I. Экзарх

— Редид посол, сиятельнейший кунд Дагда срочно желает вас лицезреть.

На мгновение мне показалось, что мордочка герольда выразила сочувствие, но я тут же отмел эту мысль. Ко мне, варвару? Блистательный житель империи? Быть не может.

— Э-э… — промычал я, лихорадочно стирая пену с подбородка. — Передайте кунду Дагде…

— …разветвленноживущему с алой лентой кунду Дагде, — с нажимом подчеркнул лакей. Естественно, ни о каком сочувствии не могло идти и речи, как говорится, vae victis. Даже лакею-герольду позволяется сокращать титул разветвленноживущего до простых разговорных форм… Лакею, но не мне, полномочному представителю Земли на Латлаге.

— Немедленно, редид Василий. Вам дается сорок семь секунд и поспешите: кунд Дагда не любит ждать.

Это мы знаем, знаем, ученые уже… Торопливо скребу щетину огромной, украшенной финифтью бритвой, не без юмора оформленной в виде стрелецкого протазана. «Дипломатический кодекс Латлага», страница сто пятьдесят шесть: ритуал встречи лодошского чиновника второго ранга, предписанный жителям Ойкумены при нахождении в столичном городе империи. Обязательное бритье, замена видового запаха на растительный, стрижка когтей на всех четырех конечностях… Все, чтобы соответствовать званию бритоносого круглоухого варвара.

Варвары. Мы — жители Ойкумены.

Черт возьми! Сегодня специально встал на два часа раньше, чтобы успеть подготовиться к визиту, однако у господина экзарха прекрасные осведомители. Сдавленно хихикаю, представив, как сиятельный кунд Дагда мечется по спальне в поисках церемониальной юбки, чтобы застать меня врасплох в самый ответственный момент бритья. К счастью, они не знают, что вломиться к послу в нужник во время отправления естественных надобностей — стократ оскорбительнее. Или знают?..

— Передайте сиятельному разветвленноживущему с алой лентой кунду Дагде, — церемонно чеканю я, — что через четырнадцать с половиной ляку я прибуду, дабы почтить его присутствие троекратным падением ниц.

В моих словах нет ни издевки, ни сарказма. Общаясь с лодошами, приходится отвечать за свои слова и рассчитывать время буквально до долей секунд.

— Редид Вадилий Дамода, — еле заметно кивает мне господин экзарх. Я поспешно — быть может, несколько более поспешно, чем требуется, — опускаюсь на пол, нелепо разбросав руки и ноги в разные стороны. Господи!.. Знал бы я когда-нибудь, что буду так стелиться перед тушканчиком-переростком, похожим на аляповатую игрушку из «Детского мира»! Тушканчиком в цветастой юбке и бронзовом шлеме с гребнем, тушканчиком, чья белоснежная шерсть успела местами вылезти от старости и пожелтеть, тушканчиком, не выговаривающим «с» в наших именах и заменяющим его звуком «д»…

— Встаньте, редид Дамода. Я разрешаю вам угостить меня чаем. Кланяюсь.

— Это большая честь для меня, сиятельный разветвленноживущий с алой лентой…

— Разрешаю вам звать меня просто Дижакайд.

— Благодарю вас, Дижакайд! — вновь рассматриваю светло-коричневые лубяные маты. К счастью, Светлана Егоровна ежедневно по нескольку раз протирает все полы тряпкой с «Филиа»: шерсть лодошей, как и любая инопланетная органика, очень токсична.

Для нас. Лодоши спокойно едят нашу пищу, причем наш чай им особенно по вкусу. Это тем более странно, что до контакта с землянами поедание горячей пищи воинственным тушканчикам было абсолютно незнакомо; они питались сухими злаками и разогревание еды в микроволновке первоначально сочли неким экзотическим религиозным ритуалом, чем-то вроде обряда очищения или жертвы богу огня. Зато потом, после взятия Земли, на Латлаге возникла мода на горячие блюда. Открылось множество ресторанчиков варварской пищи: «Бритый хомячок», «Обнаженная норка», «Три голощеких мышонка». Немало, ох, немало предприимчивых хвостатых дельцов обогатилось на гурьевской каше и кичари!..

Мои размышления на тему цивилизации, развращенной покоренными варварами, прерывает деликатное покашливание. Бог мой! Чуть не упустил белый ключ за размышлениями!

Торопливо наливаю кипяток и накрываю заварочный чайник смешной тряпичной бабой с румяными щеками и огромными грудями. Мечта мещанина — у самовара я и моя Маша, однако тушканчикам-самураям нравится. Лодош булькает с довольным видом, снимает с себя меч в ножнах (на пресловутой красной ленте) и кладет слева, лезвием наружу. Это он меня презирает, значит, мышь белая. Вот ведь натура самурайская: в помещении при оружии и в обуви не ходят — это неудобно, видели бы вы их сандалии, — но, понимаете ли, презрение маленьких цивилизованных зверьков к варварам-приматам не знает предела. Они ведь тоже рабы Кодекса, все эти разветвленноживущие Дагды, Герды и Гарды, только мы свое рабство сознаем и тяготимся им, а лодоши — нет. Они живут рабством, дышат им, едят, пьют, как чай…

Чай!

Да что это со мной сегодня? Не выспался? Медленно, с достоинством переливаю ароматный «Хьюджиминг» (ах, ханжи европейцы!) из чайничка в пиалу и обратно. Прихотливо располагаю на черном лаковом подносе курагу и хлебцы из пророщенного зерна, накладываю на блюдечко мед, насыпаю на белоснежное вафельное полотенце горку фундука.

— Ваш чай, Дижакайд.

