Прошло немного времени, и Эрика разбудило сердитое шипение и острые коготки, впившиеся в спину. Проснувшись, он слегка пошевелился и недовольно посмотрел на обидчика. Он, видимо, повернулся во сне и придавил котенка. Сейчас крошечное создание сердито выгнулось, шерсть на спине встала дыбом, и возмущенно смотрело на Эрика, упрямо прижимаясь к груди его жены. В этот момент Роза-мунда зашевелилась, пробуждаясь.

Эрик зачаровано следил, как она сонно взглянула сначала на возмущенного котенка, потом на самого Эрика. Следы слез на ее лице исчезли.

– Что такое? – растерянно пробормотала она. Потом, окончательно проснувшись, она поняла, кто перед ней. – О, милорд…

Прогнав остатки сна, она медленно села и посмотрела на Эрика, лежавшего в постели, потом на себя, заметив, что все еще одета. Котенок снова зашипел, когда Эрик попытался встать. Увидев вздыбившуюся шерсть котенка, Розамунда тут же погладила его, успокаивая:

– Тихо, маленький, все хорошо.

– Я, наверное, прижал его во сне, – объяснил Эрик, наконец овладев голосом, и Розамунда сразу встревоженно склонилась над котенком, а он добавил: – Думаю, ему не больно.

– Да, похоже, что с ним все в порядке, – согласилась она и неуверенно взглянула на Эрика. Она немного помолчала, явно еще не до конца проснувшись и не понимая, почему оказалась в постели в середине дня. Но постепенно воспоминания нахлынули на нее. Глаза слегка расширились и наполнились слезами, лицо исказилось от боли и побелело.

– Жена? – растерянно спросил Эрик.

– Он умер. – Слова прозвучали ровно и бесстрастно. Взволнованный ее горем, Эрик подвинулся ближе, стараясь не задеть котенка и его острые коготки. Потом он обнял ее за плечи и притянул к себе. Розамунда, поколебавшись мгновение, припала к его груди, и молчаливые слезы превратились в громкие, мучительные рыдания.

Чувствуя себя беспомощным перед ее горем, Эрик закрыл глаза и стал нежно гладить ее по голове.

– Ш-ш. Все будет хорошо. Поплачь.

– Нет, милорд. Ничего хорошего не будет. Теперь у меня никого не осталось.

Эрик замер, услышав эти слова, ругая себя за холодность. Действительно, теперь у нее никого нет, кроме мужа. Эта мысль потрясла его. Еще ребенком Розамунда осталась без матери. Теперь у нее нет и отца. Ее оторвали от привычной жизни в аббатстве. Неожиданно для себя Эрик прошептал:

– У тебя есть я.

Ее короткий, горький смешок заставил его замереть.

– Я не нужна вам, милорд. И не стоит притворяться. Отец заставил вас жениться, точно так же, как навязал это решение мне.

Эрик заколебался, не зная, как ответить. Потом, откашлявшись, сказал:

– Возможно, мы оба не желали этого брака, но ведь мы можем попробовать быть счастливыми. Разве нет?

– Счастливыми? – горько спросила она. – Мы здесь две недели, и за это время я только узнала, что совершенно беспомощна. Я не знаю, как вести хозяйство, как распоряжаться слугами, не умею считать или вышивать. Я и в постели ничего не могу.

Эрик поморщился. Да, их первый опыт в постели закончился полной неудачей, но это вряд ли была ее вина. Она действительно мало знала о тонкостях брачного ложа, но все же это лучше, чем обширный опыт и знания, которыми обладала Делия. И потом, все закончилось бы иначе, если бы у него было время подготовить ее как следует. Короткое и грубое вторжение, которое он был вынужден осуществить, было неприятным для них обоих.

– Первый раз всегда бывает неприятным и неловким, – уверенно сказал он. – В следующий раз все будет по-другому. Вот увидишь.

– Правда? – Она слегка отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо, и он серьезно кивнул.

