велел он.

— Вадим Александрович, я не совсем уверен… но позавчера тут гуляли менты из уголовки.

— Ну?

— И приехал Антоша.

— Так.

— Он сел в кабинете, а они гуляли в банкетном зале. Мне показалось, что один из них заходил к Аркадию Ильичу.

И без того красноватое лицо Гусева начало быстро багроветь.

— Что значит, показалось? — свистящим шепотом спросил он. — Показалось, что целка, а оказалось — вдова?

Бармен оробел. Он не предполагал, что своим сообщением приведет хозяина в такое бешенство.

— Ну… Я не видел, как этот мент входил туда, — совсем неуверенно продолжил он. — Купил сигареты, вроде в зал обратно пошел, но потом я поворачиваю голову, а он идет от кабинета, и штора еще колышется.

— И сколько времени он там примерно провел?

— Минут двадцать.

— Какого ж х… ты раньше молчал?! Кто был у Антоши?

— Я спрашивал у официантов, они лучше всех их знают, говорят какой-то Колодников, старший опер.

Гусев откинулся на спинку стула. Это было хуже всего. Вадим знал, что Колодников с Антоновым были одноклассниками, сам Антоша не раз ему про это говорил. Теперь ясно, почему именно сейчас майор вцепился в него, Гусева, хваткой бультерьера. Это конечно же идет с наводки бывшего другана — Антоши. И у Мамонова, как назло, прокол за проколом.

«Антоша все может, — вдруг отчетливо понял Гусев. — Обиделся, что я его поставил на проценты, и обратился к старому дружку. Сука…»

Поток мата, которым он мысленно покрыл бывшего компаньона, еще больше распалил Вадима. Распиравшая его злость требовала выхода, и взгляд его упал на стоящего перед ним бармена. От полетевшей в его голову тарелки тот увернулся, но от кулака вскочившего на ноги хозяина не смог и, перелетев через массивный стол, всем телом обрушился на жесткие подлокотники кресел.

— Падла, про такое надо вовремя докладывать!

 

Глава 23

Несмотря на оставшуюся от бессонной ночи легкую ломоту в теле и некоторую заторможенность, Елена Брошина в это утро чувствовала себя как никогда хорошо.

Журналистка могла выехать из Кривова часов в шесть, сразу после возвращения из Демидовки, но как истинная женщина, она приняла ванну, прижгла йодом расцарапанные до крови от комариных укусов руки и ноги, долго перебирала свой гардероб, прикидывая, в чем ей показаться в телекомпании. Смонтировала из двухчасовой записи двадцатиминутный репортаж и лишь в девятом часу покинула родной город.

Она вживе представляла себе, какой ажиотаж вызовет у руководства железногорской небольшой телекомпании «Скат» кассета, лежащая сейчас у нее в сумочке. Телевизионщики всеми силами старались привлечь к себе как можно больше внимания и переманить аудиторию у других видеомонстров. Одним из пунктов этой программы был сбор и показ всякого рода «жареных», сюжетов.

Елена в этой стихии чувствовала себя как рыба в воде. Два года назад она показала свой первый репортаж об особняке кривовского начальника отдела борьбы с экономическими преступлениями Завьялова, вызвавший огромный резонанс, после чего подполковник вынужден был уйти в отставку. Правда, и на пенсии он сильно не бедствовал, открыл два магазина, несколько ларьков, но Елену с тех пор начали опасаться. Сам Завьялов тогда серьезно попортил ей нервы недвусмысленными угрозами, о которых она тоже состряпала острый сюжет.

После этого Брошина заключила устный договор с железногорскими тележурналистами. Когда ей попадались «жареные» факты о кривовских взяточниках или мафиози, эксклюзивные права на показ материала принадлежали «Скату». В свою очередь и областные корреспонденты делились с ней оперативной информацией.

Телекамеру, на которую Елена снимала события прошедшей ночи, она получила за репортаж о милицейском поселке, в местах живописных и благодатных. Руководство УВД области понастроили себе двухэтажные хоромы — два десятка особняков ровной шеренгой выстроились вдоль озера Круглого, причем самый мощный из них возвел самый обычный сержант ГАИ.

Лишь только Елена включила камеру, чтобы снять аварию на трассе, то сразу поняла, что иномарка принадлежит Арику Баграмяну, местному бизнесмену из новых, недавно приехавших в город армян. Лет пять назад их в Кривове не было вообще, потом появился Мирзоян, женился на дочери директора местного молокозавода, притащил с собой брата, тот, в свою очередь, вызвал в Кривов своих родственников и друзей.

Баграмян же особенно пылко возгорелся в отношении самой Елены, доставая ее своим навязчивым вниманием и днем и ночью. Сначала Елена отшучивалась, но когда однажды вечером трое кавказцев чуть было не затащили ее в эту самую иномарку, она пожаловалась Ковчугину. Михаил на следующий день остановил Арика на шоссе и по всем правилам классического бокса набил ему морду.

Столкнулась она после этого с Ариком в универсаме, и тот сквозь зубы процедил, что так просто он это не оставит. Так что, увидев знакомую иномарку, годную только на переплавку, Елена испытала грешное, далеко не христианское чувство злорадства.

Обычно на дорогу до Железногорска уходило часа полтора, но в этот раз Брошина не слишком гнала свою старенькую «Оку», опасаясь заснуть за рулем. Она даже остановилась, выпила в придорожной забегаловке крепкого кофе. Это впоследствии сыграло свою роковую роль.

До областного центра оставалось совсем немного, когда журналистка увидела в зеркале заднего вида черную «ауди». Машина шла на скорости не менее ста пятидесяти, и Брошина только завистливо вздохнула. Иметь подобное авто было ее голубой, несбыточной мечтой.

Дорога была сравнительно свободна, двухполосное движение не доставляло сложности при обгоне, но «ауди» вдруг резко сбросила скорость и пристроилась за «Окой». Журналистка удивилась, но рассмотреть лица попутчиков ей не давали тонированные стекла. Машинально повинуясь неожиданно возникшему чувству тревоги, Елена нажала на педаль газа. Теперь «Ока» неслась на своем пределе — сто километров в час. «Ауди» также прибавила скорость, а затем начала обходить малолитражку. Вскоре они сравнялись и так, практически бок о бок, с минуту неслись по шоссе, до первого поворота. Елена уже поворачивала руль, но в этот момент «ауди» резко подалась вперед, закрыв собой весь обзор, и ударила малолитражку. Елена успела только вскрикнуть, когда ее легковесная машина, как бильярдный шар, отскочила в сторону и полетела в кювет, переворачиваясь и подпрыгивая, пока с грохотом не врезалась смятой крышей в огромное дерево.

Водитель «ауди» сам еле удержал машину на шоссе, сделав «полицейский разворот». Двое пассажиров тут же выскочили из автомобиля и кинулись к «Оке».

Тотчас же рядом притормозил бортовой «зилок». Водитель, молодой деревенский парень, наблюдал все происшедшее от начала до конца.

— Э, ты что, совсем охренел! Ты же подрезал ее! — открыв дверцу, закричал он на водителя «ауди». Тот хранил ледяное молчание, зато открылась соседняя дверца, и на дорогу выбрался самый «объемный» браток из гусевского хозяйства — Валера Крылов. Увидев этого монстра ростом под два метра и весом в сто тридцать килограммов, шофер замолчал и вернулся обратно в кабину. Одет был Валера стильно: черная кожаная жилетка поверх черной же водолазки, на шее массивная цепь со здоровущим крестом. Оба запястья монстра украшали напульсники с железными заклепками, а черные очки добавляли жути гориллообразной морде Валеры.

— Э, ты чего мозги паришь? — сказал он, надвигаясь на случайного свидетеля. — Кто кого подрезал? Вали отсюда, пока не накостылял.

Угроза была столь реальной, что водитель грузовика спешно покинул место аварии. От «Оки» вернулись напарники Крылова.

— Ну что?

— Есть, в сумочке была, — заявил один, усаживаясь на заднее сиденье и показывая добычу Валере.

— На всякий случай я и камеру забрал, — сказал второй, пристраиваясь рядом.

— А девка-то там как? Живая?

— Ты что, всмятку!

— Ну и ладушки, поехали обратно.

После звонка Богомолова Мамонов вызвал к себе Жукова.

— Николай Васильич, подготовьте приказ об увольнении Астафьева.

Начальник штаба был крайне удивлен подобным распоряжением подполковника:

— С какой формулировкой?

— О превышении служебных полномочий и поведении, порочащем звание офицера милиции. Кроме этого объявите строгий выговор Колодникову за распитие спиртных напитков в рабочее время и снимите его с временного исполнения обязанностей начальника утро.

— Кого назначить вместо него?

— Касьянова.

Назначение не вызвало у Жукова удивления:

— Это все?

— Пока да.

Отпустив майора, Мамонов надолго задумался. Колодникова он пока уволить не может, нет оснований. Как назло, в последние дни утро работал более чем эффективно. Свинорез, Рваный, Рыбачок, раскрытие убийства Пыршевой, этот несчастный Боря, все шло в зачет ненавистному майору. Плюс раскрытые по горячим следам три квартирные кражи, накрыты два притона наркоманов. На этом строилась система отчетности, пресловутый процент раскрываемости. Без таких профессионалов, как Колодников, Мамонов никогда бы не сделал карьеры, не светит она ему и в будущем, если не будет хорошо работать вся криминальная милиция, утро, следственный отдел, ОБНОН.

Но эти же профессионалы стали смертельно опасны Мамонову. По специфике своей работы они волей-неволей могли наткнуться на тщательно скрываемые следы преступлений самого подполковника. Взять, к примеру, Мазурова, оказавшегося в паспортном столе, все это неспроста. Ну, допустим, Мазурова можно отправить на пенсию по состоянию здоровья, как только тот выйдет из больницы. Орден на грудь и пинком под зад на областную медкомиссию. А остальные? Там ведь не один Колодников, таких чокнутых, как он, половина.

От этих размышлений Мамонова отвлек звонок мобильника.

— Да, Мамонов.

— Слушай, начальник, — подполковник узнал хрипатый голос Гусева. — Тебе не кажется, что нас кто-то сильно подставил?

— Ты имеешь в виду девку с камерой? Не пыли, вот вернутся твои качки, и мы точно узнаем, снимала она что-нибудь или нет.

— Дело не только в ней. Мне известно, кто нас вложил твоим ментам.

— И кто?

— Наш общий друг Антоша.

Мамонов замолчал, это было по-настоящему страшно. Антонов знал про него все, всю подноготную.

— С чего ты взял? — после долгой паузы тихо спросил подполковник. Резко захотелось курить, и он одной рукой попытался вытащить из пачки сигарету. Ему показалось, что пальцы начали неметь, и в раздражении он бросил сигареты на пол.

— Их засекли, его и твоего недоноска Колодникова. Покнацались у нас в «Айсберге» позавчера вечером.

— А вчера нас начали снимать. Логично. Впрочем, ты сам виноват. Зачем потребовал от Аркаши отступного?

— Как? Ты же сам мне предложил?

— Когда? — изумился Мамонов.

— На той неделе, помнишь, сидели у тебя после сауны.

— Так я же в шутку это сказал! — взорвался подполковник. — Я и не думал, что ты своего лучшего друга возьмешь и в самом деле обложишь!

Они помолчали, потом Гусев сказал:

— Ладно, шутка твоя хреновая получилась. Давай теперь мозгуй, что нам дальше делать.

— С Антошей это стопроцентно?

— Не уверен, может, и так, случайна. Бармен лопухнулся, сейчас все везет пятками назад.

— Надо бы узнать точней.

— Как?

— Не знаю! Позвони Антоше, спроси его напрямую.

— Ты че, дурак?! Он же свалит сразу из города, и концы в воду.

— А зачем он тебе нужен?

— Затем! Чтобы в случае чего кишки из него выпустить.

— Ну хорошо, прозвони, кто там был в «Айсберге» вместе с Колодниковым.

Может, к кому-нибудь есть подход. Не может быть, чтобы он не поделился информацией со своими кентами.

— Ладно, это я узнаю.

— Тогда бывай.

Отключив связь, Мамонов подобрал с пола сигареты, закурил и задумался над создавшейся ситуацией.

«Если Колодников расколол Антошу, то это круто. Антоша сейчас хоть и отошел от всех дел, но на поток-то ставил все он. В его автосервисе дела проворачивали».

Внезапно Мамонова словно прошило током, на лбу выступил холодный пот. Он вспомнил о поездке Жучихина, о героине в бензобаке.

«Если Антоша рассказал ментяре про это, тогда все, мне п…ец!»

Схватившись за телефон, он начал торопливо набирать код Украины. Как назло, сначала звонок срывался, потом зазвучали короткие гудки. Подполковник последними словами материл родную российскую связь, самих связистов и этот проклятый день, который, казалось, никогда не кончится. Наконец пошли длинные гудки, а вскоре послышался по-старчески дребезжащий голос матери.

— Да, слушаю.

— Мама, это я.

— Миша, ты? Спасибо, сынок, за посылку, что же ты сам-то не приехал?..

— Мам-мам, об этом после, где Жучихин?

— Вася?! Уже уехал.

Мамонова из озноба бросило в жар.

— Давно?

— Да нет, с полчаса.

«Полчаса, до границы еще час, и все будет ясно. Либо Антоша нас сдал, либо зря мы дрейфим. Однако как хреново быть в шкуре преступника, никогда бы не подумал. Просил же Жучихин мобильник, не дал, пожалел. Теперь вот хлебаю».

Тем временем в «Айсберге» проходило небольшое производственное собрание.

Дверь в заведение была закрыта, и весь персонал собрался в банкетном зале.

По одну сторону стола расположились бармен с подбитым глазом, две официантки, распорядитель и метрдотель, он же вышибала. По другую сторону сидел сам хозяин.

— Ну, так кого из них вы знаете? — начал допрос Гусев.

— Ну, был наш участковый… — начала одна из официанток, та самая, чересчур строгая.

— Березин, — подтвердил метрдотель.

— Потом этот, маленький, с усиками, — сказала другая официантка.

— Колодников, — уточнил Гусев.

— Двоих я не знаю, один высокий такой, симпатичный, а второй тоже ничего, только глаза разною цвета, один зеленый, другой не то голубой, не то серый.

Потом еще толстый участковый с капитанскими погонами.

— Курчавый такой? — оживился Гусев.

— Да — Фортуна, — понял Вадим.

— И еще один участковый, молодой, с синяком под глазом, — оживилась строгая официантка. — Я почему знаю, у меня мать в Гусинке живет, вот там его участок. Андреем зовут.

— В Гусинке? — Вадик наморщил лоб. Он сам был родом из Гусинки, оттуда и его фамилия, полдеревни жителей носили ее. — Это невысокий такой, щуплый?

— Да.

«Разбор полетов» продолжался еще не менее получаса, наконец Гусев распустил личный состав бара и позвонил Мамонову. Выслушав фамилии подчиненных и приметы неизвестных официанткам оперативников, подполковник мгновенно определил их имена.

— Зудов и Астафьев, дружки Колодникова.

— Ну и кого из них можно раскрутить?

— Да никого. К этим ты даже не суйся, а участковые… зачем они тебе нужны? Все и так скоро будет известно.

— Откуда ты знаешь?

Мамонов подробно рассказал подельнику о ситуации, сложившейся с прапорщиком, его поездкой на Украину. Вадим согласился, что дело — дрянь.

— Да, если его прихватят, то нашему Аркаше сто процентов пора будет с родственниками прощаться.

Отключив мобильник, Мамонов снова уставился на городской телефон, как раввин на священную Тору.

Колодников крепко спал — двое суток беспрерывного напряжения вырубили его мгновенно. Вернувшись домой в пять утра, он, казалось, на минутку прилег на диван, и жена, не сумев разбудить его в восемь часов, как он просил, так и ушла на работу, решив дать ему отдохнуть.

Пока он спал, к нему пытались дозвониться множество людей. Это и дежурный по городу, и Астафьев из телефонной будки, а три часа спустя Анна Владимировна Орлова, специально для этого отправленная лейтенантом в город. Увы, телефон старшего оперуполномоченного молчал.

Только в первом часу дня Андрей начал выбираться из цепкого, тягучего сна.

Причиной пробуждения стал настойчивый звонок в дверь. Посторонний звук растревожил бодрствующие участки головного мозга, но майор решил, что это — продолжение сна. Однако посетитель был настойчив и уходить не собирался. Лишь минут через десять Колодников сообразил, что звонок в дверь вполне реален, и, вскочив с дивана, поспешил в прихожую, на ходу растирая глаза и окончательно просыпаясь.

— Кто? — хрипло гаркнул он у двери, рукой придерживаясь за стенку, чтобы не упасть.

— Открывай, засоня, — донеслось в ответ.

Этот необычный гортанный голос мог принадлежать только Паше Зудову, и Колодников с облегчением начал отпирать замки.

— Я уж думал, не случилось ли что, звоню-звоню, все без толку, — сказал тот, появляясь в дверях. — Хорошо, ты дверь железную поставил, а была бы обычная, выбил бы к чертям собачьим.

— Что, долго звонил?

— Минут десять. Даже жене твоей на работу звякнул, она и сказала, что ты спишь, а то бы поехал тебя где-нибудь в городе разыскивать.

— А сколько времени-то?

Взглянув на часы, Андрей ужаснулся:

— Ни хрена себе, вот это прилег на часок! А Анька что ж не разбудила?

— Она пыталась, но говорит, тоже не смогла. Что у тебя с телефоном?

Колодников с недоумением посмотрел на аппарат — трубка лежала неровно, и, естественно, в ответ звонящим аппарат отсылал короткие гудки. Положив трубку на рычаг, майор побрел в ванну, по ходу дела спросив:

— Что-нибудь случилось?

— Да куча всего. Во-первых, тебя отстранили от руководства утро…

— Да и хрен с ним, — отозвался Андрей из ванны, фыркая, как тюлень.

— Назначили на это место Касьянова…

Андрей поморщился, но оставил без комментариев.

— Юрка выкрал Орлову из больницы, и Мамон за это его подводит под статью об увольнении…

— Козел!

— Ну и, в-четвертых, самая хреновая новость, что Лена по дороге в Железногорск на своей «Оке» разбилась насмерть.

Это сообщение проняло майора до самых печенок. Он вышел из ванной с электробритвой в руках и, усевшись на пуфик в прихожей, тихо спросил:

— Когда?

— В одиннадцатом часу, не доехав до города десяти километров, — сказал Зудов, пристраиваясь на корточках у стенки напротив майора.

— А кассета?

Паша пожал плечами:

— Это никому не известно.

— Как думаешь, это случайность или нет?

— Не знаю. По идее вчера там были все свои, кто мог ее заложить?

— Да, это верно. Никто.

Несколько минут майор сидел неподвижно, лицо осунулось.

— Сволочи мы, Пашка, — тихо сказал он. — И еще какие сволочи. Взяли и подставили девчонку.

— Я тоже так думаю, — признался Паша, ладонями растирая лицо. — Не думал я, что может так получиться.

Они помолчали, потом Андрей поднялся, рассеянно посмотрел на бритву.

Бриться он так и не стал, сунул ее в карман куртки.

— Поехали!

В здании ГАИ он сразу прошел в аппаратную. Дежурил майор Комаров, давний друг Колодникова.

— О, привет, Андрей. Знаешь, что Баграмян разбился?

— Туда ему и дорога, скажи лучше, что есть на Брошину?

— А что тебя интересует?

— Ты можешь вызвать ту бригаду, что работала с ее машиной?

— Попробую.

Пока Комаров запрашивал область, Колодников все же побрился, используя государственную розетку в личных целях.

— Андрей, к микрофону, — позвал его Комаров.

— Капитан Агарев, начальник оперативной группы слушает, — отчетливо донеслось из динамика.

— Старший оперуполномоченный уголовного розыска майор Колодников. Капитан, вы лично осматривали место аварии «Оки» госномер триста тринадцать АЯ?

— Да.

— Скажите, среди вещей погибшей была видеокассета? Она должна была там быть обязательно.

— Нет. А где она могла находиться?

— Ну не знаю…

— Ленка не расставалась с камерой, — тихо напомнил Зудов.

— Скорее всего, в сумке, к тому же у нее могла быть с собой еще и видеокамера.

— Нет, камеры не было и кассеты тоже. В сумке, ну как обычно, документы, косметичка, ключи… да, кстати! Сумка лежала рядом с машиной, открытая, я еще подумал, что ее выбросило при ударе.

— А кто первый обнаружил аварию?

— Парень на «Ниве», но перед ним там побывали какие-то люди на «ауди». Они и сказали ему, что она мертва. Номер их парень не запомнил.

— А цвет иномарки?

— Черный.

— Хорошо, спасибо, капитан.

Комаров вопросительно смотрел на Андрея, но тот пожал плечами, дескать, ничего не ясно и спросил:

— Ковчугину сообщили?

— Да, сразу же. Лично Лыков ездил. На улице Колодников закурил.

— Значит, кассета ушла, — сказал он после первой затяжки.

— Да, похоже, что так, — согласился Паша. — Кстати, я пробил в паспортном столе тот домик по Достоевского, двадцать восемь. Знаешь, на кого он записан?

Пенсионерам Семеновым принадлежит.

— Тем самым, которых грохнул Свинорез? — удивился Андрей.

— Ну да. Но самое интересное, что убитая — какая-то родственница жены Мамонова. Сам Семенов раньше работал во внутренних войсках, охранял зону где-то на Севере. К нам в Кривов приехали пять лет назад, после увольнения в запас.

— Вот черт, все переплелись. Сколько же квартир у них?! Но на деле все шито-крыто.

 

Глава 24

В это же самое время Гусев и Мамонов находились в том самом доме по Достоевского, двадцать восемь и смотрели интересующую оперативников кассету.

Сидя на диване и покуривая, они рассматривали собственное изображение: как они прошлой ночью пили, разговаривали, поочередно и все вместе появляясь на экране.

Потом был зафиксирован приезд господина бургомистра, его появление в комнате, беззвучная, но явно пылкая речь бургомистра…

Гусев поморщился и вполголоса ругнулся.

— Ты чего? — спросил Мамонов, не отрывая глаз от экрана.

— Да вспомнил вчерашний этот его бред.

— Ну, нашел что вспомнать, его задница меня интересует меньше всего. Вот меня бы за эту запись точно могли бы натянуть на каркалыгу.

— Думаешь?

— Знаю. По крайней мере, мимо кресла начальника я бы пролетел точно и со своего слетел.

Когда они досмотрели кассету до конца, Гусев спросил:

— Ну что, стираю?

— Погоди! — остановил его Мамонов. Подойдя поближе к экрану, он близоруко прищурился и попросил:

— Отмотай на начало.

Когда снова пошли первые кадры, Мамонов скомандовал, посмотрев в угол экрана:

— Стоп!

После этого подвел итог:

— Два часа пять минут.

— Чего два часа? — не понял Гусев.

— Время от начала до конца съемок. А здесь всего двадцать минут. Что-то маловато.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Прокрути ее еще раз. Вот, видишь, здесь срыв идет. Это типичный монтажный стык при перезаписи.

— Значит, есть еще одна кассета?

— Да.

— И где она может быть?

— Как где? Дома, у Ковчугина.

— Там сейчас, наверное, народу…

— Да, вашим туда лучше не соваться. Этим я сам займусь.

Черная «Волга» Мамонова и «уазик» Колодникова почти одновременно остановились у дома Михаила Ковчугина. Их отношения перешли всякую грань, и милиционеры только обменялись ненавидящими взглядами, Андрей чуть притормозил, пропуская своего начальника, и подполковник первый поднялся в квартиру Михаила.

Как он и предполагал, народу было очень много. В милицейской среде, особенно в своей патрульно-постовой роте, лейтенант пользовался симпатией и уважением, так что сейчас в его небольшой квартире находились все свободные на этот час сослуживцы. Среди них было всего двое штатских — отец и мать Михаила.

Родители Елены умерли, не очень давно, друг за другом.

Ковчугин сидел в кресле в углу комнаты, и, пока Мамонов, склонившись, сочувственно пожимал ему руку я говорил соответствующие слова, Колодников осматривался по сторонам. То, что было ему нужно, Андрей увидел почти сразу. На специальной тумбочке стоял большой телевизор, под ним два видеомагнитофона, профессиональный микрофон и масса кассет, ими были полностью забиты и два узких, но высоких стеллажа… Майор невольно присвистнул.

Мамонов закончил печальный ритуал, и подошла очередь Колодникова выражать соболезнования. Мимо друг друга майор и подполковник прошли, как два айсберга.

Андрей обратился к Ковчугину:

— Миш, я всей душой тебя понимаю, Елена была очень хорошим человеком…

Но, заглянув в темные, невидящие глаза лейтенанта, Андрей сбился.

Жизнерадостного весельчака Ковчугина было не узнать. Вроде и женаты они с Ленкой не были, правда, прожили вместе года два, но Мишка всегда говорил, что они люди свободные. А тут такое явное, безысходное горе…

— Миша, ты прости меня, это все из-за нас, из-за нашей этой чертовой работы. Это ведь мы втянули ее в это дело…

Андрей начал говорить что-то покаянное, но выражение лица лейтенанта не изменилось. Он то ли не слышал Колодникова, то ли не понимал, что он говорит.

Майор невольно смолк, только положил руку на плечо Ковчугина. Он и сам драматически воспринимал гибель Брошиной, винил себя, и на работе ему было трудно сосредоточиться, тем не менее пришлось собраться с мыслями. Взглянув в сторону Мамонова, Андрей со злорадством заметил на лице подполковника недоумение и растерянность. Залежи кассет привели подполковника в полное замешательство. Плюнув на все условности, Мамонов пальцем по очереди ткнул в шторки приемника обоих видиков, но они были пусты.

Колодников подумал, что пора уходить, но, оглянувшись по сторонам, он не увидел Зудова. Андрей прошелся по комнате, зашел на кухню, но Пашки нигде не было. Наконец он увидел его выходящим из спальни под ручку с матерью Ковчугина.

Судя по доверительному разговору, они давно знали друг друга. Увидев Колодникова, Паша распрощался и поспешил за майором.

— Ты что, знаешь их, что ли, Мишкиных родителей? — спросил Андрей своего спутника, спускаясь по лестнице.

— Да, а как же. Тетя Аня мне приходится теткой, наши матери двоюродные сестры.

— С ума сойти, родня ближе некуда, седьмая вода на киселе.

Колодников обратил внимание, что Пашка как-то странно, не к месту вроде бы радовался, будто выиграл в лотерею или только что лицезрел, как местный кривовский «Каустик» разгромил московский «Спартак», Он хотел выяснить причину странного состояния товарища, но едва они вышли из подъезда, как столкнулись с водителем «уазика».

— Товарищ майор, вас срочно вызывают! С Мысиным там что-то случилось.

— Гони, — сказал Андрей, прыгая в машину. — Да побыстрей!

Увидев Колодникова, дежурный по городу молча показал рукой на стоящую в коридоре женщину в черном. К удивлению Андрея, это оказалась мать Быкова — Свинореза, Валентина.

— Что случилось? — спросил он, отведя женщину в сторону.

— Участкового вашего, этого, Андрюшку, убивать увезли.

— Кто? Когда? — опешил майор.

— Сейчас, днем. Я как раз с магазина шла, хлеба там взяла, подсолнечного масла. Иду обратно, а впереди как раз он, как всегда в форме, с кобурой на боку. И догоняет его машина, черная такая, красивая, не наша. Трое выскочили из нее — и к Андрею. Он было за кобуру схватился, а выстрелить не успел. Они его повалили, ногами потолкали, потом бросили в машину и увезли.

— Когда это было, давно?

— Да не знаю я точно, часов у меня отродясь не было. Я до дому идти не стала, остановила машину, сосед как раз ехал, Иван Демьянов, вместе в заводе работали, сунула ему последнюю десятку и велела везти к тебе. Вот, все что осталось.