Реакция лодоша вполне предсказуема: поднос летит в сторону, я вновь разглядываю маты. Да, Светлана Егоровна, после ухода господина экзарха вам будет много работы…

Как ни странно, второй поднос отправляется вслед за первым. Это уже что-то новенькое: обычно после второго раза лодоши более благосклонно относятся к предложенному угощению.

— Я не вправе принимать еду и питье в доме мертвого варвара из несуществующей страны, — ничуть не смущаясь, поясняет Дагда. — Извольте ознакомиться с данным документом.

Кланяюсь. Лежу на полу. Принимаю затейливо сложенный в причудливую кисть литинии (без ножниц! без капли клея!) лист пластика. Разворачиваю. Снова ложусь.

Что ж… Этого следовало ожидать: в моих руках — принятое всеобщим собранием Даэмаа постановление о переводе Земли в категорию «Зет-кабЗА».

«ЗА». Полная утилизация.

Всего хорошего, и спасибо за рыбу!

Словно сквозь вату слышен голос Дагды, бормочущий что-то о великой чести и вселенском предназначении. Море и Путь. Какое там было число?..

Тупо смотрю на дату подписания постановления и понимаю, что цыганское радио не подвело: слухи о гибели Земли поползли как раз три дня назад, незадолго до собрания Даэмаа.

Пока я соображаю, что делать дальше, пальцы оживают, начиная перегибать и разглаживать бумагу. Горб, впадинка… придержать, в открывшийся клапан вложить язычок… Не зря, ой, не зря учила голоносого варвара благородному искусству папирада смешливая кудэ Ивар!

— Вашему самообладанию можно позавидовать, редид Вадилий Дамода, — с невольным уважением бормочет экзарх, наблюдая за моими умными пальцами.

Можно, можно, лодош… Приговор Земле превращается в уродливую лягушку — такими я баловался еще в школе на переменах. Кособоко, на троечку… Тем не менее тушканчик-самурай доволен и церемонно трясет юбками:

— Воистину многие прославленные кунды могли бы поучиться достоинству и знанию этикета у варвара. Я приношу вам соболезнования, редид Дамода… и отдельно соболезную о вашем соотечественнике. Не далее как три минуты сорок семь секунд назад редид Абрахам Гор потерял морду и повел себя неподобающе. Мы скорбим.

Вновь обнимаю лубяные маты. В отношении варваров лодошский этикет удручающе однообразен. Впрочем, я зря надеялся на то, что сюрпризы сегодняшнего дня для меня закончились:

— Встаньте, редид Дамода! — торжественно объявляет экзарх. — Мы обеспечим вам подобающий доступ к праху недостойного соотечественника, а пока…

Кунд Дагда издает два пронзительных истеричных взвизга, и в комнате появляются златошерстные девицы из свиты экзарха. Одну я знаю — кудэ Ивар, дочь кунда Дагды, вторая мне абсолютно незнакома. Из почтения к хозяину лодошские дамы передвигаются на четвереньках, поджимая хвосты. Фрейлины ритуально пищат, ритуально меня обнюхивают — ой, щекотно! — а затем удаляются, оставив у моих ног инкрустированную янтарем и бериллами шахматную доску.

— Жаль, что поторопился отказаться от чая, очень жаль!.. — удрученно трясет головой Дагда. Его речь прерывается одобрительными взревываниями после каждого слова, так что не понять — жалеет он о пролитом чае или же рад этому.

— Но ничего, ничего, насколько я помню, кунд Вадилий, вы прекрасно играете в шахматы. Совместную трапезу мы заменим благородным состязанием ума, и ваша честь не пострадает.

После этих слов экзарх разувается и садится на свои сандалии, перевернутые подошвой кверху.

Чудеса! Я обретаю все больший вес в лодошском обществе. Интересно, можно мне будет разок фамильярно назвать его разветвленноживущим? Или интимно — Алая Ленточка?

Беру доску, тушканчик вопросительно мотает головой:

— Шахматы? Торнид?

Я надолго задумываюсь. Налицо еще одна загадка лодошской цивилизации. Как выяснилось, у наших мохнатых соперников существует игра, полностью идентичная шахматам. Исключение лишь одно: черного короля из какой-то лингвистической прихоти зовут не «король», а «Вилтигай Велд». Чем эта фигура отличается от своего белого собрата (да и от черного в обычных шахматах), мне так и не удалось выяснить — ни в ходах, ни в правилах никаких отличий нет. Тем не менее всякий раз перед игрой лодоши педантично осведомляются, во что будем играть — в шахматы или торнид. Я всегда выбираю шахматы: предложив торнид, можно получить доской в лоб — один раз так и случилось, первый и единственный. Шрам виден до сих пор.

— Так шахматы или торнид? — вежливо повторяет экзарх.

— Торнид, — твердо отвечаю я. Что мне терять, когда Земле осталось жить считаные дни?

Господин экзарх совершенно другого мнения.

— Забываешься, варвар! — цедит он сквозь зубы. — Жалкое бесхвостое существо! Впрочем, преподам тебе урок. Твои белые, расставляй.

…Эту партию я проиграл. Ровно через пять минут двенадцать секунд после начала игры. Следующую тоже.

— Глупый, глупый голощекий редид Дамода! — тянет экзарх, глядя на меня с отвращением. — Ты думаешь, твое возвышение — результат заступничества кудэ Ивар? О да, отчасти. Скоро начнется праздник Моря и Пути — тебе в нем уготована главная роль. Страшная кара для варвара — сидеть на скале и любоваться чужим счастьем. Как на земле, так и в небесах; часть отражает целое. А потом тебя пожрет…

Он хватает с доски черного короля и потрясает им в воздухе:

— Вилтигай Велд!

