Альтдорф. Зима, 2051
Когда послушник постучал в дверь камеры, капитан Гримм пытал пленного.
Причетник обрадовался перерыву.
Ему были до тошноты отвратительны жестокость Гримма и нескрываемое удовольствие, с которым этот человек занимался своей грязной работой. Голова жреца кружилась. Не раз и не два ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. А пленник молчал. Он смотрел прямо перед собой, и в глазах его полыхало безумие боли, когда Гримм терзал его плоть раскаленными щипцами и прочими пыточными инструментами.
Вонь паленого мяса переполняла каморку. Причетник знал, что отныне шипение прикасающегося к коже горячего железа будет преследовать его годами. Он пытался успокоить себя мыслями о доброй цели, о великой пользе; что такое боль одного монстра по сравнению со страданиями всей его паствы? Но доводы рассудка были не слишком убедительны.
Он ответил на стук:
- Да? В чем дело?
В дверях появился бледный, дрожащий юноша:
- Ваше святейшество… там… вам надо подняться. Стражники захватили в плен… женщину. Она кричала и пыталась раскопать могилу верховного теогониста. Ее отвели в башню. Лекарь напоил ее настойкой опия. Она очень взбудоражена, ваша милость. Ее лицо… она одна из них. Когда реальность ускользает от нее, в ее лице проглядывает тварь. Она все время что-то бессвязно лепечет. До того как успокоительное подействовало, она бросалась на стены, сорвала пальцы в кровь, пытаясь расцарапать камень. Она бредила о своем возлюбленном, а теперь просто всхлипывает. Говорить с ней невозможно. Она сумасшедшая.
- Ясно, - задумчиво произнес причетник. Что ж, вполне возможно, что этим проклятым созданиям известны узы живых: любовь, дружба, братство. Что если женщина как-то связана с мертвым графом? - Пойдем со мной. Мне не нравятся пытки. Пора взглянуть на дневной свет. Значит, ты сказал, что ее обнаружили, когда она пыталась откопать верховного теогониста? Возможно, вы неверно оценили ситуацию. Подумай еще раз. Разве не более вероятно, что она хотела добраться до останков фон Карстена?
Причетник затворил тяжелую дверь темницы, отсекая стоны пленного, и направился по сырому коридору навстречу солнцу.
Он понятия не имел, день сейчас или ночь. В подземелье собора время - часы, минуты - теряло ритм и смысл.
Послушник молчал, пока они не дошли до лестницы.
- Это еще не все, ваша милость.
Причетник остановился, занеся одну ногу на ступеньку, и повернулся.
- Говори.
- Книги, которые нам дали, чтобы уничтожить…
- Что с ними?
- Тот вор… украл одну.
- Надо найти его и вернуть книгу. Проклятые книги и так уже слишком долго пачкали мир, этому пора положить конец. Не случайно я попросил вас уничтожить их, мальчик. Эти книги опасны. Не знаю, оригиналы это или копии, но в них содержится черная мудрость некроманта Нагаша, его заклинания и его скверна. Они оказались в руках предводителя вампиров - отсюда и появилось войско Восставших мертвецов. Эту силу нельзя больше выпускать в мир. Найдите Манна и верните книгу…
- Мы… ох… Манн обнаружен в трущобном районе Дрексак в тени Ратуши Разгребателей грязи.
- Тогда в чем проблема? Манн пойман, книга возвращена. На этот раз нам повезло. Позаботься о том, чтобы книгу немедленно сожгли, мальчик. Рисковать не стоит.
- Это… но… видите ли… у вора не было книги, ваша милость. На него напали. Обе его руки лежали на мостовой рядом с телом - отрубленные. Когда мы принесли его в собор, он едва дышал. Кто бы ни расправился с ним - книга у него.
- В таком случае остается лишь молиться, чтобы ему не было известно, что это за книга.
- Мы узнаем больше, если вор когда-нибудь придет в себя, ваша милость, но, боюсь, его участь предрешена. Нападение похоже на обычное наказание за воровство, но, по словам того разгребателя грязи, который нашел его, Манн, прежде чем лишиться чувств, бормотал лишь одно: «Тень… тень… он ходит в тени». Полагаю, один вор мог отомстить другому. Конечно, обычно честь для воров ничто, но, в конце концов, мало ли что бывает.