И Валентина вытащила из сумки помятую милицейскую фуражку. Эта фуражка сумела убедить Колодникова, что слова Быковой, к сожалению, самая настоящая, печальная правда.

— Только вы уж отвезите меня обратно, а то денег у меня ни копейки не осталось, — попросила женщина.

— Поехали, — велел Колодников. В машине он спросил Валентину:

— Валерку-то похоронили?

— Да, — печально сказала она. — Вчера. Вся Гусинка помогала, кто чем.

— Спасибо, что сообщили про Андрея, Валентина… — Колодников замялся, припоминая отчество Быковой, но та только вздохнула в ответ:

— Да зови меня, как все, баба Валя.

Андрею стало неловко, он снова вспомнил страшный крик этой женщины над телом сына-убийцы. Случайно ему на глаза попался автомобильный журнал, водитель интересовался автомобилями, видимо мечтая когда-нибудь приобрести собственный.

Полистав журнал, Колодников хмыкнул и передал его Валентине.

— Баба Валя, посмотри, может, узнаешь похожую машину.

Та с сомнением взяла в руки глянцевую автосказку и начала медленно листать.

В это время Зудов вскрикнул и хлопнул Колодникова по плечу:

— Смотри, Фортуна!

— Где?

— Да вон!

— Точно, сейчас мы его и запряжем. Тормози.

Действительно, по тротуару шествовал капитан Фортуна, с удовольствием поедая эскимо. Когда рядом с ним, резко взвизгнув шинами, затормозил «уазик», а шофер, кроме того, еще и даванул на клаксон, участковый резко вздрогнул, отчего добрая половина мороженого оторвалась с палочки и упала на тротуар. Посмотрев вниз, Фортуна поднял свое круглое, добродушное лицо и, разведя руками, сказал:

— Ребята, вы что, совсем охренели? Так можно заикой оставить.

— Садись, — приказал Колодников. — Поехали. Андрюшку Мысина гусевские похитили.

Ошеломленный участковый полез в кабину.

— Про Андрея это точно? — спросил он.

— Более чем. Вот она видела.

В это время баба Валя проявила активность.

— Вот, вот такая машина его увезла! — сказала она, тыча пальцем в одну из глянцевых фотографий. — Только черная.

— А почему вы думаете, что это именно она? — спросил Колодников, рассматривая снимок. С двух сторон сопели нависшие над майором Фортуна и Зудов.

— А кольца видишь? Как на свадебной машине, только этих четыре, — пояснила Валентина.

— Логично, — признал Андрей и переглянулся с Зудовым. — Не слишком ли часто нам сегодня попадается эта черная «ауди»?

— Ты думаешь, та же самая, что и Елену?..

— Слишком много совпадений. У нас в городе одна такая, у Крылова.

— Да. Это точно.

Между тем «уазик» несся на всех своих максимальных пятидесяти километрах по пыльным улицам Гусинки.

— Где? — спросил Колодников, и баба Валя, вытянув шею, начала рассматривать пустынную центральную улицу деревни.

— Вон там, чуть подальше, не доезжая до моего дому. Ага, вот здесь.

Они выскочили всем составом из машины, осмотрелись по сторонам, словно могло произойти чудо и они бы увидели и черную «ауди», и самого Андрея.

— И куда она дальше поехала? — спросил Колодников..

— Машина эта?

— Ну да.

— А так и выехала за околицу.

— Что, прямо за деревню? — опешил Колодников. Отсюда действительно видны были и последние дома Гусинки, и далеко уходящая за холмы дорога.

— Ну да. Я стояла смотрела, пока они из вида не скрылись, — подтвердила Быкова.

— И куда же идет эта дорога? — скорее сам себя, чем окружающих, спросил майор.

Неожиданно голос подал водитель:

— Как — куда? В луга, куда же еще.

— Это точно? — хотел удостовериться Андрей, вглядываясь в загорелое, курносое лицо шофера.

— А как же. Я эти места все на своем мопеде еще в детстве объездил. По этой дороге можно уехать только в луга, на Гнилое, Широкое, Грязный ручей.

— А в город другим путем вернуться можно?

— Нет. Этой дороги в любом случае не миновать.

— В лугах мы их не найдем, — тихо сказал Паша.

— Это точно, — согласился Фортуна.

— Ну, я пошла? — спросила Валентина.

— Идите-идите, спасибо большое, баба Валя. Дай Бог вам всего хорошего!

Она еще шла к своему дому, а Колодников уже вытащил из кармана мобильный телефон, еще недавно принадлежащий Боре, молча развернул свою знаменитую записную книжку, хранившую самую неожиданную информацию, быстро полистал ее и набрал номер.

— Да, — тут же отозвался абонент.

— Аркадий, это Колодников. У тебя все нормально?

— Да, а что?

— Ты знаешь, братки твоего бывшего друга похитили, Андрея Мысина, сержанта, участкового из Гусинки, и я, кажется, знаю почему.

— Почему?

— Он был с нами в тот вечер в «Айсберге». Кто-то все-таки стуканул про нашу с тобой беседу.

Аркадий Антонов чуть помолчал, потом выразился коротко и ясно:

— Хреново.

— Весьма. Они его взяли на выезде из Гусинки и увезли в сторону лугов. Не знаешь, где они могли его там пристроить?

— А на какой они были машине?

— Черная «ауди».

— А, Крылана. Ну, это вам, на причал надо. Дальше такая машина не проедет, там внедорожник нужен. Лодочную станцию знаешь?

— Конечно.

— Там есть такой железный ржавый ангар. Раньше в нем теплоходик хранился, который к турбазам ездил, а потом этот ангарчик Гусь себе под катера присмотрел. Он сейчас водными лыжами увлекается. Ищите своего участкового там.

— Спасибо. Тебе надо быть осторожней. Татьяну куда-нибудь с сыном увези.

— Еще вчера в Железногорск отправил. Завтра и я закончу дела и отплываю.

— Ладно, пока.

Аркадий Антонов задумчиво посмотрел в окно, потом поднялся и подошел к большой двустворчатой двери. За ней была еще одна — железная. За двойными дверями в крошечной комнате Аркадий хранил целый арсенал: два охотничьих ружья, карабин, кургузое помповое ружье. Чуть подумав, он выбрал его и карабин «Барс» с оптическим прицелом. Отнес оружие в зал, положил на стол и вернулся за боеприпасами. Затем не торопясь, долго заряжал.

А «уазик» несся по лугам в сторону лодочной станции. Проехав с полкилометра по дороге, шофер неожиданно свернул с нее прямо в поле.

— Ты куда это? — спросил Колодников.

— Сейчас здесь срежем, а то объезжать долго, — пояснил тот.

Они врубились в какие-то камыши, потом с ревом форсировали небольшой ручей, и, наконец, «уазик» с трудом выбрался на другой берег.

— Как тебя зовут, что-то я не помню? — спросил Андрей шофера, мотаясь и подпрыгивая на кочках, как ванька-встанька.

— Владимир.

— Давно работаешь?

— Третий день.

— После армии, что ли?

— Ну да.

«Ни черта не умеет, будет только мешать, — подумал Андрей. — Да еще, не дай Бог, под пулю где-нибудь подставится».

— Володь, смотри только не засядь, а то сейчас судьба Андрюшкина решается.

— Засядем — вылезем, машина — зверь. Тут, главное, места знать надо.

Они миновали небольшое болотце, потом минут пять ехали по густой, некошеной траве.

— Ну, вот и прибыли, за той рощей лодочная станция, — показал вперед Владимир.

— Стой, глуши мотор, — велел Андрей. — Дальше ехать нельзя, иначе мы их спугнем. Вылезаем, мужики. Они выбрались из машины, и шофер увязался за ними.

— А ты куда?

— Да я только посмотрю издалека, может, чем помогу — Ладно, только сильно не высовывайся. Пистолет-то есть?

Володя отрицательно мотнул головой.

— Тогда оставайся здесь.

Оставив шофера на окраине рощицы, они втроем пошли дальше.

 

Глава 25

Лодочная станция представляла собой деревянный причал на берегу Кривовки с десятком мест для лодок, небольшим домиком сторожа. Метрах в пятидесяти от него находился большой железный ангар, ржавый от времени. Раньше в нем хранился плоскодонный теплоход — единственная связь с многочисленными турбазами, которые располагались в самых живописных, но труднодоступных местах лугов. После распада Союза эти заводские турбазы начали стремительно закрываться, и окончательно обветшавший теплоход сдали на лом. Главным достоинством причала было то, что по этой протоке можно кратчайшим путем выйти на Волгу, но кривовской администрации как-то не приходило в голову использовать столь перспективную возможность в коммерческих целях.

Домик сторожа был хорошим прикрытием, и Паша Зудов, Фортуна и Колодников перебежали к нему. Андрей выглянул из-за угла и азартно шепнул:

— Есть! Стоит, милая! Пробралась!

— «Ауди»? — спросил Паша.

— Она самая, черная. Ну, орлы, что делать будем?

— Как что? Подойдем вплотную и предъявим счет, — сказал Зудов.

— У тебя пистолет с собой?

— Конечно.

— А у тебя? — спросил Андрей Фортуну. Тот вытаращил глаза и отрицательно замотал головой.

— Ты хоть когда-нибудь носишь его?! Ходишь тут с огурцом в кармане! Будь я министром, гнал бы таких из органов к чертовой матери!

— Андрюх, ну я откуда знал, что он понадобится? — Фортуна от огорчения развел руками, и лицо его выражало полное осознание своей вины. Но Колодников все же решил впоследствии провести «разбор полетов» по этому вопросу, сейчас для этого не было времени.

— Пистолет менту всегда может понадобиться! И что теперь делать? Один нормальный ствол на всех, а у этих, я думаю, пушки имеются. И немало!

— Слушай, давай, как Наполеон, ввяжемся в драку, а там посмотрим, — предложил Паша. — Пошли?

— Пошли, — со вздохом согласился Колодников, до-, ставая свою газовую «пукалку».

Они двинулись вперед, по пути заглянули в окно сторожки и убедились, что в ней никого нет. Паша тормознул Андрея и показал на свежую надпись мелом на обшарпанной двери: «Иваныч, не приедешь к субботе, считай себя уволенным».

Зудов шепнул майору пару фраз, и Колодников согласно кивнул головой. Около ангара они разделились — Фортуна двинулся в сторону реки, а Колодников с Зудовым подошли ко входу в ангар.

В огромные ворота была врезана небольшая, плотно подогнанная дверь.

Колодников попытался найти хоть какую-то щель, чтобы заглянуть внутрь, но ничего похожего не обнаружил.

— Ни черта не видно!

— Давай, как решили, — предложил Паша.

Андрей согласно кивнул и закричал хрипловатым, прокуренным голосом:

— Иваныч! Твою мать! Где моя лодка, сволочь!

С минуту он надрывался впустую, потом начал стучать в дверь, добавив в лексику побольше мата, а в голос — пьяных интонаций. Очевидно, как актер он был убедителен, потому что вскоре заскрежетал засов, и в открывшемся проеме показалась широкая физиономия со свирепым выражением.

— Какого!.. — начал мужик, но массивный кулак Паши Зудова не дал ему закончить фразу, опустившись на бритое темечко. Мужик сдавленно кхекнул и с закатившимися глазами начал вываливаться из двери на свежий воздух. Колодников слегка помог ему в этом и, первым ворвавшись в ангар, закричал во все горло:

— Всем оставаться на местах, милиция!

После яркого солнечного света в темном помещении ничего не было видно, и для острастки Колодников выстрелил вверх, напрочь забыв, что в руках у него газовый пистолет.

Неожиданно раздался жуткий вой, и к ногам опешившего майора упало могучее тело. Так получилось, что в момент выстрела один из гусевских качков стоял на железной лестнице, практически в полуметре от майора. Кроме заряда газа он получил в глаз и предохранительный кусок пластмассы, прикрывавший патрон с «Черемухой».

Постепенно начали проявляться из темноты, стали проступать очертания каких-то громоздких предметов. Из полутьмы блеснула вспышка выстрела, и над ухом Андрея пронеслось нечто быстрое и свистящее, словно сильный, короткий порыв ветра. Колодников замер, и все остальное для него происходило словно в замедленной съемке. Совсем рядом с ним грохнул пээм Паши Зудова, в ответ из темноты снова блеснул и взорвался выстрел, и Колодников непонятно как, не поворачивая ни головы, ни глаз, увидел, как Пашка прыгнул в сторону и, укрывшись за большой железной бочкой, подряд раза три пальнул в сторону стрелявшего. Неожиданно наступила тишина, и только какой-то странный дробный стук доносился из темноты. Наконец он смолк, и в черном пространстве обозначился прямоугольник света, а в нем — силуэт человека. Паша вскинул оружие, но. Колодников перехватил его руку.

— Постой, там Фортуна!

Издалека донесся сдавленный вскрик, потом что-то с грохотом начало медленно вваливаться в ангар.

Андрей нашарил на стене рубильник, и помещение осветилось ярким потоком света люминесцентных ламп. Оперативники начали осматриваться в вотчине Гуся.

Теперь стало видно, что неказистый снаружи ангар внутри был оборудован вполне современно. В самом центре стоял белоснежный катер с небольшой рубкой, линии его говорили о руке «вражеского» дизайнера. Чуть правее расположился скромный катер отечественного производства с названием «Сетунь». Около стенки разместились два гидромотоцикла. Но это мало интересовало друзей они рассматривали людей, находящихся в ангаре. Один из гусевских качков по-прежнему корчился на полу, бешено растирая ладонями глаза, ноги второго торчали из открытой двери, третьего, с заломленными назад руками, конвоировал Фортуна, а вот четвертый лежал неподвижно под белоснежным носом красавца катера.

«Готов, дуэлянт хренов», — подумал Колодников, но слабый стон прервал его размышления. Резко повернувшись на звук, Андрей увидел висевшего на крючке тельфера обнаженного человека. Лицо его было настолько избито, что лишь по хрупкому телосложению майор понял, что это не кто иной, как Андрей Мысин.

— Андрюха! — крикнул он и устремился к участковому. Подбежав, понял, что тот висит на наручниках.

— Падлы! — пробормотал старший опер и торопливо схватился за пульт управления, но в это время за его спиной раздался какой-то шум, и Зудов закричал:

— Стой!

Обернувшись, Колодников понял, что один из поверженных очнулся от нокаута и дал деру. Паша устремился за ним, и майор снова занялся пультом. Быстро разобравшись в кнопках, он нажал одну из них, со стрелкой, указывающей вниз.

Ровно зажужжав, бездушный механизм мягко опустил несчастного Мысина. Ноги не держали Андрея, и он с мучительным стоном распластался на холодном бетонном полу.

Пока Колодников возился с подъемником, Фортуна сцепил руки своего «клиента», оказавшегося самим Крыловым, наручниками и на всякий случай пристегнул к железным перилам винтовой лестницы.

Паша мчался за своим «крестником», крича на ходу:

— Стой, сволочь, стрелять буду!

Но тот мало обращал внимания на эти «неласковые предложения» капитана. Ему совсем не хотелось во второй раз попадать в жесткие руки оперативника, и он успел завернуть за сторожку. Зудов отставал метров на десять, когда вдруг услышал тупой звук удара и болезненный вскрик. Завернув за угол, Паша увидел бегуна сидящим на земле, руками он держался за голову, а над ним со сломанным деревянным веслом стоял шофер Володя.

— Я шум услышал, смотрю, он бежит, да прямо на меня, — пояснил тот. — Черт его знает, что у него на уме? Еще возьмет и пристрелит. Ну, я и решил защищаться, схватил весло, да и треснул по башке. Ничего, что я его так?

— Молодец, с ними так и нужно, — похвалил неожиданного помощника Паша, рывком подняв беглеца на ноги. Равновесие тот держал слабо, два нокаута за такое короткое время напрочь выбили из парня задатки легкоатлета. Заломив ему руки за спину, Зудов и Володя поволокли бегуна обратно Б ангар, где быстро застегнули на его руках наручники.

Фортуна, положив голову Мысина на свои колени, отпаивал его водой из пластиковой бутылки. В перерывах между глотками Андрей пытался рассказать всю его несчастливую «одиссею»:

— Как везли, не помню, очнулся, когда втащили сюда… попытался рыпнуться, снова начали бить, думал, убьют, но этот толстый… сказал, что сначала надо узнать все, что хотел выяснить Гусь… потом раздели, подвесили на крючок и… били дубинкой.

Колодников покосился на лежащий в стороне длинный, почти метровый «демократизатор».

— Бьют и спрашивают, про что ты разговаривал с Антошей… в «Айсберге». А я и не знаю ничего, что говорить-то? Тогда этот, толстый, говорит: давай ему к яйцам провода подсоединим и… полез наверх, а тут вы кричать начали, я твой голос, Викторыч, сразу узнал…

На глазах Мысина выступили слезы.

— Думаю, неужели нашли?! Потом они свет вырубили, и пальба…

В этом месте он почти разрыдался.

— Хорошо-хорошо, тезка. Все кончилось.

Колодников как ребенка погладил участкового по голове, потом неожиданно взвился пружиной и, схватив дубинку, теперь медленно двинулся к пленникам.

Увидев свирепое лицо майора, все трое начали нелепо дергаться во все сторон, как будто подобные телодвижения могли освободить их от цепких наручников.

— Что, с-суки, почуяли жареное! — свистящим шепотом спросил майор и резко начал хлестать качков дубинкой, без разбора, крича во все горло:

— Что, с-суки, волю почуяли! Я вам навсегда отобью желание бить мента, вы это на всю жизнь запомните!

Как ни пытались прикрываться или уворачиваться пленники, но дубинка неминуемо находила цель. К Колодникову быстро вернулось хладнокровие, и бил он уже расчетливо и направленно. Стоило кому-нибудь нагнуться, прикрывая лицо, и удар с оттяжкой по спине неизбежно заставлял его с воем выгнуться назад, а упругая резина со свистом врезалась в лицо. Колодников остановился, когда у него иссякли силы. Три его жертвы в голос стонали, лежа на полу, пристегнутые наручниками к перилам руки оставались поднятыми вверх, словно все трое голосовали за что-то…

— Раньше за одну пуговицу… с рубашки милиционера срок давали… — прохрипел майор, отшвыривая в сторону дубинку. — А теперь распустили!..

Трясущимися руками он достал сигареты, но прикурить смог только с помощью Зудова, хотя и у капитана руки слегка подрагивали.

— Паш, вызови подмогу и заодно осмотри «ауди». А мы пока здесь пошарим.

Колодников обернулся к Фортуне:

— Давай бери Андрюху и тащи в наш «уазик». И срочно в больницу!

— Пошли, родной, — обратился к Мысину молдаванин.

Андрей с помощью Фортуны поднялся на ноги, но не смог сделать ни шагу.

Тогда капитан подхватил своего коллегу на руки и вынес из ангара. Тотчас же Колодников услышал шум отъезжающего «уазика».

Андрей закончил проверку содержимого карманов пленников и теперь внимательно рассматривал убитого. Это был типичный «браток», коротко стриженный, широкоплечий, но явно старше остальных гусевских подручных.

Колодников собирался исследовать его карманы, когда в ангар ввалился Зудов.

Обычно сдержанный, сейчас капитан был сильно взбудоражен.

— Андрей, смотри, что я нашел в машине, — Павел протянул майору видеокамеру — самую обычную, бытовую, без каких-либо «наворотов».

— Ну и что? — не понял своего друга Андрей.

— Это Ленкина камера.

— Откуда ты знаешь? У нее же другая была.

Паша передал камеру Колодникову и включил просмотр кассеты. В прямоугольнике экрана появилось чуть приглушенное по свету изображение разбитой машины, на водительском месте зажатое искореженным металлом тело, потом камера сместилась, и Колодников увидел знакомую белую «Волгу» и бледное лицо Мамонова в открытом окне машины.

— Ты понял? — спросил Паша. — Да, все ясно.

Колодников с недобрым прищуром взглянул в сторону скованной троицы и повернулся к Зудову.

— У «ауди» помято правое крыло, вмятина свежая, — краска должна остаться на «Оке», — продолжил Паша. — В бардачке я нашел пистолет, пээм, скорее всего, это пушка Андрюшки Мысина. А в багажнике лежит автомат, «АКМ».

— Хорошо, очень хорошо. Это им тоже зачтется…

Внезапно откуда-то послышался звук, похожий то ли на сдавленный стон, то ли на всхлип. Оперативникам показалось, что подает признаки жизни недострелянный «дуэлянт». Но тот был мертвее мертвого. Звук повторился, и они пошли на него. Заглянув в катерок «Сетунь», Паша вскрикнул:

— Вот это да!

На дне его лежал дерюжный мешок, перевязанный в нескольких местах грубой веревкой. Из мешка торчали две ноги. Паша запрыгнул в катер и склонился над необычной находкой, но Колодников его остановил:

— Погоди, не трогай, давай снимем все на камеру.

Пока капитан перематывал пленку, Андрей рассматривал доставшийся им «сюрприз»: одна нога неизвестного была обута в добротный импортный полуботинок, на другой обувь отсутствовала, а голая торчавшая ступня разбухла до чудовищных размеров и приобрела отвратительный синюшный цвет. Обе конечности мелко подергивались, подавая тем самым признаки жизни Приглушенные сдавленные стоны раздавались теперь почти беспрерывно.

— Готово, — сказал Павел, направив объектив.

— Время местное четыре часа десять минут, осмотр помещения производят старший оперуполномоченный уголовного розыска майор Колодников и капитан Зудов.

Снимает капитан Зудов. Это мы только что нашли в ангаре на лодочной станции города Кривова. Снимаем мешок…

Андрей развязал веревку, содрал с тела несчастного дерюгу. Тот лежал на дне катера вниз лицом, руки связаны за спиной.

— Рост не более ста семидесяти сантиметров, телосложение атлетическое, волосы светлые, короткие, — машинально делал антропологическое описание Колодников. Удостоверившись, что Павел все заснял, он перевернул тело. Перед ними предстало изуродованное лицо: правый глаз заплыл синей опухолью, на лбу торчала грандиозная шишка, разбухшие явно от ударов губы. Говорить парень не мог — ему мешал кляп из ветоши. Вырвав его изо рта жертвы, Колодников спросил:

— Ты кто?

Парень откашлялся, выплюнул изо рта остатки тряпья и хриплым голосом представился:

— Шурик, Медведкин.

— А, Медведкин! — обрадовался Андрей. — Как же долго мы тебя искали! Ну хорошо, что все-таки нашли.

Андрей разрезал путы на руках Шурика. Пока тот растирал затекшие руки, Колодников поднял мешок, в который был упакован Медведкин. Несмотря на то что Шурик был освобожден, мешок оставался довольно тяжелым. Из него майор извлек ржавую железяку килограммов на пять, деталь какого-то советского трактора.

— И за что же они тебя хотели утопить? — спросил Колодников, демонстрируя Шурику «железный подарок», который мог стать последним в жизни страдальца.

Медведкину стало совсем плохо, но он взял себя в руки и, превозмогая боль, начал рассказывать:

— Это Гусь отдал приказ. Винт приехал и говорит: «Все, Шурик, готовься купаться». Я говорю, вы чего, я толком плавать не умею. А тот смеется, зачем тебе плавать, ты сейчас нырять будешь. Я было бежать, но куда убежишь со сломанной ногой. Отлупили, связали и сунули в багажник. Привезли сюда и вот…

— он кивнул на мешок.

— Они везли тебя, а Андрея прихватили по дороге?

— Этого мента, что ли? Ну да. Я в багажнике-то ничего не слышал, а вот в ангаре они долго угорали, что сделали два дела сразу, и меня привезли, и этого участкового зацепили.

— Так, это хорошо, а теперь расскажи нам, почему на тебя так Гусь обиделся? Что ты участвовал в убийстве Бурлака, мы знаем, кто, кстати, его убил?

— Винт, — сказал Шурик, кивая на мертвеца. — Этот чокнутый могильщик сам себя подставил, дважды, когда не закопал ту бабу, что мы ему привезли, а потом, когда меня отделал в своей гребаной сторожке, — Шурик показал на заплывший глаз. — Если бы не Винт, он бы точно меня убил.

— Ну а потом?

— Потом Гусь велел мне в больнице достать эту телку… — Шурик покосился на снимавшего на камеру Павла. Чувствовалось, сознание того, что его монолог фиксируется для вечности, заставляли парня аккуратней выбирать слова.

— Орлову?

— Ну да. Я полез на дерево, а там, в палате, оказался этот ваш лейтенант.

Чем он стрелял, так я и не понял, но сначала подумал, что у меня жбан лопнул, такая боль была. Я аж руки отпустил и свалился… ногу вон сломал.

— За это они тебя и решили утопить?

— Наверное. Козлы, главное живьем! Запихивают в мешок и ржут, падлы!

— А ты что думаешь, сам бы плакал, если бы кого другого топили? Ты ведь из этой же породы.

Шурик на минуту потупился, но накопившаяся злоба на своих «коллег» по бригаде продолжала в нем кипеть.

— Козлы, — повторил он. — Я их просил привезти доктора, с ногой чего-нибудь сделать, а они только ржали в ответ. Мы тебе, говорят, Шурик, и вторую сломаем, посадим около церкви, милостыню просить будешь. Все больше пользы принесешь.

Закончил он все это неожиданно жалобно:

— Отвезите меня в больницу, пожалуйста!

— Отвезем, не бойся. Ты скажи лучше, как получилось, что Орлову поронул Свинорез? Как он появился в доме на Достоевского?

Шурик пожал плечами:

— Не знаю, когда я приехал, она была мертвая. То есть мы думали, что мертвая, — поправился он. — Голова в крови, они, видно, сначала ее по башке треснули, уж потом Свинорез подсуетился или наоборот, не знаю. Гусь и говорит: вывези, Шурик, и закопай.

— На кладбище? — уточнил Колодников, косясь в сторону Паши, снимает ли? Но капитан исправно трудился в роли оператора.

— Ну да, как обычно, — подтвердил Шурик.

Эта фраза стоила многого.

— И многих вы там похоронили подобным образом? — ровным, почти безразличным тоном спросил Колодников. На самом деле он затаил дыхание, ожидая ответа.

— Ну… пять точно.

— Кого?

— Первый раз казаха этого, когда замочили.

— Нургалиева?! — радостно вскрикнул Андрей. Дело о пропаже мелкого предпринимателя Нуртаза Нургалиева висело на его отделе полной баранкой более полугода, и проблесков по нему никаких не светило. И вдруг такой подарок судьбы!

— Ну да, ерепениться что-то начал, денег, говорит, нету. Его сам Гусев пришил. Когда казаха закопали и это прокатило, Гусь поставил все на поток. Его корешки из Железногорска привозили нам жмуриков, а мы их закапывали. У них там с этим трудности, накрыли раз одного на кладбище с мертвяком, вот они к нам и повезли. Да у них там и учет более строгий, ограда, охрана, всех купить надо. А у нас проще и дешевле. Но Гусю-то они хорошо башляли за это. Тем более что Бурлак денег не брал, так, сунешь ему сотенную, а то все бухалом брал да закусью.

Колодников чувствовал себя ребенком, вместо одного новогоднего подарка получившим сразу два. Это был материал, способный укатать Гусева по полной программе, на всю оставшуюся жизнь.

— Ты могилы эти показать сможешь?

— Попробую, — неуверенно предположил Шурик. — Там, я заметил, ничего нет.

Ни крестов, ни памятников. Так, холмики одни.

«Да, кладбищенское начальство надо просто расстрелять», — подумал майор.

— Вы отвезете меня в больницу? А то у меня точно гангрена будет, я чувствую, — опять жалобно попросил Медведкин.

— Отвезем.

— Может, вызовем ему врача в ИВС? — предложил Паша.

— Зачем, просто положим в одну палату с Мазуровым и Шалимовым, там, наверное, и Андрюшка будет. Они его вылечат, старые волкодавы. А ИВС — потом.

