Лилит Сэйнткроу

Ревность

Пролог

Я лежу на узкой односпальной кровати, в комнате, не больше, чем шкаф, в совсем крошечной квартирке. Листы бумаги, в которых я рисовала во время путешествия, острыми углами упирались мне в грудь. Я прижала их сильнее. За окном грохот Бруклина напоминал большого спящего зверя. Это движение на расстоянии, разговаривающее на своем безъязычном ворчании. Они вернулись с чистки крысиного нашествия, и они измождены. Снаружи приоткрылась дверь, я слышу звон бокалов, как наливается жидкость, и снова раздается голос моего отца.

— Ты должен, Огаст. Я не могу оставить ее где-либо еще, и я должен...

Огаст прервал его.

— Боже мой, Дуайт, ты знаешь как это опасно! А она еще просто ребенок. Зачем оставлять ее со мной?

Я прильнула к подушке. Это была подушка Огги. Он постелил кровать для меня, только в этой спальне было как в коробке из-под печенья. Они с папой думали, что я сплю. Я сделала глубокий вдох. Здесь пахло, как в месте, где жить может только мужчина — спёртым и испорченным дыханием от сигаретного дыма.

Стопка хлопнула по столу. Папа пил Джим Бим, и если он делал это быстро вместо того, чтобы потягивать, то ночка будет долгой. Огги припал к водке.

— Ей безопаснее всего здесь. Я должен сделать это! По... по веским причинам.

— Элизабет не стала бы...

Мои маленькие уши сонно навострились. Папа никогда много не говорил о маме. И, видимо, сегодня вряд ли собирался.

— Не надо, — стекло снова звякнуло — горло бутылки ударилось о бокал. — Не говори мне, что она сделала бы, а что нет! Она мертва, Доброслав! Моя маленькая девочка это всё, что у меня осталось. И она будет здесь. Думаю, я отправлюсь за ублюдком в Канаду, и когда я вернусь...

— А что если не вернешься, Дуайт? Что после этого я буду делать?

— Ну тогда, — сказал папа тихо, — она будет наименьшей проблемой из всех. Тем более у тебя есть друзья, которые знают, что делать.

— Нет никого, кому я могу доверять, — слова Огаста звучали угрюмо. — Ты даже не имеешь понятия, против кого идешь. Я мог бы связать тебя и попытаться остановить.

— Тебе придется убить меня, Огги. Перестань давить на больное, не при моей маленькой дочери, — неприкрытый гнев звучал в его словах. Если бы я была там, то испугалась бы. Когда отец говорил так, это означало, что лучше оставить его в покое. Он никогда не был жестоким, но хладнокровие и тишина, когда он был таким, не могли принести комфорта. — К тому же, это может оказаться охотой на другого дикого олуха. Скользкий ублюдок.

— Мы этого не знаем, — пробормотал Огаст. Это был не вопрос. — Месяц. Вот сколько я смогу продержаться, не сказав никому, Андерсон. И я делаю это не ради тебя. Это девочка заслуживает быть среди своих.

Снова тишина, и я почти могла видеть, как папины глаза белеют. Вся глубина голубого исчезает, и он выглядит так, будто его отбелили.

— Я и есть свой. Я ее родственник. Я знаю, что будет лучше для нее.

Я хотела подняться, протереть глаза, и выйти на кухню. Потребовать, чтобы они объяснили, что здесь происходит. Но я была всего лишь ребенком. Какой ребенок может подняться и требовать, чтобы ему что-то рассказали? К тому же, я не понимала и половины из того, что знала сейчас.

Я до сих пор не знала достаточно.

Когда я проснулась на утро, Огги поприветствовал меня почти сгоревшим омлетом. А по выражению его лица, я поняла, что папа уже уехал. Тот ребенок просто пожал плечами, зная, что папа вернется, и решал, что теперь делать с завтраком. Тот ребенок знал, что все будет в порядке.

Ребенок, которым я стала теперь, знает лучше.

Глава 1

Протяжный, отчаянный вой пронзил ночь.

Полагаю, этот звук можно было бы принять за сирену, если проигнорировать то, как она пронзила вас и как стеклянными пальцами вырывало из головы саму вашу суть. Крик был полон крови, горячего мяса и холодного воздуха. Я резко выпрямилась, толкая тяжелые бархатные покрывала в сторону. Моё левое запястье болело, но я встряхнула им и выскочила из кровати.

Я схватила свитер с пола и резко продела его через голову, радуясь, что не носила серьги. Пол, покрытый паркетом, холодил босые ноги; я бросилась через комнату и чуть не столкнулась с дверью. Открыла все замки неловкими пальцами. Синий стеклянный ночник освещал комнату достаточно для того, чтобы позволить мне не спотыкаться о незнакомую мебель. Я приехала сюда совсем недавно и ничего конкретно не запомнила.

И вряд ли долго пробуду. Учитывая тот факт, что все пытаются меня убить.

Тонкие голубые линии защиты вспыхнули в углу моего видения. Я поставила ее в первую же ночь приезда, и тонкие линии потрескивающего синего цвета сталкивались вместе в сложные узлы, вспыхивая только на краю видимости. На остатке пути я проснулась окончательно и прокляла дверь, вой до сих пор звучал в моей голове.

Бабушка была бы горда. Я ставила защиту без ее рябиновой палочки или свечи, и это становилось легче делать. Конечно, помогало то, что я уже не первый раз накладывала защиту. Сейчас, где бы я не находилась, я не лягу спать, пока не поставлю защиту. Черт, я, вероятно, даже не села бы на стул, не поставив на него защиту. Конечно, если бы умела это делать.

Я вырвала дверь, в то время как другой душераздирающий вопль расколол воздух и встряхнул коридор снаружи. Петли застонали — дверь была из твердой стали с четырьмя замками и цепью, два из которых не имели внешнюю замочную скважину.

Следовало догадаться,что я не смогу проспать всю ночь без суеты.

Свет ослепил меня. Я столкнулась с Грейвсом, стоявшим у моей двери. Мы почти упали в путанице рук и ног. Но его пальцы сомкнулись вокруг моего правого бицепса, и он удержал меня в вертикальном положении, указал правильный путь по коридору и подтолкнул в том направлении. Его волосы — окрашенные черные кудри с темно-коричневыми корнями — дико торчали.

Он должен спать в общежитии вервольфов. Его глаза поразительно вспыхнули зеленым на ровной карамели кожи. В наше время он действительно поразил этнический взгляд. Или, возможно, я просто увидела то, что было там все время, под его стилем мальчика-гота.

Мы бежали по коридору в странном тандеме. Мамин медальон отскакивал от груди. Я открыла пожарную дверь в конце коридора. Она ударилась о стену, и мы стали спускаться по непокрытой ковром лестнице.

Дело в том, что в общежитиях Главной Школы есть крыло, где спят светочи. Негласно это обычная школа. Просто, потому что у меня была своя собственная комната, не делало это место больше похожим на школу.

И только потому, что для светочей было отведено целое крыло, не означало, что там был кто-то еще помимо меня. Я одна. Конечно, есть ещё одна светоча, но в последний раз я видела ее в другой Школе — исправительной Школе, куда меня отправил не пойми кто — которая уже сгорела.

Два пролёта вниз, резко направо, плечо врезалось в дверную раму, но я просто продолжала идти. Этот зал даже не был застелен коврами, поэтому все отзывалось эхом, и двери с обеих сторон перекрывали щели для наблюдения.

Возле его двери не было охраны. Весь коридор задрожал, когда он бросился к стене и снова завыл.

Я схватилась за ручку; она отказалась поворачиваться.

— Чёрт! — я закричала, и Грейвс оттолкнул меня в сторону. Он додумался достать в коридоре с гвоздя связку ключей. Ключ вошел в замок, прокрутился, дверь открылась, и я ввалилась в комнату, едва не столкнувшись с семью с половиной футами очень расстроенного оборотня.

Пепел сгорбился, лапы с длинными когтистыми пальцами растопырились, как только коснулись голого бетона. Вой оборвался на середине, как будто он был удивлен. Белая полоса на его худой узкой голове светилась в отраженном флуоресцентном ярком свете коридора.

Я сделала глубокий вдох. Мои волосы висели возле лица дикой вьющейся массой, и я чувствовала тот же самый прыжок безрассудного страха, который ощущала каждый раз, когда приходила в эту комнату. Или, возможно, это был полностью рациональный страх. Кто-то может подметать у двери и запереть её, и тогда я останусь здесь, с оборотнем, который пытался убить меня в нашу первую встречу.

И конечно, он мог всегда выйти из себя — ну, в общем, сумасшедшая задница оборотня снова на мне. Но после того, как он спас мою жизнь несколько раз, я начинала думать, что, возможно, он не будет этого делать.

— Всё в порядке, — я справилась, хотя мои легкие были в огне, а горло угрожало закрыться. Я все еще ощущала мятную зубную пасту, которую они мне дали. — Всё хорошо, Пепел. Всё хорошо.

Вервольф зарычал. Его плечи, связанные с мышцами и движущимися структурами размытой шкуры, поднялись. Если бы только я могла запечатлеть это на бумаге, возможно, древесным углем — но кого я разыгрывала? Как будто у меня было время рисовать портрет вервольфа.

Его когти оставили следы на бетоне, когда прорезали сквозь жесткий каменный пол острыми краями. Вы можете только представить эти когти, проходящие через плоть, как горячий нож.

Ну и дела, просто замечательно, Дрю. Почему бы тебе не поразмышлять над этим?

Я опустила руку. Она выглядела очень маленькой и очень бледной, и когда мои пальцы коснулись густого ерша на его затылке, то утонули в нём. Жар разливался в оборотне, и звук трескающихся костей наполнил комнату, когда он пытался снова измениться, чтобы вернуться в человеческую форму.

Моё сердце подскочило к горлу и вернулось обратно.

— Ты можешь это сделать, — прошептала я. Так же, как делала каждый раз. — Давай же!

Дрожь заполняла его волнами. Грейвс, обрисованный бледным флуоресцентным бликом, стоял в дверном проёме. Он наклонился назад, мельком взглянул на коридор и застыл, как только увидел приближающуюся опасность.

— Ты сможешь, — я пыталась не казаться умоляющей. Пепел прислонился ко мне, чуть не сбив с ног, как собака, опирающаяся на ноги своего хозяина. Он заскулил, и потрескивающий звук стал громче.

Желчь поползла вверх по горлу. Рука сжалась в кулак в его меху, словно это могло помочь. Отметки на левом запястье вызывали приступ боли, посылая разряд в руку. Две небольшие ранки на руке, куда вошли клыки.

Еще одна замечательная мысль. Господи, Дрю. Прекрати это!

— Всё хорошо, — уговаривала я. — Всё в порядке. Рано или поздно это произойдет. Ты сможешь измениться обратно.

Я услышала голоса. Мужчины — четыре или пять. Ботинки, ударяющиеся об пол, шелест одежды бегущих. Пальцы задеревенели, и Пепел зарычал. Глубокое завывание заполнило голый бетонный куб; полка, как кровать с тонкой циновкой, на которой он никогда не спал; широкий низкий унитаз и металлический поднос в углу, все еще липкий от крови; по крайней мере он питался. Сырого мяса не было; он не запасал его, как если бы был болен.

Ну, более больной, чем он уже был. На стенах, куда он бросался, оставались отметки.

Вервольф может вдавить камень или бетон. Если он действительно захочет, он может быть достаточно быстрым. Ко мне вернулся неразумный страх. Я оттолкнула его.

— Ой! — я попыталась не казаться только что проснувшейся и испугавшейся. Вероятно, с треском провалилась. — Всё хорошо. Всё в порядке.

Это была ложь. Он вероятно тоже это знал. Его покалеченный рот открылся, когда он наклонил голову, он вдохнул, как будто снова собирался выть.

Я вздрогнула.

Грейвс, стоя в двери, наполовину повернулся. Он выпрямился и полез в карман. Почему он носил свой черный плащ даже в середине ночи, было вне моего понимания — он, вероятно, даже спал в нем. Я вдруг вспомнила про свои обнаженные ноги и скрученные боксеры. На ногах не было обуви, и холод от пола укусил их даже при том, что Пепел прижался ко мне еще сильнее, жизненно важные текстуры лохматой шерсти казались грубыми, от него исходил нездоровый лихорадочный жар.

— Она в порядке! — вопль Грейвса прорезал внезапный шум. — Успокойтесь. Все хорошо.

Я надеялась, что они послушают его. Если бы они толпились здесь, пока Пепел был всё еще возбужден, то у нас была бы другая ситуация, а я просто слишком устала. Три ночи подряд мы находились с Пеплом, который вытаскивал нас из кровати, и я начинала терять надежду.

Начинала? Нет, я уже потеряла. Это казалось настолько простым, в то время как я бежала за своей жизнью. Забавно, как всегда сложно добраться до безопасного места.

Всегда предполагала, что Главная Школа была безопасным местом. Более безопасным, чем небольшая исправительная школа, в которой я находилась до этого. Та, которая сгорела дотла из-за меня.

Если бы она была безопасной, то Кристоф был бы здесь. Правда?

Я снова вздрогнула при мысли о двух заживающих отметках на внутренней части моего запястья, безвольно вызывающих приступ боли. Пепел снова издал скулящий звук. Я попыталась придумать нечто большее, что-то утешительное, то, что поможет ему. Я знала, он понимает то, что я говорю ему, я просто... Я не могла найти ничего, чтобы сказать ему, то, что могло бы помочь.

Пепел сгорбился. Его челюсть была все еще искорежена из-за серебряной пули, я выстрелила в него прямо после того, как он укусил Грейвса. Текущая теория — теория Бенжамина — состояла в том, что серебро сразу препятствовало тому, чтобы он изменился, и вмешалось в вызов его хозяина.

Я не знала, что думать об этом.

Я находилась в клетке, сжимая шерсть вервольфа, как будто он был непослушным кокер спаниелем, вместо почти восьми футов смертельных мышц и костей, не говоря уже о зубах-бритвах и плохом отношении.

— Успокойся, — мне не пришлось работать над тем, чтобы казаться утомленной. — Пожалуйста, Пепел. Давай же.

Он опустил голову. Я даже не знаю, сколько было времени; мои внутренние часы испортились. Он прислонился ко мне еще сильнее, его плечо опустилось и потерлось выше колен. Меня дернуло вперед, пальцы все еще были запутаны в его шерсти.

— Миледи? — голос Бенжамина. — Дрю, ты там? Ты в порядке?

Пепел зарычал. От этого звука мои кости загремели.

— Перестань, ты, переросший меховой коврик, — я буксировала к нему спиной, ничего ровным счетом не добиваясь: он был гораздо тяжелее, чем я, но он затих. — Так-то лучше. Да, я в порядке.

— Вы должны выйти оттуда, — тени в двери — одна из них, должно быть, принадлежала Бенжамину.

Остальные были, скорее всего, его командой. Дампир, который пристал с задачей «охранять» меня. Замечательно.

Грейвс прислонился к дверному косяку. Его глаза сверкали. Он поднял сигарету к губам, щелкнул зажигалкой и вдохнул.

О, черт возьми! Я вздохнула, стараясь не закатить глаза.

— Воняет, — Бенжамин попался на крючок. — Ты не против?

Грейвс пожал плечами. Двойные завитки дыма свободно скользили из ноздрей. Его серебряная сережка с черепом и скрещенными костями блеснула в полумраке.

— Неа. Я точно не против.

Пепел натолкнулся на меня. Мои ноги онемели. Теперь пришлось пытаться поднять его на кровать и не слушать скулящие звуки, которые он издавал, когда я закрыла дверь и заперла ее, чтобы он не мог сбежать обратно к своему хозяину.

К Сергею. Даже мысли о его имени послали холодную дрожь через меня. Некоторые кошмары, которые у меня были в последнее время — когда я могла спать — подросток с медно-красной кожей и каштановыми волосами, улыбающийся, как нечто нестареющее, а из его черных, черных глаз исходило нечто отвратительное.

Только однажды я видела Сергея. Но этого было достаточно.

Грейвс снова выдохнул сигаретный дым.

— Хотя спасибо, что спросил.

— Вы двое, можете провести свой матч «кто кого» как-нибудь в другой раз? — я все еще держала Пепла. Если бы он спятил, то это не принесло бы много пользы, но когда на нем лежала моя рука, он сохранял спокойствие.

Я не знала, что и думать об этом. Я застряла с меньшей скоростью, и силой, и выносливостью, потому что я еще не прошла «становления». Я, обезоруженная, не была серьезной помехой для расстроенного оборотня — и даже тогда это было довольно рискованным предложением.

Особенно против вервольфа, который за раз убил трех или четырех кровососов.

Но он ни разу не терял самообладания, с тех пор, как я держалась за него. Я все еще не была уверена, была ли я храброй или очень глупой, будучи достаточно близко к нему. И я избегала его прежде, не так ли? Выстрелила в него и танцевала буги-вуги. Сразу после того, как я убила горящую собаку размером с небольшого пони.

Куда делась та девочка, задира Дрю? Прямо сейчас я чувствовала себя немного менее пугающе крутой. И больше, чем немного, запутанной.

— Что он делает, Дрю? — тон Бенжамина был напряженным. Я почти видела его возле двери, наклонившегося вперед, стрижка в стиле эмо-бой спадала на его точеное лицо. Некоторые из дампиров настолько красивы, что на них почти больно смотреть. И было трудно смотреть, не чувствуя себя помятой и грязной в сравнении с ними.

Не то, чтобы я когда-либо нуждалась в помощи, чтобы чувствовать себя помятой и уродливой. Здорово. По крайней мере чума прыщей прошла мимо меня.

Ну кто же знал! Как только твари, которых даже большинство людей не знает, пытаются убить меня, мне приходиться прекратить волноваться о прыщах. Обычно, я бы сказала, хорошо, конечно, до тех пор, пока я не хожу с лицом пиццы.

Но это была не шутка. Это была моя жизнь. И отчасти я бы хотела вернуть прыщи обратно.

— Он прислоняется ко мне и пытается измениться, — слова вылетели изо рта быстрее, чем я подумала. Свободная рука поднялась вверх, касаясь серебряного медальона моей матери. Острые края его гравировки царапали кончики пальцев.

— Он не может измениться, — сказал кто-то другой. — Он Сломленный. Поэтому их так называют.

— Не говори ему это, — язвительно вставил Грейвс. — Я не думаю, что он верит в это.

— Прикидывайся крутым дальше, лупгару, — Бенжамин был не впечатлен. — Дрю, ты должна выйти оттуда. Здесь не безопасно.

Ну, это смешно, но это то место, где я чувствую себя в безопасности. В клетке, со Сломленным оборотнем. Я дважды сглотнула. Отпустила медальон и пробежала свободной рукой по волосам. Я вздрогнула, когда добралась до колтунов.

— Он не причинит мне боль. Он только бросается на стены, когда меня нет рядом.

— Миледи. Пожалуйста, — и в его голосе снова слышалась мольба. В той школе Дилан говорил точно так же.

Никто не видел Дилана с тех пор, как начались боевые действия. И теперь, когда я подумала об этом, не думаю, что мы когда-нибудь увидим его снова.

Вот что происходит, когда носферату нападают. Потерянные вещи, вещи, которые вы не можете вернуть назад. Полный кавардак, который я не могла вернуть обратно, начиная с утра, когда я проснулась и не сказала папе, что видела бабушкину сову.

Сердце кольнуло. Если бы я могла просто игнорировать его и заниматься тем, что было передо мной прямо сейчас, возможно, боль прошла бы.

Да, хороший план, Дрю. Придерживайся его. Возможно это когда-нибудь получиться.

— Я не сдвинусь с места, — упрямство застало меня врасплох, выставило мою челюсть и заставило обе руки сжаться в кулаки. Мех проскользнул сквозь пальцы, как если бы я тянула его волосы, Пепел не подал знак, что заметил это. — Наступает рассвет. Как только солнце взойдет, ему будет лучше.

— Тебе следует... — Бенжамин остановился. Может быть потому, что Грейвс нарисовался и пытался утащить сигареты. Может, потому, что Пепел снова зарычал, и я сама удивилась, коснувшись вершины его узкой головы своей свободной рукой. Осторожно, как будто я принимала на себя издевки мальчика, который мне нравился или что-то вроде того.

— Прекратите, — я глубоко вздохнула. Рычание прекратилось. Я просто ударила оборотня по башке. Боже. — Вы могли бы принести мне одеяло, или еще что-нибудь. Этот пол холодный.

Молчание, затем звук шагов. Кто-то подошел ко мне и дал миленькое одеяльце. Это был Бенжамин, потому что он снова заговорил.

— Очень хорошо. Но мы остаемся здесь, Дрю. На всякий случай.

Как будто я не знаю этого. Я по любой причине ухожу из своей комнаты, когда все вы объявляетесь.

— Вы должны вернуться ко сну. Или что вы там делали.

— Мы твоя охрана. Это наша работа, — терпеливо, как будто разговаривал с идиоткой. Бенжамин был почти так же хорош в таком тоне, как и Дилан.

Мое сердце снова заболело. В последнее время оно так много раз болело, кроме тех случаев, когда я была занята, спасая свою жизнь. Но боль ушла, когда я сглотнула, моргнула и сосредоточилась на насущной проблеме.

— Больше похожи на надзирателей, — Грейвс не потрудился сказать это мягче. Он продолжал наклоняться через дверь, и от сигаретного дыма, который он выдыхал, исходил запах гнева. — Оставьте ее в покое.

Пепел снова зарычал. Я ткнула в него пальцами, и рычание снова прекратилось. Отметки на моем правом запястье снова пронзила боль, но не так мучительно.

— Прекрати, Грейвс! Боже. Все вы, прекратите!

Это будет долгое ожидание рассвета.

Глава 2

Как только солнце взошло, Пепел поднял голову с моих коленей. Он лег, свернувшись под металлической полкой, и сразу заснул, вместо того, чтобы просто лежать там с открытыми глазами и нервозностью, проходящей через него.

Мои ноги затекли и онемели. Грейвс выкурил полпачки, окурки валялись под его ботинками. Плед, который они передали через дверь, особо не помог мне. Мне было так холодно, что зуб на зуб не попадал, но я подползла и потратила минуту или две заправляя одеяло под Сломленного оборотня. Он разорвет одеяло в клочья, когда наступят сумерки, но это не могло причинить ему боль.

По крайней мере, я надеялась, что это не могло причинить ему боль.

На серебристой полосе, в верхней части его головы, было больше бледных, жестких волосков разной текстуры, чем на остальной части меха. Искореженная часть его челюсти заставляла меня вздрагивать каждый раз, когда я смотрела на него. У оборотней аллергия на серебро; рана была мокрой, но из нее больше не сочилась жидкость. Она заживает медленно — и когда она действительно заживет, что произойдет? В ней все еще находились остатки серебра.

Я этого почти не знала. Вот такая фигня! Когда я была с папой, это, казалось, не имело значения — он был тем, кто знал то, с чем мы имели дело и говорил мне, что делать. Но так как он превратился в зомби, было крайне очевидно, что я не знала даже четверти того, что должна была знать, чтобы иметь дело с Истинным миром.

И я начинаю задаваться вопросом, если бы он действительно знал все, что бы он сделал?

Это была неутешительная мысль. Почти, ну, в общем, богохульная. Даже если я не большой сторонник ничего, кроме святой воды. Я видела работу святой воды на духах и некоторых видов проклятий.

В остальной Божественной части, я не так уверена. Просто слишком много гадостей происходит с людьми, которые этого не заслуживают.

Грейвс бросил последний окурок, потоптал его ботинком. Пепел оставил на бетоне черную отметку.

— Помочь?

— Нет, — я использовала прикроватную тумбочку чтобы подняться. Пепел издал сонный звук, запыхтел и замер. — Все же спасибо, — четыре онемевших, пьяных шага через комнату, затем мне надо было схватиться за дверной косяк, потому что мышцы в ногах начали просыпаться, упорствовать, и иголки вонзились в них. — Ой.

Бенжамин наклонился вперед, оглядываясь за углом. Пара темных глаз под торчащими, каштановыми волосами — только переносица видна.

— Ты не одета, — его тон колебался между шоком и неодобрением, со здоровой порцией чопорности. — Ты была там все время?

— Я прекрасно одета, — но моя челюсть сжималась, мышцы сокращались от озноба. Я вздрогнула, обняла себя. Свитер Грейвса помялся возле ребер. — С ног до головы.

— Ты умрешь от холода, — пробормотал он и взглянул на Грейвса. — Ну, давайте, идите обратно в свою комнату. Вам лучше переодеться.

— Зачем? — даже перемещать вес было мучительно. А после того, как тяжелый оборотень полежал на коленях, было чертовски больно ходить. — Сейчас день, правда? — то есть мы все должны были немного поспать.

— Сообщение прибыло сразу после того, как вы легли спать. Ты должна предстать перед Советом через час, — сказал Бенжамин так, как будто это причиняет ему боль. — Одна. Чтобы ответить на вопросы о Рейнарде и о вашем побеге от Сергея.

— Что? — но я не была удивлена. Они уже опросили всех, кроме меня, в том числе Грейвса, который отказался говорить обо всем этом даже со мной. Сейчас он внимательно смотрел на Бенжамина, длинные руки болтались. Мне пришло в голову, что Грейвс пытался спать прямо за моей дверью.

У дампиров были комнаты повсюду. На всякий случай. Но Грейвс был лупгару. Ни оборотнем, ни вампиром. Чем-то другим. И он, очевидно, не собирался останавливаться в общежитиях, как они того хотели.

Я пыталась поймать его взгляд, но он все еще смотрел на Бенжамина так, как будто на лице дампира что-то застряло. Быть в окружении подростков-мальчиков, которые могут быть старше ваших родителей, становилось действительно странным. Вы начнете замечать мелочи, как и кто двигается или идет, и это кричит о их возрасте более эффективно, чем тайны, которые скрывает их кожа.

Бенжамин действительно не казался старым. По крайней мере, не старее Дилана.

Боже, неужели теперь каждый день, когда я захочу расслабиться, меня будут посещать болезненные мысли? Очевидное решение — просто не расслабляться — было отчасти фиговым.

— Совет, — сказал он терпеливо. — Они управляют Главной и любой другой Школой и, как следствие, Братством. Они очень заинтересованы в тебе, — позади него, я услышала неподвижность остальных. Еще три парня: два блондина и худой парень с волосами мышиного цвета и со странной кривоватой улыбкой. — Мы будем ждать снаружи. Но тебе лучше одеться. Они устраивают официальный прием.

Я хотела, чтобы Грейвс посмотрел на меня. Но он просто стоял там, поглядывая из-под волос. Я уверена, что он нарисовал на лбу «идите в задницу», и это было более проницательно.

— Хорошо. Все, что у меня есть, это джинсы, — одна пара джинсов. И этот свитер, и толстовка на смену.

Бенжамин проглотил то, что собирался сказать. В ногах кололо, но все стабилизировалось. Я осторожно ступила в коридор, между лупгару и дампиром, и было жаль, что я не могла остаться сзади, в клетке.

По крайней мере, я знала, что происходит с Пеплом. Вроде того. Может быть.

Тишина растягивалась между нами. Они должны были переместиться, чтобы я смогла закрыть дверь, но никто не казался склонным к этому. Робкий паренек с кривоватой улыбкой — Леон, я вспомнила с трудом — бросил взгляд через плечо, с быстротой, подобной щелчку головы ящерицы.

— Я полагаю, что мы должны закрыть дверь, — сказала я наконец. — Вы, ребята, должны подвинуться.

Бенжамин вышел вперед, и я отступила, почти сталкиваясь с Грейвсом. В одно мгновение дверь закрыли, и Бенжамин вручил мне ключ.

— Вероятно, тебе следует держать его при себе. Учитывая, что ты здесь каждую ночь.

Он сказал это так, как будто был разочарован.

Я чувствовала, что мой подбородок упрямо поднялся, обычно моя бабушка называла это взглядом мула.

— Ему лучше, — по крайней мере, Пепел не бросался на стены.

— Он Сломленный, — но Бенжамин отступил, произнося тот же старый аргумент. — В комнату!

Это звучало как приказ, но я не стала спорить. У меня не было достаточно аргументов.

Это было чудо. Но как у всех чудес, у этого была противная сторона.

Глава 3

Главная Школа — самая большая и самая старая в Северной Америке: много солнечного света, падающего между бархатными занавесками, который освещал деревянные полы; бесценные старинные ковры; бархатные драпировки красного, синего, зеленого цветов; мраморные опоры, поддерживающие бюсты хорошо выглядящих подростков-борцов и дипломатов, которых вы не найдете ни в одной книге по истории, потому что они дампиры. Что означало, что они боролись и заключали дипломатические соглашения с теми тварями, о которых остальная часть мира не имела понятия.

Воск, лак лимонного цвета, запах старой древесины и сухого камня. И дыхание школы — что-то между моющими средствами и масляным ароматом большого количества детей, вдыхающих тот же самый воздух в течение долгого времени. Здесь с трудом сосуществовали две вещи — возраст и молодость. Войны давно закончены, и единственное, что осталось, — это перемирие, где противоборствующие стороны по привычке испепеляли друг друга взглядом.

Бенжамин встал передо мной, Леон стоял немного позади с левой стороны от меня. Лицо Грейвса — влажное от холодной воды — находилось справа. Как будто я была в центре амебы. Другие два дампира стояли позади меня, и если есть какой-нибудь намек на не обжившуюся девочку, так это подросток-дампир, который вечно ходит по ее следу и смотрит в спину. Не то, чтобы я когда-либо ловила их, пялящихся на меня, но если вы побывали в миллионах американских школ, то понимаете, почему все уделяют вашей персоне столько внимания.

Я назвала бы это «иметь третий глаз». Но я видела взгляды, и это было отвратительно. Существовало такое место в Оклахоме — верьте не верьте, его называли Вопль — где у парня, который управлял универмагом, был глаз позади побритого и татуированного черепа. Глаза спереди — карие, а позади — синий. А в холод из этого глаза текли красные слезы.

Он долго носил ковбойскую шляпу.

Люди приходили за многие мили вокруг, чтобы посетить его. Они приносили различные вещи: микстуры, заклинания — чтобы заплатить за то, что он мог сделать. Единственное, что он любил так же сильно, как деньги, — это третий глаз.

Он жарил их. Говорили, они были хрустящими и солеными, а с горчицей — пальчики оближешь.

Я дрожала. Позже я рисовала эти глаза в течение многих недель, машинально чертя их на полях и добавляя тени в те радужки, пока не получила от папы тот взгляд, который говорил, что мне, вероятно, не следует этого делать.

— С тобой все хорошо? — пробормотал Грейвс, не двигая губами.

— Просто думаю. Про глаза.

Он немного ссутулился под чёрным плащом. Он надевал его везде. Так он чувствовал себя комфортно.

— Я знаю, что ты хочешь сказать этим.

Во мне поселилась знакомая тяжесть. Не думаю, что ты знаешь. Мой рот открылся, чтобы сказать ему эти слова, потом закрылся. Он и так уже был вовлечён в добрую долю Истинного мира. Когда зубы Пепла прокололи его кожу, он потерял свою старую жизнь. Не берите в голову, что это была жизнь, которую Грейвс не хотел иметь. И это была все еще моя ошибка.

— То есть, — продолжил он чуть громче, — могло ли это быть более очевидным, что они наблюдают за тобой? А мы не можем никому доверять.

Бенжамин резко вдохнул.

— Учитывая кто я, я знаю, что мы можем доверять только волкам, — Грейвс сунул руки в карманы, вышагивая рядом со мной длинными, как у кузнечика, ногами. — Пока мы не узнаем, кто предатель.

Кристоф знает. Я сжала губы. Раньше я проводила много времени в одиночестве, пока не было папы, и мне бы очень хотелось иметь рядом других людей. Едва ли я была одна, с тех пор как приехала сюда. Хаос у парадной двери Школы превратился в перепалку между парнями-оборотнями и парнями-дампирами, которые были со мной и пытались выяснять, что делать, пока наконец кто-то не послал кого-то куда-то с сообщением. Пока я стояла на крыльце в слабом свете, чувствуя себя холодной, грязной, и очень, очень подвергнутой опасности, поступили распоряжения, что с нами делать.

Двумя минутами спустя появились Бенжамин и его команда и повели меня в комнату, с тех пор они не оставляли меня одну. Я могла закрыть дверь и быть в одиночестве, если бы у меня не было странного чувства, что сам воздух слушал меня.

— Тявкай, тявкай, щенок, — сказал кто-то позади меня настолько низким голосом, что я не смогла разобрать, кто это был. И не похоже, что многие из них все время разговаривали.

Грейвс развернулся странно изящным движением. Я схватила его за руку. Возле него немного покачивалась опора, пыль, пыхтевшая от люминесцентного камня, взгромоздилась на ней.

— Прекратите это! Все вы! Господи Боже.

Они все замерли. Даже Грейвс. Он бросил на меня косой взгляд, зеленые глаза вспыхнули.

На этот раз я решила попытаться использовать такт:

— Вы, парни, можете заниматься своими делами. Я уверена, что Грейвс сможет показать мне все, — и если бы он не смог, держу пари, он нашел бы выход из этой ситуации. Кто-нибудь подсказал бы мне направление или пришел бы забрать меня.

Бенжамин снова вдохнул, как будто я только что ударила его.

— Миледи. Мы не можем.

Опять это слово. Миледи. Так они звали Анну. Я не знала, что думать по этому поводу.

— Уверена, вы сможете, — я коснулась руки Грейвса. Он явно успокоился. Это было удивительно. Сумасшедший волк и лупгару, и я перевозила их с места на место, как будто они были багажом. Они были сильнее и быстрее — по крайней мере до тех пор, пока я не пройду «становление» — но они ведь парни.

Не знаю, должны ли слова парней быть непонятными и неясными. Я толпилась между этими двумя, воздух был отравлен здоровой дозой тестостерона.

— Мы не можем, — сказал Бенжамин категорически.

Я ощетинилась:

— Просто валите в свои комнаты, а Грейвс отведет меня на Совет или что там.

— Мы ваша охрана, — Бенжамин выбрал тон победителя. Наверное, это было справедливо, потому что я разозлилась, но здорово.

— Ты говорил это миллион раз, но все, что вы делали до сих пор...

— Мы не можем оставить тебя, — Леон был единственным, кто говорил. Он обладал удивительно низким голос для такого робкого паренька. Бенжамин казался старым, но он таковым и был. — Если вампиры — или что-либо еще — нападут и доберутся до тебя, то мы должны будем отбить их. Или умереть в попытке защитить тебя. Мы же последняя линия защиты.

— То есть телохранители, — один из блондинов разговаривал чистым тенором. — Но почему они выбрали нас...

— Она еще не знает всего достаточно, чтобы сделать выбор, и они не провели Испытания, — сказал решительно Бенжамин. — Что оставляет все это нам. Достаточно бездельничать. Миледи, Совет ждет.

— Зовите меня Дрю, — я сжала руку Грейвса, надеясь, что он получит сообщение. — Но я не уверена, что мне нужны телохранители.

Как только слова вылетели наружу, то я поняла, что это ложь. Возможно, Бенжамин вздохнул потому, что был слишком тактичным, чтобы сказать что-либо. Он не закатывал глаза и не выглядел огорченным, что было чертовски великодушным с его стороны.

Конечно же мне нужен был телохранитель. Теперь, когда кровососы знали, что я жива, теперь, когда мы знали, что в Братстве был предатель, я нуждалась в телохранителях более чем когда-либо.

Я просто не была уверена, что могу кому-либо доверять. Кроме Грейвса.

И Кристофа, прошептал маленький голос внутри меня. Я проигнорировала его.

— Отлично, — я ослабила хватку на руке Грейвса. Он распрямился, натянул рукава плаща, как будто он специально остановился, чтобы отряхнуть его, и бросил на меня один из своих быстрых, многозначительных взглядов. — Тогда я полагаю, мы должны идти. Мы, вероятно, уже опаздываем.

— Не сильно опаздываем, — пробормотал Леон и издал странный смешок. — Но они будут ждать светочу.

Я решила, что он мне не очень нравится и попыталась вытащить руку Грейвса. Он сделал шаг назад, и как только я отпустила его, он развернулся обратно, как будто был на военном параде. Он поднял подбородок, и на щеке дернулась мышца.

Бенжамин провел нас через освещенные солнцем коридоры, и не только отсутствие завтрака доставляло мне плохое чувство.

* * *

— Сюда, — Бенжамин указал на огромные двойные двери. Это были массивные дубовые, связанные с железом двери, в древесине глубоко вырезаны тонкие линии. Мне потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что резные фигурки сформировали сильно стилизованное лицо с глубокими, горящими глазами. И рот открыт ровно настолько, чтобы показать клыки. Крошечное пространство между дверьми бежало по мосту длинного крючковатого носа, и на секунду у меня запульсировало в висках. Мамин медальон был обнадеживающим теплым весом на моей груди.

То лицо было голодным, и я вдруг почувствовала, что не хочу идти туда.

Но что вы будете делать, когда на вас с надеждой смотрит куча парней? Вы не можете обложаться. У Грейвса пролегла слабая линия между бровями, жаль, что у меня не было времени, чтобы поговорить с ним. Наедине.

— На кого они похожи? — я старалась не походить на взъерошенную кошку и нервно заправила волосы за ухо.

— На придурков, — быстро ответил Грейвс. — Они допрашивали Бобби и Дибса вместе. Почти довели Дибса до истерики. Но они просто придурки.

Бенжамин кашлянул. Он слегка покраснел.

— Это Совет. Главы Братства — каждый из них воюет с тьмой. Они не навредят вам, миледи. Вы самый обнадеживающий человек, которого мы видели за двадцать лет.

Интересненькое заявление. Я было открыла рот, но он отступил назад.

— Мы будем ждать вас, — он одарил Грейвса многозначительным взглядом своих узких глаз. — Его тоже, если он хочет.

— Я никуда не пойду, — Грейвс сложил руки и прислонился к стене между двумя пустыми мраморными опорами. Из за бархатной драпировки, обрамляющей его, Грейвс выглядел более потрепанным и более небритым. Он потихоньку взрослел: на щеках появилась темная щетина. Не думаю, что половина азиатов когда-либо имела щетину. Из-за этого его щеки выглядели ребяческими, ну еще из-за дразнящего выражения лица.

Ещё в Дакоте он выглядел напряженным, или даже огорченным. С тем краем отчаяния, которое присуще одиночкам — белая ворона. Я думаю, что даже нормальные люди могут чувствовать тот запах непринадлежности. Для детей, которые ошибаются, которых избивают, над которыми издеваются и просто жестоко обходятся все время, все кончено.

Теперь он просто выглядел неприятно довольным и неудивленным. Большое изменение.

Я с трудом сглотнула. Подошла к двери, по пути одевая кроссовок.

— Дрю, — Грейвс щёлкнул зажигалкой, послышался звук затяжки. У парня точно появится рак легких, причем в кратчайшие сроки! Разве у лупгару может появится рак?

Если бы я пошла здесь на занятия, могла бы я задать этот вопрос?

— Что? — я остановилась, но не оборачивалась, наблюдая за дверью. Я слышала немного о Совете. То, что Анна была одной из них, не значит, что ты обладаешь достаточным количеством информации. Будет ли она там? Грейвс ничего не говорил о том, что видел другую светочу. Она должна была быть тайной.

Анна. Дрожь коснулась моей спины. Она пыталась заставить меня поверить, что Кристоф убил маму. Я все еще не могла понять, почему, если только она просто ненавидела его.

Кристоф говорил так, будто Братство было против кровососов. Похоже, Братство также было настроено против себя. Можно подумать, что люди будут объединяться, по всей Америке я встречала одно и то же: за что боролся, на то и напоролся.

Грейвс тяжело выдохнул:

— Я буду здесь. Ты кричишь; и я сразу же здесь.

— Спасибо, — держу пари, что он придёт, если что. Я попыталась не показать на лице то, насколько сильно я ценила это. — Не волнуйся, — мне удалось сказать это так, будто у меня не было головокружения. — Все будет хорошо.

Мне было интересно, как много раз папа произносил эти слова, когда не верил в то, что всё будет хорошо. Эта мысль — всего лишь укол в онемевшем месте под моим сердцем, и когда я шагнула вперед, граница проёма двери расширилась. Они беззвучно распахнулись, и я увидела зал, обложенный маленькими, красными ковриками, с еще одной маленькой дверью в конце.

Я засунула руки в карманы джинсов, дотронулась до складного ножа в правом кармане. Я положила его, одеваясь в ванной, и удостоверилась, что выступ не будет заметен под кромкой длинной серой толстовки.

Никогда не знаешь, что может произойти. И после всего, что случилось, черт меня побери, если бы я ходила куда-либо без оружия.

Глава 4

Я не знала, чего ожидала. Но точно не четырех парней, выглядящих подростками, и двух парней лет двадцати, бездельничавших на кушетках, один из которых курил сигару, в два раза большую своих двух пальцев.

Комната была без окон, и огонь, радостно потрескивая, горел в массивном каменном камине. Темная кожа, потертый темно-красный ковёр — наверное персидский — кристаллические вазы, в которых были белые тюльпаны, на каминной доске. Один из дампиров выглядел на двадцать пять и, наверное, был с Ближнего Востока. Он немного опустил газету, которую скрывал позади, и кинул мне взгляд угольно-чёрных глаз. Он был одет в джинсы и свежую, синюю, костюмную рубашку с накрахмаленными складками.

Я помнила, как папа любил накрахмаленные вещи, а потом я отказалась касаться их, и ему пришлось гладить свои джинсы. Он довольно быстро понял, что это дело не стоило того. На мгновение мне было снова двенадцать лет, я гладила и чувствовала запах крахмальных брызг и смягчителя ткани, пока папа играл со мной в Двадцать Вопросов об Истинном мире и заряжал оружие. Как ты убиваешь духов? Каковы пять признаков места сбора представителей Истинного мира? Какие правила в хорошем оккультном магазине?

Я запихнула воспоминания подальше с почти физической дрожью. Вы, наверное, думаете, что, если бы я практиковала достаточно долго, я могла бы просто прекратить думать о болезненных вещах.

Вторая дверь — из красного дерева, не резная, производит впечатление, что она очень тяжёлая, несмотря на беззвучные петли — закрылась позади меня с шёпотом.

— Боже мой, — произнес рыжеволосый дампир со скоплением веснушек. Не похоже, что на ногах у него тоже веснушки. — Миледи.

Послышался шелест, они все стояли. Я с трудом сглотнула, и мне хотелось бы быть одетой во что-то лучшее, чем видавшие лучшие дни джинсы и серая толстовка. В этот раз мои волосы были послушными, спадая гладкими завитками. И в данной ситуации они сами начали виться. Такое ощущение, что мне в глаза насыпали песка, а лицо опухло.

— Миледи, — откликнулись двое других. Я почти обернулась, чтобы увидеть, с кем, чёрт возьми, они разговаривали.

Я опять сглотнула с трудом. Такое ощущение, что у меня в горле застрял камень.

— Я здесь для допроса, — замечательно, Дрю. Ты говоришь, как Минни Маус. — Если я, эм, опоздала, то это, потому что ...

Тот, который курил сигару, отвесил поклон, который прежде я видела только по кабельному телевидению в полночь в исторических фильмах с действительно хорошими костюмами.

— Для нас удовольствие ждать вас — не наоборот. Войдите. Не хотели бы вы чашечку кофе? Вы позавтракали?

Или скорее поужинала, так как Школа работает ночью. Что за черт? Я моргнула.

— Гм. Это Совет, не так ли? Официальный прием, правильно?

— Дорогое дитя, — это сказал мужчина, который скорее всего был арабом; он говорил на неясном британском. — Здесь мы не настаиваем на соблюдении церемоний. И что вам сказали о нас?

— Я думала... — инстинкт сохранить секрет воевал с любопытством, и конечно же любопытство пробилось вперед. — Я думала, что другая светоча — Анна — состояла в Совете?

Тишина заполнила комнату. Даже огонь успокоился. Рыжий многозначительно взглянул на тощего блондина в темно-сером костюме, который выглядел так, будто он никогда даже не думал о том, чтобы сморщиться. Тот, кто выглядел, как японец, а не только наполовину азиат, как Грейвс, пригладил перед своей серой шёлковой рубашки.

— Теперь, дитя, — араб поднял брови, и у меня появилось внезапное желание ударить его по лицу, если он снова назовёт меня дитя. — Откуда ты узнала об этом?

Мне следовало бы разжать кулаки и опустить плечи. Папа говорил, что я не должна горбиться, пока находилась в центре всеобщего внимания; а сейчас это была именно такая ситуация.

— Я видела ее. В другой Школе, в исправительной Школе. И Дилан... — действительность снова поразила меня, кольнула в бок. — Дилан, вероятно, мертв, — я сказала это так, будто только что поняла случившееся. — Они напали на Школу. У них была Поджигательница. Так её все называли. Кровосос, который мог поджигать вещи.

Они все еще молчали и пялились на меня. Я держала руки в карманах, рукоятка складного ножа скользила в потных пальцах. В груди поселилось пустота, где шар неустойчивого болезненного гнева горел в течение многих недель, с тех пор, как папа не пришел домой той ночью.

Прошлой ночью для меня всё было нормально. Хотя это тяжело назвать «нормальным». Но, как по мне, так все было относительно хорошо, а прямо сейчас я чувствовала себя потерянной.

Теперь та дыра в моей груди была просто дырой. В ней не было ничего кроме оцепенелой темноты. И это облегчение.

— У нее были рыжие волосы, — неловко продолжила я. — То есть у кровососа. У Поджигательницы. Мы еле унесли оттуда ноги.

Пульсация побежала через них. Трансформация — когда их внутренний вампир выходит наружу. Клыки выглянули из-под верхней губы, от волос побежали блики и они потемнели, и мне внезапно неловко напомнили о том, насколько сильными, быстрыми и опасными были эти парни.

И все мое оружие — это складной нож, чье лезвие покрыто серебром. Но я зашла так далеко; я не собиралась позволить кучке полувампиров напугать меня.

Ну, по крайней мере, не так сильно.

Не так, как вы могли бы видеть это.

— Если я вас правильно понимаю, — сказал араб. Его глаза теперь горели, как тлеющие угли, по волосам пробегала рябь: черные как смоль полосы переходили в темно-коричневый. — Вы видели леди Анну? В ... исправительной Школе? Где вы были буквально несколько дней назад?

Я кивнула.

— Кристоф намеревался отвезти меня сюда. Я не знаю, как оказалась там, но они, казалось, ожидали меня. Но тогда Дилан узнал, что никто не знал о моем пребывании в той школе — он сказал что-то о маскировке, и... и... — я исчерпала запас слов. Но потом нашла, что сказать. — Разве вы не слышали все это прежде?

— Не совсем. Оборотни знали очень мало, и мы не могли допросить Сломленного, — мальчик-араб посмотрел на остальных. — И, как всегда, когда возникает много вопросов мы не можем найти Рейнарда. Так. Проходите и садитесь. Вы не хотите позавтракать?

Живот зарычал в ответ.

— Нет, спасибо. Я найду что-нибудь в столовой позже, — полагаю, это было достаточно вежливо.

— Вы уверены? — выражение лица сменилось, превращая его в очень красивого парня двадцати лет, но с очень старыми глазами. Я была внезапно уверена, что этот парень был старше Кристофа. Это было видно по тому, как обращались к нему ученики, и у всех них была та странная неподвижность, которая была свойственна более старым дампирам.

И Кристофу. Господи. Я пыталась не думать о нем, потому что каждый раз, как я думала, меня кидало то в жар, то в холод. Мой внутренний термостат точно был испорчен. И отметки на моем запястье заживали, но у них были забавные идеи по этому поводу.

По крайней мере, когда я думала о Кристофе, дыра в груди казалась управляемой. Она не становилась меньше, но было легче справляться с ней. Как находиться рядом с Грейвсом, заставляло всё это походить на что-то, чем я могла, возможно, управлять, пока он стоял там, бросая мне «что собираешься делать дальше, Дрю?» взгляд.

Я поймала их взгляды, когда они все посмотрели на меня, и во мне пробудились воспоминания о детстве, проведенном со строгими правилами бабушки о том, чтобы «быть со всеми в дружеских отношениях». «Когда человек крайне беден, манеры — это всё, что у него есть, — всегда говорила она. — Поэтому используй их».

— Если вы все едите, то я не против перекусить, — я почти съежилась, как только сказала это. Я имею в виду, я нахожусь в комнате с группой полувампиров и говорю перекусить?

Но с другой стоны, я была отчасти вампиром, не так ли? На одну шестнадцатую долю, сказал Кристоф. Мы все были шестнадцатые. Что-то в генетике.

Боже, папа, почему ты не рассказал мне об этом? Но я никогда не смогла бы спросить его обо всём, даже если бы он был всё ещё жив. В моём горле застрял осколок льда. Он даже не обмолвился словом по этому поводу. Ничего, кроме предупреждений о кровососах, и я взяла большую часть из того, что подслушивала по углам от других охотников. Таких, как его друг, Огаст, который был дампиром и частью Братства.

И который также пропал без вести. Я очень много думала об Огги в последнее время.

— Почтем за честь, — мальчик-араб снова поклонился, но уже чуть менее натянуто. — Я Брюс. Временный глава Совета.

Брюс? Не может быть. Безумное желание хихикнуть застряло у меня в горле, встретилось со скалой, сидящей там, и умерло с горением, как рефлекс от кислоты.

— Временный? — слова сами выскочили.

— Временный, как вы видите, пока наша глава, леди Анна, не с нами, — он выпрямился, а остальные дампиры немного расслабились.

Ну, ладно. Это нужно знать. Если задуматься, то Анна определённо была Главной Сучкой.

Я не выпускала складной нож.

— И тем более, — заговорил рыжий, — леди Анна была в отпуске в течение двух недель.

* * *

Другая комната открывала нам вид без окон, она была длинной, с полированным настольным зеркалом посередине, которое выглядело бы правильно в доме Камелота, не считая того, что оно была прямоугольным. Другой стол — не больше, чем полка — размещался вдоль левой стороны, полной паровых блюд, выдавая запах еды. Серебряная урна и другая крупная серебряная вещь располагались в конце, и три винных бутылки стояли по стойке «смирно», одна — в серебряном контейнере со льдом. Второй крупной серебряной вещью на столе был самовар, я уверена в этом.

Я бы даже не знала, что такое самовар, если бы не один случай, когда мы с папой столкнулись с шабашем российских ведьм в Луизиане. Нет, серьёзно. Они управляли кондитерской в Новом Орлеане. С другой стороны, у ведьм есть порчи, микстуры и гадания со странными сальными игровыми картами, украшенными золотыми листьями.

Они хотели, чтобы я осталась с ними. «Учиться», — сказали они. Но папа просто покачал головой, и я держала его руку все время, пока мы были там. Я не брала их еду, которую они продолжали предлагать мне. Бабушка учила меня тому, что иногда еда используется как ловушка.

«Это женская сила, еда. Ты должна быть уверена, что не попадёшься на удочку, Дрю. Запомни это».

Можно подумать, что я привыкну к голосам мертвых людей в моей голове. Память иногда походит на это — она застает тебя врасплох, прыгает на тебя со скоростью затопления судна, и затем тебе остаётся лишь качать головой и пытаться выяснить, где ты находишься здесь и сейчас.

Стулья — резные деревянные троны с потертыми красными подушками из конского волоса. Каменные стены, деревянный пол и запах, как будто много ночей подряд дым сигарет боролся с небесными ароматами еды и кофе. Не было никаких пыльных паутин в углах, как в другой Школе. Это целое здание было абсолютно чистым, что заставляло меня нервничать.

Проверьте это. Все в этом месте было подозрительно как в аду. Если это то место, куда меня должны были доставить на том вертолете из снежного ада Дакоты, я не знала, должна ли я почувствовать облегчение.

Брюс указал мне на место во главе стола, как если бы я была приглашенным лицом, занимающим высокий пост.

— Пожалуйста. Кофе? А что вы предпочитаете на завтрак? Или ужин, учитывая наш график .

Они все смотрели на меня. Снова, как новенькая в школе, только я была здесь с учителями.

— Да, кофе. И, гм, еда. Слушайте, я думала, что меня должны...

— Всему свое время, — Брюс был совершенно невозмутим. — Мы не любим спешить.

— Да, я как бы поняла это. В течение многих недель я торчала у черта на куличиках с вампирами, — мне не пришлось прикладывать много усилий, чтобы всё это прозвучало саркастически. — Я не сильно уверена в том, что где-либо в безопасности, если только я не сама по себе. Так что я хочу покончить со всем этим, — и вернуться к Грейвсу.

Потому что пустота внутри меня становилась меньше, когда Грейвс был рядом. Однако я не хотела думать о том, что чувствовала себя в безопасности рядом с Кристофом. Это было невозможным, не так ли? Не тогда, когда он постоянно исчезал.

Я начинала ненавидеть исчезающих людей.

Отметки клыков на левом запястье снова заболели, но слабо. Я была рада, что рукава были опущены. Память непрошено возвратилась к тому моменту, когда клыки Кристофа погрузились в мою плоть. Он должен был сделать это, чтобы спасти нас — но это не было приятно. И будь я проклята, если расскажу одному из этих ветряных сухих парней об всём.

Голосовые связки застыли. Я застыла. Одной мысли удалось избежать неустанной, прорывающейся агонии.

...Пожалуйста, нет, пожалуйста, нет, не опять, пожалуйста, нет, нет, нет...

* * *

Но настал еще один раз. И теперь было хуже всего. Ужасные жестокие пальцы не тронули плоть. Они царапали, ковыряли и терзали меня — самую мою суть, ту невидимую материю, которой я и была.

Душа? Нет, не очень подходит. Но близко.

Копали, царапали, тянули и терзали, круша мою невидимую сущность. И вдруг что-то вырвалось из меня стремительным потоком. Голова запрокинулась, дыхание остановилось. Грейвс опять тихо охнул и попытался оттащить меня от Кристофа.

Кристоф вскинул голову, вытянув клыки из моей плоти, и крепко сжал мне запястье, не отпуская жесткой хватки чуть пониже локтя. Выдохнул, дрожа всем телом, а Грейвс снова хотел оттащить меня. Моя рука безвольно натянулась между ними, как у резиновой куклы, плечо горело от боли, а я не могла вымолвить ни звука.

Молчание опустилось на нас, и оно не было комфортным. Я выдвинула стул во главе стола и опустилась в него, разглядывая всех их. Так называемая подушка была твёрдой как камень, спине было не намного лучше. И я должна была отпустить складной нож, чтобы сесть.

Это было ужасное утро, и оно становилось ещё хуже.

Один из тихих дампиров, тот с угольно-чёрной кожей и отвратительно белыми зубами, засмеялся. Его дреды переместились, когда он последовал к буфету. Из всех них он был единственным в поношенных джинсах и футболке.

— Она определенно дочь Элизабет, — он говорил как в подготовительной школы, твердо излагая свои мысли. Но между его словами присутствовали странные пробелы, точно такие же, как у Кристофа или Дилана. Как будто они в голове переводили с другого языка. Присутствовал призрак акцента. То есть какой-то еще, не считая плоского носового Янки, с которым все говорят выше линии Мэйсона Диксона.

У меня нет акцента. Жители севера просто забавно разговаривают.

— Как будто были какие-то сомнения, — впервые Брюс казался таким кислым. — Одного только её лица достаточно, чтобы убедиться в этом.

Руки сжались в кулаки под столом. Папа никогда не говорил мне, что я была похожа на маму, кроме высказываний о моих волосах.

— Вы все знали мою маму?

— Я знал, — сказал мягко японец. — Брюс знал, и Элтон, наверное, тоже. Маркус?

Тощий блондин в сером костюме покачал головой:

— Она была в администрации до меня.

Другой блондин протянул свои руки; он оставил свою сигару в другой комнате. У него были густые вьющиеся волосы, и на мгновение я чувствовал себя легкомысленной. Кто-то украл локон волос Кристофа на моей тумбочке — даже не спрашивайте, как он оказался там, подарок на память — сказал он — и оставил единственный длинный, вьющийся светлый локон. Это мог быть любой учитель или студент в другой Школе. Включая застенчивого, нежного Дибса.

Теперь я подозревала всех. Кроме Грейвса. И Кристофа.

— Так некоторые из вас знали её. Тогда вы знаете, что кто-то в Братстве предал её, — ногти вонзились в ладони. — Анна показала мне стенограмму звонка.

Они все снова стали тихими. Брюс, в конце концов, отвернулся от буфета и уставился на меня, его тёмные глаза расширились:

— Она что?

Парень-японец резко вдохнул, как будто я только что сняла свою одежду или издала смущающий физический шум.

Я глубоко вдохнула. Господи, эти парни вообще ничего не знали. Почему они ждали столько дней, чтобы допросить меня? Хотя было похоже, что я допрашиваю их. Мой живот снова загрохотал.

— Мне показали стенограмму. Только Дилан сказал, что она не была оригиналом, что ее отредактировали. Он дал мне копию оригинала. Она находится у Кристофа.

Тишина. Все они продолжали переглядываться. Говорящие взгляды, только у меня не было идей, о чём могла идти речь. Эту тишину можно было перерезать дешёвым споком

[1]

из кафетерия.

— Рейнард, — блондин в сером костюме, наконец, заговорил, и он произнес имя Кристофа как проклятие. — Всегда думает, что знает всё лучше всех.

— В этом он превосходит всех, — выражение Брюса застряло где-то на полпути между удивленным и взволнованным. — Возможно, мы должны услышать весь рассказ. Вы тайна, миледи. Просветите нас.

Я боролась с желанием сказать ему, чтобы он называл меня Дрю. С одной стороны, эта штука — миледи — походила на то, как будто я застряла с группой задротов D&D

[2]

. Я имею в виду, они хорошие люди, но иногда ты просто хочешь, чтобы они нормально разговаривали.

С другой стороны, эти парни были, вероятно, достаточно старыми, чтобы быть моим отцом. Или старше. Было бы неправильно приобрести врагов в их лице.

Ком, вызванный сильной паникой, обосновался в моём горле, мне пришлось сглотнуть дважды, и у меня всё вздрогнуло внутри. Я начинала понимать, что ничего из всего этого не станет проще.

— Хорошо, — я глубоко вдохнула. — Вы хотите услышать всю историю? Ладно. Всё началось с того, что я стреляла в зомби. Но это был не обычный зомби. Это был мой отец.

И чтобы всё казалось ещё хуже, мой голос сломался на последнем слове. Ради Бога, как я могу объяснить кучке дампиров, что значит стрелять в зомби, который является твоим отцом?

— Я думаю, что вам стало бы легче, если бы вы позавтракали. Между прочим, я Элтон, — угольно-чёрный парень любезно улыбнулся мне теми противными белыми зубами. Они все выглядели, как из рекламы шампуня, здоровая и чистая кожа, отлично сложенная группа привлекательных молодых мужчин. Их одежда сидела на них так, будто она была рада украсить супермоделей. И я, одетая в джинсы и жалкую старую толстовку, а волосы — я почти чувствовала, что они стали завиваться. Это была та самая ситуация, когда каждая свободная нитка и завиток начинали высовываться.

И каждый из этих парней мог бы, вероятно, убить меня, не раздумывая дважды, пока я не кидалась на них и не стреляла.

Мозги были на пределе. Но я очень, очень устала.

— Я Дрю, — сказала я машинально. Бабушка, скорее всего, гордилась бы моими манерами. — Дрю Андерсон.

— Это прозвище? — послышалось от парня-японца. — Я Хиро, между прочим. Это удовольствие встретить вас.

Я уверена: он очаровашка.

— Мне понадобится время, чтобы всё рассказать вам, — и я не знаю, собираюсь ли я упускать эту возможность. Мои ладони стали влажными. Я вытерла руки о джинсы, жаль, что стул был тяжёлым. Но если бы я встала, то это выглядело бы слишком странно.

Очень даже странно. Наверное. Я не знаю.

Хиро кинул мне взгляд, который я расшифровала, как доброжелательный. Он сознательно выдвинул стул с левой стороны от меня и опустился в него.

— Мы Куросы. Дампиры. У нас есть, моя дорогая, только время.

У меня возник другой вопрос:

— Как... то есть вы парни старые. Старше, чем большинство вампиров, которых я видела. И Бенжамин, он старше Кристофа. Как долго вы... мы...? — я решила, что не могла отнести себя к ним. Или могла? Господи, у меня было так много вопросов, и это было не смешно. — Как долго вы живёте?

Брюс появился из ниоткуда рядом со мной. Я подавила в себе желание вздрогнуть, и в теплом дуновение ветра послышался запах одеколона и кондиционера для ткани. Ни от кого не пахло так, как от Кристофа, ни от кого — пряный яблочный аромат, который следовал за ним вокруг, не распространялся на других дампиров. Я задалась вопросом об этом. Как бы я спросила об этом? Эй, вы, парни, не пахнете пекарней. Что это даст?

— Мы Куросы, — повторил Брюс и поставил тарелку передо мной. Половина бельгийской вафли, яичница-болтунья, небольшая гора бекона и маленькое стеклянное блюдо, которое содержало кусочки дыни и виноград, а также землянику, похожую на сгусток крови. — Мы живем, пока ночь не выслеживает нас. Точно так же, как носферату, но без их... неспособностей.

— Не считая голода, — Элтон играл с серебряной вещью, которая не была похожа на кофейник. — Всегда, за исключением голода.

Голод. Почему они не называют это жаждой? Странное место в горле дрожало. Место, которое любило теплую, красную, медную, соленую жидкость. Пятно, которое нажало на кнопку в моей голове и превратило меня в кристально-чистую девочку, полную красного жидкого гнева.

А это уже другое. Господи, теперь, когда я знала то, на что это походило: желание выпить чью-либо кровь, у меня было чертово время, которое держалось за меня. Всё это походило на кружащуюся массу вещей, изменяющихся раньше, чем я могла получить контроль над ними.

Я уставилась на еду. Скрывалась ли в ней ловушка? Я была слишком голодна, чтобы сказать. У меня не было поддержки папы, и я не могла положиться на него.

— Попробуйте поесть, — Брюс положил вилку и столовый нож. Если я не ошиблась, они были сделаны из тяжелого серебра, отражающего резкий свет, который я видела через туман.

Мои глаза пылали. Еда превратилась в цветной свет.

— О, нет, — рыжий звучал устрашающе. — Она...

— Кир, заткнись, — Брюс вручил мне платок. — Я возьму для вас кофе, миледи. Не спешите. Вы в безопасности теперь.

Я не потрудилась сказать ему, что не верю в это. Вместо этого я вытерла глупые глаза, шмыгнула носом, и взяла кусок бекона. Я должна есть, пока в состоянии это делать. Даже если там находится ловушка.

Интермеццо

Коридоры больницы пахли болезнью и лизолом. Я горбилась на твердом пластиковом кресле, руки обернуты вокруг ног. Я была все еще в джинсах; когда я пришла домой из школы, я нашла бабушку, все еще лежащую в постели, огонь почти потух в камине, а холодный ветер свистел через взломанную дверь.

Она держалась, пока могла, ради меня. Я собрала её вещи в древний Паккард — он был, вероятно, старше папы — и все еще надеялась, что это не начнется. Но всё началось, бабушка сонно пробормотала, что очень не хотела ехать в город, но она, конечно же, поехала.

Вождение в долину заняло много времени, и я боялась, что она уйдёт прежде, чем я смогла бы доставить ее в больницу. Я вела полночи, и когда я добралась туда, люди из отделения неотложной помощи бросили один взгляд на нее и забрали ее из моих рук. Мне пришлось искать палату, в которую они положили ее. Потом посыпались вопросы.

Кто ты? Как её зовут? Кто ещё в семье есть? Сколько тебе лет?

Я только повторяла, что папа был в пути и чертовски надеялась, что это так. Но он, как обычно, ушел, и некоторое время должен был отсутствовать. Я опустила голову на колени, но не успокоилась. Было слишком опасно. Я снова сильно ущипнула себя за левую руку. Синяки уже цвели в тех местах, где я всю ночь щипала себя.

В коридоре находилась зона посещения. Стулья там были заняты, но тот, на котором сидела я, был слишком неудобным, чтобы спать на нем. Кроме того, если бы тот доктор возвратился с полицейским или социальным работником, то я могла бы убежать отсюда, по крайней мере, тремя путями. Если бы я пробежала по коридору, то была бы поймана в ловушку.

Мои пальцы вырисовывали небольшие узоры на подлокотнике стула. Они чесались от желания порисовать. Жаль, что у меня не было карандаша и бумаги. Там было также окно, которое показывало голые кроны деревьев. Началась зима. И на выступе перед стаканом присела бабушкина сова, наблюдая за мной так же, как я за ней.

Всё это продолжалось в течение ночи, пока машины сигналили и дыхание бабушки выровнялось. Сова уселась на подоконник, взлохматила перья и её ясный, желтый, пристальный взгляд закрепился на мне. Когда линия бабушкиного сердцебиения, наконец, стала плоской, то больничный персонал отчаянно пытался связать душу, которая уже свободно скользнула от ее старой опустошенной оболочки, с телом; я моргнула, и сова исчезла. Я отступила назад, скользя в зал. Чем меньше взрослые обращают на меня внимание, тем лучше.

Я теребила корочку заживающей ранки на правой коленке через дырку в джинсах. Я упала со склона, пока искала американский женьшень. Его также называли по некоторым причинам заманихой. Хорошее растение, и бабушка всегда нуждалась в нём в больших количествах. Она ругала меня, когда я приходила домой с разбитыми коленями.

Сова взъерошила перья. Я вернулась в реальность, все страдания, повисшие в воздухе, давили на меня. Бабушка научила меня, как собратья в собственной голове, чтобы отгородиться от запутанного лепета чувств других людей. Но «дар» не предупредил меня, что она покинет меня.

Светало. Серый свет коснулся горизонта. Я не хотела оставлять ее одну здесь, в этом обесцвеченном месте, которое сильно воняло отчаянием. Но я не могла больше болтаться здесь — взрослые запомнят, что я была здесь и не будут слушать, если я скажу, что папа уже в пути. Я точно не знала, что произойдет тогда, но я знала, что это будет неприятно.

Папа, пожалуйста, поспеши. Пожалуйста, приезжай сюда.

В конце зала зазвенел лифт. Моя голова вздернулась, как у старой собаки. Лифт звенел всю ночь, каждый раз издавая хрипящий звук колокольчика, как будто он не мог открыться после того, как собрал всю энергию, чтобы объявить, что он прибыл.

— Она там, — сказал кто-то. Я мельком взглянула на зал в противоположном направлении, не поворачивая голову, используя лишь периферийное зрение. Там была крупная рыжеволосая медсестра, ее руки лежали на бедрах. Позади нее был тот доктор, похожий на хорька в белом халате, и женщина в платье в цветочек, которое кричало «социальный работник».

Я медленно соскальзывала со стула, как если бы не слышала их. Дверь лифта снова открылась. Я бы не смогла спуститься вниз, если бы не побежала. Но я могла бы сбежать трусцой по лестнице и уйти другим путём.

У меня все еще были ключи от Паккарда. Они звенели на проволочной петле, и я шла, голова вверх, целеустремленно к лифту.

— Эй! Ты! Ребёнок! — подал голос доктор. Он даже не помнил моего имени. — Эй!

Двери лифта хрипло открылись. Я быстро пробежалась в голове по месторасположению. Это походило на бабушкину игру Что Находится На Столе, где я должна была помнить и описать каждый объект на столе, повернувшись ко всему спиной, или после того, как она положила свежую ткань на все вещи. «Хорошее обучение, — говорила она. — Используй то старое мясо между своих ушей

[3]

, Дрю. Слушай и мотай на ус».

Моё сердце стучало в ушах. Голова была тяжёлой. Я слышала, как перья прорезали воздух, потому что бабушкина сова взлетела с подоконника, и меня пронзила нестерпимая боль. Я не смела оглянуться назад, чтобы посмотреть на сову.

Кроме того, нормальные люди не видели её. Именно это означало быть «другой». Просто еще одно слово для определения одиночества.

Добраться до лестницы. Когда доберешься до лестничной клетки, сможешь добежать до первого этажа и выйти. Там есть пожарный выход. Затем можно скрыться в бабушкином доме и...

— Эй! Ребёнок!

Из лифта вышел мужчина. Мое сердце подпрыгнуло в горло и быстро застучало. Я не понимала, что бежала, пока внезапно звук моих шагов не грозил снести голову с плеч. Короткий, отчаянный крик вырвался из меня, когда доктор снова закричал.