– Правда.

– Значит, вам не противна мысль о том, что нужно делить со мной брачное ложе?

Он коротко рассмеялся, глядя на ее точеную фигурку. Отвращение? Неужели она действительно не знает, как красива? Подумав об этом, он поднял руку, чтобы погладить ее по щеке. Нет, его не отталкивает мысль о том, как она будет лежать под ним, теплая и обнаженная, пылая от страсти. Он почувствовал, как напряглась его плоть от желания, когда он мысленно представил эту картину. Он женат уже три недели и до сих пор не видел жену обнаженной. Она отказалась снять платье в тот, первый раз, и хотя он видел ее купающейся голой в реке, но лишь со спины. Но он мог дополнить картину, что и делал почти каждый раз, когда смотрел на нее.

– Нет, – наконец ответил он. – Мысль о том, чтобы спать с тобой, не вызывает у меня отвращения. Совсем наоборот. И я докажу это тебе, – твердо сказал он.

Растерянность Розамунды сменилась неуверенностью, а потом, похоже, смирением. Молниеносно она встала на постели на четвереньки. Эту позу можно было истолковать только одним образом. Было видно, что хотя в первый раз она не испытала наслаждения и не ждала его теперь, ей просто хотелось порадовать его. Но когда прямо перед его носом появилась ее попка, напоминавшая о том, что придется преодолеть, Эрик почувствовал, как желание развеялось словно пыль на ветру.

Вздохнув про себя, он сказал:

– Сегодня вечером.

Розамунда неуверенно взглянула на него через плечо:

– Сегодня вечером, милорд?

– Да, вечером. А сейчас… – Он поискал предлог, чтобы объяснить свой отказ, и ухватился за очевидное: – Разве уже не пора ужинать?

Посмотрев в окно, Розамунда увидела, что солнце уже прошло три четверти своего пути. Да, действительно близилось время ужина. Она повернулась, чтобы сказать об этом мужу, и увидела, что он уже направлялся к двери, на ходу натягивая тунику.

– Поторопись, иначе еда остынет, – сказал он и вышел, предоставив ей самой решать, когда последовать за ним.

Розамунда посмотрела, как за мужем закрылась дверь, и покачала головой. Ей казалось, что ему просто не терпелось уйти. Нет, наверное, она ошиблась. Ведь он не сказал, что она вызывает у него отвращение.

С другой стороны, что-то ей подсказывало, что не испытывать отвращения и желать – это совсем не одно и то же. Розамунда вздохнула, расправляя помявшееся платье. Наверное, это не так уж и важно. Ведь и она сама не очень-то горела желанием повторить неудачный опыт.

Еще раз вздохнув, она направилась к двери, качая головой оттого, что вечером ее ожидает унизительное испытание. Не нужно было ей открывать рот.

– Ну, я пойду спать.

Эрик вздрогнул при этих словах лорда Спенсера.

– Что? Так рано? Почему бы сначала еще не выпить со мной?

Печально улыбнувшись, старик покачал головой:

– В это время я уже давно отдыхаю. И боюсь, что если выпью еще, то Джозефу придется нести меня. Увидимся утром, милорд.

Эрик неохотно пожелал старику спокойной ночи и обвел взглядом людей, сидевших за столом. Трапеза была необычно тихой. Лорд Спенсер выразил соболезнования Розамунде, как только она появилась, спустя несколько минут после Эрика. Глаза ее наполнились слезами, когда она услышала его слова сочувствия, но ни одна капля не скатилась по ее щекам. Еще несколько раз за вечер она была близка к тому, чтобы расплакаться. Все обитатели замка были также подавлены. Короля Генриха здесь любили. Розамунда молчала почти весь вечер и удалилась сразу после трапезы.

Эрик остался, чтобы выпить еще немного вина, и его охватило смутное чувство тревоги. Мрачно глядя на почти пустые столы, он недоумевал, когда это все успели превратиться в таких ранних пташек.