Он ходит в тени.
От этих слов кровь застыла в венах причетника. Он понял.
У него не оставалось сомнений.
Вильгельм заключил сделку с дьяволом, и дьявол уже взял свое. Ничего не закончилось. Напротив, все только начинается. Перед мысленным взором жреца поплыли картины резни и кровавых полей, стервятники, расклевывающие трупы, которые корчатся, возвращаясь к жизни нежити. Сколько еще людей погибнет?
- Если ты настолько глуп, что договариваешься с демонами, ты получаешь то, что заслуживаешь.
- Ваша милость?
- Я просто говорил сам с собой, мальчик. Просто говорил сам с собой. - Усилием воли он подавил дрожь. - Ладно, всему своя очередь. Проводи меня к ней.
Они поднялись по лестнице в Башню здравствующих святых с самым высоким шпилем собора и оказались перед зарешеченной деревянной дверью, которую охраняли двое стражников с такими же деревянными лицами. Очевидно, они были смущены поставленной перед ними задачей. Причетник кивнул на решетку:
- Откройте.
- Ваша милость, пленница одурманена, лекарь еще час назад дал ей снадобье, потому что она опасна для себя и для тех, кто рядом.
- И все же я попытаюсь, солдат. Открой дверь. Человек кивнул и отодвинул решетку, впуская посетителей в убогую клетушку. Когда-то, в далеком прошлом, эта комната, наверное, блистала роскошью колышущихся бархатных занавесей и шикарных диванов, но моль и время сделали свое дело - обстановка до предела обветшала. Женщина съежилась в дальнем углу - как дикий зверь, попавший в клетку. Лицо почти полностью скрывали разметавшиеся пряди черных волос. Она подняла голову навстречу вошедшим, и бездонные глаза обожгли жреца болью и безумием горя.
- Ты знаешь, где мой милый? - Голос женщины дрожал и оттого мучительно напоминал детский. Надежда в ее зрачках разбивала сердце.
И вдруг в мгновение ока невинность пропала - женское лицо раскололось и вытянулось со свирепым звериным воем: это скрывавшаяся внутри тварь на миг вырвалась на волю. Женщина стала корчиться, извиваться, бить себя по лицу, царапать глаза, да так, что по щекам ее побежали ручейки кровавых слез. Задыхаясь, несчастная умоляюще взглянула на причетника. Как же трудно было примириться с тем, что в одном теле живут красавица и чудовище!
Жрец начертал в воздухе знак Сигмара и только после этого переступил порог.
- Он мертв.
Женщина дернулась, словно ее ударили. Только теперь жрец увидел, что она в кандалах и прикована к кровати.
- Нет, он бессмертен! Он не мог умереть! Ты лжец!
Цепь натянулась и лязгнула о дерево, но выдержала.
Причетник опустился на колени рядом с пленницей. Когда он заговорил, в его голосе звучала лишь жалость:
- Обо мне можно многое сказать, женщина, но, клянусь тебе, графа-вампира больше нет. Он погиб.
Она вжалась в стену, тряся головой, подтянула колени к груди, обняла их и стала раскачиваться из стороны в сторону. Браслеты кандалов врезались в ее голые ноги.
- Нет, нет, нет-нет-нетнетнет. Нет. Только не мой милый. Только не моя любовь. Он бы не покинул меня. Он меня любит. Любит. Он бы не бросил меня.
- В данном случае у него не было выбора, - сказал причетник, кладя руку на ее колено.
Она опустила свою руку на его. Секунда фальшивой нежности - и женщина, оскалившись, вонзила длинные ногти-когти в не успевшую отдернуться кисть, раздирая кожу. Рану защипало. Жрец сжал кулак, и кровь потекла по пальцам.
В комнату вошел кто-то еще.
- Избавь сучку от ее горестей, жрец,- грубо бросил прибывший.
Причетник обернулся и увидел Людвига, претендента на имперский престол, малодушного и трусливого человека, явившегося со своим личным телохранителем.