На улице раздался гул моторов, визг тормозов, и в открытую дверь ангара по одному начали протискиваться люди в милицейской форме.

— Ну, вот и наши, слава богу!

 

Глава 26

После визита к Ковчугину Мамонов вернулся в управление в дурном настроении. Он сразу же взялся за сотовый и, услышав голос Гусева, сказал:

— С записью полный облом. Там полно народу, а этих кассет штук сто. Какая из них наша, хрен его знает.

— Ладно, я сам займусь этим. Пока все?

— Да.

Подполковник отключил мобильник, и в это время раздался звонок, которого он ждал с самого утра. Но с последними событиями как-то расслабился, забыл, и когда голос в телефонной трубке представился:

— Государственный советник таможенной службы третьего ранга Кусукин… — Мамонову показалось, что сердце его оборвалось куда-то вниз и остановилось.

Все могло сложиться иначе, но Жучихин вышел из дома на полчаса раньше, чем позвонил Мамонов. Он и потом мог вернуться к родителям подполковника, так как, выехав из гаража, машина неожиданно резко вильнула в сторону и встала.

Прапорщик был опытным шофером и сразу определил, в чем дело.

«Шаровая полетела, хорошо, что не на трассе. Мог бы загреметь в кювет, а то и хуже, на скорости влетел бы в кого-нибудь в лобовую».

Машину отбуксировали в автосервис, и у Жучихина возникла идея вернуться к Мамоновым, попить чайку. Но с заменой управились быстро, за какой-то час. Пока прапорщик ехал к таможне, скверное предчувствие беды не покидало его.

«Хреновая примета — поломка в начале пути», — думал он.

В этот утренний час жара еще не наступила, но Жучихин не успевал вытирать носовым платком пот, катившийся по лицу, заливающий глаза. Причиной всему был неожиданно возникший и не отпускавший страх. К Зубовскому таможенному переходу он подъехал с окончательно раздрызганными нервами.

Его уже ждали с нетерпением. Инспектор таможенного комитета Юрий Морозов начинал нервничать — зеленая «десятка» с приметным номером «300 АО» давно должна была появиться на переходе. За прошедшую ночь он как-то полностью проникся верой в слова молодого оперативника.

"Может, что-нибудь заподозрил, героинщик хренов, и надумал уехать раньше?

— размышлял он. — Или наоборот, решил отсидеться и поедет не в мою смену. А жалко будет, если придется передать его Будницкому".

Нельзя сказать, что Юрий не любил своего сменщика, но очень уж не хотелось делиться с ним своей добычей. Тот парень из Кривова не потребовал себе никаких лавров или дивидендов, значит, можно будет проявить «чудеса» интуиции и профессионализма. Так что когда в потоке машин Морозов рассмотрел зеленый малахит мамоновской «десятки» с толстой физиономией прапорщика за лобовым стеклом, он возликовал: «Есть, попался, карась!»

Торопливо, едва глянув в документы, Юрий пропустил два грузовика и, дождавшись «десятку», обратился к Жучихину:

— Добрый день, предъявите ваши документы.

Прапорщик, широко улыбаясь, вылез из машины и протянул инспектору корочки.

Пот не переставая струился по его лицу, и опытный таможенник сразу отметил это.

Едва взглянув в документы, Морозов спросил:

— Что везете?

— Да свежие фрукты.

На заднем сиденье действительно громоздились два плоских ящика с поздней черешней и ранними абрикосами.

— Это все?

— Нет, еще два ящика в багажнике, — торопливо ответил прапорщик, вытирая лоб насквозь промокшим платком. — Сейчас открою…

— Не надо, — прервал его Юрий. — Проезжайте, пожалуйста, к пункту досмотра.

Таможенник указал в сторону большого навеса, под которым находился бокс, оборудованный подъемником. Жучихин мгновенно понял: «Это все!»

— Хорошо, — с трудом выдавил он, сел за руль, но посмотрел на него так, словно впервые увидел и его, и рычаг переключения скоростей. Через минуту он все же собрался, завел мотор, осторожно тронулся с места, но страх уже полностью овладел им, и прапорщик со всей силы вдавил в пол педаль газа. Машина прыгнула вперед, отбросив в сторону таможенника, и понеслась, увеличивая скорость. К лежащему на земле Морозову подскочили коллеги, стали поднимать с земли. Юрий был без сознания, и старший по наряду закричал:

— В машину его, срочно в больницу! Семенов, беги, передай, чтобы задержали эту «десятку»!

— А номер?!

— Номер триста АО!

Но на ближайшем посту ГАИ в пятидесяти километрах от границы зеленая «десятка» с таким номером не появилась. Жучихин слишком хорошо знал все уловки таможенной службы и мог предугадать их дальнейшие действия, так что ломиться напрямик не стал. Свернув на проселок, прапорщик начал пробираться к Кривову окружными путями.

Всего этого Мамонов, естественно, не знал, поэтому, едва выговаривая слова, представился:

— Подполковник Мамонов, исполняющий обязанности начальника Кривовского ГОВД.

— Скажите, подполковник, зеленая «десятка» госномер триста АО ваша?

— Так точно.

— Где она сейчас?

— А… на ней уехал мой водитель, прапорщик Жучихин.

— Куда он уехал?

— Он отпросился на Украину, съездить за фруктами. Я его отпустил и попросил завезти по пути моим родителям продукты. Так, небольшая посылка.

— И часто вы ему доверяете свою личную машину?

— Ну, бывает, он опытный шофер. А что случилось?

— Этот ваш опытный шофер сбил нашего инспектора, парень сейчас в реанимации, и умчался в неизвестном направлении. Пришлось поднять вертолеты.

— Он что, с ума сошел?! — Мамонов готовил эту фразу, и она прозвучала естественно и органично.

— Это вам лучше знать, все-таки он ваш водитель.

— Ну, я бы тоже очень хотел с ним сейчас поговорить. Что с ним случилось, я не знаю, но машина-то моя! Сейчас мне вот кажется подозрительным, что он с таким упорством отпрашивался в эту поездку.

— Если он появится у вас в городе, немедленно арестуйте его.

— Так точно.

Мамонов задумался. Он был готов к тому, что Жучихина арестуют и он расколется, что будет все валить на начальника или, наоборот, будет молчать как рыба. Но то, что на самом деле натворил в Зубове прапорщик, не укладывалось ни в какие рамки.

«Хорошо бы пристрелили его где-нибудь там, и с концами, — подумал с тоской подполковник. — Но это, конечно, идеальный вариант».

Тщательно проанализировав разговор с главным таможенником, Мамонов, однако, взбодрился и даже почувствовал некоторое облегчение. Он не сказал ничего лишнего и был убедителен.

«Так и буду держать оборону. Ничего не знаю, во всем виноват шофер, втерся в доверие, использовал служебное положение. Надо только предупредить Гуся и людей в Хохляндии».

Торопливо набрав номер, Мамонов еле дождался ответа. Услышав характерный голос Вадима, подполковник вывалил на него накопившиеся эмоции:

— Поздравляю, можешь спокойно кончать своего Антошу!

— Что, зацапали твоего прапора на таможне? — сразу уловил суть дела Вадим.

— Зацапать не зацапали, но пытались тормознуть, и он сбил какого-то таможенника и скрылся. Пока найти не могут.

— Приплыл, Жучок. Будет теперь нары осваивать.

Мамонов выстрелил в эфир залп отборной ругани и приказал подельнику:

— Ты лучше предупреди кого надо, чтобы сворачивали свою шарашку и ложились на дно.

Закончив разговор с Мамоновым, Гусев закурил, подошел к окну и крикнул во двор:

— Мишаня, зайди ко мне.

Через полминуты в комнате появился один из качков Гусева — невысокий, широкоплечий, с несуразно длинными руками и уродливым шрамом на подбородке.

Одет он был в тельняшку, из-под которой выпирали бугры мускулов, кисти богато украшены разного рода татуировками, начиная от эмблемы ВДВ до девушки, привязанной колючей проволокой к кресту. В богатой биографии Мишани было много бурных событий: и Чечня, и тюрьма, и многое другое… Тюрьму он покинул всего три месяца назад и сразу пришел к Гусеву, который мгновенно оценил его жадные и бездушные глаза. Многие из «старой гвардии» обижались, что Мишане Вадим доверяет больше всех, а Гусь прекрасно понимал, что тот еще «голодный», не зарос жирком благополучия и ради денег и связанных с ними благ готов на все.

— Ну, чего надо?

— Ширни меня сначала, — попросил Вадим, поудобней устраиваясь в кресле.

Мишаня проделал все с ловкостью хирургической медсестры, и, когда радостная волна героинового прихода растеклась по телу, Гусев начал подробный инструктаж:

— Надо съездить в две точки, сначала в Гусинку, к дому Антоши, а потом к элеватору, знаешь, где ретранслятор?

— Ну. И что там делать?

— А вот что…

* * *

Подполковник Мамонов думал о том, как действовать дальше.

«Надо съездить в Демидовку и забрать оттуда баксы. Припрятать их надо, но куда?»

Размышления Мамонова как бы зациклились: «дипломат», лопата, лесопосадка.

«Придется так и сделать. Другие варианты ненадежны. Вот жизнь пошла, некому и довериться».

Он собрался, но снова зазвонил телефон.

— Миша, он сошел с ума!

Мамонов сначала даже не узнал плачущий женский голос.

— Кто это? — удивился он.

— Это я, Валя.

Валентина Павловна Стародымова неспроста называла Мамонова просто по имени. Еще лет восемь назад отношения их были более чем близкими, а познакомились они и, как говорят в народе, «сошлись» и того раньше, лет за пятнадцать до этого разговора.

Тогда молодой опер Мамонов в первый раз вырвался на юг в бархатный сезон по профсоюзной путевке, где отдыхала и молодая, эффектная жена работника горисполкома Стародымова. Погода, природа, свобода, пусть и временная, — все способствовало началу курортного романа, который неожиданно взорвался редкой по силе чувств страстью, едва не разрушившей обе семьи.

К счастью, вернувшись в родной город, любовники как-то поостыли, одумались, хотя время от времени и продолжали встречаться на нейтральной территории. Роман окончательно угас после избрания Стародымова «бургомистром».

Валентине Павловне очень понравилась новая роль «первой леди», и ради этого она пожертвовала некоторыми личными благами, в том числе и любовником. И вот теперь этот неожиданный звонок.

Это утро для Валентины Павловны начиналось как обычно: с утра ушла на привычный «обход» — рейд на базар, по магазинам, в парикмахерскую. Муж отсыпался после ночного визита к Мамонову, и она даже не собиралась устраивать своему благоверному обычную выволочку. Ночной звонок Мамонова успокоил ее и настроил на мирный лад. По крайней мере, мужик не по бабам пошел, а уехал по делу, за сына беспокоится.

Надо сказать, что отпрыска своего, Петрушу, Валентина просто обожала, любила больше, чем мужа и дочь. Сын был очень похож на нее, и, может быть, именно это привязало ее к родному чаду всеми узелками материнской души. Чем больше он взрослел, тем больше Валентина Павловна находила в нем родных черточек, тем снисходительней относилась к его шалостям и проделкам, даже когда они начали переходить все допустимые границы.

— Ах, какой он озорник и выдумщик, — смеялась она, узнав от мужа об очередном скандале вокруг сына. — Какой он раскованный и независимый, а какое чувство юмора!

Дней десять назад, когда мужа неожиданно ночью вызвал Мамонов, Стародымова ожидала услышать от мужа что-нибудь обычное, вроде истории с облитой бензином и подожженной кошкой, подпалившей деревенские сараи, либо как с той лошадью, которую Петруша с друзьями гоняли машиной до тех пор, пока она не упала, свернув шею. Но муж вернулся домой подавленным и еле смог говорить.

— Что, что случилось? — спросила Валентина, предчувствуя на этот раз что-то страшное.

— Плохо. — Бургомистр только махнул рукой, сел в кресло и, собравшись с силами, наконец вымолвил жуткие слова, прозвучавшие как приговор:

— Он с этими двумя подонками убил человека, девушку.

Валентина почувствовала, как медленно теряет сознание. Но супругов огорчали разные вещи. Если Стародымова переживала, что сына могут посадить в тюрьму, то мэр горевал совсем по другому поводу, и чувства его были гораздо сложнее.

 

Глава 27

Новый период в жизни Александра Ивановича Стародымова начался год назад, с обычной поездки в столицу. По дороге в аэропорт у служебной «Волги» спустило колесо. На замену его ушло неожиданно много времени, опытный шофер нещадно матерился и ничего не мог понять. То начинали прокручиваться в ступице шпильки, то срезалась гайка. Кое-как прикрутив колесо, они двинулись дальше, но тут же попали в длиннющую пробку, объехать которую не было никакой возможности. В аэропорт они поспели как раз, чтобы полюбоваться на улетающий самолет.

Поднявшись совсем немного, «Ту-154» внезапно клюнул носом вниз, и на глазах у сотен человек врезался в серый бетон и взорвался.

Это было ужасно. В пламени сгорело больше сотни людей. Те, кто видел этот .адский огонь, не забудут его уже до конца своих дней.

Но один человек, наблюдавший этот местный Армагеддон, внезапно ощутил всю суетность и хрупкость человеческой жизни. Всю обратную дорогу из аэропорта Александр Иванович молчал, а затем велел водителю остановить машину у городского храма и первый раз в жизни переступил порог церкви. Ему повезло, настоятель — отец Андрей оказался человеком мудрым. Он доходчиво объяснил «бургомистру», что все то, что ему довелось увидеть на поле аэродрома, не что иное, как предупреждение небес.

— Господь не зря останавливал вас во время пути, — проникновенно вещал он.

— Из всех грешников, должных лететь на этом борту, он выбрал только вас, потому что понял, что душу вашу еще можно спасти. Надо только к этому стремиться, надо понять смысл существования вашей души в этом бренном мире, понять, что не так было в вашей жизни, и христианским смирением искупить грехи.

И Стародымова повлекло в лоно церкви с неудержимой силой. Может быть, отец Андрей и перестарался, он просто хотел приобщить еще одного выгодного прихожанина, но почти ежедневные встречи мэра с духовником заставили и самого попа приналечь на духовные книги в поисках истины, столь настойчиво требуемой новообращенным сыном Божьим.

Валентина новую ипостась мужа восприняла если не с радостью, то по крайней мере спокойно. «Может, хоть перестанет шляться по бабам», — думала она, стоя с мужем на воскресной службе и с благостным выражением лица осеняя себя крестным знамением. Позже она, большим удовольствием съездила на Валаам, а затем по собственной инициативе и в знаменитую Киево-Печерскую лавру. Но в отличие от мужа ее религиозность была наносной, поверхностной. И когда ее сын оказался в сложном положении, а попросту преступником, все благостное и божественное перестало для Валентины существовать, забылись Заповеди и поиск истины. Надо было любыми путями спасать сына от наказания! В силу вступил единственный, почти животный материнский инстинкт.

Именно Валентина Павловна настояла на том, чтобы муж во всем согласился с решением остальных родителей великосветских подлецов прикрыть дело Орловой.

Все рассуждения бургомистра о грехе содеянного их любимым чадом и неизбежности наказания воспринимались Валентиной с яростью растревоженной кобры. Когда муж все же подчинился ее истерикам и сын уехал на Канары, она успокоилась и занялась своими прежними привычными делами и благоустройством семейного гнездышка.

Каково же было изумление Валентины Павловны, когда, вернувшись домой, она застала мужа стоящим на коленях перед иконой. Александр Иванович настолько истово молился, что она поняла: случилось нечто непоправимое.

В отсутствие Валентины Стародымова разбудил самый обычный телефонный звонок. Бургомистр сразу узнал голос Вадима Гусева. Именно он был инициатором посвящения господина мэра в дело Ольги Орловой. Гусь рассчитывал посадить первого администратора города на короткий поводок шантажа, но он не учитывал, не принимал во внимание внезапную искреннюю религиозность мэра. Вот и сегодня он позвонил для того, чтобы еще раз оповестить мэра о том, скольким он будет лично ему, Гусеву, обязан.

— Да, Стародымов слушает, — прохрипел бургомистр со сна.

— Это Вадим.

— Какой Вадим? А, Вадим, и что вы хотите?

— Хочу немного вас просветить о проделанной работе. Оказалось, что нас снимали на видео.

— Что снимали? — не понял мэр.

— Нашу вчерашнюю дружескую встречу, через окно, с дерева.

— И что? Кто это делал?

— Делали это несколько ментов из хозяйства Мамонова, а снимала некая Елена Брошина, ну вы ее хорошо знаете, — сказал Гусев, намекая на благосклонное отношение Стародымова к журналистке.

— Да?

— Точно. Ну, так вот, мы успели подсуетиться: пленка эта изъята, а сама Брошина уже ничего не расскажет.

— Как?! — закричал Стародымов, вскакивая. — Что значит — не скажет?

— А то и значит. Ушла в мир иной, не без нашей помощи.

Он говорил что-то еще, но бургомистр не слышал, он бессмысленно уставился в стену. За свою жизнь он имел связь со многими женщинами, но только две из них сумели разбередить в нем чувство, которое романтики называют любовью. Когда-то давно это была молоденькая Валентина Прошкина, ставшая впоследствии женой, а четыре года назад это же чувство в нем разбудила журналистка Елена Брошина.

Получив отпор, Александр Иванович почувствовал себя школьником, неудачно ухлестнувшим за студенткой-практиканткой. Может быть, это и сыграло свою роль, но Стародымов после отставки стал уважать Брошину. В последнее время господин мэр ни разу не сталкивался с проблемой преодоления «женских бастионов». Больше приставать к Елене он не решился, хотя всегда помнил о ней и при коротких встречах чувствовал прежнее волнение и тягу к этой красивой, яркой девушке. И вот теперь ее нет, и в этом в огромной степени виноват он сам.

«Это кара Божья, — решил Стародымов, опускаясь на колени перед иконой. — Я убил ее собственными руками, не покарав родного сына за чудовищный грех. Если этот грех так и будет висеть надо мной, то погибнут все, кто мне дорог».

— Саша, что случилось? — пролепетала Валентина, пытаясь заглянуть в лицо мужа. Но тот не обращал на нее никакого внимания, лишь губы продолжали двигаться, прорываясь словами молитвы. Наконец Стародымов поднялся с коленей, казалось, он был спокоен, а взгляд полон решимости.

— Я оборву эту нить преступлений, — сказал он. — Я сейчас же иду в прокуратуру.

— Зачем?

— Затем, что я должен понести наказание за свои грехи. Я признаюсь во всем: в том, что воспитал убийцу, что покрыл преступников. Искупить это можно только страданием.

— А как же наш сын?

— При чем тут сын? Мы виноваты в том, что воспитали это чудовище, и Господь не простит нам этого.

Бургомистр повернулся было, чтобы уйти, но Валентина Павловна резко развернула его лицом к себе и закричала:

— Ты что, с ума сошел?! Ты хочешь, чтобы наш ребенок сел в тюрьму?!

— Да! — резко выкрикнул мэр. — Он тоже должен искупить свой грех! Но его грех ничто по сравнению с моим! Господь уже указал мне на мои ошибки, но я не внял ему…

— Ты дурак, — оборвала мэра жена. — Ты совсем рехнулся со своей религией.

В то время как наш сын может сесть в тюрьму, ты думаешь о какой-то ерунде. Ты знаешь, что такое тюрьма, ты понимаешь, что Петруша не может там находиться?!

— Что значат страдания физические по сравнению со страданиями души. Он искупит свои грехи и очистится…

— Я тебя не пущу, я тебя никуда не пущу!

Она встала, закрывая собой дверь, но Стародымов только усмехнулся и, развернувшись, пошел в другую сторону, в спальню. Валентина увидела, что он вытащил свой парадный костюм и неторопливо, тщательно начал одеваться. Вот тогда первая леди города и метнулась к телефону.

— Он сошел с ума, — повторила Валентина Павловна. — Он хочет пойти в прокуратуру и рассказать все про — наших детей и эту девку.

— Точно свихнулся, — пробормотал Мамонов, ошалевший от такого неожиданного поворота дел. — Это он серьезно?

— Вполне. Сейчас одевается.

— Он, может, пьяный? — предположил подполковник.

— Нет, абсолютно трезвый.

— Это хуже.

— Да он сдвинулся на своей религии, ты бы слышал, что он тут нес!

— Я уже слышал это вчера.

— Миша, что же нам делать, ведь наших детей посадят, ты понимаешь это?! — она уже кричала в телефонную трубку, а из глаз текли слезы.

— Тихо! Во-первых, не кричи, дай подумать.

"Позвонить Гусю, сказать, чтобы тот послал людей и убрал старого придурка.

Но это долго, прокуратура в двух шагах от его дома. Да и надо еще найти человека, который согласится пойти на такое дело, все-таки не кто-то, а сам мэр. Тут нужна решимость…"

— Миша, ну сделай хоть что-нибудь! Надо его как-то остановить!

«Как?! — подумал Мамонов. — Кто его может остановить?»

Но тут в голову ему неожиданно пришла совсем простая мысль.

«Только жена и сможет его остановить».

— Валя, у вас где-то был пистолет? — спросил Мамонов.

— Да, есть, небольшой такой.

— Найди его:

Не понимая, зачем это нужно, Валентина метнулась к стенке, открыла бар и начала в нем рыться, нещадно вышвыривая на пол шкатулки с украшениями, папки с документами. Наконец она нашла то, что искала.

В шкатулке с палехской росписью лежал небольшой пистолет, «ПСМ», приобретенный Стародымовым года три назад по совету того же Мамонова. Взяв пистолет, она вернулась к телефону и, тяжело дыша от волнения, спросила:

— Я нашла его и что теперь?

— Возьми его в левую руку, ты ведь левша?

— Да. Взяла.

— Там сзади, с тыльной стороны, есть такой выступ. Отожми его назад.

— Отжала…

— Теперь слушай. Стрелять лучше в висок, желательно один раз. Можно в сердце, но это хуже, можно промахнуться, и он будет еще долго жить.

Наконец до Валентины дошло, на что ее толкает Мамонов.

— Так ты… предлагаешь мне убить Сашу? — запинаясь, спросила она.

— А что, разве есть другой выход? — спокойно спросил Мамонов. — Ты же говорила, что ради сына способна на все. Я тебя прикрою, изобразим это все как самоубийство или, наоборот, как убийство по заказу претендентов на кресло мэра.

Главное, ты не бойся. Сделаешь . это, я приеду, и все будет хорошо.

— Нет, я… я не могу вот так, сразу! . — Можешь! — Мамонов говорил жестко и уверенно. — Ты все можешь! Потому что любишь своего сына. Разве не так?

— Да… — слабым голосом сказала она, впадая в транс от слов подполковника. — Я сделаю.

Дверь спальни открылась, и Александр Иванович Стародымов, в черном парадном костюме, строгий и решительный, прошел мимо жены в прихожую. Он даже не посмотрел в сторону Валентины, не увидел в ее руках оружие. А та словно окаменела — стояла с телефонной трубкой в одной руке, с пистолетом в другой.

Она слышала, как звякнула обувная ложка, — муж надевает ботинки, сейчас уйдет.

И лишь когда щелкнул замок входной двери, Валентина кинулась вперед, закричав во все горло:

— Саша!

Стародымов остановился на пороге, обернулся на вопль жены.

Та быстро пробежала через прихожую, вскинула пистолет двумя руками и, почти вплотную приставив его к виску мужа, со всей силы нажала на спусковую скобу указательным пальцем. Бургомистра отбросило в сторону, громоздкое тело начало заваливаться вправо и, упершись в дверной косяк, сползло на пол.

Пальцы не подчинялись Валентине Павловне, она с трудом разжала их, выпустила пистолет, и тот мягко шлепнулся на упругий линолеум. Подойдя к телу, она потянула его за плечо и, когда оно полностью завалилось на пол прихожей, закрыла входную дверь. После этого Валентина вернулась в комнату, подняла телефонную трубку и, нисколько не сомневаясь, что ее по-прежнему слушают, сказала:

— Я сделала это.

 

Глава 28

Когда на милицейском «уазике» увезли арестованных, ставших заплывшими от побоев лицами похожими на разъевшихся бурятов, Колодников начал думать, что делать дальше. Он решил загнать в ангар «ауди», оставив автомат в багажнике, и прихватить лишь пистолет Мысина. Но вторая машина, старенький патрульный «жигуленок», неожиданно сдохла и никак не хотела заводиться.

— Она еще по дороге начала барахлить, а сейчас и искра пропала! — чуть не плача объяснял водитель.

Андрей разволновался. Его не оставляло ощущение, что в его отсутствие в городе происходит что-то не то. Это можно было назвать как угодно: предчувствием, интуицией, в душе он рвался в город со страшной силой.

— И как же нам отсюда выбираться? — спросил он Пашу. Тот, как всегда, невозмутимо пожал плечами, и кивнул в сторону «ауди»:

— Только на ней.

Майор покосился в сторону их трофея. Это, конечно, выходило за все рамки уголовно-процессуальных мероприятий, по идее машину надо было отдать в руки бригады криминалистов, те бы сняли все отпечатки пальцев, зафиксировали все вмятины и наличие оружия.

Но сейчас в городе творилось нечто напрочь ломающее все устоявшиеся нормы и каноны делопроизводства. Кроме того, у них на руках остался еще один человек — преступник, нуждающийся в срочной медицинской помощи, неудачливый Шурик Медведкин.

— А ты на ней уедешь? — спросил Андрей.

— А почему бы и нет?

Колодников, несмотря на свои сорок прожитых лет, так и не научился водить машину. Своей не было и, как он шутил, с его зарплатой никогда и не будет. А вот Пашке от отца осталась древняя «копейка», над которой Зудов трясся, как над ребенком.

— Ну что ж, давай снимем ее для протокола на камеру, а потом поедем, — велел Колодников капитану и обратился к водителю «жигуленка»:

— Давайте принесем этого несостоявшегося утопленника.

Погрузив Шурика на заднее сиденье, оперативники разместились в иномарке, повозились, устраиваясь на непривычно удобных сиденьях, потом Паша долго рассматривал панель управления, тронул «ауди» с места осторожно, словно сел за руль впервые. Выехав на проселок, он немного освоился и начал потихоньку прибавлять скорость, а когда выбрались на шоссе, и совсем разогнался под сотню.

— Ну, как тачка? — спросил Андрей.

— Зря я на нее сел, — вздохнул Зудов.

— Почему?

— Ездил и ездил бы себе на своей «копейке», а теперь есть с чем сравнить.

— Ну ладно уж, подумаешь, какая-то вшивая «ауди». Ты сильно-то не гони, машина для тебя новая, как бы не влететь куда.

Чтобы как-то отвлечь Пашку от грустных мыслей, Андрей решил похвалить его:

— Ты сегодня у нас вообще как Дантес, такую дуэль в ангаре устроил.

Зудов покосился на майора и поблагодарил:

— Спасибо, брат, что с Гитлером не сравнил. Это Винт за Пушкина у тебя пошел, да?

"Ну вот, обиделся, — подумал Колодников. — И потянул меня черт за язык!

Что-то я действительно не то ляпнул, нашел с кем сравнивать".

— Ладно уж, молодец — это ты, — примирительно сказал Паша. — Я бы ни за что не стал отвлекать на себя внимание. Это ж надо, стоять под пулями в полный рост.

Колодников вспомнил, как он впал в ступор, и ему стало не по себе.

Оказалось, что его трусоватую заторможенность сочли за геройство. Кашлянув для приличия, он решил перевести разговор на другое.

— А знаешь, с чем были те бочки, за которые ты прятался? — спросил он капитана. — Я потом качнул их, оказалось — с бензином.

— Здорово, как только на воздух не взлетели, — покачал головой Пашка. — Дураком я был, дурак есть, дураком и подохну.

«Тьфу, черт! Опять что-то не то ляпнул!» — выругал себя Андрей и, чтобы окончательно отвлечься, спросил:

— Как ты думаешь, что сейчас Гусь делает?