– Пожалуй, я тоже пойду отдыхать. Эрик с ужасом посмотрел на епископа Шрусбери. Сейчас за столом их оставалось только двое – Эрик и епископ.

– Что? Разве вы не хотите посидеть еще и обсудить со мной, должен ли я вернуть Розамунду в монастырь?

Уже почти поднявшись, епископ Шрусбери замер и быстро взглянул на Эрика.

– Вы думаете, есть такая возможность?

Эрик раздраженно нахмурился и заерзал на стуле:

– Нет, но мы могли бы поспорить.

Епископ покачал головой и встал:

– Я слишком устал, чтобы спорить понапрасну. Завтра, возможно, я сумею найти доводы, к которым вы прислушаетесь.

– Возможно, – сухо согласился Эрик, подумав, что если вечером оправдаются его худшие опасения, то он вполне может признать, что доводы епископа разумны.

Эрик нахмурился и поднес кружку с элем к губам, стараясь не очень задумываться. Но это было невозможно. Он уже и сам понимал, в чем дело. Он сидел и пил эль, пытаясь набраться храбрости.

Боже милостивый, он боялся подняться наверх потому что знал, что ему придется исполнять супружеский долг. Он же пообещал это Розамунде. И он хотел, действительно хотел. И не отсутствие желания удерживало его сейчас на месте. Он так желал ее, что это желание было почти осязаемым. Неделя пути сначала до Шамбли, потом в Гудхолл превратилась для него в сладостную пытку. Если закрыть глаза, то ему сразу вспоминалось ощущение ее тела в его руках, когда она сидела перед ним на лошади. Ее такие мягкие и шелковистые волосы ласкали его щеку. Чудесный аромат роз обволакивал его, когда он наклонял голову, чтобы услышать ее. Ее спина была прижата к его груди; ее бедра касались его ног. Ее грудь постоянно касалась его рук, державших поводья. Это была настоящая пытка – держать ее вот так. Как и лежать рядом с ней с тех пор, как они приехали в Гудхолл.

И будто мало было чувствовать ее тело, ощущать ее запах, он словно видел ее – ее влажное тело, сверкающее в лунном свете, когда она стояла обнаженная, а вода струилась вокруг ее бесподобного тела.

Ему по крайней мере око показалось совершенным. Дтинные стройные нога, изящная талия, изгиб небольшой упругой груди. Именно такие женщины нравились ему – с округлыми формами, но без излишней полноты.

Чувствуя, как дрожь желания охватывает тело, Эрик судорожно вздохнул и постарался прогнать мысли о ней.

«Дело не в желании, его достаточно, – подумал он, когда пыл несколько утих. – Тогда почему я колеблюсь и не иду к жене?»

Ответ не пришлось долго искать. Страх. После неудачи в их свадебный день он боялся и ждал этой ночи со смесью нетерпеливого желания и тревоги. С одной стороны, он был уверен, что во второй раз все будет по-другому. Не будет спешки, он сможет дать ей представление о нормальных супружеских отношениях. С другой стороны, он все еще вздрагивал, вспоминая их первый опыт близости, и боялся, что и во второй раз все закончится так же. Это его жена, а не какая-нибудь служанка, с которой он может провести ночь и ни о чем не тревожиться. Здесь он не мог после этого весело попрощаться и отправиться восвояси. Розамунда будет рядом с ним утром и вечером, каждое утро и каждый вечер. Если он снова все скомкает, ему придется до конца своих дней каждое утро переживать то же самое.

На душе стало легче, когда он понял, что его сдерживает. Как любил говорить Генрих, всегда хорошо знать своего врага. Грустно улыбнувшись собственным мыслям, он решил: довольно колебаний и размышлений. Ему ведь нужно всего лишь исполнить супружеский долг, а не убить дракона. И все же он решительно расправил плечи и глубоко вздохнул, прежде чем встать из-за стола. Сделав всего два шага, он вернулся, схватил кружку с элем и залпом осушил ее.