- Тебя не приглашали в храм Сигмара, претендент, - сказал жрец, отворачиваясь от пары. - Ни тебя, ни твоего головореза.
- Ты забываешься, жрец. Помни, в светском мире я человек влиятельный. В частности, в моей власти пожаловать титул верховного теогониста тому, кого я сочту достойным преемником старика. Если ты питаешь какие-нибудь надежды в связи с этим, то, полагаю, быстро одумаешься! А теперь, повторяю, избавь шлюху фон Карстена от печали, прикончи ее - и делу конец.
Игнорируя претендента, причетник потянулся к цепям женщины. С величайшим состраданием, отчасти вызванным тем, что она выглядела такой уязвимой, отчасти из-за терзавшего его, выжившего, чувства вины перед тем, кто был лучше него, но погиб, отчасти из-за зверств в темнице, свидетелем которых он стал, священник взял ее за руку. Хотя демоническая сторона ее натуры внушала жрецу отвращение, он какое-то время сжимал хрупкие пальцы.
- Позволь мне освободить тебя, ты не животное, с тобой нельзя так обращаться.
- Ты знаешь, где мой милый? - спросила она снова, и по щекам ее, смешиваясь с кровью, побежали уже настоящие слезы. - Ты поможешь мне найти его? Мне надо вернуть его домой. Если я верну его домой, все будет хорошо.
Без ключей причетник не мог ничего сделать.
- Держи. - Людвиг протянул старику заостренный деревянный кол. - Избавь тварь от страданий. У нас есть проблемы и поважнее. А эту мерзость надо искоренять.
Причетник непонимающе уставился на деревяшку.
- Давай же. Она не женщина. Все это обман. Она зверь. Хуже того, она зверь, который вот-вот взбесится.
- Убийство никогда ничего не решает, - сказал причетник.
- Не думай об этом как об убийстве, жрец. Считай, что спасаешь ее, - посоветовал претендент. - Ты возвращаешь ее своему драгоценному Сигмару или, по крайней мере, указываешь путь в Нижний мир Морра.
С неумолимым лицом он сунул кол в руки причетника.
Превращение Изабеллы фон Карстен было внезапным и шокирующим. Лицо женщины исказил свирепый оскал; острые резцы, на глазах превращающиеся в звериные клыки, отодвинули назад сочные пухлые губы, скривившиеся в рычании, спина выгнулась дугой, лоб и височные кости удлинились. Ноздри Изабеллы раздувались, глаза излучали чистейшую ненависть. Она бросилась на жреца, когтями пробороздив на морщинистой щеке кровавые полосы.
Причетник отпрянул, упал на спину и откатился от твари, которая только что была графиней. А ведь она легко могла убить его. Она отнюдь не невинная жертва, которую нужно спасти, она - монстр, которого необходимо убить. Она зверь по природе своей. Ее нельзя приручить. Ее уже не вернешь в мир света любовью благословенного Сигмара. Более того, она не желает быть спасенной. Женщина, которой она была, давно умерла, а то, что осталось, - оскорбление естества, ублюдок смерти, демон.
Он знал, что должен сделать, и все же рука его дрожала.
- Давай, воткни это в ее сердце, убей ее.
Жрец опустил взгляд на кол, орудие убийства, и развернул его для удара. Несмотря на звериную силу, женщина была беспомощна. Они же не на бойне. Он не хладнокровный мясник. Эта мысль остановила руку старика. Он ведь жрец - он лелеет жизнь и все ее творения, они святы. Он не может сеять смерть. Он не какой-нибудь грязный слуга бога-убийцы. Он отдал свою жизнь служению Сигмару. Он обязан взращивать, сохранять, спасать, а не уничтожать.
- Что, струсил? Она не человек. Она - все, что ненавидит твоя вера. Неужели ты не чувствуешь, как проникает тебе под кожу ее скверна? Она зло! Бей! Очисти мир от ее мерзкого существования.
- Она не та, кого необходимо убить, претендент.
- Как ты смеешь?!
- Я смею, потому что я не убийца, - мягко сказал он. Жрец не мог это сделать. Кол выскользнул из его пальцев, и старик медленно поднялся. - Думаю, для нее можно сделать исключение.