— Гусь? А черт его знает… Хотя нет. Знаешь, какая у него сейчас первая проблема?

— Какая?

— Ольга Орлова.

— Да, это верно. А вторая — кассета. Не зря ведь Мамонов около видиков топтался. Они ведь не дураки, поняли, что та кассета, которую Ленка везла в Железно-горек, только фрагмент записи.

— И значит, сейчас они попытаются ее уничтожить.

— Почему уничтожить? — опешил Андрей..

— А потому что найти ее в той куче — невозможно.

— Как это Ты ее уничтожишь, когда там полно народу и все менты?

— Ну, ведь когда-нибудь они разойдутся.

Колодников удивленно посмотрел на Павла и приказал:

— Ну-ка, поддай-ка газку. Плетешься, как на кобыле, ей-богу!

Они уже мчались по улицам города, когда ожил динамик мобильной рации.

— Всем постам, горит квартира по улице Ленина, дом сорок пять…

— Ковчугина! — одновременно воскликнули оперативники.

Когда они остановились у знакомого дома, там уже вовсю вкалывали пожарные.

Из окон квартиры на третьем этаже вырывались мощные языки пламени. Среди шума, криков погорельцев и суетившихся пожарных Колодников нашел самого старшего, майора, и, ухватив его за рукав, представился:

— Майор Колодников, уголовный розыск. Это квартира нашего сотрудника, люди в ней были?

— Пока неизвестно, мы недавно прибыли.

— Поджог?

— Судя по запаху бензина, да.

Колодников хотел спросить что-то еще, но в этот момент подъехал милицейский «жигуленок», и первым из него вылез человек, которого Андрей меньше всего ожидал увидеть, — хозяин квартиры, Михаил Ковчугин. Он был в форме, без фуражки, лицо лейтенанта было бледным, а глаза на нем казались неестественно темными. Михаил, пошатываясь, сделал несколько шагов, но потом как-то обмяк и начал оседать на землю. Упасть ему не дал один из ближайших его друзей, капитан Могильнов, рослый малый с роскошными мушкетерскими усами.

— Врача, быстро! — рявкнул он.

Машина «скорой помощи» оказалась на месте пожара, так что ждать не пришлось. Колодников пробился через толпу к Могильнову, тронул его за плечо.

Капитана он знал хорошо, и, по его мнению, он был свой в доску, хотя и старше Ковчугина и по возрасту, и по званию, но на повышение не пошел. Капитан частенько перебирал горячительного, и тогда его непременно тянуло на подвиги, вроде мордобоя или битья посуды в ресторане. Так что место заместителя командира роты досталось Ковчугину, но Могильнов после этого не перестал с ним дружить.

— Алексей, кто оставался в квартире? — с тревогой-спросил Колодников.

— Мишкины родители. Мы поехали в морг, из Железногорска привезли тело Елены, а их решили оставить дома, у тети Ани снова прихватило сердце, вернулись, а тут такое…

Капитан кивнул в сторону окон, из которых с бешеной силой рвалось пламя.

— Это поджог, — сказал Колодников. — В подъезде воняет бензином, как на заправке.

— Кому это было нужно?

— Ленка сняла одну веселую компанию, за это ее и убили.

— Убили?! — не поверил своим ушам капитан.

— Да. Столкнули с дороги вот этой «ауди», — Андрей кивнул в сторону машины. — Вмятину на крыле видишь? В машине мы нашли Ленкину камеру. Но она везла только часть записи, а в квартире находилась кассета со всей записью.

— И кто это сделал?

— А ты не догадываешься?

Могильнов думал недолго. Хранить секреты в своей профессиональной среде, дело неблагодарное.

— Мамонов?

— И Гусев.

Лицо капитана закаменело, а Колодников продолжал:

— Алексей, сейчас Мамонов может пойти ва-банк, он попытается уничтожить все улики против него, натравит на нас банду Гуся. Надо потихоньку попробовать изолировать гусевских братков.

— Как?

— Любой ценой!

Могильнов кивнул:

— Хорошо, сделаем. Сейчас лично проедусь по городу, поговорю с ребятами, рацией пользоваться не буду.

Он оглянулся:

— Узнаю только, что там с Мишкой.

Но Ковчугин уже стоял на ногах и слабо отбивался от врачей.

— Что с ним? — спросил Могильнов.

— Сердечный приступ, а в больницу ехать не хочет, — пожаловался фельдшер.

— Не поеду, — подтвердил лейтенант. Он все-таки вырвался из рук докторов и пошел в сторону подъезда.

— Мы ему вкололи успокаивающее, но у меня есть подозрение, что у парня может быть инфаркт, — сказал врач. — Ему обязательно надо в больницу, необходимо обследование. С сердцем шутить нельзя.

— Доктор, какой покой?! — взорвался Могильнов. — Он потерял самых близких и дорогих людей — жену и родителей.

Капитан оглянулся на группу сослуживцев, махнул им рукой и крикнул:

— Присмотрите за Мишкой, а мне надо прокатиться по городу.

В это время и «ауди» с оперативниками отъехал от места пожара и направилась в сторону больницы.

— Да, Мамон обрубает все хвосты. С кассетой его прищучить не удалось, — обреченно сказал Колодников.

— Почему? — спросил Павел.

— Как почему? Ее просто нет, она теперь не существует в природе.

— А вот это ты зря.

Зудов полез в нагрудной карман и извлек из него компактную кассету, размером не больше обычной аудиокассеты.

— Вот она, та самая.

— Откуда ты знаешь, что это она? — ошеломленно спросил Колодников.

— А я когда проводил тетю Аню в спальню, то увидел там камеру, помнишь, эту, призовой «Кэнон»?

— Ну.

— Я взял ее, прокрутил назад, просмотрел. Она. Понимаешь, чтобы переписать на обычный формат, с камеры записываешь на видик. Ленка так и сделала, и кассета осталась в камере. А с собой она взяла другую, ту, что мы нашли в «ауди».

— И как же ты ее взял? — ошеломленно спросил Андрей, вертя в руках бесценный вешдок.

— Да просто попросил разрешения у тети Ани. Сказал, что это оперативная съемка. Вот и все.

— Какого ж ты хрена раньше молчал!? — взорвался Андрей.

— А когда мне было говорить?! — Зудов стал похож на обиженного ребенка. — Тут с Андрюхой эта история закрутилась, потом ангар, теперь этот пожар. Кто знал, что они на такое пойдут, — Павел мотнул головой назад, где синели последние языки пламени.

— Да, это я тоже как-то упустил из виду. Не думал я, что они осмелятся. Но выхода, с другой стороны, у них не было. Вот уж воистину — «сжигать мосты».

Они подкатили к приемному отделению, выгрузили счастливого — оттого, что живой — Шурика и, дав соответствующие инструкции дежурному врачу, вернулись к машине.

— Знаешь, что теперь самое главное? — спросил Колодников.

— Что?

— Найти Астафьева и эту пока везучую мисс Кривов. Мамонов и все эти сволочи пойдут до конца.

Этой же проблемой с полудня занималась группа людей, предельно далеких от правоохранительных органов. Получив от Мамонова адреса родственников Орловой и Астафьева, Гусев отправил на поиски Ольги и Юрия пятерых своих качков.

Возглавлял их парень по кличке Базар. Когда и по какому поводу она прилипла к нему, никто уже и не помнил, но этот самый Базар как раз отличался редкой неразговорчивостью, если и говорил что-то, то голос его напоминал скрежет ржавого замка.

К четырем часам дня они объехали две трети адресов. Остановив свой «БМВ» около одного из панельных домов, Базар достал список и прочитал:

— Дом семь, квартира пять. Пылева Анна Ивановна, тетка этого летехи.

Валите.

— Петруха, может, ты один сходишь? — обратился один из пассажиров к своему соседу. — У меня уже ноги гудят. По этим этажам, как муравьи, туда-обратно, и никакого толку!

— Ты че, Каша, совсем офонарел? Кто с моей рожей поверит, что я друг мента? Она меня как увидит, наоборот, сразу ментов вызовет.

В самом деле, свирепая физиономия Петрухи, с перебитой переносицей, оттопыренными ушами и многочисленными мелкими шрамами, не располагала к доверию.

— К тому же, что я ей «петь» буду? Еще ляпну по привычке «гони баксы, падла», и хана.

Петруха специализировался по части ежедневных поборов на местных рынках, что не требовало от него особого дара красноречия. Вот Каша, это да, совсем другое дело. Высокий, с симпатичным лицом и живыми карими глазами, Валерик даже окончил три курса пединститута, но больше не потянул по причине острой любви к большим деньгам и полного отсутствия желания трудиться на благо воспитания подрастающего поколения. Охота к легкой наживе привела его к прозаическому ограблению в подъезде, а затем и к небольшому, как начинающего грабителя, сроку. После отсидки он подался под крыло сначала Антоши, а потом и Гуся. Язык у Валерика был подвешен что надо, разговорить, войти в доверие — это был основной профиль его работы. А кличку он получил не со зла, каши в его рту как раз не наблюдалось, просто фамилия у него была такая — Кашин.

— Хера препираться, прервал диалог двух «интеллектов» Базар. — Все валите, я здесь вас жду. Если что — бегом в тачку.

Подельники нехотя покинули салон.

— Забодала эта бодяга, как дураки, по квартирам ходим, — поделился один из гусевских «пехотинцев» по кличке Бабочка, невольно оглядываясь через плечо на оставшегося в машине старшого. — А этот боров, если что — смоется, а нам путевка на нары.

— Не бухти, Серега, сглазишь. Ничего тут сложного нет.

— Ага, Шурика этот козел, тот, которого мы ищем, с дерева снял только так.

Свинореза, говорят, тоже он замочил.

У квартиры они разделились, один остался этажом ниже, двое поднялись наверх и остановились между этажами, а Каша надавил на кнопку звонка квартиры номер пять. Вскоре из-за двери донесся старческий голос:

— Кто там?

— Тетя Аня, это друг Юрия, у вас его случайно нету?

Щелкнул дверной замок, в дверях показалось сморщенное старушечье лицо:

— Какого Юрия?

— Как какого, — опешил Каша. — Астафьева.

— А, Юрика! — обрадовалась старушка. — Внучка моего двоюродного. Нет, его здесь нету. Давно он у меня не был, с самых праздников. А ты кто такой будешь?

— Я его коллега, в милиции вместе работаем.

— А что ж ты его дома не ищешь?

— Да нету его дома, сказали, он куда-то к родственникам уехал, а к кому — никто точно не знает. А его срочно на работу вызывают, начальство рвет и мечет.

Старушка захихикала:

— Да как же, будет он тебе со мной, старухой, сидеть. Он сейчас, поди, по девкам где-нибудь носится, хвост задрав. Его дело молодое.

— Ну, может, и так. У вас телефона нет?

— Нет, касатик.

— А попить не вынесете, такая жара сегодня.

— Сейчас, сейчас.

— Если можно, похолодней.

Старушка засеменила на кухню, оставив входную дверь открытой. Каша сделал два длинных бесшумных шага вперед, осторожно заглянул в спальню, потом в зал.

Отсюда было слышно, как старушка сливает из крана теплую воду, стараясь угодить странному гостю. Валерик вернулся, когда хозяйка показалась в коридорчике с большой литровой кружкой воды.

— Вот спасибо, вы меня просто спасли! — обрадовался нежданный визитер и, не отрываясь, залпом осушил вместительную тару. Шумно отдуваясь, он начал прощаться:

— Ну спасибо, до свидания, всего хорошего.

Последние слова Валерик произнес преувеличенно громко, искоса глянув вверх. Это было заранее оговорено, если бы он сказал «прощайте», то парни вмиг бы сбежали вниз и, ворвавшись в квартиру, перестреляли бы всех находившихся в ней людей. Это было просто и ясно, но эти тупорылые быки уже два раза срывались и при слове «до свидания», и только находчивость Каши помешала им выполнить свою киллерскую работу. В первый раз он просто успел сам захлопнуть дверь перед носом удивленных хозяев, а во второй — втихаря показал кулак своим туповатым подельникам.

Все четверо вернулись, в машину, и Каша, усаживаясь, пожаловался:

— У меня скоро, как у кита, фонтан из носу попрет! Уже ведра два воды в себя влил, не меньше. Давай-ка приткнемся где-нибудь в сторонке, отольем.

— Купи памперс и смело писай в штаны, — пошутил Базар. Эта была самая удачная его шутка за весь день, а может, и за всю жизнь, так что все четверо откровенно заржали над словами эрудированного собрата. Тот сплюнул в окно «БМВ» и спросил:

— Много там еще адресов?

— Четыре.

Каша выругался и поделился своими планами:

— Так, если вы мне не найдете туалет, то я вам сейчас изображу все здесь, без памперса, в лучшем виде. В луже сидеть будете!

Предпоследним адресом в списке был Суворовский переулок, дом семь, Аксеновка, окраина города, через триста метров за приземистыми бревенчатыми домами начинались дачи, деревянные и кирпичные. Именно там, в одной из них, сейчас маялся Юрий Астафьев. Неизвестность — страшнее любой угрозы. Лейтенант не знал, что происходит в городе, он никак не мог связаться с Колодниковым, а обращаться в управление не хотел, понимая, что все тут же будет доложено Касьянову или Мамонову.

Утром он ходил звонить из ближайшего телефона-автомата почти в километре от дома, но никого не застал дома. Зудов уже уехал, и в отделе никого не было, телефон Колодникова постоянно выдавал короткие гудки. После обеда, часа в четыре, Астафьев послал в разведку Анну Владимировну, тем более что ей нужно было купить продукты и лекарства для Ольги. Она ушла и пропала. Юрий и не подозревал, что Орлова который раз безуспешно пытается дозвониться по данным ей номерам. Колодников и Зудов в это время носились по лугам в поисках пропавшего участкового, а потом мчались на пожар к дому Ковчугина. Но самую большую досаду Астафьев испытывал от того, что сели батареи его мобильной рации, а это был его последний шанс на случай экстренной ситуации. Что она возникнет, Юрий не сомневался.

Движимый дурными предчувствиями, Юрий вышел из дома.

Раньше в этом доме жили его дед с бабкой, полгода назад Зинаида Ивановна умерла, и дом пустовал, хотя родители Юрия и использовали его вместо дачи, засаживая шесть соток огорода нехитрыми овощами. К ногам лейтенанта подбежал и начал ласкаться рослый пес, помесь овчарки и водолаза по кличке Верный. Обычно собака носилась вокруг дома без цепи, своим свирепым видом спасая огород Астафьевых от разграбления.

— Ну, Верка, отстань, — Юрий слегка оттолкнул жизнерадостную псину, чтобы продолжить исследование семейного гнезда и найти хоть какое-то «оружие». Он закрыл калитку на большой засов и направился в сарай. Войдя, осмотрелся и начал рыться среди ящиков, старинных сундуков и прочего древнего хлама. Сейчас самые простые и житейски безобидные вещи предстали перед ним в совершенно ином свете.

Из сарая Юрий выбрался серый от пыли, но с трофеями — небольшой кувалдой, вилами и ржавым топором.

Первое, что он увидел, когда вернулся в дом, — устремленные на него глаза Ольги. Он как будто увидел ее впервые, за всеми волнениями, нападением и похищением он, честно говоря, мало обращал на девушку внимания. Лейтенант никак не ожидал, что глаза ее такого удивительного цвета — синие глубокие сапфиры.

Теперь он понял, почему не Самойленко, а Ольге жюри отдало первое место на конкурсе красоты. Таких красивых и удивительных глаз, возможно, не было ни у кого в мире.

— Здравствуйте, — сказал Астафьев и, торопливо сгрузив в угол свой «улов», подошел к девушке. — Меня зовут Юрий. Ваша мама, Анна Владимировна, уехала в город, за лекарствами. Она скоро будет. Может быть, вы хотите поесть?

Ольга пристально смотрела в лицо этого незнакомого человека, суетившегося вокруг нее.

«Почему он все время рядом? Смешной, — подумала она, прикрывая глаза. — Мама. Мама уехала за лекарствами. Анна Владимировна».

Она вспомнила стены больницы, встревоженное лицо женщины. «Это же моя мама! В больнице со мной была мама, — вспыхнуло в сознании Ольги. — …Такая слабость, что не хочется даже пошевелить рукой. Я тяжело больна! Этот парень, наверное, помогает маме. Почему меня увезли из больницы?»

А потом нахлынуло все то, что ей пришлось пережить совсем недавно. В памяти снова возник визг тормозов, грубые руки, затягивающие ее в салон, и ехидный, противный голос:

— Ты куда это, детка! Сбежать хотела? А отметиться в нашей постельке?

Придется поработать…

Резкая боль в затылке…

Все это было так реально, что Ольга застонала. Юрий встревоженно выглянул из соседней комнаты, но девушка снова закрыла глаза.

«Во сне что-то увидела», — подумал он и продолжил приготовления на случай нежданных визитов.

Астафьеву не нравилась комната, в которой находилась Ольга, в ней целых три окна. К счастью, кровать, на которой лежала Орлова, была старомодная, с колесиками. Это обрадовало Юрия, и, поднатужившись, он перевез ее в соседнюю комнатку, небольшую, с одним окном. Двигал осторожно, стараясь не разбудить и не напугать девушку. Ольга только на секунду открыла глаза, но, увидев перед собой лицо этого странного парня, постаралась улыбнуться и снова закрыла глаза.

Этого человека она почему-то не боялась.

Утерев с лица пот, Юрий осмотрелся по сторонам и нашел себе еще одну работенку. Собрав все силы, он начал толкать буквально по сантиметру массивный, старомодный платяной шкаф. В результате его усилий через полчаса тот напрочь перекрыл единственное окно. Астафьев остался доволен своей изобретательностью.

— Ну вот и хорошо, — сказал он сам себе, переводя дух, и неожиданно вспомнил: мать говорила, что баба Зина в этом шкафу хранила одежду чуть ли не с Гражданской войны. А по-моему, она там еще и центнера два золота припрятала.

Баба Зина отличалась чертой, присущей многим, пережившим лихолетье прошлых войн. Она не выбрасывала ничего, во всех шкафах, комодах, сервантах и просто мешках хранились вещи многочисленного клана Астафьевых. Сюда же свозили из города отслужившую свое мебель дети Зинаиды Ивановны. Все это было похоже на нечто среднее между музеем и свалкой, Дореволюционные, монументальные комоды и столы под красное дерево соседствовали со шкафами шестидесятых годов. После смерти матери Надежда Петровна, мать Юрия, имела неосторожность открыть один из них. Об этом она сразу пожалела. Вывалившиеся мешки и пакеты со старыми чулками и детской одеждой они так и не смогли потом затолкать обратно, пару мешков пришлось вытащить в сарай, а запах нафталина просто задушил всех «археологов» и заставил их спешно покинуть дом. Мать Юрия решила нанять самосвал и вывезти куда-нибудь весь этот хлам, да все руки не доходили.

На преобразование дома в крепость ушло не менее часа. Астафьев перевязал цепь Верного по своему усмотрению, в зале переставил мебель так, чтобы закрыть хотя бы два окна, двери других комнат забил гвоздями. Дом не раз расширялся, разрастаясь пристройками, и поэтому изобиловал небольшими комнатками, коридорчиками, переходами. Дольше всего Юрий провозился в подполе, вылез оттуда перемазавшийся землей, но довольный. Потом он пересчитал оставшиеся в обойме его пневматика шарики, но от этого они не прибавились. Юрий даже пожалел, что вчера в азарте скоротечной перестрелки был столь расточителен.

Теперь оставалось только ждать. Юрий бродил по оставшимся незаколоченным комнатам и обнаружил в одной из них старенький, советских времен телевизор. Он щелкнул кнопкой включения, но ворвавшийся в дом звук какой-то разухабистой песни вывел его из равновесия, и он тут же выключил его. При этом взгляд его упал на адаптер усилителя польской антенны, установленной на крыше дома. Почти такой же был у него в кабинете, с его помощью он подзаряжал рацию. Единственное отличие состояло в том, что у того имелся специальный штекер. Астафьев прочитал характеристики адаптера на небольшой пластине сверху и хмыкнул. Параметры были как раз те, что надо, только как его подключить к рации? После недолгих раздумий лейтенант выдернул два проводка из штекера антенны, при этом его довольно ощутимо цапнуло током. Выругавшись, он продолжил работу.

«Сгорит так сгорит, черт с ним, выхода другого нет, надо рисковать», — подумал он. После подсоединения к сети ни взрыва, ни вспышки замыкания не последовало, и, постояв около рации еще с минуту, Юрий отошел к окну, возвращаясь мыслями к мучительному вопросу — кто первый найдет их с Ольгой?

Враги или друзья?

 

Глава 29

Когда новенькая синяя «десятка» Андрея Брылина по кличке Борода притормозила около светофора, он уже был во взвинченном состоянии. Его, одного из самых давних орлов Антошиной гвардии, раздражало все, что творилось в городе в этот день.

"Гусь совсем рехнулся, — думал он, нервно закуривая и поглядывая на светофор. — Это переходит все границы, он может всполошить ментов до самого Железногорска, тогда ему мало не покажется. Чего ему теперь еще понадобилось?

Вызывает к себе с оружием, да еще таким тоном, будто я ему какая-то шестерка!

Совсем обурел рыжий…"

Мигнул желтый свет, Борода взялся за рычаг переключения скоростей, но тут в зеркале заднего вида накатило что-то темное, и несильный удар заставил содрогнуться всю машину.

— Мать твою! — скрипнул зубами Брылин и разъяренным бизоном полез из машины. Его квадратная фигура и широкое лицо с пиратской бородой выражали желание если не убить кого-нибудь, то покалечить точно.

К его удивлению, за его «десяткой» стоял патрульный милицейский «уазик».

Его пассажиры, прапорщик и два сержанта, так же не торопясь выбирались из машины. Брылин почувствовал какую-то странность в движениях милиционеров, но до конца разобраться в этом не успел. Скопившееся раздражение требовало выхода.

— Вы что, ох…! — с матом накинулся он на виновников аварии. — Глаз, что ли, нету? Очки купи, козлище!

— Ч-чего? — спросил самый рослый из патруля, прапорщик. — Че ты сейчас сказал, козел?!

«Что-то не то, — подумал Борода, оглядываясь на окруживших его ментов. — Какие-то они сегодня не такие».

У Брылина было два выхода: либо продолжать давить на свою «крутость», либо попытаться решить все мирным путем. Он выбрал второй.

— Не, ну вы чего делаете? — вполне миролюбиво продолжил он. — Я ее только месяц назад купил, а вы мне ее сейчас раздолбали. Вон, поворотники всмятку.

Сильный удар сзади дубинкой по почкам заставил его еще более снизить требования.

— Не, ну, ребята, зачем сразу так. У меня претензий нет.

— Руки на капот, ноги шире, — скомандовал прапорщик.

Нехотя, но Борода все же повиновался приказу. Он, как и многие из гусевских, в свое время сидел за грабеж и понимал, что лишний гонор может довести его до нар. Брылина быстро обшмонали, потом начали потрошить машину.

— Есть, — радостно вскрикнул один из сержантов. — Пушка под сиденьем.

Это было очень плохо, и хозяин «десятки» начал торопливый торг:

— Ребята, давайте так, всем по пятьсот баксов и разбежимся к чертям, как зайцы после случки.

— Я тебе сейчас яйца отшибу, козел бородатый! Тоже мне, зайцев нашел. Лезь в «обезьянник», козел!

Стоя перед открытой задней дверцей «уазика», Борода спросил:

— Парни, вы сегодня что, не с той ноги встали?

— Встали-то мы с той, — просветил его прапор. — Но вот убивать наших родителей и жен — это вам так просто не пройдет.

Примерно в это же время другая патрульная машина медленно ехала вдоль центрального парка.

— Вон «десятка», синяя, — сказал один из милиционеров.

— Вижу, три семерки, это Купчик.

— Ну что, ввяжемся?

— Сейчас, только вызовем помощь.

К этому времени было известно, что недалеко от дома Ковчугина перед пожаром видели синюю «десятку», любимый вид транспорта гусевской братвы. Номер никто не запомнил, но большинство из них предпочитали щеголять приметными номерами типа пятьсот пятьдесят пять или триста тридцать три.

Купчик, Матрена и Пимен сидели в кафе под открытым небом, дожидаясь, пока хозяин заведения, кавказец по прозвищу Бако, зажарит шашлыки. Он работал в Кривове уже года два и славился своим умением бесподобно готовить мясо. Место было бойкое, небольшой матерчатый павильон на центральной аллее торговал мороженым, пивом, красным вином в разлив, чебуреками и, конечно, шашлыками.

— Бля, до сих пор бензином пахнут, — сказал Купчик, брезгливо обнюхивая ладони. Все трое выглядели более чем благопристойно — в светлых летних костюмах, расслабленные. Это были обычные бритоголовые кривовские братки со спортивным прошлым и бандитским настоящим. За последние годы они забыли, что такое гири или штанга, раздались вширь, увеличивая мышечную массу за счет ежедневно приобретаемого жирка. Все то, что они сотворили два часа назад, казалось простым и легким, а главное, безопасным делом. По крайней мере, в этом их убедил Гусь.

— Да это у тебя глюки, — хмыкнул Пимен. — Мы уж и в сауну сходили, а ты все принюхиваешься.

— А ему понравилось, — поддел Купчика Матрена. Пимен охотно заржал, а Купчик стукнул себя кулаком в грудь.

— Не в натуре, точно пахнут…

Этот разговор прервал появивишийся Бако с готовыми шашлыками и бутылкой грузинского вина. Мясо было приготовлено по высшему классу, в этом можно было убедиться, лишь взглянув на шашлыки. Троица восторженно заревела. Пимен даже зааплодировал, словно в театре.

Бако начал разливать по бокалам густое красное вино, непременный ритуал, к которому он приучил своих постоянных клиентов. До его появления в городе шашлыки запивали либо водкой, либо пивом. Он доливал последний бокал, когда кто-то сильно толкнул его в спину, и красная струя щедро плесканула на светло-бежевые брюки Пимена. Тот с матом вскочил, а Матрена во. всю глотку заржал.

Пимен рыскал глазами в поисках виновного. Им оказался тщедушный парень в спортивном костюме с двумя бутылками пива в руках.

— Ой, извините, — заплетающимся языком начал извиняться он. Но его уже никто не слушал.

— Чего?! — взревел Пимен, надвигаясь на бедолагу. Тот шустро начал сдавать назад, сбив по пути пластиковый столик, от которого брызнули в разные стороны три завизжавших девчонки.

— Стоять, козел! — продолжал реветь Пимен.

К охоте на неудачника подключились и его друзья. С ревом и улюлюканьем они гнали парнишку по центральной аллее, нимало не сомневаясь в конечном результате погони. Но парень свернул в сторону, и, когда троица братков вывалилась из парка на центральную улицу, их ожидал неприятный сюрприз. Не менее шести человек в милицейской форме с ходу взяли их в кольцо и начали избивать резиновыми дубинками.

— Молодец, Сашка! — сказал Могильнов, пожимая руку отыгравшему свою роль парню, сержанту вневедомственной охраны. — Вовремя ты нам попался, а теперь можешь продолжать отдыхать. Отпуск летом — это мечта! Я уж три года все осенью да зимой отдыхаю.

Гусевских подельников, избитых в кровь, сунули в «уазик», а их машину оттранспортировали во внутренний двор управления ГОВД. Она была уже третьей в ряду себе подобных. Заговор младшего милицейского состава города продолжал действовать. Всех их до глубины души потрясла гибель Ленки и Мишкиных родителей, известие о похищении и пытках Мысина. Каждый невольно примерял на себя чужое горе, и первый раз за долгие годы, отбросив все личное, ребята В серо-голубых рубашках работали не за скудные деньги, а по совести.