Мужчина из лифта раскрыл свои руки. Высокий, белокурый ёжик, его джинсы помялись и были в беспорядке, футболка выпачкана моторным маслом. Он был всегда настолько чистым и опрятным, что это был шок видеть его в таком виде. Мне было всё равно. Темные, глубокие круги пролегли под его глазами, такими же синими, как у меня. Как у мамы. Только у него они были по-зимнему синего цвета, холодные и, если присмотреться, с лавандовыми линиями возле зрачка.

Я не задавалась вопросом и не заботилась об этом. Я бежала прямо в его объятия. Я поняла, что моторное масло было расплескано на его рубашке, чтобы прикрыть что-то еще, что-то красноватое, и почувствовала повязку вокруг ребер. Это не имело значения. Я обняла его настолько сильно, что он резко вдохнул, и я его не отпускала.

— Дрю, детка, — мозолистая рука поглаживала запутанные завитки. Я обняла его ещё сильнее. — Я пришёл, как только смог. Мне жаль, дорогая. Шшшш, сладкая, ангелочек. Всё хорошо.

Я поняла, что издавала низкие, болезненные звуки и что мой нос был полон соплей. В течение всей ночи я не могла кричать, но теперь что-то во мне вырвалось на свободу, и я начала изливаться. Хотя и пыталась быть тихой. Я рыдала в его грязную рубашку.

Трио — медсестра, доктор, социальный работник — прибыли десятью секундами позже и стали закидывать его вопросами. Он отвечал на каждый из них в своей медленной, ясной манере, растягивая слова, и я знала, что всё будет хорошо. У него были все документы и бумаги, хотя только Бог знал, где он их достал. Мне было всё равно. Всё что я знала, это то, что он был здесь, и поэтому всё должно было быть хорошо.

И поэтому я больше никогда не хотела отпускать его. Не тогда, когда я могла ему помочь.

Не тогда, когда он сделал меня.

Глава 5

Я выпила достаточно кофе и апельсинового сока, чтобы выпустить в воду маленький линейный корабль, и мое горло саднило от разговоров. Я хотела принять ванную и впасть в долгую, долгую дремоту.

Из всех них рыжеволосый Кир реагировал больше всего. У него на лице отразились недоверчивость, замешательство, понимание, и, наконец, гнев. На некоторое время его лицо остановилось на гневе, над ним повисла грозовая туча, он трансформировался: волосы превратились в золотистые кудри, клыки выглянули из-под верхней губы.

Я не сводила с него взгляда.

Блондины — Эзра и Маркус — провели большую часть опроса с Брюсом, который время от времени перебивал их. Главным образом они просто позволяли мне говорить, объяснять, отвлекаться, и поднимать нервы, и каждый раз Хиро успокаивал меня:

— Всё в порядке, — говорил он. — Мы знаем, что вы говорите правду.

Что отчасти заставило меня задаться вопросом. Некоторые факты вы не рассказываете даже тем, кому доверяете. И поэтому я инстинктивно придерживалась своего решения не учитывать мелочи — как жар и холод, которые проходили через меня, когда я думала о Кристофе. И не такие незначительные вещи, как тот факт, что он укусил меня. Отметки странно пульсировали на запястье, когда я стала нервничать. Рукава толстовки спущены, как будто мне было холодно.

Эта встреча не была похожа на общение с директором любой другой школы. Вы думаете, что если меня пригласили в комнату с группой взрослых парней, которые управляли огромной организацией, направленной на борьбу с вампирами, то это всё равно, что кабинет директора? На самом деле всё было... странным. Наверное, они действительно хотели меня выслушать.

Они смотрели на меня со смехом. Как будто я была мифологическим существом, которого они не могли полностью понять. Я смотрела куда угодно, лишь бы не натыкаться взглядом на Кира и того, кто задал мне вопрос, и увидела, что один из них откровенно пялился на меня. Из-за этого еда во рту превратилась в комок жевательного картона. Неужели у меня на лице было что-то не так? Было бы очень круто разговаривать с кучкой важных шишек, пока с подбородка свисает яйцо.

— Затем мы оказались здесь, — неубедительно закончила я. — И после небольшого беспорядка, Бенжамин и его команда обнаружили нас, а меня забрали в комнату. Они представились моими телохранителями.

— Калстед и его протеже, — сказал Брюс. — Он один из наших самых лучших молодых людей. Пока вы не знаете достаточно, чтобы выбрать собственную охрану, это, наверное, лучший вариант. И лупгару тоже... Грейвс?

— Эдгар Хидики Грэйвс, — Хиро положил свою вилку с точным щелчком. — Более прекрасный юный преступник, которого, я уверен, мы не сможем найти.

Я подавилась глотком очень холодно апельсинового сока. Я почти задохнулась. Эй, секундочку.

— Эдгар?! — я почти пищала.

— Так сказано в его документах, — Брюс кивнул. — Его укусил Среброглавый?

— Да, Пепел укусил его, — они ничего не сказали насчёт Пепла. Они выяснили, что его прятали внизу. Но я не собиралась заводить разговор об этом и, скорее всего, они уже решили, что ему лучше быть где-нибудь взаперти, где я не могла до него добраться.

Я чувствовала себя... ответственной.

— На лупгару составлен Протокол, — в тоне Хиро отчетливо слышалась заглавная буква. — Вообще, ему было бы лучше в... исправительной Школе, даже в лучшем случае с половиной отпечатков.

— Все преимущества, всего несколько недостатков. И меньше волос, — Маркус откинулся назад на своём стуле. Я не видела, как он развалился на чём-то настолько твёрдом и неудобном, но у него это получилось. — Он везунчик.

Опять этот тон. Что-то сформировалось в моей голове.

В этой комнате не было оборотней. Здесь я была полностью сосредоточена на завтраке, а Грейвс ждал меня снаружи, вероятно, голодный. Здесь находились главы Братства, среди которых ни одного оборотня. Здесь все контролировали дампиры, и они отпускали придирчивые комментарии об оборотнях. Разговаривая о том, каким счастливчиком был Грейвс, потому что он не становился лохматым.

Бабушка растила меня в Аппалачах, и большую часть времени мы с отцом оставались ниже линии Мэйсона Диксона. Я знаю, как называется такое поведение: видела достаточно часто на протяжении всей своей жизни. Это просто отвратительно. Возможно, я счастливая, потому что, пока переезжала с места на место, видела людей, которые вели себя точно так же. Однако есть кое-что безобразное южнее штата. Когда вы не уверены, что находитесь наверху пищевой цепи, не имеет смысла заставлять страдать всех, кто ниже вас этой же цепи — но все время люди заставляют страдать других. Потому что из-за этого они чувствуют себя важнее, безопаснее.

Я только собиралась сказать что-нибудь — я даже не знаю что, может, что-то вроде «он тоже человек», ну, вы понимаете, — как двери из красного дерева открылись. Вспышка алого шелка, длинных, ниспадающих, вьющихся, рыжеватых волос, и ботинок на высоком каблуке. Как будто кошка видит, что вы пялитесь на нее, и остановит смерть взмахом лапы.

Я это что, вообразила? Я была исчерпана, нервы на пределе, но клянусь Богом, я увидела вспышку чего-то неприятного в глазах другой светочи.

Иногда ты встречаешь девушку, которая сделана из другого теста. Вы просто ненавидите друг друга без каких-либо чёртовых причин. Я уже знала, что она мне не нравится. Кроме того, она ненавидела Кристофа.

Почему меня вообще это так сильно волнует?

Анна подняла острый подбородок, и ее голубые глаза немного расширились. На ней было другое красное шелковое платье, что-то с пышной юбкой и лифом, который можно было назвать непристойным. Камея на тонкой золотой цепи покоилась в ложбинке ее стройного белого горла, и длинные тонкие золотые сережки-слезинки задрожали, когда она остановилась. И, Боже помоги мне, она щебетала в комнате, полной парней-дампиров:

— Итак! Опять опоздала, но вижу, что вы начали без меня.

— Вы в безопасности, — Брюс не казался удивлённым. — Мы зря волновались.

Длинная напряжённая тишина продолжалась. Стул Кира царапнул пол, когда он медленно встал, и остальные последовали его примеру.

Я осталась на месте, потому что мои коленки стали ватными, и приглушенный удар крыльев заполнил мои уши как сердцебиение. Холодные, колючие пальцы пронеслись по моей коже, и внезапно я была уверена, что что-то не так. Меня накрыл порыв теплых духов.

Почему она так пахнет? И Кристоф, почему он пахнет, как тёплый яблочный пирог?

Горячий поток, который лился во меня при мысли о Кристофе, встретился с ледяным осознанием опасности, и они оба боролись за меня. Я начала жалеть, что выпила так много кофе. Почему случается так, что когда ты напуган, то можешь думать только о том, как сильно хочется в туалет?

Хотя, может, такое происходит только со мной?

— Я была в отпуске; вы же знаете, как я теряю счет времени. Я была совершенно в безопасности с моими мальчиками. А это Дрю! — она, казалась, настолько счастлива видеть меня: сладостный голос и широкая с ямочками улыбка. — Когда ты приехала? Я рада, что они не держали тебя долго в той второсортной Школе.

Они? О ком она говорила? О парнях в этой комнате, которые не имели понятия о том, где я была и что делала?

Дампиры стояли абсолютно неподвижно, но я почувствовала, как они напряглись. Хиро оперся на стол, кончики пальцев почти касались серебряной вилки. Внезапно я четко увидела, как он берёт вилку и запускает её в Анну. Кровь бьёт струёй, крики, вилка с треском заехала в прекрасный голубой глаз.

Я вдохнула. Голова Хиро немного повернулась, и внезапно у меня появилась уверенность, что он следил за мной с помощью своего периферийного зрения.

Может, он хотел бросить вилку в меня. Я снова обрела дар речи. Когда ты в сомнении, скажи что-нибудь глупое:

— Я приехала пару дней назад. Было весело.

— Весело? — она подняла изящную бровь, открытая дверь зевала позади неё. В комнате затрещал огонь. Она была похожа на иллюстрацию сборника рассказов. Как же сильно я хотела сесть! Мне показалось, что лицо было жирным, и я все еще чувствовала вкус бекона.

Официально заявляю: она мне не нравится. Она, вероятно, испытывала ко мне те же чувства. Но она старше и не будет вести себя как подросток, правда?

Но я не могла остановиться.

— Да, весело! Просто очуметь! — моя правая рука оперлась на колено под столом. Я помешала ей коснуться выпуклости складного ножа, с усилием подавила желание, из-за которого я вспотела. — Меня почти заживо сожгли. Нас также преследовали на машине. Если бы не Кристоф, я бы была мертва.

— Кристоф? Рейнард? — её губы, розовые от помады, приоткрылись. Отдать ей должное, она не выглядела ни в малейшей степени удивленной. — Серьёзно?

— Серьёзно, — плоско и непримирительно, как будто она только что оскорбила меня.

— Тогда я ожидаю вашего расспроса, — в тех детских голубых глазах вспыхнули искорки. Как у чирлидерши, насмехающейся над кретином.

Даже, если она старше, сделана-то она из такого же теста! Есть только одна причина, почему такая как она вежлива к такой, как я.

Либо они хотели подготовить меня к чему-то, либо они хотели чего-то от меня.

У меня в голове нарисовалась противная гипотеза, как в глубине шахты опасный газ. Я уставилась на нее, жалея, что не могла снять всю напряженность и неловкость в комнате и просто немного подумать.

Но в одном я была чертовски уверена: я не собираюсь заново пересказывать всю историю. Не этой блестящей, красивой чирлидерше.

— Я уже всё рассказала, — я подняла руки и упёрлась в стол. Учитывая, что я ничего не слышала из-за приглушенных ударов крыльев. Я надеялась, что бабушкина сова не появится. Прямо сейчас это последнее, что мне нужно

Конечно, если никто не мог видеть сову, то мне не о чем беспокоиться. Они, вероятно, не подумают, что я сумасшедшая. Но как-то не хотелось рисковать.

Больше не хотелось. Начиная со вчерашнего дня, я поняла, что мне лучше не испытывать судьбу.

Я медленно поднялась. Я не могла не смотреть на лицо Анны. Я уставилась на неё, как будто она гремучая змея, которую мне надо было держать в поле зрения и одновременно потянуться за лопатой, чтобы убить её. На самом деле, эти мысли привели меня к мыслям о бабушке. Что вызвало приступ боли. «Двигайся красиво и медленно, и не провоцируй змею на бросок. Медленно и легко, дорогая».

— Причем весьма увлекательно, — Маркус многозначительно взглянул на Хиро. — Я думаю, мы можем простить миледи Андерсон: она очень устала.

Брюс напрягся, брови Кира поднялись вверх, а Эзра ухмыльнулся. Он ухмылялся так громко, что я почти слышала его сквозь шум в голове.

— Миледи, — как Хиро удалось прояснить, что он говорил со мной, не отрывая глаз от Анны, я не знаю. — Я сопровожу вас к вашей охране.

Ну неужели это не было мило с его стороны? У меня было такое чувство, что здесь находились две разные группы. Одна из них, наверное, была на моей стороне, а другая — на её. И если дело дошло до этого, тогда она королева школы? Ну ещё бы, у неё была группа поклоняющихся ей мальчиков. У девушек с такой внешностью всегда имеются поклонники.

Лицо Анны ожесточилась, но ее тон не изменился:

— Я предполагаю, что стенограмма будет доступна для меня?

Боже мой, если бы только она добавила чуть больше сиропа в свой голос, то в нем можно было бы утонуть. Я сглотнула с трудом. Камень в горле ушел, сменившись на резкий привкус восковых, гнилых апельсинов. Бабушка называла это явление арах — аура, это как когда больные мигренью чувствуют, что сейчас начнётся приступ боли.

У меня же чутье просыпается прямо перед тем, как кто-то пытается убить меня, или когда вскоре увижу старого друга, или когда должно произойти что-нибудь серьезное. Если бы я не была так занята, стараясь встать прямо и выглядеть менее потрепанной, я бы, возможно, уладила разногласия с собой.

— Конечно, — Брюс сказал это так, как взрослые, когда имеют в виду: «Нет, ты действительно тупица?»

Интересненько. Меня перетягивали как канат. Как долго она была единственной девушкой среди парней? Похоже, она действительно замечательно проводила время. Ей, наверное, все давалось легко.

Только этого было достаточно, чтобы вы ненавидели её. Как если бы я не чувствовала, что она проводит своими коготками по доске.

Стул Хиро заскрипел, когда он отодвинул его еще дальше. Я восприняла это в качестве сигнала, чтобы двигаться, и вкус восковых, гнилых апельсинов затопил язык, когда я ступила дальше от своего стула.

Я остановилась только один раз, мой пристальный взгляд все еще держался на Анне. Ее щеки стали розовыми. Искра алого цвета в ее зрачках вспыхнула так же быстро, как и исчезла.

Я снова уходила.

Было неудобно выходить из-за стола, по меньшей мере. Мне не нравилось то, что я смотрела на неё. И к тому времени, как я вышла, Анна сложила руки и уже поджидала в дверном проеме, созданном потертыми, шикарными тканями кабинета.

Что предоставило интересный выбор. Мне скользнуть вправо, горбя плечи, и быть хорошей маленькой кретинкой, или забить на эту чирлидерскую ерунду? Серьёзно, я хотела в туалет, и здесь, в Школе, она находилась в самом выгодном положении.

Но Анна никому ничего не сказала обо мне. Каким секретом я была для неё? Она «защищала» меня? Даже при том, что, в конце концов, вампиры нашли меня?

Она хотела, чтобы я тоже ненавидела Кристофа. Почему?

Еще больше вопросов. И у меня было полсекунды, чтобы решить, что делать.

Я расправила плечи, наклонила подбородок, подавила отрыжку от бекона и пошла прямо к ней. Хиро сделал изящное, размытое движение, и прежде, чем я осознала всё, он стоял передо мной. Анна как ни в чем не бывало отступила в сторону, и я проплыла мимо нее, как будто я была на парадном плавании.

— Дрю.

Я взглянула через плечо. Мысль — я повернулась спиной к Анне — заставила мою кожу покалывать из-за осознания. Это как ожидать, когда тебе на спину повесят бумажку с надписью «Тупица». Или когда в спину ударят ножом.

Анна прислонилась к открытой двери, и стала похожей на иллюстрацию из модного журнала. Прекрасная, матовая кожа и сладко-ядовитая улыбка. В голову пыталась пробиться еще одна противная мысль, но она утонула в потребности как можно скорее найти туалет.

— Что? — что ты хочешь теперь?

— Добро пожаловать в Главную Школу, сестра, — блестящий от помады уголок рта изогнулся, полуулыбка, в которой не было ни намека на тепло. — Мы станем лучшими друзьями.

Если она хотела показать сарказм, то это было очень убого.

— Да. Здорово быть здесь! — мне не пришлось стараться, чтобы прозвучать насмешливо. — Интересно, кто следующий попытается убить меня...

Я следовала за узкой спиной Хиро через зал, и позади нас с щелчком закрылась дверь.

— Это было неразумно, — он с непринужденностью уклонился от стульев и провел меня через дверь из красного дерева, внезапно у меня появилось чувство, что я находилась в воздушной пробке. Здесь не было окон, не было солнечного света. Только огонь и электрическое освещение, и когда позади меня закрылись двери кабинета, воздух стал неподвижным.

Можно подумать, дампиры хотели бы иметь весь возможный дневной свет.

— Что? — мне очень срочно нужно было найти туалет. В следующий раз, когда мне предложат кофе, попытаюсь не выпивать целый галлон. И удачи мне хоть немного поспать. Мое сердце колотилось и от кофеина, и от постоянной идеи, что я была в опасности.

Смешно. Ведь это то место, где я должна быть в безопасности, потому что рядом со мной находилась кучка дампиров и оборотней, обученных или все еще обучаемых убивать вампиров. И члены Совета управляли Братством, правильно? А Братство хотело видеть меня живой, потому что я девочка-дампир. Что было достаточно редко: здесь находились только мы с Анной, и Кристоф говорил, что я бесценна.

— Анна... сложная. Она глава Совета, глава Братства, единственная светоча, которую нам удалось спасти за многие годы. Она привыкла к определенному количеству уважения, — он пожал плечом. — У вас здесь есть друзья. Но все же... будьте осторожны.

Быть осторожной насчёт чего?

— Я всегда осторожна, — пробормотала я. Мягкий шелест крыльев отступил, и вкус завтрака боролся со вкусом восковых апельсинов. — Ну, почти всегда.

— Будьте более, чем осторожны, миледи Андерсон, — огромная железная дверь призрачно открылась, как только Хиро добрался до нее. — Будьте бдительны.

Я могла спросить его, что он имел в виду, но мой мочевой пузырь грозил лопнуть. И у меня было забавное чувство, что я ничего не вытащу из него, кроме загадочных ответов — в стиле Кристофа. Поэтому я кивнула, пытаясь не заметить облегчения на лице Бенжамина или грозовую тучу на лице Грейвса, и убралась оттуда.

* * *

— Выделяешься в проклятом зале с полувампирами! Господи! — Грейвс последовал к моему окну. На улице стоял яркий, солнечный день, было достаточно рано, поэтому можно было услышать пение птиц, окна комнаты выходили в сад, все становилось зеленым с приходом весны. — Надменные ублюдки. Что ты так долго?

— Мне пришлось рассказать всю историю, — я направилась прямо к ванной комнате. Плитка была глубоко-синего цвета с латунными креплениями, а ванная — достаточно глубокая, чтобы утопить оборотня, здесь были акры неудобного пространства. Мне хотелось включить кран, чтобы заглушить эхо Большого Каньона — жестокого обращения мочевого пузыря.

Несколько минут спустя и на несколько фунтов легче я вырыла в своей избитой чёрной сумке расчёску и вышла. Я увидела его лежащим на моей кровати, пальцы переплетены позади головы, а занавески отодвинуты.

Комната была в два раза больше, чем в предыдущей Школе и такой же голубой. Ковер, в котором можно потерять четвертаки, пустые книжные полки с несколькими старинными медными безделушками — одной из таких была маленькая медная черепаха, достаточно тяжелая, чтобы бросить в злоумышленника, если вы не имеете ничего против убийства кого-то безделушкой — но никаких мраморных бюстов, слава Богу. Кровать была такой же большой, как у принцессы на горошине, и со странным каркасом, обмотанным голубой тканью. Она выглядела так, будто фея задушит кого угодно там в любую секунду.

В комнате также был компьютер последней модели, который я всё еще не потрудилась включить, и три кредитные карты, лежащие на столе из палисандра в конверте для дисков рядом с клавиатурой, все зарегистрированы на Sunrise Ltd. Напечатанный лист с адресом и почтовым номером, как будто я жила в квартире. Настенный шкаф размером с Титаник был абсолютно пустым. Вся одежда, которую мне дали в другой Школе, была грязной, и если бы не маленькая стиральная машина, и сушилка, спрятанная в отдельном шкафу, не знаю что бы я делала. Это как всю жизнь носить одни и те же джинсы и майку.

— Я думаю, нам надо купить пару спальных мешков, — я опустилась на кровать рядом с ним. — Ты уже видел Спиннинга?

— Я могу его найти. Если он тебе нужен. Зачем тебе спальные мешки? У тебя здесь классная кровать, — он уставился в потолок, зеленые глаза прикрыты и выражение лица было где-то между злым и вялым. — Что случилось? Кто эта девушка?

Так вот откуда он прознал про нее. Анна подходила прямо к нему. Где в этот момент была ее компания телохранителей?

— Это Анна. Другая светоча, — я почти добавила «Эдгар» в конец предложения, но в последнюю секунду решила, что этого делать не стоит. Вероятно, прямо сейчас его лучше не дразнить. Хотя я не была склонна смеяться, он не был в том настроении, чтобы веселиться.

Он впился взглядом в потолок, гнев побеждал в нем.

— Я думал, что ты единственная светоча.

Что я могла сказать? Я тоже так думала, а потом я не могла сказать тебе обо всём.

— Они отчасти держат её в секрете, поэтому вампиры не нападают, я так полагаю.

Грейвс фыркнул.

— Да, конечно, они также и тебя держат в секрете? Не говори мне, что тебе нравится это.

Теперь, когда я легла, кровать на самом деле казалась удобной. Мои нервы дергались и прыгали из-за кофеина.

— Я думаю, что некоторые из них пытались сохранить меня в тайне. Но возможно не самым лучшим образом.

Поскольку, чем больше я думала об этом, тем больше реакция Совета не имело для меня смысла. Но только не Анна. Как будто она пыталась сломить мой контроль. Почему? Потому что я была здесь, в Главной Школе, в ее излюбленном месте, а не торчала в глуши, в исправительной школе? Она, вероятно, привыкла быть единственной девочкой в городе.

Я действительно не могла думать ясно. Поскольку она просто раздражала меня. Она не была обычным подростком. Если она достаточно старая, чтобы знать Кристофа, она была взрослой, даже если и была похожа на чирлидершу. И почему она приезжала в другую Школу? Попытка заманить Кристофа по каким-то причинам в ловушку? Она действительно думала, что он предал мою мать? Казалось, что многие думали так.

Кроме Дилана. И меня.

«Не бойся», — сказал Кристоф, держа остриё ножа напротив груди. Сильно потянул, как будто он собирался ударить себя. Он поклялся, что не убивал мою маму. И он был там, в той тёмной комнате, в комплексе оборотней.

«Ради тебя, Дрю, я готов биться на стороне света».

Я доверяла ему, не так ли? Но он оставил меня здесь. Одну. Снова.

Или, может, не совсем одну, потому что Грейвс находился прямо напротив меня, и над чем-то думал. Прямо-таки вбирал в себя, как сказала бы я. Единственная вещь, которая мне в нём нравилась — ему ничего не надо было объяснять. Ему нужно было лишь намекнуть, а дальше он сам обо всем догадывался. Но то, что он сказал дальше, удивило меня:

— Ты кажешься не слишком удивленной, увидев, что такая же, как ты, ходит рядом.

— Она не такая, как я, — я выдала это на одном дыхании, немедленно и настойчиво. Тонкие лезвия света скользнули между тяжелыми бархатными шторами. С внутренней части окон были стальные ставни, точно такие же, как в той старой Школе. Только они выглядели более прочными, и на них имелся рисунок сердец — и еще один железный засов (чтобы я могла закрыть ставни), чьи скобы находились в каменной стене. — Слушай, Грейвс... — сейчас я решила держать имя «Эдгар» при себе. Если бы он хотел, чтобы я называла его Эдди, он бы сказал мне.

— Что? — теперь он казался раздраженным.

Я видела её в старой Школе. Она хотела, чтобы я ненавидела Кристофа, и ты знаешь... Я даже не могу сказать, о чём думаю.

— Я не знаю, что делать, — признавать это вслух было, вероятно, самым страшным из того, что я сделала на прошлой неделе, и это что-то да значило.

Когда папа был жив, я знала, что делать. Он говорил мне, и он никогда не позволял мне сбиваться с пути. Когда он предстал передо мной в виде зомби, все усложнилось, но Грейвс был там. И, пока я сосредотачивалась на том, чтобы держать мальчика-гота подальше от проблем, незнание казалось более управляемым. Плюс, я осталась наедине с книгами и оружием, и кое-какими знаниями Истинного мира. Он был обычным человеком. Теперь мы оба находились в дырявой лодке, и я не имела понятие, куда плыть дальше, и не хотела, чтобы он знал это.

Грейвс тяжело вздохнул, закрыл глаза. На висках просматривалась тонкая линия темно-каштановых волос. Корни. Черные окрашенные волосы отрастали.

— Прямо сейчас нам надо поспать. Потом я поищу Бобби и Дибса и посмотрю, что они скажут. Тогда мы узнаем, как работает тот компьютер и те кредитные карты, и мы закажем тебе одежду, — он сделал паузу и добавил, глядя на меня, как будто ожидал, что я не соглашусь. — И мне тоже.

Это был довольно хороший план, тот, до которого я должна была догадаться.

— Но что, если... — я остановилась. Вампиры, вероятно, не нашли бы меня через Интернет. Нет, им сказали, где найти меня. Кристоф сказал так, и так сказал Дилан. — Что мы будем делать потом?

— Наблюдать и ждать, — он зевнул. Я почти увидела его миндалины. — Скажи Спиннингу и Дибсу, чтобы они присматривали за тобой, когда не смогу я. Я не доверяю никому из тех дампиров.

— Я тоже, — но какой у нас был выбор? А сейчас он думал, что будет защищать меня. Я не уверена, нравилось ли мне это. Если я не заботилась о нем, ну, тогда для чего я нужна ему? — Грейвс?

— Что? — теперь он по-настоящему казался раздражённым. Он резко положил руку на глаза, тем самым чуть не попав в меня локтем. Я даже не двигалась: он мог сломать меня, и я не уверена, что смогла бы двигаться.

— Я рада, что ты здесь, — краска прокладывала себе путь в горло, окрашивая щеки. У меня было несколько вопросов, которые я хотела обсудить с ним, но, казалось, время никогда не будет подходящим для разговоров.

Ничего никогда не будет подходящим. И как ты скажешь полуоборотню мальчику-готу, что он действительно тебе нравится, особенно, когда кажется довольно полным решимости не услышать этого? Я имею в виду, он знал это, правильно? Я говорила ему. А он рядом.

— Да, — он снова зевнул. — Теперь будь хорошей девочкой и не попадай в беду хотя бы в течение пяти минут, хорошо? Я измождён.

Во мне вспыхнуло раздражение; я проглотила его. Оно имело горький вкус, и я решила пойти почистить зубы. Он больше ничего не говорил, когда я соскользнула с кровати, и к тому времени, как я снова достигла двери ванной, он уже храпел.

Я не винила его. Сон в коридорах, видимо, плохо сказывался на нем.

Я стояла посреди тонких лучей солнечного света, которые пронзали ковёр, мои руки свободно скрестились, как будто я обнимала себя. Я смотрела на него. Рука над лицом, рот разинут, все, что можно было увидеть, это часть носа и щетину. Он растянулся на кровати — черное пятно на голубом. Потрескавшиеся руки и запутанные волосы, и коленки на джинсах были протерты. Футболка задралась, показывая часть живота, рёбер и мышц, линия незначительных волос проходила вниз от пупка и исчезала под краем черных боксеров.

Я отвела взгляд к двери. Мои щеки горели. Все замки закрыты, и я задвинула засов. Здесь были только мы вдвоем. Краска разлилась по телу от пальцев ног до волос. В моём внутреннем термостате произошло короткое замыкание.

Ну, я не собиралась спать. Так что мне, вероятно, следует сделать что-нибудь полезное, например, почистить зубы и заказать для Грейвса одежду.

Похоже, я застряла здесь на какой-то промежуток времени.

* * *

Я была на кухне, когда Огаст вернулся. Прошло две недели, и только сейчас я заставила его купить хлеб. Я когда-то попробовала заставить его купить муку, но он вытолкнул меня из продуктового магазина, как будто я издала странный физический звук. Я просто положила кастрюлю со своим ужином — бобы и булочки, так как он, наконец, купил вчера вечером муку — в горячую мыльную воду, когда услышала поскрёбывание у двери.

Я замерла и посмотрела в конец стойки, где вздёрнула нос. 38 сэт. «Если ты здесь, дорогая, и думаешь, что это могу быть не я, ты используешь один из них».

Я спросила его, что, черт возьми, произошло бы, если бы я по ошибке выстрелила в него, а он усмехнулся мне и сказал не быть глупой. Он немного походил на папу.

Но он не был моим отцом.

За окном дышал Бруклин. Окна кухни выходили на чистую кирпичную стену. Но снаружи был выступ, и Огаст заставил меня наблюдать за поручнями, которые проходили к крыше и от нее в зал к другому окну двумя этажами ниже. Никакой солнечный свет никогда не проходил сюда, но у окна спальни он иногда появлялся. Это как жить в дыре. И он никогда не позволял мне надолго выходить на улицу, а также никогда одной.

«Дар» подсказал мне, что это был Огаст. И что что-то не так.

Дверь, скрипнув, открылась. Он, должно быть, возился со своими ключами. Что не было похоже на него.

Я бросилась к двери. На небольшом столе, который был прямо около двери, лежало оружие, скрытое за пыльной вазой с искусственными цветами. Он был охотником, как папа, поэтому у него всегда все было наготове. И он провел меня в то место, где хранил все свое оружие, просто на всякий случай.

Огаст ввалился в прихожую, стал пинать дверь, и она закрылась позади него. Он почти потерял равновесие. Я поймала его, и почувствовала запах меди.

Я узнала кровь даже в таком юном возрасте.

— Господи, — я поняла, что говорила это снова и снова, и, наконец, сказала что-то другое. — Что случилось?

Он покачал головой, светлые волосы странно двигались, как будто были мокрыми. На улице шел дождь? Я не знала. Огаст был высоким, мускулистым, и почти опрокинул нас обоих, когда его ноги запутались. Он бормотал на польском языке. По крайней мере, я предположила, что это был польский. Как если бы он напился. Но он не напился.

Он был тяжело ранен, и никто, кроме меня, не мог ему помочь.

— Что? — я должна была знать, преследовали ли его или нет. Папа никогда не приходил домой таким избитым. Знакомая белая майка Огаста была порванной, грязной и окрашенной в ярко-красный. Его джинсы — кутерьма клочков, и он придерживал на груди синюю клетчатую рубашку. Ботинки промокли и потемнели. Я начала тянуть его к ванной. — Огаст, что, черт возьми, произошло?

Он вырвался из моей хватки и стал пробираться в ванную. Я бегло вспомнила правила оказании первой помощи — на самом деле, я могу справиться почти со все, за исключением огнестрельного ранения. Сначала я должна была найти повреждение, затем остановить кровотечение, проверить его на шок...

— Всё хорошо, — он добрался до двери ванной, позади него была видна белая плитка. Вся квартира стало внезапно слишком маленькой. То есть она была похожа на коробку для крекера: одна спальня, кухня и столовая размером с почтовую марку и завернутую в бумагу с киноафишами, крошечная ванная с ножками в виде лап. — Выглядит хуже, чем на самом деле. Принеси водку, — его акцент — наполовину Бруклинский, наполовину Бронкский, в целом Багз Банни

[4]

— урезал каждый гласный звук. Но что-то еще прокралось в его слова. Песня из другого языка.

Я возвратилась на кухню на дрожащих ногах. Если бы нам пришлось взорвать это место, он бы не просил водки. Облегчение вырвалось из меня.

После всего того, что случилось, он вернулся. Он выходил на охоту почти каждую ночь. Я предполагала, что Нью-Йорк был довольно опасным, все те люди и монстры, которые грохотали ночью, скрываясь во всех углах. Мне было жаль, что я не знала больше о тех монстрах, которые жили здесь — души крыс — конечно. Проклятья и вуду — конечно. Колдовство — определенно. А также другие хищники. Были, вероятно, оборотни также, но папа никогда не заморачивался с теми. И Огаст не был похож на папу; он ничего не говорил мне о том, что делал. Я не была его помощником.

Отсутствие отца росло, как камень в горле. Я захватила бутылку Stoli из холодильника, разбавила ее содержимое и решила достать ещё одну бутылку. Прежде чем отнести ее в ванную, я откупорила ее и сделала здоровый глоток. Она жгла горла — холодный огонь.

Я постучала в дверь ванной.

— Огги?

Ни звука на протяжении долгого времени. У меня был яркий мысленный образ его, стоящего перед раковиной, наполовину наклонившегося, губы открыты и красный туман распространяется из него...

Он резко распахнул дверь.

— Ты принесла водку?

Его волосы были сухими, стоя мягкими золотыми шипами. Я не думала об этом. Я была более обеспокоена его кровотечением, так что я протолкнулась в крошечную ванную и схватила Медикит

[5]

в зеленом нейлоновом мешке.

— Где хуже всего?

Он он открыл бутылку водки и сделал большой глоток. Если он узнает, что я тайком пила, он, возможно, рассердится. Но тогда, я не думала, что он заметит. Папа никогда не замечал, что я таскала Джим Бим. На вкус он был отвратительным, но действительно успокаивал. Бабушка всегда говорила, что немного выпивки хорошо действовало на нервы. В ее годы люди пили ром.

Я отодвинула фланелевую рубашку. Он вздрогнул. Там были следы от когтей, но выглядело так, будто на нем была не только его кровь. Его только поцарапали, царапины покраснели и воспалились, и проходили по диагонали через его грудь. Одна из них проходила вниз, как будто что-то пыталось выпотрошить его, но царапина прекратилась. Он был счастливчиком.

— Господи. Кто это сделал? — мои руки двигались самостоятельно, открывая Медикит и усаживая его на сухую раковину. Я схватила его за плечо. Он опустился на туалет. Слава Богу, крышка была опущена. Мы долго спорили по этому поводу: он был мужчиной, в конце концов.

— Противные твари. Хорошая девочка ничего не должна знать, а Дрю?

Я закатила глаза, открыла шкафчик и достала перекись водорода. Он сделал другой глоток водки.

— На улице идёт дождь?

Он покачал головой, все еще глотая. Его горло двигалось. Он закрыл глаза, но не прежде чем я уловила вспышку цвета — желтого, как солнечный свет.

Но глаза Огаста были тёмными. Тогда я ещё не знала, что он был дампиром. Каждый раз, когда я думала об этом, это имело смысл. Он изо всех сил пытался показывать выражение лица такое, чтобы я не задавала ему вопросов, и я была забывчивой.

Эй, я была маленькой. И я даже не знала, что дампиры существовали. Я слышала о вампирах, конечно — все, кто взаимодействовал с Истинным миром, знали о них. Но папа никогда не говорил об охотниках-полувампирах. У меня даже в мыслях не было спрашивать его о них.

Прежде чем он что-либо понял, я разрезала ножницами его майку.

— Успокойся, — сказала я, хлопая его по левой руке. — Позволь мне осмотреть. Я все время залатывала папу, — когда я подняла глаза, он смотрел на меня, и его глаза снова стали темными.

— Это не проблема, Дрю. Я быстро исцеляюсь.

Да, это так. Они уже исчезали, хотя коготь с силой прошелся по его груди.

— Господи, — я разорвала пакет с марлей. — Я, в любом случае, собираюсь прочистить их. Кто знает, какая дрянь могла попасть туда.

— Если это осчастливит тебя, — он пожал плечами, морщась, и снова поднял бутылку водки.

Он остался на достаточно долгое время, чтобы одеть свежую одежду и выкурить одну из его странных иностранных сигарет, в то время как я готовила омлет. Он жил на яйцах и водке. Говорил, что это сохраняло его молодым. Я имею в виду, ему было что, двадцать пять? По крайней мере, он выглядел на двадцать пять. Бог знает, сколько ему. Если я когда-нибудь увижу его снова, то, возможно, спрошу.

Тогда он сказал мне оставаться внутри, снова снабдил боеприпасами и исчез в течение двадцати минут. Оставляя меня пялиться на груду кровавой одежды, пепельницу, со все еще курящим торцом, две спущенные обоймы, которые снова нужно было зарядить, и на тарелку на столе.

По крайней мере, он обещал принести домой хлеб. Может быть, просто, чтобы закрыть мне рот, я не знаю.

Я бросилась к окну в спальне. Иногда, если я была достаточно быстра, то могла бы мельком увидеть его на улице, он шел, пружиня, с высоко поднятой головой. Иногда он мог исчезать, как только дверь квартиры закрывалась.

Снаружи, уличные фонари боролись с темнотой. Дождя не было. Было туманно — влажный туман; здоровенные мешки с мусором, как всегда, сложены у тротуара. Грузовики приезжали два раза в неделю, но количество мусора никогда, казалось, не уменьшалось. Здесь было грязно и холодно. Я не возражала бы, если бы могла выйти и увидеть что-нибудь — я бы хотела сходить в Met

[6]

, или даже просто прогуляться в центре города и увидеть всякую фигню.

Но Огаст сказал нет. И каждую ночь уходил.

Я вздохнула, упираясь лбом в холодное стекло. Каждый раз, когда он уезжал, я не была уверена, что он вернется.

Вот такая фигня!

Я, наконец, соскользнула с кровати и побрела в гостиную. По крайней мере, я могла постирать вещи, пока его нет. Так что, когда он вернется, то увидит, что у меня не было никаких проблем. Я медленно пошла.

Кроме того, это было хоть какое-то дело, пока папа не вернулся.

Если... когда он вернется.

Глава 6

К тому времени, как я выключила компьютер, был полдень. Я потянулась, зевнула, поправила подушку на кровати и упала на неё. Это разбудило Грейвса, хотя удары по клавишам и ругань не разбудили.

— А? — он наполовину сел, и я рискнула спасти одну из подушек из-под его головы. — Чтооо?

— Ничего. Спи, — я покрутилась, устраиваясь поудобнее. — Я только что закончила, вот и все.

— Хорошо, — он снова откинулся, и я лежала там в течение нескольких секунд, чувствуя, как он двигается, а потом я открыла глаза и обнаружила его почти нос к носу со мной. Сверкнула его сережка в виде серебряного черепа со скрещенными костями. Его радужка глаз странно светилась, и на челюсти просматривалась тень щетины.

Странно. Он отчасти становился волосатым, но это просто легкая щетина. У меня было внезапное желание коснуться линии его подбородка. Это чувство стало настолько сильным, что пальцы зачесались. Кожа внизу, на изгибе, где его горло образовывало впадину перед ключицей и плечом, выглядела очень хрупкой. Его губы слегка приоткрыты, и мы смотрели друг на друга дольше нескольких секунд, а потом он немного отпрянул.

— Извини, — он почти шептал. — Я не чистил зубы.

— Всё хорошо, — я осталась на том же месте. Он все еще пересекал границу личного пространства, ту, которую не пересекают даже друзья. — Слушай... — но я исчерпала весь словарный запас и всю храбрость.

Как я могла быть такой слабой?

— Что? — он не выглядел раздраженным, просто любопытным. И он что, покраснел?

Да, покраснел. Первые признаки цвета появились на его щеках. Румянец распространился вниз по шее, и неожиданно он стал неподвижным, как собака, которая чувствует, что должно произойти что-то опасное или интересное.

Если бы я могла нарисовать его именно так, возможно, углём на хорошей бумаге, ловя свет, который скользил по его высоким скулам и коснулся его рта, я бы вырвала картину и хранила бы ее в своей сумке. В той, которая у меня для чрезвычайных ситуаций.

Я схватила каждый последний недостающий клочок мужества, который имелся у меня в запасе, и наклонилась вперед. В последний раз, когда я пыталась это сделать, все окончилось тем, что я поцеловала его в щеку. Но с тех пор он, казалось, был заинтересованным.

Скоро узнаю это.

Наши губы встретились. Он был абсолютно неподвижен, и вспышка горячего смущения прошла через меня. Вот дерьмо. Он не это имел в виду.

Но потом он переместился. Его руки обернулись вокруг меня, и мы как-то сплелись воедино. Я не скромница, серьезно, я целовалась с парнями за трибунами, и в коридорах, ухватывая неловкие моменты, и в репитиционных помещениях, так что я не совсем безнадежна. Все прошло довольно быстро, очевидно Грейвс был новичком.

Хотя он быстро учился. Некоторым людям дано хорошо целоваться; другим — нет. Ему дано. Поцелуй не был мокрым, как бывает с другими парнями, он не давил на меня, как происходит, когда парень думает, что девочкам нравится, когда их губы покусывают. Что, как вы знаете, ужасно. Позвольте девушке дышать, а?

Его руки напряглись, и я волновалась, что сделать с моей руке, той, которая была поймана в ловушку под подушкой. Но потом он совсем освоился и наклонился еще ближе, его язык проделывал по-настоящему невероятные вещи, о которых я даже не думала, и я чувствовала себя... собой? Да.

Я чувствовала себя в безопасности. Не та безопасность, где плохие твари все еще воют за дверью и ждут приглашения в дом. Нет, это была та безопасность, где вы в конце дня опускаетесь на свою кровать и знаете, что можете заснуть, и то же самое произойдет завтра.

Я чувствовала себя, как дома. Не как страшная езда на американских горках, как было с Кристофом.

Не думай о нем, Дрю. Я приложила все усилия, чтобы выпихнуть Кристофа из своей головы. Мысль спокойно ушла.

Я обвила руку вокруг него и напряглась, но именно в тот момент он отдалился. В итоге мое лицо оказалось так близко к его горлу, что я чувствовала запах здорового парня, которому требовалось принять душ и как раз собирался идти в ванную. Это был хороший запах, и я заполнила им легкие.

Но прямо под ним был другой аромат, столь же восхитительный. Медный, сильный запах, с намеком на дикость и залитую лунным светом ночь — жидкость в его венах, и мои зубы немного покалывало. Запах его крови щекотал то место в горле. Место, которого нет у нормальных людей.

Место, где жила жажда кое-чего красного.

Нет. Господи Боже. Я даже не хотела думать о том, что произошло бы, если бы он узнал, что я выпустила клыки так близко от его шеи. Не потому ли он вдруг отстранился? Мог ли он почувствовать во мне запах жажды крови?

Чувствовал ли Кристоф то же самое?

— Дрю, — прошептал Грейвс.

Я поняла, что просунула ногу между его и свернула нас вместе, как кудзу

[7]

обвивает изгородь. Что-то определенно происходило ниже его пояса, и меня затопило замешательство. Разве я ему не нравилась? Не мог он поспособствовать этому? Что было с ним?

Я осталась на месте, дыша глубоко и быстро, надеясь, что покалывание в зубах и сухость в горле уйдут. Как будто это был старый сон, когда ты выходишь из школьного зала и понимаешь, что ты голая.

— Дрю? — он говорил так, будто у него что-то застряло в горле. — Слушай, мне жаль. Я просто...

Я бы увильнула в сторону, сказала я себе. Всего через секунду. Горячий поток залил меня, как пар, когда вы промываете макароны. Мои зубы вернулись к нормальному состоянию; я сглотнула несколько раз.

— Ты мне очень нравишься, — сказал Грейвс в мои волосы. Он не отпускал меня. На самом деле его руки напряглись, и я оказалась полностью возле его горла. Слава Богу, я держала себя в руках. Я все еще могла почувствовать запах крови в нем, но он не был подавляющим. — Я имею в виду, никто никогда даже близко не интересовался мной. Я, мм. Я, то есть я, если ты, ну, ты знаешь, не хочешь делать это...

Облегчение прорвалось через меня, и я обняла его еще сильнее. Настолько сильно, что он почти задохнулся, так сильно, что возвратились мои ушибы и боль. Было такое чувство, что мы вернулись в грузовик папы в Дакоте и отчаянно цеплялись друг за друга. Мы оба потерпели неудачу и держались за то, что еще могли сделать.

Он единственный, кто не увильнул в сторону, когда все начало выходить из-под контроля. Он единственный, кто держал слово, и я не отпускала его. Не тогда, когда могла поспособствовать этому.

— Ты мне нравишься, — пробормотала я напротив его пульса, осторожно двигая губами, чтобы у моих зубов не возникало странных идей. — Ты мне очень нравишься, Грейвс, — ты все, что у меня есть сейчас. Когда всё сбивает меня с ног. — Ты знаешь, ты мне действительно нравишься.

Мне следовало бы пнуть себя. Так держать, Дрю. «Ты мне нравишься» — это всё, что ты можешь сказать?

— Все сложно, — его дыхание было теплым пятнышком в моих волосах. — Ты знаешь. Я не хочу, ну, в общем, давить на тебя.

О, прямо сейчас это даже не беспокоило меня.

— Тебе не стоит волноваться. Ты единственный приличный парень, которого я нашла в шестнадцати штатах.

— А ты разбираешься в парнях! — как обычно сарказм. Мальчик-гот снова был собой.

— Ну, что могу сказать, у меня хороший вкус! Ты мне нравишься, Грейвс, — я снова чуть не добавила в конец предложения «Эдгар», но с усилием воли остановила себя.

— Ты мне тоже нравишься. Я просто... мы должны быть осторожны. Посмотри, что происходит. Хорошо?

Конечно. Всё хорошо.

— Хорошо, — что это значит?

Очевидно это означало, что он собирался распутать нас. Что он и сделал. Он соскользнул с кровати, не смотря на меня, и направился в ванную. Я наблюдала, как он уходил, обычно таким шагом ходят парни, когда чувствуют, что вы наблюдаете за ними. Я должна была сказать что-то, но что? Что, черт возьми, я могла сказать?

Он закрыл дверь, и я улеглась и несколько секунд просто дышала, потом он включил воду, и я услышала, что он чистил зубы.

Он только что внезапно понял, что целовал кого-то, у кого имелись клыки? Конечно, у оборотней тоже были страшные зубы, но...

О, Бог. У меня только что был первый поцелуй с мальчиком-готом, и это было неплохо. Но я понятия не имела, думал ли он, что это было неплохо, или меня только что отвергли. «Посмотри, что происходит», — что это означало? И прямо сейчас он был моим лучшим и единственным другом. Единственным человеком, в ком я была действительно уверена.

Я перевернулась, положила подушку под голову и закрыла глаза. Когда он вернулся из ванной, я просто лежала и дышала так, будто спала. Он немного постоял около кровати, вероятно, желая оказаться в какой-нибудь другой спальне, затем опустился на свою сторону. Пространство между нами только что стало больше, чем когда-либо, и все совершенно изменилось

Чем больше я думала об этом, тем труднее мне было понять ситуацию.

Класс!

Глава 7

Я уставилась на то, как падал тяжелый, золотой, поздний солнечный свет через окно, моя спина находилась напротив Грейвса. Ни один из нас не залез под одеяло, и мне было ненавистно то чувство, когда спишь в джинсах. Вся одежда скручивается и съезжает, и в итоге у вас такое ощущение, будто вы спите на гвоздях.

Я лежала, мягко дыша, на кровати. Солнечный свет замерцал, когда за окном переместилась тень. Послышался слабый звук, когда кто-то царапает окно, и я напрягла мышцу за мышцей.

Тень снова подпрыгнула, и я встала, даже мои локти скрипели от истощения. Грейвс пробормотал что-то и переместился около меня, а фигура в окне застыла. Золотой свет лился мимо нее, и все, что я могла видеть, так это неясные очертания, отраженные на голубом ковре.

Я захватила складной нож с симпатичного ночного столика, размером с почтовую марку, при этом случайно скинула лампу. Она с грохотом упала, Грейвс сел и выругался; тень исчезла с заключительным царапающим звуком. Я выпрыгнула из кровати, складной нож свободно открылся, и я уже была между кроватью и окном. Я не сразу поняла, что дергала окно. Оно открылось, хотя мне, наверное, не стоило туда заглядывать.

— Какого черта... — сказал Грейвс невнятным, сонным голосом.

Я схватилась за оконный переплет и открыла окно, складной нож почти выскользнул из моих потных пальцев. В комнату ворвался солнечный свет прохладного весеннего дня, сад был испещрен новыми росточками старых тернистых кустарников. Спустя некоторое время на них расцветут розы, и если я все еще буду здесь, то будет неплохо в ясный день открыть окно и впустить их аромат.

Вместо этого я вдохнула, втягивая прохладный воздух. Трава, солнечный свет, острота мягкого дождя, который прошёл вчера ночью, и предчувствие большего количества осадков, аромат земли, просыпающейся после длительной дремоты. Мне следовало убрать пальцы левой руки от маминого медальона: цепочка проделывала странные вещи, потому что она скрутилась, пока я пребывала в полудрёме, и защелка застряла в медальоне. Он был теплым, не ледяным, как когда что-то опасное появлялось рядом, и я задалась вопросом: когда папа носил медальон, он тоже нагревался или становился ледяным?

Я также уловила запах теплых яблочных пряностей, и отметки клыков на моем левом запястье выдали пульсирующую вспышку тепла.

Ох.

— Кто здесь? — прошептала я, пытаясь осмотреть всё и сразу.

— Какого чёрта ты делаешь? — голос Грейвса почти сломался. Он встал с кровати, и мне показалось, будто я что-то увидела в мерцающем свете сада — отражение — будто тень стены стала темнее. В окнах никого не было видно. Конечно, в Школе мы с Анной были единственными светочами.

Где она спит? Я действительно хочу это знать?

Я стояла в потоке солнечного света и чувствовала холод. Оживленный, наполненный ароматом зелени ветер сдул запах пряных яблок. Жемчужины воды искрились в саде, каждая из них отлично размещалась.

Я опустила складной нож. Кристоф? Я открыла было рот, чтобы произнести его имя, но снова закрыла.

Потому что рядом со мной находился Грейвс, в его глазах горел огонь.

— Что случилось?

— Мне показалось, что я что-то увидела, — я с трудом сглотнула и использовала окно, чтобы сложить лезвие. — В окне.

— О-о, — он моргнул пару раз, потер ладонью волосы. — Там что-то есть?

— Я не знаю. Может, мне померещилось, — на вкус ложь была похожа на пепел.

— Что, как ты думаешь, увидела? — он побледнел под своим естественным цветом кожи. — Похитительницу снов? Что-то еще?

Мысли о Похитительнице снов и потери сознания после того, как она украла моё дыхание, было достаточно, чтобы заставить всю оставшуюся сонливость выскочить из окна. Мои плечи сгорбились.

— Просто тень.

Он наклонился вперед, всмотрелся.

— Расстояние до земли приличное. А сверху не за что зацепиться. Но в последнее время это ничего не значит, — он фыркнул, вдыхая так глубоко, как обычно люди в необычных ресторанах нюхают вино. И бросил мне странный, косой взгляд зеленых глаз. — Хм.

— Что? — в горле застряло не только сердце.

— Я не знаю, — он потянул окно вниз. — Думаю, мы должны запереть ставни.

Я думаю, что это был Кристоф. Слова готовы были сорваться с моих губ. Я покачала головой. Когда вы закрываете окно, создается такое ощущение, что воздух становится затхлым. Как будто вы в осаде. Или похоронены.

— Я не знаю.

— Хорошо, — он не сдвинулся с места, солнечный свет обрамлял его изношенную футболку и касался джинсов, выделяя синеву ткани. Он наклонился вперед, будто хотел стать немного ближе. — С тобой всё хорошо? Ты выглядишь немного...

По-дурацки? Глупо? Сонно?

— Прекрасно, — я отшатнулась, врезалась в кровать, бросила складной нож на тумбочку. Лампа не побилась. Я подняла её, отходя назад, и поставила на свое место. Тогда я опустилась в мягкую кровать и опять пожалела о том, что не переоделась в боксеры. — Прости, что разбудила тебя.

Я также поняла, что жалею о том поцелуе. Что, черт возьми, он имел в виду? Но было бесполезно думать об этом.

Он стоял в нерешительности. Мне стало комфортнее, когда я положила под подушку руку и удобно устроилась. Мое запястье пульсировало, как больной зуб.

Если бы я знала, что произойдет, когда Кристоф укусил меня, я бы все равно позволила ему сделать это? Ему требовалась моя кровь, чтобы спасти нас. Даже Спиннинг согласился с этим.

Тем не менее, было кое-что еще, что я бы хотела знать.

Например, то, что он сказал в комнате оборотня, когда мы остались наедине, в темноте, охватывающей все, а жажда крови горела в моем горле. «Ради тебя, Дрю, я готов биться на стороне света».

Так как положение не изменилось, думать о властном дампире было довольно высокой отметкой по шкале, в то время как лупгару, которого вы только что поцеловали, отверг вас тем, что просто стоял там и пристально смотрел. Господи. У меня никогда раньше не было таких проблем.

Грейвс, стоя возле окна, сгорбился. Его лицо находилось в тени; я не видела его выражения.

— Ты можешь лечь на кровать и отдохнуть, — я старалась казаться доброй. — То есть, Боже, если ты, конечно, не хочешь спать на полу.

— Возможно, мне следует пойти и найти Спиннинга.

Горячее смущение затопило меня. Неужели надо было быть настолько очевидным, что он не хотел зависать со мной? Тем не менее, я не сдавалась без боя.

— Хорошо. Если ты, конечно, хочешь. Правда, я больше не буду спать, поэтому пойду с тобой.

Он немного выпрямился, перестав сутулиться.

— Ты не должна.

— Ты думаешь, я хочу остаться одна? — я казалась безумной даже себе. — Единственное время, когда я чувствую себя в безопасности, это когда ты рядом.

Что было, конечно, почти правдой. Потому что я также чувствовала себя в безопасности, когда Кристоф обнимал меня и говорил, что не позволит чему-либо случиться со мной. Это как снова быть с папой и знать, что я принадлежу чему-то в этом мире.

Но Грейвс казался расслабленным, и это стоило любой лжи.

— О, — его носки скрутились, когда он прошелся по ковру. — Тогда хорошо, — он остановился у подножия кровати. — Ты как, Дрю?

Я закрыла глаза. Подняла другую руку и обняла подушку.

— Замечательно, — полагаю, пока ты здесь. Ты единственный человек, в котором я уверена. Я только не так уверена в том, что делать с тобой.

— Хорошо, — он осторожно устроился на своей стороне, чтобы не тронуть меня. Пламя на моих щеках превратилось в горячие струйки воды между век. — Дрю?

— Что? — я очень не хотела огрызаться на него, но в горле застрял ком, а глаза начинали слезиться.

Между нами повисло долгое молчание. Тогда он стал перемещаться на кровати так, как кошка ходит вокруг, прежде чем расслабится.

— Это правда?

Ты о чём? О том, что ты мне нравишься, или о чувстве безопасности?

— Конечно правда! — я фыркнула, с трудом сдерживая все в носу. — Ты единственное хорошее, что произошло со мной, с тех пор как папу превратили в зомби, Грейвс. Ты хочешь, чтобы я поместила это на рекламный щит?

— Я просто спросил! Боже! — но он осторожно придвинулся немного поближе. И когда он обнял меня, я не двигалась и не протестовала. Я просто лежала там как одеревенелая, пока не почувствовала расслабленность. Он дышал в мои запутанные волосы, и неожиданно я была довольна тем, что находилась здесь.

Это был не совсем обмен слюной. В принципе, все было неплохо. Хотя я запуталась еще больше.

Через некоторое время он снова уснул. Я могла сказать это по его дыханию.

Вскоре наступили сумерки, и Школа снова проснулась. Больше ничего не царапалось в мое окно, и я не могла сказать, что чувствовала: облегчение или недовольство.

Глава 8

Я снова почистила зубы, завязала сзади волосы, затем ещё раз включила компьютер и провела немного времени, тыкая по клавиатуре. Это был мой основной интранет

[8]

со входом в интернет, но безопасная фигня была больше усилена, чем в другой Школе. Я должна была трижды свериться с информацией на листе рядом с клавиатурой, прежде чем он позволил мне зайти в сеть.

Держу пари, что каждое моё нажатие клавиши было зарегистрировано, поэтому я не посещала ничего забавного или информационного. Но я чувствовала себя мошенницей, поэтому нажала на кнопку, чтобы заказать еще одежды. Для себя на сей раз. Я была так измождена: я только что заказала Грейвсу всякую фигню и, в принципе, она была хорошей. Теперь я взглянула на то, что заказала и хлопнула себя по лбу.

Шопинг во время бессонницы — Плохая Идея.

Я сидела, сравнивала цены, ленива покручивая по столу складной нож и думая о том, что я делала, и задалась вопросом, откуда Братству поступали деньги.

Я привыкла покупать вещи в магазинах, где были скидки, или в сэкондхэнде, или ещё где-нибудь. Когда я была с папой, он не разрешал заказывать вещи по интернету. Вся это фигня оставляет след — и вам приходится заметать его; даже для почтового ящика требовались документы. Вам надо возвращаться и забирать то, что вы заказали, а потом бац! Нет лучшего времени, чтобы нанести удар.

Нет, интернет хорош только в нескольких случаях. Во-первых, чтобы проводить расследование, хотя вам придется пройти тестовую ерунду и перепроверить все. Во-вторых, это аферы, «нельзя» же наплевать на остальных пользователей в сети. И в-третьих, это развлечение. Только люди строят из себя идиотов и выкладывают это в сеть.

Иногда мне интересно, что бабушка подумала бы о цифровом веке. Конечно, трудно погрузиться в широкополосную сеть без криков и крайностей.

Она бы, вероятно, просто вздохнула и назвала все это дурацким. Что является заслуживающим осуждения, учитывая то, что она думала о всей человеческой расе.

Мне было весело выбирать Грейвсу футболки. Я заказала для него мишень Капитана Америки, и футболку, у которой был огромный динозавр и лазеры, экранированные на нём с кричащей надписью «Берегись! У этого велоцираптора

[9]

есть световой меч!». Это заставило меня смеяться, и я прикрыла рот ладонью, пытаясь приглушить себя, потому что Грейвс бормотал и шевелился в кровати. Плюс, несколько простых черных футболок большого размера, не среднего, в случае, если он вырастет еще больше. Из-за превращения в лупгару он стал шире в плечах.

Я знала его размеры с прошлого шопинга в другой Школе. Прежде чем он пошел в город с оборотнями и снарядился всем. Возможно, они бы взяли его здесь, но на всякий случай я заказала ему носки, а также боксёры. Он казался худощавым, когда я встретила его, но, полагаю, он изменился.

Я сидела, задаваясь вопросом, заказать ли ему спортивную чашку — ну, для спарринга и всякой фигни, но мне пришлось вступить в спор со смущающим фактором — когда постучались в дверь. Вежливые три стука, пауза, еще два стука.

Что теперь?!

Медальон моей матери резко охладился. Я заставила себя встать из офисного стула. Он немного заскрипел, скользя по пластмассовому коврику, который кладут, чтобы спасти ковры от колесиков. Затем аромат ударил меня, и я, сгорбленная, замерла.

Апельсины и воск. Вкус скользнул по языку, достигая и касаясь того места позади горла, где жила жажда крови, прямо в то место, которого нет у обычных людей. Вкус, который предупреждает меня об опасности или странности прямо за углом.

Я поглядела на кровать. Грейвс лежал на своей стороне, свернувшись, как будто я была все еще там, обнимая свою подушку. Я с трудом сглотнула, хотя и не хотела делать этого, учитывая вкус во рту. Мои пальцы сцепились на складном ноже и выпрямились.

Я чувствовала себя смешно. Это был, вероятно, учитель или кто-то ещё. Или Спиннинг, или даже Бенжамин.

Ты знаешь, что это не так, Дрю. Не смей открывать ту дверь.

Тонкие, синие линии защиты показались в поле зрения в голове. Раньше я не понимала, что другие люди не могут видеть их, пока мне не исполнилось десять. Я также помню один случай. Я пришла домой, плача, из школы, потому что дети дразнили меня, и губы бабушки сжались вместе, как тиски. Ее неодобрение поразило меня, как волна, и я должна была признать, что, если я хотела, чтобы дети терпели меня, мне не следовало слушать их тайны, даже если я думала, что все могут проворачивать то же, что и я, и просто не выдавать секрет.

Никто не знал об этой проблеме. Это позволяло им знать то, что знала я.

Люди ненавидят это. А ненавидят, потому что боятся. В Америке есть места, где... но не важно. Они слишком ужасны, чтобы думать о них.

Бабушка хорошо знала жизнь, и должна была позволить мне учиться на горьком опыте. «Поскольку по-другому просто нельзя, если ты рождена с даром», — говорила она. И была права.

Я теребила выпуклость на складном ноже и нервно следила за дверью. На ней был засов, даже если у кого-то были ключи от четырех или пяти замков. У двух из замков не было внешней замочной скважины, так что всё было в порядке.

Но... Господи, кто-то был у моего окна и у двери? Я могла сказать, что кто бы там ни был у двери — для меня это не означало ничего хорошего. Защита многое сказала, вспыхивая и искрясь. Когда она снова соединилась, синие линии тревожно бегали под поверхностью видимого.

Еще один аромат прорезался сквозь комок восковых цитрусов, заполняя мой нос так, что глаза защипало и жгло.

Теплые духи и пряности. Запах ярости, похожий на шелк и ботинки на высоких каблуках с крошечными жеманными кнопками по бокам. Длинные волосы и порочный смешок.

Какого чёрта она здесь делает?

Грейвс что-то пробормотал, как будто у него был дурной сон. Тишина становилась более интенсивной, и ручка двери покачнулась.

О, вы думаете, что я слишком тупая, чтобы закрыть свою дверь? Но я ужасно дрожала. У нее могла быть совершенно веская причина, чтобы прийти сюда и стучать. У неё действительно могла быть причина.

Господи. Сейчас я даже сомневалась в «даре» — этого никогда не происходило прежде. Бабушка спасла бы меня — вбила бы в голову — образно, конечно же; она никогда не била меня. Одного свирепого взгляда было бы достаточно.

Прекрати колебаться насчёт бабушки и придумай, что будешь делать дальше!

Но у меня не получалось. Дверь была заперта и закрыта на засов, и я не хотела делать что-либо еще. Я просто хотела сесть на корточки и спрятаться. В качестве долговременной стратегии — это действительно отстой. Но для краткосрочной — например, в течение нескольких минут, поскольку последнее медовое свечение заката заполнило окно и превратило сад в туман — это выглядело довольно неплохо.

Защита успокоилась. Тонкие синие линии вернулись к своему нормальному состоянию, приняв форму цепи — как в том старом кино о парне, пойманном в ловушку в компьютерной игре — со сложной системой узлов, похожих на кельтские. Бабушка учила меня делать их быстро, удерживая двери и окна. Я надела носки, проверяя пол на скрип, и на этот раз была рада толстому ковру.

Послышалось тревожное шипение. Защитные линии немного потускнели, а потом снова стали синего цвета. Чем ближе я подходила к двери, скользя так, как меня учил папа, распределяя свой вес равномерно по половицам, тем светлее они становились. Нетерпение прокрадывалось в защите, и на вкус было как сожженный изоляционный материал. Я сгримасничала и высунула язык прежде, чем подумала.

Дверь немного отскочила, защита вспыхнула, я ничего не понимала, пока не послышался щелчок, точно такой же, как когда захлопывается мышеловка. Я даже увидела мышеловку у себя в голове и подскочила, когда сработала пружина, а мышь, живая, уже далеко неслась, но без своего кусочка сыра.

Послышался быстрый, легкий стук шагов в коридоре снаружи. Грейвс что-то пробормотал и беспокойно покрутился. Я поняла, что пот выступил на пояснице, в подмышках, и вдоль лба. Головная боль усиливалась, превращаясь в стальные ободки вокруг висков.

Я медленно выдохнула. Опустила складной нож. Он был ужасен в качестве единственного оружия. В качестве утешающей вещи, он тоже был ужасен.

Снова послышались шаги. Более тяжёлые, но столь же быстрые. Дампиры кажутся изящными даже во время бега. Я удивлялась, как им это удается, и следила за защитными линиями.

Они больше не искрились. Только продолжали гудеть.

— Дрю! — это был Бенжамин, и он шел прямо по коридору. — Миледи! Дрю!

Я засунула складной нож в карман и дрожащими, потными руками открыла засов. Сбросила замки, поскольку Грейвс проснулся и позади меня снова ругался, в окнах темнело, когда солнце садилось за горизонт. Я резко открыла дверь и выскочила в коридор, едва не задев Леона, который остановился и уставился на меня сквозь свои запутанные волосы мышиного цвета. Он выглядел так, будто только что проснулся, но его военные ботинки были зашнурованы, а этот процесс занимает определённое время.

— Какого чёрта происходит? — прорычал он.

— Я не знаю! — зарычала я в ответ. — Бенжамин пошёл туда... — указала я, но робкий парень-дампир уже ушел, двигаясь с жуткой, заикающейся скоростью, которая находилась на грани исчезновения, потому что глаза не могли отследить её.

— Она здесь! — закричал Леон. — Бенжамин! Черт возьми, она здесь!

Появились два блондина. Они не походили на близнецов, но так как оба носили черные футболки и джинсы, было трудно говорить что-либо о них по отдельности. Один из них был в носках без ботинок, другой нес Вальтера ППК

[10]

, направив его на пол, поскольку глаза блондина осматривали все вокруг. Я схватилась за дверной косяк и не спускала глаз с него, в то время как тот, в носках, прошел мимо меня, стал по-военному прямо, и прислонился к стене коридора с правой стороны двери.

Охраняя меня. Это была неплохая идея, и я чувствовала себя более комфортно, чем следовало бы.

— С тобой всё хорошо? — спросил меня блондин с оружием. Томас, я вспомнила его имя с выворачивающим умственным усилием, которое я обычно связываю только с более высоким уровнем уроков математики. То есть я могу вести чековую книжку, рассчитывать чаевые от налога с продаж в шестнадцати государствах и проверять боеприпасы. Вычисления? Забудьте это.

Я кивнула. Леон появился в конце коридора, тряся головой. Прямо позади него крался Бенжамин. Он поднял глаза вверх, увидел меня и замертво остановился в течение нескольких секунд.

Следующее, что я осознала, это то, что он стоял прямо перед дверью.

— Ты была здесь? Ты всё время была здесь?

Ненавижу, когда они исчезают в мгновении ока. Я почти вздрогнула.

— Эээ, да, — я не могла даже сказать это, как будто он был идиотом или кем-либо ещё. Я была слишком напугана. — Я заперла дверь. Но я... слышала что-то.

— Ты должна была спать, неужели это так сложно? — простонал Грейвс из кровати. — Господи, что происходит?

— Это плохо, — пробормотал Леон, разрушая тишину, опустил свой взгляд на носки Блондина №1.

Чёрт возьми, почему я не могу запомнить их имена? Томас и кто-то ещё. Кто-то, чьё имя, наверное, начинается на Д?

— Что ты слышала? — Бенжамин твердо встал на ноги, обутые в кроссовки, и наклонился вперед, как рвущийся с поводка терьер. — Дрю?

Джорж. Я вспомнила имя и, как ни странно, почувствовала себя лучше. Как будто я совершила что-то невероятное.

— Кто-то постучал. Но я чувствовала, что что-то было не так. Мне не хотелось открывать дверь, — замечательно. Теперь он подумает, что я упрямое дитя или что-то типа того.

Тогда позволю ему так думать. Что все же делала Анна? Почему защита подействовала на неё и не подействовала на парней?

Потому что она замышляла что-то плохое, Дрю. И если бы ты не была так занята, пытаясь объяснить это, ты бы уже выяснила, что она замышляет.

Удивительно, Бенжамин посмотрел через плечо на Леона. Они перекидывались Многозначительными Взглядами, которые я привыкла видеть среди взрослых. Тогда темноволосый дампир встряхнул свою чёлкой в стиле эмо-бой, и обратил своё внимание ко мне.