Людвига претендента чуть не хватил удар. Лицо его побагровело от ярости, вены на лбу опасно пульсировали. На губах, поносивших жреца, пенилась слюна. А стоящий рядом телохранитель сохранял поразительную невозмутимость - он, по-видимому, привык к припадкам негодования своего хозяина.
- Насколько я помню, именно ты предлагал сдать Альтдорф вампирам и умолял верховного теогониста открыть ворота, чтобы спасти свою бесценную шкуру. Так что из нас двоих ты больше подходишь на роль труса, претендент.
- Ты поплатишься за свою дерзость, жрец!
- Не сомневаюсь, - согласился причетник. - Но только не своей бессмертной душой.
- ГДЕ ОН? - вдруг взвизгнула женщина, сражаясь с цепями с яростью, вполне сравнимой с яростью претендента. Она дергала, рвала, пинала, лягала снова и снова, пока ножка кровати не треснула с хрустом ломающейся кости. - ГДЕ МОЙ МУЖ?
Схватив оставленный причетником кол, она прижала его к своей груди. Поток слез струился по ее лицу. Кровь превращала Изабеллу в порождение мрачнейшего из ночных кошмаров. Женщина знала ответ, но ей нужно было услышать его.
- НЕТУ! СДОХ! ГНИЕТ В ГРЯЗИ! - взвыл претендент, отступая за надежную спину своего охранника. Даже в злости он оставался трусом.- ГДЕ И ТЕБЕ САМОЕ МЕСТО!
В эту секунду невозможно было сказать, кто из этих двоих не человек. Ярость претендента была омерзительна.
Голос женщины надломился, она перешла на шепот:
- Где он?
- Он ушел, - ответил причетник.
- Где он?
- Ушел, - повторил жрец, но слова его не доходили до сознания женщины. - Он мертв. Правда мертв. Он - прах.
- Нет… я не верю… Он бессмертен.
- Все живое должно умереть.
- Нет.
- Да, - грустно сказал старик. - Мир беспристрастен. Ему все равно. Мы всего лишь пылинки в глазу времени. Все мы рождены из праха и в прах возвратимся. Он ушел, женщина.
- ОН БЫ НЕ БРОСИЛ МЕНЯ! - И уже тише, неувереннее: - Он бы меня не бросил…
- У него не было выбора, - повторил уже сказанную фразу причетник, и тон выдал переполнявшие старика чувства. - Он уничтожен. Он уже не сможет вернуться к тебе.
- Значит, у меня ничего нет, - пробормотала Изабелла фон Карстен.
Причетник кивнул. Он протянул руку, чтобы отвести от ее лица волосы, но женщина опередила его - неуловимым движением вонзила она острие кола себе в грудь. Влажная плоть раздалась с отвратительным звуком, потом хрустнула кость. Глаза несчастной расширились - это боль достигла страдающего мозга, и причетнику хотелось верить, что он увидел в черных зрачках облегчение.
Закончить начатое она не смогла. Осиновый кол торчал из раны - он засел недостаточно глубоко, чтобы убить женщину.
- Пожалуйста… - простонала она едва слышно. Руки Изабеллы все еще цеплялись за деревяшку.
Жрец положил свои руки на ее и нажал, вгоняя острие все глубже и глубже, пока не почувствовал, как тело женщины-вампира подалось, и кол вонзился в сердце, чтобы успокоить его раз и навсегда. Порченая кровь выплеснулась из раны на их сомкнутые руки.
Причетник отпрянул, не отрывая глаз от ярко-алых пятен на своих пальцах. Он убил. Не имеет значения, что это было убийство из сострадания. Он убил.
Изабелла сползла на пол, кожа ее уже начала ссыхаться - годы противоестественной жизни способствовали ускоренному распаду. Кожа осыпалась хлопьями, плоть под ней разлагалась, стремительно становясь трухой, - сам воздух, казалось, очищал древние кости. Вероятно, от нее не останется ничего, кроме горстки пыли.
Причетник отвернулся - и увидел злорадствующего претендента.
- Ты все-таки добился своего.