— Надо этим козлам показать, что такие дела не пройдут им даром, — выразил общее мнение капитан Могильнов.

Пополнение автопарка во внутреннем дворе видел и Мамонов. Он только что вернулся с квартиры Стародымовых, лично проведя предварительное расследование вместе с Касьяновым и следоватедем прокуратуры Шунтиковым и с прокурором Комаровым. Все вроде бы выглядело естественно, полностью соответствовало показаниям вдовы бургомистра. Еще бы! За два часа до этого подполковник лично явился инструктировать новоявленную вдову.

Когда Валентина открыла Мамонову дверь и он увидел ее бледное, но спокойное лицо, подполковник сразу понял, что этой женщины ему не стоит опасаться: никаких сюрпризов не будет. Валентина за своего сына будет стоять до конца.

— Заходи быстрей, — попросила она, глазами показывая на лежащее у порога тело бургомистра.

Закрыв дверь, Мамонов склонился над телом своего старого друга.

— Как точно ты попала, — сказал он. — Сразу умер?

— Да. Мгновенно. Только я не целилась, все как-то само получилось. Я вообще плохо понимала, что тогда делала.

— Значит, повезло. Одно плохо — рана с левой стороны, а Сашка был правша.

— Он задумался, потом встал и, поманив женщину за собой в зал, начал ее инструктировать:

— Значит, так! Скажешь, что произошла очередная ссора по поводу похождений твоего мужа на стороне, что он часто не ночевал дома, это подтвердят и соседи, кто-нибудь да видел, как он тогда утром приехал домой. Вы, значит, начали ругаться, он вытащил пистолет, пригрозил, что застрелится, а когда ты повисла на его руке, переложил оружие в левую руку и выстрелил. Попал в висок. Все ясно?

— Да.

— Где пистолет?

Она сняла со стола вышитую салфетку, и Мамонов увидел оружие. Осторожно прихватив ПСМ салфеткой за кончик рукояти, подполковник поднял его и был неприятно удивлен, когда из ствола на стол капнуло несколько капель воды.

— Это еще что такое? — удивился он.

— Я его вымыла, — призналась Стародымова. — С «Фейри».

— Идиотка, кто тебя просил?!

— Но надо же было уничтожить мои отпечатки пальцев! — с раздражением заявила Валентина.

— Хватило бы носового платка.

Он понюхал ствол, от него почти совсем не пахло порохом.

— Я его ершиком, — призналась Валентина. Мамонов только глубоко вздохнул и покрутил пальцем у виска.

— Патроны к нему еще есть? — спросил он.

— Да, много.

— Давай.

Мамонов вставил в обойму новый патрон, потом прошел с пистолетом в руке на кухню, огляделся.

— У тебя есть пустая бутылка из-под минералки?

— Пластиковая?

— Да.

— Конечно.

Получив бутылку, подполковник спросил:

— А соседи ничего, не звонили, не приходили? Не интересовались выстрелом?

— Нет, Викторчуки сейчас на юге, да и дом у нас еще старой постройки, ты же знаешь. Это не хрущевка с картонными стенами.

— Да, это, конечно, хорошо.

Он осторожно открыл дверь квартиры, вышел на лестничную клетку, прислушался, перегнулся через перила, посмотрел наверх, вниз. Широкий подъезд элитного дома был равнодушно пуст. На каждой лестничной площадке всего две квартиры, и жили там люди степенные, озабоченные хорошими и престижными постами в городе.

Мамонов поднял вверх пистолет, прицелился в потолок лестничного проема и, приставив к дулу пластиковую бутылку, нажал на курок. Звук был такой, словно вылетела и хлопнула пробка из бутылки шампанского. Вниз посыпалась цементная пыль, и, отшатнувшись назад, Мамонов снова прислушался, но подъезд молчал, не открылась ни одна дверь, никого не заинтересовал странный хлопок. Мало ли сейчас хулиганистые пацаны рвут по подъездам петарды.

«Надо подобрать гильзу», — подумал Мамонов, но, к его удивлению, ее на площадке не оказалось. Проанализировав все свои действия и положение выбрасывателя, подполковник понял, что гильза неизбежно должна была свалиться в лестничный проем. Искать ее было некогда, и, решив подобрать гильзу на обратном пути, Мамонов вернулся в квартиру, протер салфеткой оружие и вложил пистолет в руку покойного мэра, плотно прижав его пальцы к рукояти.

— Теперь все выглядит естественно. Я ухожу, через пять минут вызывай сначала «скорую», потом ноль два и желательно все со слезой.

Валентина кивнула, слеза с готовностью набежала на ее глаза, и Мамонов, обняв свою старую подругу, поцеловал ее в щеку.

— Все будет хорошо, Валя, все будет хорошо, главное — верить в это.

Почти бегом спустившись вниз, Мамонов прошел вдоль дома и дворами выбрался на одну из центральных улиц.

* * *

Через две минуты после его ухода, из квартиры этажом ниже вышла гулять молодая семья — муж и жена с двумя детьми. Один из них, помладше, еще сидел на руках отца, второй же, лет трех, вырвался вперед и с радостным визгом побежал вниз.

— Сережа, куда побежал! — рванулась за сыном мать. Тот остановился, но совсем не потому, что послушался окрика, а потому, что с небольшого своего роста рассмотрел то, что не мог бы рассмотреть в полутьме подъезда взрослый человек. Этот предмет сразу заворожил пацана своими необычными, выверенными формами, таких игрушек у него еще не было. Он поднял свою находку, но тут же цепкая рука матери перехватила его маленький кулачок.

— Что опять схватил, окурок? Дай сюда!

Мальчишке не хотелось расставаться с находкой, но мать была жестока и последовательна в своих требованиях.

— Дай сюда, говорю!!

Она даже встряхнула сына, но это не вызвало одобрения у подошедшего отца.

— Нин, ну что ты его трясешь? Что он такого сделал?

— Вот, посмотри, что твой сын собирает по подъездам! — с торжеством сообщила Нина, выдирая из рук парня его сокровище. Правда, это оказалось не то, что она думала, но машинально Нина отдала трофей мужу. Тот удивленно осмотрел гильзу и пробормотал:

— Калибр пять сорок пять, «ПСМ», что ли? — после чего даже понюхал ее.

Вадим Никонов, офицер-десантник, только что вернулся из длительной командировки в Чечню, и в первый же день отпуска Бог послал ему как напоминание о войне свежестреляную гильзу.

Сын офицера, лишившись новой игрушки, настолько обиделся, что изо всех своих маленьких сил ударился в рев. Родители начали его утешать, и капитан ВДВ машинально положил гильзу в карман рубашки.

А наверху Валентина Павловна набирала на мобильнике номер за номером, но вовсе не милиции и «скорой». Наконец длинные гудки прекратились, и она услышала родной голос сына.

— Сынок, как ты там? — дрожащим от любви и горя голосом спросила Валентина Павловна.

— Мама, это ты?! Все хорошо, мама! Здесь все просто ништяк.

— Как ты там?

— Да все нормально — море, пляж, классные бары. Тут полно наших, с некоторыми я уже хорошо покорефанился, крутые мужики.

— Петя, сынок! Что бы ни случилось, не приезжай, пока я сама не позвоню тебе.

По лицу Стародымовой текли слезы, голос прервался.

— Что случилось, мама? — встревожился младший Стародымов.

— Запомни, что я сказала! Если тебя будет вызывать кто-то другой, не приезжай, жди моего звонка. Я тебя очень люблю.

Она отключила мобильник, вытерла слезы и, подняв трубку обычного телефона, набрала короткий номер — «Скорая»? Приезжайте. И как можно быстрей…

 

Глава 30

Когда вечером Мамонов вернулся в управление, то застал довольно неприятную и странную картину. Во дворе ГОВД стояли три синих «десятки», и, насколько мог заметить подполковник, проходя мимо дежурной части, «обезьянник» полон нещадно избитыми парнями Гусева. Да и сама атмосфера в управлении давила на подполковника, как ему казалось, какой-то неприкрытой враждебностью. Несмотря на позднее время, народу в отделении было чересчур много. Мамонов спиной чувствовал тяжелые, неприязненные взгляды подчиненных. В кабинете он в первую очередь схватился за мобильник, но, к удивлению подполковника, тот не работал — не проходил сигнал. Но зазвонил телефон на столе.

— Чего это твои мусора, совсем озверели?! Пересажали половину моих людей!

— Закричал в трубку Гусев.

— Я еще не в курсе, только пришел. Знаешь, что бургомистр застрелился?

Вадим помолчал, потом спросил:

— Чего это он?

— Совесть замучила.

— Дурак!

— Я тоже так думаю.

— Слушай, Михаил, давай вытаскивай моих парней, — настаивал Гусь. — Не хрен им там делать. Половина из них зоны не нюхала, чуть прижми и расколются.

Да и авторитет надо держать. А то что я за пахан, если не могу их с кичи вытащить.

— Ладно, попробую.

Мамонов вызвал к себе дежурного по городу и спросил:

— Товарищ капитан, что происходит в городе, почему столько задержанных?

— Все задержаны по разным поводам, но все по делу, товарищ подполковник. У троих обнаружено оружие, трое дебоширили в парке, еще трое пытались избить наш патруль.

— Что-то больно много их.

Капитан пожал плечами:

— Ребята из патрульной роты не могут простить смерть родителей Ковчугина, может быть, немного придираются.

«Все ясно, заговор, — понял подполковник. — И выпустить их сейчас нельзя, сразу просекут про мои дела с Гусем. Тогда точно весь личный состав будет против меня. Кто же это так ловко все подстроил, кого же мне за весь этот праздник благодарить?»

На ум приходила только одна кандидатура — Колодников и его компания.

«Ладно, пусть „гусята“ пока посидят, — решил он. — Оценят, что такое свобода, а то действительно оборзели, щенки. Так что авторитет Гуся пока подождет, сейчас надо свой спасать».

— Хорошо, капитан, продолжайте работать.

Отпустив дежурного, Мамонов откинулся в кресле и, прикрыв глаза, начал думать. Он пытался понять, чем лично ему грозит вся эта заваруха. Про его связь с Гусем из братков знали немногие, один из них покойный Боря Ашихмин, не менее покойный Винт. Остальные догадывались, но все это на уровне слухов, разговоров, догадок, а их к делу не подошьешь. Слишком много «пехотинцев» Вадима сейчас за решеткой, в «обезьяннике», и многим из них светят большие срока. Например, Крылову и его под ельникам за похищение участкового, от этого им не отвертеться. Не дай боже, еще докопаются про участие той же троицы в проводах Елены Брошиной на тот свет.

Мамонов еще не знал про находку оперативников в катере, тогда у него было бы гораздо больше причин опасаться за свою судьбу.

"Надо все-таки съездить в Демидовку и заховать баксы. За дом я могу не опасаться, у меня на каждый кирпич есть квитанция, — подполковник ухмыльнулся.

— И никто не докажет, что это липовые бумажки".

Он вышел из управления и зашел в пристройку-диспетчерскую, где размещались водители, сказал своему личному шоферу:

— Я съезжу к себе, ты мне сегодня больше не нужен, иди домой.

* * *

Они появились в седьмом часу вечера. Астафьев услышал, как за воротами скрипнули тормоза, и сразу же подскочил к окну.

«Кто? — подумал он. — Наши или те?» Ответ он получил через несколько секунд. Под яростный лай Верного над забором появилась круглая, как баскетбольный мяч, голова Петрухи. Раздумывать, кто он и откуда, не стоило: все было написано на его лице. Сердце у Астафьева оборвалось. «Все, — подумал он. — Хана!»

Но тут же, перекрывая страх, поднялась волна ненависти.

«Нет уж, хрен вы меня так просто возьмете!» Петруха, понукаемый своим боссом, перелез через забор и пробежал к дому, держась в стороне от исходящего злобным лаем пса. Он начал заглядывать в окна, но большинство из них закрывали задние стенки шкафов, сервантов и прочей громоздкой мебели. Наконец бывший боксер нашел окно с торца дома, в которое можно было хоть что-то рассмотреть.

Несколько секунд Петруха, сложив козырьком ладонь, вглядывался, потом высунулся из-за угла и крикнул своим дружбанам:

— Не видно ни черта!

— Залезь внутрь, проверь! — рявкнул Базар, озверевший от долгой и бессмысленной, на его взгляд, работы. Пять минут назад он пробовал связаться с Гусем, сказать, что это дело тухлое, но мобильник почему-то молчал.

Петруха послушно вернулся к окну, осмотрел его и осторожно, но сильно нажал на раму. Та затрещала, прогнившие шурупы шпингалетов не выдержали и отлетели. Довольный детина полез в дом головой вперед. Этого момента и ждал Астафьев. Он выскочил из-за портьер и со всей силы заехал найденной в сарае восьмикилограммовой кувалдочкой по бритому темечку незваного гостя. Кровь брызнула во все стороны. Петруха вскрикнул и начал вываливаться из окна на улицу. Другой человек сразу же потерял бы сознание, но только не Петруха. Башка качка, видимо, привыкла к подобным испытаниям, поэтому, лишь обхватив окровавленную голову руками, Петруха, пошатываясь, побрел к калитке.

Когда он во всей «красе» показался из-за угла дома, гроза кривовских рынков, Базар, понял, что они все-таки напали на след потенциальных «жмуриков».

— Пошли, — прохрипел он, оборачиваясь к сидевшим в машине подельникам. — Они здесь.

Первым через забор перебрался щуплый Каша, откинул засов на калитке, и на участок ввалились остальные, причем Базар в открытую, не пряча, нес автомат.

— Давай, рассыпались, окружаем со всех сторон. Мочить всех сразу!

Один из его подельников по кличке Бантик побежал к окну, открытому Петрухой, другой, Паня, решил зайти со стороны огорода, сам Базар заинтересовался окном, что выходило в зал. Рисковать он не стал, выбил стекло прикладом и не глядя полоснул очередью из автомата. Стоявший за углом большой русской печи Астафьев прижался к стене. В доме остро запахло порохом, сбитой известкой и пылью, один из шкафов был прострелен. Позади лейтенанта раздался шорох, и Юрий, вскинув свой несерьезный пистолет, выглянул из-за портьеры.

Бантика он застал примерно в том же положении, что и предыдущего «гостя», — коленками на подоконнике. Лейтенант поймал на мушку его физиономию и трижды нажал на спуск. В ответ раздался чудовищный вопль, и Бантик, как и Петруха, вывалился наружу. Когда Каша выскочил за угол посмотреть, в чем дело, он увидел катающегося по земле и ревущего от боли напарника. Один из шариков, выпущенных Астафьевым, с трех метров угодил ему точно в глаз, пробив насквозь.

— Мочите его, что вы лезете в дом! — орал вне себя Базар и дал еще одну очередь. После чего осторожно заглянул внутрь, пытаясь рассмотреть врага. Но Юрий также «угостил» его порцией шариков, и, пока бандит, матерясь, хватался за рану, прыткий лейтенант проскочил в зал и рванул с телевизора рацию. Он не знал, зарядилась она или нет, но, автоматически нажав на все кнопки, закричал в микрофон:

— Всем, всем, кто меня слышит! Нужна помощь! Срочно! Дом семь переулок Суворова! Бандитское нападение!

Одновременно он не контролировал боковое окно — главное было успеть передать информацию.

Бывший студент, а ныне бандит Каша понял ошибки «первопроходцев» и, прежде чем предпринять попытку проникнуть в дом, трижды выстрелил из пистолета в окно и затаился, но в этот момент сорвался с цепи Верный. С налитыми кровью глазами пес со свирепым рыком бросился к цели. Его никто не обучал приемам борьбы с вооруженными людьми, но овчарка-полукровка словно впитала эти навыки с молоком матери, и острые зубы как капкан сомкнулись на правой руке Каши. Тот отчаянно заорал, выпустил пистолет и попытался оторвать от себя собаку.

— Базар, пристрели ее! — вопил он, пятясь от окна, с висящим на руке псом.

Под ноги ему попалась колода для рубки дров, и Каша, споткнувшись, завалился на спину. Эта поза противника еще больше понравилась Верному, и, оставив руку «студента», он кинулся с новой силой теперь к горлу своей жертвы. Только выставленные вперед локти уберегли Кашу от страшной участи, но пес продолжал неистово рвать тело своего врага, пытаясь добраться до шеи.

К Базару подбежал последний его пехотинец по кличке Паня.

— Хрен там, никого с той стороны нет, выбил одно окно, но двери, похоже, заколочены, не пробился.

Базар кивнул в сторону Каши.

— Иди, помоги этому придурку и попробуй влезть в дом. — Он снова дал очередь по окнам. Базар не опасался, что такую немилосердную пальбу среди бела дня кто-то услышит. Он знал, что в Аксеновке телефонов нет, самый ближайший в километре отсюда. Да и вряд ли бросятся вызывать милицию. Побоятся!

Паня подбежал к «полю битвы» и, старательно прицеливаясь, дважды выстрелил, — пес закрутился волчком в предсмертном скулеже. Глянув на спасенного Кашу, его подельник содрогнулся, увидев рваные раны от мощных клыков Верного, но останавливаться не стал, а начал подбираться к окну. Несостоявшийся студент не в силах был ни о чем думать, ни что-то делать — Верный не добрался до его горла, но в клочья разорвал плечи, до кости прокусил руки и разодрал лицо.

— В больницу мне, — прохрипел он, с трудом приподнимаясь с земли. — Быстрей!

Но его никто не слышал.

Паня был хитрее своих предшественников. Осторожно заглянув в окно, он некоторое время наблюдал за всем, что происходит в доме, а когда заметил на портьере, висящей в дверном проеме, темную тень — прицельно выстрелил. В ответ раздался стон, тень исчезла, и Паня довольно крикнул:

— Базар, я его сделал!

Астафьев сидел на полу и зажимал рану на правом предплечье. Рука сразу онемела, так что он даже не мог поднять пистолет, да это и ни к чему — обойма пуста. Юрий оказался в коротком коридорчике между двумя комнатами. Движение в любую сторону означало только одно — смерть. Корчась от боли, он поднялся, прижимаясь спиной к стене, и одновременно лихорадочно прикидывал пути спасения.

Старый ватник, висевший на гвозде, подсказал неожиданное решение. Здоровой рукой Астафьев прихватил его и бросил вперед. В ту же секунду раздалась короткая очередь. Базар, не разобравшись в чем дело, всадил в ватник остатки патронов и, когда боек щелкнул впустую, с руганью начал перезаряжать автомат.

Юрий понял, что это его последний шанс. Собрав оставшиеся силы, он рванулся вперед, выронил рацию и, пробежав зал, исчез в полутьме лабиринтов из пристроенных комнат. Но в это время хитроумный Паня бесшумно влез в окно и осторожно двинулся в дом, стараясь не наступать на битое стекло. Он раздвинул стволом простреленную портьеру и увидел спину бегущего лейтенанта. Выстрелил вдогонку два раза, но не попал. Тогда Паня бросился вслед за своей жертвой, крикнув на ходу торчащему в окне Базару:

— Щас я его достану!

Миновав зал, он исчез в длинном проходе между двумя половинами дома, и тотчас Базар услышал жуткий крик своего подопечного. Сплюнув с досады, он сам полез в окно. Держа автомат наготове, вступил в темный коридор, готовый каждую секунду нажать на спуск. К его удивлению, стоны Пани доносились откуда-то снизу. Присмотревшись, Базар увидел черный провал люка и понял, что его напарник свалился в подпол.

— Паня, ты там? — крикнул он вниз.

В ответ раздался поток мата. Провалившись в люк, Паня приземлился на острые рога деревянных вил, предусмотрительно врытых в землю Астафьевым. Травму при этом в основном получили самые уязвимые мужские части тела. Жуткая боль пронзила Паню, и ему казалось, что он умирает. Базар понял, что от травмированного боевика ничего толкового больше не добьешься, и двинулся дальше. На его пути оставалась только одна запертая дверь. Из-за нее доносился отчетливый грохот, и Базар понял, что лейтенант двигает что-то тяжелое, массивное. Он усмехнулся и дал по двери длинную очередь. Одна из пуль зацепила лейтенанта, вторая попала в то же самое, уже раненное плечо. Отлетев в сторону, Юрий потерял сознание, но перед этим он успел сделать главное — максимально пододвинуть к двери массивный, дореволюционный комод, набитый вещами трех поколений семейства. Так что когда Базар попытался открыть дверь, она не подалась. Озверевший качок всем своим мощным телом ударил в дверь, но безуспешно. Тогда он снова вскинул автомат, намереваясь разнести в щепки последнюю преграду, но с улицы донесся испуганный голос Каши. Через окно выскочив на улицу, Базар услышал совсем рядом вой милицейских сирен.

— Уходим, — крикнул он и рванул к машине. — Ну его на хрен, этого придурка с его бабой!

Вслед за старшим на улицу выбрался пошатывающийся Петруха, снятой рубахой он зажимал рану на голове. Изодранный собакой Каша и Бантик с кровавым пятном вместо глаза, поддерживая друг друга, едва тащились. Они еще не успели погрузиться в машину, когда из-за угла выскочила патрульная «Нива».

Рация все-таки сработала: призыв Астафьева был услышан, и теперь сюда мчались все патрульные машины города. Базар, увидев ментов, утробно зарычал, поднял автомат и дал очередь по автомобилю — из пробитого радиатора сразу повалил пар. Водитель резко свернул в сторону, дверцы «Нивы» почти одновременно открылись, и из них молниеносно стали выпрыгивать милиционеры, в том же темпе укрываясь за «Нивой». По «БМВ» была открыта беспрерывная стрельба. Начал стрелять из пистолета и плохо понимающий, что делает, Петруха, пару раз выстрелил одноглазый Бантик. Одна из пуль, выпущенных Базаром, достала милицейского автоматчика. Захрипев, он завалился назад, из-под корней волос медленно потекла на лоб темная широкая полоса крови.

— Лешка, ты что?! — закричал его напарник, склонившись над другом. Лешка был мертв.

Воспользовавшись моментом, Базар швырнул в салон машины автомат и крикнул еще раз:

— Уходим!

Никто из раненых братков еще не успел рассесться, а Базар уже включил зажигание и врубил заднюю скорость для разворота. Каша успел ввалиться в последнюю секунду. Но уйти им не удалось. Когда «БМВ» выскочил из переулка, со стороны города появилась черная иномарка.

— Наши! — радостно крикнул Базар.

Но черная «ауди», приблизившись, на ходу ударила по машине Базара. «БМВ» развернуло, мотор заглох, и ничего не понимающий хозяин авто заорал:

— Они что, совсем ох…!

Он так и не понял, в чем дело. Выскочивший из «ауди» Колодников начал крошить из автомата салон «БМВ». Он стрелял с метра, не более, и каждая пуля находила свою цель. Андрей не делал пауз и отпустил скобу спуска, лишь когда опустел магазин.

В наступившей внезапно тишине показалось, что заложило уши, он даже тряхнул головой, стараясь избавиться от неприятного ощущения. В воздухе стоял запах пороха и крови… Опустив автомат, Колодников отошел к «ауди», положил оружие на сиденье. А со стороны центра города неслись друг за дружкой еще две патрульные машины и «Нива» вневедомственной охраны. Выскочившие из них с оружием наперевес милиционеры окружили иномарки. Намерения у них были самые серьезные.

— Руки! — закричал кто-то из рядовых, передергивая затвор автомата, но капитан тут же дал этой команде отбой.

Хорошо, что в одной из машин прибыл капитан Могильнов.

— Отставить! Это свои, — сказал он и подошел к Колодникову.

— Хорошо, Андрюха, что я тебя признал, а то бы еще чуть-чуть и расстреляли бы на хрен.

Все это время Паша Зудов неподвижно сидел в машине. Колодников наклонился к другу и обеспокоенно спросил:

— Паша, ты чего?

Тот поднял на него глаза, и Андрей понял, что капитан находится в состоянии, называемом боксерами «грогги». В последний момент перед столкновением «БМВ» Паша крикнул непристегнутому ремнями безопасности Колодникову: «Держись!» — и рукой придержал Андрея, но сам ударился головой о лобовое стекло.

— Ничего, все нормально, — сказал Зудов, попытался завести машину, но стартер гудел впустую.

— Бесполезно, сдохла тачка, — сказал он, неуверенно выбираясь из машины.

У дома номер семь стояло машин пять, но все милиционеры столпились у простреленной «Нивы», а Колодников с Зудовым поспешили во двор.

Всегда чистенький и ухоженный, сейчас дворик напоминал поле боя. Повсюду битое стекло, на асфальте блестят латунью стреляные гильзы, яркими пятнами на стенах дома и на завалинке алеет кровь…

Увидев застреленного пса, Колодников рванулся в дом. Паша чуть замешкался и услышал сдавленный крик Андрея. Выхватив пистолет, он осторожно вошел в полутьму коридора. Он понял, куда девался майор, когда увидел черный провал подпола. Наклонившись над люком, спросил:

— Андрей, ты где?

— Да здесь я, здесь!

— Не ушибся?

— Нет, тут уже кто-то есть, так что я мягко приземлился. Дай руку.

Паша помог Андрею выбраться.

— Кто-то стонет, ранен, что ли, — начал рассказывать опешивший Колодников.

— Не Юрка?

— Нет, я по голове случайно провел — лысый. А где же наш Юрок?

Они разбежались по разным комнатам, и вскоре Паша позвал Колодникова:

— Андрей, помоги мне!

— Вот, рацию его нашел! — сказал Колодников, выходя из зала.

Увидев расстрелянную дверь, он присвистнул, потом приналег плечом, и вдвоем они сантиметр за сантиметром начали отодвигать пока невидимую преграду.

Когда зазор увеличился настолько, что мог проникнуть человек, худой Колодников сумел пролезть в комнату. Первое, что он увидел в полутьме, — лежащего на полу лейтенанта с залитым кровью лицом.

— Ну, с-суки, что делают! — скрипнул зубами Колодников. Вслед за ним протиснулся и Паша.

— Мертв? — спросил он.

— Не знаю, — майор попытался приподнять голову Юрия. Неожиданно тот застонал, и Андрей обрадованно вскрикнул:

— Жив! Вызывай «скорую», реанимацию! А пока давай вынесем его.

Но это оказалось не так-то просто. Сначала им пришлось оттащить в сторону слоновий комод, и лишь потом, полностью открыв дверь, они смогли вынести раненого лейтенанта. Колодников лишь раз покосился в сторону кровати, но, увидев широко открытые испуганные глаза Ольги Орловой, больше не обращал на злополучную мисс Кривов никакого внимания. "Как же он за нее дрался!

Собственным телом закрыл. Дает Астафьев!" — подумал майор.

За воротами стояла «скорая помощь», приехавшая еще раньше. К сожалению, убитому милиционеру помочь ничем уже было нельзя, а для оперативников приезд врачей был очень кстати.

— Носилки! — закричал Колодников. Юрия положили на носилки, стали грузить в машину.

— Куда ногами вперед! — возмутился Андрей, но врач «скорой» его успокоил:

— Какая разница, лишь бы быстрей.

Когда «скорая» уехала, в переулке появилось такси, из которого вылезла белая как бумага Анна Владимировна Орлова. Она сразу поняла, что произошло что-то страшное, и трясущимися губами спросила:

— Что… с Ольгой что-то?

— Да жива ваша дочь. Она свой лимит на смерть исчерпала. Паш, — обратился Андрей к другу. — Ради бога, сходи, закрой этот чертов люк, а то все так и будут туда падать.

— А этот? — Зудов показал пальцем вниз.

— Да черт с ним, потом разберемся! Никто его не заставлял туда нырять, так что пусть пока посидит.

Анна Владимировна в сопровождении Паши прошла в дом, а Колодников потащился к древней лавочке у калитки и без сил опустился на нее. Вытянув последнюю сигарету из пачки, он закурил и, взглянув снизу вверх на подошедшего Могильнова, спросил:

— Этот день когда-нибудь кончится? Столько приключений на собственную задницу я не находил за все годы службы. Что там у тебя?