— Очень хорошо, — как будто хвалил меня за ответ на контрольной работе. — Не открывай свою дверь, если ты не уверена в том, что знаешь того, кто за ней. Ты должна доверять своим инстинктам в этом случае. И мы осведомим охрану вместо...

— Что ты видела? — спросил последний из них. Я бы тоже хотела это узнать.

— Я думал... — он потряс головой. — Я не знаю. Я думал ты пошла в зал, чтобы снова навестить Сломленного. Я слышал, что светоча может сделать это — уйти не попрощавшись. Должно быть... тяжело, когда кто-то всегда и везде следует за тобой.

Парень, ты даже не знаешь и половины. Я пожала плечами. Все же лучше это, чем смерть от кровососа.

Конечно, при условии, что я могла доверять тому, кто охранял меня. Огромная проблема!

— Какого чёрта происходит? — поинтересовался Грейвс.

— У меня нет с этим проблем, — сказала я Бенжамину. — Меня не проведешь, — если только один из вас не предатель и не пытается убить меня. Я не сказала это, но также не прекращала наблюдать за парнем с Вальтером. Он пристально смотрел в другую сторону коридора, его спина прислонена к стене — это Правило Номер Один, когда вы держите оружие — каждый раз вы удостоверяетесь, что знаете, куда оно направлено.

— Хорошо, — Бенжамин сказал это с облегчением. — Это действительно хорошо. Мне показалось, что ты побежала по коридору. Но это не могла быть ты, поскольку ты находилась здесь. Может, это был любопытный искатель или кто-то ещё, — он бросил на меня многозначительный взгляд, как если бы предполагалось, что я могла помочь ему.

Да, это действительно имеет значение.

— Я не знаю, — после этого я закрыла рот. Предполагалось, что Анна — секрет, но она точно не действовала так, будто ее держат в секрете. А действительно ли она является секретом здесь, в Главной Школе, среди всех дампиров? Она прошла мимо Грейвса и Бенжамина и всех них, чтобы попасть в комнату Совета.

Тем не менее, только потому, что она красовалась перед всеми, не значит, что я должна выдавать информацию, как кексы. Кроме того, она появилась здесь ещё задолго до меня и была главой Совета.

— Ой, да ладно, — Леон фактически фыркнул. — Это была Красная Королева.

— Разве она не миф? — Томас заметил, что я смотрела на оружие, и я вспыхнула. Он засунул его в кобуру под левой подмышкой, и я немного расслабилась. — О, извини.

Я пожала плечами. Снова. У меня хорошо получалось это. Я могла практиковаться перед зеркалом и по-разному пожимать плечами в каждом случае.

Бенжамин рассматривал моё лицо.

— Нет, она не миф. Она просто держится подальше от такого простого народа как мы. И очень занята своими обязанностями. Ты видел ее этим утром.

Томас проглотил это:

— Я думал, что она выше.

Джорж в носках задал вопрос, на который я хотела получить ответ больше всего:

— Тогда что она здесь делала? И без телохранителей? Если только они не находились в тени.

О, замечательно. Все взгляды направлены на тебя, Дрю.

— У меня нет ни малейшего понятия, — и это была правда.

Они все стояли так пару секунд, смотря друг на друга. И я подпрыгнула — Грейвс был прямо позади меня. Затем он сделал кое-что странное — он положил свои руки вокруг моей талии и обнял. Мы оба высокие, но, казалось, он стал ещё выше. В Дакоте глаза у нас были на одном уровне с моими глазами. Или, может, мне так казалось, потому что он все время ходил сгорбившись, его тело закрывалось от мира, потому что не хотело быть его частью.

И парни дампиры опять глазели на меня. Я покраснела без всякой видимой причины. В последнее время я очень часто краснела.

Значит, сначала я очень сильно понравилась Грейвсу, а потом он обнимает меня перед другими парнями?

— Да. Хорошо, — Бенжамин прочистил горло. — Двадцать четыре часа охраны. Пост возле двери. И кто-то находится с ней всё время.

— Вероятно, это буду я, поскольку у вас ещё нет отказов. Проклятые документы, — Леон пожал плечами. — Без проблем. Это интересно, — как если бы он смотрел какое-то шоу по телевизору или что-то ещё, сидя на кушетке с пивом в руках. Хотя я не могла представить, как кто-то из них расслабляется с напитком. Они просто казались слишком... старыми. Или слишком серьёзными.

Борьба с вампирами является серьёзным делом, да. Но эта серьёзность на тех лицах была, ну, странно непристойной. Они не должны выглядеть так.

— Ужасающая — больше нравится, — пробормотал Томас. — Красная Королева.

— Долго думал, Томми? — улыбку Леона нельзя было назвать милой.

Дампир-блондин усмехнулся, показывая свои белые зубы.

— Никогда в жизни, фриц, — слова сопровождались грохотом, похожим на предупредительное рычание оборотня.

О, остановитесь.

— Подождите. Подождите секунду. Вы, ребята, знаете что-нибудь о ней?

— Первые годы мы думали, что она миф. Ты даже не узнаешь о её существовании, пока не отслужишь три года, — Джорж выглядел взволнованным. — Прежде, чем мы получаем эту работу, пограничный пехотинец, как я, никогда даже не видит светочу. А теперь они вылезают из всех щелей. Даже мифические светочи.

— Она не настолько стара; я помню, когда она была спасена. Она не квалифицируется как миф, — Леон вздохнул. — Больше нет никакого смысла спать. У нас впереди ознакомление и уроки.

— Ознакомление? — клянусь Богом, колени почти подогнулись. Я была рада, что рядом стоял Грейвс. — Уроки?

— И то, и другое для вас, уроки — для нас. Кроме Леона, — Бенжамин эффектно закрыл дальнейшее обсуждение, отворачиваясь. — И завтра, Дрю, я предлагаю купить одежду.

Уже купила. Но этого я не сказала. Потому что сбежать из Школы и остаться безнаказанной казалось хорошей идеей. Потрясающей идеей.

— Хорошо.

— Сперва я отведу тебя в кафетерий, — теперь тревожная улыбка Леона была направлена на меня. — Еда и куча уставившихся на тебя глаз. Лучше сразу покончить с этим, так?

— Да, — сказала я мрачно и пихнула Грейвса назад, отступая. Как мы сделали это, не запутавшись в ногах, я не знаю. Но нам удалось, и я была довольна. — Конечно. Дайте мне пятнадцать минут.

— Тебе не нужно спешить. У тебя есть час.

Но я уже закрывала дверь. Грейвс отпустил меня, и тогда я закрыла все замки. Я повернулась, и мы посмотрели друг на друга.

Он покраснел. Я тоже. Мы, красные, стояли и смотрели друг на друга.

— Грейвс... — начала я, в то время как он тоже начал говорить.

— Дрю... — его глаза были такими зелёными; с тех пор, как его укусили, их цвет становился светлее и интенсивнее.

Мы оба засмеялись. Это был сумасшедший, истерический смех, но всё было хорошо. Я прислонилась к двери, посмеиваясь, пока слезы не перестали брызгать из глаз. Он наклонился и обнял себя, потому что не мог нормально дышать.

Иногда вам просто надо выпустить пар. Особенно, когда вы на нервах и адреналин течет в крови в течение многих недель.

Однако всё закончилось слишком быстро. Я вытерла щеки, он, наконец, нормально вздохнул, и мы остались там, где стояли, неловко глядя друг на друга.

— Что это было? — наконец спросил он, проводя пальцами по волосам. Они превратились в черные шипы, но теперь эффект был более мягким, так как волосы отросли. — Я даже не слышал, как ты встала.

— Я была за компьютером. Заказывала одежду и всякую чепуху, — тебе нужна чашка, чувак? Я проглотила вопрос и шальной смех в одно и то же время. — Я, эм, я полагаю нам следует поговорить.

— После того, как я почищу зубы, — но он стоял неподвижно. — Господи, мне нужна одежда. Мне надоедает носить одно и то же все время.

Я слышу тебя. Тонкий шип вины прошел через меня — уже дважды всё, что ему принадлежало, забирали из-за меня.

— Я заказала тебе кое-какие вещи. И вроде как они берут нас завтра по магазинам.

— Завтра они берут тебя по магазинам, — я знала, что он не это имел в виду. Или, возможно, именно это хотел сказать, потому что прямо после того, как слова покинули рот, он выглядел так, будто ему было стыдно. Его сережка качнулась, когда он наклонил голову, водя пальцами по косматым волосам.

— Нас. Или я не иду, — я сложила руки и смотрела на синий ковёр. — Так, могу я задать вопрос? Об... этом.

— О чём?

О чём, черт возьми, как он думает, я собираюсь говорить? Но он был парнем и, следовательно, мог все забыть. Тем не менее, на сегодняшний день я исчерпала весь запас бесстыдства и собиралась использовать завтрашний запас примерно через час. Поэтому я изучала ковер, как если бы это подало мне идею. Он ничего не сказал.

Грейвс продержался около пяти секунд, затем кашлянул.

— Я, э-э, я имею в виду, черт побери. Разве я, ты знаешь, обидел тебя или что-то ещё?

— Нет, нет, — я потрясла головой. Черт побери, мои щеки снова горели. Медальон моей матери был теплым, и я выстрелила взглядом в него, просто чтобы проверить, где мы были.

Он смотрел на меня так, будто у меня на лице что-то было. В конце концов, я поняла, что потратила достаточно бесстыдства. Или я могу позаимствовать немного?

— Я просто, ну, в общем, хотела знать, где мы находимся в отношениях. Это все, — ну вот. Я всё сказала. Я хотела знать, правильно ли истолковала все или нет.

— О, — затем он долгое время молчал, я думала, что закричу. — Я, эм. Чёрт побери. Ладно.

Крик был определенно хорошим вариантом. Ладно, я что-то неправильно поняла. То есть, я не думала, что можно неправильно понять то, когда вы суете свой язык в рот парня. Но, полагаю, это так. Я или нравилась ему, или не нравилась, или нравилась, но просто не стоила таких проблем, или...

Господи. Слышать ругательства от парней определенно было хорошим вариантом. Не похоже, что у меня будет много времени вне уроков, учитывая то, что вампиры пытаются убить меня и все остальное.

Но, вы знаете, я бы хотела приспособиться к этому. Вместе с ним

— Хорошо, — я направилась мимо него в ванную. — Тогда я в туалет. Забудь, что я спросила.

— Дрю... — он сказал это так, будто у него заканчивался воздух.

— Нет, действительно. Всё круто. Я просто...

— Ты мне нравишься, хорошо? Правда. Просто... вся эта фигня, что происходит с тобой. А вампиры все время пытаются заполучить твою голову.

Я с трудом сглотнула.

— А ты думал, что будет легко? — но мое сердце раздулось как воздушный шар. Прошло много, много времени с тех пор, как я снова почувствовала что-то подобное этому. После нескольких секунд я решила, что счастье было блеклым словом для описания этого. — Хорошо. Круто. Ты мне тоже нравишься. Мы в значительной степени доказали это. Мы будем осторожны, правильно? — независимо от того, что это означает.

— Да, эм. Ммм, — теперь у него что-то застряло в горле. Я улыбалась как дурачка. Он снова сгорбился, как будто ожидал удара или чего-то ещё.

— Так что, да. Я предполагаю, что так оно и есть. Я в туалет, — я бросилась к ванной, как будто убегала. Я просто не хотела смеяться и дать ему неверное представление.

Мне следовало бы больше беспокоиться. Но вы не можете все время беспокоиться. И, если Грейвс был со мной, ну, тогда мне не стоит так сильно беспокоиться, так? Мы управлялись со всем, что Истинный мир преподносил нам. И независимо от того, что Анна делала у моей двери, это могло подождать.

Это был первый раз в течение многих недель, когда дыра в моей груди казалась менее воспалённой и пустой. И я действительно, действительно довольна этим.

Глава 9

Кафетерий, полный флуоресцентного света и конкурирующего запаха парней и промышленно-приготовленной пищи, затих, как только я появилась. Дампиры, оборотни — они все остановились и уставились на меня. Я стояла в дверях целых десять секунд, потом Грейвс толкнул меня сзади, и я снова пошла.

Было трудно есть со всеми этими взглядами. Но Грейвс находился рядом, оглядываясь, как будто был доволен собой. Он отложил целую тарелку блинов, гору картофельных оладий и горку хрустящего бекона — мне этого времени хватило на то, чтобы забрать завернутый в целлофан бутерброд с ветчиной.

Хорошо для него.

Леон повел меня через лабиринт тихих коридоров, подальше от звука хлопающих шкафчиков и мужских голосов. Здесь пол стал деревянным, мраморные бюсты вернулись и смотрели на меня так, будто я была незваным гостем. Длинные бархатные портьеры, обрамляющие окна, оживились из-за золотого сияния заката, такой свет длится, быть может, пять минут, потом наступают сумерки, и Истинный мир выходит поиграть.

Я задрожала. Сильнее закуталась в толстовку и застегнула ее на молнию.

Мы остановились в длинной тусклой комнате без окон с полированным столом для переговоров, на правой стороне — внутренней стороне — стены находились зеркала. С другой стороны были окна, но дампиры, казалось, проводили все важные встречи подальше от них. Я думала, что им бы захотелось света и свежего воздуха — вещи, которые кровососы, кажется, ненавидят. Но, с другой стороны, мне в голову пришла мысль, что ворваться в комнату без окон труднее. Или выстрелить в кого-то из винтовки через стену, а не окно.

Я ненавижу думать о чём-то вроде этого.

Худощавый, невысокий брюнет-дампир в красной футболке стоял с одной стороны двери, скрестив руки на груди. Кобура на плече выглядела абсурдно большой, а дизайнерские джинсы выглядели разрисованными. Он был привлекательным даже для этого места: темные локоны зачесаны назад, широкие светлые глаза на почти женском лице.

Бедный парень. То есть даже я чувствовала себя больше парнем, чем он выглядел. У него могли бы быть неприятности в некоторых школах, через которые я тоже прошла.

Конечно, если бы он был человеком.

Леон бросил мне нечитаемый взгляд, и отступил в сторону.

— Достаточно безопасно, миледи, — он сказал это немного громче, чем следовало бы, и я переступила через порог.

Прямо в Неспокойный Город.

Там, во главе стола, сидела Анна. Полумрак превратил ее кожу в совершенство, невьющиеся медно-светлые волосы были не к месту, и ее маленькие, красные, на высоком каблуке сапоги, располагались на столе. Она развалилась так, будто владела всей комнатой, подол подъюбников охватывал её ноги в шелковых чулках.

И она улыбнулась.

— О, привет! — ее зубы сверкнули, как новый полированный пенни. — Это же Дрю! Ты хорошо спала, дорогая?

Кир сидел справа от неё, его плечи сгорбились. Он выглядел несчастным, но оживился немного, когда я вошла. Я задалась вопросом: он красил волосы, чтобы соответствовать Анне? Но ее цвет — это красновато-коричневое золото, а его — морковь. Его цвет, очевидно, был естественным, и если ее были окрашены, то у Братства, вероятно, было достаточно денег, чтобы она могла посещать салон в течение длительного времени.

Рядом с ней даже самые красивые парни-дампиры выглядели неуклюжими.

Позади меня Грейвс шагнул в комнату, громко вдохнул и остановился как вкопанный. Я почти почувствовала, как он напрягся, горбя плечи.

Мне было все понятно. Она мне просто не нравилась.

Я обрела дар речи.

— Как бревно. Как насчет тебя? — или ты спишь в перерывах между стуками в двери людей?

Ее улыбка стала еще шире, показывая жемчужные, идеальные зубы. Когда она трансформируется, у нее появятся тонкие маленькие клыки.

— Как младенец. Я сидела здесь с любимым Киром, надеялась, что увижу тебя прежде, чем у тебя начнется ознакомление, — эта улыбка была абсолютно прекрасной, и это вроде как смотреть на Кристофа. Я бы хотела иметь возможность свободно шагать и стоять прямо.

Кроме Кристофа никто никогда не будет смотреть на меня так. Даже впервые, когда я встретила его, когда он отогнал Пепла и сказал мне идти домой. Тогда я думала, что он кровосос, он не пугал меня и наполовину так сильно, как она.

А это о чём-то говорит.

Не странно ли, что эта светлая фифа была более ужасающей, чем отвратительная смерть от рук кровососа? Говорит о том, что мои приоритеты сбились. Возможно, это всё из-за волнения.

Она пугала меня, потому что я видела таких, как она, по всей стране. И если вы не пугаетесь, когда они улыбаются вам, или когда ведут себя дружелюбно, то на вас просто не обратили внимание, и вы заслуживаете все, что вам достанется. Тем не менее, некоторые из них нормальные, просто бездумные и раздражают, а так у них нет злого умысла.

Моё спокойствие находилось на уровне злобы Анны. Но я осторожна, когда дело касается таких вещей. Я сразу же поняла, что папа не понимал жестоких девушек. Он понимал меня, когда я дралась, но если бы я пришла домой, рыдая, после стычки с девчонкой, с которой мы обменялись только словами... ну, до него бы это не дошло.

Пристальный взгляд по-детски голубых глаз Анны переместился, останавливаясь выше моего левого плеча.

— А это, должно быть, мистер Грейвс. Боже, не правда ли вы красавец? Если бы в моей охране было свободное место, то я, наверное, нарушила бы традицию и предложила вам Испытание вызова.

Испытание вызова? Что? Скорее всего, какая-то дампирская штука. Я могу спросить Бенжамина. Или Леона.

Как только выберусь отсюда.

Кир напрягся. Он выглядел красивым в комнате Совета, но он был бледен, и его кожа слегка блестела. Он вспотел? Странно.

Я услышала шелест одежды — Грейвс всё ещё был в своём чёрном длинном плаще — и шорох бумаги и целлофана. Затем, о мой Бог, щелчок зажигалки и длинная затяжка.

Он курил!

— При условии... — сказал он тихо, — что я буду курить.

Руки Кира ударили столешницу, и он как будто стал больше. Он стал трансформироваться: показались клыки, золотые полосы расплескались по его коротким волосам, и я приготовилась к худшему. Я расправила плечи настолько, насколько смогла, и уставилась на него.

Я никак не могла бы противостоять трансформировавшемуся дампиру, уже не говоря о старом и достаточно сильном дампире, который состоял в Совете. Тем не менее, я услышала папин голос, еще до того, как вся моя жизнь перевернулась с ног на голову:«Сначала проверяй, а потом отвергай, дорогая».

Собаки могут учуять запах страха, люди — или существа из Истинного мира — тоже. Хищники настроили свои антенны на террор. Но девяносто девять раз из ста, собака тоже может учуять вожака. Требуется такой ​​же плоский взгляд и решение быть бесстрашным, как подавляющий взгляд кучки спортсменов, стремящихся поиздеваться над кем-нибудь.

Я просто надеялась, что одарила Кира смущённым, а не исчерпывающим «О, мой Бог!» взглядом.

Анна впилась в Кира взглядом в течение долгой, тягучей, как ириска, секунды. Она сделала мягкое, скользящее движение одной рукой, на её ногтях вспыхнул лак.

— О, Кир. Расслабься. У мистера Грейвса колкое чувство юмора. Я ценю это в мужчине. Юмор парня такой юный.

Лицо рыжеволосого дампира искривилось, как будто он учуял что-то действительно плохое. Я уловила вспышку ухмылки Анны прежде, чем она посмотрела непосредственно мимо меня на Грейвса. Я видела, как фифы из группы поддержки таким взглядом смотрят на парней.

Это означало, что они отмечали свою следующую жертву. Сердце больно кольнуло. Если Грейвс не интересовался мной — или был только отчасти заинтересован — то он, возможно, заинтересовался бы девушкой, которая была похожа на фотомодель. Независимо от того, что она разжевала бы его и выплюнула. Такие девушки всегда так делают.

Ну и дела, Дрю, неужели ты судишь ее по одежде? Наверное, я судила её из-за того, что мне не нравилось, когда она угнетала меня. Это было несправедливо.

— Это была не колкость, — Грейвс выдул облако едкого дыма. — Просто указание на ошибку в твоей логике, малышка.

Челюсть Анны практически отвалилась. На мгновение я не была уверена, следует ли мне засмеяться или вытолкнуть его из комнаты. Так держать, Грейвс!

— Должно быть, я опоздал, — послышался приятный тенор позади меня. Хиро скользнул в комнату, его поступь была угрожающе тихой. — Кир. Миледи, — его губа почти свернулась, сарказм так и сочился в его словах. Затем он полуобернулся и взглянул на меня. Когда он снова заговорил, в его словах слышался почтенный ропот. — Миледи.

То, как он мог произносить одно и то же слово каждый раз по-разному, было вне моего понимания. Он наклонился немного вперёд, крошечный поклон, и я сделала тоже самое, прежде, чем смогла себя остановить. Эй, парень, с волками жить, по-волчьи выть, да?

Он улыбнулся, когда выпрямился.

— Изящные манеры. Я сожалею о своем опоздании. Простите меня.

Я уже собралась сказать «без проблем!», но Кир почти задохнулся. На лице Анны не отражались эмоции, она улыбалась, но в глубине ее глаз что-то блестело. Её сапоги скользнули на ковёр, и она изящно встала из кресла, зашелестел шёлк, когда её платье упало в поставленные складки. На столе виднелось ее отражение, но оно было странно искаженным, когда она двинулась. Она обошла стул Кира, и я могла бы поклясться, что худой рыжеволосый молодой мужчина вздрогнул, когда ее тень коснулась его.

Она остановилась в конце стола, и я расправила плечи, когда мы оценивали друг друга. Вкус восковых апельсинов исчез, и я вдохнула ее теплые пряные духи.

Взгляд её голубых глаз упал к моим ногам, потом возвратился наверх. Оценивая меня весь этот промежуток времени. Когда она заговорила, было похоже, будто мы единственные люди в комнате.

— Мне бы хотелось стать твоим другом, Дрю.

— Мне тоже, — я врала с чувством. Если они думают, что ты достаточно тупая, чтобы поверить им, то можешь выиграть достаточно времени для побега.

«Враги должны недооценивать тебя». Этому учил меня папа. Я не была уверена, была ли она врагом или просто одной из тех девушек, которые не представляют опасности. А ведь она еще и дампир, да не просто дампир, а светоча! Вампиры также и для нее представляли угрозу. Нам следовало бы держаться вместе, по крайней мере, насколько это возможно, находясь на разных концах социального спектра.

Моя грудь болела. Я поняла, что задерживала дыхание, и выдохнула. Дар пульсировал внутри головы, но все в комнате было так напряженно и перепутано, что я не могла сказать, откуда исходит поток... что это было? Страх? Жажда крови? Гнев? Но здесь никто не выглядел даже отдаленно расстроенным. Просто как не в своей тарелке. Лицо Кира стало бледным. Его веснушки выделялись, ярко светясь.

Я думала о вспышке ярости, что почувствовала в коридоре. Бенжамин думал, что это была светоча, и я была уверена, что это Анна, но и от нее, и от Кристофа исходил запах пряностей.

А стал бы Кристоф наводить беспорядки у моей двери? Или, возможно, это был предатель. Дампир, которого я никогда не видела, но который имел такой же запах?

— Хорошо, — она протянула тонкую белую руку, ее ногти, с отлично сделанным маникюром и покрытые лаком цвета яблочного леденца, соответствовали ее помаде, а карандаш для глаз выглядел профессионально подведённым.

У меня никогда, даже через миллион лет, не было бы такого яркого блеска. Как только я убрала руку и коснулась ее, готовясь к тому, что дар скажет мне, я почувствовала себя грязной. Как будто я, покрытая навозом, только что вышла из детской площадки и теперь стояла среди взрослых, и надеялась, что они не заметят пятен и царапин.

Дар звенел, как гонг, в голове. Картинки закружились, ни одна из них не замедлилась, чтобы я смогла нормально рассмотреть их. Она слегка потрясла мою руку, затем отступила с терпеливой улыбкой. Та улыбка, между прочим, была направлена поверх моего плеча.

На Грейвса.

Задняя часть моего горла стала грубой и сухой. Я прочистила горло, и Анна снова поглядела на меня, на сей раз удивленно. Разве ты не смотришь на него так, хотела я сказать — и, вероятно, сказала бы, если бы мне не пришлось держать свой рот на замке.

Поскольку мои зубы покалывало. Я чувствовала едва различимое потрескивание в верхней челюсти, так как стали отрастать резцы.

Называй вещи своими именами, Дрю. Это клыки!

Но я не могла. Я стояла, держа свой рот плотно закрытым, чтобы никто вокруг меня не смог увидеть, что зубы превращаются в острые маленькие точки. Хотя тёплое маслянистое чувство трансформации не сходило с кожи. Я надеялась, что мои волосы не вытворяли ничего странного, решила, что это не имело значения. Поскольку никто не смотрел на меня. Все глаза в комнате, включая мою собственную пару, были сосредоточены на Анне.

Она пронеслась, двигаясь мимо неподвижного Хиро, с полудразнящим пируэтом, ее юбка касалась колена. Я слышала, как она пробормотала что-то у двери. Шаги удалялись — вероятно, это она и дампир в красной футболке и с наплечной кобурой.

Он надевал эту майку, чтобы соответствовать ей? Здорово. А я-то думала, что «я с Глупыми» рубашками вызывала жалость. Я дышала глубоко, ища спокойствие.

Треск в воздухе ушел. Теперь всё, что дар мог дать мне, — это запутанную, горячую волну чувств от Кира. Я не могла даже дать этому название, оно было настолько беспорядочным. Он кашлянул и встал со стула.

— Так.

— Ознакомлние, — Хиро сложил руки. — Я думаю, будет лучше, если я буду следовать за вами по пятам. Ты же не возражаешь, Кир?

Рыжеволосый дампир улыбнулся. Он обнажил свои животные зубы, и я почти отступила назад.

— Конечно нет, брат!

Стоп, подождите секунду.

— Вы родственники? — выпалила я, как будто была в ужасе. Грейвс выдохнул еще один длинный поток сигаретного дыма. Дым коснулся моих волос, и я тоже поморщилась.

— Нет, — лицо Кира снова сморщилось, как будто он попробовал что-то кислое. — Традиционно Куросы обращаются так друг к другу. Чтобы напомнить нам, что мы все...

— ... связаны, — прервал осторожно Хиро. — И все в одинаковом положении из-за опасности быть убитым носферату. Некоторые действительно склонны забывать это.

— Нет, черт! — пробормотала я и засунула свои потные руки в карманы. Внезапно я решила, что постараюсь не оказаться в одной комнате вместе с Киром. — Я могу пойти и сама осмотреться?

— Если вы хотите, то можете. Но лупгару не может, и прежде чем вы посетите уроки, вы должны будете пройти в нашей компании ознакомление, — Хиро сложил руки, как будто со мной было трудно иметь дело. — Миледи, — на сей раз он сказал это так, будто слово означало «пожалуйста».

Хотела бы я выяснить, как он это сделал.

— Это был риторический вопрос. Так с чего начнём? — я потёрла ладони, пытаясь стереть сырость, и решила, что Хиро не был так уж плох. Грейвс мягко пробормотал что-то нелестное и, кроме того, слова смешались с дымом.

— Сперва, мы позволим мистеру Грейвсу погасить сигарету, — Хиро даже не мигнул. — Затем мы пробежимся по правилам техники безопасности и совершим экскурсию по школе.

— Замечательно, — я пыталась казаться взволнованной, но с треском провалилась

Я прям почувствовала это.

Глава 10

— Нам следует пойти в Нордстром

[11]

, — пробормотал Бенжамин в пятидесятый раз. Рот Леона дергался, как будто он сдерживал улыбку. Два блондина вышли на автостоянку великолепным весенним днем, вероятно, оба сонно прислонялись к внедорожнику, Бенжамин нарисовался в гараже у южного угла собственности Школы.

Для меня было новым то, как Бенжамин небрежно сказал «это для светочи» и темноволосый дампир, который держал в руках пропуск, уставился на меня, как будто на моём лице было что-то, потом он пришёл в себя и стал указывать на разные машины. Быть зажатой на задних сидениях Эскалады между симпатичными парнями дампирами и Грейвсом также было новым для меня.

Я закатила глаза.

— В Нордстроме нет ничего, в чём бы я нуждалась или хотела бы. Лишь барахло с завышенной ценой, которое в скором времени порвется, — я сложила еще одну пару джинсов и сунула их в красную корзину. Даже при флуоресцентном освещении парни-дампиры выглядели, как модели, уехавшие в трущобы. Было тяжело выбирать всякую фигню, учитывая то, что они околачивались рядом, выглядя прекрасно и скучающе.

Когда Бенжамин сказал покупки, он, как минимум, имел в виду Нордстром. Предполагаю, у него были странные идеи о том, что я хотела вещи от кутюр или что-то типа того.

Когда я говорю покупки, особенно одежда, я имею в виду в первую очередь военные вещи, а чтобы приобрести мягкие товары — Таргет

[12]

или Диллардс

[13]

. Как, скажем, трусики и прочее. Я уже заставила парней уйти, пока шарила в секции нижнего белья. То есть, а ладно. Я покупала сама трусики с девяти лет!

Я привыкла к этому. Папа просто дал бы мне много наличных денег и список покупок. Я покупала всё, кроме боеприпасов, сколько я могу вспомнить. У папы было достаточно дел, поэтому он занимался снабжением боеприпасов и всякой фигней; я заботилась о наличии одежды, еды, всех мелких вещей, которые нужны для путешествия, или чтобы прибраться в доме. Раньше я любила бездельничать в секции приборов в Таргете, независимо от того, в какой стране мы были. Я составила бы в голове краткие истории о том, как мы действительно нуждались в хлебопечи или гриле. Или кофемашине. Я сравнила бы, противопоставила бы и притворилась бы, что мы не переезжали через каждые несколько месяцев, в любом случае, почему мы беспокоились о том, чтобы перетаскивать с места на место вещи?

Я заметила неплохую футболку и направилась к ней. Грейвс принялся пихать тележку, и у него было такое выражение лица, которое вы обычно можете увидеть, только когда кто-то в суде приговорен к лишению свободы на длительный срок. Конечно, сперва, мы всё купили для него, и я полагала, что, так как он был парнем, у него не будет такого же затруднения при покупке нижнего белья. Я просто сказала ему идти и взять парочку пакетов того, что он обычно носит. Бенжамин выглядел так, будто проглотил лягушку, и я бросила на дампира один из своих лучших взглядов — имитация бабушкиного «закрой свой рот» взгляда. Он затих и пробормотал что-то о Мэйси

[14]

. «Пойдёмте в Маркус-Нейман

[15]

, пожалуйста, даже там было бы лучше», — бормотал он себе под нос..

Я подумала, что если Бенжамин не заплатит за это одобренной Братством карточкой, я бы использовала пачку наличных для чрезвычайных ситуаций, которая находилась в моей сумке. Это была совсем не чрезвычайная ситуация, но Господи. Я не собиралась позволить Грейвсу одевать всё ту же фигню, в то время как я была снаряжена.

— Так всё же, откуда вы берёте деньги? — я остановилась перед дисплеем и стала пролистывать список вещей. V-образный вырез, короткие рукава, неплохо. Я ненавижу, когда ткань касается моей шеи. Только хлопок — отлично, надо взять размер побольше, потому что они сядут. Зевок застал меня врасплох, я прикрыла рот руками. У них было четыре футболки среднего размера. Я схватила их все и кинула в тележку.

— Там еще больше, — из всех них Леон больше всего был похож на человека в свете флуоресцентных ламп. Он смотрел на дисплей с весенними нарядами, вещами в горошек, которые были бы бесполезны, если бы вы убегали от чего-то. — Неужели девушки теперь носят это?

— Не эта девушка, — пробормотала я. — Серьёзно, откуда вы берете деньги? Давайте же, я хочу прояснить ситуацию.

— Зачем? — Бенжамин казался честно сбитым с толку. — У светочи может быть всё, что она захочет, Дрю; у нас есть много денег. Братство инвестирует и имеет несколько корпораций.

А вот это уже интересно. Где находились корпорации и акции, там была и документация. По крайней мере, всеми правдами и неправдами можно было найти всякую фигню с публичными актами и фигню про работников. Я отодвинула это подальше.

— Только потому, что у тебя есть деньги, не значит, что ты можешь тратить их впустую. Таргет очень даже хорош. А что насчет того, что у светочи может быть всё, что она захочет? Я думала, что Анна — большой секрет. — Я остановилась возле стоек и стала рыться в них. Сейчас самое время для того, чтобы купить толстовку, потому что, когда наступит вена, они уберут все вещи, чтобы освободить место для бикини.

Я вздрогнула от этой мысли.

— Она — секрет... носферату не знают о ней. Она не сильно смешивается со всей толпой. Анна занята управлением Братством и... ладно, лучше держаться подальше от нее. На самом деле, подальше от всех, кто входит в Совет. Они входят туда не для красоты, — Бенжамин выглядел даже более напряжённым. — На самом деле, ты первая светоча, с которой я лично находился в одной комнате. Но это всего-навсего основные уроки — всё о светочах, и как они... в общем, у них есть все, что они хотят.

— Гм, — даже притом, что нас немного. Я проглотила это. — Так я могу пойти за вещами туда, куда захочу? — было бы неплохо раздобыть боеприпасы.

— Я, эм. Да. Ты действительно... куда угодно, я полагаю, — Бенжамин, казалось, пересматривал то, что сказал мне. Или слабо надеялся, что я внезапно решила, будто Нордстром — неплохое место.

— Не унывай, старик, — Леон усмехнулся и похлопал его по плечу. — Всё могло быть хуже. Она могла бы проторчать в раздевалке в течение многих часов.

Особенно, когда вы, ребята, наблюдаете за всем? Нет, спасибо. Я знаю свои размеры и этого достаточно. Я решила не подвергать испытанию это правило.

— Хорошо, еще мне нужен военный магазин. Вы, ребята, знаете, какие здесь законы на ружьё?

— Отпечатки пальцев и лицензия. Но это сводится к простому правилу: «Не попадись, если ты член Братства», — Леон бросил на меня один из своих странных взглядов. — Если ты хочешь, мы можем пойти на склад с оружием. Ты можешь попрактиковаться.

Я потрясла головой. Нашла темно-серую толстовку с капюшоном с застежкой-молнией и хорошими рукавами, проверила ее швы.

— Просто интересно. Эй, Грейвс, тебе нужны шампунь, зубная паста, что-то из таких вещей? Или, может, тебе надо что-нибудь в аптеке. Купи мне мидола

[16]

, хорошо?

Бенжамин почти задохнулся. Леон изучал потолок с огромным интересом, улыбка дёргалась в уголках его узких губ. Бенжамин выглядел так, будто хотел утопиться, в то время как Леон выглядел очень позабавленным..

Всё же я решила, что он мне нравится.

— Я думаю, тебе следует выбрать свой собственный мидол, — Грейвс даже сказал это с каменным лицом, но в уголках его губ таился призрак усмешки. Он научился бриться и выглядел привлекательным, но в нормальном смысле этого слова. Он был не такой блестящий, как дампиры. — Ты же знаешь, есть разные виды мидола.

— Точно! — мой живот загрохотал. — Мы должны, вероятно, вскоре возвратиться. Кафетерий открыт днем?

— Ну да. Мы можем взять полночные закуски. Полуденные закуски. Одно и то же, — щёки Бенжамина стали алыми. — Ты не хочешь купить себе ещё чего-нибудь?

Я рассмотрела перегруженную телегу. Джинсы для Грейвса и для меня, футболки и рубашки с длинными рукавами для него, футболки с короткими рукавами для меня, несколько шерстяных свитеров для нас обоих, две или три толстовки с капюшоном по цене одной, включая вешалку, которую я держала в руках. Боксеры для сна. Куча нижнего белья, четыре спортивных лифчика. Ремень для него, ремень для меня. Наряду со всем, что я заказала в Интернете, этого было достаточно. В Школе, конечно, было все, но существовали такие вещи, как ватные диски, тональник, которые я хотела. И мой собственный бренд шампуня. У них в душе была какая-то дорогая фигня. Я чувствовала себя так, будто находилась в воображаемом танцевальном отеле, когда пользовалась ей.

Что было неплохо. Я люблю маленькие штучки, которые кладут в ванные в крупных отелях. Иногда папа отвозил нас в крошечные места, где были высококачественные образцы, и я их прятала в грузовике. Я оценивала их в соответствии с эффективностью и запахом; когда мне было около тринадцати, я сохраняла их, а потом поняла, что впереди нас ожидает еще множество отелей.

Иногда я всё ещё думаю о тех маленьких бутылочках, которые находятся неизвестно в каких мусорных контейнерах. Как рок-коллекции или что-то на подобии этого.

Я проверила цену, решила, ну и что! и бросила толстовку в корзину.

— Я думаю это всё, но нам надо заглянуть в аптеку. Так как Грейвс думает, что мне следует выбрать мой собственный мидол. Вам что-нибудь нужно здесь, парни?

Леон почти смеялся.

— У них есть слаши

[17]

.

— Господи Боже, — пробормотал Бенжамин. — Нордстром. Мэйси. Мы могли бы поехать в Париж весной. Я ожидал трансатлантических полётов.

Я изобразила бесстрастное лицо, что было лучше всего для обеих сторон.

— Здесь есть поблизости Олд неви

[18]

? У них есть шорты и прочее, — я поймала на себе взгляд Бенжамина. — Что?

— Ничего. Просто мы думали, что светоча будет более, скажем так, трудной, — рот Леона дёрнулся. — Я серьёзно хочу слаши!

Я попробовала выдавить неуверенную улыбку. Теперь он мне определённо нравился.

— Я никогда в жизни не пробовала его. Может быть, парни снаружи — двойные блондины — тоже хотели бы слаши?

Почему-то Леон счёл это крайне смешным. Он фыркал и хихикал, пока мы шли мимо секции с «Бытовыми приборами» до секции «Здоровья и Красоты», и даже Бенжамин расслабился и усмехнулся.

* * *

Мы остановились в Спортивной секции, чтобы купить спальный мешок, и я заставила Грейвса взять хороший спальный мешок. Вещи — это одно, но ты не можешь экономить на принадлежностях. Я также бездельничала в секции канцелярских товаров, пока Грейвс не бросил карандаши и пару блокнотов в телегу, впиваясь взглядом в меня, как будто подзадоривая меня взять их.

Бенжамин попытался отвезти нас в какое-то итальянское место на ланч, но Леон попросил мексиканской еды. И это звучало действительно хорошо, поэтому мы оказались в каком-то холле, в месте, где мне принесли много измельчённых чипсов, а Бенжамину — две маргариты, просто потому, что он просто улыбался официантке и вежливо попросил ее. Он выглядел так, будто нуждался в маргарите именно сейчас.

Глава 11

Сначала я вернулась в Таргет и выбирала свадебные платья. Ярды белого кружева и пустых слов, в то время как люди стояли вокруг и комментировали.

— Нет, слишком маленькое... слишком большое... никогда не подойдёт тебе... слишком классическое, слишком тугое...

Пока я не испытала желание кричать, потому что всё, чего я хотела, это платье. Затем я пыталась их все примерить, и там не было примерочной, потому что, если бы я туда пошла, то исчезла бы, поэтому я переодевалась в конце ряда между стойками из одного платья в другое, и они все были дырявые. Большие, широкие, молью проеденные дыры, мои лифчик и кожа просматривались через них, и кто-то сказал:

— Вам придётся заплатить за это.

Стены магазина отступили, пятно красной краски исполосовало их и превратило в длинные кричащие лица. Я почувствовала гул колющих пальцев рук и ног, как то, когда ваши конечности настолько оцепенели, что вы не можете даже идти.

Я знаю это чувство. Оно приходит вместе со сном, который показывает мне вещи. «Истинное видение», — так это называла бабушка.

«Настоящие кошмары» — лучше подходит для них.

На мгновение я туманно подумала, что это, может быть, самый страшный кошмар: тот, где мама забирает меня из кроватки и относит вниз, говорит мне, что я её хорошая девочка, и прячет меня в чулане. Я боролась с пробуждением, но у сна были другие идеи. Он стоял у руля, не я. Я не могла побороть его.

* * *

Я лежала на кровати, уставившись в потолок. Это был обычный акустический потолок с золотыми искрами. Жидкие тени от дерева танцевали между искрами.

Мой сон был про маленькую девочку. Она была сонной и находилась в том состоянии, когда дети сосут большие пальцы, а их глаза смотрят, но не видят из-под отяжелевших век.

Мама волновалась в тот день, и вычищала всё вокруг. Она была напряжёна и нервничала. Я также была капризной, но она читала мне истории и укачивала в течение долгого времени, затем положила меня в постель и укрыла. Я слышала, как она ходила внизу по дому — обычный шум, когда она готовила ужин для папы: он работал долгие смены на базе и иногда приходил домой на сорок пять минут в середине ночи на перерыв — и почему-то скучала. Я услышала, как она уронила одну из моих игрушек. Она торопилась, пряча их. Я услышала её тихое проклятие, потому как она прятала в кладовую мой высокий стул.

Но я не задумывалась об этом. Вместо этого я сосала палец и смотрела на потолок.

Тук-тук-тук. Пауза. Тук-тук.

Кто-то находился возле входной двери. И не звонил в звонок. Это было странно.

Тишина. Сам воздух, казалось, слушал, прежде чем я услышала мамины шаги, быстрые и лёгкие. Она резко распахнула парадную дверь, и голоса поднимались по лестнице.

Женские голоса.

— Что ты здесь делаешь? — мама казалась... разозлённой. И немного удивлённой, как будто она не ожидала кого бы то ни было. Я почти видела, как она приподняла голову, голубые глаза стали холодными и расчётливыми. Контролеры бакалейного магазина или продавцы бледнели под тем взглядом, особенно, если они пытались сделать, что папа называл, «забавное дело».

«Твоя мама, — иногда говорил он, когда выпивал Джим Бим, и я могла уговорить его поговорить о прошлом, — она не терпела «незабавные дела».

— Я пришла навестить тебя. Какой очаровательный домик! — послышался звон смеха и шелест шёлковых юбок.

— Тебе здесь не рады, — голос мамы был резок и зол, как будто предупреждал о собственничестве. — Я оставила для тебя Главную Школу, всё Братство! Что ещё ты хочешь?

Притворный смех покинул голос другой женщины. Он спал, как маска, которой он являлся, и когда она снова заговорила, в её словах сочились злоба и боль:

— Где он?

Тон мамы превратился в холодный и деловой:

— Кто? Мой муж? Он человек, зачем он тебе нужен? Если ты подойдёшь к нему, я...

— Человек? Человеческий муж? Ты шутишь! Даже ты не пала бы так низко!

Между ними повисла напряжённая, потрескивающая тишина. Я могла понять по смыслу сказанного, что мама была разъярена. Она никогда не была злой; папа называл её нежной. Он говорил, что съест свою проклятую шляпу, если она когда-нибудь о ком-нибудь скажет плохое слово.

Для меня это было новым и странным. Мне это не нравилось. Я закрыла глаза и повернулась на другой бок, зарылась в подушку. В моей кроватке было тепло и безопасно, даже если ветер дул в стены дома с голодным шепчущим звуком.

— О, — внезапное понимание. Я слышала, как двигалась мама, как открылся ящик. — Потом он уехал. Он всегда говорил, что будет уезжать.

— Ты знаешь, где он, — прозвучало пронзительно и с обвинением. — Ты знаешь. Он убежал к тебе!

— Его здесь нет.

— Может, мне следует осмотреться и удостовериться в этом.

Ящик закрылся с ударом. Прозвучал тяжёлый металлический щелчок.

— Анна, — теперь предупредительный тон поменялся. Он прошёл через меня, как статическое электричество. — Убирайся. Из. Моего. Дома. Или я убью тебя.

— Не очень-то ты хорошая хозяйка, — но неужели в голосе другой женщины слышался страх? Скрытый, но, тем не менее, дрожащий и грубый. Конечно, если бы мамочка со мной разговаривала таким тоном, я бы заплакала. Я была рада, что она никогда так не говорила со мной. — Поклянись мной, что его здесь нет!

— Я не буду клясться тебе единственной проклятой вещью. Вон из моего дома! Или я пристрелю тебя, и Братству понадобиться новая стерва.

— Если ты увидишь его... — но женщина остановилась, её хныканье затихло. Мне не нравился её голос. Он причинял мне боль. Моя голова была полна плохих картинок: грязь, кровь, острые зубы, и единственная вещь, которая удерживала меня от хныканья, было внезапное уплотнение воздуха вокруг меня. Я так устала, и если бы я стала шуметь, мамочка могла бы прийти ко мне и разговаривать со мной тем холодным, злым голосом.

А я этого не хотела. Я бы вообще никогда этого не хотела.

— Если я увижу его, то скажу, что ты его ищешь. Не думаю, что это чем-то поможет. Он делает то, что хочет.

— О, я знаю это, — теперь ее слова были пронизаны горечью, и я услышала скрип парадной двери, будто призрак широко открыл ее. Они даже не закрыли дверь в течение этого долгого разговора. — Если я выясню, что ты его здесь прячешь, Элизабет...

— У меня есть жизнь. И она не включает его, тебя и твои игры. Не приходи больше без приглашения.

— Сладких снов, — даже я, лежа наверху в своей комнате, услышала её ухмылку. — Не позволяй носферату кусаться, — жестокий, пугающий смешок, и парадная дверь хлопнула.

Я слышала, как мама испустила прерывистый вздох. И гудение вернулось, грохоча в моей голове, пробегая по костям. Я знала, что будет дальше.

Дальше я засну. И когда проснусь в темноте, я знаю, что произойдёт. Это будет опять тот сон, самый худший из всех снов.

Затем гудение полилось через меня, оно кололось, как стальная иголка в плоти. Я боролась со сном. Я не хотела вспоминать ту ночь. Я никогда не хотела вспоминать ту ночь, и каждый раз воспоминания причиняют ещё больше боли, потому что я знаю...

Над детской кроваткой склоняется мама, ее лицо круглее луны, а сиянием сравнится только с солнцем (может, так кажется, потому что я еще совсем маленькая). От маминых волос пахнет цветочным шампунем, гладкие блестящие локоны волной падают на грудь, где мерцает серебряный медальон на цепочке.

В красивых темных глазах, как и на всей левой половине лица, залегла тревожная тень. Будто в ясный погожий денек внезапно начался ливень и солнечный свет в окне вдруг потускнел.

— Дрю, — произносит она ласковым, но настойчивым тоном. — Просыпайся, милая.

Я тру ладошками глаза и зеваю.

— Мамочка? — мой голос звучит глухо. Иногда это голос двухлетнего ребенка, а иногда девочки постарше, но всегда удивленный, тихий и сонный.

— Вставай, Дрю, — говорит мама и, протянув руки, поднимает меня с негромким оханьем, будто не веря, что я так выросла. Я уже большая девочка, и меня не надо носить на руках, но так хочется спать, что я не спорю, а лишь погружаюсь в тепло маминых объятий, прислушиваясь к учащенному ритму ее сердца. — Я люблю тебя, солнышко, — шепчет она, касаясь губами моих волос. Мама окутывает меня запахом свежеиспеченного печенья и тонким ароматом духов. В этом месте сон развеивается. Я слышу чьи-то шаги или, вернее, биение пульса. Сначала тихое, но потом все громче, и с каждым новым ударом ритм учащается. — Я так люблю тебя, детка.

— Мамочка… — я склоняю голову ей на плечо. Она несет подросшую дочь на руках. Когда мама ссаживает меня на пол, чтобы открыть дверь, я не протестую.

Мы спустились вниз в чулан. Я не помню, откуда мне это известно. Мама останавливается перед непонятным квадратным отверстием в полу, где уже в одеялах и на подушке с родительской постели лежат несколько моих мягких игрушек. Меня снова сжимают в крепких объятиях, а потом усаживают в подпол, и тут впервые накатывает беспокойство.

— Мамочка?

— Мы поиграем, Дрю, солнышко. Ты спрячешься здесь и подождешь, пока отец не вернется домой с работы.

Я знаю, что произойдёт. Папочка придёт домой и найдёт меня, но больше ничего не будет, как прежде.

Потому что это была та ночь, когда пришёл Сергей, ночь, когда он убил её, но он не нашёл меня.

И это всё моя ошибка.

Сон превращается в гниющую марлю завесы, душит меня. Обертывается вокруг запястий, лодыжек и бедер липким холодным прикосновением, и я борюсь, крича, отчаянно нуждаясь в воздухе. Я не хочу видеть, я не хочу видеть...

* * *

— ...не хочу видеть, хватит, я не хочу это видеть! — я боролась вслепую со сном, крича, потея и дрожа. Энергично двигала руками и ногами. Но я ничего не поймала, кроме пустого воздуха.

— Это просто сон! — сказал Грейвс настойчивым тоном. — Просто сон!

Нет, это не сон, я хотела кричать. Это реальность. Это произошло; это все еще происходит.

Кто-то стучал в дверь. Я растерялась, посмотрела на Грейвса. Яростно моргнула. Я, должно быть, плакала во сне: мои щёки были влажными, а нос полон соплей. Крик застрял в моём горле. Я задохнулась воздухом. Моя майка обернулась вокруг меня, а боксёры сбились в кучу. Они обычно сбиваются так, когда вы вертитесь.

Сумрак заполнял окно фиолетовым цветом. Это был мой первый день настоящих уроков. И кто-то стучал в дверь, выкрикивая моё имя.

— Дрю, — Грейвс держал меня за плечи. — Это просто сон, хорошо? Хорошо? Ты здесь, я здесь, всё хорошо. Ты в безопасности, я обещаю.

Я вытерла щёки трясущимися руками. Бенжамин стоял в двери.

— О, — прошептала я, — Господи. Я... я прошу прощения.

— Всё хорошо, — зелёные глаза Грейвса горели, он был почти нос к носу со мной. Я видела прекрасные золотые нити в его взгляде, и из-за сна в его правом глазу улавливалась твердость. Этого было достаточно для меня, чтобы заплакать от облегчения, потому что он был настоящим и находился в безопасности. Его спальный мешок свернулся в ком на полу. — Ты ворочалась, а потом начала кричать. Действительно кричать, как будто ты была...

— Извини, — моё сердце колотилось, я втянула сопли. Дверь дрожала на засовах. — Это Бенжамин.

— Я лучше впущу его. Полагаю, мы пойдем на уроки, — но он всё ещё держал меня за плечи своими длинными, мозолистыми, нежными пальцами. Как будто у него было уйма времени, чтобы стоять на коленях у моей кровати и изучать моё лицо. В его футболке на плече была дыра, и это заставило меня чувствовать себя немного странно. — Всё в порядке?

Я обхватила себя обеими руками и кивнула.

— Я думаю... да. Извини. Это было... довольно напряжённо.

— Хорошо. Я объясню всю Бенжамину. Ты в безопасности, хорошо? Больше ничего такого не произойдёт, — он с трудом натянул улыбку. И теперь у меня был своего рода сердечный приступ. Потому что, когда он так смотрел на меня, я чувствовала себя вывернутой наизнанку. — Обещаю.

И этого — обещание, то, как он сказал это с уверенностью — было достаточно, чтобы снова заставить меня расплакаться. Он выпустил меня и провёл до двери, тощий парень в боксёрах и дырявой футболке. Его ноги отекли. Он не был таким же тощим, как птица, каким был в Дакоте. И он уже двигался как оборотень, изящно и уверенно.

Я подтянула одеяло к груди и снова прикрыла глаза. Слушая, как он говорил сквозь стиснутые зубы.

— Успокойтесь, с ней всё хорошо. Это просто плохой сон.

Не считая того, что им не снились плохие сны. Но другая вещь овладела моим разумом. Я была благодарна, и мои глаза распахнулись. Я боролась с запутанными покрывалами и убежала в ванную. Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел меня в таком состоянии, и я хотела подготовиться к встречи с этим днём. Ночью. Какая разница.

Но больше всего я не хотела думать о том, что мне только что приснилось. Я приложила бы все свои усилия, чтобы забыть этот сон, я так решила. Сон уже исчезал, отступая спокойно в пространство, где живут мечты, пока вы гуляете при дневном свете.

Мне следовало бы знать, что это не будет так просто.

Глава 12

Двумя неделями спустя сумрак упал фиолетовыми полосами на город, и Главная Школа проснулась. В Школе не звенел утром звонок, чтобы разбудить нас, между уроками также не было звонка. Не было даже звонка, который бы извещал о тревоге. Я была озабочена тем, что произошло бы, если бы кровососы напали, но Бенжамин сказал, что это редко происходило.

Не так, как было в исправительной Школе. И это только начало длинного списка различий этих двух школ. В целом, здесь мне нравилось больше.

Вроде того.

Грейвс, одетый в свой длинный, чёрный плащ, пожал плечами, прошёлся пальцами по волосам. Они встали живыми пружинистыми завитками, он сгримасничал, когда выпутался из одеял.

— Живее, иначе ты опоздаешь.

— Черт! — я поспешно записала последние два ответа, захлопнула книгу и кинула ее в сумку. Захватила кусочек тоста и новую красную толстовку, и направилась к двери, когда послышался настойчивый стук. Грейвс поспешил открыть дверь, и Спиннинг просунул свою голову внутрь. Он был дежурным последние несколько часов перед началом утренних занятий, и Бенжамин выглядел удовлетворённым, потому что у моей двери караулил оборотень, поэтому все могли подготовиться к ночи.

— Господи, — сказал оборотень, проводя рукой по длинной, тёмной эмо-чёлке. В этом сезоне этот стиль был популярен. — Ты теперь постоянно будешь опаздывать?

— Хей, Бобби. Девчонка просто не может выйти за дверь вовремя, — Грейвс казался расслабленным.

Это не моя вина.

— Заткнись, — я повесила новую коричневую сумку на плечо и попыталась впихнуть весь тост в рот. Мы с Грейвсом вывалились из комнаты, Спиннинг изящно избегал меня. У него были самые длинные ноги, которые я когда-либо видела у парня, и двигался он со своего рода приостановкой, как будто ждал, когда остальная часть мира догонит его.

Дибс стоял в коридоре, его золотистые волосы были растрёпаны. Он был похож на одного их тех херувимов, которых можно увидеть на разрисованных тарелках у старушек. Сплошные завитки и пухлые щечки.

— Привет, Дрю, — сказал он одними губами, тут же покраснел и опустил взгляд в пол.

Бенжамин появился из ниоткуда, протягивая мне кипу бумаг в пластмассовой папке:

— Я распечатал твои бумаги. Леон будет с тобой до обеда; у остальных практика в бою этим утром. Ты поела?

Я проглотила огромный тост и почти задохнулась, затолкнула его поглубже и кивнула. Леон вышел из комнаты, которая находилась рядом со мной, и прикрыл дверь. Он нёс — слава Господу — два бумажных стаканчика, у которых были все шансы содержать в себе кофе.

— Да, — я взяла пластиковую папку, думала о том, что она не влезет в мою сумку, и решила просто нести её в руках. — Боже, спасибо. Ты не должен был делать это.

— Пожалуйста, — он усмехнулся и на мгновение выглядел молодым. Его тёмные глаза искрились. — Я принесу тебе книги по биологии и химии на ланч, хорошо? И Джорж принесет тебе спортивную сумку перед обеденным спаррингом.

— Ты спаситель, — теперь я не задумывалась об иронии этого высказывания дампиру. — Иди, иди. Со мной всё будет хорошо. Я доберусь до кабинета.

— Только если ты не опаздываешь, не так ли, — Грейвс схватил меня за руку и потянул. Он уже успел схватить сигарету. — Увидимся Бенжи.

О, ради Бога. Но Леон был уже здесь, забирая у меня толстовку и папку, передовая кофе и одаривая мою сумку тяжёлым взглядом. Я подтянула её выше на плече и поспешила догнать Грейвса.

— Спасибо.

— Не стоит благодарностей, — Леон снова бросил взгляд на мою сумку, собираясь забрать её. Но Грейвс не выпустил меня, и я продолжала крепко держаться за него.

Самая странная вещь в Школе — тебе не придётся носить вещи самой. Ещё одна странная вещь? Ни одной атаки в Школе с тех пор, как я прибыла сюда. Целых три недели. Я настолько привыкла видеть по одной атаке каждые несколько дней, что пребывание здесь без нападений походило на своеобразный отпуск.

Отпуск, где я собиралась провести время в классах, изучая Истинный мир, вот так вот. И немного поспать, потому что Пепел бодрствовал регулярно между 4:00 и 5:00 утра, время, когда все ложились спать. Это отнимало всё время, которое я отводила для домашнего задания, что означало пару часов упорства после рассвета, а затем я валилась в кровать, в то время как Грейвс похрапывал в спальном мешке на полу. Мы разрабатывали график проведения сна в кровати и в спальном мешке, но он был упрям. Как всегда. Это хорошо для моей спины.

Полагаю, он думал, будто тот, кто приближался к двери, обязательно должен пройти через него, чтобы добраться до кровати. Но как я могла спросить его об этом?

Мы не говорили о том, что мне действительно хотелось знать. Он держал дистанцию между нами, по крайней мере на расстоянии вытянутой руки. Я уже серьёзно начинала думать, что поцелуй с ним был сном. Бог знал, что яркие кошмары появлялись каждую ночь, хотя я уже не просыпалась с криками.

Я не видела Анну. Совет звал меня каждые два или три дня, это был неприятный час не очень легкой беседы, когда они изучали меня. Где были я и отец. Что я помню о маме. Все, что Кристоф когда-либо говорил мне.

Кир смотрел на меня через все это.

Они не спрашивали меня о том, что Анна приезжала в другую Школу, а я ничего не говорила об этом. Я поняла, что это было безопасное направление. Кроме того, я была слишком занята, чтобы волноваться сейчас насчет этого. Она не ходила на занятия; она была подготовлена и прошла становление. Она была занята работой в Братстве, и я предполагала, что у нее скопилось много письменной работы. Я поняла, что она являлась мировой туристкой, всегда летала куда-то: в Париж на весенний сезон, в Лондон, когда хотела изменить темп, на Фиджи, когда становилось холодно, в Россию, когда она хотела чего-нибудь экзотического. Плюс, я догадываюсь, если она постоянно переезжала, то у кровососов было меньше шансов найти ее.

Когда и если она снова появиться, я что-нибудь придумаю.

Через окно были видны густое золото заката, белый мрамор и растительность. Было действительно красиво, и как только мы спустились вниз по лестнице и повернули направо, мы оказались в длинной галерее, где окна находились на одной стороне. На солнце волосы Дибса загорелись, идеальная кожа и белые зубы Спиннинга озолотились, и луч заходящего солнца выстрелил в глаза Грейвса. Что касается меня, я только моргала, пытаясь не выглядеть сонной и не захлебнуться большими глотками бананового латте.

Эй, не судите строго, если не пробовали его. Банановое латте удивительно!

В конце галереи было много двойных дверей, и я резко вздохнула, как всегда, когда Леон открывал дверь и осматривал помещение. Он кивнул, и Грейвс взял меня за руку, и мы оказались в коридоре, полном парней.

Прогулка по Школе — это как прогулка в море актеров из рекламы зубной пасты и сериалов. Оборотни более высокие, дампиры более грациозные. Каждый из них своеобразен. Оборотни, в основном, бывают брюнетами, дампиры же имеют более экстремальные цвета волос: не только светлые, но и платина или золото, не только темные, но и цвета ворона или сандалового дерева. Цвет кожи бывает красивым, на ней невозможно найти прыщей или других подростковых проблем. Их глаза горят, а дампиры имеют довольно резкие черты лица. Кроме того, они двигаются по-разному. Оборотни плавно передвигаются в траве, а парни-дампиры двигаются с неестественной для людей грацией. Это не так заметно, если вы увидите одного из них, но если толпу? Неправильность просто взрывается внутри вашего мозга и щекочет маленькую инстинктивную точку на задней части вашей шеи. Ту, что предупреждает вас об опасности.

Или это просто у меня так. Потому что, как обычно, когда я зашла в коридор, все взгляды сразу обратились ко мне.

Мне кажется, было бы любопытно посмотреть на единственного парня в полной школе девочек. Просто я знаю каково это, будучи единственной девушкой в школе парней. Потому что все смотрели на меня. После практики «невидимости, как вида искусства» в школьных коридорах всей США, это было новым и нежеланным.

Старинные металлические шкафчики стояли между классных дверей, и звуки хлопающих дверцей и топота ног, так же как посвистывание, не проникали в пузырь шепотков вокруг меня. Я опустила голову, как обычно, и позволила своим волосам скрыть меня. Дибс тащился слева от меня, а Грейвс поднял подбородок вверх, внезапно шагнул так, что его серьга раскачалась. Он, казалось, не обращал внимания на перешептывания и взгляды.

Вероятно, ему изрядно доставалось как парню-готу в Дакоте. Разумеется, у него было красивое лицо, которое можно было всем показать. Иногда он даже протягивал мне руку и брал за руку так, что наши пальцы переплетались. Я одновременно была и благодарна за эти прикосновения, и смущена.

Но не сегодня. Сегодня я собиралась пойти одна.

Я сделала еще один глоток кофе, вдохнула в неподходящее время, и он разбрызгался почти по всему полу. Снова все взгляды обратились ко мне, отчего мне стало неловко.

— Ты в порядке? — Грейвс казался встревоженным.

— Я сделала всё своё домашнее задание, — мой нос ужалило из-за кофе. Я уставилась на свои тряпичные кроссовки. Один шаг, второй шаг, третий шаг. Леон разогнал всех спереди, так что я могла не волноваться о том, что врежусь в кого-нибудь. — Я думаю...

Я действительно думаю, что он сможет превратиться в человека, я чуть было не сказала это вслух, но вовремя закрыла рот. Это была не та тема, о которой можно было говорить в коридоре. Тем более, все, что я сказала бы, могло облететь и прокатиться большой волной по тихому пруду.

Каждую ночь Пепел боролся с собой, ломая кости, чтобы измениться. И каждую ночь я думала, что он действительно способен на это. Бенжамин сказал, что это могло бы произойти. Грейвс ничего не сказал, а Дибс не хотел даже находится рядом с коридором, где находилась комната Пепла. Его лицо превращалось в интересный оттенок белого всякий раз, когда Пепел был упомянут.

Я почти врезалась в Леона, когда он остановился.

— Последняя остановка, Гранд Централ

[19]

, все вон, — он сказал это со своей кривой улыбкой. Под солнечными лучами его волосы мышиного цвета приобретали цвет золота, каштана, пепельного блонда и выглядели прекрасно, а не ужасно. У него было красивой лицо с резкими чертами, и я всё ещё пыталась выяснить, как он мог становиться незаметным. Это не выглядело естественным.

— Увидимся за ланчем, — Грэйвс сделал ещё одну затяжку. — Мы позанимаемся биологией вместе. Будет забавно.

Я закатила глаза:

— Держу пари, что так и будет. Пока, парни. Спасибо.

— Чао, Дрю, детка. Не забудь: в воскресенье у нас пробежка в парке. Грэйвс принесет тебя, — Спиннинг помахал рукой, хлопая Дибса по плечам. — Вперед, парень. Пошли в Красное Крыло.

— Не забуду, — уже в третий раз он мне напоминал. Но он ушел. Направлялся в крыло, где обучались оборотни. Коридор быстро пустел, многие парни поглядывали на меня. Я ждала.

Грэйвс бросил мне взгляд из-под пылающих зеленых глаз. Очевидно, удовлетворенный, он наклонился и прижался губами к моей щеке. Быстрый, мягкий поцелуй, затем он выпрямился, развернулся и очень быстро ушел.

И так было каждый день. В качестве публичного проявления любви, это было самое бо́льшее, о чем можно было желать. Может, он медленно проявлял чувства из-за всего происходящего или, может, он просто... Я не знаю.

Леон издал сдавленный звук. Дверь скрипнула немного, когда он откинулся, открывая ее, и взглянул внутрь. Он махнул мне худой, вялой рукой.

— После вас, миледи.

О, Боже, я бы хотела, чтобы он больше не называл меня так. Но я только поправила сумку на плече и прошла мимо него. Было тяжело разыгрывать удовлетворяющее раздражение, учитывая, что я обувала кроссовки, но я пыталась.

Так как я опаздывала на несколько минут, все уже были там. Даже учитель Бофорт, высокий, стройный, в позднем расцвете дампир, в выцветшем голубом вельветовом пиджаке и полосатых хипстерских брюках.

Те дампиры, которые позднее обретают полную силу, выглядят так, будто они застряли в двадцати годах, а не в подростковом возрасте. У них также было что-то... я не могу вполне объяснить это. Тень вокруг глаз, или время от времени быстрое стряхивание беспокойным движением, как будто они страдают от боли. Огаст делал также. В это же время я подумала, что он был странным. У большинства охотников-людей случались нервные тики, как у Хуан-Рауля де ла Хойя-Смит — еще один старый друг отца. Он охотился на чупакабру и другую фигню ближе к Тихуане. Он также плевал на пол каждый раз, когда кто-то говорил про неудачу, и его представление об удачи... странное.

Кольцо вокруг Луны? Неудача. Шляпа на кровати? Ещё большая неудача. Проснулся и увидел белку? Удача. Канадские гуси? Удача. Но чайки? Неудача. Он называл их «крысами с крыльями». Но он любил голубей. Попробуй разобрать, что к чему!

Бофорт проделал странное движение, как будто хотел поклониться, но вовремя остановился, выпрямился и отряхнул свои манжеты. Под голубым вельветовом пиджаком рубашка у учителя была вычурной и странной. Она была похожа на изношенный шёлк.

— Ах, здравствуйте! Здравствуйте!

Через парней прошелся шорох. Никто из них ещё не сел; диваны и мягкие кресла, расположенные двойным кругом вокруг учителя, стояли пустыми. И все смотрели на меня.

Ничто не становится проще!

Я выбрала диван во втором ряду и опустилась на него. Леон встал позади меня как безмолвное напоминание. Я знала, что его руки были скрещены в расслабленном жесте, а голова опущена немного вперед так, что его глаза были скрыты за прекрасными волосами.

Казалось, он заставлял всех чувствовать себя некомфортно.

Они все изящно опустились на выбранные ими места. Другая половина моего дивана оставалась пустой. Как всегда.

Как будто у меня была чума.

Учитель прочистил горло:

— Пожалуйста, передайте ваши письменные работы.

Я наклонилась вперед. Парень, который обычно сидел передо мной — с волосами цвета ириски и любовью к дорогим шелковым рубашкам драгоценных тонов — оглянулся назад, забрал папку с докладом, которую я протянула, и стал ярко-красного цвета.

Я старалась не вздыхать. Желтый блокнот и несколько карандашей скользнули из моей сумки, легли на стол и замерли в ожидании. Эскиз заполнял края бумаги: блоки каменной кладки сверху, заштрихованная трава снизу, и огромная пустота в середине.

Кажется, мне никогда не удастся нарисовать середину. Поэтому все мои блокноты были украшены руинами, на подобии церкви, парящей, как дурной сон.

Как обычно, ему не надо было смотреть прямо на меня, Бофорт, казалось, чувствовал себя хорошо.

— Очень хорошо, очень хорошо. Носферату впервые сделали попытку захватить доминирующую цивилизацию в 1200 году до нашей эры. Существуют искаженные легенды этого времени относительно морского народа, хотя большинство археологических свидетельств, в лучшем случае, запятнаны. Так как нам отделить факт от вымысла?

— Устное предание, — сказал светлый дампир в первом ряду. — Затем проверяем археологический отчет и экстраполяцию

[20]

о том, что мы знаем о поведении носферату.

Учитель кивнул.

— Наше устное предание очень точное, необычное и жуткое. Когда-то вампиры могли путешествовать днем. Когда-то солнце не являлось препятствием для них. Конечно, они были ослаблены из-за него — но солнце не было таким сдерживающим фактором, как сегодня. Так что же произошло?

Тишина. Я взглянула на свои записи. Ничего, чтобы помогло мне ответить на вопрос. Конечно, я никогда не поднимала руку, но мне нравилось знать ответ на вопрос до того, как учитель вызовет кого-то еще. Бофорту также нравилось давать нам время на переваривание вопроса и время на то, чтобы хоть что-нибудь придумать. Он не был одним из тех учителей, которые наслаждаются разоблачением детей.

Это была единственная вещь, к которой я привыкла здесь, в Школе. Система постановки оценок была жестокой, и учителя умны, но они не пытались играть с детьми во властные игры. По крайней мере, не в кабинетах.

Ответ удивил всех нас. Он послышался со стороны моего правого плеча, и это было свистящее, пронизывающее шипение, которое пронзило тишину задумавшегося класса.