- Как всегда. Ты странный человек, жрец. Ты скорбишь по монстру, от рук которого погибли тысячи людей. Нет, не понимаю я твоих приверженностей, не понимаю.
- Когда-то она была девушкой. Я скорблю не по монстру, которым она стала, но по девушке, которой она была, и по женщине, которой могла стать.
За его спиной продолжался распад. Лицо Изабеллы фон Карстен рассыпалось в прах с омерзительным шелестом - точно рой шуршащих ножками мух ползал по трупу. Да, она стала пылью.
Причетник протиснулся мимо претендента и покинул страшную комнату. Решение он принял на узкой винтовой лестнице, на полпути вниз. Священник заглянул к вору.
- Этот человек нуждается в уходе, позаботьтесь о нем, а когда он поправится, мы предложим ему начать новую жизнь, здесь, в соборе. Он не заслужил скитаний нищего. Он герой, и, боюсь, один из последних. Мы должны обращаться с ним как с любым нашим братом.
Молодой жрец, ухаживавший за Феликсом Манном, понимающе кивнул и вернулся к своим хлопотам.
Оставалось еще чудовище в подземелье.
Стараясь ожесточить сердце, причетник спустился во тьму.
Когда он распахнул тяжелую дверь, капитан Гримм все еще занимался своей работой. В пленнике уже нельзя было узнать человека, которым он, конечно, не был - уже не был. Один его глаз заплыл кровью, а плоть состояла из обугленных рубцов и ожогов, доходящих местами до самой кости. Одинокая кровавая борозда в ладонь шириной бежала от горла до паха. В камере пахло паленым мясом и кипящим жиром.
Гримм нехотя оторвался от трудов праведных.
- Заканчивайте, капитан, это невыносимо. Разве вы не видите, кем мы стали? Насколько низко мы пали? В считаные дни мы опустились до уровня животных. Мы сбрасываем с себя гордость, достоинство и сострадание, которые делали нас людьми, и превращаемся в выродков, до которых далеко даже роду фон Карстена. Мы заглянули в пропасть, Гримм; вместо того чтобы побеждать зверей внутри нас, мы принимаем их с раскрытыми объятиями и сами становимся монстрами. Вот цена нашего выживания. Мы стали большими чудовищами, чем те твари, с которыми мы сражались.
Гримм утер рукавом мокрый лоб. Глаза его вспыхнули, зловеще отразив пылающий в жаровне огонь.
- Он упрям, но я ему покажу, - буркнул он, как будто не слышал ни слова из того, что сказал причетник. - Я его еще расколю. Клянусь честью, ваша милость. Я расколю урода.
- Нет, Гримм. Больше никаких пыток. Никаких смертей. Я против.
- Но тварь поддастся, я его сломаю!
- Но какой ценой, человек? Какой ценой?
- Ценой? Мне это ничего не стоит!
- Это стоит тебе всего, дурак. Всего.
- Ты не представляешь, о чем говоришь, жрец. У этого гада нет права жить. Он не дышит. Его сердце не бьется. Кровь в его венах воняет. Он не живой. Он не заслужил твоего сострадания. Эта тварь - зло. Чистое зло, простое и ясное, жрец. Прибереги свое сочувствие и жалость для кого-нибудь, кто их достоин. А это существо омерзительно. Если мы узнаем от него что-нибудь, прежде чем оно сдохнет, значит, оно выполнит свое назначение. И не важно, что тебя выворачивает оттого, что этот зверь должен умереть. Помилование тут невозможно. Ты не спасешь человека, которым он был. Тот человек погиб, его давно нет. Осталась лишь грязная тварь. А тварь, уж поверь мне, жрец, должна сдохнуть. Добрые люди погибли за нас, и меньшего они не заслуживают.
И тогда пленник рассмеялся - хриплый, мертвенный скрежет сорвался с его обугленных губ.
- Заслуживают, заслуживают… Ты слишком много говоришь о заслугах, солдат. А теперь слушай меня. У твари есть имя. - Его надтреснутый голос звучал едва слышно. В единственном открытом глазу металось безумие.- Ее зовут Джон… Джон Скеллан. И поверь мне, я пока не собираюсь умирать. Я намерен жить еще очень, очень долго.