— Пименов убит. «Нива» как решето, — сказал Могильнов, опускаясь рядом с Колодниковым. Закурил. — А ведь только что ее получили, какой-то месяц назад.

— Черт с ней, с машиной. Парня жалко.

— Что дальше делать будем?

— Надо Гуся брать.

— А санкции?

— Думаешь, прокурор не даст?

Могильное подумал и уверенно кивнул:

— Даст. После этого, — он посмотрел на изрешеченную «Ниву». — Даст, никуда не денется.

 

Глава 31

На служебной «Волге» Мамонов сначала поехал в свою городскую квартиру по улице Ватутина, где давно не появлялся, в основном обитал в Демидовке. Поднялся на третий этаж престижного элитного дома, вытащил из кармана массивную связку ключей и долго перебирал их, пока не нашел — от этой квартиры.

Прошел в гостиную, бросил на диван фуражку и, рухнув в мягкое кресло, закурил. Этот день вымотал его морально и физически. Сегодня он только завтракал, пообедать в ресторане, как обычно, не удалось, не было времени. Да и не до ресторанов!

«Надо посмотреть, может, что есть в холодильнике», — подумал он и тут же почувствовал, что в комнате находится кто-то еще. Подняв голову, подполковник был неприятно поражен. В дверях стояла его жена, Надежда. Последние полгода они существовали, как два враждующих лагеря, и Надя почти постоянно обитала в старой небольшой квартире, полученной Мамоновым в свое время от управления.

С первого взгляда он понял, что жена снова пьяна. Высокая, под стать мужу, грузная, с отекшим лицом, в котором только по глазам угадывалась ее прежняя яркая, броская красота, Надежда едва стояла на ногах. Сегодня она к тому же была в наряде, который Мамонов не переносил: лосины и короткая футболка, обтягивающая ее массивную грудь.

— А, хозяин пожаловал, — прогудела она своим низким, грудным голосом, и на Мамонова пахнуло перегаром. — Какое счастье!

К этому виду российского досуга Надя пристрастилась года три назад, когда муж резко пошел по служебной лестнице в гору и ей невольно пришлось принимать участие в его многочисленных «деловых» гулянках. То, что для мужчины развлечение, для женщины — гибель. Сам Мамонов слишком поздно понял, что дело зашло слишком далеко, долго пытался бороться с болезнью супруги, а потом плюнул и вскоре возненавидел ее с такой же силой, с какой прежде любил.

— А что, мне уже в свою квартиру нельзя прийти? — спросил он, с ненавистью глядя на жену.

— Можно, почему ж, — усмехнулась Надя и, пройдя в комнату, плюхнулась в кресло напротив. Закрыв глаза, она откинула голову назад, чуть покачивая ею из стороны в сторону, видимо, в такт алкогольному «вертолету».

— Баб-то много к себе привозишь в Демидовку? — спросила она не открывая глаз. Это была ее любимая тема, и взвинченный, понимающий все, что произойдет дальше, Мамонов вскочил с кресла и, выматерившись, метнулся на кухню. Открыв холодильник, он начал шарить по полкам, надеясь найти что-нибудь съестное. Из комнаты раздался истеричный хохот Надежды.

Последний раз в этой квартире подполковник был с неделю назад, и все, что он тогда привез из продуктов: сметана, колбаса, майонез — теперь имело неаппетитный вид. Мамонов не стал рисковать и вышел из кухни, прошел в кабинет и запер дверь. Надя перестала смеяться и теперь начала что-то говорить, торопливо, постепенно повышая голос и тем же истеричном тоном. Все это было до боли знакомо Мамонову, знакомо и отвратительно, но не менее неприятную процедуру ему еще предстояло пережить. Внутри деревянной тумбы, на которой стоял телевизор, подполковник замаскировал небольшой несгораемый сейф, полученный в свое время для нужд милиции, но «прихватизированный» Мамоновым для личных целей. Открыв массивную дверцу, он достал из его чрева небольшой «дипломат», положил на стол и, набрав код, откинул крышку. Как восхитила бы бледная зелень американских долларов бальзаковского героя, живи он сейчас. Но подполковник Мамонов и был сегодняшним, современным новоявленным Гобсеком.

Он и сам не заметил, в какой момент эта страсть поглотила его целиком.

Природная жадность до острых ощущений, которая и привела его в органы, с годами приобретала все больший размах. Мамонов, еще будучи молодым оперативником, не пропускал мимо ни рюмки, ни юбки. Потом пришла жажда власти, и он постепенно приобретал ее: сначала благодарности и поощрения, следом — звания и должности.

Одновременно появилась страсть к приобретению. И Мамонов начал обзаводиться недвижимостью, а для этого частенько приходилось идти на сговор с собственной совестью, чтобы поплыли в руки эти самые зеленые бумажки, гарантирующие ему комфортную жизнь богатого человека, даже после ухода на пенсию. То, что небрежно отброшенными оказались уважение коллег, бывшие друзья, медленно, но верно спивающаяся жена, мало волновало подполковника. Подобно персонажу Бальзака, он чувствовал безмерное счастье, укладывая в свою «копилку» очередную порцию долларов. И теперь ему придется с ними расстаться! Не насовсем… но выпустить из рук и на время потерять из виду… Даже мысли об этом лишали Мамонова последних остатков душевного равновесия. Со вздохом захлопнув крышку кейса, он закрыл сейф и, прихватив «дипломат», вышел из кабинета. Надежда ждала его в коридоре, и тяжелый взгляд ее темных глаз не сулил ничего хорошего.

— Куда, опять к своим б…? Не пущу! — сказала она, пытаясь закрыть руками дорогу мужу.

— Да пошла ты… — Мамонов небрежно оттолкнул ее в сторону и шагнул к двери.

Тогда Надежда быстро ухватила мужа сзади за шею, пытаясь остановить его.

Это разъярило подполковника. Он со всей силой отбросил ее. Надя повалилась назад и, ударившись головой о дверной косяк, сползла на пол. Мамонов, даже не взглянув на нее, вышел из квартиры и торопливо спустился вниз. Его колотила нервная дрожь от злости и омерзения.

«Старая алкашка! Надо будет заказать ее Гусю. Только надо придумать ей такую смерть, чтобы вызвала ко мне сочувствие, как к Ковчугину».

Он вел машину в сторону окраин, а в трехкомнатной квартире элитного дома Надежда Мамонова по-прежнему лежала на полу, а под ее головой расползалось по импортному линолеуму темно-бордовое пятно.

Выехав за город, Мамонов начал думать, где ему закопать деньги. Луга отпадали: каждую весну на них был мощный разлив, отчего они и получили свое название: заливные луга. Лесопосадки слишком близко. Подполковник лихорадочно размышлял…

Был поздний вечер, и самая короткая ночь года никак не решалась подступиться со своей украшенной миллионами звезд чернотой. И тогда Мамонов повернул «Волгу» к Зубовской пуще. По преданию, эти остатки девственного дикого леса в свое время принадлежали помещику Зубову. За годы советской власти пущу чуть было не пустили под пилу, но оказалось, что кроме этого леса в области нет других мест для охоты, и любовь областного начальства к пернатым трофеям спасла заповедник от уничтожения.

Заехав в лес насколько это было возможно, Мамонов свернул с дороги и выбрался из машины. Несколько минут стоял, прислушиваясь и присматриваясь к окрестностям. Эти места были ему хорошо знакомы, раньше они семьей выезжали сюда на шашлыки.

Достав из багажника лопату с коротким черенком и прихватив «дипломат», подполковник двинулся в глубь леса. Пройдя метров двести, он остановился у приметного дуба на берегу небольшого ручья. Под деревом Мамонов копать не решился — судя по взрыхленной земле, сюда в поисках желудей частенько наведывалось семейство кабанов. Определив стороны света по таявшему закату, он отмерил десять шагов на север и аккуратно вскрыл дерн около куста шиповника, так же аккуратно отложил его в сторону, затем выкопал яму сантиметров семьдесят глубиной. Прежде чем погрузить в землю «дипломат», он завернул его в два больших полиэтиленовых пакета и обмотал скотчем. Уложив свое богатство, Мамонов забросал яму землей, излишки ее разбросал по сторонам и, наконец, осторожно вернул дерн на место, утрамбовывая землю, нервно оглядываясь по сторонам. Ему казалось, что кто-то следит за ним, наблюдает за тем, что он делает. Но сколько ни вглядывался подполковник в наступающую темноту, ничего не заметил. В конце концов он решил, что это лишь игра нервов и воображения.

«Совсем докатился, мерещится уже хрен знает что!» — мысленно успокаивал он себя.

Засыпав тайник сверху опавшими листьями и сучьями и еще раз тщательно повторив про себя приметы местонахождения своего клада, Мамонов подхватил лопату и двинулся к «Волге». Когда шум мотора начал удаляться, раздвинулись кусты и на полянку около дуба выбрались трое детей. Самому старшему было лет десять, девчонке чуть меньше, а маленькому от силы года четыре — типичные деревенские дети, худые, с выцветшими до самых корней волосами, с расцарапанными от бесчисленных комариных укусов голенастыми ногами. Это были дети лесника, возвращавшиеся на кордон после рыбалки на Кривом озере. Они испугались и спрятались в кустах, когда неожиданно увидели странного дядьку в милицейской форме, копающего яму.

— Уехал! Айда посмотрим, что он там зарыл, — сказал самый старший пацан и деловито отправился к тайнику подполковника. Раскапывали они его дружно, в шесть рук, сопя от напряжения. Достав находку, они небрежно сорвали пакеты и с любопытством начали вертеть «дипломат» в руках. Такой интересной штуки никто из них еще никогда не видел.

— Это цто? — спросил самый младший.

— Чемодан такой, не видишь, — солидно объяснил старший брат.

— А почему он такой маленький? — спросила девочка, почесывая свежие комариные укусы.

— Это специальный, чтобы можно было прятать в землю. Щас мы его откроем.

Чемодан никак не открывался, как они ни старались. Но у самого старшего, Сашки, как у настоящего сына лесника, имелся для защиты от всяких неожиданностей хороший, крепкий самодельный охотничий нож. С его помощью он быстро привел, в негодность корейский замок, и через полчаса упорного труда твердыня пала. Содержимое «дипломата» разочаровало детей.

— Я думала, тут что-то интересное, вроде денег, а тут какие-то бумажки, — сказала Анька, вертя в руках стодолларовую купюру. — Зачем они ему нужны?

Санька, как самый старший и ответственный за все, напряг свой скудный интеллект и важно заявил:

— Видел я такие бумажки в городе, зимой, у тетки Ольги. Петька с Наташкой в них в такую игру играли, называется… — он еще больше напряг память. — Мало-полия.

— Это как?

— Я вам завтра расскажу, а сейчас айда домой, поздно, а то папка опять драться будет.

Они прихватили удочки, нанизанных на кукан карасей и поспешили к кордону, по дороге обсуждая свои планы на будущее.

— Сейчас мы эту штуку в сарай припрячем, а то мамка сразу отберет, а завтра уйдем на Кривое озеро и поиграем. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась Анька, с обожанием поглядывая на старшего брата.

Мнением младшенького они не интересовались.

Могильнову не удалось взять Гусева, хотя прокурор без звука выписал постановление на его арест. Когда сообщение об этом поступило на пульт, помощник дежурного капитан Дроздов болезненно охнул, схватившись за живот, и сказал своему напарнику:

— Коль, я на минутку отойду.

— Ты чего это сегодня, обожрался? Целый день бегаешь на толчок.

— Не знаю, колбаса, наверное, несвежая попалась.

Когда Дроздов вышел из дежурки, он оказался рядом с переполненным «обезьянником» и тут же попал под прицел всей задержанной за день «братвы».

Гусевские «бойцы», оказавшись вместе, осмелели и начали наглеть.

— Начальник, тащи парашу, а то сейчас прямо здесь кучу наложу! — заорал кто-то.

— Валяй, сам ее нюхать будешь, — отрезал Дроздов, проходя мимо.

— Ну, будь человеком, скотина! Своди на толчок.

— Не бойся, я за тебя все сделаю.

— С-сука!.. — понеслось ему вслед.

Но Дроздов свернул совсем в другую от туалета сторону. Открыв своим ключом один из кабинетов, он проскользнул внутрь и, набрав номер, доложил:

— Все, Комар выписал постановление на твой арест. Минут через десять они будут у тебя.

— Сволочь старая! Мало его прикармливали! Где Мамон?

— Никто не знает, уехал три часа назад и пропал.

— Ладно, спасибо.

— Линяй скорей! — настаивал Дроздов, нервно поглядывая в сторону двери. — Да, сожги свою телефонную книжку, там мой телефон есть, я видел, как ты его записывал. Отсидись в лугах, на турбазе, дня через три я тебе дам знать, как дела.

Когда кавалькада из трех патрульных машин приехала в Демидовку, большой двухэтажный дом под красной черепицей был пуст. Не было даже известной всему Кривову черноволосой красавицы Зойки, не то цыганки, не то молдаванки, жившей с Гусевым на правах постоянной подруга последние три года. Свирепейший ротвейлер, медалист и чемпион по кличке Карл-Август, слишком «нелюбезно» встретил представителей власти и посему был немедленно пристрелен. Убедившись, что «птичка» по кличке Гусь упорхнула, Могильнов с досады сплюнул и, посмотрев на дом Мамонова, кивнул в его сторону:

— Как вам домик нашего шефа?

Большинство из рядового состава личные хоромы подполковника видели впервые.

— Это его? — удивленно спросил кто-то из подчиненных Мамонова.

— Ни хрена себе!

— Да! Нехило живет Мамон, — сказал сержант.

— Умеет жить, — с завистью сказал другой милиционер, также с сержантскими лычками.

— Скажи — воровать, — поправил кто-то.

— Какая разница! Не пойман, не вор, выдал известную поговорку сержант.

— Не скажи. Тут и без санкции видно, кто вор, а кто нет.

В это время один из прибывших, лейтенант, обнаружил железную калиточку в заборе. Он приоткрыл ее, и на него со свирепым рыком тут же бросился мамоновский Дик. Офицер выругался и, обернувшись, сказал: . — У них и собаки как на подбор. Наверное, одним мясом кормят, поди говяжьей вырезкой.

Могильнов подошел поближе, посмотрел на беснующегося пса и, воровато оглядываясь на окна мамоновского дома, выстрелил овчарке в голову.

— Ты чего это? — удивился лейтенант.

— А чтобы нам штаны не порвал, когда Мамона брать придем.

— Ты думаешь, все-таки его раскрутят?

— Должны.

Они не заметили, как наверху, на втором этаже, чуть дрогнули портьеры в одном из окон.

В здании ГОВД Колодников и Зудов демонстрировали прокурору и высшим милицейским чинам запись ночных съемок Елены Брошиной. Дверь бывшего кабинета Фомина частенько открывалась, то одного, то другого окликали и вызывали по делам, все это походило на просмотр запрещенного фильма в подпольном кинозале времен застоя.

Прокурор Леонид Макарович Комаров, хотя и состоял в многолетней дружбе с Мамоновым, понимал, что при таком раскладе подполковник уже никак не сможет стать начальником ГОВД, а с этой пленочкой и вообще может загреметь как минимум под служебное расследование и в отставку.

— Да, интересные кадры, — сказал он, закуривая очередную сигарету.

— Это еще не все, — сказал Андрей и сделал знак Павлу включить ускоренный просмотр. — Вот, машина подъехала, видите? Номер не вошел, только понятно, что «Волга», серая. Вот!

Он остановил запись, и Комаров в изнеможении откинулся на спинку стула, настолько четко здесь было видно характерное лицо господина бургомистра.

— Боже мой, а этот-то откуда?! Он вроде бы с Гусевым и знаком-то не был?

Стародымов всегда пытался держаться подальше от подобных личностей.

— Я же вам говорил, — настаивал Андрей. — Их всех связывает эта история с похищением Орловой.

— Странно, — пробормотал прокурор. — Его вдова говорила, что этой ночью бургомистр не ночевал дома, но она твердит, что Стародымов ходил налево. За это она ему якобы и устроила этот злополучный скандал, после которого Стародымов и застрелился.

На экране пошли кадры укладывания на диван бургомистра, потом те, на которых Мамонов говорит по телефону.

— Интересно, а кому он сейчас звонит, как вы думаете? Все-таки три часа ночи, кого он решил разбудить в такое время? — спросил прокурор.

Колодников понял мысль Комарова:

— Ну, в таких случаях обычно звонят, чтобы успокоить родных, сказать, чтобы не волновались.

— Да, верно. И мне кажется, что Валентина Павловна должна была знать, где этой ночью был ее муж, — тихо сказал Комаров.

Зудов поставил другую кассету.

— А эту пленку мы нашли в видеокамере, обнаруженной в «ауди» Крылова. Судя по кадрам, снимала тоже Елена Брошина. Вот интересный план, Мамонов в машине…

Его лицо, заметьте. Выражение — мрачное! Мне кажется, что как раз он и отдал приказ убить Елену. Так что складывается довольно отчетливая картина — Брошину столкнули с дороги Крылов и его компания.

Произнеся эти слова, Колодников почувствовал за спиной какое-то странное изменение в настроении зрителей. Вытянулось лицо и у Пашки, застывшего с пультом в руках. Обернувшись, Андрей понял в чем дело. На пороге стоял Михаил Ковчугин. Майору показалось, что за эти часы лейтенант постарел лет на десять, по крайней мере, похудел и осунулся прилично. От жизнерадостного, розовощекого парня осталась бледная тень. Колодникову даже показалось, что Ковчугин сейчас упадет в обморок, как тогда, на пожарище. Но тот устоял и, подойдя к столу, уставился на видеокамеру.

— Это ее камера, — тихо сказал он. В голове лейтенанта в этот момент непрерывно крутился телефонный разговор с Мамоновым утром того страшного дня.

Он впервые понял, что невольно помог убийцам любимой женщины.

— Миш, это точно ее камера? — уточнил Колодников.

— Да, посмотри, там, снизу, нацарапана ее фамилия. На всякий случай. Лена пометила…

Сразу человек пять начали вертеть камеру, вслух читая надпись.

— Елена Брошина, город Кривов, код, номер телефона.

Когда осмотр закончился, Ковчугина уже не было б кабинете.

— А Михаил-то ушел! — оглядываясь, обеспокоенно заметил Колодников.

— Да, в самом деле, как бы чего с собой не натворил, парень не в себе, — откликнулся Комаров. — Присмотрите за ним.

Несколько человек кинулись искать лейтенанта, а в кабинет заглянул дежурный. Выглядел он то ли удивленным, то ли обеспокоенным. Впрочем, это было какое-то смешение чувств…

— Андрей, Колодников, — позвал он. — Тебя там вызывают.

— Кто?

— Сам увидишь.

— А куда?.

— На улицу иди.

Удивленный майор прошел по коридору и, выйдя на крыльцо, увидел человека, которого меньше всего ожидал увидеть. Внизу стоял, нервно затягиваясь сигаретой, Аркадий Антонов. Увидев Колодникова, он выкинул только что начатую сигарету и тихо сказал:

— Я к тебе. Гусь забрал Татьяну и Ромку.

 

Глава 32

Когда первоначальный шок от сказанного прошел, Андрей медленно спустился к Антонову и спросил:

— Как это случилось? Ты ведь говорил, что они в Железногорске?

— Я тоже так думал.

На самом деле все было довольно просто. Гусев приказал своему верному Мишане, бывшему десантнику, перерезать телефонный кабель, ведущий в дом Антонова. Потом Мишаня отправился на окраину города, к ретранслятору системы сотовой связи.

— Я на месте, — доложил он по мобильной рации Гусеву.

— Хорошо, жди.

После этого Вадим позвонил Татьяне Антоновой в Железногорск.

— Это Вадим Гусев, — представился он. — Татьяна, ты только не волнуйся, но Антон попал в больницу.

— Что с ним?! — вскрикнула Татьяна.

— Автомобильная авария. Ехал в Железногорск, и ему буквально в лоб врезался «КамАЗ». Шофер пьян в стельку.

Последовала долгая пауза.

Гусев наслаждался ситуацией, он понимал, в каком шоке пребывает сейчас женщина, и даже тихо, про себя, посмеялся, представляя состояние Татьяны.

— Он… жив? — с запинкой спросила она.

— Да, подушка в машине хорошо сработала, но переломался прилично, похоже, позвоночник. Он без сознания.

— Я сейчас же приеду!

— Ты только там осторожно, — предупредил Гусев. Он улыбнулся, услышав в трубке гудки отбоя, и, взяв рацию, сказал в микрофон всего два слова:

— Давай, жги.

Мишаня в эти секунды стоял перед открытой дверью подстанции, питающей ретранслятор. Он поднял с земли небольшой лом, примерился и плашмя кинул железяку на шины, еле успев отскочить в сторону от фонтана полыхнувших искр.

Гусев угадал: Татьяна после разговора с ним тут же начала набирать номер телефона мужа. Она знала, что между старыми друзьями пробежала черная кошка, недоумевала, почему именно Гусев сообщил ей об этой аварии, и решила все же перепроверить. Мобильник пару раз прогудел, и, когда Татьяне показалось, что сигналы кончились и сейчас состоится подключение, все оборвалось, и мягкий, будто кошачий голос начал говорить фразу, так бесившую всех, кто хотя бы раз в своей жизни ее слышал:

— Абонент временно недоступен, перезвоните, пожалуйста, позже…

Бросив мобильник на стол, Татьяна схватилась за обычный телефон. Она звонила в кривовский дом, и здесь ее также ждала неудача — трубку никто не брал. Потом опять схватила мобильник и набрала номер родителей, но все тот же кошачий голос твердил все ту же надоедливую фразу:

— Абонент временно недоступен…

Татьяна могла бы еще догадаться позвонить по обычному телефону в кривовскую больницу, но к этому времени она окончательно потеряла голову.

— Рома, быстро одевайся, едем в Кривое, — сказала она, влетев в детскую, где сын играл в компьютерные игры.

— Сейчас, — заторможенно отозвался тот, круша виртуальных монстров.

— Быстро! — прикрикнула она, выдирая сына из кресла.

— Я почти прошел этот уровень! — возмущенно заорал Роман, внешне как две капли воды похожий на своего отца, такой же большеголовый, лобастый, с широко расставленными глазами.

— Поехали, с отцом плохо!

Она металась по дому, собирала какие-то совсем ненужные вещи, а внутри у нее словно дрожала струна. Татьяна неожиданно поняла, что любит своего мужа гораздо больше, чем предполагала.

Высокая и стройная, со светло-русыми волосами, с большими серыми иконописными глазами, Татьяна всю жизнь считалась умненькой девочкой. Примерная ученица, отличница, потом и золотая медалистка, студентка университета, она никому и никогда не давала повода сказать о себе что-то плохое. Учеба давалась ей легко: прекрасная память, логическое, совсем не женское мышление. Уже на первом курсе университета на нее обратили внимание преподаватели. Но именно в тот же год она вышла замуж за самого известного криминального авторитета Кривова Аркадия Антонова. Большей частью в этом браке взял верх расчет.

Родители Татьяны жили небогато, и оплата обучения дочери давалась им с трудом.

Но и она, встретив Антонова, невольно поддалась обаянию его силы, мощи, уверенности в себе. Родив ребенка ровно через девять месяцев после свадьбы, Татьяна все же продолжила учебу и закончила университет, но мысли о научной карьере оставила. По инерции и из-за своего упрямого характера она все-таки пошла работать — преподавать химию в школе, но через полгода сбежала оттуда, не выдержав «теплой», террариумной атмосферы чисто женского коллектива.

О своем муже она ничего плохого сказать не могла, только хорошее. При ней Антоша становился совсем другим, словно робел, а с появлением Ромки стал заботливым и любящим отцом, И вот теперь, получив это страшное известие, Татьяна поняла, насколько сильно, чисто по-русски, по-бабьи она привязалась к этому человеку. Гораздо больше, чем думала.

Через десять минут «опель» стального цвета мчался по направлению к Кривову. Машину Татьяна начала водить недавно, но в этот раз неслась по шоссе как никогда, перекрыв все скоростные ограничения. На середине пути ее остановили гаишники, но, сунув им сто баксов, она пояснила:

— У меня муж попал в аварию, лежит в больнице, тороплюсь к нему.

— Так вы к нему попадете на соседнюю койку, — предположил инспектор, но отпустил нарушительницу.

Она не заметила, как при въезде в город к ней в хвост пристроилась серая «девятка». Машина пасла ее до самой больницы, и когда Татьяна припарковалась на стоянке и отстегнула ремень безопасности, открылась дверца и ее с силой толкнули на соседнее сиденье. За рулем «опеля» устроился незнакомый здоровущий мужик.

* * *

— Ты что! — закричала она, но сзади сели еще двое: один из них зажал рот хозяйке машины, второй держал Ромку.

— Ну что, все уселись? Тогда поехали, — миролюбиво сказал здоровяк, трогая машину с места.

Через полчаса в доме Аркадия Антонова раздался странный звук. Аркадий удивленно посмотрел по сторонам, потом понял, что звук идет из оружейного шкафа. Он торопливо открыл его и убедился, что зуммерила мобильная импортная рация — непременный атрибут его охотничьей амуниции. По весу и размеру была она раза в два меньше, чем рации такого же типа у милиционеров.

— Да, — сказал он, поднося к уху хитроумное изобретение японцев.

— Антоша, это я, Вадим.

— Гусь? — удивился Антонов. — И что тебе надо еще? Мало отступных? — попробовал угадать он.

— Да нет, Антоша. В этот раз мне нужно все.

— Что именно?

— Все то, что у тебя сейчас в чемоданчике в сейфе. Как там в той песне: «А ну-ка, принеси свой чемоданчик!..»

Гусь засмеялся, и Аркадий понял, что его бывший друг в самом «приплыве».

— Ну, ты совсем борзеешь, — с ненавистью сказал Антонов. — А хрен от бублика не хочешь?!

— Нет, Антоша, не хочу. И ты все принесешь мне на блюдечке. Не веришь?

Тогда слушай.

К ужасу Аркадия, он услышал из динамика рации голос жены:

— Аркадий… мы у него, с Ромой.

Все это Антон поведал Колодникову на крыльце ГОВД. — И где он тебя ждет?

— В лугах, бывшая турбаза химзавода.

— А, «Солнечная»?

— Ну да. Он ее выкупил в прошлом году, отремонтировал пару коттеджей. Еще он сказал: «Не вздумай привести с собой ментов».

— Что же ты тогда пришел к нам?

Антоша сел на ступеньки и, помолчав, признался:

— Он нас оттуда не отпустит. Ни меня, ни Татьяну с сыном. Я эту гниду хорошо знаю, я его просто нутром чувствую!

— Ну что, дождался? — окрысился майор. — Я говорил тебе, что прошлое так просто не отпускает. Ты сам выбрал эту жизнь, чего же ты еще хочешь? Двадцать лет кувыркался в этом дерьме, а теперь решил тихо-благородно уйти в сторону?

«Семья, дети», — передразнил Колодников. — А они хрен положили на все это! Они ведь играют по твоим правилам, сила на силу, и кто наверху. Так ведь?

Майор говорил все это, глядя на Аркадия сверху вниз, с нескрываемой ненавистью в голосе:

— Может быть, я на тебя бы и плюнул, но… Татьянка там. Ромка… Их жалко. — Он чуть помолчал, лицо передергивалось, но Колодников уже не смотрел на своего собеседника. Наконец он сказал:

— Хорошо, значит, будем думать, что делать? А вот и Паша.

Зудов спустился вниз, и Колодников коротко сообщил последние новости.

Капитан протяжно присвистнул:

— Да, вот это задачка. Бывал я там. Да ты ведь тоже, Андрей. Помнишь, сама база стоит в роще, но перед ней дорога с полкилометра как на ладони. Справа река. Карту бы нам, посмотреть, нет ли там другого подьезда.