— Скарабус, — Леон слегка переместил свой вес; я почти почувствовала это движение сквозь диван. — Он поднялся из песков и шел среди них, убивая там, где выберет место.

— Я смотрю кто-то вовремя прочитал свое домашнее задание. Однако, Леонтус, ты не первокурсник.

Опять тишина. Леон выдохнул, послышался смешок.

Он нравился мне всё больше и больше.

— Я слышал о нем, — наконец сказал блондин в переднем ряду. — Скарабус. Все думали, что он миф.

Учитель поднял голову.

— О, он определенно не миф. Если, как говорят, мы, Куросы, выживаем как вид сегодня, то это связано с ним. Его имя потеряно, но вампиры зовут его Скарабусом. Он был эфиальтом, — лицо Бофорта сморщилось, как будто у него были гнилые зубы, и он жевал ими кислые леденцы.

Я все это записала своим лучшим почерком. Учитель сделал паузу.

— Кто-нибудь еще?

— Это греческое имя, — выдавил рыжеволосый дампир слева. — Правильно?

— Оно означает «предатель». Этот термин не существовал сотни лет после Скарабуса, но теперь его так принято называть. Это был дампир, который специализировался в одной вещи: в убийстве себе подобных ради вампира-хозяина. Не многим из нашего вида было позволено жить и охотиться на собратьев шутки ради, а также держать нас подальше от объединений и бросать вызов злодеем, чью кровь мы несли.

Он действительно погрузился с головой. Иногда этот парень слишком сильно погружался в историю, как будто сам там присутствовал. Полагаю, вы никогда не сможете заговорить в группе дампиров. И, честно говоря, это было захватывающим.

Бофорт переместил кончик пальца к искривленным губам. Он повернулся кругом, его голубые глаза прошлись по всем нам, и нити тьмы скользили в его волосах. Его внешний вид менялся, клыки выскальзывали и упирались в нижнюю губу. Клыки втянулись, его волосы вернулись к нормальному виду, и я выдохнула, бумага смялась в моей левой руке, прежде чем я ослабила пальцы в кулаке.

Я не думала, что когда-либо привыкну к смене внешнего вида дампиров. Эта черта нам досталось от вампиров. Черта, которая делает нас сильнее, быстрее...

... и вызывает жажду к красной штуке в венах.

На самом деле к этому тяжело привыкнуть. Можно, конечно, но не сразу.

— Многие дампиры были эфиальтами в свое время, — сказал Бофорт мягко. — Даже лучшие из нас. Их воспитали, чтобы охотиться на собственный вид, больше нам ничего не известно. Это вопрос происхождения: природа или воспитание.

Кристоф охотился на других дампиров. Холод прошелся по моей спине. В конце концов, он был сыном Сергея. Они сказали мне, что Огаст привел его в Братство, а моя мама была причиной, по которой он остался в Братстве.

Кроме того, Кристоф сказал мне кое-что другое.

«Ради тебя, Дрю, я готов биться на стороне света».

Диалог неприятных мыслей. Отметки клыков на моем запястье немного пульсировали, но я игнорировала это чувство. У меня получалось все лучше игнорировать всякую фигню. Если бы были Олимпийские игры в этой области, я бы, вероятно, готовилась к ним. И выиграла бы золото.

— После определенного промежутка времени каждый эфиальт задался вопросом: почему он убивает своих братьев? И что, в конечном счете, произойдет с ним, когда он надоест своему хозяину, не важно, насколько тот полезен. Скарабус задался вопросом, и он обратился против них. По-хорошему, его бы выследил каждый эфиальт и вампир, которых его хозяин мог вызвать. Но у Скарабуса было преимущество.

Леон беспокойно пошевелился позади меня.

Бофорт повернулся, и его глаза остановились на мне.

— У него была сестра.

Пульсация прошла сквозь комнату. Некоторые парни, неспособные сдержать себя, кинули на меня быстрый взгляд.

Класс! Я облокотилась на спинку дивана, желая сока из желтофиоля

[21]

от Леона.

— Первый акт непослушания Скарабуса случился тогда, когда он скрывал свою малолетнюю сестру. Их человеческая мать умерла при родах, и Скарабус должен был сказать своему хозяину, что ребенок тоже умер. В те времена это было нормальным явлением. Нам ничего не известно, что происходило пятнадцать лет спустя, когда сестра была на грани «становления». Он больше не мог держать ее в секрете, поэтому выпил её кровь до последней капли.

Мой живот перевернулся.

— Он что? — вопрос вырвался из меня.

Бофорт почти что вздрогнул.

— Он, гм, убил ее. Пил, переживая момент соединения, переживая момент темной крови, переживая момент истощения. Он поглотил свою сестру. Он использовал силу ее крови и стал кем-то, кому вампиры не могли противостоять. По крайней мере, они не могли противостоять этому стержню. Без него...

— Стоп. Он съел свою сестру? — сказал парень, который сидел напротив меня. Я чувствовала себя отчасти довольной, что кто-то еще испытывает те же чувства. Полагаю, рыцарство не умерло.

Бофорт вздохнул. Это был вздох из категории Дилана, но без тени терпеливого раздражения, которое Дилан вкладывал в свой вздох.

— По существу, да. Он поглотил ее сущность и использовал полученную темную ауру, чтобы напасть на короля вампиров. Который, как оказалось, был хозяином Скарабуса на протяжении всей его жизни.

— Подождите. Тёмная аура, — я слабо помнила это выражение. — Что это?

Никто не дышал и не двигался долгие несколько секунд. Я привыкла к такого рода реакции, когда бы я ни задала вопрос всех основ. Они принимали все эти вещи, как само собой разумеющееся, так как большинство из них были воспитаны как дампиры. Интересно, воспринимала бы я все это, как само собой разумеющееся, если бы мама была все еще жива?

Опять неприятные мысли.

Бофорт посмотрел поверх моей головы, и слабый оттенок розового коснулся его щек.

— Это происходит тогда, когда дампир пьет кровь. После определенного момента, ах, наследуемая часть носферату выходит «на поверхность». Мы приобретаем больше силы, больше скорости — меньше способности противостоять солнечному свету. Оно жжет нас так же, как их, когда мы поддаемся тяге, — его рот сморщился. — Мы рассмотрим все это позже, миледи. С вашего позволения?

Так вот почему Кристоф прятался от солнца после того, как укусил меня. Я кивнула, подняла свою челюсть с пола, с треском закрыла рот. Ну и дела, я везде узнавала что-то новые. Жаль, что на мне не было толстовки. Мурашки подкрались к моим рукам, распространяясь по спине.

— Без короля Суд разбежался и постепенно потерял свою возможность гулять в течение дня. Что приводит нас к главному вопросу лекции. Почему, как вы думаете, Скарабусу пришлось прятать свою сестру?

Я знала, что скажу что-то подлое:

— Чтобы позже перекусывать ею?

Послышалось пару вздохов, испуганный смешок и фырканье. Несколько парней смотрели на свои записи или книги, у одного или двух из них покраснели щеки.

Я никогда не отличалась мудростью на уроках. Все постоянно изменялись.

Если бы рот Бофорта смог сморщиться еще больше, то он бы выглядел, как в рекламе горького пива.

— Нет, миледи. Потому что то, что позволяло королю вампиров — и поэтому остальным вампирам — разгуливать в течение дня — это регулярное ритуальное переливание крови светочи. Это, кстати, то, что делает светочей очень важными как для них, так и для нас, — гримаса переросла в безрадостную усмешку, ту, что демонстрировала его очень белые зубы, поскольку он стал трансформироваться. Клыки всегда выглядят по-другому, когда они удлиняются. Более толстые, более искривленные. — Светочи встречались все реже и реже, по причинам, которые мы сейчас выясняем, — он наконец отвернулся от меня, и его глаза просматривали класс. — Суд разогнали в течение четырех столетий после убийства короля. Человечество развивалось, и бледная копия оригинального Суда осела в Греции, с тех пор как Египет и, как следствие, империя хеттов

[22]

доказали... свою бесполезность. Хотя, к сожалению, Скарабус и его последователи могли тренировать много дампиров; потерь было много, и у вампира была власть до того момента, как был принят договор с оборотнями, — он глянул на часы, которые висели над дверью. — Думаю, на сегодня достаточно лекций. Откройте свои книги на странице 285, пожалуйста, и...

Я отыскала свою книгу, но рев в ушах заглушил большую часть того, что он сказал дальше. К настоящему моменту отметки на моем запястье, в основном, зажили. Они были лишь двумя невинными маленькими синяками, прямо там, где бился пульс. Отметки от зубов Кристофа.

«Я не взял. Я только одолжил. Помни это».

Он мог убить меня. Я помнила разрыв, неистовство, ужасное ощущение, как будто нечто большее, чем кровь вытекало из меня. И это было только три длинных, адских глотка. А после этого он вызвал туман, чтобы оградить нас и выследить вампиров, преследующих нас и...

— Миледи? — это был голос Бофорта. — Будьте так добры, прочитайте нам первый абзац на странице 285.

— Да, — я перевернула еще две страницы. — Конечно. Конечно. Двести восемьдесят пять.

Мои глаза блуждали, и что-то застряло в горле. Я просмотрела три абзаца, в которых говорилось что-то о миграции вампира в течение Пелопоннесской войны, и не обращала внимания на остальную часть класса. Я просто опустила голову и глядела на страницы, мое зрение было размытым. Мне попадет за это на тестах на следующей недели, но Господи!

Вспоминать кого-то, кто пил твою кровь — и душу — не было приятно.

Что было бы, если бы это случилось до смерти?

Я всегда чувствовала себя некомфортно, когда думала об этом, и к тому времени, как класс был переполнен, мне хотелось к черту убраться оттуда. Поэтому, для меня было сюрпризом увидеть, как парень в рубашке повернулся и прислонился к дивану.

— Эй.

Книга застряла на полпути к сумке. Я схватила толстовку и надела её.

— Да?

Мой голос не звучал приветливо. Ну и что?

— Ты, гм, не хочешь выпить кофе?

Что? Я уставилась на него, как будто он говорил на иностранном языке, в комнате было шумно, так как все готовились уходить. Затем я поняла, о чем он меня спрашивал.

Наконец слова дошли до меня.

— Наверно.

Почему ты сказала это, Дрю? Как будто у тебя есть время на кофе. Но черт, это был первый раз, когда кто-то сказал мне что-то не по нужде. И да, я была новой девушкой. Всегда будь осторожна с первым заговорившим с тобой парнем — это правило для новых девушек. Наверное, я увидела его во сне.

Но в прошлый раз все было прекрасно, с Грейвсом. Или не настолько прекрасно, учитывая то, что он меня поцеловал однажды, а потом решил, что не хочет идти дальше. А этот парень выглядел полным надежды, и его голубые глаза были теплыми и застенчивыми.

— То есть, конечно, — мой язык не подчинялся мозгу. — Когда?

Он выглядел удивленным, но хорошо скрыл это.

— Эм. Эээ. Ну, а когда ты свободна?

Леон издал сдавленный шум позади меня. Я проигнорировала его.

— В основном в выходные. Кроме субботы, я, эм, занята. Так, воскресенье? Около часа или типа того? Мы можем встретиться в кафе.

Отлично строишь из себя недотрогу, Дрю.

Он выглядел так, будто я подарила ему рождество.

— Да, — он положил руку на спинку дивана. — Я Зик.

Я слегка сжала его теплые пальцы. Некоторые парни пожимают руки, когда хотят показать свою мужественность, но он не относился к ним. Прикосновение не предназначалось для того, чтобы что-то показать мне.

— Дрю.

— Я знаю, — он бросил мне усмешку, отпустил руку, сгреб свои учебники и вышел за дверь. Я была бы оскорблена, если бы он не покраснел, что было отчасти мило.

— Теперь, — сказал Леон воздуху над моей головой, — лед официально раскололся.

Я закатила глаза, потащилась к двери, ничего ему не сказала. Иногда, если его просто игнорировать (когда он становился насмешливым), то он замолкал.

Сегодня не был один из тех дней.

— Полагаю, ты бы не хотела выпить кофе с любым из нас, — он разговаривал с воздухом над моей головой, скрестив руки.

О, Господи. Я с трудом удержала руку внизу. Я все чаще играла с маминым медальоном.

— Никто никогда не предлагает мне выпить кофе. Я провожу весь день с вами, ребята. Какого черта?

Он пожал плечами и развернулся на каблуках.

— Вы опоздаете. И вы должны быть готовы к такому роду реакции, миледи.

— Почему? Что плохого в том, чтобы сходить на чашечку кофе? Никто больше не потрудился заговорить со мной.

— Я действительно иногда полагаю, что вы наивный ребенок, — он сделал два скользящих шага, поднял голову, как будто ожидал, что я последую за ним. — Вы светоча, миледи. Одна девушка из двух в школе, полной беспокойных, голодных парней, которые были выращены и обучены, чтобы стать Куросами. И... — он быстро окинул взглядом комнату, его замечательные волосы растрепались. — Везде, куда вы бросаете свой взгляд, случаются беды. Некоторые использовали эти проблемы для достижения собственных целей.

Он имел в виду, что я уже принесла беды, или что-то в этом роде? Угадайте, на что я бы поставила свои деньги.

— Ты имеешь в виду Анну, — сказала я сухо.

Он бросил мне один из тех Многозначительных Взглядов, которые парень бросает в том случае, когда думает, что ты немая, но ты обнаружила что-то новое.

— Я имею в виду то, что ваше время более драгоценно, чем вы думаете. Особенно, если они проводят Испытания.

Испытания. Наконец до меня дошло, что это означает, хотя даже Бенжамин не говорил об этом. Они выясняли вопрос о том, кто окажется в особой группе — в этом случае, в роли моего телохранителя. Мне не нравилась эта идея. То есть, я могу видеть выгоду в том, что телохранитель будет успешно выбивать дерьмо из кого-то, но... это просто не казалось правильным.

Кроме того, кто-то пытался убить меня в прежней Школе. Несколько раз. Что сказать, попытается ли победитель Испытаний передать меня вампирам? Или даже...

Как только я стала спускаться по этой мысленной дороге, я начала задаваться вопросом о Бенжамине и всей его команде. Что, если у кого-то из них есть причина ненавидеть меня? Я видела их каждый день. Их комнаты были рядом с моей.

Ради Бога, я ела с ними ланч!

— Я не хочу проводить Испытания, — я поправила сумку на плече и стала двигаться к двери, скомкала пустой стаканчик с латте.

Он добрался к выходу раньше меня, открыл тяжелую дверь и выглянул в коридор.

— Очень мудро с вашей стороны. Или нет.

— Мои мысли точны, — я протолкнулась в коридор мимо него и ушла.

Похоже, сегодня один из тех дней.

* * *

Из всех предметов основы безопасности огнестрельного оружия, вероятно, был моим любимым. Возможно, потому, что, когда я появилась в первый раз, темноволосый, неулыбчивый инструктор — Бэббидж — спросил меня, что я знала об оружии. Я немного притворилась дурочкой, спросила его, что он имел в виду, и он, ухмыляясь, показал мне стол с пистолетами, четырьмя различными винтовками, АК-47 и арбалетом. Отдельно в стороне лежали боеприпасы, и он спросил меня, есть ли у меня хоть какие-нибудь идеи о том, что с этим делать.

Перед всем классом я проверила, зарядила и положила каждый пистолет; снарядила обойму в АК-47; и заряжала винтовки, когда учитель кашлянул и сказал:

— Хорошо, я полагаю, мы знаем, кто будет моим ассистентом в этом семестре.

Все засмеялись, и я закончила заряжать винтовки. Не было причин останавливаться, и чувствовалась радость, потому что мои руки двигались, зная каждое движение.

Хотя я не касалась арбалета. Он выглядел, как поликарбонатовый изгиб, не соединение. Стрелы были странными, с головкой, которую я не видела раньше. Даже группа в Кармеле, которая подчищала гнездо кровососов — единственный раз, когда я слышала, чтобы люди бросали вызов кровососам и выиграли — использовала оружие, много оружия, и огнеметы. Ради Бога, только ничего близкого к арбалету!

Я не могла дождаться уроков по анатомии вампиров, чтобы погрузиться в паранормальную биологию. Прямо сейчас мы изучали основы анатомии оборотней, потому что они были ближе к людям. Но как использовать арбалет на вампирах — это вау. То есть, никому не хочется встретиться лицом к лицу с кровососом. Но тем не менее... арбалет.

Ваша идея веселья многое говорит о вас. Хотя то, о чем это говорит, своего рода, неприятно.

Я зарядила 9-миллимитровку, проверила ее, подняла и выстрелила три раза.

Эхо замерло. Я нажала на кнопку, чтобы приблизить мишень. Красиво сгруппированные, в виде звезды, отверстия. Я осторожно положила оружие, дважды проверила его, и мы все сняли затычки для ушей. Мишень отсоединили и передавали из рук в руки.

Бэббидж держал остатки выпущенной пули, показывая как она распалась на части.

— Вот что происходит с пулей, когда она попадает в ткани кожи: она взрывается. Почему это важно?

Я могла бы ответить на этот вопрос во сне, но я промолчала. Он обратился к голубоглазому дампиру с круглым, детским лицом.

— Кровотечение, — сказал парень с детским лицом. Думаю, его звали Бьорн или что-то типа этого. — Они быстро заживают, особенно, если только что покормились и у них много свежего гемо

[23]

в их системах. Поэтому надо нанести максимальный ущерб, чтобы истощить их. Сделать их слабыми.

— Хотя даже слабые носферату опасны, — Бэббидж опустил пулю. — Поэтому, когда вы идете за своей добычей, держите оружие под рукой. Я повторяюсь только потому, что много Куросов не смогли сделать это и были неприятно удивлены.

Никто не смеялся над этим. Мы все видели картины. Большие, глянцевые, размером 8х10, большие версии тех, что можно увидеть в медицинских учебниках. Вампиры грязные только тогда, когда питаются. Но когда они убивают дампира, им нравится делать заявление. Нет ничего, кроме ненависти и желания разозлить вас.

Леон, стоявший возле стальной двери, прислонился к стене и прикрыл глаза. Он, вероятно, слышал это уже миллион раз.

— Теперь позвольте мне задать вам вопрос. Мэтью, не трогай это! — в тоне Бэббиджа было предупреждение, и парень убрал свои пальцы от 22-миллиметровки, которая лежала на столе.

Долбаные любители. Держите руки подальше от оружия, если вы не следите за ним. Это правило всегда хорошо работает.

— Да, сэр, — промямлил Мэтью. Его колючая чернильная стрижка была в моде в прошлом году, но угрюмый взгляд парня никогда не выйдет из моды.

Бэббидж продолжил говорить, в то время как я играла с затычками для ушей.

— У вас есть раненый вампир, быстро истекающий кровью. Какое выберете оружие, чтобы убить его?

— Любое, которое поможет достичь цели, — пробормотало детское лицо.

— Поддерживаю это, — исходило от высокого, долговязого дампира с прекрасным беспорядком на голове. — Нацелиться на голову, сделать много выстрелов в туловище, чтобы развилось кровотечение, или использовать малайки.

Бэббидж одобрительно кивнул. Я чувствовала, что была зажата. Кристоф принес мне малайки — деревянные мечи — и обещал научить меня пользоваться ими. Они, вероятно, сгорели, когда рыжеволосый вампир взорвал мою комнату в старой Школе.

Кто-то успел задать вопрос раньше меня:

— Они все еще обучают драться малайками? Я думал, они были...

— Они все еще эффективны, — Бэббидж посмотрел на меня. Дампир в первом ряду передал мне бумажную мишень. Выстрелы были прекрасно сгруппированы, даже если только мне так казалось. — Традиционно это оружие светочи, так как большая отраженная скорость и координация дает ей преимущество. Боярышник также смертелен для носферату, по каким причинам, вы изучите на уроках химии и колдовства.

Это привлекло мое внимание.

— Колдовства?

Бэббидж склонил голову. Он прислонился бедром к одному из столов, легко и, очевидно, не перекладывая веса на него.

— Конечно, как вы заметили, оружие дампира — это не всегда физическая сила. Мы в процессе восстановления искусства дампиров и процессов, которые были утеряны, когда мы были почти что уничтожены как вид.

Я почти прыгала.

— Вы говорите... какой вид колдовства? Черная магия? Церемониальная магия? Порчи или...

Интерес в его темных, зорких глазах поднялся на несколько уровней.

— Колдовство дампиров, в основном, ответное и основано на комбинациях. Оно разделяет некоторые черты стандартного европейского колдовства. Азиатские и ближневосточные дампиры, немногие, как они, унаследовали выдающееся колдовство и сопротивляемость, которые мы не могли изучить, главным образом, потому, что их осталось мало и они скрытны. Они также сражаются в войне на обоих фронтах: с носферату и Махараджи.

Я уже собиралась ответить, но они были слишком медленными. Хотя Бэббидж прекрасно отвечал. Он никогда не смотрел на меня, будто я идиотка.

— Кто такие Махараджи? Я слышала о них, но...

— Вы услышите больше о них на четвертом — или это пятый? — семестре на паранормальной биологии. Вот вам короткий ответ: дампиры — это продукт союза между вампирами или дампирами и человеческой женщиной. Махараджи — это клан потомков человеческих женщин и существ, называемых джиннами.

— Я думал, что все знают это, — сказал кто-то.

Я сильнее сжала мишень. Но не отвела взгляд от лица Бэббиджа. Иногда след раздражения мерцал на его точеных чертах лица. Например, теперь.

— Если вы были воспитаны дампиром, то естественно знаете, — он был мастером вкладывать в несколько слов слабый, но смертельный сарказм. — Спасенные — возможно, не знают, и любопытство — это признак наличия мозгов.

Спасенные. Как те, кого спасли от кровососов и привели в Братство. Как я.

Тишина была настолько ощутимой, что ее можно было зачерпнуть ложкой. Я подавила желание откашляться или нервно улыбнуться, смотря на мишень, когда я закручивала ее все туже и туже. Бумажный конус, похожий на тот, в который кладут мороженое.

Я уже давно не ела мороженое. Папа любил мороженое со вкусом малины. Костлявая рука сжала мое сердце.

Неприятная тишина заполнила комнату. Я наконец отвела взгляд на бетонный пол с обитыми краями. Бэббидж прочистил горло:

— Судя по всему, человеческие женщины довольно неотразимы.

Мужской смех ужалил воздух. Мишень смялась в моем кулаке.

— Тем не менее, думаю, на сегодня достаточно, —продолжил он ровно. — Теперь пришло время для стрельбы по мишеням. Миледи, если вы будете проверять всех с вашей стороны и распределять патроны, то у нас будет практика в оставшемся семестре.

Я с трудом сглотнула и начала раздавать патроны, тщательно проверяя всех по списку. Глаза Леона были открытыми и темными, и он смотрел на меня, как будто я сделала что-то экстраординарное.

Глава 13

Когда я вошла в коридор, я знала, что там будет что-то, чего бы я не хотела видеть. Леон застыл, его голова поднялась. Там был Кир, его рыжие волосы были зачесаны назад, а на лице застряло то-самое-выражение. Даже его веснушки выглядели серьезно. Я больше не интересовалась тем, как веснушчатый подросток может выглядеть так же, как неодобрительная бабушка.

Оставалось полчаса или около того до того, как начнется мастерство перевоплощения. Я готовилась к тому, что на следующей неделе меня, как безумную, будут атаковать контрольными вопросами.

— Иди, хорошо? — сказала я, когда Кир приблизился. Студенты разделились, чтобы предоставить ему место — я заметила, что такое было с каждым членом Совета. Все, казалось, знают, что у них есть пространство, когда они ходят по коридору. — Через полчаса у меня мастерство перевоплощения.

— Я не думаю, что... — начал Леон, но я отступила от него, идя к Киру. Эти двое не слишком уж нравились друг другу. То есть, я полностью была на стороне Леона, но в прошлый раз они почти подрались. Я не хотела знать, что случится, если Леон заставит рыжеволосую бабулю потерять контроль.

— Миледи, — Кир, в джинсах и белой рубашке, выглядел легким и классическим. Он не смотрел поверх моего плеча, но все его тело кричало о том, что он знал о Леоне, испускающем негодование позади меня.

В Главной Школе повсюду витают любовь и счастье!

Я повесила сумку на плечо.

— Позволь предположить. Заседание Совета.

Кир пожал плечами. Его ресницы были медно-красными. На мгновение мне показалось, что он хочет что-то сказать, его рот открылся и черты лица смягчились. Затем он закрыл рот, слегка покачал головой, повернулся на пятках и отправился дальше по коридору.

Если бы меня забрал Брюс, я бы с нетерпением ждала легкой беседы. Он охотно шел мне навстречу. Вообще Хиро был самым хорошим, он и глазом не моргнул, не зависимо от того, как много вопросов я задавала, даже если его ответы больше походили на загадки. Хотя Кир не сказал и слова. Все то время, что мы провели в коридоре, он смотрел на меня с озадаченным выражением лица, будто я была говорящей собакой, хотя мне следовало бы лаять и сидеть на своем месте — на полу.

Он установил быстрый темп, и я старалась изо всех сил не отставать от него. Я опустила голову и выпрямила ноги. По крайней мере, пока он расчищал мне проход и я спешила, у меня не было времени на то, чтобы все четко обдумать. Будто я шла за папой.

Нет, серьезно.

Леон шел в конце, следуя за мной. Он даже не выглядел запыхавшимся. Мы прибыли к резной двери за более короткий срок, чем это возможно. Дверь открылась, и Кир отошел в сторону.

— Миледи.

Я ступила в потертую гостиницу. Только когда двери закрылись с щелчком позади меня, я поняла, что Кир не последовал за мной. Я простояла там секунду, моя сумка съехала с плеча, и когда двери с другой стороны комнаты призрачно открылись, я была готовой ко всему.

Какая-то часть меня ожидала этого. Я вдохнула запах специй и парфюма, и вспышка ярости дернула меня настолько сильно, будто я была собакой на цепи.

Анна, стоя в двери, уставилась на меня. Я тоже уставилась на нее.

Она выглядела немного стройнее, но кого-то это могло бы сделать измученным, ее же — гламурной. Это был первый раз, когда я видела ее в чем-то кроме платья из старых времен. Она была в модно потертых джинсах и клочке красного шелка, который, должно быть, был слишком дорогим топом, чтобы здравомыслящий человек заплатил за него. Она была бледной, руки обнажены, из декольте выглядывал красный кружевной лифчик. Я не культуристка, но папа бросил бы один взгляд на руки Анны и назвал бы их «слабыми». Это не самое убийственное прилагательное в его лексиконе, но что-то близкое к нему.

Она даже улыбалась, лицо в виде сердца было открытым и ярким.

— Ну, привет, незнакомка!

Клянусь Богом, она щебетала.

На мгновение меня наполнило беспокойство. Я думала о том, чтобы отступить назад, но решила, что будет лучше не показывать страх. Это было символом веры в бабушку и папу: показать страх — отличный способ дразнить непредсказуемого человека или животное.

— Хэй. Кир сказал, что...

— Я попросила его привести тебя немного раньше. Ну, ты знаешь, время для девочек, — она небрежно зашла в комнату, завалилась на один из кожаных диванов. Он даже не заскрипел, принимая ее так, будто она королева. — Становится так утомительно. Вокруг слоняются только парни!

То, как она это сказала, подсказало мне, что ей вообще не казалось это утомительным. Нет, звучало так, будто от нее ожидали, что она будет жаловаться на это, пока она смотрела на свои ногти и ухмылялась своей удовлетворенной полуулыбкой.

Я стояла, не желая проходить в комнату. Понятия не имела, что я собиралась сказать ей, но мой рот открылся и позаботился об этом за меня.

— Где твои телохранители? Я никогда не вижу их с тобой, — и они все носят красные рубашки, не так ли? Держу пари, что носят. И обтягивающие джинсы.

— О, они, — она махнула рукой. — Они вокруг здания. Я не нуждаюсь в них здесь, с приятельницей-светочей. Они наблюдают из тени, когда я не хочу, чтобы меня беспокоили.

— Из тени? — я тупо повторила.

Она махнула элегантной рукой. Камея на черной ленте на ее тонком, белом горле немного сместилась.

— Ты же знаешь, мы можем ходить так, что нас никто не заметит. И конечно ты заметила, что стоит сказать слово, как они прыгнут подчиняться? Такие хорошие маленькие мальчики. Я их так натренировала. Это была тяжелая работа, но я справилась.

— Ха! — я прошла немного дальше в комнату. Возможно, ощущение опасности, которое я чувствовала раньше, не исходило конкретно от нее.

Ну ладно, она ненавидела Кристофа. Но было легко видеть, как кто-то мог ненавидеть. Он был просто таким...

... каким? Я попыталась придумать слово, но все, о чем я могла думать, это лодочный домик в другой Школе. Где он держал нож у груди и говорил: «Не бойся». Где он обнял меня, и я почувствовала себя в безопасности. Не так, как я чувствовала себя в безопасности рядом с Грейвсом, но все же.

Отметки клыков на моем запястье горели. Я села на диван, который был ближе к двери. Тот самый, на котором чаще всего сидел Хиро, его смышленные, темные глаза вбирали в себя все в этой комнате

Отчасти, мне было жаль, что его не было. Я не могла придумать, что бы еще сказать.

— Дело в том, что в Школе всегда кто-то наблюдает, — на ее лице появилась яркая солнечная улыбка. — Всегда. Это как... гарантия безопасности.

Забавно, это не звучало, как гарантия безопасности. Это походило на угрозу. Ее яркие голубые глаза сосредоточились на мне, но я ничего не ощущала, кроме ленивой удовлетворенности, плавающей в комнате без окон. Огонь — здесь всегда был огонь — дружески потрескивал. Я слегка ощущала «дар» и немного расслабилась.

Но если это не Анна вселяла в меня чувство опасности, то кто? Или что? Кто-то из Совета?

Может, предатель? Казалось, все были уверены, что им был Кристоф. Кроме меня, и, возможно, оборотня, чью жизнь он спас. Я должна была выяснить, кто хотел моей смерти, но не преуспела в этом.

Господи, жаль, что здесь не было папы.

— Анна, — я подумала, что лобовое нападение будет отличным решением, если можно так выразиться. — Могу я тебя кое о чем спросить?

— Ты только что сделала это, — она сделала еще один ленивый взмах руки. — Но я разрешаю, дорогая.

Во что, черт возьми, ты играешь? Но я выбрала кое-что другое вместо этого.

— Почему ты ненавидишь Кристофа?

Она немного напряглась, веки прикрылись. Улыбка сошла с ее лица, как падающая со стены фарфоровая тарелка.

— Я точно не ненавижу его.

— Тогда что? — я поняла, что одним глазом она смотрела на меня, а другим — на дверь. Возможно, я ее нервировала так же, как она меня, и образ сучки-черлидерши был ее защитной окраской.

Это было здравой мыслью. Значило ли это, что я сделала поспешные выводы насчет нее? А ведь я ненавидела, когда люди делали поспешные выводы обо мне.

— Он рассказал тебе? — уголок ее блестящего от помады рта опустился.

— Он был вроде как занят, спасая наши жизни. Он не упоминал тебя, — кроме разве что «Ах, Анна. Разливает яд». Хотя это вряд ли громкое подтверждение. И Дилан, казалось, не был слишком рад увидеть ее. Но я не собиралась рассказывать ей это. Это плохая идея.

— Будет ли для тебя сюрпризом узнать, что Рейнард был моей первой любовью? — теперь все ее внимание было обращено на мне. Маленькие жадные глаза взвешивали, наблюдали. Я слабо чувствовала вкус апельсинов и воска. Отметки клыков на моем запястье покалывали и зудели. Раздражение в них было более интенсивным. — Да? Я смотрю по твоему выражению, что это действительно является сюрпризом для тебя. Он сердцеед; это его единственный настоящий подарок. Наряду с предательством, — она сделала едва заметное движение, устраиваясь более удобно на диване. — Мы были вместе в течение достаточно долгого времени. Несколько лет.

Я была удивлена. Я даже не могла представить, что эти двое смогут находиться в одной комнате. Не без чувства тошноты. И почему Кристоф не рассказал мне?

— Я не думаю... — начала я. Неужели я собиралась защищать перед ней Кристофа?

— Нет, не думаешь. Позволь мне дать тебе сестринский совет, Дрю. В следующий раз, когда ты увидишь Кристофа, беги. Если мой опыт с ним о чем-то говорит, то он ничего хорошего не замышляет. Ему нравятся впечатлительные молодые девушки. Многим дампирам нравятся. Человеческие женщины, ты же знаешь. Светочи, должно быть, намного более привлекательные, но нас так мало, — она издала смешок. — Только ты и я. Ты не чувствуешь себя особенной?

Что-то застыло в моей груди. «Ради тебя, Дрю, я готов биться на стороне света». Но здесь она рассказывала мне... рассказывала что?

Боже, я уверенно могла выбрать что именно. Учитывая то, что у меня совсем не было свиданий, здесь я выясняла всякие штучки о парнях, которые мне нравились.

Кроме того, мне не нравился Кристоф в этом смысле, не так ли? Я сказала Грейвсу прямо так, что он мне не нравился. Что он пугал меня до глубины души.

Я подумала, что смена темы разговора было бы неплохой идеей. Здесь было душно, и я вспотела. В моих ушах начинало звенеть.

— Зачем, чтобы увидеть меня, ты приезжала в ту Школу? Ты могла привезти меня сюда, — та Школа сгорела дотла, погибли оборотни и дампиры, а она сидит здесь, красивая, как картинка, и натянутая, как струна.

Она смотрела на меня так, будто я издала смущающий физический шум.

— Я думала, что Совет собирался привезти тебя сюда, — это прозвучало плоско и неубедительно. — Мы все еще пытаемся узнать, как ты оказалась в захолустье.

Ее слова имели вызывающий, горький вкус лжи, которую лжец даже не пытается скрыть. Кристоф пытался сослать меня сюда, в Главную Школу. Дилан сам пытался оповестить о том, что я была на севере штата и в опасности.

Я уставилась на нее, она уставилась на меня, и только я собиралась открыть рот, чтобы сказать, что она лжет, как дверь распахнулась достаточно сильно, чтобы удариться о стены с двух сторон. Я подскочила, моя сумка упала с дивана. Анна засмеялась. Это было захватывающее дыхание хихиканье.

Хиро последовал в комнату, он трансформировался и его клыки выдвинулись вперед. Его пристальный взгляд резко прочертил дугу по всему — по Анне, развалившейся на диване, по мне, тяжело дышащей и раскрасневшейся, и, вероятно, выглядящей виноватой, как черт — и пришел в полнейший ступор.

Кир тянулся позади него. Брюс шел сзади, выглядя очень задумчивым. И как только он увидел меня, заметно расслабился.

— Миледи, — опять, Хиро дал понять — я не была уверена как — что он говорил со мной. — Простите, что мешаю.

Я проглотила то, что чувствовалось, как кусок моего сердца. Чувство опасности вернулось, в горле взорвался сильный аромат восковых апельсинов.

— Да. Я, гм. Это заседание Совета?

— Нет, — облегчение Брюса превратилось в недоумение. — Но... вы хотите созвать Совет?

Созвать? Какого черта? Я потрясла головой.

— Нет, я... жду, так нет никакого заседания?

Только когда Хиро пересек комнату, близко подойдя ко мне, я поняла, что терла левое запястье о подол толстовки. Быстро, как змея, его пальцы сомкнулись вокруг моего запястья, и он оторвал его от моего тела.

Я напрягла колени, готовясь вырвать руку. Но он взглянул на отметки, отворачивая рукав.

— Они старые. Им несколько недель, — он бросил единственный злобный взгляд на Анну. — Позвольте предположить. Рейнард.

— Что? — Брюс оттолкнул его в сторону. Резко втянул воздух. — Почему ты нам не сказала, что была отмечена?

— Он... гм, в общем... Кристоф сделал это. Вампиры приближались. Он спросил, может ли он одолжить кое-что. Я не знала, что он имел в виду, — воспоминания полностью поглотили меня, и я задрожала.

... Кристоф вскинул голову, вытянув клыки из моей плоти, и крепко сжал мне запястье, не отпуская жесткой хватки чуть пониже локтя. Выдохнул, дрожа всем телом, а Грейвс снова хотел оттащить меня. Моя рука безвольно натянулась между ними, как у резиновой куклы, плечо горело от боли, а я не могла вымолвить ни звука.

Глаза Кристофа загорелись пуще прежнего. По ним заструились прожилки, как будто в воду капнули пищевой краситель.

— Как сладко, — прошипел он и вдруг странно подался вперед, опустив голову и опять крепко сжав меня запястье, словно собираясь повторить.

Я хотела закричать, но не могла. Тело не повиновалось. Оно, безвольное и словно подмороженное, просто висело.

— Кристоф, — послышался беспокойный голос Спиннинга. — Ээ… Кристоф?

Звук словно балансировал на острие ножа. Вокруг стояла тьма. Моя голова запрокинулась еще дальше. Грейвс уже держал меня обеими руками. Я была так вымотана, что с трудом дышала. Вдох-выдох, вдох-выдох, ребра словно отказывались подниматься. Невозможно тяжело было втянуть в себя воздух, который я ощущала на лице. И вместе с тем весь океан атмосферы теперь опустился на меня, грозя раздавить.

— Господи, — прошептал Грейвс. — Что ты с ней сделал?

— Как много он взял? — спросил спокойно Хиро.

Поверх его плеча я увидела лицо Анны. Оно было белым. Не бледным, как обычно. Белым. Как будто она увидела призрака. Красные всполохи сверкнули в глубине ее зрачков, и внезапно я была уверена, что если бы Хиро не стоял между нами, то она бы хотела поговорить со мной. Очень близко.

Очень жестоко.

— Она с ним! — прошипела Анна. — Предатель, прямо перед нашим носом! Как Элиза...

Хиро отпустил меня и резко развернулся. Он практически ударил меня — так быстро он развернулся, что я отшатнулась, почти падая на диван. Рука Брюса обвила мои плечи, сильно сжимая их, а его вторая рука промелькнула, оборачиваясь вокруг высокого, серого, шелкового пиджакак с воротником. Материал издал странный неопределенный звук, как будто он натянулся.

— Ты так легко бросаешь обвинения, Анна, — тон Хиро был ледяным, разрезая спокойствие. Рев заполнил мои уши. Я чувствовала легкое головокружение. — И все же...

Внезапно Кир оказался там: между светочей и Хиро. Его клыки вышли наружу, рыжие волосы превратились в чистое золото, так как он начал меняться. Глубокий, напевающий звук сжал весь воздух, превращая его в густоту. Позиция Брюса ужесточилась, и он бросил мне нечитаемый взгляд.

— Давайте будем разумными, — сказал он спокойно. Его тон разрезал рычание, и я поняла, что странный звук разрываемой ткани был от того, что потихоньку рвался пиджак Хиро. — Дрю.

Подождите. Она собиралась сказать Элизабет. Она знала маму? Мои ноги превратились в лапшу. Хотя я встала, потея и дрожа.

— Да, сэр? — как если бы он был отцом, и мы были в баре с группой злодеев из Истинного мира, и кто-то совершил ошибку, мешаясь с ними.

— Как много взял Рейнард? Было больно, не так ли? Сколько раз?

— Я... — я ненавидела саму мысль об этом. — Три. Затяжки. Глотка, называете это, как хотите.

Анна издала шипящий звук, как чайник, готовый закипеть. Ее лицо искажалось и сглаживалось, и Хиро наклонился еще больше вперед. Рано или поздно тот пиджак порвется, и только Бог знал, что тогда произойдет.

— Тогда все хорошо, — понимание Брюса сделалось мягче. — Вы, конечно, провели насыщенную событиями жизнь, миледи.

— Откуда мы можем знать, что она... — начала Анна.

— Ты не хочешь заканчивать это предложение, — Хиро прервал ее слова. Тем не менее, некоторая ощутимая напряженность просочилась из него, очевидно, Брюс также это почувствовал. Поскольку он отпустил пиджак Хиро и обхватил меня. Похоже, на моей руке будет синяк. Я бы просто могла рассказать обо всем.

— Мы не ставим под сомнение слово светочи, — Брюс смотрел поверх моего плеча, когда говорил, но его челюсть была напряжена. Мускул дернулся на его щеке, и его лицо стало жесткой, красивой картиной, на которой выделялись каждая плоскость и линия. Он не трансформировался, но я ощутила, что он был близок к этому, как течение под черной водой старицы.

— Это правда, — Хиро расправил рукава. Я не знаю, как он делал это, но он казался выше на несколько дюймов. — Мы не ставим под сомнение слово светочи.

Она выглядела так, будто ей дали пощечину. Лихорадочный розовый цвет вспыхнул на ее щеках. Ее клыки немного выглядывали, и клянусь Богом, я слышала шипение кошки. Привлекательность, за которой она скрывалась, как за щитом, уменьшилась, и в течение полсекунды что-то уродливое показалось под нею.

Затем она ушла, двигаясь слишком быстро, чтобы ее могли увидеть. Послышался звук, как будто рвали бумагу, и противный чирикающий смех последовал за ней, когда сработала ее уловка — я такое впервые видела после того, как Кристоф отбросил Пепла в снег, что, казалось, произошло миллион лет назад.

Я сглотнула. Мое горло горело, мне нужна была тележка со льдом. Мне было холодно, даже при том, что я вспотела, и огонь тушил ревущую стену сухого тепла. Жажда крови заполнила меня, заставляя гореть заднюю часть горла.

— Какого. Черта.

— Тебе не следовало делать это, — Кир тряс головой. Он вернулся в свое нормальное обличье и выглядел странно грустным.

— Маленький, рыжий лакей, — слова дампира-японца, возможно, содержали бы больше презрения, если бы они сдавали в аренду недвижимость. Возможно.

— Она глава Совета, — парировал натянуто Кир.

— Джентльмены, — Брюс поднял руки. — Давайте будем цивилизованными. Мы все знаем, что миледи Анна... трудная и...

— Она выгнала Элизабет, как только... — начал Хиро, но Брюс утихомирил его. Действительно утихомирил и посмотрел на меня.

Мне было все равно. Я взяла сумку дрожащими руками. Когда я подняла глаза, все трое уставились на меня.

— Я знаю, что не нравлюсь ей, — я старалась говорить ровно. — Но я не могу понять почему.

Я пыталась выразить кое-что насчет фальшивых девушек, но бросила это, так как это было безнадежно. Не имело значение, что они были подростками, они были парнями. До них бы это просто не дошло. В любом случае, почему я должно объяснять это?

Если Анна что-то чувствовала к Кристофу, а он ошивался вокруг меня... да, я могла понять, что это принесет некоторые проблемы.

Хиро выглядел так, будто собирался что-то сказать, но с меня было достаточно. Я сделала два шага в сторону. Брюс не дернулся, но мне пришла в голову идея, что он хотел бы.

— Я пойду на урок, — сказала я тихим голосом и убежала. Я добежала до своей комнаты, закрыла дверь и не открывала ее, пока Леон, Бенжамин и Грейвс не пришли и не навалились на нее всем своим весом. И я не сказала ни слова, когда они спросили меня, что, черт возьми, произошло.

Я знаю правила. Вы не должны визжать. Вы заботитесь обо всем самостоятельно.

Кроме того, я поняла это, пока горбилась в ванной, часто дыша и качаясь взад и вперед. Я даже не хотела думать об Анне и Кристофе или чтобы то ни было. Ему не нравилась она, она ненавидела его, и, возможно, они когда-то встречались, и ей не нравилось то, что он ошивался рядом с другими девушками. Кому какое дело? Существовали проблемы и поважнее.

Анна была главой Братства, и, по крайней мере, один человек в совете — Кир — был полностью на ее стороне.

Что привело меня к самому страшному вопросу.

Который — или, возможно, которые — из дампиров, охраняющих меня, были существами Анны?

Глава 14

К счастью, в ту ночь я не надолго задержалась у Пепла. Он успокоился задолго до рассвета. Я не хотела покидать его, но Грейвс закатил глаза и сказал, что ему надо поспать. И я была настолько утомленной и нервной, что сдалась.

Я повернулась, снова ударила подушку. Вздохнула.

— Не хочешь мне рассказать, что случилось? — голос Грейвса был не таким тихим, как шепот, но и не привычной громкости. Наверное, он думал, что если будет говорить тише, то я смогу его проигнорировать.

Я подумала рассказать ему об Анне, но тогда бы пришлось упоминать Кристофа. А это было бесполезно. Все это было такой путаницей, которую моя голова не готова была принять, и пока я не переварила все это, я не могла объяснить ему всего, чтобы он не подумал о чем-нибудь не том. О Кристофе и, что более важно, обо мне.

Я решила, так сказать, прощупать почву.

— Заседание Совета прошло плохо, — это было огромным преуменьшением, а также ложью. Не было никакого заседания.

Только Анна. И Кир. Очень дружелюбные, те двое. Маленький, рыжий лакей — так сказал Хиро.

— В любом случае, тебе это не понравилось, — послышался звук шуршащей ткани, когда он переместился.

Я бросилась к самому краю кровати. Мои глаза оставались закрытыми, и я переместила кончики пальцев на край матраса.

— Оно было даже хуже, чем обычно.

Как обычно, ему не нужно было ничего объяснять.

— Та девушка, гм. Другая светоча.

Я не дернулась, как если бы меня ужалили, но это было близко к истине.

— Я не нравлюсь ей.

— Конечно нет. Такая девушка, — Грейвс издал презрительный шум, почти фырканье. — Бьюсь об заклад, она была здесь пчелиной маткой достаточно долгое время. Она играет со всеми этими мальчиками, настраивая их друг против друга. Я знаю этот тип девушек.

А ты знаешь мой тип? Я почти спросила его об этом, но решила, что это звучало бы так, будто я нарывалась на комплимент.

— Хотя мне действительно кажется, что она ненавидит меня, — что-то быстро всплыло у меня в голове — память или сон.

«Не позволяй носферату кусаться».

Я отодвинула это подальше. Дрожь прошлась по спине.

— Ну, ты привлекательнее, чем она, — он сказал это, как само собой разумеющееся: трава зеленого цвета, или на Земле действует закон гравитации.

Что-то теплое появилось в моей груди. Это было прекрасное чувство. Я фыркнула.

— Я даже не могу уложить свои волосы.

— Ну и что. В любом случае, что произошло?

Я попыталась превратить это в разумную мысль. Молчание растягивалось между нами.

— Господи, — наконец сказал он. — Я не могу тебе ничем помочь, если ты мне ничего не рассказываешь.

Черт возьми, дай мне секунду подумать!

— Я пытаюсь понять, как рассказать тебе про это.

Снова молчание. Я заерзала. Он тоже.

— Дрю, — сказал он очень нежным, тихим голосом. — Ты знаешь, моя мама делала это. Она молчала. Каждый... — он глубоко вдохнул, как будто плавал и только что выбрался наружу. — Каждый раз один из них бил ее. Ее бойфренды. Она вела себя так, будто ничего не происходило. Но я видел синяки. Я не идиот.

Это была самая личная вещь, которую он когда-либо говорил мне. Я подумала, что ему не нравится говорить о том, как он оказался в служебном помещении торгового центра. И у меня были свои личные тайны, с которыми я никогда не хотела делиться. Большинство из них включали папу и различную работу, которую мы выполняли в штатах. Некоторые тайны включали школы, когда я еще не могла передвигаться незамеченной.

Я убрала руку с края кровати. Она повисла в пространстве, как будто я растянулась, мои пальцы чувствовали пустоту.

— Она ненавидит меня, потому что Кристоф укусил меня, — я почти прошептала слова в подушку, не позволяя руке выпрямиться. Мои щеки горели. Если бы он увидел меня, он, вероятно, сказал бы из-за чего я покраснела. Отметки клыков на моем запястье слабо покалывали, но то чувство отступило.

Когда его пальцы переплелись с моими, это было одновременно шоком и облегчением. Теплая кожа, мягкое прикосновение. Он впитал это и сказал то, что я от него меньше всего ожидала.

— Такая девушка, как она, не поверит, что он тебе не нравится, — он слегка кашлянул. Предполагаю, прямо сейчас ему хотелось бы закурить. — Господи.

— Не нравится мне это, — я казалась юной. И испуганной. — У меня есть немного денег. Мы можем купить что-нибудь.

Он подумал об этом.

— По крайней мере, вампиры больше не нападают на тебя. Это уже что-то.

— Ты сказал мне, что мы вдвоем против целого мира, — тогда ты тоже держал мою руку. — Я думаю, мы можем выбраться отсюда. Бежать и продолжать бежать. Я могу научить тебя, как...

— Они знают вещи, которых не знаешь ты. И Спиннинг с Дибсом наблюдают за тобой тогда, когда я не могу наблюдать.

У него была своя точка зрения. Тем не менее... Я, считай, вырвала свою руку из его.

— Ты передумал?

Я и не думала, что мои слова будут звучать так, будто у ребенка отобрали игрушку. Действительно не думала. Он тяжело вздохнул.

— Нет. Если ты действительно хочешь, чтобы здесь разверзся ад, Дрю. Но... здесь действительно, кажется, будет безопаснее. Та девчонка просто мелкая сучка. Почему ты позволяешь ей выводить себя из строя?

Кто-то, кто находился здесь, хотел моей смерти. Вот почему мы застряли в той Школе. Вот почему та Школа сгорела дотла. Слова застряли в горле. Я рассчитывала на то, что он захочет пойти со мной.

— Ты не видел ее, — я не могла объяснить яснее, чем это было на самом деле. — Она именно это имело в виду.

Его пальцы скользнули из моих. Я попыталась не чувствовать себя опустошенной. Он двигался по комнате, и следующее, что я осознала, это то, что он толкал меня в сторону и расположился рядом. Он потянулся, повернулся и удобно устроился, руки положил за голову. Его глаза мерцали зелеными отблесками. Я вдохнула его запах — соли и мужчины, привкус лупгару, похожий на серебро в лунном свете.

— Я действительно думаю, что тебе безопаснее находиться здесь. Я учу всю эту фигню. Даже ты сказала, что не владеешь достаточным количеством информации.

— Я знаю, как быть в бегах, — как найти деньги и как оставаться незаметными. Но в чем-то он был прав. Если бы я могла остаться здесь дольше, достаточно обучиться, то когда бы я бежала, я была бы лучше подготовлена.

Или я просто могла уйти отсюда слишком поздно и умереть.

Жаль, что отца не было со мной. Думать об этом — это как расковырять больной зуб. Тонкая нить гнева проложила себе путь внутрь груди. Почему ему пришлось уйти и умереть?

Полагаю, это не было справедливо. Но почему он следовал за Сергеем?

У меня было предположение. Ради мамы. По крайней мере, он скучал по ней так же сильно, как я.

— Не уходи без меня, я серьезно, Дрю. Мы можем выждать лучший момент, если будем слоняться здесь какое-то время. Накопать что-нибудь еще, узнать больше.

Я отодвинулась, поворачиваясь к нему спиной.

— Хорошо.

Он немного подождал.

— Что?

Он что, глухой? Я вздохнула, приподнялась, перевернула подушку и снова опустилась на нее.

— Хорошо. У тебя отличные аргументы. Мы останемся здесь на неопределенный срок, — надеюсь, что доживу до того момента и увижу, как мы убегаем.

Рассуждения о ужасной неудаче могут заставить покинуть сон. Но все то время, что мы находились здесь, на нас ни разу не напали. Я могла просто перестать ходить на заседания Совета и держаться подальше от Анны. Иногда задиры устают от своей работы и оставляют вас в покое на какое-то время.

Не считая того, что я была еще одной девочкой в целой Школе. Я не могла смешаться с толпой. Жаль, что здесь не было девушек-оборотней, но они не придут в Главную Школу. Они или остаются дома, чтобы помочь защитить семьи, или посещают обычные школы, как обычные ученики. Однако это было бы неплохо.

Хотя, учитывая мою удачу, они бы скорее всего ненавидели меня по каким-то причинам. Я бы никогда не была той девушкой, которую любили бы другие девушки.

Грейвс лежал очень тихо.

— Я думаю, что ты единственный человек, который когда-либо слушал меня.

— Другие оборотни тоже слушают тебя, — я закрыла глаза. Заснуть было невозможно, но все мое тело было таким тяжелым.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — он беспокойно задвигался. — Дрю?

Теперь, когда я знала, что буду делать дальше, я чувствовала во всем теле тяжесть. Со мной всегда это происходило — меня всегда больше всего раздражало отсутствие плана.

— Что?

— Могу я... то есть, не возражаешь, если посплю здесь? Если возражаешь, то я, гм, понимаю. Я просто...

— Да, — слово выскочило наружу. — Да, пожалуйста. Может, я буду способна заснуть рядом с тобой.

— Хорошо, — он был рад? Он просто устал спать на полу? У него было что-то, ну, более активное в голове? Как, например, еще один поцелуй? Или он боялся, что я восприму это все неправильно, если он попросит поспать здесь и буду ожидать поцелуя?

Иногда наличие довольно активного мозга — совсем не в радость. Потому что он начинает сортировать пятьдесят разных «а что если» для любого действия и выбирать, когда нажать на газ в умственном двигателе, пока тот не износиться.

Мы лежали. Я слушала звук его дыхания. Думаю, что я заснула на какое-то время, убаюканная тем устойчивым вдохом и выдохом. Последняя вещь, которую я помнила, — это его руки, обнимающие меня, и серый рассвет за окном. Он устроился напротив меня. Я вздохнула, и он замер, но потом я полностью расслабилась.

Наконец-то я чувствовала себя в безопасности.

Когда он заговорил снова, это походило на тихое бормотание в темноте.

— Дрю? Не уходи без меня.

Что я могла ответить? Я сказала единственную вещь, на которую была способна.

— Я обещаю.

Глава 15

За ланчем я просканировала кафетерий. Леон был ужасно тихим все утро, включая все сорок пять минут мастерства перевоплощения, где — слава Богу — я не была единственной, кому пришлось сидеть перед классом и заставлять клыки выйти наружу и убирать их по команде, пока учитель читал лекции о физиологических изменениях. Моя очередь была только на следующей неделе, я ненавидела саму мысль о том, что кто-то будет наблюдать за мной, пока место в задней части горла, где жила жажда крови, проснется и все окрасится в красное.

Чертовски трудно сидеть и не двигаться, когда ты можешь чувствовать запах жидкости в жилах каждого. Возможно, в этом был смысл, но мне все равно это не нравилось. Особенно, когда нам выдали ампулы с кровью, и мы начали идентифицировать их согласно плану на наших листках. У других ребят были партнеры. Я все делала сама, и все бросали на меня взгляды, пока я работала.

Не помогло даже то, что это было смехотворно легко. Женщина. Мужчина. Брюнет. Блондин. Кровь оборотня. Кровь дампира. У каждого был свой отличительный запах, «дар» также помогал мне, рассказывая, кому принадлежала кровь. Они сказали нам, что это поможет в слежке и в идентифицировании носферату.

Иногда они предпочитают особый вид добычи.

Время за ланчем всегда приносило облегчение. Хотя первые несколько завтраков было тяжело проглатывать. Я всегда была такой голодной, что как только я вынуждала себя начать есть, все становилось нормальным, но те первые несколько завтраков были на вкус, как песок.

— Здорово, ну и где они? — я встала на носочки, когда мальчики-дампиры обступили меня, их ряды расходились, как волны.

Леон ничего не сказал, просто сложил руки. Вероятно, он тоже был голоден.

И даже если я знала, что он не голоден, я всегда предлагала ему поискать еды.

— Хорошо, продолжай. Сходи поешь чего-нибудь. Рядом со мной миллион дампиров; ничего страшного не произойдет.

— Пожалуйста, — он даже не пожал плечами. — Ты прекратишь говорить это?

Мне нравилось это в нем, если только он не находился на стороне Анны. Какой бы странной ни была эта сторона. Интересно, каждый раз, когда я видела своих так называемых телохранителей, кто был — или были — не на моей стороне. Все? Никто? Только несколько?

Я огорченно вздохнула, закатила глаза и увидела Бенжамина в другом конце кафетерия. Его лицо было твердым, рот плотно сжат, и Грейвс был прямо позади него. На самом деле Грейвс наклонился, его рот двигался, когда он жестоко и тихо говорил что-то в ухо дампира.

Рот Бенжамина искривился. Он что-то сказал в ответ, и если бы я умела читать по губам, я бы была способна понять его слова. Но все, что я поймала, это мое имя, потом он пожал плечами и развел руки. Потом последовало что-то об Анне.

Я напряглась.

Грейвс схватил плечо Бенжамина. На одно мгновение я подумала, что Бен проигнорирует его. Но нет, Бенжамин просто посмотрел на пальцы Грейвса цвета меди, а потом на его лицо. Они смотрели друг на друга долгие, напряженные десять секунд. Затем Бенжамин стряхнул руку Грейвса и кивнул. Сказал что-то еще, но пристальный взгляд Грейвса поднялся и остановился на мне.

Я поняла, что теребила мамин медальон — теплое серебро под моими пальцами. Мои брови поднялись и, должно быть, мое лицо кричало «что, черт возьми, происходит?»

— Они не согласятся, — сказал тихо Леон. — Это не в стиле Бенжамина слушать оборотня, даже принца, как лупгару.

— О чем они спорят? — я имела право знать, не так ли?

Леон только потряс головой.

— Пойдем, найдем что-нибудь поесть. Я проголодался.

И что я могла сказать? Он мог вести уроки вежливой грубости, прямо как Бэббидж.

Я повыше подтянула сумку на плече.

— Отлично, — и прошла к мармиту.

Это должно было удивить меня, но Главная Школа была такой же, как и все школы. Еда появилась из тумана чего-то странного, поднимающийся пар скрывал тени и намеки на формы. Дежурные поставили миски на мармиты. За ланчем все дежурили по очереди.

Все, кроме меня. Я не слишком жаловалась по этому поводу.

Все равно мне хотелось бы увидеть, кто готовит мою еду. Мне все больше и больше не хватало своей кухни. Промышленная еда была неплохой, особенно, когда они не жалели средств на льняные салфетки и свежие ингредиенты. Но я хотела печенья, приготовленного мамой. Я хотела лопатку, которую использовала для запеченного сыра.

Я хотела обратно свою жизнь. Кухонные принадлежности — просто символ той жизни.

Есть вместе с членами Совета — новый уровень неловкости. Главным образом потому, что я наблюдала за дверью, ожидая, что в нее зайдет Анна, и также потому, что они все пялились на меня, как будто я была экзотическим существом. Хорошо, потому что я больше не планировала есть когда-либо с ними снова.

Я чувствовала, что их глаза опять были прикованы ко мне. Неужели они все смотрели на меня?

Вспышка красного привлекла мое внимание. Кир пересек столовую, направляясь к коридору, который вел в учительское крыло. Он слегка склонил голову, отступил в тень коридора и исчез. Он заметил, что я наблюдала за ним?

У меня во рту появился слабый вкус восковых апельсинов.

Что за... Я уставилась на пустую арку, мои пальцы все еще держали медальон. Металл охладился в моей руке. Большой палец терся о непонятные символы, выгравированные на обратной стороне медальона, их края внезапно стали острыми.

Я знала, что он определенно был на стороне Анны. Тогда что это было? Послание? Просто чтобы избавиться от меня или испугать?

Это сработало. Мое сердце заколотилось и ладони вспотели.

Леон издал короткий раздраженный звук.

— Не смотри. Ты думаешь, что только мы наблюдаем за тобой?

— Нет, — я обрела дар речи. — Нет, действительно, я вообще так не думаю, — проглоти. Я снова направилась к мармитам, но произошла удивительная вещь: я потеряла аппетит.

Грейвс и Бенжамин появились тогда, когда я поставила свой поднос на стол, который мы забили на второй день нашего пребывания в Школе. Я пыталась спросить, какого черта происходит, но никто не ответил. Вместо этого они вдвоем так сильно пытались развлечь меня, что я была способна только кричать и позволить им дальше разговаривать друг с другом. Я наколола еду на вилку, и после этого даже не могла вспомнить, что я «не ела».

Глава 16

Прошло несколько недель, а Анна не появлялась. Я стояла так близко к Грейвсу и оборотням, как только могла, и заметила, что некоторые из них — высокие парни с мускулистыми плечами и привычкой опускать голову и отступать в сторону, когда я смотрела на них — появились в коридоре и слонялись поблизости. Бенжамин ничего не сказал, но я заметила, как он и Леон обменивались взглядами. Блондины казались рассеянными, и теперь не скрывали наплечные кобуры под пиджаками.

Я продолжала надеяться на то, что Грейвс решит вернуться в кровать. Но нет. Он спал на полу, в спальном мешке, и каждую ночь передвигал его все дальше до тех пор, пока он не оказался возле двери.

Поэтому я просто ходила на уроки, держала ухо востро, выполняла домашнюю работу и насколько могла терпела мастерство перевоплощения.

Это была единственная школа, где я действительно ждала с нетерпением уроков физкультуры. В другой Школе администрации приходилось останавливать мои спарринги. Это все часть плана: закрыть мне рот и подвергать опасности, а бедный Дилан не знал, что делать. Я не пробыла там достаточно долго, чтобы выяснить, как обойдутся со мной, если я нарушу правила.

Хотя здесь все было по-другому.

Я сильно ударилась о маты и подпрыгнула, тепло распространялось по моему телу, зубы покалывали.

— Очень хорошо! — кричал Аркус, его белые зубы выделялись на темном лице. — Вперед, вперед, вперед!

И я сделала то, что он сказал: инстинктивно выбросила локоть, чтобы отразить удар. Моя рука онемела; его кулак направлялся к моему лицу. Я нырнула в сторону, вместо того, чтобы отойти назад, схватила его запястье неуклюжими пальцами и потянула. Зубы больше не покалывали и не болели, челюсть стала чувствительной, и клыки впились бы в нижнюю губу, если бы мой рот не был открыт, пока я глотала воздух. В воздухе летало волнение, когда я помогла ему пролететь мимо меня, мои колени подогнулись. Удар не имел никакого веса, потому что мне пришлось отступить и вернуть равновесие.

Он развернулся на пятках, второе обличье рябью прошлось по его эбонитовой кожей. Тонкие, темные волосы свободно развевались, выползая из плоти, как ускоренная перемотка роста растений. У него было телосложение футболиста, оно также было довольно изящным. Его широкие ноздри раздувались, делая быстрые, резкие вдохи.

— Нет! Используй свое преимущество, пока можешь!

— Не опирайся на ноги! — я огрызнулась. — Вы бы сбили меня!

— Тогда тебе не следует терять опору, девочка! — он раскинул руки, послышался треск костей, когда он возвращался в человеческую форму, волосы отступали вдоль щек.

Я нервно отступила назад, подняла руки и приготовилась. Затем посмотрела на него.

Он сделал ложный выпад; я не попалась на эту удочку. Я придвинулась ближе, было похоже, что он готов принять удар или несколько ударов, но я исчезла в стороне. Пока у меня было достаточно пространства, я не была так уж плоха. Он не говорил, что я совершенно безнадежна, по крайней мере, я слышала, что иногда он так говорил.

Они ставили меня в спарринг с учителями-оборотнями, потому что веселая фигня в крови светочи — та же фигня, что сделает меня в конечном счете ядовитой для кровососов, после того, как я пройду девчачью версию «становления» — как правило, сводит с ума дампиров, когда попадает в кислород. Конечно, оборотни могут дышать этой фигней, но они не становятся невменяемыми.

Не больше, чем от простой человеческой крови. Которой, должна сказать, всего лишь чуть-чуть. Но я пока что не истекала кровью. И Аркус был осторожен.

Все равно я задавалась вопросом, почему Дилан не поставил мне учителя-оборотня для тренировок. Но он больше интересовался книгами и также был неизлечимо нерешительным. Я не могла заставить его пойти против него самого, ведь он делал правильные вещи и дал мне неотредактированную версию стенограмму.

Ведь он, вероятно, был... мертв.

Я игнорировала и эту мысль. Пока я дралась, я не могла думать о чем-то еще. Это чисто «действие—противодействие», и иногда я даже забывала, что происходило, и думала, что это папа заставлял меня работать усерднее, быть быстрее, лучше думать.

И в конце урока физкультуры я могла украсть десять минут времени для тай-ци в раздевалке, в гулкой сырости затуманенного пространства. Знакомые движения успокаивали меня, и после первых тридцати секунд я не заботилась о том, что тренировалась в ванной комнате. «Делай там, где должен делать» — это был один из папиных девизов.

Или мантра? Это один из тех вопросов, которые сводят вас с ума.

Аркус стал расплывчатым из-за жуткой мелькающей скорости оборотня, и я с трудом опустилась. Но мой кроссовок поднялся, и сильно ударил его в живот, и он упал на меня с коротким рыком удивления. Я откатилась, ставя ноги в неприличном выпаде, и немного отошла назад. Из моей косы высвободился локон волос и упал мне на лицо, в нем появились светлые прожилки, когда теплое, маслянистое чувство трансформации неравномерно затапливало меня.

Это происходило все чаще и чаще в последнее время. Я была ближе, чем когда бы то ни было, к «становлению», и тогда начнется самое интересное. Когда я изменюсь, то стану быстрее, сильнее и меня будет тяжелее убить. Я стану токсичной для кровососов. Я смогла бы даже стать выше или перераспределить вес, что, как я выяснила, было прикольно, потому что можно было бы, наверное, изменить размер груди. Мое лицо также могло измениться. Это могло бы случиться через неделю или около того, а позже начнется самое интересное.

Да. Не могла дождаться. Нет.

Аркусу следовало бы идти за мной, как грузовому поезду. Вместо этого он замер, поднял свой взгляд поверх моего плеча. Я не потрудилась посмотреть, но тишина, заполнявшая длинную комнату без окон, не была нормальной. Обычно этот зал заполнен первокурсниками, изучающими ката или участвующих в легких спаррингах. Маты, покрывающие пол, были в хорошем состоянии, а возле стен находились трибуны, которые выставляли во время баскетбольных игр.

Я слышала, что оборотни очень хорошо играют. Хотя еще и не видела игры. Предполагается, что дампиры играют в поло или лакросс. То есть, что за черт? Я бы лучше посмотрела, как оборотни играют в баскетбол.

Аркус выпрямился. Он одарил меня нечитаемым взглядом, и я была рада видеть, что он тоже немного вспотел. Должно быть, я составила ему хорошую конкуренцию.

Главный учитель физкультуры, дампир с короткими, платиновыми волосами, появился слева от меня.

— Миледи. Минутку?

Я все еще смотрела на Аркуса. «Никогда не спускай с них глаз», — всегда говорил папа, и это был отличный совет. Я с трудом проглотила камень в горле, выкинула мысль об отце и сохраняла свою позицию свободной и легкой.

— Миледи? — учитель казался нервным. Я сделала еще два шага назад. Аркус сделал то же самое, и могу поклясться, оборотни выглядели довольными. Он полностью перешел в человеческую форму, в его зрачках появилась короткая вспышка оранжевого света.

— Что случилось? — я наконец развернулась и обнаружила, что учитель побледнел.

— Мне надо очистить комнату. Вы подождете здесь, — он сделал паузу, его голубые глаза нервно метались из стороны в сторону. — Миледи, — его брови заметно поднялись.

Я бы хотела, чтобы они меня так не называли, но я смерилась с этим. Мой желудок скрутился в тугой узел.

— О, я... хорошо, конечно, — и я ничего не могла с собой поделать: я осматривалась, выискивая Бенжамина. Но не увидела его. Я видела, что Спиннинг пересек комнату, лениво прислонился к стене у двойной двери, направляясь к восточному залу. Челка эмо-бой пересекала его лоб, прикрывая темные глаза, и была даже более неряшлива, чем обычно. — Мне ждать здесь?

Учитель — я помнила его имя, Фридерик — поднял брови, и к нему немного вернулся цвет.

— Да, мадам, — он развернулся на каблуках, и известия распространились через «Сарафанное радио». Мальчики посмотрели на меня с любопытством или с благодарностью и ушли, направляясь в раздевалку. Когда я обернулась, Спиннинга уже не было.

Дерьмо! Кто-то идет. Мне следовало бы отступить к стене. Но я просто стояла на месте. Что бы ни случилось я справлюсь с этим; потом я заберу Грейвса, и мы уйдем отсюда.

Я не могла сказать, что мне было жаль.

Спортзал опустел. Пылинки танцевали в воздухе под лучами флуоресцентного света.

Я чувствовала себя на любопытство обнаженной. Это был единственный раз, когда я действительно была одна, а спортзал был огромным пустым пространством. Раздевалки мальчиков были огромными, по крайней мере, с двадцатью общими ваннами, полными странной, восковой, пузырящейся фигней, которая успокаивала боль и, как сумасшедшая, заживляла различные травмы.

