На другой день мы не пошли на поденщину -- незачем было. Дома сказали, что работы там больше нет, и занялись домашними делами: я стала платки строчить, а Настасья шить что-то.
Дня два прошло уж и фоминой недели. На третий к Настасье опять приехали сваты, опять из хорошего дома, и шибко сватали ее; выговоров, каких хотела, давали, но Настасья ни на что не глядела, -- уперлась, да и все тут.
Так и уехали сваты ни с чем.
Только уехали сваты, пошла я проведать Настасью. Вошла в избу, смотрю -- сидит она в чулане, угрюмая такая. Дядя Василий по избе ходит злой-презлой, а тетка Марина под окном сидит и тоже невеселая. Только вошла я в избу, она и говорит:
– - Погляди: твоя подруга-то сдурилась, да и все тут. Никак не уговорим замуж идти. И чего она только хочет?..
– - Сам дьявол не поймет, до чего она добивает, -- сказал дядя Василий. -- Дураками нас, что ли, хочет оставить.
– - Да что вы об этом очень хлопочете-то? Ну, не пойду, и все тут. Что же вы очень горюете-то об этом?
– - Да ведь тебе добра желают, дура, ты пойми это! Ведь не миновать замуж идти? Чего ж хорошие места-то упускать!
– - Да, може, я совсем не пойду замуж…
– - Да отчего? Скажи на милость!
Настасья соскочила с места, вышла вон из чулана; глаза у нее так и горят, румянец по щекам разошелся.
– - Оттого я нейду замуж, что тяжела я!
Дядя Василий как остановился у стола, так и плюхнулся на лавку, а тетка Марина всплеснула руками и заголосила:
– - Батюшки мои, родные мои! До чего мы дошли-то, до чего дожили!
И заплакала она горько-горько и головой об стол ударилась.
Дядя Василий перевел дух маленько, поглядел на Настасью сердито так и сказал:
– - Так вот что!.. Вот как!.. хорошо… спасибо, дочка! Разуважила!
И не стал он больше в избе сидеть, а вскочил с места, схватил шапку да вон…
А тетка Марина как набросится на Настасью и начала ее ругать:
– - Ах ты, плеха этакая, паскудница, что ты наделала сама с собой? Загубила ты свою головушку… и нас совсем осрамила! Разве на то мы тебя растили?.. Для того заботились?..
Опустила голову Настасья и пошла опять в чулан. Вижу я, что мне тут уж делать нечего, вышла от них и пошла домой.
"Ну, что-то будет! -- думаю. -- Подняла бурю Настасья, и как это у ней смелости хватило…"
Весь день до вечера у меня сердце ныло, ждала я чего-нибудь плохого после этого. Пришел вечер, легла я спать, и уж успела уснуть, -- думаю, что петухи уж тогда пропели, -- вдруг слышу, в окно стук-стук.
– - Прасковья дома?
Слышу -- тетки Марины голос.
– - Дома, -- говорит моя мать.
– - Вышли ее ко мне.
Накинула я на себя зипун, вышла к ней.
– - Что такое? -- спрашиваю.
– - Настюшка у тебя не была недавно?
– - Нет, -- говорю.
Заплакала тетка Марина.
– - Куда ж это она делась-то?
– - Батюшки мои! А что, -- спрашиваю, -- или дома ее нет?
– - Да, -- говорит, -- нету.
– - Давно ли?
– - Вскоре, как скотину убрали, ушла.
– - Куда же?
– - Не знаю. Пойдем со мной, я тебе расскажу, как было дело.
Пошла я с теткой Мариной, и стала она мне рассказывать:
– - Василий-то после того в кабак прямо пошел, выпил там и пришел домой пьяный и сердитый такой, каким я его сроду не видала. Как вошел в избу, я его и не узнала даже: лицо страшное, глаза как у волка. Только он через порог переступил, как заревет: "Где наша шалава-то?" Я было хотела схоронить куда-нибудь, сказать, что нету, -- пока обойдется-то он, -- а она, как на грех, вышла сама из чулана: "Что тебе, батюшка?" Заревел мужик еще пуще: "Ты что наделала-то? А?!" Да как набросится на нее, как вцепится руками в косы, да как грохнет ее об пол головой, -- и давай тузить: и кулаками-то, и сапогами. Бросилась я было к ней -- заступиться хотела, -- а он как саданет меня наотмашь -- я так горошком и отскочила… Уж так-то он ее бил, так-то бил, а она хоть бы пикнула: валяется это на полу, зубы стиснула, побелела вся, из глаз слезы катятся, а голосу не дает. Наколотился он досыта, схватил за руку ее и потащил из избы вон. Я за ними -- гляжу, что будет. Притащил он ее через двор да в заднюю калитку на огороды и выпихнул. Хотела я к ней выскочить, а он запер калитку, схватил меня да тоже отдул, -- отдул да в омшаник под горенкой и запер, а сам ушел, не знаю куда. Уж я билась-билась там, и кричала-то, и молила -- никто меня не услыхал. Как мне выбраться? Стала потолок пробовать; расшатала одну потолочину да в горенку и вылезла да на огороды. Прибегла я туда, а там Настюшкина и духа нет. Хотела было я по соседям пойти, спросить, нет ли у кого ее, да побоялась: будут придираться, спрашивать, почему ушла да зачем. И что я буду рассказывать? До того ли мне!.. Так и решилась тебя позвать на помогу к себе. Поди, родимая, по соседям, послушай; може, она у кого-нибудь у них сидит.