— Слушай, а где этот любитель рыбалки? — спросил Андрей.

— Какой?

— Ну, шофер наш новый, Володя.

— А, он уже сменился.

— Узнай его адрес, может, понадобится.

— Ты думаешь?..

— Все может быть. Не стоит исключать и этот вариант.

* * *

Мамонов приехал в Демидовку через десять минут после того, как отбыли от дома его соседа нежданные гости. Открыв калитку, подполковник прежде всего увидел убитую собаку. С недоумением осмотревшись по сторонам, он решил все-таки загнать машину во двор. Закрыв за собой ворота, Мамонов подошел к Дику, заглянул в калитку и убедился, что и Карл-Август разделил участь его овчарки.

От злости он скрипнул зубами:

— Суки!

В доме Мамонов первым делом пошел на кухню. Несмотря на всю нервотрепку, которая не отпускала его последние дни, организм брал свое. Подполковник открыл холодильник, вытащил из него большой кусок ветчины, баночку деревенской сметаны, бутылку пива. Но, обернувшись, замер и невольно выпустил из рук банку.

На пороге кухни стоял человек, которого он меньше всего ожидал сейчас увидеть.

Как всегда чуть исподлобья на него смотрел прапорщик, Жучихин.

— Ну что, не ждал уже? — спросил нежданный гость.

— Ты откуда взялся?

— Что, списал уже меня, сука!

Прапор с нескрываемой угрозой двинулся в сторону своего бывшего благодетеля, и Мамонов отскочил назад и, бросив на стол продукты, метнулся в сторону, стараясь, чтобы между ним и Жучихиным оставалась приличная дистанция.

— Ты что, охренел, что ли? — спросил он своего водителя.

— Да нет, наоборот. Слишком много понимать начал. Хотел меня подставить с героинчиком, да?

— Ты чего, совсем ох… л!..

Поток мата, который вылил на Жучихин подполковник, был не меньше, чем он услышал затем от прапорщика.

— Ты скажи, почему это я с тобой столько раз ездил, и ни один хрен даже толком не обыскал твою сраную тачку, а как отправил меня одного, так меня сразу на досмотр упекли?! У самого очко заиграло, почувствовал, что жареным запахло, и решил меня в петлю сунуть?!

— Что ты несешь, придурок! — орал в ответ подполковник. — Я что, по-твоему, идиот? Я не совсем рехнулся, чтобы подставляться со своей собственной машиной! Трепать-то стали бы все равно меня, я хозяин тачки!

— А откуда они узнали?! Ну, скажи? — настаивал Жучихин.

— Скажу, только я сам это узнал только сегодня.

Мамонов уже спокойно сел за стол, даже расслабленно откинулся на спинку стула:

— Нас заложил Антоша. Он разлаялся с Гусем и рассказал ментам про этот тайник.

— Это кому же?

— Теплой компании во главе с Колодниковым. Зудов, Астафьев… Эти все долбаные опера.

Жучихин вдруг вспомнил свой разговор в машине с лейтенантом и как-то сразу поверил подполковнику. Недоверие его сняло как рукой.

— С-сука, ну попадись он только мне в руки!

Жучихин сжал свои пудовые кулачищи, словно в них уже находился лейтенант.

Мамонов же, убедившись, что прапорщик остыл, откупорил бутылку пива и спросил:

— Есть будешь?

— Нет, я уже тут у тебя слегка пошарил. Да и кусок в горло не лезет.

— А я перекушу, с утра крошки хлеба во рту не было.

С сожалением посмотрев на растекшуюся по полу сметану, Мамонов нарезал ветчину и, хотя хлеб оказался уже подсохшим, начал с жадностью есть, запивая пивом, чавкая и облизывая пальцы.

— Машину куда дел? — мимоходом спросил он, продолжая жевать.

— Утопил.

— .Где?

— Черт его знает. Проехал километров сто проселками, потом смотрю — бензин кончается, бак-то фиговый. Подогнал к какому-то пруду, проверил, где поглубже, и спустил в воду. Там ее долго не найдут.

— Ну и правильно.

Собеседники не знали, что их машина давно уже покинула недра пруда и сейчас рассрочивалась таможенниками и специалистами отдела по борьбе с наркотиками. Через полчаса после бегства прапорщика с места купания мамоновской «десятки» к пруду прибежали деревенские дети. Самый первый, прыгнув в воду с разбега ласточкой, тут же вынырнул и, держась рукой за голову, закричал:

— Пацаны, тут машина! Я на ней стою! Чуть бошку об нее не разбил!

— Какая машина?

— Клевая машина, айда сюда!

Мальчишки по очереди начали нырять к «десятке», даже заплывали в салон, благо Жучихин оставил дверцу открытой. Один из них побежал к отцу, тот сначала сыну не поверил, но все-таки подогнал к пруду свой колесный трактор. Но лишь с помощью проезжавшего мимо гусеничного трактора загадочную «десятку» удалось выдернуть из илистого дна. Мужики уже решили, что машина достанется им. Они намеревались отогнать ее на хоздвор и потихоньку раскурочить на запчасти, а затем продать их, а деньги пропить. Но, к их несчастью, мимо проходил участковый и заинтересовался, чья это машина красуется на берегу. Он сообщил номер автомобиля в район, те запросили область, и через час в небольшую деревню прибыл целый милицейский и таможенный кортеж.

* * *

— Потом вышел на трассу, — продолжал рассказ Жучихин. — Остановил иномарку с тонированными стеклами и доехал до Демидовки. Ты мне лучше скажи, что мне теперь делать? — в конце спросил он.

— Прежде всего, не паниковать. Пока поживи у меня, потом посмотрим.

— Но ты меня не бросишь? Не отдашь этим, — он мотнул головой куда-то в сторону.

— Ты что, смеешься, что ли? — возмутился подполковник. — Это все равно, что самого себя сдать.

Жучихин подумал, что сказано справедливо. Он знал о своем хозяине практически все, и тайное и явное. Успокоившись, он даже выпил бутылку пива, предложенную Мамоновым.

— Кто Дика грохнул, видел? — спросил Мамонов.

— Твои… из патрульной службы. Приехали за Гусем, а его нет. Вот они со злости псов и порешили.

Это было неожиданностью. Раз приходили за Гусем, значит, в ход вступила прокуратура. А если все это про шло мимо него, то это уже дурной знак.

«Уезжал, все было тихо. Странно. Что-то случилось, пока меня не было. Надо навестить родное управление».

— Я сейчас уеду, а ты оставайся здесь, располагайся, как у себя дома.

Мамонов вышел на крыльцо, хотел спуститься вниз, но раздумал. С минуту постоял, потом снял китель и позвал прапорщика:

— Иваныч, тебе все равно, а я пачкаться не хочу. Возьми Дика, брось в багажник.

— Зачем это?

— Да отвезу, выброшу где-нибудь по пути, а то вонять скоро будет.

Прапорщик согласился со своим «благодетелем».

Они подошли к машине, Мамонов открыл багажник. Жучихин поднял пса за задние ноги и бросил туда несчастное животное, но Мамонов остался недоволен:

— Нет, ну ты как его положил? Переверни!

— Зачем? — удивился прапорщик.

— Слишком много места занимает. Сейчас еще кое-что погрузим.

Жучихин пожал плечами и склонился над багажником, поправляя труп овчарки.

В это время Мамонов воровато оглянулся по сторонам и, вытянув руку, выстрелил прапорщику в затылок. Перед этим он обернул пистолет кителем, поэтому выстрел прозвучал глухо, больше похожий на громкий хлопок. Громоздкое тело Жучихина ткнулось вперед, ноги слегка дернулись, а потом обмякли. Вложив пистолет в кобуру, подполковник с усилием затолкал тело личного поверенного в багажник в пару к Дику, но закрыть его не смог. Плюнув, Мамонов вернулся в дом и вскоре вышел с точно таким же «дипломатом», как тот, что закопал в Зубовской пуще. По здравом рассуждении подполковник решил, что закапывать в одном месте все свои богатства слишком опасно и неосмотрительно — мало ли что…

Было уже совсем темно, и он надеялся, что никто не обратит внимания на машину с открытым багажником. Да и ехать решил недалеко, до ближайшей густой лесополосы. Лопату из салона он так и не вынимал.

 

Глава 33

Во втором часу ночи Гусь взглянул на часы и поморщился: Антоша что-то задерживался, и это нервировало Вадима. Он покосился в угол, где на кровати притулились его пленники. Татьяна закуталась в клетчатый плед, им же прикрыла спящего Ромку. Несмотря на то что ночь была теплой, истинно летней, ее трясло как в лихорадке. Она никак не могла поверить, что все это происходит на самом деле с ней и с ее маленьким сыном. Татьяна, конечно, знала, кто ее муж, и предполагала, чем он занимается, но никогда не думала, что и ее коснется черная сторона этой красивой и благополучной жизни.

Что касается Аркадия, то он сразу понял, что Татьяна именно та самая, единственная женщина, дарованная ему для счастья и создания семьи. При ней он никогда не вел разговоров на скользкие, «профессиональные» темы, все совещания с братвой проводились либо за закрытыми дверями в его доме, либо в Демидовке, в новых хоромах Гуся. Если при жене приходилось вести срочные телефонные разговоры, то Аркадий переходил на язык сплошных намеков и значительных интонаций.

Открылась дверь, и в помещение зашел один из гусевских качков по кличке Мазут.

— Блин, эта «Тайга» такая хренотень! Она комаров не отпугивает, а, наоборот, как бы приманивает. Слышь, Вадим, может быть, мы костерчик разведем, небольшой, а? А то ж невозможно так, зажрали!

Гусь взбеленился. Он поставил эту парочку придурков метрах в трехстах от турбазы совсем не для того, чтобы они разводили костер, который можно увидеть издалека.

— Совсем охренел, что ли? Я вас зачем туда поставил? — он взял с подоконника и отдал охраннику баллончик с аэрозолем. — На вот, эта штука лучше действует. И не высовывайтесь раньше времени.

Мазут нехотя вышел. Пройдясь по комнате, Гусев снова плюхнулся в кресло, чуть подумав, позвал сидящего перед телевизором в соседней комнате мужика:

— Мишаня!

Бывший десантник тут же появился на пороге и вопросительно посмотрел на хозяина. Тот жестом показал на руку, и Мишаня начал готовить все для укола: шприц, делать раствор. В самый разгар приготовлений из соседней комнаты раздался голос еще одного человека:

— Слышь, Гусь, а вдруг Антоша на нас уголовку наведет?

— Не наведет.

— Почему? — спросил упрямец, появляясь на пороге. Это был тот самый мужик, что нагло сел в Татьянин «опель». Он был самый старший из всех гусевских гвардейцев, широкоплечий, с седым ежиком волос и малоприятным лицом породистого бульдога. Кличка у Анатолия Егорова была под стать его внешнему виду: Папа. Ему стукнуло уже пятьдесят шесть, из них ровно половину Папа провел в тюрьме, попадая по статьям более чем серьезным: за нападение на инкассатора, грабежи и разбой, за убийство на автостраде. В отличие от Антоши и Вадима Папа с нажитым имуществом и свободой мог расстаться легко и даже весело, такой уж у него был склад характера. За шесть лет, проведенных на свободе, он обзавелся новеньким «фордом», большим одноэтажным коттеджем, куда переселил жену, родившую и исправно вырастившую ему двух сыновей, таких же, как и отец, здоровенных и безалаберных. Но потеря этого меньше всего волновала старого налетчика. Зона для него была одним из видов существования, привычным и знакомым. Почти домом.

— По кочану! — взбеленился Вадим, вырывая руку из-под жгута, наложенного Мишаней. — Потому что они у нас!

Гусев кивнул в сторону своих заложников, но это не остановило Папу. Он лишь дождался, когда десантник закончит свою специфическую медицинскую процедуру, и вновь поделился своими сомнениями:

— А ты уверен в этом? Если он раз продался уголовке, то может пойти к ним еще раз. А за теми не заржавеет. Не зря ведь мы здесь торчим.

— Нет, — буркнул Вадим, которого в этот момент меньше всего интересовали проблемы местной уголовки. Несколько минут он сидел прикрыв глаза, а потом, открыв их, спросил:

— А что вы мужики, теряетесь? Здесь такой лакомый кусочек, могли бы использовать. Все равно ей уже ничего не светит.

Гусев с ухмылкой кивнул в сторону Татьяны.

— Ты че, Гусь, дурак, что ли? — Папа высоко поднял брови и даже повертел у виска пальцем. — Антоша приедет, он же нас всех здесь наизнанку вывернет.

Этого Вадим боялся больше всего. Он легко взял власть в бригаде, взял, потому что этого хотел сам Антоша. Так же легко он настроил против Антоши этих парней. Почувствовав, что в городе их нещадно начали зажимать менты, братва сразу поверила, что сдал их бывший бригадир. На самом деле личный авторитет Вадима не шел ни в какое сравнение с отношением братвы к Аркадию Антонову. Того же Нургалиева Вадим застрелил лично, чтобы поднять свой вес в глазах этих качков. И вот сейчас более чем неприятный сюрприз. Гусь понял, что если Антоша приедет, то сможет снова взять власть в свои руки. Надо было что-то делать, и немедленно.

Папа прошел в соседнюю комнату, сел в кресло перед телевизором. Передавали какую-то молодежную лабуду, рок-фестиваль с толпой опившихся пивом малолеток.

Позевывая, Папа взял в руки пульт, чтобы переключить программу, но в это время в комнату мелкими шажками вошел Вадим и, вскинув пистолет, в упор выстрелил в затылок старого уголовника.

Через пару минут из караула прибежал встревоженный Мазут:

— Чего у вас тут за пальба?

— А, не обращай внимания, — благодушно сказал развалившийся в кресле Гусев. — Папа отбыл на небеса. Ты что, балда, по рации не мог это спросить?

— Да как-то забыл про нее, — смущенно сознался Мазут, не обладавший способностью быстро ориентироваться в сложившихся обстоятельствах.

— Больше не приходи, что бы ни случилось. Ладно, пока иди вон лучше Мишане помоги, а то он один с этой бабой не справится.

Из соседней комнаты доносились звуки борьбы, что-то упало и разбилось, послышался звук пощечины, тонко вскрикнула женщина. Мазут подскочил к двери, заглянул внутрь и, заржав, исчез в комнате.

Свет фар полоснул темноту двумя острыми лучами лишь в третьем часу ночи.

Сидевший в карауле Мазут напрягся и, передернув затвор, тихо выругался. Его напарник минут пятнадцать назад пошел в коттедж за своей долей бесплатного удовольствия. Задача у Мазута была проста и понятна: посмотреть, один ли приехал Антоша, и если за ним будут ехать менты, дать знать Гусю.

Но он никак не рассчитывал остаться в этой яме один.

Торопливо включив рацию, он сказал в микрофон только два слова:

— Он едет.

— Хорошо, смотри там внимательно, — тут же отозвался Вадим.

— Сашка там скоро?

— Его не жди, не успеет.

Пост Мазута располагался рядом с дорогой. Единственное дерево этой местности года два назад вывернуло с корнем, от него осталась довольно вместительная яма, в которой и разместился подручный Гусева. Парень затаил дыхание, машина приближалась. Мазут отлично рассмотрел в салоне знакомую фигуру бывшего бригадира и, когда внедорожник миновал откос, торопливо сказал в микрофон:

— Он один.

— Хорошо, значит, как договорились: если услышишь в доме выстрелы, то стреляй в любого, кто выйдет на улицу. Я тебе сообщу, когда все кончится.

Черный «гранд-чероки», мягко урча, развернулся около домика, и Антоша заглушил двигатель.

Его ждали. Круглый матовый фонарь над входом освещал сосредоточенные лица вышедших на улицу самого Гусева и двух парней с автоматами наизготовку. У Аркадия появилась мысль, что его пристрелят сразу же, едва он покинет салон, но широкая улыбка его бывшего друга предвещала другое развитие событий.

«Нет, этот сразу не убьет, он сначала повыпендривается, силу свою покажет», — понял Аркадий.

— Ну вот, а мы тебя уж тут заждались! Соскучились даже, — жизнерадостно воскликнул Вадим.

«Обкололся, сука, и доволен», — присмотревшись к гусевской морде, определил Антоша. Мишаня с автоматом рывком отворил заднюю дверцу джипа, направил Ствол вниз, но потом отвел оружие в сторону и отрицательно мотнул головой:

— Нет никого.

— Деньги привез? — спросил переставший улыбаться Гусь.

Аркадий молча кивнул в сторону машины, и все тот же Мишаня, открыв дверцу рядом с местом водителя, вытащил черный «дипломат».

— Ну вот и ладушки, пошли проведаем твоих?

Аркадий вошел в домик вслед за Вадимом, и первое, что он увидел в комнате, было застывшее лицо Татьяны с невероятно расширенными зрачками. Волосы ее были всклокочены, под левым глазом небольшой синяк, нижняя губа припухла. Руки ее судорожно сжимали накинутый на плечи плед, но между двумя половинами шотландской шерсти Антоша заметил разорванное платье. Он рванулся вперед на Гусева, схватил его за горло.

— С-сука, я тебя придушу!.. — прорычал он, но тут же получил сильный удар прикладом по голове, и массивное тело Антоши медленно сползло вниз.

Он все же успел хорошо прижать Вадима, так что тот пару минут не мог говорить, только растирал руками шею, а потом со всей силы несколько раз пнул бесчувственное тело Аркадия.

— Падаль, еще кусается, — и Гусь от всей души полил матом. Потом Вадим трясущимися руками взял рацию, нажал кнопку вызова и спросил:

— Мазут, как у тебя там?

— Все на мази, тихо, как в морге.

— Дурак! Нашел как шутить!

Роман проснулся и, подняв голову, с недоумением осматривался по сторонам, Татьяна рывком притянула сына к себе, стараясь, чтобы сын не увидел лежащего на полу избитого отца.

Антоша начал приходить в себя, и Гусь еще раз ударил его ногой по голове.

Аркадий застонал, обхватил лицо руками, но, переждав боль, снова начал упрямо подниматься на ноги.

— Падла, я тебя на куски разорву, — прорычал он. Губы Антоши были разбиты, по подбородку текла кровь.

— Уже не сможешь. Кончилось твое время, Антоша. Если бы ты знал, как ты мне надоел за эти годы! — Гусев говорил смачно, с наслаждением, кривясь в жуткой своей улыбке. — Ты же меня за шестерку держал, так, на подхвате. «Гусек, сходи, пивка купи!» — передразнил он. — Помнишь такое? А я тебе не «гусек», я Гусев, Вадим Александрович, единственный и неповторимый! Ты же тупой, Антоша!

Тупой, как этот валенок! Если б не я, ты бы не имел и половины тех бабок, что лежат сейчас в этом «дипломате». Кто придумал доставлять геру через Мамона? Я.

Кто тебя скрутил с железногорской братвой? Тоже я. Ты без меня ноль, куча мяса, Антоша.

— Ты пидор, вот ты кто, — прохрипел Аркадий, и снова Вадим ударил его ногой по лицу. Кровь брызнула из носа, Гусев хотел добавить еще, но его остановил Санек:

— Постой, давай сначала посмотрим, что он привез. Может, тут и нет ничего.

Вадим понял волнение своих парней. Им он обещал разделить деньги Антоши, это была плата за огромный риск сегодняшней ночи.

— Давай, открывай, — велел он.

Если бы Санек мог прочитать мысли своего шефа, он бы не спешил открывать «дипломат». Вадим ничего не собирался делить. Подтверждение находилось в соседней комнате: такой же кейс с долларами, героином и несколькими загранпаспортами на разные имена, но с фотографиями Гусева и его сына. По задумке Вадима, он должен был, обрубив в Кривове все концы, спуститься вниз по Волге, до Астрахани. Там его уже ждал сын, и вместе с ним через Каспий Гусев рассчитывал добраться до Баку, а затем и дальше, где уже никто не будет интересоваться его прошлым и будущим.

«Сейчас он откроет, я выстрелю ему в затылок, а потом в Мишаню. Затем позову этого дурака Мазута и грохну его прямо на пороге. Вроде все», — решил Вадим, нашарив в нагрудной кобуре предохранитель пистолета.

Санек никак не мог справиться с замками «дипломата»:

— Гусь, здесь заперто.

— Ключи, — потребовал Вадим, вытаскивая пистолет и направляя его на бывшего друга.

— На, подавись, — сказал Аркадий, вытащив из кармана связку и катнув ее по полу в сторону стола. Санек подхватил ее с живостью клюющей червяков трясогузки и снова занялся «дипломатом».

— Есть, — сказал он, откидывая крышку. В «дипломат» уставился и его напарник, Мишаня. Вадим вскинул пистолет, но в этот момент лежавший на полу Антоша сделал ему ловкую подсечку, и Гусев с грохотом завалился назад, машинально махнув назад рукой, случайно нажав на спуск. Под грохот выстрела произошло нечто невообразимое, в соседней комнате зазвенели разбитые стекла, и в распахнувшуюся дверь ворвались двое — Колодников и Паша Зудов.

— Стоять! Руки! — заорал Колодников, стреляя из пистолета в потолок. Гусев с поразительной резвостью вскочил на ноги и кинулся в соседнюю комнату, но оттуда вслед за оперативниками появилась борцовская фигура капитана Могильнова.

Не раздумывая, он двинул прикладом карабина по башке Гусева, и тот отлетел назад в крепкие объятия сидевшего у стены Антоши.

— Вот ты мне и попался! — прохрипел тот, пытаясь обхватить руками горло Вадима. В это время Паша и Андрей разоружали гусевских бойцов, настолько обалдевших от всего происшедшего, что никто из них даже не пытался сопротивляться. Когда оперативники обернулись к бывшим друзьям, Гусев с посиневшим лицом хрипел, а изо рта его текла, пузырясь, слюна.

— Отпусти его! — заорал Колодников и подскочил к ним, пытаясь разжать руки Аркадия. Одному Андрею было бы не справиться, но на помощь пришел Зудов, и в глазах Антоши блеснуло удивление, когда он почувствовал стальную хватку капитана. В конце концов им удалось освободить рыжего бандита, и тот откатился в сторону, с хрипом выплевывая кровавую слюну и растирая руками шею.

 

Глава 34

Идея воспользоваться для освобождения Антоновых катером самого Гусева пришла в голову Колодникова еще на крыльце ГОВД. Он, как и многие кривовцы, так же не раз бывал на популярной в народе турбазе «Солнечная», ныне заброшенной своими заводскими хозяевами. Со стороны города подъезд там действительно был один, так что путь по воде напрашивался сам собой.

— Машину с дороги они засекут, это точно. Звук мотора услышат, — сказал шофер, и Колодников с ним согласился. Дорога до турбазы заняла неожиданно много времени: они чуть было не заблудились в ночном лесу, нещадно исцарапались об ветки и едва успели к приезду Аркадия Антонова. Все вышло как нельзя лучше, о штурме во время передачи денег договорились заранее, и Антоша без колебания принял на себя самую сложную роль приманки, прекрасно понимая, что при этом придется рисковать больше всех. Но он считал, что этот риск должен стать как бы искуплением его вины перед сыном и женой.

Все задуманное получилось, и Колодников невольно расслабился. Отвлекся, наблюдая за сценой расставания двух друзей, и Могильнов. Тертый, прошедший огни и воды Мишаня быстро оценил обстановку, стрельнул глазами по сторонам и неожиданно прыгнул вперед, схватил со стола охотничий нож, вторым молниеносным резким движением выхватил из рук Татьяны ребенка и отскочил в угол.

— Не подходи! — заорал он, поднеся блестящее лезвие к горлу Романа. — Оружие на пол!

— Рома! — закричала Татьяна, кидаясь вперед. Зудов еле успел перехватить ее. Все замерли, в этот момент ситуацией могли завладеть бандиты, но Санек слишком ошалел от всего происходящего и оцепенел, вместо того чтобы поддержать Мишаню.

— Отпусти ребенка! — велел Колодников, выдвигаясь вперед. Могильное направил на бывшего десантника охотничий карабин Антонова, но Андрей твердо сказал:

— Не надо!

Пару секунд в комнате висела тишина, и Колодников снова обратился к гусевскому прихлебале:

— Отпусти ребенка и иди. Тебе ничего не будет.

— Ага, щас, так я тебе и поверю! — ухмыльнулся своей изуродованной мордой Мишаня.

Колодников поднял вверх руки и сказал:

— Иди, пока я тебя отпускаю. Но помни, если что-нибудь сделаешь с ребенком, я тебя из-под земли достану! И умирать тогда ты будешь долго, это я тебе гарантирую, я — майор Колодников!

Он сделал знак рукой, и Зудов, по-прежнему придерживая застывшую Татьяну, отошел в сторону, освобождая выход.

— Иди, ключ в машине. Уезжай, — повторил Колодников.

Мишаня несколько секунд смотрел в глаза этому странному на вид хлипкому мужику, и бывший десантник понял, что опер говорит правду, не играет с ним в «кошки-мышки». Стрельнув глазами по сторонам, Мишаня начал медленно продвигаться вдоль стены к выходу. В его громадных ручищах младший Антонов казался большой куклой, только глаза «куклы» исказил страх. Уже за порогом десантник остановился, еще раз быстро глянул по сторонам и, толкнув ребенка в комнату, практически одновременно закрыл дверь и кинулся к машине.

— Рома! — отчаянно крикнула Татьяна, с рыданиями кидаясь к сыну. Через несколько секунд с улицы донесся резкий звук рванувшей с места машины.

Колодников не обманул, ключи были в замке, джип завелся с полоборота, и, выжав сцепление, Мишаня воткнул рычаг сразу на четвертую скорость. Пригнувшись к рулю, он ожидал выстрелов сзади. Но бывший десантник и бывший зек никак не ожидал автоматной очереди в лоб. Грохот выстрелов привел его в секундное недоумение, последнее в его не слишком длинной, неудавшейся жизни.

Мазут, сидевший в своей яме, конечно, и не подозревал о неожиданном вторжении милиции в коттедж, в этот момент он для храбрости прикладывался к бутылке, да и неприятности ожидались со стороны дороги, а никак не с турбазы.

Услышав выстрел, так и не дождавшись распоряжений Гусева по рации, он точно выполнил его приказ, изрешетив роскошную машину своего бывшего бригадира с методичностью швейной машинки. Массивный джип развернулся поперек дороги и заглох. А Мазут нашарил рацию и начал вызывать турбазу:

— Гусь, что там у вас? Гусь?!

Турбаза молчала. Тогда парень торопливо поднял с земли бинокль и начал разглядывать освещенные окна коттеджа. Первое, что он увидел, была милицейская фуражка Могильнова. Выматерившись, Мазут вставил в автомат другой магазин и открыл огонь по окнам.

Когда издалека донеслись первые выстрелы, все отнеслись к этому с недоумением, но вскоре пули начали бить по окнам, полетели стекла, посыпалась со стен штукатурка.

Колодникову повезло: пуля просвистела не более чем в сантиметре от его уха, вскочивший с пола Антоша, кинувшись к жене и сыну, прикрыл их собой…

Категорически не повезло напарнику Мазута — Саньку. Он стоял перед окном, как на витрине, и две первые же пули моментально сразили его.

Могильнов кинулся на пол, быстро прополз до порога, пристроил на него карабин и, припав к оптическому прицелу, поймал в перекрестье огонек выстрелов.

В небольшом помещении карабин грохнул как пушка, и тотчас наступила тишина.

Могильнов чуть переждал, потом перевернулся на спину и выстрелом разнес фонарь над входом.

— Пойду посмотрю, что там, — сказал капитан, подхватил карабин и исчез в темноте.

Все только начинали приходить в себя, как последовали новые события.

Отдышавшийся за время перестрелки Гусев неожиданно вскочил на ноги и ласточкой выскочил из окна.