Стукнув кружкой по столу, Эрик решительным шагом направился к лестнице, поднялся наверх, прошел к спальне, и там решимость покинула его. Он заколебался у двери, скривился, потом прижался лбом к грубым доскам двери и вздохнул. Нет, это просто нелепо. Он ведет себя словно испуганная девственница. А Эрик отнюдь не был девственником и даже не мог вспомнить свои ощущения в первый раз. Ему и двенадцати лет не было, когда у него появилась первая женщина, Она следовала за лагерем, одна из многочисленных шлюх, что сопровождают воинов с одной битвы на другую, отдаваясь каждому, у кого есть чем заплатить. Он тогда был сущим юнцом, впервые вырвался на свободу и жаждал испытать все сполна.

И он испытал, подумал он сейчас, вспомнив свой энтузиазм в тот первый раз. Ему даже не пришлось ничего платить. Она – он не мог вспомнить ее имени – назвала это твоим добрым делом, «объездила», так сказать, мальчика. Его тогда распирало от гордости, как молодого петуха, и он совершенно не уловил смысла ее слов. Только позднее, с опытом, он понял, что она позабавилась с ним бесплатно из жалости. Не было никакой нужды в прелюдии; его плоть была тверда словно камень еще до того, как он расстегнул штаны. Он успел один раз поцеловать ее, задрать ей юбку и даже вонзиться в нее, но больше его молодое взволнованное тело не выдержало и потребовало немедленного высвобождения. Оглядываясь назад, он поражался, как тогда сумел продержаться почти минуту.

Качая головой и испытывая смущение, свойственное зрелым людям, когда они вспоминают юношеские проделки, он закрыл глаза. Второй раз у него тоже получилось не лучше. Но зато третий – это было совершенно иное дело. То ли благодаря опыту женщины, то ли потому, что он был пьян, но он научился у нее очень многому. Молли. Он сомневался, что когда-нибудь забудет ее имя. Она первая стала учить его всему, что нужно знать об отношениях между мужчиной и женщиной, и ей нравилось учить. Эрик продолжал набираться опыта и в последующие годы. Он обнаружил что он нравится самым разным женщинам – и шлюхам, и служанкам, и дамам.

И хватит топтаться под дверями собственной спальни. Нужно перейти к делу, не думая об этом как о работе. Неудача первого раза не повторится. Ему уже не двенадцать лет.

Розамунда сидела на постели, поглаживая мурлыкавшего котенка, которого назвала Чернышом, и ожидала мужа. Эрик остался за столом после ее ухода, очевидно, обсуждая с мужчинами увиденное при объезде владений и дела на завтра. Именно об этом шла речь во время трапезы. Розамунда молча прислушивалась к беседе, заметив, что никто не упомянул о конюшне или о конюхе. Лишь один раз кто-то сказал, что новые конюшни все же будут построены.

Отчаянно пытаясь не думать о смерти отца, чтобы избежать слез за столом, Розамунда дала волю возмущению и гневу. Это помогло ей продержаться весь ужин, но, когда она вернулась в спальню, мысли об отце снова стали одолевать ее. Ей становилось так горько и больно, что она старалась думать о другом. На замену пришли одновременно две мысли: о ее прискорбной неспособности стать хорошей женой и о том, что вскоре ее муж войдет в спальню с намерением исполнить супружеский долг. Измученная ожиданием, она почти обрадовалась, когда дверь открылась и муж вошел комнату.

Она сидела на кровати, все еще одетая, поглаживая котенка. Выдавив из себя улыбку, Эрик закрыл дверь и направился к жене. Присев на край постели, он рассеянно обвел взглядом комнату. Все в ней было по-прежнему, и ничто не могло отвлечь от предстоящего дела.

– Муж?

Вздрогнув, Эрик вопросительно посмотрел на Розамунду.