II. Парадоксальный Союзник

После ухода господина экзарха я около часа пролежал на полу, не смея подняться. Все-таки вымуштровали нас тушканчики на славу… Сожженные Пекин, Нью-Орлеан и Вышневолоцк, потопленные разветвленноживущим кундом Маритэ «Волга» и «Миссури», отрубленная голова генерала Кадакевича на ступенях Белого дома…

Вставать не хотелось. Говорить и думать тоже. Да и о чем говорить, о чем думать? О каналах и дворцах Венеции, где я бродил когда-то — угрюмый, зажатый, истерзанный собственными страхами подросток, случайно попавший в страну чудес? О Старом Таллине, где сидел с любимой в стилизованном под Средневековье уютном ресторанчике, не смея поверить в то, что моя жизнь коренным образом изменилась и я больше не одинок в этом огромном мире? О сером унылом здании в Москве, где меня спешно натаскивали лучшие дипломаты Земли, до боли в висках пытаясь понять: что же такого особенного нашел лодошский посланник в неказистом рижском архитекторе, выбрав его полномочным представителем Земли на Латлаге?

Все, все бессмысленно. Было время разбрасывать камни, и вот оно вышло. Было время родиться и время умирать. Все прошло, и это пройдет. За рыбу, впрочем, спасибо.

В груди давно уже нарастала тупая ноющая боль; чтобы сбросить ее в землю, я уселся в полулотос. Позу лотоса я так и не освоил: сперва травма колена мешала, а теперь… Чего уж теперь жалеть.

— Ом-м! — затянул я. — Нам пхат шрат крим хрим бхат! — Набрав воздуху побольше: — Сваха!

Как всегда некстати в голове мелькнула мысль, что тушканчики за мной следят и сейчас заявятся. Прямого запрета на личностный рост не было, но любые мои беспомощные попытки медитировать или заниматься йогой настойчиво пресекались под разными предлогами. Вот и сейчас послышался стук в дверь. Я напрягся.

— Ва-арсилий?

Дверь с шорохом поползла в сторону.

— Ва-арсилий, ты зде-ерсь?

Я открыл глаза.

Карикатурное существо в ниспадающих белых одеждах, хрящеватые уши, квакающий голос. «Са-арми мы не ме-ерстные… Альфа-Центарвра зна-арешь?..» Керелех утверждал, что реконструировал свой облик на основании одного из земных фантастических фильмов — чем черт не шутит, может, и «Гостьи из будущего».

— Керелех? — Торопливо, будто меня застали за чем-то постыдным, я расплел ноги. — Заходи, Керелех. Заходи. У меня — сам знаешь…

Керелеху можно доверять, но лишь отчасти: он то, что лодоши называют Кадамори Драуд, Парадоксальный Союзник. Может быть, трикстер. Мне неизвестно самоназвание его расы, неизвестна цель, с которой он живет в столице, я знаю лишь, что Кадамори с трогательной заботливостью опекает варварских посланников, находящихся на Латлаге. Друзей ищет? Не думаю, вряд ли мы нужны всесильным Кадамори. Лодоши побаиваются своих Парадоксальных Союзников: без определенной внешности, без имен, смысла и цели — Драуд непостижимы, а потому опасны.

— У-уртилизарция? — клекочет Керелех.

Киваю.

— Трри-Ар?

Снова киваю.

— Вы-ырпей, Ва-арсилий! Вы-ырпей. Ста-арнет легче.

Словно по волшебству, на столике появляются чай, две леопардовые бутылки «Черной реки», тонко напластанная бастурма (для Керелеха, сам я вегетарианец), мисочка с сушеным инжиром, полпачки шоколадного масла.

Мне не хочется думать, из чего все это сделано и чем является на самом деле. Керелех пробовал обучить меня принципам бытия и, в частности, Закону Подобия, рассказывал свои инопланетные коаны, но я оказался неспособным учеником. Вполне возможно, что вместо сушеных фиг он видит вяленых улиток, а вино в бутылке — вытяжка из семенников гигантской лягушки. Черт с ним! Мне в самом деле необходимо напиться. Все же гибель Земли не каждый день случается.

Звякают тяжелые лодошские кубки. Можно говорить что угодно о моем испорченном вкусе, но я обожаю африканские вина с зеленым чаем. Они напоминают мне о старых добрых временах: спортивные сборы под Кестерциемсом, шум моря, запах хвои, прохлада тренировочного зала и свобода, свобода от всего, что только можно придумать.

— Ну, за счастье твоего мира!

— За счастье, — киваю я. — Теперь уж немного времени осталось. Мы станем счастливы.

Выпитое всегда оказывало благотворное воздействие на Керелеха: он переставал булькать и рычать, подобно пришельцу из третьесортного блокбастера. Если б не эти уши… Неужели перед смертью я становлюсь ксенофобом?

— Василий, помнишь, ты спрашивал, в чем лодоши превосходят вас? Почему они оказались первыми в этой войне?

— Помню. Ты ответил что-то несуразное.

Кадамори не удержался и булькнул, засмеявшись.

— Я ответил, что лодошам плевать на ваше понимание реальности. Дао, Божественный Промысел, Порядок Вещей — мышление, достойное жителя Ойкумены. Ты думаешь, что человек, вооруженный автоматом, жрущий чипсы, греющий гамбургеры в микроволновке, превосходит тушканчика с мечом, торбой проращенного зерна и алтарем Кокодо Девда на поясе? Реальность показывает иное.

Он помолчал и вновь разлил вино по бокалам.