— Стой! Стрелять буду! — заорал Колодников и бросился к окну, открыв огонь вдогонку беглецу. Спрыгнув на землю, Андрей пробежал метров десять, когда его догнал Зудов. Капитан, в отличие от майора, покинул домик более длинным путем, через дверь.

— Паша… возьми… его, — прохрипел Колодников в темноту. Он остановился, борясь с дурнотой и внезапным приступом кашля.

Вадим Гусев несся вперед не разбирая дороги, его гнал двойной страх, он бежал от ментов, но больше ментов он боялся попасть в руки бывшего друга и напарника. Страх подстегивал его, Гусев проваливался в какие-то канавы, спотыкался о кочки, падал, снова вскакивал и бежал дальше. Ветки кустарников и деревьев хлестали его по лицу, со лба его стекала кровь, но он ломился сквозь чащу, не видя ни цели, ни направления, лишь бы уйти подальше от этого страха перед неминуемым возмездием. Не зная того, он приближался к месту высадки на берег оперативников.

В очередной раз провалившись в какую-то яму, Гусев потратил много времени, вылезая из нее, и, когда выкарабкался наверх, услышал топот ног бегущего за ним человека. Это подстегнуло Гуся, он взвыл и прибавил скорости. Очередная ветка больно хлестнула по лицу, он невольно зажмурился и неожиданно полетел куда-то вниз, успев лишь коротко, испуганно вскрикнуть.

Сидевший с удочкой в руках на корме катера «Сетунь» шофер Володя почувствовал сильнейший толчок, суденышко качнуло так, что он чуть было не выпал за борт. Раздался стон, и шофер не успел прийти в себя, как почти на него сверху что-то обрушилось. Володя от непонятного толчка все-таки вывалился за борт, окончательно распугав свой будущий улов.

Выбравшись на берег, водитель поспешил к машине, на приборной доске нашарил тумблер и зажег переднюю фару. Развернув ее в сторону катера, Володя присвистнул. На днище его лежал корчившийся, видимо, от боли незнакомец, а на нем верхом сидел Паша Зудов. Вскоре трусцой, астматически хрипя, прибежал Колодников. Все начали разбираться, что же все-таки произошло.

Оказалось, что Гусев со всего маху упал в катерок, левой ногой сильно ударившись о борт, вдребезги раздробив пятку и порвав сухожилие. Пашу так же хлестнула по глазам та же самая ветка, поэтому через три секунды он, как и Гусев, десантировался на «Сетунь» и тоже мог что-нибудь себе сломать, но в катере вместо подстилки уже лежал Вадим. А вот девяносто килограммов капитанской массы с хрустом обрушились на правую ногу несчастного Гуся, потерявшего на сегодня свою всегдашнюю везуху. Новоявленный кривовский бригадир был окончательно лишен возможности передвигаться самостоятельно.

— Все, отбегались? Ну и слава богу. Эта физкультура, братцы, не по мне, — с облегчением сказал Колодников, без сил опускаясь на нос катера.

Паша закурил, вытер со. лба пот и тихим голосом спросил Андрея:

— Как думаешь, это все?

— Да хрен его знает. Я ничему уже не удивлюсь. А что?

Капитан улыбнулся странной детской улыбкой, и Колодников отметил, что Пашка выглядит смертельно уставшим.

— Да задолбали меня осколки этого твоего стеклянного лабиринта. Скорей бы все кончилось, — признался Зудов.

Подполковник Мамонов прибыл в здание родного управления. К этому времени его бывший личный шофер на пару с собакой был погребен в одной из лесопосадок.

Мамонов и после смерти решил доверить своему любимому псу и личному, много раз проверенному шоферу самое ценное — второй «дипломат» с деньгами. Обычному человеку подобное даже представить себе страшно, но времени у Мамонова не было, к тому же он повидал в своей жизни столько трупов и столько разных смертей, что совершенно спокойно пошел на такой изуверский, явно безумный шаг.

Пока подполковник шел по длинному коридору, навстречу ему попалось человек пять подчиненных, и на их лицах Мамонов заметил одно и то же странное выражение, словно те увидели не действующего и. о. начальника ГОВД, а некое привидение. Зайдя в кабинет, Мамонов снял фуражку, закурил и задумался: «Что они, с ума посходили? Жучихин уже ничего не скажет, Винт, Боря, все они на том свете. Есть еще тот парень со шрамом на подбородке, из новеньких, но он должен быть с Гусем. Антоша? Вадим обещал с ним разобраться. Обстановка в городе? Ну и что? Фомин тут всех распустил, а я навожу порядок. Надо позвонить Сидихину, пусть поторопит генерала, пора убрать эти дурацкие и. о. и основательно подтянуть дисциплину». Но подполковник понимал, что подобными мыслями он лишь успокаивает себя. На самом же деле он чувствовал, что случилось что-то непоправимое. Но что?!

В управлении этажом ниже два других заместителя начальник ГОВД, Голов и начальник штаба Жуков, обсуждали создавшееся положение.

— Неужели сам пришел? — словно не веря своим ушам, переспрашивал Голов. — Я, честно говоря, думал, что он сбежал, скрылся.

— Я тоже не верил, что увижу его опять в этих стенах. Что же он суется головой прямо в петлю?

— Что он, не знает, что его ждет?

Жуков пожал плечами и предположил:

— А может, наоборот, чувствует себя настолько уверенно, что чихать он хочет на все наши потуги. Ты же знаешь, какие у него наверху связи?

— Да, ты прав. И что нам теперь делать?

— Как что? Прокурор дал санкцию на арест, надо брать.

— И кто это будет делать? Может, ты пойдешь?

— Почему я, почему не вместе? — удивился Голов. Жуков усмехнулся:

— Ты с ним в одном звании, тебе и карты в руки.

Но все решилось без их участия.

Мамонов услышал торопливые шаги, приближающиеся к его кабинету, и невольно подобрался. Он приготовился услышать стук в дверь, но она просто распахнулась.

На пороге с пистолетом в руках стоял лейтенант Михаил Ковчугин, и от взгляда на его лицо Мамонову стало нехорошо. Он ожидал увидеть кого угодно, но только не этого человека.

Рука подполковника скользнула к кобуре, пальцы привычно легли на ребристую рукоять пээма, но лейтенант быстро прошел вперед и, вскинув руку с пистолетом, нажал на спуск раньше, чем Мамонов успел вытащить оружие.

Первая пуля попала подполковнику в правое плечо, он зажал рукой рану и начал клониться набок, но лейтенант стрелял и стрелял, всаживая свинец в дергающееся тело почти уже мертвого Мамонова, пока в обойме не кончились патроны.

Наступила тишина. Лицо и китель подполковника были залиты кровью, голова откинута назад. Последние секунды жизни утекали вместе с каплями сочащейся крови, единственный оставшийся глаз Мамонова еще жил, выражал страдание и удивление, но судорога агонии, Электрическим разрядом пробежав по его телу, погасила последний признак жизни.

Михаил Ковчугин беспрепятственно спустился вниз, на ходу выкинул пустую обойму и зарядил новую. Выглянувший из дежурной части капитан не решился даже окликнуть лейтенанта, настолько безумным было выражение его глаз.

Ковчугин вышел из здания управления, спустился с крыльца и скрылся в темной аллее. Прошло несколько секунд, и в темноте блеснула вспышка. Прозвучал выстрел… Все было кончено.

В это утро Лариса Онищенко поднялась в беспричинно хорошем настроении.

Весело напевая, она приготовила вкусный завтрак, благо вчера выдали наконец-то долгожданный аванс, и пошла будить Алешку. Сын словно почувствовал настроение матери — не ревел, не капризничал, сам умылся и так же без хныканья и нытья пошел в детский сад.

До больницы Лариса летела как на крыльях, даже проскакала по квадратикам классиков, и ни у кого это не вызвало удивления. Ни комплекция, ни манеры Ларисы не выдавали в ней мать-одиночку с трехлетним стажем. Она скорее походила на восьмиклассницу — худенькая, голенастая, с несерьезным хвостиком русых волос на затылке.

В больнице все было так же замечательно. Она в первый раз за два года пришла раньше положенного времени, старшая медсестра впервые за все годы совместной работы улыбнулась ей. Но все это непонятное счастье длилось до того момента, пока Лариса не услышала знакомый голос.

— С-суки, костоломы, я вас всех за яйца подвешу! — неслось по коридору. — Мне же больно!

Лариса не поверила своим ушам и пошла на голос. Он доносился из процедурной, и, осторожно заглянув внутрь, она увидела только затылок крикливого пациента. Но и этого ей было достаточно, чтобы узнать того страшного человека, еще сутки назад заставлявшего ее убить Ольгу Орлову. Эти волосы цвета ржавчины с двумя завитками на затылке могли принадлежать только Вадиму Гусеву.

Лариса прижалась спиной к стене и, слушая, что происходит в процедурной, думала: «У меня две тысячи. Я их не хотела расходовать, хотела отдать ему обратно. А ведь это шубка для Алешки, валеночки ему, может, и я выкроила бы себе на осенние сапоги… Но надо отдать, а то так и будут приставать всю жизнь, требовать то одно, то другое».

Внезапно обожгла мысль о двух шприцах, лежащих у нее в шкафчике.

«Выбросить, — решила она. — И немедленно!»

Птицей она пролетела по коридору, ворвалась в раздевалку, открыла свой шкафчик и, осторожно взяв два шприца, положила их в карман халата. После этого уже шагом пошла к туалету, с твердым намерением избавиться от страшных предметов. Около процедурной она сбавила шаг, прислушалась и заглянула в приоткрытую дверь. Судя по тому, что Гусь перестал кричать, дело шло к завершению, это было видно и по движениям рук Богомолова.

— Ну вот, все готово, а ты орал как недорезанный, — сказал врач, вытирая со лба пот.

— Ага, посмотрим, как ты бы орал, когда тебе самому так крутили ноги, — заявил, приподнимаясь со стола, Гусев. Лариса чуть было не убежала, она боялась, что сейчас тот встанет и увидит ее. Но Богомолов держал строптивого клиента. А Лариса никак не могла пройти мимо двери, она боялась всех, кто сейчас находился в процедурной. Тот же Богомолов мог позвать ее, невольно подставив девушку под взгляд этих пристальных, невыносимых глаз Гусева.

— Лежи-лежи, куда это ты с двумя переломанными ногами идти собрался?

Сейчас позовем санитаров, и тебя перевезут в палату. Теперь тебя торжественно сопровождать будут, милиция уже здесь.

Гусев чертыхнулся:

— Вы бы лучше сказали, чтобы мне укольчик сделали, а то терпеть сил нет..

— Ну вот, а еще мужчина. Ладно, Макарьевна, сделай ему ношпу с анальгином, — велел Богомолов медсестре.

— Мне бы лучше морфенольчика, — заявил Гусев.

— Ишь, размечтался! Морфенольчика ему. Это тебе не онкология, здесь такого не водится.

Вадим приуныл. Кайф от последней дозы давно прошел, боль в раздробленных костях накладывалась на первый прилив ломки.

— Давай хоть чего-нибудь, — взмолился он. — Невмочь терпеть!

— Ну, ладно-ладно, не стони. Лежи спокойно, сейчас тебе сделают укол, то, что надо, — и обратился к медсестре:

— Приказано поместить его в седьмую, там кроме этих ментов сейчас никого больше нет.

Врач с медсестрой вышли из процедурной и, пройдя мимо прижавшейся к стенке Ларисы, отправились в ординаторскую.

— Где сейчас санитаров для этого борова найдешь? — на ходу рассуждал Богомолов. — Поди, гуляют после вчерашнего аванса.

— Думаю, да, — согласилась Анна Макарьевна.

Лариса могла беспрепятственно идти дальше, но мысль, пришедшая ей в голову, заставила ее остановиться. Она была и ужасна, и восхитительна в своей простоте. Лариса колебалась недолго — секунд десять, потом повязала на лицо маску и решительно вошла в процедурную, на ходу вынимая из кармана один из шприцев. В другом кармане она нащупала ваточку, оставшуюся со вчерашнего дня, и, сунув ее под струйку воды из крана, подошла к пациенту в полной готовности.

Гусев пытался поймать кайф от воспоминания о последней встрече с бывшим другом и подельником Аркадием. Когда Вадима поднесли к «скорой», уже достаточно рассвело, и он увидел стоящее в сторонке семейство Антоновых. Татьяна все так ж куталась в плед, Аркадий держал на руках спящего сына. Гусева на носилках начали запихивать в салон, «скорой», но он рукой улепился за край машины и проорал в сторону святого семейства:

— Антоша, ты только не думай, что я тебе это все спущу! Василька-то ты убил вместе со мной, да, ты тоже стрелял. Считай, что я на тебя уже заявил! Так что вместе сядем, и надолго!

Он успел рассмотреть на лице Аркадия беспомощное, затравленное выражение и, захохотав, сделал неприличный жест рукой. Это воспоминание сейчас грело его душу, когда он беспомощным куском мяса валялся в процедурной в ожидании неизбежной ломки.

Увидев вошедшую медсестру, Вадим оживился.

— Ну, наконец-то! — сказал он, а потом спросил:

— Куда колоть будешь?

Лариса жестом велела ему перевернуться, Гусев со стоном перетащил свои ноги, до колен закованные в массивные, похожие на разрезанные валенки лангетки.

Лариса обернулась на дверь, Гусь внимательно наблюдал за ее действиями.

— Что колоть будешь? — поинтересовался он. Девушка молчала, быстро растирая ягодицу пациента сырой ваткой. И у Вадима возникло первое подозрение.

— Эй, подруга, где я тебя раньше видел? — спросил он, пристально всматриваясь в глаза девушки.

— Лежите спокойно, — сказала медсестра, чуть прихлопнув его по голой заднице. И тут он вспомнил этот голос, вспомнил эту девушку, больше похожую на подростка. Но острое жало иглы уже вонзилось в ягодицу бригадира кривовской мафии, Лариса нажала на шток, и Вадим почувствовал, как у него немеет нижняя часть тела.

— Сука, ты что сделала! — успел выкрикнуть он, прежде чем паралич замкнул его уста. Лариса быстро выдернула иглу. Дрожащими руками, сама едва не уколовшись, накинула наконечник и, сунув шприц в карман, торопливо вышла из процедурной. На ходу она сняла маску, в туалете зачем-то выкинула ее в мусорное ведро вместе с двумя шприцами и ваткой, а потом долго, усиленно отмывала руки и лицо хозяйственным мылом, словно смывая все то, что произошло за последние дни.

Когда Анна Макарьевна вплыла в кабинет, Вадим Гусев был еще жив, но это можно было понять только по глазам, полным боли и ненависти. Ларисе попался шприц «замедленного действия».

 

Глава 35

Спустя две недели в воскресенье в больничном сквере сидела с виду обычная компания: выздоравливающие больные и навестившие их друзья. Они разместились на скамейке в зарослях карагача, прикрывавшего их от проницательных глаз медработников. Необычным был только профессиональный состав присутствующих. Все они были сотрудниками МВД.

Если с лица следователя прокуратуры Сергея Шалимова синяки уже почти сошли, то на худенькой мордочке участкового Андрея Мысина они расплывались в желтых и коричневых тонах позднего Пикассо. Иван Михайлович Мазуров, отложив костыли, пристроился на траве, воспользовавшись любезно подстеленной курткой Колодникова. Сам майор сидел рядом на бетонном блоке, оставшемся с незапамятных времен капитального ремонта больницы. Здесь же, на расстеленной газетке, расположился как всегда невозмутимый Паша Зудов, главный виновник нынешнего торжества. На другой газетке была разложена нехитрая закуска.

— Ну, Паша, за твою майорскую звездочку, — сказал Колодников и выпил из пластикового стаканчика, запив водку минералкой. Для конспирации оба напитка размещались в одинаковых пластиковых бутылках из-под нарзана, но разложенные на газетке сало, лук и свежие огурцы указывали на то, что компания потребляет не только минералку.

— Давай, Сергей, — сказал Колодников, протягивая стаканчик Шалимову.

— Андрей, мне, может, хватит, — нерешительно сказал тот. — А то еще скажут, ну вот, в прокуратуре работает, а нализался, как свинья.

— А ты что, уже нализался?

— Нет.

— Ну и пей тогда.

Шалимова подобный аргумент сразил наповал, он выпил водку и, приняв из рук Паши минералку, запил.

— Ладно, ты рассказывай дальше, — затеребил Мазуров Андрея. — Как все-таки к этому делу пристегнут Свинорез?

— Все оказалось довольно просто. Сынки эти высокопоставленные приволокли Ольгу в дом, раздели, ну, в общем, сами понимаете… Она начала сопротивляться и даже угрожать: мол, ее все равно будут искать и найдут, и тогда им не поздоровится. Сказала, что та же Света Самойленко может рассказать милиции, кто к ней приставал во время банкета. И кто-то из них, Ольга не помнит — слишком быстро все произошло, — ударил ее по голове чем-то тяжелым. Они ведь все обкуренные были. Ну вот, она только, почувствовала жуткую боль и потеряла сознание. Они и решили, что она умерла. Младший Гусек испугался и вызвал папашу. И вдруг приезжает Семенов, пенсионер, тот, которого вместе с женой Свинорез потом замочил. Дом-то, куда «золотая молодежь» притащила Ольгу, по документам Семенову принадлежал, кроме коттеджа, в котором его грохнули.

— Он еще какой-то родственник Мамонова, — напомнил Паша.

— А получилось так: Свинорез пришел к Семенову за дозой, а гера возьми да и кончись. Он сел в машину, за ним увязался и Сергеев-Быков. Семенов этот, бывший майор, слишком был уверен в себе.

— Да, здоровый мужик был, под два метра, — подтвердил Паша. — Всю жизнь с зеками дело имел, решил, что и этот ему не страшен.

— Да, а Мамонов с Гусем этот дом использовали как перевалочный пункт для хранения героина, — продолжил Андрей. — Там в подоконнике был тайник, мы потом его нашли. Ну и приезжает Семенов со Свинорезом, а Ольга в это время в себя пришла, глаза открыла и встать пытается. Гусев сразу понял, что от девушки надо избавляться, но самому пачкаться не хотелось, парни на это были не способны, а Свинореза он знал еще с зоны. Позвали его, и тот за пять доз героина пырнул Ольгу. Весь прикол был в том, что сам Гусев снял все это на видео.

— Он что, дурак? — удивился Шалимов.

— Нет, не дурак! — отрицательно мотнул головой Колодников. Он раскраснелся, глаза блестели. — Снимать начал еще его сынок, пока там шла чистая порнуха, как они насиловали Орлову, к сожалению, того момента, когда ее ударили по голове, нет на пленке, уже, видно, струхнули и камеру бросили. Ну а папа просто доснял ритуал убийства и испуганные лица молодых щенков. Потом он этой кассетой хотел шантажировать Мамона и бургомистра. Собственно, он и начал это делать. Вызвал подполковника, тот Стародымова, показал им пленочку, и оба у него на крючке. Но с мэром этот номер не прошел.

— Да, никто не ожидал, что бургомистр пустит себе нулю в лоб, — сказал Мысин.

Колодников искоса глянул на тезку:

— Не кажи гоп, пока не перепрыгнул.

— С чего это?

— А то, что Касьян там такого накопал! Откуда-то выплыла вторая гильза, представляешь? Выстрел был один, а гильз две, причем одну нашли на лестнице, Стародымова сразу начала путаться, менять показания, потом потребовала вызвать Мамонова. А когда узнала, что тот крякнул, совсем упала духом. Пришлось «скорую» вызывать. Сейчас здесь, в больнице. Допрашивать пока врачи не разрешают, так что все еще впереди, скоро узнаем, что на самом деле произошло в «святом семействе».

— Мишку Ковчугина жалко, — как бы не к месту сказал Мазуров.

— Да. А Ленка… его родители… Но парень пошел до конца, — Колодников вздохнул и перевел разговор. — Вчера видел мать Татьяны Антоновой, говорит, та до сих пор не отойдет от кошмара, спать не может, ходит к психотерапевту. Сын у них начал заикаться.

Печальную паузу прервал дальнозоркий новоявленный майор:

— О, смотрите, кто к нам продвигается!

От крыльца в сторону карагачевой рощи, прихрамывая, медленно шел Юрий Астафьев. Голова его была забинтована, правая рука лежала на перевязи, лицо по цвету не отличалось от бинтов. Но лейтенант улыбался: он явно был рад снова видеть своих друзей.

— Первый раз на улицу вышел, — сказал Мазуров, с внезапно нахлынувшей нежностью глядя на лейтенанта.

— Ну вот, жив-здоров, а две недели назад я думал, что все, искать тебе нового напарника, — пошутил Колодников.

Астафьев поздоровался с «действующими» коллегами, пожатие руки было слабым, почти бессильным. По праву наиболее покалеченного устроился на скамейке, заняв место Мысина.

— Как дела? — спросил Павел.

— Да ничего, говорят, что пули удачно прошли — навылет, а башку только зацепило, ничего и резать не пришлось, так, шкуру заштопали. Но голова трещит.

— А я, признаться, думал, что тебе хана. Кровищи было как с резаного поросенка. Невеста-то приходит? — спросил Колодников.

— Кто, Ольга? Была один раз на пару с мамочкой.

— Ну и что? — добивался подробностей Андрей.

— Да что, посидели, помолчали. Она сама еще не совсем оклемалась, этажом ниже лежит.

— Ну и как она тебе сейчас, «в живую»?

— Ничего, красивая девушка, — и, чтобы перевести этот неловкий разговор, покрасневший и смущенный Юрий спросил:

— По какому поводу сидим?

— Как по какому?!

Пашка майора получил.

— Здорово!

— Да не очень, Касьянов тоже звездочку сейчас обмывает, — поморщился Павел.

— А он-то за что? — ахнул Астафьев.

— Ты что, он так все дело повернул, что мы там и рядом не сидели, так ведь, Андрей? — спросил Зудов.

Теперь поморщился Колодников. Разговор с областным начальством был не лучшим воспоминанием в его жизни. Его собственный доклад выглядел чересчур сухим и скомканным по сравнению с четко выстроенными фразами Касьянова.

— Да, он работал и на Мамонова и в то же время копал под него. Сохранил все результаты экспертиз, те, что заставил выкрасть Мамон. Именно он догадался обыскать квартиру любовницы Гуся — Зойки и обнаружил ту кассету с компроматом.

Это пока мы по болотам с Пашкой бегали. А знаешь, как он красиво вычислил похитителей Ольги?

— Ну?

— Он бегать и опрашивать никого не стал, просто взял список приглашенных на банкет и сравнил с тем, который заставил его изъять Мамонов. Был, оказывается, такой списочек. Его Касьянов по горячим, можно сказать, следам сделал. Естественно, там было на три фамилии больше. Не дурак, конечно, он.

— Вот это да! — восхитился Юрий.

— Да, кстати, вчера в Астрахани взяли младшего Гусева.

— А мамоновский отпрыск?

— Тот ушел, хрен они его теперь найдут в самостийной Украине. А Петруша-то, полудурок, прилетел с Канар. Беседовал я с ним, недалекого ума малый. Все не может поверить, что его на нары определили.

Колодников вздохнул.

— Ты чего это, Андрюха? — удивился Павел.

— Да, чувствую, не бывать мне начальником угро.

— Чего это?

— Знаю, — печально ответил он.

Колодников опять вспомнил совещание у областного руководства: заинтересованные взгляды генерала, его свиты и нового начальника ГОВД на подтянутого, делового и компетентного в своем выступлении Касьянова. Андрей хорошо знал, что для начальства гораздо больше значат внешний облик и умение отрапортовать, чем истинные заслуги и авторитет среди коллег.

В это время от крыльца донеслось звонкое девичье:

— Андрюша!

Мысин встрепенулся и тихо сказал:

— Я сейчас.

— О, видал? — кивнул ему вслед Мазуров. — Такой роман закрутил с вдовой Свинореза, аж искры от обоих летят.

Колодников с удивлением узнал в пышной девушке в цветастом платье свою старую знакомую, кустодиевскую красавицу Лену Сергееву.

— А-а! То-то он в «Айсберге» все твердил про официантку «худовата больно».

Теперь понятно, какая ему нужна. Сам-то ей по плечо.

Андрей помрачнел:

— Для него есть одно неприятное известие. Выпустили его «крестных», Крылова и тех двоих.

— Какого хрена? — ахнул Мазуров.

— Ну, вину в смерти Брошиной нам сейчас доказать будет трудно, машину мы помяли сильно, а там еще адвокаты нажали… В общем, выпустили их под подписку о невыезде. Если послушать Занчевскую, то мы должны были Андрюху не снимать с крюка, а дождаться приезда понятых и только потом, зафиксировав все, везти его в больницу. Да и полкаш наш новый что-то на нас всех волком смотрит. Так что, — Колодников сделал многозначительную паузу. — Мамон мертв, но дело его живет.

— Ты думаешь, что этот, новый, тоже того?.. — Мазуров мотнул головой куда-то в сторону.

— Точно не знаю, но нутром чувствую. Ты же знаешь, у меня как у собаки нюх, особенно на таких… Он и внешне-то чем-то на Мамона похож, к тому же, говорят, они в свое время учились вместе. Из области к нам — это в чистом виде понижение, — заключил Колодников.

— На тебя там вообще хотят дело завести, — Зудов кивнул в сторону майора.

— Об избиении задержанных.

— Дурдом, — подал голос Шалимов. — Я бы их сам там так отделал, что потом они у меня месяц пальцем пошевелить не могли бы.

— Что у вас там, кроме водки, попить есть? — спросил Астафьев, чувствуя наступившее утомление после первой прогулки.

— А вот, минералка, — Колодников подал лейтенанту пластиковый стаканчик, тот начал было пить, но вдруг фонтаном выплюнул все изо рта.

— Ты че, дурак? — спросил он, отплевываясь и кидая стаканчик опешившему Андрею. — Это же водка!

— Тьфу ты, черт! — сказал Колодников и подал второй стаканчик. — А я думал, там вода.

Астафьев торопливо хлебнул и вдруг точно так же все выплюнул. Водка все-таки попала ему в горло, Юрий закашлялся и смог выразить свои чувства, только повертев у виска указательным пальцем. Ошеломленный Колодников понюхал оба стаканчика и спросил:

— А где же у нас минералка?

— Не знаю, сам дегустируй, — прохрипел Астафьев, а Мазуров укоризненно покачал головой.

— Ты что это, Андрюха, решил мне единственного напарника угробить?

Колодников попробовал жидкость из одной бутылки, но поперхнулся и так же закашлялся. Эта третья подряд неудача привела коллектив здоровых и больных милиционеров в состояние бурного восторга. Паша беззвучно смеялся, откинув назад голову, Шалимов согнулся в приступе хохота, Мазуров держался за сердце.

Астафьев же обхватил руками больное плечо и только постанывал от смеха, опасаясь, что разойдутся швы. Подошедший Мысин с удивлением рассматривал всех, неуверенно улыбаясь.

— Вы чего это? — спросил он.

— Да, ребята, — сквозь смех сказал Паша Зудов. — Так работать нельзя. Мало того что все покалечились, так еще и водку пить разучились. А в нашем деле без этого невозможно. Теперь долго придется по новой тренироваться.

В это время со стороны улицы раздался звук клаксона; обернувшись, оперативники увидели знакомый синий «уазик» и шофера, того самого Володю, уже получившего кличку Рыбак, который призывно махал и рукой похлопывал себя по погонам.

— Начальство вызывает, — «перевел» Зудов.

— Ну вот, считай, выходной пропал, — развел руками Колодников. — Давайте, мужики, выздоравливайте быстрей. А то крутимся одни как белки в колесе! Пошли, Паша. Опять без нас обойтись не могут. Какие уж тут тренировки, скоро, на хрен, действительно минералку от водки не отличим.

Они шли к машине, а всем оставшимся на скамейке нестерпимо захотелось быть рядом с ними, хотя уходящих оперов впереди неизбежно ждало чье-то горе, кровь, смерть… Но такая уж это странная порода людей — менты.