– Вы все еще желаете…

– Да, – прервал он ее тревожный вопрос, потом взглянул на котенка, уютно устроившегося у нее на коленях. – Я только… уберу малыша, – заявил он, снова убеждая себя что не ищет повода потянуть время. Не обращая внимания на когти и зубы, немедленно впившиеся в его ладони, Эрик подхватил шипящий клубок с ее колен и отнес его к креслу у огня. Усадив котенка, он повернулся и замер. За это время его жена успела встать на постели на четвереньки и задрать юбку до талии. Эта нелепая поза не переставала приводить его в состояние растерянности.

Закрыв глаза, он досчитал про себя до десяти, потом снова заставил себя посмотреть на нее, распрямил плечи и решительно направился к постели.

– Жена… Розамунда, – поправил он себя и через силу улыбнулся, когда она взглянула на него через плечо. – Иди сюда. – Он указал рукой на край кровати, и она непонимающе посмотрела на него.

– Я думала, что вы хотите начать…

– Да, но прежде я хочу, чтобы ты подошла сюда, – перебил он ее.

Розамунда слегка нахмурилась. Лицо мужа было раздраженным, он только что не рычал. Она явно чем-то снова, рассердила его. Вздохнув про себя, она повернулась и пододвинулась к Эрику, неуверенно глядя на него.

Взяв ее за плечи, он мягко потянул ее к себе и прикоснулся губами к ее губам. Розамунда тут же резко отстранилась от него:

– Что вы делаете?

Закрыв глаза, ее муж страдальчески вздохнул:

– Я целую тебя.

– О! – Не понимая, почему он тратит время на поцелуи, Розамунда все же позволила ему снова обнять ее. Она была неподвижна и безучастна, когда его губы мягко скользили по ее губам, до тех пор, пока он не коснулся языком ее губ. Вздрогнув, она снова попыталась отстраниться, но он удержал ее, упорно касаясь губ языком, пока они не приоткрылись. Его язык мгновенно проник во влажные глубины ее рта и коснулся ее языка, вызвав восхитительное ощущение. Она терпела это несколько мгновений, чувствуя, как в ней поднимается жаркая волна. Но страх придал ей силы, и она вырвалась из его объятий.

Юстасия говорила, что не должно быть никаких похотливых поцелуев. Розамунда не знала, считается ли похотливым этот поцелуй, но была уверена, что все, что доставляет такое наслаждение, непременно грешно.

– Как вы думаете, нам не пора перейти к делу? – спросила она.

Эрик слегка улыбнулся. Ее губы припухли и порозовели от его поцелуев, в глазах стоял страх и в то же время появились первые искорки желания.

– Мы уже перешли, жена.

Он увидел сомнение, промелькнувшее на ее лице, и, вспомнив день свадьбы и то, что она говорила ему, когда он пытался сделать ее женщиной, решил разом устранить все недомолвки и недоразумения.

– Жена, та монахиня, что рассказывала тебе об «огурцах» и прочем…

– Юстасия, – с готовностью подсказала она, и он кивнул.

– Да. Я хочу, чтобы ты забыла все, что она говорила. Она ошибалась.

– Правда?

– Да.

Розамунда кивнула.

– У меня были сомнения, – тихо призналась она, и Эрик удивленно изогнул брови.

– Правда?

– Да. – Ее взгляд остановился на его коленях. – Он совсем не похож на огурец. Скорее на гриб. Я… – Она замолчала, когда его ладонь накрыла ее губы. Подняв взор, Розамунда увидела, что его глаза закрыты, а лицо покраснело.

Покачав головой, Эрик открыл глаза, лицо его болезненно скривилось.

– Давай просто договоримся, что она ошибалась и что я твой муж, который с удовольствием научит тебя всему, что ты должна знать об этом. Договорились?