— За Абрахама Гора.

— За Гора. Что с ним?.. — Я не смог произнести роковой фразы, но Союзник понял без слов.

— Потерял морду. — Он чиркнул себя большим пальцем по горлу. — В прямом и переносном смысле. Знаешь, Василий, варварский посол не может позволить себе роскошь обладать настолько выразительной мимикой.

Я кивнул.

— Для американцев лодоши оказались чересчур большим потрясением. Ты правильно сказал, Керелех, — пушки и фастфуд не способны служить мерилом цивилизованности.

— Ничего, — успокоил меня Кадамори Драуд. — Просто ваша звездная экспансия прекратилась слишком рано. Хочешь фигушку?

Кадамори намазал инжирину шоколадным маслом и протянул мне.

— Угощайся, Василий. Эх, прогрессорство-мугрессорство… Если бы вам хоть раз довелось колонизовать по-настоящему феодальный мир, вы бы сразу поняли, в чем проблема. Дело ведь не в том, что тупых туземцев-моземцев приходится расстреливать из автоматов перед тем, как принести им Библию, демократию и привычку чистить зубы по утрам. Нет, Василий. Их нужно предварительно убедить в том, что они смертны. Что этот дурацкий кусок металла в руках полубогов способен нести гибель. Смерть-кумерть. Лодошей убедить не удалось, потому вы и проиграли. Война-шмойна, как говорится. Vae victis. Victis-biktis.

Керелех как-то хвастался, что написал больше дюжины трактатов по земной культуре; его последний опус «Удвоение слов с заменой первого слога как проявление подсознательного влечения к осознанию Раша-Миори» даже хранится в нашей посольской библиотеке. Я прочел его со смешанным чувством. Все-таки проводить параллели между особенностями сексуальных взаимоотношений трехполых крокодилов с другого конца галактики и речью моих соотечественников — занятие рискованное. Тем не менее анализ словосочетания «культур-мультур» на шестидесяти четырех страницах меня впечатлил. Да и шефа нашего, Нуфетдинова, насколько знаю, тоже.

— Так что же, лодоши, по-твоему, не верят, что умрут? Они бессмертны?

Союзник вздохнул.

— Ты варвар, Самоса. И вся ваша цивилизация — варвары. Впрочем, в том виноват принцип голографичности: часть отражает целое — как на земле, так и в небесах.

— Что же нам делать, Керелех? — жалобно проблеял я.

— Созерцать. — Керелех оторвал кусочек бастурмы и положил на язык. — Стать бесстрастным свидетелем гибели мира. Жаль, мне у вас понравилось… — Он внимательно посмотрел мне в глаза. — Ты теперь Земля, Василий. Лодоши знают это. Ты знаешь это. Ваше спасение — Вилтигай Велд.

— Что?! — Протянувшаяся за очередной чашкой чая рука остановилась.

— Вилтигай Велд. Теперь тебе можно сказать.

— А раньше?

— Раньше ты не играл в торнид. — Керелех едва заметно усмехнулся и кивнул в сторону шахматной доски.

— Я играл в шахматы.

Мне стало безумно интересно: откуда Парадоксальный Союзник узнал о моем утреннем выборе? Что ему подсказало? Я понимал, что ответа не получу, и вопрос так и остался невысказанным.

— Да, раньше ты играл в шахматы, — в руках Кадамори Драуд появилась маленькая черная фигурка, — а это совсем иное. Знаешь, почему черный король — Вилтигай Велд?

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

— Потому что лодоши чересчур серьезно относятся к торниду, это их власть над миром. Для лодошей нет разницы — игра или жизнь, лодош или пешка… Белые — живые, черные — войско мертвых… но у мертвых не бывает королей, Василий. Понимаешь? Всадники есть, гвардейцы, экзархи с острыми мечами — все, кроме королей. Черный король — это Вилтигай Велд.

После этого разговор сам собою сошел на нет. Мы с каменными лицами допили вторую бутылку, Союзник озабоченно пробормотал формулу Граничности Времени, раскланялся и исчез.

Как оказалось, вовремя: буквально через несколько минут за мной пришли. Меня ждал сам Дарай Лодош — корнеживущий, грызущий небо, с тремя черными колокольчиками. Вновь явились кудэ Ивар и незнакомая мне лодошка, меня облачили в цветастую юбку с кистями, обули в сандалии на несуразно высокой подошве, и в сопровождении двух статных оруженосцев кунда Дагды я отправился в Нору Бога. Морально готовиться к предстоящему празднику.

III. Дарай Лодош

На небе, как на земле, а часть смотрится в целое и видит в нем себя. Нора Бога, как и любое жилище Латлага, являлась отражением вселенского миропорядка. Запутанные тропинки, устланные ковриками кукушкина льна, вились без всякой системы, сплетаясь и расплетаясь хаотично, но все они вели в одну сторону — к покоям Дарай Лодоша, патриарха. Сотканные из разноцветных корней стены образовывали сложный, гипнотизирующий узор; капающая в металлические чаши вода пела едва слышную мелодию, растаскивающую сознание по ниточкам на манер игривого котенка, треплющего салфетку; временами по узким коридорам Норы Бога проносилась волна теплого, напоенного цветочными ароматами воздуха. Очень скоро я потерял себя в колоссальном лабиринте лодошского храма. Я пробовал считать повороты тропинок, искать ориентиры, но быстро сдался: храм оказался непознаваем. Узорные корни, музыка и дурманные запахи сделали свое дело — я начал ощущать собственное тело как нечто отдельное от меня. Каждый шаг доставлял мне неизъяснимое наслаждение; я стал понимать буддийских монахов, знаменующих любое свое движение звоном колокольчика.