Но по сравнению с раздевалками мальчиков, раздевалки девочек были крошечными, хотя достаточно большими, чтобы можно было заниматься тай-ци. Ни у одного из трех или четырех спортзалов, в которых я занималась спаррингом, было не более трех ван в раздевалке для девочек.

Потому что светочи были очень редкими. Я нервно переместила свой вес и попыталась выяснить, что ей нужно было от меня.

Может, я получу шанс сказать ей, что Кристоф был не в моем вкусе.

Да. Это было действительно забавно. И чем больше я думала об этом, тем больше понимала, что Грейвс был прав. Она не поверит мне.

Из-за пота зудело все тело, поэтому я сняла свою майку. У меня на предплечье рядом с локтем был след ожога от ковра. Или называете его матом, мне пришлось карабкаться по нему, чтобы подняться, пока Аркус...

— Привет, Дрю.

Я полуобернулась, а там стояла Анна в облегающих, розовых спортивных штанах и красной майке. Стройная и красивая, когда она сменила обличье, ее вьющиеся, рыжие крашеные волосы неумело были отброшены назад, клыки упирались в блестящую от помады нижнюю губу. Завитки волос удлинились и высвободились. Она выглядела, как реклама для Victoria’s Secret.

Я ссутулилась. Неаккуратная серая футболка, зеленые вязаные шорты, которые я у кого-то одолжила, и носки были слишком грязными. Они даже выглядели серыми в контрасте с моими ногами, кроссовки были новыми, но уже выглядели изношенными. Я не верю в одежду, которая только выглядит красиво, в противном случае, она порвется: ей придется встретиться с плохим обращением.

Папа всегда одевался для пущего эффекта.

Анна осмотрела меня с головы до ног, и медальон моей мамы охладился на груди. Я спрятала его под футболку, но я никогда не снимала его. Я могла бы заменить цепочку, если бы она порвалась во время спарринга, но я не хотела потерять медальон, оставляя его не пойми где.

Это все, что было у меня. Внезапно мне не хотелось, чтобы ее маленькие, жадные глазенки смотрели на него.

Здесь мы находились один на один. Я не видела ее телохранителей, но я хотела, как черт, чтобы кто-то стоял там позади и наблюдал за всем.

Похоже, что все закончится плохо. Такого рода вещи никогда не заканчиваются хорошо. Я знаю, на что это похоже еще до того, как что-то произойдет.

Как раскаты грома, которые покалывают кожу. Только это чувствовалось подобно урагану, который ищет свое место на побережье.

— Что тебе нужно, черт возьми? — мне не пришлось трудиться, чтобы слова прозвучали недружелюбно. Место в задней части горло, которое предупреждало меня об опасности, расширилось, и на этот раз вкус восковых гнилых апельсинов был перебит сильным медным запахом. Давление клыков на моей нижней губе стало настойчивым. Они были острыми, но я не хотела открывать рот и выставлять их наружу.

Она вышла вперед, и я неосознанно приняла стойку. Вес сбалансирован, руки свободны и готовы, и каждый нерв пробужден.

— Ты рассержена, — наконец сказала она. Широкая, солнечная улыбка коснулась ее блестящих губ, но она не достигла ее глаз. — Ты выглядишь, как твоя мать.

От любого другого это звучало бы, как комплимент. Но она сказала это, как проклятие.

Сон беспокойно зашевелился в моей голове. На сей раз я не боролась, чтобы запомнить этот момент.

— Это злит тебя, не так ли? — мой рот открылся, будто что-то хотело вырваться из него. Я была неопытной в том, чтобы держать мысли в голове. Но если люди снова и снова пытаются убить вас, то это лишает вас чувства такта. Начнем с того, что у меня никогда не было достаточно такта. Он не нужен был мне с бабушкой, и отец не заботился о том, что я говорила, если только не ругалась при нем. — Почему ты так сильно ненавидишь ее?

Анна практически отступила назад, ее вес переместился на каблуки, как будто я толкнула ее. Глаза сузились, лицо исказилось и через секунду разгладилось. Гримаса была настолько быстрой, что я почти сомневалась, что видела ее.

Но та вспышка ненависти в самой глубине ее зрачков оставалась достаточно долго. В этот раз я была уверена в этом. И да, я только что сделала предположение. Но не надо быть гением, чтобы понять, что в личной ненависти Анны, Кристоф и моя мама шли рука об руку. Очко в мою пользу за то, что я угадала чьи-то грязные, ничтожные чувства. Мне даже не нужен был дар, чтобы сделать это.

Так почему я чувствовала вину?

Светоча скользнула в сторону, и я проследила за ее движением так, как учил меня папа: «Когда ты наблюдаешь за одним человеком, ты стоишь на месте и не сводишь с него глаз, дорогая. Не позволяй ему двигаться вокруг себя, но и не отступай».

Боже, если бы я могла не слушать его голос в своей голове, возможно, это не причиняло бы мне много боли.

— Я не ненавижу ее, — звук ее лжи был сладким, переливающимся колокольчиком. У нее такой красивый голос. Просто леденец в яде. — Я просто думала, что ей следовало бы оставить определенные вещи в покое. Те вещи, для которых она не была создана.

— Какого рода вещи? — мой пульс подскочил, двигаясь под поверхностью кожи. Я участвовала во многих школьных поединках и могла отличить их от смертельно серьезного дела. Этот поединок мог пойти в другом направлении, и все зависело от последующих нескольких минут.

Анна находилась вне досягаемости. Еще несколько скользящих шагов и двери будут за мной. По крайней мере у меня было пространство, чтобы уйти.

Это сумасшествие! Она же светоча! Предполагается, что она должна быть на моей стороне.

Но я не верила в это. Учитывая то, как она смотрела на меня. Из-за Кристофа? Потому что она ненавидела мою маму? Какое это имело отношение ко мне? Я не была ни мамой, ни Кристофом; почему она не может просто оставить меня в покое? Я всегда думала, что плохие девочки рождаются из этого. Что это просто какой-то период или типа того.

Полагаю, я ошибалась.

— Различные вещи. Вещи, которые тебе также следовало бы оставить в покое.

Господи. С меня достаточно.

— Ооооо, — я изобразила дрожь. — Как пугающе! Почему бы тебе не пойти играть в свои выдуманные игры в другое место? Я занята важной фигней, — например, выживанием. И пытаюсь выяснить, кто хочет убить меня.

Холодный палец коснулся моего позвоночника. Не считая тебя, конечно же. Ко мне вернулась та же самая противная мысль, которая была в глубине моей головы, но у меня не было времени на то, чтобы проверить ее, потому что лицо Анны исказилось и сгладилось в считанное мгновение. Она сделала еще два шага вперед. Я приготовилась и почувствовала маслянистое тепло трансформации, которое скользило по моей коже.

Анна резко остановилась. Ее клыки нырнули наружу, и мы смотрели друг на друга, воздух стал жестким и причинял боль, казалось, он был полон острых краев. Я слышала мягкое, приглушенное хлопанье крыльев и надеялась, что бабушкина сова не придет и не усложнит ситуацию.

Я проигнорировала маленькие вспышки движения в периферическом зрении. Задняя часть горла саднила, жажда крови беспокойно пульсировала в своем месте. Я почувствовала медь и аромат теплых, густых, приторных духов, который следовал везде за Анной. Было чертовски тяжело дышать той вонью, окружающей меня.

Затем что-то мяукнуло.

Нет, серьезно. Я посмотрела вниз и увидела огромную, черепаховую кошку, скрученную вокруг лодыжек Анны. Она опустила уши назад, ее голова была клиновидной формы, как у змеи, и она зашипела на меня. Голубые искры трещали в ее выглядящих слепыми глазах, и я резко вдохнула.

Это же второе обличье в форме животного! Некоторые могущественные дампиры имели их. Я впервые видела такое.

— Ты очень невежлива, маленькая девочка, — сказала Анна мягким голосом. Я думаю, она хотела быть зловещей, но я была занята, уставившись на кошку. — Тебе следует преподать урок.

Я посмотрела вверх как раз вовремя, чтобы уловить ее кулак возле моего лица.

Глава 17

Но она раньше ударила меня в лицо. Было больно, как ад, но если ты хочешь какого-то отпугнуть, удар в лицо — не лучший способ сделать это. Особенно, если они привыкли к этому или если они знают, что не стоит уделять внимание такому фактору, как синяк. Большинство людей, которые не были обучены, вздрагивали и думали о том, как бы сохранить их симпатичный вид.

Нет, если ты хочешь кого-то отпугнуть, делай удар в живот. Что я и сделала. Моя голова откинулась назад, я расслабила колени и опустилась, затем нанесла хороший удар в живот. Кулак вошел, встречая драгоценное сопротивление, и кошка снова зашипела и завопила. Она согнулась; я подняла колено, и ее нос захрустел под моей костью.

Черт! Неужели это действительно происходило? Если бы я серьезно собиралась остаться в зоне ее радара, мне следовало бы позволить ей ударить меня.

Я отошла назад, шаркая и тяжело дыша, пытаясь избавиться от красной ярости. Мир грозил превратиться в прозрачную, вяжущую массу, которая охватывала все, когда происходило по-настоящему странное дерьмо; вещь, которая замедляла мир так, что я могла двигаться быстрее. Очень трудно бороться с этим чувством, и становится еще труднее, когда вяжущая масса контролирует вас, и мир снова пытается втянуть вас в медлительность и человечность.

Но я остановилась, тяжело дыша. Я не могла вдохнуть полной грудью, потому что возле пустого места в моей груди поселилась темно-красная, бурлящая, кипящая ярость. Каждый мускул в моем теле сжался, когда я боролась с чистой яростью. Только однажды я потеряла контроль: в другой Школе; тогда я могла бы довольно сильно покалечить Спиннинга. Это так напугало меня, что я даже не хотела быть близка к тому состоянию.

Если серьезно, я должна была уложить ее на пол и продолжать пинать. Но так можно убить кого-то, к тому же она была светочей. И мое тело замерло на острие ножа между кроликом, скрючившимся внизу в ужасе, и холодным, пустым местом, которое не беспокоилось о том, кому именно причинить боль.

Черепаховая кошка прыгнула, шипя, прямо на меня. Я резко вскрикнула, и бабушкина сова появилась откуда ни возьмись, выставляя когти, ее желтые глаза пылали. Она с хрустом ударила кошку, звук был похож на столкновение континентов. Анна — ее лицо — маска со сверкающими отверстиями для глаз и с кровавой усмешкой на месте рта под истекающим носом — закричала и прыгнула на меня.

Тогда меня поразил запах. Медный, соленый, с оттенком специй и чего-то противного.

Кровь. Ее кровь.

Мои клыки перестали болеть и стали чувствительными, дрожащими, и я заблокировала ее следующий удар, пренебрежительно сбросила руку и захватила ее локоть. Я скрутила ее, и она вскрикнула. Я слышала хлопот крыльев, когда бабушкина сова отлетела, чем привлекла к себе внимание. Я пихнула ее, и она тяжело упала, шлепаясь на отличный мат, потом она отскочила, как попрыгунчик.

Походило на то, будто я была в двух местах одновременно. Одна часть меня находилась на земле, приближаясь к Анне, когда она наносила удар по моему левому колену. Если бы она обхватила меня, то смогла бы воспользоваться этим: было бы удивительно легко схватить колени и опустить их на землю. Но я избежала этого и перехватила ее неплохой, твердый удар в лицо, в это время в моей голове всплыли папины тренировки, как 22-миллиметровая пуля в бетонной комнате.

Другая часть меня, спокойная в странно разобщающей манере, — это острый клюв и пернатые крылья; сова вращалась по узкому кругу, мимо проносился воздух, и свирепая, лютая радость прорывалась через ярость, превращая ее не в темно-красный, а в винно-красный. Она ударила, чтобы убить, ее цель — это кошка со странной расцветкой, которая сидела на матах. Они снова вгрызлись друг в друга, превращаясь в шар перьев и разноцветной шерсти.

Мне заехали локтем в лицо. Она была до невозможности быстрой, но я не была воспитана отступать, поэтому двигалась довольно быстро для себя самой. Слишком быстро, как если бы я была ею.

«Двигайся, двигайся, двигайся!» — кричал папин голос в моей голове, и на одно мгновение его голос больше не вызывал боль. Я делала то, чему он меня учил: я двигалась, кулак размылся, и второе обличье прорывалось наружу. Я заблокировала ее удар, почти сбив с ног, и протащила ее через маты со шквалом ударов. Я зацепилась пальцами и вонзила ногти в ее кожу, а когда она попыталась бежать, я дернула ее за волосы. Она ударила меня добрых пару раз, но меня это больше не заботило.

В определенный момент вы не сможете драться, если будете заботиться о том, чтобы причинить боль, а у меня была практика в выживании. Это своего рода, как выставить что-то в ином свете, даже такую мелочь, как девчачью драку. Только это не было простой всклокой. Это было чем-то другим. Я даже не знала, какое слово могло описать это, если только это слово не было серьезным.

Мы оторвались друг от друга, как если бы обе спланировали это, как если бы мы танцевали. И я даже не могла вспомнить, когда мир стал таким ярким, каждый оттенок был подрисован глубоким цветом акрила, текстура поверхности мата была грубой, каждая щепка и пятно на стенах кричало своим собственным голосом. Я почувствовала вкус меди, запах ее и моей крови смешался в воздухе, и клыки во рту физически жаждали получить плоть.

Мое горло жаждало горячей крови, чтобы ласкать грубое пятно, чтобы успокоить бушующее жажду, это чувство угрожало поглотить меня целиком.

Я отпрыгнула назад, она выпрямилась, и кошка прыгнула, когда моя сова пролетела мимо нее в нескольких миллиметрах. Еще один резкий звук рассекающих воздух крыльев, и она отшатнулась, спортзал раскрылся, как цветок под своим чревом.

Она уставилась на меня. Мой глаз распух, но я все еще видела ее. И теплый бальзам трансформации успокаивал боль по всему телу. Я все еще чувствовала ее, дергающуюся, вызывающую приступы, но эта боль больше не имела значения. Анна зарычала, ее верхняя губа дрожала, и я зарычала в ответ. Двойные звуки поразили невозможно глубокий регистр, сотрясая стены и отскакивая от деревянных трибун.

Единственное раз, когда я также сильно чувствовала жажду крови, мне хотелось приложить свое лицо к горлу оборотня и пить. Мастерство перевоплощения не давало никакой пользы. Потому что прямо сейчас я просто хотела ударить ее, и это испугало плохую часть меня. Страх стимулировал ярость, оба подпитывали голод, и я почти бросилась на нее. Но вовремя остановилась.

Она смотрела на меня так, будто у меня выросла другая голова. Передо мной возникла миниатюрная, наманикюренная рука, покрытые лаком ногти немного тряслись, как если бы она хотела дотронуться до носа.

Она должна была получить тот удар, подумала я тем странным бесстрастным образом. Он сломан. Вероятно, болит, как ад.

«Хорошо», — повторил голос в глубине сознания. Я надеялась, что ей больно. Я надеялась, что она задыхалась от боли.

— Сучка! — ее голос дрожал, шипя, колеблясь под грузом чистой ненависти. — О, ты сучка!

— Посмотрите, кто говорит, — было трудно не шепелявить, потому что клыки мешали языку. — Ты начала это!

— И я это закончу! — она дернулась, словно хотела пройти еще один раунд. Я напряглась, и совиное «ууу ууу» разнеслось по залу. — Ты такая же как она! Как она! Элизабет!

Это не должно было заставить меня чувствовать себя лучше, но это так. Мне достались мамины волосы и папины глаза, а бабушка сказала, что у меня ее орлиный нос. Может быть, она просто была красивой. Но слышать, как кто-то говорит, что ты похожа на маму, даже когда его лицо скривилось, как будто даже сама мысль от этого воняла, было классно. Эта мысль не должна была согреть меня, но согрела. Чувство прорезалось сквозь гнев, пульсируя под моей кожей, прожигая ее бензином. Ярость наполнила мою голову, ожидая искр.

Я сглотнула ее так сильно, как только могла. Но это только больше разожгло пламя в горле.

— Хорошо, — сказала я тихо, — я рада.

Волосы Анны свисали; кровь испачкала ее лицо. Теперь она не выглядела такой блестящей.

— А не должна. Она была слабой.

— Он была храбрее тебя, — я не знаю, что заставило меня сказать это. Как будто в моем рту оказался чужой голос. Звук хлопающих крыльев эхом отразился в моих ушах, и сова снова звала. Кошка плевала и шипела, но я проигнорировала это. Все, с чем я имела дело, было передо мной. — Когда в последний раз ты выходила куда-то без группы телохранителей, а? Ты приводила их, когда подходила к моей двери? Держу пари, прямо сейчас они ждут тебя снаружи, после того, как ты закончишь свою борьбу со мной. Поэтому уноси свою задницу обратно, стерва.

Она стала бледной, два пятна уродливого цвета появилось на ее безупречных щеках. Люди ненавидят, когда вы указываете им на их глупости. Это огромная сущность человеческой природы: не многим людям нравится, когда их называют идиотами. Они предпочитают заниматься своими делишками так, чтобы их никто не видел, и называть их необычными словами. Потому что им нравится быть злыми — они только ненавидят быть злыми там, где люди смогут увидеть их. Люди, которые имеют значение, то есть не «жертвы».

Многие из них не будут иметь дело с кем-то, кто может всадить нож в спину. Им просто нравится отбирать из стада слабых. Везде действуют правила, как в сериале «Дикая природа».

Анна выпрямилась. Воздух щелкал и потрескивал от электричества. Вой кошки исчез, как будто его унесло из города на поезде. Она жеманно отступила назад, я поняла, что тряслась. Желание побежать за ней, ударить кулаком, держало меня в своих зубах, как терьер — игрушку.

— Ты пожалеешь об этом, — теперь она была спокойной. Или, по крайней мере, она казалась пренебрежительной, спокойной, как огурец. Маска из крови на ее лице казалась иной, наряду с мертвенной бледностью и пятнами лихорадочного уродливого красного цвета — нездоровая смесь. Как-то ее аромат прорвался, и полоса крови проходила вверх по ее бицепсу наряду с цветущими красными пятнами, которые, конечно, превратятся в синяки; я не помнила, как это произошло. Я изо всех сил пыталась оставаться неподвижной, чтобы прочно удержаться на ногах на одном месте.

Потому что хорошая часть меня хотела перепрыгнуть через всю комнату и закончить бой.

— Ты начала это, — напомнила я ей. — Ты дважды выгоняла всех из комнаты, потому что думала, что я буду легкой добычей. Ты приходила и ошивалась возле моей двери, когда думала, что я спала. Трусиха!

Она почти что вздрогнула, как будто я что-то кинула в нее.

— Тебе следовало бы остаться со своим глупым человеческим папочкой, — уродливые красные пятна превратились в краску, которая заполнила все ее лицо, распространяясь вниз по шее. — Ты никогда не будешь достаточно хорошей. Они не будут любить тебя. Не так, как...

— Никто не любит тебя, — я не знала, что это было правдой до того, как слова вырвались из рта. Они ужалили, как злые чары, и вы не можете объяснить это. Сова наклонилась, резко нырнула в пространство между нами и свернула как раз в последнюю секунду, потом нанесла удар когтями. Ветер трепал волосы Анны, и она почти увернулась, остальные кудри просто упали вниз. Она вернулась в свое нормальное обличье, и она выглядела как маленькая девочка, до того момента, как та что-то сломала, и побежала к двери с жуткой, заикающейся скоростью. Дверь открылась, Анна пролетела мимо, и я услышала голос парня.

Я приготовилась к тому, что произойдет дальше.

Сова кружилась над головой в узком кругу. Я больше не находилась внутри него, я сосредоточилась на своих царапинах, пульсирующей коже. Трансформация покинула меня, и я осела, мои колени с толчком ударились о мат, благодаря чему зубы с треском сомкнулись. Теперь они были прямо как человеческие. Я была рада. Острые клыки, возможно, сорвали кусок плоти на губах, и это было не смешно.

Что, черт возьми, это было?

Я наклонилась. Мой живот болел. Меня наполнило чувство тошноты, и я была рада, что не съела ланч.

— Это было интересно, — сказал кто-то за трибунами. Они загрохотали, когда какая-то фигура скользила позади них.

Что? Я осторожна повернула голову. Моргнула пару раз. Ясность ушла, и мир становился нечетким.

Спиннинг прошел через маты, его плечи сгорбились.

— Ты выглядишь не так хорошо.

— Как... — я наклонилась, когда рвота безболезненно поднялась из кишек и была занята борьбой, чтобы не разукрасить мат чем-то, что придумает мой живот.

— Полагал, что мне следовало находиться поблизости. Грейвс сойдет с ума!

— Не... — я с трудом сглотнула; горло болело. Я вдыхала запах меха и дикости, комбинацию из аромата брюнета, который составляли его долговязые, длинные ноги, и быстрые, темные глаза. Как будто «дар» нарисовал эти картины внутри головы, как когда мы пробовали кровь из пробирок на мастерстве перевоплощения. — Не...

То есть, не подходи ко мне. Жажда крови была отчетливой и неизбежной, она разгоралась под моей кожей. Как дар.

Как гнев. Ярость. Она только искала выход.

Если сперва я доберусь до Грейвса и скажу ему об этом, возможно, я смогу ему как-то объяснить, что нам нужно убираться отсюда, пока все не стало еще хуже.

Спиннинг присел на корточки легким, изящным движением.

— Не беспокойся, я чую в тебе ярость. Я не подойду к тебе ближе, пока ты не успокоишься, — быстрым движением он посмотрел поверх моей головы. Сова издала последний мягкий вскрик, и звук удара крыльев отдалился. — Что тебе следует сделать побыстрее, пока кто-то не пришел и не увидел, в каком ты состоянии. У тебя кровь.

Прямо сейчас, это была наименьшая из моих проблем. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула, выдохнула через сжатые губы.

— Не. Рассказывай, — сперва мне надо было поговорить с Грейвсом. Чтобы объяснить все.

— Гм, — он не сказал да или нет, просто издал уклончивый звук. — Я никогда не думал, что лично увижу Красную Королеву. Она не часто показывается простому люду, — он посмотрел на дверь, через которую она убежала. — Господи.

Красная Королева? Я издала непонятный звук, но это определенно был вопрос.

— О, да, — послышался тихий, без намека на веселья, смешок. — Оборотни знают о ней. Мы не глупые, Дрю. Нам нравится знать, кто играет в игры.

Глава 18

У меня повсюду были синяки и царапины, оба плеча болели так, будто что-то было сломано, ноги походили на лапшу. Хотя синяки немного посветлели. Немного. Теперь они стали темно-синего цвета, переходя в желто-зеленый вместо свежего темно-красного. Ванные творили чудеса.

Я все еще стояла на месте, смотря на себя через полосу, которую я протерла на зеркале от конденсата, когда кто-то постучал в дверь раздевалки.

— Дрю! Ты здесь?

Это был Грейвс.

Черт! Я смотрела, как мои глаза расширились и рот открылся, и хотела, чтобы у меня было непроницаемое лицо.

— Да, — крикнула я в ответ. Мои раненные губы сомкнулись, но они все еще были нежными и опухшими. Я оттянула ворот футболки, вздрагивая от удара, синяки проходили вверх по плечу. — Иди. Я тебя догоню, — как только пойму, как тебе это объяснить.

— Ни в коем случае. Сейчас я на дежурстве. Бенни и Леон были созваны для чего-то, — дверь приоткрылась еще немного, но он не заглядывал внутрь. Отголоски устрашающе отскочили от синей плитки, разделились в конце душевых кабин и затихли поверх пузырей «неводы» в заполненных ваннах. — Ты опоздаешь! Ну, давай же!

— Просто иди! — мой голос сломался. Я повернула до отказа кран с холодной водой. Возможно, она сняла бы часть опухоли, и заглушила бы то, что он хотел сказать.

Мне следовало бы знать лучше. Потому что он ударил по двери, и та отпечаталась с другой стороны.

— Ради Бога, неужели ты не можешь прийти вовремя, хотя бы раз в своей... — его ботинки скрипнули, когда он остановился. Я схватилась за оба края белой фарфоровой раковины и потрясла головой, чтобы волосы скрыли лицо. — Дрю?

Мои суставы стали белыми, а ноги совсем отказались поддерживать меня. Так значит Спиннинг не сказал ничего. Или если сказал, то Грейвс не обратил никакого внимания.

Он коснулся моего плеча. Я вздрогнула.

Его покинуло дыхание, как если бы это его избили. Он уставился на отражение в зеркале, где мог видеть мое покрытое синяками лицо.

— Господи Боже.

— Все не так плохо, — солгала я и отшатнулась от него. Хотя он схватил меня за руку быстрее, чем следовало бы. Я уже забыла, каким он стал быстрым. Его пальцы вцепились в меня, и я издала короткий стон боли, поскольку под ними был свежий синяк. — Грейвс... — я подбирала слова, чтобы заставить его понять. Нам надо уезжать. Пожалуйста, послушай меня в этот раз.

— Кто? — он почти встряхнул меня, в его словах слышалась глубокая вибрация, характерная для командного голоса лупгару. Оборотни использовали свое альтер эго, чтобы покрыться мехом и стать сильнее, но кто-то, наполовину отмеченный и привитый от укуса оборотня, как Грейвс, использует свою сущность по-другому — для мысленного господства. Я видела, как он сдерживал целую комнату гневных оборотней, разговаривая таким голосом. Я видела, как он прижимал к земле оборотня лишь силой своего желания.

Он был полон сюрпризов, мой мальчик-гот!

Пар рассеивался в воздухе в форме острых зубов и острого носа. Я оторвалась и вытащила свою руку, свежий синяк расцветал на фоне старого.

— Ой!

Он выпрямился, плечи напряглись под черной тканью его плаща.

— Кто?

Его «кто?» прозвучало, как совиное «ууу». Мысль ударила меня ненадежным, колеблющимся, паническим весельем. Я с трудом проглотила смешок, который чувствовался, как рыдание.

— Грейвс, мы должны убраться отсюда. Пожалуйста! Давай просто уйдем!

Потому что я знала кое-что еще; я это знала, даже когда мы избивали друг друга. То было ее слово против моего, и она бы не пришла сюда без хорошей истории, которая прикрыла бы ее задницу. Тот факт, что Спиннинг все видел, не убедит Совет: он был оборотнем.

Не дампиром.

Кроме того, вы никогда не должны говорить о таком первыми. Это не кодекс отца. Это кодекс детей, изучаемый каждый день за ланчем и переменой. Анна смогла бы нарушить его: она была взрослой, даже при том, что выглядела как я.

Но я? Я не могла. Я не хотела рассказывать. Я хотела свалить отсюда. Как можно скорее.

Например, сейчас.

Глаза Грейвса пылали пронзительно зеленым. Он, очевидно, не верил мне.

— Кто? — от одного слова на стене задребезжало зеркало, затрещали его пластиковые скобы. Пар устремился вниз, окружая нас, как белые, летающие частицы внутри снежного шара. Тот, который вы встряхиваете, пока играет глупая песня из какого-то легко забывающегося, слащавого Диснеивского фильма.

— Не волнуйся об этом, — я натянула толстовку, застегнула ее до подбородка. — Просто давай пойдем. У меня есть деньги; мы можем выйти за территорию прежде, чем они узнают, что мы... — я исчерпала запас слов, пялясь на него. — Пожалуйста, — я искала, что бы сказать еще. — Пожалуйста, Грейвс! Мне надо убираться отсюда!

Он, смертельно бледный даже несмотря на кожу карамельного цвета, смотрел на меня. Когда он смотрел так, он выглядел почти серым. Его рот сжался в тонкую полоску, а волосы стояли торчком, потрескивая жизненной силой. Его сережка блестела.

— Тебе надо успокоиться, — я выглядела бледно и нездорово даже для себя. — Грейвс. Пожалуйста. Тебе надо успокоиться. Мне надо...

Он поднял руку, сжатую в кулак. Его указательный палец высунулся осуждающе, и он указал на мое лицо. Послышался слабый потрескивающий звук, когда он стал перевоплощаться. Когда лупгару выходит наружу, он не покрывается шерстью, но увеличивается в размерах, .

— Кто. Тебя. Ударил?

Это не важно, твою мать! Почему ты просто не можешь послушать меня?

— Я просто... просто... я... Грейвс... — в этот раз мой рот очень сильно подвел меня. Но его ярость, плавающая в воздухе и раздражающая «дар», заставляла думать с трудом. И что хуже всего, жажда крови вернулась обратно, вращаясь в том особом месте в горле, царапая его кошачьими когтями. Раздражая. Мой рот покалывало.

Если бы я сейчас выставила клыки напоказ, что бы он подумал обо мне?

— Тебе лучше сказать мне что-нибудь, — сказал тихо Грейвс. — Я ненавижу, когда мне ничего не говорят, Дрю. Ты знаешь, что я ненавижу, когда мне ничего не говорят!

Что? Это не имело никакого смысла. Я открыла рот, ничего не сказала и снова закрыла его.

Потому что я чувствовала, как мои клыки удлинялись. Трансформация слегка затронуло мои нижние зубы, теперь изменялась вся челюсть.

О, пожалуйста, нет. Нет.

— Отлично, — Грейвс развернулся на каблуке так быстро, что его плащ встрепенулся и коснулся моего колена. Он отошел назад, остановился прямо перед дверью. Он опустил голову, его плечи тряслись, он замахнулся кулаком.

Стена дала трещину. Пыль и сор посыпались клубами; плитка сломалась и треснула зигзагом. Я снова вздрогнула.

— Остановись! — закричала я, и каждая капелька тумана в раздевалке вспыхнула крошечными, маленькими бриллиантами, все зависло, вращаясь в воздухе.

— Когда захочешь рассказать, — сказал он очень мягко, — найдешь меня.

Он съежился, по нему прошлось изменение. Он убрал свой кулак из стены и слегка встряхнул его, отшвыривая небольшие осколки плитки. Поразительный красный цвет забрызгал стену, и запах крови взорвался в моей голове.

Почти оборотень. Сильный запах, как земляника, смешался с ладаном. Зеленые глаза и металлический намек на белизну, карамельная кожа и потрескавшиеся руки. Это как видеть его в четырех измерениях, к повседневному Грейвсу, который спал в моей комнате и каждый вечер клевал меня в щеку, добавился еще один слой.

Я держалась за раковину так, будто она была плотом, а я тонула.

— Пожалуйста. Давай убежим. Ты и я, — это был слабый, девчачий шепот. — Грейвс. Пожалуйста.

— Да. Убегай. Конечно. Как моя мама. Убегай и каждый раз возвращайся, — он махнул разодранной рукой. Раны уже заживали — оборотни заживают быстро, и он обладал этим талантом в полной мере, даже если не становился волосатым. — Но я клянусь Богом, что узнаю, кто сделал это с тобой. Даже если ты думаешь, что не можешь мне доверять.

Жажда взревела во мне, и мои пальцы со скрежетом погрузились в фарфор. Если он прямо сейчас убежит, после того как Анна...

Он открыл дверь так сильно, что она врезалась в стену, снова разбивая плитку. Зеркало над раковиной потрескалось, превратившись в паутинку.

Он ушел. Я стояла на месте, цепляясь за глупую раковину, каждый дюйм моего тела болел, и горячие слезы потекли по щекам. Я осела, уложив горячий лоб на прохладную поверхность, и через десять минут вот в таком положении меня нашли Бенжамин и Спиннинг.

Глава 19

Спиннинг прислонился к двери, его руки были скрещены.

— Полагаю, Грейвс хотел удивить тебя.

— Он не пошел на урок, — пальцы Дибса были нежными. Блондин-оборотень растирал вязкое вещество по моей ушибленной щеке. Он перевязал меня, а сейчас работал над моим лицом легким прикосновением бабочки. — Не двигайся. Жаль, что меня не забрали раньше. Я мало, что могу сделать, когда синяки становятся темными.

— Прости, — промямлила я. Моя разорванная губа болела. Каждая частичка меня болела. Казалось, сейчас было утро после исцеления — это когда вы измождены и жалеете, что вообще родились, не говоря уже о том, чтобы участвовать в бою. У меня даже не было скачка адреналина и чувства, будто я ударила мировую задницу.

Нет, я просто чувствовала себя побитой.

— Он видел тебя в таком состоянии? — Спиннинг продолжал повторять это. Он потянул вверх рукава своего голубого, вязанного свитера, показались его огромные костлявые запястья. — Братан, о, братан. О, братан.

— У меня даже не было шанса поговорить. Он совсем сошел с ума, — я вздрогнула, когда Дибс начал смазывать мое веко какой-то фигней. Он сказал, что это арника. Отлично для ушибов. Я бы предпочла бабушкину полынь и горстку аспирина. — Я, эээ, — я даже не знала с чего начать.

— Я не хочу оказаться тем оборотнем, который станет на его пути, когда с тобой что-то случится, — широкие, голубые глаза Дибса стали темными и обеспокоенными. Его черная медицинская сумка лежала открытой на кровати возле меня. Он продолжал вытирать арнику об свою серую футболку каждый раз, когда ему нужны были чистые пальцы. — Он безумно сумасшедший.

Я чувствовала Бенжамина, ожидающего и обеспокоенного, снаружи за дверью. Спиннинг попросил Бенжамин забрать Дибса из класса, и он же выпроводил его за дверь, когда я подралась и начала плакать еще больше. Куча одежды была разбросана по синему ковру, и особая тьма часа ночи заполнила окна.

Я уже жалела о том, что встала из кровати. Если бы не встала, то, вероятно, Грейвс все еще был бы здесь. Это было бы прекрасно.

Дибс слегка прикоснулся к моему глазу. Я зашипела и резко втянула воздух, и он бросил мне взгляд, полный сожаления.

— Ты отлично справлялась, — сказал внезапно Спиннинг. — Я имею в виду, что она старше. И хорошо натренирована. И ты все рано надрала ей задницу.

— Она злая, — и слабая. Я подавила желание убрать руки Дибса подальше от моего страдающего глаза. — Поэтому у меня был шанс. Я не думаю, что она тренируется.

— Красная Королева опасна. Не двигайся, — фигня, которой он меня смазывал, пахла ошеломляюще странно. — Она будет щипать, если я попаду тебе в глаз.

Подумаешь, еще одна вещь причинит боль. У меня был вопрос получше.

— Что именно ты знаешь? Была ли я единственным человеком, который не знал, кто она на самом деле?

Спиннинг пожал плечами. Он немного склонил голову, прослушивая зал.

— Бенжамин вернулся в свою комнату. Слава Богу, это начинало раздражать меня, — он немного расслабился. — Я действительно не знаю много. Только то, что глава Братства — Красная Королева. В течение долгого времени она требовала пересмотра некоторых условий Соглашения. Она получает многое из того, что хочет; Совет изнурен. Раньше мои родители часто говорили об этом после того, как дети ложились спать, — он пожал плечами. — Просто ходят... слухи.

— Какого рода слухи? — я закрыла глаза, когда Дибс пробормотал что-то мне. Он был таким нежным, что я начинала чувствовать себя чуть менее избитой. По крайней мере, здесь, кроме него и Спиннинга, никто не возился со мной.

— Просто слухи. Ничего, на что я могу указать, просто скажу, что лучше не стоять у нее на пути, — он кинул на меня долгий, оценивающий взгляд. — И я вижу почему.

Я тоже.

— Я не знала, что она ненавидела мою маму.

Он издал смешок, который походил на лай. Сверкнули белые зубы.

— Ты говоришь довольно уверенно.

— Это было предположение, — или это дар затуманил все в моей голове, показывая мне дела других людей. Бабушка никогда не лезла не в свое дело, но иногда ты просто не можешь не делать этого. — Полагаю, довольно хорошее.

Мысли о бабушке причинили моему сердцу боль. Ее сова спасала мою шкуру так много раз. Я всегда думала о сове, как о бабушкиной сове, потому что птица явилась в ночь, когда бабушка умерла.

Теперь я не была сильно уверена в этом.

— Почему она ненавидит твою маму? — Дибс закончил смазывать мое лицо вязким веществом. — Хорошо, вот и все. Позволь мне еще раз взглянуть на то запястье. Ты не правильно исцеляешься.

— Я не знаю, — я пыталась не казаться раздраженной. — Что ты имеешь в виду, говоря неправильно исцеляюсь?

— Слишком медленно, особенно если ты трансформируешься. Возможно это потому, что ты еще не прошла становления. Жаль, что я не подумал захватить ту книжку. Возможно, нам следует обратиться к Бенжамину...

— Нет! — я отдернула руку. Дибс пискнул. — Он обязательно спросит меня, что случилось!

— Ну и что в этом плохого? — Спиннинг отошел от стены. — Я свидетель. Она первая тебя ударила.

Не думаю, что мне надо было объяснять это им.

— Она глава Братства, правильно? Кто поверит, что она напала первой?

Кроме того, я не могла рассказать ему, что хотела найти Грейвса и убраться отсюда. Потребность уйти очень сильно зудела под кожей.

— Хотя это правда, — Дибс мягко, но твердо схватил мою руку, стал умело обращаться с моим левым запястьем. Оно болело. — Спиннинг видел это. Правильно?

— Ты такой оптимист, — Спиннинг вздохнул, пересек комнату и подошел к окну. — Она права. Ее единственный свидетель — оборотень из исправительной Школы. Никто не поверит в это. С другой стороны, ты отлично справилась с ней, Дрю. Может, она будет в замешательстве.

Какая веселая мысль. Мое запястье послало острые толчки боли, когда длинные, тонкие пальцы Дибса исследовали, тыкали, тянули.

Моя майка была грязной, с запекшейся кровью, пропитана потом и какой-то фигней (я даже не помнила, как она попала на майку).

— Ты привела в замешательство задиру. Они устроят для тебя ловушку. Ауч! Прекрати дергаться!

— Думаю, мне следует наложить шину, — морщинка стала глубже между светлыми бровями Дибса. Он всегда полностью погружался в свою работу, когда подлечивал кого-то. Трудно поверить, что он едва ли мог разговаривать со мной в публичном месте из-за своей застенчивости. — Так что же мы будем делать?

Мы? Я не знаю насчет вас, но я найду Грейвса, когда он успокоится, мы дождемся нужного случая и уберемся отсюда. Как вчера.

— Оставь это, я в порядке, — это сильно задело меня. Я опустила голову, мягко вздохнула. Он сказал «мы». Он принял как само собой разумеющиеся тот факт, что это и его проблема тоже. Мы. Я не думала, что буду так благодарна за одно маленькое слово.

Внезапно я почувствовала себя ужасно из-за того, что собиралась оставить его.

Дибс пожал плечами.

— Ждать и наблюдать. Это все, что мы можем делать. У Грейвса могла бы быть отличная идея. И Господи, Дрю. Тебе следует поговорить, по крайней мере, с Бенжамином. У него не было бы этой работы, если бы он не знал, как играть в эту игру.

— Ты продолжаешь говорить, что это игра, — я позволила Дибсу повозиться еще с моим запястьем. Блондин-оборотень вытащил совершенно новый, первоклассный перевязочный материал из глубин аптечки.

— Не двигайся, — он разорвал пакет белыми, острыми зубами.

Спиннинг выдавил ироничный смешок.

— Конечно это игра. Дампиры, как кровососы, всегда уважают только друг друга, — он бросил мне виноватый взгляд, дергая оконную раму. — Кроме тебя, конечно же. А еще есть Рейнард. Интересно, что у него с Красной. Ты говорила, что она пыталась склонить тебя на свою сторону относительно него.

— Если я найду его, я попробую заставить его ответить на несколько вопросов. Хотя удачи с этим, — было странно, что кто-то еще перевязывал меня. Я обычно оказывала первую помощь папе. Я помнила, что лечила также Огаста, больше, чем один раз. Мои плечи опустились. — У тебя есть еще аспирин, Дибс?

— Вероятно, ибупрофен будет лучше. Нам следует приложить лед, — он все еще выглядел обеспокоенным, начиная перевязывать мое запястье. — Спиннинг не имел в виду то, что дампиры плохие.

Он всегда был таким, пытался сгладить чьи-то чувства. Он говорил, что это из-за того, что он «нижний», что он родился таким. Единственный раз, когда я видела его со спины, это когда он перевязывал кого-то.

— Она знает, что я имею в виду, Дибси, — холодный ветер коснулся темных волос оборотня, ниспадающих на свитер. — Никогда не думал, что покину исправительную школу, — он играл со шторами, его пальцы перебирали бархат. Он вдохнул полные легкие ночного воздуха, перекатывая его во рту, как шампанское. — Хм.

Дибс поднял глаза. Его руки замерли, перевязочный материал был наполовину обернут. Его глаза расширились, и он фыркнул.

Напряженность пронзила мои больные мышцы. Я не чувствовала запаха из-за соплей (я очень сильно плакала).

— Что?

Спиннинг склонил голову. Это напомнило мне собаку на бабушкиных древних конвертах для пластинок, когда он делал так.

— Не знаю. Просто... пахнет неопределенно. Хотя это, должно быть, ты. Всякий раз, когда ты расстроена, пахнет пряностями.

— Пряностями? — этот разговор становился лучше и лучше.

— Ты пахнешь, как булочка с корицей, — услужливо вызвался Дибс. — Предполагается, что все светочи пахнут по-разному — некоторые цветами, некоторые пряностями. Все напрямую зависит от вас. Они пахнут так, независимо от того, ели они или нет.

— Стоп. Вернись назад. Я пахну? — жар поднялся из горла, затрагивая мои ушибленные щеки. Я снова краснела. По крайней мере, я не рыдала, как ребенок.

Учитывая все обстоятельства, я отлично справлялась. Я могла бы вернуть себе репутацию жесткой девушки, если все так будет продолжаться. Но, ауч. Я не хотела возвращать ее таким способом.

— Это не оскорбление! — Дибс, казалось, был в панике. — Он не говорит, что ты...

— Остынь, — Спиннинг стоял в окне. — Я не говорю, что ты глатер.

— Что? Ты знаешь обо мне, Спиннинг. Скажи, кто это, — то есть, я очень быстро училась, и я знала об Истинном мире слишком много всю свою жизнь, но то, что мы с папой были способны сделать вдвоем, было ничем по сравнению с тем, что могло сделать Братство. Вещи, которые даже дети-оборотни принимали, как само собой разумеющиеся, были в новинку для меня.

Блондин-оборотень закончил перевязывать мое запястье с чопорной точностью.

— Глатеры — это дампиры, которые питаются так же, как вампиры. Это делает их сильнее. Но дампиры, как предполагается, не питаются так. И мы можем почуять их, глатеров.

У меня появлялось плохое предчувствие.

— Но я никогда...

— Светочи пахнут так, потому что они, гм... когда они доходят до полового созревания, они... — Дибс посмотрел через плечо. Спиннинг ничего не сказал, но его плечи слегка дрожали.

Он смеялся?

Дибс взял себя в руки. Он начал чистить осколки используемых инструментов из аптечки, которая лежала на кровати.

— Когда они достигают возраста половой зрелости. Они хорошо пахнуть. Глатеры также пахнут, как леденцы. Что-то в метаболизме гемо. Ты не можешь распознать, если девушка-дампир глатер, но ты можешь распознать, если парень-дампир глатер.

— О, — я проверила повязку на запястье. Если бы я покраснела еще немного, то моя кожа, вероятно, воспламенилась бы. И теперь мне было интересно, почему от Кристофа пахло яблочным пирогом, но ни от кого из вампиров не исходил такой запах. Был ли он... он на самом деле... — Я не знала об этом.

— Я думал, что Грейвс уже вернется к этому времени. Он был очень безумен и убежал, но все же, — Спиннинг, видимо, решил, что пришло время перейти к этапу «преподать Дрю фигню, которую ей следует знать». — Если он не появится в кампусе к рассвету, для него же хуже. Но, тем не менее, он — твоя проблема. Или они так думают. Но они могут закрыть глаза на это.

— Он был действительно безумен, — предложила я неадекватно. — Ты сказал что-то об ибупрофене, Дибс?

— Ты ела что-нибудь? — у него было две огромных, горстки оберток от лейкопластыря, ватные шарики и пустой тюбик мази из-под арники. — Потому что если нет...

— Дай ей чертов эдвил

[24]

, Дибс. Господи, — Спиннинг высунулся, проверяя ветер, и у меня было внезапное, яркое мысленное изображение того, что он падал. Подоконник упирался ему прямо в пресс, и все, что требовалось, это хороший толчок. Там даже не было решетки. — Она выглядит так, будто действительно нуждается в нем.

Дибс пожал плечами и направился в ванную, чтобы выбросить все. Послышался звук включенной воды. Он был помешан на том, чтобы мыть руки после перевязки. Я уже думала предложить ему футболку, так как его была измазана арникой.

Я нервно посмотрела на Спиннинга.

Несколько недель назад я даже не знала этих парней, и теперь здесь, я беспокоилась о том, что один из них может выпасть в окно и удариться. Я даже не знала, ранит ли это падение оборотня. Они могут вытворять разные забавные вещи.

— Будь осторожен, ладно? На окне нет решеток.

— Я заметил это. Хотя это кажется странным. В других окнах есть решетки, — он наклонился, оперся руками о подоконник. Несмотря на это, он выглядел сбалансированным, а не сгорбившимся. — Похоже, здесь была решетка до недавнего времени. Здесь также есть отметки царапин.

У меня не было решетки с тех пор, как я въехала сюда. В горле пересохло. У меня все болело, и внезапно я просто захотела заползти на кровать и накрыться одеялом с головой.

— Ты думаешь он вернется? — мой голос казался тонким. Кровать была мягкой, и к черту все, я не полезу в нее: я решила, что не буду против залезть под кровать и забыться на время.

— Грейвс? Да. Ему просто надо выпустить ярость, — Спиннинг пожал плечами. — Он бы вернулся за тобой в горящий дом. Возвращался уже однажды, — он развернулся на пятках и последовал в ванную.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что он возвращался? — я помнила, как горела Школа, и я помнила, что Кристоф вытащил меня оттуда. Но Грейвс...

— Именно он заставил нас вернуться и забрать тебя и Кристофа. За ним мы бы пошли в ад, — дверь ванной закрылась, и Спиннинг сказал что-то, что я не могла услышать сквозь плеск воды.

Каждый дюйм тела болел. Сердце болело больше всего. Я начинала думать, что это было нормально чувствовать так, будто оно все время выскакивает из груди. Туалет спустился через какое-то время, но, по крайней мере, оборотни были тактичны. О чем бы они ни спорили, они делали это тихо. Дибс казался обеспокоенным, Спиннинг — решительным.

Я оттолкнулась от кровати, заставила ноги выпрямиться. Одела толстовку, застегнула ее. Стояла, покачиваясь, несколько мгновений. Спальный мешок был аккуратно свернут и лежал возле ночного столика, а его подушка была брошена на кровать. Футболки Грейвса, включая ту «У этого велоцираптора есть световой меч!», — в которой он выглядел довольным — все еще весели в шкафу, половина ящиков в огромном, старом комоде также содержала несколько футболок. Я уже привыкла к звуку его дыхания в моей комнате. С тех пор, как ко мне пришел папа-зомби, Грейвс был единственным человеком, на которого я могла положиться.

Чего в действительности я боялась?

Полагаю, того же, что и всегда. Что меня оставят где-то позади — как в коридоре больницы после того, как умерла бабушка, повторяя снова и снова, что папа придет, что он знает, что делать, что он уже в пути, а я, как черт, надеялась, что это правда.

Папа вернулся и заботился обо всем, но я всегда боялась, что однажды его не станет. И в один день... он не совсем вернулся домой. Он притащился на кухню как зомби и пытался убить собственную дочь, и это сложно назвать грандиозным возвращением.

И Грейвс... он думал, что я была похож на его маму? Он решил, что со мной было слишком много проблем? Или что? Спиннинг сказал, что он вернется, как только избавится от ярости. Оборотни всегда так делают — они избавляются от нее.

Либо это, либо выследить кого-то и съесть его. Все должны быть рады, потому что они выбирают первый вариант. Кроме того, большинство нормальных людей никогда даже не слышали о такой фигне.

Тяжесть в горле, покалывание в глазах — это одиночество.

Туалет снова смылся. Вся энергия ушла из моих ног, и я осела. Я опять сидела и ждала, когда кто-то вернется. Но я слушала, как в ванной комнате спорили оборотни, а не звуки скрипа пустого дома, пока ветер с жадностью стонал снаружи.

Это, конечно, не лучше, но я приму то, что есть.

* * *

Дибс дал мне ибупрофен и сказал приложить лед к запястью. Он выглядел несчастным, но кинул Спиннингу многозначительный взгляд и вынес медицинскую сумку, тряся своей светлой головой. Спиннинг закрыл дверь, развернулся и впился в меня глазами.

Я стояла в середине большой, голубой комнаты и чувствовала себя так, будто потерпела кораблекрушение. Посмотрела назад на него. Глубокие, темные глаза, длинная, темная челка над ними превратилась в агрессивную, его рукава были подняты, выставляя наружу скудные мускулистые предплечья. Тишина растянулась между нами, как большая, старая резинка.

Я нервно облизала губы.

— Стань в очередь. Я имею в виду, если ты хочешь побить меня, стань в очередь. И это испортило бы всю работу Дибса.

Это была довольно жалкая шутка. Она была намного забавнее в моей голове.

— Пожалуйста, — он закатил глаза. — Грейвс убьет меня. Мне просто интересно, обеспокоена ли ты.

Обеспокоена? Я абсолютный параноик в этом смысле.

— Насчет Анны? Или насчет...

— Насчет того, кто снял решетку с окна. Кто навещал тебя? Или тебя не навещали, потому что кто-то еще спит в твоей комнате? — одна темная бровь исчезла за челкой. — Я спросил бы тебя по какую сторону забора ты играешь, но чем больше я нахожусь возле тебя, тем больше думаю, что ты вообще ни во что не играешь.

Я вздохнула так, что Дилан гордился бы мной.

— Я не...

Он поднял вверх обе руки.

— Я получил ответ. Хочешь дам тебе совет или снесешь мне голову только за то, что я сделал тебе это предложение?

Выбор, выбор.

— Вот это да.

— Потому что ты светоча, а я непритязательный оборотень из исправительной школы. Ты даже не можешь разговаривать с нами, тем более вести себя так, будто Дибс и я твои лучшие друзья.

— Но ты мой лучший друг. Я больше никому не могу доверять! — я практически сделала шаг вперед, кидая в него слова, как вышибала.

— Как я сказал. Но все же... я не верю этому. Как-то подозрительно это. Красная вымещает всю свою агрессию на тебя, и кто-то пробирался в твое окно, не упоминаю тот факт, что тебя не должны были сослать в глушь — в школу, и тебя упорно ищут больше вампиров, чем я видел за всю свою жизнь. И даже давай не будем говорить о Рейнарде, хорошо? — он сделал паузу, дождался моего кивка и продолжил: — Я лишь говорю, что это не такая хорошая идея спать здесь, если кто-то, кому ты доверяешь, не с тобой. Поэтому. Либо мы прячем тебя в место, о котором никто не знает, либо... — его лицо взбудоражилось, как будто он хорошенько присосался к лимону. Как будто я должна знать, куда он клонит.

Моему бедному, сломанному мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он предлагал.

— Или ты остаешься здесь. Гм, полагаю, нет, Спиннинг. Я доверяю тебе и все такое, но я не думаю, что это хорошая идея.

Он выглядел почти зеленым от облегчения.

— Ладно, круто. Потому что Грейвс пришел бы в ярость. Он, вероятно, вернется в любое время. Он знает, что мы не оставим тебя одну. Поэтому...

В моей голове загорелась лампочка.

— У меня есть идея, — сказала я и поведала ее Спиннингу.

Как я и ожидала, он даже не думал об этом.

— В конечном счете тебя подвяжут за кишки, Дрю.

Я потрясла головой.

— Он не причинил мне боль. Пока что не причинил. У тебя есть место получше? Никто бы не ожидал этого.

— Плохая идея, — Спиннинг так сильно тряс головой, что даже плечи двигались. — Господи Боже. Ты чокнутая. Сумасшедшая.

— Все, что тебе надо делать, — это вести себя так, будто я здесь, — я казалась совершенно разумной, даже для себя самой. — И ради Бога, я в любом случае не нахожусь там каждую ночь.

— Но... — он остановился. — Ты знаешь, это не такая уж плохая идея. Абсолютно сумасшедшая, но не такая плохая.

— Точно, — я осторожно засунула руки в карманы толстовки. Повязка на моем запястье помогала. Как только вы окажетесь в бинтах, борьба действительно закончится. Вы можете позволить себе немного расслабиться.

Может быть. Пока не появится следующий кризис. И я нервничала. А кто бы не нервничал после всего, что случилось?

Спиннинг думал, что уже все закончилось.

— Но когда Грейвс вернется...

— Он умный. Он выяснит, где я, — выяснил бы, и он будет либо злым, либо... каким? Каким он будет, когда вернется?

Я подошла к стене того, что еще не знала о Грейвсе. Совет больше не упоминал его файл, а я даже не испытывала желания спросить. Я полагала, что он расскажет мне то, что считает нужным, и...

Спиннинг сделал беспокойное движение, как собака, которая отряхивается от воды.

— Если он сможет узнать, где ты, то и кто-нибудь еще тоже сможет узнать.

Оборотни работают согласованно. Вымотать их или заставить что-то делать иногда практически невозможно. Не поймите меня неправильно — когда у вас есть зубы, и когти, и сверхчеловеческие рефлексы, легко заставить кого-то согласиться с вами, не допуская насилия. Я буду первой, кто признает это.

Но иногда это приводит меня в тупик.

— Затем они все смогут прийти, и мы посидим за чашечкой кофе, — я закатила глаза. — Он убил трех вампиров в другой Школе, Спиннинг. Он — отличная защита.

— Я не беспокоюсь о вампирах. Я беспокоюсь о том, что он сойдет с ума и вскроет тебя, как банку Принглс.

Я дошла до той точки, где эта мысль теряла способность напугать меня.

— Ладно, тогда это все теоретически, не так ли? И все будут счастливы, если избавятся от проблемы в моем лице, — я переместилась на другую сторону кровати, взяла спальный мешок и подушку. — Я сделаю это. Я спрячусь в месте, где никто не догадается найти меня, кроме Грейвса. Ты будешь болтаться возле комнаты, пока Бенжамин не придет проверить, есть ли я в комнате, и он будет притворяться, что я в ней. И та-да! завтра Грейвс должен будет вернуться и достаточно успокоиться, чтобы быть вменяемым, и тогда мы выясним... кое-что еще.

Как, например, убраться отсюда. Эй, ты даже сможешь пойти с нами. Чем больше, тем веселее. Я казалась безнадежной даже внутри собственной головы.

Спиннинг странно смотрел на меня.

— Он вернется сегодня ночью. Полагаю, я буду слоняться поблизости и ждать его. Ты действительно хочешь сделать это, Дрю, детка?

Я уже привыкла к тому, что парни смотрели на меня с насмешкой, но я одарила его улыбкой, и от этого у меня заболело лицо. Моя поврежденная губа немного потрескалась, а ушибы резко заболели.

— Да. Что может быть хуже?

Как только я сказала эти слова, мне было жаль, что я произнесла их. Но Спиннинг просто покачал своей темной головой, открыл дверь и осмотрелся снаружи, нюхая.

— Все чисто, — наконец пробормотал он. — Тогда вперед.

— Спасибо. И я именно это имею в виду. За все, — я переместила спальный мешок и сморщилась, когда мою руку свело судорогой — обычно такое случается, когда синяки подвергаются болезненному процессу исцеления.

Как обычно, когда я его поблагодарила, он тряхнул головой и фыркнул.

— Всегда был слишком любопытным для моего же блага. Будь осторожна, хорошо?

— Хорошо, — и я отправилась вниз по коридору, прежде чем кто-либо из нас мог смутиться еще больше.

Глава 20

Металлическая полка была твердой, и мне, вероятно, следовало бы принести сюда кроссовки. И еще одно одеяло. Но я просто развернула спальный мешок и в пятидесятый раз убедилась, что ключ лежал у меня в кармане.

Вы знаете это чувство — у вас лежит билет на автобус или что-то важное в кармане, и вы продолжаете проверять его, чтобы быть уверенным, что он там? Вот так. Это как нервный тик или что-то похожее, когда вы путешествуете или очень, очень измождены. Или, возможно, я единственный человек, который делает это, я не знаю.

Дыхание Пепла было устойчивым. Он лежал, свернувшись под полкой, а в углу стоял еще один липкий поднос. Я была достаточно близка к нему, чтобы учуять запах красной крови, и картинка коричневой коровы породы джерси, такой же большой, как сама жизнь, появилась внутри головы, дар пульсировал. Я быстро отошла в другую часть комнаты. По крайней мере, его кормили. Лучше бороться с сумасшедшим, сытым оборотнем, вместо сумасшедшего, голодного.

Полагаю, берешь то, что можешь достать.

Я шлепнула вниз подушку, взбила ее, затем встала и уставилась на спальный мешок. От него исходил запах Грейвса — запах здорового подростка, его дезодоранта и холодного, лунного привкуса лупгару.

Я осторожно опустилась вниз, мои колени запротестовали, когда ударились о холодный бетон. Мое перевязанное запястье резко заболело. Я заглянула под полку.

В глубокой тени я увидела бледно-оранжевый отблеск глаз. Его дыхание не изменилось, но он бодрствовал. Каждый вдох вырывался слабым, булькающим звуком через его поврежденный рот.

— Прости, что стреляла в тебя, — слова удивили меня. Даже больше, я была удивлена тому, что я действительно сожалела об этом. Даже если Бенжамин был прав и единственная вещь, которая удерживала его от того, что хотел Сергей и от моего убийства, — это потому что он был Среброглавым, я все еще чувствовала себя плохо из-за того, что стреляла в него. — Должно быть было больно, а?

Тень не двигалась, но я могла сказать, что он обращал на меня внимание, по тому как в комнате изменилась тишина. Обычные люди также могут услышать это — что случается, когда кто-то внезапно обращает свое внимание.

— Ну кто же знал, — холод пола костлявыми пальцами обхватил ушибы на ногах. — Это единственное место, в котором я чувствую себя в безопасности. И ты мог бы откусить мою голову, даже не раздумывая над этим. Я для тебя тоже пахну странно? Полагаю, что да.

Нет ответа. Только мягкое бормотание его дыхания. Крошечные проблески его глаз погасли, и он прижался ближе к стене.

Я не застегнула молнию спального мешка, но подперла его вокруг себя. Металл был твердым и неудобным, но не хуже, чем пол в мотеле. Мне не могло стать легче, особенно, учитывая ушибы и больные мышцы, которые играли в пинбол по мне. Каждый раз, когда я перемещала вес, молния мешка немного терлась о металлическую кровать, или ушибы вопили от боли. Но я была истощена, и довольно скоро начала хотеть спать.

Я проснулась, слыша гробовую тишину Школы, поскольку все отправились на отдых. Мне потребовалось несколько сонных секунд, чтобы понять, что до этого Пепел обычно начинал свой регулярный крик в 3:00, а теперь он не издавал ни звука. Вместо этого, несколько раз я смутно моргнула, и в слабом освещении через зарешеченное отверстие в двери я увидела длинную, мохнатую форму с оранжевыми глазами.

Он лег поперек порога, узкая голова располагалась на лапах, и смотрел на меня.

Это должно было напугать меня. Но я легла обратно и уснула. Долгое, медленное, бархатное время без сна, и меня окутала темнота.

А потом...

* * *

Коридор был длинным и узким, и в конце приоткрылась дверь. Я помнила это чувство — шнур, привязанный вокруг моей талии, тянул меня. Мне должно было быть холодно в носках и футболке, и на мгновение мне стало интересно, куда подевалась моя толстовка. Потом я поняла, что мне снился сон, и вопрос отпал сам собой.

Началось гудение, вибрирую сквозь пальцы рук и ног. Это как напряжение между каналами в разных концах Америки, древние телевизоры в пятнах, обложенные коврами номера мотеля превратились в белый снег. Некоторые из тех мест рекламировали мебель, но удача упрашивала телевизор сконцентрироваться на чем-то, что напоминало сигнал.

Я помнила то чувство, как будто булавки и иглы пронзали онемевшую кожу. Я выставила руку и не была удивлена, когда увидела прозрачные копии моих пальцев с погрызенными ногтями. Они покорно шевелились, когда я ими пошевелила, и я опустила руку. Мои ноги касались пола. Я двигалась медленно. Как воднолыжник, но только на четверть меньше их скорости.

Вверх по лестнице, мимо коридора, где была моя комната, и напряжение усилилось. Каменные стены Школы дрогнули, как морская водоросль. Мягкий гром хлопающих крыльев окружил меня, изолируя от покалывающего гула.

Школа мерцала, вернулась к цветам истекшей крови. Все двигалось, как в действительно старом фильме, где угасал зернистый цвет. Или как в тех нарисованных фотографиях, которые вы видите в антикварных магазинах — черные и белые портреты со странным румянцем на щеках, глаза, пойманные в пыльных кадрах и смущающие других своим пристальным взглядом через пятнистое, грязное стекло.

Голоса усилились сквозь напряжение. Я узнала один из них, и стены Школы разъехались. Я была снаружи, деревья мерцали — в одно мгновение они были в листве, в следующее — ветви стали голыми.

Голоса вернулись; когда деревья полностью обрели летнюю листву, их тени полностью превратили все вокруг в жидкость, как раз тогда, когда цвет затопил мне вид. Звук дрогнул, потом было что-то наподобие звука, когда вы ищете радиостанцию, которая вам нужна, потом наезжаете на ухаб и ваш палец уже на настройках, выбирая оптимальные данные, и песня звучит чисто и громко.

— Не беспокойся, — сказал он. — Станет лучше.

— Она ненавидит меня, — послышался звук треска древесины, и короткий, резкий звук разочарования. — Я хочу пойти домой.

— Она ничего не сможет сделать тебе. Не тогда, когда я с тобой. Первое положение, Элизабет.

Укол бессердечности пронзил меня.

Это была наполовину разрушенная часовня, виноградные лозы росли на каменных стенах. Мне казалось это место смутно знакомым, и я поняла, почему. Я рисовала его уже несколько недель. В середине росла трава, там стоял каменный алтарь, и она появилась в завесе тумана. Ее болезненно красивое, в форме сердца, лицо, несколько длинных локонов спадали на щеки. На ней были черные капри и белая рубашка с воротником, ее волосы разделены пробором посередине и отброшены назад. Покрой одежды говорил, что она была «старой». По ней можно было бы сказать, что она хотела выпрямить волосы и сделать макраме.

Она держала малайку, немного изгибающийся, деревянный меч, с милой, естественной грацией. Один клинок очертил такой резкий полукруг, что вы могли бы услышать, как рассекается воздух. Расположенные на вершине алтаря, ее Кедсы шаркали, когда она ступила назад и меч прочертил сложный трюк, она была смертельно красивой птицей, скрывающей свои крылья.

— Выпрями ногу, — сказал Кристоф, находясь справа в тени от стены. Солнечный свет ощущался физически, золотой, как старый мед. Его глаза горели голубым, и он смотрел на нее критически, его брови сошлись вместе.

Каждый раз, когда я его видела, я забывала, как хорошо выглядит его лицо, каждый угол и линия соответствовали друг другу. Он был в джинсах и черной футболке, его волосы — чисто ливерпульский модник — сияли золотом.

— Запястье, — сказал он мягко, и моя мама остановилась. Она повернулась и бросила ему тот самый Взгляд.

О, я узнала этот Взгляд; она также смотрела на папу, когда он опаздывал к ужину, или когда говорил что-то смешное насчет того, как она мыла посуду. Это был притворный взгляд красивой женщины, смотрящей на мужчину, которого она хорошо знает. Наполовину дразнящий, почти сердитый, и знающий о том, что он смотрит на нее.

Хлопанье крыльев моего пульса сделало паузу. Булавки и иголки пронзили напряжение в картине, но я сфокусировалась, это как держать маятник над столом в бабушкиной кухне и искать внутреннее ощущение, которое заставило бы его ответить на вопросы.

Я не могла достаточно насмотреться на нее. Она легко дышала и убрала выбившийся завиток тыльной стороной руки, она держала малайку так легко, как нож для масла. Она была такой грациозной. Я видела, как через бинокль, что ее ногти были обгрызены.

Как мои.

Она выглядела такой молодой. На картинке, которую папа носил в бумажнике, тени в ее глазах были темнее, и она казалась старше. Прямо сейчас она выглядела, ну, подростком.

Каждая маленькая девочка думает, что ее мама — самая красивая женщина на свете. Моя мама была самой красивой. Она действительно была самой красивой.

Ее насмешливый взгляд превратился в твердое выражение, рот и брови немного сморщились.

— Я чувствую себя идиоткой, застрявшей здесь. Почему мы не можем тренироваться внутри?

Лицо Кристофа было непроницаемым, но он был напряжен. То, как напряглись его плечи, в какой позе находились его ноги — все это сказало мне о напряжении.

— Солнечный свет делает тебя хорошенькой. Опять первое положение. Сконцентрируйся, Элизабет.

Она закатила глаза и отвернулась.

— Хочу, чтобы ты называл меня Лиз.

— Даже не мечтай об этом.

Он казался все таким же — наполовину насмешливым, легким и саркастичным. Но что-то в его тоне заставило меня посмотреть на него, и только на мгновение его лицо было обнаженным. Он трансформировался, клыки касались губы, а его волосы стали темными и как будто были зачесаны назад .

Кристоф смотрел на мою маму так, будто хотел съесть ее.

Но моя мама посмотрела вверх на разрушенную крышу часовни. Ее тон стал мягким и отдаленным, как будто она даже не помнила, что он был здесь с ней.

— Я имею в виду именно это. Я хочу пойти домой.

— Ты уже дома, — он отклонил ее этими тремя словами, и почему он смотрел так на нее? Это было почти неприлично.

— Она ненавидит меня, — она быстро сгримасничала в сторону. — Ты не получишь это, Крис.

Он выпрямился. Ступил на самый край тени от стены. Гнев потрескивал вокруг него. Но его лицо не изменилось, и его тон был таким же.

— Ее ненависть ничего не означает.

— Ты тренируешь меня здесь, чтобы она не смогла ничего увидеть. Потому что ты ее возлюбленный.

— Я не ее возлюбленный. Хотя для нее очень полезно так думать. Первое положение, Элизабет.

Если он хотел заполучить ее внимание, он этого добился. Она неодобрительно посмотрела на него, и я вспомнила, как она обычно выглядела, когда что-то шло не так. Когда она улыбалась, мир освещался, но когда она выглядела серьезной, почти мрачной, ее красота была более суровой. Она беспокойно переместила свой вес.

— Как ты можешь быть таким равнодушным?

Кристоф сложил руки.

— Первое положение, Элизабет.

— Девчонки сходят с ума по тебе, молодняк.

На этот раз Кристоф выглядел озадаченным.

— Молодняк?

— Боже, ты такой болван. Она думает, что ты лиса, — моя мама засмеялась, и солнечный свет стал ярче. — И это правда, не так ли? Рейнард.

Последовала длинная пауза, пока он смотрел на неё. Она взмахнула малайкой, но без энтузиазма.

Наконец он отступил в тень.

— Это серьезное дело. У тебя есть дар для этого, и...

— Забудь, — она опустила оба деревянных меча с грохотом и спрыгнула с каменного блока одним скоординированным движением. — Каждый день одно и то же. Почему вместо этого ты просто не уйдешь играть с Анной? Я устала от всех этих игр.

— Это не игра. Это смертельно серьезно, и чем скорее ты...

— Пока, — она махнула рукой через плечо, когда последовала дальше от меня. Мое сердце внутри ребер раздулось до размера баскетбольного меча, и взрыв того напряжения прошел через всю картину.

НЕТ! Я хотела кричать, но не смогла заставить губы раскрыться. Гудение прошло сквозь меня. Я оттолкнула его. Я хочу увидеть!

Напряжение пролетело, как снег. Расчистилось достаточно для меня, чтобы увидеть Кристофа, его рука обвилась вокруг маминого запястья, когда она отстранилась от него. Она скрутила его большой палец, чтобы разорвать хватку; он поймал ее плечи второй рукой. Она снова вырвалась, ее волосы летали, и когда ее рот открылся, стала видна пара изящных клыков, она что-то кричала.