Розамунда кивнула, и Эрик убрал руку, но не дал ей возможности снова заговорить. Прижавшись губами к ее губам, он стал целовать ее, как никто никогда не целовал, пока она не задрожала в его руках, издавая тихие звуки мольбы и наслаждения. Потом он положил ее руки себе на плечи. Теперь они не могли помешать ему, и его пальцы заскользили обратно к ее плечам, а потом ладони обхватили ее грудь.

Ее тело напряглось, словно натянутая тетива, руки с силой сжались вокруг его шеи, губы почти яростно прижались к его губам. Эрик замер, давая ей возможность привыкнуть к его прикосновениям, и она постепенно успокоилась, ее поцелуи стали мягче и нежнее.

Ее чувственность привела Эрика в восторг. Он довольно улыбнулся, и его губы заскользили по ее щеке к уху, слегка покусывая его. Розамунда мгновенно задрожала в его руках и издала тихий стон. Эрик крепко прижал ее к себе, продолжая нежно сжимать и ласкать грудь. Внезапно она резко отстранилась. Грудь ее вздымалась, взгляд блуждал, то задерживаясь на его возбужденной плоти, то останавливаясь на его лице.

– Я должна… – выдохнула она, потом быстро вновь приняла эту проклятую позу на четвереньках.

Эрик вздохнул про себя. Похоже, он не сумел заставить ее забыть проклятые наставления, что дала ей та ненормальная монахиня. Покачав головой, он быстро снял одежду, подошел к постели и сел прямо перед Розамундой. Нахмурившись, она привстала, села на корточки, и тут Эрик занял освободившееся место.

Довольный тем, что у нее теперь нет места, чтобы снова встать на четвереньки, он поднял руку и погладил ее грудь. Другая рука заскользила вниз, чтобы поднять подол и проникнуть под него. Ее растерянный взгляд столкнулся с его взглядом, когда рука Эрика скользнула между ее бедер, найдя пальцами то, к чему он стремился.

Розамунда подпрыгнула так, словно в нее попала стрела. Эрик тут же обнял ее за талию, прижал к груди, продолжая ласкать одной рукой.

– Что? – ахнула она, и ее руки накрыли его руку. – Что вы делаете?

– Трогаю тебя, – просто ответил он, наклоняясь и целуя ее шею.

– Зачем? – с трудом произнесла она.

– Тебе не нравится? – спросил он и хрипло засмеялся, когда она тут же замотала головой. – Обманщица, – прошептал он ей в ухо. – Я чувствую, что тебе это нравится.

Услышав эти слова, она еще больше напряглась:

– Правда чувствуете?

– Да, твои соски твердые. – Он сжал пальцами один сосок через платье, гадая, скоро ли ему удастся раздеть ее. – И ты вся влажная там и готова принять меня. – Он скользнул пальцем во влажное лоно, довольный тихим стоном, который она пыталась подавить. Она уже двигалась вместе с его рукой, сама того не замечая, и Эрик почувствовал, как все больше возбуждается вместе с ней. Он поцеловал ее, жадно припав к ее губам. Потом, отодвинув в сторону огненные пряди, он заскользил губами по ее шее, целуя и покусывая нежную кожу, и на мгновение замер, услышав, как с ее губ сорвалось короткое «о!».

– Что значит «о!»?

– Это совсем не больно, когда ты кусаешь мою шею. А я думала, что будет больно, – застонала она.

Эрик ничего не понял, но сейчас было не до расспросов. Он чертовски хотел снять с нее платье, почувствовать кожей ее кожу, прижаться губами к одной груди, потом к другой… Господи, в эту минуту он мог бы с радостью умереть, прижавшись лицом к ее груди.

Не переставая целовать ее, он стал развязывать шнуровку на платье, подхватив губами вздох разочарования, когда он убрал руку из-под юбки. Когда шнуровка была развязана, он быстро спустил платье с ее плеч и обхватил ладонями обнаженную грудь. Розамунда выгнулась навстречу его ладоням, прошептав что-то, накрывая его руки своими, когда он ласкалее напрягшиеся соски.