Девд, Девд, Девд.

Дарай, Дарай, Дарай…

Мы вышли к титанической лестнице, сплетенной из сучьев, корней, мха и сухой травы. Лестница уходила ввысь, в непроглядную тьму вертикальных храмовых туннелей; все тропинки и дорожки Норы Бога заканчивались и начинались здесь. Всем живым необходимо куда-то идти, но лишь Дарай Лодош, корнеживущий, уже пришел. Уже на месте.

Вот и все. Ни боли, ни страха, ни усталости. Я украдкой глянул на часы — в пути мы находились около пяти часов. Заметив мое движение, левый страж что-то пробурчал сквозь зубы, и циферблат наполнился приятным зеленым мерцанием. Этот миг стал для меня последним отмеренным и посчитанным в жизни, остальные так и остались неучтенными.

— Иди, варвар! — сломавший (или, наоборот, освободивший?) часы оруженосец тронул меня за плечо. — Кроме тебя, некому…

Он произнес слово, которому не нашлось аналога в моем словаре, и это значило, что понятие, им обозначаемое, в моей жизни еще не встречалось.

— Иди! — повторил второй. — Дарай Лодош ждет тебя.

Я беспомощно оглянулся.

Кап-кап. Кап-кап. Девд-Девд. Звук держал сознание в напряжении, маня неведомым недостижимым знанием; в какой-то момент мне показалось, что капель сложилась в слова:

Пусть в проклятой пустоши бродит человек… —

пел невидимый церковный хор. Я похолодел: пели по-русски!.. Мало что по-русски — я уловил голоса Вальки Смирнова, оставшегося в Риге, и Кати-Катарины-Зарины. Илюхи Шермана и Володьки Кемме. Всех, кого я когда-либо встречал в жизни…

Кто поймет, как лучше? Кто найдет ответ?

Это что ж получается-то? Меня опоили? Запах цветочный — наркотик? Или я сплю?

— Иди! — в третий раз повторил оруженосец, подталкивая меня в спину. — Иди!

Потеряв равновесие, я схватился за травяной жгут лестницы, и тропинка за моей спиной исчезла. Неловко подтянувшись, я приступил к восхождению.

Парадоксальный Союзник как-то рассказывал, что у лодошей, кроме общепринятых пяти чувств, есть еще два — чувство пространства и сознание бесконечности. К счастью, я не обладаю ни тем ни другим, иначе еще у основания лестницы сообразил бы, во что ввязываюсь, и остался бы внизу.

Мало кто из живущих на Латлаге видел Дарай Лодоша. Быть может, я первый и единственный. Хотя нет, оруженосцы его тоже увидят. Или уже увидели?..

Когда очередная травяная косица лопнула в руках, окружающий мир с радостным воем ринулся вверх. Радость оказалась преждевременной: не успев пролететь и десятка метров, я врезался в хитроумное переплетение лубяных лент и замшелых сучьев.

«Позволь тебя спросить: что ты делаешь?» — сварливо осведомился старческий голос. От неожиданности я не нашелся что ответить и лишь глупо хлопал глазами, в то время как площадка, на которой я лежал, потрескивала и угрожающе кренилась в сторону. Я панически забился, но лишь ухудшил свое положение.

«Что за странные забавы. Это спорт? Развлечение? Ты проигрался в торнид? Тебе, наверное, неудобно так лежать», — наконец заключил невидимый голос, после чего из-за огромного — в три моих обхвата — мохового каната выглянула седая мордочка. Лодош-старичок молодцевато пробежался по ненадежной веревочной сети и спрыгнул рядом со мной. Сооружение опасно закачалось, а сам я еще больше приблизился к краю площадки.

— Эт-эт, варвар! Корни Латлага не хотят тебя принять.

Одеяние лодоша составляла потрепанная сизая юбка с бахромой и кисточками; на шее у него болталось ожерелье из трех коробочек растения, похожего на мак; при каждом движении отшельника коробочки негромко потрескивали. Старик протянул мне посох и, когда я ухватился за него, подтянул меня поближе к себе.

— Сядь, отдохни. Норы и боги не созданы для таких, как ты.

— Ты — Дарай Лодош? — Коробочки на шее отшельника напомнили мне о титуле патриарха и о трех черных колокольчиках. — Корнеживущий? Я ищу Дарай Лодоша.

— Глупец! — ухмыльнулся отшельник. — Если ищешь Дарай Лодоша — зачем тратишь время и силы на карабканье по Корням Латлага? Это разные вещи. Теперь я понимаю, почему вы, варвары, так недолго живете: вы стремитесь делать несколько вещей одновременно и постоянно забываете о том, что надо жить. Просто жить.

Старик дернул меня за рукав, булькнул, и мы оказались в моих собственных апартаментах. Хихикая и одобрительно порыкивая, Дарай Лодош обежал комнату на четвереньках, тщательно обнюхивая все углы. Казалось, происходящее доставляет ему чрезвычайное наслаждение; у лужицы пролитого чая он задержался — цокал языком, жмурился, а затем, обернувшись ко мне, ехидно осведомился:

— Что за чай? «Хуиджиминг»?

Меня передернуло.

— Да, «Хьюджиминг». Если желаете, корнеживущий, грызущий небо…

— Дижакайд. Желаю. Угощай.

Он уселся на мою кровать и уставился на меня круглыми немигающими гляделками. Черные колокольчики трещали не переставая, и от их звука мне становилось не по себе.

— Хочешь знать, как кунд Дагда успевает к твоему утреннему бритью? — внезапно спросил отшельник. — Ты очень забавно представил утром, как экзарх ищет юбку. Спасибо, мне понравилось!