Она ударила его. Звук был похож на винтовочную затрещину, гудя и размываясь. Они стояли друг против друга, мамина грудь с трудом опускалась и ее глаза наполнились слезами, как если бы он ударил ее.

Кристоф улыбался. Это была широкая, яркая, солнечная усмешка, как если бы его только что поцеловали. На его бледной щеке, ярко вспыхивая, появился отпечаток руки.

— Сделай это снова, — сказал он тихо. — Вперед, Бет. Я позволю тебе.

Ее губы двигались, но я не слышала, что она говорила. Потому что напряжение усилилось, выливаясь, как река белых перьев, и гудение превратилось в рев, грохочущий сквозь меня, булавки и иголки превратились в ножи и мечи. Шнур, туго удерживавший меня на месте, лопнул, и я...

* * *

... упала со стуком, когда Пепел выл и царапал у двери. Он издавал шум, похожий на трущиеся друг о друга камни, рычание усилилось и стихло, когда замерцали его узкие ребра. Он отошел назад, скребя когтями, и бросился к двери.

Я села, зажимая синяк на плече, на кровать. Потерла его.

— Ау. Ой, — я яростно моргнула.

Пепел обернулся. Рычание постепенно усилилось, и я замерла.

Он смотрел на меня, его глаза — оранжевые лампочки. Затем он сознательно сделал два шага назад, заполняя собой угол позади двери. Он поднял лапу.

Во рту у меня пересохло, в глазах — песок, и внезапно я очень сильно захотела в туалет. Я не подумала об этом, когда мне в голову пришла эта замечательная идея, и я ни за что в жизни не пошла бы в металлический туалет, расположенный в углу.

Плюс, я ненавидела спать в одежде. Она всегда везде жмет, когда вы просыпаетесь.

Лапа Пепла ткнула вперед, и он указал своими когтями на меня. Затем, очень медленно, он указал на дверь. Все еще рыча, он поднял губу, и свет упал на зубы цвета слоновой кости.

Я почти подавилась, схватилась за полку-кровать и поднялась на ноги. Я напряглась. Сработали мои внутренние часы, но я думала, что рассвет еще не наступил.

Пепел указал на меня, на дверь. Под ревом послышался любознательный, умоляющий звук, который в конце повысился. Это было вне моего понимания, как он мог издавать два звука одновременно.

— Заткнись! — сказала я резко.

Он заткнулся.

Мы смотрели друг на друга. Он сгорбился, его голова поднялась, и я почувствовала вкус гнилых, восковых апельсинов. Они затопили мой язык, щекоча заднюю часть горла, и я знала, что происходило что-то плохое.

Из глубин горла Пепла исходил мягкий звук. Он сгорбился даже еще больше, так, как собака горбиться, когда ей нужно выйти на улицу ночью, но думает, что вы будете кричать на нее, если она будет слишком громко просить. Я хотела избавиться от вкуса плевками, но это мало чем помогло бы.

— Хорошо, — прошептала я, — хорошо, — я достала ключ неуклюжими пальцами. Опять застыла, когда он двинулся.

Сломленный оборотень пошел совершенно тихо и присел лицом к двери.

Шаги, которые я не должна была слышать, исходили сверху тихой Главной Школы. Дар дрожал внутри головы, в ясной ночи отчетливо слышалась каждая поступь.

Они ошибались, приземляясь слишком тяжело или слишком легко. Я знала — дар положил информацию в мой мозг — что это были вампиры.

И если они были здесь, то намеревались сделать что-то плохое.

Глава 21

Я тихонько пересекла каменный пол на онемевших ногах. Если они доберутся до двери прежде, чем я смогу открыть ее, меня поймают здесь, я не смогу убежать. И Пепел...

Я потела так сильно, что ключ почти выскользнул из пальцев. Я всунула его в замок со скрипучим, металлическим звуком, и шаги остановились. Я не могла сказать, как далеко они были, но сознание опасности заставило мои ладони потеть, а глухой стук сердцебиения слился, как крылья колибри.

О, дерьмо!

Пепел бесшумно скользнул вперед и напрягся. Его мех терся о джинсы. Совершенно неуместный смешок подполз к горлу, погружаясь в ужасный, резкий, цитрусовый привкус. Я собиралась выпустить на ночь оборотня. Это как выпустить кота, только без царапин.

Я повернула ключ, когда впереди послышались шаги. Звуки отозвались эхом, и яростное копье прозрачной ненависти ударило меня в череп. Я издала искаженный крик и попыталась открыть дверь каждой унцией сил, которую могла наскрести в себе. Моя спина согнулась, но Пепел уже двигался. Он ударил дверь, как грузовой поезд, так сильно, что помялась сталь. Дверь ударилась о стену и послышался гонг! который мог бы быть забавным, если бы высокий, безжизненный крик не расколол воздух сразу же после этого. Я ступила за ним, отчаянно пытаясь выбраться из этой комнаты.

Головная боль погрузила в мой череп костлявые когти. Я выдохнула, сдерживая дар, как сжатый кулак. Только так я могла отстраниться, только так я могла отключить ненависть, жужжащую вокруг меня.

Дело в том, что кровососы полны ненависти. Иногда мне интересно, заменяют ли они свою кровь чистым, жидким отвращением. Шаги слышались в коридоре Главной Школы, приближаясь быстрее и быстрее. Их так много! И все же не было никакого предупреждающего звонка, никакой тревоги, как в другой Школе.

Пепел издал пыхтящий звук, разворачиваясь так быстро, что его мех издал шепчущий шум. Он почти пританцовывал на месте, и я нервно отошла в коридор.

Он сделал выпад в мою сторону, и я, дрожа, вернулась в коридор. Он резко остановился, посмотрел на меня, и снова сделал выпад. Я отошла назад, и он остановился.

Ох.

У меня была идея, но для этого потребовалось бы все мое мужество, которое я могла собрать воедино, чтобы встать вполоборота и двигаться, касаясь одной рукой стены, потому что я не могла устоять на ногах. Он растянулся позади меня, иногда почти танцуя на месте, когда я замедлялась, нетерпение улавливалось в каждой плавно скользящей линии. Кровь ревела в ушах, почти заглушая ужасные шаги, и мою голову затопила самая отвратительная в мире мысль.

Он пытается доставить меня в безопасное место или ведет прямо к ним?

Страшная мысль! Я спала вместе с ним в одной комнате, и я доверяла ему все это время. Но, Боже, неприятная, подозрительная мысль не могла покинуть меня.

В этом конце коридор переходил в Т-образную форму. Я нервно оглянулась назад, волосы падали на глаза, и я сглотнула неустойчивое дыхание.

— Пепел? — прошептала я. — Я, я не знаю...

Он врезался в меня. Я прыгнула и почти налетела на стену. Он скользнул рядом, его плечи, а затем грудь и бок коснулись моего бедра. Его узкая, изящная голова повернулась налево и направо, и я снова услышала шаги. Как ватная палочка, постукивающая по барабанной перепонке, каждый звук отличался от предыдущего, но был нечетким.

Они были даже ближе. Не спрашивайте, как я узнала это.

Его голова все еще была склонена. Затем он посмотрел назад на меня, и ужасное, человеческое безумие немного потускнело в его глазах. Он отошел назад и подтолкнул меня вправо.

Я не знала, куда вел этот коридор. Если я спускалась сюда, значит полностью доверяла ему.

«Ты же спала с ним, Дрю. Уже слишком поздно», — голос бабушки, практичный и язвительный. Мои щеки были влажными и горячими.

Не буду лгать. Я действительно сплевывала. Я не могла терпеть вкус во рту, но он не уходил. Голова болела, в висках давило. Мой мочевой пузырь был невероятно полон, и мне было холодно. Мамин медальон, касающийся груди, превратился в кусок льда. Пальцы одеревенели.

Ближе. Они были ближе. Дыхание затуманилось, мне было очень холодно.

Я скользнула к правому углу. В конце была дверь, большая, массивная, дубовая дверь. В этой Школе она вела наружу.

Я выдохнула мягкое рыдание облегчения. Но холод вздымался, лился по мне волной льда, как будто я вернулась обратно в снежную Дакоту. Позади меня послышалось шипение.

— ...Сссссссветоччччча...

Я чуть не налетела на стену. Рычание Пепла росло из дозвуковой скорости

[25]

, пугая все вокруг нас.

И если вы никогда не слышали вой разозлившегося оборотня, бросившегося на четырех вампиров в отзывающем эхом каменном коридоре, то вы действительно много упустили.

Не много.

«Двигайся! Они поймают тебя здесь, и ты умрешь!» — кричал папа, его голос всегда звучал в моей голове, когда происходило что-нибудь плохое. Я оттолкнулась от стены — колени взмокли — и почти упала. Это как находиться в действительно плохом сне, в том, где вы не можете бежать, потому что все ваше тело слишком тяжелое, чтобы двигаться, а твари позади вас дышат вам в шею — горячее мясистое дыхание или очень, очень холодное, острое, как нож, дыхание.

Мне надо было посмотреть назад. Я не могла не посмотреть назад. Шум был невероятным.

В коридоре корчилась побитая, визжащая, рычащая масса, я слышала, как кости хрустели и ломались. Глаза, как лампочки, и теперь здесь находилось только трое из них, так как черная кровь вампира взорвалась, разрисовывая стены своей кислотной вонью. Я снова вскрикнула, но получился только хриплый шепот: я выдохлась.

Пепел присел, рыча. Вампир, которого он убил, безвольно плюхнулся на пол, под ним образовалась широкая лужа противной, черной крови. Яркий, металлический вкус адреналина пробился на язык сквозь восковые апельсины, когда я дала задний ход. Каменный пол счесал кожу на ладони, повязка на запястье ослабла, ноги оцарапались. Я пыталась уйти, поскольку их ненависть лилась через мою незащищенную голову, пытаясь воспламенить меня. Холодный, подобно драгоценному камню огонь, чистое замороженное зло горели, когда царапали каждый дюйм моей дрожащей кожи.

Я закричала, Пепел издал низкий шум, похожий на шум грузового поезда, вампиры шипели, когда, съежившись, отступили назад. И в довершении ко всему прочему, клаксон разорвал воздух своим диким ревом. Главная Школа сделала глубокий вдох и проснулась, но было слишком поздно. Потому что худые бледные вампиры, все в черных одеяниях с кожаными петлями и профессионально выглядящими застежками, ринулись вперед, и я знала, что Пепел не сможет удерживать их вечно.

Глава 22

Я ударилась спиной в дверь. Я дергала ручку неуклюжими пальцами. Пепел сделал два быстрых шага назад, сгорбился еще больше и продолжал рычать. Напряжение прошло сквозь него, но оставшиеся три вампира — одна небольшая бледная женщина с длинными, темными волосами, другие два — соответствующая набору компания блондинов, все в черном, с черными глазами — смотрели на меня. Их узкие, белые руки свисали по бокам, как задушенные птицы, и в течение адского момента я вернулась в тот пустой, роскошный, поддельный саман в Дакоте с тонной снега снаружи и с более жестоким холодом внутри.

Дом, в котором Сергей пытался убить меня. Его глаза были такими же: бездонные дыры с вкраплениями, заполненные черной смолой. Ни у одного из троих не было во взгляде настоящего груза, чтобы раздавить независимую мысль, но когда они открыли рты и зашипели на меня, все стало очень плохо. Женщина отошла, двигаясь с вкрадчивой грацией.

Самое худшее то, что они выглядели на пятнадцать лет. Сам Сергей выглядел не старше Кристофа, кроме глаз. И о, Боже, но клыки свободно скользнули по верхней губе, изгибаясь вниз и касаясь подбородка. Не то что маленькие клыки дампиров, которые касаются только нижней губы — нет, зубы полностью прошедших становление вампиров говорят о чем-то серьезном. Их челюсти раздулись, когда они зашипели. Как змея, пытающаяся проглотить большое яйцо.

Женщина медленно присела. Ее суставы двигались странным, нечеловеческим образом. Они просто неправильно двигались, это хуже, чем видеть одновременно толпу дампиров и оборотней. Предупреждающий рев Пепла углубился на один тон или два. Мои потные, скользкие пальцы нашли ручку от двери, повернули и соскользнули.

Черт! Конечно. Дверь была закрыта. Она вела наружу, и конечно же была закрыта. Два вампира двинулись вперед. Все еще слышался клаксон, звук криков и бегущих ног почти погрузился в него.

Думай, проклятье! Думай!

Но мой мыслительный аппарат был сломан. В голове произошла ослепительная вспышка боли, и передо мной закатилась сцена. Мужчины пытались помешать Пеплу, если они не дадут вырваться ему, то женщина припадет к земле, будет готова перепрыгнуть через них и столкнется со мной. Я знаю, что вампирские когти делают с плотью — видела картину. У меня даже не было складного ножа — только ключ в кармане. Глупая, глупая, глупая!

Мне надо было уйти или с Грейвсом или без него. Но я обещала не оставлять его одного.

Снова крики. Завывание отчаяния — может, кровососы устраивали хаос по всей Школе. А я думала, что здесь было безопасно!

Будь честной, Дрю. Ты знала, что здесь было небезопасно. Но ты устала, не так ли. Устала от всего этого.

Я с трудом сглотнула. Убрала пальцы от скользкой дверной ручки и встряхнула их, потом выпрямилась.

Если я проиграю, то я проиграю сражаясь.

Я не знала, выяснил ли Пепел их план, но его задние лапы сбились в кучу, мех покрылся рябью, и он бросился вперед, сталкиваясь с двумя мужчинами. Я подняла руки — оба кулака — и почти задохнулась от вкуса гнилых, восковых цитрусов.

И все... остановилось.

Рев заполнил мои уши. Медальон моей матери вспыхнул расплавленным теплом; отметки клыков на левом запястье дергались, как рыболовный крючок в плоти. У меня было время рассмотреть каждый камень в стене, каждую волосинку, поскольку зрачки расширились и тусклый коридор стал обжигающе ярким. Вампирша зависла в воздухе; она очистила запутанную, замороженную массу парней, ведя битву, и растягиваясь, как супермен; ее ногти превратились в десять янтарных, полированных когтей, каждый около четырех дюймов в длину, и указывали на меня. Ее кожа была идеальной, матовой, ее волосы — парящее знамя, корчащееся от ужасной жизни.

Все искрилось, заключенное в твердую, прозрачную пластмассу. Было некуда идти — если бы я могла нырнуть в сторону, у меня был бы путь к отступлению. Треск, как резинка, которая привела бы мир к своей обычной скорости, колебался на краю моего сознания, удерживался умственными мышцами, укрепленными бабушкиной практикой, которую она по-своему вбивала в меня, когда я была малышкой.

Она знала, для чего меня тренировала?

Что-то во мне, что я прежде не замечала, расширилось. Теплота расцветала на макушке головы, растекалась по моей коже вниз к окоченевшим, покалывающим пальцам ног. Зубы немного болели, клыки свободно скользнули, и комфорт превращения боролся с нелегким отвращением.

Потому что у них тоже были клыки. Конечно, больше — но все же такие же клыки.

Мои коленки с толчком ударились о каменный пол и я рухнула вперед, катясь.

Щелк!

Послышался неприятный звук хруста костей, завывание, и снова брызнула кислая, черная кровь. Меня забрызгала влага. Я издала короткий, несчастный крик паники и отвращения, продолжая катиться. Запах — каждая гниющая вещь в мире, завернутая и припудренная тухлыми яйцами, — душил все в ограниченном пространстве. Женщина ударила дверь, и снова послышался массивный звук гонга, Пепел находился внизу, сражаясь на полу с последним выжившим мужчиной. Он больше не рычал. Никто из них не издал ни звука.

Вампирша скользнула вниз, приземлилась на ноги и побежала назад с неестественной, изменчивой скоростью. Я сильно ударилась в стену, ошеломленно останавливаясь и вытряхивая шум из головы, меня все еще окутывало утешительное тепло трансформации. Пульс гремел в ушах, как крылья.

Она опять посмотрела на меня; и ненависти, танцующей в тех черных глазах, было достаточно, чтобы почувствовать слабость. Я выбросила вперед руки, как если бы играла в вышибалы, огромная, безболезненная капля силы покинула меня. Это как когда я наслала порчу на учителя истории Америки в том классе, где я встретила Грейвса — чувство энергии, кровоточащей через край, расслабление, как покалывающая рана.

Только в этот раз я не буду чувствовать вину и оттягивать порчу, как полотенце. Нет, в этот раз все было по-настоящему, и я хотела убить это существо в женском теле, которое собиралось убить меня.

Порча пролетела и я ударила вампиршу, когда та готовилась к прыжку. Это отбросило ее опять в дверь с еще одним хрустом, и из меня вырвался высокий, сумасшедший смех. Потому что сила опять возрастала...

... и бабушкина сова спикировала в коридор, вытягивая когти. В этот раз она тоже не промахнулась. Когти птицы погрузились глубже, последовал взрыв черной крови, и женщина издала настолько ужасный крик, что он встряхнул коридор и откинул назад волосы зловонным, горячим порывом. Я скользнула дальше вдоль стены, поскольку Пепел боролся со сломанным телом последнего мужчины. Он рухнул, потом поднялся на скользких лапах.

Мои руки скользили в горячей, жирной крови вампира. Я снова задохнулась, приостановилась возле стены, ноги дико болели.

Вампирша покачнулась вперед, когда бабушкина сова махала крыльями, каждый удар был приглушен и почти касался ее волос. Когти все еще были погружены в ее лицо, и сила, струящаяся во мне, снова вздымалась, когда когти погрузились еще глубже.

Свет ворвался в зал. По Пеплу проходила красная полоса, он осел на мои ноги. Я только видела маленькое, собакоподобное существо красно-рыжего цвета и с черным наконечником на хвосте, когда животное прыгнуло на женщину, кусая и царапая. Она снова закричала, но это был звук несчастного животного, загнанного в ловушку.

Я схватилась за шкуру Пепла. Он очень сильно истекал кровью, красная жидкость пачкала черное, гниющее озеро, мы оба сидели, еле сдерживая гнев. Повязка, которую Дибс повязал мне на запястье, теперь свободно свисала.

Свет был слишком ярким. Кто-то щелкнул включателем, и над головой засверкали лампы накаливания. В одну из тех доли секунд, когда все становится сумасшедшим, мне стало интересно, какими средствами они платят каждый год за свет.

Он мчался по коридору, мертвенно тихий, и я сильнее потянула, пытаясь подтянуть Пепла ближе. Кристоф — его волосы гладкие и темные, и второе обличье сияло, как ореол — вырвал горло у вампирши. Полилась черная кровь. Ее тело резко упало в сторону, и он ткнул вниз, полированный деревянный кол в его кровоточащих руках засвистел, когда рассек воздух и пронзил ее грудь с больным, мясистым стуком.

Он повернулся на пятке. Его узкий, черный свитер с V-образным вырезом был порван, полоса красной крови пересекла высокую скулу, глаза сверкали злобным голубым. Его клыки были выставлены наружу, все лицо — маска свирепости и усилия. Джинсы разорваны, и он до бедер был перепачкан черной кровью.

Я не думаю, что когда-либо была так счастлива и испугана одновременно.

— Кр-Кр-Кр... — я заикалась на его имени. Бабушкина сова исчезла, и маленькое, красное животное — оно было не больше кота — терлось о голень Кристофа, его узкий черный нос любопытно поднялся. Я вздрогнула и поняла, что это было.

Лиса. Второе обличье Кристофа в форме животного.

Пепел осел на мои ноги. Мои зубы покалывали, второе обличье окутывало меня. Кристоф уронил кол. Он с грохотом упал на пол, и Кристоф последовал вперед. Я бы дала задний ход, но позади меня была стена, и у меня не было места для отступления, особенно учитывая грузоподъемность оборотня на моих ногах.

Он упал на колени, разбрызгивая вампирскую кровь. Количество пара увеличилось, поскольку черный ихор поедал ткани. Я хотела оттащить Пепла. У меня не было сил.

Кристоф протянул руку к Сломленному оборотню и схватил мои ушибленные плечи, его пальцы впились в меня. Его лицо исказилось, и он кричал что-то мне. Я просто уставилась. Кроме того, он говорил на каком-то странном, иностранном языке, на том же самом, который окрашивал его английский, когда он был сонным или расстроенным.

И они говорят, что у меня есть акцент, просто потому что я выросла с бабушкой ниже линии Мэйсон Диксон. Позвольте сказать вам кое-что: люди с Севера откусывают каждый слог, как будто очень сильно хотят прожевать его, вместо того, чтобы хорошенько распробовать.

Кристоф резко вдохнул, когда он сглотнул, у него дернулся кадык. Он попытался снова, и в этот раз слова были на знакомом английском.

— Тебе больно?

Я пригляделась. У меня все болело. Мои зубы чувствовались так, будто по ним пробегала молния. Теплое, маслянистое чувство второго обличья омывало в боль и синяки, но оно не могло полностью стереть их.

Он потряс меня. Моя голова тряслась. Он продолжал кричать.

— Черт побери, Дрю, тебе больно?

Я наконец потрясла головой. Обнаружила голос.

— Пепел. Пепел, — мои руки были в шерсти Сломленного, и мне не нравилось то, как он лежал возле меня. Вы можете сказать, когда кому-то сильно больно, по тому, как он упал, даже не по тому, как вы бессознательно держитесь вместе.

— Спасибо Господи, — прошептал Кристоф и оторвал меня от стены. Он обернул свои руки вокруг меня, и я вдохнула запах яблочного пирога. Запах наполнил мой нос. Он прижался своими губами к моему больному виску и говорил что-то рваным, прерывистым тоном, но мне было все равно. Пепел находился между нами, истекая кровью и находясь без сознания.

Мне хотелось кричать. Но мои глаза были полны горячих слез, и все, что я могла видеть, — моя голова была наклонена под странным, неудобным углом — это высокая, искривленная дуга крови вампира, расплесканная по серой, каменной стене.

Глава 23

Потребовалось три дампира с горящими глазами — все они были взбудоражены и перепачканы кровью — чтобы поднять Пепла и унести его. Я потянулась из рук Кристофа.

— Нет, пожалуйста, нет, я должна пойти с ним, нет...

— Стой смирно, — Кристоф приложил руку к царапине на моем лбу, я даже не помнила, как получила ее. — Кости целы, кровотечений нет. Благодарю Бога, моя пташка... — его голубые глаза были проницательными, он смотрел на мое лицо. Когда его второе обличье ушло, волосы засияли золотом. Лиса испарилась, но я не беспокоилась по этому поводу. — Тише.

— Я хочу пойти с ним, — я посмотрела на Кристофа, такое ощущение, что в горле было полно сухих камней. — Где ты был?

— Наблюдал за твоим окном. Я сказал тебе, что не оставлю тебя без защиты. Я также сказал оборотням заботиться о тебе. Когда мои руки доберутся до...

Что привело меня к еще одному вопросу. Я снова попыталась выскользнуть.

— Спиннинг. Ты видел его? Он...

Кристоф схватил меня за плечи.

— Роберт? Он ранен, в остальном все хорошо. Где лупгару? Я думал, что он будет с тобой. Нет, пожалуйста, Дрю. Тише, успокойся, позволь мне делать свою работу.

— Работу? Господи Боже, это же были вампиры! Пепел...он...

— Он сможет жить. Я никогда не думал, что оборотень сможет сделать такое. Но он Сломленный, и... ладно. В любом случае ты в безопасности. Все остальное не имеет значения.

— Рейнард! — знакомый голос. Бенжамин вылетел из-за угла, его ноги, обутые в кроссовки, скользили по жирным отбросам и гниющей вампирской крови. Он осмотрелся, темные глаза прошлись по всему. — Какого черта ты здесь делаешь? — он выглядел, как ад. Он был избит, синяки пересекали одну сторону лица, волосы дико взъерошены, его одежда также была порвана, и я увидела — и даже не удивилась — что он в белом кулаке держал малайку. Он увидел меня и почти задохнулся. Его глаза сверкали.

— Вот ты где! — он сделал шаг вперед. — Где ты была? Что ты делала? Как ты сбежала? Мы собирались...

— Оставь ее в покое, — сказал мягко Кристоф, и Бенжамин стал белым и почти проглотил свой язык. – Твоя команда?

— Все еще эффективна. Некоторые незначительные ранения, — но плечи дампира выпрямились, и он фактически выглядел гордым.

— Моя вера в тебя восстановлена, — но Кристоф не отрывал взгляд от моего лица. Его брови сошлись вместе. Я с трудом сглотнула и резко упала возле стены. — Оцените размер ущерба в комнате миледи, и, пожалуйста, пришлите мне Леонтуса. Спасибо.

Думаю, я впервые слышала, чтобы прогнали дампира, хотя не так многословно. Бенжамин с любопытством отсалютовал мне свободной рукой, посмотрел на меня.

— Миледи, — и он исчез дальше по коридору — бежал изо всех сил.

— У тебя был трудный спарринг? — рука Кристофа поднялась. Я вздрогнула, но он положил кончики пальцев на мою щеку. Я почти забыла про тени синяков на моем лице, думала, что, возможно, беспорядок скрыл бы все. Мне следовало бы лучше знать; он не много упустил.

— Анна, — вырвалось только одно слово, и я пожалела об этом. Лицо Кристофа ожесточилось, и он отпустил меня.

Теперь коридор был заполнен толпой дампиров, в большинстве своем более старшими студентами. Они удостоверились, что вампиры не были вооружены, и звуки неистовства и потрескивания вызвали тошноту. От того, что вампирская кровь разъедала материю, в коридоре стоял палящий нос дым. Кристоф начал отдавать приказы, и каждый дампир подчинялся, как будто тот был учителем или типа того. У них на лицах было видно облегчение из-за того, что кто-то был здесь и говорил, что делать.

Я знаю это чувство. Я всегда чувствовала себя лучше, когда папа был рядом, чтобы сказать, какого черта происходило и что я должна делать. Я старалась не смотреть на беспорядок на полу. Каждый синяк и мышца начали дрожать. Мои волосы висели на лице, светлые пряди появились и исчезли в локонах, когда второе обличье прошлось по мне и ушло.

Худощавый блондин-дампир подошел на расстояние пушечного выстрела с, представьте себе, банкой колы. Кристоф с кивком вынул ее из его пальцев и повернулся ко мне.

— Вот. Тебе нужен сахар.

— Рейнард, — Леон появился из воздуха. — Совет пронюхал это. Они в пути.

— Это не важно. Она в безопасности, — Кристоф обернул мои пальцы вокруг холодного алюминия, банка уже была в конденсате. — Теперь я могу себе позволить быть пойманным, все идет своим чередом.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — Леон кинул мне мрачный взгляд. — Она почти беспомощна. Я не могу быть везде и сразу. Так же как Колстэд. Особенно с тех пор, как они не освободили его и остальные классы.

— Они не... — Кристоф принял это и пожал плечами. — Где лупгару? — сказал он мягко, как будто его это не волновало.

Леон напрягся.

— Он не с ней?

— Нет. Только Сломленный. И почему, во имя всего святого, ее оставили одну с Анной?

— Что? — Леон кинул мне очень тяжелый взгляд, его пристальный взгляд прошелся по всем моим синякам. Он медленно и мягко чертыхнулся. За углом происходили беспорядки, и теперь они становились ближе. Были слышны крики, все обменивались информацией. — Иди, — сказал дампир с мышиными волосами настойчивым шепотом. — Если они тебя поймают...

Улыбка Кристофа была чудесно сладкой. Когда он так усмехался, он выглядел более привлекательно, чем обычно — намек на опасность, который угрожает остановить сердце девчонки.

— Зачем, Леонтус? Я не знал, что тебя это заботит, — он посмотрел назад на меня. — Я сказал пей, птаха. Ты будешь сожалеть, если не выпьешь.

Я сорвала язычок и сделала длинный глоток холодной, шипящей жидкости. Газировка ужалила горло. Все дрогнуло передо мной, коридор был как в тумане.

Где Грейвс? Он должен быть здесь. Реальность того, что произошло, ударила меня. Я повернула голову, ржавые, железные связки скрипели в шее.

— Боже, — прошептала я. Перед дверью было огромное, черное пятно, из него все еще шел пар.

Я просто очень, очень сильно хотела увидеть Грейвса. Я хотела увидеть его лицо и услышать, что бы он сделал. Я хотела чувствовать его руку на своих плечах, потому что когда он так делал, то я чувствовала, будто могла осилить все что угодно. Включая это.

Вместо этого я осела возле стены и механически сделала еще глоток колы.

— Я серьезно, — сказал Леон настойчиво, и беспорядок за углом достиг более высокого тона.

— Светоча! — это был Кир, я вспомнила его голос. — Где светоча?

Он выкатился из-за угла, и коридор внезапно волшебным образом стал пустым. Старшие студенты исчезли, и я не винила их. Было похоже на приближение грозы или странное спокойствие после сирен, но перед торнадо.

Хиро был позади него, а Брюс завершал трио. Все трое остановились замертво. Кир покраснел до корней волос, а Хиро рванулся вперед.

Брюс схватил японца-дампира.

— Осторожнее, приятель.

— Да, держите его на месте, — Кристоф скрестил руки на груди. — Я бы не хотел, чтобы его семья стремилась отомстить за него.

Хиро прошипел что-то, клыки выставлены наружу, а губы сжаты. Это не звучало, как вежливое «привет».

Я не могла удержаться. Углекислый газ поднялся к горлу. И я рыгнула. Это была красивая, долгая, громкая отрыжка. Но это урегулировало мой скручивающий со спазмами желудок. Сахар в содовой помог бы предотвратить шок. Конечно, я потерпела бы позже крах.

Леон рассмеялся, он прикрыл рот рукой, как если бы хотел заманить смех в ловушку и сохранить его для потомства.

Кристоф слегка улыбнулся, но он был напряжен. И второе обличье не сходило с него. Глаза Хиро стали странного янтарного цвета. Его короткие, черные волосы стали дыбом, а руки медленно сжались в кулаки, потом расслабились — и опять сжались, как будто он представлял, что в них находится голова Кристофа.

Мне было все равно, что они делали так долго, пока я могла пойти прилечь где-нибудь. Я почти заболела желанием увидеть Грейвса.

Я решила, что было бы лучше получить ответы, пока я владела всеобщим вниманием.

— Грейвс. Где он? — потому что я смываюсь из города. Я просто не могу больше терпеть это.

— Я не знаю, — рука Леона опустилась, но я заметила, что он тщательно разместился между Кристофом и этими тремя из Совета. — Я думал, что он был с вами, миледи.

— Я не видела его после... после спортзала, — это заставило почувствовать меня слабой. От одной противной борьбы к другой, и Пепел...

Я ничего не могла сделать. Я просто выдохлась и стояла там, как дерево, кока-кола поднималась к горлу.

— Это там ты получила те синяки? — Кристоф даже не смотрел на меня. Он был слишком занят тем, что пытался смутить Хиро. — Без сомнения, это любовь. Где была Красная Стерва, пока моя пташка практиковалась, Кир? Ты, скорее всего, тот, кто должен знать это, не так ли? И Брюс. Я вижу ты перестал пить из вены.

— Леди Анна сама по себе, — Брюс все еще держал лацканы Хиро. Его волосы стояли торчком, темные кудри корчились друг перед другом, как волосы вампирши, и я чувствовала себя больной снова и снова. — Когда она придет в себя, будет принято решение. Я не хочу арестовывать тебя, Рейнард. Тебе лучше уйти.

— И оставить мою принцессу здесь, на вашу милость? Когда она уже перенесла это? Цветок Братства здесь, оно поклялось защищать ее, а всю работу пришлось делать Сломленному оборотню, — Кристоф покачал своей темной, гладкой головой. — Я очень разочарован.

Кир стал еще больше пунцового цвета, почти как его волосы. Брюс кинул Хиро многозначительный, оценивающий взгляд и отпустил его. Хиро отряхнул лацканы своего серого костюма, его длинные, красивые пальцы передвигались с паукообразной точностью.

Наконец Леон задвигался. Он стал позади Кристофа — передо мной.

— Вам следует больше думать об этом. Вы использовали трансформацию, правильно? Она становится сильнее?

Я кивнула.

— Там... их было трое, и Пепел...

— Слава Богу, они не поймали тебя в той клетке. Даже так близко к становлению, тебя могли бы убить, — он проговаривал слова достаточно громко, чтобы было ясно: он пытался сгладить раздражаемую атмосферу или типа того. Очень мило с его стороны.

Я подыскивала слова.

— Пепел сошел с ума. Я... я освободила его. Он привел меня сюда.

— Подальше от драки, — кивок одобрения. Прекрасные, длинные волосы упали в глаза Леона. Он выглядел так же, как каждое утро, и я была рада этому. Если я сосредоточусь на нем, то смогу не смотреть на все остальное. — Большинство из них ворвались в вашу комнату, миледи. Перерыли все, пока искали вас. Эти трое, вероятно, стремились применить эвтаназию к Сломленному.

— Эвтаназия? С каких пор ты используешь эвфемизмы

[26]

, Леонтус? Ты имеешь в виду убийство, — Кристоф вообще не расслабился. Я поняла, что никто из них не осмелился подойти к нему ближе. — Полагаю, я пристыдил всех вас достаточно, чтобы вы помнили свой ​​долг?

Леон почти фыркнул.

— Я был там, где был, Рейнард. Сохрани свою ярость для того, кто выдал местоположение комнаты девчонки убийцам носферату.

Девчонки. Как будто меня здесь не было. То есть я была бы рада не находиться здесь. Я закрыла глаза и откинула назад ноющую голову.

Я почувствовала ее прибытие, как штормовой фронт. Тепло парфюма столкнулось с гнилью вампиров и запахом яблочного пирога Кристофа. Из-за смеси запахов я почувствовала легкое головокружение. Как газовые пары в ожидании искры.

Леон поставил меня на ноги. Он не затрагивал пальцами старые и новые синяки, и я была благодарна за это.

— Она падает в обморок, — заметил он спокойно.

— Здесь есть какое-нибудь место для дочери Элизабет, которое квалифицируется, как безопасное? — тон Кристофа мог разрезать камень.

— Кристоф, — Анна странно затаила дыхание. — Что происходит? Что ты здесь делаешь? Кир, почему его не арестовали? Он предатель...

— Думай, что говоришь, — голос Кристофа прервал ее. Леон был силен для кого-то настолько худого, и я была действительно благодарна, потому что мои коленки подогнулись. Банка колы ударилась о пол с глухим стуком. Больше беспорядка — больше уборки. — Я требую полноценного Судебного процесса в соответствии с Кодексом.

— Ты находишься вне Кодекса, — вы могли увидеть самодовольную ухмылку Анны, услышать, как она говорила. Мне пришло в голову то, что она никому не позволяла спорить с собой. Не позволяла, не тогда, когда она говорила таким тоном. — Ты предатель, Рейнард, и ты переоценил себя.

Боже. Они разговаривали не по-детски. Мои глаза все еще были плотно закрыты. Зашелестел материал. Температура упала, стало почти так же холодно, как несколько минут назад, пока вампиры преследовали Пепла и меня.

Ярость Кристофа ощущалась, как конденсат на холодной коже.

— Если они подойдут ближе, Красная Королева, ты потеряешь своих симпатичных телохранителей.

Тишина. Напряженная, тикающая тишина. Я открыла глаза и посмотрела поверх плеча Леона.

Анна стояла позади трех стройных, темноволосых дампиров. Все трое носили красные футболки, и у меня в голове появилась не очень хорошая идея о том, что она выбрала их только из-за внешности.

Не близнецы, но, возможно, братья. И в красных рубашках? Не очень хороший выбор. Они случайно не смотрели «Звездный путь»?

Двое из них указывали 9-миллимитровками на Кристофа. Тот, что в центре — я видела его раньше — просто стоял, в руках ничего не было, глаза пустые, смотрел на Кристофа. Кир, Брюс и Хиро стояли в стороне, Хиро лишь слегка переместил свой вес вперед. Мысль, что он просто может броситься на Анну, вернулась и окружила мой больной, затуманенный мозг.

Взгляд голубых глаз Анны столкнулся со взглядом Кристофа. Ее лицо в виде сердца было бескровно бледным, а волосы — прекрасная масса сгруппированных, красных, крашеных локонов. На ней опять был шелк — плотно зашнурованное, старомодное платье с белоснежным кружевом вокруг квадратного выреза, больше кружева расходилось от манжет.

У меня появилась идея, что она специально сделала макияж для этого случая. Не то, чтобы она в нем сильно нуждалась. Она была целиком и полностью красивой, кроме ненависти, сияющей в глазах.

Это походило на старое шоу из Вестернов. Я бы не удивилась, если бы сейчас увидела перекати-поле.

Брюс прочистил горло.

— На самом деле он не вне Кодекса.

Анна бросила ему яркий, ядовитый взгляд.

— Я глава Совета, и...

— Ты светоча, — решительно сказал Хиро. — Кодекс хранит принципы Братства. Брюс является временной главой Совета, — он сделал паузу. Призрак противного удовлетворения окрасил его тон. — Все Судебные процессы, которые он объявляет, находятся в его компетенции.

— Секунду, — Кир переместил свой вес, как если бы он сделал шаг вперед, подумал хорошенько об этом, когда Кристоф обратил свое холодное внимание на него. — Откуда мы можем знать, что он не исчезнет?

— У меня нет намерений исчезать, — проинформировал его Кристоф. — Если ты захочешь найти меня, смотри там, где находится Дрю. Ее местоположение не держится в секрете, как местоположение Анны, у нее нет охранников, в отличии от Анны, ее личность в опасности, — он элегантно склонил голову, и на долю секунды губа Анны выпятилась, прежде чем ее лицо сгладилось, — и пока она на уроках, она находится с обычными учениками, вместо того чтобы заниматься с наставниками, как занималась Анна. Что точно происходит здесь? Пожалуйста, просвети меня, Кир.

— Я глава Братства! — Анна рванулась вперед, послышался шелест юбок, и она протолкнулась мимо своих дампиров. — Это же Рейнард! Он предатель! Он сын Сергея!

Боже, она действительно ненавидит его. Я сосредоточилась на том, чтобы избавиться от головной боли, которая грозила проглотить меня.

— Также в рамках Кодекса, он в праве просить полного Судебного разбирательства, миледи, — тон Брюса был обманчиво мягким.

— Тогда надо созвать Совет. Мы проголосуем.

Брюс выпрямился. Его подбородок немного поднялся.

— Это не вопрос голосования. Но если вы любой ценой хотите созвать собрание, то пожалуйста. Хотя нам придется подождать, пока миледи Дрю не сможет присутствовать или определять полномочия.

Я подумала, что мне следует запротестовать, но Леон потряс головой. Только немного.

Я только хотела увидеть Грейвса. Мне в голову пришла мысль, что он помог бы уладить это. Или, по крайней мере, если бы он был здесь, я могла бы освободить голову и знала бы, что все будет хорошо, когда я проснусь.

Если бы могла, я бы попросила его лежать на кровати рядом со мной и просто дышать. Таким образом я бы знала, что все хорошо.

Тогда действительность ударила меня.

Он, вероятно, ушел, сделал именно так, как я хотела. Он, вероятно, устал от всего этого, от меня и покинул меня. Я обещала не уходить без него, но он не обещал.

— Она не подходит для Совета, — зубы Анны были стиснуты так сильно, что, вероятно, словам трудно было выходить. Красные искры, вращаясь, танцевали в ее зрачках. — Брюс, ты не можешь...

— Могу и сделаю. Она светоча; у нее есть право. Помните? Ваши собственные слова дают о себе знать, миледи. Думаю, вам лучше вести себя тихо. Тем более, что я намерен полностью расследовать обвинения Кристофа. Я не подписывал директиву, чтобы поместить миледи Андерсон ко всем ученикам.

— Предатели! — прошипела она. — Все вы. Предатели!

— Ты разбрасываешь это слово так часто, — Кристоф наклонился вперед, перемещая весь свой вес на пятки. Я узнала эту позицию. Папа выглядел также, когда выбирал кого-то для драки. — Интересно, почему так?

— Ты и твоя маленькая сучка...

Я скользнула в сторону, проигрывая битву с тьмой. Леон поймал меня и, по крайней мере, не причинил мне боль.

— Подерешься позже, — сказал он через плечо. — Или, по крайней мере, позволь мне убрать ее отсюда. Ради Бога, она даже не прошла становления!

Глава 24

На этот раз Огаст не выказал желания уехать, когда пришел сумрак. Вместо этого он уселся на древний диван в цветочек, курил, заряжал обоймы и смотрел телевизор. Он переключил его и заиграло черно-белое кино, свет мерцал по всей поверхности. Я села на другой конец дивана, складывая белье для стирки. Он принес две большие сумки белья из прачечной, и в то время я была рада, что не придется тащиться туда, я чувствовала себя странной из-за того, что кто-то еще стирал мои трусики.

Только раз или два Огаст разрешил мне выйти с ним в солнечный день, чтобы больше не позволять мне выходить из дома. Он делал бутерброды, или мы ели омлет. У меня начиналась чесотка, и если бы папа не сказал мне оставаться на месте, я бы, по крайней мере, пробиралась ночью на крышу. Просто, чтобы подышать свежим воздухом. Все киноплакаты смотрели на меня пустыми глазами.

Здесь даже не было растений. По крайней мере, я смогла бы общаться с филодендроном или чем-то еще. И недостаток солнечного света начинал угнетать меня. Я лежала перед спальным окном, глядя вверх и сильно желая солнца. Но все было серым, небо угрожало разразиться снегом. Я начинала думать, что солнечный свет — это что-то, что я придумала.

Я подняла одну из футболок Огаста. Рваные отметки когтей разрезали тонкую ткань. Удивительно, что он оставил ее.

— Что это было?

— Это? Просто одна проблема на Манхэттене, — он складывал пули в крепление, они гладко скользили туда. Ему не надо было смотреть, пока он работал. В пепельнице догорала короткая русская сигарета, и я сморщила нос. На экране, очень молодой Марлон Брандо

[27]

сидел на качелях и примерял белую перчатку девочки, смотря на худую, красивую блондинку. — Загнал их в угол на лестничной клетке. Темная работенка, — Огаст опустил это крепление и поднял свободное. Мышцы перемещались под кожей рук, оголенных футболкой Rolling Stones.

Темная работенка. Что означало, что мне лучше не знать о ней. Я кивнула, зная, что он увидит движение своим периферийным зрением. Он бросил рубашку в кучу одежды. У него действительно была древняя швейная машинка, и я начала зашивать ту одежду, которую еще можно было зашить. Обычно материал маек слишком тонкий, чтобы нормально залатать, но я попробовала. По крайней мере, мне не надо было просить дважды, что покупать — каждый раз он покупал именно то, что я просила. Кроме хлеба. Он никогда не приносил чертов хлеб!

Мои руки двигались неосознанно. Я сложила так много белья, что не обращала ни на что внимания. Огаст использовал странный кондиционер для белья; от него пахло лимоном.

— Сделаешь громче? Я не слышу.

— Только чуть-чуть. Это не очень хорошая часть для впечатлительной, молодой девочки, — последнее слово прозвучало, как «дойвочки». Его губы растянулись в широкой, тревожной усмешке. Если бы я не привыкла к нему, я бы почувствовала момент неловкости. Но это был Огги. Он, казалось, был рад морщить лицо самыми возможными, странными способами. Только, чтобы смягчить ситуацию.

Я сложила пару джинсов. Кровь отлично смоется, если вы замочите белье в холодной воде. Даже навоз отмылся с коленок. Конечно, пятна были свежими, когда мне дали джинсы.

— Хочешь кофе? — что значило «ты собираешься на вылазку сегодня ночью?» Но я не решалась спрашивать, в случае, если он все-таки уйдет. Тогда я бы чувствовала, будто заставила его сделать это, а я бы бродила по крошечной квартире, убирая вещи или освобождая место для тренировок тай-ци, желая выбраться отсюда и убежать. Даже простая прогулка в винный погреб на углу, чтобы купить жевачку, была бы прекрасной. Но нет. Огаст больше не брал меня с собой, бормотал что-то о запахах. Я была вполне уверена, что не обижусь насчет этого: я принимала душ каждый день. Поэтому я больше не задавала вопросов, просто продолжала просить его принести домой белого хлеба, чтобы я могла сделать сэндвич с арахисовой пастой и джемом. Я жаждала этого сэндвича так сильно, что вы не поверите.

Я уже чертовски устала от омлетов!

— Нет, спасибо, — наконец ответил он. — Ночью остаюсь.

— О, хорошо, — я нашла свою пару джинсов и быстро сложила их, затем сложила одну из фланелевых рубашек Огаста. Я предложила погладить вещи, но у него было странное выражение на лице, и он сказал не надо. Я сделала все по-своему, но когда он пришел домой и увидел все, то забрал утюг и спрятал его куда-то.

Странно. Но охотники странные. Даже у папы были свои заскоки.

Ну вот. Я думала об отце. Я никогда не спрашивала Огаста, когда вернется папа. Иногда работа занимает некоторое время. Я была уверена, что он вернется.

Не так ли?

Я пыталась не думать об этом. Раньше он всегда возвращался. Но... в глубине души, я никогда не была уверена в том, когда будет последний раз.

Я смотрела телевизор. Для парня, у которого такая классная плазма, он не часто смотрел ее. А когда смотрел, то чаще всего черно-белые фильмы. В чем прелесть классного телевизора, если ты смотришь только оттенки серого?

Кто-то забарабанил в дверь. Мое сердце подпрыгнуло к горлу, как заяц на высокой скорости. Я бы вскочила на ноги, но Огаст уже встал, захватывая сигарету и делая последнюю затяжку.

— Спокойно, принцесса, — он выглядел удивленным. — Если бы это была какая-то проблема, я бы уже был снаружи и вел погоню. Я чую: это хорошие новости.

Теперь я складывала голубой свитер. Я внимательно сосредоточилась на его рукавах, пока Огаст подходил к двери. Пожалуйста, пусть это будет он, я молилась. Пожалуйста.

А потом, чудо из чудес, Бог услышал меня! Я услышала папин голос.

— Черт тебя побери, Добровски. Почему ты живешь на третьем этаже? — он тяжело ступил, как если бы его ботинки были полны снега.

Огаст казался удивленным.

— Здесь безопасно. Ты выглядишь чертовски ужасно. Ты...

Побитый и свободный.

— Я не добрался до него. Где Дрю?

Огаст вздохнул.

— Жива и здорова. Она одержима тостом. Подвинься, а то я не могу закрыть дверь.

В глазах все поплыло. Я глубоко вдохнула, плечи расслабились. Сердце колотилось, это был высокий, сильный галоп счастья. Я знала, что чувствовал багаж в аэропорте в тот момент, когда знакомые руки смыкались на его ручке.

Это папа. Он наконец вернулся. Он здесь, и мы собирались двигаться дальше. Счастье заполнило меня, пока я не подумала, что взорвусь, и высвободились слезы гнева. Если бы я заплакала, он бы одарил меня Тем Взглядом, как будто я была сентиментальной девчонкой, и он не знал, что делать. Но я не могла остановиться. Теперь я смогла признаться себе: я боялась, что не выберусь отсюда.

Теперь было безопасно.

Я свернула свитер, как если бы складывала его в коробку. Он был здесь! И это означало, что мы уезжаем.

Я не могла дождаться!

Глава 25

Белые стены. Солнечный свет. Запах лимона, чистящего средства, свежего воздуха. Мои глаза приоткрылись, вбирая каждую мелочь. Я долгое время лежала там, просто смотря, необычайно онемевшая.

Я слышала чье-то дыхание, и горячее, молниеносное облегчение прошло через меня. Грейвс? О, спасибо Господи! Мне так много надо тебе рассказать!

Я медленно перевернулась. Моя спина напряглась, руки и ноги тоже. Шея резко заболела. Я чувствовала себя покрытой коркой и потной, кожа скользила по чистым простыням. Я была только в нижнем белье, и больше ничего. Не было даже повязки на запястье, даже лифчика!

Как такое случилось? Потолок был в белой штукатурке, с постоянно повторяющимся скульптурным рисунком бриллиантов и роз. Другая Школа была более грязной — грязь в углах, маты в комнатах для спаррингов использовались до тех пор, пока не развалятся, в раздевалке для девочек повсюду плесень, и даже хлорка не способна убрать такого рода вонь.

Но не здесь. Здесь, в Главной Школе, все сверкало и было чистым, мне стало интересно на этот счет. Я никогда не видела, чтобы кто-либо убирался. Вы бы подумали, что здесь орудовала армия швейцаров.

На белой тумбочке с длинными, тонкими ножками стояла лампа. У нее были хрустальные канделябры вместо абажура, и она все еще горела. Маленькие радуги, пойманные в отражениях, свет, отражающийся на медной, антикварной основе. Я поднялась на локтях, пялясь на лампу, как если бы она была космическим кораблем или типа того.

Где я, черт возьми?

Я ненавидела просыпаться с этим вопросом. Конечно, это клише, но это также глубокий источник ненадежности, проглатывающий любой отдых, который вы приобрели в течение ночи. Мой пульс подпрыгнул. Я медленно села, сжимая бледно-кремовый край простыни и подтянула к груди белый подол одеяла. Прохладный воздух касался моей обнаженной, потной спины.

Комната была небольшой, но прекрасной, на одной стене висели полосатые, сосновые книжные полки. Окна были огромными, открытыми и полными послеполуденного солнечного света, падающего на занавески и белое атласное сиденье у окна. В комнате стоял маленький, белый стол на ножках, неуклюжее, старинное, офисное кресло из бледной древесины было повернуто спинкой к окну и стояло напротив стола. Приоткрытая дверь показывала белую плитку и, что было вероятнее всего, ванную комнату. Другая дверь, должно быть, вела в коридор, потому что она была усеяна замками и заперта на засов. Шкаф с дверьми-зеркалами был также приоткрыт, и я увидела, что там висела знакомая одежда. Большой, белый комод с зеркалом и белым, атласным сидением, поверхность туалетного столика выглядела любопытно обнаженной напротив старинной, медной, украшенной причудливыми узорами рамы.

Какого черта?

В затененном пространстве между столом и книжными полками Кристоф сидел на полу. Его голова была откинута назад, шея вытянута, волосы в художественном беспорядке. Его глаза были закрыты, губы слегка приоткрыты. Он был в глубоком сне, и ружье — вероятно, то, с которым я его видела в Дакоте — лежало у него на коленях. Его руки лежали безвольно и изящно, и на нем был другой тонкий, черный свитер с V-образным вырезом и джинсы. Ноги вытянуты, носки ботинок немного ободраны, изношенная подошва образовывала V, и солнечный свет ласкал ее края.

Я поднялась, дотронулась до маминого медальона. Продолжала держать одеяло у груди, пока искала какую-нибудь одежду. Если ничего не выйдет, тогда я оторву кусок простыни, но...

Когда я кинула еще один взгляд на Кристофа, его глаза — голубые огоньки в тени книжных полок — были открыты. Его дыхание не изменилось. Не дрогнул ни один мускул. Он смотрел на меня, и Господи. Горячий поток проложил себе путь вверх по шее, обжигая мои щеки. Зажившие отметки клыков на запястье стали странно покалывать, и я убрала пальцы от теплого металла кулона.

Он слабо улыбнулся. Что-то в этой улыбке заставило почувствовать меня немного неудобно. Я с трудом сглотнула.

— Ты в безопасности, — наконец сказал он. И вот снова — нежный тон, а не его обычная слабая усмешка. Он никогда не говорил так, когда кто-то был рядом. — Северное крыло. Это комната принадлежала твоей маме. Я попросил их поднять сюда одежду. Твой компьютер и все остальное тоже принесут после того, как они просканируют и объявят все безопасным.

Я просто продолжало тупо сжимать одеяло и смотреть на него.

— На закате они проведут мой Судебный процесс. Хотя тебя это не должно волновать. Все будет хорошо, — он все еще не двигался, кроме век, быстро моргнул. — Кстати, доброе утро. Не хочешь позавтракать? Пообедать? Полагаю, сейчас время обеда. Во всяком случае для дневных.

У меня было тревожное ощущение, что мир снова ушел из-под моих ног.

— Грейвс. Пепел. Спиннинг, Дибс. С ними все хорошо?

— Сломленный в лазарете, успокоенный и сдержанный. С Робертом и Сэмюелем все хорошо. Сэмюель тоже в лазарете. У него дар к медицине.

Сэмюель? О, да. Дибс.

— Грейвс? И Бенжамин, Леон, ребята?

— С Бенжамином и его командой все хорошо, учитывая все обстоятельства, и они стоят в обоих концах этого коридора. Мы выясним график наставника, как только закончится это недоразумение, и...

Мне было все равно.

— Грейвс. Где Грейвс? — скажи мне, что нашел его. Но, думаю, я знала ответ.

Я просто хотела, чтобы он сказал, что я неправа.

Уголки его рта опустились, только немного, прежде чем вернулась его улыбка. В этот раз, это была легкая, жесткая гримаса.

— Никто не видел его, Дрю.

В груди все сжалось.

— Но...

— Каждый учитель и студент на стреме. Если только оборотень не спрятался где-то в общежитие, а Роберт клянется, что его там нет. Мы сосчитали всех, раненных и вообще, всех, кроме него. Серьезных потерь в этой атаке нет, слава Богу.

— О, Боже, — я нашла слово, из-за которого у меня кипело в горле.

Это было то же старое чувство. Одиночество. Он оставил меня, как мама, и бабушка, и папа. Куда, черт возьми, он ушел бы?

Я поняла после потрясения, что это не имеет значения. Он был в безопасности вдалеке от меня. Я просто никогда не думала, что он мог бы покинуть меня. Честно никогда.

Только теперь я ужасно, ужасно боялась, что он так и сделал.

— Что-то случилось? — Кристоф спокойно задал вопрос в заполненной солнечным светом комнате, и казалось, что он действительно хотел знать ответ. — Между вами двумя?

— Да. Нет. Не знаю. Полагаю. Слушай, я просто... это моя одежда? — и кто снял с меня лифчик? Мои щеки были, наверное, такими же красными, как волосы Кира, если красноту в них можно идентифицировать.

Кир. Господи. Холодная дрожь прошлась по моей спине. Он был в Совете, и он был на стороне Анны. Что если...

Кристоф в одно мгновение встал на ноги, ружье, которое он держал свободно и умело, было направлено в пол. Я бы беспокоилась, если бы кто-то расхаживал в моей комнате с ружьем, но он был профессионалом. И, по правде говоря, я была рада, что он находился здесь.

Он вернулся ради меня. Опять. Интенсивность облегчения была довольно странной. Когда вы провели всю свою жизнь будучи частью багажа, который коллекционируют люди, даже когда вы полезная часть багажа, и вы знаете, что они любят вас, вы чувствуете себя подобно золотистому ретриверу, когда кто-то возвращается домой.

Он схватился за открытую дверь, осторожно положил ружьё и отступил в сторону.

— Что-нибудь особенное или чтобы прикрыться? На твоей одежде была кровь носферату; Сэмюель разрезал ее, поэтому тебе было чуточку удобнее спать. Не думаю, что ты бы сильно возражала.

Ты смотрел? Но это был не тот вопрос, который я могла задать ему. Я могла бы разыграть это, как шутку, с Грейвсом, но не с Кристофом. С одной стороны он был в моем шкафу. С другой — у него было ружьё. И я все еще была красной и чувствовала, будто сделала что-то не так из-за того, что упала в обморок.

— О. Хорошо. Я, эм, хотела узнать это.

— Здесь, — он появился с охапкой одежды. — Что-то из этого, я думаю. Здесь есть что-то особенное, что бы ты хотела надеть? Или... здесь, посмотри, — он пододвинул стопку к ножкам кровати. Шесть футболок, две фланелевые рубашки, толстовка — Господи. Здесь была четверть моего гардероба!

— Кристоф...

Я впервые видела, чтобы он был хоть немного близок к волнению.

— Не беспокойся, я не буду смотреть. Видишь? — он сделал два шага назад, развернулся, как если бы был на параде, и пошел к шкафу. Поднял ружье и прошел к окну. Пока он стоял в солнечном свете, в его светлых волосах оживилось сияние.

Раньше я никогда не видела его полностью под солнцем. Светлые волосы превратились в золото, а текстура кожи сияла. Свет отразился от металла ружья. Его голова была опущена вниз, как будто он смотрел в окно.

То, что он сказал прежде, немного ускользнуло от меня. Комната моей мамы. На полосатых, сосновых полках стояли книги. Ее?

«Сделай это снова... Вперед, Бет. Я позволю тебе», — сон поднялся на поверхность из моей головы. Это было то, что бабушка называла истинным видением? Сны были скользкими, на них лучше не полагаться. То, что вы хотели, может превратиться в то, что вы видели, но это не значит, что так оно и было.

Но мне все больше снились сны о вещах, которые впоследствии оказывались правдивыми. Как, например, папа в длинном, бетонном коридоре, идущий к смерти. Как мама, прячущая меня в кладовке и собирающаяся драться с Сергеем.

Я схватила длинную, фланелевую рубашку и обернула вокруг себя, застегивая ее.

— Где все мои штаны?

— Проверь комод, твоя предыдущая комната была разгромлена. Кто-то выдал ее местоположение. Тебе следует быть осторожнее.

Мои ноги покрылись гусиной кожей, когда я скользнула из кровати. Они были в синяках, некоторые желто-зеленые, некоторые красно-синие, и ладони влажные. На них также были грубые, красные участки, как будто ковер подгорел там, куда попала кровь вампира. Она не проедает кожу, однако очень токсична. Мышцы спины дернулись и послали «мы не счастливы» сообщение по всему позвоночнику.

Когда мальчики крепчают, они заживают в течение нескольких часов. Я использовала трансформацию, но не исцелялась так, как они. Иногда отстойно быть девочкой.

Я переместилась к комоду, поняла, что кто-то бросил в верхний левый ящик вперемешку мои трусы и лифчики, и почувствовала облегчение. Кто бы ни принес все это сюда, в общем, он не задержался на вещах.

«Это те мелочи, за которые, в конечном итоге, вы благодарны», — бабушка всегда говорила так.

Я также нашла пару джинсов. Где-то половина моих вещей находилась здесь. Другая половина — кто знал? Испорчена кровью вампиров? Сожжена? Осталась там, где и была?

А где были вещи Грейвса? Я схватила край ящика, мои суставы побледнели.

Мой голос удивил меня.

— Я ненавижу это.

Кристоф не повернулся.

— Что?

— Атаки вампиров. Я к чему-то привыкаю, а они приходят и все разрушают. Тогда я начинаю привыкать к чему-то еще, и все снова повторяется. Это... Господи. Это неправильно, — на этот раз я не могла подобрать слово получше и чувствовала себя абсолютно неадекватной, стоящей здесь с джинсами и охапкой голубых трусов.

— Мне жаль, — казалось, он действительно сожалел. — Теперь все будет лучше. Я обещаю.

Грейвс бы никогда не сказал такого. Он бы пропустил железный комментарий и я бы посмеялась и почувствовала бы себя лучше. Мое сердце пропустило несколько ударов.

— Ничего не будет лучше, Кристоф. Все это будет продолжаться до тех пор, пока они меня не убьют, или до тех пор, пока...

— Они не убьют тебя, — произнес он отрывисто и быстро. Его плечи поднялись, как если бы я ударила его. — Не тогда, когда я здесь.

— Но это просто слова, — это было грубо с моей стороны, я знаю. Но это также было правдой. — Ты снова исчезнешь, и мне придется со всем разбираться самой. Снова.

Мама кладет меня в чулан, говоря, что я ее хорошая девочка. Бабушка на больничной койке ускользает от меня час за часом. Папа спускается с того бетонного коридора к двери, которая откроется к чему-то усмехающемуся и ненавидящему — и смертельному.

А теперь Грейвс.

Кристоф говорил так, будто у него застряло что-то в горле.

— Когда, как ты думаешь, я не наблюдал за тобой? Но я не собираюсь снова «исчезать», Дрю. Только не теперь, — Кристоф переместил свой вес, как если бы собирался повернуться, и я на всякий случай прижала к себе одежду.

— Да. Конечно, — я направилась к белому блику от белых плиток — я была уверена, что там ванная. Я также надеялась, что кто-нибудь додумался принести мою зубную щетку. Если, конечно, кровь вампира не попала на нее. — Конечно, так и есть.

— Подождешь и увидишь, — вернулось издевательство. — В дальнейшем, от меня будет тяжело избавиться, моя маленькая пташка.

Я обнаружила, что это действительно белая и вычищенная ванная комната: старинные, медные приспособления и окно вверху, впускающее солнечный свет. Вау. Можно было загорать, лишь находясь в душе!

— От людей легко избавиться, Кристоф. Все, что тебе следует сделать, это положиться на них, — я закрыла дверь и заперла ее, чувствуя, что одержала маленькую победу.

Это было смешно. Что я там могла выиграть? Он не боролся.

Я просто, Боже, я хотела, чтобы он оказался Грейвсом. Я хотела видеть кривую, наполовину страдальческую улыбку и те зеленые глаза даже больше, чем могла себе признаться.

«Когда захочешь рассказать, найдешь меня».

Что означало, что он вернется, правда? Где, черт возьми, он был? Это было не похоже на него. Но он был довольно безумным. Его кулак почти прошел через стену. Потому что я не была способна достаточно быстро открыть свой рот.

Даже Спиннинг сказал, что он вернется. Но Спиннинг не знал его так хорошо, не так ли? У них не было времени, чтобы сблизиться.

Я когда-нибудь знала хорошо мальчика-гота?

Походило на то, что нет.

Грейвс был единственным, на кого я могла положиться в этой крайне взвинченной ситуации, и без него я была...

Отличный способ стать крутой девочкой, Дрю! Он просто парень. Преодолей это.

Но он не был просто парнем. По моему мнению, он был единственным стоящим парнем в, Бог знает, скольких школах. То есть, даже после того, как его укусил оборотень, он был твердой скалой. Лучшая вещь в этой чертовой ситуации.

А теперь он ушел. У меня появилась забавная идея: не имело значение, как я пыталась поколебать то, что больше не увижу, как он неторопливо входит в комнату и бросает иронические шуточки.

Поэтому ты можешь найти его, как он и говорил. Правильно?

Только я не имела понятия, с чего начать. Мой мыслительный аппарат был хорошенько поврежден.

Большая ванна была сделана из чугуна, а душу было больше лет, чем мне. Там висела совершенно новая занавеска, прикрепленная к кольцам, которые были вмонтированы в стену. Первые несколько минут вода была ржаво-красной по сравнению с белой раковиной. Когда я снова ее включила, она была чистой и теплой.

Я старалась не думать об этом.

Я поняла, что тихо плакала. Я не посмотрелась в зеркало над раковиной. В стену был встроен шкаф с чистыми полотенцами, которые пахли кондиционером для белья. В одном из них я заглушила рыдания, пока шла вода; зашла в кабинку и смыла боль, пот, сопли, слезы, липкий страх, не говоря уже о вони гниющей крови вампиров. Там был шампунь. Кондиционер. Мыло в парафиновой обертке с написанной снаружи какой-то фигней по-французски. Кто-то не забыл принести из моей комнаты зубную щетку и расческу.

Как будто я снова очутилась в комнате отеля. Только в этот раз папа не сидел за дверью, смотря телевизор, в то время как заряжал оружие или просматривал контактную книжку. Нет, за дверью была тишина, как если бы Кристоф знал, что я плакала.

И я ненавидела это.

Глава 26

Возле двери, ведущей в коридор, был маленький столик, и когда я наконец последовала из ванной с горсткой влажных полотенец вокруг нижнего белья, я поняла, для чего использовался столик. На нем стояла бумажная чашечка кофе. Закрытые тарелки, полированное серебро (оно даже светилось!) Достаточно поджаренный и смазанный маслом пшеничный тост, маленькая тарелка с земляникой и черникой. Маленькая серебряная тарелка с кремом.

В целом, выглядело, как обычный школьный завтрак. В кафетерии блюда не будут подавать в серебряной посуде. Но на все остальное, конечно, они не жалели расходов и хорошо кормили детей. Даже если они не были детьми.

— Я не был уверен, чего ты захочешь, — Кристоф взял чашечку латте. Он вернулся к издевательствам. В поле зрения не было видно ружья. — Хотя Леонтус настоял на этом.

Это был банановый латте. Я осторожна взяла чашку, не касаясь его пальцами. Полагаю, некоторые вещи заслуживают доверия.

— Я, гм. Да. Спасибо. Кристоф...

— Я не виню тебя, — спокойно. — Ты перемещалась из одного места в другое, как на шахматной доске. Пешка. Должно быть, несколько раз ты задавалась вопросом, размещал ли я тебя, как приманку, или заботился ли вообще.

Вау. Неудобно, особенно с тех пор, как он говорил правду. И мой рот, привыкший умничать во всех случаях, теперь подвел меня.

— Я... хорошо. Гм.

— Я не знал, что ты существуешь до тех пор, пока твой отец не позвонил мне. Огаст никогда ничего никому не говорил.

Огаст. Он исчез после того, как подтвердил, что Кристоф был частью Братства. Именно Огаст ручался по телефону за Кристофа, и поэтому в первый раз я доверилась ему.

— Зачем ему было звонить...

— Он не знал, кому доверять. Я был под подозрением и... ладно, есть и другие причины, — он был выше меня и смотрел вниз, его руки свободно и грациозно висели по бокам. — Твоя мать, она всегда хотела нормальной жизни. Она была... нежной душой, — он выдал небольшой шум, прочищая горло, как если бы он был смущен. — Мы не всегда нежные души.

Силы грозили покинуть мои ноги. Я отошла назад, нашла кровать тем, что врезалась в нее, и села так, что зубы сильно стукнулись вместе.

Кристоф продолжил, тщательно подбирая каждое слово:

— Я не знаю, как твой отец нашел меня. Это было сюрпризом, особенно с тех пор, когда я в последний раз говорил с ним, все не было, гм... Все не было хорошо, — он коснулся серебряной крышки, которая, вероятно, была от тарелки с завтрака. — Вообще.

Он нашел тебя так же, как мы всегда находим всякую фигню — в жутковатом маленьком магазине и в других местах, на которые я указывала ему. Может быть, ты и есть то, что он искал все это время. Я поднесла бумажный стаканчик ко рту. Остановилась на полпути, потому что он, казалось, исчерпал слова.

— Что случилось?

Его голова опустилась, как если бы он молился.

Бабушка хорошо знала, как надо молиться. Только ее молитвы слегка заходили не в ту степь. Она говорила с Богом так, как некоторые люди разговаривают с психологом. Когда она не рассказывала Ему, что все могло быть сделано более эффективно, но ведь Он был Богом, а она — всего лишь старой леди, и что она знала, а?

Я думаю Бог — сюрприз из сюрпризов — появился у жемчужных ворот, встречая бабушка.

— Я нашел ее. Она оставила Школу, оставила все. Взяла один маленький чемодан. Она не хотела рассказывать мне почему, и я не думаю, что она могла бы скрыть все от меня. От них — да. От меня? Нет. Только не от меня, — глубокий вздох, его плечи поднялись, как будто несли бремя. — Когда я нашел то, на что она согласилась... я был в ярости. Угрожал ему. Но я никогда не намеревался ничего делать им, Дрю. Я клянусь. Она любила его; я не мог причинить ей боль, говоря что забираю это у нее. Она всегда брала на себя слишком много. Она видела как умерли ее родители. Ты знала это?

Мой рот онемел, даже полный горячего кофе. Я тяжело сглотнула. Он сжигал мои внутренности.

— Н-нет. Никто никогда не рассказывал мне.

То есть бабушка говорила о родственниках — в большинстве случаях, мертвых родственниках. Папа говорил иногда о бабушке; она вырастила его после того, как его отец махнул на все и оставил ее беременной. Но никто из них не говорил о маминой родословной. Папа никогда не говорил много о маме. У него бы просто было выражение лица и я-скучаю-по-ней-но-не-упоминай-об-этом взгляд, в котором он был так хорош.

Я не задавала много вопросов. Я все понимала. Кроме того, на что там можно было ответить? Я никогда не сомневалась, что он любил меня. Я никогда не сомневалась, что что-то случилось с мамой. Я также никогда не сомневалась, что бабушка любила меня, но была слишком стара, чтобы оставаться рядом со мной.

Полагаю, когда ты ребенок, ты не сильно задумываешься о такой фигне. Это просто, как наличие родинок. Они были скалами, на которых построен мир, и они не двигались. Не тогда, когда я была маленькой.

А теперь все двигалось, и я не могла найти устойчивого места, на которое могла бы прыгнуть.

Плечи Кристофа были сильно напряжены. Он держался так, будто ожидал удара или два.