Но это его не удовлетворило. Он хотел прижаться губами к ее груди. Обхватив Розамунду рукой за талию, он слегка приподнял ее и с наслаждением втянул в рот соблазнительный сосок.

Розамунда мгновенно обхватила его голову руками и попыталась оттолкнуть, воскликнув:

– Тут ты не получишь молока!

– Здесь пока, может, и нет, а вот тут получу. – Эрик накрыл ладонью бугорок между ее ног, потом его губы устремились к другому соску. Слова сестры Юстасии зазвенели в голове Розамунды: «Губы для того, чтобы говорить, грудь – чтобы…» Розамунда потеряла нить размышлений, когда Эрик потянул платье вниз и мягко толкнул ее на подушки.

Она опустилась с тихим восклицанием, следя широко раскрытыми глазами, как он стягивает с нее платье и небрежно бросает на пол. Ее руки тут же попытались прикрыть наготу, но Эрик отстранил их и лег рядом.

Слегка приподнявшись, он поцеловал сначала одну грудь, потом другую, и Розамунда обхватила ладонями его голову, зарываясь пальцами в волосы. Потом его губы заскользили вниз по ее животу, и Розамунда закрыла глаза, чувствуя, как все в ней затрепетало. Она почувствовала, как его губы коснулись одного бедра, потом другого, и задрожала от этих прикосновений. По его настоянию она раздвинула ноги и согнула их, хотя вряд ли отдавала себе в этом отчет. Она была целиком поглощена ощущением его губ на своем теле.

Он покрыл поцелуями бедро до самого колена, поцеловал и лизнул нежную кожу под коленом, потом губы скользнули к другой ноге, поднимаясь все выше и оставляя за собой пылающий след, пока не остановились в самом центре. Розамунда выгнулась дугой и сдвинула ноги, сжав его голову.

Эрик взял ее за бедра и снова заставил раскрыться навстречу его губам, чувствуя, как пот стекает с его лба. Его плоть была напряженной и твердой, словно меч, и ему уже было мало просто вонзиться в нее. Ее страсть была заразительна, ответные чувства – такие естественные, о каких только и мог мечтать мужчина, – сводили его с ума. Вздохи, стоны, вскрики срывались с ее губ без всякой оглядки на приличия. Ее тело выгибалось навстречу ему. Голова металась, словно она была в плену забытья. Ее соски, словно бутоны, так и манили к себе, жаждали его губ. Глаза были закрыты, руки вцепились в простыню. И он хотел только одного – глубоко проникнуть в нее, найти тот влажный теплый дом, предел всех его мечтаний. Но он непременно хотел исправить ту первую неудачу, поэтому сдерживал себя.

Как же трудно было сдерживаться, когда она так откликалась! Ее желание распаляло его страсть, и он зачарованно следил, как она борется с захлестывающими ее ощущениями. Он уже подумал, что взорвется еще до того, как вонзится в нее, но тут пронзительный крик сорвался с ее губ, и ее тело обмякло, когда она всхлипнула, достигнув наконец высвобождения.

Эрик мгновенно встал на колени между ее бедер, слегка приподнял, обхватив ягодицы, и легко проник в нее. Он увидел, как удивленно распахнулись ее глаза, и она задохнулась от неожиданности; потом глаза снова закрылись, и она выгнулась навстречу. Теперь они двигались вместе, ее бедра поднимались к нему, она всхлипывала от обуревавших ее ощущений. Возбуждение жены распаляло, и он двигался все быстрее, с удивлением чувствуя, как ее руки обхватили его ягодицы, а ногти впились в кожу. Потом она откинула назад голову и вскрикнула, когда наслаждение вновь захлестнуло ее, и тут же это чувство настигло и Эрика.

Эрих лежал на спине, заложив руки за голову; глаза были закрыты, а на губах блуждала улыбка. Он был горд собой. Он оказался выше всех похвал, точно рассчитав время, удержав прекрасный ритм. Он знал, что доставил жене безмерное наслаждение. Теперь ему больше не придется бояться, что она будет избегать брачного ложа. Для них эта ночь стала началом новых отношений. Да, он был уверен, что заставил ее полностью забыть их первый неудачный опыт.