Я напрягся, а патриарх как ни в чем не бывало продолжал:

— Нет, Дамода. Кунд Дагда не мечется и никогда никуда не спешит. Он просто приходит в нужный момент. Не знаю, где экзарх хранит нужные моменты — на столе или в карманах церемониальной юбки, но твое время разгадать несложно: ты постоянно пялишься на часы. Вот и сейчас, смотри!

Рука непроизвольно дернулась; я пролил чай и обжегся. Дарай Лодош захихикал.

— Дао, Ход Вещей, Великий Порядок, Промысел Господень… Глупцы! Вы отделили существование от самих себя и утратили над ним власть. Не побыв господами, малодушно продались в рабство! Ты передерживаешь чай, Вадилий, его уже пора переливать.

Похоже, чайным церемоном мне не быть. Я растерянно схватился за чайник, за пиалу, вновь за чайник.

Мысли вихрем неслись в голове, вызывая недоуменную боль в висках: это что ж получается-то?.. Каждый лодош является отражением миропорядка, творцом и творением?

Как на земле, так и в небесах; часть смотрится в целое и видит там… Что она видит?!!

Кунда Маритэ, пузатенького смешливого лодоша, голыми руками перебившего чуть ли не роту американского спецназа при атаке «Хрустального Пика»? Нестреляющие автоматы и зависшие в воздухе вертолеты? Выходящих из храмов многоруких чудовищ в ожерельях из пылающих черепов — ожившие картины Дюрера и Босха?

Вилтигай Велд! Да как же играть в шахматы с существами, что являются одновременно пешками, доской, игроками и правилами?

— Есть пять ответов на вопрос, пять реакций на препятствие: тревога, сожаление, страх, гнев и радость. Земля, Металл, Вода, Дерево и Огонь. Одно следует за другим, перетекая и объединяясь, — насмешливо тянул старик. — Но, Дамода, ты застреваешь в фазе Воды.

— Да пошел ты к черту, проклятый грызун! — Я отшвырнул в сторону чайник. — Твои загадки…

— А вот теперь ты адекватен, — улыбнулся Дарай Лодош. Разбившийся о стену чайник собрался из осколков и оказался у него в руках. — Гневаешься, Дамода; следуешь кругу… — Лодош на мгновение запнулся и поднял глаза к потолку, вспоминая слово. — Кругу У Син. Теперь можно быть спокойным: Вилтигай Велд не постигнет тебя.

— Объясни хоть, кто или что это — Вилтигай Велд?

— Что тебе с того, мертвый? Легче станет? Он не кто и не что… впрочем, нельзя сказать, что он никто или ничто. Вилтигай Велд не существует. Для тебя.

— А что существует?

— Мы существуем, мы, лодоши. Порядок существует. Промысел Господень существует.

Патриарх зевнул и деликатно прикрыл рот ладошкой.

— Прошу меня простить, редид Дамода: я утомил тебя своими пустыми рассуждениями, а тебе еще участвовать в празднике Моря и Пути, любоваться чужим счастьем.

Произнеся слово «счастье», старик скептически хмыкнул.

— Надеюсь, праздник станет праздником для тебя… тем более что других радостей в твоей жизни больше не будет.

Дарай Лодош поднялся на ноги, отряхнул юбку и трижды хлопнул в ладоши:

— Он готов. Заберите его!

IV. Вилтигай Велд

И вот я на празднике.

Между нами: кунд Дагда и Дарай Лодош оказались людьми (вернее, лодошами) слова. И скала мне досталась всамделишная, и чужим счастьем пришлось любоваться всерьез… Счастье жители Латлага понимали весьма и весьма экстравагантно: подобное я видел лишь однажды, когда случайно попал в Москву во время парада на Красной площади. Всюду, куда ни кинь взгляд, толпились чиновники: рангом повыше — на ходулях, пониже — в удивительных башмаках на высокой подошве. Юбки счастливцев поражали причудливостью фасонов, форм и расцветок; они были украшены цветами, лентами, фонариками, флажками — от разнообразия красок кружилась голова. Многоголосый хор трещоток наполнял пространство треском и писком; дудочки гремели и хрюкали на разные голоса, играли незатейливые мелодии, подражали лаю и мяуканью местных хищников. Моя скала с примостившимся на ней уютным домиком из мха и травы возвышалась в нескольких десятках метров над волнующейся цветастой толпою, и клянусь: я не хотел бы оказаться внизу, среди счастливых аборигенов!

Впрочем, они этого тоже не очень-то жаждали: мне удалось приметить кружащего вокруг скалы маленького альбатроса-снайпера с синим огоньком святого Эльма в клюве. Значение этого огонька кунд Дагда разъяснить не удосужился, но я и без того понимал: живым и не съеденным Вилтигай Велдом со скалы мне не уйти. Не позволят счастливые мохноносые аборигены. Эх, Абрахам, Абрахам, рано ты морду потерял, друг заокеанский, мы б еще побарахтались!.. А сейчас — что горевать о несбывшемся?

Игроки. Вот ваше поле, вот ваша доска для торнида… Всадники, экзархи, гвардейцы. Блистающие мечи, кисточки на поясах, шляпы с перьями. Наверняка где-то среди неспешной реки счастливцев бредет лодошский король. Самые высокие ходули, самая богатая юбка… ленты, колокольчики.

Внезапно я ощутил себя Гулливером в стране лилипутов. Сильным, могучим, огромным — и тем не менее связанным по рукам и ногам сетью тоненьких канатов, прикованным к огромной повозке тончайшими стальными цепями. Вот-вот затрещат маковые колокольчики за дверью, войдет канцлер и прикажет отправляться к блефускианцам, чтобы захватить их флот. Картина была настолько отчетливой, что я даже покосился на дверь.