— Я не знаю рассказала ли она ему. Ее отец был Куросом, мама — обычным человеком. Но они создали чудо. Ей было пятнадцать когда их обыскали. Они были мертвы. Сергей, снова. Мы едва добрались туда вовремя; она случайно выжила. Ее доставили. Это было шоком. Ее отец... он хотел для нее обычной жизни. Я предположил, что он думал, будто жить в середине ясной зоны — это роскошь, он мог себе это позволить, — смех, подобный глотку горького пепла. — Она хотела быть нормальной; она хотела пойти домой. Все больше и больше, она много об этом говорила. Я думал, она в конечном итоге поймет, что это невозможно.

Что я могла сказать? Я облизала свои сухие губы.

— Она называла тебя молодняком, — полагаю, я хотела знать об этом. Было ли это действительностью или иллюзией.

Он развернулся и уставился на меня. Трансформация скользило по нему, как кобра, опасность исходила в каждом направлении. Его глаза горели, волосы стали зачесаны назад и темнели. Но я чувствовала себя странно: любопытно комфортно. В глубине себя я знала, что была права. Нет ничего, кроме чувства уверенности, пока мир танцует джигу и джаз вокруг вас.

— Да, — наконец сказал он. — Это... был... сленг. В те времена. Она сочла это забавным.

Я сделала еще глоток бананового латте. Если я собиралась иметь с этим дела, то мне срочно нужен был кофеин. Каждый синяк побаливал, но это был низкий уровень боли.

— Так, гм. Она действительно нравилась тебе.

Он пожал плечами. Его превращение отступило, хотя светлые волосы мерцали.

— Она удостоверилась, что я остался здесь. На стороне света.

«Ради тебя, Дрю, я готов биться на стороне света». Я знала: это был не сон, особенно давление его губ на моих. Это случилось прямо после того, как он помог нам бежать из другой Школы. Горящей Школы, где он вытащил меня из огня.

И Грейвс уговорил других оборотней вернуться за нами.

Я сделала глубокий вдох.

— У тебя есть представление, насколько жутко то, что ты любил мою маму, а теперь... находишься со мной? — может быть, я должна была задать вопрос более тактично. Но я была на исходе из-за всего, а такт, как правило, уходит первым от меня.

— Я также слишком стар для тебя, — его улыбка была широкой, блестящей и тревожной. А те голубые глаза, находящиеся на идеально пропорциональном лице, были голодными. — Но отдаю себе должное, пташка. Я сделал что-нибудь, что заставило почувствовать тебя неудобно?

Я поняла, что терла левое запястье о джинсы. Я почти пролила латте, настолько сильно я дрожала.

— Не считая того, что из меня пили кровь, и каждый раз я близка к тому, что вампиры пытаются убить меня? И угрожают достать из меня все внутренности? Кроме этого, в общем, полагаю, у нас все замечательно, — чувствовалось, что мне надо добавить что-то еще. — Я доверяю тебе, — полагаю. Даже если ты перемещаешь меня, как шахматную фигуру. Забавно, именно Грейвс предложил это.

Я действительно, действительно хотела прямо сейчас увидеть Грейвса. Но как я смогу все это объяснить? С чего мне начать? Да, он многое понимает. Он действительно понимающий парень. Но это... это как рассказывать Кристофу, что мы с Грейвсом вместе, что-то вроде этого.

До меня дошло, что это Очень Плохая Идея.

Кристоф медленно кивнул.

— Это даже больше, чем я могу получить от своих так называемых друзей. Разве я подводил тебя до настоящего момента, Дрю?

Я думала об этом. Я впервые увидела его после того, как выстрелила Пеплу в лицо. Кристоф увел от меня Пепла и сказал идти домой. Затем он появился у моей двери, рассказал мне о Братстве, принес продукты... забрался на папин грузовик и сказал Грейвсу ехать, проехал через стену и взял Сергея на себя, чтобы я смогла убежать. Не упоминаю тот факт, что он вытащил меня из горящей Школы и прикрыл наше отступление.

Он обнял меня в лодочном домике. А позже, в темноте, поцеловал меня в губы и сказал, что ради меня он готов биться на стороне света.

Я снова вспыхнула.

И, по крайней мере, когда Кристоф был рядом, я знала, что делать. Это как снова иметь папу. То есть, не в прямом смысле. Потому что Кристоф не был утешительным в этом смысле. Это как, ну, я знала свое место в мире. Я ждала взрослого, который тренировал бы меня против Истинного мира.

Я сидела там, некоторое время обдумывала все, а Кристоф просто стоял. Ожидая. Он не тыкал и не подталкивал меня или еще что-нибудь; он просто позволял мне понимать. И я это ценила.

Но я бы ценила еще больше, если бы он был Грейвсом.

— Нет, — решила я наконец. — Но я не верю, что ты слонялся поблизости.

— У меня есть, по крайней мере, шанс доказать это? — он все еще смотрел в окно. Но его плечи были все еще напряжены. Все еще ожидая удара.

Мне было интересно. Каково это быть им? Быть тем, кого все боятся, потому что ты не можешь ничего изменить — где ты был рожден, для чего тебя создали?

Походило на то, как дампиры насмехались над оборотнями. Это было не очень круто, и я ненавидела это. И, по крайней мере, у Грейвса была своего рода связь с другими оборотнями — он подружился со всеми почти сразу же. Собственный вид Кристофа боялся его.

Наименьшее, что я могла сделать, это дать ему шанс. Тем более, что он всегда делает то, что говорит.

— Полагаю, да, — это вообще не прозвучало радушно. Или счастливо. Но это все, на что я была способна.

Он ссутулился.

— Достаточно хорошо. Позавтракаешь?

— Думаю, да, — но размышления о том, как я встретила его, заставили меня вспомнить о том, чего я в действительности хотела. — Я хочу увидеть Пепла. И хочу поискать Грейвса, — даже при том, что он, вероятно, к этому моменту был в двух штатах от меня. Я могла бы за это время уехать еще дальше.

И все же. «Найдешь меня». Грейвс действительно думал так?

Кристоф кивнул.

— Я ожидал этого. Ты мне расскажешь, что вчера произошло?

Тебя там не было? Но потом я поняла, о чем он говорил.

Анна. Что привело меня к еще одному вопросу.

— Что случится с тобой? О каком Судебном процессе мы говорим?

— Не волнуйся об этом, — он отмахнулся рукой, повернулся и наконец посмотрел на меня. Солнечный свет тускнел позади облаков. — Все под контролем.

Ни в коем случае. Боже.

— Анна действительно ненавидит тебя, — так же, как ненавидит меня. Что я сделала ей? Господи!

— Непостоянная женщина, — пробормотал он. — Слушай, Дрю, это временно. Позволь мне разобраться с этим, а потом мы сможем перейти к настоящему делу.

О, так ты собираешься «разобраться» с этим? Далекое, прохладное облегчение поселилось в моей онемевшей груди. Проклятье, кто-то собирается разобраться с чем-то. Я не могу все делать сама!

— К которому?

— К твоим тренировкам. К тому, чтобы мы могли быть уверены, что Сергей не доберется до тебя ни до превращения, ни после.

Ладно, я приветствовала это. Но тем не менее, это не утешало.

— Какой смысл? Он все равно будет пытаться убить меня.

Папа расслышал бы сарказм и сказал бы мне не быть дерзкой. Грейвс закатил бы глаза и фыркнул.

Улыбка Кристофа вообще не была прекрасной. Он направил ее на пол, не на меня. Было все еще достаточно холодно, чтобы остудить мозги.

— Ты заметила, что он не приходит сам. Он боится тебя.

Я подавилась банановым латте.

— Что? — ради Бога, он же король вампиров! С какой стати, черт возьми, ему боятся меня?

— Ты убегаешь от него, Дрю. Ты удерживаешь его до тех пор, пока не приходит помощь. Да, тебе сопутствовала удача, но ты удерживаешь его. Это даже больше, чем твоя мама или даже Анна смогли бы сделать, — он смотрел на меня так, будто я должна это понимать. — Он посылал Пепла, и он не вернулся. Он просил, одолжил или украл Похитительницу снов, и тем не менее ты выжила. Он послал Поджигательницу, у него есть поддержка предателя в Братстве, а ты все еще жива.

— Из-за Грейвса. И тебя, — мой подбородок упорно поднялся. — Это не я.

— Это ты, Дрю. Ты не Элизабет. Ты боец. Ты можешь даже больше помочь нам переломить ситуацию, — его глаза блестели, лицо ожесточилось. Даже блеклый солнечный свет был добр к нему, делая его кожу еще белее. — Вот почему ты так важна. Он ближе всех находится к званию короля. Убей его, и...

Мой желудок перевернулся.

— Стой, подожди секунду. Убить его?

— Определенно, это единственное решение, которое я вижу в этой ситуации, — солнечный свет тускнел еще больше, и тени под его глазами и на скулах выровнялись. — Но у тебя будут тяжелые тренировки, прежде чем это вообще станет возможным. Конечно, будут и другие препятствия.

— Да. Ты можешь снова это сказать. Слушай, Анна все еще жива, правильно?

— Она никогда не видела Сергея.

Вау. Было похоже на то, что это беседа отрыла мне глаза.

— Никогда?

— Ни разу. Она спаслась от обычной атаки носферату, пришла сюда, и не выходила из стен Школы без контингента телохранителей и охраны, который заставил бы выглядеть президента легкой мишенью.

— Но она приезжала...

— Она приезжала в исправительную Школу, где отвлекала тебя, да. Как ты думаешь, почему так?

Подожди секунду. Что?

— Она... — я проглотила это. Латте начал булькать в животе. Вы никогда не рыгали кислотой, банановым сиропом и кофе? Это не забавно. Мои губы онемели. Сердце колотилось, как колеса грузового поезда. — Я думала, что мы не знали, как я очутилась там.

— Теперь я знаю. Что, как ты думаешь, я делал, кроме того, что наблюдал за твоим окном? Я собирал доказательства, Дрю. И даже при том, что ты не хочешь рассказывать, что произошло вчера между тобой и Анной, у меня есть предположение.

Нет, не думаю, что у него есть предположение. Серьезно. Сон, от которого я неделями пыталась избавиться, вернулся — пепел, и дым, и ужас.

«Не позволяй носферату кусаться».

Я села. Ужасная форма поднялась из глубин моего разума, как тело под листком, которое, как вы знаете, не человеческое. Я оттолкнула ее, но она не ушла. Есть только одна вещь, которая объяснила бы все это, объяснила бы все, что я видела.

В Школе стояла тишина, но я слышала ветер снаружи. Это был мягкий, весенний бриз, и я хотела открыть окно и выпрыгнуть из него. Я хотела бежать. На самом деле я не была снаружи с тех пор, как очутилась здесь, и это раздражало меня. Я нуждалась в свежем воздухе.

Прямо после того, как меня вырвет от мысли о еде.

— Она хотела, чтобы я ненавидела тебя, — я казалась на пять лет старше. — Я... она смотрела на меня так, будто хотела что-то узнать.

— Она действительно хочет знать, Дрю. Она хочет знать, что ты помнишь. Она хочет знать, что ты видела...

Я не видела. Я слышала. Мне было только пять лет!

— Заткнись, — латте выпал из руки и шлепнулся на деревянный пол. Он выплеснулся, но чудом остался в вертикальном положении. — Заткнись, — я даже закрыла уши руками. — Заткнись, заткнись, заткнись!

Он схватил мои запястья, и мне в лицо ударил запах яблочного пирога. По некоторым причинам это сломало все внутри меня, и мир стал нечетким в течение нескольких секунд. Когда все вернулось, я как-то оказалась на полу, колени тряслись от сильного приземления, и я дико била Кристофа. Даже не наносила удары, просто молотила.

— Заткнись! — закричала я. Я продолжала кричать это, даже когда он ничего не говорил. Он просто позволял мне бить его, отклоняя удары, когда они грозили попасть ему в лицо. Когда я сделал паузу, чтобы перевести дыхание, он не пытался заставить меня остановиться. Он просто позволял мне бить его, и когда я остановилась и наклонилась вперед под тяжестью его веса, он обнял меня и гладил по волосам, пока я рыдала.

Это не только из-за ужасной мысли в моей голове. Это из-за всего. Из-за бабушки, и папы, и снов, и медальона, оборотней, и вампиров, и Сергея, и мамы. Из-за ухода Грейвса, и атаки, и неопределенности, и у меня в груди открылась и кровоточила ужасная дыра. Вам следует запихнуть дерьмо под кровать, как оно начнет двигаться и захочет выбраться оттуда.

Вы можете справляться с ним так долго, пока оно не прорвется. И если он собирался разобраться с чем-то, если я не была одна, это значило, что я могла прорваться. Это означало, что я не должна была удерживать все так сильно.

Я пыталась ударить его еще несколько раз, била вяло, кричала так сильно, что не могла дышать.

— Выпусти это, — прошептал он в мои волосы. — Выпусти это, моя пташка.

Думаю, это случилось из-за того, что он снова вернулся ради меня. Это было облегчение, которое я чувствовала, когда слышала, как закрывается двери папиного грузовика, каждый раз, когда он заходил в дом, или в квартиру, или еще в какое-нибудь чертово место, где мы жили. Каждый раз мое сердце переполнялось, как воздушный шар, потому что он не забывал меня и не оставлял позади. Каждый ребенок боится этого, правда? Что в какой-то день тебя оставят в углу, как игрушку, смотрящую глазками-пуговками и с разбитым сердцем.

Кристоф все время возвращался ко мне. Сейчас он был здесь. Он снова спас мою жизнь.

Но, Боже, как я хотела, чтобы он был Грейвсом!

Глава 27

Когда ты сильно плачешь, это оставляет на тебе следы и оцепенение. И смущение, особенно если вы в слезах и соплях. Я села на пол так, что спина опиралась о белую кровать, глядя на липкое пятно кофе со вкусом банана. Мозг настроился на тот странный гул, когда вы плачете, несмотря ни на что и не хотите думать. Все отходит в белый шум.

Кристоф принес мне прохладную, влажную тряпку и коробку салфеток. Он устроился на полу в нескольких футах от меня и скрестил ноги. Что вы делаете, когда красивый дампир смотрит на вас с близкого расстояния? Он смотрел так, будто увидел что-то зеленое. Или, так, будто на мне были сопли, а он был слишком хорошим, чтобы сказать это.

Я высморкнулась, вытерлась. Груда использованных салфеток становилась больше, и я наконец приложила тряпку к горячему, ноющему лицу. Нежно провела ею по синякам. Хорошая, прохладная тряпка отлично подойдет после того, как вы всхлипывали от рыданий. Бабушка клала прохладную тряпку на шею, когда я переставала оплакивать что-либо из-за школы или что-нибудь еще. Тряпка также помогает после желудочного расстройства и рвоты. Успокаивает.

Хотя становилось тяжело дышать через махровую ткань. Поэтому мне пришлось убрать ее и снова столкнуться с миром.

Он все еще смотрел на меня, небольшая линия поселилась между его бровями. Как будто он волновался обо мне.

Я не винила его. Я тоже беспокоилась о себе.

Через некоторое время он, вероятно, смог бы сказать, что я была готова. Он так пристально смотрел на меня, возможно, читал мое выражение. После всего этого мое бесстрастное лицо действительно было отвратительным.

— Мой Судебный процесс начинается на закате, — его руки свободно и удобно лежали на коленях. Его образ всегда выглядел до невозможности завершенным, каждая ниточка убрана, все тщательно приглажено. Я никогда не видела, чтобы он проводил время в ванной, приводя себя в порядок. Я начинала думать, что он выглядел бы также, даже если бы не был дампиром. — Если все пойдет хорошо, процесс займет чуть больше часа, чтобы все вышло наружу. Затем...

— Что ты собираешься делать? — я снова прижала тряпку ко лбу.

— Я собираюсь удостовериться в том, что Анна не причинит тебе боль. Я собираюсь удостовериться в том, что она поплатиться за все, что сделала, — его челюсть была напряжена, и вдруг я была благодарна за то, что он никогда не говорил обо мне таким холодным тоном. — Когда все это закончится, тебе не придется больше волноваться. По крайней мере, не о Братстве. Пока коррупция Сергея не установилась еще глубже, чем когда я обнаружил ее, — мышца дернулась на его щеке. — Но даже тогда я не оставлю тебя. Я никуда не собираюсь, Дрю.

— Да. Конечно, — я закрыла глаза, положила на лицо тряпку. Чувствовалось неплохо. — Что бы то ни было. Я хочу найти Грейвса.

— Все ищут его. Он выбрал хорошее место укрытия. Пока...

— Пока что? — я выглянула из-под тряпки.

— Я не знаю, что между вами произошло. Но если что-то действительно произошло, есть ли такая возможность, что он покинул Школу? — тихо, нежно, как будто он боялся, что я снова сломаюсь.

Услышать от него то, о чем я думала, сделало только хуже.

— Он бы не... — я сразу ощетинилась. Это как защищать отца. Ты делаешь это, потому что ты должен делать, даже если ты не веришь в это. — Он бы не оставил меня.

Я ненавидела то, что Кристоф говорил это.

Было не похоже, что Грейвс предал меня. Просто не могло быть. Он держался за меня, как клей, после Дакоты. «Мы вдвоем против целого мира, — сказал он. — Не смей оставлять меня».

«Когда захочешь рассказать, найдешь меня».

Я остановилось на том, на что надеялась, что было также глупо.

— Должно быть что-то произошло, — слова застряли у меня в горле. — Боже.

— Если он все еще в Школе, мы найдем его. Хотя это займет время. Хочешь, чтобы обыскали каждую комнату?

Это не принесет пользы.

— Они не сделают этого.

— Если ты попросишь, они сделают это, — как небо голубое, или вампиры пьют кровь. Со здоровой помощью духа, Дрю. — Они обучались подчиняться, когда говорит светоча.

— Анна, — как если бы это было ругательство. Похоже, это слово станет ругательством. Я почти вздрогнула, когда сказала это, как если бы она внезапно появилась из воздуха. — Кристоф?

— Что?

Я почувствовала, что он подался вперед. Странно чувствовать, что кто-то полностью сосредоточил свое внимание на тебе, как будто ты единственная вещь на планете, которую он слушает. Большую часть времени люди отвлечены или просто думают о том, что сказать дальше. И большинство из них не слушают, особенно меня. Взрослые думают, что мне нечего сказать, парни слишком заняты своей фигней, другие девчонки заняты торговыми центрами, или занятиями, или еще чем-нибудь. Никто из них не знает, как снять порчу или вычистить гнездо духов.

Или когда каждую вещь, которую, как вы думали, была стабильной и реальной, забирают, по одной за раз. Пока вампиры рычат и пытаются убить вас.

Я подыскивала, что сказать.

— Я пахну странно? — я приоткрыла один глаз, посмотрела на него.

Его брови поднялись, холодные глаза посмотрели на меня по-настоящему, вместо того, чтобы отгородиться.

— Что?

— Я, гм. Некоторые оборотни... они сказали мне, что я... пахну. И, ну, ты, — ты пахнешь как рождественский леденец, только в хорошем смысле. Только если это из-за крови, то я не уверена, что мне сильно нравилось это.

— Ты очень любопытна и проницательна, моя пташка, — он кашлянул. Я знала этот звук; взрослые издают его, когда собираются говорить про птичек и пчелок. — Ты действительно пахнешь очень хорошо. Пряности и соль. Очень приятно. Это значит, ну, в общем, когда светоча достигает возраста становления, что отличается от физической зрелости...

Если он начнет говорить эвфемизмами, то я закричу.

— Очень хорошо. Что насчет тебя? Никто из парней не пахнет так, как ты.

— Мне следовало бы гордиться этим, — но его лицо снова стало отстраненным, вернулась слабая, подобная деловому выражению лица маска.

— Если ты не собираешься отвечать мне, Кристоф, просто скажи, — теперь я пожалела, что подняла этот вопрос. Я скомкала тряпку и вздохнула, поднимаясь на ноги. Вымытая и опустошенная, все во мне было парализовано. Это был другой вид онемения, тот, который мне нравился. Даже мысли о папе не причиняли столько боли, как, скажем, если бы меня ущипнули за ногу, пока я спала. — Сколько времени?

— Три часа. Дрю...

— Я хочу увидеть Пепла. Затем хочу поискать Грейвса.

— Тебе следует отдохнуть. Сегодняшняя ночь может быть тяжелой.

Моя подбородок поднялся. Это был взгляд «упрямого мула», за который бабушка так часто упрекала меня.

— Я не буду одна на Судебном процессе.

Он кивнул, как если бы ожидал это.

— Это правда. Но ты могла бы быть немного добрее ко мне, птаха.

Я должна хорошо относиться к тебе? Затем я почувствовала вину. Он спас мне жизнь, больше чем один раз. Я бы даже не стояла в этой белой ванной комнате, полной бесцельного света — потому что солнце спряталось за облаками, а окно в крыше было полно слепого свечения — если бы не он. Медальон немного дернулся у меня на груди, поскольку старый, знакомый гнев попытался вылезти наружу. На самом деле это был не гнев, это просто было спокойствие. Прямо сейчас я знала только, как сойти с ума.

Даже при том, что я на самом деле ничего не могла почувствовать. Слезы смыли все это. Паника росла, по-настоящему жуткая мысль все еще находилась у меня в голове. Как вы справляетесь с этим?

Я решила заняться работой. Есть кое-что, что я могу сделать до полуночи.

— Я хочу пойти в больничное крыло, — сказала я четко и ясно и бросила тряпку в лужу из кофе. Поднос с завтраком стоял возле двери. — И я хочу поискать Грейвса. Если он здесь, я могу найти его, — а если нет, то я хочу и это знать. Я хочу знать, избавился ли он от меня, как от дурной привычки.

— Очень хорошо, — он грациозно встал, и мне пришлось отвести взгляд. Белая тряпка впитывала кофе, превращаясь в странный грязно-коричневый цвет. Из-за этого на секунду я почувствовала себя плохо. То есть, я была воспитана так, что все должно содержаться в порядке. Папа всегда хранил вещи в порядке, и бабушка все держала на своих местах.

Но их не было здесь, а я была призраком. Я почти ожидала увидеть свет из поднятой руки. Я бы все выплакала.

Я осмотрелась в поисках туфлей. У шкафа одиноко стояла пара кроссовок. Полагаю, удача. Я почти застонала, когда опустилась, чтобы взять их. Если бы я дожила до среднего возраста, у меня было бы чертовски много проблем со спиной.

Но я, вероятно, больше никогда не буду выглядеть старше. Парни-дампиры не выглядели, только глаза выдавали их возраст. И сколько было Анне?

Я не хотела думать об этом.

Я даже не могла представить, что мне будет пятьдесят и я застряну в этом тощем, подростковом теле.

Последние двенадцать часов догнали меня с пинком под зад. Я прислонилась к двери шкафа и попыталась отдышаться. Маслянистое ощущение скользнуло по моей коже, трансформация грозила накрыть меня, как ленты высокой температуры, которые проходят через прохладную воду в ванной, когда вы крутите кран. Боль отступила, а зубы покалывало.

Жаль, что превращение не могло унять боль внутри меня. Я фыркнула. Слезы оставили бы ваш нос сырым и грязным, но мой носовой проход прочистился, и под запахом лимона и свежести я почувствовала запах пряного яблочного пирога.

— Я пойду на Судебный процесс с тобой? — спросил он мягко.

Да. Нет. Не знаю.

— Я доверяю тебе, — сказала я снова. Такое ощущение, что я врала. — Я просто... ничего из этого не сделает меня счастливым туристом, хорошо?

— Конечно, — звучало так, будто он хотел добавить что-то еще, но не стал.

Умно с его стороны. Я залезла в кроссовки, сделала несколько глубоких вдохов, и трансформация отступила. Я больше не чувствовала клыки, когда повернулась и столкнулась с ним.

— Вперед.

Глава 28

Дампиры и оборотни исцелились довольно быстро. Поэтому больничное крыло — это не то место, где бы вы хотели очутиться. Если бы вы сильно поранились, то вам пришлось бы идти сюда; это, вероятно, плохо закончилось бы.

Пепел не находился в одном из огороженных мест посреди огромного пространства. Он был в одной из комнат с каменными стенами, которые по бокам были обернуты в белый бандаж, и привязан к тому, что выглядело, как операционный стол, пока к нему была присоединена капельница, а сигналящие машины измеряли его основные показатели жизнедеятельности. Сердцебиение, кровяное давление, мозговые волны — все.

Под звуками, издаваемыми машинами, слышался гудящий треск. Его мех был в засохшей крови, а форма лица продолжала изменяться. Худая морда отступала, мех скользил — и вы могли почти увидеть проблеск того, каким он был парнем.

Кроме поврежденной челюсти. Вы могли видеть, куда вошли серебряные пули, и из того место просачивалась прозрачная, странная жидкость. Глаза закрыты, а потрескивание шло одно за другим, как волны.

— Он пытается превратиться, — у Дибса на шее был стетоскоп и деловое выражение, которое он применял, когда был возле раненых. — И очень близок к этому. Если мы сможем продержать его живым достаточно долго, то он сделает это. Мы кормим его внутривенно пятью и подкожно пятьюдесятью процентами декстрозой

[28]

, чтобы стимулировать изменения...

— Каковы его шансы? — Кристоф не казался впечатленным.

— Ты же знаешь, что я не врач. Они просто разрешили мне посетить его, потому что я «нижний» и не выведу его из себя.

— Каковы его шансы?

— Около двадцати процентов. Это лучше, чем ничего, правда? Надежда есть, — Дибс склонил голову и посмотрел на меня, как если бы я была единственной, кто задавал вопросы. — Мы делаем все, что можем, Дрю. Он привязан, потому что иначе срывает подключичный катетер. Видишь? Так мы кормим его пятипроцентной фигней. И каждый час пятидесятипроцентной фигней с гипо. Он держится стабильно.

Потрескивание снова накатило, мех сбегал и таял. На груди показался участок белой, голой кожи. Я задержала дыхание. Белое пятно отступило, поглощенное темными, тонкими волосами.

Пепел держался. Я поняла, что мои руки сжались в кулаки. Ты сможешь сделать это. Это же я говорила ему каждую ночь. Ну давай же. Ты сможешь сделать это!

Я поддалась вперед, мои пальцы немного ослабли.

— Дрю, — предупреждающе сказал Кристоф.

Я проигнорировала его. Потрогала его лапу. Руку. Что бы то ни было. Мех соскользнул, и показался еще один участок белой кожи, как луна за облаками. Длинные, элегантные пальцы заканчивались когтями, которые время от времени свободно скользили и втягивались, сжимались и выпускались. Выглядело так, будто расширялась белая жилка у виска, но я не могла сказать наверняка.

Кожа была странной на ощупь. Мягкой, как у ребенка. Как будто она не подвергалась различным воздействиям. Это было забавно: он мог хорошенько надрать задницу, а под всем этим он был таким хрупким. Сколько раз он спасал мне жизнь?

Я поняла, что была пятница. Будут ли оборотни делать свой еженедельный забег завтра? Смогу ли я пойти с ними?

И когда наступит воскресенье, буду ли я способна спуститься в кафетерий и вести себя, как нормальная девушка, которая пошла на свидание?

Удачи с этим, Дрю.

— Интересно, почему он делает это.

— Сломленный не значит тупой, — Дибс уставился на машины, отслеживающие ритм, его светлое лицо сморщилось. — Может, он знает, что ты хочешь ему помочь.

— Я выстрелила ему в лицо. Серебром. И после этого он хотел меня убить, но... — я проиграла эту сцену у себя в голове. Столько всего произошло, но я была уверена в одной вещи: Пепел преследовал меня, прежде чем Кристоф прогнал его, там в снегу.

Кристоф с осторожностью подошел ближе.

— Может быть, серебро препятствует вызову Сергея. Я бы многое отдал, чтобы узнать, пошел ли он к своему хозяину и ему дали новое направление, или он затаился и серебро изменило его.

— Это вопрос на шестьдесят четыре доллара, не так ли? Он не может сказать нам, — Дибс посмотрел на Сломленного оборотня. Безусловно я впервые видела, чтобы он практически не боялся его. Полагаю, учитывая то, что Пепел был привязан и технически был пациентом, Дибс мог справиться с этим. — Хотя, думаю, это второй раз.

— Почему? — Кристоф посмотрел вверх, его глаза стали светлее и более задумчивыми. Но все еще холодными. Папины глаза были такими же голубыми, но никогда не были такими ледяными. У Кристофа они были цвета зимнего небо в день, когда ветер прорезает все, во что вы одеты. Глаза, которые могли заставить вас онеметь, когда их взгляд направлен на вас, как бабочка на булавке.

Интерес Кристофа заставил Дибса опустить голову, как черепаха.

— Просто ощущение, это все.

— Ну, твои догадки хороши, Сэмюель. Если его можно спасти, то ты сделаешь это.

Дибс не поверил в это. По крайней мере, он не выглядел так, и я не винила его. На некоторых белых повязках показались красные пятна. Как злые цветы. И я была слишком истощенной и онемелой, чтобы прореагировать на запах крови — меди и соли.

Это было благословение. Мои клыки не покалывали.

Дибс вздохнул.

— Что меня волнует, это что будет после того, как он восстановиться, не просто стабилизируется. Что они будут с ним делать?

— Держу пари, то же, что и всегда. Сделают проблемой Дрю, — Кристоф резко выдохнул. — Ты видел лупгару?

— Грейвса? Нет. Никто не видел. Спиннинг видел его вчера, выбегающего из спортзала, и он выглядел как ад. Но он был на дежурстве у Дрю, и поэтому не последовал за ним. Странно, да? Он никогда не отходит далеко от Дрю, — Дибс кашлянул, возможно, вспомнил, что я стояла здесь. — Все же Альфа рассердился. Может, он остывает.

Это звучало по-идиотски, и мы все знали это.

— Он все еще истекает кровью, — я не могла отвести взгляда от поврежденной челюсти Сломленного, а пятна на повязках увеличивались. Участок кожи под моими пальцами сжался, покрылся тонким мехом.

— Дерьмо. У него сейчас снова начнутся спазмы. Уйди оттуда, Дрю, — Дибс повернулся к подносу с различными инструментами и бутылочками и достал пакет, разорвал его привычным движением пальцев и достал иглу размером со Смертельную звезду. Он посмотрел вниз на Сломленного, и его лицо немного изменилось. — Последнее, что мне нужно, это чтобы ты вертелся на столе. Я собираюсь спасти тебе жизнь, оборотень, нравится тебе это или нет, — он посмотрел назад на меня, поскольку звуковые сигналы набирали темп. — Разве я не сказал вам уйти?

Вау. Где был тот Дибс, который не мог даже выговорить своего имени в переполненном кафетерии?

Рука Кристофа сомкнулась на моей руке и он оттащил меня. Дибс чертыхнулся, поскольку что-то грохотало, и животный рык пронзил комнату. Кристоф открыл дверь и не останавливался, пока мы не достигли другого конца больничного крыла.

— Причины, по которым этот оборотень застрял в исправительной Школе, не доходят до меня, — пробормотал он мрачно. — Раньше Братство было меритократичным

[29]

. Боже мой!

— С ним все будет хорошо?

— С кем? Сэмюель может позаботиться о себе. Пока Пепел не потерял самообладание, и даже тогда он не увидит безропотность как угрозу. Если только он не сошел с ума. Что весьма вероятно, — он пихнул дверь в конце больничного крыла, проверил коридор и, вероятно, забыл, что его рука была вокруг моей. По крайней мере, его пальцы не оставили на моей руке еще один синяк в довершении ко всем остальным.

— Что насчет Пепла? Кристоф, притормози.

Он остановился. В коридоре никого не было. Лучи солнечного света проникали в него на одинаковом расстоянии, а бархатные портьеры были неподвижны и безмолвны. Бюсты разместились по всей длине коридора, присматривающие друг за другом и никогда не смотрящие в глаза. Я начинала испытывать желание заползти под кровать и спрятаться там на некоторое время. Чем больше я думала об этом, тем больше мне казалось это разумным.

— Так тихо, — я постаралась вырвать свою руку, но он не собирался отпускать ее. — Если ты пойдешь на Судебный процесс, почему они позволяют тебе слоняться вокруг? Никто не присматривает за тобой.

— Ты только думаешь, что никто не присматривает, моя принцесса. Это Главная Школа; здесь всегда есть свои глаза. Кроме того, я дал слово, — он склонил голову, прислушиваясь.

— Ты дал слово, — я не хотела, чтобы это прозвучало плоско и бесполезно, но именно так и получилось.

— Когда я говорю, что сделаю что-то, Дрю, то я это делаю. Где бы ты хотела начать поиски лупгару?

Я пожала плечами. У меня не было ни малейшего понятия. Грейвс сильно верил в меня.

— Очень хорошо. Идем, мы начнем с Роберта.

— Тебе придется отпустить меня, — в этот раз я успешна выдернула руку. Мы стояли там, сверля друг друга взглядом, и в этот раз я первая отвела глаза. Если бы кто-то смотрел за нами, я не была бы уверена, что бы сделала.

— Как хочешь, — вернулось серьезное выражение лица. — Ты была занята эти пару дней. Что случилось между тобой и лупгару, Дрю?

— Это тебя не касается, — и я именно это имела в виду. — Что происходит между тобой и Анной?

— Туше, — он сморщился, наполовину обернулся и отправился дальше по коридору. Мне пришлось последовать за ним.

Что еще оставалось делать?

Глава 29

— Господи, — мой рот открылся; я закрыла его со щелчком. Когда они сказали, что голубая комната была разорвана в клочья, они не шутили.

Спиннинг скрестил руки. У него был уродливый синяк, который заживал на моих глазах — желто-зеленый вместо свежего красно-синего. Он немного дернулся, но казалось, что все было хорошо.

— Я искал то, что можно спасти, но здесь немного всего. Одежда вся разорвана; даже ковер, кажется, сдернули и переделали. В ванной все сломали. Стиральную машинку и сушилку — ну, ты знаешь. Кровососы.

Я не знала, но это... Боже. Кровать была превращена в осколки и спички, матрас разорван, а пружины вытащены. Ковер измельчен, наша с Грейвсом одежда разбросана и забрызгана вампирской кровью. Ставни были вырваны из окон, дверь шкафа разбита, комод выглядел так, будто над ним работала сверхактивная лесорубка. И все воняло гниющей, вампирской кровью. Огромные брызги и капли покрывали стены, прожигая до черной корки.

— Как долго они здесь были?

— Я не знаю. Они могут причинить огромный вред в течение короткого промежутка времени, и если бы ты здесь пряталась... — Бобби пожал плечами. Он продолжал кидать Кристофу своеобразные взгляды, бросая их из-под его эмо-челки. Он также продолжал пожимать плечами, когда я спрашивала его, был ли он ранен. — К счастью, Грейвса тоже здесь не было.

— Мы уверены, что его здесь не было? — спросил Кристоф достаточно мягко.

Спиннинг кинул ему еще один маленький взгляд.

— Ни одной зацепочки, что он был поблизости.

Эта мысль вызвала спазм желудка. Я немного приоткрыла дверь ванной комнаты. Туалетный бак накренился, повсюду осколки и обломки холодного фарфора. Даже ванна была сломана, не было никакого зеркала, только осколки и обломки, которые висели на стене.

— Боже.

— Разрушение по своим масштабам довольно библейское, не так ли? Особенно, когда видишь в первый раз, — Кристоф пересек комнату, подошел к окну и посмотрел на ставни. Металл стал черным, висел на лоскуточках. — Они вошли через окно?

— Большинство из них так и сделало, — Спиннинг сделал паузу. — Кто-то любезно пометил их тем, что снял решетки.

Я вздрогнула, стоя в дверном проеме ванной. Кристоф был очень неподвижным в течение секунды. Затем он сознательно протянул руку и толкнул ставню.

— Говоришь пометил?

— Решетки убрали раньше. Воняло дампиром, — Спиннинг уставился в воздух над головой Кристофа.

Я положила пальцы на дверной косяк. Сжимала так сильно, что рука стала болеть, и боль распространилась по моей больной спине. Я чувствовала себя, как говориться, так, будто меня тянули по ужасной дороге несколько безумных лошадей.

Я с трудом сглотнула.

— Кристоф... — в другой Школе он пришел ко мне через окно. Спиннинг действительно подозревал его?

— Ты был в коридоре? Делая вид, что Дрю находилась здесь?

Наконец я нашла, что сказать.

— Это была моя идея.

Кристоф повернулся на пятках, посмотрел через всю комнату.

— И это была хорошая идея. Нам легче потерять несколько оборотней, чем светочу.

Я не думала об этом с такой стороны, и это заставило меня почувствовать себя хуже.

— О, Боже.

Спиннинг пожал плечами.

— Не волнуйся насчет этого, Дрю, детка. Мы платим за то, чтобы находиться в Братстве, — но он смотрел прямо на Кристофа, и у меня появилось неприятное чувство, что эти двое установили границу дозволенного.

Я прочистила горло. Если я не отвлеку их, то что-нибудь может произойти. А прямо сейчас мне не нужны волнения. Я была утомлена до изнеможения.

— Вы оба успокоитесь? Мы должны выяснить, где находится Грейвс.

— Последний раз, когда я видел его, он уходил из раздевалки в спортзале, — на лице у Спиннинга не было ни единой эмоции; остальное он не упоминал. — Он выглядел довольно ужасно. Он не появлялся в общежитии, иначе Дибс знал бы. Не похоже на него — не прийти к тебе.

Когда я услышала, что кто-то сказал это, я почувствовала себя немного лучше. Я выпустила долгий вздох.

— Так куда бы ты пошел, если бы был разгневан?

Он пожал плечами, но, по крайней мере, теперь он смотрел на меня. Часть лютой напряженности ушло из разгромленной комнаты.

— Я бы сделал пробежку. Выпустил бы все.

— То есть снаружи?

— Он направлялся туда. Через восточный выход.

— Хорошо, — я собралась. — Вперед.

* * *

Восточный выход не был закрыт. Дверь была отброшена настолько сильно, что вдавилась в бетонную стену, а штука вверху, которая удерживала ее от того, чтобы она не захлопнулась, была сломана. У меня не возникло сложности представить, как Грейвс прошел через дверь и сломал ее. Спортзал также был пустым — спасибо Анне. Никто, кроме Спиннинга, не видел его, для него не было никаких причин замедлиться.

Прохладный, послеобеденный бриз подкрался к моим щекам, когда я открыла дверь. Спиннинг присвистнул.

— Парень не осознает своей силы.

— Как и все, правда? — Кристоф протянул руку к моему плечу, подпирая дверь. — Но да, впечатляет. Все еще не хочешь поговорить, Дрю?

— Не твое дело, Кристоф, — Боже, он раздражал меня даже тогда, когда я была счастлива от того, что он находился здесь.

— Это могло бы стать моим делом. Ты же видишь, вчера столько всего произошло. Только идиот не поверит, что это не связано...

— Дампиры не принимают «нет» в качестве ответа, — пробормотал Спиннинг. Он скользнул мимо нас и ступил на солнечный свет. Этот свет сделал светлее темные волосы Спиннинга и коснулся его впалых, бритых щек, пока он схватил дверь и открыл ее шире — вытаскивая из рук Кристофа.

Бетонная дорожка уходила вниз, к роще декоративных деревьев, разделяя пополам полосы подстриженных газонов. Другая дорожка вела к бейсбольному полю, которое выглядело готовым к высшей лиги, его нарисованные мелом полосы были белыми, а укрытие — свежепокрашенным. Даже трибуны выглядели чистыми!

Кристоф застыл, но промолчал. Я ступила на дорожку и поняла, что уже прошло много времени с тех пор, как я выходила наружу. Последний раз, когда я ощущала ветер всем телом, было недели назад. Поспешные, маленькие глотки воздуха, пока Бенжамин вез нас за одеждой.

После долгих тридцати секунд Кристоф снова заговорил.

— Дрю. Скоро наступят сумерки.

Я закрыла глаза. Маятник подсказал бы мне только то, что я хотела услышать, поэтому он был бесполезен. Тарро были бы более эффективны, но все же... они бы не сказали ничего полезного. Я была слишком раздраженной и хотела слишком много — слишком плохо.

Но есть и другие способы узнать то, что вам надо. Если бы только я могла хоть немного прочистить голову!

— Дрю... — снова Кристоф.

— Помолчи, — услышала я свой голос, странно далекий ропот. — Сумерки еще не наступили, — шепот крыльев наполнил мои уши, щекоча лицо. Это походило на большую, пушистую кисточку для пудры, которая слегка касалась кожи.

Однажды я ходила в косметический отдел в универмаге высокого класса в Бока-Ратоне, пока отец пополнял запас боеприпасов шестью отделами дальше. Женщина там водила кисточкой для пудры по всему лицу точно также, кончики пальцев слегка касались подбородка, и пахла она теплым парфюмом и лаком для волос. Без лака для волос, этот запах был бы почти как мамин, и после этого я начала ерзать и в конце сделала смущенное лицо и ушла, пока она пыталась продать мне тени для век. Вот что мне напомнил сегодняшний случай.

Спиннинг вздохнул. Кристоф был совершенно тихим позади меня, но теплые завитки аромата яблочного пирога крутились в холодном, чистом бризе.

Я почувствовала запах сырой земли, просыпающейся после зимы, вода в реке поднялась, город возле территории Главной Школе был в бетоне и выхлопах, классные комнаты полны пыли мела и войны молодых и старых. Сок бегал в стволах деревьев, стойкий, зеленый запах первой, весенней травы, скошенной утром.

Хлопот крыльев усиливался, как крошечное пернатое существо в моих ладонях, чье сердце отчаянно билось. Бабушка говорила, что уловка не в том, чтобы очаровать воробьев в небесах, а в том, чтобы очаровать их, а потом безопасно возвратить.

«Нет смысла делать то, что ты не знаешь, чтобы что-то уничтожить — или даже если ты уничтожаешь родственные связи. Слушай и мотай на ус, детка!»

Моя рука поднялась вверх, указывая пальцем направление. Я открыла глаза и мир ворвался ко мне настолько сильно, что мне пришлось щуриться. Лучи солнца пронзили глаза, и мне пришлось моргнуть, чтобы сосредоточиться. Теплые слезы стекали по щекам.

Комок в горле не принадлежал мне. Он принадлежал Грейвсу. Я могла видеть его: темный призрак в наступающих сумерках, как ворсинки на крыльях мотылька. Он оставил пятна от ожога в воздухе, как горячий чайник на прилавке. Это был беспомощный гнев, шар ярости, и я никогда не ожидала, что он может чувствовать такое. Он был таким...

Ты ничего не знаешь об этом парне, Дрю.

Он шел в направлении бейсбольного поля, плащ тихо развевался позади. Призрачные булавки и иголки скользнули мне в пальцы рук и ног. Я наклонилась вперед, увидела, что он повернул в другую сторону от бейсбольного поля. Он присел и прыгнул, его руки выбросились вперед, схватили перила трибуны и очистили их быстрым, изящным движением, которое не смогло бы осуществить человеческое тело.

Он чувствовал себя лупгару, как рыба в воде.

Он нерешительно стал на трибуны, голова наклонена назад, как будто он наблюдал за небом. Оно должно было быть темным и холодным — середина школьного «дня». Спиннинг, должно быть, был внутри, пытаясь успокоить меня и отвести в комнату.

Призрак Грейвса сгорбился — привычное движение. Теперь его внимание было сосредоточено на окружающем мире, тревога. Волосы взлохмачены, полные жизни, мягкие и черные с такого расстояния. Вы не смогли бы увидеть его корни.

Он прыгнул вперед. Взрыв статики бурлил внутри головы. Лицо дернулось в сторону, как если бы меня ударили. Я рухнула вперед, Кристоф схватил меня за руку, но я уклонилась, и была на полпути к дорожке, прежде чем поняла, что я двигалась. Булавки и иголки должны были сделать меня неуклюжей, но этого не произошло. Я бежала мимо трибун, вовремя увидела, как призрак Грейвса свернул к другой дубовой роще.

Он бежал так, как будто бег был радостью для него. Оборотни двигались быстро и плавно, а он еще и не покрывался шерстью. Плащ развевался позади него, отдаленный звук, и он прыгнул в дубовую рощу несколькими секундами раньше меня.

Деревья толпились рядом с небольшой поляной, и трава здесь не была подстрижена. Тени и свет кружили вместе, в моей голове случился хлопок, и все... остановилось.

Тьма распространялась в вечернем воздухе. Дубы становились ближе, шепча своими новыми зелеными листочками, и я уловила непонятную активность, прежде чем Спиннинг выбежал на поляну и почти столкнулся со мной.

Он кричал что-то неприличное и отпрыгнул в сторону, почти врезаясь в дерево. Я вернулась в свое тело и уставилась на него.

— Не делай этого! — кричал он. — Господи!

— Я упустила! — прокричала я назад. — У меня почти получилось!

— Что за... — но он заткнулся, когда Кристоф стал возле него, появляясь из тонкого воздуха с шепчущим звуком.

— Это плохая идея, — глаза дампира пылали синим в темноте. Свет делает забавные вещи, которые близки к смерти; тени двигались, как живые объекты, по бледной коже Кристофа и превратили Спиннинга в темно-коричневую статую. — Возвращайся внутрь, Дрю.

Я искала внутреннее покалывание, которое могло бы сказать мне, что дар готов показать больше.

Ничего. Ничего. Ничего. Ничего.

Пока беззвучная вспышка не заполнила поле, освещая его в моей голове, как прожектор на футбольном поле. Я прошла мимо Спиннинга и остановилась, становясь на колени перед странным, колючим кустом. Возможно, это был куст розы, но он выглядел поврежденным и сломанным.

Крошечная полоска ткани, не больше, чем мой мизинец, цеплялась за куст. Тяжелый, черный хлопок от длинного, черного плаща. Я осторожна взяла его, подняла. Кусочек был сухим и мятым, вероятно потому, что до этого он был в росе.

— Он проходил здесь. Можем мы...

— Я не много чувствую, — Спиннинг сильно сгорбился. — Они подстригли траву сегодня, но я...

Я ждала, но он просто развел руки. Остальное поле было густым супом из теней и холода, что не походило на вечерние сумерки. Было холодно, и я почувствовала настойчивость, как будто ведьма замышляла что-то в темноте за углом.

Мои руки сжали в кулак ткань.

— Возможно, ему надо было выйти и прочистить голову, — но Спиннинг говорил так, будто не верил своим словам.

— Сейчас мы ничего не можем сделать, — руки Кристофа свободно висели, но все тело кричало «Готов действовать». — Пожалуйста, Дрю. Внутри будет лучше. Особенно, когда стемнеет.

— Ты не чувствуешь его запах? — я пыталась не говорить так, будто просила Спиннинга.

— Достаточно знать, что он проходил здесь. Это все. Он мог неожиданно столкнуться с кустом, но он может видеть в темноте. Как мы.

Я издала глубокий вздох разочарования. Услышала поблизости шаги, и неужели это Леон звал меня? Полагаю, в Школе действительно нельзя передвигаться незамеченной.

Кто наблюдал за мной все это время? Чего я не видела?

— Замечательно, — но я засунула кусок ткани в карман брюк. Когда у меня будет время подумать, вероятно, я смогу что-нибудь выяснить.

«Когда захочешь рассказать, найдешь меня».

Это был не первый раз, когда я находила только кусочек ткани. Когда вы устанавливаете с кем-то физическую связь, то это самый легкий способ найти кого-то.

Я позволила Кристофу вывести меня из рощи. Солнце пряталось за горизонтом, исчезая позади зданий.

Время Судебного процесса.

Глава 30

В самом центре главного здания Школы, в том, где сходятся все крылья, как будто паук обнимает свою паутину, есть огромное открытое пространство со стеклянной крышей. Я говорю стеклянная крыша, но что я действительно имею в виду, так это купол, достаточно большой, чтобы провести Глубокое Южное Шоу с оружием, сделанный из огромных стеклянных панелей, закрепленных каменными опорами. Вероятно, это было чудом архитектуры, но выглядело так, будто может рухнуть в любой момент. В центре, на высоких помостах, стояли семь железных стульев, по три с каждой стороны были обрамлены огромными выступами и большой красной подушкой, увешанной алым шелком.

У меня есть две догадки, чьи они, и первая не в счет. Горячая желчь подкралась к горлу. Я следовала за Кристофом, прямо за мной — Леон, и держала голову опущенной, поглядывая лишь быстрыми рывками.

Широкое пространство заполнялось дампирами, большинство из них были более старыми. Младшие заходили и стояли сзади, и я увидела одного или двух оборотней, слоняющихся возле выхода. Они ушли, как только я дважды глянула на них, вытягивая шею.

Стулья стояли по направлению на юг, и прямо перед ними, слева, было своего рода ограждение. Высотой по талию перила из темной, старой древесины с вырезанными крестами и сердцами, окружали твердые скамейки. Кристоф открыл мне калитку и с полупоклоном указал идти туда.

— Пожалуйста, пташка. Оставайся здесь.

Леон последовал за мной, и когда я села в первом ряду, он выбрал место прямо позади меня и немного слева. Кристоф облокотился на перила передо мной.

— Что бы ни случилось, Дрю, не беспокойся. Не думаю, что кто-то причинит тебе вред в присутствии всего Братства.

Я ничего не сказала. Кто знает, у скольких из них есть ко мне претензии? Анна ненавидела меня, и видеть, что Кристоф не мог гарантировать того, что она будет в хорошем настроении, тоже угнетало.

Мне также было о чем волноваться.

Если бы Грейвс был здесь, мы могли бы общаться в доли секунды: посылать друг другу Многозначительные взгляды. Вы не можете общаться таким способом с кем попало.

Но в моем кармане лежал кусочек ткани. Как только я осталась одна, я смогла прочистить голову и посмотреть, куда меня все это может привести. Это был бы не первый раз, когда я нашла кого-то, используя дар.

Однако это был бы первый раз, когда я нашла кого-то без отца.

— Я серьезно, — настаивал Кристоф. — Ты в безопасности. Я обещаю.

Прибыло еще больше дампиров. Я могла чувствовать их взгляды на себе. Снова новая девочка, в трехсотый раз. Кристоф смотрел на мое лицо, изучая его, как будто он ожидал найти золото там.

— Не беспокойся обо мне, — наконец сказала я. — Серьезно. Я больше волнуюсь о тебе, — и даже больше волнуюсь о том, где Грейвс.

— Правда? — обреченная улыбка осветила его лицо, и у меня перехватило дыхание. Для меня было шоком увидеть его таким счастливым. — Тогда ладно.

Леон наклонился вперед, и я почувствовала движение даже при том, что он не коснулся меня.

— Сюда заходит Бенжамин. Сделайте вид, будто вы не удивлены.

Бенжамин пересек камень, его лицо — грозовая туча. Он протолкнулся мимо Кристофа, через маленькие ворота, и сел на скамейку с другой стороны от меня.

— Проклятье, — прошептал он, губы почти не двигались. — Никто ничего не знает. Что, черт возьми, происходит?

— Вы нашли Грейвса? — мне было все равно, что кто-то услышал меня. — Пожалуйста, скажите мне, что вы нашли его.

Я знала, что он не нашел, прежде чем он потряс головой, темные глаза двигались по толпе.

— Его личные вещи все еще находятся в вашей комнате, миледи. Разорванные и забрызганные кровью носферату, но все еще там. Куда бы он ни пошел, он не взял те вещи с собой. Спиннинг был последним, кто видел его. Он не может найти место, где спрятался Грейвс, вообще ни волоска. Томас и Джорж все еще ищут, но у вас не будет недостатка в защите. У меня есть еще две резервные команды, и я лично ручаюсь за них.

Мое лицо ожесточилось. Если бы они знали, что такое ад, то мое лицо в тот момент стало бы прекрасной картиной.

— Я знаю, что он оставил одежду. Там было место, за спортзалом... — слова столкнулись друг с другом, пытаясь первыми выйти наружу, чтобы рассказать ему, как я видела, куда пошел Грейвс прямо после...

— Шш, — Бенжамин сделал быстрое, успокаивающее движение руками. — Я думаю что-то... нет, полагаю нет. Пока нет.

Тишина спустилась на присутствующих дампиров. Толпа увеличилась, пока я не наблюдала за ней. Стеклянный купол заполнился солнечным светом, розовыми облаками и оранжевым свечением, как слепой разноцветный глаз. Просто предположение, что даже потолок уставился на меня. Господи!

Каждый раз, когда я оглядывалась, я замечала все больше дампиров. Когда все они смотрят на вас, вы можете увидеть некоторую схожесть в структуре кости — не имеет значения, какого цвета кожа. Яркие глаза, и шепот, проходящий по ним. Трансформация волной прошлось по толпе: клыки выставлены, а волосы меняют оттенки.

Вы когда-нибудь прислушивались к шелесту кукурузного поля в свежий день? Бывали ли вы на Великих равнинах и (если да) видели ли вы, как ветер гулял по высокой траве, расчесывая ее как волосы? Так вот это походило на то, что происходило с трансформацией дампиров в этом зале. Я сгорбила плечи. Но Кристоф был прямо передо мной, прислоняясь к ограде, и каждый раз аромат дыхания яблочного пирога задевал меня.

Я не буду лгать. Это было утешительным. Но мой блуждающий взгляд продолжал останавливаться на стульях, отделанных красной тканью.

— Оборотни, — Леон наклонился вперед, руки скрещены на позади моей скамейки. — Они тоже внимательно следят. Хочешь поспорить, почему?

— Это оскорбительно, — челюсть Бенжамина сжалась, как бетон, и намек мальчика-эмо в его глазах соединился вместе с темно-рыжими бликами.

— Это не личное, — Леон практически фыркнул, смеясь. — Они никому не доверяют. И я не виню их.

Я увидела Зика в шелковой рубашке цвета сапфира, его синие глаза были полны беспокойства. Я практически подняла руку и помахала ему, но быстро пожалела об этом. Он почти что покраснел, опуская глаза, и несколько его друзей пихнули его локтем. Кто-то засмеялся, и мои щеки заалели.

Пришла суббота, а значит мое свидание и кофе. Я не рассчитывала на это, но черт!

Леон снова засмеялся — странный сдавленный смешок — и я подумывала о том, чтобы развернуться и ударить его кулаком в лицо.

— Кто это? — Кристоф хотел знать, но я просто опустилась на скамейку и закатила глаза.

— Никто. У нас с ним общий урок истории, — черт, я хотела, чтобы здесь был Грейвс. Не имело значение, чем все это закончится, но первое, что я сделаю, когда выберусь отсюда, — это пойду искать Грейвса. Я собиралась ускользнуть отсюда любыми способами, и следовать за даром, пока он не приведет меня к нему. Я собиралась найти его и заставить всех оставить нас одних на достаточно долгое время, чтобы я смогла рассказать ему...

... что? Что могло улучшить эту ситуацию?

Я не знала, но я бы нашла слова. Я бы рассказала все, что надо, чтобы заставить его понять.

Толпа снова затихла, но в этот раз по другой причине. Когда я посмотрела наверх, то увидела почему. Прибыл Совет.

Они стояли напротив стульев слева направо: Кир со своими красными волосами, вторящими пылающему небу под куполом, Маркус уже в другом сером костюме, и Брюс шагнул вперед и оказался на полпути между своим стулом и большим красным троном. С другой стороны Элтон выглядел мрачным, сложил руки и просматривал толпу, Хиро постоянно смотрел на меня с чем-то, что я думаю, было ободряющим выражением, а Эзра одергивал рукава свитера и принял положение осторожной неподвижности.

Я забыла дышать. Сделала глубокий вдох.

Брюс немного склонил голову. Ему не пришлось кричать; слова прорезали тишину, как горячий нож масло.

— Куросы собраны. Начинаем Судебный процесс, — на мгновение уголки его рта опустились, как будто он пробовал что-то горькое. — Кристоф Рейнард, ты обвиняешься в измене. Представься.

Один уголок его рта приподнялся. Он стоял там же, где и несколько мгновений назад, пристально смотря на меня, затем выпрямился. Повернулся на пятках и шагнул к помосту, где толпа волшебно растаяла.

Он вышел в то пространство, как будто владел каждым его дюймом.

— Разве глава Братства не должна быть здесь? — можно было бы добавить чуть больше «пошел к черту» в его тон, но часть этого могло выплеснуться в стороны.

Кир напрягся. Хиро выглядел скучающим, но его глаза блестели. Я знала этот взгляд, видела его в нескольких барах, куда папа брал меня, чтобы найти информацию об Истинном мире, пока я потягивала кока-колу и игнорировала все, кроме людей, с которыми он разговаривал.

— Можно подумать, он стал тактичным, — шепот Леона прокрался в мое правое ухо. — Дышите, миледи.

— Тебя будут судить твои ровесники, Рейнард, — Хиро перенес свой вес на пятки, и вокруг него потрескивала трансформация. Волосы встали: короткие черные шипы терлись друг о друга.

Я начала чувствовать себя слабой. В глубине души.

— И кто среди вас мой ровесник? Моя родословная древняя, а мои подвиги рассказываются на ваших уроках. Я спас светочу, что намного больше, чем любой из вас сделал за последние шестьдесят лет. Я всегда был на шаг впереди носферату, и те послали убить меня — Куросы послали убить меня. Я здесь, потому что я выбрал это, потому что миледи просит об этом, — он немного наклонил голову в мою сторону, и мне стало интересно, как он сделал так, что всем стало ясно, о ком он говорит. Конечно, я была единственной девочкой в комнате. Но я искала взглядом Анну. Она должна быть где-то здесь.

— Никто из Куросов не был послан, чтобы... — начал Элтон.

— Их послали, — Кир стал зеленым под своей бледностью. — Я подписал приказ. По просьбе главы Братства.

Никто не двигался; никто даже не моргал. Клыки Брюса скользнули из-под верхней губы. Он стоял неподвижно, и у меня появилось плохое предчувствие. Тошнота и ужас — все вместе смешалось, досаждая моему животу.

Кристоф стоял очень прямо и изящно, его ботинки размещались по-военному точно на каменном полу.

— Настроить всех друг против друга. Разделяй и властвуй. По крайней мере, она хорошо училась.

— Приказ на уничтожение другого Куроса? — Хиро потряс головой. — Это против Кодекса.

— Миледи... — Кир съежился. — Глава Братства сказала, что это была необходимость. Она... она показала мне расшифровку стенограммы... звонка, сделанного, чтобы выдать местоположение Элизабет Лефевр. Она умерла одиннадцать лет назад, а стенограмма была доказательством того, что Рейнард сдал ее носферату.

Рука Леона опустилась на мое плечо. Он толкнул меня вниз на скамью.

— Но... — начала я. Лефевр? Должно быть, это ее девичья фамилия. Забавно, раньше я никогда не думала об этом. Такое ощущение, что мамина жизнь начиналась с папой и со мной.

— Будь тихой, — прошипел он мне в ухо. — Пожалуйста, Дрю!

Я затихла.

— Ложь! — прокричал кто-то в толпе. — Ложь, и я могу доказать это!

Секундочку. Я знала этот голос, и если бы Леон не держал меня, я бы взлетела со скамейки, как ракета.

Брюс не выглядел удивленным, но он поднял голову и уставился прямо в том направлении, откуда звучал голос.

— Подойди, — все, что он сказал.

— О, Боже, — застонал Кир. — Что я сделал?

— Она обещала сделать тебя Принцем, не так ли? — руки Кристофа сжались в кулаки. — Мне было интересно, кто подписал приказы. Ты также подписал директиву о том, чтобы послать группы оборотней за мной в Дакоту?

Кир практически споткнулся и упал на свой стул.

— Да. Клянусь Богом, Рейнард, она сказала мне, что мы должны защитить...

— Что насчет Дрю? — Кристоф был безжалостен. — Ты подписал директиву о том, чтобы сослать ее, незащищенную и уязвимую, в исправительную Школу? Не так ли?

— Нет, — Маркус стоял прямо и вызывающе. — Я подписал ее. Глава Братства сказала мне, что это для новых трудных Куросов, не для светочи. А когда я позже вернулся, чтобы проверить эти документы — после того, как миледи Дрю рассказала нам свою историю — я обнаружил, что они исчезли.

О. Супер, вот и ответ на этот вопрос. Не то, чтобы я была удивлена, но я была рада знать. Отчасти.

Теперь, если я смогу удержать содержимое желудка внутри, чтобы оно не расплескалось по полу; я была бы потрясающей.

В толпе образовался проход. Я издала бездыханный крик. Это был дампир, которого я знала, его светлые волосы спутались, а глаза сверкали. Он был покрыт коркой сухой крови. Его стандартная униформа из белой майки, красной фланелевой рубашки и джинсов была изодрана и порвана. С одной стороны ушибы украшали его знакомое лицо, и он держал — о, Господи! — красную папку с файлами.

— Я могу доказать это! — прокричал он снова. Он держался прямо, та же самая наплечная кобура и знакомое ружье показались, когда он двинулся.

— Огги... — это был почти шепот. Мой рот не мог правильно работать. О Боже мой, это он! Это действительно он!

— Я едва избежал самого Сергея, — это имя заставило всех вздрогнуть и послало стеклянный всплеск боли в мою голову. Я наконец стряхнула руку Леона и вскочила на ноги. — Всё здесь. Оригинальная расшифровка стенограммы и запись. Предательство такое невыразимо мерзкое, что похитило бы сердце любого, кто слышал это. Копии директив, подписанных каждым членом Совета, изменились после подписания, — Огаст задохнулся дыханием, и Кристоф отступил в сторону, ловка фокусируя на нем взгляд своих глаз. Я видела это, даже если не верила. Облегчение было... Господи.

Неописуемым. Это было единственное слово, которое я могла применить.

Огаст использовал свое второе обличье ни один раз, когда я оставалась у него в бруклинской квартире в тот месяц. Он уходил почти каждую ночь, охотился и возвращался иногда побитым. Я готовила ему ужин. Я помогала ему перевязываться и никогда не думала много о том, как быстро он исцелялся. В Истинном мире все может произойти. У меня не было дара исцеления; это было по бабушкиной части.

Тем не менее увидеть его, даже таким побитым и всего в крови, каким он был, походило на Рождество.

— Огаст! — прокричала я и вытащила руки из толстовки, поскольку Леон схватил ее. Я за секунду перелезла через деревянные перила и бросилась к нему. — Огаст!

— Ээ, Дрю, — наполовину Бронкс, наполовину Бруклин — весь Огги. — Никогда не думал, что увижу тебя снова.

Я просунулась мимо Кристофа и обернула свои руки вокруг Огаста. Сильно обняла. От него ужасно пахло, но я уловила знакомый запах сигаретного дыма. Огаст мог высечь яркую искру из кончика указательного пальца!

Он был настоящим, и он был здесь, и он был кусочком той жизни, которая, как я думала, ушла навсегда. Я забыла все остальное в наводнении ошпаривающего облегчения, даже беспорядок из-за пропажи Грейвса и скрытие Анны.

Горячие слезы текли по щекам. Я просто продолжала повторять его имя, снова и снова. Он вздрогнул, и я немного ослабила объятия.

— Дрю... — сказал Кристоф, пытаясь оттащить меня.

Но я вцепилась в Огги. Я бы не отошла от него. Он обернул одну руку вокруг меня.

— Полегче, принцесса. Хочешь сломать мне ребра, а?

— Огги! — слабость прошла. Я обняла его еще сильнее, снова забыв, что он был побит. И запах засохшей крови не позволял трансформации выйти наружу. Я была слишком, черт возьми, счастлива. — Господи! Огги!

— Ступай, — сказал он. — Теперь будь тихой, Дрю. Пускай они продолжают свою работу.

Я заткнулась, но все еще продолжала обнимать его.

— Я пришел вовремя, — он поднял большую красную папку свободной рукой. Она была забрызгана кровью — черной и засохшей красной. — Все здесь. Кристоф?

— Я не сомневался в тебе, Огаст, — Кристоф забрал ее из его рук. Открыл папку и вытащил мини-магнитофон. Бумаги прошелестели, поскольку он закрыл папку лентой и отбросил ее. Бесстрастный, точный бросок, папка пролетела прекрасной дугой и приземлилась у ног Брюса.

— Я прошу Совет посмотреть — и послушать — доказательства, — сказал Кристоф и достал запись.

Он нажал кнопку проигрывания. Это была старая модель, и шипение ленты наполнило выжидающую, водянистую тишину. Мне, возможно, следовало бы волноваться о том, что никто не способен услышать запись в таком каверзном пространстве, но дампиры были совершенно тихими.

Я читала стенограмму, когда Дилан дал мне ее. Однако я не была подготовлена к шоку. Первый голос был мужским и холодным, с забавным лепечущим тоном, потому что клыки препятствовали четкой речи. Это был голос кровососа, холодный и решительный, как могила, скрежещущий ненавистью.

— У тебя есть это?

Другой голос... Боже.

— Все сведения засекречены и хорошо охраняются.

Кровосос говорил так, будто терял терпение.

— Не твое дело. Где она? Мы готовы заплатить.

— Оставь свои деньги при себе, — сказала Анна. — Эта сука должна умереть.

Кровосос засмеялся, ужасный, мягкий как шелк, гниющий звук.

— Могу устроить.

Кир издал высокий стон. Никто не обратил внимания.

— Как мы можем быть уверены? — продолжил кровосос. — Ему нужны гарантии.

Анна издала короткий, презрительный звук. Вы бы смогли увидеть, как она махнула рукой, делая это так, будто это был мелкий вопрос.

— О, это легко. Я позабочусь об этом. Условный сигнал, из самого местоположения. Вы позаботитесь о ней, и я...

Затем статика заполнила ленту. Мой рот был сухой пустыней.

— Эфиальт, — прошипел кровосос. Я превратилась в ледышку, стала мокрая от пота. Испытывала боль, поскольку держалась за Огги. Он обнял меня. Но Кристоф повернулся и уставился прямо на меня.

«Видишь? — спрашивали его холодные глаза. — Теперь ты видишь, Дрю?»

И я видела. Но не понимала. Как можно продать кого-то вампирам? И если Анна была с Братством, она должна была знать, что кровососы могли сделать. Как они терзали дампира, не останавливаясь, пока тело не будет уменьшено до размеров лоскутков из плоти и осколков кости.

И я снова услышала ее, из глубин памяти, где скрывались действительно плохие вещи. Вещи, о которых я не хотела думать, вещи, которые показал мне дар и которые я не хотела видеть.

«Не позволяй носферату кусаться... Условный сигнал, из самого местоположения». То есть наш дом. Мамин дом. Дом, в котором я спала, пока она не разбудила меня. Желтый дом с дубом перед ним, его ветви скрутились и почернели от того, что Сергей сделал с телом мамы.

Как Анна могла предать другую светочу, даже если она ненавидела ее? Как вообще кто-то мог сделать это?

— Оставь комментарий при себе и передай сообщение, — сказала спокойно Анна. Послышался звук того, как кладут телефон в установку, прежде чем Кристоф нажал на кнопку «стоп». Он все еще смотрел прямо на меня, его рот — тонкая линия, и у меня появилось чувство, что он пытался сказать мне что-то.

Я не знала что. Я даже не могла начать строить предположения. Как будто он бросил мне пару строк, и тонкий шнур, который простирался между нами, послал поток тепла мне в сердце. Оно поднялось к моим щекам, и я закрыла глаза и прислонилась к Огги. Он слегка качнулся.

— Вам следует поискать вашего предателя в другом месте, Куросы. Это не я, — каблук Кристофа царапнул пол, когда он отвернулся.

Ропот промчался через толпу. Мне хотелось раскрыть землю и заползти туда. Я чувствовала слабость. Это была Анна. Анна сделала это: сдала мою маму вампирам.

«Не позволяй носферату кусаться».

Почему?

Но я знала почему. Ужасная форма под покрывалом дернулась у меня в голове.

«Где он... если ты прячешь его...»

— Дрю, — теперь Кристоф был очень близко. — У тебя есть что-то, чтобы рассказать нам. Что-то, что ты помнишь.

Я потрясла головой. Нет! Боже, нет! Я ничего не хотела вспоминать из той ночи. Я не хотела вспоминать, что случилось после того, как я легла спать. Я не хотела вспоминать визит Анны или маму, прячущую меня, прежде чем уйти драться.

Единственное, что я хотела помнить, это папино лицо, когда он открыл спрятанную дверь в чулан и забрал меня. Он сказал, что я в безопасности, и засунул в машину, и мы уехали на несколько дней в бабушкин дом.

Я больше ничего не хотела помнить. Ничего. Даже мамино лицо, или ее парфюм, или...

Но Кристоф был безжалостен.