Сдавленный всхлип донесся до его слуха, и улыбка сменилась растерянностью. Повторный всхлип заставил его широко открыть глаза и с тревогой посмотреть на жену. Она отвернулась от него, и ее плечи вздрагивали от горьких рыданий. Эрик был потрясен и сбит с толку. Очередной всхлип заставил его сесть и, как бы успокаивая, погладить ее по спине.

– Жена? – неуверенно пробормотал он, нахмурившись, когда ее плечи затряслись еще сильнее. – Жена!

Не на шутку встревожившись, он взял ее за плечо и повернул на спину, собираясь успокоить. И тут его глаза недоверчиво расширились, когда он увидел, что она не рыдает, а заливается хохотом. Он сердито посмотрел на нее.

– И что тут смешного, черт возьми?

– Я… Это… О… – Она снова задохнулась от смеха и наконец выдавила из себя: – А я-то думала, что лучше мыть полы зимой в аббатстве. – Когда Эрик непонимающе заморгал, она рассмеялась еще громче. Катаясь на кровати от хохота, она наконец сумела выговорить: – О, милорд, правда, Юстасия не имела ни малейшего представления об этом.

Эрик слегка нахмурился:

– Монахиня?

– Да. – Розамунда хихикнула, потом передразнила женщину: – «Ну, ты же видела животных. Это то же самое». – Покачав головой, она так расхохоталась, что слезы выступили у нее на глазах. – Вы, должно быть, сочли меня полной дурой. И неудивительно, что вы так тряслись надо мной. Даже я на вашем месте не разрешила бы мне выходить из замка и приближаться к конюшням.

– Ах да, насчет конюшни, – пробормотал он и поморщился. Он вообще-то не трясся над ней, хотя ей так могло показаться, но был против ее работы с животными. А все потому, что он боялся измены.

Страх – ужасная вещь. Он и мужчин может сделать своими пленниками. А в этом случае, похоже, его страх скорее мог сделать пленницей его жену. Потому что единственный путь уберечь ее от всех искушений – запереть в башне замка. Сейчас Эрик с ужасом понял, что уже был близок к этому. Да, он, конечно, пока ограничил ее передвижения только замком, но вечером за столом он заметил, что в зале очень много мужчин, и испугался любопытства жены по отношению к ним. В конечном итоге он, несомненно, запретил бы ей появляться в зале, потом в кухне… Ведь повар – мужчина! Да, он стоял на опасном пути. Пора избрать другой. Сегодня ведь все начинается сначала,

Да, он разрешит ей ходить на конюшни, решил он. Смизи сказал, что она помогала ему в пути с лошадьми и что она очень много знает и как-то особенно умеет обращаться с ними.

Это его не слишком удивило. В аббатстве она провела почти всю жизнь на конюшне, ухаживая за лошадьми. Да, наверное, он был не прав, запретив ей это. Он разрешит ей ходить на конюшню, будут там находиться мужчины или нет. Он не допустит, чтобы она была несчастной, как утверждал Шрусбери. Но, услышав ее слова, Эрик нахмурился.

– Я еще удивлялась, почему отец Абернотт вечно читал нравоучения по поводу измены и блуда. Теперь меня не удивляет, что это происходит часто, если ощущения всегда такие приятные. – Покачав головой, она с любопытством взглянула на Эрика. – Что вы говорили насчет конюшни, милорд?

Эрик некоторое время смотрел на нее, сжав челюсти словно стальной капкан, потом рявкнул:

– Если я еще раз застану тебя там, запру в этой комнате на неделю!

Потом, отвернувшись, уставился в стену, решительно не обращая внимания на удивленный и слегка обиженный взгляд, который, в чем он не сомневался, был устремлен ему в спину.