Чушь! Ерунда. Никто не войдет. Все лодоши там, внизу. Ни один не может остаться вне праздника Моря и Пути, говорят, даже мертвые принимают в нем участие. Насчет мертвых сомнительно, конечно, но…

А я сам?.. Кто я?.. Мертвый варвар. Мертвый варвар из несуществующей страны — неужто я сомневаюсь в собственном существовании?

Я мертв. Я один. Я смотрюсь в целое и…

От треска колокольчиков за дверью сердце подпрыгнуло и выдало оглушительное стаккато.

— Можно, — закричал я. — Входите!

Канцлер? На мгновение мне подумалось, что это оруженосцы из свиты господина экзарха — удостовериться, что все в порядке, что я не сбежал и честно сижу, завидуя чужому счастью. Но нет. Человек… вернее, лодош, вошедший в дверь дома на скале, был мне незнаком:

— Dveid! — бодро оскалился он, входя.

— Двейд, двейд, — ошарашенно кивнул я в ответ. — Садись.

Судьба? Это моя судьба? Почему-то до меня не сразу дошло, что знание лодошского языка, намертво впечатанное в подкорку могучими методами местной трансперсональной психологии, в отношении незнакомца не работает. Каждое его слово приходилось повторять про себя, чтобы понять, что он произнес.

— Agga! — ухмыльнулся тот, словно прочитав мои мысли. — Nebadid, kund.

— Я не боюсь, — машинально отреагировал я. — Чего мне бояться?

— Man. Tu badidie pared, — снова ухмыльнулся тот. — Ed edda Viltigai Veld.

He ожидая предложения, незнакомец уселся на пол, скрестив по-турецки лапы. Кисточки у него на ушах смешно задергались:

— Tu gaidi ke? Dedelid tornid?

— Ну… — замялся я, и вдруг до меня дошел смысл сказанного: — Торнид? А может, шахматы?

— Tornid, la, barbarid.

Не переставая улыбаться, Вилтигай Велд протянул лапу и достал из пустоты шахматную доску — ту самую, янтарную. С ума сойти! И это в пустой — два тонких одеяла, подушка и лубяной короб с крендельками из пророщенного зерна — комнате! Хотя чему я удивляюсь после встреч с Дагдой, Союзником и Дарай Лодошем?

Вновь дрогнули кисточки на ушах.

— Черные, — умоляющим голосом, не то спрашивая, не то утверждая, произнес Велд. — Мои?

— Идет, — согласился я, подавляя внутреннюю дрожь. Я вдруг понял, что мне напоминает происходящее — не «Путешествие в Лилипутию», нет! Скорее оно было похоже на сказку об Иванушке-дурачке, подрядившемся сдуру провести три ночи в доме с привидениями. Что ж, с привидениями и вести себя следует соответственно.

— На что играем?

Лодош пожал плечами:

— Не знаешь? Притворяешься? На жизнь, конечно, сам решил. Моя же ставка — надежда. Вера. Свобода. Как захочешь. Я — черный король.

— По рукам!

Холодок пробежал по спине, пробиваясь сквозь накатившую бесшабашность. В сказках просто: Иванушки всегда выигрывают, глупость человеческая непобедима, ну а вдруг я умный? Тот самый здравомыслящий старший братец, безмолвный статист в сюжете, обреченный на бесславную гибель?

Лодош смотрел на меня огромными немигающими глазищами, а я все никак не мог решиться. Что же я делаю? Быть может, то, что я сижу и боюсь сделать ход, — это признак ума? Или, наоборот, какой-то особой, недоступной обыденному пониманию глупости?

Е2 — Е4.

Гость сразу успокоился и принялся дергать себя за усы, размышляя. Наконец он деликатно, двумя пальчиками взял гвардейца и выдал сакраментальное:

Е7 — Е5.

Первые несколько ходов мы сделали молча. Велд сидел по-турецки, тщательно расправив вокруг ног складки потертой коричневой юбки, и жадно жевал крендельки из моего запаса. Признаться, он меня разочаровал: цвет шерсти обыденный, серенький, такой цвет чаще всего бывает у потомственных мелких клерков, глазки — маленькие, карие, слезящиеся. Нос в морщинах. На шее — грязная пестрая ленточка, из тех, что носят хронические холостяки. И это — неназываемый ужас, которого так боятся всесильные рыцари лодошей?!

— Ты — местный дьявол? — наконец решился я.

— Я — Вилтигай Велд. — Он помолчал, а затем спросил, кивая на окно: — Завидуешь?

— Им? — Я пожал плечами. — Нет.

— И правильно. Ведь придет Вилтигай Велд и пожрет тебя. — Он двинул вперед коня и взял из коробки очередной кренделек. — Только зря ты называешь нас тушканчиками.

Похоже, мы решили удивлять друг друга по очереди.

— Почему?

— Мы не тушканчики, Вадилий. У вас, на Земле, есть забавные зверьки — лемминги. Знаешь, какой у них главный праздник в жизни?

— Хм… — Ладья перешла через всю доску. — Забавная мысль. Море и Путь… Массовый психоз грызунов, заставляющий их кончать жизнь самоубийством.

— Не психоз — именно Путь. Путь к Морю длиною в жизнь, самореализация. Дарай Лодош говорил как-то, что реалии вашего мира созданы леммингами, а богам свойственна усталость от жизни.