— Вот почему Анна приехала увидеть тебя в ту Школу, — терпеливый и спокойный, как учитель с отстающим учеником. — Ты была так близка, Дрю. Так близка к воспоминаниям. Но не вспомнила, пока не вспомнила. Это было так давно, и ты была такой маленькой.

Я действительно помнила, но не собиралась рассказывать ему.

— Заткнись, — прошептала я.

— В этом нет необходимости, — сказал Брюс. — Доказательства...

— Это необходимо, — он противоречил самому себе, как если бы он был единственным ответственным за все. Из всего, что я знала, так и было. Определенно это выглядело так, будто он находился далеко от этого места. — Вы не поверите мне. Вы можете даже спрятать доказательства или лгать об этом. Но слово светочи... кто может противостоять ему? — слова были противными, каждое из них — разорванная пуля гнева. Они царапали мне череп, как острая ненависть носферату.

Кристоф хоть слышал себя со стороны? Он говорил так же, как его отец.

Я не хотела участвовать в этом. Я просто хотела, чтобы меня оставили одну, чтобы я смогла понять, как сбежать из этого места.

— Заткнись, — снова прошептала я. — Заткнись.

— Ты высказал свое мнение, Крис, — руки Огги напряглись вокруг меня.

Кристоф повернулся в сторону, ярость вокруг него пахла сгоревшим изоляционным материалом, разбитым стеклом, болью и бесцветным дымом ярости. Его ботинок сделал черную метку на мраморном полу.

— Не думаю так. Как много лет прошло с тех пор, как Братство было способно спасти светочу? Конечно, мы находили их. Мы даже находили их до становления. Но носферату похищали их за час, полчаса прежде, чем мы находили их. Почему? Почему так случалось?

Кир снова застонал.

— Боже мой, я не знал! Я не знал!

Интересно, он пытался убедить их или себя.

— Заткнись, Кир, — сказал тихо Хиро. — Или я сам тебя убью.

Звучало так, будто именно это он и сделает.

Послышался звук шелестящей бумаги.

— Они законны, — Элтон казался таким же слабым, как я чувствовала себя. Огаст снова качнулся.

Я открыла глаза и попыталась обхватить его. Под синяками, кровью и грязью он был серого цвета. Это плохо.

— Огги, — я говорила так, будто была такой маленькой, какой чувствовала себя. — С тобой все хорошо?

— Чудесно, — его разбитая губа изогнулась, когда он пытался улыбнуться. — Это была тяжелая неделя, Дрю. Быть преследуемым каждым носферату на планете, чувствовать себя так, будто моя подушка сгорела. Это действительно хитрость быть близко к смерти и получить информацию, что Дилан...

— Дилан? — дыхание покинуло меня. — Он жив?

— Надеюсь, — его больное выражение лица сказало мне все, что я хотела знать. — Он послал мне сообщение, что другая Школа разрушена, Дрю. Он думал, что может доверять мне — я так полагаю.

— Конечно они законны! — прорычал Кристоф. — Я снова спрашиваю, почему вы не смогли спасти другую светочу?

— П-п-почему? — Маркус пошатнулся и упал на стул. Он заскрипел под его весом. — Боже мой. Почему?

Собранные дампиры зашептались.

У меня было очень плохое предчувствие по этому поводу.

— Потому что, — наконец сказал Кристоф, как если бы отвечал на вопрос в классе, — Красная Королева думает, что нам нужна только одна светоча.

Кто-то засмеялся. Это было высокое, женское хихиканье, отскакивающее и отражающееся от всех камней и стекла. Каждая голова откинулась назад, и там, высоко над всеми, на одной из резных каменных опор, опоясывающих низ купала, стояла Анна.

— Почему? — прокричала она. — Хотите знать почему? Спросите Рейнарда! Спросите его, что он знает! Он заставил меня сделать это!

Проносящееся эхо заставило меня чувствовать себя еще больнее. Нам с Огастом было тяжело стоять. Или он пьяно качался, или я, или мир накренялся под ногами, как карнавальная езда.

— Ничего из этого не произошло бы, если бы не он! — кричала Анна. Даже на таком дальнем расстоянии было видно, что ненависть исказила ее лицо. Ее волосы — дико вьющаяся масса красной темноты, и на ней был красный шелк. Еще одно из тех старых платьев развевалось, когда она нависла над опорами. — Она украла его у меня! Он был моим, а она украла его!

Кристоф резко вдохнул.

— Я никогда не любил тебя! — закричал он, и сила крика качнула меня на пятки. Второе обличье зажглось в нем, его волосы пригладились назад, и он выглядел достаточно сильным, чтобы запрыгнуть на купол.

Держу пари, он смог бы сделать это. Прямо сейчас я бы не стала ему препятствовать.

Во мне назревал отвратительный, темный, горящий смех. Торец ружья был между мной и Огастом, и вынуть его из кобуры не заняло бы много времени. Мне надо было выбирать, куда стрелять, и я знала, какой быстрой она была. Моя ладонь жаждала оружия, а пальцы скручивались.

— Ты бы любил, если бы не сучка! — лицо Анны снова исказилось. — Ты бы любил меня! — она плакала? Тяжело было сказать. Тошнота накатывала, звук крыльев заполнил уши, и я задохнулась.

Анна сделала быстрое движение. Винтовка прочно прижималась к ее плечу, и Кристоф снова крикнул.

— ДРЮ! — закричал он, разворачиваясь и напрягаясь, и собрался прыгнуть на меня. Анна крикнула еще раз — бессловесный крик ненависти и разочарования, и нажала на курок.

Эхо раздробило воздух в куполе. Дампиры засуетились, и сокрушительный удар врезался в мое левое плечо. Я потеряла равновесие.

Колени Огаста подогнулись. Он тяжело опустился вниз, и я попыталась остановить его. Но он был тяжелым, и я не могла хорошо схватить его, потому что левая рука больше не подчинялась мне. Мои колени сильно ударились, и я выпустила короткий рык удивления, пытаясь уберечь его голову от столкновения с каменным полом. Он наполовину оказался на моих коленях, а глаза с трепетом закрылись. Он сказал что-то очень низко, и я не смогла услышать, что именно, в этом шуме. Полетели куски камня, когда пули попали в стену.

Что-то еще врезалось в меня с боку, и я распласталась по полу. Боль накатывала огромными волнами цунами, плечо пульсировало и кричало. Я почувствовала на себе чьи-то руки — и знакомый запах яблочного пирога — пропитанные медной влажностью.

Оно болело. Так сильно болело! Место в моем горле, где живет жажда крови, захлопнулось, отрывая от меня трансформацию.

Что? Я билась, пойманная между Огастом и Кристофом. Огги лежал на полу, голова наклонена назад, горло работало, когда он пытался сдвинуться. Кристоф склонился ко мне, его руки были как сталь.

— Нет! — закричал он почти что мне в ухо. Послышался длинный ряд мерзко звучащих слогов, что, как я предположила, было проклятием на другом языке, прежде чем боль снова ударила, поглощая меня, и мир стал забавного серого цвета — цвета, который уходил от меня.

Крики. Вопли. Снова выстрелы. Укрытие. Добраться до укрытия. Я попыталась сдвинуться, мне удалось только немного покрутиться. Кристоф все еще склонялся ко мне, разглагольствуя, и я поняла, что он защищал меня. Полетело еще больше кусков камня, и стрельба достигла крещендо. Тело Кристофа дернулось, и он зашипел.

Внезапно Огаст дернулся в движении. Откатился в сторону, и моя голова повернулась в таком направлении, что я увидела, как превращение выходило из-под его контроля. Белые полосы скользили по его грязным волосам, клыки вылезли наружу, а глаза вдруг заблестели — ясно-желтый вместо темного. Я могла видеть сквозь туман, опускающийся на меня, хотя оставшаяся часть света высушивала свои цвета, превращаясь в темно-серый эскиз.

Он свернулся как мокрица, затем как-то встал на колени, оружие свободно скользнуло из наплечной кобуры и указало наверх, когда он торопился с выстрелом. Он выдохнул, сжал спусковой механизм, и ружье заговорило, его голос потерялся в какофонии звуков.

Всё прекратилось. Серый занавес опустился, и я услышала громкий топот.

Бум. Бум.

Пернатые крылья отчаянно бьются. Они прошлись по всему моему телу — маленькие пернатые поцелуи — кроме шара агонии, который поднимался по левому плечу. Я не чувствовала пальцы рук и ног, и когда попыталась встать (чтобы доползти до укрытия, потому что, эх, кто-то стрелял) я не смогла сделать этого. Горячий зародыш агонии снова ворвался в мою грудь, и я захныкала.

Бум... бум...

Длинный безмолвный момент, выстрелы прекратились. Всё закончилось? Я попыталась сдвинуться и снова молча всхлипнула. Больно даже пытаться двигаться!

Я поняла, что стук сердца пульсировал в моих ушах. Каждый глухой стук — это прикосновение крыльев, и я услышала мягкое совиное «кто? кто?»

Онемение подкралось к рукам. Что только что случилось? Что это было?

Я все еще пыталась выяснить это, когда мир стал белым. Звук, похожий на вой тысячи разговаривающих людей с другой стороны линии, заполнил мою голову. Сердцебиение запиналось, интервал между каждым стуком становился все больше и больше, пока мое перегруженное сердце...

... не остановилось.

Глава 31

— Очисти! — закричал кто-то, и сквозь меня снова прошел яркий, белый свет. Кто-то все еще неровно сыпал проклятия. Послышался лепет голосов. — Убери его отсюда.

— Дрю? Дрю, держись! Только держись!

— Она всё еще истекает кровью. Почему она не исцеляется?

— Истощение, и она не полностью прошла становление. Её кровяное давление падает. Где другие осколки? Они исчезают.

— Осколочные гранаты. Ненавижу их.

— Будем надеяться, что ни один осколок не попал в сердце. Перикард, кажется, не поврежден, но она теряет цвет. Мы не можем достаточно быстро достать для нее кровь...

— Перелейте мою, — холодный и спокойный — голос Кристофа.

— Мы не можем. Это может убить ее, мы еще не выяснили ее группу... — наконец, я узнала другой голос. Английский акцент Брюса.

— Тогда выясните, — Кристоф казался разъяренным. Забавно, что он только что был спокойным и холодным, как отец. Только это причиняло мне боль — когда Кристоф говорил так. Папин обезумевший голос никогда не причинял боль, потому что, когда он говорил, я знала, что он не был зол на меня. Никогда не был зол.

— Что ты...

— Ты не можешь...

— Я сказал выясните! Я не потеряю ее!

— Она еще даже не прошла становления, — голос Брюса был смертельно уставшим. Я попыталась открыть глаза, не получилось, и услышала хныканье. У кого-то был плохой день.

Бабушкин голос, спокойный и решительный, отразился от моего набитого ватой черепа: «Дрю, детка, этот кто-то — ты».

Тихий треск грома, и я увидела комнату во вспышке молнии.

Это была еще одна комната в больничном крыле с каменными стенами. Странный, бесцельный, серебряный свет перемещался, как снег, ложась на каждую поверхность припудренным цветком, как крылья мотылька. Я спокойно стояла там и слышала звуковые сигналы машин. Небольшая форма лежала на кровати, дампиры толпились вокруг нее. Брюс уставился на Кристофа, парень-араб был немного выше Кристофа, но Кристоф выглядел больше из-за вибрирующего гнева, вытекающего из него во всех направлениях.

Металл упал в чашу.

— Соляной раствор! — прокричал кто-то. — Черт возьми, очистите хорошенько рану! Ее надо закрыть; она все еще теряет кровь!

— Давление все еще падает. Хватит препираться, Куросы, мы пытаемся спасти ее!

— Я знаю, что спасет ее, — Кристоф полуобернулся и пропихнулся к завернутой в белое фигуре на столе. Глухой стук, вибрирующий во мне, сделал паузу.

Брюс схватил его за руку, и кто-то прокричал:

— У неё снова открылось кровотечение! Очистите!

Яркий свет ударил в глаза, но не раньше, чем я увидела голову фигуры на столе, лицо повернуто в сторону и в носу была пластмассовая трубка. Темные, вьющиеся волосы лежали на столе, и я увидела, что мои глаза трепетали, как если бы я спала. Кожа была как белый мел, и Брюс оказался на полу.

— Дотронешься еще раз, — сказал спокойно Кристоф, — и это будет последнее, что ты сделаешь в своей жизни, — он толкнул в сторону темноволосого, долговязого дампира в белом халате, который возился с машинами, и я увидела огромное месиво, где должно было быть мое левое плечо. Кровь была практически черной. Я не видела цвета. Частицы белой кости мерцали, поскольку еще один дуэт Куросов-подростков исследовал месиво блестящими хирургическими инструментами и клал фрагменты чего-то там в металлическую чашу. Другой дампир с вьющимися волосами стоял в стороне с лопатками, и я увидела, что в них дрожало электричество, как капли воды на горячей сковороде.

Думаю, я в плохой форме. Казалось, это не было важно. Я просто стояла и смотрела, как Брюс вытер рот тыльной стороной ладони.

— Не делай этого, Рейнард. Мы не можем позволить себе потерять...

— Я не потеряю ее. УБИРАЙТЕСЬ! — стены дрожали от крика, но никто не двигался.

Кристоф поднял свое запястье ко рту. Сильно прокусил его, он трансформировался. Вспышка красного спустилась к его ногам, шокируя мир, который превратился в черно-белое кино, и это была лиса, которую я видела прежде. Она надулась, обнажая свои зубы и горбясь, готовая прыгнуть.

Он опустил запястье.

— Вообще-то это личное. Но если вы настаиваете, — что-то темное стекало по его руке — теперь он тоже истекал кровью.

Он прижал рваную рану на запястье ко рту лежащего на столе тела.

— Ты слышишь меня, — прошептал он, наклоняясь. — Ты там, птаха. Ты борешься. Только борись чуть сильнее. Возьми то, что тебе надо.

О, ужас. Дрожь прошла через меня. Мое тело дернулось. Я помнила, на что это было похоже: та ночь в лесу, огонь, и дым, и клыки Кристофа в моем запястье. Ужасное тянущее, вызывающее слезы, разрывающее ощущение, как будто часть меня — что-то, что я назвала бы душой — была оторвана. Я не могла причинить то же самое кому-то еще.

Но тело на столе слабо шевельнулось. Светлые блики скользнули по завиткам, и я увидела, что клыки в моем рту выросли с незаметным треском. Машины сходили с ума.

— Она сейчас ударит, — сказал один из дампиров, затаив дыхание.

Мое тело дернулось.

Не делай этого. Я изо всех сил пыталась открыть рот, чтобы сказать это. Нет. Не делай этого.

Потому что когда это случится, то высасывание чьей-то крови сделает меня одной из тех тварей, на которых охотился папа. Не так ли? Особенно, когда я знала, на что это похоже. Когда я знала, как это больно, когда нечто дюйм за дюймом забирает кое-что невидимое внутри вас.

Тело на кровати дернулось. Клыки погрузились в истекающее кровью запястье Кристофа, когда я изо всех сил старалась закричать, сдвинуться, остановить себя. Но тело не слушалось. Последовал длинный, бесконечный глоток.

Кристоф стал тревожного серого цвета, бледная кожа окрасилась в болезненный, пепельный цвет. Кучерявый дампир тихо выругался. Брюс поднялся с пола, закрывая рот рукой. Тонкая струйка крови текла по его подбородку, она была черной в странном, бесцельном свете, и я увидела мерцание возле его правого плеча. Форма птицы парила на краю видимости, но я больше беспокоилась о теле на кровати и о том, что оно творило с Кристофом.

Еще один длинный, жадный глоток. Кристоф осел, опираясь свободной рукой на операционный стол. Лиса крутилась вокруг лодыжек, ее кисть теряла оттенок бледного цвета.

Остановите это! Я хотела кричать, но не могла. Я была только наблюдателем. Я ничего не могла сделать. Я не могла даже двигаться.

БУМ... БУМ... БУМ. Глухие стуки поразили меня. Если бы я не была приклеена к одному месту, я бы прыгнула, как кошка, нашедшая змею. Звук хлопанья крыльев вернулся, проходя по моему телу вверх и вниз — или моему «не телу», потому что мое настоящее тело лежало на кровати.

Месиво на левом плече стало затягиваться. Слабый цвет окрасил ткань, как бледный тон на старых фотографиях. Розовый налет распространялся от стремительно заживающей раны, осколки кости срастались обратно с шепчущими звуками, а мышцы скользили поверх костей, осколки металла свободно сочились вместе с прозрачной жидкостью, прежде чем кожа срослась. На мгновение рана вспыхнула глубокой вспышкой гневного красного цвета. Затем плечо сделало судорожное движение, послышался мясистый стук. Шар плечевой кости встал на место, а звук прошел ударной волной по мне.

Покалывание началось на верхушке моей «не головы». Колени Кристофа подогнулись, но держался он в вертикальном положении.

— Возьми, что тебе нужно, — прошептал он слепому лицу на столе, волосы тела корчились и развевались как у вампира. — Возьми все, если нужно. Только живи, пташка! Живи!

Глухой стук становился ближе, расплывчато хлопая, как крылья колибри. Покалывание усилилось, когда цвет пробежался по остальной части тела. Лохмотья моей футболки стали синими и были забрызганы засохшей кровью, и одна грудь на мгновение выглянула через дыру в ткани. Слабое, далекое смущение опалило меня. Кожа начала приобретать румянец, отвратительный среди черно-белого мира.

Каждая часть меня, которая не лежала на столе, бросилась к выходу, пытаясь побороть тяжелый вес, который давил на меня и держал неподвижно. Тело на столе вдохнуло через нос — легкий, хрипящий звук из-за запекшейся корки крови.

Последовал еще один длинный глоток.

Кристоф почти упал на сигналящие машины, отодвигая их к стене. Он напрягся, а лицо поднялось к потолку. Рот открылся, а глаза закатились до тех пор, пока все, что вы могли видеть в них, — это белый цвет. Его бедра дернулись вперед, и он почти снова упал, разбивая и раскалывая тяжелый пластиковый корпус машины, показывающей высокие, сильные сполохи моего сердцебиения. Экран разлетелся, когда я посмотрела на него, и полетели искры.

— НЕТ! — заревел Брюс и прыгнул вперед. Он схватил Кристофа, выдергивая его руку от жадного, клыкастого рта, который находился на кровати. Толчок прошел сквозь меня, и в течение вызывающего головокружение момента я стояла и лежала в одно и то же время, разрывающаяся в абсолютно разных направлениях, как кусок пленки для пищевых продуктов, которую пытаются растянуть. Зубы щелкнули с сильным шумом, как удар бильярдных шаров, отражаясь внутри моего черепа, и через меня прошла красная агония.

Рычание. Звук, как будто кулаком ударили плоть, крик боли, который принадлежал мне, поднимался из горящего горла. Место в горле, где жила жажда крови, горело огнем — горячий, сладкий удар, похожий на тот, когда я смешивала Джим Бим с кока-колой, пока папы не было дома. Мое тело — разрывное течение, которое поймало неосторожного пловца, плоть сжималась вокруг ядра того, чем я была, вокруг меня, привыкшей к свободе. Мышцы кричали и сжимались, и я...

... упала, скользя с операционного стола и получая ошеломляющий удар головой. Приземлилась на что-то слишком мягкое, чтобы быть полом, что-то корчащееся подо мной, и мои пальцы погрузились в копну волос, прежде чем кто бы то ни был поднялся, откатывая меня и тряся. Пластмассовая трубка свободно дернулась из носа, ее петля разорвалась над моими ушами.

Беспорядок. Крики. Шум. Я снова кричала, билась, когда загорелась жажда крови. Больно. Боль была повсюду, как если бы меня окунули в бензин и подожгли, и я хотела больше той красной штуки. Я могла чувствовать ее вкус на своих губах, дым и специи, приятная, горячая, красная, полная аромата губ парня и аромата холодных, зимних глаз. Он был на вкус как опасность и дикость, и горячий бриз, пробирающийся в окна машины в сумраке пустыни, когда вы едите со скоростью восемьдесят миль в час и в ближайшее время не собираетесь останавливаться. Корица, мужчина, совершенство, и я хотела больше.

Кристоф схватил меня. Он был мертвенно-бледным, его щеки впали. Но глаза сверкали, и второе обличье было как мягкий парфюм. Я могла почувствовать его, волны невидимой силы двигались под моей кожей.

Никто другой не чувствовал даже отдаленно то, что чувствовал он.

Мой подбородок дернулся вперед, быстро, как нападающая змея, а зубы снова столкнулись, до его горла оставался крошечный дюйм. Так близко я чувствовала на нем соленый запах пота, а его тело, которое находилось подо мной, было невыносимо далеко. Мне было холодно и жарко одновременно, ожесточенные ощущения боролись за контроль надо мной.

— Дрю! — рыкнул он, и я замерла.

Я знала этот голос. Это как если бы папа замолчал и принял военное выражение лица. Это означало, что мне надо остановиться и обратить внимание. Что я и сделала. Мои веки затрепетали, превращая все в щелчок затвора.

— Как много? — потребовал Брюс из другого конца комнаты. Забавно, он казался испуганным. — Рейнард? Как много?

Дрожь пробрала меня, как животное, которое трясет что-то в своих зубах. Но жажда крови отступила, и тошнота росла быстрым, сильным спазмом.

— Три, — ответ Кристофа был дыханием звука. — Вам повезло, что ей не потребовалось больше.

— Черт бы тебя побрал! — Брюс двигался. Шелест одежды, и Кристоф напрягся. Я издала странный, скулящий звук. Я чувствовала себя так, будто меня разделили и неправильно собрали заново все части, каждый дюйм моего тела болел.

Шар тепла ударил в живот и распространился туманом теплого удовольствия. Он успокоил боль и впитался, и если бы не тот факт, что я больше не кровоточила во всех местах, о которых думала, возможно, я могла бы встать.

Но я позволила своим глазам закрыться. Это облегчение — просто лежать в руках Кристофа и знать, что он все держит под контролем.

Маленький голосок внутри меня пытался сказать, что мне следовало бы беспокоиться о чем-то еще, но я быстро заткнула его. У меня уже было все, о чем я могла волноваться. На моей тарелке беспокойства больше не было места для чего-то еще.

— Уже побрал. Уходите, — голос Кристофа был сухой шелухой. Он прочистил горло. — Дайте ей немного пространства. Если темная аура накроет ее...

— Этого не произойдет. Она светоча, — это был один из дампиров, и он казался охваченным благоговейным страхом. — Слушай, с ней все хорошо. Давление в норме, пульс немного ускоренный, но нормальный — она сейчас очнется. Посмотри на ее плечо.

Я не хотела смотреть на плечо. Я плотнее свернулась на Кристофе и подумала о моей разорванной футболке. Тепло окрасило щеки — не то тепло, когда удовольствие циркулировало под моей кожей.

— Кристоф, — пробормотала я и почувствовала себя немного стыдно.

— Все хорошо, птаха, — легкое прикосновение — его губы прикоснулись к моим спутанным волосам. — Все в наших руках.

Именно это я и хотела услышать. Я держала глаза плотно закрытыми.

— Ты берешь на себя недопустимый риск! — Брюс вытеснил слова сквозь сжатые зубы. — Ты слышишь меня, Рейнард?

— Тявкай на кого-нибудь другого, ибн Аллас

[30]

. Я сделал то, что намеревался сделать, — неужели Кристоф насмехался? Было тяжело сказать, поскольку мое лицо пряталось на его груди. Он сделал глубокий, тяжелый вдох. — Я здесь, и если Куросы прекратят пытаться убивать меня, то я буду лучшим союзником, который у вас есть. Так долго, пока вы держите ее в безопасности.

— Анна будет поймана. Она заплатит за все, что сделала.

— Что вы собираетесь делать? Она светоча, а ее охранники фанатично преданы ей, — Кристоф двигался. Он встал с пола, пошатнулся и выпрямился. — И вы помогли в этом. Все в Совете закрывали глаза или активно поощряли это. Она монстр. С Божьей помощью носферату найдут и убьют ее, если она не заключит сперва сделку с дьяволом.

— Она испорчена и манипулирует всеми, но не...

— Она открыла огонь на Куросов и другую светочу, Брюс! — машины выпустили искрящиеся, статические, несчастные звуки. — Она предала одного из нас — больше одного — Сергею! Когда ты поймешь это?

— Это не вернет Элизабет!

Тишина. И в тишине росло рычание. Я прижалась ближе к Кристофу, пока не поняла, что этот звук исходил от него. Медальон мамы был теплым и неподвижным на моей груди.

Шаги, дверь закрылась. Чувство присутствия ушло из комнаты, и Кристоф сделал быстрое, сильное движение, поддерживая меня вместе с собой, поднимаясь на ноги и издавая резкий звук усилия. Мой нос ударился о его ключицу, и одна из машин издала сдавленный визг, прекращая подачу звукового сигнала. Хотя та, что отслеживала мое сердцебиение, продолжала работать. Мой пульс мчался, высокий, быстрый и сильный. Такое ощущение, что я была на реактивном топливе, или во мне было слишком много кофеина.

Кристоф обернул свои руки вокруг меня и прижался лицом к моим волосам. Мы стояли так: мои ноги пошатывались, постепенно набирая силу. Я сглотнула несколько раз, жажда крови покалывала в горле. От него все еще пахло яблоками, корицей, и теплом. Каждый раз, когда я вдыхала, аромат гладил то чувствительное место, и дрожь спускалась по мне. Машина, продолжающая отслеживать мой пульс, послала еще один каскад сигналов.

— Что произошло? — наконец прошептала я.

— Тебе надо было остаться с Леонтусом, — прошептал он сзади. — Те скамейки спрятали бы тебя.

Я не знала, почему была удивлена.

— Ты знал, что она собиралась сделать нечто такое?

— Нет. Я думал, что это было маловероятно. Она противоречива.

Ты серьезно? Я пыталась, сначала осторожно, отодвинуться от него. Он не отпускал. Так мы некоторое время боролись, я — нерешительно, и Кристоф, в итоге, казался удивленным.

— Ты не можешь сама стоять. Прекрати отталкивать меня, — но он усадил меня на операционный стол. Стол немного сдвинулся, как будто не хотел удерживать меня, но Кристоф держал меня, пока я не обрела равновесие. Когда я уперлась своими безжизненными ногами в пол, я почувствовала себя отчасти стабильной.

Я схватила порванную на груди футболку и моргнула. Я вся была, как резина, и каждая часть меня болела, несмотря на жар внутри; чувство того, что все хорошо, распространилось волнами.

Я не хотела думать о том, что было в моем животе, распространяя те самые волны.

— Вот, — внезапно Кристоф сделал движение. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он снимал через голову свой свитер. — Он грязный, но...

А затем он предложил его мне.

Я не была уверена, откуда взялась вся кровь, которая прилила к щекам. Особенно сейчас. Но я стала темно-красного цвета и начала что-то бормотать.

Он кинул свитер мне в руки и развернулся, смотря на стену в противоположном конце комнаты, как будто она содержала все секреты жизни.

Это было не столько из-за свитера или того, что на мне висела рубашка, пригодная для тряпок. Это было не столько из-за его бледной, матовой кожи с полосами засохшей крови.

В его спине были три грозные, морщинистые дыры, которые выглядели любопытно бескровными, когда затягивались; медленно, но зримо исцелялись. Пулевые раны заживали на моих глазах.

И шрамы.

Он выглядел так, будто повалялся в осколках стекла. Шрамы тянулись вверх и вниз по его спине, бледные, блестящие швы против совершенной кожи, достигая противно выглядящих отпечатков пальцев вокруг ребер. Они двигались, когда он дышал, и я сидела там и смотрела несколько мгновений, пока мое сердце колотилось, а кровь бегала по венам, и я поняла, что все еще жива.

— Дрю, — наконец сказал он, — ты уже переоделась?

— О. Я, эм. Секунду, — мне потребовалось две попытки, чтобы снять куски своей футболки, а мои руки тряслись, когда я вдевала свитер через голову. От него даже пахло Кристофом, и на обратной стороне свитера было три дыры. Но перед был в значительной степени в порядке, даже если V-образный вырез был немного глубоким для меня. Кристоф выглядел обманчиво тощим, но я увидела, как двигались мышцы, когда он немного переместил свой вес, затем застыл, как мраморная статуя, когда стал таким же тихим, какими становятся дампиры постарше.

Это были дыры от пуль. Пуль, которые он принял на себя, пока склонялся надо мной. Но другие шрамы... Господи.

— А эти откуда? — прошептала я.

В течение доли секунды его плечи сгорбились, как будто он был смущен.

— Ты же знаешь, что мы можем получить шрамы, — плоско, тихо. Информируя меня, не более того. — Прежде, чем мы становимся сильнее. И после, если раны достаточно тяжелые. Опасные для жизни.

Я не хотела отмечать то, что он избегал вопроса. Снова. Мои зубы покалывали, особенно верхние.

Это клыки, Дрю. Называй вещи своими именами.

— Что случилось? — казалось, будто я не могла заставить свой голос стать обычным. Исцеленные в значительной степени отметки клыков на запястье один раз зашлись приступом боли, и я потерла руку о джинсы, пропитавшиеся кровью. Вся комната была пропитана запахом меди, насмехаясь над моей жаждой.

Он напрягся.

— Я был непослушным. Ты все?

Я кивнула, поняла, что он не видел меня.

— Да. Эм. Спасибо. Кристоф...

Он развернулся ко мне, глаза сверкали, он преодолел дистанцию между нами в два быстрых шага. Внезапно мы оказались нос к носу, так близко, что жар, исходящий от него волнами, ласкал мои щеки, как солнечный свет на уже горящей коже.

— Я сказал тебе оставаться на месте. Там было укрытие, и Леонтус был бы уверен, что ты в безопасности, — слова были грубыми, как будто наждачная бумага скоблилась в его горле, чтобы выйти наружу. — Я мог потерять тебя.

Мой рот был сухим. Я сказала первое, что пришло мне в голову, и это был резкий, хриплый шепот, как его.

— Крис... я не она.

Я имела в виду, что я не моя мама. В течение секунды он выглядел пораженным, но глаза не дрогнули. Их взгляд был прямой и непоколебимый, и как вообще мне могло прийти в голову, что эти глаза были холодными? Потому сейчас они были теплого, голубого цвета. Такие глаза могли сжечь те места, к которым они прикасались, и мое сердце подпрыгнуло и застряло в горле.

— Нет, — согласился он. — Ты не она. Она никогда не вызывала во мне такую агонию.

Что я могла сказать в ответ? То, как он смотрел на меня, заставляло мою голову чувствовать себя забавно. Заставляло всю меня чувствовать забавно, и не только таким о-Боже-я-только-что-почти-умерла образом.

Он наклонился. Его рот был в считанных сантиметрах от моего.

— Она никогда не заставляла меня думать, что я умер бы от остановки сердца. Она никогда, никогда не заставляла меня бояться за нее так, как я боюсь за тебя.

Я громко сглотнула. В горле щелкнуло. Если я отклонюсь назад, чтобы отодвинуться от него, то могу просто свалиться с операционного стола.

Но я не хотела отодвигаться.

— Кристоф... — его имя замерло на моих губах. Я вдруг стала чрезвычайно чувствительной, волосы стали торчком, и я почти забыла, что была покрыта засохшей кровью и потом.

Его губы коснулись моих. Я почти вздрогнула, настолько сильным был шок. Потом меня поразила молния.

То есть, несколько раз я увлекалась, обычно достаточно милыми городскими парнями, когда знала, что не пробуду рядом больше нескольких недель. Это не было похоже на те неаккуратные щенячьи поцелуи в библиотечных стеллажах, или украденные полчаса объятий в изолированной части игровых площадок. Его язык скользнул в мой рот, и было не похоже, что он пытался наполнить им мой рот. Он как будто приглашал меня.

Это также не было похоже на поцелуй с Грейвсом: комфорт и безопасность. Это было...

Покалывание прошло через меня, не затронуло только зубы. Я забыла обычные вещи, которые проносятся в вашей голове, когда такое случается: вещи как «О, Боже, почистила ли я зубы», или «Я хочу, чтобы он не дышал так», или «Кто-то может войти». Я даже забыла о том, чтобы бояться из-за того, что могу сделать что-то неправильно.

Я забыла обо всем, кроме тепла и света, пробегающих через меня. Один из его клыков столкнулся с моим, толчок прошелся по нам обоим, и я погрузилась в него в течение долгого, долгого момента, прежде чем отдалилась, чтобы отдышаться и обнаружить, что, да, снаружи был мир, и мне было тяжело, и жарко, и ярко, и пахло кровью, и металлом, и болью.

Кристоф поцеловал мою щеку. Он пробормотал что-то, что я не расслышала. Разноцветное электричество бегало по каждому дюйму моего тела.

Вау!

— Никогда, — сказал он мягко в мое ухо. Его дыхание коснулось моей кожи, и внезапно я захотела поерзать только потому, что мне пришлось двигаться, а моя одежда была горячей и сковывающей. — Ты понимаешь?

— Хм, — был мой мудрый ответ.

Он вытянулся, взял мое лицо в свои руки и оперся на меня, разводя мои колени в стороны. Он смутил меня своим взглядом, а на его выражении не было взгляда голодного волка, которым он одаривал мою маму. Это было что-то еще.

То, что я не знала. Это просто было... что-то другое. Что-то более уязвимое. Как будто он боялся, что в любую секунду я могу уклониться, или сказать ему не делать этого, или что-нибудь еще.

Я не могла выдержать того, что у него было такое выражение. Поэтому я закрыла глаза и немного подняла подбородок, и он снова поцеловал меня. В этот раз все было по-другому.

Нет, в этот раз все было лучше. И я снова забыла обо всем остальном, включая Грейвса. Несколько секунд я снова была собой.

И это было замечательно.

Затем реальный мир с крахом вернулся. Я напряглась, и он отступил. Он все еще нежно держал мое лицо, его кожа казалась теплой на моей, и я поняла, что касалась его ребер, пробегая ладонями вверх и вниз, как когда я играла с бабушкиной стиральной доской.

Я отдернула руки.

— Эм, – сказала я. — Кристоф.

— Дрю, — немного удивленно. Я продолжала забывать, какое у него прекрасное лицо.

— Я думаю... — я даже не могла сказать, что думала. Кроме Вау! И снова вау! и еще хм.

Да. Неловко. И Грейвс...

Грейвс оставил меня. Так все и произошло. Он оставил меня, а Кристоф пришел. Это то, что случилось на самом деле?

— Ты права, — сказал он, как если бы я сказала что-то умное. — Есть вещи, которые надо сделать. И нам надо помыться. Обоим.

Я кивнула. Он снова наклонился, и я немного разочаровалась, когда он поцеловал только мою щеку — целомудренное давление губ.

— Теперь ты доверяешь мне? — спросил он, и я смогла только кивнуть. И мне стало интересно, почему из всех вопросов он выбрал именно этот.

Глава 32

После того, как у вас случилось тяжелое расстройство желудка, когда все, что, как вы думали, когда-либо съели, вышло наружу, приходит момент, когда вы чувствуете себя довольно хорошо. Как правило, это после того, как вы поднялись, все смыли, вытерли рот, возможно, осторожно почистили зубы уже в десятый раз, и понимаете, что можете идти. Шатко, как новорожденный жеребенок.

Мир кажется яснее и четче, и вы думаете, что, возможно, побороли грипп, но дрожь в руках и ногах говорит, что вы лжете себе.

Вот как я чувствовала себя. Побитой и шаткой, но довольно хорошо, по крайней мере, уже некоторое время. Интересно, смогла бы я добраться до кровати раньше, чем истощение накроет меня? Это было бы отлично.

Но сперва мне надо увидеть Огаста.

Он был в отдельной комнате, в уединенном месте больничного крыла, но эта комната отличалась от той, где Пепел был привязан, или той, где меня пытались спасти. Его комната была с внешней стороны — кровать и окно — и выглядела, как номер люкс в больнице высокого класса. Она даже была сделана в персиковых и сливовых тонах, и на секунду у меня так закружилась голова, что я боялась, что смогу упасть прямо здесь.

Потому что все еще пахло больницей. Пахло дезинфицирующим средством, лекарством, болью. И горем. Дар пульсировал внутри моей больной головы, как воспаленный зуб.

Квартира Огги в Бруклине была довольно опрятной и чистой, рассчитанной на одного парня. Я привела ее в полный порядок, пока месяц жила там.

Они с папой работали над очисткой демоническо-крысиной инвазии

[31]

. А потом папа был возле канадской границы, выполняя какое-то задание, а я осталась с Огастом. Который никогда, как я поняла сейчас, не позволял мне уходить далеко от своего поля зрения даже в своей квартире. Месяц в одном из самых больших, крутых городов мира, и все, что я знала, это одну ту улицу в Бруклине.

Теперь я знала, что Огги был дампиром, мне стало интересно, смог бы он научить меня зажигать чью-то сигарету так, как делал он. Я надеялась, что у меня будет шанс спросить его.

Они с папой часто спорили о том, имеем ли мы дело с тайным сговором нечисти с властью, или речь идет о естественном человеческом стремлении загнать необъяснимые явления в рамки обыденности. Теперь слабая улыбка на лице Огаста во время тех споров имела смысл.

Другие вещи, которые я помнила, тоже имели смысл. Как голос Огаста, пока я лежала в кровати и пыталась уснуть, подслушивая его и папу. «Это девочка заслуживает быть среди своих». И каким избитым он приходил несколько раз, и как он так быстро исцелялся. Как много раз, пока я была там, он убивал кровососов?

Убивал ли он кровососов после меня? У них вообще были предположения, что я существую? Я могла быть в опасности и даже не знать об этом.

Господи.

Огаст лежал на кровати, обмотанный белыми повязками. Его темные глаза были сонными, светлые волосы спутались, как будто у него была тяжелая ночь и его бросало из стороны в сторону. Синяки исчезали, но у него был отдаленный взгляд кого-то, кто принял хорошую дозу успокоительного. Его правая рука, бледная и неповязанная, лежала на персиковом покрывале.

— Он в отключке, — сказал тихо Кристоф. — Этого достаточно, чтобы его душа и тело восстановились. Шок может убить больше, чем реальные раны.

Я добралась до края кровати, Кристоф был прямо позади меня.

— Огги? — я говорила, как пятилетняя девочка.

Он моргнул. Его правое плечо — огромная масса повязок.

— Эм, Дрю, — Нью-Йоркский хрип вырвался из него, делая каждую гласную короткой, как будто они лично оскорбили его. — Рад видеть тебя, дорогая.

Я схватила его за руку. Я не могла говорить. Все, что я хотела сказать, застряло в горле, и я выпустила звук, похожий на рыдание.

— О, не делай этого, — на мгновение это был старый Огаст: кривая улыбка, которая говорила, что он смеется над миром, его брови слегка поднялись. Вы могли увидеть вспышку того, кем он был, когда смеялся, через раздутое лицо и туман спокойствия. — Что мне надо сделать, чтобы ты принесла мне бутылку водки, детка?

Я издала полувсхлип-полусмех. На меня нашло такое облегчение, что я пошатнулась возле кровати.

— Я не могу купить водку, Огги. Мне шестнадцать.

— Это никогда не останавливало тебя, — он усмехнулся, но глаза медленно закрывались. Под покрывалом одна нога была больше другой — вероятно, тоже перевязана. — Сделай мне омлет, дорогая. Я избит. Долгая была ночка.

— Конечно сделаю, — Боже, я бы сделала ему пятьдесят омлетов. — Что случилось с тобой, Огги?

— После того, как ты позвонила мне, я стал думать, — его глаза закрылись, затем распахнулись, поскольку он изо всех сил пытался бодрствовать. — Потом никто ничего не знал о тебе. Не могли найти тебя неделями. Но позвонил Дилан, а потом все стало очень интересно.

— Его опросят после того, как он будет чувствовать себя достаточно хорошо, — пробормотал Кристоф. — Дрю...

— Встретил его в Помоне. У него была копия стенограммы, сказал мне, где найти остальную часть. Там везде скакали носферату. Нас схватили.

— Достаточно, — сказал Кристоф более твердо. — Мне надо уложить ее спать, Огаст. Мы поговорим позже.

— Сергей, — прошептал Огаст, и мне стало холодно. Мои зубы почти дрожали, и осколок боли врезался в мой череп. — У Сергея были некоторые части. Взял нас двоих. Дилан... мы разделились. Бедный парень.

Я почти задохнулась. Так Дилан был жив, после того, как другая Школа сгорела. Облегчение воевало с беспокойством, они боролись за меня, как две собаки за косточку. Я дрожала и вспотела, внезапно поняла, что от меня пахло не очень хорошо.

— Я нашел другую фигню, а потом... но за мной наблюдали. Все, кого я навещал, имели части, но их обыскали сразу после того, как я уходил. Носферату не хотели, чтобы мы знали, и нас подожгли. Каждый из нас сильно обгорел.

Я затаила дыхание. «Подожгли» — очень плохо. Вы говорите так, когда кто-то предал вас.

Когда вас отдали врагу.

«Не позволяй носферату кусаться... О, это легко... Я позабочусь об этом... Условный сигнал из самого местоположения».

Дрожь усиливалась. Если бы Огаст не был под воздействием препаратов, то он заметил бы, что я тряслась. Я услышала хлопот крыльев и отдаленно почувствовала вкус восковых апельсинов.

Анна пришла в мой дом, чтобы предать маму и найти Кристофа. Она удостоверилась, что меня сошлют в другую Школу и навестила меня, чтобы проверить, что я помнила.

Чтобы узнать, сказала ли я кому-либо о том, чего я не помнила без помощи дара, что-то, о чем не имела представления. Она сдала Школу, полную детей, Сергею.

Но почему? Я все еще была далека от понимания. Когда ты знала, что носферату делали с дампирами, когда ты видела, что они делали с телами, как можно поступить так? До меня это никогда не дойдет.

Огаст сказал что-то невнятное и полное согласных. И к моему удивлению Кристоф наклонился, находясь позади мной. Он освободил мои вялые, потные пальцы и сжал руку Огаста. Он также ответил на том же самом языке.

Глаза раненого дампира полностью закрылись. Он вздохнул и пробормотал что-то еще. Затем он уснул.

— Боже, — с моим голосом было что-то не так, но в любом случае я шептала. Вы всегда хотите сделать что-то, когда кто-то находится в больнице. Шепот, как ползущая мышь. Я нашептывала бабушке, когда она лежала, умирая, держась так долго, как могла, ради меня.

«Не оставляй меня, — я просила тем же мышиным голосом, потому что с горлом тоже было что-то не то. — Бабушка, я люблю тебя, пожалуйста, не оставляй меня».

Но она не могла остаться. Я всегда держалась за людей, а они всегда уходили.

Я не могла удержаться. Я снова дотронулась до вялой руки Огаста.

— Не оставляй меня, Огги, — я знала, что он не слышал меня, но все же. — Хорошо? Не уходи.

— С ним все будет хорошо, — Кристоф обнял меня за плечи. — Обещаю, он будет жить, моя пташка.

Я снова почти сломалась прямо здесь. Моя рука обернулась вокруг талии Кристофа, когда я выпрямилась. Я наклонилась к нему, а он не двигался. Как если бы я оперлась на статую. Он держался абсолютно неподвижно — жуткая неподвижность старого дампира. Он даже едва дышал.

Мои колени были как резина.

— Ты думаешь так? — я старалась не говорить так, будто просила. Класс, мой имидж жесткой девушки никогда не станет реальностью.

Я не была уверена, что заботилась на этот счет.

— Да, — Кристоф оттащил меня от кровати. — Он едва выжил, и он перевязан и напичкан лекарствами. Теперь все, что ему нужно, это отдых.

Я неохотно отошла, довольная, что опиралась на него. Чувство, когда все в порядке, но вы все же трясетесь, уходило, и я потерпела крах. Такое чувство, что моя голова была тыквой, балансирующей на слишком тонкой шее, руки и ноги продолжали странно трястись, и темные, маленькие пятнышки начали танцевать на краю моего сознания.

— Кристоф?

Он вывел меня через дверь, тихо закрыл ее. Он обхватил меня, и пошел через больничное крыло, мои ноги волочились по каменному полу.

— Что?

Я хотела сказать ему, что мне надо увидеть Пепла. Я хотела сказать ему, что собиралась искать Грейвса, так как теперь у нас было время, правильно? Я также хотела попросить его присесть и объяснить мне все с самого начала про Анну. Я хотела — нет, мне надо было знать, как так случилось, что она дошла до такого.

Но теплое пятно в середине живота постоянно сжималось. Боль, главным образом, ушла, но я была слабой, как новорожденный котенок. Я чувствовала себя точно такой же — слепой и издающей шум. Я все еще пыталась задать ему все вопросы, на которые мне отчаянно нужны были ответы, когда он нежно успокоил меня и, наполовину неся на себе, увел.

Глава 33

Белый свет, запах лимонного чистящего средства, пыли, свежего воздуха. И свежеприготовленного яблочного пирога. Маленькие лучики солнечного света заглянули под мои веки.

Но я не могла просто лежать там. У меня были дела. Поэтому, когда я перевернулась и застонала, приоткрывая глаза в сотый раз, я поняла, что смотрела на потолок. Бриллианты и розы были рельефными. У меня в глазах плясали точки, поэтому я моргнула и протерла их. Руки не болели, лицо тоже.

Конечно, я чувствовала себя сбитой с толку, но в целом хорошо. Я зевнула и села, поняла, что была в свитере Кристофа и в трусиках, и сделала пометку в голове прекратить просыпаться без одежды. Мои джинсы, пропитанные кровью и другой фигней, лежали на полу возле кровати вместе с носками.

Это была все та же комната. Солнечный свет лился через окна, комод светился, каждый его дюйм был абсолютно чистым. Книги на раздельных сосновых полках смотрели на меня, корешки книг — закрытые лица. Моя мама когда-нибудь сидела здесь, сжимая покрывало и протирая глаза, и интересовалась, что, черт возьми ей делать дальше?

Я чувствовала запах Кристофа, но его не было в моем поле зрения. Свитер прикрывал почти что все, поэтому я осторожно высунула голые ноги из кровати. Было ни холодно, ни жарко, идеальная температура воздуха для того, чтобы подняться в ленивое, субботнее утро, прежде чем вы спуститесь вниз в кафе и возьмете еды. Затем время посещения нескольких уроков, но если бы вы были свободны, вы могли бы встретиться в парке с оборотнем и сделать пробежку. Как будто вы принадлежали стае.

Хотя удачи с этим. Вместо этого я встала в вертикальное положение, готовая упасть в кровать, если ноги станут мягкими.

Но этого не произошло. Они держали меня так же, как и всегда.

Я подпрыгнула на кончиках пальцев, проверяя их. Я чувствовала себя... странно хорошо.

За исключением всего, что навалилось на меня. Грейвс исчез. Пепел и Огаст лежали в больничном крыле. А Анна...

Я покачала головой, мои волосы скользнули по свитеру Кристофа. Я не хотела думать об этом.

Я подошла к комоду, достала пару свежих джинсов и нижнего белья. Подошла к шкафу и взяла черную майку и угольного цвета кофту. Постояла там несколько секунд. У меня была красная майка, которую я взяла на распродаже в Таргете, всплеск цвета на темной ткани — как я люблю.

Я отнесла ее в ванную, и бросила в корзину для мусора. Расслабилась под струей горячей воды, чугунная ванная была скользкой, а занавески, прикрепленные к стене, шелестели каждый раз, когда я двигалась под водой. Моя мама стояла здесь? Намыливалась и удивлялась исчезнувшим синякам? Моя кожа была идеальной, только призрачные тени напоминали, где были большие синяки, если вы знали, где искать.

Ее растили дампиром, или ее отец хранил это в секрете? Я коснулась теплого медальона, смыла с себя грязь. Она хотела «нормальной» жизни. Чему бы она меня научила, если бы не была убита?

Все приводит к Анне. Как можно так сильно ненавидеть кого-то? Это даже не по-человечески.

Да. Мне нравилось пить кровь. Насколько это было человеческим?

Я все еще чувствовала себя хорошо, когда вышла из душа и вытерлась, обращаясь с телом так, как будто это была дикая лошадь, которая могла бросить меня в любой момент. Я почувствовала утренний голод и хотела кофе, но, скорее всего, не банановый латте. Больше всего я хотела удостовериться, что с Пеплом и Огастом все было хорошо, и начать поиски Грейвса. Я не знала, что сказала бы ему, потому что...

Кристоф.

Память о молнии прошла сквозь меня. Зажившие отметки клыков зашлись еще одним приступом боли. Как бы я объяснила это Грейвсу?

А надо было объяснять? Волновался бы он? Принесло бы ему это облегчение?

Если бы я ушла, что бы делал Кристоф?

Я заплела волосы. Такое ощущение, что у меня тряслись пальцы, но они не тряслись. Моя брезентовая сумка все еще лежала на стойке рядом с симпатичной раковиной. Я завязала волосы резинкой и подумала о стопке наличных, спрятанных здесь. Не было огромной уловкой достать больше. Папа научил меня как.

Раньше в одиночку я никогда не делала этого. Но если я переживу все это, то достать деньги не будет большой проблемой.

Я держалась за стойку и дышала. Вдох-выдох, ровно. Осторожно. Пока странная, противная боль не ушла. Стеклянный потолок впускал слепой свет, который касался моих волос и лица. Он не сжег меня и не причинил боль глазам. Солнечный свет был смертельным для носферату. По крайней мере, на сегодняшний день.

Я пила кровь, а солнце не причиняло мне боль.

Когда я открыла дверь ванной, продевая ремень сумки через плечо и поправляя ее на бедре, Кристоф сидел на подоконнике и поднял глаза. Свет снова падал на него, превращая его в статую другого вида. В его руках была одна из книг, а голубые глаза приняли меня и потеплели.

Но он не улыбался.

— Доброе утро, — он закрыл книгу, и осторожно отложил ее в сторону. — Совет созывает собрание. Как только ты будешь готова, они захотят увидеть тебя.

Я с трудом сглотнула.

— Что если я не хочу? Я хочу увидеть Пепла и Огаста и... — и я ухожу.

Я не могла сказать ему это.

— Я проверил Сломленного и Огаста меньше, чем полчаса назад. Огаст проснулся и завтракает; Сломленный поправляется. Сэмюель говорит, что он поправится.

Я схватилась за дверной косяк. Искала на лице Кристофа признаки лжи и ничего не нашла.

— Серьезно? Он уверен?

Кристоф кивнул. Встал с подоконника и сделал два шага в моем направлении.

— Он говорит сто процентов. С Бенжамином и его командой тоже все хорошо; ты увидишь их на закате.

Тяжело было сказать, вернулась ли слабость, или было это облегчение, такое глубокое и широкое, что я могла погрузиться в него. Мне потребовалось несколько попыток, чтобы открыть рот и задать самый важный вопрос.

— Грейвс? –— каркнула я. Пожалуйста. Пожалуйста, скажи мне, что он вернулся.

Выражение Кристофа не изменилось.

— Вся Главная Школа обыскивается. Его здесь нет, и никто не видел, чтобы он покидал территорию. Мне... жаль, Дрю, — он даже казался огорченным, хотя вспышка чего-то пробежала в его голубом взгляде. Там было что-то и ушло, прежде чем я смогла определить, что это было.

Разочарование разбилось об меня.

— Чего хочет Совет?

— Я не знаю. Только то, что это важно. И могу предположить, они стремятся загладить свою вину перед тобой.

О, да, держу пари, что так и будет.

— Что насчет тебя? Ты — тот, кого они привлекли к Судебному процессу!

— Некоторых из них уже, вероятно, подозревают, хотя они не могут двигаться дальше без доказательств. Это не имеет значения, Дрю. Ты в безопасности. Анна в бегах. Попытка Сергея разделять и властвовать провалилась.

— Сергей, — я не вздрогнула, когда произнесла его имя, хотя оно принесло головную боль. — Он... Но Анна...

— Подозреваю, она думала, что могла контролировать и манипулировать и им тоже. Они оба очень, очень хорошо справляются с этим, — тень появилась на его идеально пропорциональном лице. — Хотя у него несколько больше практики. Пожалуйста, Дрю. Приди на собрание. Успокой их страхи.

Только кто, черт возьми, собирается успокоить мои? Но я пожала плечами.

— Хорошо.

К тому же, он был единственным, кому я доверяла. Правильно?

Но я не сняла сумку, а он даже не спросил, хотя его взгляд был прикован к ней. Я не была уверена, как именно будет протекать встреча с Советом. Но я знала, что хотела иметь при себе наличные и экстренную фигню.

Серьезно, если нигде не было безопасно и я хотела найти Грейвса, зачем оставаться здесь? Зачем вообще где-либо оставаться?

Единственный ответ, который я могла придумать на этот вопрос, стоял в комнате. Он проверил коридор, затем кивнул. Я следовала за ним.

* * *

Главная Школа казалась пустой, но я то лучше знала. Я не могла сказать, кто наблюдал, когда я следовала за Кристофом по коридорам.

Он остановился перед дверью с резьбой из косых лиц.

— Дрю...

— Что? — я с усилием оторвала руку от маминого медальона.

— Я только хочу, чтобы ты знала кое-что, — он указал на дверь быстрым, отрывистым движением, но ничего не сказал.

— Что? — нервно повторила я. Коридор выглядел так же, как и всегда. Бархат, старая древесина, мраморные бюсты. Я не принадлежала этому месту. Я переместила вес, и забавная идея, что ушибы смогли бы поменять их мнение и вернуть, затопила мою голову уже в двадцатый раз.

— Что бы ни случилось, что бы они ни предложили мне, моя преданность принадлежит тебе. Не сомневайся в этом, — его подбородок немного опустился, второе обличье скользило по нему, приглаживая волосы назад и делая его глаза светящимися.

Я снова с трудом сглотнула.

— Преданность... разве это не по части Анны?

Он поднял голову.

— Преданность — это все, что у нас есть. Носферату использовали нас друг против друга уже много раз. Анна не первая, кто стал предателем. И она не будет последней.

— Это действительно успокаивает, Кристоф, — я не хотела казаться подлой. — Давай покончим с этим. Я хочу поискать Грейвса.

Он собирался сказать что-то еще, но явно решил не заморачиваться насчет этого и толкнул дверь. Я тайком вытерла потные руки о толстовку и надеялась, что это не займет много времени.

Глава 34

Четыре взрослых дампира стояли по стойке «смирно». Стул во главе стола был пуст. Элтон, Эзра, Брюс, Хиро — все стояли перед столом, как отряд перед расстрелом. В этот раз не накрыли завтрак.

Кристоф закрыл дверь. Я машинально скрестила руки, стараясь не удивляться, если кто-нибудь из них украдкой бросает взгляды: у меня была порвана майка. Волосы на этот раз были послушны, но еще я была рада, что туго собрала их сзади и нанесла кондиционер, чтобы кудри не высовывались. Не то чтобы это было завораживающим в последнее время, просто от привычек трудно избавиться.

Руки Брюса были сложены вместе. Лицо твердое и белое под его окраской. Это не принесло ему ничего хорошего. Его глаза были как горящие угли.

— Миледи.

Снаружи светило солнце, а птицы щебетали. Но здесь не было солнечного света. Я неудобно переместила свой вес. Все еще сжимала руки в кулаках, так как была не в состоянии дотрагиваться до кулона моей мамы.

— Что? То есть чего вы хотите?

— Я думаю, будет лучше если вы присядете, — сказал галантно Хиро. Но я смотрела через него, там был след тени на полированном до блеска столе.

Мое сердце подползло к горлу

— Боже, — я говорила наполовину удушено. — Нет. О нет!

Я пропихнулась между Хиро и Элтоном и схватила черную вещь. Это был длинный, черный плащ. По длине плащ доходил мне до щиколоток, но ему — до середины голени. От плаща исходил запах сигаретного дыма и здорового, молодого лупгару.

Он был разорван на кусочки. Еще один кусок находился у меня в сумке. Я вынула его из других джинсов и осторожно убрала.

Там также находился конверт — плотная бумага цвета густых сливок с восковой печатью. Печать уже была взломана.

— Мы хотели удостовериться... — начал Хиро.

Я бросила плащ и схватила конверт. Разорвала его.

— Когда? — Кристоф был прямо позади меня. — Точное время? После того, как он исчез? И где?

Лицо Элтона было застывшим и пепельным.

— Мы не знаем. Коробку доставили полчаса назад, в ней находились плащ и конверт.

Там лежал кусок плотной, дорогой бумаги. Небрежный, но фирменный, старинный почерк, достаточно хороший, чтобы его назвать каллиграфичным. Вы почти могли увидеть, как авторучка царапала бумагу, ее кончик скользил, как занятое, маленькое насекомое.

«Раз ты забрала моего Сломленного, я сломлю другого».

— Нет, — рот продолжал повторять это слово. — Нет. Нет.

Кристоф забрал письмо из моих онемевших пальцев. Быстро просмотрел его.

— Господи, — он не казался испуганным. Только... задумчивым.

Во мне хватало страха для нас обоих.

Я снова взяла плащ. Он был разорван, один рукав почти оторвался, и по всей его длине была разбрызгана засохшая грязь, а также более темная жидкость, которая превратилась в сухую корку.

Я не хотела думать об этом.

В моей груди нарастал крик. Я запихнула его подальше настолько сильно, насколько могла. Но он не хотел уходить. Думай, Дрю. Думай.

Я подняла глаза, пальцы превратились в когти на остатках плаща. Я встретила ледяной, пристальный взгляд Кристофа.

— Что вы собираетесь делать?

Я уже подозревала его ответ. Он ведь всего лишь лупгару. Они не позаботятся о нем.

Но не я.

«Когда захочешь рассказать, найдешь меня». О, Боже.

— Мы мало, что можем сделать, — Брюс забрал разорванный конверт. Тихое рычание прошлось по его привлекательному лицо, гордый нос сморщился. — Должно быть, мальчик покинул территорию школы; никто не видел, чтобы они забрали его. Прошло много времени — теперь он может быть где угодно. Сергей надеется, что мы проведем спасательную операцию из-за вашей привязанности...

— Анна, — сказал плоско Кристоф.

Хиро кинул ему темный, красноречивый взгляд.

— Мы не можем приписывать ей каждую неудачу.

— Дрю «украла» меня; так сказала Анна. Почему бы не «украсть» единственного человека, которому Дрю абсолютно доверяет? Здесь есть определенная логика, и так обычно действует Красная Королева. Она не знает других способов. Мы найдем Анну; она поможет нам найти лупгару. И ответы на вопросы о ее действиях за одиннадцать лет, — плечо Кристофа поднялось, опустилось. — Просто.

— Теперь держись, — пропищал Эзра.

— Мы не можем рисковать... — Хиро, снова.

— Это сумасшествие! — вступил в спор Элтон.

— Нет гарантий... — начал Брюс, но я слегка наклонила назад голову и издала звук — что-то среднее между сдавленным криком и рычанием, и все замолчали.

— Вы придурки! — в этот раз трансформация не чувствовалась как теплое масло. Она была похожа на потрескивающую маску молнии, проходящую через меня, и мне пришлось поработать, чтобы произнести слова так, как хотела. — Я ухожу.

Я развернулась на пятках, сумка била по бедру, и протолкнулась мимо Кристофа. Или попыталась протолкнуться.

— Дрю! — он схватил меня за руку, и мне пришлось серьезно поработать, чтобы задушить инстинкт ударить его. — Не делай этого. Пожалуйста.

— Это Грейвс! — слёзы застлали глаза. — У него Грейвс! Мне надо найти его!

— Мы найдем. Но ты не сможешь помочь лупгару, если убежишь без четкого представления о том, что собираешься делать. Сергей не убьёт его. Пока что.

— Отпусти меня! — мой голос сорвался, как у маленького мальчика. — Это Грейвс! У него Грейвс!

Это как ночной кошмар. Что-то все равно продолжало происходить. И, полагаю, что с тех пор, как взяла кусочек ткани с того куста, это было то, чего я боялась. Я просто не говорила себе.

Потому что, оказывается, я трус. Я бы лучше винила Грейвса в том, что он бросил меня, даже если эта мысль была только в моей голове, чем столкнулась с тем фактом, что я втянула его в это. И что он, вероятно, прямо сейчас расплачивается за это.

Я знала, что они делали, чтобы сломить оборотня. Я изучила все возможное по этому вопросу в другой Школе.

И Сергей предпримет все это к Грейвсу.

О, Боже. Я боролась с руками Кристофа.

— У него также будешь ты, если с криком убежишь отсюда, — его пальцы немного сжались. — Послушай меня, Дрю. Мы вернем твоего лупгару. Я клянусь на своем клинке и на своей родословной. Но прямо сейчас ты ничего не можешь сделать.

Я знала, что он был прав, но это не помогало. Онемение закончилось, и вся моя грудь раскалывалась. Горячая вода стекала по щекам. Я когда-нибудь перестану плакать? Господи.

— Я клянусь, — Кристоф смутил меня своим взглядом, как будто в этой комнате мы были вдвоем. — Остальные члены Совета тоже поклянутся. Не так ли?

Прошел длинный, напряженный, тикающий момент. Я не могла отвести взгляда от Кристофа. Он смотрел так, будто у него было рентгеновское зрение, и он проверял мои мозги.

— Потому что, — неумолимо продолжил он, — они предлагают мне место в Совете, так как два его члена, мягко говоря, непригодны. И они собирались сказать тебе, что ты, дорогая, теперь глава Братства.

— К черту их Братство! — и я именно это имела в виду. — Они могут поместить свое Братство туда, где солнце не...

Он поднял руку, и я стихла. Как если бы папа кинул мне Многозначительный Взгляд. Замолчи, Дрю.

— Братство — это огромная организация, хорошо финансируемая и — как только мы искореним сопротивление Анны — хорошо натренированная и преданная. У тебя есть большие шансы найти твоего друга и выжить, — он сделал паузу, и следующее, что он сказал, не содержало ни намека на деловой тон. Это был тот нежный тон, который он никогда не использовал рядом с кем-то, кроме меня. — И если ты не доверяешь им, пташка, постарайся поверить мне.

— Я... — но протест прервался прежде, чем я смогла найти слова. Его кровь все еще текла по моим венам, нашёптывая. Я знала, на что это было похоже, когда клыки погружаются в запястье, и чувствовать ужасное, отвратительное, высушивающее и разрывающее ощущение. Он сделал это для меня, пока я лежала на операционном столе. Ради Бога, Анна стреляла из автомата, и Кристоф склонился ко мне! Защищая своим собственным телом.

Он был со мной на каждом шагу, не упуская меня из вида. И возвращался ради меня, снова и снова.

Прямо сейчас я хотела задать только один вопрос.

— Если бы я ушла прямо сейчас, Кристоф, что бы ты сделал? — на этот раз мне было все равно, что за нами наблюдали.

— Ты бы не стала поступать так глупо, — удивительно, он улыбнулся. Это было медленное, очень личное выражение, и на мгновение оно коснулось его глаз, а потом исчезло. — Если бы ты ушла, пташка моя, моя принцесса — ты бы ушла не одна.

— Подождите, секундочку... — начал Брюс

— Заткнись, — нет никакой радости в том, чтобы огрызаться или заставить кого-то закрыть свой рот так быстро, что он мог бы откусить язык. — Ты серьезно?

Как будто бы я могла спрашивать Кристофа об этом с его кровью, горящей во мне, а рот все еще покалывал не только из-за трансформации, пробегающей по зубам, но также из-за его вкуса.

Один уголок его рта незначительно поднялся. Затем все его лицо стало торжественным.

— Полностью. Верь мне, Дрю. Сперва мы найдем Анну. Потом выследим Сергея. С тобой, полностью натренированной и прошедшей становление, у Братства есть шанс. Тебе больше не придется быть беспомощной.

Что вы делаете, когда кто-то говорит нечто подобное? Нечто, что проходит через вас, как поезд, тормозящий на аварийной остановке. Нечто, что переворачивает все вверх дном, потому что это настолько верно.

Я прижала плащ к груди. Удалось оторвать глаза от Кристофа и взглянуть на остальных. Брюс выглядел встревоженно, Эзра — мрачно. Элтон сложил руки и пристально смотрел на Кристофа, у него появилась линия между бровей, темные глаза были полны решимости.

Хиро пристально смотрел на меня, рот сжат, а волосы немного шевелились, когда его коснулась трансформация. Как если бы он убеждал меня сделать правильное решение.

Я не знала, было ли там правильно решение. Но мне пришлось сделать выбор. Прямо сейчас оно имело значение. Мне также пришлось выбрать, что нужно сделать, потому что Грейвс был...

О, Боже. Я даже не хотела думать об этом. Но мне пришлось. Потому что я втянула его в это. Это была моя ошибка, и если я начала обвинять себя, то не могла остановиться. Все это: весь огромный беспорядок — было моей чертовой ошибкой.

Время делать правильные вещи, Дрю.

С помощью Кристофа, это может стать вероятным. Это все, что я могла бы сделать.

Я прижала к себе плащ и обернулась. Прошла к концу стола, каждый шаг длился целую жизнь.

Я отодвинула тяжелый, с резьбой стул во главе стола и опустилась в него.

Послышались вздохи облегчения — Брюса и Хиро в одно и то же время, Элтона — секундами позже. Я пыталась игнорировать их. Эзра скрестил на груди руки. Кристоф стоял тихо, но его глаза горели. И были прикованы ко мне.

— Хорошо, — сказала я, обнимая плащ Грейвса так сильно, что заболели руки. — С чего мы начнем?

Примечания

1

Спок — кухонный прибор, который одновременно является и вилкой, и ложкой.

2

D&D — это одна из систем правил для настольных ролевых игр.

3

Использовать старое мясо между ушей — американская пословица.

4

Багз Банни — герой мультфильмов и комиксов, находчивый, бесстрашный и немного нахальный кролик.

5

Медикит — фирма лекарственного препарата.

6

Met — марка брендового магазина.

7

Кудзу — род многолетних вьющихся растений семейства бобовых.

8

Интранет — внутренняя частная сеть какой-либо организации.

9

Велоцираптор — род хищных двуногих динозавров.

10

Вальтер ППК — немецкие самозарядные пистолеты, разработанные фирмой «Вальтер», одни из первых массовых пистолетов с УСМ двойного действия.

11

Нордстром — мультибрендовый магазин.

12

Таргет — торговая сеть магазинов.

13

Диллардс — торговая сеть универмагов.

14

Мэйси — одна из крупнейших и старейших сетей розничной торговли в США

15

Маркус-Нейман — группа компаний, включающая 35 одноименных магазинов, два универмага Bergdorf Goodman в Нью-Йорке, интернет-магазин, отделение торговли по каталогам и 14 магазинов распродаж.

16

Мидол — обезболивающий препарат, чаще всего используется при менструациях.

17

Слаши — замороженный снежный десерт на основе натурального фруктового экстракта.

18

Олд неви — брэнд модной одежды.

19

Гранд Централ — намёк на название центрального вокзала в Нью-Йорке Grand Central Terminal.

20

Экстраполяция — метод научного исследования, состоящий в распространении выводов, полученных из наблюдения над одной частью явления, на другую его часть; научное прогнозирование событий.

21

Желтофиоль — комнатное и садовое травянистое растение семейства крестоцветных с желтыми или красновато-жёлтыми цветками и приятным запахом; лакфиоль.

22

Хетты — индоевропейский народ бронзового века, обитавший в Малой Азии, где основал Хеттское царство.

23

Гемо- — составная часть сложных слов, обозначающая отношение, принадлежность к крови. Гемоглобин, гематология, гемодиализ, гемофорез.

24

Эдвил — товарный знак болеутоляющего и жаропонижающего средства — ибупрофена; рекламируется от простуды, головной, зубной и мышечной болей, от артритов и невралгии.

25

Дозвуковая скорость — скорость движения тела, меньшая чем скорость распространения звуковых колебаний при заданных условиях в заданной среде.

26

Эвфемизм — нейтральное по смыслу и эмоциональной «нагрузке» слово или описательное выражение, обычно используемое в текстах и публичных высказываниях для замены других, считающихся неприличными или неуместными, слов и выражений.

27

Марлон Брандо — американский актёр кино и телевидения, режиссёр и политический активист.

28

Декстроза — углевод из группы моносахаридов, синтезируемый зелеными растениями в процессе фотосинтеза.

29

Меритократия — принцип управления, согласно которому руководящие посты должны занимать наиболее способные люди, независимо от их социального происхождения и финансового достатка.

30

Ибн — арабское слово, — входит в состав насаба, означает сын. Т.е. ибн Аллас — сын Алласа.

31

Инвазия — заражение человека, животных и растений паразитами.