— Отчего же они так разукрашены? — поспешил я увести разговор от тревожной темы. — Ну… я имею в виду не леммингов, а твоих соотечественников. К чему эта разноголосица?

— Очень просто. Вилтигай Велд. Три дня назад я проснулся и вспомнил, что настал праздник Моря и Пути. Еще я вспомнил, что к моему рангу четвертого секретаря кунда Маритэ полагаются башмаки высотой пятнадцать даку, черно-зеленый веер и три синие ленты. Денег у меня хватило лишь на ритуальный фонарик дауле… Тебе шах, редид Вадилий.

— Спасибо. Гарде, Вилтигай Велд. И как же ты выкрутился?

— Никак. Это редкий, нереальный случай: наше общество жестко структурировано, и такого, чтобы лодошу не хватило денег на обряд Пути, просто не бывает. Это невозможно.

— Но произошло?

Лодош пожал плечами.

— Ты варвар. Или дурак… впрочем, это одно и то же. Нет разницы между законами социальными и законами физическими. Правил много, но мы устанавливаем их.

Он передвинул экзарха под удар моего всадника. Господи, да как это возможно? Мой гость утратил хваленое лодошское всемогущество? Или же я действительно Иванушка-дурачок?

Позиция на доске давала два варианта развития — взять черного экзарха либо…

— Дурак-то дурак, — не без ехидства заметил я, — а в шахматы играю получше некоторых. Тебе мат, Вилтигай Велд.

— Мат?

— Мат. Ну, где моя надежда? Или ты предпочтешь расплатиться верой?

Гость усмехнулся.

— Выбирать тебе, редид, выбирать тебе. Как и было сказано.

Лодош подобрал юбку и, небрежным щелчком сбросив с доски черного короля, взгромоздился на его место.

— Вилтигай Велд! — полетели из-под его босых лап фигуры. — Вилтигай Велд, где мне мат, глупый редид?! Ты играешь в шахматы или торнид?

В этот миг Вселенная обрушилась сквозь меня, перевернув мир с головы на ноги. Суть торнида стала для меня кристально ясна и понятна: игра, перетекающая с доски в мир и обратно на доску! Солнце, восходящее на востоке и одновременно над вертикалью «а» доски торнида.

В один миг я стал пешкой, доской, игроком и правилами. Стал — и отказался от этого.

Вилтигай Велд!

Дверь распахнулась от моего удара. Альбатрос предупреждающе чирикнул и в ужасе бросился прочь от меня.

Вилтигай Велд! Ха-ха-ха-ха! Я понял!

Несуществующий, невозможный, нереальный в предельно формализованном мире лодошей Вилтигай Велд!

* * *

Едва завидев Парадоксального Союзника, господин Нуфетдинов — толстенький лысоватый человек со смуглой кожей и восточными чертами лица — вскочил и в нетерпении забегал по перрону.

— Ну? Говорите же, говорите, Керелех! Какие новости?

Кадамори Драуд раздраженно отмахнулся от землянина, достал из шляпы красный клетчатый платок и принялся вытирать потную шею. По удивительному стечению обстоятельств сейчас Керелех напоминал доброго волшебника из старого советского мультфильма о Незнайке, и облик его вызывал у посланника безотчетный ужас.

— Все хорошо, — не переставая скалиться, пропел Керелех, — лодоши дали добро. Собственно говоря, им не до вас. По всему Латлагу объявлен траур: праздник Моря и Пути сорван, члены собрания Даэмаа готовятся к массовому самопожертвованию во славу родины… в общем, имейте в виду: помимо Кадамори Драуд с вами никто разговаривать не будет.

Посольские работники недоуменно переглянулись. На перроне они стояли все, вернее, почти все: Галочка, Эмма Гор с никелированной урной в руках (останки потерявшего морду Абрахама), Светлана Егоровна, мистер Фицджеральд и Лев Наумыч. Не хватало только Василия Самосы, но с его отсутствием Земля, похоже, примирилась.

— Я полечу с вами, — продолжал перевертыш. — Я прослежу, чтобы вы добрались до места назначения без приключений, в целости и сохранности. Думаю, что к тому времени Сообщество успеет рассмотреть вопрос о вступлении Земли в ряды Парадоксальных Союзников и вынесет вердикт в вашу пользу.

Подавленное молчание было ему ответом. Наконец Светлана Егоровна не выдержала:

— Молодой человек! — в сердцах бросила она. — Не пудрите мне мозги. До вас тут один хамоватый тушканчик с мечом и в юбке, едва прикрывающей, пардон, гениталии, наглядно объяснил, что будет с Землей в целом и каждым из нас в отдельности. Теперь появляетесь вы в своем идиотском клоунском обличье и утверждаете совершенно обратное. Так кому же из вас прикажете верить?

Посланники Земли замерли. Эх, Светлана Егоровна, Светлана Егоровна! Культурнейшая, умнейшая женщина: три высших образования за спиной, две докторских, масса публикаций — и такой конфуз!

К счастью, Драуд не обиделся.

— Эх, Светлана Егоровна, Светлана Егоровна… — вздохнул он. — Вы же умная женщина, должны понять. Что вам теперь эти лодошские хамы в юбках? На земле как на небесах — помните? А часть смотрит в целое и видит… ну?..

— Фигу она там видит, — пробурчал себе под нос Лев Наумыч.

— Правильно, плод инжира. Ну как Сообщество Парадоксальных Союзников откажется от планеты, объявленной лодошами Вилтигай Велд?

— А сам Василий? — испуганно пискнула Галочка. — Он не вернется домой?

— Я думаю, — печально ответил Керелех, — Василий уже дома. Вернее, он дома везде, где бы ни оказался.